Ловчий

Вторник, 19 сентября ДЕНЬ ПЕРВЫЙ

Приближался полдень, когда скорый замер у перрона Московского вокзала. Вот и Питер! Давненько я здесь не бывал!

Дождавшись, пока в проходе станет свободнее, я вскинул на плечо дорожную сумку, взял «дипломат» и вышел на платформу.

Неподалеку, у фонарного столба, маялся невзрачный тип в мятых брюках. В правой руке он держал желтый полиэтиленовый пакет. Я, как положено, достал платок, вытер лоб и двинулся вдоль поезда к вокзалу. Через несколько секунд тип прокаркал мне в спину:

— Извиняюсь, это не вы оставили в вагоне?

Я обернулся.

— А! Мои бумаги… Спасибо, дружище!

Он протянул мне пакет, оказавшийся довольно увесистым, и мгновенно растворился в толпе.

Мельком глянув на электронные часы над входом в вестибюль, я вдруг вспомнил, что вот-вот должна грянуть петропавловская пушка, и ощутил неодолимое желание узнать, а слышен ли ее выстрел здесь, среди вокзальной сутолоки. На меня иногда накатывает. Даже в драматических ситуациях. Вместо мыслей о главном в голову лезут всякие пустяки. И обычно я даю им поблажку.

Отойдя в сторону, я закурил, не сводя глаз с секундной стрелки.

Ну?

Бац! — донесся от Невского тугой хлопок, уверенно вклинившийся в несмолкаемый гомон. Ого! Слышно, да еще как, хотя, кажется, никто, кроме меня, не обратил внимания на это замечательное событие.

Я не спеша направился к площади Восстания, за которой в одном из корпусов гостиницы «Октябрьская» мне был забронирован отдельный номер. На семь суток. Впрочем, я рассчитывал управиться быстрее.

Человек, которого мне предстояло уничтожить на сей раз, не внушал серьезных опасений.

Как я сказал? «Уничтожить»? Хм! Это, конечно, оговорка. Я, слава Богу, не киллер какой-то и даже не знаю, где у пистолета предохранитель. Сама мысль о физическом насилии, терроре, лужах крови и изувеченных трупах внушает мне отвращение.

Я уничтожаю не людей, а их репутации, реноме, авторитеты. После проведения акции мои жертвы продолжают биологически существовать, но судьба их круто меняется. Только что рулившие по цветущей дороге жизни, они вдруг обнаруживают себя в грязном кювете. К удовольствию моего заказчика. С ними перестают здороваться, их ненавидят и презирают, им никогда уже не подняться из дерьма и даже не понять, как же они там очутились, ибо работаю я настолько ювелирно, что на меня не падает и тени подозрения. Нередко очередной бедолага видит во мне единственного друга, не покинувшего его в беде. Так, несомненно, будет и сейчас. Без проблем. В моем послужном списке всего одна осечка, да и та произошла не по моей вине, к тому же пять лет назад. Быльем поросло…

Моему работодателю (если угодно — шефу, боссу, хозяину, а еще вернее, капитану нашей команды, КЭПу со всех больших букв) незачем волноваться. А он человек солидный, известный и популярный в массах, не чета вчерашней шпане, прорвавшейся к пирогу. Птица бо-оль-шого полета. Это… Ладно, о КЭПе позднее.

Уже через полчаса, приняв душ, я стоял у окна своего номера, откуда открывался вид на площадь со стелой в центре, на бесконечную транспортную круговерть, пестрые потоки пешеходов…

Закурив, я плюхнулся в глубокое кресло и достал из желтого пакета обычную канцелярскую папку.

Это было досье на известного питерского журналиста, обозревателя популярной газеты «Невская радуга» Игоря Касаева. Догадывается ли он, неугомонный хроникер нашей действительности, сочинитель расхожих мифов, репортерская душа, что его звезда уже дрожит в тумане и вот-вот сорвется в пропасть?

Папка выглядела пухлой, но, раскрыв ее, я убедился, что полезной информации в ней — кот наплакал. Большинство материалов представляли собой газетные вырезки — статьи и очерки Касаева.

Сверху лежало несколько цветных фотографий моего «протеже».

Со снимков смотрел невысокий нервный живчик. Лицо моложавое, в густой шевелюре — ни намека на седину, не скажешь, что перед тобой тертый калач, разменявший два года назад свой полтинник. В карих глазах — вызов, внутренний огонь, некая одержимость… Эх, дружище Касаев! Дурья твоя башка! Ну какого рожна ты путаешься под ногами у сильных мира сего?! Будет тебе и седина, и пустота в глазах, и тягомотные мысли о бесцельно прожитой жизни. И очень скоро, поверь! Да ведь сам напросился.

Под снимками находилась подробная справка.

Пробежав ее глазами, я вздохнул: она не содержала ничего такого, чего бы я уже не знал о Касаеве от КЭПа. Стоило ли вообще устраивать эту забавную встречу на вокзале?

Итак…

«Касаев Игорь Анатольевич, 52 года, выпускник отделения журналистики ЛГУ… Даровит… Лауреат… Пользуется авторитетом… Пишет по утрам („жаворонок“!)… Высокого мнения о своих способностях, горяч и задирист, самолюбив и обидчив… Остро реагирует на малейшую критику… Склонен к употреблению алкоголя, много курит…»

Да-а, составителю справки не откажешь в чувстве юмора. Вот троглодит! Да кто же из журналистов не самолюбив, кто не обижается на критику, кто не пьет и не курит?!

«Женат… Жена — Лариса Борисовна, 49 лет, по образованию филолог, переводчик с английского, временно не работает…

Дочь Яна, 22 года, студентка Ветеринарной академии, не замужем…

Теща — Зинаида Германовна, пенсионерка…»

Ладно, это можно пока пропустить.

Привязан к семье, интимных связей на стороне не имеет… Хм!

Я перечитал справку внимательнее и выудил-таки из нее кое-что, наводящее на интересные размышления.

Подрабатывает в других изданиях, обычно под псевдонимами — «Игорев», «Анатольев», «Ларин», «Янов»… (Прозрачно-с!) «Левые» гонорары, как правило, пропивает, после чего испытывает острое чувство вины перед домашними. В периоды безденежья посещает самые дешевые распивочные, не брезгуя разливным портвейном, но, едва в кармане заводятся лишние десять тысяч, спешит пображничать в кафе Дома журналистов на Невском, 70.

Ага! Есть одна зацепка!

Мне вдруг подумалось, что составлял эту справку человек, близко знающий Касаева. Скорее всего, кто-то из сотрудников редакции, даже из числа приятелей, с кем он пропускает в прокуренной пивнушке по рюмочке, толкуя «за жизнь» и раскрывая душу. Любопытно, сколько ему заплатили, этому господину осведомителю? Не продешевил ли?

Затем я пробежал по диагонали несколько статей Касаева. Это были крупные, большей частью аналитические материалы на самые разнообразные темы — от размышлений по поводу очередного президентского указа до криминальных сюжетов. Профессионализм автора не подлежал сомнению. Виртуоз пера, этакий матерый газетный волчара. Писал он легко, играючи, не упуская возможности поерничать.

Не составляло большого труда заметить, что Касаев охотно использует фольклор, причем не набившие оскомину сентенции типа «Ученье — свет», а весьма оригинальные и малоизвестные присказки, которые всегда попадают в яблочко. Чувствовалось, что тут не просто прием, тут — удовольствие души.

Вот и вторая зацепка. И, к сожалению, последняя.

Захлопнув досье, я швырнул его на диван и задумался.

Что же такое знает Касаев о КЭПе? А ведь знает. Что-то потаенное, сокровенное, о чем КЭП не решился сказать даже мне, одному из самых доверенных своих лиц. Мой босс летает высоко и собирается воспарить еще выше, у него стальная хватка и крепкие нервы, но я же видел, видел в глубине его глаз сполохи тщательно скрываемой тревоги, когда он говорил о Касаеве, своем друге молодости. Касаев имел убийственный компромат на КЭПа, который мог помешать тому в предстоящей предвыборной гонке, некую диктофонную пленку. КЭП далеко не ангел, я знаю о многих его неблаговидных делишках, как и о том, что никакие комиссии, никакие разоблачения ему не страшны, ибо он загребает жар чужими руками. КЭП пережил два покушения, но и тогда я не замечал в нем той лютости, с которой перед этой поездкой он натравлял меня на Касаева. Но одно я понял ясно: Касаев не только владеет компроматом, он знает, когда и как его запустить, и, похоже, настроен решительно.

Невероятно, но наш неустрашимый орел остерегается задиристой пичуги…

Впрочем, не будем торопиться с выводами. Всему свое время. У меня есть несколько золотых правил. Не надо отступать от них, тем более что они всегда приносили успех. Итак, завтра я познакомлюсь с Касаевым и начну обволакивать его тончайшей, но прочной паутиной, рыть для него волчью яму, куда он вскоре и угодит. Предварительный план у меня уже сложился. Но это — на завтра. Сегодня же надо подготовить диспозицию.

Я придвинул телефон и набрал московский номер.

— Слушаю, — послышался хрипловатый голос Старика, правой руки КЭПа.

— Добрый день! Питер на проводе, это я.

— А-а, привет! Добрался нормально?

— В лучшем виде.

— Приступил?

— Осматриваюсь.

— Клиента видел?

— Рано. Встречу надо подготовить.

— Что требуется?

Старик, как всегда, лаконичен и деловит. Как всегда, на месте. Иногда мне кажется, что он не только не спит, но даже не отлучается в сортир. Старик — главный диспетчер нашей команды. Кряжистый, вальяжный в свои восемьдесят лет, с багровой физиономией, обрамленной жестким ежиком совершенно белых волос, стриженных под полубокс (этой прическе, по его словам, он не изменял с юности), в свежей сорочке с расстегнутым воротом, с зажатой в фарфоровых зубах беломориной (еще одна дань юности), Старик ассоциируется с живым вечным двигателем, созданным природой вопреки всем законам физики. Он держит в голове досье на всю нашу элиту: политическую, деловую и творческую. Не помню случая, чтобы Старик опростоволосился. КЭП доверяет ему как себе. Уверен, что он посвятил Старика в тайну касаевского компромата и даже испрашивал совета. Готов биться об заклад, что именно Старику я обязан этой поездкой. Ну да ладно, мое время еще впереди…

— Завтра около четырех клиент должен получить скромный гонорар, — сказал я. — Тысяч сто пятьдесят. Якобы с радио, за использование публикаций. Только без накладок. Все должно выглядеть натурально…

— А как же иначе, голубчик? — прохрипел Старик, и я понял, что он все организует в лучшем виде.

— Позвоню завтра после четырех. Всех благ!

— Бывай!

Закончив разговор, я снова открыл папку и всмотрелся в фотографию Касаева.

КЭП уже пытался решить дело полюбовно и подсылал к нему человечка с предложением о выкупе. В детали меня не посвящали, но сам факт моей командировки означает, что сделка не состоялась. А ведь этому газетеру, у которого не всегда наскребется в кармане на пачку приличных сигарет, сулили, наверняка, золотые горы. По крайней мере, дороже никто не дал бы. КЭП умеет быть щедрым, этого у него не отнимешь. Почему же Касаев отказался? Глаза-то у него смышленые… Еще одна загадка.

Однако же пора осмотреться.

Я сунул досье в «дипломат», оделся и вышел на улицу.

День был погожий, прозрачный. Вообще, сентябрь в Питере — по-моему, лучшая пора. Листва еще зелена, солнце ласково, ветер с Балтики легок и игрив… По крайней мере, всякий раз, когда я оказывался здесь в сентябре, погода благоприятствовала и делам, и отдыху, и любви.

Кстати, о любви. Надо бы вечерком заглянуть в какой-нибудь приличный бар и обзавестись симпатичной и покладистой подружкой на предстоящую неделю. Обязательно с квартирой. Впрочем, подойдет и комната в коммуналке. Кроме эмоциональной разрядки, мне крайне необходимо устроить временный тайник, о котором не подозревали бы ни КЭП, ни Старик. Я ведь тоже дальновидный…

Вглядываясь в лица и фигуры встречных женщин, я незаметно дошел до Литейного.

Где-то неподалеку должен находиться большой книжный магазин, если только его не переделали под какой-нибудь «Макдоналдс». Нет, еще не успели. И народу у книжных полок толпится немало. Не перевелись еще в Северной Пальмире любители словесности.

Выбрав с полдюжины сборников пословиц и поговорок, я наугад раскрыл один из них и прочитал: «Не ищи беды, беда сама тебя сыщет». Вот это верно!

Ну а теперь — в Дом журналистов, благо до него рукой подать.

Кафе, где, судя по досье, любил поханжить Касаев, выглядело по-домашнему уютным. Треть небольшого зала занимала стойка, вдоль стен стояли столы и легкие кресла, а справа от входа красовался затейливый камин.

Беглым взглядом я окинул присутствующих. Чем черт не шутит, а вдруг Касаев здесь? Но обошлось без сюрпризов.

Посетителей было немного, видимо, час пик еще не наступил.

За низеньким столиком у камина ворковала парочка, с левой стороны веселилась разношерстная компания, а в дальнем углу в одиночестве скучала броская брюнетка. Она вертела в руках бокал, не сводя с него нахмуренного взгляда. Пепельница перед ней была полна окурков. Рядом лежала пачка сигарет, кажется американских, и зажигалка.

Остановившись у стойки, я углубился в изучение меню, продолжая боковым зрением наблюдать за брюнеткой. Интересная женщина, что и говорить. Пожалуй, чуть за тридцать. Правильные черты лица. Красивые зеленые глаза, яркие губы. Элегантный костюм цвета морской волны… Но что-то подсказывало, что она знала лучшие времена.

Меня она, кажется, даже не заметила. Вот поднесла бокал к губам. Там-то и было на донышке, но она сделала полглотка и со вздохом отставила его. Потянулась к пачке, пошарила в ней длинными пальцами и извлекла последнюю сигарету. Нервным движением сунула ее обратно. Последний глоток, последняя сигарета… Очевидно, ей не хотелось уходить отсюда, но денег на продолжение не было. Возможно, она ждала, что появится кто-нибудь из знакомых, у кого можно перехватить до завтра или до понедельника. По всему чувствовалось, что она здесь не случайный посетитель, а завсегдатай.

Отчего бы не посодействовать даме, которая к тому же наверняка имеет отношение к журналистике, а значит, располагает полезной для меня информацией?

Я взял бутылку «Белого аиста», шоколадку поцветастее и пакетик фисташек. Запас сигарет был у меня в «дипломате».

Приблизившись к ее столику, я осведомился с подкупающей галантностью:

— Извините, я вам не помешаю?

Видимо, я оторвал ее от тягостных раздумий. Она исподлобья зыркнула на меня.

Ну и что же она могла увидеть? Импозантного сорокачетырехлетнего мужчину в расцвете сил, хорошо сохранившегося, с открытым взглядом серых глаз и высоким лбом интеллектуала. Выражение моего лица располагало к доверию, на таком лице невозможно представить ни гадливой ухмылки, ни пошлой гримасы. Несомненно, в мою пользу играли дорогой костюм с искоркой, модная сорочка и безупречный узел галстука. Бутылка хорошего коньяка и лакомства завершали картину.

— Садитесь. — Она пожала плечами и решительно закурила — последнюю.

Я расположился напротив, достал из «дипломата» и бросил перед собой пачку «Кэмел», затем принялся неторопливо откупоривать бутылку.

Она как завороженная, опять же исподлобья, наблюдала за моими действиями.

— Здесь очень мило, — улыбнулся я:

— Что-то я вас не припомню, — сощурилась она.

— Естественно. Я только сегодня прилетел из Забайкалья. Города не знаю абсолютно, знакомых — никого.

— Зачем же было прилетать?

— Неисповедимы пути бизнесмена, — вздохнул я.

— Так вы бизнесмен?

— Вы недалеки от истины.

— Ну и что же вы, господин бизнесмен, делаете в журналистском стане? — Она умела быть колючей.

— О, у меня весьма деликатная миссия, — повел я свою партию. — Фирма «Ингода», где я один из заместителей генерального директора, намерена внедриться на северо-западный рынок. Я должен организовать широкую рекламную кампанию нашей продукции. А для начала узнать, какие газеты Питера действительно пользуются популярностью в деловых кругах. Вот и решил зайти сюда, авось кто-нибудь даст добрый совет. Вы, например?

В ее миндалевидных глазах вспыхнули алчные огоньки.

— А как насчет комиссионных?

— Без проблем. У меня самые широкие полномочия.

Наконец-то я увидел, как она улыбается.

— Тогда вам здорово повезло, таинственный незнакомец. Питерскую прессу я знаю вдоль и поперек.

— О! — Я прикинулся потрясенным. — Я вообще-то человек везучий, но на такую фантастическую удачу не рассчитывал. Знаете что? Давайте немедленно познакомимся. Черных Дмитрий. — Я склонил голову, затем протянул ей визитку с золотым тиснением по синему полю, один вид которой снимал все сомнения. — Для вас — просто Дима.

— А я — просто Алевтина. Аля, если хотите.

— Замечательное имя! Великолепно подходит к цвету ваших глаз. Однако же есть повод для тоста. За знакомство, Аля! — Я наполнил бокалы, затем развернул шоколадку и надорвал пакетик с орешками. — Кстати, возьмите сигареты.

Она не колебалась:

— За знакомство! — и выпила до дна.

— Если меня не подводит интуиция, вы работаете в одной из крупных газет, — льстиво предположил я.

— А! — Она сделала гримаску. Видимо, тема была ей неприятна. — Сейчас я временно на мели. Но это неважно. Я знаю всех…

Я прикинул: стоит ли выводить разговор на «Невскую радугу», а затем и на Касаева? Возможно. Но без форсажа. Сначала девушку надо хорошенько угостить.

Я снова наполнил бокалы.

— Аля, мне доставляет огромное удовольствие поднять бокал за вашу красоту и женственность.

Она усмехнулась со скрытой грустью:

— Красота, женственность… Все в прошлом. Но — спасибо за комплимент. Я тронута.

— Вы несправедливы к себе, Аля. Никакой комплимент в ваш адрес не будет преувеличением.

Мы выпили — она опять до дна.

Пора пристегивать ее покрепче.

— Знаете, Аля, я недавно с самолета и зверски проголодался. Как вы посмотрите на более плотную закуску?

— Не откажусь от бутерброда с ветчиной. Или с рыбой…

— Что значит — «или»?

Через несколько минут на столе стояли две порции жареных цыплят и целая гора бутербродов.

На отсутствие аппетита моя новая знакомая пожаловаться не могла.

Вскоре мы прикончили бутылку, и я взял вторую. Вообще-то я мастер по части спаивания женщин, но Алечка оказалась исключительно крепким орешком. Она пила втрое больше, но меня не покидало ощущение, что она — ни в одном глазу. Правда, к середине второй бутылки мы перешли на «ты». Я вскользь забросил удочку относительно «Невской радуги», но Алевтина отмолчалась, а повторяться мне не хотелось. Успеется.

Между тем кафе постепенно заполнялось. Заходили старые зубры и начинающие репортеры, фигуристые красотки и оплывшие дамочки, задумчивые очкарики и бравые морячки. Одним Алевтина кивала, от других демонстративно отворачивалась, временами хлестко комментировала:

— Видишь того типа? Считает себя королем информации, а сам бездарь. А боровичок в углу? Похаживает в сауну сразу с двумя шлюшками. А те трое парней — обыкновенные мордовороты…

Я тоже внимательно наблюдал за входящими, но со своей колокольни. Будет некстати, если сейчас вдруг нарисуется Касаев. К счастью, он так и не появился. Видимо, переживал очередной финансовый кризис.

Пару раз Алевтина отлучалась, и, когда она шла по проходу, я мог убедиться, что Бог хорошо потрудился над ее фигуркой. Впрочем, многие провожали ее масляными взглядами. Наверняка на ее счету немало любовных историй и она посвящена в закулисную жизнь питерской журналистики. Да, эта женщина может оказаться полезной. Вот только не знаю, удастся ли ее споить. Удивительная выдержка! А ведь уже и вторая бутылка заканчивается. Правда, кое-какой прогресс наметился. Наша беседа становилась все более откровенной.

После очередного тоста она долго смотрела мне в глаза.

— Я тебе и вправду нравлюсь?

— А что говорит твое женское сердце?

— Что ты не отказался бы забраться в мою постель.

— Оно удивительно прозорливо.

— А ты чертовски хитер.

— Помилуй! Я не умею хитрить с женщинами, особенно с такими обворожительными.

Она сжала мою руку:

— Ну так поехали…

— Куда?

— Ко мне. Ты хочешь?

— Спрашиваешь!

— Но учти: прибраться я не успела.

— Неважно… Посиди минутку. Надо прихватить что-нибудь с собой.

Когда мы вышли на Невский, было около одиннадцати. Проспект выглядел пустынным, лишь редкие парочки да одинокие прохожие торопились к метро.

— Куда едем? — уточнил я.

— На Бухарестскую.

Остановилась первая же машина. В салоне Алевтина прижалась ко мне, и мы крепко поцеловались.

Поездка пролетела незаметно…

Наконец мы остановились у девятиэтажки, растянувшейся на целый квартал.

— Кстати, какие сюрпризы ожидают меня в твоей обители? — поинтересовался я, когда мы двинулись по тротуару. — Бабушка, дочка, свирепый пес?

— Никаких! — Она встряхнула копну своих темных волос. — Сынишка у предков в Колпино, бывший муж греет задницу на Кипре, ну, а если появится кто из любовников, спустишь его с лестницы сам.

— Договорились. Кстати, как зовут сынишку?

— Сашенька, Алик.

— Сколько ему?

— Шесть. На будущий год в школу.

— В следующий раз я привезу для него подарок. Он такой же красивый, как мама?

— Ну, ты мерзавец! — Она, смеясь, потянулась ко мне и чувствительно куснула за мочку уха. — Слушай, я тебя хочу!

Когда, поднявшись на третий этаж, мы оказались у ее дверей и она не сразу угодила ключом в замочную скважину, я понял, что напрасно переживал по поводу ее выдержки.

Ну вот наконец мы вошли в темную прихожую. Алевтина нашарила на стене выключатель. Вспыхнул свет.

Сбросив туфли, она босиком прошлепала на кухню, включив свет и там, а попутно — в комнате и совмещенном санузле. Затем рывком выдернула вилку телефона:

— Пусть катятся ко всем чертям…

Вплотную подойдя ко мне, она забросила мне руки на плечи и поцеловала долгим-долгим поцелуем.

— Покури пока. И поставь чайник. Сделай кофе. А я ополоснусь.

Она исчезла за узкой дверью. Оттуда послышался шум воды, на который накладывалось пение хозяйки дома.

Я огляделся.

Квартира была миниатюрной. Встав в коридоре у стены и вытянув руку, я без усилий дотягивался до противоположной стены. В комнате, как и предупреждала Алевтина, было неприбрано: постель смята (судя по положению единственной подушки, спала моя новая знакомая в одиночестве — по крайней мере накануне), дверца шкафа приоткрыта, со спинок стульев свешивались предметы дамского туалета, на столе — пепельница, полная окурков.

Я прошел на кухню. Здесь было опрятнее, если не считать второй пепельницы, переполненной даже не окурками, а наполовину выкуренными сигаретами и даже едва зажженными, но сломанными, смятыми нервной рукой.

Я заглянул в холодильник: одно яйцо, два сморщенных огурца, подвядший пучок зелени и блюдце с крохотным параллелепипедом масла. В подвесном шкафчике я обнаружил полупустую пачку чая, соль, немного гречки и два пакетика супа… В банке растворимого кофе порошка оставалось на самом донышке.

Черт побери, неужели она и впрямь бедствует?

Я разыскал чистые тарелки и разложил на них привезенные бутерброды. Так, где у нее стопки?

Едва я закончил приготовления, как появилась Алевтина, кутаясь в махровый халат.

Бывает, что, смыв косметику, женщина лишается половины своего шарма. Однако, к чести Алевтины, душ даже омолодил ее. Во всяком случае, выглядела она весьма притягательно.

Заметив полную рюмку, она, не садясь, выпила и улыбнулась мне:

— А знаешь, Дима, я все еще стою двести долларов.

— Гораздо больше!

— Ты не понял! — Она игриво топнула ногой в пластиковом шлепанце. — Я хотела сказать, что я еще ничего. Мужики на меня облизываются. Так-то, милый! — Она зазывно запрокинула голову. — Видел там, в кафе, остроносого типа с бородкой?

Честно говоря, я не запомнил, но кивнул.

— Ну, такой, с гнусной рожей? Пятый год меня обхаживает. Одно мое слово — на коленях приползет. Ноги целовать будет. — Она вдруг стукнула кулачком по столу так, что посуда подпрыгнула. — Не дождется, гад!

Алевтина покачнулась.

— Конечно, — согласился я. — Ты так прелестна, что сама можешь выбирать.

— А что мне остается?! — вдруг взорвалась она. — Из меня сделали шлюху, элементарную б…дь! Ты понимаешь?! Суки! — В ее глазах заплясали сумасшедшие огоньки. — Сманили в новую газету, наобещали золотые горы, а та возьми и лопни! Что же мне теперь — в многотиражку идти?! Падлы паскудные! А жрать-то надо! А одеваться?! А отдохнуть хотя бы пару недель от этого бардака? А Сашенька? Твари! Ну почему я такая невезучая?! За что?! — Она уронила голову на скрещенные руки и зарыдала, содрогаясь всем телом.

Вот они, запоздалые плоды моего коварного угощения.

Я погладил ее по влажным волосам, по гибкой спине.

— Успокойся, Аля. Все будет хорошо. Я тебе помогу…

Я уговаривал ее как маленькую, и постепенно она затихла.

— Аля, милая…

— Милая? — Она вдруг резко оттолкнула меня, затем вскочила из-за стола и сбросила халатик, швырнув его на подоконник. — Двести долларов за милую! — Провела ладонями от бедер до аккуратных грудей, приподнимая их и сводя вместе. — За удовольствие надо платить! — В ее зеленых зрачках читалась откровенная враждебность.

— Хорошо, — сдержанно отозвался я. — Ты их получишь. Но я ухожу.

Она опять покачнулась, затем пристально посмотрела на меня, будто узнав только сейчас.

— Налей мне еще.

— С тебя довольно.

— Нет, прошу!

— Нальешь сама. — Я потянулся за «дипломатом». — Сейчас ты получишь свой заработок и попрощаемся.

Вдруг в мгновение ока она сказалась рядом и устроилась у меня на коленях, обвив мою шею руками.

— Милый, ты не так понял, — дразняще прошептала в самое ухо. — За деньги я трахаюсь для Сашеньки. Но если мне кто понравится, как ты сегодня… Я ничего не прошу, кроме ласки. Сегодня я твоя. Без всяких условий. Вся-вся… — Извиваясь, она принялась тереться о мою грудь.

— Я ведь не святой.

— Милый, ну же… — Ее горячие, настойчивые руки выдернули мою рубашку из брюк.

Я понял, что остаюсь.

— Иди в комнату. Я сейчас…

Однако привычка принимать перед постелью душ на сей раз сослужила мне дурную службу.

Когда через три минуты я вошел в комнату, Аля крепко спала в позе грациозной кошечки.

Я укрыл ее простыней, поправил подушку и вернулся на кухню. Закуску убрал в холодильник, а на столе оставил несколько крупных купюр. Пусть купит себе какую-нибудь обнову.

Затем еще раз прошелся по квартире. Можно ли устроить здесь тайник, о котором не догадывалась бы и Алевтина? Наверное, можно. Но сначала предстоит выяснить, а что, собственно, надо прятать.

Один из замков был английский, и я попросту захлопнул входную дверь за собой. Надеюсь, нынешней ночью никто не вознамерится грабить эту квартиру.

На улице я оказался за полночь. Многие окна горели, отчего ряды домов походили на караван морских лайнеров, замерших до рассвета. Помаявшись на обочине с четверть часа, я поймал частника и благополучно добрался до гостиницы.

Пошли вторые сутки моего пребывания в городе на Неве.

Среда, 20 сентября ДЕНЬ ВТОРОЙ

Всю первую половину дня я готовился к встрече с Касаевым. Еще та морока.

В свежем номере «Невской радуги» публиковалась статья моего подопечного, озаглавленная «Все флаги в гости будут к нам?» (с вопросительным знаком). Она занимала подвал на второй полосе и посвящалась возможному выбору Санкт-Петербурга в качестве места проведения Олимпиады-2004.

Я проштудировал ее самым внимательным образом.

Касаев размышлял: выиграет город или потеряет, став хозяином всемирной спортивной тусовки? По его мнению, плюсов было больше. Как говорится, игра стоила свеч.

Затем я взялся за купленные вчера сборники пословиц и поговорок. Выбрал десятка три самых звонких и заучил их назубок, да еще пометил с полсотни — на будущее, если возникнет такая нужда.

Оставалось мысленно прокрутить возможные варианты.

По моим прикидкам, Касаев должен появиться в кафе около пяти (или я ничего не смыслю в людях).

Ну да, в четыре он получит свалившийся с неба гонорар, о чем его, вероятно, предупредили по телефону утром, а может, даже вчера вечером (наш Старик отличается оперативностью). Значит, сейчас Касаев сидит в своем кабинете и, томясь, дожидается заветного часа. Его даже грызут сомнения: а вдруг это чей-то розыгрыш? Но ровно в четыре перед ним возникнет некий клерк (возможно, тот самый, что передал мне досье), отрекомендуется представителем какого-нибудь радио, туманно объяснит причину своего визита и вручит сто пятьдесят «тонн», попросив расписаться в ведомости. Через две минуты после ухода «посыльного» в душе Касаева проклюнется маленький червячок, который через четверть часа превратится в огромного змея, изнывающего от жажды. Еще через четверть часа Касаев доложит своему редактору, что ему срочно нужно бежать на деловую встречу, о которой он договаривался целую неделю.

Значит, около пяти он приземлится за одним из столиков кафе Домжура. Если только составитель справки дал точную информацию. Но сомнений на этот счет у меня не возникало.

Занимало другое: что, если Касаев придет с приятелями? Маловероятно, но следовало иметь решение и на этот случай.

Еще одна проблема — Алевтина. Появившись в кафе, она может невольно расстроить мои планы. Тем более что я не знаю ее взаимоотношений с Касаевым. Мне будет спокойнее, если красотка проведет сегодняшний вечер дома. Однако не будем полагаться на авось. Ибо, как гласит народная мудрость, «держался авоська за небоську, да оба упали».

Я посмотрел на часы: два с минутами.

Полагаю, Она уже отоспалась. Надеюсь также, что не забыла включить телефон. Что она сейчас делает? Силится вспомнить, с кем поднабралась вчера? Или же гадает, была ли ночью любовная схватка и не грозит ли это последствиями?

Накручивая диск, я вдруг ярко представил, как она расхаживает по ковру нагишом, и ощутил острое желание немедленно, прямо сейчас оказаться рядом с ней. Понадобилось нешуточное усилие, чтобы совладать с непрошеными эмоциями.

Пошли длинные гудки. После шестого или седьмого она сняла трубку.

— Да-а…

— Здравствуй, Алечка! — заворковал я. — Это Дима. Как ты? Головка не бо-бо?

— О Господи, Дима! Ну куда же ты исчез?! — Голос звучал тепло и чуть смущенно. — Мне так неловко… Наверное, я наговорила лишнего? Но ты сам виноват — напоил бедную девушку.

— Ты так сладко спала, что я не осмелился тревожить твой сон. Ну а провести ночь рядом со спящей царевной — слишком тяжкое испытание. Я предпочел удалиться.

Она успокоилась. Я услышал ее мелодичный смех и поинтересовался:

— Какие планы?

— Ну какие могут быть планы?! Димка! По мне будто асфальтовый каток проехал. Сейчас заберусь в горячую ванну, а после опять завалюсь спать. Ты… приедешь?

— Обязательно, если не возражаешь. Но позже.

— Когда?

— Давай прикинем. В шесть у меня важная деловая встреча. Сколько она продлится, не знаю. Может, час. Может, три. Не исключено, что придется немного пображничать. Но как только закончим, тут же примчусь.

Ориентировочно — между девятью и десятью. Если возникнет заминка — постараюсь позвонить. Будешь ждать?

— Да… Обещаю быть ласковой.

— И неотразимой?

— Ну конечно!

— Я привезу что-нибудь вкусненькое.

— Дима, холодильник и без того полон.

— Ничего… На меня любовь нагоняет зверский аппетит. Я тебя целую.

— А я тебя.

Ну вот, теперь мои руки развязаны.

К рандеву с Касаевым я оделся попроще: ширпотребовские брюки, темная практичная сорочка, демократический пиджак в крупную клетку. Тот же стиль, что и у моей жертвы на фотографиях.

Поднимаясь по ступенькам, устланным ковровой дорожкой, я мысленно сосредоточивался, настраиваясь на нужную волну. Надо сыграть провинциала, но далеко не простоватого, знающего себе цену и в то же время видящего в творческой интеллигенции, во всяком случае в лучших ее представителях, элиту нации. А главное — предельная искренность. Во всем, что я буду сегодня говорить, не должно промелькнуть ни единой фальшивой нотки. Открытость, порядочность, честность… Мне ли, предпринимателю из глубинки, полу задушенному налогами и рэкетом, хитрить с такой проницательной личностью, как Касаев?

Я как в воду глядел, выбравшись сюда пораньше. В Домжуре проходила какая-то конференция, и часть ее участников переметнулась в кафе. За столиками теснились шумные компании, зато, на мое счастье, освободился небольшой столик, рассчитанный на две персоны. За ним я и приземлился, тут же забросив на второе кресло свой «дипломат». Сделав скромный заказ — сто граммов бренди и бутерброд с колбасой (нечего мне выпендриваться перед известнейшим журналистом), я достал из «дипломата» номер «Невской радуги» со статьей Касаева и положил ее сбоку от себя. Ну вот, орудия к бою готовы. Остается ждать сигнала.

Время шло, Касаев не появлялся.

Пять минут шестого, десять, пятнадцать… Его нет и нет. Неужто мой расчет не оправдался?

Между тем на второе кресло за моим столиком покушались уже несколько раз. Я отвечал с виноватой улыбкой, что жду товарища, и придерживал его рукой. Пришлось даже отказать пышнотелой голубоглазой шатенке, с которой при иных обстоятельствах я охотно свел бы знакомство. Она сделала недовольную гримаску и отошла к стойке, повернувшись ко мне спиной. Весьма, кстати, недурственной…

Я смаковал свое бренди по глоточку, постепенно свыкаясь с мыслью, что сегодняшний день потерян.

И тут вошел Касаев.

Я сразу же узнал его. Есть люди, удивительно похожие на свои фотоснимки. Касаев принадлежал к их числу. Первое впечатление оказалось правильным. Именно нервный живчик с порывистыми движениями, с цепким настороженным взглядом смышленых глаз, с коротким победным носом и раздувающимися ноздрями, про которые в старинных романах писали: «тонко вырезанные», с небольшими ушами, как бы прижатыми к черепу, что невольно ассоциировалось с ловким существом, приготовившимся к прыжку. Да, этого воробушка на мякине не проведешь… (Ну вот, уже и я стал мыслить образами из пословиц.) Люди этой породы могут какое-то время позволить водить себя за нос, но не дай Бог, если они раскусят ваши намерения! Впрочем, о чем это я? Ведь мои помыслы чисты…

На Касаеве был серый в крапинку пиджак, бордовая рубашка и галстук в косую полоску.

Быстрой, молодцеватой походкой он прошагал к тому месту стойки, где располагались ценники, с минуту изучал их, затем что-то сказал молодой симпатичной барменше — должно быть, приятное, потому что она заулыбалась.

Я развернул газету перед собой и погрузился в чтение статьи «Все флаги в гости будут к нам?», ни на секунду не упуская из виду Касаева.

Все места за столиками были заняты, но в проходе уже не толпились, народ малость рассосался.

Вот Касаев отошел от стойки, держа в левой руке рюмку водки, накрытую бутербродом, а в правой — видавший виды потертый «дипломат».

Я поднял голову, и на миг наши взгляды встретились.

Касаев еще раз осмотрел зал, затем решительно шагнул ко мне.

— Извините, у вас не занято?

Я смущенно развел руками:

— Не знаю, что и сказать… Одна женщина попросила придержать для нее место и куда-то пропала. Знаете что? А вы садитесь. Я все равно минут через пять уйду.

— Что ж, не откажусь…

Я забрал свой «дипломат» и снова уткнулся в газету.

«Все флаги в гости будут к нам?»

Тем временем Касаев расположился напротив, достал из кармана пиджака сигареты («Стюардесса») и спички, после чего церемонно выпил половину рюмки (сто пятьдесят граммов) и вонзил крепкие зубы в бутерброд с селедкой.

Продолжая чтение, я громко хмыкнул и покрутил головой.

Касаев машинально поднял на меня глаза и…

Я мгновенно ощутил его напряжение. Даже столик слегка вздрогнул.

Теперь я стал объектом самого пристального внимания. Он даже не скрывал, что изучает меня.

Ну а я и виду не подавал, что слежу за его реакцией.

Дочитав статью до конца, я отложил газету в сторону и потянулся за своей рюмкой, где оставалось на самом донышке.

— Простите, — послышался хорошо поставленный баритон Касаева (дикторская категория!) — Я вижу, у вас «Невская радуга»?

— Именно, — невозмутимо кивнул я.

