Лейся свет впереди, тьма стелись позади. Молдавские народные сказки

Сказки Молдавии

Молдавия — это задумчивый Днестр с утопающими в садах берегами и древние дубовые леса — кодры, просторные пшеничные нивы и кукурузные поля, озарённые солнцем холмы, на которых зреет знаменитый молдавский виноград, и тучные луга, где пасутся стада скота и отары овец. Щедрость южной природы, умножаемая трудами человеческих рук, показана на государственном гербе республики початками кукурузы и гроздями винограда, колосьями пшеницы и плодами садов.

Но есть у Молдавии и другое богатство. Это богатство — человек и его давняя и многообразная духовная культура. Почётное место принадлежит в ней народному творчеству. Любовью народа пользуются величественные богатырские песни, проникновенные песни — дойны, стремительные танцы, мудрые пословицы и поговорки, увлекательные сказки.

Тяжёлой была жизнь молдавского парода в прошлом. В памяти людей ещё живы те времена, когда земля и все её богатства принадлежали богачам, боерам да кулакам-мироедам. Дом крестьянина-труженика никогда не покидала бедность. Разруху и горе приносили молдавскому государству опустошительные нашествия иноземцев.

Но самые суровые испытания не могли заставить народ согнуться, примириться с гнётом и бесправием. Никогда не прекращалась борьба против притеснителей.

Неугасимым стремлением к справедливости наполнена народная сказка. Этим она и была дорога своим творцам, рассказчикам и слушателям.

Герой сказки — обычно это простой крестьянский сын — олицетворяет собой смелость и храбрость, справедливость и доброту. Силами зла, тьмы, коварства предстают его противники: страшные драконы, змеи, ведьмы. Показывая победу героя над ними, угнетённый народ выражал свои самые заветные мечты. Это хорошо видно на примере сказки «Ионикэ Фэт-Фрумос и Солнце».

…Злые драконы похитили Солнце и заточили его в мрачную темницу. Горе спустилось на землю: люди лишились тепла, не стал расти хлеб на полях. Много смельчаков уходило на поиски Солнца, но все они пропадали без вести. Видя, как тяжело живётся людям, Ионикэ Фэт-Фрумос решает во что бы то ни стало освободить Солнце и складывает об этом песню:

Труден путь к Солнцу. Враги Ионикэ один другого страшнее. Но всех их побеждает Ионикэ: и Вечер-великана, и Ночь-великана, и Полночь-великана. Убита их мать, ведьма Пожирайка, уничтожен и главный враг — дракон Лимбэ-Лимбэу. Солнце освобождено, свалился в пропасть коварный и жадный Чёрный царь. На землю возвращаются свет и тепло. Так Ионикэ добился счастья для всех людей.

— Почему же Ионикэ смог справиться со всеми врагами? Почему всегда побеждают их и Кремень-богатырь, и Базилик, и Ион Молдовану? — спросили однажды у старика сказочника.

— Так ведь они-то, драконы, против добра идут, против света солнечного. Глядишь, и сильный он и хитрости в нём достаточно, а всё же с людьми ему не совладать, нет! Одного убьёт — другой явится, и сила в нём не простая — всех людей сила. А поглядите-ка, какие у Иона да у Кремня-Богатыря помощники. Так вот всегда бывает: коли помогать друг другу, никакая беда не страшна. А всем миром и Днестр-реку остановишь.

Прав был старик сказочник. Много помощников у героя. Тут тебе и чудесный конь, и добрая птица сокол, и друзья верные. Все за добро добром платят. Дафину и Розану Прекрасному помогает Арап из далёкой страны. Доброго паренька Фунинжинэ выручают топор-саморуб, орех-водолей и заступ-самокоп. А Иона Молдована спасает из беды конь гайдука Кодряна — вожака тех смельчаков, что богатства у боеров да у иноземцев отнимали и беднякам отдавали. Это тот храбрый Кодрян, о котором молдавский народ песни поёт.

У Ионикэ есть второе имя: Фэт-Фрумос. По-русски оно означает «сынок-красавец». Но это имя даётся не только за красоту — оно признак особой силы, храбрости и доблести. Таким именем часто наделяется герой сказки. Например, носит его смелый Базилик. Нелёгкое испытание выпало на его долю: борьба с семью драконами и ведьмой Клоанцей. Но Базилик выходит победителем, потому что ему помогает Иляна Косынзяна. Иляна Косынзяна — любимая народом сказочная красавица, такая, как русская Василиса Прекрасная. Она настолько хороша, что солнце, луна и зори ясные тускнеют перед нею. Добрая и отзывчивая Иляна даёт Базилику чудесного крылатого коня, помогает добыть птичье молоко с Медной горы, дикого кабана, живую и мёртвую воду. А когда ведьма и её сын-дракон убивают Базилика, Иляна воскрешает его. С её помощью Базилик уничтожает ведьму и драконов, чтобы и следа их не осталось ни на земле, ни в воде, ни под чёрной тучей, ни под горной кручей.

С прекрасными, добрыми девушками мы встречаемся и в сказках «Кырмыза», «Лейся свет впереди, тьма стелись позади». Здесь, а также в сказках о Кэлине-дурне и Кремень-богатыре говорится о большом несчастье Кырмызы и других девушек: они попадают во власть страшных чудовищ. Ни богатства, ни угрозы не могут заставить девушку-красавицу стать женой ненавистного дракона. И мы очень рады, когда верные друзья — богатырь или храбрый воин — возвращают пленнице свободу.

Легко представить себе, как любимы были эти сказки в прошлом: ведь своей мечтою о женском счастье они прямо перекликались с действительностью, где женщина была бесправна, а девушку нередко ожидало рабство на чужбине.

Есть в книге и предание о мудрой матери Стефана, господаря древней Молдавии. Оно донесло до нас отзвук действительного события: в одну из войн с врагами Стефану помог одержать победу материнский совет.

Молдавские ребята любят и сказки об умной лошади и глупом медведе, о козе-задире, о пауке и доброй пчеле.

Три брата не любили работать. Когда умер их отец, они стали вскапывать огород, чтобы найти клад. Клада они не нашли, но на взрыхлённой земле вырос отличный виноград. Тогда братья поняли, что богатство может им принести только упорный труд («Как братья отцовский клад нашли»). О находчивом пареньке, который сумел победить жадного мельника, говорится в «Красноглазом мельнике».

Много смешных историй рассказывает народ о двух друзьях — Пэкалэ и Тындалэ. Пэкалэ — находчивый шутник. Его имя происходит от слова «а пэкэли», что означает «обхитрить», «подшутить». Тындалэ — добродушный потешник. Можно сказать, что оба они — собратья восточного Ходжи Насреддина, русского бывалого солдата пли хитреца мужичка, хитрого болгарского Петра. Пэкалэ и Тындалэ воплощают в себе остроумие никогда не унывающего бедняка крестьянина. Хитрому Пэкалэ особенно нравится поиздеваться над глупым боером: заставить его всю ночь простоять в лесу, оставить его без брички и т. д.

Интересно, что сказки об Иляне Косынзяне, об Ионикэ Фэт-Фрумосе, о Пэкалэ и Тындалэ известны не только в Молдавии. Эти сказки — общее богатство молдаван и румын. Их можно сравнить с цветком, который выращен двумя братьями-садовниками.

Народные сказки продолжают жить и сегодня и неизменно вызывают радость и восхищение слушателей, особенно детей. Вот почему наряду с записями собирателей прошлого М. Эминеску («Кэлин-дурень»), Т. Памфиле («Пэкалэ и боер», предание «Мать»), А. Яцимирского (сказки о козе-задире, о пауке и пчеле), Д. Фуртунэ (две истории о Пэкалэ и Тындалэ) в эту книгу включены и новые записи М. Савиной («Розан Прекрасный и Арап») и В. Телеукэ («Ион Молдовану», «Фунинжинэ»). В основе других сказок, взятых из книг кишинёвского писателя Гр. Ботезату, также лежат тексты, записанные со слов современных сказителей.

В семье советских республик расцветает освобождённая Молдавия. За её свободу боролись и герои прошлого и герои недавних битв — Григорий Котовский и Сергей Лазо, молодогвардеец Борис Главан и рядовой Ион Солтыс, лёгший грудью на фашистский пулемёт.

Вчерашние батраки, передовики социалистических полей, знатные животноводы и виноградари орденоносной Молдавии, рабочие, строители фабрик, заводов, мощной электростанции на Днестре и водопровода Днестр — Кишинёв, знатные каменщики, поднявшие из руин разрушенные в войну города Молдавии, мальчики и девочки, члены первых ученических бригад — вот те герои, которые строят новую жизнь. Наша жизнь приносит с собою лучшее исполнение всех чаяний и ожиданий, которые столетиями лелеяла народная сказка.

В. Гацак

Фэт-Фрумос и солнце[1]

авным-давно, а может быть, и не так давно, не скажу, только случилась такая беда — не стало на земле Солнца. Всегда стояла непроглядная ночь, да такая тёмная-тёмная. Не стало света и тепла. Стали гибнуть леса и поля, а за ними звери и птицы.

Говорили люди, что Солнце украли драконы. Но куда они его упрятали, никто не знал. И страдал от темноты несчастный народ, — ох, как страдал!

Так вот, в те времена на опушке дремучего леса, на берегу могучей реки, жили в ветхой избушке муж да жена. Были они очень бедные: в доме ни хлеба, ни соли, во дворе ни птицы, ни скотины. Перебивались кое-как с хлеба на мякину. Мужик-то был старательный, собою ладный, семьянин хороший. Исходил он всё царство вдоль да поперёк, работу искал. Готов был воду из камня выжимать, лишь бы с пустыми руками домой не являться.

Но вот пошла по свету молва, будто можно Солнце из плена вызволить. Стали люди о том поговаривать и друг друга подбадривать. Ведь, если Солнце спасти да на небо вознести, снова земля будет светлой и щедрой. Зелень покроет луга, на нивах созреет хлеб — только убирать поспевай! Привольно станет жить людям.

И вот собралось тогда человек тридцать, а может быть, и сорок, а с ними и тот мужик, что на опушке леса жил, и решили они пойти Солнце из неволи вызволить и на небо вернуть.

Горько плакала да причитала жена мужика, всё просила его, чтоб не оставлял он её одну-одинёшеньку. Да не могла его уговорить. Чем громче она причитала, тем твёрже муж на своём стоял. Ушёл мужик из дому и пропал. И остальные, все, кто с ним пошёл, точно в воду канули.

Немного времени прошло, как уехал мужик, и родила жена мужика сыночка, пухленького такого крепыша.

Дала она ему имя Ион, ласково звала Ионикэ. А ещё прозвала мальчика красавцем — Фэт-Фрумос. И стал он Ионикэ Фэт-Фрумос.

Рос Ионикэ Фэт-Фрумос не по дням, а по часам. За день так вырастал, как другие за год. Неделя прошла — и за работу взялся: то одно мастерит, то другое. Но скоро понял, что, как ни старайся, всё понапрасну: бедняк из нищеты никак не выбьется. Вот и спросил он однажды у матери:

— Скажи, мать, чем занимался мой отец? Стану я делать то же, может, заживём получше.

— Сыночек дорогой, помнится мне, что не приходилось ему вольно вздохнуть: всю жизнь он маялся на всякой работе, а достатка в доме так и не увидел.

— А куда же он пропал?

— Ой, горе моё, сыночек мой родненький! Лучше бы ты об этом не спрашивал! — запричитала мать и горько заплакала.

А когда успокоилась, призналась сыну:

— Боюсь я тебе рассказывать, как бы и ты не пошёл вслед за отцом.

— Расскажи, мать, расскажи!

Видит мать, пора уже сыну всё знать, и стала она рассказывать ему, душу отводить:

— Жили мы всегда бедно, с горем пополам крохи добывали. А как не стало Солнца, совсем нам беда пришла. И вот как-то дошла до нас молва, будто какая-то злая сила запрятала Солнце в темницу. Собрались люди и отправились Солнце искать. С ними и отец твой пошёл. И нет о нём с тех пор ни слуху ни духу.

Узнал сын о горькой отцовской судьбе и закручинился; опечалили его слёзы материнские.

С того дня загорелось в его сердце желание пойти Солнце искать. Ни о чём не мог думать, одно Солнце было у него на уме и во сне и наяву. Сложил он песню и, куда ни пойдёт, всё её распевает:

Проезжал мимо дома бедной женщины Чёрный царь, что той страной владел, и услыхал песню её сына. Велел царь остановить коней и стал слушать песню. Прослушал он её сначала до конца, а затем приказал кучеру:

— Живо сбегай да приведи ко мне певца.

Соскочил кучер с козел и закричал:

— Эге-гей, где ты? Постой!

— Я здесь!

Шагая на ощупь, наткнулись царский кучер и Фэт-Фрумос друг на друга. А пока они до кареты добирались, царь сидел и думал: «Всего у меня вдоволь, чего душе угодно. Но будь ещё у меня и Солнце, не было бы мне равного на свете».

— Здесь царь, становись на колени! — сказал кучер, подводя Ионикэ к царской карете.

— Кто ты такой? — спросил царь.

— Сын бедняцкий, — ответил мальчик.

По голосу царь догадался, что ему лет двенадцать-тринадцать, не больше.

— Кто тебя этой песне научил?

— Сам придумал — сам и пою. Как подрасту, вызволю я Солнце из глубокой темницы.

— Как звать тебя, мальчик?

— Ионикэ Фэт-Фрумос.

— А где живут твои родители?

— Отца у меня нет, а мы с матерью живём на опушке леса, недалеко отсюда; только не жизнь это, а горе одно.

— Послушай, — говорит царь, — если знаешь ты, где заперто Солнце, иди жить ко мне во дворец; буду я тебя кормить-растить. А почуешь в себе вдоволь сил, дам тебе коня доброго да денег на дорогу, но с уговором, что привезёшь мне Солнце со всем его светом и теплом.

— Светлейший царь, коль ты желаешь, чтобы я за тобой во дворец последовал, вели привести и матушку мою. Иначе иссохнет у неё сердце от горя и печали, пока будет разыскивать меня по всем дорогам да тропкам.

— Ну, быть по-твоему, — сказал царь и велел кучеру сбегать за матерью Ионикэ.

Пришла она, с сыном простилась, а к царю не поехала — не захотела дом свой бросать.

И стал Ионикэ жить при царском дворе. Скоро почуял он в себе такую силу великую, что камни рукой в порошок растирал! Тогда объявил он, что пойдёт Солнце вызволять, и попросил царя снарядить его в путь-дорогу.

Царь говорит:

— Выбери себе в конюшне коня по душе, возьми денег да платья в дорогу, саблю да палицу и отправляйся.

Взял Фэт-Фрумос узду, серебром расшитую, и пошёл выбирать себе коня по душе. Всю конюшню обошёл, но ни один конь не дал взнуздать себя. И вот в самом тёмном углу увидел он ещё одного коня. Тощий конь — одна шкура да кости, еле-еле на ногах держится. Но заметил он Фэт-Фрумоса, да так к узде и потянулся.

— Тпру… жалкая кляча, не тебя я ищу!

Ещё раз обошёл Ион Фэт-Фрумос всю конюшню, и опять ни один конь не дал взнуздать себя; только клячонка из тёмного угла голову к узде протягивала.

— Ну что ж, делать нечего, — решил Ион Фэт-Фрумос и взнуздал клячу.

Конь почувствовал узду, встряхнулся трижды да из несчастной клячи вдруг обернулся славным скакуном. А как почуял на себе седло, а в седле седока, заговорил человеческим голосом:

— Скажи, хозяин, как тебя везти? Хочешь — ветром расстелюсь, хочешь — как мысль помчусь.

— Ты ветром не стелись и мыслью не мчись, а вези меня, как добру молодцу ездить пристало.

Побежал конь рысью, задрожала земля под копытами. Проскакали они через горы высокие, через долины широкие и доехали до какой-то кузницы. Фэт-Фрумос кричит кузнецу:

— Кузнец, кузнец, мастер-удалец, скуй мне палицу молодецкую, не малу, не велику, по силе моей, да смастери петли и засовы на двери, чтобы запиралась кузница крепко-накрепко и не мог бы в неё никто ни зайти, ни заглянуть.

— Ладно, путник, пока твой конь отдохнёт малость, я всё сделаю.

— Я дальше поеду, а ты делай, как я велел. Вернусь — чтоб всё было готово. Возьми деньги вперёд и делай всё получше. Да гляди двери укрепи заклёпками калёными.

Принялся кузнец за работу, а Фэт-Фрумос пришпорил коня и дальше отправился.

Ехал он, ехал, долго ли, коротко ли, да решил отдохнуть у моста.

Вот лежит Фэт-Фрумос у дороги и вдруг слышит стук копыт по ту сторону моста. Ступил чужой конь на мост — и захрапел, назад попятился. Всадник стегает его плетью да кричит:

— Ах ты, кляча негодная! Чтоб тебе гривы лишиться, чтоб тебя волки загрызли, чтоб твои кости в земле истлели! Когда я за тебя денежки платил, не ты ли хвастала, что, кроме Фэт-Фрумоса, никого на свете не боишься!

А Фэт-Фрумос вскочил и говорит:

— Полно тебе, дракон, лаяться! Я и есть Фэт-Фрумос.

Услыхал его всадник, рассмеялся громко, даже горы окрестные затряслись.

— Ха-ха-ха! Послушайте этого юнца неразумного! Да знаешь ли ты, что не простой дракон перед тобою, а сам Вечер-великан, похититель Солнца! И ты посмел стать мне поперёк пути? Что ж, подойди поближе да говори, на саблях ли хочешь биться или на поясах бороться.

Не оробел Фэт-Фрумос, отвечает великану:

— Давай лучше на поясах бороться. Борьба честнее.

Кинулся Вечер-великан на Фэт-Фрумоса, схватил за пояс, поднял над головой и бросил с такой силой, что Фэт-Фрумос по щиколотки в землю ушёл. Но вскочил Фэт-Фрумос, схватил великана за пояс, бросил и вогнал в землю по колени. Поднялся разъярённый Вечер-великан да с такой силой кинул Фэт-Фрумоса, что вогнал его в землю по пояс. А Фэт-Фрумос вырвался из земли, схватил в ярости великана, да и всадил его в землю по самую шею. Потом выхватил саблю и отрубил Вечер-великану голову, а коня так палицей стукнул, что с землёю смешал.

Отдохнул Фэт-Фрумос, сил набрался, вскочил на коня и отправился дальше. Ехал он, ехал на коне своём быстроногом, доехал до второго моста и опять надумал отдохнуть. Присел у обочины дороги и запел:

Поёт он свою песню и вдруг — цок-цок! — слышит цоканье копыт по ту сторону моста. Как подъехал чужой конь к мосту, захрапел, назад попятился. Нахлёстывает его всадник плетью, кричит:

— Вперёд, кляча пугливая! Чтоб тебе гривы лишиться, чтоб тебя волки задрали, чтоб твои кости в земле истлели! Когда я за тебя денежки платил, не ты ли хвастала, что, кроме Фэт-Фрумоса, никого на свете не боишься!

А Фэт-Фрумос вскочил и говорит:

— Полно тебе, дракон, лаяться! Я и есть Фэт-Фрумос.

Соскочил всадник с коня, насмехается, куражится:

— Ха-ха-ха, послушайте этого юнца глупого! Называет меня драконом простым и не знает, что перед ним сам Ночь-великан. Стоит мне подуть разок — и вся земля засыпает. Что ж, коли ты храбрый такой, так подойди поближе да скажи, на саблях ли хочешь биться или на поясах бороться.

Не оробел Ионикэ Фэт-Фрумос, отвечает Ночь-великану:

— Давай поборемся. Борьба честнее.

Схватил Ночь-великан Фэт-Фрумоса за пояс и бросил его с такой силой, что по щиколотки в землю вбил. Вскочил Фэт-Фрумос, схватил великана за пояс и вогнал его в землю по колени. Поднялся разъярённый великан, да так бросил Фэт-Фрумоса, что ушёл тот в землю по пояс. А Фэт-Фрумос вырвался из земли, схватил в ярости Ночь-великана за пояс, да и вогнал его в землю по самую шею.

Потом выхватил саблю и отрубил ему голову, а коня так ударил палицей, что с землёй его смешал.

Отдохнул Фэт-Фрумос, почуял, что силы вернулись к нему, вскочил на коня и поскакал дальше.

Ехал он, ехал по горам, по долинам, по оврагам и холмам, перебрался за высокие горы с острыми вершинами и добрался до третьего моста и опять вздумал отдохнуть. Прилёг у обочины и запел:

Только он закончил свою песню, слышит цоканье копыт по ту сторону моста. Как подъехал конь к мосту, захрапел, назад попятился. Хлещет его всадник плетью, кричит:

— Ах ты, паршивая кляча! Чтоб тебе гривы лишиться, чтоб тебя волки загрызли, чтоб твои кости в земле истлели! Когда я денежки за тебя платил, не ты ли хвастала, что, кроме Фэт-Фрумоса, никого на свете не испугаешься!

Фэт-Фрумос услышал, как всадник плетью щёлкает и проклятиями сыплет, вышел ему навстречу и говорит:

— Полно тебе, дракон, лаяться! Я и есть Фэт-Фрумос.

Соскочил всадник с коня, наступает на Фэт-Фрумоса, куражится да хвастает:

— Ха-ха-ха! Что за дурак: меня за простого дракона принял! А я сам Полночь-великан. Когда по земле хожу — все спят, никто глаз открыть не смеет! Коли ты такой храбрый, говори, чего хочешь: на саблях биться или на поясах бороться.

Не оробел Ионикэ Фэт-Фрумос, отвечает Пол-ночь-великану:

— Давай бороться. Борьба честнее.

Полночь-великан схватил Иона Фэт-Фрумоса, поднял его да так бросил, что тот по щиколотки в землю ушёл. Тогда Ион Фэт-Фрумос ухватил великана и вогнал его в землю по колени. Вскочил рассвирепевший Полночь-великан да как бросит Иона Фэт-Фрумоса — забил его в землю по самый пояс. Поднялся Фэт-Фрумос, ухватил в гневе великана и так его подбросил, что тот упал и по пояс в землю ушёл.

Хотел Фэт-Фрумос голову ему отрубить, а Полночь-великан из земли вырвался и с саблей на него кинулся. Бились они, бились, пока от усталости не повалились в разные стороны.

Вдруг над ними орёл закружился. Увидел его великан и закричал:

— Орёл мой, орлёнок, окропи меня водой, чтобы силы ко мне вернулись! За твоё добро и я добром отплачу: поесть тебе дам.

Ион Фэт-Фрумос тоже стал просить орла:

— Орёл мой, орлёнок, окропи меня водой, чтобы силы ко мне вернулись! Я на небе Солнце зажгу. Осветит оно и согреет просторы, по которым носят тебя крылья.

Кинулся орёл вниз, нашёл воду, окунул в неё крылья, набрал водицы в клюв и стрелой полетел к Иону Фэт-Фрумосу. Похлопал над ним мокрыми крыльями, потом напоил из клюва. Вскочил Ион Фэт-Фрумос и почувствовал в себе силы небывалые. Одним ударом рассек он великана сверху донизу, да и коня заодно прихватил. Потом вскочил Фэт-Фрумос на своего коня и поскакал вперёд. И вот доехал он до высокого замка. Отпустил коня, а сам закружился на одной ноге и обернулся золотистым петухом с красным гребешком. Захлопал крыльями петух, закукарекал и обернулся мухой, а муха — ж-ж-ж! — полетела к замку ведьмы Пожирайки. Прилетел Ионикэ к замку, ткнулся в дверь, ткнулся в окно, ткнулся под крышу — всё закрыто, нет нигде лазейки. Взлетел он на крышу и по дымоходу пробрался в замок, полетал по комнатам и спрятался в уголке. Видит Фэт-Фрумос в комнате стол, а на нём яства да напитки разные. И сидят вокруг стола четыре женщины: три помоложе, а четвёртая древняя старуха. И слышит Фэт-Фрумос — говорит старуха:

— Невестушки мои, красавицы, что же вы всё глядите вдаль да горюете? Сейчас вернутся ваши мужья, и неладно будет, коли найдут вас заплаканными да печальными. Расскажите лучше о чём-нибудь, так и время незаметно пройдёт. Начнём с тебя, жена Вечер-великана.

Стала жена Вечер-великана со стола убирать и такую речь повела:

— Мой муж такой сильный, что, коли встретится с этим несчастным Ионом, подует — и вгонит его в землю. Вовек Иону из земли не выбраться.

После неё заговорила другая, не иначе как жена Ночь-великана — была она чёрная, как смола, только зубы да глаза поблёскивали.

— А мой муж такой сильный, что, коль встретится с тем несчастным Ионом да подует, полетит Ион на край света, как лист кукурузный.

Тут заговорила и третья, самая страшная да уродливая, с железными когтями на ногах и булатным ножом за поясом:

— А у моего Полночь-великана такая, сила, что, коль повстречается ему несчастный Ион, муж мой одним ударом превратит его в прах да развеет по ветру, чтобы и следа от Иона не осталось.

— Будет вам, не хвастайтесь. Ион тоже не лыком шит. А повстречается он на пути кому-либо из моих сыновей, придётся им биться крепче, чем с любым другим богатырём.

— Нечего этого негодника богатырём называть! — прервала её жена Вечер-великана. — Коли уж с мужем моим случится что, я сама с ним расправлюсь. Обернусь колодцем с прохладной водой, и, коль выпьет Ион хоть каплю, останется от него один пепел.

— А я могу обернуться яблоней, — поспешила сказать жена Ночь-великана: — надкусит Ион яблоко и тут же отравится.

— А коли моему мужу он какое зло сделает, — сказала жена Полночь-великана, — где бы ни был и куда бы ни направился Ион несчастный, я повстречаюсь ему на пути виноградным кустом. Попробует он одну ягодку и тотчас ноги протянет.

— Опять вы за похвальбу принялись! Знаете ведь, родненькие, нет добра от хвастовства. Загляните-ка лучше в подземелье да проверьте, там ли Солнце.

Вышли невестки Пожирайки из комнаты, а Фэт-Фрумос за ними мухой полетел. Невестки в подземелье спустились, и Фэт-Фрумос за ними. Слышит — звякнули ключи, загремели засовы, открыли невестки железную дверь. И увидел Ион в темноте тоненький-тоненький луч света.

— Тут оно, Солнце! Никогда отсюда не вырвется, — сказала жена Полночь-великана.

Захлопнули невестки железную дверь, загремели ключами и засовами и поднялись из подземелья.

А Фэт-Фрумос у двери остался. Зажужжала, закружилась муха и превратилась в золотистого петуха с красным гребешком. Захлопал петух крыльями, кукарекнул три раза — стал Фэт-Фрумос снова человеком. Ощупал дверь в темницу — семь замков на ней. Сломал Фэт-Фрумос семь замков один за другим, открыл дверь, видит — стоит в углу железный сундук, а из замочной скважины тоненький лучик светит. Напряг Ион все силы, открыл сундук. И вырвалось оттуда яркое Солнце, молнией вылетело в дверь и унеслось в небеса.

Вмиг осветилась вся земля, люди стали на Солнце глядеть, теплу да свету радоваться. И пошло кругом такое ликование, какого ещё мир не видывал. Обнимались люди точно братья. Счастливы были, что от тьмы избавились и что всех одинаково согревает ласковое Солнце.

А Чёрный царь выскочил на крышу своего дворца и стал ловить Солнце руками, да с крыши-то и свалился вниз головой. Так и пришёл ему конец.

