Лизавета, или Мери Поппинс для олигарха

Пролог

— Нет… Нет, нет, нет, нет, нет!

Шмяк!

Бодрый, отчаянный протест был прерван рулоном туалетной бумаги, метко треснувшим мне точно по лбу. Хорошо, что это — «Папья». Мягкая, как хлопок, с особой текстурой, четырехслойная, с тиснением с обеих сторон… «Папья» — потому, что я достойна большего! Да простят меня добрые люди за навязчивую рекламу, уже набившую оскомину, но, думаю, от крепкого рулона старых добрых «Набережных челнов», плотных и жестких как наждачная бумага, наверняка остался бы синяк.

— Бей её!! — команда главаря банды мелкий террористов прозвучала радостно и зычно. Мой слабый писк тут же потонул в воплях команды мстителей в сандалях, и со всех сторон моментально обрушился шквал метательных снарядов!

Едва не взвизгнув, торопливо прикрыла лицо ладонями, чувствуя, как по макушке весело стучат все те же рулончики «элитной» попной бумаги. Вопли мини-индейцев, тоже, к слову, элитных, мгновенно деморализовали противника в моем лице, слишком их уж было много. Тут же неподалеку послышался плеск воды и интенсивное хлюпанье, шелест разворачивающихся в полете рулонов одноразовых супермягких полотенец… Кто-то скомандовал «огонь», и в ход пошла тяжелая артиллерия — шарики из сухого бассейна!

— Уи-и… — полузадушенным писком поплакалась я самой себе, едва не оглохнув от творившегося вокруг безобразия.

Сорок минут… Сорок минут напрасной уборки моими трудолюбивыми ручками. И все пошло под то место, которое следует вытирать бумагой, висевшей сейчас лентами везде, где можно и где нельзя! Даже на светильниках и стенах.

И, как апогей шалопайства и праздника непослушания — кто-то из особо ретивых соловьев-розбойников, издав пронзительный свист, лихо махнув ногой, перевернул ведро с грязной водой!

Волна с хлопьями серой пены тут же хлынула по полу, сметая и замачивая на своем пути всё, что попалось, включая мои джинсы. Мои балетки, видавшие лучшие времена, мгновенно пошли ко дну, я дернулась, пылая праведным гневом, мелкие вредители замерли…

— Всё! — не выдержав, я резко скинула с головы всё, чем ее закидали, и попыталась подняться. — Сейчас я буду зверствовать!

— А-а-а-а!!! — с дикими воплями золотые во всех смыслах детки пяти лет от роду тут же бросились наутек. — Анна Николаевна, нас Лизка обижает!!

Обидишь их, ага… Кто их обидит, три дня не проживет!

Сердито пыхтя, я еще раз дернулась, поскользнулась на воде, и снова села в лужу, во всех смыслах этого слова. Вставать уже не стала, грустно глядя на уборную, численность населения в которой буквально за секунды сократилась до одного единственного человека — меня. А чего дергаться-то? Всё равно джинсы уже не спасти.

Мою репутацию, кстати, тоже.

— Лизонька, что случилось? — раздался бодрый перестук каблучков, и в просторное помещение, отделанное дорогим ярким кафелем, гордо вплыла женщина в небольших годах, красивая и изящная, как принцесса Диана. Сложив руки на груди, на которой ярко переливался крупный кулон с синим камнем, до боли похожим на сапфир, она покачала головой. — Ох. Опять?

— Угу, — грустно подтвердила, выставив локоть на колено, подперев подбородок кулаком. Мокрые джинсы неприятно липли к попе, но больше всего удручали не они, а предстоящий фронт работ. Серпантин из сухой и мокрой туалетной бумаги, бесформенные островки разодранных бумажных полотенец, разноцветные пластмассовые шарики, плавающие в грязной воде… Тяжелый вздох вырвался сам собой. — За что они меня так не любят, Анна Николаевна?

— Ну, что ты хотела, милочка? — аккуратно переступив через серую бумажную кашу на полу, женщина подошла к раковине, из которой уже не хлестала вода — сенсоры перестали работать. Одернув полы дорогого приталенного пиджачка, моя коллега поправила свою элегантную прическу, глядя в зеркало, щедро измазанное жидким мылом. — Дети всё прекрасно понимают. Они всегда будут отвергать тех, кто не из их песочницы. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Мне каждый день об этом напоминают, — пробурчала себе под нос, стаскивая с волос тонкие белые ленты с тем самым двойным тиснением.

