Листея

Том I

Верблюд

Действующие лица -

Валерьян Видоплясов – главный герой.

Василий Трубецкий – лучший друг Валерьяна.

Надежда – подруга детства Валерьяна.

Мирон Валентинович Трубецкий – отец Василия.

Борис – напарник Мирона.

Федор Владимирович Выговский – учитель истории.

Александр Голобородько – знакомый Надежды.

Герман Блохин – заключенный.

Иаков – сокамерник Германа.

Глеб и Арсений – соратники по грязному делу.

Филипп Бедросович Голденберг – продюсер.

Елизавета Филипповна – дочь Голденберга.

Пролог “Белые Ночи Киева”

Киево-Печерская лавра, культурное достояние, что раскинулось у берега реки, где каждая фреска, каждый камешек и кирпичик дышат своей многовековой историей. Татары, большевики, нацисты – все пытались аннигилировать этот Украинский центр православия, но тот твердо стоит на склоне около текущего Днепра.

Не мудрено, что именно здесь решили расположить Скифскую пектораль – украшение древних народов. 1140 грамм чистого золота с филигранно высеченными фигурами животных, пегасов, людей, что разбавлены гротескными узорами напоминающие целую радугу из форм. Выполнена греческими мастерами-ювелирами по заказу знатных скифов. Коллекционеры оценивают стоимость пекторали в сотни миллионов долларов.

* * *

Тюремная камера, что напоминала каменную коробку с двумя дырками, плохо пахнущим санузлом и четырьмя металлическими огрызками, которые именуются кроватями, ласково встречала новичка в этих угрюмых стенах.

– Все это, конечно, интересно, фраерок, но за что ты залетел к нам?, – хрипел заключенный в возрасте, видно сидит не первый десяток лет.

– Да я пытался эту пектораль выкрасть!, – воскликнул новоприбывший садясь на шконку.

– Так ты у нас дурной, чи как?, – уже отзывался другой зек.

– Наш план казался идеальным!

– Ага, просто посреди ночи разхуярить стену самопальной бомбой, я таких планов десять штук на день сочинить могу.

– Но за смелость хвалю, – говорил пахан, усевшись прямиком на стол, – как зовут-то тебя?

– Герман я.

– Ну и учудил ты, Герман.

* * *

– Дави на газ!, – орал мужчина в пассажирском кресле, активно отстреливаясь от полицейских машин. Гул сирен и свист пуль разрывали воздух в радиусе нескольких сотен метров вокруг.

– На связи третий, они сворачивают на Крещатик, – звучало в полицейских рациях, – продолжаем погоню. Вы навели справки об этих идиотах?

– Ты нас недооцениваешь, давно уже.

– И что там?

– На заднем сидении, держащий украденное, Роман Петренко, 19 лет, ранее осужденный за мастурбацию в общественных местах. Кличка “Гоблин”. Вооруженный на переднем сидении – Даниил Василишин, 24 года, хулиганство и особо тяжкие телесные увечья, избил собственную бабушку контроллером от игровой приставки. Кличка “Карп”

– Команда мечты! А третий кто?

– У руля Герман Блохин, наверное единственный профессионал своего дела, мастерски взламывает любой замок, следаки говорили, что его руки состоят из отмычек. Кличка “Многогрешный”.

– Отлично, а машина?

– Chevrolet Corvette, красного цвета, 16-ого года выпуска, украдена у местного священника из Лавры.

– Но зато она у нас!, – говорил Петренко держа золотое украшение в руках, – еще вот-вот и мы улизнем!, – Крещатик, одна из самых оживленных улиц Киева, сутками по ней проходит трафик больше чем за год в маленьком поселке, над ней возвышалась башня, арка украинского триумфа, вся в позолоченном орнаменте, что сначала обладает россыпью маленьких колонн, которые сливаются в большую, на вершине, как государственный флаг на поверхности луны, стоит дева, символ свободы.

– Герман, ты меня слышишь!? Педаль в пол!

– Но там люди!, – наконец-то отозвался горе-водитель.

– Мы и так уже пересекли всю черту, газуй!

Как животных на скотобойне, беспощадные ублюдки унесли десятки жизней невинных зевак, колесами своей “Кристины”. Вдруг гул вертолета заглушил крики людей на улице.

– Сдавайтесь немедленно!, – звучало сверху.

– Еще чего, – пробурчал Даниил в машине и только высунувшись чтобы совершить очередной выстрел, ему промеж глаз проделали дыру, что могла потягаться только с шириной самой улицы по которой они разъезжали, тот мгновенно размяк и залил кровью салон.

– Пиздец, – пискнул Роман, – что делать, Герман?

– Если вы сдадитесь мы уменьшим срок!, – звучало со стороны стражей правопорядка.

– Не знаю!, – но решать уже было совершенно не обязательно, ведь скрип резины по асфальту прервал все рассуждения, Герман мгновенно потерял управление и врезался в фонарный столб, из последних сил они вывалились из горящей машины.