— Еще раз простите, но мне показалось, что у вас есть претензии к статье, которую вы сейчас читали. — На его губах блуждала тонкая улыбка.

— Что вы! — простодушно воскликнул я. — Статья отличная! Я, допустим, раньше не понимал, зачем городу тратиться на это спортивное мероприятие, да еще в такое трудное время, а оказывается, все наоборот — город получает прибыль.

— Вы правильно поняли. — Теперь улыбка стала любезной.

— Похоже, этот, как его… — я глянул на подпись в статье, — Касаев — башковитый парень!

— Не исключено… — Улыбка стала еще любезнее, почти сердечной. — Вообще-то, постоянным читателям «Невской радуги» эта фамилия хорошо знакома.

— Охотно верю. Пишет он классно.

— А вам, значит, «Невская радуга» редко попадает в руки?

— Совсем не попадает.

— Хм! Странно…

— Да ведь я приезжий! Всего второй день в Питере.

— Ах, вот оно что! — Он сразу же расслабился.

— И пословицы у него к месту, — увлеченно продолжал я. — Да еще какие!

— Вы что же, интересуетесь фольклором?

— Интересуюсь. Очень даже. У меня дома штук двадцать книжек с пословицами. Да тетрадок целая гора! Где только попадется меткая фразочка, тут же ее выписываю. Вот у этого Касаева нашел кое-что. Где же это… Ага, вот! «Стреляй снова и снова, и ты попадешь в цель!» Блеск! В яблочко!

— Это монгольская пословица. — Касаев сиял.

— А вы откуда знаете? — Я наивно округлил глаза.

Последовала весьма многозначительная пауза.

— Дело в том, что Игорь Касаев, о статье которого вы так тепло отозвались, — ваш покорный слуга. — Он скромно склонил голову на грудь, но глаза полыхнули триумфальным заревом.

Я сделал вид, что ничего не понял. Или понял не совсем.

— То есть…

— Касаев, Игорь Анатольевич. — Он протянул мне через стол крепкую теплую ладонь, которую я растерянно пожал.

Вид у меня, надо полагать, был ошарашенный.

— Может, вы тоже представитесь? — Улыбка стала мягче, добрее. Он все еще не выпускал моей руки.

— Да, конечно… Черных, Дмитрий Сергеевич. — Я протянул ему свою роскошную визитку. Но что-то мешало поверить в столь невероятное совпадение. — Нет, вы не шутите?

— Разве тут есть повод для шутки? — Он дружелюбно и вместе с тем снисходительно похлопал меня по плечу и кивнул в глубину зала: — Да спросите любого, меня тут каждый знает…

Пока я пребывал в трансе, он изучал мою визитку:

— Черных… Дмитрий Сергеевич… Заместитель генерального директора фирмы «Ингода»… Хм! Так вы из Забайкалья? Теперь понятно. Питерские газеты, очевидно, для вас — редкие ласточки?

Я медленно приходил в себя.

— Это просто фантастика!

— Ну, такая уж и фантастика… Хотя, надо признать, случай весьма любопытный…

— Не то слово! — Имело смысл немного порезвиться на отвоеванном плацдарме. Я подался к нему, наклонившись над столом: — Вам-то наверняка не привыкать к таким вещам. А поставьте себя на мое место! Утром спускаюсь в киоск, набираю гору газет, обкладываюсь ими и читаю целый день и вдруг тем же вечером вживую вижу человека, написавшего самую интересную статью из прочитанного!

Он даже покраснел от удовольствия:

— Ну, спасибо на добром слове… Дмитрий Сергеевич — я правильно запомнил?

— Абсолютно!

— Знаете что, Дмитрий Сергеевич? А почему бы нам не выпить за знакомство по маленькой? — Он кивнул на мою пустую рюмку и сделал попытку приподняться.

Я стремглав опередил его:

— Сочту за честь, Игорь Анатольевич, но позвольте в данном случае взять инициативу на себя. Не отнимайте у меня приятной возможности!

Он опустился в кресло.

— Ну, хорошо… Но следующий ход — за мной.

Я решил использовать тактику маленьких шажков. Ни в коем случае нельзя было спаивать Касаева. Мне он требовался тепленьким, но с ясной головой.

Я заказал по сто граммов коньяка и по бутерброду и вернулся к столу.

— Вообще-то, Игорь Анатольевич, я пью мало, да и пьянею быстро, — признался я, усаживаясь на место, — но ради такого случая…

— Прекрасно вас понимаю, Дмитрий Сергеевич. Я и сам почти не пью, разве иногда… — Он и глазом не моргнул. — Ну, за знакомство!

Мы выпили по глотку. Касаев в три приема расправился с бутербродом, затем откинулся на спинку кресла и блаженно закурил.

— Кстати, Дмитрий Сергеевич, а какие пословицы вы, как знаток фольклора, могли бы рекомендовать мне для этой статьи? — неожиданно спросил он.

— Какие? Ну, вот, например, китайскую: «Путь в тысячу ли начинается с первого шага». Или индейцев племени майя: «Тропа выкладывается камень за камнем». А вот еще из наших мест, бурятская: «Медленная утка прилетает первой».

Слушая меня, он чему-то улыбался и едва заметно кивал.

— Хм! У вас прекрасная память, поздравляю! А вот я, представьте, в обиходе почти не пользуюсь этим богатством. Берегу для материй… — Тут в его голове щелкнул какой-то рычажок, и он круто переменил тему: — Вы, Дмитрий Сергеевич, как я понял, один из руководителей сибирской фирмы. Зачем же вам понадобилось читать, как вы сами выразились, гору питерской прессы? Или я что-то не так понял?

— Вы поняли абсолютно правильно. Сейчас я все объясню…

Касаев приготовился слушать, но едва я раскрыл рот, как он отрывисто спросил:

— Откуда, говорите, вы приехали?

— Из Забайкалья… Главный офис нашей фирмы находится в Чите, но производства разбросаны по районам.

— И что, действительно крупная фирма?

— Весьма. — Я подумал и повторил еще раз: — Весьма.

— Ну и что же вы производите?

— Оборудование для мелких хозяйств.

— Например? — Он спрашивал отрывисто, будто брал интервью.

— Например, компактные сепараторы. Хочешь — сметану гони, а хочешь — самогон. Универсальный аппарат! А в наших таежных условиях и вовсе незаменимый. Тем более что может работать от движка.

— Н-да, любопытно… — Он снова поднял бокал: — Ну что ж, Дмитрий Сергеевич! Приятно слышать, что хоть где-то на просторах нашего необъятного отечества развивается производство. А то иногда после всех этих брифингов и презентаций поневоле закрадывается мыслишка, что живут у нас только банки да перекупщики… Давайте же выпьем за то, чтобы дожить до времен, когда лицо российской экономики будет определять не экспорт сырья, а выпуск хороших и нужных товаров! Из этого же сырья, между прочим… Которое мы беззастенчиво воруем у своих потомков.

Я с энтузиазмом поддержал его тост.

— Как, вы сказали, называется ваша фирма?

— «Ингода».

— Красивое название. Видимо, исконно сибирское? Оно имеет какой-то смысл?

— Глубочайший! Ингода для Читы то же самое, что Нева для Петербурга, — пояснил я. — Красавица Ингода… Восточнее Читы она сливается с Ононом, образуя Шилку, а та, в свою очередь, соединяется с Аргунью, рождая Амур. Амур-батюшка…

(В молодости я два года служил в тех местах на ракетной точке, потому наводящие вопросы собеседника меня ничуть не смущали. Без малейшей заминки я мог выложить массу разнообразнейших сведений о далеком крае. Все это учитывалось, когда Старик готовил для меня липовые документы, которые, впрочем, внешне ничем не отличались от подлинных.)

— Ингода… Онон… Аргунь… — повторил Касаев, как бы пробуя названия на вкус. — Какая богатая фонетика! Так и чувствуется простор, ширь, тайга… А я вот, представьте, никогда не бывал восточнее Золотого Кольца. — Он вздохнул.

— Наш край суров, но в нем есть свои прелести, — патриотично заявил я. — Вам понравилось бы. У нас еще сохранились уголки нетронутой природы. Лоси, кабаны, рыси… А какая рыбалка! А если бы вы видели, как цветет багульник! Сказка! Это непередаваемо!

— Понимаю… — Он встряхнулся, выходя из легкого транса. — Прошу прощения, Дмитрий Сергеевич, я вас перебил. Вы, кажется, хотели рассказать, что заставило вас, удачливого предпринимателя, читать нашу питерскую писанину, вместо того чтобы знакомиться с городом и завязывать деловые контакты.

— В том-то и штука! — горячо воскликнул я. — Наша продукция хорошо идет в Сибири, мы вышли на Среднюю Азию и даже на Китай. Но нужны новые рынки сбыта. Основная перспектива — Восточная Европа. Покупатели будут, ведь наши аппараты не уступают по качеству западным аналогам, зато намного дешевле. Но через Москву не пробиться, с Украиной — таможенные хлопоты, про прибалтов я уже не говорю. Остаются Питер и Калининград. В анклав поехал мой коллега, а я — сюда. Так сказать, в разведку.

— Боюсь, это не так просто. — Касаев в сомнении покачал головой.

— Мы понимаем. И действуем не наобум. Есть четкая программа. Пункт первый: широкая рекламная кампания нашей продукции в ведущих газетах региона. Я и приехал для ее организации. То есть под ведущими газетами я имею в виду те, которые читают бизнесмены. Скажу по секрету, на эти цели фирма готова отстегнуть сто лимонов.

— Сто миллионов? — изумился он.

— Ну да, — простодушно ответил я, словно речь шла о мелочишке на карманные расходы.

— На рекламу? — еще раз уточнил он.

— Притом оперативную.

По тому, как дернулось его правое веко, я понял, что не промахнулся.

«Стреляй снова и снова, и ты попадешь в цель!»

Не составляло труда угадать ход его мыслей.

Сто лимонов. В любой газете рекламному агенту либо посреднику, обеспечившему поступление рекламы, полагается от десяти до двадцати пяти процентов внесенной суммы. Минус налоги. Получается самое малое — десять лимонов чистого гонорара. За несколько дней и без всяких хлопот. Неплохой заработок? Неподотчетный жене. Незапланированный. Случайный. Как крупный выигрыш в уличной лотерее. Тем более приятный, что его не ожидаешь.

Это тебе не сто пятьдесят тысяч «с радио». Это денежная лавина, это исполнение желаний, это большая передышка.

Журналистские доходы не баснословны, и многие репортеры попутно «сшибают» рекламу.

Из справки следовало, что иногда — раз в три месяца — и Касаев приносил в клюве в родную редакцию триста-четыреста тысяч, из которых после вычета налогов получал свои законные десять процентов. Один раз ему повезло, и он сорвал с какого-то рекламодателя целый миллион, поимев на этом после всех перерасчетов семьдесят тысяч. Которые, скорее всего, перекочевали в несколько приемов в кассу кафе.

Более грандиозных успехов на рекламном попроще Касаев не добивался.

И вот случайная встреча за столиком кафе сулит невероятный шанс.

Такая удача выпадает, может быть, раз в жизни.

Что-то булькнуло у него в горле, он порозовел, как девица, которой делают нескромное, но соблазнительное предложение.

Поклевка была крупной, но я понимал, что в силу своей натуры он, конечно же, не станет извиваться передо мной мелким бесом. Его надобно обхаживать.

— Вы просите совет? — ответил он, демонстрируя завидное самообладание. — Пожалуйста! Обратитесь в какое-нибудь крупное рекламное агентство. Они все устроят. С минимальными хлопотами для вас.

— Э, нет! — Я энергично взмахнул рукой. — Мы, сибиряки, привыкли действовать напрямую. Без лишних шестеренок.

— Чего же вы хотите? — Его глаза превратились в щелочки.

Я набрал побольше воздуха и решительно выдохнул:

— Игорь Анатольевич! Можно говорить с вами откровенно, по-мужски?

— По-мужски? — переспросил он, изламывая брови. — Разве я похож на дамочку?

— Хорошо! Так вот: мужской разговор. Игорь Анатольевич! Будьте посредником между питерской прессой и «Ингодой». Помогите раскидать эти сто миллионов между действительно популярными изданиями. И посодействуйте их оперативной публикации. На любых приемлемых для вас условиях.

Он нервно закурил и надолго задумался. Наконец крякнул:

— Хм! Предложение, что и говорить, интересное. Разумеется, у меня есть связи… Но хотелось бы быть уверенным, что ваша фирма, простите, не мыльный пузырь…

— Какой пузырь, если мы готовы заплатить наличными! Частично. Впрочем… — Я открыл свой «дипломат» и, пошуршав бумагами, протянул ему кипу документов. — Недавно у нас была аудиторская проверка. Здесь все данные: оборот, прибыль, поставки, штат… И расходы на рекламу тоже. Сто миллионов для нас — капля в море.

Справки были сработаны на совесть. И исполнены умело. Особенно впечатлял красочный логотип фирмы и множество печатей. Неужели Касаев не слышал, что при современной множительной технике нетрудно изготовить даже доллар, совсем как настоящий?

Он принялся перелистывать нашу «липу».

— Можете взять с собой на день-два, — предложил я.

— Идет! — Он сгреб справки в свой «дипломат», затем решительно поднялся: — Я сейчас…

Отошел он не далее стойки и вскоре вернулся, держа в каждой руке полусогнутыми пальцами по рюмке, а ладонями сжимая блюдце с двумя бутербродами.

— От нашего стола — вашему столу…

— Мне много, — вяло запротестовал я.

— Это же бренди, безвредный напиток. — Он расположился в своем кресле и со значением произнес: — По поводу вашего предложения, Дмитрий Сергеевич… Пока я вам ничего не отвечу. Должен подумать. Утро вечера мудренее, а я, видите ли, «жаворонок»… Но я хочу сказать о другом. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Мне почему-то кажется, что мы с вами подружимся. Независимо от того, приму я ваше предложение или нет. В чисто человеческом плане.

— Был бы счастлив иметь другом такого человека, как вы.

— Есть встречное предложение! — весело вскинулся он, протягивая свой бокал. — Почему бы нам не перейти на «ты»?

— Согласен.

— Мои друзья и коллеги называют меня Гариком. И мне это нравится. Я чувствую себя моложе.

— А я просто Дима.

— Ну что же, Дима, прозит!

— Чин-чин! — в тон ответил я, и мы чокнулись.

— Удивительный сегодня день! — Касаев отставил бокал. — Столько событий… Не-ве-роят-ных!

Я вдруг понял, что он захорошел. Перебрал норму. Вероятно, по дороге в кафе ему стало невтерпеж и он хлопнул стопку в ближайшей распивочной. У меня нет права следить за его рюмкой. Однако всякий разговор о делах надо отставить. Если, проснувшись завтра поутру, он вспомнит, что новый знакомый пытался что-то вынюхивать у него по пьяной лавочке, я отдалюсь от цели. Итак, переключаемся на другую тематику. Тем более что первые камни в фундамент уложены надежно.

— Да, удивительный, — согласился я.

— Представляешь, — увлеченно продолжал он, — сижу я у себя утром в редакции, вдруг звонок. С радио. Дескать, летом они использовали в нескольких передачах мои материалы и начисляли гонорар. Какие-то извинения насчет задержки, и вдруг: «Вы будете в четыре на месте? Мы пришлем кассира». Ну, думаю, розыгрыш. Кто-то решил похохмить. Сижу, работаю. Как раз нужно было срочно сдавать материал о проблемах метрополитена. И вдруг ровно в четыре открывается дверь, входит этакий замухрышка, сует мне ведомость, а следом выкладывает двести тысяч, каково?!

Ну, положим, не двести, а сто пятьдесят, подумал я, вслух же произнес:

— Не вижу ничего загадочного в том, что твои блестящие статьи прочитали по радио.

Он громко рассмеялся:

— Эх, Дима… Ты не представляешь, как в Питере воруют информацию друг у друга… Лопатят, перекраивают, компилируют, а после без зазрения совести выдают за свое. Да знаю я, знаю, что некоторые мои статьи раздергиваются на абзацы, только сроду мне за это не платили ни рубля! А тут — сто пятьдесят тысяч! — (Он даже на заметил, что проговорился.) — Да еще принесли на блюдечке с голубой каемочкой.

— Я, конечно, не знаю вашей журналистской кухни, но кое-какие соображения имею…

— Ну-ка, ну-ка!

— По-моему, на этом самом радио сейчас идет проверка. Они включали тебя в ведомости, но денежку получал кто-то другой. А тут — проверка. Они и переполошились. Поэтому, от греха подальше, решили рассчитаться.

Касаев посмотрел на меня с восхищением.

— Вот что значит финансист! А я сроду не допер бы. Честно говоря, даже не запомнил, как называется это радио… Ну, ладно, Дима, поскучай немного. Мне надо выйти.

Выбираясь, он неловко сдвинул стол, так что бокалы едва не упали. Опасаясь, что он направляется за добавкой, я решил было придержать его, но нет, он двинулся к выходу — той неестественно ровной походкой, с какой подвыпивший человек пытается продемонстрировать свою стойкость. У самой двери его повело, и он едва не врезался в камин. Он опьянел враз, как герой анекдота, утверждавший, что всему виной — двенадцатая рюмка. Этого я не ожидал.

Зато, похоже, «гонорар с радио» прошел на ура. Коготок завяз, скоро и птичка станет нашей.

Касаев отсутствовал долго, минут двадцать. Я даже начал прикидывать, не отправиться ли на поиски. Когда он вернулся, волосы у него были влажными, а глаза — все еще оловянными. Но язык повиновался ему вполне.

— Все в порядке, Димка. Едем ко мне домой.

Я принялся энергично отнекиваться:

— Неловко, Гарик. Да и время позднее… Как-нибудь в другой раз.

— Никаких! Не суетись, Димка, вопрос решен. Ларочка дала добро.

(Видимо, он выходил не только освежиться, но и позвонить.)

— Разве что на полчасика…

— Там видно будет!

Заманчивая перспектива — уже сегодня оказаться у него дома. Но его состояние… Нельзя наживать себе врагов в лице его домашних. Однако же мой долг — доставить его до родного порога в целости и сохранности. А там, и вправду, «будет видно».

— Кофе на дорожку?

— Давай!

Я принес две дымящиеся чашки.

— Ты произнес одно имя…

— Ларочка?

— Да. Это, видимо, супруга? В твоем голосе было столько нежности…

Его глаза подернулись сентиментальным туманом:

— Эх, Димка, знал бы ты, как она мне дорога! Мы вместе двадцать восемь лет, и, поверь, я ни разу не изменил ей даже в помыслах. Второго ноября ей стукнет пятьдесят, а она у меня все такая же красавица, какой была в двадцать. Ее бы приодеть чуть-чуть, она бы выглядела настоящей леди. Но-как быть, если все уходит на жрачку, квартиру, транспорт? — На его глаза навернулись слезы, и он с яростным стыдом смахнул их. — Да еще я, как последний подонок, пропиваю весь приработок! А ведь она могла бы что-нибудь купить для себя на эти деньги. Вот и сегодняшний гонорар хотел заныкать… — Он с силой вцепился в мою руку. — Димка, тебя не шокирует моя откровенность? Поверь, я никогда и ни с кем об этом не говорю, просто сейчас что-то накатило… А эту деньгу с радио… Даю твердое слово, будь свидетелем, что отдам Ларочке все до рубля! Ну, оставлю себе тысяч двадцать, а остальное отдам, ей-Богу! Одобряешь? — Его взгляд и молил, и требовал.

— Это по-мужски, Гарик…

— Через полтора месяца, даже меньше, у нее юбилей, а что я ей подарю? Букет гвоздик? Духи? Колготки? Это же пятьдесят, Димка! Рубеж! На своей шкуре прочувствовал.

— Твоя жена не должна остаться без достойного подарка, — отчеканил я.

— А что делать?! — Он буквально выворачивал мою кисть. — Я совестью не торгую, взяток не беру, склонности к бизнесу не имею… Я не ангел, но у меня, Димка, есть принципы, которым я не изменю даже ради Ларочки. И она это знает. И может, только поэтому до сих пор любит меня. Я не собираюсь себя ломать. С какой стати? Я такой, какой есть. Я классный журналист, репортер — профи, и горжусь этим.

Я освободил-таки свою руку из его тисков.

— Гарик, помоги мне оперативно разместить рекламу и увидишь, юбилей твоей супруги пройдет на высшем уровне.

Он вдруг вспомнил.

— Димка, хочешь — откровенно, как на духу, — сказал с блуждающей улыбкой. — Я ненавижу рекламу. Не-на-ви-жу! Я презираю ее всем своим существом. Всеми фибрами души! Ты уж не обижайся. Будь моя воля… Но ради Ларочки я возьмусь за твое дело. Быть может, сам Бог послал мне тебя… Ну, айда!

Я не стал пускаться с ним в спор.

Когда мы вышли на запруженный народом Невский, было всего полвосьмого. Вдоль проспекта носился теплый напористый ветерок. Касаев с удовольствием подставил его порывам разгоряченное лицо. Я вдруг понял, что мой спутник трезвеет так же стремительно, как перед этим опьянел. Вот и прекрасно!

— Куда ехать?

— Сосновая Поляна.

— Никогда не слышал о такой улице.

— Это не улица. Жилой массив.

— Далеко?

— М-м-м… Не центр, конечно, но место приятное.

В этот момент мимо нас прошла потрясающей красоты женщина — стройная, синеглазая, с золотыми волосами.

— Пригожа, как рожа, — вырвалось у меня.

Касаев зыркнул на меня строго, даже сердито:

— Неуместная насмешка, Дима.

— О чем ты, Гарик? Какая насмешка?!

— Ну, это твое словечко… рожа… — Он поморщился. — По отношению к хорошенькой женщине…

— Гарик, от тебя, знатока фольклора, я меньше всего ожидал такого выпада! — парировал я. — Неужели тебе неизвестно, что в южных областях России розу называют рожей? — (Эти сведения я почерпнул сегодня утром в одном из сборников.) — Следовательно, я сравнил прекрасную незнакомку с не менее прекрасным цветком.

Касаев изумленно уставился на меня:

— Ты шутишь?

— И в мыслях не было!

— Огоро-ошил… Ей-Богу не знал! То есть поговорку я, конечно, слышал, но… Значит, она имеет буквальный смысл?

— Безусловно!

— Век живи — век учись… А я-то всегда считал, что в ней заложена ирония! Один — ноль, Димка.

Да, очко я заработал честно.

Синие «Жигули», отреагировав на мою вскинутую руку, вильнули к обочине. После коротких переговоров с водителем мы расположились на заднем сиденье.

Автомобиль влился в нескончаемый поток транспорта.

— Кстати, как полное имя твоей супруги? — поинтересовался я у Касаева.

— Лариса Борисовна.

— Звонкое сочетание… Кем она работает?

Он вздохнул:

— К сожалению, Ларочка — безработная. Смех! Великолепный переводчик с английского, ощущает тончайшие нюансы текста, в совершенстве владеет технической терминологией и — безработная!

Я изобразил на своем лице неподдельное изумление:

— Но английский же — самый ходовой!

— В том-то и штука! — скривившись, как от зубной боли, воскликнул он. — Переизбыток предложений. Я регулярно пристраиваю в колонке услуг ее объявления. И что ты думаешь? За целый год — всего три звонка. Разовая работа. Однажды, правда, подыскал ей местечко. Она обрадовалась, тут же побежала… Отказали! И знаешь почему? — Мефистофелевская усмешка тронула его тонкие губы. — Возраст! Им нужен специалист не старше тридцати пяти! Идиоты! Ну я понимаю: каскадер, молотобоец, балерина — здесь да, важен, возраст. Но переводчик?! Неужели этим болванам не ясно, что опыт и мастерство приходят с годами?! Да и какой это возраст — пятьдесят!

— Нонсенс, — поддакнул я.

— А для Ларисы важен не столько заработок, сколько ощущение своей полезности, — продолжал он с затаенной болью. — Она тяготеет к общению, умеет выкладываться, любит свое дело. А ее загнали в угол, к плите, к швабре — вот где трагедия, Димка! Нет, она не жалуется, но я-то знаю ее мысли! Она считает, что у меня огромные связи, но я не пытаюсь устроить ее только из-за ложно понятой порядочности. — Он придвинулся ко мне, дыша в самое ухо: — А какие у меня связи? Я просто классный газетер! Все! Даже в застойные времена, когда нашу профессию уважали, у меня не хватало духу нажать, к примеру, на телеателье, чтобы мне без волынки починили телевизор. Я непрактичный человек, Димка! Но на колени меня не поставит никто!

Я с чувством сжал его руку:

— Гарик, ничего не могу обещать, но, возможно, «Ингоде» понадобятся услуги переводчицы с английского. Во всяком случае, наш генеральный не считает, что в пятьдесят хороший специалист годен лишь на то, чтобы собирать справки для пенсии.

— Ди-имка! — пропел он. — Хотя бы намекни Ларочке на это! Если бы ты знал, как она переживает свой вынужденный простой!

— Дай мне время, Гарик. Переговорю с генеральным, что-нибудь придумаем. Кто у тебя еще дома?

— Дочка, Яночка… И два кота — Бонифаций и Маркиз. Правда, с нами живет Ларочкина мама — Зинаида Германовна, но дачный сезон она всегда проводит у подруги в Сестрорецке. Собственно, сезон-то заканчивается. В воскресенье поеду ее забирать.

— А дочка, вероятно, уже взрослая?

— Двадцать три.

— Учится?

— В Ветеринарной академии.

— Женихи, наверное, проходу не дают?

Он помрачнел. Похоже, я ненароком задел какую-то больную струну.

— Понимаешь, Дима… Яночка — очень своеобразная натура. Глубокая, сильная, воспитанная на настоящей литературе и хорошей музыке. Она многого добьется. Я горжусь ею… — Голос его задрожал и неожиданно он круто переменил тему: — А у вас в Забайкалье уже, наверное, белые мухи летят?

Впереди показался пестрый базарчик. Я попросил водителя ненадолго остановиться.

Тот припарковался у обочины.

Касаев вопросительно посмотрел на меня.

— Скромный сюрприз… — Я выбрался из салона и нырнул в толпу.

У разговорчивой старушки я купил два вместительных и прочных пакета и, пробежав вдоль торговых рядов и ларьков, наполнил их первым, что бросилось в глаза. Сюда вошли две большие грозди бананов, по килограмму апельсинов и помидоров, палочка копченой колбасы, упаковка ветчины, коробка шоколадных конфет, коньяк, шампанское и двухлитровая емкость с малиновым лимонадом. Надеюсь, пакеты выдержат? Что-то я еще забыл… Ах да, Бонифаций и Маркиз! Я прихватил банку «Вискас» и в завершение, не торгуясь, купил у бойкой цветочницы букет красных роз.

(Или — «рож»? Нет, все же для северного уха «роза» звучит приятнее.)

Касаев, завидя мою поклажу, пришел в ужас.

— Дима, это слишком! Ты ставишь меня в неловкое положение.

— Перестань, Гарик. Все нормально. Тем более что я трачу представительские.

— Хорошо, коли так, — смирился он. — За мной не заржавеет. Но давай условимся, за машину плачу я.

— Хозяин — барин.

Хмель из него выветрился, минимум на две трети.

Порывшись в кармане, я протянул ему пакетик.

— Что сие?

— Мятные таблетки.

— А! Давай!

Он задумчиво повертел пакетик в руках.

— Да, Дима, слово надо держать! У меня осталось около ста сорока тысяч. Сто отдаю Ларочке — решено!

Наверное, с такой экспрессией Галилей восклицал: «И все-таки она вертится!»

Еще немного, и машина притормозила у девятиэтажки, как две капли воды напоминающей ту, в которой обитала Алевтина.

Первым на тротуар выбрался Касаев.

— Давай мне пакеты.

Он бережно, как младенцев, прижал их к себе, но, заметив, что я расплачиваюсь с водителем, снова полез в салон.

— Димка, мы так не договаривались!

— Перестань, Гарик, это же представительские…

— Все равно! Ты пользуешься тем, что у меня заняты руки. Ладно, но учти, что теперь я твой должник.

Мы обогнули дом, вошли в один из центральных подъездов и в урчащем лифте поднялись на восьмой этаж.

Дверь на звонок открылась сразу же.

В тесноватой прихожей нас встречала хозяйка — статная, хотя и несколько крупноватая женщина с прекрасными вьющимися волосами рыжеватого оттенка и выразительными черными глазами. Несомненно, что в молодости, да и в более зрелые годы, она выглядела чрезвычайно эффектно. Но увы, возраст брал свое. Может, даже не возраст, а усталость. Видимо, она предполагала, что заявится полупьяный муж с таким же тепленьким приятелем. И уж конечно меньше всего рассчитывала на роскошный букет.

Когда я поцеловал ей руку и произнес витиеватый комплимент, морщинки на ее высоком лбу разгладились, она зарделась и сразу сбросила с плеч десяток лет.

— Вот, Ларочка, познакомься, — произнес Касаев. — Это Дмитрий Сергеевич, сибиряк, весьма неординарная личность.

Последовал общеизвестный ритуал.

Хозяйка улыбнулась мне и пожаловалась мужу:

— Гарик, я ничего еще не успела. Ты дал мне слишком мало времени…

— Не волнуйся, дорогая, мы привезли все, что нужно. — Он взял у меня второй пакет. — Никаких проблем.

— Лариса Борисовна, прошу вас не затевать ничего особенного, — как положено гостю, смиренно попросил я. — Тем более что скоро мне надо бежать по делам.

— Ладно-ладно, дела потерпят, — сощурился Гарик. — Ты, Димка, облачайся во-он в те коричневые тапочки. Ванная сразу же за стеной, прочие удобства рядом. Действуй! Я сейчас разгружусь и покажу тебе квартиру.

Когда, вымыв руки, я снова оказался в коридоре, до моего слуха донесся из кухни проникновенный голос Касаева:

— Ларочка, дорогая, еще один приятный сюрприз… Я получил гонорар… Вот тебе пятьдесят тысяч. Купи себе что-нибудь. Себе, понимаешь?

Ох, Игорь Анатольевич!

И все-таки, все-таки, все-таки… Почему он отказался от миллионов КЭПа? Многих, очень многих миллионов, между прочим…

Касаев появился из кухни в сопровождении двух упитанных котов. Один был рыжий, второй абсолютно белый, без единого пятнышка.

— Как тебе наши звери?

— Полагаю, отсутствием аппетита они не страдают.

— Еще те проглоты! Ну что, паразиты, мышей ловить будете?

Распушив хвосты, те доверчиво терлись о его ноги.

— Ларочка! — крикнул он. — Там в пакете остался «Вискас». Будь добра, насыпь им немного, а то они от нас не отстанут.

— Кис-кис! — позвала Лариса, и домашние любимцы голова к голове ринулись на кормежку.

— Через полчаса сядем за стол, — сообщил Касаев. — Пойдем пока в мой кабинет.

— Кстати, где же Яночка? — полюбопытствовал я.

— Занимается в своей комнате, — ответил он и, не вдаваясь в подробности, повел меня за собой.

Квартира у Касаева была трехкомнатная. В гостиной стоял раздвинутый стол, накрытый белой скатертью; дверь, ведущая во вторую комнату, была плотно притворена — видимо, там находилась Яна, не пожелавшая лицезреть нежданного гостя.

— А здесь кабинет! — воскликнул Касаев, распахивая третью — дальнюю — дверь. — Правда, совмещенный со спальней. Прошу!

В небольшой комнате царила теснота. Две стены занимали книжные стеллажи — под самый потолок. Скользнув взглядом по корешкам, я убедился, что Касаев владеет неплохой библиотекой: классика, представленная, в основном, собраниями сочинений, энциклопедии, справочная литература…

— Здесь, — он чиркнул рукой по одной из полок, — моя коллекция пословиц и поговорок.

— Теперь понятно, откуда ты черпаешь вдохновение, — почтительно заметил я. — Мое собрание значительно скромнее.

— Я ведь петербуржец, — мягко напомнил он. — Все же в Питере легче найти нужную книгу, чем где-нибудь в провинции. К тому же… — Не закончив фразы, он подошел к письменному столу, заваленному газетами, блокнотами и всевозможными бумагами, из-под которых проглядывала портативная пишущая машинка.

— Как я понимаю, именно за этим столом рождаются те статьи, которые читает весь Петербург, — благоговейно изрек я.

Он сделал вид, что не замечает некоторой гиперболизации, и вздохнул:

— Не совсем так, Дима… Я вообще-то «жаворонок», пишу по утрам. Встаю, как правило, в шесть, часто в пять, бывает, что и в четыре, но к восьми статья уже готова. Одна только заковыка… Не могу писать без курева! Смолю как паровоз! А Ларочка совершенно не переносит табачного дыма. Поэтому уединяюсь на кухне. Именно за кухонным столом все и написано — статьи, репортажи, очерки… Но печатаю, конечно, здесь. — Он любовно погладил корпус пишущей машинки «Консул».

— Представляю, сколько выдала эта машинка!

— Да-а… Она у меня уже пятнадцать лет и служит безотказно. Тысяча материй, Димка! Тысячи! Я ненавижу выражение «бойкое перо», но дыхание у меня легкое. До сих пор. Случается, выдаю за день по тысяче строк!

Он уселся во вращающемся кресле и, склонившись, выдвинул верхний ящик стола, достал оттуда большой альбом и наугад раскрыл его посередине. Внутри были наклеены его статьи, вырезанные из разных газет.

— Мое собрание сочинений… И это только малая часть. А сколько утеряно! Из-за собственной небрежности, при бесконечных переездах — ведь мы с Ларой пятнадцать лет маялись по чужим углам… — Он бережно погладил страницу и грустно вздохнул, но в зрачках заплясали желтые огоньки. — Нет, Дима, что бы там ни твердили о газетном верхоглядстве, а без журналистики современный мир невозможен. К нам, журналистам, некоторые относятся как к несостоявшимся писателям. Вот, дескать, писатель — это да, это инженер человеческих душ! А вы, жалкие щелкоперишки, — подмастерья, сантехники. Знал я кое-кого из этих «инженеров»… Где они сейчас? Кто читает их книги? Тлен, трава забвения… А вот газеты выжили. Нет, Дима, я всегда считал, что лучше быть хорошим журналистом, чем плохим писателем. Впрочем, это касается любой профессии. Как любил повторять один большой человек, неважно, какого цвета кошка, главное — чтобы она ловила мышей.

Он выдвинул второй ящик, достал оттуда черную кожаную папку.

— Смотри, Дима, сколько почетных грамот я получил в свое время, сколько дипломов и всяческих регалий. Не случись перестройки, к полтиннику стал бы заслуженным работником культуры. Была такая традиция. Кстати, знаешь, как наши острословы сокращали это звание? Засрак! А может, и к лучшему, что из меня не вышло заправского засрака? Ну да плевать! Гори эти бумажки синим пламенем! Главное, у меня есть читатель, а этого не отнимет никто.

Он сунул папку на место и с решительным видом выдвинул третий ящик.

— Димка, открою тебе свою сокровенную тайну…

У меня даже мурашки пробежали по коже. Неужто вот так, прямо сейчас, под влиянием порыва и винных паров он посвятит меня в эту загадочную историю?

Между тем Касаев с тысячью ужимок выложил на стол растрепанную папку, толщина которой едва позволяла свести вместе тесемки.

— Здесь у меня некоторые наброски, — трепетно пояснил он. — Хочу написать книгу. Я ведь столько пережил, встречался с массой любопытнейших людей, оставивших след в истории… Я столько знаю о Ленинграде, ведь я и родился тут в блокаду… Но это только наброски, черновики. Стадия сбора материала. Не хватает времени, чтобы спокойно засесть за работу и привести все это в систему. Но я сделаю это, Димка! Однажды я соберу волю в кулак и напишу хорошую, честную книгу. О времени и о себе. — Его глаза сатанински блеснули.

— Это будет замечательная книга! — с чувством воскликнул я. — Ты, с твоим талантом, с твоим блестящим — (у меня едва не вырвалось — «бойким») — пером, создашь настоящий бестселлер!

Он принял мою тираду как должное и попытался водворить папку на место, но та нежданно выскользнула из его рук, отчего добрая половина листов разлетелась по всей комнате.

Мы принялись ползать по полу, собирая их. Здесь были не только записи Касаева, но и чьи-то письма, афишки, билеты, открытки, фотографии. Один из снимков залетел под кресло. Я достал его и… не поверил глазам. Невероятно! Как этот снимок оказался здесь? Узнать бы у Касаева… Но спрашивать было нельзя. Ничем не выдавая своих чувств, я приобщил фотографию к общей кучке.

Однако сюрпризы на этом не закончились.

Спрятав непослушную папку, Касаев похлопал рукой по нижнему ящику, не открывая его.

— А здесь, — сказал с характерной блуждающей улыбкой, которую я уже заметил за ним и которая могла означать все что угодно, — здесь у меня «бомба». Ждет своего часа. Но когда рванет, — он сдвинул брови, — кое-кому крепко не поздоровится.

Горячо!

Неужто компромат на КЭПа в нижнем ящике стола? Что-то не верится. Больно уж доступное место. Однако если речь идет только о копии, то почему бы и нет?

Вдруг Касаев в упор посмотрел на меня. Я и не догадывался, что его взгляд обладает свойством лазерного луча. Дрогни я хоть на ноготь, он проник бы в мои тайные помыслы и разорвал бы тончайшую паутину, которая лишь наметила основы будущего кокона. На мгновение мне показалось, что партия проиграна. Касаев интуитивно раскусил меня.