Ион Фэт-Фрумос вслед за Солнцем выбежал из подземелья, бросился к своему коню и крикнул:

— Неси меня быстрее ветра к кузнецу!

Помчался конь — только земля под копытами гудела. Скакал-скакал, увидел колодец у дороги и остановился на водопой. Но Ион Фэт-Фрумос нагнулся с седла, всадил в колодец саблю, по самое дно, и хлынула оттуда поганая кровь.

Пришпорил Ион Фэт-Фрумос коня, щелкнул плетью и отправился далее.

Долго ли, коротко ли он ехал и вдруг увидел на своем пути ветвистое дерево, всё усыпанное яблоками. Яблоки все крупные, румяные да спелые, висят у самой дороги. Глянешь на них — так слюнки и потекут. Никто мимо не пройдёт, яблока не отведав. А Ион Фэт-Фрумос как увидел яблоню, выхватил саблю и отсек ей все ветки. Полился из яблони ядовитый сок. Куда капнет, там земля загорается и в окалину превращается.

Ион Фэт-Фрумос пришпорил коня и поскакал дальше. Долго ли, коротко ли он ехал, видит — растёт у дороги виноградный куст, а на нём гроздья тяжёлые висят. Ягоды крупные, спелые, соком налитые. Но Ион-то знал, что это за куст стоит. Подъехал он поближе и искромсал куст саблей. Полился тут сок ядовитый, а из него пламя языками вьётся.

И снова Ион Фэт-Фрумос коня пришпорил, плетью хлестнул: впереди был ещё долгий путь.

Едет он, а Солнце знай себе светит. Где прежде голая земля была, теперь поля зеленели да сады дивные цвели. На глазах чудеса творились: росли-разрастались тенистые леса, поднимались буйные травы.

Ехал Ион Фэт-Фрумос, ехал, и вдруг, откуда ни возьмись, подул сухой ветер, суля беду всему свету: траву к земле пригибает, деревья в лесу ломает. И показалась чёрная туча. Где она пролетит, там земля выгорает.

Оглянулся Фэт-Фрумос и понял: не туча это, а Пожирайка злая его догоняет.

Пришпорил Ион Фэт-Фрумос коня, помчался стрелою и прискакал к кузнице. Есть ли кто в ней, нет ли, глядеть не стал, въехал в кузницу с конём, запер окна и двери на запоры, какие кузнец ему выковал. А палицу с шипами, что у наковальни лежала, в огонь сунул. Тут и Пожирайка вихрем подлетела, вокруг кузницы носится, а проникнуть в неё не может: заперта кузница на крепкие запоры, двери да ставни пригнаны ладно, и нигде щели не отыщешь.

Взмолилась Пожирайка сладким голосом:

— Ион Фэт-Фрумос, сделай в стене щёлочку, хоть одним глазком дай взглянуть, каков ты из себя, что сумел сыновей моих да невесток извести. Ведь были они самыми храбрыми да самыми сильными на земле.

Ион Фэт-Фрумос подбросил углей в горн, раздул мехами огонь, а когда палица накалилась добела, пробил в стене дыру и стал около неё с палицей.

Как приметила Пожирайка дыру в стене, рот разинула да бросилась к ней, чтобы рассмотреть молодца и погубить его. А Ион Фэт-Фрумос размахнулся и — раз! — метнул палицу прямо ей в пасть. Проглотила Пожирайка палицу раскалённую и околела на месте.

Фэт-Фрумос отодвинул засовы, вышел из кузницы и коня своего вывел. Глядит — ни тучи нет, ни ветра. А Солнце светит да припекает. И лежит у стены Пожирайка.

Вскочил Фэт-Фрумос на коня и поскакал дальше.

Искал по свету он то место, где Солнце в полдень отдыхает. Слыхал Фэт-Фрумос, будто живёт там самый главный враг — дракон Лимбэ-Лимбэу, которого ни меч, ни сабля, ни палица не берёт. Много горя да несчастья причинил дракон людям, и приходился он Пожирайке мужем, а трём великанам — отцом. Пока жив дракон, не будет людям счастья на земле.

Много Фэт-Фрумос пересёк высоких гор, глубоких долин и бурных потоков. И кого в пути встречал, у всех спрашивал, где найти дракона Лимбэ-Лимбэу.

И вот повстречался ему древний хромой старик. Поведал он, что тоже дракона искал, да ногу в пути сломал. Рассказал он ему, что смерть дракона Лимбэ-Лимбэу, которого палица не берёт, сабля не сечёт, спрятана в свинье с поросятами. А искать её надо на полночь от Каменной горы.

Повернул Фэт-Фрумос коня на полночь, поскакал, как ветер, только земля под копытами дрожит.

Ехал он долго ли, коротко ли, высоко ли по зелёным лугам, по крутым горам, ехал день до вечера, до заката красна солнышка и решил отдохнуть на берегу озера. Прилёг на травку, глядит на озеро да вдруг видит у берега свинью с поросятами. Смекнул он тут, что это и есть та свинья, о которой древний старик ему говорил. Подкрался Ион ближе и увидел страшилище: вместо щетины у свиньи — острые иголки, клыки и копыта железные. По камням ступает — искры высекает.

Ион Фэт-Фрумос схватил свою палицу да так огрел свинью, что та на месте дух испустила. Из свиньи выскочил заяц и бросился было бежать, да Фэт-Фрумос зарубил его саблей. Из зайца утка вылетела; взмахнул Ион саблей и отрубил ей голову. Упала утка на землю и яйцо снесла. Покатилось яйцо по кочкам, разбилось, а из него три жука вылетели. Ион Фэт-Фрумос изловил двух и убил, а третьего упустил. Жук взметнулся вверх и полетел на полночь. Ионикэ Фэт-Фрумос вскочил на коня и следом за жуком помчался.

А жук полетел к замку дракона Лимбэ-Лимбэу. Стоял тот замок на высокой горе, и войти в него можно было только через одну дверь: не было в замке больше дверей, не было и окон.

День и ночь охранял ту дверь сторож. Дракон Лимбэ-Лимбэу приказал уничтожить каждого, кто бы ни появился перед дверью. Человек ли, птица ли, зверь или букашка, любое живое существо — никто не должен проникнуть в замок дракона. Но забыл дракон предупредить сторожа, в чём его смерть спрятана.

И вот прилетел жук к замку Лимбэ-Лимбэу, а сторож его не впускает. Напрасно молил его жук:

— Пусти меня к Лимбэ-Лимбэу, хозяину нашему, жизнь его в большой опасности, и дни его сочтены. Пропусти меня: как меня хозяин увидит да в руках подержит — век ему жить.

— Моё дело приказ исполнять. Если пропущу кого в замок, снесёт мне хозяин голову. — И поймал сторож жука да ногами истоптал.

А тут и Фэт-Фрумос к замку подъехал. Сторож бросился на него, да Ион мигом с ним справился. Вошёл в замок и увидел бездыханного Лимбэ-Лимбэу. Схватил его, бросил на кучу дров и поджёг. А когда костёр прогорел, развеял пепел по ветру.

— Пусть тебя ветер развеет, чтоб и следа от злых драконов не осталось, — сказал Фэт-Фрумос. Затем сел на коня и поскакал в родные края.

Ион Молдовану[2]

ил в давнюю пору один человек, и был у него единственный сын Ион. Незадолго до своей смерти отец сказал Иону:

— Ион, я помираю, а ты иди куда глаза глядят, ищи своё счастье. Парень ты работящий, трудись. Покажи, что ты не хуже других.

Ион похоронил отца, собрал котомку и отправился счастье искать.

Шёл он долго ли, коротко ли, и вот в зелёной долине чабана повстречал.

— Куда идёшь, паренёк? — спросил чабан.

— Работу ищу, — ответил Ион.

— А не пойдёшь ли работать ко мне в овчарню?

— Почему же нет? Пойду!

— А какую плату ты хочешь?

— Осенью дашь мне овцу, какую я сам выберу.

— Ну что ж, пусть будет по-твоему, — ответил чабан.

Всё лето Ион пас овец, а осенью получил овцу и отправился в путь. Только на дорогу вышел, а овца упала и сдохла на месте.

«Не везёт мне с овцами», — подумал Ион и пошёл искать новую работу.

Шёл он долго ли, коротко ли и повстречал старого мельника.

— Далеко ли собрался, паренёк? — спросил мельник.

— Я, дяденька, счастье своё ищу.

— А не поработаешь ли ты со мной на мельнице?

— Почему же нет? Попробую.

— А что ты возьмёшь за это?

— Немного: ты меня кормить будешь, а осенью отдашь мельничный камень, какой я захочу.

— На что тебе мельничный камень? Возьми лучше мешок муки.

— Муки мне не надо, давай всё-таки камень, — ответил Ион.

— Ладно, пусть будет по-твоему.

Осенью взял Ион камень и только с ним на дорогу вышел, камень упал и раскололся надвое.

«Что за напасть! И тут мне не повезло», — подумал Ион и пошёл дальше.

Шёл он долго ли, коротко ли и встретился с попом.

— Куда, паренёк, путь держишь? — спросил поп.

— По свету хожу, работу ищу.

— Не поработаешь ли у меня?

— Ну что ж, могу и у тебя работать. А что ты мне заплатишь? — спросил на этот раз Ион.

— Дам тебе осенью хлеба. А работа будет такая: пахать, сеять, молотить, по хозяйству мне помогать.

— Ладно, согласен я.

Вечером поп привёл Иона домой и показал попадье. На другой день взял он его с собою поле пахать. А у попа были такие волы, что вчетвером с ними не справиться. Словом, были волы с норовом.

Поработали немного, а поп и говорит Иону:

— Я пойду домой, а ты погоняй потихоньку. Волы, я вижу, сегодня смирные.

— Иди, иди, я один справлюсь.

Только поп отошёл, один из волов вдруг и говорит Иону:

— Слушай, Ион, мы волы не простые, а волшебные. Помогаем мы добрым людям чем можем. Пойди отдохни, а мы сами поле вспашем.

За полем лес начинался. Ион забрался в тень и лежит-полёживает, а волы пашут, стараются.

А поп домой не пошёл. Он спрятался, чтобы посмотреть, как будет пахать Ион, когда один останется. Увидел он, что волы пашут сами, и подумал: здесь дело нечистое. Вечером он и говорит Иону:

— Возьми за работу что хочешь, только уходи от меня.

Взял Ион деньги и пошёл восвояси. Вдруг догоняют его волы. Парень вернулся и говорит попу:

— Запри своих волов, а то они идут за мной, словно всю жизнь меня знают.

Запер поп волов, но только Ион отошёл, — они сломали ворота и снова догнали его. Ну, на этот раз Ион их отводить не стал, а пошёл с ними дальше.

Привели его волы в большой лес, и стал он тут их пасти. Смотрит — чья-то коза травку щиплет. Подошёл Ион да подоил её. А это была коза старого змея — змей в лесу жил. Змей заметил вечером, что коза без молока домой пришла, и закричал на весь лес:

— Эй, какой проказник мою козу доил?

— Это я, Ион Молдовану, — ответил парень.

— Ну-ка, иди сюда. Слыхал я, что молдаване борцы крепкие. Покажи-ка мне свою силу.

Что тут делать Иону? Достал он творог, который только что сделал из козьего молока, и сжал его в руке. Змей спрашивает:

— Что это ты делаешь?

— Да вот сжимаю камень, чтобы воду добыть, а то до колодца далеко идти.

Увидел змей, что вода и впрямь потекла, и испугался. «А что, — думает, — если он и меня сейчас так же сожмёт!»

— Знаешь, — сказал он Иону, — давай лучше подружимся. У меня здесь в лесу за́мок да хозяйство большое, а живу я один. Вот ты мне и будешь вроде брата и сына.

— Ладно, пусть будет по-твоему, — согласился Ион.

Недели две ему не пришлось и пальцем пошевелить. Но вот однажды змей послал его воды принести. А вёдра дал такие большие, что Ион их и пустыми еле-еле несёт, а полными их и не поднять. Что делать? Решил Ион схитрить. Стал он окапывать колодец вокруг. Змей воды не дождался и пошёл Иону навстречу. Пришёл и спрашивает:

— Что ты делаешь, Ион?

— Да вот хочу этот колодец домой принести.

— Ты что, ума лишился? — закричал змей. — Только этот колодец и есть у меня, а ты его завалить хочешь. Дай-ка я лучше сам воды наберу, а то с твоими затеями я без колодца останусь!

Змей взял вёдра, и они пошли домой. А дышал змей так сильно, что при выдохе Ион отлетал далеко вперёд, а при вдохе его притягивало к самой пасти змея.

— Ты чего бегаешь туда-сюда? — спросил змей.

— Сердит я так, что места себе не нахожу. Как пойду вперёд, вспомню всё, возвращаюсь, и хочется мне тебя так треснуть, чтобы искры из глаз посыпались.

— А чем же я провинился?

— Как — чем? По твоей милости мне придётся каждый день вёдра таскать. Разве не лучше было весь колодец домой принести?

— Ладно, — говорит змей, — воду я сам буду носить, только ты колодец не трогай.

На другой день змей посылает Иона в лес за дровами. А Ион взял верёвку и стал ею обвязывать все деревья в лесу. Увидел змей, что Иона всё нет да нет, и пошёл посмотреть, что он делает.

— Слушай, что ты затеял? — спросил он у Иона.

— Хочу лес домой отнести.

— Тьфу, чтоб тебе пусто было! Ведь этот лес достался мне в наследство от отца, а ты хочешь его уничтожить!

Вырвал змей дерево побольше, чтобы домой отнести, а Ион говорит:

— Послушай, змей, ты неси ствол, а я понесу ветки. Видишь, их как много: тебе с ними не справиться.

Поднял змей дерево, а Ион уселся среди ветвей и спокойно поехал домой.

Скоро после того собрался змей к брату своему в гости. Оставил он Иону ключи и сказал:

— Вот тебе ключи. Можешь заходить куда хочешь, только не заглядывай в погреб да вот этой двери не открывай. Понятно?

Когда змей ушёл, Ион стал ходить всюду, смотреть его богатства.

Остановился Ион у погреба и подумал: «Что же там такое?»

Взял да и открыл дверь. Смотрит — а там полным-полно людей.

— Кто вы такие, люди добрые, и почему здесь сидите? — спросил Ион.

— Мы гайдуки лесные. Змей нас посадил сюда за то, что мы против злых богачей, боеров, поднимались, добро у них отнимали и бедным раздавали.

— Выходите и отправляйтесь по домам. Вот змеева казна: возьмите из неё золото и раздайте бедным людям.

— Спасибо тебе, Ион!

Когда они ушли, Ион открыл и ту дверь, которую не велел отпирать змей. А за дверью стоял красавец конь, такой, что глаз не отвести. Это был конь храброго гайдуцкого атамана Кодряна. Змей поймал этого коня в лесу, когда гайдук стреножил его и отпустил пастись.

Сказал конь Иону:

— Выведи меня отсюда да возьми с полки щётку, платок и шапку.

Ион Молдовану взял с полки щётку, платок и шапку и вывел коня в лес.

— А теперь, — сказал конь, — ступай, отпусти волов, что тебя привели сюда. Дальше я тебе помогать стану. А волы теперь пойдут к новому хозяину — на опушке леса бедный старик живёт.

Сбегал Ион, нашёл волов — они всё это время, пока Ион у змея жил, на зелёной поляне паслись. Попрощался Ион с волами, и они пошли к бедному старику, что без скотины маялся.

А Ион вернулся туда, где его конь гайдука Кодряна дожидался.

— Садись на меня! — крикнул конь.

Ион сел. Волшебный конь заржал так, что земля задрожала, и помчался быстрее ветра.

Услышал змей ржание коня и бросился догонять его. Когда он был уже так близко, что от его дыхания Ион в седле закачался, конь крикнул:

— Бросай щётку!

Ион бросил щётку, и она превратилась в большой, густой лес. Змей начал грызть деревья, чтобы проложить себе дорогу. Вот он выбрался из чащи и вновь стал Иона настигать. Тогда конь сказал:

— Бросай платок!

Ион бросил платок, и на том месте, куда платок упал, разлилось озеро величиной с Чёрное море. Пока змей через это озеро перебирался, Ион далеко отъехал. Но скоро змей снова стал беглецов настигать, и, когда он был уже совсем близко, конь крикнул Иону:

— Бросай шапку!

Упала шапка и обернулась железной стеной, а змей с разгону ударился о неё и тут же околел.

Остановился конь, спрыгнул Ион на землю. Когда они немного отдохнули, конь говорит:

— Вот что, Ион, я вернусь к своему хозяину, Кодряну-гайдуку, а ты возьми этот колокольчик. Когда я тебе буду нужен, позвони в него — я примчусь к тебе быстрее ветра. И вот тебе мой совет: не ходи с открытым лицом. Очень уж ты красивый, и от этого с тобой может беда случиться. Закрой лицо телячьей шкурой, она тебя от дурного глаза убережёт.

Конь ускакал, а Ион пошёл к пастухам, достал у них телячью шкуру, набросил её на себя и отправился дальше.

Услышал Ион, что у царя есть три дочери и младшая из них такая красавица, что глаз не оторвать. И говорили люди, будто она племянницей Кодряну-гайдуку приходится, а во дворец её взяли, чтобы не огорчать царя. Младшая-то царская дочь слепой родилась, отец об этом до сих пор ничего не знал. Вот и считал царь племянницу Кодрянову своей младшей дочерью, а царица не решалась ему правду открыть.

Пришёл Ион к царским воротам и спросил, не найдётся ли для него работа какая. Послали его гусей пасти. Вывел Ион гусей на зелёный лужок, сбросил телячью шкуру, и гуси весь день на него смотрели, так что и о траве забывали. А всему виной была красота Иона. Так день прошёл, два, три — гуси всё смотрели на Иона, не ели и стали от голода подыхать.

Рассердился царь и послал старшую дочь проверить, как гуси у нового пастуха пасутся. Но Ион сразу услышал, что приближается царская карета с бубенцами, закрыл лицо шкурой, и гуси стали щипать траву. Подъехала царская дочка, глядит — всё в порядке. Возвратилась во дворец и сказала об этом отцу. А наутро несколько гусей снова были найдены мёртвыми, и царь послал к пастуху среднюю дочь.

Оседлала царевна коня и поехала. Только она на дороге показалась, а Ион уже заметил её. Набросил он на себя шкуру, и гуси стали спокойно пастись. Вернулась дочка к царю и рассказала, что Ион хорошо за гусями присматривает.

На третий день царь послал к пастуху младшую дочь, потому что опять подохло много гусей. Она была умнее старших, набросила поверх царского платья рваный платок и пошла не по дороге, а через терновый кустарник. Выбралась на луг, а Ион и бровью в её сторону не повёл — сидит себе, лицо открытое, и гуси на него глядят. Сбросила тут девушка платок, и увидел Ион, что перед ним царевна.

— Ты, Ион, не бойся меня, — сказала она. — Слышала я о твоей красоте и пришла на тебя посмотреть. И так ты мне понравился, что хочу я быть твоей невестой.

— Но я человек бедный, пастух простой, ты же — дочь царская, а цари и бедняки терпеть друг друга не могут. Ты небось слышала о Кодряне-гайдуке?

— Я даже один раз в глаза его видела, — ответила девушка, — он красивый такой и храбрый.

— А знаешь ли, кто ты сама?

— Я младшая дочь царя.

— Нет, ты племянница Кодряна.

И рассказал ей Ион всё, что от людей слышал.

Девушка велела ему и дальше от всех лицо своё прятать да никому не рассказывать, что они любят друг друга.

А ночью царю сон приснился, — мол, должен он поскорее выдать замуж всех своих дочерей, иначе с ним беда приключится. Наутро царь позвал дочерей, дал им по золотому яблоку и велел на балкон выйти. Все желающие проходили под этим балконом, а царевны должны были бросить яблоко тому, кого хотят себе в женихи. Две старшие царевны сразу выбрали себе мужей — боеров знатных, а младшая ни в первый, ни во второй день никому не бросила своего золотого яблока. Удивлялись все, а царь повелел узнать, кто ещё остался незваным ко двору, и ему указали на пастуха в телячьей шкуре. Позвали Иона, прошёл он под балконом, и бросила ему девушка золотое яблоко.

Сильно рассердился царь на свою младшую дочь, но деваться было некуда, и пришлось ему выдать царевну за пастуха.

К себе царь их не принял, да Ион и сам был не из тех, что в царских дворцах живут. Сделали они землянку на самом краю города и стали там жить. Начали они дружно работать в поле, потому что ведь и жена Иона была дочерью бедного крестьянина, а во дворец она попала случайно.

Вот однажды на страну напали враги, и царь собрался в поход с двумя зятьями и войском своим.

Ион Молдовану говорит жене:

— Сходи к царю и попроси для меня коня. Я тоже на войну поеду.

Но мужья старших царевен посмеялись над ней и дали Иону старую кобылу, которая давно уже только воду возила. Раньше всех отправился в путь Ион на царской кобыле, да на полдороге в болоте застрял. Там его и нагнал царь с войском.

— Посмотрите-ка, и этот неумытый тоже воевать поехал, — сказали царские зятья.

Подъехали они к Иону и спрашивают:

— Эй ты, куда собрался?

— На войну, — спокойно ответил Ион. — Хочу и я страну нашу защищать.

— Ты что же, не нас ли защищать вздумал?

— Нет, страна наша — это народ, люд бедный, и для нас нашествие врагов страшнее, чем для таких, как вы.

— Да он с ума спятил, несчастный! Он, кажется, считает себя равным нам, царским зятьям!

Дали они ему по оплеухе и отправились дальше. Только они отъехали, Ион позвонил в волшебный колокольчик. И сразу прискакал конь гайдука Кодряна. Ион вошёл к нему в левое ухо и вышел из правого одетым в латы, с саблей и копьём. Быстрее ветра помчал его конь. Обогнал Ион царское войско, врезался в ряды врагов и стал их рубить налево и направо. Пока подошёл царь с войсками, все враги уже были побиты. Повернул Ион обратно, а когда мимо царских зятьёв проезжал, шлёпнул их так, что они зашатались. Добрался он до болота, отпустил волшебного коня и прикрыл лицо телячьей шкурой. Подъехали к нему зятья и давай опять насмехаться, а он им и отвечать не стал.

Вернулся Ион домой и послал жену во дворец сказать, что что он врагов побил. Но зятья над ней лишь посмеялись:

— Это был божий ангел, и он нам победить помог, а не твой пастух.

На другой день Ион снова один вражеское войско побил и надавал пощёчин зятьям царским. А они встретили его опять в болоте, верхом на старой кобыле, и не догадались ни о чём.

Жена Иона опять к царю пошла:

— Мой муж говорит, что это он разбил вражеское войско.

— Помолчи ты, не срамись лучше! Ведь это ангел был.

На третий день войско врагов было намного сильнее. Когда царь с войском подъехал к месту битвы, Ион ещё бился с врагами. И ранили его в правую руку. Бросил царь ему свой шёлковый шарф, и перевязал им Ион свою рану. А потом всех врагов побил, дал царским зятьям по шесть оплеух и умчался на своём коне. А на обратном пути царские зятья опять его у болота нашли: бился он, никак свою старую кобылу из болота вытащить не мог.

Вскоре война кончилась, а Ион Молдовану всё жил в своей землянке на самом краю города.

Но вот однажды царь созвал к себе всех соседей смотреть, как будут двух гайдуков казнить. Они в лесу напали на богатого и знатного боера. Понаехало гостей видимо-невидимо.

Вывели гайдуков из темницы и поставили рядом на площади. Пришёл туда и Ион. Стали гости насмехаться над гайдуками. Один из царских зятьёв указал на гайдука и сказал:

— Не тот ли это богатырь, что врагов победил?

Все так и покатились со смеху, а Ион не утерпел, вышел вперёд и крикнул:

— Это я, простой пастух, помог вам врага побить, но вы мне не поверили. А сегодня хотите казнить людей, которые дрались вместе со мной! Вот тебе, царь, твой шёлковый шарф, что ты дал мне во время битвы.

Бросились тут к Иону, чтобы схватить его, но он взял и зазвонил в свой колокольчик. Прибежал конь, Ион вошёл в левое ухо, вышел из правого в латах да при оружии, схватил саблю и расправился с царём и его зятьями.

Освободил Ион гайдуков, побратался с ними, взял жену, и уехали они в лес. А лес всегда был надёжным другом гайдука.

Лейся свет впереди, тьма стелись позади[3]

казка — складка: кто рассказывает, тот и складывает, честной народ на посиделках забавляет. А теперь я её вам расскажу, ничего не утаю. Сказка от начала начинается, до конца слушается, в середине не перебивается.

Жила когда-то женщина, и была у неё одна-единственная дочь. Росла девочка красавицей-раскрасавицей, как солнышко ясное, как цветок полевой. Кто на неё глянет — наглядеться не может. Как подросла дочка, разнеслась о ней молва по белу свету. Из-за моря-океана приезжали юноши поглядеть на неё да на её красоту полюбоваться. Только о ней все и говорили. А те, кому жениться пора подоспела, всё мешкали, всё надеялись: ведь и ей когда-нибудь придётся себе жениха выбирать.

Только, как говорится, каждое семя легко всходит и зеленеет, да не легко цветёт и зреет. Бывает, дожди и ветры злые прибьют росток к земле, и нелегко ему снова в себя прийти, к солнцу подняться.

Настали тяжёлые дни и для бедной девушки. Заболела вдруг её матушка, застонала, заохала, да и умерла тут же. Только и успела достать из-за пазухи перстень, отдать его дочке да промолвить:

— Вот тебе перстень. Береги его пуще глаз своих. Если кто тебя сватать станет, дай ему перстень примерить: коли впору придётся, выходи за него, а коли нет — и не думай.

Похоронила матушку, покручинилась девушка, погоревала. Прошло немного времени, и стали её женихи донимать. Много их приходило день-деньской и пороги обивало: все перстень меряли, да никому он по пальцу не приходился. Ходили к ней женихи, ходили, а потом и ходить перестали. Лишь изредка какой завернёт, да и тот незавидный. А суженого всё нет и нет. По всему белу свету парни думали да гадали: кого же она наконец в мужья себе выберет?

Жил в те времена злой колдун Мужичок с ноготок, борода с локоток, и был у него внук-дракон, пропади он пропадом, уродливый да страшный.

И должно же было так случиться, чтобы злой Мужичок с ноготок проведал, каков размер перстня. Развёл он жаркий костёр и заставил внука девять дней да девять ночей держать руку в огне-пламени; как нагрелась рука, положил её Мужичок с ноготок на наковальню и — трах-тарарах! — стал ковать девятью молотами. Ковал, ковал и сделал палец таким, чтобы перстень на него впору пришёлся. Затем нарядил Мужичок с ноготок своего внука в платье, золотом да серебром расшитое, самоцветами украшенное, и послал его красну девицу сватать. Поклонился тот девице, протянул палец, и пришёлся ему перстень впору.

Загоревала бедная девушка, слёзы ручьём полились. Не ждала она, не гадала, что такой жених ей достанется, да не хотелось материнскую заповедь нарушать. Плакала она, причитала, и никто её горю помочь не мог, никто её не мог утешить. А жених глаз с неё не сводит: больно уж хороша невеста.