– Но она уже была у нас!, – кричал напарник гордо держа украшение над головой, – и вы её у меня, уже не отберете!, – с этими словами он выхватил пистолет и его приставил к виску, – расхлебывай это сам, Герман, – выстрелил, окропив содержимым черепной коробки раскаленный асфальт.

Фатализм – вера в предопределенность бытия, убежденность в неизбежности событий, что уже были запечатлены до нашего появления. Именно фатализм заиграл в Германе, метаясь между пистолетом в дрожащих руках и трупами товарищей, слыша только пронзительный звон и биение сердца, он поднялся, развёл руки в стороны, закрыл глаза и глубоко вздохнул.

– Я уже ничего не решаю.

– На связи третий, он сдался! Повторяю, он сдался!, – лопасти геликоптера застыли в воздухе и потоками ветра поднимали длинный плащ ублюдка, сирена полицейских машин наконец-то утихла, грабитель отлично понимал, что его королю поставлен шах и мат.

* * *

– Вчера, 11 сентября 2016 года, случилось одно из самых ужасающих преступлений за всю историю нашей страны, мы будем чтить память погибших каждый год минутой молчания, – на экране появилась свеча и часы застучали считая секунды, – из виноватых в живых остался только водитель автомобиля смерти, его личность установлена – Герман Блохин, 21 год, родился и вырос в Киеве, раньше занимался взломом дверей и разной сложности замков, кличка "Многогрешный". Прямо сейчас задержанный дает показания в полиции, подробности позже.

* * *

– Пожизненное, да? Свалили всю вину на тебя, знакомая история, – сказал зек, понимающе смотря в пол, – ну что, милости прошу к нашему шалашу! Ке-Ке-Ке-Ке!

– Наверное после такого погрома они порядочно усилили охрану, – говорил другой.

– Ну а что, ты на выходе хочешь грабануть цацку древних укров?, – скалил зубы пахан.

– Да не, просто замечание, хотя вряд ли кто-то рискнет еще такое провернуть.

– Рискнут, рискнут, – уверенно качал головой Герман, – нужно только подождать.

<=To=be=continued=<

Глава 1 “Этот Город”

Меня зовут Валерьян Видоплясов, я только что окончил Сельский Многопрофильный Лицей №4, именно сейчас, стоя на пути в новую жизнь, на пути к покорению столицы моего края, города Киева, только в этот миг я задумался, и вспомнил то откуда бегу. Вспомнил моего дедушку, старого сизого голубя, морщины не лице которого были глубже американских каньонов, о которых я читал в книжках, то как мы вместе выходили из дому, и отправлялись в поле, то как он своими крепкими руками держал косу, резко взмахивал разрубая высокую траву, и приставучий сорняк. Как он садился отдыхать, тяжело вздыхая, и выпивая бутылку холодной воды, спрятанной в старом жигуле, залпом. Когда маленький я брался за косу и начинал неравную борьбу с природой, а он предостерегал меня про опасность оружия. Потом мирился с моим упорством и начинал травить байки про своего прапрадеда Захара Видоплясова, великого казака, героя Запорожской Сечи, говорил о честности, праведности его души и сердца, кидал в меня мудрые взгляды и понимающие вздохи. Помню как вопил – “Почему же ты покинул меня, дедушка!?”, когда его бездыханное тело уносили в деревянном гробу, зарывать в землю, помню как долго гадал – “А вдруг он жив?”, как не хотел мирится с потерей. Наконец-то, я тут, на автобусной остановке ожидаю рейс в один конец. Вместе со мной Надежда, соседка, на три дома выше, также полна мечт ее девственно чистая голова. Мое тело трясло, странный мандраж пробирает до сердечных глубин, но осознавая, что я не один, что со мной Надежда, я уверенно следовал своей дороге в облака.

Так высока и так близка.

* * *

За окном пролетали пейзажи – поля, леса, маленькие речки, они действовали как колыбельная, притупляли мой рассудок и вводили в дурманящий сон, окутывали туманом сказок. Как вдруг странный грохот вернул меня обратно в реальность, очнувшись я увидел Надежду, что прислонилась к моей груди и истошно рыдала.

– Извини меня, пап, – бормотала она себе под нос, – не хотела оставлять тебя в одиночестве, но так будет лучше нам обоим.

Мне было сложно воспринимать такое, я только положил руку на голову и понимающе погладил, так и продолжался наш путь из кармана страны, путем в сотни километров.

А ехали мы учится, нещадно грызть гранит науки, в Университет Театра и Кино имени Карпенка Карого, на первый вид скромное здание, что хранило в своих стенах множество интересных историй, имело отменный педагогический состав из именитых артистов, народно признанных творцов и талантливых персон множества калибров. Как же давно я мечтал, как же давно хотел попасть туда.

* * *

Вечерело, на небе появлялись первые звезды, солнце поспешно убегало за горизонт, а в нашем автобусе оставался только внутренний свет от мигающей лампочки. Я смотрел в окно, но там отражался только мой портрет, также задумано глядящий в ответ. Небрежно скомканный костюм, что даже в своей общей жадности выглядел весьма недурно, благодаря креативности автора, уложенные невпопад волосы, но зато лицо еще могло составить конкуренцию звездам по ту сторону окна. Рядом со мной сидел цветок, даже в бессознательном, спящем виде, ею можно было любоваться часами, любоваться пока хмурый водитель на заставит нас выйти с криками о конечной остановке. Так я и провел остаток ночи, под грохот колес и любовании в окно.