Но самообладание, как всегда, не подвело.

— Вот уж не подозревал в тебе террориста! — пошутил я.

— Это политическая «бомба», — серьезно ответил он. — Если она и убьет, то только репутацию одного негодяя.

Прочь, прочь от этой скользкой темы! В сознании Касаева она окружена тройной защитой, чутко реагирующей на малейшее дуновение со стороны. Стоит ненароком приблизиться к этой запретной зоне, как тут же оглушительно завоет сирена и лазутчик будет замечен и разоблачен.

— Мои друзья, да и я сам, стараемся держаться подальше от политики, — возвестил я, снова рядясь в одежды провинциала. — Ну их всех подальше! Никому нет веры. Все равно обманут. Как говорится, законы святы, да законники супостаты.

— Да-а… — неопределенно протянул Касаев. — Помню, писал я как-то статью о новом законе. Ну и решил, как обычно, опереться на народную мудрость. И что же ты думаешь, Дима? — Расширив глаза, он резко подался ко мне: — Во всей моей коллекции не нашлось ни единой присказки, которая позитивно оценивала бы законодательную практику! Ни единой! Нет, ты только вслушайся! — Жестикулируя, он заговорил нараспев: — «Не всякий прут по закону гнут», «Нужда закона не знает, а через шагает», «Что с бою взято, то свято», «Быть так, как пометил дьяк», «Правда твоя, мужичок, а полезай-ка в мешок», «То-то и закон, коли судья знаком», «У кого рука длиннее, тот и правее» — и еще сотни других. Про общеизвестное дышло я уже не упоминаю. Нет, старина, неуважение к закону родилось не сегодня, оно идет из глубины веков!

Я кивнул, но поспешил увести локомотив нашего диалога еще дальше от опасной зоны. Тем более что тему подсказал вид из окна.

— А здесь живописные места! Что там за дорогой — лес?

Касаев встал рядом, сразу же превратившись в любезного хозяина.

— Места здесь, Дима, не просто живописные, но еще и исторические. Вот за этим небольшим зеленым массивом — Стрельна, а чуть дальше — Петергоф с его парками, фонтанами, дворцами и памятниками…

Закончить он не успел. В кабинет заглянула хозяйка:

— Мужчины, прошу к столу!

Она переоделась и в своем черном с золотистой отделкой платье походила на ясновельможную пани — почему-то именно такое сравнение пришло мне в голову.

Гостиная была обставлена скромно, но со вкусом. Репродукции и гравюры в строгих рамках, пестрые безделушки и веселый коврик на стене придавали ей определенный колорит, а розы, пылающие над столом в хрустальной вазе, дополняли общую картину праздничными красками.

Касаев принялся церемонно и шумно усаживать меня на лучшее место. От меня не укрылось, как он шепотом осведомился у жены:

— Ты позвала Яну?

— Она спит, — еще тише ответила та.

Я сделал вид, что страдаю легкой глухотой. Незачем мне вмешиваться в семейные дела Касаевых.

Наконец все расположились за столом, сервированном умелыми руками. Принимали меня по высшему разряду: хозяйка выставила, очевидно, все лучшее, что имелось в доме.

Касаев тут же легко и естественно вошел в роль тамады. Он совершенно протрезвел, будто и не было четырех рюмок в кафе (или пяти?).

— Прежде чем прозвучит первый тост, — заговорил он своим сочным баритоном, — давайте условимся относительно одного обстоятельства… — Он посмотрел на меня: — Дима, в нашем кругу заведено называть друг друга по именам. Значит, здесь собрались Дима, Лариса и Гарик. — Он поочередно указал на каждого. — И давайте без церемоний! — Потянулся к бутылкам. — Ларочка, тебе шампанского?

— Конечно, только чуть-чуть.

— Знаю, знаю… Итак, за приятное знакомство!

— И за благополучие этого дома! — добавил я.

— Представь себе, Лариса, наш гость оказался в Питере впервые в жизни, — продолжал Гарик, отставляя пустой бокал.

Она посмотрела на меня так, будто я свалился с Луны.

— А знаете, Дима, я вам даже немножко завидую. Увидеть наш город впервые в жизни в зрелом возрасте — это что-то… — У нее был мелодичный, бархатистый голос, и вообще этот семейный дуэт звучал неплохо.

— Не совсем так, — на всякий случай уточнил я. — В Питере я бывал дважды, но наскоком. Поэтому города практически не знаю. Вчера впервые побывал в Эрмитаже — до сих пор под впечатлением…

Некоторое время разговор вращался вокруг красот Северной Пальмиры.

Касаев пил глотками, хотя, похоже, ему не терпелось принять на грудь дозу пооглушительней. А пока, в ожидании удобного случая, он не скупился на комплименты в мой адрес:

— Ларочка, да будет тебе известно, что наш гость — ходячая энциклопедия фольклора. Он мне такую тонкость открыл! Помнишь ту ужасную скандалистку на почте? Я еще сказал: «Пригожа, как рожа», — помнишь? Так вот: с моей стороны это было глубочайшее заблуждение! — И Гарик со смаком поведал жене о действительном толковании поговорки, расцветив свой рассказ живописными деталями. Затем снова наполнил бокалы и поднялся для тоста: — Наш гость не только знаток фольклора. Он еще весьма удачливый предприниматель. Так сказать, новый русский.

— Ты мне льстишь, — добродушно рассмеялся я. — Я всего лишь администратор. Наймит, белый воротничок. Живу, как и все, на зарплату. На нового русского, какими их изображаете вы, господа журналисты, не тяну.

— Никогда не изображал ничего подобного! — весело парировал Гарик. — По вполне извинительной причине: не знаю близко ни одного представителя сей когорты! — Внезапно он помрачнел: — Нет, вру… Одного-то знаю… И весьма неплохо…

— Гарик, ты затягиваешь тост! — напомнила Лариса.

Уловила ли она подтекст, я так и не разобрал.

— О боги! — воскликнул Гарик. — Не иначе сейчас грянет гром! Впервые в жизни моя жена торопится выпить! Так вот вам лаконичный, всех и всегда устраивающий тост: за вечную любовь!

Возражать и вправду было нечего.

Глаза Касаева сошлись в щелки. По-моему, он опять захорошел.

— Димка, можешь ответить откровенно на один вопрос?

— Пожалуйста!

— Ты лично сталкиваешься с рэкетом? Или в Забайкалье другие правила игры?

— Гарик, перестань! Ты обижаешь нашего гостя.

— Нет, почему же, — миролюбиво отозвался я. — Могу ответить.

— Да-да, ответь, старина, будь добр! Я как раз собираюсь писать о рэкете, вдруг подскажешь неожиданный поворот?

— А чего о нем писать, — пожал я плечами. — И без того писано-переписано. Ничего нового здесь уже не скажешь.

— Но явление-то существует! — Он хлопнул по краю стола кончиками пальцев.

— Оно и будет существовать, пока не закончится передел собственности.

— А что после?

— А после на смену дикому рэкету придет рэкет цивилизованный. — Сейчас мне не было нужды притворяться, я говорил с предельной искренностью, ибо сам до последней клеточки верил в это.

— Цивилизованный рэкет? Любопытно…

— Вот об этом и напиши, — довольно смело посоветовал я.

— Ну-ка, ну-ка… Вообще, что ты подразумеваешь под понятием «цивилизованный рэкет»?

— Борьбу интеллектов, характеров, воль. Когда соперника выводят из игры не пулей и не бомбой и даже не угрозой физической расправы, а ловкой интригой, тонко рассчитанной комбинацией.

— Хм! И ты полагаешь, у нас приживутся такие методы?

— Иного не дано. В противном случае сильным придется попросту извести друг друга. Они начинают это понимать.

— Значит, сильные? Сильные и слабые. Полная и окончательная поляризация общества?

— Она всегда существовала, Гарик.

Он собирался возразить, но тут Лариса решительно вмешалась в наш диалог:

— Давайте поговорим о чем-нибудь другом! Дима, у вас есть семья?

— Мама и младший брат.

— Так вы не женаты? — удивилась она.

— Увы…

Поддерживая застольную беседу, я ни на миг не забывал того, что ненароком выдал мне Касаев. Нижний ящик письменного стола в его кабинете. Пленка, несомненно, там. Вернее, копия.

Похищать ее бессмысленно, коли она может быть легко растиражирована из другого источника. Но там может находиться еще что-то. Отчего бы не взглянуть? Например, послезавтра, в пятницу.

Касаев даже не подозревает, как он близок к тому, чтобы стать жертвой «цивилизованного рэкета». Вот удивился бы…

Но еще больше удивился бы КЭП, проведай он о моих намерениях. КЭП строго-настрого запретил мне совать нос в этот компромат. Он желал получить кота в завязанном мешке. Он хотел скрыть некую тайну от всех, даже от самых доверенных лиц…

Догадывается ли он, что я с самого начала решил поступить вопреки запрету?

Значит, в пятницу я смогу это сделать, если не случится ничего непредвиденного. Не должно. Клинышки забиты, пружинки заведены… События развиваются даже с опережением графика.

А чтобы исключить малейший риск, мне следует выяснить еще две вещи. Во-первых, что представляет собой Яна? Во-вторых… Ладно, об этом позже. Проблемы нужно решать последовательно.

Нет, определенно удача была сегодня на моей стороне.

Через некоторое время я уловил легкий шум со стороны кухни. Похоже, Яна проснулась.

Улучив подходящий момент, я обратился к хозяйке:

— Было бы очень приятно познакомиться с вашей дочерью.

Шампанское уже подействовало на Ларису: она раскраснелась и оживилась, хотя выпила едва ли больше фужера.

— Яночка отдыхает после работы, — со странным смущением ответила она.

— После работы? — Я вскинул брови. — Мне показалось, что она студентка… А! Понимаю. Подрабатывает на наряды…

Супруги переглянулись и промолчали.

Затем Лариса поднялась:

— Пойду посмотрю. Может, она проснулась.

Едва хозяйка вышла, Касаев молниеносно схватил бутылку и наполнил наши бокалы до краев, заговорщицки подмигнув мне. Огорчать его отказом было бы кощунственно, он так и сгорал от жажды. Мы выпили, и он снова наполнил бокалы, затем отставил бутылку далеко от себя и откинулся на спинку стула в позе невозмутимого созерцателя.

Послышались шаги.

В гостиную вошла Лариса, следом за ней — Яна.

Признаться, после невнятных реплик Касаева о дочери я полагал, что увижу либо забеременевшую невинность, либо угловатую закомплексованную девицу, этакий синий чулок, кандидатку в старые девы.

Но я ошибся.

Яна оказалась невысокой, худощавой брюнеткой в светло-коричневом брючном костюме. Ее черты лица во многом повторяли материнские, хотя и с некоторой поправкой на жесткость. Высокий лоб, красиво очерченные губы, темные бездонные глаза, в которых не было ни отцовской настороженности, ни материнской печали. Она смотрела открыто и бесстрашно. Люди с таким взглядом обладают сильной волей, способны на жертву — уж я в таких вещах разбираюсь. Нечто подобное чувствовалось и в Касаеве, но у дочери было выражено ярче.

Но эти ощущения возникли позднее, потому что, к сожалению, Яна обладала физическим недостатком, который замечался прежде всего прочего. Она была хромоножкой. По-видимому — от рождения.

В моем мозгу мгновенно включился мощный компьютер, ибо факт хромоты девушки требовал заново переосмыслить всю информацию.

О нем ничего не было в досье!

Осведомитель, перечисливший множество конфиденциальных сведений о Касаеве, знавший буквально всю подноготную его семьи, даже не упомянул об этом важнейшем обстоятельстве!

Я кожей чувствовал, что несчастье Яны служит источником неутихающей боли для Гарика и Ларисы. Знай я об этом раньше, возможно, иначе выстраивал бы свой план, подбирался бы к Касаеву с другой стороны.

Но осведомитель проявил необъяснимую халатность.

Если только…

Если только у него не было особой причины не касаться этого факта.

Если только досье готовила… не сама Яна.

Нелепое допущение?

Но я-то знаю, что именно нелепые допущения оказываются верными чаще всего.

Если согласиться, что это так, то сходится абсолютно все: и набор сведений, и старые вырезки, которые взялись непонятно откуда, и то фото, которое я поднял из-под кресла…

Но тогда непонятно, зачем было огород городить. Она же могла спокойно добраться до компромата.

Все это промелькнуло в моем сознании за те несколько секунд, что Яна шла к столу, скупо улыбаясь мне.

Я поднялся:

— Здравствуйте, Яна!

— Дмитрий Сергеевич, интересный человек и мой друг, — представил меня Гарик.

— Добрый вечер! Очень приятно, что в нашем доме наконец-то появился гость. А то мои родители совсем захандрили. — Судя по ровному тону, девушка не страдала душевными комплексами.

Она села на стул рядом с матерью, я опустился на свое место.

— Ну что ты говоришь, Яночка! — с укоризной возразил между тем отец. — Можно подумать, что у нас не бывает гостей!

— Если ты имеешь в виду Николая Кузьмича, тогда конечно, — с едва уловимой иронией заметила она.

(Я тут же мысленно «запротоколировал» прозвучавшее имя.)

— Николай Кузьмич, кстати, исключительно порядочный человек, — не без упрека произнес Гарик.

Дочь усмехнулась, будто готовясь экспромтом выдать язвительный ответ, но, видимо, ей не хотелось подводить отца перед гостем.

Она безмятежно посмотрела на меня.

— Вы первый, кто пришел к нам с гостинцами для котов. Огромная вам благодарность от имени Бонифация и Маркиза.

— О, коты моя слабость, — ответил я. — Обожаю этих пушистых бездельников.

— Они не бездельники, — возразила девушка. — Они такие, какими их создала природа.

— Яночка, тебе шампанское или коньяк? — вмешался отец.

— Шампанское.

— У всех налито? — Касаев поднял свой бокал. — Давайте выпьем за то, чтобы в один прекрасный день я стал дедом.

— Фи, папа! — скривилась дочь. — Куда ты торопишься?

— Видишь ли, дочка, — философски изрек он, — в жизни каждого человека неизбежно наступает момент, когда он понимает, что молодость прошла. Я понял это и хочу понянчить внука. Хочу, чтобы продолжился наш род. Это естественно.

— Знаешь, папа, чтобы продолжился род, вам с мамой следовало завести мне братика или двух…

За столом повисло молчание. Был в этом обмене репликами некий ускользающий от меня подтекст, какая-то домашняя тайна.

— И вообще, папа, — Яна разрядила обстановку, — я ведь современная девушка. Сначала карьера, после семья.

— Если бы все так рассуждали…

Я ловил каждое слово, каждый жест девушки — разумеется, тайком. Могла ли она собрать досье на отца? Могла или нет? Кроме того, было крайне важно выяснить, во сколько она уходит из дому по утрам.

— У вас, Яна, видимо, время расписано по минутам, — улучив момент, поинтересовался я.

— Как писал папа в одной из своих статей, «выучил в молодости — высек на камне, выучил в старости — высек на льду». Вот я и стараюсь, — ответила она.

— Но вы еще успеваете работать?

— Только три дня в неделю.

— Яночка совершенно не щадит себя, — заметила Лариса. — Уходит — за окнами темно, и приходит — темно.

— Интересная профессия?

— Я, видите ли, кошачий доктор. — В голосе Яны прозвучал вызов. — Некоторым скажешь — улыбаются. Другие пожимают плечами. Третьи доказывают, что вообще незачем лечить животных. Для людей, мол, не хватает лекарств. А вы как считаете, Дмитрий Сергеевич?

— Я — за братьев наших меньших. Обеими руками.

— Если бы люди научились любить зверей, они и друг к другу относились бы лучше, — убежденно проговорила Яна.

— У Яны целая философия на этот счет, — заметил Гарик. — Есть феминистки, а наша дочка — заядлая фаунистка. Только, чур, Яна, не обижаться. Это я так, к слову.

— Ты же знаешь, папа, что я никогда не обижаюсь, — серьезно ответила она. — Надо не обижаться, а дело делать.

— Умница! Кстати, у меня родился оригинальный тост…

Вскоре Яна покинула нас, сославшись на подготовку к семинару.

Я тоже засобирался восвояси.

— Спасибо за приятный вечер, но мне пора.

— Нет-нет! — всплеснула руками Лариса. — Куда же вы пойдете! Время позднее, на улице столько хулиганов! Мы вас не отпускаем, правда, Гарик? Вы ночуете у нас.

— Конечно! — кивнул он, поглядывая на бутылку, где еще оставалась добрая треть. — Посидим поговорим, а завтра… Послушай, Димка, идея! Я могу завтра с утра задержаться. Давай прогуляемся по Петергофу, а? Тут совсем рядом. Лариса! Дима, ты не представляешь, какая это красотища!

Вдвоем они пустились в уговоры.

Но ночлег в этом доме не входил в мои планы. Никогда не был сторонником пословицы «кашу маслом не испортишь».

Сославшись на возможный звонок начальства, я отказался. Но и отвергать целиком предложения Касаевых не стоило.

Наконец мы нашли соломоново решение. Завтра утром встречаемся на платформе «Сосновая Поляна» и едем в Петергоф, где меня ознакомят с шедеврами знаменитого дворцово-паркового ансамбля.

Затем мы выпили на посошок и распрощались.

Когда я вышел из подъезда, было около десяти. Алевтина ждет. Я поймал машину и дал ее адрес, попросив водителя попутно остановиться возле базарчика.

В легкой белой блузке, завязанной на талии узлом, и в короткой черной юбочке Алевтина выглядела превосходно.

Я вручил ей букет хризантем и поцеловал в подставленную щечку. Мы прошли на кухню, где я принялся освобождать пакеты.

— Дима, это слишком!

— Наш аппетит никому не вредит. — Крепко же втемяшились мне в голову народные приметы.

Смеясь, она взяла меня за руку и повела в комнату.

Я увидел стол, уставленный закусками.

— Ого! Ты времени даром не теряла.

— Мне хотелось доказать, что я умею быть хорошей хозяйкой.

— Тебе это удалось на все сто.

Она подошла ближе.

— Дима, зачем я тебе нужна?

— Странный вопрос. Все равно как если бы ты спросила, зачем приходит весна.

— На дворе, между прочим, осень.

— Всего лишь временное явление.

— Не хочешь же ты сказать, что между нами возможно что-то серьезное?

— А разве ты еще не поняла, что я — исключительно серьезный человек?

Она улыбнулась и прижалась своими губами к моим. Поцелуй был долгий-долгий, я ощутил ее сильный трепещущий язык, проникающий сквозь мои разжатые зубы. Не отрываясь от нее, я подхватил ее на руки и бросил поперек кровати, застланной белоснежным бельем. Она прогнулась, одним движением сбросив с себя юбку, под которой ничего не было. Ловким движением развязала узел блузки, которая сразу же раскрылась, обнажив верхнюю часть тела.

Касаев, КЭП, загадки компромата, завтрашний день, риск, на который я сознательно шел, — все растворилось в тумане.

Ее стоны, ее ногти, чувственно царапающие мои плечи, разжигали огонь. Я потерял представление о времени, что, должен признать, случается со мной в подобных ситуациях нечасто.

Придя наконец в себя, мы лежали рядом.

— Спасибо тебе, милый. — Она приподнялась на локте.

— Тебе спасибо, моя прелесть.

— Ты не уйдешь сегодня вот так, по-английски? Мне бы не хотелось. Я надеюсь, мы еще повторим?

— Не уйду, — пообещал я. — Это ночь наша. Вся.

Тем самым я легкомысленно нарушал свои же правила, которым никогда прежде не изменял. Одно из них гласило: во время работы ночуй только в своей кровати. На первый взгляд, небольшая поблажка, которую я решил себе позволить, никакой бедой не грозила. Но я-то знал неумолимый закон бытия: стоит один раз нарушить правило, пусть даже второстепенное, как следом неизбежно (и незаметно для себя!) нарушаешь другое, более важное, а там и третье, после чего стройная система внезапно рушится.

И все же почему бы в кои-то веки не сделать исключения? Развитие моих отношений с Касаевым сегодня резко продвинулось вперед, я узнал то, на что отводил в своих планах целых три дня. Все идет отлично. В пятницу я доберусь до досье, а затем выясню, где находятся другие копии. В сущности, дело-то простое. Разве я не проводил куда более тонкие и опасные операции?

Значит, могу, черт побери, расслабиться?

(С такой самонадеянностью я рассуждал в ту ночь, лежа рядом с Алевтиной, не догадываясь, как оно обернется на самом деле, хотя поговорку «человек предполагает, а Бог располагает» вызубрил на собственной шкуре задолго до того, как накупил этих сборников.)

— Ужинать-то мы будем? — Ласковый голос Али оторвал меня от раздумий.

— Обязательно! — Я и вправду ощущал зверский голод. В сущности, у Касаевых, да и раньше, в кафе, поглощенный наблюдениями, я почти не прикасался к закускам, и сейчас, в соответствии с одной из поговорок, теленка слопал бы.

Мы уселись за стол, выпили и закусили, как молотобойцы после смены.

— Помнишь, я говорил тебе по телефону, что собираюсь на важную встречу? — спросил я.

— Ну и как? Хорошо повеселился?

— Не язви. Речь идет именно о деловой встрече. Надеюсь, не забыла, что я здесь в командировке? Так вот…

Меня познакомили с неким Касаевым из «Невской радуги». Случайно, не знаешь такого?

— О Господи! — выдохнула она. — Кто же не знает этого зануду?

— Зануду? — искренне удивился я. — Он вовсе не показался мне таким.

— Пообщаешься с ним подольше, тогда и покажется. Касаев… Я два года работала по контракту в «Невской радуге», и большинство моих материалов шло через него. Бр-р-р! Как вспомню, так вздрогну! Ему, видите ли, не нравились «бантики» в моих статьях! Да он просто заплесневелый сухарь!

— Он за тобой приударял?

— Он?! — Алевтина безудержно расхохоталась. — Если он за кем и приударял, то только за рюмкой. Моралист! А по-моему, у него просто машинка не работает.

— С его дочкой, Яной, ты не знакома?

— Она тебе приглянулась?

— Не в том дело. Какие-то странные семейные отношения…

Алевтина взяла бокал и осушила его до дна.

— Краешком уха слышала, что в детстве с ней произошла какая-то неприятность, но подробностей не знаю. Ведь второго такого скрытного типа, как Касаев, поискать! Увидишь его впервые, подумаешь — душа нараспашку! Какой там! Ох и тип! Въедливый, злопамятный… Никогда не забуду, как он доставал меня с этими «бантиками». Ненавижу! Слушай, хватит о нем, а?

— Хорошо. А кто такой Николай Кузьмич?

— Какой еще Николай Кузьмич?

— Я понял так, что он — близкий друг Касаева.

— Димка, опять? — Она капризно надула губки.

— А кто утверждал, что знает питерскую прессу вдоль и поперек? — ввернул я.

— Ладно… Наверное, Пименов. Я просто не знала, что он — Николай Кузьмич. Пименов, да и только. Так его во всех редакциях называют. Личность известная.

— Ну и кто же такой этот Пименов?

— Свободный художник. — Она сделала пренебрежительную гримаску. — В штате нигде не состоит, пристраивает повсюду свои фотографии, коллажи, карикатурки — тем и живет.

— Фотографии?

— Димка, мне ску-учно…

— Что тебе известно о Пименове?

— Зануда!

— Занудой у тебя Касаев.

— Ну, по сравнению с Пименовым Касаев просто душечка. Вот Пименов — это тип! Образцовый зануда! За пять минут усыпит любого… — Она вдруг осеклась и пристально посмотрела на меня. — Почему ты меня расспрашиваешь об этих людях?

Я привлек ее к себе и нежно поцеловал.

— Помнится, я говорил тебе, что мне надо организовать рекламную кампанию моей фирмы.

— Ну да! — Она прижалась всем телом ко мне. — Я даже помню, как ты обещал поручить это дело мне.

— Видишь ли, милая… Выяснилось, что оно сопряжено с массой хлопот. А я не хотел бы утруждать тебя занудными заботами. Пусть ими займутся другие. Но об этих других, дабы они не подвели, я должен иметь достоверную информацию. За нее ты и получишь свои комиссионные, и весьма щедрые, гарантирую. Тебя это устраивает?

— А кроме комиссионных? — Она грациозно устроилась у меня на коленях.

— Мою пылкую признательность!

…Когда Алевтина уснула (как я предполагал, ненадолго), я прошел на кухню, закрыв за собой все двери, и набрал московский номер. Думаю, Алевтина не понесет серьезных финансовых убытков. Контрольный звонок! По крайней мере раз в сутки я обязан выходить на Старика.

Он, как всегда, снял трубку после второго гудка.

— Приветствую, на проводе Питер!

— Здорово! Какие новости?

— Все идет по плану. Сегодня имел плотную встречу.

— Проблемы есть?

— Мелкие.

— Помощь нужна?

— Думаю, пора подключать нашего питерского друга.

— Давай, он предупрежден и ждет.

— Тогда до завтра.

— Бывай!

Ну вот. За содеянное я отчитался. Кажется, нынче я ублажил всех. Теперь самое время поработать на себя.

Я предпринял самый тщательный осмотр квартиры. Собственно, что здесь осматривать: комната, прихожая, коридор, кухня, совмещенный санузел, крохотный балкончик… Иголку здесь, конечно, можно спрятать. А вот более объемный предмет — проблематично.

Наконец мое внимание привлекли грубоватые самодельные антресоли в прихожей, устроенные над входной дверью. Очевидно, «произведение» одного из бывших поклонников Алевтины.

Я принес с кухни табуретку и, взгромоздившись на нее, открыл дверцу. Внутри царил полнейший бедлам. В общую кучу были свалены вещи, которые годами скапливаются в любой квартире: старая обувь, тряпки, картонки, пожелтевшие журналы… На всем лежал толстый слой пыли — видимо, Алевтина не имела привычки заглядывать сюда.

Я приметил, что к боковой стенке прислонено несколько листов толстой фанеры, оставшейся, должно быть, после сколачивания антресолей.

Хм! Если один из этих листов прибить к стене и предварительно сунуть за него тоненький пакет, то эту схоронку вряд ли обнаружат даже при генеральной уборке.

Алевтина, несомненно, оскорбилась бы по-женски, узнай, что я закрутил с ней роман главным образом для того, чтобы иметь в Питере надежный тайник. Но ей об этом знать не обязательно. Впрочем, я не жалею о нашем сближении…

Не зажигая света, я долго стоял у кухонного окна и курил. Глухая ночь. Половина фонарей вдоль проспекта погасла. Накрапывает мелкий дождь. Темные дома словно затаились, тревожно дожидаясь рассвета.

Еще не поздно остановиться, в тысячный раз сказал я себе. Ты играешь не с огнем — с атомным реактором. Если КЭП догадается о твоих истинных намерениях, то от тебя не останется даже мокрого места. На миг мною овладело острое желание раз и навсегда избавиться от навязчивого искушения. От добра добра не ищут.

Ну и оставайся всю жизнь в «шестерках», ухмыльнулся внутренний голос. Гордись, что ты — высокооплачиваемый лакей. Чего испугался? Риск-то ничтожный! А другого такого шанса не будет никогда. Не теряй головы, дружище, и наступит день, когда ты окажешься на коне…

— Ми-илый… — послышался из комнаты напевный голос. — Где ты? Я соскучилась.

— Иду, моя прелесть. — Я погасил сигарету и поспешил на зов.

Четверг, 21 сентября ДЕНЬ ТРЕТИЙ

На платформе «Сосновая Поляна» я появился несколько ранее обусловленного срока. Касаевых еще не было, и я ходил взад-вперед по бетону, терзаясь запоздалым раскаянием.

Знал же, знал, что нельзя расслабляться, и вот результат: башка трещит, глаза слипаются, а денек предстоит серьезный. Сегодня я должен вплотную подвести Гарика к краю волчьей ямы, из которой уже торчат острые колья. Кроме того, надо завершить подготовку к завтрашней акции. Вроде бы все идет нормально, несмотря даже на мой ночной загул, и все же смутное чувство тревоги то и дело давало о себе знать.

Какой-то пузатый мужик в клетчатой рубахе поднялся на платформу, скользнув по мне понимающим взглядом. Неужели у меня и вправду вид человека, страдающего похмельным синдромом? Я нацепил на нос солнцезащитные очки, а на зуб бросил еще две мятные таблетки. Ничего. Скоро пройдет. Просто надо вздремнуть днем пару часиков. Неистощимая в своих фантазиях Алевтина выжала из меня все соки.

На дорожке, ведущей от автобусной остановки, показалась чета Касаевых.

Ларочка выглядела радостной и окрыленной, Гарик же явно клевал носом, хотя и называл себя вчера «жаворонком». Должно быть, и ранним пташкам не следует перебирать по вечерам.

Только сейчас я разглядел, что Гарик, оказывается, несколько ниже ростом своей супруги.

Вообще-то с Ларисой ему повезло. Она принадлежала к редкостному типу жены-помощницы, которая посвящает жизнь своему суженому, обеспечивая ему надежный тыл. Такие жены были у многих знаменитостей — писателей, художников, актеров.

И все же в этой паре что-то соединилось не так. Несмотря на известность, Гарик не достиг своего пика. При его способностях он был вправе рассчитывать на большее. Похоже, это понимали и он, и она. А что может быть хуже для творческой личности, чем осознание неполной реализации возможностей?

Супруги поднялись по ступенькам.

Едва отзвучал обычный при ранней встрече обмен любезностями, как к платформе мягко подкатила электричка. В вагоне было свободно, и мы удобно расположились возле окон.

Видя, что Гарик тут же задремал, я счел за благо последовать его примеру. Иногда даже пятиминутный сон восстанавливает силы. Частично.

Но стоило мне прикрыть глаза, как напротив себя я увидел КЭПа, сидящего в кожаном кресле.

Он выглядел, как всегда, элегантным и улыбчивым, но по едва уловимым приметам я понял, что его снедает нестихающее внутреннее беспокойство.

— Слушай меня внимательно, Димыч, — сказал он, будто переступая через что-то в себе.

(КЭП даже в кругу сподвижников величал меня «Димычем», подчеркивая свое уважение.)

— Уже, — кивнул я.

— В Питере есть газетный пачкун по фамилии Касаев… — с наигранным равнодушием начал он. — Недавно я узнал, что он копает под меня, собирает все сплетни и слухи, всякую грязь… Я хочу, чтобы ты сделал три вещи, Димыч. Во-первых, узнай, где он прячет это паскудное досье. Во-вторых, существуют ли копии? Если да, то опять же — где и у кого. А в-третьих… — Он вскочил и нервно зашагал по кабинету. С него слетел всякий лоск.

Затем он резко остановился передо мной.

— Димыч, растопчи этого кретина! Размажь его по стенке! Смешай с дерьмом! Сделай так, чтобы никто не принял на веру больше ни единого его слова! — Я впервые видел выдержанного и ироничного КЭПа в таком смятении. Не в гневе, а именно в смятении. — Не стесняйся в расходах! — продолжал выкрикивать он. — Бери сколько нужно! Ну?! Ты же умеешь! Сослужи мне верную службу еще раз, и ты не пожалеешь!

— Все сделаю в лучшем виде, — пообещал я. — Однако же, КЭП, мне необходима информация. Чем конкретно он располагает?

Он подошел ко мне вплотную, так что я видел поры кожи на его ухоженном моложавом лице.

— Диктофонная пленка. Что еще — я не знаю, понимаешь? Да и знать не желаю!

Я прекрасно его понял. Как факир, с закрытыми глазами, я должен извлечь нечто из «черного ящика» и передать ему. А он сам похоронит эту тайну.

— Завтра ты выезжаешь в Питер. Номер в гостинице забронирован. Деньги возьми у Старика. Срок тебе — неделя. Там у меня есть надежный и влиятельный человек, некто Василий Капитонович. Я попросил его собрать досье на Касаева по своим каналам. Это уже сделано. Документы получишь на вокзале. Возникнут проблемы — смело обращайся к Василию Капитоновичу за содействием. От моего имени. Он предупрежден. Вот тебе его координаты. Но учти, — КЭП сдвинул брови, — о сути твоего задания он даже догадываться не должен. Знают только трое: ты, я и Старик. Кстати, посоветуйся со Стариком перед отъездом.

— Хорошо, КЭП. Через неделю у вас будет заботой меньше.

— Смотри же, Димыч! — Это была и просьба, и приказ, и поощрение, и угроза.

А затем я увидел то, чего в действительности не было. Глаза КЭПа налились рубиновым светом.

— Выбрось это из головы, — прошипел он. — Делай только то, что приказано, если тебе дорога жизнь.

— КЭП, не понимаю вас…

— Я вижу тебя насквозь, — продолжал он. — Ты — хитрый лис, с которого я когда-нибудь сдеру шкуру… — Он потянул меня за рукав и добавил совсем уж непонятно: — Выходим!

— Не понимаю вас, — вяло сопротивлялся я, но КЭП уже исчез.

Голос, однако, остался, правда, другой — ласковый, женский:

— Выходим…

Невероятным усилием воли я вырвался из тумана и увидел Ларису, которая повторила с понимающей улыбкой:

— Извините, Дима, но нам пора выходить. Старый Петергоф!

Рядом яростно тер глаза Касаев.

В этот ранний еще час в аллеях нижнего парка было малолюдно. Погода выдалась прекрасная, на небе не виднелось ни тучки, озон литрами струился в легкие. Наша экскурсия могла бы стать весьма приятной. Если бы не вчерашние возлияния. Но дело есть дело.

Когда, осмотрев шахматную гору, мы двинулись к римским фонтанам, я улучил момент и шепнул Касаеву:

— Вчера ночью говорил с директором. Есть важные новости. Надо бы уединиться на пять минут. Или обсудим при Ларисе Борисовне?

Он слегка покраснел, но ответил без задержки, еще тише:

— Давай перекурим на скамейке.

Затем громко:

— Ларочка, мы с Димой курнем для бодрости. Про римские фонтаны я расскажу ему сам, а ты, дорогая, Иди не спеша к Монплезиру, мы тебя мигом догоним.

Мы устроились на свободной скамейке в виду тех самых римских фонтанов, и я приступил к очередному пункту своего плана.

— Шеф сообщил, что акция по внедрению на северо-западный рынок форсируется. Через десять дней он сам прилетает в Питер. Состоятся встречи, которые я должен подготовить. Но это уже моя морока. А вот продвижение рекламы надо ускорить. Она должна обязательно появиться в газетах к моменту приезда шефа. Это непременное условие. Кстати, рекламные расходы увеличены наполовину. Сто пятьдесят лимонов! И это только начало. Слово за тобой, Гарик. Потому что действовать нужно начиная с сегодняшнего дня.

На его выпуклом лбу запульсировала синяя жилка, под смуглой кожей резче обозначились скулы.

«Дурачина! — хотелось закричать мне. — Опомнись! Ты же сам писал, что сыр бывает бесплатным только в мышеловке. Или ты тоже считаешь, что на халтурку уксус слаще сахара?!»

Он задумчиво посмотрел в глубь аллеи, по которой удалялась от нас Лариса, и, будто зарядившись от нее уверенностью, кивнул мне:

— Я обещал помочь, Дима, и помогу. Однако не вполне ясно, в чем именно заключаются мои функции. Конкретизируй.

— Все элементарно до одури, — фыркнул я. — Есть сто пятьдесят лимонов. Их надо раскидать по ведущим питерским газетам. Каким именно? Тут я полностью полагаюсь на тебя. Далее — узнать расценки, отредактировать тексты, а главное — договориться с каждой редакцией о сроках публикации. Реклама должна выйти везде одновременно. Ну, с интервалом от силы один-два дня. Договора мы оформим вместе. Вопросы оплаты, разумеется, исключительно за мной. Только и всего.

Он хмыкнул:

— Ну это, пожалуй, я смог бы.

— А начнем с твоей «Невской радуги», — предложил я. — Сегодня же, чтобы не тянуть. Запустим, так сказать, пробный шар. До скольки работает ваша бухгалтерия?

— До шести.

— Значит, план такой. Я приду в половине шестого — ты мне объяснишь куда — и внесу наличкой шесть лимонов. Можешь заранее составить договор на эту сумму. Постарайся также переговорить с другими газетами…

Я видел, что мой собеседник постепенно загорается. Его ждала выгодная работа, и ему уже не хотелось бродить по парку. Наверняка в мыслях он перенесся к телефону и накручивал диск.

Я понимающе улыбнулся.

— Здесь прекрасно, но, полагаю, не стоит затягивать экскурсию надолго. Давай установим контрольный срок. Скажем, до двенадцати — этого достаточно?

— Вполне.

— И еще. Предлагаю программу на сегодняшний вечер. Давай после «Невской радуги» заскочим в гостиницу, у меня там кое-какие припасы, в том числе наш знаменитый байкальский омуль и шмат копченой медвежатины.

— Никогда не пробовал, — признался он, непроизвольно облизывая губы. — Но слышал, конечно.

— Деликатес высшего качества! — подлил я масла в огонь. — Притом домашней выделки. Я тебе и домой заверну. Угостишь Ларису и Яночку.

— Дима, ей-Богу, это слишком…

— Перестань, Гарик. Долг платежом красен. Кстати, можешь прихватить с собой приятеля, о котором вчера упоминала Яна.

— Николая Кузьмича?

— Прости, я не запомнил имя. Впрочем, бери, кого сочтешь нужным. Хватит на всех.

— Ну что ж! — решительно крякнул он. — Николая, пожалуй, можно пригласить. Свой мужик! Он тебе понравится.