— Вот и чудненько, — стерев из уголков губ скатавшуюся там матовую, неброскую помаду, резюмировала моя вроде как коллега, а по факту начальница. Закончив прихорашиваться, она напоследок стряхнула с клешенных классических брючек невидимые пылинки и, обернувшись, сморщила носик при виде беспорядка. — Убери здесь. И приведи себя в порядок, ради всего святого! Скоро детей начнут забирать, не хватало еще, чтобы такой позор увидели. Ты знаешь, родительский комитет особым терпением не отличается.

Я просто кивнула, немножко приуныв. Золотые яблочки от своих венценосных деревьев недалеко падают, и даже на метр не укатываются. Уж я-то об этом знаю не понаслышке!

Возведя глаза к потолку, небрежно фыркнув, Анна Николаевна гордо удалилась, цокая своими туфельками известного бренда, всем своим видом явно показав, что она обо мне думает. И о ситуации в целом.

— Господи, за что? — тихо вопросила я у пустоты, утыкаясь лбом в пучеглазую крышку зелененького унитаза в виде лягушки. И, вздохнув, потыкала пальцем в сгиб пупырчатой лапки. — Ну, хоть ты мне на этот вопрос ответишь, а?

Конечно, бездушное фаянсовое земноводное молчало, воды в рот набрав. Так что пришлось мне, вздохнув напоследок, поправив сползшую на затылок цветастую косынку, снова приниматься за работу, попутно размышляя о своей горькой судьбе-судьбинушке.

Впрочем, долго унывать я не умела, и вскоре уже весело мурлыкала себе под нос незатейливую современную попсовую песенку, отмывая зеркало от жидкого мыла приятного голубооко оттенка с перламутровым отливом.

Если говорить честно, в моей ситуации вообще было грех жаловаться на жизнь.

Да, я работала няней, или, как принято сейчас говорить, помощником воспитателя в детском саду. В не совсем обычном детском саду, а что ни на есть элитном, расположенном в коттедже на окраине города, в настоящем сосновом бору. Сюда сложно добраться… простым смертным сложно — у нас даже уборщицы имеют собственный транспорт, не говоря уже о дорогих внедорожниках, машинах бизнес-класса и, вроде бы, даже парочке лимузинов, прибывающих блестящей современной кавалькадой каждое утро к воротам. Часто опаздывая на непозволительное для установленного режима времени, но кого это может волновать кроме меня? Я, если честно, не особо разбираюсь в марках дорогих авто, никогда не отличу Гуччи от Версаче, и не увижу разницы между бриллиантами и стразами «Сваровски».

Я обычный человек. Даже странно как-то, правда?

Обычная девушка, студентка заочного отделения педагогического института, двадцати шести лет отроду… Живу в крошечной квартирке, зато своей, едва свожу концы с концами, но никогда не падаю духом, и очень люблю детей. Педагоги в нашей стране получают, увы, ничтожно мало, и это горькая правда. Чтобы сносно жить, а не существовать, нужно иметь высокую зарплату, а чтобы получать такую, необходимо найти приличную работу. А как это сделать с неоконченным высшим образованием и отсутствием всякого педагогического опыта? Просто бесконечный замкнутый круг, увы.

Но я всегда считала, что рано или поздно человеку улыбнется удача, главное только вовремя ее заметить. Вот и мне повезло: моим золотым билетиком в другую жизнь стала невзрачная папка с какими-то документами, найденная на заснеженной улице полгода назад. Не знаю уж, как и почему я обратила на нее внимание, но, после недолгих раздумий, я ее все-таки подобрала. И уже дома, просмотрев содержимое, поискав в интернете по фамилиям, указанным в бумагах, вышла на этот самый детский сад.

