Линии судьбы

Глава 1: Трещина в защите

Фортуна почувствовала это первой. Тонкая паутина вероятностей, которую она привыкла видеть вокруг каждого существа и события, вдруг исказилась. Она ощутила это физически — словно острая боль пронзила её сознание, когда привычный узор будущих событий разорвался перед внутренним взором. Там, где раньше расходились тысячи возможных путей, теперь зияла чернота — место, где множество линий будущего обрывались. Но её наметанный взгляд различил несколько тонких нитей, всё ещё струящихся сквозь темноту. Надежда, пусть хрупкая, но существовала.

Она материализовалась в Зале Вечности, не дожидаясь формального созыва. Зал существовал вне времени и пространства конкретных миров, позволяя богам собираться, не нарушая древних договоров о невмешательстве. Золотые глаза Фортуны метались по мраморному пространству, ища отголоски других божеств. На губах играла лёгкая, почти игривая улыбка — даже в такой момент она не могла сдержать своей природной склонности видеть в катастрофе новую игру судьбы.

Первой появилась Смерть — соткалась из теней, принимая облик строгой женщины в одеждах цвета предрассветных сумерек. Её движения были размеренными, лишёнными той спешки, что выдавала волнение Фортуны.

— Ты тоже это чувствуешь? — голос Фортуны звучал непривычно напряжённо, но в нём проскальзывали и нотки азарта.

Смерть только кивнула, её лицо оставалось бесстрастным. В её глазах отражались нити жизни — миллиарды тонких светящихся линий, связывающих всё живое не только в одном мире, но и во множестве других. Теперь некоторые из них начинали тускнеть и обрываться без видимой причины.

— Слишком рано для предначертанного конца, — произнесла она тихо. — Что-то нарушает естественный ход вещей.

В тот самый момент, когда в мире Феликса часы показывали полночь и он, сидя в своём кабинете, подписывал последние документы для одной из крупнейших сделок в своей жизни, Зал Вечности наполнялся присутствием богов.

Бог Времени явился водоворотом песчинок, каждая из которых содержала момент прошлого или будущего. Его фигура постоянно менялась — черты лица плавно перетекали от юношеских к старческим и обратно. В его глазах отражались эпохи, а движения рук оставляли в воздухе светящиеся следы, показывающие возможные варианты будущего.

— Временные линии искажаются, — проговорил он, и его голос звучал одновременно молодо и старчески. — Я чувствую… вмешательство извне.

Богиня Правды соткалась из чистого света, её присутствие придавало всему в зале кристальную чёткость. Она приняла форму женщины с абсолютно симметричными чертами лица и глазами, меняющими цвет в зависимости от того, какие истины открывались ей в данный момент. Вокруг неё парили крошечные кристаллы, в каждом из которых отражалась частица абсолютной истины.

— Истина размывается в тех местах, где появилась трещина, — сказала она с тревогой, её голос звенел, как чистый хрустальный колокольчик.

Бог Войны громыхнул доспехами, материализуясь во всём своём грозном величии. Его лицо, изрезанное шрамами бесчисленных битв, выражало нетерпение. Каждое движение его массивной фигуры излучало силу и решимость, а от прикосновения ног к полу по залу расходились едва заметные волны энергии — отголоски древних сражений.

— Довольно разговоров! Я чувствую приближение конфликта, который затмит все предыдущие. Нам нужно действовать немедленно! — прогремел он, и эхо его голоса заставило сам Зал Вечности вибрировать.

— Защита пала, — произнесла Богиня Правды, и эти слова эхом разнеслись по Залу Вечности. — Один из последних оплотов дал трещину. Мир Расколотых Путей на грани.

— Что именно ты видишь? — спросила Фортуна, подходя ближе к Богине Правды.

— Там, где ложь была невозможна, теперь процветает обман. Там, где истина светила ярче солнца, теперь сгущается туман неведения, — её голос дрожал от непривычного чувства неуверенности. — Целые районы погружаются во тьму, где истина и ложь становятся неразличимы.

— Мы все видим последствия, — прогремел Бог Войны, ударив кулаком по невидимой преграде. — Вопрос в том, что мы будем делать? Этот мир слишком важен. Если он падёт, следующим будет…

— Следующими будут все, — прервала его Фортуна, и её обычная игривость исчезла. Она подошла к центру зала, где в воздухе парила проекция Мира Расколотых Путей — мерцающая сфера, окружённая сетью тонких энергетических линий. Еще недавно сияющий покров окутывал его подобно кокону, теперь же в нём змеилась трещина, сочащаяся чем-то похожим на чёрный дым.