Слепящие лучи солнечного света, прямым вектором бились об окна автобуса разогревая дермантиновый салон до высоких температур, только открытый сверху люк и задернутые шторы спасали от жгучего хаоса.

– Знаешь, Валь, – вдруг отозвалась Надежда, – а ведь раньше я только на конных повозках каталась, все в новинку, все такое необычное, – наивно сверкающим взором она полировала каждый сантиметр чудного механизма.

– В таком случае, я уже знаток подобных поездок, – ухмыльнулся Видоплясов, – дедушка как-то брал меня с собой в рейс, даже давал порулить!

– Ах ты! Почему я тогда отсутствовала?! Ты что весь кайф решил себе присвоить?! Э-г-о-и-с-т.

– Только вот, понимаешь, сейчас жизнь очень круто перевернется, этот новый жизненный порог, испытание, что бросит вызов посложнее ежегодного сбора урожая.

– З-а-н-у-д-а.

На следующее утро нас вышвырнули с автобуса, и компания из двух человек потащилась к университетскому общежитию, нашему новому дому. Путь был неблизкий, мы разглядывали неизведанную столицу горящими взглядами, всматривались в каждый камешек по пути, каждое здание, каждое новое лицо, все было таким новым, как глоток холодной воды после дней блуждания в пустыне, подобное ощущение бывает только раз в жизни, потом твои чувства притупляются, и ты сам становишься хмурым водителем, выполняющим свою рутинную работу.

Я много думал, думал о том как приживусь в новом месте, как найду свой уголок, будет ли мое счастье здесь, почувствую ли умиротворение на улицах такой бурной столицы? Мандраж продолжался даже к этому моменту, меня не отпускал странный грохот по всему телу.

* * *

Чувства очень часто вставляют палки в колеса на жизненном пути, где-то ты нагрубил начальнику, ведь сорвался после трудных часов работы. Просыпаешься в холодном поту посреди ночи, и с ужасом осознаешь свою никчемность и бесталанность по сравнению с коллегами, проваливаешься в гнусную пучину размышлений, и бесконечной фрустрации, сознание выгорает вместе с энтузиазмом, и былым запалом. Не мудрено, что в экзаменах самое сложное именно укротить свои чувства, удержать беснующегося тигра на тонком поводке. Ты осознаешь, что готовился, бессонными ночами штудировал материал, но все равно как-то боязно на сердце, неспокойно.

Подобные мысли я бесконечно крутил у себя в голове по пути к таблице поступивших, скорее всего, я и видел перед собой дорогу, но мой разум отказывался замечать её, туманная пелена загородила границы восприятия.

– Валя!, – сладкий голос Надежды прозвучал, как только я свернул за угол, – отличные новости!, – подбежав, я уставился на список и камень, что тяготил меня уже несколько дней, спал с души.

– Поступил!

* * *

Заселение в общежитие, дело необычайно муторное, как и само проживание в оном, но когда другого выхода нету, любая каморка кажется королевскими покоями. Если говорить начистоту, меня никак не встретили, ведь и сама комната была пуста. По слухам, коменданты, главные люди в общаге, заранее знают детей новоприбывших, и определяют особей в приятную экосистему, что непременно может быть правдой.

– Что-то я тебя раньше тут не видел, – вдруг прервал мои поиски санузла некий молодой человек.

– Так я новенький тут, первогодка, – дружелюбно улыбаясь ответил Валерьян.

– Знал ли ты, что слабые особи обычно погибают в дикой среде, – вдруг сотряс воздух своей философией изрядно хулиганисто выглядящий парень, – мы с тобой не ужились бы в одном племени.

– Тогда, друг, нам лучше не пересекаться.

– Ты мне тут на заднюю не дави, слабых особей принято поколачивать по моим понятиям.

– А я по твоим понятиям не живу, теперь дай мне пройти, друг, – всеми правдами и неправдами новичок пытался выбраться из конфликта.

– Похоже ты туповат, – бандит преградил дорогу, – ты мне душу мозолишь своим существованием. Думаешь, я не видел Валерьяна Видоплясова на 3 месте в списке поступивших?

– Да, думаю он мог бы выдать результат и получше, – вдруг прервал нарастающую ссору задорный голос другого парня, – Тёма, ну тебе не хватило вчерашнего, иди сходи с бомжом за бутылку “Жигуля” подерись, а от новичка отстань, – говорил спаситель положа руку на плечо 150 килограммового задиры, тот бурча себе под нос проклены мирно удалился, поспешно завернув в другой коридор.