Его заведующая, к слову, весьма эпатажная и надменная дама, оказалась на редкость совестливой. И решила меня отблагодарить за возврат утерянного. Мы встретились тогда в кафе, я отдала документы, отказалась от вознаграждения, не видя в этом необходимости. Завязался разговор, слово за слово, ну и…

С тех пор я работаю здесь. Конечно, это тяжело и непросто, местные золотые детки разительно отличаются от тех сорванцов, к которым я привыкла за время подработки в муниципальных садах. Что уж говорить об их родителях! Да и сам персонал детского сада тоже, лояльным отношением ко мне не отличался. Да, согласно распоряжению заведующей, меня приняли в штат, но, увы, не приняли нашу разницу положений. Чуть что, виноватой оказывалась я, за каждый промах ругали меня, всю грязную работу тоже заставляли делать меня…

Но я не жаловалась, правда! И даже не думала унывать: ну где я еще найду в своем возрасте, и со своим скудным педагогическим стажем столь высокооплачиваемую работу?

Удручало, правда, отношение детей. Но я их не винила, даже когда происходили инциденты, похожие на сегодняшний. Ведь в избалованности, капризах, отсутствии воспитания и уважения к кому бы то ни было, виноваты не сами дети, а их «дорогие» во всех смыслах родители, которые слишком заняты ведением бизнеса, позволяющего им самим и их чадам иметь все, что можно.

И что нельзя.

Я… не совсем люблю эту высшую прослойку современного, избалованного, самовлюбленного и надменного общества. Мне многое было непонятно, да я, если честно, и не силилась их понять. Разная жизнь, разные миры, разные приоритеты, разные цели и понятия о разумном, добром, вечном — моя дорога с их никогда толком и не пересекалась. Исключая, конечно, рабочие моменты. Но куда же без этого? Издержки производства еще никого не обходили стороной, увы.

А в остальном было, как говорится, прекрасная маркиза… Всё хорошо, всё хорошо!

Разве что исключением является наша уборщица, отпросившаяся сегодня для кого-то ужас какого срочного дела. То ли ручной той-терьер заболел, то ли на маникюр пошла — я не вдавалась в подробности, если честно. Я не знаю, что там, и как, это же не мое дело. А вдруг, я все неправильно поняла из ее телефонного звонка? Тем боле, для заведующей причина звучала совсем иначе, потому Нина Васильевна и была официально отпущена на сегодня. А все ее обязанности, естественно, перевалили на кого?

Правильно, меня!

Впрочем, мне не сложно. Я люблю работать руками, люблю, когда вокруг царит порядок, все чистенько и аккуратно, каждая вещичка остается на своем законном месте. Да, и если честно, люблю работать, особенно в тишине, когда никто мне не мешает, не указывает, что делать, и не обзывает всякими обидными словами, разнообразие которых достаточно велико для детей пяти и шести лет. Вот вроде подготовительная группа… а познания в обсценной лексике больше, чем у моих знакомых с факультета лингвистики!

Куда катиться современная молодежь… ужас!

— Ужас, Лизавета, — глядя в чистенькое зеркало, тихо хихикнула я, подмигнув самой себе. — Критика молодости и есть первый признак надвигающейся старости!

На такой позитивной ноте я и закончила уборку, оставив красивейшую уборную, обставленную по последнему слову моды и техники. Унитазы-лягушата, такие же раковины и яркий дорогой кафель — это еще что! Вон, в соседней, младшей группе так вообще, горшки музыкальные. Говорят, детки на них могут сидеть часами, а некоторые даже засыпают прямо в процессе…

Продолжая мысленно ворчать и сетовать на разницу поколений, я переоделась в раздевалке для персонала, сменив балетки на видавшие виды, но чистые кеды, в которых пришла утром на работу. Правда, пришлось влезть и в уличные бриджи, но другой альтернативы не нашлось. У меня «парадные» брючки, которые раньше на работу надевала, до сих пор еще от красок не отстирались! А мой гардероб, увы, не богат на вещи.

Впрочем, я уже вроде говорила, что не жалуюсь? Главное, есть, чем попу прикрыть, а без «Дольчи» и тем более «Габбаны» я уж точно как-нибудь проживу, не говоря уже о «Шанель» и прочих громких именах.

Тряпки есть тряпки, ткань — всего лишь ткань, так какая разница, кто к их созданию приложил руку, верно?

Трудолюбивые китайцы, в этом плане, кстати, очень даже ничего!

— Анна Николаева, я всё, — доложила я воспитательнице, входя обратно в группу, в которой царил шум и гам. Дети уже успели сходить поужинать в столовой, и перед прогулкой занимались тем, что категорически была запрещено. А именно, прыгали на небольшом надувном батуте, установленном прямо в игровой зоне! — Можно выводить всех?