Как уж она изловчилась, не знаю, но удалось ей скрыться с глаз драконовых. Побежала она к матери на могилу и стала горько плакать:

И ответил ей голос, глухой такой, будто стон:

— Ой, матушка родимая, оставила ты мне перстень на горе злосчастное! Пришёлся он впору чудищу-дракону. Научи меня, матушка, как мне от него спастись. Чем замуж за такое страшилище выходить, лучше с тобой рядышком в могилу лечь.

— Доченька моя, ступай домой и скажи жениху: коль сошьёт он тебе платье прекрасное, как небо на заре, как солнце в полдень, как закат вечерний, выйдешь за него, а коль нет — пусть убирается прочь.

Вернулась девица домой и сказала немилому жениху: коль сошьёт ей платье прекрасное, как небо на заре, как солнце в полдень, как закат вечерний, выйдет за него замуж, а не выполнит наказ — пусть к ней и носа не кажет.

Внук Мужичка с ноготок послал эту весть в драконово царство, и сшили там из золота и самоцветов такое платье, какого ещё белый свет не видывал.

Принёс дракон платье, поклонился и отдал девушке. Надела девушка его, а платье словно на неё шито. И три солнца на нём светом сияют, огнём горят: восходящее, полуденное и заходящее. Славилась девушка красою своей, а в новом платье в семь раз прекраснее стала.

Ликует дракон, радуется, а девушка горюет и чахнет. Потемнело её лицо нежное, по щекам ручьём слёзы льются. Увидела она, что дракон уже к свадьбе готовится, побежала тайком к матушке на могилу, плачет и причитает:

И снова ответил ей голос матушкин:

— Матушка-матушка, — молвила девица, — змей мне платье доставил, теперь со свадьбой торопит.

— А ты вели ему ещё одно платье сшить, и пусть оно будет прекрасное, как утро ясное, и усыпано цветами живыми, а на цветах роса утренняя пусть переливается. И коль сошьёт он тебе такое платье, выходи за него, а коли нет, вели ему и близко к дому не подходить.

Воротилась девушка домой и говорит дракону:

— Коль люба я тебе и хочешь, чтобы я твоей женой стала, одень меня прежде в платье прекрасное, как утро ясное, и пусть оно будет цветами живыми усыпано, а на цветах роса утренняя переливается.

Договорить не успела, а внук Мужичка с ноготок уже мчался в царство своё. Поднял он там на ноги лучших швей да портных. Три дня они цветы собирали, три дня нить шёлковую пряли, три дня самоцветы да крупинки золота подбирали. И сшили такое платье, что не сыщешь второго на свете: птицы на него глянут — щебетать начинают, человек посмотрит — душа радуется. Как надела его девушка… Ух… братец ты мой!.. Ни поле цветущее, ни сад солнечный, ни леса, кодры зелёные, на утренней заре — ничто с ней сравниться не могло. Только с песней, только с мечтой сравнить её можно было. Кто на неё глянет, покой свой теряет.

А девушка ходит словно туча хмурая и слёзы горькие проливает. Никто не знает, чем её утешить, как горю её помочь. Пошла девушка опять тайком на могилу матушки и плачет, рыдает, слезами заливается:

И ответил ей матушкин голос:

— Сшил дракон платье и ждёт, чтобы я под венец с ним пошла.

— Красавица ты моя, вели дракону сшить тебе третье платье, прекрасное, как ночь тихая с небом звёздным и месяцем полным. Коль и с этим справится и платье всем понравится, сделай вид, что покоряешься, вели свадьбу играть. А как выйдешь во двор танцевать, приложи руку к цветку на груди и молви: «Лейся свет впереди, тьма стелись позади!» — и ступай куда глаза глядят. Станешь ты вольной, как птичка небесная, как ветер весенний.

Передала девушка дракону своё желание, а чудище ничего не ответил: решил он и эту задачу выполнить, род драконов прославить. «Ладно, — думает, — не сегодня, так завтра, а быть тебе женой моей».

Отправился он в драконово царство, и сшили ей третье платье, да такое прекрасное, что целого дня не хватило бы его описывать, да и времени на это у пас нет.

Пришёл внук злого колдуна к девице, оделась она в новый наряд и стала писаной красавицей; на её плечах два драгоценных камня сверкали, как две утренние звезды, на поясе — рубиновые и изумрудные гроздья, на груди — месяц полный.

Немного времени прошло, стали они свадьбу, справлять. Гостей съехалось видимо-невидимо, и пошёл пир да веселье. Музыка играла, пляс разгорелся, и невдомёк было дракону, что на том его веселью конец.

Вот пришло время выводить невесту из дому, по древнему обычаю. Свадьба ведь начинается у невесты, а продолжается у жениха. Во дворе музыка играла, ноги сами в пляс рвались. Только стали гости место для хоры[4] очищать, невеста руку к цветку на груди приложила и молвила:

— Лейся свет впереди, тьма стелись позади!

Сказала она эти слова и исчезла, будто её и не было, остался змей ни с чем, только глаза вытаращил. А народ над ним насмехается да волшебству невестиному дивится. Всем хотелось знать, куда она девалась, да так никто ничего и не разведал.

А невеста полетела по небесному своду, по звёздным лучам и очутилась у дремучего леса. Дело было к вечеру, и решила она подыскать себе в чаще местечко для ночлега.

Внук Мужичка с ноготок вернулся в царство драконов. Не дал ему Мужичок с ноготок, борода с локоток на печи засиживаться. Снарядил его в дорогу да еще одного дракона с двумя злыми-презлыми собаками и послал девушку искать. Собаки — нос в землю, хвост трубой — повели драконов по свету, повели по свежему следу. Бегут псы впереди, а драконы свирепые за ними. Оба лапами машут, зубами скрежещут, волками воют.

И вот добежали собаки до леса, залаяли и бросились в чащу, где девушка на ночлег расположилась. Бедняжка со страху обомлела, не знает, куда ей скрыться.

Схватил её свирепый дракон за руки, хотел из чащи вытянуть. Тянет, тянет, а она ни с места. Второй дракон разозлился, хватил её саблей по рукам и отрубил их по самые локти. Упала девушка наземь, заплакала, а внук Мужичка с ноготок повернулся и был таков.

Осталась красна девица одна в лесу дремучем. Побрела она по лесу, а кровь из рук так и хлещет, и силы слабеют.

Вдруг, откуда ни возьмись, разразилась гроза, поднялась страшная буря. Ветер лютует, деревья с корнями вырывает. Укрылась девушка от ненастья как смогла, а тут — трах! — обломилось дерево, а на нём было гнездо с птенцами. Ветер гнездо разнёс, и выпали птенцы. Лежат, бедные, да так кричат жалобно, что и камню впору заплакать.

Пожалела их девушка и заметалась по лесу, птенцов кое-как собрала, присела над ними и укрыла. Сидела она так, пока гроза и дождь не стихли. А только оставить их вздумала, как вдруг слышит — птица какая-то над головой крыльями хлопает. «Пи-пи, пи-пи», — запищали птенцы и потянулись к матери.

— Ох, милые мои пташечки, родные мои деточки, что с вами случилось? — запричитала птица.

— Ветер дерево сломал, гнездо наше развеял, погибли бы мы под ливнем, не будь этой девушки, она укрыла нас, — защебетали птенцы наперебой.

Глянула птица на девушку, увидела её без рук, сердце скорбью налилось, а глаза — слезами.

— Чем же тебе отплатить за доброту твою?

— Чего тебе не жалко.

— Ой, родненькая моя, рада бы тебе руки вернуть, да нет у меня воды чистой, из родника, что бьёт из-под драконовой скалы, и добыть я её не в силах: до родника того птице не долететь, человеку не дойти, зверю не добежать. Одарила бы я тебя богатством великим, добром всяким, но ни к чему оно тебе. Лучше позабочусь я о тебе, как забочусь о птенцах своих: как их холю, и тебя холить буду.

— Какое бы ты мне добро ни сделала, я тебе спасибо скажу.

Расправила птица крыло, повела им над девушкой и обернула её в птенца — не отличишь от других.

Выкормила птица своих птенцов, выходила, а как подросли они, песней весёлой солнце встречали, над привольными полями порхали. Держались они стайкой, сами пищу добывали, сами домой прилетали.

А неподалёку от леса, где жили птенцы, был большой прекрасный сад Зелен-царя.

Повадились птицы в тот сад летать, червей да жучков клевать. И приметили они яблоньку ветвистую. Яблонька та была не простая. Утром на ней листья распускались, в полдень ветви цветом покрывались, а к вечеру уже плоды поспевали. И такими они были сладкими да сочными — язык проглотишь. Как приметили птицы то дерево, так только на нём яблоки и клевали.

Зелен-царь терпел день, терпел два, а потом позвал трёх сыновей своих и молвил:

— Сыны мои, коль хотите яблоки есть, караульте дерево от залётных птиц.

— Покараулим, батюшка, — ответили сыновья в один голос.

В первый вечер остался караулить старший сын, да только недолго он дерево стерёг — сковал его сон такой крепкий, что едва-едва солнце красное его утром разбудило. Со стыда не знал он, куда и деться: и царь, и братья, и весь двор над ним смеялись.

На второй вечер остался у яблони средний сын. Попробовал было караулить, да как стемнело, заснул ещё крепче брата.

Наутро опять было над кем посмеяться.

На третий вечер отправился караулить дерево младший сын. Взял он с собой оружие молодецкое, выбрал местечко укромное и сел в засаду. Вот ночь на землю спустилась. Тут в воздухе крылья зашелестели, птицы всей стайкой на яблоню сели и ну плоды клевать! Поднял царевич лук, прицелился, а девушка, что птицей была, заметила его и закричала:

— Постой, царевич, не стреляй!.. Коль нас перестреляешь, не видать тебе счастья.

Испугался царевич, лук опустил, а птица спускаться к нему стала — скок-скок с ветки на ветку, всё ниже и ниже. Только земли коснулась — обернулась девицей-красавицей. Платье на ней ярче солнца горит. Светло стало, как днём. Защебетали птицы, на деревьях листья зашелестели. Идёт девушка к царевичу, а трава так перед нею и стелется.

Смотрит на неё царевич, глаз отвести не может. Но как увидел, что у девушки рук нет, заплакал горько; заплакала и девушка вместе с ним. Рассказала она царевичу жизнь свою и какие муки из-за дракона вынесла.

— Жизни бы своей не пожалел, только бы увидеть тебя исцелённой. Возможно ли это? — спрашивает царевич.

— Слыхала я, будто возможно. Птица, которая меня своим птенцом сделала, говорила, что, коль привезёт мне кто чистой, как слеза, воды из родника, что бьёт из-под драконовой скалы, смогу я исцелиться, и станут у меня руки такими, как были.

— Красавица моя, пойдём во дворец к моему батюшке. Там ты станешь жить, беды не будешь знать.

— Не пойду, — отвечает девушка: — Зелен-царь велит выгнать нас обоих.

— Не бойся, я никому не позволю обидеть тебя.

— Не хочу я своё горе, печаль свою на тебя взваливать.

Оглянулся царевич, увидел под деревом красный мак, сорвал его и приколол девушке на грудь.

— Возьми этот цветок, а я отправлюсь в путь-дорогу. Как соскучишься по мне, брось цветок в прозрачную воду: коль потонет — не жди меня более. Поплывёт цветок по воде — жди меня хоть весь свой век, а если цветок к берегу пристанет — жди меня год один…

— Куда же ты собрался?

— Пойду ту воду искать, какая тебя исцелить может. А коль вернусь, где тебя искать?

— Буду я по утрам в твоём саду песни петь, солнце встречать.

Рассталась красавица с сыном Зелен-царя и опять птицей обернулась. Потом взяла она в клюв красный мак и полетела к прозрачному ручью. Бросила цветок в воду и стала смотреть, что с ним станется. Поплыл было цветок по течению, да потом к берегу подался и пристал, точно весь свой век там рос. Обрадовалась птичка и поспешила ко дворцу посмотреть, там ли ещё молодец. А он уже давно ушёл.

Держал царевич путь к царству драконов, к роднику с водою, как слеза. Шёл, шёл по горам да лесам и добрался до глубокого оврага. Глядит — в овраге три чёрта драку затеяли: за чубы друг друга тягают и такой вой подняли, что мороз по коже пробегает.

— Отдай мне!

— Э, нет, мне!

— Моё!

— Нет, не твоё!

— Не толкайся.

Хлоп! Трах! Бах! Ой-ёй-ёшеньки!

Дрались они так, друг друга увечили и заметили вдруг — путник подходит. Выскочили ему навстречу, сами в синяках да шишках, и принялись упрашивать:

— Добрый человек, коль привёл тебя случай к нам, смилостивься и рассуди нас: больно крепок орешек, нам самим не раскусить.

— Что же случилось, рогатые, что так вы друг друга разукрасили?

— Отец наш завещал нам две вещи, и вот мы никак наследство не поделим.

— Что же он вам оставил?

— Кушму — шапку и флуер — свирель. Но эти вещи не простые, а волшебные. Коль наденешь кушму на голову — невидимкой станешь. Куда хочешь идёшь, и горя тебе мало — никто тебя не увидит. А на флуере как заиграешь — сразу очутишься там, где душе твоей угодно.

— Тяжёлую загадку вы мне задали, но постараюсь рассудить вас. Что толку, коль двое из вас получат по одной вещи? Один по свету невидимкой пойдёт, другой — сам чёрт не ведает куда, а третий ни с чем останется. Вот коли б один из вас и кушмой и флуером завладел, это было бы дело.

— Так оно и есть! — радуются черти.

— Вот я думаю сделать так, чтобы всё одному досталось. Теперь слушайте меня. Оставьте свои вещи здесь, в овраге, и бегите вон до того холма, что вдали виднеется. Кто быстрее туда добежит да назад воротится, тому владеть и кушмой и флуером.

— Ладно, — согласились черти.

— Ну, становись — и марш!

Как пустились черти… гей-гей!.. Батюшки, такую пыль подняли, что на десять вёрст вокруг леса припорошили. Бегут черти, а царевич стоит, посмеивается. Надел он кушму на голову, заиграл на флуере и только успел подумать, как уже очутился у скалы драконовой, у родника, где вода чиста, как слеза.

Учуяли драконы, что кто-то из родника воду берёт, и мигом все собрались. Глянули — у родника ни живой души. А слышат — кто-то всё-таки воду черпает. Вот напасть! Окружили они родник, смотрят, но никого не видят.

Наклонился один дракон над родником, а царевич как размахнётся булавой и хвать его по затылку! Дракон чуть ноги не протянул.

— Ой-ёй-ёй! Кто, кто меня ударил? — завыл дракон и давай бить того, кто позади него стоял, — думал, что это он его так огрел.

Тот тоже обидчика не приметил и ударил другого. Стали драконы дубасить один другого. Пошла тут драка такая, что ни неба, ни земли не видать. Горы вокруг задрожали, и казалось, вот-вот земля провалится, так они колотили друг друга. И стали они по одному падать да на месте подыхать. Глядит царевич — только один дракон в живых остался, да и тот со страху дрожит, зуб на зуб у него не попадает. Замахнулся царевич и ударил дракона палицей. Упал тот, точно дерево под молнией. А только молодец отвернулся, как дракон был уже на ногах — цел и невредим, будто ничего с ним не случилось. Ударил его царевич второй раз, третий… двадцать третий… девяносто девятый, но всё напрасно. Вот какая в нём была волшебная сила! С досады да злости схватился молодец за пояс, чтобы потуже его стянуть, да и нащупал флуер. Вспомнил он о нём и обрадовался: коль не сокрушила дракона тяжёлая булава, пусть сгниёт он в темнице.

Приставил царевич флуер к губам и пожелал очутиться вместе с драконом при царском дворе. Не успел он и песню доиграть, как был уже дома. Посадил дракона в темницу, стражу у дверей поставил, а сам направился прямо в сад, где в зелёной листве птицы пели. Приметила его птичка, поскакала с ветки на ветку, пока на земле не очутилась. И, как только к земле прикоснулась, обернулась красной девицей. От радости царевич смеялся, а девушка плакала. Засучил он ей рукава по самые плечи и трижды смочил руки водой родниковой. Тут же девушка исцелилась, стали у неё руки как прежде, и засияла она от счастья.

Пошли они вместе во дворец. Кинулся им навстречу Зелен-царь, обрадовался, что сын возвратился, да ещё с такой девицей-красавицей. Но не успел он их обнять, как стража закричала, что рушатся стены да ломаются запоры темницы. Это дракон из плена вырывался.

Какой страх на всех напал! А царевич не испугался, надел кушму-невидимку на голову — и к дракону. Ударил его палицей по одному виску, потом по другому и оглушил.

Увидела девушка дракона, узнала своего страшного жениха и затряслась вся; а чудище собралось с силами и протянуло лапы, чтобы схватить её. Но тут девушка приметила у него на пальце свой перстень, что ей мать на счастье дала, и раз — сорвала его. И тотчас дракон околел — вся его сила в том перстне была.

Приказал тут Зелен-царь своей челяди сжечь дракона, а пепел по ветру пустить, чтобы и следа его не осталось. А потом затеял свадьбу, гостей созвал со всего света. И разгорелся пир на весь мир! Уж кто садился за стол, голодным из-за него не вставал.

Попал и я на ту свадьбу. Погулял я на ней, повеселился и видел, как молодые зажили в мире и согласии.

Дафин и Вестра[5]

алеко-далеко, там, где солнце спать ложится, когда на суету людскую наглядится, было когда-то большое царство. И жили в том царстве царь да царица. Давно их молодые годы ушли, но не было у них на старости лет ни опоры, ни радости — ни сына, ни дочери. Тоска их пуще старости к земле гнула. Разнеслась весть об их горе по всему миру.

И вот нашёлся старый-престарый отшельник, умевший всякое снадобье из трав варить. Пришёл он ко дворцу царскому утешить царя и царицу в их горе. Проводили старца к царю, упал он на колени и протянул царице виноградную гроздь, что выросла на холме, на глазах у жаркого солнца, и сказал он царице:

— Съешь эту гроздь, и будет у вас сын.

Царь на радостях решил на охоту отправиться.

Кликнул он своих людей, псарей да ловчих, и уехал. Много всякой дичи настрелял: и волков, и лисиц, и зайцев. Забрался он с охотниками далеко, за границу царства своего, но никто этого не приметил. Спустились охотники с крутой скалы и увидали высокую крепость. Обошли её кругом — ни живой души, всюду только камень да камень.

— Пошли назад, — приказал царь.

Да не тут-то было. Исчезла тропинка, по которой со скалы они сходили, и высилась перед ними гладкая, неприступная скала. Заметались охотники, как птицы в силках, а дороги нигде не находят. День прошёл, второй прошёл, уже они всю дичь поели. Есть им больше нечего, а голод всё крепче о себе знать даёт. Ещё ночь минула, а на рассвете глянули — чёрт по стене крепостной гуляет, трубку покуривает! Побежали псари, дали знать о том государю:

— Взгляните, ваше величество!

— Никак, чёрт нечистый!

Подошли воины к царю да подбили его спросить у лукавого:

— Ваше степенство, чем не угодили мы тебе, что заточил ты нас здесь?

— Не я вас заточил, сами вы сюда пришли, — отвечает чёрт сверху.

— Так прояви доброту свою и сделай проход в стене, выпусти нас на волю.

— Выполню, царь, просьбу твою, коль обещаешь мне подарочек.

— Какой же?

— Подари мне, что у тебя во дворце есть, а ты о том не знаешь, и я тебя мигом выпущу.

Задумался царь, видит — что-то недоброе лукавый затевает, да очень хочется ему выбраться из каменной пропасти. Вот он и отвечает:

— Согласен, быть по-твоему.

— Пиши грамоту на подарок, — требует чёрт.

Подозвал царь писаря, укусил тот себя за палец — чернил-то у них не было — и написал кровью грамоту. Взял чёрт грамоту царскую, и стен крепостных тут же не стало и тропа с горы перед ними. Обрадовались все и в родные края поспешили.

А дома царя радость великая ожидала: родила ему царица круглолицего сына. Нарекли его Дафином, и рос он не по дням, а по часам.

Царь с царицей глаз с сына не сводили, холили его да ласкали, сердечные. За всю свою жизнь они столько не радовались, сколько теперь за день.

Да недолго пришлось им радоваться. Явился ко дворцу царскому чёрт и потребовал отдать Дафина ему. Не успели царь с царицею в себя прийти, как чёрт схватил мальчика за шиворот и улетел.

Дафин и не заметил, по каким путям-дорогам его пронесли и куда привезли. Чёрт приставил мальчика к тяжёлой работе, и чего только не пришлось испытать бедняжке Дафину! Беда, коль не выполнишь воли чёрта!

Многое хотелось узнать Дафину, но пуще всего влекло его к разным ремёслам. Легко давались ему и языки всякие. Стал он понимать и птиц, и зверей, и малых букашек.

Однажды отправился нечистый в дальние края, а Дафин остался один. Работал он, работал, потом пить захотел и пошёл к роднику. Напился, перекусил и прилёг отдохнуть немного в тени, под высоким тополем.

Сели на это дерево три птицы. Увидели они молодца и заговорили меж собой:

— Посмотрите-ка, сестрицы, — молвила первая, — вот добрый молодец отдыхает. Чёрт его из далёких краёв привёз. А знал бы он о горе да несчастье старого чёрного Арапа, пошёл бы да избавил старика от тяжёлой муки. Вот уж сто восемьдесят лет подряд черпает старик воду из бездонного колодца да льёт её в озеро, где купается прекрасная девушка Вестра. Чёрт её похитил и хочет сделать из неё злую колдунью.

Понял Дафин птичий разговор, и рассердили его козни чёртовы. Вскочил он и спрашивает у птиц:

— А в каком краю, в какой стороне старый Арап мучается?

— Ступай вниз по долине, иди три дня и три ночи и найдёшь его, — ответили птицы.

Собрался Дафин и пошёл в путь-дорогу. Не присядет, не приляжет, всё идёт без устали. А на рассвете четвёртого дня дошёл он до широкого озера. Ни конца ни края воде не видать. Глядит — на горе колодец чернеет, а рядом человек стоит, всё поднимает да опускает длинный-предлинный журавель. Подошёл Дафин поближе и увидел старца седого, иссушенного долгими годами.

— Бог в помощь, дедушка!

— Спасибо, сынок.

— Что же ты так стараешься, дедушка, бадью за бадьёй достаешь, будто всю воду вычерпать хочешь?

— Ох, добрый молодец, тяжкое проклятие свалилось на мою голову! Осуждён я воду черпать, чтоб лилась она и озеро наполняла. А ты кто будешь?

— Нездешний я, дедушка. Увёл чёрт меня из дому. И теперь ума не приложу, как мне из его царства выбраться да на волю вернуться.

Присел дед на сруб и стал думать, как Дафину помочь.

— Слушай, — сказал он наконец. — Может тебя спасти только молодая Вестра. Привёз её сюда чёрт из-за тридевяти земель, тридевяти морей и хочет сделать злой колдуньей. Переняла она уже от чёрта силу и бесовское искусство, да сердцем чиста, как младенец, не стала она колдуньей. Пройди-ка ты на ту сторону озера и спрячься. Как она купаться придёт, схвати её одежду и беги ко мне. Только не вздумай оглянуться — сразу всю власть над нею потеряешь. Благословлю я вас, и, коль удастся от чёрта избавиться, век свой счастливо проживёте.

Обрадовался Дафин, услыхав речь доброго Арапа. Пошёл он по берегу лёгким молодецким шагом, обошёл озеро, схоронился в кустах и сидит — не дышит.

Тут и Вестра показалась. Красива заря вечерняя в синеве небес, но где ей тягаться с красавицей Вестрой! Идёт она, лебёдушкой вышагивает. До озера дошла, платье скинула, окунулась в воду и обернулась лебедью белоснежной. Принялась она плескаться, резвиться, крыльями вздымать брызги алмазные и разные чудеса творить — глаз не оторвать. Но Дафин не стал на неё любоваться, схватил одежду и был таков. Вышла Вестра на берег, хватилась, а одежды-то и нет. С испугу сердце у неё зашлось. Поглядела на все четыре стороны и заметила Дафина-молодца. Пошла она за ним следом, стала песни заводить да речи ласковые говорить. А Дафин её не слушает, бежит, не оглядывается, ног под собой не чувствует. Ещё пуще Вестра старается, песней его очаровать хочет:

Тяжко Дафину, стоном стонет, до того ему оглянуться хочется. Да сдержал он себя, не оглянулся. Добежал до колодца и стал перед Арапом. Только тот положил ему руку на плечо, а Вестра тут как тут. Вернул ей старик платье, поставил обоих на колени и благословил, чтоб жили-поживали, горя горького не знали. Затем достал он из-за пояса два кольца обручальных и надел молодым на пальцы. Встали молодые, поблагодарили и собрались уже в путь-дорогу. Тут Дафин вспомнил птичий рассказ и промолвил:

— Избавься и ты, дедушка, от кары чёртовой.

Только он эти слова сказал, как старик Арап исчез, будто сквозь землю провалился. И колодца в один миг не стало.

Радуется Дафин, на невесту не налюбуется, а Вестра опечалилась и говорит:

— Никогда нам из царства этого не выбраться без согласия чёрта. Пойди ты к нему, попроси меня в жёны.

Пошёл Дафин к чёртову дворцу. Долго пробирался он по скалам да ущельям и увидел перед собой крепость чёрную, словно она из сажи вся. Вошёл он — а там хозяин рогатый.

— Здравствуй, чёрт.

— Здравствуй, — отвечает чёрт да спрашивает: — Каким ветром тебя, гнусного, сюда занесло?

— Пришёл я просить у тебя Вестру в жёны.

— Вестру я тебе отдам, коли выполнишь три моих приказа. Но гляди, коли возьмёшься да не осилишь, — не видать тебе белого света.

— Берусь твои приказы выполнить.

— Хорошо, приходи вечерком.

Под вечер приходит Дафин в чёртову крепость. Вышел чёрт во двор, на запад глянул и спрашивает:

— Что ты там видишь?

— Край земли, — отвечает Дафин.

— А на юге?

— Тоже.

— Коли хочешь, чтобы Вестра твоей женой стала, так вспаши за единую ночь всю землю, что видишь отсюда, посей пшеницу, вырасти да пожни, сгреби да скопни. Затем намолоти, зерно на мельницу свези, а как солнце взойдёт, принеси мне отведать свежего хлеба.

Услышал Дафин такой приказ, призадумался. Темнее чёрной ночи к Вестре вернулся. «Что же, — думает, — неужто она меня на гибель посылала? Разве под силу кому такое дело одному выполнить?»

— Ну, это что за приказ, — говорит ему Вестра. — Настоящее дело впереди будет.

Огляделась Вестра, свистнула что было мочи, и стали со всех сторон чертенята к ней сбегаться.

— Вот вам мой приказ, — говорит им девушка: — от дворца чёртова на запад и на юг до самого края земли должны вы за ночь всю землю вспахать, пшеницей засеять, урожай вырастить, собрать, помолотить, муку смолоть и, едва день настанет, горячий хлеб мне представить. Поняли?

— Да! Да! — закричали чертенята в один голос.

Принялись они за дело — всё вокруг закипело. Одни пахали, другие шли следом с бороною, третьи сеяли, четвёртые на четвереньках ползали, своим дыханием посев согревали. Росла пшеница на диво и к утру созрела.

Взялись чертенята — кто косить, кто молотить, кто на мельницу возить. А с первой зарёй хлеб был уже в печи. Только солнышко красное всходить стало — и тёплый хлеб лежал перед добрым молодцем. Взял Дафин белый каравай, положил на полотенце и отнёс его чёрту.