– Спасибо, я Валерьян…

– Знаю, знаю – Валерьян Видоплясов, – наконец-то его можно было разглядеть полностью, взгляд был закрыт круглыми, темными очками, над которыми красовались довольно массивные, но аккуратные брови, виски были выбриты только с одной стороны, когда другую накрывали длинные пряди прямых волос, светлая, божественно чистая, и гладко-выбритая кожа, подчеркивалась острыми скулами. Дальше по списку шел кремовый плащ под которым скрывалась обычная уличная одежда, и странного вида кожаные туфли с брошью осы, которая также сверкала на воротнике плаща, – добро пожаловать, друг, меня Василием звать. Знаешь, а пошли-ка в мою комнату, вижу ты тут бесцельно бродишь.

– Я туалет иска…

– Ну не стесняйся, пошли, – Вася приобнял спасенного и повел к себе.

– А можно вопрос?

– Да?

– Почему этот хулиган послушался тебя?

– Я староста в его группе, постоянно выгораживаю по разным вопросам, он мне за многое уже в ответе.

– А что за прошлый раз?

– Когда Тимур насадил мертвую кошку однокурсницы на швабру и омыл ею полы, после того как разлил ведро помоев под дверь другому первогодке? Да так, пустяки, – Василий много и активно жестикулировал, будто ставя кукольный театр своими движениями, – если честно, с подобными хулиганами нужен особый подход. “Искусство быть посторонним”, и вся херня, догоняешь?

* * *

Комната Васи была неким панковским раем, начиная с различных плакатов с кричащими лозунгами – “Я всегда буду против!”, “Вечность пахнет нефтью!” и иными прелестями протеста, заканчивая обычным беспорядком, и немного расстроенной гитарой в углу. Аки горный пик, книга “Летовский Семинар” красовалась недочитанной и в попехах оставленной на кровати.

– Думаю, извиняться за беспорядок уже поздно, – улыбнулся хозяин комнаты, – тебе чай, кофе или что-то покрепче?

– Чай.

– С сахаром, молоком, зеленый или черный?

– С сахаром, черный, спасибо.

– А что ты тут один шляешься, Валь, можно же так тебя называть?, – продолжал разглагольствовать Василий роясь в кухонном шкафчике, – разве ты не приехал с какой-то девкой?

– Да, Надежда, мы с одного поселка.

– А она приятной наружности, не так ли? Ты так-то приятный парень, думаю мы с тобой подружимся, – Вася положил перед Валерьяном кружку горячего чая, а себе ловким, давно заученным движением, открыл бутылку, – а чего тебе резко зачесалось столицу покорять, друг?

– Мне давно говорили о невероятном множестве возможностей, что открываются здесь, на моей родине разве что трактористом устроится.

– Ну а тебе захотелось в артисты, неплохо.

* * *

– Я никогда не был противником коммунизма, именно коммунизма, каким он должен быть. Коммунизм – это Царство Божие на земле, – у Васи давно опустела пятая бутылка, а за окном сверкали первые звезды и темная пелена охватывала комнату, оставляя только свет настольной лампы.

Смотря на человека по ту сторону стола, я невольно напевал “Васю”, группы “”Браво”, именно эта композиция всплывает в голове при виде стиля, социальных взаимосвязей и просто поведения молодого человека.

– Ну а кто сидит с красивой дамой, конечно он!

– Что?, – Василий стрельнул в меня удивленным взглядом.

– Да ничего, думаю, мне идти пора, спасибо за радушный прием!

– Да не за что! Завтра не опаздывай к первой паре!

* * *

Выполнения одного и того же действия на протяжении многих дней, недель, месяцев, смывает время в одну кучу и оно незаметным ходом ускользает из границ восприятия, тем самым, быстро истекая, вызывая только удивление – “Уже полгода прошло!? Быть не может!”. Все мои успехи в качестве студента не прошли даром, хоть я и переходил пороги задираний Тимура по поводу и без, старался старанно и прилежно выполнял главную задачу – получить знания!

Особых происшествий не было, за этот условный семестр я успел познакомится с большинством одногруппников, и вызвать симпатию у многих преподавателей, по словам Федора Владимировича Выговского, учителя истории, своим “Спартанским упорством”. Тревожила Надежда, на людях постоянно сверкает, а в меня бросает тревожные взгляды, когда осмеливаюсь подойти, отнекивается, что странно. За то радовала дружба с Васей, что не давал унывать моему вечно витающему в облаках мозгу, такой старший товарищ было очень полезен и в плане учебном, и моральном. В общем дела шли неплохо, пока я не столкнулся с одним серьезным потрясением.

* * *

– Рудченко! Выглядишь как жертва Освенцима, плохо спал прошлой ночью?, – примерно таким остроумием красовался Федор Владимирович, перед лекциями и между бесконечными телефонными спорами со своей женой, что по общему настроению беседы, не просто не давали спуску мужчине, а и контролировала суженого как мать сыночка. Интересным был и факт, что он никогда не выходил из аудитории, больше того, узник брака постоянно искал поддержки у зала, а этот зал только понимающе вздыхал, выражая немую ментальную заботу о учителе. Можно было ужаснутся к чему привела жизнь Выговского, таки Вася с Валей, сводились к мнению, что свой путь каждый выбирает сам, и на тропу матерого подкаблучника тоже вставали в здравом уме. Даже это не мешало преподавателю всегда смотреть горящим, и жутко дружелюбным взглядом, сквозь свои маленькие, прямоугольные очки. Иногда он резко взмахивал мудрою головою, отгоняя приставучие кудри, что закрывали зрение, – вот если честно, я бы вторую мировую по другому начал, во первых я не начинал бы её в 39-том.