— А? Что? Да-да, конечно, — невнятно отозвалась воспитательница, сидящая за своим столом, бесстыдно продолжая то, что опять же, не положено — пудрила лицо и обновляла макияж. Причем с особой тщательностью! И до меня, как и до детей, ей ровным счетом не было никакого дела…

Я мельком взглянула на веселые разноцветные настенные часы… и вздохнула.

Всё понятно!

— Стасик, иди, собирайся, — мигом различив в яркой игровой комнате нужного мальчишку, который, в отличие от сверстников, спокойно сидел на полу, выстраивая из магнитного конструктора яркую машинку, негромко позвала я, улыбнувшись. — За тобой сейчас придут.

Ребенок вскинул голову, моментально прищурившись, от чего его хорошенькое личико мигом приобрело слишком серьезное выражение, полное недоверия. Оставив конструктор в покое, он поднялся, отряхивая и без того чистые коленки, спрашивая, как мне показалось, без особого интереса:

— Правда? А кто?

— А ты угадай? — не смотря на не слишком-то приемлемую, в моем понимании, ситуацию, я не смогла не подыграть ребенку. Да, я не одобряла некоторые вещи, не понимала их… Но выразить свое неудовольствие не смогла. Как я могу его расстроить, когда он смотрит так внимательно, словно ожидая от меня маленького чуда?

— Мама… — тут же замолчав, Стасик задумался. — Нет, они же уехали. Значит… Кирилл, да??

Я посмотрела на Анну Николаевну, продолжающую наводить марафет… и, не выдержав, рассмеялась:

— Да, ты прав. Ну, что, ты идешь одеваться или нет?

— Бегу! — тут же просияв, ребенок рванул в раздевалку с такой скоростью, что темные вихры на макушке буквально встали дыбом. Украдкой посмеиваясь, я побрела следом, мысленно поражаясь.

Непостижимы пути Господни… Нет, пожалуй, не так. Странна психика ребенка! Каким бы избалованным и странным он не был, он всегда тянется только к тому человеку, кто тянется к нему. И, чем младше ребенок, тем сильнее это проявляется. Вот, кто знает, почему маленький человечек будет улыбаться незнакомому, странному на вид человеку, в тоже время, когда от приветливого, заботливо на вид чужака будет прятаться за родителями? Вот и я не знаю. Чувствуют, наверное…

Я, как «старая», прожженная жизнью тетка, не смогу этого понять никогда. Я не очень-то доверяю посторонним людям, особенно если они неприлично богаты и ужас, как влиятельны. Увы, это рефлекс, выработанный за время работы в этом детском саду, да и за всю жизнь в общем.

В этом и основная проблема на сегодняшний день: я категорически против того, чтобы отдавать ребенка человеку, который для него никто. Но как поступить, если так приказало начальство, в обход всех правил и порядков, да и сам ребенок рад видеть этого мужчину, пожалуй, даже больше собственных родителей?

Вот и сейчас, стоило только открыться двери в просторную, светлую и красиво оформленную раздевалку, как от счастливого детского визга у меня заложило уши:

— Кир, ты пришел!

— Ну, конечно пришел, — рассмеявшись, вошедший мужчина легко поймал подбежавшего к нему мальчишку и без видимых усилий подкинул его в воздух. — Ты сомневался во мне?

— Да ни за что! — заливисто хихикал Стасик, довольно мотая ногами в воздухе.

Я украдкой возвела глаза к потолку, присев на корточки около детского шкафчика, принимаясь складывать вещи в яркий детский рюкзачок. И едва не вздрогнула, когда меня поприветствовал мужской голос, низкий, глубокий, настолько мягкий и приятный, что даже не верилось:

— Здравствуйте, Лиза.

— Здра…

— Здравствуйте, Кирилл Станиславович! — перебив меня, в раздевалку, подобно королеве, величественно вплыла Анна Николаева, оставляя за собой шлейф дорогих брендовых духов. — Как же приятно вас снова видеть!

— И вас, — наверняка улыбнувшись, ответил ей тот самый Кирилл Станиславович, настолько вежливо, что у меня закралось подозрение, что он, как в стародавние времена, чинно приложится к ее ручке. Этот мужчина ведь, и правда, был весьма галантным и обходительным, чего не скажешь о других родителях.