— Вот, выполнил я твой приказ, получай каравай.

Нахмурился чёрт, но хлеб взял. Потом повёл Дафина на оружейный склад и велит:

— Выбирай себе любое оружие, второй приказ мой на охоте выполнишь. Приходи завтра да подстрели зайца в моём саду. Но помни: охотиться будешь только у меня в саду. Понял?

— Понял, — ответил Дафин и пошёл весёлый к Вестре.

— Отчего ты, Дафин, так радуешься? — спрашивает она.

— Как же мне не радоваться, когда чёрт так опростоволосился: дал мне приказ подстрелить зайца в его саду.

— Не смейся, не веселись, Дафин. Теперь задана тебе служба трудная, работа нелёгкая. Ведь заяц этот будет не простой: сам чёрт обернётся им. Завтра ты не гонись за ним по саду — тебе его не подстрелить. Иди ко дворцу, спрячься за дверью и выжидай время. Я обернусь борзой, стану за ним гнаться, ни в какой дыре спрятаться не дам. Выбьется он из сил и бросится во дворец; тут ты его и хватай да бей изо всех сил головой о ступеньки.

Наутро спрятался Дафин за дворцовой дверью, а борзая принялась гоняться за серым, вот-вот схватит да загрызёт. Почувствовал заяц, что худо дело, несдобровать ему, и бросился ко входу во дворец. А Дафин уж тут как тут! Поймал его за уши, схватил за лапы — и раз головой о ступеньку! Взвыл заяц от боли. А Дафин знай себе бьёт его головой о ступеньку.

Вышла на шум чёртова жена да как увидела, что с чёртом делают, заголосила, но спохватилась и крикнула Дафину:

— Что же ты, Дафин, такой шум-гам поднимаешь?

— Вот поручил мне господин чёрт зайца подстрелить, а я его живьём поймал и хочу тебе на кухню отнести.

— Постой, Дафин, постой, не убивай его, отдай мне живым.

— Нет, я сам должен хозяину отдать.

— Как же ты отдашь: он только вечером вернётся. Подай его сюда, я его поджарю на ужин, и ты с нами поешь.

Отдал ей Дафин зайца да пошёл отдыхать после трудов. А под вечер пришёл к чёрту во дворец заячьего жаркого отведать.

Принял его чёрт как ни в чём не бывало, угощает, притворяется, будто рад-радёшенек. А у самого голова перевязана, синяки под глазами. И говорит он Дафину, что согласен отдать ему Вестру, но пусть явится утром и узнает её среди чёртовых дочерей.

— Хорошо, — сказал Дафин и обрадовался: избавился, думает, от чёрта.

— Чему ты радуешься так? — спросила его Востра.

— Как же мне не радоваться: велел мне нечистый узнать завтра тебя среди его дочерей. А как узнаю — вольные мы с тобой.

— Эх, Дафин, не знаешь ты, как тяжело будет это сделать! Тут плакать впору, а не радоваться. Завтра чёрт заставит тебя искать меня среди сотен девушек, похожих на меня, как две капли воды, и лицом и волосами, и платьем. Как же ты меня от них отличишь?

— Да будь их сколько звёзд на небе, а тебя я всё равно узнаю.

— Не говори так, а послушай-ка лучше, что я тебе скажу. Гляди завтра каждой в глаза да выбирай ту, у которой слёзы польются.

Так они и порешили. Наутро пришёл Дафин за своей Вестрой. Повёл его лукавый в комнату, а в той комнате девушек полным-полно, и каждая из них — вылитая Вестра. Долго глядел на них Дафин, да никак не мог свою суженую найти. Как узнаешь её, коли все девушки на одно лицо, словно колосья пшеничные! Ходит Дафин мимо них и не может Вестру угадать. И вдруг глядь — блестят на девичьих ресницах две слезинки.

— Вот она! — воскликнул, радостно молодец.

Посинел от злости чёрт — понял, что они в сговоре. Накинулся на них с кулаками, побил и заточил в глубокую темницу. А темницу закрыл железными дверьми да тяжёлыми запорами. Была в той темнице одна только тонкая щель, сквозь которую проникал один-единственный луч света. Сидит Дафин, пригорюнился. А Вестра ударила своим кольцом оземь, обратились они с Дафином в малых мошек и сквозь щёлочку на волю выбрались. И поспешили через горы и долины подальше от чёрта проклятого.

Почуял чёрт, что нет уж их в темнице, поглядел вдаль и заметил беглецов далеко-далеко, за высокими горами, за дремучими лесами. Позвал он своих лучших воинов и велел им Дафина и Вестру догнать и воротить.

Поскакали всадники быстрее ветра, быстрее молнии. И стали они Дафина да Вестру догонять. Мчатся, горячим пламенем пышут.

— Ох, что-то жжёт мне спину! — говорит Дафин.

Обернулась Вестра и увидала погоню.

— Догоняют нас воины чёрта.

— Как же нам быть?

— Не бойся, я обернусь зелёным садом, а ты будешь стариком садовником. Как подъедут они да станут расспрашивать, ответь, что видал ты здесь двоих людей, но было это давным-давно, когда ты свой сад только сажать начинал.

Сказала это Вестра и обернулась цветущим садом, а Дафин стал старым садовником.

Вихрем подлетели свирепые черти и спрашивают у садовника:

— Не видел ли здесь молодца с девицей?

— Давным-давно, когда я деревья эти сажал, пробегало здесь двое. А больше с тех пор никто в этих краях не показывался.

Услыхали воины такой ответ, подивились и вернулись ни с чем.

— Ваше тёмное высочество, — говорят они господину своему, — мы далеко ускакали, но никого не встретили, кроме старика садовника, что за своим садом смотрит.

— Так это ведь они были! Вернитесь да схватите беглецов!

Снова бросились черти в погоню, мчатся быстрее прежнего. И опять они стали нагонять Дафина и Вестру.

— Ох, опять жжёт мне спину! — пожаловался Дафин.

Оглянулась Вестра и увидала погоню.

— Это воины чёрта нас догоняют. Обернусь я полем пшеничным, а тебя стариком жнецом сделаю. А ты отвечай им, как прежде.

— Хорошо, — сказал Дафин и превратился вдруг в старика с серпом в руке.

Ходит он вдоль пшеничного поля, колос пробует, не пора ли хлеб убирать.

А воины чёрта уже тут как тут:

— Скажи нам, старик, не видал ли ты здесь молодца с девицей?

— Видал я, как же, видал, да давненько это было, как раз когда я сеял пшеничку, а с тех пор никого больше не видал.

Черти уши развесили, его речам поверили и повернули обратно.

— Ваше тёмное высочество, — молвили они, кланяясь чёрту в ноги, — не догнали мы Дафина и Вестру. Видели только старика жнеца. Он как раз собирался поле пшеничное убирать и сказал нам, что видал беглецов, да очень давно это было, ещё когда он пшеницу сеял. Вот и вернулись мы обратно. Кто их знает, куда они делись!

У чёрта сердце зашлось от злости:

— Дуралеи вы лопоухие, ведь это они и были!

Взвился смерчем и помчался сам беглецов догонять. Оглянулся Дафин и видит — туча тёмная на них надвигается. А Вестра признала в туче ненавистного чёрта, стукнула кольцом оземь и превратила Дафина в реку широкую да многоводную, а сама уточкой обернулась, по реке поплыла.

Прилетел чёрт к реке да как взглянул на уточку, сразу же в ней Вестру признал. Начал он воздух в себя тянуть, поднял бурю страшную — всё уточку к пасти своей притянуть старается. Но река волнами своими уточку укрывает, к другому берегу относит.

Долго трудился чёрт, да всё понапрасну. А когда увидел, что так ему ничего не добиться, принялся воду речную глотать. Глотал, глотал и столько воды выпил, что свалился и лопнул на месте.

Так Дафин и Вестра избавились от поганого чёрта. Обрадовались они и пошли дальше. Тридевять земель, тридевять морей миновали и пришли в дом к Дафину.

А там старый царь с царицей всё горюют да по сыну своему дорогому слёзы льют. Увидали они Дафина, и охватила их великая радость: не чаяли они уже сына живым увидеть.

И справили Дафину да Вестре весёлую свадьбу. Закатили пир на весь мир. Гостей собралась тьма-тьмущая, и я там был, мёд-пиво пил. А когда узнал, что с Дафином и Вестрой приключилось, не высидел пир до конца, а

Кырмыза[6]

чём сказ поведу, всё так и было когда-то, а коли не было бы, не пошла бы сказка по свету.

Жил-был знатный боер, имел он богатства несметные, поместья беспредельные. Дворец его был сложен из камней самоцветных и ночью светился, как солнечным полднем. Девяносто девять было погребов под дворцом, и все набиты золотом и серебром, а вокруг дворца раскинулся прекрасный сад, где росли деревья заморские.

Но не золотом, не дворцом, не садами и не поместьями дорожил боер. Более всего дорожил он дочерью Кырмызой. Была она красна, как сама весна. Улыбка её точно солнечный восход ясна, очи — две звезды среди ночи, стан её тонкий — точно стебель гибкий, что колышется вечерком под тихим ветерком, голос серебристый — точно звон мониста, а платье на ней — такая краса, точно цветы, когда их омоет утренняя роса.

Семнадцати лет Кырмыза уже многих лишила покоя. Боер всё это видел и решил не выдавать дочь замуж за первого встречного-поперечного, а только за избранного молодца. А женихи к ней толпой приходили из-за тридевяти земель, из-за тридевяти морей. И надумал боер испытать их. Построил он высокую башню, а к ней лестницу из камней самоцветных шириной в две пяди и со ступеньками из стекла. Усадил он Кырмызу в башне, а женихам так сказал:

— Кто взберётся на лошади по этой лестнице, снимет у Кырмызы перстень с пальца да назовёт её по имени, тому она достанется.

Бросились молодцы его приказ выполнять, но никто выше первой ступеньки подняться не мог. Многие изувечились и ещё немало шею бы сломали, да вдруг объявился дракон на льве верхом, грива торчком, когти крючком; ступенька за ступенькой поднялся он по лестнице, перстень у Кырмызы с руки снял да по имени её назвал.

Привёл боер дочь во дворец, позвал дракона, обручил их, благословил, и началась свадьба, какой белый свет давно не видал. Весь люд веселится, пирует, дракон-уродина ликует, а невеста горюет, горько рыдает, как цветок увядает. Сердцем почувствовала бедная девушка, что лют он, этот дракон. Грустила девица, тосковала, от горя места себе не находила. Улучив минуточку, побежала на конюшню к своему любимому коню Гэитану. Этого коня давным-давно привёл из дальних стран отец Кырмызы. Но столько было у боера разных богатств, что про коня он совсем позабыл: конь-то был небольшой и невзрачный. Одна Кырмыза помнила о нём, поила ключевой водой, кормила отборным зерном. И вот прибежала она в тёмную конюшню, плачет, слезами заливается. А Гэитан заржал да вдруг спрашивает человеческим голосом:

— Чего ты плачешь, добрая Кырмыза?

— Как же мне не плакать, когда отдаёт меня отец за дракона с чужой стороны! Пришёл этот дракон к нам с недоброй мыслью.

— Не плачь, не причитай, а послушай лучше моего совета. Завтра, как прикажет тебе дракон в путь-дорогу собираться, отсыпь мне меру горячих углей, надень на меня узду золотую с серебряными удилами да отправляйся с ним. В пути держись позади него на три шага. Дракон тебя спросит: «Почему, дорогая Кырмыза, ты позади меня едешь?» Ты отвечай, что женщине следует позади мужа ехать. А как перестанет он оборачиваться, достань меч из ножен и держи его в правой руке на высоте драконовой шеи. Да покрепче за меня держись. Поскачу я вперёд, и снесёт ему меч голову.

Успокоилась Кырмыза, вернулась в хоромы и стала дожидаться отъезда. На другой день дракон велел ей в путь собираться. Взяла она меру, наполнила её пылающими углями и понесла Гэитану. Волшебный конь мигом съел все угли. Надела она на него узду золотую с серебряными удилами. И вот сел дракон на льва верхом, а Кырмыза — на Гэитана, волшебного коня, и отправились они к дальнему замку дракона. Кырмыза — цок-цок-цок! — всё отстаёт от дракона на три шага. А дракон всё оборачивается, на неё волком смотрит да спрашивает:

— Отчего ты, милая Кырмыза, отстаёшь?

— Женщине ведь положено позади мужа ехать.

Дракон засмеялся довольный и помчался, как ветер, только пыль столбом вьётся. А красавица Кырмыза дёрнула Гэитана за повод, вынула меч из ножен и подняла, как её конь научил. Гэитан рванулся, обогнал дракона. И снесло дракону голову прочь.

Понёсся лев через горы, через долы и привёз мёртвого дракона прямо в замок, где драконша-мать все глаза проглядела, сынка с красавицей рабыней ожидаючи. Да рано она радовалась, пришлось теперь ей горевать. От злости драконша руки перекусала, волосы на голове повырывала. Затопила она кремнёвую печь и решила Кырмызу живой или мёртвой найти, к себе привезти да в печи сжечь. Ни днём, ни ночью не угасал огонь в печи. Драконша рыскала по белу свету, но найти Кырмызу не могла.

А красавица Кырмыза вложила в ножны меч и поскакала на коне Гэитане по зелёным лугам, по высоким горам, по глубоким долам, через поле чистое, через леса — кодры тенистые, через реки широкие, через воды глубокие. Рано утром наехала она на село. День был ярмарочный, и съехались туда жители из разных сёл. Решила и Кырмыза здесь остановиться да отдохнуть.

А поблизости в одном селе — назовём его Фрасинешты — жил в ту пору парень, по имени Ион. Был он статный, красотою не обиженный, да вот беда какая — не мог себе невесту найти. За которых он сватался, те не шли за него, а которая рада бы его невестой стать, ему по душе не приходилась. Затосковал Ион и пошёл к знахарке, что по звёздам узнавала, кто чей суженый, да на бобах гадала, где кому счастье искать. И вот что сказала она парню:

— Отправляйся спозаранку на ярмарку и первого, кого встретишь, будь то старуха или дед, мужик или баба, парень или девица, веди к себе — так бобы говорят, счастье тебе сулят.

Едва рассвет занялся, парень уже к ярмарке подъезжал. А Гэитан, конь волшебный, знал о том, что Ион выехал из Фрасинешт, и говорит Кырмызе:

— Хозяйка, сунь руку в моё правое ухо, достань оттуда одежду да надень её.

Протянула Кырмыза руку и достала чабанские шаровары, длинную крестьянскую рубаху с вышитым воротом и рукавами, красный пояс, высокую шапку-кушму да пару опи́нок — лаптей остроносых, — всё новое, словно с иголки.

Нарядилась Кырмыза, косы свои длинные под кушму спрятала и стала походить на стройного да пригожего юношу.

Как начали звёзды на небе гаснуть да туман из долины поднялся, подъехал к ней Ион.

— С добрым утром, парень, — молвил Ион издали.

— Доброе утро! — ответила Кырмыза.

Слово за слово, завязалась беседа. Ион и говорит Кырмызе:

— Поедем ко мне жить.

Отнекивается Кырмыза, упирается, а Ион всё на своём стоит. Видит Кырмыза, не отстаёт Ион от неё, и поехала с ним во Фрасинешты.

Едут они, а Ион всё глядит на своего гостя, глаз не спускает. И нет-нет, да поймает то взгляд, то улыбку, то слово понежнее. И чудится ему, что не парень с ним едет, а девица. Думал он, гадал, а как домой приехали, опять к старухе знахарке побежал.

— Бабуся, — говорит он, — привёл я с ярмарки парня, и нет мне покоя: как гляну на него, всё мне чудится, будто девица это.

Зажгла старуха уголёк, на пламя поглядела и отвечает:

— Коль ты сомневаешься, испытай гостя. Поезжай с ним в чистое поле да возьмись наперегонки. Обгонит тебя гость — значит, парень и есть, а коль отстанет, так и знай: не парень он, а девица.

Вернулся Ион домой и говорит Кырмызе:

— Давай в поле прокатимся.

— Ну что ж, это можно!

Выехали они в чистое поле. Ион встал в стременах и показал Кырмызе большой курган:

— Давай, парень, поспорим с тобой, кто первый тот курган объедет да сюда вернётся.

Шепнула Кырмыза: «Скачи, волшебный конь Гэитан», и только Ион её и видел.

А Ион плетью лошадку хлещет, да куда ей до Гэитана — не та прыть.

Потерял Ион парня из виду и совсем встревожился: а вдруг тот не вернётся? Подъезжает к холму, а Кырмыза ветром навстречу несётся. Пришпорил Ион коня и хлесть, хлесть хлыстом, да всё напрасно. Пока объезжал он курган, Гэитан уже семь кругов отмахал.

Видит Ион, не угнаться ему за гостем. Устыдился он да опечалился, а потом опять к старухе пошёл. Раздула она уголёк и говорит:

— Лежат у тебя во дворе жерди. Подведи гостя да спроси: «На что годятся эти жерди?» Коль это девушка, то ответит она тебе: «На кудельки для прялки, на челнок или веретено какое». А коли гость парень хозяйственный, он скажет: «Можно из них ясли добрые для коней смастерить или плетень вокруг дома поставить».

Возвращается Ион домой, подводит Кырмызу к жердям да спрашивает, будто невзначай:

— Хороши жерди! Что бы нам из них смастерить?

— Эгей, братец! Ясли добрые из них получатся либо плетень крепкий. А какой домище таким плетнём обнести можно — с крыльцом да со всеми пристройками!

Оторопел Ион да опять к знахарке метнулся, рассказал ей всё, а старуха и говорит:

— Ступай домой, развесь на стене возле сабель, стрел, копий и палицы своей полотенца цветастые, вышивки разные да шерсти моток-другой. Как сделаешь это, веди гостя в дом. Коль он на оружие глянет — знай, что мужчина, а коль засмотрится на вышивки да на нитки шерстяные, не иначе как женщина.

Вернулся Ион одним духом домой, выполнил старухин наказ, а потом зовёт Кырмызу, будто оружие показать хочет. Бросился гость к оружию боевому, сабли да копья снимает, в руках вертит, осматривает да у Иона спрашивает, где пакля и смазка, — надо, мол, оружие почистить. А на прочее и оком не повёл.

Опечалился Ион и в четвёртый раз пошёл к старухе совета спрашивать. Старуха в печь подула, слово заветное нашептала, по ладони погадала, а потом сказала:

— Иди-ка домой да брось метлу у порога. А парня-то возьми с собой да уведи из дому. А как вернётесь да в дом заходить будете, гляди в оба и примечай: коль наступит он на метлу аль перешагнёт через неё, знай, что это мужчина, а коли метлу поднимет, подметёт, а потом в угол поставит, не иначе как девица.

Сделал он, как старуха велела. Походили они по селу и обратно домой пришли.

«Ну, теперь иль никогда», — подумал Ион. Вошёл он в дом и на метлу наступил, а гость схватил метлу, подмёл горницу да в угол поставил. Обернулся Ион и обнял Кырмызу:

— Любимая моя, жизнь моя, как тебя звать?

И тут сняла Кырмыза кушму с головы. Упали на плечи длинные волосы. И стала она прекрасной, как ясное солнышко. Посмотрела Иону в глаза — сама рада-радёшенька — и ответила ласково:

— Кырмызой звать меня.

И справили они весёлую свадьбу. Сто дружек голубцы делали, сто дружек народ извещали, что во Фрасинештах гуляют, на свадьбу всех приглашают. Был там пир на весь мир.

Зажили они мирно и дружно. Были они оба старательные, всё трудились от зари до заката.

Долго ли, коротко ли прожили они так, да началась вдруг война. Тут Иона и взяли в солдаты. Только он и успел родителям наказать: «Батюшка да матушка, берегите Кырмызу, работой тяжёлой не утруждайте, словом ласковым утешайте. Коль счастье меня не оставит и вернусь я живой да невредимый, буду вас на старости так холить-лелеять, что захочется вам ещё век пожить».

Ушёл Ион и как в воду канул — ни слуху ни духу. Не знали, жив ли он или голову сложил. Меж сабельных боёв да среди посвиста стрел удалось Иону письмецо домой написать: «Батюшка да матушка, берегите Кырмызу. Скоро конец кровопролитию, и вернусь я домой. Желаю вам здравствовать».

Старики помнили наказ и не давали невестке соломинку с полу поднять — так берегли её да лелеяли. Но тот человек, с которым Ион письмо передал, ехал, ехал и заехал ночью в лес дремучий. Вокруг тьма-тьмущая, хоть глаз выколи. Набрёл он на дом драконтпп, да и решил постучаться, на ночлег попроситься. Прикинулась старая ведьма радушной хозяйкой, впустила его, накормила, крепким вином угостила. Заснул гонец и, пока он спал, ведьма нашла письмо Иона, прочитала, сожгла и другое написала: «Батюшка да матушка, как дойдёт до вас это письмо, привезите девятнадцать возов дров, костёр сложите да сожгите Кырмызу. Я скоро вернусь и, коль не выполните мою волю, сожгу вас самих на огне».

Утром гонец отправился в путь. Долго ли, коротко ли ехал он и приехал к родителям Иона. Прочитали они письмо и залились горькими слезами. Услышав их причитания, прибежала Кырмыза, прочитала письмо и тоже горько заплакала. Пришла она к волшебному коню Гэитану, а тот заржал и спрашивает:

— Отчего, Кырмыза дорогая, слёзы льёшь?

— Как же мне не плакать, коли вот что случилось! — И поведала коню, что в письме говорится.

— Не плачь, не горюй!.. Вели родителям сделать всё, как в письме написано. А только костёр буйным пламенем разгорится, скажи им, что вместе с конём умереть хочешь. Подведи меня к костру и достань из моего правого уха платок, кинь его в огонь и скачи верхом прямо в пламя.

Привёз старик девятнадцать возов дров, сложил высокую поленницу, зажёг её, и разгорелся костёр — небу жарко стало. Взяла Кырмыза коня под уздцы, подвела к костру. А когда родители лица руками закрыли, чтобы не видеть, как она горит, Кырмыза выхватила у Гэитана из правого уха платок и бросила его в жаркое пламя. Огонь сразу стих, будто его водой залили, а Кырмыза вскочила в седло, пронеслась сквозь дым, взвилась к солнцу, полетела над тучами, над горными кручами, над полями да над лесами. Спустилась она наконец на землю и поехала тагом. Доехала до родника и решила остановить коня, соскочила на землю и прилегла отдохнуть у подножия холма.

— Пришла мне пора помирать, — сказал тут ей конь Гэитан.

Заржал он трижды и повалился замертво.

А Кырмыза тут же уснула. Проснувшись, увидела себя в большом, красивом замке. Лежала она на кровати и держала в руках двух красавцев сыновей, златокудрых богатырей.

Конь Гэитан оберегал Кырмызу и после смерти: грудь его стала замком с золотыми башнями, со стенами из драгоценных камней, с серебряными дверями, жемчугом украшенными, голова стала столом, уставленным яствами всякими, глаза да уши — двумя свирепыми волкодавами, что бегали вокруг замка. Из шерсти Гэитана перед замком вырос прекрасный сад, а в нём плоды разные зрели да птицы-певуньи пели.

И стала Кырмыза в том замке жить. Сыновья росли не по дням, а по часам и были красивые, словно два цветка.

Вот однажды, когда они по двору бегали, подошла к воротам чужая старуха. Учуяли её собаки, стали у ворот и не пускают. Старуха и говорит:

— Пойдите, сюда, ребятишки мои милые!

Ребята подбежали к воротам, а старая карга вытащила три волосинки из-за одного пояса да три из-за другого, отдала их ребятам и сказала:

— Возьмите волосинки эти. Ты брось их вон на ту собаку, а ты — на другую.

И, как только бросили их ребята, три волосинки превратились в три толстые железные цени. И приковали эти цепи собак к столбам у ворот. А старуха кинулась в замок. Лицо у неё злое, волосы дыбом стоят, глаза искры мечут, кулаки так к малышам и тянутся.

Собаки лаяли, рвались, и вдруг лопнули, разорвались цепи. Не успела старуха за дверь взяться, а собаки уж вцепились ей в спину и ну рвать её да трепать. Испугались ребята да закричали:

— Матушка, матушка! Выйди быстрее! Собаки старуху загрызли!

Кырмыза выбежала из замка и, как увидала злое лицо старухи, признала в ней проклятую ведьму-драконшу. Подняла она ребят на руки, приголубила и сказала:

— И поделом ей. Давно уж она меня извести хотела.

Не дали собаки ведьме перед замком залёживаться, а поволокли её далеко, на высокую гору, и бросили там под солнце жгучее, на песок сыпучий, чтоб её дожди размывали, чтоб ветры терзали, чтоб и следа её на земле не осталось.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пришла нам пора к Иону вернуться. А он как раз с войны воротился, цел да невредим. Привязал коня у ворот и кричит:

— Выходи из хаты, Кырмыза дорогая! Гостей принимай, мужа встречай!

Да где уж Кырмызе было мужа встречать — ведь она за тридевять земель теперь от дома жила. Вышли родители, заплакали от радости, слезами Кырмызу помянули. Узнал Ион о беде великой, письмо подложное прочитал, сел на коня и принялся землю колесить вдоль и поперёк: от восхода до захода, от полудня до полуночи. Ездил, ездил, да так Кырмызу и не нашёл.

Утомился он на дорогах нехоженых, поистратил силушку в местах, где ноги́ человеческой сроду не бывало, бросил поводья и дал коню волю.

А было это в Кырмызиной долине. И вот, как из-под земли, выросли перед Ионом две собаки. Зарычали они и погнали коня прямо к замку, не давали ему с пути свернуть. А ребята как раз во дворе играли. Увидели всадника, закричали:

— Матушка, матушка, выйди поглядеть: к нам человек какой-то приехал!

Вышла Кырмыза, руку к глазам приложила, на гостя посмотрела и узнала Иона.

— Ах, сыночки вы мои милые, то батюшка ваш едет! — и принялась кричать: — Ион! Ион!

— Эгей, Кырмыза милая, много стран я обошёл, наконец тебя нашёл!

— Ионэл дорогой, давно тебя сыновья ожидают!

Поднял он ребят на руки, поцеловал, и сели они за стол. Пили, ели, о том, что с ними случилось, рассказывали. Три дня говорили — всё наговориться не могли, да сладкий сон им глаза закрыл. А как проснулись, увидели себя в чистом поле, на голой земле. Подивились они, по сторонам поглядели и увидели вдруг, что издали к ним пара коней, резвясь, скачет. Один из них был караковый конь Иона, а другой — волшебный конь Гэитан. Вскочили они на коней, взяли на руки сыновей и домой поехали.

Кремень-богатырь[7]

ила-была женщина. Было у неё два сына и дочь. Весной поехали братья поле пахать. Пахали они, пахали, совсем из сил выбились. И откуда силёнке-то взяться, коли за целый день съедят по корочке чёрствого хлеба, запьют ключевой водой и опять пашут!

На другой день поутру снова собрались они в поле, положили на телегу плуг да борону и говорят матери:

— Матушка, невмоготу нам на одном хлебе работать. Сварила бы ты обед да послала бы с сестрёнкой на пашню.

— Ох, родимые мои, да как же я её пошлю, бедняжку, в этакую даль — молода ведь она, с пути собьётся да заблудится.

— Не заблудится, матушка. Мы борозду проложим до самого поля. Она по борозде пойдёт да прямёхонько к нам и попадёт.

— Ну, коли так, пришлю вам обед, — сказала мать и принялась стряпать.