Фортуна провела рукой над проекцией, приближая изображение. В местах, где чёрный дым касался земли, растения увядали, превращаясь в искажённые версии самих себя. Животные, попавшие под его влияние, менялись, их формы становились неестественными, движения — дёргаными и непредсказуемыми.

— Скверна, — прошептал Бог Времени. — Искажение самой вероятности. Всё, что было наименее вероятным, становится неизбежным. Всё, что должно было произойти, не происходит.

— Как это возможно? — спросила Богиня Правды. — Мир Расколотых Путей защищён древними печатями. Каждая школа развития поддерживает часть защитного барьера. Что могло создать такую трещину?

Смерть подошла к проекции, внимательно изучая искажённые нити жизни. В местах распространения скверны она видела, как они закручивались в неестественные спирали, прерывались и восстанавливались в непредсказуемом порядке.

— Я вижу следы массовой гибели в северных регионах, — произнесла она тихо. — Ослабление печати началось там. Кто-то нарушил древние запреты, экспериментируя с практиками, балансирующими на грани хаоса и порядка. Это создало канал для проникновения скверны. Но теперь конкретная причина не имеет значения — трещина расширяется слишком быстро.

— Наше присутствие в мире только ускорит распад защиты, — добавила она, поворачиваясь к остальным.

— Тогда что остаётся? — Бог Войны скрестил руки на груди. — Стоять и смотреть, как мир погибает?

— У нас есть избранники, — Фортуна провела рукой над проекцией, и в воздухе проявились образы людей из разных миров — тех, кого боги избрали или только намеревались избрать. — Каждую эпоху Колесо Судеб поворачивается, и мы выбираем смертных проводников нашей воли. Возможно, именно для этого момента мы и готовились всё это время.

Образы сменяли друг друга: Елена Вяземская, врач-реаниматолог из мира, где наука почти победила смерть — рядом с ней парила печать Богини Смерти, позволяющая видеть и манипулировать нитями жизни; Михаил Старовойтов, часовщик из реальности, застывшей в вечном XIX веке — его окружали символы времени, обещавшие власть над его течением; Анна Северова, следователь из мира, где правда имела физическую форму — её аура светилась способностью различать истину в любом её проявлении.

Фортуна задержала взгляд на последнем образе — мужчина около тридцати лет сидел в кабинете роскошного особняка, просматривая какие-то документы. Его лицо выражало усталость, но глаза были живыми, цепкими, замечающими каждую деталь. Такие глаза могли видеть возможности там, где другие видели лишь преграды.

— Феликс, — произнесла Фортуна с необычной для неё теплотой. — Он привлёк моё внимание своей удивительной способностью находить третий путь там, где, казалось бы, есть только два. Когда все видят лишь победу или поражение, жизнь или смерть, он видит иные варианты, скрытые от обычного взгляда.

— Избранники? — В голосе Бога Войны звучало сомнение. — Некоторые из них даже не знают о своём предназначении. Другие никогда не покидали своих миров. Как они смогут справиться с угрозой такого масштаба?

— Война всегда жаждет немедленных действий, — улыбнулась Фортуна. — Но иногда самый неожиданный ход оказывается самым эффективным. Именно поэтому они и справятся. Они не скованы предубеждениями. Каждый из них обладает уникальным взглядом на реальность. Вместе они увидят то, что не замечаем даже мы.

— А если они откажутся? — спросил Бог Времени, пропуская сквозь пальцы песчинки вероятностей. — Я вижу множество линий, где твой Феликс предпочитает остаться в своём мире, наслаждаясь богатством и властью.

Фортуна на мгновение замерла. В ней боролись два желания: направить судьбу Феликса по нужному пути и сохранить его право на выбор. Это был её собственный извечный конфликт — между контролем и свободой.

— Тогда мы найдём других, — наконец ответила она, стараясь скрыть сомнение в голосе. — Но сначала нужно хотя бы спросить их. Я верю, что Феликс примет предложение. Моё чутьё редко меня подводит.

— И что мы можем им предложить? — Богиня Правды подошла ближе к проекции, разглядывая каждого потенциального избранника. — Они оставят свои миры, свои жизни, отправятся в чужую реальность сражаться с угрозой, которую даже не могут понять.

— Переход в Мир Расколотых Путей даст им доступ к древним печатям, — вмешалась Смерть. — В этом мире каждому дару соответствует определённая школа развития. Тела практиков этих школ готовы принять наших избранников, усилив их врождённые способности.