Не знаю, хорошо это или плохо… но лично меня немного сбивало с толку. Разве такие еще остались?

— Вы так вовремя, — тем временем продолжалась заливаться соловьем моя коллега. — Я как раз хотела с вами поговорить о Стасике!

— Неужели? Что-то случилось?

— Ой, нет, что вы! Стасик хороший мальчик, это так, пустяк. Неурядица, на которую не стоит обращать внимания. Но сообщить о ней я обязана.

— Лиз, — отвлекая меня от сборки вещей, неслышно подкравшийся мальчишка подергал меня за рукав кофты. — Нажалуется, да?

— Конечно, нет, — повернувшись к ребенку, я взяла его за ладошки и, аккуратно сжав, улыбнулась, стараясь его поддержать. Говорили мы негромко, находясь в отдалении, так что вряд ли бы нас услышали. — Анна Николаевна просто обязана об этом сказать, такова ее работа. Ты же знаешь, что ты виноват, верно? Драться нехорошо.

— Артем первый начал, — сморщил носик Стасик. — Он меня обозвал, знаешь как?

— Знаю, — снова улыбнувшись, я погладила мальчика по голове. — Но ведь вы уже во всем разобрались, верно? Он был не прав, что обозвал тебя, а ты был неправ, что его ударил. Вы извинились и помирились. Все же закончилось хорошо, да? Ну вот видишь. Чего грустить тогда? Давай ка лучше собираться. Ты же хочешь домой?

— Неа, — просияв лицом, Стасик хитро улыбнулся. — Мы с Киром идем в зоопарк! Он обещал!

— Тогда тем более, — подмигнула я повеселевшему ребенку. Он предложил свою помощь и послушно держал раскрытым свой рюкзачок, пока я убирала туда его рисунки.

Я знаю, что это не педагогично, но… Станислав Саркаев был моим любимчиком, каюсь, грешна.

Просто он такой милый, добрый, смышленый и отзывчивый, что даже как-то не верилось иногда — уж слишком он выделялся на фоне остальных детей. И по этой же причине у нас в группе часто происходили конфликтные ситуации среди наших воспитанников: Стасик всегда отстаивал собственные интересы, был скорее ведущим, чем ведомым. Он был лидером по натуре, но, к сожалению, всем детям из богатых семейств с самого рождения внушали, что именно они самые лучшие. С одной стороны это, конечно, хорошо. Но с другой…

Последствия были далеко не самыми приятными. Вот и сейчас, кажется, «золотые» ребятишки, воспользовавшись нашим отсутствием, снова принялись выяснять, кто же из них лучше, и чей папа богаче.

— Да что ж такое! — услышав тоже, что и я, Анна Николаевна, все это время краем глаза следившая за детьми через распахнутую дверь, всплеснула руками. — Кирилл Станиславович, извините, я буквально на минуту.

— Не страшно, я подожду, — понимающим смешком ответил мужчина.

Отправив Стасика переобуваться, я молча продолжила свою работу. В шкафчиках у детей хранилось немало вещей: запасная одежда, физкультурная форма, кеды для нее, чешки для танцев, носочки, принесенные из дома игрушки… Передо мной встала непростая задача, как упаковать все это в крохотный рюкзак? А это нужно было как-то сделать, чтобы за время вынужденных каникул родители успели все постирать и привести в прядок. Хотя, конечно же, вряд ли это будут делать занятые бизнесом мамы… скорее горничные или же домработницы.

Что, конечно же, уж совсем не мое дело.

— Тяжело, наверное, работать с таким количеством сорванцов одновременно? — от негромкого вопроса, раздавшегося совсем рядом, я едва не подпрыгнула, лишь чудом не выронив стопку вещей из рук. Кое-как справившись с разбушевавшимися эмоциями, аккуратно ответила, стараясь сделать так, чтобы мой голос не прозвучал слишком резко:

— Мы справляемся.

— Это я вижу, — продолжая мягко улыбаться, заметил мужчина, непринужденно прислоняясь плечом к крайнему шкафчику. Видимо, актриса из меня была так себе, потому что следующий вопрос прозвучал без всяких обиняков. — Лиза, я вам не нравлюсь?

