Lime. Sexual Education

Чем старше становишься, тем яснее и отчетливее представляются воспоминания детства. Бывает, что навеянное какой-либо ассоциацией, прямо как кинокартина всплывает в глазах пережитое в нежном возрасте событие, трепетное, веселое или печальное, но всегда волнующее душу, потому что воспоминание возвращает нас в давно ушедший мир детства.

Как-то, проходя по дачному поселку к своему участку, я увидел сквозь штакетник чужого сада мальчика и девочку, лет по десять, они играли в бадминтон. Вдруг девочка поймала волан, положила на землю ракетку и крикнула:

— Стоп игра! Подожди, я сейчас! Только не подглядывай за мной!

Она скрылась за кустиками возле забора. Мальчику видно не было, а я сквозь листву и планки штакетника увидел, как она приподняла свою юбчонку, сдернула трусики и присела по малой нужде. Брызнула янтарная струйка. Дети часто, увлекшись игрой, терпят до последнего, до тех пор, что уже нет мо́чи добежать до сортира.

Девочка сорвала с куста листочек и промокнула у себя между ног. Мне показалось, что ее рука задержалась там чуть дольше необходимого. И тут мне припомнилось, что когда я был маленьким, у наших соседей по участку росла дочка на год младше меня. Ее звали Аня. Наши родители ездили на работу прямо с дачи, а нас оставляли на попечение Аниной бабушки, которая обычно весь день дремала в кресле на веранде. Мы с Аней играли в нашем саду.

Как-то раз мы вот так же заигрались, и Ане приспичило пи-пи. Она, не стесняясь меня, тут же задрала платьице (трусиков на ней не было), присела и пописала прямо на дорожку. Я с любопытством смотрел на журчащую, льющуюся из маленькой щелки золотистую и сверкающую на солнце струйку. Струйка была не такая как у меня, круглая, похожая на шнурок. Она вырывалась оттуда плоской, похожей на ленточку, а потом как бы перекручивалась и, расширяясь книзу, с брызгами разбивалась о землю.

По дорожке побежал ручеек, собираясь в лужицу, которая все больше растекалась на твердом грунте. Мне было интересно, замочит ли она свои сандалии. Нет, не замочила. Струйка становилась тоньше, потом превратилась в капельки, потом, пульсируя, вырвалась еще несколько раз и все.

Аня поднялась, одернула платьице и лукаво посмотрела на меня.

— Ты что, не видел, как девочки писают?

Я, немного смущаясь, помотал головой.

— А покажи мне, как писают мальчики.

Поколебавшись, я преодолел стыд, достал из трусов свою пипиську и стал тужиться, поскольку писать не хотел. Наконец мне удалось выдавить из себя струйку. Аня присела на корточки вплотную возле меня и с интересом наблюдала за этим процессом. Особый восторг у нее вызвало, когда я стряхивал последние капли.

— Хорошо вам, мальчишкам, — сказала она, поднимаясь на ноги. — У вас такая штучка... И вы стоя можете.

Через год мы снова отдыхали на даче. Анина бабушка все так же дремала на своей веранде, а мы играли в нашем саду. Однажды Аня похвасталась:

— А я научилась, как мальчик, пи́сать Стоя., — у нее, наверно, снова переполнился мочевой пузырь. — Хочешь, покажу?

— Ага, — ответил я.

Аня подняла подол платья и зажала его подбородком. Она опять не надела трусики! Чуть расставила ноги, выставила лобочек вперед, средним пальчиком оттянула вверх уголок своей щелки, а указательным и безымянным раздвинула губки. Струйка действительно под небольшим углом брызнула вперед. Мне даже была видна дырочка в розовом промежутке между губок, из которой она лилась. Но под конец, когда напор ослаб, она все-таки обмочила ножки. Но это ее не очень смутило.

— Это потому, что мне писать не очень хотелось, — оправдывалась Аня. — Когда сильно хочется, у меня получается не обоссать ноги.

Я пожал плечами, не зная, выразить ли восхищение ее умением или не выражать.

На следующий день во время игры мне самому захотелось по-маленькому. Я не стал бежать на задний двор в туалет, а отошел в сторонку и полил ствол антоновки. Аню я не стеснялся, раз уж у нас возникли столь доверительные отношения. Пока я изливался, она подошла ко мне и наблюдала за процессом. Я стряхнул капли и собирался убрать свой инструмент, но Аня меня остановила.