— С удовольствием познакомлюсь с твоим лучшим другом.

— Добро! — Касаев хлопнул себя по колену. — Значит, договорились. Жду тебя в полшестого. А сейчас пошли, а то Ларочка уже беспокоится. Ах да, римские фонтаны… Да что про них рассказывать! Вот они, смотри!

Когда он поднялся со скамейки, я мельком глянул на его четкий профиль, преисполненный собственного достоинства и того особого куража, что свойственен истинным мастерам. Касаев даже не подозревал, как резко переменится его облик через считанные дни, когда он превратится в общественном мнении в жалкого и корыстного лгуна. Он был жертвой, которую я любовно готовил к закланию. Одновременно меня охватила печаль. Отчего-то стало жаль Гарика. Из всех моих «подопечных» он вызывал у меня наибольшую симпатию. Но это ничего не значило. От судьбы ему не уйти. Ведь я начисто лишен сантиментов и доведу свою миссию до последней точки.

Ларису мы нашли у Монплезира.

Она оказалась великолепным гидом. Я ничуть не удивился, узнав, что в молодости она несколько лет работала в экскурсионном бюро. О парадной петровской резиденции Лариса, кажется, могла рассказывать до вечера.

Она намеревалась провести нас по залам «моего удовольствия», но целеустремленный Гарик предложил ограничиться наружным осмотром. Теперь он, как локомотив, тащил нас от одного памятника к другому, нигде не давая задержаться надолго.

А тем временем аллеи незаметно наполнялись туристами. В обоих направлениях текли пестрые, глазастые, разноплеменные человеческие потоки.

В глубине одной из лужаек собралась приличная толпа. Оттуда доносились взрывы хохота.

Лариса объяснила, что там находится фонтан «Дубок» из группы так называемых «шутих»: мастерски изготовленное искусственное дерево, из скрытых отверстий в котором временами бьют тугие фонтанчики, окатывая простаков, оказавшихся поблизости.

Мы подошли к «Дубку» и некоторое время наблюдали за водяными забавами, веселящими не только детей, но и взрослых.

Я перехватил случайный взгляд добродушного толстяка в клетчатой рубахе, который мгновенно отвел глаза в сторону. Если бы он просто улыбнулся мне да подмигнул, демонстрируя, как здорово оказаться в кои-то веки в таком райском уголке, я воспринял бы его любопытство к моей персоне как нечто естественное. В конце концов, я тоже имею обыкновение рассматривать в толпе какого-нибудь оригинала, не говоря уже о красивых женщинах. Но его странная реакция настораживала. Почему он вздрогнул?

Мне в голову пришла мысль, отнюдь не казавшаяся дикой: КЭП приставил ко мне соглядатая, мой краткий сон в электричке был вещим. И еще: возникло ощущение, что где-то я уже видел этого типа. Где же, где же, где же… Однако пары проклятой сивухи, которую мне беззастенчиво продали вчера в ларьке под маркой дорогого коньяка, все еще блокировали память.

Тем не менее, когда мы двинулись дальше, я как бы ненароком изучил пространство за спиной. Толстяк оставался в толпе. Должно быть, его нездоровый интерес мне попросту почудился…

Экскурсию мы завершили у дворца Марли, где поднялись на насыпь, вдоль которой тянулся ряд шарообразно подстриженных деревьев и откуда открывался вид на залив.

— Видите на горизонте темную полоску? — спросила Лариса. — Это Кронштадт.

— Неужели?! Боже! Какая красота! — Я не уставал изливать восторг. — Лариса, Гарик, вы подарили мне незабываемый день!

— Вам тоже спасибо, Дима, — улыбнулась она. — Без вас мы не выбрались бы сюда еще года два.

— Эх, Дима, — вздохнул Гарик. — Ты не представляешь, какие тут изумительные места! Сейчас пошла мода на всякую экзотику — Кипр, Анталья, Канары… А по мне, нет большего удовольствия, чем побродить с лукошком по лесу где-нибудь между Рощино и Выборгом. А Вуокса? А Валаам? А одни Кижи чего стоят! Другое дело, что со временем туговато. Крутишься, как та белка… Когда-то у меня проходило от силы три-четыре статьи в месяц, а сейчас чуть не через день. Только дай. Правда, богаче я не стал, ну да Бог с ним! С голодухи не пухну — и то хорошо. Зато какой простор для творчества!

— Гарик, не заводись, — попросила Лариса.

— Дорогая, разве я завожусь? — удивился он. — Я констатирую.

— Ты заводишься.

— Ладно, я спокоен как камень. — Он весело вскинул голову. — Димка, в следующий раз я покажу тебе такое грибное место — настоящее Берендеево царство. Не пожалеешь… — Он посмотрел на часы: — Кажется, нам пора? Топаем на вокзал?

— В путеводителе я читал, что отсюда ходят «Метеоры», — ответил я. — Может, вернемся морем?

— Отличная идея, Димка! Вперед! Правда, это мелководье можно назвать морем лишь с большой натяжкой, тем не менее…

Спустившись с насыпи, мы двинулись к причалу. По дороге я несколько раз оглядывался, но обеспокоивший меня толстяк в клетчатой рубахе более не появлялся в поле зрения. Ложные страхи…

После деликатного препирательства у кассы я взял три билета, и мы расположились в переднем салоне.

«Метеор» полетел над рябью серых волн, на которых играли солнечные блики. Слева по курсу дрейфовали яхты с разноцветными парусами, справа проплывал живописный берег, когда-то облюбованный Петром, впереди вырисовывались, будто поднимаясь из воды, многоэтажки Васильевского острова, в салоне звучали шутки и смех: мир казался созданным для радости и наслаждений, для свершения лишь самых светлых надежд.

«Куда же ты лезешь?! — снова подумал я о Касаеве. — Неужто ты не понимаешь, что у тебя нет ни малейших шансов достать КЭПа — Кирилла Эдуардовича Прошева? Ты поймешь это, но слишком поздно, когда ничего уже не поправишь, и тебе останется одно — спиваться дальше, и я не удивлюсь, если нынешней зимой ты заснешь в заплеванной подворотне вечным пьяным сном — опустившийся, озлобленный, всеми презираемый!»

Затем мои мысли переключились на Ларису. Ведь она тоже знает КЭПа. Не исключено, что тот присутствовал на их свадьбе на правах лучшего друга молодой семьи и произносил один из первых тостов за любовь, счастье, исполнение желаний…

А может, все было не так и этой свадьбе предшествовала некая любовная драма? Лариса была замечательной красавицей, а КЭП и сейчас парень хоть куда, в молодости же и вовсе, надо полагать, был неотразим, притом он из числа вечных дамских угодников. Может, разгадка в обычном любовном треугольнике? А вдруг Яна — дочь КЭПа, пришла мне в голову совсем уж шальная мысль. Зато она объясняет непримиримость Касаева. Может, Яна взяла сторону КЭПа, а тот не хочет скандала и оттого поручил это дело мне?

Н-да, смахивает на мексиканские сериалы…

Однако есть над чем поломать голову.

«Метеор» мягко причалил к Дворцовой набережной. Гарик разъяснил, как найти редакцию, и мы расстались до вечера.

Сейчас бы под душ, а затем в постель, но права на отдых я еще не заслужил. Сначала требовалось завершить подготовку к пятнице.

Порывшись в кармане, я разыскал визитку Василия Капитоновича, надежного человека КЭПа, и из первого же таксофона позвонил ему.

Трубку сняла секретарша. Я попросил передать хозяину привет от КЭПа и уже через несколько секунд услышал любезный голос Василия Капитоновича:

— Дмитрий Сергеевич? Да-да, я в курсе. Пожалуйста, готов встретиться в любой момент. Где вы находитесь? Я пришлю машину.

К счастью, офис Капитоныча (весьма роскошный) располагался неподалеку, иначе я попросту заснул бы по дороге.

Сам Капитоныч — тщедушный, большеголовый и ушастый — напоминал постаревшего Чебурашку. Наверняка бывший сподвижник КЭПа по бывшей партии. Возможно, и пост занимал более высокий. Но не потонул и теперь рад служить когдатошнему подчиненному.

В другое время я непременно попытался бы раскрутить Капитоныча и выцыганить у него что-нибудь о прошлом КЭПа. Но сейчас сил на это не хватало.

В двух словах я изложил, на какую помощь с его стороны рассчитываю.

Он удивился, что я прошу о такой малости, заверил, что всегда готов оказать КЭПу куда более значительную услугу, и предложил мне развлекательную программу на вечер.

От соблазнов я отказался, попросив только, чтобы меня подкинули до гостиницы.

Наконец-то я оказался в своем номере, но о сладком сне не приходилось и мечтать.

Достав досье на Касаева, я принялся самым внимательным образом перечитывать справку. Может, я что-то упустил?

Нет, ничего нового.

Масса деталей, которых не мог знать посторонний человек. Например, прошлой зимой Касаев был задержан в состоянии сильного подпития в вестибюле станции метро «Технологический институт». Отпущен милиционером, оказавшимся читателем «Невской радуги». Записей в журнале не сделано. Каким же образом осведомитель узнал об этом случае? С кем откровенничал Касаев? Каялся ли перед домашними?

Регулярно обещает жене бросить пить. Однажды выдержал целый месяц. Но это рекорд. Обычно его хватает на два-три дня.

С тещей ладит, однако же чувствует себя комфортней, когда она отбывает на дачу. Обожает ее пельмени и особенно фаршированную рыбу, которую та готовит по большим праздникам.

А вот несколько абзацев про Яну.

Работает в частной клинике… Активистка Общества защиты животных… Собирала подписи под письмом, требующим крупных штрафов за жестокое обращение с домашними животными… Отношения с отцом — теплые, доверительные…

Но ни слова о хромоте!

Не нашлось в справке места и для неведомого мне доселе Николая Кузьмича.

Вообще здесь не было ничегошеньки об окружении Касаева. Кто его друзья? Есть ли у него недруги? С кем он ходит в рюмочную? Кого приглашает домой? Ни одной фамилии, ничего, кроме общих фраз.

Эге, подумал я, а справочка-то халтурная. Если только тут не умысел…

Однако мои глаза уже превратились в узкие щелки.

И все же, собрав последние силы, я развернул свежий номер «Невской радуги» и, обнаружив в нем очередную статью Касаева, заставил себя прочитать ее до конца.

Статья называлась «Муза подземных странствий» и посвящалась проблемам петербургского метрополитена, главным образом недостаточному финансированию. А вот и непременная Присказка: «Быка ловят за рога, а молодца — за язык». Но в связи с чем он ее ввернул, хоть убей, не пойму. Мысли путаются.

Я забрался под одеяло и мгновенно уснул.

Ровно в половине шестого я шел по коридору «Невской радуги». Из-за полуоткрытых дверей доносились громкие голоса, стук пишущих машинок. Редакция занимала этаж в узком каменном доме старого фонда неподалеку от Сенной.

А вот и кабинет Касаева — высокая, но тесная и мрачноватая комнатенка-пенал, куда каким-то чудом втиснули рассохшийся книжный шкаф, два обшарпанных стола, стулья и тумбочку. Оставшееся свободным пространство позволяло передвигаться лишь бочком, даже при скромных габаритах. Единственное окно выходило в глухой двор-колодец.

Стол Касаева, как и у него дома, был завален бумагами.

За вторым столом сидел задумчивый молодой человек в очках. Перед ним стояла пишущая машинка, на которой он что-то выстукивал одним пальцем. В ответ на мое приветствие он кивнул и продолжил клацанье с таким сумрачным видом, будто печатал свой смертный приговор.

Зато Касаев цвел как майская роза. То ли он тоже сумел где-то покемарить, то ли обладал неисчерпаемыми внутренними ресурсами.

— Прочитал твою «Музу», — сообщил я, усаживаясь напротив. — Здорово! Как там? «Быка ловят за рога, а молодца — за язык». Кое-кто узнает себя, верно?

Молодой человек в углу неопределенно хрюкнул.

— Я не очень-то доволен материалом, — самокритично признался Гарик, хотя было видно, что он польщен. — Писать пришлось с колес, в полосу, но в целом проблема, конечно, охвачена… — Он принялся ворошить бумаги на столе. — Вот твоя справка, Дима. По «Ингоде». Я посмотрел.

— Ну и?

— Солидная фирма, нет слов.

— А как насчет договора? Деньги я принес. — Я с готовностью похлопал по «дипломату».

— Полный порядок! Пошли в бухгалтерию! — Он стремительно поднялся.

Однако едва мы оказались в коридоре, Гарик бросил на меня тревожный взгляд:

— Слушай, Дима… По поводу нашего вчерашнего разговора. О рэкете… Это ваше внедрение на питерский рынок — оно не опасно?

— Почему? — изумился я.

— Ну ты же сам говорил — конкуренция и так далее. Мы все же существуем при диком рэкете, до цивилизованного еще далеко.

— Не волнуйся, Гарик, — успокоил я его. — Вопрос изучали. Продукции, подобной нашей, в Питере нет. Мы занимаем свободную нишу. Свободную, понимаешь? Образно говоря, открываем чебуречную, которая никак не отобьет клиентов у булочной, расположенной на этой же улице.

— Понятно… — вздохнул он. — Ну, айда!

Он провел меня в такую же тесную, но более светлую и уютную комнату, напоминающую оранжерею обилием цветочных горшочков на подоконнике и подвесных полках.

Здесь царствовала строгая худенькая мышка с соломенными волосами.

— Веруня, вот Дмитрий Сергеевич, о котором я тебе говорил, — произнес Касаев тоном, каким возвещают о появлении царственных особ.

Веруня сделала кислую гримаску, будто мы явились стрельнуть у нее пару тысяч на пиво.

— Что же вы, Игорь Анатольевич, договор неправильно оформили? Почему не указали реквизиты рекламодателя? — Она нервно двинула бумагу по столу.

— Веруня! — взмолился Касаев. — Ты же знаешь, я редко занимаюсь рекламой. Забыл эти тонкости. Прошу, сделай сама как положено. Ей-Богу, забыл.

— Интересно… — скептически ухмыльнулась она. — Как получать комиссионные и гонорары — вы не забываете, а как оформить — так Веруня.

Он покраснел вроде мальчишки, пойманного за неблаговидным занятием.

Пора было выручать друга.

Я вскинул «дипломат» на свободный стол, раскрыл его и выложил перед капризной бухгалтершей две тугие пачки банкнот — пятидесятитысячных и десятитысячных. Шесть лимонов. Удивительно, как мало места они заняли.

— А это лично от нашей фирмы. — Я увенчал купюры большой плиткой шоколада.

— Ой, спасибо! — Она вдруг расцвела, как герань на ее окне.

Через десять минут договор был оформлен.

Я спрятал корешок ордера в карман, пообещав в следующий раз внести еще больше и пожелав процветания газете и личного счастья главбуху.

Мы с Касаевым вышли в коридор. Он явно пребывал не в свой тарелке.

— Хорошая девушка эта Веруня. Аккуратная, исполнительная… Но немножко нервная. Проблемы в семье. Ладно! Дело сделано.

— Дело только начато, — мягко поправил я.

Он кивнул, все еще переживая конфуз, испытанный в бухгалтерии. Но другая половинка его души ликовала. Вид шести миллионов, которые я так запросто выложил на стол, снимал последние сомнения. А полумиллионный (честный!) заработок уже стал фактом. В один миг паутинка, сотканная мною, превратилась в прочную сеть.

— А как насчет других газет? — напомнил я.

— В принципе, вопрос решен положительно, — ответил он. — Я обзвонил несколько редакций, кое-куда заглянул сам. Расценки у меня в блокноте. Надо засесть завтра с утра на пару часиков со свежей головой и разбросать эти сто пятьдесят миллионов.

— Сто сорок четыре, — уточнил я. — Шесть уже оприходовано.

— Пусть сто сорок четыре, — охотно согласился он.

— Что ж, лучше и вправду сделать это с утра. Но есть одна заковыка. Я предполагал, что мы уединимся в гостинице и спокойно поработаем. Лишние глаза и уши нам ни к чему. Но как на грех, меня буквально только сейчас предупредили, что завтра с утра в моем номере будут что-то менять. Значит, встретимся здесь, в редакции?

Я знал, ему страшно не хочется, чтобы коллеги заранее проведали о его предстоящем бешеном заработке. На этом и строился мой расчет.

Касаев задумался.

Я терпеливо ждал.

— В редакции не очень удобно, — ответил он, поморщившись. — Бесконечные звонки, дерганье, нервотрепка… Можно сделать проще. Встретимся у меня. Я понимаю, что тебе не с руки добираться в такую даль, зато нам никто не помешает. Можем даже распить бутылочку между делом.

— Неплохая идея! А Лариса Борисовна на нас не осерчает?

Он хитровато улыбнулся:

— Ларочки не будет.

— Вот как?

— Представь себе, Димка, сработало очередное объявление. Такой вот приятный сюрприз! Позвонили из одной солидной фирмы, им срочно нужен перевод, а свой переводчик в командировке. Обещают заплатить сразу же. И неплохо. Ларочка на седьмом небе!

— Сердечно рад за Ларису Борисовну, — с чувством отозвался я.

(Знал бы он, кому Ларочка обязана этим приглашением!)

— Что ж, Гарик… Мы славно поработали и заслужили право на скромный отдых. В путь?

— Только ненадолго. Я обещал Ларочке вернуться пораньше. — Он посмотрел на часы: — Кстати, вот-вот должен подойти Пименов. А может, уже пришел.

Когда мы вернулись в кабинет, молодой очкарик все так же заунывно долбил по клавишам, а за столом Касаева восседал пожилой мужчина с рыжеватым ежиком волос и довольно пресной физиономией на гусиной шее.

Многочисленные бордовые жилки на его клиновидном носу указывали на пристрастие к горячительным напиткам, а треснувшее левое стекло старомодных очков свидетельствовало, что их владелец не делает культа из бытовых мелочей.

Завидя нас, он поднялся, при этом обнаружилось, что он почти на голову выше Касаева и плоский, как камбала.

— Знакомьтесь. — Касаев встал между нами. — Это — Дмитрий Сергеевич Черных — сибирский предприниматель и обаятельный человек, а это — Николай Кузьмич Пименов — прекрасный фотохудожник и оригинальная личность.

Мы крепко пожали друг другу руки.

— Предлагаю продолжить знакомство за «круглым столом», — улыбнулся я.

Возражений не последовало.

Пименов оказался невероятным говоруном, но называть его занудой я бы не стал. Алевтина, как и всякая женщина, имела собственную шкалу ценностей.

— Так вы предприниматель? — спросил он меня, ловко хлопнув сто пятьдесят «Столичной» и даже не поморщившись. — И когда же, по-вашему, начнется подъем экономики? — Голос у него был скрипучий, будто старые деревья трещали на морозе.

— Боюсь, на ваш вопрос не ответит даже Господь Бог.

— Да, — вздохнул Пименов. — Если каждый раз начинать строить дом заново, то его вовек не построишь. Оттого люди и мучаются. А вот я — фотохудожник. Еще в сопливом детстве папаша мне говорил: «Николка — он меня Николкой называл, — никогда не гонись за чинами и не лезь в начальство. Оттуда недолго сварганиться и свернуть шею. А выучись-ка лучше, сынок, на мастера по какой-нибудь такой части, без чего не обходятся ни в одном доме. Тогда не останешься без куска хлеба. Притом с колбасой». Другие своих родителей не слушают, а вот я послушал. Почему стал именно фотографом? То дело случая. Но родительский завет я выполнил. Нужна фотография в каждом доме? Нужна! Свадьба, юбилей, именины, похороны — да разве мало событий! И везде без фотографии — никуда. Правда, сейчас видеокамеры начали вторгаться, но на мой век еще хватит. А вот раньше фотограф и вовсе был королем! Мне Горинштейн рассказывал — это асс, старейший мастер, — что в старину солдат, когда шел фотографироваться, наматывал чистые портянки. Вот какое было уважение к фотографии! Но я не жалуюсь. Я выбрал хорошую профессию.

— Нет профессий хороших или плохих, — с досадой возразил Касаев. — Просто в любом деле есть мастера, есть подмастерья и есть подручные. У нас повсюду явная нехватка мастеров, оттого-то все так скверно.

— Ерунду говоришь и сам это прекрасно понимаешь, — блеснул очками Пименов. — Рухнули целые отрасли и придавили всех, кто не успел разбежаться, — и мастеров, и подручных. Нет, милый! Дело не только в мастерстве. Место тоже красит человека. Очень важно, какую дорожку ты выбрал и куда тебя занесло. Вот ты, к примеру, классный журналист, тебя все знают, а машина у тебя есть? Дача? Хотя бы домашний компьютер? А какая-нибудь уборщица, которая машет веничком в престижном банке, имеет в два раза больше тебя. Если не в три. Вот и вся арифметика.

— Ну, положим, ты тоже не купаешься в роскоши.

— А я к этому и не стремлюсь. Ты же знаешь мой принцип: посмотри на тех, кому хуже, и успокойся.

— Знаю-знаю… Принцип улитки, которая, спрятавшись в раковину, считает, что объегорила всех. А над ней уже навис каблук. С подковкой.

— Ничего страшного. Просто перед тем, как прятаться в раковину, надо залезть в удобную расщелину, — парировал Пименов.

Свои сентенции он излагал с олимпийским спокойствием, зато Касаев закипал как самовар.

— Что ж! Хорошо… Давайте все располземся по расщелинам. Только ведь и оттуда могут выковырять.

— А ты забейся еще глубже, чтобы не достали.

— Куда — глубже? В могилу, что ли?! — заорал Касаев, остервенело уставясь на собеседника.

Видимо, подобные перепалки были у них нормой.

Поглощенные спором, они забыли обо мне, зато я не забывал почаще подливать в их стаканы, обнося свой.

Полуторачасовой дневной сон вернул мне силы, я снова целиком владел ситуацией.

Все складывалось превосходно. Мы хватко продвинулись вперед на незримом пути к успеху. Завтра я доберусь до компромата на моего удачливого босса. Яна с утра уйдет в свою звериную академию, Ларочка радостно побежит к нежданному заказчику, а там я сплавлю из домашнего кабинета и Касаева. По крайней мере на десять минут. За это время я изучу содержание нижнего ящика стола. Поглядим, что за «бомбу» он припас. И, по возможности, выдернем запал.

Но это — завтра.

Однако же и сегодняшний вечер можно провести не без пользы.

Касаев скоро уйдет, не будем чинить ему препятствий.

А вот Пименова нужно притормозить и накачать под завязку.

Наверняка он многое знает про Яну. Попробую его раскрутить. Все-таки версия о возможном причастии Яны к составлению досье не выходит у меня из головы. Да еще эта фотография…

А позднее навестим Алевтину. Кстати, нужно ей позвонить.

Пока мои гости самозабвенно выясняли отношения, не обращая на меня ни малейшего внимания, я вынес телефон в крохотную прихожую и, прикрыв за собой дверь, набрал номер Алевтины.

Длинные гудки… Никого. Вышла в магазин? Ладно, звякну позднее.

Но коли уж телефон у меня в руках, отчитаюсь заодно перед Стариком. Что поделаешь? Обязаловка!

В отличие от Алевтины Старик был на месте.

Наш лаконичный разговор занял от силы полминуты, после чего я вернулся в комнату.

А здесь яростный спор достиг кульминации.

Друзья-соперники являли собой живописную картину: бесстрастный, будто окаменевший Пименов и по-петушиному взъерошенный Касаев, готовый вот-вот наброситься на оппонента с кулаками.

Я понял, что пора утихомирить страсти, и, воспользовавшись секундным затишьем, обратился к Пименову:

— Прости, Николай, можно задать один вопрос?

— Хоть сто.

— Недавно я вычитал об одной аномалии в области фотографирования. Суть в том, что человека, которого в скором времени ожидает смерть, будто бы невозможно сфотографировать. Как ни щелкай, как ни проявляй, выходит белое пятно. Тебе лично не приходилось сталкиваться с подобным?

Гусиная шея Пименова вытянулась еще больше, глаза за стеклами очков сделались похожими на совиные.

— Что значит — «белое пятно»? — недоуменно нахохлился он. — Выходит, проявлял какой-то халтурщик. Нет, Дима, у меня все получается четко. При любом освещении.

Похоже, он так и не понял подтекста. Зато Гарик заговорщицки подмигнул мне. Мир был восстановлен, и беседа перешла в спокойное русло.

Через час Гарик засобирался домой.

— Куда торопишься? Посиди еще. — Пименов кивнул на стол, которому я не давал пустовать.

— Пора, — мужественно ответил Гарик. — Завтра много дел. А ты, Николай, оставайся.

— И останусь, — хмыкнул тот. — Мы с Димкой еще потолкуем о всякой всячине.

— Тогда на посошок!

Мы выпили, затем я передал Гарику объемистый сверток.

— Обещанное. Для Ларисы и Яны.

Он вздохнул, но гостинец принял. Наклонился ко мне и прошептал:

— Значит, завтра, в полдесятого. Димка, приезжай с пустыми руками, не то я обижусь! Завтра моя очередь.

— Хорошо, хорошо! Буду точен как часы. И повода для обиды не дам.

Гарик ушел.

Мы с Пименовым остались вдвоем.

«Свободный художник» держался молодцом. Посмотрим, однако, надолго ли его хватит.

Я наполнил стопки и хлопнул себя по лбу, словно осененный внезапной догадкой:

— Кстати, Гарик говорил тебе о цели моего приезда в Питер?

— Дела-делишки!

— Да, дела-делишки, которые, между прочим, могут и тебе, Николай, дать хороший заработок.

В его несокрушимой броне появилась первая трещинка.

— А в чем соль?

— Я представляю фирму, которая оплачивает рекламу в питерской прессе. Речь идет о малосерийном оборудовании. Текст и фотоснимки аппаратов. Вот я и подумал: а почему бы над этим не поработать художнику-оформителю? Сейчас эта реклама сухая, понимаешь? А если оживить какой-нибудь милашкой в бикини?

— Элементарно, — кивнул он. — Красотка верхом на пылесосе.

— Вроде того. Работа всерьез и надолго, Николай. Платить будем по высшей шкале.

Он пожевал губами, затем вскинул на меня глаза:

— Послушай, Дима, чего воду в ступе толочь? Тебе надо посмотреть мои работы, чтобы ты не сомневался, верно?

— Отличная идея!

— Я тут рядом живу, на Марата. Айда прямо сейчас. Это, — он поочередно указал пальцем на бутылку и закуски, — заберем с собой. На всякий пожарный добавка у меня найдется.

— Да, но… Неловко перед твоими домашними.

Он рассмеялся булькающим смехом.

— Я не из подкаблучников, как Гарька. Сам себе хозяин. Один живу — понял? Айда!

Пименов обитал в классической коммуналке: длиннющий общий коридор, куда выходило не менее дюжины дверей, построившиеся вдоль стен комоды и сундуки, подвешенные узлы и велосипеды, взрывчатая смесь разнородных запахов и звуков…

Пока мы шли мимо этого хозяйства к его комнате, я подумал, что Гарик, несомненно, часто бывает у приятеля в гостях. Не исключено, что именно здесь, с ведома или без ведома Пименова, он спрятал свое «сокровище». В каком-нибудь узле, куда не заглядывают годами. Ведь и я собираюсь предпринять нечто подобное в квартирке Алевтины. Тайник сверхнадежный — кому придет в голову рыться в чужом старье?

Пименов достал ключ и открыл разболтанную дверь, хранящую следы двух выломанных когда-то замков.

Он занимал комнату примерно в двадцать квадратных метров. В дальнем правом углу высилась сколоченная из фанеры и реек будка размером два на полтора метра — как я догадался, его то ли студия, то ли фотолаборатория. Обстановка вызвала бы горячее одобрение самого непреклонного спартанца: ободранный шкаф легендарного типа «Гей, славяне!», такой же стол и два стула, железная кровать, этажерка, на которой уместились книги, посуда и хозяйственный инвентарь… На шкафу — до самого потолка — и в левом углу громоздились большие картонные коробки. Некоторое разнообразие в интерьер вносили старенький телевизор, древний дребезжащий холодильник да радиоточка городского вещания. Если Пименов и вправду был человеком-государством, как он объявлял Касаеву, то это государство к зажиточным явно не относилось.

А не мог ли Касаев держать одну из копий здесь, в комнате Пименова, осенило вдруг меня. Если это так, то я добьюсь цели гораздо проще. И безопаснее. Сейчас напою «свободного художника» вусмерть (предварительно выкачав информацию) и, когда он свалится с копыт, наведу шмон, благо неприхотливость интерьера существенно облегчает задачу.

По-своему истолковав мой взгляд, Пименов хладнокровно заметил:

— Не вижу никакой трагедии в том, что у меня нет шикарного коттеджа. Мне есть где спать и укрываться от непогоды, есть где работать. Многие и того не имеют. Вот пройди сейчас на Московский вокзал и, ручаюсь, обнаружишь уйму бедолаг, которые позавидовали бы мне черной завистью.

— Ты — счастливый человек, Никола, если и вправду так думаешь.

— Каждый — сам кузнец своего счастья, — нравоучительно изрек он. — Но вообще, быть счастливым куда проще, чем кажется некоторым. Надо всего лишь уметь радоваться тому, что ты получил от жизни, и помнить, что гораздо больше людей не имеют даже этого. Мне покойный папаша всегда говорил: «Николка, никогда никому не завидуй и не обижайся на судьбу. Как бы ни было плохо, оглядись по сторонам. Обязательно увидишь кого-то, кому еще хуже. Понаблюдай за ним и порадуйся за себя. Вот и вся премудрость жизни».

— Твой отец был истинный философ.

— Он был простым работягой. Воевал, голодал, бедствовал, мерз, болел, но до последнего дня жил в ладу с собой. Что и мне завещал.

Мы выпили за папашу Пименова и за людей, умеющих жить в ладу с собой.

Гусиная, с острым кадыком, шея Пименова все ниже клонилась к столу, но пока он держался. Как стойкий оловянный солдатик.

Я налил ему еще.

В дверь постучали.

— Открыто! — проскрипел хозяин.

В комнату прошмыгнула маленькая сгорбленная старушка с совершенно белыми жидкими волосами, собранными на затылке в узелок.

— Коля, у тебя не найдется щепотки соли? Сварила себе картошечку, села за стол, а солонка-то у меня пустая… — Ей могло быть и девяносто, и все сто.

— Для тебя, баба Нюра, всегда! — Пименов сделал широкий жест. — Рюмочку хлопнешь?

— Ну налей, — милостиво разрешила она. — Только не через край.

— Щас!

Он насыпал ей в бумажку соли, протянул бутерброд с ветчиной:

— А это тебе, баба Нюра, к картошечке…

— Спасибо, Коля, спасибо, Бог тебя не забудет!

Когда старушка ушла, я подумал о том, что копия компромата может храниться у нее. Или у другого соседа. Или у третьего. В коммуналках ведь не только грызутся, здесь нередко возникают весьма странные дружбы и люди стоят друг за дружку горой…

Я снова налил Пименову. Кажется, он потихоньку поплыл.

— Димка, хорош! Давай смотреть фотографии…

Он принялся снимать со шкафа, доставать из-под кровати, из прочих углов коробки. Вскоре я был обложен ими выше головы.

Фототека Пименова содержалась в образцовом порядке: снимки были разложены по конвертам, на каждом из которых значились номер, дата, тематика, еще какие-то данные.

Его скрипучий голос зазвучал мягче, задушевнее:

— Здесь у меня виды города… Тут портреты… Узнаешь этого деятеля? Я снимал! Тут морские пейзажи… А это работы с выставок. А вот и они, милашки в бикини и без… А? Посмотри, как легли светотени!

— Ты, Никола, классный мастер. Думаю, мы поладим. — Я принялся отставлять коробки в сторону. — Судя по этой коллекции, у тебя в Питере широкие связи. Наверняка и в друзьях нет недостатка?

— Мой покойный папаша, — Пименов пересел на кровать и привалился спиной к стене, украшенной вместо коврика полосатым половиком, — говаривал мне: «Николка, в жизни у каждого человека должно быть море приятелей, но настоящих друзей может быть только четыре. Как четыре стороны света, четыре времени года, четыре стихии, четыре четверти…» — Голова его клонилась все ниже, я уже думал, что сейчас он свалится, но нет, организм выдал резервный импульс, ванька-встанька резко выпрямился.

— Касаев, как я понял, один из этих друзей?

— Совершенно верно, — кивнул Пименов. — Ты, Димка, не смотри, что мы с ним цапаемся. Он мужик хороший. Мы — друзья. Понял?

— Да, я заметил. Как и то, что по ряду вопросов между вами существуют разногласия.

— Па! — издал он неясный звук. — Да ведь Гарька — псих! Заводится с полоборота. Может взвиться из-за пустяка и наговорить сорок бочек арестантов, особенно если чуть поддаст. Кому это понравится? А уж обидчивый! Не дай Бог ляпнуть что-нибудь не то о его статейках! Живьем сожрет! Мы с ним раз двести ссорились вдрызг! А после опять сходились. А почему? А все потому, что я — единственный, кто понял этого человека до конца, и он это знает. Оттого и не может от меня отлепиться.

— Что же ты понял, Николай?

— Его нутро. Самую сердцевину.

— Ну и в чем она?

— Он не может утешиться, глядя на тех, кому хуже. И потому не будет счастлив. Никогда.

— Ну-у, Николай… Многие миллионы людей не довольствуются тем, что имеют, и хотят большего. Человеческая неудовлетворенность — это и есть истинный двигатель прогресса.

— Не то. — Он покачал перед моим носом пальцем: — Вот послушай, что я тебе скажу… Допустим, найдешь ты золотой самородок с лошадиную голову. Или получишь в наследство миллиард. Станешь ты после этого заниматься своим дерьмовым бизнесом? Нет ведь, согласен?

— Предположим.

— Я разбогатею, — он хлопнул себя по костистой груди, — фотоаппарат, конечно, не выброшу, но снимать буду с разбором и только в свое удовольствие. А вот Гарька журналистику не бросит никогда. Хоть насыпь ему полные карманы бриллиантов, понимаешь?

— Стараюсь.

— У него талант от Бога. Но Гарька — дурак!

— Вот так вывод!

— А я говорю — дурак! — Пименов с силой стукнул кулаком по тумбочке. — Потому как если у человека есть призвание, он только ему и должен служить. Никакой семьи! Ни-ка-кой!

— Думаю, ты неправ. Лариса как раз и обеспечивает ему надежный тыл.

— Лариса? Тыл? — Пименов рассмеялся. — Вот мы с тобой выпиваем да балагурим в свое удовольствие, а с Гарьки в эту самую секунду стружку снимают. О-о, эта аристократочка умеет! Пила без моторчика. Тихо, по-культурному — только это еще хуже…

— Так что же? Святая обязанность жены — уводить мужа от края алкогольной пропасти. Особенно если он талантлив.

Пименов снова уронил голову на грудь, дернулся ею раз, другой, наконец с третьей попытки вернул ее в исходное положение. Прошло не менее минуты, прежде чем — после мучительных усилий — он снова ухватил нить разговора.

— Муж и жена — одна сатана. Ладно… Но когда человек создает семью, у него появляются дети. Он, дурак, радуется, верит — цветы жизни, преемственность поколений, а на самом деле — бац! — Пименов потянулся к стопке.

Я как бы невзначай отодвинул ее.

— Но ведь Яна — прекрасная дочь.

Его лицо сделалось похожим на печеное яблоко.

— Она славная девчонка, нет слов. Не плакса. Нет. Не ноет: ах, я несчастненькая, ах, убогая… Молодец! Только не все зависит от людей… — Мысли Пименова путались, но я чувствовал, что сейчас услышу все-таки нечто важное. — Гарьку, конечно, это здорово подкосило. На всю жизнь. Вот тогда он и запил по-черному.

— Что подкосило, Никола?

Он приложил палец к губам:

— Только смотри: ни-ни! Никогда не заговаривай с ним об этом и, упаси Бог, не ссылайся на меня. Не то — дружбе конец!

Он снова надолго замолчал.

Чтобы поощрить его к откровениям, я долил стопку и молча придвинул к нему.

— Давняя история… — Пименов взял чарку, расплескав половину на постель. — Янке было лет пять… Или шесть… И откуда взялся этот псих с кувалдой? — Он плавно заскользил к подушке.

Я довольно резко вернул его в исходное положение.

— Какая кувалда, Николай?

Он тупо уставился на меня.

— Какая кувалда? — повторил я.

Пименов вдруг хрипло рассмеялся.

— Да не кувалда, дурья твоя башка, а булава. Ты, вообще, можешь отличить булаву от кувалды? А еще биз… мис… — Последнее слово явно не давалось ему.

Я предпринял отчаянную попытку взбодрить его погасающее сознание.

— Выпей, Николай! Яне было лет пять или шесть… При чем здесь булава?

— А при том что у маленьких девочек, на беду, очень хрупкие косточки… — Он выпил, запрокинув голову, да так вместе с чаркой и завалился набок. Через секунду послышался мощный храп.

Досадно! Не вовремя отключился мой друг Николя!

Я стащил с Пименова туфли и уложил его поудобнее, на всякий случай повернув лицом к стене.

Затем, выждав для верности с пяток минут, приступил к обыску.

Напрасно я предполагал, что это простое дело. Десятки коробок, где хранились сотни конвертов с коллажами, фотографиями и рисунками, обещали веселенькую работенку. Притом я не знал, что искать. Совершенно.