Я с трудом сдержала рвущийся наружу вздох, поднимаясь:

— Послушайте, Кирилл…

— Станиславович, — услышав паузу, усмехнувшись, напомнил он свое отчество. Кажется, мужчина прекрасно понимал, что я специально его «забыла», но такая дерзость с моей стороны его только забавляла — я дышать перестала, когда увидела в его зелено-карих глазах насмешливые искорки!

Да и если честно, дыхание перехватило совершенно от другого.

Кирилл Станиславович был потрясающе красив. Длинноватые, едва закрывающие уши и касающееся основании шеи, густые русые волосы. Смеющиеся выразительные глаза с небольшим прищуром, довольно резковатые скулы, чуть впалые щеки. Прямой нос, высокий лоб, а на подбородке — легка щетина.

На вид бы я ему дала лет тридцать пять. Подтянутая фигура, широкие плечи, сильные мышцы — сразу видно, что мужчина следит за собой. Аккуратная одежда, состоящая из летних брюк, бело-полосатой рубашки и тонкого пуловера, кажется на вид простой, но подобрана со вкусом, и, наверное, стоит огромных денег.

Не удивительно, что перед его приездом прихорашиваться начинает не только Анна Николаевна, но и все остальные воспитательницы, вместе с нянечками и уборщицами!

— Кирилл Станиславович, — все-таки вздохнув, я отвернулась, продолжая складывать одежду Стасика. — Поймите меня правильно, пожалуйста. Я ничего не имею против вас лично. Но мое отношение к ситуации вам известно.

— Лиза, я понимаю, что иду против всех правил, — мужчина продолжал улыбаться, явно не задетый моим отношением. — И что вам нельзя отдавать детей тем, кого родители не указали в заявлении. Но родители Стаса вынуждены были срочно уехать, у них просто не осталось выбора.

— И кроме вас, у них больше не нашлось других родственников? — поинтересовалась я, хотя уже знала ответ.

— Я им даже не родственник, — развел руками Кирилл Станиславович, впрочем, ни капли не терзаясь угрызениями совести. — И вы об этом прекрасно знаете.

Знаю, да. Только не понимаю, зачем он мне все это рассказывает! Ну, не будет же человек его статуса оправдываться перед какой-то нянечкой, верно? Такие, как он, за время моей работы в детском саду уже ни раз, и даже не два указали мне на мое место.

— Знаю, — кивнула, стараясь застегнуть битком набитый рюкзак. — Поэтому и не понимаю, как вы уговорили заведующую отдавать вам Стасика, учитывая, что это незаконно. Хотя нет, как вы это сделали, я как раз четко понимаю. Я уже говорила, что дело не лично в вас, Кирилл Станиславович. Я просто не люблю, когда с помощью денег покупается все, что можно, и тем более все, что нельзя!

От моих слов, излишне эмоциональных в конце тирады, левая бровь мужчины медленно поползла вверх…

— Из-звините, — тут же стушевавшись, я машинально сделала шаг назад, сообразив что, а главное, кому я это сказала… Ой, мамочки, кто меня за язык тянул-то, а?! — Я не должна была этого говорить. Простите.

— Меня сложно обидеть, Лиза, — шагнув вперед, мужчина спокойно забрал из моих рук рюкзак Стасика и одним легким движением застегнул непослушную молнию. — Но вы меня удивили. Не думал, что в наше время еще остались девушки, способные искренне возмущаться несправедливости. И напрямую говорить об этом.

— У меня другое воспитание, — пытаясь не провалиться от стыда сквозь пол, с трудом выдавила, ругая себя последними словами. Чем я думала, высказывая ему все это? — Привили слишком сильное чувство справедливости. Извините еще раз. Это ваши дела, и я не имела никакого права в них вмешиваться.

— Ну, почему же? — удивленно вскинул брови Кирилл Станиславович. — Это ваша работа, интересоваться, комы вы отдаете детей. В конце концов, я ведь на самом деле могу оказаться каким-нибудь маньяком. Знакомым Стасика, но маньяком. А кроме вас, похоже, об этом никто не задумывается.

— Ну, ребенок к вам тянется, и это видно, — я попыталась сгладить неловкость, хотя лицо пылало от стыда. — Кроме того, вы привозите и забираете его уже две недели, и всё в порядке. Стасик не плачет, а наоборот, всегда рад вас видеть. Извините, но на поведение маньяка это не похоже.

— Но вы не знаете, чем я на самом деле с ним занимаюсь, верно?