— Но тогда мы говорим о… — начал Бог Времени.

— Да, — кивнула Фортуна. — О смерти нынешних носителей. Но эта жертва уже предрешена событиями в Мире Расколотых Путей. Скверна распространяется, и многие носители печатей уже пали, защищая мир от вторжения. Наши избранники займут пустующие сосуды, дав им новую жизнь и цель.

— Мы предложим им то, чего они жаждут больше всего, — продолжила Фортуна, снова проведя рукой над образом Феликса. — Возможность изменить судьбу. Не только свою — судьбу целого мира. Разве не об этом втайне мечтает каждый из них?

Бог Войны покачал головой: Твоя склонность всё превращать в игру может дорого нам обойтись, Фортуна. Но я не вижу другого выхода. Пусть будет так.

Богиня Правды кивнула: Я буду наблюдать за ходом событий. Если твой план поставит истину под угрозу, я вмешаюсь.

— Я дам им столько времени, сколько смогу, — согласился Бог Времени. — Но оно не бесконечно даже для нас.

Смерть молча кивнула, принимая решение совета.

В небе над Миром Расколотых Путей трещина медленно расширялась. В темноте за пределами защитного купола что-то шевельнулось. Что-то, что ждало этого момента тысячелетиями. Трещина была только началом. Время пришло. Боги начали свою игру, и теперь им оставалось лишь надеяться, что их избранники примут правила.

А в своём кабинете Феликс внезапно поднял голову от документов. Странное ощущение присутствия заставило его оглянуться. На мгновение ему показалось, что в углу комнаты мелькнула женская фигура с глазами цвета расплавленного золота. Но когда он моргнул, видение исчезло. Часы пробили полночь, отмечая не только начало нового дня, но и поворот Колеса Судеб, о котором он пока не подозревал.

Феликс любил просыпаться рано. Не из-за привычки или необходимости — просто утро было восхитительным временем, когда можно было почувствовать, как расцветает новый день, полный возможностей. Он выключил будильник за секунду до звонка и рассмеялся. Как всегда точно. Его внутренний компас никогда не подводил.

Босиком прошёлся по прохладному паркету, распахнул окно. Свежий ветер ворвался в спальню, принося запахи просыпающегося города. Феликс глубоко вдохнул — момент был идеальным. Он чувствовал это всем телом: город, жизнь, движение возможностей, сплетающихся в причудливые узоры удачи.

Телефон завибрировал. Сообщение от Игоря, главы строительной компании: “Встреча в силе? 10:00?”

— Конечно! Будет отличный день, — набрал Феликс, улыбаясь. Он знал, что Игорь на грани банкротства. Знал и то, что после сегодняшней сделки тот сохранит достаточно, чтобы начать новый бизнес. Меньше масштабом, зато более устойчивый. А производственный комплекс в руках Феликса через месяц утроит свою стоимость — он чувствовал это так же ясно, как восход солнца за окном.

Пальцы на мгновение зависли над клавиатурой телефона. Мелькнула мысль: можно было бы выжать из ситуации гораздо больше. Учитывая положение Игоря, тот согласился бы на сделку с минимальной выгодой для себя. Феликс поморщился, отгоняя эту идею. Знакомый внутренний голос нашёптывал циничные советы, но он научился игнорировать его. Не потому, что считал себя хорошим человеком — просто долгосрочная стабильность была выгоднее сиюминутной наживы. По крайней мере, так он объяснял это себе.

В десять часов, сидя в своей переговорной, Феликс наслаждался моментом. Он любил эти мгновения, когда судьбы людей и компаний переплетались, создавая новые возможности. Игорь напротив выглядел помятым, но в его глазах ещё теплилась надежда.

— Давай без предисловий, — начал Феликс, разливая воду по стаканам. — Я готов купить весь комплекс. И у меня есть предложение лично для тебя.

Игорь удивлённо поднял брови.

— Да, я знаю о тендере Стройинвеста. Знаю, что твои активы могут обесцениться. Но я вижу в тебе потенциал. Как насчёт того, чтобы после сделки ты возглавил новое направление в моей компании? Маленький проект, весь твой. Сможешь развернуться с чистого листа.

Он видел, как в глазах Игоря загорается понимание. Надежда превращалась в уверенность. Феликс любил такие моменты — когда люди понимали, что проигрыш может стать началом чего-то нового.

— Почему? — спросил Игорь, нервно постукивая пальцами по столу. — Ты мог бы просто купить комплекс за бесценок и выбросить меня на улицу. Все так делают.