— Дай мне потрогать, — попросила она.

Я не стал возражать, только поставил условие:

— А потом я тебе.

Аня кивнула, погладила ладошкой мне яички, это было просто жуть до чего приятно. Потом взялась за членик, и он быстро стал возбуждаться.

— Счастливые вы, мальчишки, — опять посетовала она. — У вас все так интересно. А у нас — дырка и дырка, пфи!

— Ты мне обещала дать потрогать пфи, — напомнил я.

— Пожалуйста, — она с готовностью подняла подол. — Да что там трогать? Вот была бы я мальчиком, я бы целый день со своей штучкой игралась бы!

Я дотронулся пальчиком до ее губок. Они были пухленькие, нежные и упругие. Очевидно, прикосновение доставляло ей удовольствие, потому что она сделала движение мне навстречу.

— А ты со своей писей играешь? — спросила она.

— Не-а! — поспешил заверить я.

Но это была неправда. У меня часто чесались яйца, и я их чесал, сидя на толчке в туалете. А сейчас у меня просто зудел напряженный членик.

— А я играю! — похвалилась Аня.

— Как? — спросил я.

Аня стала гладить себя между ног, томно закатывая глазки. У меня, конечно, тогда не было никаких понятий об эстетики порнографии, да и эротики, но игра девочки под подолом платья мне понравилась.

Впрочем, теоретически я уже многое знал от своих сверстников.

— Вот тут живут твои детки, — не то спросила, не то пояснила Аня, взяв ладонью мои яички.

— Не детки, а сперматозоиды, — поправил я с видом знатока.

— А можно на них посмотреть?

— И что надо сделать? — не понял я.

— Мне Светка говорила, что если мальчику писю долго тереть, она начнет сикать сперматозоидами. Давай попробуем?

Честно говоря, я немного испугался. Ведь это можно только взрослым.

— Ой, я не знаю, так, наверно нельзя... Это не вредно?

— Светка говорит, не вредно, а наоборот — полезно. Мальчикам надо избавляться от лишних сперматозоидов, а то у них потом деток не будет. А Светка все знает — она в пятом классе учится!

Аня уже сжимала кулачком мою головку и сдвигала и надвигала на нее крайнюю плоть. Это было до того приятно, что я не мог ее остановить. Долго ей ждать не пришлось, моя первая эякуляция произошла довольно скоро. Я забрызгал ей руки и платье, она рассматривала то, что попало ей на ладонь, даже нюхала и пробовала языком.

— А никаких сперматозоидов не видно…

— Они же маленькие, их, наверно, только в микроскоп можно увидеть.

— Вот, видишь, как у вас, у мальчишек все интересно. У вас пися и поднимается, и стреляет, ты каждый день можешь так делать…

Вздохнув, она немного помолчала.

— А ты знаешь, я тоже сикать умею.

— Писать? — не понял я.

— Да нет, сикать. Вот смотри. Правда, это не всегда бывает. Может, сейчас получится.

Она снова задрала платье и начала средним пальчиком быстро-быстро теребить верхний уголок сходящихся сверху складочек девчачьей писи. Через пару минут Анька задергалась и даже вскрикнула, а из щелки брызнуло несколько маленьких струек, скорее, даже, капелек.

— Вот, видел?

— Ага. Здорово! — это и на самом деле привело меня тогда в сильный экстаз. — А давай завтра еще так?

— Давай. Только давай вместе и каждый себе, ладно? Посмотрим, у кого быстрее получится.

— Ага.

На следующий день я вдосталь налюбовался голой писькой моей малолетней подружки. Даже не знаю, что было приятней: то ли когда она трогает мой писюн, то ли когда ласкает себя. Я сам двигал шкурку взад-вперед, глядя, как Анечка не без наслаждения гладит себя между ножек. Нам было приятно.

Мы стали трогать пипки и писать вместе каждый день.

А потом было так. Я, забравшись на чердак, читал очень интересную книгу Якова Перельмана. Но когда меня позвала Анька играть, я ее, книжку, конечно, забросил.

— Я очень писать хочу, — призналась Анька. — Очень-очень.

Мне, кстати, хотелось того же самого.

— Никого нет? — поозиравшись, спросила девочка. — Ну, смотри.

Присев и задрав подол платья (трусиков на ней, как всегда, не было), она пустила настолько длинную струю, что я удивился.

— Теперь давай ты. Спорим, ты не дописаешь до той травинки?