Тем не менее я добросовестно перелопатил архив Пименова, не упуская того из виду. Но «свободный художник» спал сном праведника.

Пусто. Ничего подозрительного.

Я заглянул в шкаф, пошарил под бельем и в одежде, порылся на этажерке… Вещи многое рассказали мне об их хозяине, но других результатов поиск не давал.

Напоследок я заглянул в фанерную будку. Здесь и вправду была оборудована фотолаборатория: увеличитель, резак, ванночки, красный свет… Все на виду, тут и при желании ничего не спрячешь.

Разве что… Под фанерной полкой висел матерчатый кармашек для бумаг.

Запустив в него руку, я нащупал внутри разноформатные листки и глянец фотографий.

Наверху пачки, которую я извлек на свет Божий, находился цветной снимок Касаева. Точно такой же лежал в досье, которое я получил на Московском вокзале.

А третий экземпляр я поднял вчера из-под кресла в квартире Касаева.

Вот все и сошлось!

Не успел я, однако, как следует обмозговать эту мысль, как заметил, что держу в руках черканный-перечерканный черновик справки о Касаеве.

Я перелистал страницы и разыскал то место, где говорилось о Яне.

Так. Студентка, двадцать два года… Не замужем… Ага! Ниже… «В пятилетнем возрасте, находясь с отцом на отдыхе, подверглась нападению дебильного злоумышленника. В результате осложнения стала инвалидом. К своему увечью относится без истерики… С отцом поддерживает теплые и доверительные отношения…»

Да, все сошлось!

Напрасно я грешил на Яну.

Пименов, лучший друг семьи, человек-государство, доморощенный философ, умевший довольствоваться малым, и был тем самым таинственным осведомителем.

Я живо представил себе, как все происходило.

КЭП в привычной манере действовал чужими руками. Он поручил своему доверенному человечку — Василию Капитоновичу — подготовить досье на Касаева. Чебурашка Капитоныч вышел на Пименова. Тот согласился. Разумеется, он не знал, для каких целей необходимо досье, но мог догадаться, что не в качестве реляции. Чем же они его купили, убежденного аскета, спартанца и холостяка?

Готовя справку, Пименов решил на всякий случай, от греха подальше, не вписывать в нее себя. Но поскольку это выглядело слишком подозрительно и выдавало его с головой, он вообще обошел молчанием тему касаевского окружения, сосредоточив внимание на его персоне и отношениях в семье.

Но о Яне-то он написал!

Я вчитался в черновик внимательнее. Стиль у Пименова отсутствовал начисто. Эти факты кто-то после него доводил до ума. И этот кто-то по непонятной причине выпустил абзац, касающийся увечья девушки. А ведь он, этот факт, — один из центральных…

О компромате Пименов не знал ничего.

Я сунул бумаги на место и вышел из будки.

Хозяин комнаты лежал на спине, переливчато храпя. Брюки вокруг его ширинки были мокрыми.

Что сказал бы его незабвенный папаша?

«Николка, запомни на всю оставшуюся жизнь: дружба дружбой, а табачок врозь».

А ведь Касаев всерьез считает его своим другом. Самым близким. Единственным…

Впрочем, не мне судить Пименова.

Пора восвояси.

Завтра — нервный, напряженный день, а время уже за полночь. Долгонько искал я эти бумажки!

…Добравшись до гостиницы, я залез под душ, затем проглотил таблетку снотворного и нырнул под одеяло.

Спокойной ночи, малыши!

Уже засыпая, вспомнил, что так и не позвонил Алевтине. Но заставить себя подняться не мог. Да и поздно.

Пятница, 22 сентября ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

Катастрофа! Полный и оглушительный провал! Я влип как кур во щи! Из каких только передряг не доводилось выбираться сухим! И вот простенькое дельце, которое поначалу казалось мне увеселительной прогулкой, обернулось крахом. Под угрозой не только моя карьера и мой имидж — об этом и речи уже не идет, — сама моя жизнь висит на тоненьком волоске, который готов оборваться в любую секунду. Причем опасность надвигается с двух сторон.

А ведь начиналось все строго по сценарию.

Ровно в половине десятого я позвонил в дверь знакомой квартиры.

Торопливые шаги, тень у глазка, звяканье снимаемой цепочки. Гарик.

— Привет, Дима! Заходи!

— Привет! Мы одни?

— Я же тебе говорил. Лара недавно ушла. Ну как тебе Пименов? Долго еще общались?

— Пображничали малость. Потом он потащил меня к себе, на Марата, показывал фотографии. А после отключился. Пришлось уйти по-английски. Кстати, видел у него твой снимок. Довольно удачный.

— Я вообще-то не люблю фотографироваться. Но он настырный — давай да давай!

— Похоже, фотоаппарат заменяет ему жену.

— Несчастный человек, — вздохнул Касаев. — Всю жизнь мается один. Придумал себе какую-то смешную теорию… Ну да ладно! Он мужик невредный…

Разговор по-прежнему велся в прихожей. Гарик не спешил приглашать меня в кабинет.

— Слушай, Димка… Мне страшно неловко, но при Ларочке не хотелось идти в магазин, а сейчас я жду звонка. Ты не сгоняешь за пивком, а?

— О чем речь, Гарик!

— Но, чур, финансирую я. И не спорь, пожалуйста!

Спорить я не стал. Послушно взял у Гарика деньги и сумку, а свой «дипломат» поставил рядом с обувной полкой.

Часы показывали девять тридцать четыре. Я успею еще сто раз вернуться к тому моменту, когда Лариса, отправившаяся за переводами в офис Василия Капитоновича, позвонит мужу и попросит продиктовать паспортные данные. Если вдруг окажется, что паспорт она взяла с собой, то понадобятся данные диплома либо другого документа. Василий Капитонович — опытнейший крючкотвор. Он же вступит затем в разговор с Гариком, заявит, что является постоянным читателем «Невской радуги» и не пропускает ни одной статьи за подписью Касаева и что он чрезвычайно польщен знакомством с его очаровательной супругой.

Гарику будет приятно.

Василий Капитонович продержит его у аппарата не менее десяти минут, которых мне вполне хватит для изучения «бомбы». Случайности исключены — телефон у Касаевых стоит в прихожей и имеет короткий шнур.

Итак, я выясню, чем Гарик располагает еще, помимо пленки, а затем окончательно откорректирую свой план.

В самом благодушном настроении я вышел из подъезда и, обогнув дом, направился по извилистой дорожке к расположенным неподалеку ларькам.

Справа от меня притормозил темно-синий «форд». Сидевшая за рулем привлекательная блондинка в больших солнцезащитных очках выглянула в открытое окошко. Видимо, она хотела что-то спросить.

Но ее голоса я так и не услышал. Распахнулась задняя дверца.

Из глубины салона на меня смотрел веселый пузан в клетчатой рубахе. Тот самый, что следил за мной в Петергофе возле фонтана «Дубок». И тут я вспомнил, где видел его еще раньше: ну конечно же, на платформе «Сосновая Поляна», когда маялся в ожидании четы Касаевых.

— Ну, здравствуй! — сказал толстяк с улыбкой, которую можно было бы назвать добродушной, если бы не нацеленный на меня пистолет с глушителем.

Должен честно признаться, что в эту минуту я, по широко известному китайскому изречению, потерял свое лицо. Дело не только в пистолете. Я совершенно не понимал логики происходящего.

— Садись, — еще шире улыбнулся пузан. — Кажется, нам по пути. И давай без фокусов, не то твое брюхо превратится в решето, сквозь которое можно будет читать вывески.

Что мне оставалось?

Я подчинился.

Блондинка за рулем даже не повернулась. Я видел только ее золотистые волосы, рассыпанные по плечам. Не ей ли передал в нижнем парке эстафету этот жирный кабан, когда понял, что я его засек? Впрочем, мои догадки практического значения уже не имели.

— Давай сюда свою поклажу, — с ласковой угрозой произнес толстяк. — Она тебе больше не пригодится. — Он вырвал у меня из рук пустую сумку и скомандовал все тем же задушевным тоном: — А теперь нагни кумпол!

Я наклонился, и в тот же миг на мой затылок обрушился удар, после которого нет нужды притворяться, что страдаешь потерей сознания.

Короче, я отключился.

Очнувшись, я увидел, что нахожусь в сырой и зловонной бетонной каморке с вентиляционным отверстием вместо окна. Под потолком горела яркая лампочка без плафона. В каземате не имелось даже табуретки. Я лежал на голом цементном полу, а моя правая рука была сцеплена наручником с кольцом, вмурованным в стену. Напрягшись, я дернул его. Куда там! Я же не Геракл.

Я осмотрелся внимательнее.

Грязный бетонный пенал, напоминающий склеп. Низкая металлическая дверь с глазком для обзора снаружи. Кладбищенская тишина.

Приняв более удобную позу, то есть попросту привалившись спиной к стене, я помассировал затекшее запястье.

Ну все, все. Успокойся. Разбитой посуды не склеишь, как написал бы Касаев. Прикинь, почему ты оказался в этом каменном мешке. Возможно, все не так скверно и какой-то выход найдется?

Итак, версия первая, маловероятная: КЭП, заподозрив меня в неверности, пустил по моему следу шпиков, но каким образом, черт побери, они могли узнать о моих намерениях? Заявлений для печати я не делал, за рюмкой ни с кем не откровенничал, да и на лбу у меня ничего не написано.

Даже если бы КЭП владел телепатией и ежесекундно считывал из белокаменной мои мысли, он, держу пари, сохранил бы за мной возможность довести дело до конца, а уж после занялся бы сведением счетов. Ведь никому другому, кроме меня, Касаева не раскрутить. Какой же смысл устранять исполнителя перед финальным актом?

Эти несложные рассуждения вдохнули в меня уверенность.

Вторая версия: наши доблестные органы заинтересовались КЭПом и решили меня вербануть. Опять не вяжемся… Уж скорее меня взяли бы с моим «дипломатом», где кое-что интересное, а не с пустой авоськой.

Третья: примитивная попытка вымогательства. В эти дни я позволил себе малость посорить деньгами. Возможно, какой-то жлоб приметил меня и вознамерился сорвать куш. Дай-то Бог, чтобы было именно так!

И наконец, четвертый вариант. Сыграла темная лошадка — Василий Капитонович.

Допустим, он слуга двух господ и, помимо КЭПа, работает на его противников. После нашей вчерашней беседы ему не составляло труда догадаться, что мне неспроста нужно остаться одному в квартире Касаева. Вот он-то, Василий Капитонович, знал, что КЭП весьма и весьма интересуется бойким питерским газетером. Организовать же якобы бандитское нападение — дело техники.

Я стал жертвой закулисной борьбы двух политиканов («поли» от слова «политика»).

Два кречета дрались, а помер комар.

Снова не то. Не мог Капитоныч знать, что я выйду из квартиры Касаева до ожидаемого звонка.

Впрочем, причина уже не играет роли. На часах — без десяти двенадцать. А это означает, что я засветился как сигнальная ракета.

Касаев, скорее всего, уже позвонил в милицию: человек исчез! Но вот его «дипломат». Может, что-то, связанное с конкурентами? Этот сибиряк говорил о внедрении на северо-западный рынок. Не иначе, нашла коса на камень.

Ну а если мой «дипломат» вскроют (что, вероятнее всего, уже произошло), то обнаруженные в нем досье и липовые копии платежек ставят жирный крест на моей акции.

Представляю, какие горькие складки пролягут в уголках губ Касаева, с какой решимостью он сожмет кулаки!

Что последует за этим, догадаться нетрудно. Через два-три дня Касаев разразится в «Невской радуге» сенсационной статьей. Что-нибудь вроде бойтесь данайцев, дары приносящих. Любопытно, какую из поговорок он выберет на этот раз? Не узнавай друга в три дня, узнавай в три года?

Но даже если редактор «Невской радуги» побоится дать дорогу взрывоопасной статье, Касаев пристроит ее в другом издании, а заодно запустит основной компромат на КЭПа.

Ну а реакцию КЭПа представить еще проще.

«Димыч, ты страшно меня подвел. Извини, но эти твои путаные ссылки на некое загадочное похищение попросту смешны. Неужели ты всерьез надеялся, что я клюну на эту лажу? Скажи уж честно, за сколько ты меня продал и кому?»

Я обречен.

Я проиграл свою судьбу. Удача подразнила меня точно так же, как я дразнил Касаева большим заработком, а после вильнула хвостом и ускакала прочь, зашвырнув меня в каменный мешок.

Посмотри на тех, кому хуже, предлагал милейший Пименов. Мне смотреть не на кого. Я крайний. За мной пустота.

Кто бы ни были мои похитители, борьба потеряла всякий смысл.

Внезапно я успокоился.

Мне вспомнилась восточная сказка о хане, который посылал аскеров сдирать налоги с подданных, а после любопытствовал: как те реагируют? Плачут! Дерите еще! Снова плачут! Берите! А теперь? Смеются. Ну, раз смеются, значит, и вправду лишились последнего.

Так и мне: оставалось только смеяться.

С наружной стороны загрохотал металлический засов.

В камеру вошел тот самый веселый толстяк, следом — долговязый субъект, чья физиономия доказывала, что ее носитель не лишен склонности к садизму.

Они встали по разные стороны двери, многозначительно поглядывая на меня.

Через дверной проем виднелся участок коридора с отсыревшей, местами облупившейся штукатуркой, тускло освещенный невидимым мне источником. Очевидно, я находился в каком-то нежилом здании.

Но вот в дальнем конце коридора раздались неторопливые шаги. Приближался некто, уверенный в своем могуществе.

Сначала я увидел тень, которая удлинялась, истончаясь при этом, затем носок коричневой туфли, затем кряжистую фигуру.

Человек вошел в узилище, приблизился ко мне и остановился, широко расставив ноги и сцепив руки за спиной.

— Ну что, узнал, сука? — недобро спросил он.

Как же мне было не узнать его, типа, с которым связан мой единственный прокол! И хотя с той поры минуло пять лет, мне не пришлось напрягать память.

Да, это он, минотавр с чугунной башкой на бычьей шее, вдавленной в литые, ссутуленные плечи, с бешеным взглядом черных зрачков, бездонно черных на фоне кроваво-желтых белков.

Это он, Яков Дырда, по кличке «Яша-Бизон», дикий вепрь, первобытный ящер с одной извилиной в мозжечке, крутой бизнесмен из среднестатистического волжского города, чьи дела я пытался расстроить в пользу Михаила Хнуева, приятеля КЭПа по бывшему комсомолу.

О, это была эпопея!

Комбинацию я практически довел до конца, и все получилось бы превосходно, если бы не этот идиот Хнуев, недаром носивший непечатное прозвище.

А закончилось все скверно. Яша-Бизон пристрелил Хнуева и собирался проделать то же самое со мной, но нарвался на милицейскую засаду и был схвачен. Закатали его на полную катушку.

Мне рассказывали, что Бизон поклялся расправиться со мной, предав лютой казни, но я полагал, что за время отсидки он несколько остынет. Да и сидеть ему полагалось еще лет пять, если не больше.

И вдруг я оказываюсь у него в лапах! И где? Здесь, в Питере?!

Он, дегенерат и кретин, вторично ломает мои планы. Ловит на дешевый приемчик. Как будто среди моих противников не было достойных, творчески одаренных персонажей. Даже обидно как-то.

Внезапно я ощутил, как во мне снова включился компьютер.

Рано радуешься, Бизон! Еще посмотрим, кто из нас дичь, а кто охотник.

Он, кажется, думал диаметрально противоположно. Во всем его облике чувствовалось торжество хищника, загнавшего жертву в тупик.

— Вижу, что узнал, — осклабился он. — В штаны-то, небось, напустил, а?

Все трое гнусно расхохотались.

Я решил, что мне нет резона состязаться с этим скотом в остроумии. Пусть для начала выпустит пар.

Бизон сделал знак подручным:

— Петро, Муса! Давайте!

Те, усмехаясь, вышли.

Вскоре по коридору пронесся грохот. Петро и Муса вкатили в камеру двухсотлитровую металлическую бочку и поставили ее на попа.

Пока шли приготовления, Бизон энергично расхаживал взад-вперед, производя столько шуму, словно у него были не ступни, а копыта. При этом его глаза наливались кровью.

Значит, сейчас начнет стращать.

— Слухай сюда, падла! — заговорил он. — Сказать, о чем я мечтал пять лет? Ночами не спал. — Он растопырил свои узловатые, похожие на обрубленные сучья, пальцы. — Придушить тебя вот этими самыми руками! А там — в бочку, залить цементом, да в воду! Бочка, как видишь, приготовлена.

— А перед тем оттрахать от души, — подал голос Петро, нежно улыбаясь мне. — Ишь, якой гладкий!

— И жирок немножко вытопить. — Муса щелкнул зажигалкой.

— Лежать бы тебе уже на дне залива, — продолжал Бизон, — да я вовремя вспомнил, что за тобой должок.

— Должок, скорее, за тобой, Яша, — возразил я.

Он яростно заскрежетал зубами, рискуя искрошить их.

— Паскуда! Он еще шуткует! Десять лет с конфискацией, а?! Думаешь — завалил Бизона? Во тебе! — Он принялся загибать узловатые пальцы. — Напишешь дарственную на квартиру, дачу, прочее барахлишко… Скажешь, где лежат твои денежки… Посмотрим, сколько их там. Если мало, придумаем, как добавить. Сам подскажешь. Будешь шелковый, так и быть, может, я забуду обиду: умрешь легкой смертью. Но начнешь кобениться, — он грозно сдвинул брови, — отдам своим ребятам. А они тебя живо обломают…

Он говорил еще что-то, но я не вслушивался.

Яркой искоркой блеснула идея. Вернее, намек на идею.

Как там?

Два кречета дрались, а помер комар? А может, наоборот? Пока кречеты дрались, комар дал деру.

Правда, по сравнению с КЭПом Яша на кречета не тянет, хоть и Бизон, но ведь и я не комар. Такая вот фауна.

Мне бы часок-другой на раздумья. Я приготовил бы из той мешанины, что закипела сейчас в моем котелке, славную конфетку и побудил бы Бизона сожрать ее. На то он и Бизон, чтобы жрать все подряд. Но времени он мне, пожалуй, не даст. Куховарить придется на его глазах. Только не надо обнаруживать своего страха. Если он учует мою внутреннюю дрожь — мне конец.

Соберись же с духом, парень! Врубайся на полную мощность! Действуй без промедления, потому как позднее он тебе не поверит.

— Неблагодарное же ты существо, Яша, — вздохнул я. — Это такой-то монетой ты платишь человеку, который уже однажды спас тебе жизнь и может сделать это вторично?

От такой наглости он потерял дар речи, но после значительной паузы снова обрушил на меня яростные проклятья:

— Ах ты, подлый, хитрый лис! — (Более грубые сравнения опускаю.) — Неужто думаешь, что снова попадусь на твой крючок?!

— Был бы я хитрым лисом, вряд ли оказался бы здесь, — резонно возразил я. — Да и в тот раз ты мощным вывертом ушел с крючка. Так что, сам понимаешь, моя хитрость против твоей силы не проходит.

Этот завуалированный комплимент пришелся ему по душе.

— Яша, — подал голос Петро-пузан. — Охота тебе слухать этого фраера? Давай как договаривались. — Он смотрел на меня с вожделением.

Муса самозабвенно щелкал зажигалкой.

Союзников в этой крысиной норе у меня не было.

— Ладно, — сказал Бизон, обращаясь не столько ко мне, сколько к своим подручным. — Пусть споет про то, как меня спасал.

Острота была встречена ухмылками и кривляньями.

— Это предназначено только для твоих ушей, Яша, — сказал я. — Вели своим придуркам выйти.

Глазки Петра затуманились, а Муса вдруг затрясся, как припадочный.

— За придурка я тебя приласкаю особо! — визгливо выкрикнул он, подскакивая ко мне. — Волком завоешь, пидор московский!

Вступать в дискуссию с шестеркой не имело смысла, и я промолчал.

— Петро, Муса, оставьте нас, — решился наконец Бизон. — Но будьте рядом. А тебя, змеюка, предупреждаю при парнях: начнешь меня покупать, минуты слушать не стану. Помни и не рискуй понапрасну своей глоткой.

Что ж, крохотный плацдарм я отвоевал.

Костоломы вышли в коридор и прикрыли за собой дверь.

Мы с Бизоном остались вдвоем.

Ну! Волю в кулак! И — долой все посторонние мысли!

— Яша, ты помнишь то лето? — как можно задушевнее начал я.

— Мне бы не помнить! — свирепо скривился он. — Ты вполз в мою душу как подколодная гадюка. До сих пор не пойму, как я тебя сразу не раскусил?!

— Да-а… — вздохнул я. — Горячая была пора. Ты и Хнуев не могли поделить город. Объективно ты был более сильной личностью, но тебе не хватало опыта. — (Ума тебе, дураку не хватало — вертелось у меня на языке, но я благоразумно решил не откровенничать.) — Хнуев же был серым номенклатурным тюфяком, но имел огромные связи. Город оказался тесным для двоих, и никто не хотел уступать. Какое-то время вы еще крутились в этой теснотище, но столкновение было неизбежно…

— У меня руки чесались сунуть эту гниду башкой в дерьмо! — Бизон невольно втягивался в разговор.

— А помнишь, Яша, как в июле, за несколько дней до нашего с тобой знакомства, Хнуев вдруг исчез из города? Знаешь, куда он ездил?

— Да мне нас…ть на его круизы!

— И напрасно. Тут ты и промахнулся. Вот послушай. Мне терять нечего, я расскажу все. Хнуев ездил в столицу нашей Родины, город-герой Москву, на поклон к своему влиятельному дружку. Умолял помочь. Просил, чтобы тебя шлепнули — именно в момент его отлучки. Для полного алиби. Друг обещал помочь.

— Что за друг? — недовольно насупился Бизон. Но конфетку он уже лизнул. И, кажется, она пришлась ему по вкусу.

— Погоди, не путай меня, доберемся и до этого. Давай разворачивать картину последовательно. Итак, хнуевский дружок через своих людей нашел исполнителя, профессионального киллера, который сделал бы в твоем кочане аккуратную такую дырочку из мелкокалиберной винтовки, а ты наверняка знаешь, что такая пуля не может пробить вторую стенку черепа и танцует внутри, превращая мозги в кашу. Вот что тебя ожидало. Киллер уже купил билет на поезд. Ты был обречен, Яша-Бизон. Однако же здравствуешь и поныне. Пока. Знаешь, кто тебя спас?

— Ну?

— Я.

— Ты?! — Он дернулся так, будто увидел в моих руках ту самую винтовку.

— Именно я.

— И ты хочешь, чтобы я поверил в эту ахинею?!

— А ты пошевели мозгами, благо они у тебя целы. Дело в том, что я давно работаю на хнуевского дружка и имею авторитет. Узнав об этой заморочке, я предложил своему боссу другой план. Более безопасный. Я не стану объяснять причин, ты все равно не поймешь, да и не в этом суть. А вот что для тебя существенно: я предложил втереться к тебе в доверие и спровоцировать тебя на крупную, но фиктивную сделку, после чего ты оказался бы полным банкротом и был бы вынужден бежать из города. Ты терял капиталы и сферу влияния, но сохранял жизнь. А при твоей энергии и напористости ты все равно через годик-другой всплыл бы где-нибудь…

— Ах вот оно что! — сатанински ухмыльнулся Бизон. — Ты, стало быть, пекся о моей жизни? За пацана держишь?! — Он готов был сорваться.

— Дело не в тебе лично, Яша. — Я легко выдержал его напор. — Просто я против крови, против заказных убийств. Я считаю, что цели можно добиться другими, вполне цивилизованными средствами. И, согласись, я был близок к успеху. Вспомни, как мы познакомились. Я оказал тебе одну услугу, вторую, третью, ты прилично нагрелся и стал мне полностью доверять.

— Сволочь! — проскрежетал он.

— Посуди сам, — невозмутимо продолжал я, — сколько у меня было возможностей заманить тебя в ловушку. Я знал твой распорядок дня, твои маршруты, твоих любовниц… Если бы передо мной стояла задача подставить твой упрямый лоб под пулю снайпера, какие проблемы? Я мог сделать это тысячу раз, согласись. Но я вел совершенно другую линию: втягивал тебя в финансовую авантюру. Помнишь ту встречу с немецким предпринимателем?

— Не было никакой встречи! — рявкнул он.

— Опять же — не по моей вине. Мы с «немцем» — ты уже, наверное догадался, что он был липовый — ждали тебя в соседней области в гостиничном номере «люкс». Ты должен был подписать договоры. И ты подписал бы их, ты настроился на это, после чего твоя песенка была бы спета. В финансовом смысле. Причем вся вина падала на «немца», который растворился бы в голубой дали. Но на беду, о встрече узнал и Хнуев. Он вообще не верил в мои методы, считал их блажью, игрой в бирюльки. Разве я мог предположить, что близкий приятель моего крутого босса окажется не только олухом, но и слабонервным психом? Он не выдержал напряжения и, зная, что ты будешь почти без охраны, решил использовать свой шанс, болван!

— Да-а, той ночки я никогда не забуду. — Бизон целиком погрузился в воспоминания. — Лесной проселок, дождь как из ведра, молнии… Вдруг поперек дороги — бревно. Я сразу почуял неладное и кубарем выкатился в кювет. И тут же — автоматные очереди. Машина полыхнула, будто ее обложили соломой. Один из моих парней успел открыть дверцу, да так и застрял в ней. Сгорел как факел, бедняга. По счастью, его автомат выпал на дорогу. Я успел ухватить его и уползти в кусты. И тут появились двое в масках. Я уложил их как снопы. Один еще дышал. Я занялся им, и, прежде чем отдать Богу душу, он шепнул, что их нанял Хнуев, который ждет весточку на своей даче.

За поворотом стояла их машина. Я напялил маску и погнал к Хнуеву. Мне повезло. Свесив пузо ниже яиц, Хнуев расхаживал по двору с видом короля — так был уверен в удаче. Я втащил его в машину и рванул по кочкам. Пока они собирали погоню, я был уже далеко. Знал бы ты, что за дерьмо этот Хнуев, как он скулил и молил о пощаде! Он-то и заложил тебя с головой. Все на тебя валил. Дескать, ты и организовал это покушение. Думаю, так оно и было. Я всадил в него пол-обоймы и поклялся, что вторая половина достанется тебе. Но, на твое счастье, за мостом меня уже поджидали менты… — Он витиевато выругался.

— Яша, с той ночи прошло более пяти лет, — вкрадчиво напомнил я.

— Плевать! — нежданно заорал он. — Меня за то и уважают, что я всегда держу слово. Я поклялся разобраться с тобой и сделаю это. Сколько бы лет ни прошло. И не воображай, что я поверил в твою туфту! Ты подставил меня под пули и ответишь за это. Все! Незачем затягивать треп! — Он шагнул к двери, намереваясь позвать своих головорезов.

— Погоди, Яша, — попросил я. — Еще две минуты. Верить, не верить — твое дело. Возможно, ты и прав, что не веришь. Доказательств-то нету, одни слова…

— Ну? — Он наморщил лоб, силясь уразуметь мою логику.

— Над твоей головой, Яша, снова сгустились тучи. Причем более темные. — Я старался, чтобы мой голос звучал как можно убедительней. — Ты под прицелом, и только я могу помочь тебе выкарабкаться. Еще один раз.

— Брось заливать! — хмыкнул он, но от двери отошел.

А теперь — стремительная атака! Или пан, или пропал.

— Ты, Яша, забыл спросить у меня одну вещь. А кто же был тот влиятельный дружок покойного Хнуева, тот человек, на которого я работаю.

— Плевать! — Шея Бизона еще глубже втянулась в плечи, но возглас на сей раз прозвучал не столь решительно.

— Не плюй в колодец, Яша, — решился я на совет. — Не ты один держишь слово. Мой босс поклялся, что, как только ты окажешься на свободе, он отомстит за смерть старого друга. Ты приговорен, Яша-Бизон. Охота за тобой вот-вот начнется. Смело можешь считать себя покойником. Счетчик включен уже пять лет. Много набежало.

— Ну и кто же он, твой всемогущий хозяин? — осклабился Бизон.

— Прошев, Кирилл Эдуардович, — отчеканил я.

— Прошев?! — Несмотря на свою чудовищную самонадеянность, Бизон вздрогнул. Кажется, до него начало доходить, что с ним не шутят. Но натура брала свое, и он заорал в прежней манере: — Врешь, падла!

Начиная с этого момента я более не сомневался, что сумею выкрутиться.

— Эх, Яша, Яша…

Бизон надолго задумался. В его колючих зрачках промелькнула подозрительность.

— Что-то больно легко ты сдаешь своего хозяина. Не боишься, что узнает о нашем разговоре?

— Боюсь.

— А на что надеешься?

— На твое благоразумие, Яша.

— Думаешь, отпущу?

Я переборол огромное желание заорать «да!» и спокойно ответил:

— К этому вопросу мы еще вернемся. А сейчас вынужден констатировать, что неумным нападением на меня ты резко осложнил свое положение.

— Скажите, какая важная птица!

— В данный момент я выполняю ответственное поручение Прошева, — веско заявил я. — Ты помешал мне. Значит, снова лягнул его. Теперь он будет мстить и за Хнуева, и за меня.

— Ты его заложил, — упрямо повторил Бизон. — На кой хрен ему мстить за тебя?!

— Чтоб другим было неповадно. А у Прошева длинные руки. Мы с тобой, друг Яша, очутимся на том свете с интервалом в одни сутки. Вот уж наболтаемся от души! Там-то ты поверишь!

— Не бери меня на пушку!

— Тебя возьмут на мушку, Яша. Уже взяли. Он найдет тебя быстрее милиции. И ребятам из угро достанется твой окоченевший труп. Но вряд ли это сильно их огорчит.

— Ну, со мной сладить не так-то просто. Даже твоему Прошеву.

— Не бахвалься, Яша, — иронично поморщился я. — Сам понимаешь, что твое дело швах! В сущности, у тебя остается единственный выход…

— Отпустить тебя? — набычился он, снова готовый обвинять меня в хитрости, коварстве и лжи.

— Застрелить Прошева.

— Чего-о? — У бедняги отвисла челюсть, обнажив ряд крепких кривых зубов.

— Застрелить Прошева, — буднично повторил я, словно речь шла о назойливой мухе. — Тогда о тебе никто и не вспомнит.

Бизон с силой затряс головой, будто пытаясь придать мозгам более устойчивое положение.

— Ах ты, сучонок! На верную гибель толкаешь?!

— На спасение, Яша…

— Да у него одной охраны, небось, человек тридцать! Комар не пролетит.

(Тридцать! Вот дурак! Тридцать — у деятелей средней руки.)

— Да, охрана у него солидная. Но весь секрет в том, что я знаю, как к нему подобраться. Скрытно. Почти без риска. Вот эта информация и будет настоящим предметом нашего торга. Я все сказал! Остальное решай сам, если тебе дорога жизнь.

Довольно долго он молчал, сопя, как раздраженный бык, которому никак не удается растерзать ненавистного тореадора.

— Ты и соврешь, недорого возьмешь.

Бедняга никак не мог вырваться из мира привычных образов.

— Зачем мне врать, посуди сам? По твоей милости мне пришлось, как ты выразился, заложить хозяина, и теперь надо идти до конца. Предположим на секунду, что я соврал. Стрелка, которого ты пошлешь по душу Прошева, схватят. На первом же допросе он расколется и расскажет, от кого поступила информация. Неважно, ложная или правдивая. Мой хозяин поймет, что я ненадежен. А это для меня конец. Ну же, Яша! Я сам не в восторге от нашей трогательной встречи, но ты загнал меня в угол. Как современный человек, обладающий прагматическим складом ума, я вынужден выбрать из двух зол меньшее. Сказав «а», надо говорить «б». Вот и получается, что теперь мне самому выгодна ликвидация Прошева. Поэтому предлагаю натуральный обмен: жизнь на жизнь. Другой вариант исключается.

Он опять надолго задумался. Мне казалось, что я слышу, как в его мозгах скрежещут ржавые-ржавые шестеренки.

— Что ты делаешь в Питере? — отрывисто спросил он.

— Он прислал меня для организации в газетах рекламной кампании фирмы «Ингода». Двигает сюда своего забайкальского дружка.

— Кто эта парочка, с которой ты ошивался по парку?

— Касаев, сотрудник газеты «Невская радуга», где, кстати, должна появиться первая реклама. Деньги — шесть лимонов — уже в бухгалтерии. А женщина — его жена, Лариса Борисовна.

— Этот Касаев — человек Прошева?

— Они хорошо знакомы, — обтекаемо ответил я. — И даже учились в одном классе.

Бизон принялся скрести щетину на подбородке. Скреб, скреб…

— Ну и чего ты хочешь? Говори как на духу!

— Я уже сказал, Яша. Жизнь за жизнь. Отвези меня в какой-нибудь тихий уголок, и там мы закончим беседу. Я тебе открываю, как достать Прошева, а ты отпускаешь меня на все четыре.

— Хм! А если твой секрет мне не очень понравится?

— Ручаюсь, что понравится. По крайней мере, лучшей дорожки к нему не существует. Но давай играть по-честному. Дай слово, что не будешь стрелять в спину. Я тебе верю.

— А я тебе — нет! — снова взорвался он. — Не такой уж я олух! Было время — развешивал перед тобой уши, но теперь — дудки!

— Я-а-аша. — Я укоризненно покачал головой. — Чего ты опасаешься? Оружия у меня нет, да и пользоваться я им не умею, ты же знаешь, приемами каратэ тоже не владею, яд в потайной капсуле не ношу…

— Ладно, — смилостивился он. — Поскучай пока малость. А я проверю кое-что из того, о чем ты тут наплел. И смотри, если соврал хоть в одном слове — пеняй на себя!

— Яша, не та ситуация, чтобы хитрить.

Что-то бормоча, он двинулся к выходу, топая, как стадо слонов.

— Яша, вели, чтобы меня отцепили от этой железки, — попросил я. — Глупо же!

Он остановился и зыркнул на меня исподлобья.

— Ничего, посиди. Так мне будет спокойней.

— Тогда хотя бы приструни своих орлов. Какие-то они у тебя нервные.

— Ладно, не боись. — Он вышел, оставив почему-то дверь приоткрытой, что весьма меня насторожило.

Однако минуты через три он вернулся, швырнул мне с порога какую-то мятую, грязную кастрюлю.

— Держи парашу!

Затем, подойдя ближе, поочередно достал из карманов плоскую бутылку коньяка, заполненную на две трети, шоколадку, сигареты и зажигалку:

— Пользуйся и не говори после, что Бизон не умеет принимать гостей.

— Яша…

Но он уже был в коридоре.

Дверь с лязгом захлопнулась, завизжал засов.

Что ж, я получил передышку.

Что у нас со временем?

Я посмотрел на часы: без четверти двенадцать. Не может быть! Так и есть, кончился завод. Сколько же сейчас? Не имею ни малейшего представления. Но все же я завел механизм. Хотя бы для относительной ориентировки.

Вот и попробуй построить цивилизованное общество с такими типами, как Бизон. Какой там, к чертовой матери, интеллект! Он признает только грубую силу, только физическую расправу, только изуверские разборки. А сколько таких бизонов вокруг! Сколько их подручных, вроде Петра и Мусы!

Впрочем, довольно абстрактных рассуждений. Попробуем творчески проанализировать ситуацию.

Бизону полагается еще пять лет отсидки. Почему он на свободе? Бежал? Угодил под амнистию? Откупился?

Шайка у него, видимо, немалая. Петро, Муса, золотоволосая красавица… Выследили они меня, несомненно, еще в Москве, но трогать побоялись. Увязались за мной в Питер и, убедившись, что здесь я без прикрытия, сделали свое черное дело. Очевидно, Бизон пришел к выводу, что я владею немалыми капиталами, и вознамерился сорвать с меня солидный куш. Не очень-то я верю в сказочки о благородной разбойничьей мести. Хотя, зная Бизона, нельзя полностью исключить и этот вариант. Наблюдая за мной через своих людей в Москве, Бизон догадался, что я работаю на некое влиятельное лицо. Сейчас это играло на меня.

Не представляю, что он собирается проверять, но полагаю, что уличить меня во лжи ему будет трудновато.

Ведь мой принцип — говорить только правду. С небольшими альтернативными отклонениями.

Если я в чем и слукавил, то о сути ему не дознаться.

Приезжал Хнуев за помощью к КЭПу? Приезжал!

Хнуева КЭП и в грош не ставил, но когда-то они работали вместе, а КЭП любил щегольнуть перед бывшими соратниками своей нынешней карьерой и нередко помогал по мелочам, чтобы подчеркнуть свои возможности. Разумеется, ни за какие коврижки он не стал бы подыскивать Хнуеву киллера — ни через третьи, ни через тридцатые руки. Это исключалось напрочь. Хотя бы Хнуев вывернулся наизнанку. Но как раз накануне я очутился в команде КЭПа со своими идеями «цивилизованного рэкета», и он то ли для обкатки, то ли из каприза поручил мне заняться проблемами просителя.

Справился ли я с заданием? С подготовительной частью — несомненно! Втерся в доверие к Бизону, тайно вырыл для него глубочайшую финансовую яму, куда он должен был с треском провалиться. Дурак Хнуев все испортил. Зачем он устроил эту глупую засаду?