А братья взялись за плуг и проложили борозду глубокую от порога до поля, чтобы сестрице с пути не сбиться.

Спорилась работа в тот день, всё ждали братья, что принесёт им сейчас сестрица горячий обед. Ведь в поле на работе и есть больше хочется, да и похлёбка куда вкуснее, когда сидишь на травке и прохладный ветерок тебя освежает.

Чем выше солнце поднималось, тем чаще поглядывали братья вдоль борозды: не видать ли ещё сестрицы. Да не пришлось им в тот день сестрицу увидеть.

Недалеко от их поля жил старый дракон, белый, как зима, и хмурый, как осень ненастная. Проведал дракон поганый, зачем братья такую борозду провели, и задумал обмануть их сестру и сделать её своей рабыней. Взял он плуг с медным лемехом и проложил новую борозду от своего дворца до околицы села. А борозду братьев засыпал да затоптал.

Вышла девушка за околицу и по борозде пошла, но не к братьям попала, а прямо к страшному дракону. Схватил её дракон, запер в своих хоромах и приставил к тяжёлой работе.

Вечером вернулись братья домой и узнали, что ушла их сестрица за ними да пропала. До самой полночи они думали-гадали, куда она деться могла. Да так путного ничего и не придумали. А наутро старший брат встал, уложил котомку и отправился сестру разыскивать. Увидал он свежую борозду и пошёл по ней.

Шёл, шёл, закончилась борозда, и очутился парень перед дворцом дракона. В зелёном саду дворец золочёный, самоцветами убранный и сияет, точно солнышко красное. Не оробел молодец и пошёл прямо ко дворцу. Тут голос девичий остановил его:

— Постой, добрый молодец, не ходи в зелёный сад, не приближайся ко дворцу. Здесь живёт злой дракон, вернётся он — не сносить тебе головы.

И узнал парень сестрицу свою. Она тоже узнала его и подошла. Лицо печальное, слёзы рекой льются.

— Ох, братец мой, уходи скорее, а то нагрянет лютый дракон — худо нам будет!

— Сестрица дорогая, пойдём домой! С тех пор как ты пропала, свет стал для нас немил, горе нас гложет. Матушка наша все глаза по тебе выплакала.

— Побежим быстрее, — сказала сестра.

Взялись они за руки и бросились наутёк. Но не успели и трёх шагов сделать, как упала перед ними палица драконова, огромная такая — ни обойти её, ни объехать. А тут и сам дракон-страшилище вырос перед ними, кулаки сжимает и спрашивает:

— Что же, хлопчик, биться будем али бражничать?

— Не нужна мне твоя брага, выходи на честный бой!

У дракона на боку меч висел. Взглянул на него дракон и приказал:

Выскочил меч из ножен, просвистел в воздухе и отрезал парню ноги. А дракон схватил свою палицу, покружил над головой да закинул далеко-далеко, через дворец, через сад, на самый край своего царства. Упала палица и яму глубокую вырыла. Бросил дракон в эту яму несчастного парня.

Горько бедовал братец, а сестрица от великой печали словно свеча таяла. Каждый день пробиралась она тайком к яме и давала братцу поесть.

Много ли, мало ли времени прошло, и вот тоска, да печаль, да слезы материнские заставили второго брата в путь-дорогу собраться. Пошёл и он вдоль борозды. Шёл с утра до полудня и к саду пришёл. Только хотел в этот сад вступить, слышит голос девичий:

— Постой, добрый молодец, не ходи в зелёный сад, не приближайся ко дворцу. Здесь лютый дракон живёт. Вернётся он — не сносить тебе головы.

Подошёл парень поближе ко дворцу и увидел сестрицу свою. И она его узнала, навстречу бросилась — лицо печальное, слёзы ручьями льются — и говорит:

— Ох, братец, уходи скорее, а то нагрянет дракон — худо нам с тобой будет.

— Сестрица дорогая, пойдём домой! С тех пор как ты пропала, свет стал для нас немил, горе нас гложет. Матушка по тебе все глаза выплакала.

— Нет спасенья мне. Много раз я бежать пыталась, но проклятый дракон преграждал мне все дороги, избивал да вновь служить заставлял.

— Уйдём же теперь вместе!

Только они два-три шага сделали, а дракон тут как тут.

— Стой, парнишка, и отвечай: биться будем или бражничать?

— Не нужна мне твоя брага, выходи на честный бой!

Приказал тогда дракон мечу своему:

Выскочил меч из ножен, просвистел в воздухе и отсек парню ноги выше колен. А дракон схватил его да забросил в яму.

Опечалилась девушка пуще прежнего. Почернела она, проливая горькие слёзы. Каждый день пробиралась тайком к яме и давала братцам поесть.

А матушка ждёт не дождётся, когда вернётся хоть кто-нибудь из детей. Как-то раз проходила она мимо колодца и захотела испить студёной воды. Напилась и присела отдохнуть. Села, призадумалась, дочь да сыновей своих вспомнила и заплакала с горя. А у её ног лежал камень-голыш. Льются слёзы материнские, на камень падают.

Заметила женщина камень и подумала: «Возьму-ка я его с собой, в хозяйстве пригодится». Принесла домой, положила на печку и вышла козу подоить. А когда вернулась, слышит — на печке ребёнок плачет. Заглянула на печку, а там вместо камня кремнёвого мальчик лежит, да такой прекрасный, словно солнце ясное.

«Вот радость какая! — подумала женщина. — Будет теперь у меня сын».

Рос мальчик не по дням, а по часам: другой за год так не вырастет, как он за день. И двух недель ему не было, а он уже играл с десятилетними. Силушкой никто с ним тягаться не мог. Прозвали мальчика Кремень-богатырь. Дивились на него люди да говорили друг другу:

— Он-то уж смог бы своих братьев да сестру разыскать.

Услыхал Кремень слова эти и во весь дух домой побежал:

— Матушка, разве есть у меня братья и сестра?

Опечалилась мать, призадумалась. А потом и говорит:

— Нет у меня никого, сын мой.

Да нелегко матери дитя своё обманывать — печаль её так и гложет. А Кремень приметил, как мать опечалилась, догадался, что правду люди говорят.

Однажды на охоте шёл он по крутому берегу и видит — среди камней да скал болванка железная лежит. «Вот бы мне из неё палицу смастерить!» — подумал он, да и отнёс её кузнецу.

Выковал кузнец палицу — двенадцати мужикам её не поднять. Взял её Кремень, принёс домой да как размахнётся, как подбросит — скрылась палица за облаками. А парень в дом зашёл и говорит матери:

— Я отдохнуть прилягу, а ты разбуди меня, как услышишь, что палица летит.

Проспал он три дня и три ночи. А на четвёртый день услышала мать свист да шум и разбудила его. Выскочил он на порог и подставил палице своё колено. Ударилась палица о колено и согнулась. «Надо её ковать ещё», — подумал Кремень и понёс палицу кузнецу. А затем пошёл к матери и говорит:

— Видел я, матушка, такой сон. Пришёл ко мне старик седой и посоветовал, чтобы полезла ты под избу и оттуда подала мне лепёшку. Съем я лепёшку, и силы мои утроятся.

— Как же я, сынок, под избу заберусь?

— Я её, матушка, приподниму.

Поддел Кремень-богатырь избу плечом, приподнял её, а мать с лепёшкой в руке под неё забралась и протягивает её ему оттуда. А Кремень стал тут полегоньку опускать избу. Испугалась мать, закричала:

— Кремень, Кремень, что ты делаешь?

— Скажи мне, матушка, есть у меня братья да сестра?

Мать застонала, заплакала:

— Да, мой дорогой, и братья и сестра у тебя есть.

Рассказала она ему, как ушли они один за другим, да и не вернулись.

— Ну, раз так, напеки мне лепёшек на дорогу, пойду я по белу свету, авось на их след нападу.

Выбралась мать из-под избы, насыпала муки в квашню и замесила тесто, а сама плачет, слезами горючими тесто поливает. Взял Кремень лепёшки, да и пошёл вдоль борозды, по следам своих братьев.

Шёл он, шёл, обошёл яму глубокую, что палицей драконовой была вырыта, да и дошёл до прекрасного сада. Только хотел войти туда, как услыхал голос девичий:

— Остановись, добрый молодец, не ходи в зелёный сад, не приближайся ко дворцу — здесь лютый дракон живёт. Вернётся он — не сносить тебе головы!

Остановился Кремень и увидел девушку, измождённую, бледную, заплаканную. Пожалел он её и протянул лепёшку. Поднесла девушка лепёшку ко рту, да так и застыла вся, глаз с гостя не сводит:

— Откуда у тебя эта лепёшка?

— Из дому. Мне мать её дала.

— Мать? Чья мать?

— Моя.

— Не может быть! Ведь она слезами моей матушки полита.

— Твоей матушки? Значит, ты моя сестра!

Рассказал ей Кремень-богатырь, как послала мать двух сыновей, молодых да красивых, чтоб они дочь отыскали и домой привели.

— И вот ушли они, — говорит ей молодец, — и словно в воду канули — ни слуху о них ни духу.

— Это я вдоль борозды из дому пошла, а за мною следом и братья мои. Встретиться-то мы встретились, но домой нам дракон вернуться не дал.

— Сестрица милая, давай убежим.

— Коли ты мне брат, то возвращайся скорее домой да о матушке позаботься, а нас ей больше не видать. Много раз пыталась я бежать, да едва три шага сделаю, как дракон уж тут как тут. Побьёт меня и обратно возвращает.

— А как мне его распознать?

— При встрече с чужим он всегда спрашивает: «Что ж биться будем или бражничать?» Коли гость ответит, что биться хочет, велит дракон мечу своему:

Так он и с братьями нашими расправился да забросил их в яму. Ну, а если пожелает гость бражничать, ведёт его дракон во дворец, за стол сажает и начинает потчевать: даёт съесть трёх быков жареных, вина бочку да хлеба воз. А если кто с таким угощением справится, то всё одно ему конец придёт. Поест дракон и вновь к мечу обращается:

Едва девушка свой рассказ закончила, показалась вдали страшная туча, загремели грозные громы, а из-за тучи молнией вылетела палица дракона. Схватил её Кремень-богатырь одной рукой, замахнулся и обратно бросил. Почернела, помутнела туча пуще прежнего, и раздался гневный голос дракона:

— Эй, недобрые гости ждут меня!

И грозным вихрем подлетел к ним дракон, остановился :

— Чего желаешь, добрый молодец, биться или бражничать?

— Давай раньше поедим, за столом посидим, а потом и поборемся!

Вошли они во дворец. Поставил дракон на стол трёх быков жареных, бочку вина и давай уплетать. Обглодал он кость, схватил её и хлоп молодца по голове. Да не на того напал! Схватил и Кремень-богатырь кость да как даст дракону в лоб — у того искры из глаз посыпались. Пока пришёл в себя, Кремень выхватил у него меч из ножен да сломал об колено. Очнулся дракон, хватился, а меча и нет. Видит, что дело плохо, вышел он во двор да заорал что есть мочи:

— Выходи, молодец, поборемся на медном току!

Вышли они на медный ток, выкованный девяноста девятью змеями-горынычами за девяносто девять дней девяноста девятью молотами на стольких же наковальнях. Стали они биться не на жизнь, а на смерть. Ударили палицами — вдребезги палицы разлетелись. Схватились они тогда врукопашную. Скалы крошились, горы сквозь землю проваливались, от деревьев щепки летели, в небе молнии сверкали да гром гремел — так боролся проклятый дракон с Кремень-богатырём. Боролись, боролись, совсем из сил выбились и повалились наземь от великой усталости. И так они разгорячились, что из пасти дракона вырвалось пламя синее, а из уст Кремень-богатыря — зелёное пламя. Лежат они, дух переводят. Вдруг в небе над ними сокол показался. Увидел его дракон и закричал грозно:

— Ну-ка, птица беззаботная, слетай на реку Дунай, принеси мне воды напиться! Да гляди: не послушаешься — уничтожу и тебя, и твоих соколят, и весь ваш птичий род!

А сокол кружится, будто дракона и не слышит. Тогда Кремень-богатырь попросил сокола ласково:

— Соколик дорогой, слетай на реку Дунай, принеси воды, напои меня, освежи меня. Одолею я злого дракона — будет и вам, птицам, радость.

Ринулся сокол воду студёную искать и скоро появился с кувшином в когтях. Дал он Кремень-бога-тырю напиться, всего водою побрызгал.

Новую силу почуял в себе Кремень. Вскочил он, схватил дракона, понатужился да как стукнет о землю — дракон на месте околел.

Рассеялись тучи, показалося красное солнышко, ветер на крыльях принёс аромат цветов. Возвратился Кремень-богатырь ко дворцу, взял сестру за руку и говорит:

— Пойдём домой, свирепый дракон теперь нам не страшен.

Прошла девушка несколько шагов, остановилась и заплакала.

— Ох, братец, не могу я уйти, покинуть здесь братьев наших несчастных.

— Да где же они?

— В глубокой яме. Дракон покалечил их да бросил туда.

Спустился Кремень в яму и вынес братьев своих. А они, бедняги, едва-едва живы. Положил их Кремень на зелёную траву, огляделся вокруг, да и направился прямо на восток. Шёл он, шёл по горам, по долинам, по лесам дремучим, и повстречалась ему в пути старушка.

— День добрый, бабушка!

— Здравствуй, добрый молодец! Куда путь держишь?

— Ищу я мёртвую да живую воду.

— Она здесь вот, в долине. Но найти её будет нелегко. Много тут отравленных родников.

Спустился Кремень в долину, присел на камень и задумался. И тут родник и там, а как же узнаешь, в котором вода целебная? Не попробуешь ведь — благо попадёшь на хорошую, а вдруг отравленной выпьешь?

Ходит Кремень-богатырь по долине, всё поглядывает на родники и вдруг набрёл на цветы. Нарвал он букет цветов и окунул в каждый родник по цветку. Как раз цветов хватило. Глядит Кремень-богатырь — повсюду цветы завяли, пожелтели, только в одном роднике цветок расцвёл ярче прежнего, а в другом корни пустил. Наполнил он два кувшина водой из этих родников и пошёл обратно. Вернулся к братьям, приложил им ноги на место, побрызгал мёртвой водой, и срослись ноги. А затем побрызгал живой водой, и встали парни крепкие да здоровые, как ни в чём не бывало. Обнялись они, расцеловались, да и пошли все четверо домой.

Обрадовалась мать, когда увидела детей своих дома. Счастью её предела не было.

Стали они жить-по-живать да добра наживать. И жили они счастливо да мирно много-много лет, а может, и сейчас живут, коли не померли.

Базилик Фэт-Фрумос и Иляна-Косынзяна, сестра солнца[8]

или-были богатые мужик да баба, и была у них девушка-работница, проворная, на все руки мастерица и быстрая, словно ветер весенний. Кому случалось увидеть, как трудятся её руки, как горят глаза, как пламенеют щёки, тому западала она в душу на всю жизнь; а у тех, кто помоложе, сердце чаще начинало биться.

В один прекрасный день взяла девушка два кувшина и отправилась к колодцу. А как наполнила кувшины, захотелось ей посидеть немного на срубе. Сидит и видит — у колодца пахучий цветок базилик распустился. Сорвала она цветок, понюхала его, и вдруг у неё на руках очутился мальчик, такой маленький да красивый!

Принесла она мальчика домой, а хозяева ругаются да бранятся — не нужна им работница с ребёнком, невыгодно это. Что девушке делать? Собрала узелок, взяла мальчика и пошла куда глаза глядят.

Шла девушка, шла. И вот дошла до леса дремучего и наткнулась на пещеру. Решила она отдохнуть в той пещере, да только порог переступила, а навстречу ей старый-престарый дед. Спина у деда горбом, ноги колесом, по колени борода, по плечи усы, по пятки волосы. Идёт дед, кряхтит да покашливает.

— Кто ты такая и как сюда попала? — спрашивает её старик, а сам костылём поднимает нависшие брови, в гостью вглядывается.

Заплакала девушка, запричитала и поведала деду, что с нею случилось и как она в лес попала.

Выслушал её старик, задумался да озаботился. Усадил он девушку на завалинку каменную и стал её добрыми речами утешать. Успокоил её словом ласковым и говорит:

— Живи у меня.

И осталась девушка в пещере жить да своего сыночка растить.

Мальчик был такой пухленький и красивый, что и солнце радовалось, на него глядючи. А старик на него не налюбуется! Хлопочет всё, словно молодость вспомнил. Искупали они мальчонку в утренней росе, чтоб никакое зло к нему не пристало, подержали над ним огонь и железо, чтоб невредимым ему в бою быть. Потом мать прочла заклинание, чтоб он был отважным, а дед порылся в тёмном углу, достал палаш и палицу, которыми пользовался в молодости, и подарил их младенцу, чтоб служили ему службу добрую. Не много на крестинах пили да ели, зато было много радости и веселья, и пожелали все мальчику счастья в жизни. Нарёк его дед Базиликом, по имени цветка душистого, а мать прозвала сына Фэт-Фрумосом. Очень уж красивым казался ей драгоценный сынок.

По утрам к пещере подходили три козы. Старик доил их и поил молоком свою гостью и её сыночка.

Время летело, уж и доброго старика не стало, а мальчик подрос, стал ходить на охоту и добывать для матери всё, что душа её желала. Всё больше становился парень, и не могла на него мать нарадоваться. Утешал он её словами да делами своими.

Пришла пора, стал Базилик Фэт-Фрумос совсем взрослым. Начал ходить на дальнюю охоту по лесам — кодрам и заходил всё дальше и дальше.

Однажды забрёл Базилик в какую-то долину, и показалось ему, будто перед ним зелёное море, а в нём солнце купается. А как подошёл ближе, то увидел дворец из чистого золота и жемчуга, сиявший над бескрайным зелёным лесом, густым, словно щётка. Никогда он ещё красоты такой не видел. Поправил за поясом палаш и палицу и направился ко дворцу. Шёл он недолго и вот переступил порог дворца. Окна и двери были открыты, ни во дворце, ни около него не видно было ни души. Прошёл он по всему дворцу из покоя в покой, вышел во двор и опять огляделся вокруг — никого. Только вдруг слышит Базилик: загудел лес, затрещали деревья. Вышли из леса семеро драконов страшных:

Шли они вприпрыжку и несли на плечах трёх человек, связанных по рукам и ногам. Ввалились драконы во дворец, да и сожрали всех трёх мигом.

Базилик Фэт-Фрумос спрятался за дверью, глядел на них и ужасался. И тут один из драконов обернулся и заметил Базилика. Подскочил он как ужаленный и закричал:

— Все на двор, все на двор, там ещё один в котёл к нам просится!

Вскочили драконы и бросились к выходу. Но Базилик обнажил палаш, и, только кто из них за порог выйдет, он его тюк — и голова с плеч долой. Покатились головы, точно срубленная капуста. Так он одного за другим шестерых драконов прикончил. А седьмого никак палаш не берёт.

Бил его Базилик и остриём по шее и плашмя по черепу, колол в самое сердце — не помогает. Тогда Базилик Фэт-Фрумос схватил палицу, развернулся и как ударит дракона в висок — у того в глазах потемнело. Завертелся дракон и стал отступать, на стены натыкаться. Так он добрался до самой крайней комнаты, открыл люк в полу и по лестнице, покрытой мхом и паутиной, стал спускаться всё ниже и ниже. А Базилик за ним следом идёт, от себя не отпускает. Прошли они двенадцать дверей железных, и не было дальше ходу. Прижался дракон к стене, глаза вытаращил, зубы оскалил — вот-вот сердце в нём лопнет со страху. Оставил его Базилик в покое, захлопнул дверь, тяжёлый засов задвинул и вернулся наверх. По пути задвинул он засовы на всех двенадцати дверях. А на последней двери замо́к висел. Запер его Базилик, спрятал ключ за пазуху и, довольный тем, что доброе дело сделал, ушёл восвояси.

Вернулся он радостный в пещеру и говорит матери:

— Теперь, мать, будем мы жить в другом месте, оставим эту пещеру. Нашёл я большой и прекрасный дворец.

Обрадовалась мать, пошла с Базиликом во дворец из золота и жемчуга, и поселились они в нём.

— Вот, — молвил Базилик Фэт-Фрумос, — всё это наше. Но гляди не вздумай открывать дверь в последней комнате: там ещё один дракон остался.

— Да ты не сомневайся! Уж коли хотел он съесть тебя, то я сумею держать дверь на замке.

Взяла мать ключ, завязала в платок девятью узлами и запрятала подальше, чтоб никому его не найти.

Зажили они на славу. Ни горя, ни нужды не знают. И дом у них отличный, и охота богатая, и красота невиданная вокруг.

Прожили они так не год и не два. Но как весна ласковое тепло приносит, так, бывает, и бури вдруг на землю обрушиваются.

Драконы-то родом были из другого царства. Вырастила их там старая ведьма Клоанца, чёрная, как смола, и такая злющая, что от одного её взгляда земля выгорала. Ждала, ждала она драконов в гости, а как увидела, что уже все сроки минули, а их всё нет, почуяла недоброе. Заметалась Клоанца, точно змея на огне, и в страшном бешенстве помчалась к их дворцу посмотреть, в чём дело.

Как узнала ведьма, какая участь драконов постигла, разъярилась она, бросилась на мать Базилика, вырвала у неё ключ, вызволила дракона, а мать Базилика на его место в подвал заточила.

Стала ведьма с драконом совет держать, как Базилику отомстить, жизни его лишить.

— Вызови его на битву.

— Боюсь, — говорит дракон: — удар у него куда тяжелей моего. Я бы так рассудил: лучше нам уйти отсюда подобру-поздорову, на глаза ему не попадаться, а то несдобровать ни мне, ни тебе.

— Коли так, положись на меня. Доведу я его до того, что он в нору змеиную полезет, сам смерти искать будет.

Спрятала она дракона, а сама закружилась волчком и приняла облик матери Базилика Фэт-Фрумоса. Потом решила притвориться, будто страдает и мучается тяжкою болезнью, и стала его ждать.

Прошёл день, прошло два, и вернулся Базилик Фэт-Фрумос с охоты. Едва он порог переступил, ведьма принялась охать да причитать:

— Горе мне, мальчик мой, ушёл ты — точно в воду канул. А я захворала тяжко, и некому было мне на помощь прийти. Вот была бы у меня хоть капля молока птичьего, хворь моя сразу бы прошла.

Опечалил Базилика недуг матери, взял он кринку, обнадёжил мать, что скоро вернётся, и пошёл искать птичье молоко.

Шёл он, шёл по горам да по долам и к вечеру пришёл к неизвестному дворцу. Постучался в ворота, а оттуда голос девичий раздаётся:

— Коли добрый ты молодец — заходи, коли худой — проходи прочь, не то мои собаки разнесут тебя в клочья.

— Добрый человек стучится в ворота вашей милости, — ответил Базилик Фэт-Фрумос.

Отворились перед ним ворота, увидел он дом с открытыми настежь дверями и окнами и вошёл.

— Добрый вечер дому этому!

— Добрый вечер, — молвила в ответ девица.

Да какая девица! Солнце, луна, зори ясные тускнели перед её красотой.

Поклонился ей Фэт-Фрумос и просит:

— Не позволишь ли мне переночевать в твоём доме? Издалека иду я и много ещё пройти должен.

— Сделай милость, располагайся, — ответила ему девица.

Усадила она его на ковёр пестротканый и стала потчевать всякими яствами, как добрая и гостеприимная хозяйка.

Слово за слово завязалась беседа. Рассказал Базилик Фэт-Фрумос, какая беда его в путь погнала, да и спрашивает:

— А не знаешь ли ты случаем, где мне добыть птичьего молока?

— Сколько живу на свете, не слыхала я о таком молоке. Но ты, видать, добрый человек, сделаю и я тебе добро — узнаю. Чуть позже отправлюсь к моему брату Красну Солнышку, он-то знает, где что искать нужно.

Да, доложу я вам, попал Базилик Фэт-Фрумос к Иляне Косынзяне, сестре Солнца.

Позднее, когда свалился путник от усталости и уснул, оставила его Иляна Косынзяна одного, пошла к брату и стала его спрашивать:

— Не знаешь ли, братец, в каком краю можно найти молоко птичье?

— Далеко, сестричка, далеко отсюда молоко птичье. Много недель надо идти на восток, к Медной горе. Но добыть его всё равно нельзя, потому что птица эта — чудище невиданное, каждое крыло у неё точно туча, а как поймает кого вблизи, так и тащит к себе в гнездо и отдаёт птенцам на растерзание.

Жалко стало Косынзяне гостя: ведь шёл он на верную гибель. И решила она помочь ему. Наутро Иляна вывела из конюшни коня двенадцатикрылого и отдала Базилику:

— Возьми, добрый человек, этого коня, сослужит он тебе службу, из беды выручит. Ехать тебе прямо на восток, к Медной горе. Выпадет ли тебе удача, нет ли, а на обратном пути к нам заверни.

Хотелось Базилику Фэт-Фрумосу сердце своё положить к ногам этой приветливой и прекрасной девицы. Поблагодарил он её от души, вскочил на коня и двинулся в путь-дорогу. Ехал он через горы, через долы, по тропинкам тайным, по лесам бескрайным и вот увидел вдали какой-то медный вал. А пока приближался, вал всё рос да рос, в горку перерос, а из горки — в огромную гору. А подъехал Базилик к подножию Медной горы и увидел, что она вершиной небо подпирает. Такую гору не часто встретишь! Оглядел её Базилик Фэт-Фрумос, смерил взглядом от подножия до вершины и тут только заметил высоко в небе огромную птицу с крыльями что тучи. Птица, покружилась-покружилась, потом повернула куда-то и исчезла с глаз.

Базилик Фэт-Фрумос натянул поводья и погнал коня вверх. Рап, трап! Поскакал конь, прыгая с обрыва на обрыв, и довёз его до самой вершины. Глянул Базилик и такое диво увидел: сидят в медных гнёздах ещё не оперившиеся птенцы, каждый величиной с буйвола, воют наперебой. Огляделся Базилик Фэт-Фрумос, нашёл расщелину в Медной скале и спрятался в ней вместе с конём. Немного погодя прилетела птица, стала облетать гнёзда, птенцов молоком поить. Подлетела она и к тому гнезду, возле которого ни жив ни мертв притаился Базилик Фэт-Фрумос. Набрался смелости Базилик, протянул кринку, и птица наполнила её до краёв. Тут он вскочил на коня и погнал его — дай бог ноги!

Птенец, чьё молоко досталось Базилику, опять завыл от голода. Птица оглянулась и увидела вора. Стрелой бросилась она за ним следом, но догнать не смогла. У неё-то была только одна пара крыльев, а у коня Базиликова шесть пар, вот он и летел куда быстрее.

На обратном пути поехал он снова через горы, через долы, по тайным тропинкам, по бескрайным лесам и вот добрался до Иляны Косынзяны. Та его радушно встретила и пригласила передохнуть. Поел, попил Базилик Фэт-Фрумос и спать улёгся. А Косынзяна уж узнала, что за молоком Базилика послала не мать, а ведьма. Спрятала она птичье молоко и вместо него в кринку налила простого.

Проснулся Базилик Фэт-Фрумос, взял свою кринку и сказал Иляне:

— Добра ты ко мне, сестрица, хорошо мне почивать у тебя в доме, да пора мне в путь-дорогу. Меня ведь матушка хворая ждёт не дождётся.

А Косынзяна ему в ответ:

— Что ж, молодец, доброго тебе пути, наведывайся в наши края.