Иногда я удивлялся почему Выговский не преподает философию, ведь его тирады являлись довольно крепкой позицией, что совмещали трактаты Фрейда, Платона и Ницше. Часто лекции превращались в дебаты, когда Вася пылающим взором сверлил учителя, доказывая ему почему в холодной войне победила не та сторона и почему коммунизм “рай на Земле”. Я не вмешивался в подобное, меня просто восхищала высота полета мыслей, что кружилась над столицей, восхищало, что я коснулся недоступного в моей селе, запретного плода знаний.

– Время вышло, вы свободны, – молвил Федор и спрятал наручные часы за рукавом рубашки, – отлично поработали сегодня!

– Валя!, – голос Васи отражался в громоздкой аудитории, что напоминала огромные ступени с длинными столами и лавочками, – подожди минутку!, – в попехах закинув свои вещи внутрь рюкзака, парень ловко спустился к столику, – пошли, прогуляемся.

Поднявшись, мы вышли в коридор, что был набит вечно тараторящими студентами, которые спешили по своим делам, создавая ощущение автомобильной дороги, где каждому не хватает места чтобы проехать.

Это не было похоже на Василия, тот самый Вася бы выложил всю информацию прямо на стол еще в аудитории, когда этот ищет потайной угол, а в идеале заманивает в свою комнату. Парня будто обливало контрастным душем, то он разворачивается с полной готовностью что-то сказать, как резким движением ускоряет шаг и ведет дальше. Я успеваю только ловить кончик его плаща, с каждой минутой интерес захватывал меня все больше, но бессилие перед неразговорчивым человеком заставляло молча терпеть.

Текут эмоции в промежность судьбы.

* * *

Я всегда старался быть человеком праведным, независимым от чуждых эмоций и переживаний, но всегда ничего не получалось, всегда идеология, что строил внутри, рушилась на практике. В этот момент я решил, что настоящая сила – в правде, в горькой разрухе твоего сознания, что именуется истинной.

Шел проливной дождь, за окном бесновались молнии, ветер вел деревья в бурный вальс по округе, капли барабанили по окнам, а я шел в полупустом и тускло освещенном коридоре общежития, злой как черт, всматриваясь в каждую дверь и прислушиваясь к каждому шороху. Как вдруг я услышал то чего боялся больше всего, услышал то, что ожидал услышать, но так не хотел. Громкие вздохи, стоны, полные удовольствия крики доносились с комнаты Надежды, при обычных обстоятельствах я просто подумал что дело её личное, или на крайний случай её соседок, но в этот миг, прекрасно зная, что та самая непорочная Надежда, торгует своим телом, аки гадюка извиваясь под разными ублюдками, понимая, что делает это не с добра, что девушка опустилась во все тяжкие, ради продолжения обучения, я попросту не мог сидеть камешком и терпеть.

– Давай, еще немножко, – светлая кожа Валерьяна побледнела еще больше, ведь этот голос, по старчески мудрый голосок – Федор Владимирович, который решил поддаться запретному плоду, напиться плотью несовершеннолетней.

– Как ты могла!, – я распахнул дверь, весь запыханный и красный начал выдавать давно заготовленный текст, – я верил в твое чувство собственной гордости, Надежда, но чтобы так!

Изумленная парочка в попехах прикрывая причинные места, пыталась объяснится, Надя орала что-то про безвыходность, про кризис и беспомощность, но мной овладел гнев, неистовый, яростный, звериная ненависть. Смотря на рожу того старикана, которому верил, которого так внимательно слушал, на кого подсознательно равнялся, не мог стерпеть, не мог развернутся и просто уйти, забыв о его поступке, она для меня больше чем знакомая, больше чем просто подруга, она мне – сестра.

Эмоции, аки художник красками, безумными взмахами кисти по белоснежному полотну, созидали картину настроения отдельного человека. Но как? Как у меня получилось совершить идеальное преступление? Будто управляем инстинктом я выхватил перчатки, чтобы не оставить своих отпечатков, поднял старую трубу с пола. А потом, как в тумане . . .

<=To=be=continued=<

Глава 2 “Мифология Оптимизма”

ШОУ ТАЛАНТОВ!

СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ!

НАШИ СТУДЕНТЫ ПОКАЖУТ НА ЧТО СПОСОБНЫ!

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Всеобщая суета вокруг актового зала напоминала огромный муравейник, множество особей шныряли по всем углам длинного коридора, каждый делал свое, был увлечен личным интересом, но все ждали момента, когда дверь откроется, и такое важное мероприятие начнется. Не на своем месте был и Вася, ведь его выступление казалось знаковым, этот момент когда Василий, известный как прилежный ученик и ответственный староста, наконец-то раскроет нутро исполнив композицию собственного сочинения, на такую большую публику. Он сидел в дальнем углу, истошно репетируя, давно сбитыми в мозоли пальцами, аккорды.