Феликс пожал плечами, скрывая истинные мотивы за небрежной улыбкой.

— Мне нужны люди, которые знают цену ошибкам. Те, кто падал и поднимался. К тому же… — он сделал паузу, словно не решаясь признаться, — …я вижу, что ты ещё можешь быть полезен. Считай это инвестицией в будущее.

— Ты никогда не проигрываешь, да? — Игорь невесело усмехнулся.

— Никогда, — ответил Феликс, чувствуя, как внутри шевельнулось неприятное чувство. Когда-то он был как Игорь — на грани разорения. Только ему никто не протянул руку помощи.

Через час, когда документы были подписаны, Феликс стоял у окна своего кабинета, впитывая энергию города. Сделка была идеальной — все выиграли, каждый получил шанс. Его чутьё создало ещё одну безупречную комбинацию. Жизнь была прекрасна.

И всё же что-то царапало изнутри. Он слишком долго выживал, чтобы поверить в бескорыстие. Даже собственное. В помощи Игорю был расчёт, но был и… другой мотив. Тот самый, который он предпочитал не замечать. Феликс поморщился, прогоняя эту мысль. Лучше думать о следующей сделке.

Елена поднималась по широким ступеням Центрального Госпиталя Нового Петербурга. Стеклянные двери разъехались перед ней с едва слышным шипением, выпуская волну прохладного воздуха с нотками лечебных трав и антисептика.

За стойкой регистратуры биоробот с изящными чертами лица поприветствовал её кивком: — Доброе утро, доктор Вяземская. У вас две неотложные операции и консультация в отделении диагностики.

Елена лишь молча кивнула в ответ. За годы работы здесь она привыкла к этому странному симбиозу — когда древние медицинские знания накладывались на последние достижения технологии, создавая новую реальность. Мир, где диагностические системы считывали ауру пациентов, а хирургические инструменты усиливались рунической вязью.

В лифте она поймала своё отражение в зеркальной поверхности. Высокая женщина с прямой спиной и холодным взглядом серых глаз. Волосы собраны в строгий пучок, ни единой лишней детали в одежде. Коллеги считали её отстранённой, некоторые даже бездушной, но никто не знал о том, что на самом деле она видела.

Серебристые нити жизни. Они окружали каждого живого человека, пульсировали, меняли яркость, истончались перед смертью. Она видела их с детства, но научилась скрывать эту способность, превратив её в профессиональное преимущество. Интуиция, клинический опыт — так она объясняла свою неестественную точность в прогнозах.

Двери лифта открылись на пятом этаже — отделение экстренной хирургии.

— Елена Сергеевна, сразу в третью операционную! — окликнула её старшая медсестра. — Экстренный случай, разрыв аорты.

В операционной уже суетились ассистенты. Стены из самоочищающегося полимера мягко светились бирюзовым, создавая спокойную атмосферу. Голографические мониторы парили над операционным столом, отображая десятки параметров.

На столе лежал мужчина лет пятидесяти. Их глаза встретились на мгновение, и Елена увидела в них смесь надежды и страха. А затем она перевела взгляд на то, что видела только она — тонкую серебристую нить, окружающую его тело. Нить пульсировала неровно, местами истончаясь почти до полного исчезновения.

— Показатели стабильны, — сообщила анестезиолог Ковалева, ее пальцы порхали над сенсорной панелью. — Готовы к началу операции.

Елена не отрывала взгляд от нити. Что-то было не так. Серебристое свечение местами тускнело, с пугающими затемнениями в районе груди.

— Готовьте реанимационный модуль, — произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

— Показатели в пределах нормы, — возразила Ковалева, бросив недоумевающий взгляд на мониторы. — Нейрокартирование стабильно, энергетический контур без разрывов.

— Готовьте немедленно, — в голосе Елены прозвучали властные нотки.

Она склонилась над грудной клеткой пациента, ее пальцы двигались быстро и точно. Лазерный скальпель с рунической гравировкой рассекал ткани, не оставляя следов крови. Минута напряженной работы — и она уже видела пульсирующее сердце. Нить жизни дрожала, готовая порваться в любой момент.

— Зажим, — скомандовала она.

Ровно через минуту нить начала стремительно тускнеть. Через тридцать секунд приборы взвыли — внезапная остановка сердца.

— Реанимационный модуль! — крикнула Елена, но уже не нужно было повторять — ассистенты были готовы по её первому приказу.