Поклонился ей Базилик Фэт-Фрумос, распрощался и уехал. А стал ко дворцу своему подъезжать, учуяла его ведьма, забесновалась от злости. Да делать нечего, бросилась в постель, застонала, заохала, будто и впрямь при смерти. Только Базилик порог переступил, а она уже запричитала:

— Хорошо, что ты вернулся, сыночек милый. Ох, и долго же я тебя ждала! Принёс ли мне лекарство?

— Принёс, — ответил Базилик Фэт-Фрумос и протянул кринку.

Ведьма торопливо схватила кринку и вылакала всё молоко.

— Спасибо, сыночек, теперь вроде полегчало!

Затем улеглась она спать, да только глаз не сомкнула, всё думала: куда бы его услать, чтобы назад не вернулся? Думала, думала да прикинулась, будто просыпается вдруг совсем больной. Заворочалась, застонала:

— Ох, сынок мой милый, опять меня болезнь скрутила! И снилось мне, будто выздоровею, коль отведаю мяса дикого кабана.

— Что ж, мать, пойду я раздобуду такого мяса, только бы ты на ноги встала.

Вскочил он на коня и пустился в путь-дорогу. Ехал, ехал и опять к Иляне Косынзяне приехал.

— Рада ли гостю?

— Рада, милости прошу.

Присел он и поведал Иляне Косынзяне, какая новая беда на него обрушилась.

— Не знаешь ли, где кабана дикого найти? Опять мою матушку хворь одолела, и говорит она — только мясо дикого кабана её вылечить может.

— Я-то не знаю, но ты пока отдохни, а вечером я выпытаю у брата моего, Солнца. Он-то уж наверняка знает, ему там, наверху, всё видно.

Остался Базилик Фэт-Фрумос ночевать, а под вечер, собрав свои лучи, явился и брат Иляны.

Пошла к нему Иляна Косынзяна, стала ласкаться да выведывать:

— Слышала я, говорили люди о диких кабанах; не знаешь ли ты, в каком краю они водятся?

— Далеко, сестрица, далеко отсюда, за цветущим чистым полем, в большом тенистом лесу. Прямо на север надо идти.

— А как бы там их раздобыть?

— Никак этого сделать нельзя, сестрица. В те леса, где обитают кабаны, и лучам моим не пробиться, не то что человеку. Даже я и то вижу их только в полдень, когда они выходят на опушку да в болоте валяются. Зубы у кабанов острые, кто бы ни подошёл — разорвут в клочья.

Иляна Косынзяна передала эти слова Базилику. Знал теперь Фэт-Фрумос, куда путь держать и что ждёт его впереди. Сел на коня и ускакал. Ехал он, ехал через горы, через долы, через реки и овраги, пересек поле чистое и добрался до леса тенистого. Заехал он в лес, а там тьма-тьмущая, как в преисподней. Взлетел конь, поднял его выше деревьев высоких, и увидел Базилик болото, о котором говорила ему Иляна Косынзяна. Солнце как раз к полудню подходило. В лесу послышалось громкое хрюканье, и стали выходить из леса кабаны да в болоте валяться. Высмотрел Базилик поросёнка, подхватил его, взвалил на коня и давай бог ноги. Как спохватились кабаны и ну за ним гнаться — земля комьями летит. Не будь у Базилика Фэт-Фрумоса чудесного коня, пришлось бы ему здесь костьми лечь. Да спас его быстрый конь от острых звериных клыков. Едет Базилик Фэт-Фрумос, песни напевает, конь под ним играет.

Завернул снова к Иляне Косынзяне и остановился у неё передохнуть. Пока ел-пил, пока сон сладкий видел, Иляна заменила поросёнка простым, домашним. Наутро проводила Фэт-Фрумоса в путь-дорогу.

Добрался Базилик Фэт-Фрумос домой. Увидела его ведьма — зубами заскрежетала, да делать нечего, лежит и делает вид, что совсем уж помирать собралась.

— Ох, сыночек милый, рада я, что довелось ещё раз увидеть тебя! Опоздай ты немного — не застал бы меня в живых. Заколи скорее поросёнка и дай мне мяса отведать.

Базилик Фэт-Фрумос заколол поросёнка, изжарил на углях, подрумянил и дал ей отведать.

— Вот теперь будто легче стало и в глазах посветлело, — притворилась ведьма.

А потом опять заохала пуще прежнего:

— Ох, сынок-сынок, хлебнул ты горя в дальних дорогах, но, коль хочешь, чтоб я совсем от хвори избавилась, поезжай ещё разок. Опять мне хуже стало, и, коль не привезёшь мне живой и мёртвой воды, не жилец я на белом свете.

— Что ж, поеду я искать такую воду, — ответил Базилик Фэт-Фрумос и пустился в путь-дорогу.

Ехал он, ехал, а на душе горько и забот полна голова: где достать то, что мать просила? Приехал хмурый к Иляне Косынзяне, стал горем своим делиться:

— Вот, милая сестрица, опять меня нужда погнала путями нехожеными. Никакие снадобья моей матери не помогают, и велела она мне теперь раздобыть мёртвую и живую воду. Не знаешь ли ты, где воду ту искать, какими путями к ней добираться?

— Погоди малость, отдохни. Может, помогу я тебе и на сей раз.

Пошла она под вечер к брату своему, который только-только присел с дороги.

— Братец Солнце, тебе с неба вся земля видна, не знаешь ли ты, в каком краю протекает мёртвая и живая вода?

— Далеко, сестрица, далеко отсюда, за тридевять земель, за тридевять морей, у владычицы полей. Много людей за этой водой ходило, да никто живым не вернулся, потому что живёт там свирепый дракон. Зайти в то царство даёт, а обратно не пускает. Он сам воду выпивает, а смельчаков лишает жизни.

Узнал Базилик Фэт-Фрумос, куда ему путь держать и что ждёт его впереди, но не поддался страху. Поправил палаш и палицу за поясом, распрощался с хозяйкой, вскочил на коня и поехал. Путь был долгий, ехал он без передышки, моря объезжал, царства считал. Проехал он так тридевять морей, тридевять земель и добрался до дивного царства. Все богатства земные были здесь трижды прекрасней. Нигде ни единой сухой веточки, ни единой полегшей травинки. Всё здесь зеленело, цвело, плоды приносило. Шёл он по царству — душа радовалась, и дошёл до двух скал, из которых било два ключа. «Вот они, ключи, которые мне нужны», — подумал Базилик Фэт-Фрумос. Поймал он мотылька, разорвал его пополам, подошёл к одному ключу, окунул его в воду и вынул целым. Подошёл к другому ключу, окунул мотылька в воду, и мотылёк ожил. Обрадовался Фэт-Фрумос, набрал в две баклаги воды из ключей и поехал обратно. Но едва из царства стал выезжать, как деревья вокруг затрещали, словно от бури, небо потемнело, и вырос перед ним десятиглавый дракон. Стоит злой дракон, хвостом помахивает.

Базилик Фэт-Фрумос схватил в одну руку палицу, в другую — палаш, и, только дракон протянул к нему голову, он ударил по ней палицей и палашом, да и отрубил. И одна за другой покатились драконовы головы. Увидел дракон, что худо дело, взвился к небу, но конь богатырский взлетел ещё выше. Догнал дракона Базилик Фэт-Фрумос и отрубил ему последнюю голову. Свалился дракон на землю. А Базилик поехал своей дорогой и прибыл к Иляне Косынзяне. После тяжёлой битвы и дальнего пути прилёг он отдохнуть, а Иляна Косынзяна взяла да и подменила ему фляги. Положила такие же, только с простой водой.

Базилику Фэт-Фрумосу и в голову не приходило заподозрить в чём-то Иляну Косынзяну, которая ему столько раз помогала. Отдохнул он хорошенько, оседлал коня и поехал домой.

Как увидела его ведьма, почернела вся. От злобы да ярости сердце у неё налилось ядом. Выпила она воды, пришла немного в себя и снова стала думать-гадать, как ей Базилика Фэт-Фрумоса извести.

Дала ему передохнуть с дороги, а затем позвала и молвила ласково:

— Милый мой Базилик, пока скитался ты по путям-дорогам, поистратил небось ты свою силушку. Ну-ка, посмотрим, порвёшь ли ты эту шёлковую верёвку.

Достала она шёлковую верёвку и обвязала ею Базилика.

— Ну-ка, понатужься, милый, посмотрим, не рассеял ли ты силушку свою по белу свету.

Напрягся Базилик Фэт-Фрумос и разорвал верёвку в клочья.

— А теперь давай-ка посмотрим, порвёшь ли ты две верёвки, — опять захлопотала ведьма.

Порвал Базилик и две верёвки.

— Есть ещё, есть силушка молодецкая. Да посмотрим, вся ли она осталась.

И опутала его ведьма тремя верёвками шёлковыми.

Понапрягся Базилик Фэт-Фрумос, рванул — целы веревки остались, натужился ещё раз — тяжко сдавило ему руки; в третий раз собрал он все свои силы и как рванётся — врезались ему верёвки шёлковые до самых костей.

От радости старая ведьма Клоанца запрыгала, волчком завертелась и кричит:

— Эй-эй, дракон, где ты там спрятался? Беги и разделайся с Базиликом Фэт-Фрумосом!

Прибежал дракон, заревел от радости, схватил палаш и изрубил Фэт-Фрумоса, что твою капусту. Потом собрал все кусочки в рваные мешки, перекинул через седло, отстегал коня кнутом и крикнул:

— Гей, конь дурной, где возил живого, повези теперь мёртвого.

Помчался конь стрелою, только земля под копытами гудела, и направился он туда, где вырос, где его кормили и ласкали: прямо перед дворцом Иляны Косынзяны остановился.

Вышла Иляна Косынзяна на порог, но не увидела путника, пожелавшего отдохнуть с дороги, а увидела коня своего в мыле и в пятнах крови. Почуяв недоброе, бросилась она к коню, сняла мешки и узнала Базилика Фэт-Фрумоса.

— Ай-ай-ай, бедняга, что они с тобой сделали! — запричитала она и стала складывать тело кусок к куску.

Сделав это, побежала в кладовку, принесла живую и мёртвую воду, кабана дикого и молоко птичье. Где в теле Базилика незаполненные места остались, приложила Иляна по куску кабаньего мяса, потом окропила мёртвой водой — и все кусочки срослись, омыла живой водой — и богатырь воскрес. Тяжко вздохнул Базилик Фэт-Фрумос:

— Ох, и долго же я спал!

— Эгей, милый мой, спать бы тебе вечным сном, коли меня бы здесь не было, — ответила ему Иляна Косынзяна и поднесла к его устам кринку с птичьим молоком.

Принялся Базилик Фэт-Фрумос молоко пить, с каждым глотком сил набирался. А как выпил всё, таким могучим стал, каким и прежде не был. Скалу кремнёвую мог бы одним ударом палицы в порошок раздробить.

Встал он на ноги, вспомнил, как глумился над ним дракон, схватил палаш и помчался к своему дворцу.

Примчался домой и видит: сидят за столом ведьма с драконом и весело пируют, а в стороне стоит с полотенцем в руках его матушка и прислуживает им.

Как вошёл Базилик Фэт-Фрумос в трапезную, у гадин будто пропасть под ногами разверзлась. Но не дал им Базилик и ужаснуться как следует, схватил их, вытащил на двор и изрубил на куски обоих.

Потом. затопил медную печь и сжёг их, чтоб и следа от них не осталось ни на земле, ни в воде, ни под чёрной тучей, ни под горной кручей.

Потом обнял Фэт-Фрумос мать свою и утешил её лаской сыновней.

А тут подоспела новая радость: женился Базилик Фэт-Фрумос на Иляне Косынзяне. Собралось народу видимо-невидимо, и сыграли они свадьбу развесёлую. А во главе стола сидел сам братец Солнце, выпивал жбаны вина, счастья всем желал и весёлые песни напевал.

Стали жить Базилик Фэт-Фрумос и Иляна Косынзяна в любви да согласии и живут, может быть, и поныне, коли их дни не истекли.

Кэлин-дурень[9]

ил-был царь, и было у него три дочери, да такие красавицы, что солнце рядом с ними бледнело. Впрочем, старшая и младшая ещё так-сяк, но средняя была такая красивая, что ни вздумать, ни взгадать, ни в сказке рассказать. Много царевичей да сынков генеральских сватались к ней, только царь никому не захотел отдать свою любимую дочь. Вот однажды пришли свататься три неизвестных молодца, но их тоже ожидал царский отказ. Вышли гости на улицу, и один из них вдруг как засвищет — налетела чёрная туча, закрыла и молодцов и царевен. И пропали царские дочери.

Тогда царь разослал по всему царству гонцов и велел объявить: кто отыщет царевен и вернёт домой, за того он их замуж отдаст.

А в одной деревне жил мужик, и было у него три сына. Двое были умные, а третий дураком считался, сидел день-деньской у печи, в золе копался. И прозвали его Кэлин-дурень.

Вот говорят старшие братья:

— Пойдём-ка и мы царевен искать.

А Кэлин тут как тут:

— Возьмите и меня с собой.

Братья согласились:

— Идём.

Смастерили братья лук и решили: куда стрела упадёт, там и привал делать. Выстрелил старший — шли они два дня, пока до стрелы дошли. Выстрелил средний, и опять два дня прошли. А как выстрелил Кэлин-дурень, пришлось им идти днем и ночью целых три месяца. Так долго они шли, что стёрся кремень и сбилось огниво, которыми они огонь добывали. И вот разожгли братья костёр в последний раз.

И порешили они так: пока двое будут спать, пусть третий огонь караулит. А коли погаснет костёр, виновному голову отрубить. Улеглись младшие братья спать, а старший караулить остался. Вдруг в полночь слышит он страшный вой. Это прилетел трёхглавый дракон.

— Как ты смел без позволения ступить в мои владения? Выходи на бой!

— Давай!

Бились, бились, наконец одолел старший брат дракона и отсек ему три головы. Тут проснулись младшие братья.

— Глядите, какой я бой выдержал, пока вы спали, — говорит старший брат.

На следующую ночь остался караулить средний. И опять в полночь раздался страшный вой. Это прилетел четырёхголовый дракон.

— Как ты смел без позволения ступить в мои владения? Выходи на бой!

— Давай!

Убил парень дракона и отсек все четыре головы.

А когда проснулись братья, стали старшие наказывать Кэлину-дурню, как ему огонь караулить: на третью ночь его черёд был. Только полночь пробила, слышит он страшный вой. На этот раз прилетел восьмиглавый дракон и говорит:

— Кэлин-дурень, выходи на бой!

Дракон-то был вещий и знал, кто такой Кэлин-дурень.

— Давай!

Бились-бились они, и начал уже дракон сдаваться, да отсек у него Кэлин-дурень ухо, хлынула кровь и костер загасила. Стали они в темноте биться. Одолел-таки Кэлин-дурень дракона и отрубил ему все головы.

Как дальше быть? Ведь огня-то нет. Побрёл он, горемычный, по лесу, пока не встретил высокое дерево. Залез на самую макушку и увидел вдали зарево. Слез с дерева и пошёл туда огонь добывать. Глядь — навстречу человек шагает.

— Здравствуй! — говорит.

— Здравствуй.

— Ты кто будешь?

— Я Вечер.

Привязал его Кэлин-дурень к дереву и пошёл дальше. Шёл-шёл и опять человека встретил.

— Доброй ночи.

— Доброй ночи.

— Ты кто будешь?

— Я Полночь.

Привязал Кэлин-дурень и его к дереву и пошёл дальше. Идёт и опять человека встречает.

— Ты кто будешь?

— Я Рассвет.

Привязал Кэлин и его. А делал он это для того, чтобы утро не наступало, пока он не вернётся с огнём.

Дошёл он наконец до того места, где зарево виднелось. Глядит — яма вырыта, а над ней, на треноге, — котёл огромный. В котле варились две или три коровы, а около треноги пеклась большущая лепёшка. Вокруг костра спали двенадцать драконов и две драконши-матери.

Положил Кэлин-дурень пару угольков в жестянку да в трубку уголёк и пустился было в обратный путь. Тут ему в нос такой вкусный запах ударил, что он не утерпел: вытащил кусок мяса из котла, да нечаянно капнул кипятком одному дракону на ухо. Дракон страшно взвыл, все проснулись, связали Кэлина-дурня. Порешили драконы убить его, а он и говорит:

— Прошу вас, господа почтенные, отпустите меня с миром, бедный я человек.

Отвечают ему драконы:

— Отпустим, коли приведёшь нам дочь Рыжего царя.

— А отчего вы её сами не возьмёте? — спрашивает Кэлин. — Вас много, и вы посильнее меня.

— Оттого, что мы духи-нечистые, а у царя есть вещий петух и собачка. Только мы ко дворцу подходим, петух начинает кукарекать, а собачка лаять, и приходится нам бежать. А тебе сподручнее будет, ты человек обыкновенный.

Но хитрый Кэлин-дурень говорит:

— Идите и вы со мной, я человек обыкновенный. Петух не запоёт, и собака не залает.

Тут Кэлин-дурень увидел какого-то молодца, привязанного за руки к дереву. Как двинулись они в путь, молодец рванулся что было сил, так что руки оторвал и убежал без рук.

Шли они, шли, да и дошли до царских ворот. Ворота были высокие, из одного железа, и никто, кроме Кэлина-дурня, перелезть через них не мог. Залез он на ворота, да и говорит драконам:

— Давайте-ка я вас по одному во двор перенесу.

Стал он их по одному переносить да во дворе головы им мечом рубить, пока всех не перебил. Потом пошёл к царскому дворцу.

А царь так надеялся на стены крепостные да на ворота железные, что ни одну дверь во дворце не запирал. Поднялся Кэлин-дурень по лестнице — а ступеньки у лестницы золотые, самоцветами разукрашенные, — и вошёл в опочивальню царевны. Ночь была лунная, ясная. Луна и опочивальню царевны освещала. Такая была царевна красавица, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Полюбовался Кэлин-Дурень царевной, снял у неё с пальца перстень и вышел.

Проходил он мимо порубленных змеев, отрезал у всех двенадцати кончики ушей, завязал в узелок и спрятал; потом перелез через ворота и пошёл своей дорогой. Шёл он, шёл, пока до котла не дошёл. Убил он одну старую драконшу, а вторая убежала. Поднял Кэлин-дурень одним мизинцем лепёшку, вторым — котёл с мясом, набрал в жестянку углей и пошёл дальше.

Дошёл до Рассвета, дал ему кусок мяса и кусок хлеба, развязал и говорит:

— Теперь ступай своей дорогой!

Дошёл до молодца, что Полночью себя назвал, дал и этому мяса да лепёшки кусок и отпустил его.

Когда дошёл до Вечера, тот уже едва дышал — так долго простоял он привязанным к дереву. Дал Кэлин и ему мяса да лепёшки кусок и сказал:

— Ступай с миром!

Вот пришёл он к братьям и едва успел костёр разжечь, как поднялось солнце. Братья так долго спали, что на сажень в землю ушли. Проснулись они и говорят:

— Эгей, Кэлин-дурень, до чего долгой была эта ночь!

Кэлин-дурень ни слова им не сказал о том, что с ним за ночь приключилось. Стали братья снова в путь собираться, и опять Кэлин-дурень из лука выстрелил. Шли они, шли, пока до Золотого леса не дошли. Тут Кэлин-дурень и говорит:

— Братцы, вам сквозь этот лес не пробиться. Сделайте шалаш и оставайтесь здесь, дальше я один пойду.

Так и сделали. Забрался Кэлин-дурень в глубь леса и видит: сидит старшая царевна, дракону обед готовит.

— Добрый день, царская дочь.

— Здравствуй, Кэлин-дурень. Имя твоё я слыхала, а видеть тебя не видела. Да только беги отсюда, а то застанет тебя дракон и убьёт.

— А сколько твой дракон может съесть?

Царевна отвечает:

— Съедает он четыре печи хлеба, четыре жареных быка да четыре бочки вина выпивает.

— Ну-ка, — говорит Кэлин-дурень, — смогу ли я столько осилить?

Кэлин-дурень сел и съел всё, что было.

Вот является дракон.

— Добрый день, дракон-собака.

— Здравствуй, Кэлин-дурень.

— Я за царевной пришёл. Ну-ка, выходи на бой!

— Погоди, дай мне поесть.

— Да я съел весь твой обед.

— Тем лучше, — говорит дракон. — Буду я драться налегке.

Схватились они, стали биться, и Кэлин-дурень убил дракона. Потом говорит царевне:

— Оставайся здесь, а я пойду вызволю остальных твоих сестёр.

Шёл он, шёл, пока не дошёл до Серебряного леса. А здесь средняя царевна тоже обед варила. Глянул на неё Кэлин-дурень, и полюбилась она ему.

— Добрый день, царская дочь.

— Здравствуй, Кэлин-дурень. Имя твоё я слышала, а вот видеть тебя не видела.

А Кэлин-дурень тоже был пригож собой, и пришёлся он по сердцу царевне. Говорит она:

— Беги отсюда, а то застанет тебя дракон и убьёт.

— А сколько дракон съесть может?

— Съедает он восемь печей хлеба, восемь жареных коров да восемь бочек вина выпивает.

— Неси всё сюда, посмотрим, съем ли я столько.

Съел он всё. Тут и дракон явился.

— Добрый день, дракон-собака!

— Здравствуй, Кэлин-дурень.

— Выходи на бой.

— Погоди, дай мне поесть.

— Да я весь твой обед съел.

— Мне легче в бою будет.

Схватились они, бились-бились, и убил Кэлин-дурень дракона. Пришлась ему по сердцу средняя царевна, и взял он её с собою в Медный лес. В середине Медного леса младшая царевна обед варила. Не знала она Кэлина-дурня, но, как увидела его с сестрою своей, всё поняла.

— Где твой дракон?

— На охоте, Кэлин-дурень. Но ты беги отсюда, не то он убьёт тебя.

— Сколько он съесть может?

— Съедает он двенадцать печей хлеба, двенадцать жареных коров и двенадцать бочек вина выпивает.

— Ну-ка, посмотрим, съем ли я столько.

Ел Кэлин-дурень, ел, всё одолел, а последнюю бочку вина не смог выпить и говорит:

— Вот на столько дракон меня сильнее.

Тут явился дракон.

— Добрый день, дракон-собака!

— Здравствуй, Кэлин-дурень.

— Я за царевной пришёл.

— Нет, не видать тебе царевны.

— Выходи на бой!

— Вот только поем.

— А я твой обед съел.

— Мне будет легко, тебе тяжело.

— Выходи на бой!

— Давай!

Бились они, бились, чуть было дракон не поддался, да и говорит:

— Давай я обернусь красным пламенем, а ты — зелёным.

И стали два пламени бороться.

Но ошибся дракон, потому что красное пламя мягче, зелёное твёрже. Начало зелёное пламя верх брать.

Тут высоко над ними пролетел ворон, и дракон ему крикнул:

— Ворон, ворон, окуни свои крылья в воду и погаси это зелёное пламя!

А Кэлин-дурень крикнул:

— Пресветлый царь, окуни свои крылья в воду и погаси это красное пламя.

Как услышал это ворон, сразу полетел к ручью. Вернулся, полил водой красное пламя, и погасло оно.

А Кэлин-дурень с царевнами пошёл обратно.

Прошёл через Золотой лес, взял старшую царевну и привёл всех к братьям. И сказал им так:

— Братцы, старшая да младшая — ваши, а средняя — моя.

Легли они все спать. А старших братьев досада гложет: они и умнее и хитрее, а царевен нашёл Кэлин-дурень. Ему и почёт и награда. И надумали они отрубить Кэлину-дурню ноги и оставить одного в лесу, а царевен забрать и сказать царю, что это они сами их спасли.

Как задумали, так и сделали. А Кэлин так утомился в битвах, что и не почувствовал ничего.

Проснулся наутро Кэлин-дурень и видит — ноги у него отрублены. Что тут делать? Пополз он потихоньку и дополз до Золотого леса. Потом полз ещё три дня и три ночи и очутился возле прекрасного замка — гляди не наглядишься.

Вдруг слышит: в замке кто-то так жалобно поёт, что сердце разрывается. Полез он потихоньку по лестнице и увидел молодца.

— Здравствуй, добрый молодец.

— Здравствуй, Кэлин-дурень. Что с тобой случилось?

Рассказал ему Кэлин-дурень всё, что с ним приключилось.

— А ты кто такой? — спрашивает его Кэлин-дурень.

— Я царский сын и все эти леса принадлежали моему отцу, но драконы их у нас отняли. Да с тех пор, как ты перебил драконов, снова леса нашими стали. Только вот я без рук остался и живу здесь один. С тобою мне легче будет. Давай побратаемся!

— Давай!

Обнял Кэлин-дурень царевича за шею, тот его взвалил на спину, и так они гуляли по лесу. Идут они однажды и слышат — в кустах листья зашелестели. Говорит побратим Кэлину-дурню:

— Я подойду тихонько, а ты хватай руками того, кто сидит там.

Поднёс он Кэлина-дурня к кустам, и схватил тот драконшу, что однажды от него сбежала.

— Сделай так, чтобы у меня снова ноги были, а у царевича руки, не то убьём тебя! — сказали они драконше.

— Вон там, — отвечает драконша, — в сажени отсюда, озерцо: окунитесь в него, и будут у тебя ноги, а у царевича руки.

Но Кэлина на мякине не проведёшь:

— Окунись прежде ты, — говорит.

— Нет, окунитесь вы.

Сорвал Кэлин-дурень зелёную веточку, опустил её в воду, и веточка мигом засохла; стал он осыпать драконшу тумаками за то, что она их погубить хотела.

— Ай, ай, прошу, не бей меня! Вот справа другое озеро.

Окунул в него Кэлин-дурень сухую веточку и вытащил её зелёной. Тогда он и сам полез в воду, а за ним и его побратим. Оба на берег здоровыми вышли. А драконшу все же убили, чтобы людям зла не делала.

Пошли они дальше, и говорит Кэлин-дурень:

— Теперь мне надо свою жену искать, но прежде пойдём к Рыжему царю, о котором я тебе рассказывал.

Собрались они и отправились в путь-дорогу. Когда проходили по лесу вблизи царского двора, набрал Кэлин-дурень в платок лесных орехов. Дошли до ворот дворца и слышат гомон великий.

Видят — стоит у ворот старуха.

— Добрый вечер, тётушка.

— Здравствуй, добрый молодец.

— Что здесь за шум?

— Дочь царская замуж выходит.

— А кто её берёт?

— Цыган-повар берет, он двенадцать страшных драконов убил.

Тогда Кэлин-дурень говорит старухе:

— Тётушка, дам я тебе ковш червонцев, только исполни, что велю.

Удивилась старуха, услыхав о ковше червонцев и согласилась:

— Всё исполню, добрый молодец.

Достал Кэлин-дурень платок с орехами — такой, знаете, деревенский платок, черный, вышитый цветочками, — положил туда перстенёк и молвил так:

— Отнеси это, тётушка, и положи перед царём. Хоть и тумаков получишь, хоть и гнать тебя будут, всё равно пробейся.

Вошла старуха, тумаков получила, как и водится, а положила платок на стол и вышла.

И как она обрадовалась, когда Кэлин-дурень сдержал свое слово и дал ей ковш червонцев! Столько денег не то что своих, но и чужих ей в жизни видеть не приходилось.

Взял царь платок, орехи покатились по столу, а перстень остался. Говорит царевна:

— Отец, вот мой перстенёк, который я потеряла.