— Так, стоп, — я тряхнула головой, пытаясь привести мысли в порядок. И с подозрением уставилась на хитро улыбающегося мужчину. — Кирилл Станиславович, вы сейчас пытаетесь меня убедить в том, что вы… плохой? Я правильно поняла?

Неожиданно мужчина… расхохотался!

— Что смешного? — я почти обиделась, чувствуя себя при этом маленькой девочкой, по возрасту едва ли старше Стасика, сражающегося сейчас с непослушными тонкими ремешками сандалий.

Что такого я опять сказала?

— Знаете, Лиза, — снова складывая руки на груди, усмехнулся Кирилл Станиславович, но как-то спокойно и совсем не обидно. — Я многое о себе слышал. Но плохим меня назвали впервые.

— Ну… — протянула я, не зная, что на это ответить. — Все бывает в первый раз. Рада, что подняла вам настроение. А сейчас мне нужно идти, извините.

— Лиза, — негромкий окрик заставил меня остановиться уже у входа в группу, в которой слышался укоризненный голос моей коллеги, мягко отчитывающей своих подопечных. — А до скольки вы сегодня работаете?

— А? — опешила я от такой постановки вопроса. И, обернувшись, снова ляпнула, не подумавши. — А вам-то это зачем?

— Кир? — переобувшийся, наконец, Стасик, просияв, взял мужчину за руку. — Ты с нами Лизку хочешь позвать, да?

— Стас, для тебя она Лизавета Михайловна, — мягко поправил его Кирилл Станиславович. Ребенок серьезно кивнул, соглашаясь с мнением, как я поняла, авторитетного взрослого. — Но ты почти угадал. Скажем так… я был бы не против пригласить Лизу с нами на прогулку.

Я от такой новости чуть не присела. Застыв, как вкопанная, переводила взгляд с ребенка на его близкого человека, и никак не могла понять, что это: шутка? Тонкая издевка? Или что-то другое?

— Вы же это не серьезно? — недоверчиво посмотрела я на мужчину, неловко вытирая от чего-то вспотевшие ладони о карманы бриджей.

— Ну, от чего же? — вопросительно вскинул брови Кирилл Станиславович. — На подобные темы я не имею привычки шутить.

— Это невозможно, — покачала я головой. И, не зная, как объяснить, покосилась в сторону группы. — Нам запрещены отношения с родителями.

— Ну, вы же сами знаете, любой запрет можно обойти, — очаровательно улыбнулся мужчина, ласково потрепав Стасика по волосам.

И вот тут-то меня снова, мягко говоря, переклинило. Хорошее настроение и вроде как расположение к этому человеку исчезли так же быстро и неожиданно, как и появились!

— Извините, Кирилл Станиславович, — прищурившись, ответила я, машинально распрямив плечи. — Но у меня нет таких денег. Я предпочитаю соблюдать установленные правила, а не выкупать их. А теперь простите, но мне нужно работать. Всего хорошего!

И ушла в группу, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

Уже многим позже, несколько часов спустя, когда я брела домой, слушая музыку в наушниках, снова и снова прокручивала в мозгу произошедшее.

Я честно, не понимала, какая муха меня укусила. И сегодня, и двумя неделями ранее.

Кирилла Станиславовича было сложно не заметить. Я помню, какое впечатление он произвел на всех, да и на меня тоже, когда впервые пришел забирать Стасика. Он был предельно вежлив, улыбался, и спокойно сообщил, что пришел за Саркаевым. Я хорошо знала родителей Стаса, как и их охранника и няню — именно они обычно привозили и забирали мальчишку. Больше в заявлении не был не указан никто, и не удивительно, что подобная просьба вызвала у меня сильное недоумение. Особенно когда выяснилось, что незнакомый мужчина чете Саркаевых не родственник, и даже не их работник! Друг семьи — ну как я буду объяснять это заведующей?

Естественно, я вежливо отказала. Мужчина мягко, не непреклонно настаивал. Он не грубил, не кричал, не грозился расправой, вовсе нет! Но держался с уверенностью человека, знающего о своей правоте. Мне казалось, он даже забавлялся ситуацией и моей храбростью. Завязался нешуточный спор, привлекший внимание Анны Николаевне, которая и приказала мне собрать Стасика, попутно рассыпаясь в комплиментах и извинениях перед абсолютно чужим мужчиной.