Я прикинул расстояние на глаз. Метра полтора, немного больше. Ха!

— Смотри!

Позор. Мне не удалось.

А Анька всерьез заинтересовалась моим инструментом. Он встал.

— Дай потрогать.

Я вновь испытал блаженство от прикосновения к половому органу руки девочки.

— А теперь ты потрогай.

Очень аккуратно я провел вверх-вниз по голенькому лобочку Ани.

— Не так, — засмеялась она, — знаешь, как девочки по-настоящему писи трогают? Мне Светка показала, теперь я ученая.

И тут я увидел зрелище. Анька, сев, раздвинула ножки. Раздвинулись половые губки ребенка.

— Вот это клитор, — объяснила она. — Светка объяснила. Его нужно постоянно трогать, чтоб развить в себе чувственность.

Это был, конечно, не клитор, а всего лишь пародия на него. Много позже я понял, что много потерял, избегнув общения с пресловутой Светкой.

— Хочешь, завтра опять будем вместе письки трогать? — спросила она.

— Хочу, — ответил я. — Знаешь, мне очень понравилось.

Тут я обратил внимание, что мне не столько интересно смотреть на Анину дырочку — сколько раз я уже ее видел! — а на лицо девчонки. Какие же чувства оно выражало! Все-таки нет на свете ничего прелестнее вида мастурбирующего ребенка…

Я, конечно, тоже не отставал от своей подружки. Приблизился к ней настолько близко, что крайняя плоть оказалась на расстоянии каких-то пяти сантиметров от ее веснушчатого личика. Аня ойкнула. «Кончила», — догадался я. И уже не смог сдерживать своих деток. Практика наших совместных игр была уже довольно велика, и с каждым разом у меня вырабатывалось все больше спермы. На этот раз струйка была настолько сильной, что выплеснулась на Анькино лицо, точнее, попав ей прямо на губы.

От неожиданности девочка приоткрыла ротик. Липкая жидкость медленно стекала с верхней губы на нижнюю, тянулась густыми толстыми нитями.

— Вот это да… — тихо-тихо пробормотала Аня. — Мне Светка рассказывала, что некоторым тетям очень нравится, когда дяди стреляют на них малофейкой… — Она облизнулась. — А еще дяди… Но это совсем странно… Водят своими стручками прямо по лицу… Хочешь попробовать? — неожиданно спросила она и сложила обспермленные губки бантиком.

Я вижу эту сцену как сейчас: голоногая девчонка без трусов, вся мокренькая между тоненьких детских бедрышек, с двумя косичками, прикрывает глаза и ждет… Мой писун уже наполовину затвердел, и я нерешительно дотронулся головкой до губ подружки. Это было настолько приятно, что член мгновенно стал как каменный.

Так мы развлекались довольно долго, потому что не знали, что можно продвинуться и дальше…

Как-то вечером, хотя было уже довольно поздно, мы пошли купаться. Бабушка отпустила нас, зная, что на нашей мелководной речке детям не грозит никакая опасность. Это была не речка, а одно название. В ней плескалась лишь мелкота вроде нас с Аней.

— А давай купаться без трусов! — подзадорила Анька. Вот заводила! — Никто сюда не придет, я знаю.

Анька уже была без платья и мигом скинула трусики, надетые, по-видимому, только по случаю предстоящего купания.

— Только сначала…

Я уже знал, что сейчас будет. Анька, сев голой попкой на песок, на редкость широко расставила ножки и стала привычно гладить и теребить крошечный клитор. У нас подобное уже вошло в привычку: Аня сидит, а я стою перед ней, тоже тереблю стручок, и, наконец, обканчиваю губки малолетки. До чего же приятно дрочить вместе с подружкой!

Я в который раз залюбовался онанирующей девочкой. Теперь мне нравится, когда мастурбируют взрослые девушки, но никакое подобное зрелище не сравнится с тем, когда шестилетнее дитя (напомню, мне на тот момент было семь), нисколько не стесняясь, ласкает себя между ножек. А Анечка делала это настолько искусно и откровенно, что ей могла бы позавидовать самая умудренная в эротических нюансах женщина.

Вдруг Аня прекратила мастурбировать.

— Можно тебя попросить кое о чем? — тихо спросила она. — Ты только не удивляйся…

«Наверняка еще что-нибудь из странных фантазий этой развращенной Светки», — подумал я. Но результат превзошел все ожидания.

— Можешь пописать на меня?.. Пожалуйста…

— А тебе не будет противно?