Закричал царь:

— Откуда здесь платок с орехами?

Слуги сказали, что платок принесла старуха привратница. Привели её, она и рассказала, что платок прохожий просил царю передать. Тут Кэлин-дурень сам вошёл в трапезную.

А жених-цыган сидел на трёх перинах пуховых. Как переступил Кэлин-дурень порог, одна перина из-под него вылетела. Как дошёл Кэлин до середины комнаты, вылетела и вторая, а цыган проговорил:

— Эй, потише, не свали меня на пол!

Как дошёл Кэлин-дурень до царя, вылетела из-под цыгана-повара и третья перина — ведь сидел-то он не на своём месте.

Спрашивает царь:

— Скажи мне, молодец, как попал к тебе перстенёк моей дочери?

Рассказал Кэлин-дурень, как попал к нему перстень.

А цыган своё:

— Врёшь ты, это я убил драконов!

— Государь, — говорит Кэлин, — вели принести всех драконов, посмотри, целы ли у них уши.

Принесли драконов, а кончиков ушей у них и не оказалось. Тогда Кэлин-дурень вынул их из котомки и показал всем.

Тут царь велел вывести из конюшни самого резвого коня. Привязали к конскому хвосту повара-обманщика и погнали скакуна в поле.

А царь говорит Кэлину:

— Теперь, добрый молодец, будешь ты мне зятем.

— Нет, государь, я другую люблю. Возьми в зятья моего побратима, — ответил Кэлин.

Царевне больше пришёлся по сердцу Кэлин-дурень, да что поделаешь, коли другой был её суженым. И завели они пир-столованье и веселились целых три недели. Освещение яркое, лэута́ры[10] — чего там только не было! А после свадьбы сказал Кэлин-дурень:

— Ну, пойду я теперь жену свою искать.

Сколько ни плакали хозяева, сколько ни просили его остаться, уговорить не смогли. Так он и ушёл.

Дошёл он до места, где был дом отцовский, а там высится дворец чудесный. Неподалёку от дворца мальчик лет семи стадо свиней пас. А надо вам доложить, что с тех пор, как Кэлину-дурню братья ноги отрубили, прошло лет восемь.

— День добрый, малыш! — говорит ему Кэлин-дурень.

— Здравствуйте, дядя.

— Кто в этом дворце живёт?

— Два богатыря. Они драконов победили и на царевнах поженились.

— А каких царевен они взяли?

— Старший взял старшую, а средний — меньшую.

— А средняя где?

— Они её приставили за курами ходить.

— А сам ты чей?

— Мама говорит, что я Кэлина-дурня сын. Только не знаю я, кто он такой.

Услышал Кэлин такие слова, и сердце у него забилось. Почтенные мои, люди честные, это был его сын!

— Послушайте, дядя, что я вас попросить хотел. Помогите мне свиней загнать.

Идут свиньи, в загон заходят, а одна свинья никак заходить не хочет.

Взял Кэлин-дурень дубину и бросил в неё. Подняла свинья страшный визг, завизжало и всё стадо. Услышали это хозяева и крик подняли:

— Кто это там свиней бьёт?

Тут Кэлин-дурень вошёл во двор. Они его как увидели, так сразу и узнали. Побежали навстречу, бросились перед ним на колени:

— Прости нас, братец, сознаём свою вину.

А Кэлин им в ответ:

— Нет, братцы, так не пойдёт. Давайте сделаем ядро железное, перекрестимся им, и один из вас пусть его бросит вверх; мы все станем рядом, и на кого из нас падёт ядро, тот и виноват.

Подбросили они ядро, упало оно на старших двух братьев и расшибло их в лепёшку.

А Кэлин-дурень справил пир на весь мир. Сердце у него было не жестокое, не стал он обращаться с невестками так худо, как братья с его женой обращались. И невесток позвал на пир.

И я пошёл туда на поклон, да попросили меня вон, а я с досады пошёл на конюшню и выбрал себе скакуна с золотым седлом, с железным телом, с восковыми ногами, с кукольными глазами да поехал быстро по скале кремнистой: ноги таяли, хвост трещал, глаза лопались; а я оседлал палку без норова и соврал вам здорово; а потом оседлал ворота заместо жеребца и сказку довёл до конца.

Фунинжинэ[11]

ыло однажды такое, чего на свете не бывает. Но если бы совсем не было, то ведь об этом и молва бы не пошла.

Жил-был старик, и было у него три сына. Двое старших гордые такие да хвастливые, а третий прилежный да послушный. Но старшие братья всегда издевались над ним, называли глупым да ни на что не способным. А младший брат и не больно старался показывать, что он совсем не такой, каким его считают, — ведь недаром говорится, что похвальба человеку не в пользу.

Топил парень печь, дымоходы чистил, выносил золу. Братья и прозвали его Фунинжинэ, что значит «сажа».

И вот однажды разнёсся слух, что царь выдаст свою дочь за того, кто срубит большое дерево. Дерево это росло перед царским дворцом и совсем заслоняло его от солнца. Дерево было не простое. Стоило только срубить одну ветку, как на её месте вырастало двенадцать новых.

И ещё объявил царь, что кто осмелится к нему прийти, но дерева срубить не сможет, тот лишится носа или ушей.

И вот, представьте себе, братья Фунинжинэ решили идти к царю! Ведь они-то считали себя могучими богатырями. Собрались они в дорогу, и каждый уже видел себя царским зятем.

— Братцы, возьмите и меня с собою, — попросил Фунинжинэ.

— Ты, грязнуля, не показывайся людям на глаза, не позорь нас, — отвечали братья. — Разве ты не видишь, какой ты у нас глупый да ни к чему не способный?

— Что ж, зато вы очень уж умные. Только ещё неизвестно, кто срубит дерево.

Взяли его братья с собою. «Ладно, — думают, — пусть идёт да завидует нам».

Отправились они все вместе. Шли, шли и к вечеру дошли до глубокого ручья. Остановились здесь, чтобы отдохнуть да поесть. А Фунинжинэ говорит:

— Братцы, пока вы есть будете, я схожу посмотрю, откуда этот ручей вытекает.

Такой уж был Фунинжинэ — всё хотел знать, всё видеть.

— Сиди-ка лучше здесь, а то уйдём мы — пропадёшь без нас, — ответили старшие братья.

Но Фунинжинэ не стал их слушать и пошёл вдоль ручья. Шёл, шёл и видит — лежит в каменной щели половинка ореха, а из неё вода хлещет.

— День добрый, дедушка Орех! — говорит Фунинжинэ.

— Спасибо на добром слове, Фунинжинэ.

— А что ты здесь, дедушка, делаешь?

— Да вот, сынок, сколько ни стараюсь, никак из каменной щели выбраться не могу. День и ночь вода из меня льётся. Будь добр, вытащи меня. Может, и я тебе когда-нибудь помогу.

Фунинжинэ вытащил орех из каменной щели, положил в котомку и пошёл своих братьев догонять.

— Ну, нашёл ты начало ручья?

— Найти-то нашёл, только ничего там особенного нет.

Пошли они дальше и вот добрались до каменных скал. Слышат — кто-то скалу дробит да камни тешет, так что земля гудит.

Братья повалились отдыхать, а Фунинжинэ побежал на стук. Смотрит — пусто вокруг, не видать души человеческой. И только заступ стальной копает землю да камень крошит. Старается — только пыль клубится да от камней осколки летят.

— День добрый, дедушка Заступ! — говорит парень.

— Спасибо на добром слове, Фунинжинэ.

— А что ты здесь, дедушка, делаешь?

— Да вот день-деньской землю копаю да камень крошу, и нет мне ни отдыха, ни спасения. Вытащи меня из камня и возьми с собой. Может, когда-нибудь я пригожусь тебе.

Фунинжинэ вытащил заступ, вытер полой, спрятал в котомку и вернулся к братьям.

Проснулись братья и вновь в путь пошли. Сколько они шли, не знаю, но добрались до большого леса. Братья отдыхать повалились, а Фунинжинэ слышит — кто-то в лесу деревья рубит, да так, видно, надрывается, что весь лес дрожит.

Фунинжинэ побежал посмотреть, кто это рубит. Смотрит — кругом ни души, и один топор, даже без топорища, рубит деревья, только щепки летят.

— День добрый, дедушка Топор! — говорит Фунинжинэ.

— Спасибо, Фунинжинэ.

— Чего ты надрываешься здесь?

— Да я уж и сам сыт по горло. День за днём рублю этот лес и никак отсюда выбраться не могу. Вытащи меня да возьми с собой. Я тебе пригожусь.

Фунинжинэ вытащил топор из дерева, положил в котомку и пошёл братьев будить.

На другой день добрались они до царского двора. Старший брат явился к царю и говорит:

— Ваша светлость, я пришёл срубить дерево, которое растёт перед вашим славным дворцом.

— Хорошо, — говорит царь, — только, если ты с ним не справишься, я прикажу твой нос отрезать. Смотри не жалуйся потом.

Да разве хвастуна напугаешь! Идёт он прямёхонько к дереву, ни на кого не глядит и начинает его рубить. Но только ветку отрубит — вместо неё целых двенадцать новых вырастают. Совсем умаялся хвастун. Видит, делать нечего, придётся к царю идти докладывать, что ничего у него не получается. Бросил топор и побрёл уныло во дворец. И царь приказал ему нос отрезать.

Тут средний брат явился к царю и говорит:

— Ваше величество, царь-государь, пришёл я дерево срубить.

— Руби, только если срубить не сможешь, то знай, что быть тебе без ушей! Слышишь?

— Ладно. Уж как-нибудь я с этим деревом справлюсь.

Парень вышел от царя гордый, как и его старший брат. Попробовал дерево срубить, но и у него ничего не вышло. И царь велел при всём народе уши ему отрезать.

Увидел Фунинжинэ, что с братьями случилось, но не испугался и явился к царю.

— Царь, я срублю дерево.

— Ладно, — ответил царь, — только если и ты хвастаешься, то не сносить тебе головы.

Фунинжинэ достал из котомки топор и заступ, вонзил топор в дерево, а заступ в землю, под корни, и говорит:

— Помогите мне, друзья, настал ваш черёд.

И пошёл заступ копать, а топор рубить, только пыль столбом.

Когда царь вышел из дворца, дерево уже лежало на земле и Фунинжинэ стоял у его корней.

Тут царская дочь начала плакать да причитать.

— Не хочу, — говорит, — выходить замуж за бедняка безродного!

А царь подумал, подумал и говорит Фунинжинэ:

— Выполни ещё одно моё поручение, тогда выдам за тебя мою дочь.

— Какое, государь?

— Видишь там, на холме, каменная глыба стоит? Ты сделай в ней колодец глубиной в три аршина. И чтоб через полчаса колодец наполнился водой, — говорит царь.

А сам думает:

«Если он даже и сделает колодец, то откуда ему воды взять? Не добыть из камня воды. Вот я и отделаюсь от нежеланного зятя».

Фунинжинэ пошёл на указанное место, достал топор-саморуб и заступ-самокоп и попросил их помочь. Вскоре колодец был уже готов.

Достал Фунинжинэ свой орех и говорит:

— Дедушка Орешек, выручи меня из беды, наполни водой колодец.

— Будь по-твоему, Фунинжинэ, — ответил орех-водолей. — Я сделаю всё, что надо.

Только положил парень на край колодца орех — из него потоком вода хлынула и мигом колодец до краёв наполнила.

Явился царь с дочкой, смотрят — всё уже сделано.

Созвал царь народ и говорит:

— Люди добрые, дельный парень этот Фунинжинэ. Но я не могу сдержать слово. Нельзя же отдавать царскую дочь за бедняка какого-то! Пусть возьмёт себе золота да серебра из казны царской и уходит.

А Фунинжинэ отвечает:

— Да не нужна мне совсем царская дочь! Как-нибудь и без неё проживу. И богатств твоих мне тоже не надо.

Взял он орех, топор, да заступ и вернулся обратно домой.

С тех пор и пошла пословица: «Лучше жить в лачуге крестьянской, чем искать милость царскую».

Розан Прекрасный и Арап[12]

ил однажды царь, и владел он несметными сокровищами. Были у него прекрасные дворцы из одних самоцветов, золота да серебра, с тяжёлыми дверями из мрамора и драгоценных камней. Ещё были у царя необъятные сады, где росли золотые яблоки и другие чудесные деревья. День и ночь в садах пели златопёрые птицы, и была там такая красота, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

А недалеко от царских дворцов в большой нужде жила бедная вдова. И был у неё сын, такой красивый и сильный, что равного ему не сыскать. Звали сына Розан Прекрасный.

Когда Розан Прекрасный подрос, стал он всё чаще и чаще заглядывать через высокие стены в царские сады; очень хотелось Розану погулять там да поохотиться. Но знал он, что входить в царские сады не велено, — царь отдал приказ отрубить голову всякому, кто посмеет нарушить запрет.

Когда Розану Прекрасному исполнилось двадцать лет, он решился проникнуть в царские заповедные сады и там поохотиться. Смастерил он себе тугой лук из упругого кизилового дерева, наделал ядовитых стрел и перебрался через высокие стены.

Долго ходил он, глядел на золотые яблоки и слушал пение златопёрых птиц. Вдруг он заметил молодую быстроногую козочку, такую красивую, что глаз не оторвать. Не задумываясь, Розан пошёл за нею. Козочка не пугалась его и не убегала; но каждый раз, когда Розан Прекрасный протягивал к ней руку, она отбегала в сторону. Так и следовал за нею юноша, пока не пришли они к прозрачному ручью. Тут козочка перепрыгнула через ручей, трижды перекинулась через голову и обратилась в молодую фею. Красота её была ослепительнее солнца: лицо — белее молочной пены, а большие синие глаза сияли, как утренние звёзды. Увидел фею Розан Прекрасный и замер, не в силах отвести от неё глаза.

А фея спросила у него:

— Скажи, молодец, как звать тебя?

— Моё имя — Розан Прекрасный.

— Вот что скажу я тебе, Розан Прекрасный. Если ты меня ещё захочешь увидеть и пожелаешь, чтобы я стала твоей женой, то приходи к моему дворцу, в царство цветов. Там я живу. Не знаю, сможешь ли туда добраться, но иначе нельзя. А пока прощай.

Сказала это фея и скрылась с глаз.

Розан шёл по саду, ничего не видел и думал о прекрасной фее, которая пленила его сердце. Вдруг он столкнулся с царским сыном. Царевич вынул саблю, чтобы убить Розана. Но Розан Прекрасный схватил свой лук и ядовитую стрелу, натянул тетиву и сказал:

— Если ты задумал меня убить, то я выстрелю и первый с тобой покончу.

У царевича сердце замерло от страха, и он ответил:

— Давай лучше помиримся. Кроме меня, никому не разрешено охотиться в отцовских садах. Но мне нравится твоя смелость.

Затем он спросил у Розана, не видел ли он дикую козочку. Розан Прекрасный рассказал, что случилось с ним в саду. Царевич выслушал его и предложил:

— Давай вместе пойдём искать фею. Побратаемся с тобою и будем делить все трудности пути. А чьей быть фее, решим потом: кого она сама выберет, тот и станет её мужем.

И они отправились в путь. Шли, шли днём и ночью целую неделю, пока не увидели цепь скалистых гор. Остановились они, чтобы посоветоваться, как им перейти горы.

И что же они вдруг увидели? С двух горных вершин покатились вниз два огромных мельничных камня. Скатившись в долину, они ударились друг о друга с такой страшной силой, что посыпались искры и осколки брызгами полетели. Столкнулись они ещё и ещё, а затем обратились вдруг в два пламени — одно красное, другое синее — и снова бросились друг на друга. Постепенно и синее и красное пламя слабели и стали величиной с огонёк свечи.

Вдруг красное пламя закричало человеческим голосом Розану Прекрасному и его спутнику:

— Помогите мне, люди добрые! Залейте водой синее пламя!

Царский сын засмеялся и говорит:

— С какой стати мне утруждать себя да воду носить!

А Розан Прекрасный сбегал к ручью, набрал воды и вылил на синее пламя. Синее пламя погасло.

Тогда красное пламя обратилось в могучего и высокого ростом Арапа. Арап сказал Розану:

— Благодарю тебя за то, что ты спас мне жизнь. Целых два года я с горным змеем-горынычем бился, да никак не мог одолеть его. А теперь с твоей помощью я его победил. За это я стану твоим побратимом и помогу тебе в любой беде. Позволь мне только домой сбегать, жену проведать. Я вернусь и помогу тебе добраться туда, куда ты идёшь.

Арап ушёл, а Розан Прекрасный с царевичем двинулись дальше. Шли они, долго ли, коротко ли, пока не пришли в Кремень-город. Там они встретили древнюю старуху и спросили, не знает ли она, где живёт фея из царства цветов.

Старуха ответила им:

— Она живёт далеко-далеко отсюда, в золотом замке. А стоит тот замок на высокой горе, и обнесён он крепкой стеной. Никто не может туда проникнуть. Я одна знаю, как можно пробраться к фее.

Отдал царский сын старухе свой кошелёк с деньгами и попросил научить, как им пройти к золотому замку.

— Чтобы дойти до царства цветов, — ответила старуха, — нужно лететь на крылатых конях. Есть такие кони в табуне у змея с ледяными глазами, в холодном царстве ледников. Путь туда не близкий — тридцать дней.

Направились молодцы в царство ледников. На тридцатый день пришли они к палатам, где жил змей с ледяными глазами, и увидели там табун крылатых коней. Эти крылатые кони ели только горящие угли.

Подкрались Розан с царевичем к табуну, поймали одного коня, вскочили на него — и в путь! Погнался за ними табун, а догнать не смог — увели они самого быстрого коня, вожака.

Летели они долго ли, коротко ли, низко ли, высоко ли, над зелёными лугами, над каменными горами. Прилетели к огромному густому лесу и опустились на поляну передохнуть. Собрали сухих листьев, улеглись спать.

А царский сын давно задумал избавиться от Розана Прекрасного. Только Розан заснул, царевич схватил саблю, убил его, выколол ему глаза, завернул их в свой платок, забрал крылатого коня и полетел дальше. Прилетел в царство цветов, пробрался в замок и нашёл там фею. Она спала в своих покоях. Царевич её будить не стал, вынес из замка и увёз с собою.

Приехал он домой и тут же стал к свадьбе готовиться. А фее он не понравился, и она не хотела выходить за него. Плачет фея, убивается, Розана день и ночь вспоминает. Но царевич тешил себя надеждой, что после свадьбы фея привыкнет к нему и полюбит. Боялся он только, как бы Розан не ожил и не отобрал у него фею.

Собрал царевич лучших мастеров со всего царства и велел построить новый дворец из крепкого камня, с железными дверями. Там он собирался свадьбу отпраздновать и фею взаперти держать.

Когда дворец построили, царь велел доставить тысячи бочек вина и мёда, забить целое стадо скота, чтобы угощать гостей на свадьбе его сына.

А в это время Арап уже побывал дома и отправился искать своего нового друга — Розана. Был он и в Кремень-городе, обошёл много других городов и деревень, всюду о Розане спрашивал. Но никто Розана не видел и ничего о нём не слышал. Наконец добрался Арап до густого леса и спросил у лесной горлицы, не видела ли она Розана Прекрасного. Горлица ответила:

— Видела, он лежит на постели из сухих листьев.

И горлица привела Арапа туда, где лежал убитый Розан. Тогда Арап стал просить птицу:

— Горлица, голубка, слетай в Каменное ущелье. Там два ручья протекают, а в них мёртвая и живая вода. Набери этой воды и принеси мне. Без неё не проснётся Розан Прекрасный.

Добрая горлица живо слетала в Каменное ущелье, нашла ручьи и принесла мёртвой и живой воды. Арап побрызгал раны друга, и Розан ожил. Но он ничего не видел: ведь царевич ослепил его.

— Царевич, где ты? — закричал он. — Я не вижу тебя. Где мы?

— Царевича нет здесь. Видно, это он убил и ослепил тебя. А с тобой твой друг Арап.

И Арап рассказал, как он долго разыскивал Розана и нашёл его убитым. Потом взял он Розана Прекрасного за руку и повёл к новому дворцу царевича.

А во дворце как раз в разгаре было свадебное веселье. Воинам, что на часах стояли, приказано было впускать только здоровых людей, а слепых да калек прогонять прочь.

Когда Арап с Розаном Прекрасным подошли к дворцу, воин сказал им:

— Арап может войти, а этот, раз он слепой, пусть останется здесь.

Арап усадил друга у ворот и прошёл во дворец, к свадебным столам. Поднесли гостю стакан вина и стали слушать, какие речи он будет говорить.

Арап крикнул:

— Гости знатные! Я требую, чтобы царевич вернул глаза Розану Прекрасному. Он убил Розана, глаз лишил, а сейчас на его невесте женится.

Царевич крикнул страже, чтобы она схватила Арапа и повесила у ворот. Но не так-то просто было его схватить. Когда стража подошла к Арапу, он дунул вдруг горячим пламенем, и каменный дворец накалился, а смола, которой были скреплены камни, стала таять и шипеть.

Все, кто сидел за столами, сразу покраснели, словно раки в кипятке, заохали, закричали, что задыхаются от жары. Арап дунул ещё раз, и все поняли, что нет спасения, и стали просить у Арапа пощады.

Тогда Арап сказал:

— Пусть принесут мне глаза Розана Прекрасного!

Царский сын дал слово, что принесёт, как только Арап остудит жар.

Арап поверил и остановил огонь.

Но, как только во дворце снова стало прохладно, царевич бросился с саблей на Арапа. Тогда Арап подул ещё раз, и страшный ледяной ветер вмиг превратил царевича, царя и знатных гостей в сосульки.

Не теряя времени Арап бросился искать глаза Розана и нашёл их у царевича в сундуке. Затем вместе с радостной феей вышел он из дворца к воротам, где дожидался его Розан Прекрасный. Арап вставил другу глаза на место, и зрение вернулось Розану. Он стал здоров, крепок и зорок, как прежде.

Разыскали они мать Розана Прекрасного, которая совсем заждалась сына, и все вместе отправились в замок к фее. Там справили весёлую свадьбу, и слух об этом пошёл по всему белому свету.

Красноглазый мельник[13]

ил на свете человек, и был у него один сын. Как подрос мальчик, стал отцу по хозяйству помогать. Вот раз наложил отец воз пшеницы да послал сына на мельницу муку смолоть.

— На какую же мельницу мне податься?

— Мельниц на реке много. Выбирай любую, только жадного красноглазого мельника берегись.

Погнал парень волов и — цоб-цобэ! — потихонечку доехал до мельницы. Тут выходит ему навстречу мельник, весь с ног до головы в муке, да ласково так зазывает:

— Подъезжай, заворачивай, мешки сбрасывай.

— А много ли на мельнице народу?

— Никого нет. Давай мешки да начнём муку молоть.

Подошёл парень поближе к мельнику, глядь — а у того глаза красные, точно ошпаренные.

— Нет, не желаю я молоть у красноглазого мельника, — сказал парень и повернул к другой мельнице.

Мельник обогнал его и возле второй мельницы опять выходит парню навстречу.

— Здравствуй, мельник.

— Здорово, паренёк.

— Много народу на мельнице?

— Да, страшное дело.

«Вот беда! — подумал парень. И народу много, да и этот мельник красноглазый».

— Ну, раз так, поеду я к другой мельнице.

Мельник опять обогнал его и возле третьей мельницы снова навстречу ему выходит.

— Как там у тебя, мельник, много ли народу?

— А ты думал, мало? Мельница битком набита мешками.

«Пока пшеницу смелешь, глаза на лоб вылезут, — думает про себя парень. — А ведь и этот мельник красноглазый. Вернусь-ка я лучше к первому, там хоть народу нет, быстрее муку смелет».

Повернул он подводу обратно, да снова и подъезжает к первой мельнице.

— Вернулся я, мельник, обратно к тебе. У других мельниц народу тьма-тьмущая, да и мельники все красноглазые.

— Ладно, парень, засыпай зерно, пока нет никого.

Много ли, мало ли времени прошло, и вот стоят мешки рядышком, мукой наполнены.

— Ну, а теперь, — говорит мельник, — давай испечём каравай да покушаем.

— Давай.

— Привези-ка воз дров, а я тем временем тесто поставлю.

Поехал парень в лес, а красноглазый мельник притащил квашню, насыпал в неё целый мешок муки, налил воды и принялся тесто месить. Привёз парень дров, развели они огонь, испекли каравай, а как вытащили его из печи, мельник и говорит:

— Теперь, парень, давай сказки сказывать. И кто такое понаскажет, что другой ему не поверит, тот и возьмёт себе каравай.

Согласился парень, и вот мельник стал сказку сказывать:

— Помню, был я ещё малышом, когда отец мой огородничеством занимался. Посадил он однажды арбузное семечко. Из семечка выросла ботва огромная-огромная, растянулась по всей стране: в одну сторону до Днестра, в другую до Прута, на север до Могилёва, а на юг до Дуная. Кто бы ни проходил мимо, все арбузов наедались и всё ещё оставалось. Как-то раз один прохожий затерял свой ножик в ботве; стал он его искать — искал день, другой, третий, пока с отцом моим не повстречался.

«Чего ты всё ищешь?»

«Ножик потерял».

«Когда?»

«Три дня назад».

«Эх, ты! Да я лошадей табун как-то здесь затерял, и то не стал трёх дней искать, а ты из-за ножика убиваешься!»

— Это и вся сказка?

— Вся.

— Ну, и что в ней такого? Может, так оно и было на самом деле.

— Ну, тогда послушаем, что ты расскажешь.

— Помню, когда я ещё мал был, отец мой ульями обзавёлся. И знал он всех своих пчёлок наперечёт, каждую по имени звал. Вот приметил как-то отец, что пчёлка, по имени Форноая, пропала. День её нет, другой нет, третий, и так несколько дней подряд. Ждал он, ждал, не вернётся ли она. Но о пчеле ни слуху ни духу. Поймали бедняжку боеровы прислужники да в плуг впрягли. Вернулась она к отцу моему вся измученная, с натёртой шеей — так долго в ярме ходила. Опечалился отец, стал спрашивать у знахарок, как пчёлку вылечить.

Вот и научила его одна старушка кормить пчёлку орехом, настоянным на молоке. Достал отец и орех и молочка сладкого, дал ей поесть, а пчёлка возьми да и подавись. Застрял орех в горле у неё, никак не вытащить. В теплоте да сырости пустил орешек корешки и пошёл расти. Распустился ввысь да вширь и превратился в большое, толстое ореховое дерево. А орехов на нём столько было, что ветки под ними гнулись. Поспели орехи, стали из своей зелёной кожуры вылезать. Налетели тут вороны да начали их клевать. Мы с отцом принялись ворон гнать, комья земли в них швырять, да комья в ветках застревали. Столько мы тех комьев набросали, что на дереве целое поле раскинулось. Полез туда отец, вспахал землю, да и засеял пшеницей. Как пришло время жатвы, полезли мы с отцом хлеб убирать, чтобы не намочил его дождь да град не побил. Сжали мы всю пшеницу, в снопы связали, слез я на землю, а отец остался последний сноп довязывать. Связал он сноп, на скирду положил и тоже домой собрался. Сплёл из соломы верёвку длинную да толстую и стал спускаться; ан не хватило ему верёвки, несколько саженей до земли осталось. Так и повис он между небом и землёй, ни туда, ни сюда двинуться не может. Пролетали тут пчёлы наши, увидели отца и принялись кружить над ним. Кружили они, кружили да начали откладывать мёд на него. Отяжелел отец от мёда, порвалась соломенная верёвка, упал отец, и сделался на том месте целый пруд мёду. Стали люди приходить с посудой всякой да мёду набирать. Пришёл и отец твой с большущим горшком. А мёд-то к его приходу уж кончился. Постоял он, пожалел, что поздно пришёл, и уже уходить думал, да вдруг увидел — валяется опинка-лапоть моего отца, а в нём немного мёду осталось. «Вот, — подумал твой отец, — хоть немного мёду принесу моему сынку (то есть тебе) — полакомиться».