Кристаллический излучатель активировался, направляя сфокусированный поток энергии на сердечную мышцу. Серебристая нить жизни на мгновение вспыхнула ярче, а затем стабилизировалась. Сердце возобновило биение.

— Как вы узнали? — спросила Ковалева после операции, когда пациента перевезли в реанимацию. В ее голосе были уважение и профессиональная ревность. — Все показатели были в норме.

Елена пожала плечами: — Опыт.

Этот ответ она давала всегда. Как объяснить то, чего никто другой не видел? Как рассказать о нитях жизни, не прослыв сумасшедшей? В медицинском университете её уже считали странной — слишком сосредоточенной, малообщительной. С тех пор мало что изменилось.

В своем кабинете Елена сбросила хирургическую робу и устало опустилась в кресло. За окном виднелся силуэт Исаакиевского собора, окруженный парящими платформами аэротакси. Она потянулась к маленькой фляжке, спрятанной в ящике стола. Глоток крепкого коньяка обжег горло — маленькая слабость, которую она позволяла себе только после успешных операций.

Ее размышления прервал стук в дверь. Молодой интерн, Виктор, замер на пороге с растрепанными рыжими волосами и расширенными от испуга глазами.

— Доктор Вяземская, — выпалил он, — в приемном странный пациент. Система не может его идентифицировать. Словно его не существует в базе данных.

— Дипломат под защитой? Бывают особые протоколы…

— Нет, вы не понимаете, — интерн нервно сглотнул, — аппаратура вообще его не видит. Все показатели — пустые поля. Но он дышит, разговаривает. Просто… системы утверждают, что его не существует.

Внутри Елены что-то сжалось. За тридцать шесть лет жизни и более десяти лет практики она видела многое, но такое… Профессиональное любопытство смешалось с неясной тревогой.

— Веди, — коротко бросила она, поднимаясь.

В приемном покое Елена замерла на пороге. Мужчина на смотровом столе выглядел совершенно обычно — средних лет, спокойное лицо, дорогая, но неброская одежда. Но когда она посмотрела на него своим особым зрением, то похолодела. У него не было нити жизни. Совсем. Такого не могло быть.

Она моргнула, протерла глаза, проверила настройки своих кибернетических линз. Ничего не изменилось. Перед ней лежало нечто, лишь притворяющееся человеком.

— Здравствуйте, доктор Вяземская, — произнес мужчина, и его голос звучал слишком идеально, словно синтезированный компьютером. — Кажется, у вас ко мне вопросы.

Она сглотнула комок в горле. Все правила требовали немедленно вызвать охрану, изолировать странное существо. Но что-то удерживало ее — инстинкт исследователя, любопытство, или, возможно, осознание того, что впервые она встретила кого-то, кто мог бы понять ее собственную странность.

— Вы… — она запнулась, стараясь подобрать слова, — вы знаете, что я вижу?

Существо улыбнулось, и в этой улыбке не было ничего человеческого — только холодный, расчетливый интерес.

— Конечно, доктор. Вы видите отсутствие того, что должно быть у всех живых существ. Интересно, правда? — он слегка наклонил голову. — Вы видите нити жизни с детства, верно? Редкий дар… который может сделать вас очень ценным… инструментом.

Последнее слово прозвучало как приговор. Елена ощутила, как по спине пробежал холодок. Она должна была испугаться, позвать на помощь, но вместо этого почувствовала странный прилив силы.

— Я не инструмент, — ответила она, удивляясь твердости своего голоса. — И я хочу знать, что вы такое.

Существо рассмеялось, и от этого звука задрожали колбы в шкафах.

— О, доктор, — произнесло оно. — Вы скоро узнаете гораздо больше, чем хотели бы. Грядет война между мирами. И ваша способность видеть нити жизни делает вас идеальным… чемпионом.

Михаил Старовойтов жил в мире, где время остановилось в девятнадцатом веке. Не внезапно — это был осознанный выбор целой нации. Когда временные парадоксы начали разрушать реальность, лучшие умы решили стабилизировать ход времени, заморозив технологическое развитие на уровне паровых машин и механических устройств.

В этом мире паровые омнибусы грохотали по булыжным мостовым, а городские фонари на перекрестках зажигали фонарщики в синих форменных сюртуках. Гидравлические лифты и пневматические трубы почтовой связи считались вершиной прогресса, а механические счётные машины — пределом вычислительной техники.