– Вась, может настроишь гитару?, – прервал звон в голове парня Валерьян, – она же бринит, немного, но заметно.

– А! Валя, это ты, я не заметил, – нервно ухмыльнулся артист, – нет, так и должно быть. У меня жанр такой. И кстати!, – он поставил гитару около своего стульчика и немного наклонился ближе, – я считаю, что тебе надо поговорить с Надей о том что произошло, ты поступаешь как конченный эгоист, ей богу!

– Не знаю, Вася. Я не вижу чтобы она была расположенная к разговору, тем более после того самого.

– Друг, алиби я тебе обеспечил, знаю, и тебя, и ситуацию, осознаю всю серьезность, но ты же лучше меня понимаешь, что обычный разговор всегда решает все проблемы. Ты же мужчина! Ты должен расположить её к разговору!, – говорил он активно раскидывая революционные жесты.

– Надеюсь ты прав…

То что произошло ранее, было чем-то странным, некий всплеск неконтролируемых эмоций, что воспылали во мне. Я никогда с таким не сталкивался, наверное потому что и никогда так сильно не привязывался к людям. Но боже мой! Почему я настолько уверен, что поступил правильно? Почему я настолько торжествую от того, что смог засадить старого педофила за решетку и уберечь свою шкуру и Надежды. Я монстр?

Откинув тревожные мысли решил расслабится на шоу талантов, посмотреть на такое интригующее выступление Васи, а потом уже решать.

* * *

– Василий Трубецкий!, – прозвучал голос со сцены.

– Ну все, с богом, – ухватившись за электронную гитару парень поднялся и уверенным шагом вышел на сцену, – у песни нету названия, каждый почувствует свое, – проговорил тот в микрофон и сел на примитивного вида табурет.

Легким перебором он объявил начало песни, затишье было недолгим, в силу вступил вокал, что пробирал до костей, в нем не было особой профессиональности или птичьей мелодичности, голос брал иным, он звучал из недр души, создавал монументальную стену смыслов, идеологий и сердечных криков. Текст не блистал поэтическими рифмами, но как и вокал пронизывал своим нутром, брал тем что оно не было и песней вовсе, а смесью чего-то за гранью сознания, он говорил на всех языках сразу, ударял каждого до дрожи в груди своею грозовой сутью. С каждой минутой композиция нарастала все большими оборотами, руки Васи бешено били по струнам заряжая зал энергией, на последних минутах голос чуть ли не срывался на крик, а дребезжание струн обрело свой смысл и шарм, казалось будто если гитара была бы хорошо настроена песня не имела смысла. Подняв голову и взглянув в глаза исполнителю, можно было ужаснутся их пустоте, безвыходности и обреченности, этот взгляд будто узнал и увидел то, что не следовало открывать ни одной живой душе. Когда тайфун закончился, хотелось тяжело выдохнуть, Вася весь в поту поднялся, его физиономия не выдала ничего, кроме скупой слезы, чей ручей катился по щеке, он элегантно поклонился и вышел из зала, захлопнув дверь, вернувшись в свою комнату он еще долго слышал жуткий гул аплодисментов.

* * *

– Валя, а что можешь-то изменить ты?, – Надежда застилала постель у себя в комнате, попутно разговаривая со злющим парнем посреди помещения, – неужели не замечаешь, что я поставила на кон все и проиграла? Что подставила тебя, Выговского, Васю, саму себя? Это настолько трагично, что аж смешно, выполнять грязную работу, ненавидеть отражение в зеркале. У нас нету невидимого врага, Валя. За время моего проживания в столице я поняла только одно – наш главный враг, безграничные амбиции.

– Разве у тебя не было проводника в этот бизнес?, – взбивая подушку отвечал Видоплясов.

– Хах, будто так тебе и выложила все. Я тебя знаю, ты опять сорвешься и ринешься ради меня туда куда не стоит.

– Но если этот "проводник" заслуживает этого?!

– Жизнь работает не так, система работает не так, но ты это вряд ли скоро поймёшь, с этого бизнеса уже не выходят целыми. "Они" не дадут.

– Надежда!, – приказным тоном гаркнул парень, – ты разве не понимаешь то куда залезла, "они" эксплуатируют несовершеннолетних! "Они" занимаются максимально преступными вещами, и я не могу оставить это просто так.

– Максимализм, и вправду, мальчики взрослеют намного медленнее.

* * *

В тусклой и пустой комнатушке с блестящим творческим беспорядком, не было никого кроме пары парней и открытой бутылки водки.

– Никаких ответов! Она держит меня за дурака понимаешь, Вася! На территории нашего университета происходят серьезные дела.

– Ну а кто мы такие в этом водовороте событий и безумных перемен? Наблюдатели или те кто могут что-то изменить? Круто повернуть ход дел? Мы те кто можем выпить! Будьмо!, – полоснув горло огненной водой, рассуждал Василий, – давай, Валя, пей, а то горе так просто не уйдет.