— Так мы же сразу выкупаемся.

Этот аргумент показался мне резонным. Почему бы и нет? Тем более писать хотелось. Мы специально терпели, чтобы справить свои нуждишки на берегу речки.

Мужчины знают, что писать, когда стоит, очень трудно. Но не мог же я отказать Аньке, хоть и ее просьба была, мягко говоря, странноватой.

Надо сказать, что совместное мочеиспускание доставляло нам почти такое же наслаждение, как и мастурбация. Мы почти всегда писали вместе и нам это очень нравилось. Анька даже завела привычку одновременно пускать струю и гладить себя при этом между ног. Я, конечно, не мог совместить два приятных процесса, и мне оставалось только завидовать. Так что зря расстраивалась Анька когда-то из-за отсутствия у нее петушка. Оказалось, у девичьего организма тоже есть кое-какие преимущества.

— И куда на тебя пописать? — шепотом спросил я. Я почему-то думал, что Анька хочет, чтобы я пописал в ее раскрытую щелочку. Нет! Оказалось, Анька хочет, чтоб я сделал это на ее личико!

— Только не раньше, чем я скажу «давай!», хорошо? — она уже не спрашивала моего согласия.

Я поначалу не понял замысла девочки, но потом догадался: Анька хотела принять душ непосредственно перед тем моментом, когда ей будет уже хорошо. Я приготовился.

Аня стала мастурбировать не спеша, растягивая удовольствие. А мне уже стало невмоготу. Наконец она простонала:

— Давай!

Сильная золотистая струя выплеснулась на лицо ребенка. Одновременно Аня приглушенно взвизгнула.

Оказывается, с удивлением отметил я, мокрое от мальчишеской писанины личико девчушки тоже может быть красивым!

Я потянул было поскорей Аньку в воду, но она, хитро прищурившись, спросила:

— А я?..

Стало понятно, о чем идет речь.

— Я тоже писать хочу! Ну-ка ложись на спину…

Я послушно выполнил просьбу. Анька села на корточки надо мной. Теперь ее пися находилась точнехонько над моим лицом. Несколько секунд девочка тужилась, словно раздумывая, а потом устроила то, что взрослые называют «золотым дождем». Как бы я хотел сейчас, чтобы на меня пописала маленькая девочка! Такая же конопатенькая, с косичками и маленьким безволосым разрезиком между ног!

Это было приятно! Когда Аня закончила писать, я, повинуясь внезапному импульсу, обхватил девочку за голую попку и притянул к себе. Никогда еще не целовался, но знал, что это должно быть приятно, и мне показалась удачной идея полизать ребенка в половые губы, что я сделал. Солоноватый вкус детского влагалища, скажу я вам, не идет ни с чем в сравнение. Особенно если девочка только что пописала.

О, эта крошечная писька.

Анька дернулась было: «Щекотно!», — но я крепко держал ее за бедра и не отпускал. Будучи довольно сильной девчонкой, Аня чуть не вырвалась, дергаясь, но с каждым разом эти движения делались все слабее и быстро прекратились. Теперь моя подружка стала, напротив, все теснее прижиматься своей крошечной писюркой к моему рту. Результат, как несложно догадаться, был закономерен.

Мы наскоро выкупались, — скорее, помылись и, обессиленные, упали голышом на теплый песок.

Прекрасный вечер! Но это было еще не все.

— Ты целовал меня там… — задумчиво проговорила девочка. — И тебе было приятно?

— Приятно!

— А мне как приятно! Только вначале щекотно… Хочешь, я тоже поцелую твоего петушка?

Это был, конечно, лишний вопрос. Я вновь лежал на спине, а Анька встала передо мной на четвереньки, откинула косички на спину и чмокнула мою сосиску, отчего она мгновенно встала. Девочка догадалась, что этого мало, приоткрыла губки и мягко натянула их на мою надувшуюся головку. Мне хотелось только одного: дальше! Дальше, дальше, дальше, глубже! Анечка, интуитивно понимая, что от нее требуется, поместила мой членик в своем детском ротике на треть и стала медленно двигать головой вверх-вниз. Вот умница!

Я протянул руку и стал трогать Анькину писюшку, не просто гладить, как раньше, а раздвинул ей губки и стал ласкать их изнутри. Они были очень скользкие. Девочка все шире расставляла ножки, наклоняясь надо мной низко-низко. Надо было предупредить Аню, что вот-вот я разряжусь, а вдруг ей от этого будет неприятно? Но Анечка сама понимала, к чему идет дело. По моей руке текла горячая маслянистая жидкасть — та, которой девочка, по ее словам, не писала, а сикала.