Выслушав мой отчет, КЭП согласился, что Хнуев сам виноват. Гибель бывшего коллеги ничуть его не опечалила. Полагаю, он забыл о нем на следующий день. Зато ход моих действий КЭП одобрил полностью и с тех пор регулярно давал мне деликатные поручения, тонкое исполнение которых позволило мне занять значительное, хотя и неприметное внешне место рядом с шефом.

Не солгал я Бизону и по прочим узловым моментам нашей беседы.

Пусть проверяет.

Моя уверенность росла. Но о том, что должно случиться после освобождения, я покуда запрещал себе думать, иначе страх снова вернется. Проблемы надо решать последовательно. Сначала я должен вырваться из плена…

Я отвинтил пробку и сделал пару глотков. В умеренных дозах — хорошая смазка для компьютера. Но перебирать нельзя.

Через три с половиной часа раздался лязг засова. В камеру шумно ввалился Бизон, следом — Петро.

Ну, какие вести принес мне мафиози?

— Петро, давай! — буркнул Бизон.

Толстяк склонился надо мной, снимая наручники. При этом он не преминул интимно погладить меня по бедрам. Я непроизвольно дрыгнул ногой, угодив коленкой по его носу. Петро вздохнул, как обманутый в лучших надеждах.

Едва браслет расстегнулся, я рывком вскочил на ноги, растирая зудящую полоску кожи на запястье.

— Не ерепенься. — Петро принялся надевать на мою голову мешок из плотного черного материала с прорезью для рта. Он так и норовил прижаться ко мне жирным брюхом.

— Петро, брось! — скомандовал Бизон. — Айда!

Мое движение направлялось блудливыми руками пузана, а все попытки сопротивления приводили лишь к тому, что я спотыкался на каждом шагу.

Мы прошли по коридору, после чего меня развернули на девяносто градусов.

— Поднимай ходули, — ласково предостерег Петро. — Тут ступеньки.

Наконец повеяло свежим воздухом. Я с наслаждением вдохнул его полной грудью.

Меня втолкнули в машину. Рядом, судя по сопению, сел Бизон.

— Мы так не договаривались, — запротестовал я. — Говорить будем без свидетелей.

— Не дрейфь! — Бизон толкнул меня плечом. — Водило-то нужен. Не могу же я оставить тебя за спиной. А говорить будем вдвоем.

— У вас есть другой водитель, — напомнил я. — Некая привлекательная блондинка. С ней мне было бы как-то спокойнее.

Бизон хохотнул:

— Радуйся, что не познакомился с ней ближе. Петро ангелом бы показался…

— Развеселый у тебя коллектив, Яша…

Взревел мотор.

Некоторое время ехали медленно, видимо, машина выбиралась из каких-то закоулков, но вот скорость резко возросла. Судя по звукам, мы влились в оживленный транспортный поток.

Радиоприемник в салоне был настроен на волну «Маяка». Вскоре диктор сообщил, что в Москве двадцать три ноль-ноль. Ого! Надолго же затянулось мое приключение!

После выпуска новостей, основная часть которого была посвящена захвату заложников, ехали, по моим прикидкам, еще минут десять.

Но вот машина остановилась.

Бизон сдернул с моей головы мешок:

— Выходи!

Мы находились в какой-то тенистой аллее, скупо освещенной редкими светильниками. Нигде не виднелось ни одной фигуры, ни одного горящего окна. Воздух был удивительно свеж, от него кружилась голова.

— Петро, жди меня во-он там, — приказал Бизон, тыча пальцем в сторону ближайшего фонаря, до которого было метров двести.

Куда же он меня завез?

Петро вздохнул и уныло поплелся по пустынной дороге.

— Ну, гони свою туфту! — ухмыльнулся Бизон, становясь напротив.

— Яша… Есть люди, которые дорого заплатили бы за эту информацию.

— Ладно-ладно, нечего цену набивать.

— Ты даешь слово?

— Даю. Слово Бизона, что отпущу на все четыре стороны, если будет толк.

— Хорошо… — Тянуть далее не имело смысла. — Слово Бизона — твердая валюта.

Он самодовольно осклабился.

— А теперь навостри уши… — Далее я продолжал шепотом, хотя никто посторонний слышать нас не мог, а Петро удалился уже метров на семьдесят.

— Дело в том, что у всех людей, даже великих, есть свои слабости. Увлечения, хобби. Хобби Прошева — рыбалка. Самая обычная. Он не признает ни неводов, ни верш, ни спиннингов, ни подводного ружья, ни динамита. Только удочку. Каждый понедельник перед работой он ездит рыбачить на одно подмосковное озеро. На утреннюю зорьку. Бывают, конечно, исключения. Допустим, зарубежный визит. Но если он в Москве, то это святое правило. Запомни: понедельник, утренняя зорька.

— Не без охраны же он ездит! — скривился Бизон.

— С охраной, конечно. И конечно, там все тщательно проверяется.

— А в чем секрет?

— Вот мы и дошли до главного. Озеро имеет форму подковы. Шириной примерно двести метров. Он забрасывает свои удочки на внешней стороне подковы. Там же расположены коттеджи, все службы. А внутреннее пространство подковы представляет собой как бы мыс, поросший лесом. Мыс этот слегка всхолмлен. В самой верхней точке растет дуб с большим старым дуплом. Он там один, ошибиться невозможно. Дуб окружен зарослями орешника и буреломом. С места рыбалки дупло невозможно заметить. Зато из дупла бережок просматривается отлично. Сквозь ветки. Напрямую это три сотни метров.

— Охрана? — отрывисто спросил он.

— Сосредоточена в районе рыбалки. А также контролирует подъездные дороги.

— Что же, они совсем не осматривают дальний берег?

— Осматривают. В воскресенье вечером. Считается, что туда можно попасть только со стороны коттеджей, с юга, а все эти подходы перекрыты.

— Н-ну? — Он прожигал меня взглядом.

— Но к волшебному дубу можно подойти и с севера. Правда, надо продираться сквозь заросли и бурелом. Километра четыре, притом ночью. Это не увеселительная прогулка, но для подготовленного человека особого труда не представляет. Я расскажу тебе о заброшенной лесной дороге и приметной точке на ней. Если идти от нее строго на юг, то как раз через четыре километра выйдешь к холму. Но если даже немного собьешься, озера все равно не минуешь. А там легко сориентироваться.

— Никак ты сам собирался в то дупло, а? — хохотнул Бизон.

— У меня кишка тонка, — ответил я. — Но лишняя информация никогда не помешает.

— Ох смотри, парень!

— Яша, хватит толочь воду в ступе. Если с твоим человечком что-то случится, просто пошли Прошеву весточку, кто дал наводку, и он достанет меня из-под земли. Но подбери человечка потолковей, не дурачка. Как видишь, я рискую больше.

— Говори адресок, — хмыкнул он.

Я отбарабанил ему наиподробнейшие координаты. Затем повторил еще дважды.

— Ты доволен?

Он молчал.

— Яша!

Его глаза безумно блеснули, в правой руке появился пистолет.

Ну вот и все. Вот оно, слово Бизона.

Некоторое время ствол описывал круги, будто выбирая, в какую точку послать гостинец.

Наконец ствол замер. Бизон попросту играл со мной, как когда-то я играл с ним.

— Нагнись! — потребовал он.

Я подчинился.

— И чтобы не попадался мне больше на глаза!

Второй раз за минувшие сутки на мой бедный череп обрушился мощный удар.

Суббота, 23 сентября ДЕНЬ ПЯТЫЙ

Когда я очнулся, был, надо полагать, самый глухой час ночи. Я валялся на влажной траве в зарослях кустарника. Накрапывал дождь.

Я сорвал пучок мокрой травы и приложил его к затылку. Посмотрел на ладонь. Крови, кажется, нет. Но голова гудела, как трансформатор высокого напряжения.

И все-таки я был жив!

Однако следовало выбираться на оперативный простор. Тем более что я совершенно не представлял, где нахожусь.

Все же у меня нашлась союзница — луна, вышедшая наконец из-за рваной тучи. Ее бледного света оказалось достаточно, чтобы разглядеть дорогу, проходящую всего в десяти метрах правее. Я встал и, шатаясь, как пьяный, двинулся к асфальту.

А вот и то самое место, где Бизон отправил меня в долгий нокаут.

Да-а, этот громила сумел мне насолить.

Правда, радоваться Бизону недолго.

Я «забыл» сообщить ему, что холм над озером, как и дуб с дуплом, оборудованы автоматической системой слежения. Чужак будет своевременно застукан.

Зная неуправляемую натуру Бизона, ничуть не сомневаюсь, что сводить счеты с Прошевым он отправится сам. Живым он, конечно, не дастся. Да и охрана особо церемониться с ним не станет. Тут-то и сказочке конец. Очень на это надеюсь…

Но мне-то что делать дальше?

Избавившись от одной опасности, я очутился перед лицом другой, куда более грозной.

Как оправдаться перед КЭПом за провал операции? Как утихомирить страсти, которые, несомненно, уже возбудил Касаев?

Ни одной путной мысли. Ничего, кроме нарастающей звенящей боли.

Но я что-нибудь придумаю. Обязан придумать. Но чуть позднее. А сейчас нужна маленькая передышка. Как хочется спать!

Спотыкаясь на каждом шагу, я двинулся по мокрому асфальту к одинокому Фонарю, куда Бизон отсылал любвеобильного Петра, и через четверть часа оказался на переселении дорог, окаймленных стенами деревьев.

Ни души.

Но вот что-то слабо блеснуло вверху. Присмотревшись, я увидел троллейбусные провода. Более того, неподалеку висела и табличка с номерами маршрутов. Однако же на нее падала густая тень, и, как я ни напрягал зрение, разобрать цифирь было невозможно.

Наконец я сообразил, что такая же табличка должна быть где-то рядом на противоположной стороне дороги. И точно: на мою удачу она висела на более освещенном участке. Ну-ка, ну-ка… Ага! Девятка.

Так вот где я оказался! На Крестовском острове — одной из самых незаселенных петербургских территорий. По-видимому, это парковая зона, примыкающая к стадиону имени Кирова. Жилых домов в этом уголке нет, да и на всем острове их осталось совсем немного, однако же именно здесь расположены спортивные базы, и если добраться до одной из них, то есть шанс найти машину или вызвать по телефону такси.

Стоп, а чем же я буду расплачиваться? Бандиты Бизона обобрали меня до нитки. Основные капиталы остались в «дипломате», который фактически потерян для меня. Значит, я гол как сокол. Гол, как осиновый кол. Гол, как мосол…

На всякий случай я принялся обшаривать карманы и, к огромной своей радости, обнаружил в одной из них пятидесятитысячную купюру, «заблудившуюся» в смятом носовом платке. Живем!

Но до чего же звенит в башке! Мозги сухие-сухие, будто Муса выпарил их над жаровней.

Я как сомнамбула плелся по дороге, когда меня догнал хлебный фургон. Водитель — молодой усатый парень — глянул на меня настороженно, но банкнота, которую я вложил ему в карман куртки, сделала свое дело.

Через пятнадцать минут я входил в вестибюль гостиницы.

Сонный швейцар при моем появлении вытаращил глаза, но тут же принял почтительную позу — я всякий раз отстегивал ему. Вообще, не в моих правилах скупиться на чаевые, я раздаю их направо и налево, иногда тратя таким образом больше, чем на личные нужды. А кроме чаевых я всегда стараюсь найти для обслуги доброе (и обязательно искреннее!) слово. Это необременительно и даже приятно, зато сколько раз симпатии маленьких людей выручали меня в критические минуты!

— Все в порядке? — осторожно осведомился швейцар.

Я увидел себя в большом зеркале: грязный, мятый-перемятый, со спутанными волосами и оловянными глазами. Чем не бомж?

— В полнейшем. — Я прошел к стойке.

Портье тоже был знаком с моей щедростью.

— Вас искали, — шепнул он, передавая мне ключ.

Видимо, он располагал важной информацией и рассчитывал на мою благодарность, но я не стал его расспрашивать. Даже если бы меня искали как наследника богатого дядюшки, я послал бы всех к черту. Спать! Быстрее в постель!

Наконец-то, оказавшись в номере, я запер дверь и достал из холодильника початую бутылку коньяка. Пробку я сорвал зубами. Рядом стоял стакан, но наполнить его было выше моих сил. Я приложился к горлышку, и мне показалось, что я пью холодный ароматизированный чай.

С бутылкой в руке я упал на кровать, даже не сбросив мокрой одежды. Пропади оно все пропадом! Я запрокинул голову, вливая в себя содержимое бутылки, и невольно завалился набок. Точь-в-точь как Пименов в своей берлоге. Бутылка покатилась по полу. Я слышал, как остатки коньяка вытекают на ковер, но ничего изменить не мог. Мышцы не повиновались. Надо бы принять душ… Сейчас… Сейчас…

…Вместо душа я оказался в каком-то длинном темном коридоре. Впереди горела яркая лампа, и оттуда, плечо к плечу, на меня надвигались… КЭП и Бизон. На лице КЭПа застыла его обаятельная, растиражированная в миллионах экземпляров улыбка, но серо-стальные глаза смотрели сурово. Его лоб украшала индийская родинка.

Харя Бизона была искажена чудовищной гримасой, квадратная челюсть выдвинулась вперед, словно он собирался отхватить жирный кусок. Такая же неуместная родинка на лбу…

Но самое странное, что они шли рядом, как старинные приятели.

— Так-то ты выполнил мое задание?! — Тонкая улыбка КЭПа выдавала предвкушение расправы.

— Я знал, что ты хитрый лис, — прорычал Бизон. — Знал, и еще раз убедился в этом. Но теперь-то тебе не уйти!

— Я тоже знал, что ты — хитрый лис. — Усмешка КЭПа становилась все тоньше. — Но я считал, что ты — мой хитрый лис. Ты знаешь, что делают с хитрыми лисами, когда их ловят с поличным?

— Когда ловят их в курятнике, — поддакнул Бизон.

Они приближались, и теперь я видел, что на их лбах не родинки, а аккуратные пулевые отверстия.

Я отступал все дальше в надвигающуюся тьму.

И с каждым моим шагом становился все слышнее какой-то тонкий, дребезжащий звук.

Я обернулся.

Там, освещенные мощными прожекторами, но так, что окружающее пространство оставалось абсолютно черным, стояли Петро и Муса, почему-то наряженные пиратами — в шароварах и косынках, с кривыми ножами за широким поясом.

Шаровары у Петра были приспущены, мощно торчал эрегированный член.

— Иди к нам! У нас цивилизованный рэкет! — пошло подмигивая, крикнул он.

— Не дрейфь! — сощурился Муса. — Посмотри на тех, кому хуже! — И он выхватил из кромешного мрака запаянную трехлитровую банку, в которой отчаянно метался крошечный Касаев.

От его тонкого, прерывистого визга разрывались барабанные перепонки.

Я открыл глаза, бессмысленно глядя в сумрачный потолок.

За окнами занимался бледный питерский рассвет.

Вдруг снова раздался прерывистый визг. Мое сердце подпрыгнуло до горла.

Понадобились нешуточные усилия, прежде чем до меня дошло, что это всего-навсего звонит телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью. Звонит, видимо, уже давно.

Дрожащей рукой я сорвал трубку.

— Алло! Это Дима? Димка, ты? Отвечай же! — донесся издалека нервный голос Касаева.

Ну вот. Сейчас начнется. Продолжение ночного кошмара…

«Не ожидал от тебя, Дима, такой подлости, — скажет он звенящим от негодования баритоном. — Это гадко, гнусно! В прежние времена за подобные штукенции били по мордасам канделябрами…» — и пошло-поехало…

О Господи! Что же ему ответить?

— Да, Гарик, это я…

Давай, дружище Касаев, обрушивай на меня волну благородного гнева!

— Слава Богу! Жив! Цел? Не пострадал?

И слова, и интонация подсказывали мне, что на сей раз я здорово ошибся в прогнозах.

— Да, — осторожно ответил я. — Не пострадал, не считая двух шишек, на полтемечка каждая.

— Что случилось, Димка?!

— Не телефонный разговор, Гарик…

— Понимаю… Ты не против, если я приеду к тебе прямо сейчас? Заодно привезу твой «дипломат».

И тут меня охватило ликование. Я понял, что получил блестящий шанс для грандиозного прорыва.

Не было бы счастья, да несчастье помогло.

— Конечно, Гарик. Приезжай.

— Жди!

Связь оборвалась.

Я покосился на настольные часы. Половина шестого. Раненько просыпаются «жаворонки»!

Осторожно провел ладонью по затылку. Да-а, насчет шишек я ничуть не преувеличил. Но они-то и помогут мне побудить Гарика к полной откровенности.

Сонливость как рукой сняло. Я рывком вскочил с кровати. Боже, ну и вид у меня! Прочь это тряпье! В душ! Побриться! Вернуть себе человеческий облик!

Я стоял под тугими, струями, чередуя горячую и холодную воду, и чувствовал, как уходят боль и усталость, как возвращается бойцовский задор.

И вот мы сидим с Касаевым друг против друга.

Я организовал легкую закуску, откупорил бутылку коньяка.

Мой «дипломат» лежит на тумбочке. Пока Касаев мыл руки, я бегло проверил содержимое. Деньги, досье — все на месте. Замки на запоре. Нет ни малейших причин для беспокойства.

Гарик выглядел и виноватым, и взвинченным, и усталым. По нездоровому цвету лица и кругам под глазами нетрудно было догадаться, что он провел бессонную ночь, терзаясь неизвестностью.

— Ну, рассказывай, что приключилось?! — сгорая от нетерпения, воскликнул он.

— Загадочная история, Гарик…

Ни на йоту не отступая от фактов, я поведал, как меня под дулом пистолета усадили в подруливший «форд», ударили по голове (одновременно я продемонстрировал ему шишки, а также перепачканную одежду) и доставили в какую-то берлогу. Далее я дал волю воображению.

— В камеру вошел насупленный субъект в сером. «Где пленка?» — были его первые слова. «Какая пленка?» — изумился я, совершенно ничего не понимая. «Не играйте под простачка. Скажите, где пленка, и вас отпустят, не причинив вреда». Нужно отдать должное, вел он себя исключительно корректно. «Но я не понимаю, о чем речь!» Видимо, что-то в моем тоне заставило его призадуматься. «Разве вы идете не от Касаева?» — сощурился он.

Не знаю, Гарик, может, я сглупил, но решил говорить правду. Шутить с этими крутыми парнями не стоило. «От него. В ближайший ларек. За пивом». Он просветил меня своим взглядом насквозь. «Кто вы такой?» — «Сибирский предприниматель…» — «Сибирский? — он несказанно удивился. — Чем можете доказать?» — «К сожалению, все мои документы остались в „дипломате“. А тот — в квартире Касаева. Но если вы отпустите меня на минутку, я живо принесу». — «Что связывает вас с Касаевым?» Я откровенно рассказал о своем задании и о нашем с тобой знакомстве. Слушая меня, тип обнаруживал явные признаки досады. «Мы проверим вашу информацию, — заявил он, когда я закончил. — И если вы солгали…» Так и не завершив фразы, он вышел, оставив меня взаперти на целый день. Гарька, о чем я только не передумал! Было около полуночи, когда в каморку вошел другой тип, но, несомненно, из той же компании. Этот вел себя наглее. «Слушай, мужик! — угрожающе произнес он. — Если хочешь спокойно добраться до своей задрипанной Читы, забудь обо всем, что с тобой сегодня случилось. А распустишь язык, Мы найдем тебя даже на твоей таежной заимке. Понял? Ну-ка, нагни кумпол!»

Далее я снова строго придерживался фактов.

— Честно говоря, Гарик, поначалу я считал, что попросту попался на глаза вашим питерским бандитам и те решили качнуть из меня деньжат. А теперь не знаю, что и думать. Они не взяли ни спички, хотя обыскали меня с головы до ног. Как я понимаю, они охотились за другим человеком, который должен был встретиться с тобой. Я рассказал все, Гарик. Выводы делай сам. И учти — это мастера своего дела. Даже удивительно, как они промахнулись. — Я умолк.

Гарик слушал меня с напряженным вниманием, нервно вертя в руках спичечный коробок.

— Да, Димка, досталось тебе… — задумчиво сощурился он. — Вот уж не думал, что он решится действовать почти в открытую… Ты пострадал по моей вине, Димка. Я страшно виноват перед тобой.

— Ерунда, Гарик. Ну, проверили на прочность мой череп… Делов-то! У нас в Сибири разбираются покруче. Я считаю, со мной обошлись даже нежно. Какие могут быть обиды! Жаль только, что наши планы сорвались. А время поджимает.

— Я жду-жду, а тебя нет и нет, — продолжал Гарик прежним тоном. — Спустился вниз, расспросил продавцов в ларьках, пассажиров на остановке — бесполезно. Никто ничего не видел. Может, думаю, забыл в гостинице что-то важное? Названиваю в твой номер — никого. Я — дежурной по этажу. Нет, не возвращался. Я — в «скорую». Не было ли несчастного случая около десяти утра в районе Сосновой Поляны? Нет, Бог миловал. В милицию звонить — вроде бы нет повода. А вдруг ты сорвался по каким-нибудь срочным делам? Позже я все-таки вышел на одного милиционера, автора нашей газеты, и неофициально попросил его изучить вопрос по своим каналам. Снова осечка. В гостиницу мотался несколько раз — ноль! Мистика! Я уж было решил: не отзовешься до девяти утра — бью в набат, поднимаю на ноги весь город. И вдруг ты снимаешь трубку! Гора с плеч… — Он выпил залпом и отставил рюмку.

— Гарик, ты меня извини, может, я лезу не в свои дела, но не думай, что я испугался этих козлов. Плевать я хотел на их угрозы! У меня в Сибири знаешь какие друзья! Словом, если я могу хоть чем-то помочь — смело на меня рассчитывай.

Будто не слыша, он снова занялся спичечным коробком.

— Гарик, я надеюсь, это маленькое происшествие не отменяет наших договоренностей по рекламе?

Он поднял на меня острый взгляд, словно пытаясь разрезать им маскирующую пелену.

— Возможно, Димка, мне и вправду понадобится твоя помощь, ибо пружина сжалась до отказа. У тебя найдется время выслушать одну весьма необычную историю?

— Гарик, располагай моим временем как угодно.

— Ну, слушай…

— Речь пойдет о Кире Прошеве…

— Постой! Прошев — это…

— Да, тот самый. Больше двадцати лет мы с ним были лучшими друзьями. С пятого класса…

— Вот так-так! — Я разыграл неподдельное изумление.

— Представь себе. Хотя трудно объяснить, почему же мы сдружились. Я был задиристым, ершистым, горячим, то и дело дрался, вытворял фокусы, доводившие учителей до истерики, и вообще любил находиться в центре внимания. Кирилл же — я звал его Киром, а в классе его дразнили «Прошей» — был тихоней, замкнутым молчуном, но, знаешь, из тех, что себе на уме. В нашем дуэте, безусловно, первую скрипку играл я, но и Кир мог при случае настоять на своем — не эмоциями, а взвешенными доводами, звучавшими несколько непривычно в устах двенадцатилетнего мальчугана. Конечно, сейчас, с высоты лет, многое видится в ином свете, и все же, положа руку на сердце, должен сказать, что это была чистая и искренняя мальчишеская дружба…

Как бы это покороче выстроить…

Однажды — не то в шестом, не то в седьмом классе — мы с ним возвращались поздним вечером домой, и на пустынной трамвайной остановке к нам привязались трое незнакомых пацанов — наших ровесников. Не помню уж, из-за чего разгорелся сыр-бор, но, слово за слово, дело дошло до драки. На Кира я не особенно полагался, но прикинул: если он хотя бы на время отвлечет одного на себя, то двух других я расшвыряю запросто — драться-то я умел, а соперники выглядели слабаками, пусть и агрессивными. Куда там! Едва замелькали кулаки, мой Кир рванул куда-то через кусты, а я остался один против троих. Они и вправду оказались слабаками, но все же их было трое. Вдобавок я неудачно поскользнулся, и они насели на меня. Удары сыпались градом. Били ногами. Но вот появился Кир. Он привел милиционера. Но к тому времени меня измолотили как бобика. Парни, естественно, дали деру. Ищи ветра в поле! «Ты — трус! — бросил я Киру, когда мы снова остались вдвоем. — Видеть тебя не могу!» — «Я не трус, — спокойно возразил он. — Но рисковать по-глупому не собираюсь». — «Да какой тут риск! Если бы ты отвлек одного, то двух других я уложил бы одной левой, а после занялся бы третьим!» — «Ладно-ладно, хвастунишка. А если бы у них оказался кастет? Или нож?» — «Тем более ты не имел права бросать друга!» — «Я тебя не бросал. Я же не домой побежал, а за милиционером.» — «Не слишком ли долго ты бегал?» — «Просто я был уверен, что ты в состоянии продержаться сколько нужно.» — «Спасибо за доверие, черт бы тебя побрал! Посмотри, что они со мной сделали!» — «Не злись, Гарька. И поверь, что я не трус. Осторожный — да, но не трус. Мое время драться еще не наступило». — «Чего-чего?» — «Может, меня ожидает великое будущее», — с глубочайшим внутренним убеждением проговорил он. «Цыганка, что ли, нагадала?» — язвительно усмехнулся я. «Может, и цыганка», — серьезно ответил он. «Если тебе известно будущее, тогда и вовсе нечего осторожничать». — «А разве ты не слышал, что береженого Бог бережет? Нет, Гарька, до поры до времени я должен беречь себя. Обидно, ведь проиграть свою судьбу из-за слепого случая». Такой вот состоялся у нас диалог. Еще несколько дней Я дулся на него, а затем остыл. Я был сильнее, и прощать чужие слабости казалось мне естественным. Зато я не упускал возможности при случае беззлобно подшутить над ним. «Эй, Кир! Осторожнее переходи дорогу! Береги себя! Держись подальше от стен — кирпич свалится!» Он отмалчивался. Ну ладно.

— Перед началом последнего учебного года Кира будто подменили, — продолжал Гарик. — Из угрюмого молчуна он превратился в рубаху-парня. Стал вдруг выступать на всех собраниях и митингах, первым тянул руку, совершенно не смущался, если случалась осечка. Разумеется, мы много говорили о будущем. Мне мой путь был ясен.

К тому времени я уже публиковался в питерских газетах и даже в «Комсомолке», в редакциях меня привечали, так что учеба в ЛГУ на отделении журналистики выглядела делом решенным. Кир, который годом раньше твердо собирался в физики, вдруг круто изменил свои планы. «В нашей стране имеет смысл только партийная карьера, начинать которую следует с комсомольской», — утверждал он. Что ж, он двинется по этой лестнице с самого низу — ведь у него нет ни связей, ни покровителей. Зато на его стороне два сильных козыря: личная активность и незапятнанное социальное происхождение — из рабочей семьи. Уж он постарается распорядиться ими с умом. Кир рассуждал как бывалый, много повидавший человек, а ведь ему не было и семнадцати. За год он возмужал еще заметнее. Но вот какая штука: раньше, когда он был весь в себе, я без труда читал в его душе, сейчас же, сделавшись внешне открытым, он заставлял меня теряться в догадках. И все эти перемены произошли в нем за год, а еще точнее — за одно лето… Что правда, о своем «великом предназначении» он более даже не заикался.

Гарик выпил пол-рюмки коньяка, с жадностью закурил и после двух глубоких затяжек снова погрузился в воспоминания.

— Итак, после школы наши пути-дорожки разошлись, однако же мы оставались друзьями и продолжали встречаться. Студенческие годы пролетели быстро. Кир делал свою карьеру, хотя и не так быстро, как надеялся. Но он не унывал. Он работал без устали, а сосредоточенный в нем сгусток энергии будто и не расходовался даже, а наоборот — накапливал заряд. Должен сказать, что глаз у него был острее моего. Уже тогда он видел метастазы застоя. Я же, молодой, но перспективный журналист, по-прежнему свято верил в идеалы светлого будущего и глаголом жег отдельные недостатки. Иногда мы схлестывались до хрипоты, чуть не до драки. И, должен откровенно признать, его аргументы чаще звучали весомее. Споры со мной были для него своего рода отдушиной, потому как на службе он мог позволить себе лишь легкую фронду…

Гарик как-то разом помрачнел и осунулся.

— Это произошло в августе семьдесят восьмого… Если быть точным, двадцать седьмого августа, в воскресенье. Эту дату я запомнил на всю жизнь… — Он залпом допил рюмку. — К тому времени Кир уже занимал весьма ответственный пост в крупном парткоме и пользовался рядом благ, впрочем, по нынешним меркам весьма скромных. В частности, за ним была закреплена номенклатурная дача на Карельском перешейке, неподалеку от Рощино. Дача — громко, пожалуй, сказано. Небольшой летний домик, без отопления и удобств, притом на две семьи. В распоряжении Кира были две крохотные комнатушки и веранда чуть больше носового платка. К поселку подступал лес, в глубине которого тянулась цепочка тихих озер. А Кира хлебом не корми, но дай вволю посидеть у воды с удочками…

Едва Касаев произнес эту фразу, как перед моими глазами возник Бизон, и под ложечкой тоскливо защемило.

Гарик между тем вел свою историю дальше:

— Кир частенько приглашал меня на дачу. Правда, времени было в обрез и у меня, и у него. Но иногда выдавался свободный денек, и он тащил меня на рыбалку, а я его за грибами. В конце концов мы научились совмещать эти занятия.

Надо сказать, что дачный поселок населял весьма пестрый люд. Кроме слуг народа, здесь обитали ученые, писатели, артисты, еще какие-то совершенно фантастические типы. На соседней улочке один чудак ежегодно сшивал из простыней воздушный шар, другой строил ветровой двигатель голландского образца, третий конструировал аппарат для сбора клюквы, которой в окрестностях было видимо-невидимо. Жили весело. Словом, не дачный поселок, а двор чудес!

Тем временем подросла Яночка. Иногда мы брали ее с собой. Она обожала собирать грибы и к пяти годам до того наловчилась, что запросто отличала настоящую лисичку от ложной, чего я не могу и поныне. Ларочка, естественно, тоже составляла нам компанию. Плюс — очередная пассия Кира. Надо сказать, что он оказался завзятым сердцеедом — еще одно его новое качество, никак не проявлявшееся в школе. Ухаживал за женщинами он красиво. Даже Ларочка иной раз ставила мне его в пример, хотя в целом относилась к Киру с прохладцей.

Гарик отчаянно махнул рукой, налил себе полную рюмку и осушил ее единым духом.

— В то проклятое утро мы проснулись затемно. Накануне Кир проведал об одном тихом озерце с потрясающим клевом. Это был наш последний совместный выход в сезоне. Назавтра Кир улетал в длительную загранкомандировку, после которой рассчитывал с повышением перебраться в столицу. Нас было четверо — я с Яной и Кир со своей подругой Тамарой. Ларочка приехать не смогла: как нарочно, захворала Зинаида Германовна. Наш улов и вправду оказался фантастическим, да еще на обратном пути мы набрали корзину крепких, только-только поднявшихся моховичков.

У Кира имелась довольно-таки оригинальная сковорода: огромная, с длиннющей металлической ручкой, специально для готовки на костре, — таких я нигде больше не встречал. Итак, мы нажарили полную сковороду рыбы и, устроившись вокруг стола, с аппетитом оприходовали ее, запивая припасенным пивом. Разумеется, Яна пила лимонад. Настроение было воскресное, мы шутили, строили планы… И вдруг начался кошмар. Хлипкие двери летнего домика разлетелись в щепки. В тесную комнатушку ворвался здоровенный верзила с перекошенной физиономией. Обеими руками он держал — представь себе — булаву, какую увидишь разве что в историческом фильме. Настоящую булаву — этакое бронзовое ядро с шипами на утолщенной рукояти. Булава поднялась и опустилась на Тамару, сидевшую ближе других к двери. С залитым кровью лицом девушка сползла на пол. Сумасшедший громила вновь занес над головой свое страшное оружие. Следующей жертвой должен был стать Кир. На коленях он держал Яну, показывая ей какую-то игру. И тут произошло то, чему я до сих пор отказываюсь верить. Приподняв Яну, Кир… заслонился ею. Булава уже начала опускаться, а я по-прежнему сидел как истукан, не в силах сладить с наваждением. Яна закричала, и ее крик мгновенно освободил во мне некую мощную пружину. Из своего дальнего угла я молнией бросился на стол, плашмя растянулся на нем, передавив стопки и тарелки, схватил обеими руками рукоять сковороды и резко направил ее вверх, навстречу булаве, вложив в это движение весь резерв моих сил — и физических, и душевных. Отрикошетив от сковороды, булава просвистела в сантиметре от моего плеча, проломив край стола. Остатки еще горячего масла брызнули в лицо чудовищного гостя. Он заревел как раненый бык. «Янка, беги!» — заорал я. Но она стояла на табуретке как изваяние. Зато Кир стремглав выскочил наружу. Теперь ярость громилы была направлена против меня. А что я мог, Димка? Стол занимал большую часть комнаты, оставались лишь узкие проходы вдоль стен. Я — в дальнем углу. Окна закрыты. Ну ладно, в одиночку я как-нибудь сумел бы пробиться к выходу, используя сковородку и как шпагу, и как щит. Но не мог же я бросить Яну, которая по-прежнему неподвижно стояла на табуретке, приложив ручонки к щекам, и Тамару, которая тихо стонала, лежа у порога. «Янка, беги!» — снова заорал я, готовясь отразить очередной натиск безумца, который принялся вращать булаву вроде пращи. Стол мешал ему добраться до меня, и он переменил тактику. С десяток яростных ударов — и от стола осталась груда щепок. Тем временем, воспользовавшись короткой паузой, я сдернул Яну с табуретки, буквально вжал ее в угол и заслонил собой. Затем попытался высадить сковородой окно и через него выставить дочку наружу, но сделал это крайне неудачно. По периметру рамы торчали острые, как пики, осколки стекла, а посшибать их я уже не успевал — бандит ринулся в смертельную атаку. А за окном, кстати, стояла летняя тишина — должно быть, все дачники отправились за грибами. Кира и след простыл. «Что мы тебе сделали?! Чего ты хочешь?!» — кричал я, с трудом парируя мощный удар. Он мычал что-то нечленораздельное, а в его налитых кровью глазах я не замечал ни малейшего проблеска мысли — только звериную, лютую ненависть. Я чувствовал себя плохо вооруженным гладиатором, от ловкости которого зависят сразу три жизни. Увы, сковорода, даже большая, — неподходящее оружие против боевой булавы, да еще в руках свирепого голиафа. Случилось то, чего я опасался. Очередной удар выбил из сковороды дно, которое, крутясь, рассекло мне ухо. Одновременно отвалилась ручка. Я отлетел в противоположный от Яны угол. В голове звенело. Теперь моя девочка оставалась беззащитной, а этот скот, не ведающий жалости даже к ребенку, готовился к страшному действу.

Димка! Никогда раньше я не подозревал, какие неисчерпаемые резервы скрыты в человеке. Кажется, я взлетел. Да, я взлетел и голыми руками перехватил опускавшуюся булаву за ее шиповатую голову. Но и верзила крепко держал рукоять. Началась отчаянная, изматывающая борьба, в ходе которой булава несколько раз переходила из рук в руки. Помню, как закричала Яна. Помню кровь на ее лодыжке. Дальше — туман. Уже позднее мне рассказывали, что я подмял-таки взбесившегося гиганта и, сидя на нем верхом, молотил его как боксерскую грушу. Нападавший и вправду оказался безумцем. Его признали невменяемым и отправили в дурдом. Причины нападения до конца так и не открылись. Поговаривали, правда, что этого психа науськали на семью районного прокурора, занимавшую вторую половину дачного домика. У прокурора тоже была дочь в возрасте Яны, а его жена чем-то напоминала Тамару. Не знаю. Откуда он взял булаву — тоже загадка. Но эксперт утверждал, что булава подлинная, чуть ли не пятнадцатый век. До сих пор ее вижу: словно миниатюрная морская мина, насаженная на факел.

Тамара отделалась относительно легко. Я поначалу считал, что он размозжил ей голову, но оказалось, девушка успела уклониться и лишь один из шипов глубоко процарапал ей щеку — оттого-то было так много крови. По-настоящему досталось только Янке. Он успел припечатать ей. Множественные переломы… Это еще везение, что удар прошел по касательной. Страшно подумать, если бы… — Касаев резко оборвал рассказ и закрыл ладонями глаза.

Так вот что произошло с Яной!

Молчание длилось долго.

— А Кир? — осторожно спросил я.

— Кир… — горько вздохнул Гарик. — Кир поступил согласно своим принципам. Он же еще не успел стать великим и по-прежнему был вынужден беречь себя. Один из коттеджей на другом краю поселка занимал милицейский начальник. Его-то Кир и направил на помощь. А сам удрал. Иначе могла сорваться важная командировка. Конечно же, он опять не струсил. Он просто выбрал оптимальную линию поведения. Не мог же будущий великий деятель рисковать своей светлой головой ради случайной подруги и какого-то репортера с маленькой дочкой! Ладно, Димка… Наливай!

Я наполнил стопки.

— Утомил я тебя, а? — криво усмехнулся Касаев.

— Нет, отчего же… Невероятная история… Как я понимаю, она окончательно развела тебя с Киром?

— С того дня он на многие годы исчез из моей жизни. Не звонил и не писал. Да и я, признаться, не искал контактов, хотя боль постепенно улеглась. Я не таил против него зла, но разве можно было забыть, как он закрывался Яной от сумасшедшего громилы? И все же я не хотел его судить. Ну, поддался человек панике, повел себя некрасиво… Как там у Маршака:

— Но ты-то, Гарик, не спасовал.