– Вух, – будто выдыхая несколько кило воздуха, Валерьян опрокинул чарку, – не такая столица была нарисована в моей голове, все же по началу она была лучше.

– Ты такой зануда, давай лучше расскажи – ты уверен, что Выговский не сдаст Надю?

– Я видел те глаза, я видел с каким ужасом он сверлил меня.

– Ого-го, мы что, снимаем Киевскую адаптацию “Брата”?

– Самое странное то, что я уверен в правильности своего поступка.

– Он правильный, Валя. Больше всех на этой земле, я ненавижу педофилов, после проклятущих фашистов, конечно. Я уверен, что ты поступил по-совести и поэтому обеспечил тебе алиби, как уважаемый староста я тебя по максимуму выгородил. Никогда не сомневайся в уже совершенном и всегда думай перед тем как сотворить следующую шалость.

* * *

– Валя! Неси горшок!

* * *

Я не спал всю ночь, в те минуты когда удавалось отхватить жалкий миг сладкого сна, меня мучили ужасные кошмары – дом, друзья, родители, дедушка, университет, “З-а-н-у-д-а”. Ворочался в кровати, закручивая в блин свою простынь и одеяло, меня охватывал холодный пот, я боялся себя, я боялся неизвестности, я не знал, что меня ждет, и это вводило в жуткую дрожь.

“Ну а кто мы такие в этом водовороте событий и безумных перемен? Наблюдатели или те кто могут что-то изменить? Круто повернуть ход дел?”

Кто я?

* * *

Эта бесконечно длинная и тягучая смола именуемая ночью, продолжалась, сверчки пели под окнами, сосед истошно храпел, а я думал только об одном: “Человек на той стороне баррикад также истошно ворочится в кровати думая о ужасности своих поступков, или же он не считает свои поступки ужасными?” Думает ли он о том что у этих девушек есть семья, друзья, родные? Знает ли о боли что причиняет своей жаждой грязных денег?

Вдруг меня осенило, Выговский совсем не виноват, он просто заложник своей жизни, своего тусклого существования, которому подвернулась возможность спустить дух. Получается плохой тут именно я? Я нарушил то что шло своим чередом?. . .

Всем кто ложится спать,. . . Спокойного сна. . .

* * *

– Оххх, – мычал Вася, – голова болит очень сильно! Она болит даже от того что я сейчас говорю, мне хуево, если одним словом.

– Я всегда тебе говорил, алкоголь – зло!, – умничал Валерьян.

– У нас еще и сессия! Дай боже силы. Кстати, Валя, сегодня мой отец приезжает навестить меня, там еды всякой вкусненькой принесет или бюст Владимира Ильича Ленина, я его заказывал уже как 2 недели назад!

– Уже третий по счету.

– А углов в моей комнате четыре!

* * *

Мои родители сейчас подготавливают почву для посадки, даже не стал их приглашать, но позвонил, сообщил что все отлично. Хорошо, что хотя бы Вася пригласил на чай, и с батькой познакомится наверное выйдет.

– В тех мешках под твоими глазами, я бы мог сложить все свои вещи и уехать жить на теплый юг!, – грубый, но очень завораживающий голос послышался со стороны комнаты Васи.

– Да нормально все, батьку, учеба идет изумительно, выпиваю иногда, но это единая отдушина после бесед с Валей.

– Надеюсь “Валя” это твоя девушка?

И угораздило же меня зайти именно в этот момент. . .

– Значит-ся, Валя это ты, – выдохнул отец, – знаешь, иногда крепкая мужская дружба будет получше всяких отношений с женщинами, вот почему я сейчас один! Но это не отменяет того, что род Трубецких должен получить наследника!, – моду на пальто, вероятно, Вася подхватил у своего отца. Галантный, широкоплечий мужчина, с вычурно грубыми чертами лица, что напоминали грозные кавказские горы, в купе с пышными усами создавали картину хмурого ноябрьского вечера, закрыв взгляд массивными темными очками на своем тучно-картофельном носу. Он сидел закинув ногу на ногу, расслаблено постукивая пальцами по столу, – садись Валерьян, в ногах правды нет, – наконец-то дружелюбно скривив уголки губ вверх, он подал близ стоящий стул, – я Мирон, работаю следователем, – мужчина подал руку.

– Очень приятно.

– Вот скажи, у тебя есть девушка?, – он достал сигарету и прикурил ее от советской зажигалки.

– Знаете, я пока что такого не планировал, подруг много, а вот дамы сердца нету, – немного покраснев протараторил Видоплясов.

– Ну хотя бы так, – Мирон выпустил густой клубок дыма, – слыхал я что у вас тут преступная организация действует, а парни?, – одним только видом он излучал напряжение, – вы же никак с этим делом не связаны? Ведь если верить моим догадкам университет только часть пазла серий краж разных ценных предметов, – слово прозвучало аки выстрел из пушки, тяжеленное ядро прошибло мозг Вали, он был готов тут же сорваться с места и побежать к Надежде, но грозный вид отца Васи не давал и пошевелиться.