Его мастерская в старом особняке на Петроградской стороне считалась лучшей в городе. Массивная дубовая дверь с медной табличкой “М.А. Старовойтов. Хронометрист” вела в просторное помещение, освещённое газовыми светильниками с хрустальными плафонами. Сотни часов на стенах отмеряли время синхронно, наполняя пространство музыкой тиканья и колокольчиков, отбивающих четверти часа.

Михаил любил этот звук — размеренный, предсказуемый, вечный. Точность была его страстью. Гравировка на внутренней стороне карманных часов, которые он всегда носил с собой, гласила: “Время — единственное, что невозможно вернуть”. Эту истину он помнил с детства, когда его отец — тоже часовщик — впервые объяснил ему устройство хронометра.

Сегодня что-то было не так. Михаил чувствовал это в движении маятников, в тиканье сотен механизмов. Время словно спотыкалось, сбивалось с ритма. Серебристые потоки, которые он всегда видел, — незримые для других линии времени, — колебались и закручивались нетипичным образом.

Он рассматривал часы Морозова, пытаясь понять причину странного поведения механизма. Секундная стрелка двигалась рывками, словно время сопротивлялось своему естественному течению. И дело было не в механизме — он разобрал и собрал часы дважды, каждая деталь была безупречна.

— Странно, — пробормотал Михаил, протирая тонкие стёкла очков. В отражении на латунной поверхности часов он на мгновение увидел что-то необычное — будто тень промелькнула за его спиной.

Звякнул колокольчик над дверью. В мастерскую вошёл высокий седой мужчина в идеально скроенном сюртуке. Вокруг него время закручивалось спиралями, но Михаил понял, что только он видит эти узоры.

— Здравствуйте, Михаил Алексеевич, — сказал незнакомец. Его голос звучал как далёкое эхо, как будто каждое слово проходило через временные петли. — Нам нужно поговорить о природе времени.

— Вы… вы видите их? — осторожно спросил Михаил, наблюдая, как серебристые линии времени вокруг незнакомца пульсировали в противофазе с остальными потоками в комнате.

— Линии? Да, разумеется, — спокойно ответил гость, снимая перчатки. — Иначе как бы я нашёл вас? В нашем… положении способность видеть временные потоки не такая уж редкость.

Михаил опустился в кресло, чувствуя внезапную слабость. Тридцать лет он скрывал свою особенность, считая её странным даром или проклятием. Тридцать лет наблюдал за временем в одиночестве.

— Кто вы? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал твёрдо.

— Это не так важно, я пришёл предупредить вас, — седовласый человек повернулся к стене с часами. — Вы заметили, не так ли? Время начинает искажаться. Это лишь начало. Скоро вам придётся сделать выбор.

— Выбор?

— Да. Между тем, чтобы сохранить этот мир… или позволить ему изменить свой курс, — он провёл рукой в воздухе, и на мгновение Михаил увидел другую реальность — мир небоскрёбов и летающих машин, мир, где время текло иначе.

— Я не понимаю, — Михаил почувствовал, как часы в его кармане нагрелись, словно реагируя на присутствие загадочного гостя.

— Пока и не нужно. Просто будьте готовы. Когда придёт время — вы узнаете, — незнакомец направился к выходу. Но перед тем, как открыть дверь, обернулся. — И ещё. Вы не одиноки. Есть и другие, как вы. В других мирах.

Колокольчик звякнул снова, и незнакомец исчез, оставив Михаила в глубокой задумчивости. Время в мастерской на секунду замерло, а потом все часы одновременно начали бить полдень — хотя было только одиннадцать.

Вечером Феликс ехал домой, наслаждаясь успешным днём. Его чутьё пело от предвкушения — завтра ожидалась ещё одна блестящая сделка. Он включил музыку погромче, ощущая, как жизнь бурлит вокруг. Опустив стекло, впитывал городские звуки — шум транспорта, обрывки разговоров, музыку из кафе. Все эти элементы складывались для него в идеальную симфонию возможностей.

Внезапно что-то изменилось. Словно тень мелькнула на периферии сознания. Впервые за много лет его внутренний компас дрогнул, стрелка закрутилась, не находя направления. Странное слепое пятно возникло там, где должно было быть предчувствие. Феликс нахмурился, снизил скорость, пытаясь понять, что происходит.

В этот момент из переулка вылетел грузовик.

Феликс среагировал мгновенно — резко вывернул руль, но в этот раз его навыки не спасли. Визг тормозов, скрежет металла… Время застыло. В замершем мгновении он увидел летящие осколки стекла, понял, что удар неизбежен. Это было неправильно. Его чутьё кричало, что день должен был быть идеальным. Здесь что-то другое…