— Что — я? Я не о себе думал — о Яне. Если бы не она — кто знает?

— А я уверен, что ты повел бы себя по-мужски в любых обстоятельствах.

— Спасибо, Дима. Но речь не обо мне — о Кире. Я попросту постарался вычеркнуть его из памяти. А между тем наступили новые времена. Развалилась империя, рухнула идеология, ушли в небытие казавшиеся вечными правители, и на капитанском мостике нашего корабля, столь непослушного ветрилу и рулю, столпились новые люди. Где-то там замаячил и Кир… Все чаще на телеэкране появлялось его энергичное лицо с обаятельной улыбкой. Может, он и вправду ощущал свое особое предназначение? Видел глубже? Мыслил на качественно ином уровне? Ох, не верю… Да и душа противилась брать его сторону. И вот две с небольшим недели назад мы встретились. После стольких лет. Кир приезжал в Питер и проводил в Домжуре пресс-конференцию. По доброй воле я не пошел бы на нее, но редактор обязал написать отчет. Куда деваться? Зал был полон, даже в проходах стояли. Кир прекрасно владел аудиторией, шутил, острил, не избегал и острых углов. Посыпались вопросы. Он внимательно вглядывался в зал, и на какой-то миг его глаза задержались на мне, но он и виду не подал, что узнал старинного приятеля. Однако после пресс-конференции, когда я спускался по лестнице, меня догнал плечистый молодой человек и вежливо осведомился: «Вы — Касаев Игорь Анатольевич?» — «Да». — «Кирилл Эдуардович просит вас о встрече. Он освободится в семь. Куда прислать машину?» Почему бы и нет, подумал я. Без четверти семь к редакции подрулил черный лимузин, и вскоре я был в одной из резиденций на Каменном острове. И вот мы с Киром стоим Друг против друга, как будто и не прошло целой эпохи. «Все еще злишься, Гарик?» — спросил он, благодушно улыбаясь. «Нет причин», — ответил я. «Тогда отметим встречу. — Он провел меня к столу, сервированному по высшему разряду. — Вообще-то у меня практически не бывает возможности расслабиться. Но сегодня удачный день. У нас есть два часа. Ухаживай за собой сам и не стесняйся. Давай, за все хорошее!» Мы выпили и закусили. «На время я потерял тебя, старина, — произнес Кир, продолжая внимательно разглядывать меня. — Политическая борьба, знаешь, штука жестокая. Да и ты не напоминал о себе. Но настал момент собирать камни. Я навел о тебе кое-какие справки. Хм! Выглядишь ты неплохо. Вот только пьешь многовато…» — «Ты пригласил меня для упреков? Так я и от Ларочки их достаточно слышу». Я демонстративно налил себе полную рюмку и выпил. «Все такой же ершистый… Это хорошо. Нет, Гарька. Я не укоряю людей за простительные человеческие слабости, при условии, что они справляются с работой. Но ты сам-то не считаешь, что пора кое-что менять в своей жизни? Ты доволен ею?» — «Если ты наводил справки, то должен знать ответ. Наливай! И себя не забудь». — «Мне, пожалуй, хватит… Ну, ладно! Ради такой встречи… Так вот, Гарька, я хочу предложить тебе интересную работу. Ларису Борисовну тоже пристроим. Я слышал, она временно не у дел?» — «Да-а…» — «Яночку жалко, — вздохнул он с таким видом, будто не имел к этому делу никакого отношения, — шесть операций, и все безрезультатно?» Я подавил острейшее желание врезать ему в челюсть. «Могло быть и хуже…» — «Бедняжка… Мне говорили, что есть врачи, которые творят чудеса. Почему бы не отправить ее в Штаты? Или в Швейцарию?» — «У меня нет таких денег, Кир. Не трави душу». — «Все можно устроить. Например, по гуманитарной линии». Теперь я готов был молиться на него. И вместе с тем дальним краешком сознания понимал, что меня элементарно покупают. Ну и пусть! Ради Янки я согласился бы продаться дьяволу, не то что бывшему дружку. Буду работать на Кира как проклятый! «Ты серьезно?» — «Этим не шутят, Гарик…» Чтобы скрыть охватившее меня смятение, схватил бутылку и наполнил бокалы. Руки мои тряслись. «За гуманитарную линию!» — «Ну у тебя и темпы!» — покачал он головой. «С такой закусью можно одолеть цистерну». — «Примешь предложение, у тебя тоже не будет проблем с выбором закусок». — «Ладно, послушаем».

Кир в молодые годы пил крайне мало, но, когда приходилось, пьянел буквально с первой рюмки. Похоже, это качество в нем сохранилось, ибо я почувствовал, что его язык уже заплетается. «У меня, Гарька, грандиозные планы на будущее, — заговорил он с оттенком бахвальства. — Мое время еще не пришло, хотя я и участвую в нынешних выборах. По-настоящему моя звезда разгорится в начале двадцать первого века. Но готовить взлет нужно сегодня». — «Ты хочешь зарядить меня?» — «Да, Гарька. Если говорить честно, в Питере у меня не очень твердые позиции. Это надо поправить. Конечно, у меня много задумок. А начать я хочу с создания газеты, которая работала бы на меня. Вернее, на те силы, которые я представляю. Газета должна быть классная. Не задрипанный листок, в который заворачивают селедку, а живое, бойкое, интересное издание. И чтобы оно быстро завоевало популярность и имело массовый тираж.

Разумеется, идеи должны подаваться не в лоб, а тонко, умно, в подтексте, как ты это умеешь. Предлагаю тебе место редактора. Деньги есть. Хорошие деньги. Помещение, компьютеры — все будет. В принципе, я договорился. Людей подберешь сам. Оклады и гонорары будут приличные. Хотя, давай посоветуемся. Может, проще перекупить уже выходящую газету и раскрутить ее на полную катушку?» — «Заманчивое предложение. Мне только странно, что ты вспомнил обо мне. Неужели нет других кандидатур?» — «Эх, Гарька… — поморщился он. — Если бы ты знал, как мало вокруг толковых людей! А толковые и верные — вовсе наперечет». Что-то не понравилось мне в последней фразе. Возможно, на трезвую голову я промолчал бы, но тут черти дернули меня за язык. «Значит, меня ты считаешь толковым и верным?» — «Толковым — да. А о верности давай поговорим. Для этого я и пригласил тебя. Хочешь еще выпить?» — «Да! Водочка у тебя изумительная». — «Ну, за будущее сотрудничество!» Среди других закусок на столе стояло блюдо с жареной рыбой. Я присмотрелся к нему, нацеливаясь на кусок посочнее, и нежданно для себя — ярко, до мельчайших подробностей — вспомнил тот безумный день. Мне бы, дураку, сдержаться, взять себя в руки, но внутри уже загудела буря. «Ты требуешь верности от других, а сам-то? Можно ли надеяться на тебя?» — «Не понял, Гарик. Выражайся яснее». — «Куда уж ясней! Ладно, ты дал деру, бросил нас на произвол судьбы — это еще объяснимо, но как у тебя хватило совести делать живой щит из маленькой девочки?» Его брови изумленно поползли вверх.

«Ты что, Гарька, опомнись! Я спас Яну от верной гибели. Этот придурок метил ей прямо в голову. Я выхватил девочку из-под удара». «Кир, мне-то не заливай! У меня есть глаза. Весьма зоркие, между прочим». — «Смотреть — еще не значит видеть, Гарька. Не знаю, что тебе померещилось с твоего места, но твои выводы оскорбительны. Ты меня благодарить должен. Еще раз повторяю: я выхватил Яну из-под удара. А что касается моего, как ты выразился, бегства… Ну, остался бы я. В теснотище этот псих всех нас перекалечил бы. А я точно знал, что тот полковник у себя и что у него есть оружие. Это заняло чуть больше двух минут. Притом я же видел, как ловко ты использовал сковороду. Не растерялся, молодец. Это был оптимальный вариант, Гарька, и он себя оправдал. Ведь все могло закончиться намного хуже, ты когда-нибудь думал об этом?» — «Почему же ты исчез?» — «А какой смысл было рисоваться? Толку от моего присутствия было немного, зато горела командировка, которой я добивался несколько лет». — «Мог хотя бы написать, раз твоя совесть чиста». — «Оттуда, где я был, Гарька, переписка не велась. А позднее все как-то завертелось… Вот тут ты, пожалуй, прав на все сто. Конечно же, мне следовало объявиться раньше. Извини…» Сила его внушения была столь неотразима, что в какой-то момент я готов был поверить, что он и вправду не подставлял Янку под удар, а наоборот — спасал ее. И все же он чуть переигрывал. Может, оттого что выпил больше своей наперсточной нормы. А может, соль в том, что во мне пробудилась некая сверхчувствительная интуиция, улавливающая самую ничтожную фальшь. Я знал, что он врет. Но вывести его на чистую воду было невозможно, ибо он сам свято верил в свои слова. И тут из хаоса моих мыслей выплыл простенький вопрос. Бывают такие мгновенные вспышки-озарения, когда соединяются точки, лежащие, казалось бы, в разных концах Вселенной.

Ты, Димка, наверное, знаешь, что нынешней весной Кир угодил в автомобильную аварию. Об этом довольно много писали.

Я молча кивнул.

— Кир отделался легкими ушибами, — продолжал Гарик, — но погибла ехавшая с ним молодая журналистка. Никаких упреков в адрес Кира не высказывалось, он ведь сам — жертва… Но мне вдруг показалось — я почти физически ощущал свою правоту, — что и в этом случае у Кира была альтернатива.

«Ладно, Кир, — сказал я. — Спасибо, что спас Яну. Век не забуду. А что тебе помешало спасти ту журналистку?» Он вздрогнул, но не очень-то удивился. Непривычный к возлияниям, он в немалой степени утратил контроль над собой. Возможно, ему почудилось, что мы до сих пор говорили не о Яне, а о его погибшей спутнице. Короче, он прозевал опасный поворот. А может, не видел причин для игры в молчанку. Он сам взял бутылку, налил себе до краев, выпил и заговорил: «А что я мог сделать, Гарька? Значит, судьба. Я не хотел ее брать в тот день. Сама напросилась. Ну ладно. Мы ехали на рыбалку. На трех машинах. Мы с Ольгой — в средней. Только-только начало светать. Вокруг — густой лес. Тишина. Пташки поют. Идиллия! Передняя машина слегка ушла в отрыв. И вдруг сбоку из зарослей орешника прямо на нас вылетает самосвал. Нет, это было не покушение. Самосвальщик возвращался из дальней деревеньки от своей дамы сердца и, положившись на безлюдье и рань, жал на газ до упору. А лесные дороги — сам знаешь, на них не разминешься. Столкновение казалось неизбежным. Но мой водитель среагировал мгновенно. Будь дорога чуть шире… Короче, мы загремели с крутого обрыва. Судьба! А дальше — как в кино. Меня и водителя выбросило на обочину. Я сильно ударился о придорожный камень. Когда очнулся, машина внизу пылала как огромный факел». — «Да нет же, Кир, все было не совсем так», — ведомый наитием, проговорил я, не сводя с него глаз. «Чуть-чуть по-другому, — со вздохом согласился он. — Водитель успел выпрыгнуть, я — нет. Машина кувыркалась как чертова трещотка, Ольга визжала… Должно быть, на какой-то миг я отключился. Когда пришел в сознание, машина полулежала на боку. Мотор работал; резко, до одури пахло бензином. И я понял, что сейчас полыхнет». — «И ты опять дал деру». — «С твоей лексикой, Гарька, никогда не стать дипломатом». — «Почему ты не вытащил Ольгу?» — «Она была в обмороке, а счет шел на секунды. Ситуация легко просчитывалась. Либо мы сгорим на пару, либо я использую свой шанс». — «Но ты же мог ее спасти!» — «Гарик, каждый должен заниматься своим делом. Я не спасатель. Со мной была куча телохранителей. Но эти дураки в третьей машине погнались за самосвальщиком, а головная машина ушла в отрыв. Пока разобрались, что к чему, было уже поздно». — «Ты мог ее спасти». — «Я же объясняю: она была в обмороке, а дверцу с ее стороны заклинило». — «Совесть твою заклинило, сукин ты сын!»

Нестерпимо, до бешенства мне снова захотелось врезать ему в челюсть. С трудом сдержавшись, я добавил пару соленых фраз и покинул его апартаменты.

Ну вот… А теперь, Димка, посмотри на эту штуковину…

Касаев достал из бокового кармана пиджака небольшой блокнот и многозначительно раскрыл его передо мной.

Я увидел весьма необычный миниатюрный диктофон, оформленный под записную книжку. Вот все и объяснилось… Разумеется, я ничем не выдал своей осведомленности и продолжал сочувственно внимать собеседнику.

— С первых шагов в журналистике я стал пользоваться диктофоном, — доверительно сообщил Гарик. — Но знаешь, какие тогда были диктофоны — размером с портфель. А вскоре получилось так, что я написал об одном умельце, и моя статья помогла тому пробить давнее изобретение. В знак благодарности он и собрал для меня вот этот диктофон — уникальный прибор, между прочим. Я, конечно, отнекивался, отбивался руками и ногами, но в конце концов пришлось принять подарок. С той поры он стал моим первым помощником в работе. Выкладываешь эту книжечку перед собой и спокойно беседуешь — пленка крутится. А то и выкладывать не надо — он прекрасно пишет в кармане.

Но клянусь тебе, Димка, как на духу: у меня и в мыслях не было записывать наш с Киром разговор. Должно быть, я случайно задел кнопку, когда полез в карман за сигаретами. А может, мою руку направлял сам Бог. Так или иначе, на следующее утро я обнаружил, что наша приятельская беседа записана до последнего слова. Я прослушал ее на трезвую голову несколько раз кряду, и мне стало страшно. Я вот что представил: а вдруг произойдет невероятное и Кир добьется своего? Вдруг он и вправду ухватит главный рычаг? Натворит бед и — даст деру. Как всегда. Сами, мол, виноваты… Хотя, если честно, я никогда всерьез не верил в его великое предназначение. Это еще бабушка надвое сказала. Меня другое проняло сильнее. Дело в том, что Кир, если тебе известно, пользуется симпатиями прессы. Собственно, пресса и создала ему авторитет. Имидж. Без нее он — мыльный пузырь.

И вот я подумал: а какого дьявола он должен пользоваться журналистской поддержкой? Можешь считать это местью с моей стороны. Я не возражаю. Я выстрадал право на нее. Есть такое понятие: корпоративная солидарность. Киру могут многое простить. Могут закрыть глаза на всякие его не очень красивые делишки с акциями, гуманитарной помощью и прочей кормежкой. Но уверяю, Димка, ни один мой коллега по перу не останется равнодушным, узнав, что Кир не использовал шанс — пусть даже теоретический — спасти человека, женщину, журналистку. Этого ему пресса не простит. Тут его рассуждения об оптимальных вариантах не пройдут. Тут уже включаются эмоции на уровне подсознания. Мыльный пузырь лопнет. И в то же время я не хотел предвзятости. Да и Питер, что ни говори, в стороне от большой политики. Во всяком случае, не в самом пекле. Поэтому я решил передать пленку одному известному московскому журналисту, мнению которого доверяю безоговорочно. Но прежде, в память о былой дружбе, я решил дать Киру возможность уйти без скандала. Он оставил мне свою визитку с особым телефоном — «для друзей». По этому-то номеру я и позвонил ему однажды утром, когда мои разошлись по делам. Я ничего не стал объяснять, просто прокрутил небольшой фрагмент записи. Он сразу все понял. «Чего ты добиваешься, Гарька?» Я лаконично изложил свои пожелания. «Гарька, это не телефонный разговор. Завтра я пришлю своего человечка. Но обещай пока ничего не предпринимать». Я пообещал. Назавтра и вправду прибыл его посланец. Разговор свелся к предложению продать пленку. Цена быстро росла. Но ни этот хлыщ, ни сам Кир не могли понять элементарной истины: есть вещи, которые не купить за деньги. Гонец уехал с пустыми руками. Я внятно предостерег его от глупостей, сказав, что располагаю несколькими копиями, которые находятся у надежных людей, а те мгновенно их запустят, случись со мной или моими близкими транспортная или иная неприятность.

Назавтра мне позвонил Кир. «Гарик, нам нужно встретиться». — «Хорошо, но разговор будет тем же». «Посмотрим. Сейчас я не могу оторваться от дел. Дай мне месяц и мы все уладим». «Месяц? Пусть так». — «Но помни о своем обещании». — «А ты — о моем предостережении».

Этот разговор состоялся неделю назад, Димка. Слова Кира я принял за чистую монету. Но, как видно, у него было свое на уме. Похоже, его люди следят за мной и моим окружением. Вынюхивают, где я прячу пленку и копии. Вот и разгадка твоего похищения, Димка. Они почему-то решили, что именно тебя я использую в роли курьера. Что ж, они развязали мне руки. Я аннулирую договор с Киром и начинаю действовать. — Он пристально посмотрел мне в глаза: — Димка, ты веришь мне?

— Абсолютно, Гарик.

— Значит, я могу на тебя рассчитывать?

— Тысячу раз!

— У них ты сейчас вне подозрений. На этом мы их и проведем! — заключил он с торжествующей улыбкой.

— Тонкий ход, — поддакнул я. — Оставим твоего Кира с носом.

— Значит, ты согласен? — обрадовался Гарик, пожимая мою руку.

— Конечно!

— Когда отъезжаешь?

— Как только растолкаем рекламу. Желательно в понедельник вечером. Успеем?

— Ах да, реклама… Кстати, между звонками я все обсчитал. Вот посмотри, — он достал из своего «дипломата» кипу бумаг. — Здесь и бланки договоров. Постарайся заполнить до понедельника, а я тут же запущу их по назначению.

— Годится.

— Пленку и адрес передам тебе тоже в понедельник.

— Прекрасно.

— Извини, старина, за хлопоты. Но ведь и ты прежде всего — гражданин. Хотя и не интересуешься политикой. Понимаешь, как важно остановить этого наполеончика?

Я поднял сжатый кулак:

— Но пасаран, Гарик!

По его лицу пробежало облачко.

— Мне придется посвятить в эту историю Ларочку и Яну. Но я уверен в их поддержке. Они у меня обе умницы. И отважные.

— Я заметил.

Гарик поднялся.

— Ладно, Дима. Пойду, тебе надо отдохнуть. Кстати, завтра воскресенье. Чем думаешь заняться?

— Еще не решил. Отосплюсь, поброжу по городу…

— Слушай, у меня есть предложение. Кажется, я тебе говорил, что Зинаида Германовна, моя теща, проводит дачный сезон в Сестрорецке?

— Что-то такое мелькнуло в разговоре…

— Так вот, поскольку дачный сезон подошел к концу, завтра мы с Ларой едем ее забирать. Предполагается торжественный обед. Будут пельмени и фаршированная рыба. Коронные блюда тещи. Пальчики оближешь. Поехали с нами, Димка? Там живописные места, побродим по парку, выйдем к заливу, пообщаемся, а? Чего тебе киснуть одному? Да и нам будет спокойнее.

— А удобно ли?

— Спрашиваешь! — Он запрокинул голову. — Теща у меня мировая! А хозяйка дачи — Нина Степановна — вообще золотой человек. Все запросто, без церемоний!

— Ну коли так, возражений нет.

— Значит, встречаемся завтра на Финляндском в одиннадцать, возле касс.

— Идет!

Мы выпили на посошок, распрощались, и он двинулся к двери.

У порога внезапно остановился.

— Слушай, Димка, этой ночью я уснул, может, на четверть часа, не больше. Но знал бы ты, какой чудной сон мне привиделся.

— Любопытно…

— Представь себе: приснилось, что Кир послал в Питер ловкого человека, чтобы он выудил у меня пленку. И знаешь, кто это человек?

— Понятия не имею.

— Ты!

Я довольно натурально выпучил глаза, а следом заразительно расхохотался.

Касаев смутился:

— Прости… С моей стороны было бестактностью говорить об этом. Вот уж воистину: сон разума рождает чудовищ. — Он помедлил еще немного. — А насчет рекламы не беспокойся. Приложу все свое влияние, чтобы она проскочила без сучка и задоринки.

И он ушел с видом триумфатора.

Было над чем поломать голову.

Как всегда, я мысленно двигался по свежим следам разговора от его заключительных фраз.

Этот сон… Что Гарик имел в виду? Намекал, что раскусил меня и видит насквозь? Испытывал? Но зачем тогда эти признания? Нет, вряд ли в его откровениях надо искать скрытый смысл. Гарик проницателен, воображение у него богатейшее, но все же мне удалось опутать его внутреннее зрение мягкой паутиной, отчасти затмевающей свет истины.

Через несколько дней, когда все останется позади, в душе Гарика проклюнется сомнение, и постепенно он придет к печальным выводам, осознав, что, в отличие от разума, подсознание никогда не дремлет, рождая не только чудовищ, но и прозрения… Но дело уже будет сделано.

А пока надо держать его в коконе. Видеться как можно чаще. Задание еще не выполнено. Кроме того, меня совершенно не устраивает, если он принесет пленку к вагону. Я ведь должен успеть сделать копию и спрятать ее. Значит, надо выцыганить кассету пораньше. Завтра я займусь этим.

Остается Алевтина. Конечно, я поступил не вполне по-джентльменски, пропав на двое суток и даже не позвонив. Ну, не беда. Хороший подарок поможет ей забыть обиду. Если она и вправду надулась.

Далее мои мысли закружились вокруг тайны Касаева. Вернее, тайны КЭПа.

Я хорошо помнил ту историю, хотя она произошла в мое отсутствие. В те дни я выполнял очередное поручение КЭПа в одном из южных городов.

Об аварии я узнал от Старика. Дескать, несчастный случай, КЭП не пострадал, но погибла ехавшая с ним журналистка. Вот и вся информация. В нашей команде не принято смаковать подробности, так или иначе задевающие КЭПа.

Разумеется, возникла версия покушения. Но она быстро отпала. Тут и вправду словно бы вмешался злой рок. Сонный водитель самосвала гнал по извилистой лесной дороге очертя голову, никак не предполагая, что в этакую рань неподалеку движется кортеж с высоким сановником.

Происшествие, конечно, получило огласку, но газеты писали о нем довольно сдержанно. А как иначе? Жуткая нелепость, игра случая, роковое стечение обстоятельств… КЭПу сочувствовали. Он даже набрал очки, как и всякая уцелевшая жертва, рядом с которой дохнула смерть. Поговаривали также, и КЭП благосклонно поддерживал эту версию, что он спасся чудом. Взрывная волна отбросила его от рухнувшей машины…

А он, значит, смылся? Бежал. «Дал деру», как выражается Гарик. А девушку оставил в машине, хотя прекрасно понимал, что вот-вот полыхнет и никакая охрана сюда не поспеет.

Кстати, водитель кэповской машины, единственный, по сути, свидетель происшествия, куда-то подевался с тех самых пор. По крайней мере, я его более не встречал.

Итак, свидетелей практически нет, ничего доказать невозможно. А КЭП возьми и проболтайся другу туманной юности.

Конечно, можно заявить, что эта кассета — гнусная фальшивка, состряпанная беззастенчивыми соперниками от политики. Да только Гарик прав: тут случай особый. Запись даст импульс, и ушлая журналистская братия навострит уши. Кто-нибудь обязательно начнет копать. А вопросики-то возникают любопытные, о чем Гарик пока даже не догадывается.

Почему КЭП, вопреки обыкновению, поехал на рыбалку посреди недели? Почему, опять же вопреки обыкновению, взял с собой женщину, да еще журналистку? (Вариант любовницы отпадает, я знаю сердечные привязанности КЭПа.) Почему в его машине не оказалось телохранителей? Отчего резко оторвалась головная машина? И еще с десяток подобных вопросов. Самосвал наверняка — случайность. Но возможно, случайность желанная? Может, кэповская машина однозначно должна была сгореть в это утро? Может, его умело приготовили к пожару, не забыв заклинить нужную дверцу. А тут — самосвал. Оттого-то КЭП и «дал деру», что знал: сейчас полыхнет мощно, без дураков. Он-то не сомневался, что счет идет на секунды и надо рвать когти, если хочешь иметь неопаленную шкуру.

Может — так, а может — иначе. Но вопросики возникают. А там, глядишь, кто-нибудь за другую цепочку ухватится. КЭП и оглянуться не успеет, как возникнет тенденция, при которой он начнет терять симпатии прессы.

А тут и оппозиция подсуетится, сыграв на особенностях нашего российского избирателя, который многое готов простить своему кумиру — от беспробудного пьянства до беззастенчивого воровства, но никогда не проголосует за труса.

Да-а, а пленочка-то, оказывается, золотая… Цены ей нет.

Я закурил, припоминая лихорадочный блеск в глазах своего всесильного шефа, когда он науськивал меня на Касаева.

Вообще-то КЭП — человек не без странностей. Мягко говоря.

Он умело их скрывает, но проницательного наблюдателя из ближайшего окружения не обманешь.

Например, КЭП боится толпы. Ха! Удивлены? Он же выступает иногда по нескольку раз на дню!

Но мало кто знает, что после каждого выступления его рубашка насквозь мокра от пота, что хлесткие реплики, вызывающие одобрительную реакцию, отнюдь не импровизация, а приготовлены и вызубрены заранее, что на трибуне КЭП пребывает в некоем трансе и его легко сбить с толку нежданным вопросом, ответа на который в сценарии нет.

И вместе с тем в узком кругу он — воплощение находчивости и остроумия.

Что-то есть в его сердцевине, возможно, в генетическом коде такое, чего он не сумел преодолеть, и внутренне смирился с этим. Некая раздвоенность. Разбалансировка. Сила уживается со слабостью, изобретательность и твердость — с приступами паники, великосветские манеры — с варварскими замашками. Даже Старика КЭП иногда ставит в тупик.

Однако же пора резюмировать.

Итак, Гарик сам принесет мне пленку. На блюдечке с голубой каемочкой, как сказал бы один известный литературный персонаж. Надеюсь так же, что смогу вытянуть из Гарика информацию о копиях.

Да за эту пленочку КЭП обязан поставить мне памятник при жизни! По крайней мере бюст. Боюсь, однако, что не дождусь его благодарности, особенно если он узнает, что я проник в его тайну. Надо притвориться простаком.

Еще одна докука — Яша-Бизон. Но надеюсь, смогу избавиться и от этой головной боли. Как только вернусь домой, тут же по своим каналам осторожно выясню, что числится за этим придурком и натравлю на него кого следует. Он и не догадается, кого благодарить. С противниками цивилизованных методов миндальничать бессмысленно.

Кажется, все?

А теперь надо напомнить о себе. Давно пора.

Я набрал знакомый наизусть номер.

— Это ты? — спросил Старик, не здороваясь. — Почему не звонил вчера?

Его тон мне не очень понравился, но я ответил в привычной манере:

— Не смог. Пришлось выехать за город.

— Долго еще? Шеф беспокоится.

— Сегодня только суббота.

— Сдвиги есть?

— Конечно. В понедельник товар будет у меня.

— Весь?

— Надеюсь.

— А-а… — В голосе Старика послышалось явное облегчение. Знал ведь, собака. — Ну, давай закругляйся. Ждем!

— Встречайте с шампанским.

— Смотри, чтобы не сглазить.

— Когда такое было?

— Привет!

С этого бы и начинал…

Следом я набрал номер Алевтины.

Гудки… Ага, вот щелчок.

— Шлушаю! — послышался детский голос.

Кажется, это ее сынишка.

— Здравствуй! Ты Саша?

— Да-а…

— Как поживаешь, Саша?

— Хорошо поживаю.

— Мама дома?

— Да-а…

— Пригласи ее, пожалуйста. Скажи, дядя Дима звонит.

В трубке зашуршало, затем послышались удаляющиеся шаги и крик:

— Мама! Там тебя какой-то дядя Тима шпрашивает.

Небольшая пауза.

— Здравствуй, Дима. — Голос звучал мягко, но устало.

— Здравствуй, красавица! — как можно энергичнее начал я. — Ты не представляешь, какое у меня было приключение!

— Почему же? — с прежней интонацией отозвалась она. — Тебя срочно вызвали на фирму, или в гостинице случился пожар, или тебя похитили гангстеры, угадала?

— Аля, ты не в настроении?

— Дима, я очень благодарна тебе за все хорошее, но остальное я давно проходила.

— Подожди…

— Не стоит напрягать фантазию, Дима. Я все прекрасно понимаю. Очень удобно иметь под рукой безотказную женщину, с которой можно приятно провести время после того, как будут улажены более важные дела. Извини, но я устала. А если у тебя появилось секс-желание, загляни в любой кабак. Какие проблемы?

— Аля, дай мне хоть слово сказать!

— Притом все выходные дни я посвящаю сыну, — продолжала она, никак не реагируя на мои реплики.

— Я как раз собирался познакомиться с ним.

— А мы едем к бабушке. Ну все, Дима. Удачи тебе. Не сердись. — Она положила трубку.

Признаться, меньше всего я ожидал подобной отповеди со стороны Алевтины. Трижды глупо! Черт побери, потерян удобный тайник! А искать другой некогда. Может, все-таки поехать к ней? Женское сердце отходчиво. Помиримся. Но вдруг она и вправду повезла сынишку к бабушке?

Я прикидывал, как мне поступить, когда затрезвонил телефон.

— Алло? — Я сорвал трубку.

— Димка, ну куда же ты пропал, гусар чертов?! По бабам, что ли, пошел? — Я не сразу узнал сипловатый голос Пименова. Кажется, он был навеселе.

— Дела, Никола. Я ведь, в отличие от тебя, зависимый белый воротничок. Выполняю срочное задание руководства.

— Ладно, не заливай! Суббота все-таки. А эти воротнички мы знаем! Чуть в чужой город — и понеслась душа в рай!

Как же его отвадить? Общение со стукачом вызывало брезгливость.

— Послушай, Димка, в тот вечер ты кое-что обещал. Ну, насчет фотографий для рекламы. С милашками и бикини. Или уже забыл?

— Как можно, Никола! Подбери снимки, я согласую с руководством, и тут же возьмем тебя на довольствие.

— Уже сделано. Димка! Я тут организовал маленький товарищеский обед. Прискакивай, а? Погутарим за жизнь. Хочешь, с соседкой познакомлю.

— С бабой Нюрой?

— Ха-ха. Есть кое-кто послаще.

Невольно я представил бесконечный коридор его коммуналки с подвешенными узлами и баулами, с рассохшимися комодами, выстроившимися вдоль стенки. Да вот же идеальное место для тайника! Накачаю фотофилософа до чертиков в глазах и присмотрю подходящую схоронку.

Может, в его же комнате! Да и предложение насчет соседки не лишено интереса…

— Ладно, жди через часок.

Затем я взял наугад с журнального столика один из номеров «Невской радуги» и разыскал рубрику частных объявлений.

Ага, вот: «Звукозапись, кино- и фотоуслуги». Я принялся методично обзванивать адреса, и вскоре мои усилия были вознаграждены. Некий Альберт Петрович, обладатель раскатистого баса, в ответ на мой вопрос заверил, что выполнит заказ качественно и в срок, что он вообще классный кинооператор с огромным стажем, отпахал на лучших киностудиях страны, и перекопировать диктофонную кассету для него — как два пальца обслюнявить, тем более за щедрую плату. Жил он на Петроградской стороне, что вполне меня устраивало. Я попросил его никуда не отлучаться в понедельник с утра, ничуть не сомневаясь, что к тому времени желанная запись будет у меня в кармане. Он пообещал ждать хоть до посинения. Или до второго пришествия. За щедрую плату.

С легким сердцем я отправился к Пименову.

Воскресенье, 24 сентября ДЕНЬ ШЕСТОЙ

В одиннадцать десять мы выехали электричкой с Финляндского вокзала.

Лариса встретила в вагоне какую-то знакомую и, извинившись, сразу же пересела к ней.

Судя по ее безмятежной улыбке, посвящение в тайну вчера не состоялось. Я счел возможным осведомиться об этом у Гарика.

— Знаешь, я решил не портить своим женщинам уикэнд, — смущаясь, признался он. — Сегодня вечером расскажу. Никаких проблем, Дима! Все вдет по нашему плану.

Я передал ему пачку заполненных накануне договоров на рекламное обслуживание.

— Завтра с утра надо все это запускать. Хорошо бы управиться до вечера.

— Все будет о’кей!

За окнами долго тянулись городские задворки, новостройки, вот промелькнул залив и начались дачные места.

Знакомая Ларисы сошла в Лахте, и она присоединилась к нам.

— Гарик говорил, вы получили переводы?

— Да, представьте, они были в восторге!

Что-то неуловимо изменилось в ней после нашей последней встречи. В парке, а еще раньше — дома она выглядела усталой и грустной. Но вот сияют глаза, на лице играет румянец, весь облик излучает одухотворенность. Великое дело — снова почувствовать себя полезной.

— Вам обязательно нужно выкроить часок и сходить в Дальние Дубки, — посоветовала она своим певучим голосом, обращаясь к мужу.

— Дальние Дубки? — переспросил я.

(Название сразу же напомнило мне другой «Дубок» — петергофский, у которого за мной шпионил Петро. Не случится ли чего непредсказуемого и на сей раз?)

— Сейчас я вам расскажу, — с видимым удовольствием начала она. — Считается, что Дальние Дубки — самая северная в мире дубовая роща. Петр Первый был так очарован ею, что еще в тысяча семьсот четырнадцатом году повелел основать здесь новую царскую резиденцию с парком и фонтанами, которая по своему великолепию не уступала бы петергофской и располагалась как раз напротив нее — на северном берегу залива. Вскоре закипела работа. Сооружались сразу два дворца — каменный и деревянный, пруды и каналы, фонтаны и ирригационные системы, павильоны и мостики. Появился фруктовый сад. Рядом с дворцами поднялись две каменные вышки. С них Петр наблюдал за перемещением шведских кораблей во время Северной войны. Парк опоясывал высокий вал для защиты от возможного нападения неприятеля… — Лариса горько вздохнула. — Но Дубкам повезло меньше, чем их знаменитым ровесникам — Петергофу и Ораниенбауму. После смерти Петра дворцы пришли в упадок, все ценное из них вывезли, а в конце восемнадцатого века их и вовсе разобрали. Лишенный ухода, погиб фруктовый сад, а довершили дело частые наводнения. Сохранилась лишь сама дубовая роща, отдельные фрагменты защитного вала, мостики да система каналов. Кстати, среди кряжистых великанов рощи немало пятисотлетних… Представляете, сколько они повидали на своем веку?!

— Лариса, я уверен, что во всей округе нет ни одной достопримечательности, чью историю вы не знали бы досконально, — почтительно заметил я.

— Когда мне нужны сведения по истории города, — просиял Гарик, — я не роюсь в справочниках, а бегу за консультацией к Ларочке. Правда, дорогая? — И он с нежностью посмотрел на жену.

Она тихо улыбнулась.

— Кстати, парк находится неподалеку от вокзала. И правда, Гарик, почему бы вам с Димой немного не прогуляться? А я тем временем помогу накрыть на стол.

— Идея! — загорелся Касаев. — Незачем откладывать на потом. Заодно аппетит нагуляем. Ибо, как утверждает народная мудрость, всяка прогулка к хлебу добра.

Вот и Сестрорецк.

От крохотного вокзальчика наши пути разошлись. Лариса направилась на дачу, а Гарик повел меня в любимую рощу Петра Первого.

По дороге я завел весьма важный разговор.

— Гарик, я много думал о твоем вчерашнем рассказе… Похоже, этот Прошев — неугомонный тип.

— Еще бы! — кивнул он. — Кир от своего не отступит.

Я тяжко вздохнул.

— Что тебя гнетет? — встревожился Гарик.

— Скорее всего, он приделал тебе хвост. Едва ты передашь мне на вокзале кассету, они заметят это. А дальше — сам понимаешь…

Гарик долго молчал.

Ну? Клюнет — не клюнет?

— Да, Димка, ты прав. Об этом-то я и не подумал. — Он хлопнул себя по лбу.

— Вот что еще, — проникновенно продолжал я. — Возможно, я и перестраховываюсь, но… На месте твоего Кира я подкупил бы кого-нибудь из тех, кто рядом с тобой и кому ты доверяешь. Будь осторожен, Гарик!

— Ты полагаешь… — Он едва не задохнулся.

— Ничего… — Я помотал головой. — Но люди, к сожалению, падки на деньги. Вспомни, не случалось ли в последнее время, после твоего звонка Киру, какой-нибудь странности?

Он искоса глянул на меня, но промолчал.

Неужели он так доверчив? Неужели я не заронил в его душу зернышко сомнения?

Через четверть часа мы были на месте.

Вопреки моим опасениям, прогулка прошла без неприятных сюрпризов.

Полюбовавшись морщинистыми, в три обхвата, дубами с фантастическим изломом ветвей, напоминавших сторуких стражей вечности, мы осмотрели остатки вала, оказавшегося земляным, подышали свежим воздухом с залива (хотя и заросшего водорослями), посетовали на потомков, нарушивших царственную волю, после чего направились к цели нашей поездки.

Дача находилась неподалеку от парка. Здесь тянулись и пересекались тихие зеленые проулки, застроенные большей частью аккуратными деревянными домиками в два этажа.

Гарик показал на видавшую виды калитку, когда-то выкрашенную зеленой краской.