Такого удовольствия я еще не получал. Это было совсем не то, что трогать себя рукой. По моему торчавшему стволу текла мутная белесоватая жидкость, вытекающая из ротика Анечки.

Она села, а я, напротив, приподнялся, продолжая ласкать ее между ног. С девочкой творилось то-то невообразимое. По-видимому, она тоже еще не получала столь сильного наслаждения.

Потом мы выкупались еще раз и пошли домой. Солнце село, и наступила белая ночь.

Случилось так, что моим родителям надо было отлучиться на два-три дня. Меня планировали отвезти в город под присмотр тети, маминой сестры. Узнав об этом, Анина бабушка предложила, чтобы я пожил у них. Мои родители — принципиальные люди, и им не хотелось создавать кому-либо неудобства. Но бабушка и слышать ничего не хотела. В комнате Ани, помимо ее кроватки, стоял и старый, но вполне исправный диван, на котором мне и предстояло провести ночь или две. Я заметил, как у Аньки при обсуждении этого проекта загорелись глазенки. Провести с мальчишкой ночь, пусть и не в одной постели, но наедине! Мне эта идея тоже очень понравилась, и я, поканючив, добился родительского разрешения.

Весь день мы играли в различные игры — не нужно думать, что нас не интересовало ничего, кроме гениталий, — вечером поужинали (бабушка напекла вкуснейших блинов) и легли спать. Но спать-то мы конечно, не собирались, а только ждали, когда уснет старушка. Сон у нее был не по-старчески крепкий, так что мы не опасались, что она среди ночи нанесет нам внезапный визит.

Мы решили подождать после «отбоя» десять контрольных минут, но не выдержали и пяти. Громко тикающий будильник сильно действовал на нервы. Мы не сводили глаз с минутной стрелки.

Наконец Анька не выдержала и зашептала:

— А знаешь, что я придумала? Ни за что не догадаешься!

«Как же, придумала. Снова надоумила Светка», — мелькнула мысль.

— Вот, смотри!

Схватив со стола ручку (были такие когда-то, с вращающимся граненым шариком на конце), Анька подняла подол ночной рубашки, слегка расставила ножки, и стала катать этим шариком по своей письке. Ну и что? Однако это было только начало. Как я уже наблюдал неоднократно, губки стали набухать, между ними показалась розовая влажная прогалинка. Девочка уже водила шариком по ней, одновременно раздвигая пальчиками губы. Затем шарик исчез. Анька убрала руки от детского полового органа. Ручка не упала, а висела в вертикальном положении.

— У меня теперь пися, как у тебя! Вот, смотри!

Анька засунула внутрь себя настолько глубоко, что я даже удивился. «А ты так не умеешь!»

Рука вновь коснулась палочки. Анька стала двигать ее вверх-вниз, внутрь-наружу, с каждым разом погружая все глубже. Слышалось тихое хлюпанье.

Аньке надоело стоять, и она села на кровать, не прерывая своего занятия. Выглядело это очень мило и даже как-то невинно, — а кто из вас, девушки, не баловался чем-то подобным, может быть, и в Анькином возрасте? — эх, девочки-девчушки...

— А давай ебаться!

Милая девочка! Она попросту не знала других терминов.

Анечка лежала на спине, широко расставив ноги. Я вошел в детку. Ее писька, разработанная ручкой, была влажна настолько, что я даже не понял, как то ли лопнула девичья целочка, то ли каким-то обраом растянулась, — так или иначе, я туда проник. Въехал. То есть попытался.

Анечка подумала. Я тоже.

Значит, забежал вперед? Нет. Я ее выебал. Хотя девочка хотела этого — такова была ситуация.

Анечка подумала снова о чем-то. С моей стороны это тоже был в некоторой стороне психоделичесий ход.

Некоторое время я разглядывал Анькину письку. Что-то меня тормозило.

— Ой! — завопила Анька.

Ну уж теперь явно не было пути назад.

— Ты что... меня... ебешь? Мы же совсем маленькие дети!

— А то, что ты вводила в себя шариковую ручку — ничего?

— Так это ж была игра!

Да?

Я с наслаждением выебал девочку. Знаете, камрады, никогда у меня не было более интресного приключения.