– Не, бать, ничего не знаем, – бледный как смерть отвечал младший Трубецкий.

– Точно?, – мужчина вплотную приблизился к лику сына, рассматривая гладь его кожи, – ты же мой сынуля, никогда не стал бы подобной херней заниматься!, – вдруг рассмеялся Мирон и крепко обнял Васю, – удачи вам, парни, – он поднял свою шляпу со стола, элегантным движением закрыл ею голову и стуча каблуком туфлей об деревянный пол направился к выходу, – помните, лучшая закуска – сало!, – дверь захлопнулась.

* * *

– Они что-то знают, – молвил следователь войдя в маленький обшарпанный кабинет с советскими столами и пользовательскими компьютерами тех же времён.

– И вам, добрый день, Мирон Валентинович, – ответил пухлый оперативник попивая горячий кофе и читая длиннющий список пожелтевших документов.

– Мой сын и его дружок, определенно имеют какую-то зацепку, но говорить не хотят, – он подошел к доске на которой были прикреплены фотографии людей, разный мест и орудий преступлений, каждая из которых была связана между собой разноцветными резинками и в конечном итоге приводило к фото с неизвестной темной фигурой, – да ёбанный рот этих лабиринтов!

– Может нам устроить облаву на университет?

– Вот скажи мне, почему я тебя еще не уволил за такие “гениальные предложения”?, – коронер приблизился вплотную, – разве не ясно, что у меня нету ни единого ДОКАЗАТЕЛЬСТВА! Я никак не могу доказать причастность университета к картелю.

– А я говорю, что зацепка у тебя есть, – кокетливо ответил напарник, – Федор Владимирович Выговский.

* * *

– Он определенно в курсе, что у нас что-то происходит, – Валерьян обеспокоенно шагал по комнате всматриваясь в скрипучий пол.

– Мне стоит ввести счетчик гей-намеков?

– Очень скоро твой отец выйдет на Надежду и она попадет за решетку, либо ее убьют те люди из картеля, – вдруг он сел и начал нещадно грызть ногти.

– Ты же утверждал, что старикан не сдаст её.

– Да, но уже я не могу просто так исключить этот факт.

– Да ты параноик, друг. Но все же помнишь что я говорил?

– ”Искусство быть посторонним”.

– И-м-е-н-н-о. Очень полезная мудрость кстати.

– И что за “Кражи”? Неужели Надежда тоже связана с этим? Ведь она сама говорила “с этого бизнеса не выходят целыми”.

– Ну ее целостность зависит от предпочтений клиента, – Вася расхохотался, – извини. По сути нам не известно вышел ли он на Надю или нет. Скорее всего, у него главная улика это Выговский, кстати зацепкой его сделал ты, мой дорогой друг. Именно ты засадил Федора Владимировича за решетку и привлек внимание товарища Трубецкого.

– Выходит, я сделал только хуже?. . .

– Безоговорочно!

* * *

– Не знаю почему так сильно сопереживают одиноким матерям, ведь отцам-одиночкам намного хуже. Когда ты настолько сильно из кожи вон лезешь чтобы содержать свою кровинушку, но жизнь пинает тебя меж глаз своим цельнометаллическим каблуком. К мужчине всегда спрос выше. Мой папа постоянно старался действовать по совести, но жизнь сломила его. Вот почему ты ужасно наивен, Валерьян. Все жизнь не может быть расписана на страницах повести, она за окнами, в разврате, коррупции и массовом криминале. Возможно сейчас ты считаешь отца злодеем, но он просто хочет вырваться из своего затхлого постсоветского кабинета, прикрыть картель – единственный шанс уйти на пенсию. Я не предлагаю сдать Надю, я предлагаю понять мужика на грани запоя.

<=To=be=continued=<

Глава 3 “В Теплые Дни Сбора Винограда”

– Выходные! Валя, пошли гулять!, – ворвавшись в полупустую комнату общежития, Вася начал моторно расхаживать по помещению – уже 12 часов дня, соня!, – он распахнул занавески, выплеснув разъяренные солнечные лазеры обгладывать комнатную тьму, – да как у тебя получается поддерживать такой порядок, – изумлялся парень направляясь кухне, – так, сейчас устроим тебе завтрак в постель, вернее обычный черной кофе.

– Как жаль, что ты вчера не пил, – кряхтел Видоплясов, – сейчас не был бы таким активным. Не помню, чтобы мы договаривались пойти на прогулку.

– Знаю я, в жизни ничего больше не вернуть, у меня остается один лишь только пу-у-уть, – распевался юный бариста, – а! Нет, не договаривались, но я хочу тебе что-то показать.

* * *

Киев прекрасен неповторимым антикварным великолепием, древние храмы стремились своими шпилями к небу то тут, то там монументально возвышая православную идею. В этих маленьких домиках собралась россыпь художественных стилей, начиная Готическим и Барокко, заканчивая модернизмом 20 столетия. Все элементы создавали чудную картину незапамятных времен, доживших к сей минуте.