Он-то в итоге благополучно ушел, а я получила неофициальный устный выговор сначала от своей коллеги, затем и от выше стоящего руководства. Все мои возражения и возмущения канули в Лету — их просто никто не стал слушать, отмахнувшись, как от мухи. Да еще и улыбались так снисходительно, будто перед ними стояла какая-то малолетняя наивная дурочка, зачем-то решившая радеть за справедливость.

С тех самых пор, целых две недели, я с трудом сдерживалась при виде этого «родителя». А он, как на зло, был вежлив, тактичен, и никогда не позволял себе ничего лишнего. Это сбивало с толку.

Наверное, я всё воспринимала слишком близко к сердцу. Но таковы издержки моего воспитания. Меня всегда учили быть справедливой, не давать в обиду тех, кто меньше, соблюдать порядок везде, и если выполнять какую-то работу, то выполнять ее качественно.

Поступать по совести меня учил дедушка, которым я очень дорожила. Они с бабушкой были добрыми людьми, и не воспитали во мне злобы и равнодушия. И мне нравилось жить честно, правда, нравилось!

Но иногда, в реалиях современной, совсем не простой жизни, это совсем не помогало.

— Лизка пришла!! — раздавшийся радостный вопль заглушил музыку, оторвав меня от прослушивания любимой группы, исполняющей мировые рок-хиты на виолончелях. Впрочем, наушники выпали из ушей, когда меня со всех сторон окружили дворовые ребятишки, наперебой здороваясь и пытаясь обнять.

Все плохие мысли тут же выветрились из головы, стоило мне только увидеть знакомые, искренние улыбки. Я всегда любила детей, не чуралась их, и могла с легкостью принять участия в их играх. Погонять в футбол, поиграть в прятки, научить кататься на роликах или поработать судьей на игре в войнушку… почему бы и нет?

Когда, конечно, находилось на это время.

— Лизка, а давай с нами? — спросил Виталик, многозначительно подкидывая на руке прилично поюзанный футбольный мяч, из которого во все стороны торчали грязные нитки.

— Не сегодня, — с улыбкой отрицательно покачала я головой. — Устала после работы. Завтра, ладно?

Детвора ответила мне разочарованным гулом.

— Всё, народ, расходимся, — махнул рукой Васька, самый старший из местной банды. — Нас надули!

— Какие мы обидчивые, — я шутливо стукнула подростка по козырьку потрепанной кепки. — Лады, уговорили. Но только полчаса, не больше!

— Уррра!! — радостные детские вопли на мгновение оглушили.

Рассмеявшись, я стащила с плеч рюкзак и, кинув его на лавочку, потерла руки, предвкушая будущее развлечение. Да-да, я старая тетка, серьезная барышня, взрослый человек, ну или как там меня еще обзывают местные бабушки? И резвлюсь с детворой, будто мне самой двенадцать лет.

И что из этого? Моя жизнь, мое свободное время, так что, как я хочу, так его и провожу! Лучше уж так, чем бегать по клубам, не ночевать дома, а потом родить в пятнадцать от случайной связи. Ну или стать жутко известной, объявив об изнасиловании на всю страну…

Уже поздно вечером, дойдя-таки до соседнего дома, поднявшись в свою квартирку, не раздеваясь, я рухнула на диван, не переставляя глупо улыбаться. А заодно и поражаться, насколько разными бывают дети.

Те, из садика, родившиеся с золотой ложкой во рту, и наши, местные, живущие в частном секторе за моим домом — разница была огромной. И не совсем забавной, к тому же.

Вместе с обычным сравнением, над которым я раздумывала каждый день после работы, в голове моментально всплыл образ мужчины, самого странного из тех, с кем мне довелось общаться.

— Нет-нет-нет, — я ту же тряхнула волосами, отгоняя ненужные мысли. И, с удовольствием потянувшись, перевернулась на спину, закидывая руки за голову. — Никаких необычных родителей, их избалованных отпрысков и начальства, любящего нечестный заработок. Всё! Добби, наконец, свободен!

И, правда: с завтрашнего дня детски сад закрывается на небольшой ремонт, всем работникам дан небольшой отпуск, а значит… Сво-бо-да!

А главное, больше никакого загадочного Кирилла Станиславовича.

Верно?