— Враки, не могло этого быть!

— А, не поверил моей сказке! Значит, выиграл я каравай!

Понял жадный мельник, что попал впросак, да деваться ему уж было некуда. Пришлось каравай отдавать. Парень погрузил муку и каравай на телегу и поехал домой.

Как братья отцовский клад нашли[14]

ил когда-то на свете один человек. Был тот человек старательный и трудолюбивый, работал с раннего утра до позднего вечера не зная устали. Везде поспевал.

И были у него три сына, рослые, красивые, сильные, а работать не любили. Отец и в поле, и на винограднике, и дома работал, а сыновья сидели под деревьями в тени и болтали обо всём или ходили на Днестр ловить рыбу.

— Что же вы никогда не работаете? Почему отцу не помогаете? — спрашивали их соседи.

— А зачем нам работать? — отвечали сыновья. — О нас отец заботится, он везде сам справляется.

Так они и жили год за годом.

Сыновья выросли, а отец постарел, ослабел и не мог уже работать, как прежде. Запустел у них сад возле дома, запустело поле, заросло сорной травой.

Видят это сыновья, а работать не хотят.

— Что же вы, сынки, без дела сидите? — спрашивает их отец. — Пока я был молод, я работал, а теперь ваша пора пришла.

— Успеем ещё поработать, — говорят в ответ сыновья.

Горько стало старику, что сыновья у него такие ленивые, заболел он с горя и слёг в постель.

И пришла в их дом бедность. Виноградник совсем зарос, одичал, вырос в нём такой бурьян, что из-за него даже дома не стало видно.

Однажды созвал старик сыновей и сказал им:

— Ну, сынки, пришёл мой смертный час… Как вы теперь без меня жить будете? Работать вы не любите и не умеете…

Сжались у сыновей сердца, заплакали они.

— Скажи нам, отец, что-нибудь напоследок, посоветуй, что делать! — попросил старший сын.

— Хорошо! — сказал отец. — Открою я вам одну тайну, которую до сих пор скрывал от вас. Все вы знаете, что я и покойная ваша мать работали не покладая рук. За долгие годы скопили мы для вас богатство — горшок с золотом. Закопал я этот горшок возле дома, только не помню, в каком месте. Ищите мой клад, и тогда будете вы жить, не зная нужды…

Простился отец с сыновьями и умер.

Похоронили сыновья старика, погоревали. Потом старший брат сказал:

— Что ж, братья, жить нам теперь нечем, не на что даже хлеба купить. Помните, что отец перед смертью говорил? Давайте искать, где он закопал горшок с золотом.

Взяли братья заступы и стали копать возле самого дома небольшие ямки. Покопали они, покопали, но горшок с золотом не нашли.

Тогда средний брат говорит:

— Братья! Если мы так будем копать, то никогда не найдём отцовского клада. Давайте вскопаем всю нашу землю.

Братья согласились. Взялись снова за свои заступы, вскопали всю землю, но горшка с золотом так и не нашли.

— Эх, — говорит младший брат, — давайте вскопаем землю ещё раз, да поглубже! Может, отец закопал горшок с золотом глубоко.

Согласились братья. Очень уж хотелось им разыскать горшок с золотом.

Снова принялись все за работу.

Копал, копал старший брат, вдруг наткнулась его лопата на что-то большое и твёрдое. Забилось у него сердце, обрадовался он и кликнул своих братьев:

— Идите скорее ко мне: я отцовский клад нашёл!

Прибежали средний и младший братья, стали помогать старшему.

Трудились, трудились и выкопали из земли не горшок с золотом, а тяжёлый камень!..

— Что же нам с этим камнем делать? Не оставлять же здесь! Отнесём его подальше да бросим, — предложил старший брат.

Так они и сделали. Унесли камень и опять принялись землю перекапывать. Целый день работали, об еде, об отдыхе забыли!

Перекопали ещё раз всю свою землю. Стала земля пышной и мягкой. А горшка с золотом так и не нашли.

— Что ж, — говорит старший брат, — вскопали мы землю, не пустовать же ей! Давайте посадим на этой земле виноградные лозы.

— Верно! — говорят братья. — Хоть не даром пропадут наши труды.

Посадили они виноградные лозы, стали ухаживать за ними. Время прошло — разросся у них прекрасный виноградник. На лозах тяжёлые янтарные гроздья рдеют.

Собрали братья богатый урожай. Оставили себе винограда сколько нужно, а остальное продали, много денег получили.

Тогда сказал старший брат:

— Вот вам, братья, и горшок с золотом, о котором нам перед смертью отец говорил. Не даром мы вскопали всю нашу землю: нашли мы в ней драгоценный клад.

— Верно! — ответил средний брат. — Станем каждый год трудиться на нашей земле, и будет она давать нам золото!

Мать[15]

ыло это в старину стародавнюю, когда Молдавией правил доблестный Стефан-господарь.

Однажды напали вдруг на страну турецкие полчища. Врагов было так много, что не вмещали их ни равнины, ни речные долины.

Что было делать Стефану? Разослал он гонцов во все концы и наскоро собрал сотню-другую воинов. Но разве может справиться один с тысячью, да ещё на равнине? Понятно, нет. И Стефан потерпел поражение.

Что делать Стефану, пока соберётся всё его войско? Куда ему идти? Ведь турки преследовали его по пятам.

Устремился Стефан к Ня́мецкой крепости, где находились его мать и жена. Добрался он поздней ночью и постучал в ворота:

Услышала этот голос мать Стефана и говорит своей невестке:

— Не вели открывать. Стефан сейчас далеко отсюда. А это кто-то чужой, хочет обманом в крепость пробраться.

Стефан-господарь снова постучал в ворота:

— Отворите, это я, Стефан!

И тогда мать ответила:

— Если ты и в самом деле мой сын Стефан, то место твоё не здесь, а там, в бою, где бьются и умирают твои соратники.

— Но враги разбили мои войска.

— Тогда собери новые и опять иди в бой. И коли погибнешь, то твоя мать будет гордиться тобой. А победишь — мы встретим тебя с почётом.

И поднялся Стефан в горы, где жили пастухи. Велел он пастухам гнать стада вниз, навстречу врагу. Пастухи собрали свои стада и погнали их в долину. С гулом и шумом спускались стада. Громко звучали длинные чабанские трубы — бучумы, ревели бараны, мычали коровы да телята, облако пыли поднималось к небу.

Турки стояли в это время на отдыхе. Услыхали они непонятный гул, подумали, что на них двинулись силы несметные, и решили лучше отступить.

Но тут с другой стороны на них бросились воины, которых уже успел собрать Стефан. Смешались турецкие полки и ударились в бегство.

После боя Стефан снова приехал к Нямецкой крепости. Мать встретила победителя у ворот. И Стефан поклонился ей и сказал:

— Тебе, мать, обязан я всем, ты мне помогла одолеть врага.

О том, как коза свой колокольчик искала[17]

аслась коза на лугу, прыгала, резвилась, пила воду из ручейка. Вдруг спохватилась бедняжка — потеряла она свой колокольчик. Долго искала его коза в траве, среди кустарников и цветов, заглядывала даже в ручеёк, но колокольчика нет и нет.

Вдруг слышит — откуда-то сверху звон доносится. Подняла она голову и видит — дерево стоит, а в ветвях у него её колокольчик. Дразнит дерево козочку, выше поднимает свои ветви: что, мол, не доросла, голубушка, не поймаешь!

Посмотрела козочка на дерево и говорит:

— Милая ивушка, отдай мне колокольчик!

— А вот и не отдам! Зачем ты глодала мою кору?

— Не хочешь отдать? Смотри, лучше отдай, а то худо будет! Я пойду к острой да зубастой пиле и скажу ей, чтобы она распилила тебя!

— Как хочешь, так и делай, мне всё равно, а колокольчиком я пока поиграю…

Закачало дерево своими ветвями, и снова зазвонил колокольчик. А козочка пошла к пиле и говорит ей:

— Пойдём-ка со мной, зубастая пила; щипала я сегодня травку на поле, а дерево сняло у меня колокольчик. Теперь стоит, ветви вверх и не хочет отдать мне колокольчик, ещё и смеётся! Ну погоди! Пойдём-ка мы вместе да распилим дерево.

— Никуда я не пойду, — отвечает пила, — мне и здесь хорошо.

— Не хочешь? Ну подожди, я пойду сейчас к огню, он тебя сожжёт. Я не шучу, не думай.

Пришла козочка к огню и говорит ему:

— Красный огонёк, со мной беда приключилась. Дерево украло у меня колокольчик, а отдать не хочет. Всё хохочет да забавляется. Была я у пилы, просила распилить дерево или хоть ветку у него отрезать, а пила тоже не хочет… Пойдём, дорогой, сожги пилу!..

Молчит огонь, только трещат угольки да пламя вспыхивает. Рассердилась козочка и пошла к воде. Пришла к ручью и говорит:

— Чистый ручеёк, со мной беда случилась. Всё рассказывать уж очень долго будет, а только скажу я тебе, что меня обидел огонь. И отвечать даже не хочет мне… Знаю я, что он одного только тебя боится. Пойдём-ка со мной к огню и затушим его!

Ничего не сказал ручей, только журчали его прозрачные струйки да пошли по воде пузырьки. Видно, и он не хочет помочь козе.

Пошла она дальше по лугу, увидала стадо коров и думает:

«Видала я не раз, что коровы много воды пьют. Попрошу-ка я их выпить весь ручей. Испугается он и побежит огонь тушить».

И что же вы думаете? Коровы ей тоже ничего не ответили: стоят себе да хвостами от мух отмахиваются.

— Вас-то уж я не испугалась, — обиженно сказала коза. — Я вот сейчас волка позову, он вас живо… А с волком я хорошо знакома: весной он моего козлёнка съел. Вот уж будет вам!

Пошла коза в лес, а волк лежит под кустом, отдыхает после обеда. Не захотел он коров есть.

— Сыт я теперь, — говорит волк, — у нас в лесу падали много. Очень нужно мне твоих коров есть! Ещё на рога угодишь…

— Ну погоди, разбойник, на тебя я найду управу! Пойду к моему хозяину, у него ружьё большое-пребольшое висит: оно тебя и застрелит!

Побежала козочка к ружью. Ружьё совсем отказалось волка убивать.

— Во мне, — говорит, — и заряду никакого нет!

— Неправда! — закричала козочка. — Я сама видала, как из тебя вчера стреляли. Позову-ка я лучше мышей-грызунов: они у тебя весь ствол отгрызут. Лучше пойдём, а то плохо тебе будет!

Но и тут не повезло козе: не захотели мыши ружьё грызть.

— Было бы что помягче да повкуснее, мы бы пошли, а тут только зубы поломаешь! Мы книги старые, и то больше так, для развлечения, грызём… Это только люди думают, что мы всё есть можем… Проходи своей дорогой!

— Что ж, — сказала коза, — значит, вы кота Мотана не боитесь? А ведь он мой друг. Это всем известно. Позову-ка я его… Что вы на это скажете, мои милые?

Попрятались мыши в норы, оттуда только глазки их блестят, а коза пошла к коту Мотану. Лежит кот в саду да на солнышке греется.

— Мотан, дружок, меня мыши обидели…

— А ты бы их сама обидела… Не маленькая ведь.

— Что ты говоришь, Мотан! Ведь я мышей не ем. Я хотела тебя попросить.

— Ну их, я сыт. Премного тебе благодарен, кума. Мне хозяйка целый кувшин молочка поднесла…

Видит коза, что дело плохо, и пошла к хозяину. Прибежала к нему и рассказала всё по порядку. Говорит, а сама слезами заливается: очень уж обидно козе показалось, что никто не хочет помочь ей.

— Ну, — говорит хозяин, — это дело не совсем ещё потерянное. Только зачем же мне всех наказывать? Тебе ведь колокольчик нужен?

— Да, да, колокольчик.

— Ну, пойдём, я тебе сниму его…

Пошёл хозяин, снял колокольчик с дерева, повязал козе на шею.

— Сама ты, — говорит он, — за ветку зацепилась, колокольчик и повис на ней… А дерево тут ни при чём…

Но не поверила коза и хозяину. Она думала, что все её обманывают да обидеть хотят.

Паук и пчeла[18]

ассказывают старики, будто когда-то, давным-давно, паук и пчела были родные брат и сестра, дети одной матери.

И вот однажды сидел себе паук Паянжин и, по обыкновению, ткал свою лёгкую ткань. Вдруг к нему прилетает гонец — майский жук Кэрэбуш.

— Собирайся поскорей в дорогу, — еле переводя дыхание, сказал Кэрэбуш. — Мать твоя лежит при смерти, и перед смертью она хочет повидаться и попрощаться с дорогими детьми: с тобой, длинноногим пауком, и сестрицей твоей, пчелой светлокрылой. Ну, шевелись поскорей, и помчимся вместе… Садись ко мне на спину, и мы полетим.

Но паук и не думал трогаться с места, а продолжал работать как ни в чём не бывало.

— Неизвестно ещё, — спокойно сказал он, — умрёт ли наша матушка или нет. Старуха что-то очень часто помирать стала. Постонет, поохает, а там, гляди, и выздоровеет… Это старая песня. Кабы точно знать, дело другое. А я наверное не окончу своей работы, если пойду к ней! Уж ты один лети к ней, скажи, что я занят. Не стану я прерывать работу и никуда не пойду!.. А теперь проваливай, не мешай мне делом заниматься…

Опечаленный, полетел майский жук обратно.

Как раз в это же самое время грустную весть получила и пчела. Она даже лишилась чувств и едва смогла прийти в себя — так её поразило известие гонца. Жуку-гонцу пришлось брызнуть на неё водой, чтобы помочь очнуться… Добрая пчёлка сейчас же оставила всю свою работу, проворно облизала свои сладкие от мёда лапки и полетела поскорей. Она так хотела застать матушку в живых!..

Старушка очень обрадовалась, когда к её постели подошла ласковая дочь-пчела. Она нежно поцеловала её в головку и тихо сказала:

— Да умножится род твой, как трава полевая, как листья на деревьях в лесу, как песок на берегу моря. Это моё последнее желание на земле. Когда ты весной будешь вылетать из тёмного улья, тебе будут рады майские цветы и станут к тебе тянуться, отдавать свой сладкий сок. Ты никогда не будешь возвращаться с полей голодная и без ноши. Ты всегда будешь собирать мёд, слаще которого ничего нет на земле. Мёд будет услаждать людей, а пчёлы всегда будут жить тесной семьёй и любить друг друга, как и ты любила свою мать.

А о бессердечном пауке она сказала:

— Он всегда будет жить один-одинёшенек и вечно будет ткать свою нескончаемую паутину. Будет только питаться живыми мухами и высасывать из них кровь. Никогда не будет знать покоя и ни в чём не найдёт своего счастья… Все станут его презирать, как хищного разбойника.

Пожелания матери исполнились. Мы любим добрую пчелу и её сладкий мёд и ненавидим разбойника паука.

Конь и медведь[19]

ил-был мельник. Был у него конь.

Столько он этого коня гонял, столько поклажи на нём перевёз, что остались от бедной скотины лишь кожа да кости. Увидел мельник, что не годится конь для работы, подвязал ему поводья к шее и отпустил: иди, мол, куда глаза глядят.

Побрёл конь по дороге и добрался до леса. Там нашёл он сочную травку, лесную прохладу, прозрачную воду. Конь травку щипал, отдыхал да сил набирался. Скоро округлились у коня бока, уж и рёбра не видны сквозь кожу, и шерсть залоснилась. Хорошо, вольготно жилось коню в лесу! Стал он даже резвиться: по зелёной траве кататься да на дыбы взвиваться.

Но вот пришла беда: увязался за конём медведь, всё норовит задрать да съесть. Заржал конь:

— Выкинь ты дурь эту из головы, медведь, а то как бы не пришлось тебе проклинать тот миг, когда мы встретились с тобой.

— Что ж, по-твоему, у меня зубы сточились и не могу я с тебя шкуру содрать?

— Неужто ты такой сильный?

— А как же.

— Тогда давай потягаемся. Покажи-ка, чего ты стоишь, — сказал конь.

Поглядел медведь вокруг, увидел огромный камень. Схватил он тот камень да как сжал — на мелкие куски раскрошил. Только пыль посыпалась.

— И это всё? — спросил конь. — А я вот стукну копытом о камень, так не пыль из него, а огонь полетит.

— Вижу, горазд ты хвастать, — рассердился медведь.

— Пойдём на дорогу, сам увидишь.

Пошли они. Стал медведь на задние лапы, смотрит. А конь отошёл подальше, разогнался и промчался вихрем мимо медведя. А дорога была каменистая — у коня из-под копыт искры так и посыпались.

Медведь даже присел от удивления и страха.

— Ну, что ты скажешь?

— В самом деле, ты куда сильней, чем я, — ответил медведь.

— Как же наказать тебя за то, что посмел зубы на меня скалить? Убить тебя и то мало!

— Не убивай меня, добрый конь. Какую хочешь службу тебе сослужу, только не лишай меня жизни.

— Так вот, в наказание будешь водить меня на поводу, выискивать траву повкуснее, пока я не усну.

Медведь и не пикнул в ответ — боялся, как бы не поднял конь ногу да не протопал ему копытом отходную.

Стал медведь коня пасти. Пасёт-пасёт, а сам ждёт — когда же он, проклятый, заснёт. Да не тут-то было — не спит конь! Изморился косолапый, зубами скрежещет, ругается на чём свет стоит, да всё про себя — как бы конь не услыхал. Как-то раз набрался он духу и говорит коню:

— Ваша милость, неплохо бы отдохнуть тебе.

— А я и так слишком много отдыхаю.

— Когда же ты отдыхаешь? Я ни разу не видел, чтоб ты прилёг, глаза закрыл и хоть чуточку вздремнул.

— Разве ты не знаешь, что у коня одно ухо спит, а другое слышит?

— Но когда же ты спишь?

— Да вот стою и сплю, когда не пасусь, а с ноги на ногу переминаюсь.

Намотал себе медведь на ус слова эти, да и начал примечать, когда пасётся конь, когда воду пьёт, когда на месте стоит, с ноги на ногу переступает. Вот раз увидел косолапый, что конь стоит — с места не сходит, только с ноги на ногу переминается, и попробовал выпустить из лап поводья. Стоит конь как ни в чём не бывало. Медведь сделал шаг назад, другой, весь дрожит, потом обливается. Конь ни с места. Тогда Мишка повернулся и ну улепётывать!

Бежит он во все лопатки, дороги не видит, а навстречу волк.

— Что ты бежишь так, куманёк, точно от смерти спасаешься?

— От неё и бегу.

— Неужто?

— Ей-ей! Тут неподалёку конь спит.

— Конь?

— Да.

— Ну и что же? Уж не его ли испугался?

— То-то и оно, что его. Глядишь, проснётся да как лягнёт копытом — тут тебе и смерть.

— Ну и трус ты и дурак к тому же! Где конь-то?

— Погляди-ка туда, откуда я прибежал.

— Не вижу.

— Поднимись повыше.

— Всё равно не вижу.

Повернулся медведь, смотрит назад, на цыпочки поднимается, но и он ничего не видит. Конь-то за пригорком остался.

— Где же он? — не стерпел волк.

— Давай я тебя подниму, тогда увидишь.

Как схватил медведь волка своими лапищами, чтобы поднять повыше, волк только пасть разинул да дух испустил, пикнуть даже не успел.

А медведь и не догадался, что это он волка до смерти задушил. Увидал он, что сдох серый, и говорит:

— Эх, бедняжка, ты только увидел коня — и на месте сдох. А каково же мне, когда я его столько времени пас?

Бросился медведь наутёк да, может, и поныне бежит без оглядки.

Пэкалэ и Тындалэ[20]

ёс однажды Пэкалэ мешок с ореховой скорлупой и кричал:

— Хей, вот орехи!

А навстречу ему шёл Тындалэ, тоже с мешком на спине. В мешке у него была болотная трава, но он кричал:

— Хей, вот шёлк!

Повстречались они, и Пэкалэ, конечно, заговорил первый:

— Слушай, брат, ты не поменяешь свой мешок на мой?

Тындалэ подумал, подумал, почесал затылок, решил, что сделка будет неплохой, да и согласился. В минуту они покончили с делом и пошли — один туда, другой сюда.

И видели бы вы, как они обрадовались, заглянув в мешки и увидев свою добычу!

— Ох, хитёр же этот человек! — сказал один.

— Ну и гусь этот прохожий! — сказал другой.

И вот то ли земля кончилась, то ли ещё почему, но, как и следовало, Пэкалэ опять встретился с Тындалэ.

— Привет, брат! — кричит Тындалэ. — Скажи, как тебя зовут? Очень уж мы подходим друг к другу!

— Меня Пэкалэ зовут, — ответил тот смеясь, — а тебя как кличут?

— Меня Тындалэ.

Так они друг друга узнали, подружились и даже побратались.

Пэкалэ и Тындалэ на работе у попа[21]

ы, — сказал Тындалэ, — с тобой побратимы, давай наймёмся к одному хозяину и будем всегда вместе!

— Давай, — ответил Пэкалэ.

И нанялись они к попу. Дело было летом, и поп послал Тындалэ на гумно, а Пэкалэ велел корову пасти.

Корова у попа была с норовом и пугливая — упаси бог, какая пугливая! Начнёт щипать траву да как вдруг рванётся и мчится, проклятая, до седьмой межи. Несчастному Пэкалэ пришлось целый день бегать за нею. К вечеру бедняга совсем с ног сбился.

Но и для Тындалэ на молотьбе было не легче: весь день без передышки водил он коней по кругу. А поп знай себе погоняет, да так, что у Тындалэ перед глазами всё кругами заходило.

Вечером, за ужином, встретились они.

— Ну, Тындалэ, как тебе работалось на гумне? — спросил Пэкалэ.

— Э, какая там работа! Между нами говоря, поп этот в хозяйстве ничего не смыслит! Вот и пришлось мне целый день сидеть сложа руки. Удивляюсь, как всё-таки удалось раз-другой пройти с лошадью по кругу. Словом, на молотьбе одно безделье; так и харчей не отработаешь.

— А с коровой, брат, и того хуже! — сказал Пэкалэ. — Хоть бери из дому подушку да спи с утра до вечера: корова пасётся, а тебе и делать нечего!

— Так?

— Точно так!

— Пэкалэ, давай тогда сделаем так: я пойду корову пасти, а ты побудешь на гумне. Не всё ли равно, где спать?

— Хорошо, Тындалэ!

Так и сделали. На другой день Пэкалэ чуть с ума не сошёл, бегая по кругу за лошадьми, а Тындалэ едва не отдал богу душу, гоняясь за коровой.

«Ну и гусь же этот Пэкалэ!» — думал про себя Тындалэ.

«Нет, этот Тындалэ невозможен!» — говорил себе Пэкалэ.

А вечером, когда увидали друг друга, чуть со смеху не лопнули. Затем подумали и бросили работу у попа.

Мол, лёгкая-то она лёгкая, только пусть поп сам её делает.

Пэкалэ и боep[22]

идел однажды Пэкалэ на опушке леса и раздумывал, что бы такое вытворить. Посмотрел он на дорогу и видит: подъезжает бричка. Живо вскочил Пэкалэ, нашёл большую жердь, поставил её одним концом на землю и держит обеими руками. А в той бричке ехал богач-боер со своей женой. Увидел боер Пэкалэ, приказал кучеру остановиться и говорит:

— День добрый!

— Благодарим! — ответил Пэкалэ.

— А что ты здесь делаешь?

— Да вот, барин, нёс я домой эту жердь и остановился, чтобы дать ей отдохнуть чуток. А вы куда едете?

— Слышал я от людей о каком-то Пэкалэ, который всякие шутки знает и может любого обмануть. Вот я и ищу его, чтобы посмотреть, как он это делает.

А Пэкалэ и говорит боеру:

— Ну, барин, дальше тебе ехать незачем, ведь Пэкалэ — это я. Только сейчас обманывать тебя не могу, потому что шутки свои дома забыл. Подержи-ка вот эту жердь, да гляди только не наклоняй, а я за шутками в деревню побегу. А чтобы мне быстрее вернуться, слезайте все с брички: я на конях мигом обернусь.

Боер так и сделал, как велел Пэкалэ, а тот взобрался на бричку и был таков.

Наступила ночь, а Пэкалэ всё нет да нет. Простояли они так до утра и на другой день за полдень. Идёт мимо человек.

— День добрый! — говорит.

— День добрый! — отвечает ему боер.

— А вы чего здесь стоите?

Рассказал ему боер, что должен держать жердь, пока не вернётся Пэкалэ из дому со своими шутками.

— Сказал, что вернётся на бричке быстро, а самого до сих пор не видать.

Тогда прохожий и говорит боеру:

— Послушай, барин, а разве тебе мало того, что остался ты в лесу без брички и коней? Какой тебе ещё шутки надо?

Как Тындалэ себя за попа принял[23]

ак-то раз Тындалэ шёл в дальнюю деревню, к своей родне. Шёл, шёл, и застала его ночь в пути. А рядом была какая-то деревня, и Тындалэ решил заночевать в ней. Постучал в одну дверь, в другую — нигде места нет. Вот наконец попал к какой-то хозяйке.

— Нельзя ли у вас переночевать?

— Отчего же нельзя? Входи. У меня уже поп какой-то остановился. Ложитесь-ка вместе в горнице, скучать не будете.

Тындалэ зашёл в дом. Хозяйка приготовила обоим постели. Когда она выходила из горницы, Тындалэ попросил её:

— Хозяюшка, разбуди-ка меня пораньше. Прежде чем солнце взойдёт, мне надо к родне поспеть.

— Хорошо, разбужу.

— А меня не буди, — сказал поп, — пока я сам не проснусь.

Рано утром хозяйка разбудила Тындалэ. Встал он и спросонья да в темноте вместо своей одежды надел одежду попа.

Когда взошло солнце, Тындалэ уже подходил к той деревне, где его родня жила. Увидел он на себе попову рясу, остановился и стал ругаться:

— Вот глупая женщина — вместо меня попа разбудила!

Что купил Пэкалэ?[24]

акой-то боер послал Пэкалэ телегу купить. Долго пропадал где-то Пэкалэ. И время прошло, и деньги он растратил. Вернулся без телеги, а боер спрашивает его:

— Пэкалэ, где телега?

— Я её съел, барин.

— Слушай, ведь телегу не едят.

— Ну, раз не едят, значит, я её выпил.

— Нет, Пэкалэ, её и не пьют!

— А коли её и есть не едят, и пить не пьют, значит, это была не телега.

Сколько у Пэкалэ было овец?[25]

ак-то раз Тындалэ встретил на дороге Пэкалэ с котомкой на палке и спрашивает у него:

— Послушай, дружище, куда ты идёшь?

— Иду к пастухам, хочу им овец своих на лето отдать.

— А много ли овец у тебя?

— Белых ни одной, а чёрных немного меньше.