— А вот и палаццо Нины Степановны… Удивительная женщина! Уже за восемьдесят, а энергии — на десятерых. Куда нам до нее! Но хорошим людям почему-то не везет. Похоронила всех своих родных и осталась одна. Но не сдается! С ней можно идти в разведку…

В глубине двора стоял довольно просторный особнячок, напоминающий веселую игрушку, — с верандой, мансардой, лесенкой, башенкой и флюгером. Напротив крыльца с резными столбиками, под развесистой яблоней, усыпанной налитыми шарами, был вкопан в землю длинный деревянный стол, накрытый скатертью в крупную черно-синюю клетку.

Едва мы толкнули калитку, у входа звякнул колокольчик. На крыльцо вышла Лариса с большим блюдом салата. Следом появились две старухи.

Одна была дородной, но с величественной осанкой, с задумчивыми темными глазами и все еще тонкими чертами лица, сохранившего артистизм и, пожалуй, аристократизм натуры. Ее выходное аквамариновое платье украшала со вкусом подобранная брошь, в мочках ушей покачивались золотые серьги, на пальцах поблескивали кольца — старинные, весьма дорогие.

Тут и гадать не приходилось: Зинаида Германовна, мать Ларисы.

Вторая была невысокой и сухонькой, но чрезвычайно подвижной, с серыми глазами насмешницы, излучавшими ясный ум. Поверх простенького, в горошек, платья был повязан фартук. Она нещадно дымила беломориной.

Касаев почтительно приблизился к гранд-дамам и галантно поцеловал руку — сначала хозяйке, затем теще. После чего представил меня, охарактеризовав самыми превосходными степенями.

— Очень приятно познакомиться с новым другом семьи, — милостливо изрекла Зинаида Германовна, таким же певучим, как и у дочери, голосом. — Как вам понравились Дубки?

— У нашего великого предка, несмотря на все его недостатки, был отменный вкус…

— Подожди, Зина, — вмешалась хозяйка. — Соловья баснями не кормят. Мужики с дороги, пусть сначала заморят червячка.

— У нас уже все готово, — известила Лариса. — Сейчас закипит вода, брошу пельмени, и можно садиться.

— Какая помощь нужна? — осведомился Гарик. — Ножи наточить, стулья принести?

— Эх, Гарик! — вздохнула Нина Степановна. — Стулья… Было времечко, едва умещались за этим столом. Помнишь? Табуретки у соседей занимали.

— А как пели! — полузакрыла глаза Зинаида Германовна. — Сейчас так не умеют.

— Это вы напрасно, мама, — возразил Гарик. — Концерт мы сегодня обязательно закатим. Чертям станет тошно! Вот и Дима подпоет.

— Солист из меня неважный, но в хоре могу.

— Ладно! — Нина Степановна решительно взяла бразды правления в свои сильные руки. — Хватит о грустном! Не то молодые люди подумают, что мы с тобой, Зина, две старые клячи, что вовсе не так. Лара, выноси посуду! А вам, мужики, десять минут на умывание и перекур! Гарик, покажи нашему гостю где и что. Ну, не стой как истукан! — И, выпустив целую тучу дыма, она исчезла за дверью.

— Айда, Димка! — кивнул мне Гарик.

Мы двинулись по тропинке, огибающей дом.

С тыльной стороны, скрытые верандой, жались друг к дружке несколько сарайчиков, под навесом высилась поленница дров, далее, в глубине огорода, накренилось к забору прозаическое дощатое сооружение.

Мельком обернувшись, Гарик ухватил меня за локоть и буквально втолкнул в средний сарайчик, в полумраке которого я различил садово-хозяйственный инвентарь.

— Ты чего?

— Погоди… — Улыбка сползла с его лица, уступив место некой торжественности.

Порывшись в пыльном деревянном ящике, он выудил оттуда клещи и, пройдя в левый от меня угол, выдернул несколько гвоздей, освободив лист фанеры, которыми сарай был обшит изнутри. Просунув в образовавшуюся щель руку, он извлек небольшой пакет, замотанный в полиэтиленовую пленку, и начал ее разворачивать.

Мгновенно я все понял.

Внутри находилась круглая пластмассовая коробочка, в свою очередь заключавшая в себе другую, меньшую. Этакая матрешка.

— Та самая кассета, — веско произнес Касаев, взвешивая коробочку на ладони. — Место, как видишь, надежное, а двойная тара на всякий случай — от сырости. Думаю, ищейкам Прошева сюда не добраться. — И он пристально посмотрел мне в глаза.

И снова мне потребовались усилия, чтобы не дрогнуть под его взглядом.

Так вот где он устроил тайник! Мой прокол! Грубый ляп! А ведь мог бы догадаться заранее. Но что-то помешало, хотя информация к размышлению была. Быть может, анекдоты и поговорки про тещу, начисто отрицающие взаимную доверительность. Впрочем, дело-то не в теще…

— Нина Степановна — единственный человек, который знает все, — тихо продолжал между тем Гарик. — Мы условились, что в случае осложнений она передаст эту вещицу по назначению. Но, знаешь, не очень-то благородно вмешивать в опасное дело женщину, поэтому я рад, что появилась возможность снять с ее плеч этот груз. Ты согласен?

— Гарик, зачем повторяться? Я дал слово и сдержу его.

— Береги ее как зеницу ока, Димка. Кто знает, может быть, теперь от тебя зависит будущее нашего отечества, — проговорил он с некоторой напыщенностью. — А я свою миссию исполнил. Единственное, что мне остается, это заручиться поддержкой семьи. Но это уже мои проблемы. Держи! — И он вложил коробочку в мою правую ладонь.

Итак, кассета у меня. Задание КЭПа в основном выполнено.

Но вот какая странность…

В последние часы меня начало одолевать навязчивое предчувствие, что пленка так и не попадет по назначению. То ли Гарик все-таки заподозрит меня, то ли произойдет одна из тех нелепых случайностей, которыми так богата жизнь…

Тем не менее кассета здесь, на моей ладони, а теперь и в кармане. Я ощущаю ее мышцами бедра, всей нервной системой, каждой клеточкой… Конечно же, я буду хранить ее как зеницу ока. Даже во время сна буду держать под мышкой…

Но откуда эта неотвязная мысль о роковой неудаче? Никогда такого со мной не было…

— Зинаида Германовна тоже посвящена? — спросил я, пытаясь сладить с наваждением.

— Нет, — покачал он головой. — Только Нина Степановна.

— А от нее информация не могла утечь?

— Что ты! — Гарик даже рассмеялся. — Это же не человек. Кремень! Партизанка! Из нее клещами не вытянешь. Нет, Степановне я верю больше, чем себе.

— Тогда вини во всем свою порядочность. Если бы ты не позвонил Прошеву, никто бы сейчас за тобой не охотился. То есть за кассетой.

— Но я же не мог! — Он в отчаянии сцепил пальцы. — Я был обязан дать ему шанс… — Он хотел добавить еще что-то, но вдруг осекся и умолк. — Погоди-ка, Дима… Есть еще один человек… Ну да, Пименов. Однажды мы крепко поддавали, и я разоткровенничался. А через пару дней он вдруг начал спрашивать о пленке. — Лицо Касаева исказилось болезненной гримасой. — Димка, неужели это возможно? Ведь мы дружим столько лет, он бывает в нашем доме… Нет, не могу поверить!

— Позволь тебе сказать, Гарик, что ты слишком хорошо думаешь о людях.

— А как же иначе, Димка? Если в каждом видеть подлеца или предателя, то разве это жизнь?

В нагрудном кармане моей рубашки лежал сложенный вчетверо листок, который нынешней ночью я экспроприировал из комнатенки Пименова, после того как он окончательно вырубился. Ну да, один из тех листков, что он прятал в «фотолаборатории». Именно тот, где Пименов шпарит, как его друга тормознули на станции метро, и вообще, какая это порочная личность.

Меня так и подмывало сунуть эту цидулку Касаеву в нос и заорать: «Да как же иначе!» Надеюсь, почерк он узнал бы сразу же. Но я удержался от ненужного порыва.

— Гарик, зачем громкие слова. Ты взрослый человек. Смотри фактам в лицо. Пименов мог вывести на Нину Степановну?

Он поежился, будто внезапно попал на сильный мороз.

— В принципе, конечно… Никола бывал здесь и знает, как я уважаю… — Тут же на его лице появилась улыбка — грустная, смущенная и радостная: — А какое это теперь имеет значение? Пленка-то у тебя!

— Узнав, что я был здесь, он может известить тех самых охотничков, если и вправду связан с ними. А они ребята решительные, ты сам убедился.

— Димка, ты меня убиваешь! Что же делать?!

— Ничего, Гарик. Просто будь с ним менее откровенен. Хотя бы до моего отъезда. А уж я не выпущу эту пленку из рук, пока не передам, кому следует.

Странные намеки со стороны доверенного агента КЭПа, не правда ли? Но я не мог уехать из Питера, не сделав хоть что-то для Гарика. Он был единственный из моих объектов, кто не вызывал брезгливости. К сожалению, я могу немногое, Гарик, но, по крайней мере, выведи на чистую воду этого пройдоху, заложившего тебя со всеми потрохами.

— Кстати, копии ты спрятал так же надежно?

— Нет никаких копий, Димка, — простодушно ответил он.

— Как — нет?! — искренне изумился я.

— Понимаешь, с этим диктофоном у меня какие-то напряженные отношения. Я просто боялся, что при дублировании нечаянно сотру запись. Такое со мной уже случалось. Ну а просить кого-нибудь другого не рискнул.

— Значит, эта пленка — единственное, чем ты располагаешь?

— Практически да. Правда, я отстучал эту историю на машинке. Она у меня дома, в ящике стола. Но без пленки, как сам понимаешь, все это бездоказательно.

— Мужчины-ы! — раздался призывный клич Нины Степановны. — Куда пропали-и? За стол!

Наш торжественный обед затянулся до позднего вечера.

Пельмени получились превосходные, фаршированная рыба — выше всяких похвал, вдобавок нас ожидала огромная сковорода тушенных с картошкой подберезовиков и волшебная квашеная капуста.

После второго тоста Гарик повеселел и взял на себя функции тамады.

Из застольной беседы я узнал, в частности, что Зинаида Германовна проводит в Сестрорецке каждый сезон на правах гостьи, что они с Ниной Степановной — давние приятельницы, очень давние, еще с блокады. В свою очередь, Нина Степановна частенько навещает семью Касаевых в Питере.

В промежутках между тостами мы исполнили хором целый репертуар — от «Что стоишь качаясь, тонкая рябина…» до «Дня Победы». Думаю, нас было слышно не только в Дальних Дубках, но и в Петергофе.

Все это время я не переставал думать о том, что КЭП увяз-таки крепко. Пленка пленкой, но при желании можно раскрутить и ту давнюю историю о битве сковороды с булавой, о предательском бегстве. Наверное, несложно будет разыскать Тамару, милицейского полковника, других свидетелей…

КЭП понимает это. Вот почему ему мало только пленки. Ему важно растоптать Гарика, облить его грязью.

Незаметно наступил вечер.

Нина Степановна вызвалась проводить нас до платформы.

Пока все суетились, я снял часы и сунул их на полочку рукомойника, заслонив мыльницей, чтобы никто случайно не заприметил. Есть повод нагрянуть сюда завтра!

Тайник, присмотренный в пименовском свинарнике, мне не очень понравился. Как и сам Пименов. Сараюшка Нины Степановны куда надежнее. Как говорится, самое темное место — под светильником.

Но сначала нужно изготовить копию. С Альбертом Петровичем мы, правда, договорились на завтра. Но если я застану его на месте нынче вечером, отчего бы не ускорить процесс? За щедрую плату. Завтра и без того будет много хлопот.

Расставшись на вокзале с Касаевым, я направился к ближайшему таксофону.

Альберт Петрович отозвался на мой звонок сразу же, выразив готовность приступить к работе «сей момент».

Альберт Петрович с его потрясающим басом оказался энергичным старичком-боровичком с торчащими во все стороны белоснежными волосенками, делавшими его похожим в моем представлении на короля Лира. Через две минуты я узнал, что ему семьдесят два года, жена умерла в позапозапрошлом году, дети и внуки — славненькие засранцы — живут отдельно, но часто навещают, переворачивая все вверх дном, что он владеет технологией, как в молодости собственной эрекцией, и, несмотря на общительность характера, умеет держать язык за зубами.

Я ответил, что последнее из названных качеств считаю особенно ценным, достойным всяческого поощрения.

Он меня отлично понял.

Жил Альберт Петрович в отдельной трехкомнатной квартире со свирепым бульдогом и грациозной кошечкой, которая, кажется, держала своего извечного врага на коротком поводке.

В одной из комнат была оборудована кинолаборатория, битком набитая современной аппаратурой — солидная, внушающая доверие, не чета жалкой будке Пименова.

Я сказал хозяину, что для начала хочу прослушать кассету. Немедленно и наедине. За отдельную плату.

Он не возражал. Тут же зарядил диктофон и вышел.

Я включил звук.

Беседа двух старинных приятелей…

Да-а… Знать бы КЭПу о журналистских привычках Касаева! Придержал бы свой язык…

А ведь у КЭПа и врагов хватает. Спокойной жизни у него нет — все время кто-нибудь роет поблизости.

Например, NN — великий мастер по части «опускания» своих противников. Он умеет устраивать скандалы, эхо которых не затихает месяцами, из ничтожного пустяка, даже из воздуха, виртуозно выбрав подходящий момент. А уж такое…

Да, с КЭПа причитается. Но боюсь, мне не дождаться искренней благодарности.

«Признавайся по-честному, Димыч, слушал? — И рентгеновский взгляд, помноженный на сверхъестественное чутье. — Значит, не удержался?»

Тяжкую ношу взвалил я на свои плечи! Надо до тонкостей продумать каждый жест…

Затем мои мысли внезапно переключились на Гарика. Эх, старина… Знать бы тебе, какой капкан защелкнется завтра за твоей спиной!

Итак, завтра, в первой половине дня, он оформит договоры на рекламу с двумя десятками газет. Вечером я передам ему копии платежек, якобы полученных мною по факсу (они давно уже ждут своего часа в «дипломате»).

Вообще-то газеты предпочитают публиковать крупную рекламу после того, как деньги за нее поступили в кассу. Но нередко и копии платежки достаточно, особенно если на горизонте появляется перспективный клиент. Но главный козырь — ручательство Касаева. Его порядочность общеизвестна, ему доверяют. Тем более что он сошлется на шесть миллионов, внесенных в бухгалтерию «Невской радуги».

Поэтому в течение последующей недели если не все двадцать, то уж наверняка не менее пятнадцати солидных газет опубликуют на своих страницах рекламу, которая никогда не будет оплачена.

Недельки через две-три в редакциях начнется легкая паника.

Кто-нибудь позвонит в Читу по указанным в рекламном тексте телефонам. Ребята, куда, мол, пропали ваши денежки?

Сибиряки страшно удивятся. Продукция наша, но давать рекламу в Петербурге и не помышляли. У нас свой рынок. Тут какая-то ошибка.

Начнутся разборки.

«Кто притащил эту липовую рекламу? Касаев? А подать сюда Касаева!»

Он, разумеется, сошлется на меня.

Опять пойдут звонки.

«Дмитрий Черных? — снова удивятся за семь тысяч километров от Северной Пальмиры. — Нет у нас такого сотрудника. И не было никогда».

Одних телефонных разговоров набежит на кругленькую сумму.

А после в одну из редакций придет «телега», в которой анонимный доброжелатель сообщит, что Касаев, запутавшись в долгах, согласился за пятнадцать миллионов сыграть этот трюк с рекламой, а после прикинуться простачком — я не я, и лошадь не моя. Денежки он уже получил, сибирская фирма свою рекламу сделала, все шито-крыто… Преступный сговор! Вот какой хитрец ваш Касаев, а пишет о высоких материях.

Постыдился бы! Гнать таких поганой метлой из журналистики!

И этой «телеге» поверят, потому как иного разумного толкования случившегося попросту нет.

Гарик, конечно, будет сражаться как лев.

Не исключено, что, заняв, где только можно, он полетит в Читу, но ничего хорошего из этой поездки не получится.

Можно будет еще подбросить дровишек в костер.

Он по уши окажется в дерьме, из которого ему уже не выбраться. Зная его натуру, не сомневаюсь, что на каком-то этапе он запьет по-черному. И будет ему уже не до КЭПа. Да и кто поверит корыстолюбивому лжецу?

Догадается ли он связать воедино два события? Возможно. Но это ничего не изменит.

А если судьбе будет угодно снова свести нас, я поведаю Гарику душераздирающую историю о том, как меня подставили, вышвырнули из фирмы и замели все следы. Скорее всего, через Кира — за ту самую кассету, которую украли у меня в поезде. Этот Прошев отомстил даже мне. Я потерял работу, перспективу, уважение друзей. Меня подозревают в махинациях с той самой рекламой. Но, клянусь, я сам оказался жертвой…

Касаев поверит мне, и мы поплачемся друг дружке в жилетку. Гарик даже извинится за то, что по его вине со мной приключилось столько несчастий. Если только не сопьется окончательно к тому времени.

Таков общий сценарий. Идея принадлежит Старику, а детали мои. Нормальная разработка, а? Черти бы меня побрали… Ну почему Касаев не оказался обыкновенным подонком? Нельзя же быть так безоглядно доверчивым, коли уж затеваешь крупную игру с серьезными людьми!

В гостиницу я вернулся поздно. С двумя кассетами. Выпил рюмку коньяка и долго стоял у окна, выкурив, должно быть, полпачки. Затем снял трубку и набрал московский номер.

— Привет! — отозвался Старик. — Какие новости? — На сей раз голос звучал радушно, даже ласково, не то что вчера.

— Товар у меня. Выезжаю завтра.

— Смотри не потеряй по дороге.

— Когда такое было?

— Ладно-ладно. Мой долг — предупредить. На вокзале встретим.

— Хорошо. Где шеф? Я хотел бы с ним поговорить.

— Тебе повезло, — фыркнул Старик. — Он здесь. Заходил за бумагами для завтрашнего выступления. Погоди, я его предупрежу.

— Димыч? — раздалось в трубке через полминуты. — Рад тебя слышать. — Судя по интонации, КЭП пребывал в прекрасном расположении духа. Старик сообщил ему, конечно, о моем успехе.

— Полный порядок, — тем не менее ответил я.

— Так-так… Молодец! Так что там, говоришь?

— Диктофонная пленка.

— Ну и как?

— Что — как?

— Послушал ее, а, Димыч? Одним ухом? Признавайся, плутишка. — КЭП шутил, но я-то знал, что стоит за этой шуткой.

— Мне без интереса. Инструкцию я помню.

— А копии?

— Копий нет.

— Совсем?

— Совсем.

— Это точно?

— Абсолютно.

— Какие-нибудь бумаги, записи?

— Ничего.

— Замечательно… Ну, спасибо, Димыч, за добрую весть. Требуй царской награды.

— Прямо сейчас?

— Почему бы и нет? — рассмеялся он. — Только давай быстрее, меня ждут.

И я решился.

— Шеф, давайте отменим последнюю часть акции. Он уже не опасен.

Еще до ответа я почувствовал глухое раздражение КЭПа.

— Что-то не узнаю тебя, Димыч. С чего вдруг такая жалостливость? Стареешь, что ли?

— Просто не вижу смысла…

— Нет! — резко перебил он. Ты его не раскусил. Акцию надо обязательно довести до конца. Действуй жестко. Ты меня понял?

— Понял.

— Неудачная просьба, Димыч. Советую переиграть. Но — дома. Ладно, мне пора.

— Счастливой рыбалки…

Но он уже бросил трубку.

Что ж, дружище Касаев… Я попытался тебя отмазать. Не вышло. Значит, не судьба. Извини…

Что-то еще осталось в осадке после разговора с КЭПом. Нечто подобное тому, что я испытал, обнаружив в комнате Пименова черновики досье.

На душе было гнусно, как на разбитой улице в слякотный день. Напиться, что ли?

Понедельник, 25 сентября ДЕНЬ СЕДЬМОЙ И ПОСЛЕДНИЙ

Я проснулся так резко, будто к моим пяткам приложили электроды.

Половина шестого утра.

Только что КЭП насадил на крючки извивающихся червяков и забросил их в тихий сонный водоем, от которого поднимается молочный пар, скрывая противоположный берег. КЭПу не важен улов, важна поклевка.

Но сегодня приоритеты могут измениться.

Что, если Бизон не стал откладывать дела в долгий ящик?

Значит, именно в этот момент охрана обнаружила его. Будет ли он отстреливаться? Или сразу поднимет свои кувалды?

Если его схватят, то отмалчиваться ему нет резона. Меня он заложит в первую же минуту.

Конечно, я могу ответить, что это наглая клевета. Гнусная провокация. Дешевая фальшивка. Бизон, мол, пытается отомстить мне за свой давний провал.

Но тогда возникает масса деликатных вопросов.

Каким образом Бизон вынюхал потайную тропу? Кто указал ему время и место?

«У вас, оказывается, был контакт в Питере? В тот самый день, когда ты, Димыч, почему-то не позвонил. Ну, Бог с ним, со звонком, а почему не доложил о контакте?»

«Значит, ты меня сдал, Димыч? Нехорошо… Я тебе верил как родному, а ты? Может, и пленку прослушал? И даже копией обзавелся? А? Димыч, у меня так мало времени… Либо ты признаешься немедленно и добровольно, либо с тобой поговорят покруче…»

Спасибо, КЭП! Поистине царская награда!

Так взят Бизон или пристрелен?

Пятьдесят на пятьдесят…

Господи, что это я?

Бизон, скорее всего, еще в Питере. К такой серьезной акции нужно серьезно подготовиться. Это не Хнуева пришить. Не-ет, даже такой тупица, как Бизон, будет долго еще ходить вокруг да около. А я к тому времени вернусь и займусь голубчиком плотнее.

Возьми себя в руки, парень. Твои шансы весьма высоки.

Я и вправду успокоился, но понял, что уснуть уже не смогу.

Надо готовиться к перипетиям сегодняшнего дня.

Я совсем уж собрался на завтрак, когда звякнул внутренний телефон.

— Дмитрий Сергеевич? — раздался вкрадчивый голос. — Добрый день! Это дежурный администратор. Вас тут дама спрашивает…

— Спасибо. Передайте даме, что я спускаюсь.

Хм! Кто это может быть? Алевтина, осознавшая упущенную выгоду и жаждущая продолжить знакомство с состоятельным бизнесменом? Или соседка Пименова, пухленькая шатенка, обуреваемая тем же желанием? Накануне мы неплохо провели время, но как же ее зовут? Боюсь, однако, что ни той, ни другой уделить внимания Сегодня не смогу. День предстоит сумасшедший.

Каково же было мое изумление, когда, спустившись в холл, я увидел… Яну.

— Здравствуйте, Яночка! Какими судьбами?

Она смотрела испытующе.

— Доброе утро, Дмитрий Сергеевич! Извините, что так рано. Боялась, что в другое время могу не застать. Мне нужно срочно с вами поговорить. Серьезно. У вас найдется пять свободных минут?

— Всего-то? Я в полном вашем распоряжении.

Вообще-то я торопился в Сестрорецк, но прикинул, что разговор с Яной надолго меня не задержит. А кроме того, я был заинтригован.

— Может, присядем в уголке? — предложила она.

— Знаете что? Я как раз собирался позавтракать. Составьте мне компанию. Я вас приглашаю.

Она не колебалась:

— Хорошо.

В буфете мы расположились за дальним столиком.

— Глоток шампанского?

— С утра? Нет, что вы!

— Кофе?

— Без сахара.

Я поставил перед ней дымящуюся чашечку и блюдце с пирожным.

— Итак…

Она подняла на меня чистые, ясные глаза.

— Дмитрий Сергеевич, у вас есть пленка. Отдайте ее, пожалуйста, мне.

— Какая пленка? — изумился я.

— Папа мне все рассказал. Не притворяйтесь.

— То есть папа изменил свои планы? — Ого! Ситуация, кажется, осложняется. Но кассету я, конечно же, не отдам. Ни при каких обстоятельствах.

— Нет, это я так решила.

— Что решили, Яна?

— Вы должны отдать мне пленку. А папе сказать, что ее у вас украли. — Хладнокровию и твердости девушки можно было только позавидовать.

— Яна, я не умею лгать.

— Но так нужно! — сердито воскликнула она.

— Кому?

— Всем!

— Ничего не понимаю…

В ее серых глазах была сталь.

— Во-первых, я не хочу, чтобы у папы были неприятности. Но и перечить ему не хочу. Он сильно огорчится. Ему ведь кажется, что он спасет человечество. А во-вторых, это не метод.

— То есть?

— Нельзя на одно коварство отвечать другим. И если уж спасать бедное человечество, то другими методами.

— Интересная мысль. Вы знаете, что такое закон талиона?

— Знаю. Око за око, зуб за зуб.

— Вы против?

— Да! — Она не собиралась переводить разговор в шутку. — Дмитрий Сергеевич, вы здравомыслящий взрослый человек. Есть решение, которое устроит всех. Вас, меня, отчасти папу.

— Ну-ка, ну-ка…

— Надо уничтожить эту кассету. Я, допустим, вообще не желаю ничего о ней знать. Мне это неинтересно. Вы избавляетесь от большой опасности, если верить подозрениям папы. Ну а папа вынужден будет смириться с обстоятельствами и успокоиться. Ведь его совесть останется чистой. Свой гражданский долг он исполнил. — Едва уловимая ирония проскользнула в ее словах, хотя глаза по-прежнему оставались холодными.

— Хм! У вас аналитичный склад ума, Яна. Пожалуй, я склонен допустить, что ваши доводы звучат убедительно. Но, увы… Есть два обстоятельства…

— Говорите!

— Во-первых, я дал слово.

— Я освобождаю вас от него, — произнесла она с видом королевы.

— Однако я давал его не вам.

— Не забывайте, Дмитрий Сергеевич, что интрига во многом связана со мной. Поэтому я имею право решающего голоса.

— Резонно.

— А во-вторых?

— А во-вторых, милая девушка, пленки у меня уже нет. Не спрашивайте, где она. Ее транспортировка действительно сопряжена с риском, и я побеспокоился, чтобы избежать его. Как — мой секрет.

Она нахмурилась.

— Хорошо. Но вы можете пообещать уничтожить ее, как только она снова окажется в ваших руках?

— Яна, я не могу давать противоречивых обещаний.

— Тогда я спрошу иначе. Вы обещаете серьезно подумать о моей просьбе?

— О, это — пожалуйста!

— Разумеется, папа не должен знать о нашем разговоре.

— Он не узнает. Это я тоже обещаю.

— Тогда у меня все. — Она посмотрела на часы. — Ну, я пошла. И так пришлось пропустить первую пару. Спасибо за кофе, Дмитрий Сергеевич.

Она приподнялась.

Мне вдруг не захотелось ее отпускать.

— Яна, уделите мне еще пару минут.

— Хорошо. — Она опустилась.

— Кофе?

— Нет, спасибо. Что вы хотели спросить?

Что я хотел спросить? Да и сам не знаю.

— Яна, почему вы, при вашем сильном и волевом характере, выбрали столь скромную профессию? Я уверен, что вы могли бы сделать блестящую карьеру на более престижном поприще.

Она задумалась, но не потому, что не знала ответа. Просто она подыскивала слова, чтобы доходчивей объяснить мне, бестолковому, то, что казалось ей очевидным.

— Дмитрий Сергеевич… Рассказать вам о самом ярком впечатлении моего детства?

— Буду признателен.

— Мне было около шести… Жили мы тогда не в Сосновой Поляне, а в другом месте, впрочем, это не важно. Однажды папа повел меня гулять. Мы шли по длинному-длинному зеленому бульвару, день был солнечным, а люди вокруг — веселые и добрые. Папа рассказывал мне о чем-то хорошем, похожем на сказку. Так, не спеша, мы дошли до желтой бочки, вокруг которой толпились люди с кружками. Дяди. Все они тоже казались веселыми и добрыми, знающими много сказок… («Она уже хромала», — невольно подумалось мне.)… «Папа, это морс? — спросила я. — Хочу пить». — «Нет, доченька, — ответил он. — Это напиток, который можно пить только взрослым дядям. Таким, как твой папа. Ты не возражаешь, если я выпью кружечку? А после мы зайдем в кафе и я куплю тебе сок. Только, чур, маме ни слова…» Я кивнула. У нас с ним уже тогда были свои маленькие тайны. Папа встал в очередь, а я постепенно отошла в сторонку. Чуть дальше, на зеленой травке, полулежали четверо или пятеро мужчин, которые громко чему-то смеялись. Может, они вспомнили смешную сказку, подумала я. Рядом гонялся за бабочкой игривый песик — крупный лохматый щенок. Не знаю, откуда появился этот котенок. Собака, оставив бабочку, бросилась к нему. Из мультфильмов я знала, что собакам положено гоняться за котами, а тем — удирать, а после дразнить своего преследователя с высокого забора. Такая у них игра. Котенок принялся удирать, но не по правилам мультиков, а как-то неуклюже. Может, у него болела лапка. Собака догнала его и сомкнула клыки на пушистой шейке. Брызнула кровь, и я поняла, что это не игра. Я завизжала, как сумасшедшая. Мужчины, среди которых был хозяин собаки, обернулись. Я была уверена, что сейчас они отгонят пса и бросятся на помощь котенку. Но они вдруг закричали наперебой: «Молодец, Джек! Ату! Так его! Задай ему перца!» Это было самое страшное. Но еще страшнее было стоять и ничего не делать… — Она резко оборвала рассказ.

— Чем же закончилась эта кошмарная история? — спросил я, видя что пауза затягивается.

Она подняла на меня потемневшие строгие глаза.

— Я знаю, о чем вы думаете, Дмитрий Сергеевич. Сегодня, мол, человеческая жизнь не ценится ни в грош, а она о каком-то котенке… Так вот что я вам скажу. Может, люди ненавидят и убивают друг друга оттого, что сначала утратили любовь к братьям нашим меньшим.

— Спорное утверждение, Яна. Я лично знал убийцу, который рыдал как ребенок, когда его домашний любимец угодил под автомобиль.

— Значит, в душе этого человека не все было черно, — уверенно отрезала она. — Я готова спорить и, поверьте, умею это делать, но, к сожалению, мне пора. Не хочу пропускать вторую пару. — Она решительно поднялась.

— Вам в какую сторону, Яна? Я могу подвезти.

— Спасибо, до Московских ворот я прекрасно доберусь на метро.

— Приятно было с вами побеседовать. Передайте привет своим. Ах да, мы же не виделись…

— Не забудьте о своих обещаниях, Дмитрий Сергеевич, — еще раз предупредила она.

Она ушла, а я нежданно подумал о том, что если кто и спасет Касаева, когда на того обрушится лавина напастей, это семья, и не в последнюю очередь Яна. И мне стало чуточку спокойнее за него.

Водитель затормозившего «форда», узнав, что ехать нужно в Сестрорецк, заартачился, но предложенная сумма мигом переменила его настрой. К счастью, он оказался молчуном, и я смог немного вздремнуть по дороге.

Не доезжая нескольких дворов до особнячка Нины Степановны, я попросил его свернуть в тупик и подождать меня с полчаса, пообещав заплатить за обратный путь столько же. Он охотно согласился.

Нина Степановна ничуть не удивилась моему появлению.

— А-а, Дима… Ну, здравствуй! Ты, наверное, за часами. Я их только сегодня заметила. Позвонила Гарику, он обещал разыскать тебя.

— Извините за беспокойство, Нина Степановна. А это вам к чаю. — Я протянул торт.

— Ну, спасибо, голубчик, — расчувствовалась она. — Однако проходи и ты к столу. У меня и рюмочка найдется.

— Вы, Нина Степановна, — золотой человек. К сожалению, я тороплюсь. Если только на пять минут…

— Так айда!

— Сейчас… — Я смущенно глянул в глубину двора.

— А-а… — догадалась она. — Ну, ступай, делай свои дела, а я пока накрою на стол.

Убедившись, что вход в сарайчик со двора не проглядывается, я шустро прошмыгнул внутрь. Через полторы минуты копия покоилась в надежном месте.

Пусть лежит себе до поры. В нужный момент я найду способ забрать ее.

— Привет, Дима! Ты уже хватился своих часов? — такими словами встретил меня Гарик, когда я вошел в его редакционный кабинет, где сегодня он пребывал в гордом одиночестве.

— Еще вечером вспомнил, что оставил их на умывальнике. Пришлось совершить незапланированную поездку в Сестрорецк.

— Понятно, а то мне Нина Степановна звонила.

— Все в порядке, Гарик. Что слышно на нашем фронте?

— Полная виктория, Дима! Почти все согласовано. Обещают опубликовать в пятницу-субботу. Единственное пожелание: предоставить хотя бы копии платежек.

— Вечером ты их получишь. Я еще ночью перегнал все реквизиты по гостиничному факсу, все же шесть часов разницы, и с минуты на минуту ожидаю ответ. Никаких проблем.

— Мне осталось заглянуть еще в пару редакций. Айда вместе!

— Гарик, я бы с удовольствием, но надо завершить всякие мелкие дела. И билет купить.

Зачем лишний раз светиться?

— Ладно, Димка. Я закончу сам. Но ты приходи в Домжур к шести. Принесешь платежки, а после вздрогнем на дорожку. Мне хотелось бы проводить тебя, но ты же понимаешь… — Он приблизил лицо и прошептал: — Пленка-то при тебе?

— Не волнуйся, Гарик. Я пришил к трусам кармашек, так что сохранность гарантирована.

— Ну, тогда до вечера?

— Договорились!

Вот и все! Как мало нужно, чтобы сломать человеку судьбу! Сколько я потратил? Шесть лимонов на «Радугу», полтора-два на застолья, поездки… Ну, пускай, для ровного счета — десять. Десять жалких лимонов и неделя времени. И проблема решена кардинально. И никто — ни заказчик, ни исполнитель — не несет уголовной ответственности и не подвергается ни малейшему риску. А эти неандертальцы предпочитают пальбу, взрывчатку, трупы, нагнетают социальную напряженность. Вот ублюдки!

Ребята, работать надо красиво.

В кафе я пришел чуть раньше, но оказалось, что Касаев уже здесь.

— Дима! — Он махнул мне рукой, приподнимаясь.

Тот, маленький столик на двоих, за которым в прошлую среду мы познакомились, был занят, и Касаев зарезервировал места за другим, более вместительным, где, кроме него, расположились еще двое посетителей. Один потягивал сухое вино, заедая солеными орешками, второй крутил ручку настройки транзисторного приемника, то и дело подливая в свой бокал темное пиво «Балтика».

Я сел напротив Гарика. Некоторое время он молча разглядывал меня.

— Димка, что-то мне не нравится твой вид. Не заболел?

— Есть немного. Как у тебя? Успел?

— Порядок. Ладно, Димка, о делах успеется. Вот, держи. — Он протянул мне объемный пакет.

— Что здесь?

— Пирожки с печенкой и луком. Лара напекла. Специально для тебя. Она у меня мастерица по этой части. Таких нигде не отведаешь.

— Ну, спасибо… Гарик…

— Погоди, Димка. Давай для начала вмажем. А то я уже истосковался, поджидая тебя.

— Лады! — Я поднялся.

— Нет-нет! — Он сделал протестующий жест. — Сегодня моя очередь.

— Твоя очередь была вчера.

— Какие счеты, Димка! Разреши мне это сделать. — Он выбрался из-за стола и шагнул к бару, где столпилась небольшая очередь.

Мой сосед справа продолжал крутить ручку приемника, замирая ненадолго, будто в надежде услышать приятную новость. Но новости, как всегда, были скверные.

Опять упал самолет… Продолжается забастовка шахтеров… Новый виток кавказской бойни… Землетрясение в Китае… Железнодорожная катастрофа в Индии… Разрушительный смерч над Австралией… Массовые отравления в Африке…

Сумасшедший дом, а не планета. Замкнутый круг, по которому бежишь, как взмыленная лошадь, а финиша все нет и нет.

А ведь Гарика можно избавить от этого дерьма, пришла вдруг мне в голову простая мысль.

Я припомнил, что, когда Старик изложил в общих чертах свою идею, я (в присутствии КЭПа) высказал опасение, что один-единственный звонок из любой редакции на фирму, под маркой которой мне предстоит работать, разрушит наш план.

«Да кто будет звонить! — хрипло рассмеялся Старик. — Питерские газеты бедные, как церковные мыши, на всем экономят. Они и так будут рады по уши, а пока разберутся, крышка захлопнется».

Значит, чтобы спасти Гарика, всего-то и нужно, чтобы какая-то редакция позвонила туда, причем до публикации. Правда, легких неприятностей Гарику не избежать и в этом случае, зато ломание хребта не состоится.

Ну-ка, ну-ка…

А ведь дельце можно провернуть элегантно. Руками Пименова. Он предал Гарика, так пусть теперь спасет его от позора.

Пименову я обещал хороший заработок… Взял его снимки… Надо его как-то настроить, чтобы он сам позвонил в Читу… И связать этот звонок с редакциями… А перед КЭПом я буду чист. Он, конечно же, не забыл то мое предупреждение…

Мой внутренний компьютер включился на полную мощь.

Отдельные элементы, из которых мне предстояло собрать завершенную конструкцию, пришли в движение, прилаживаясь друг к дружке. Я тасовал их как колоду карт, чувствуя, что вот-вот придет озарение…

И вдруг…

«Как нам только что сообщили, Кирилл Эдуардович Прошев назначен чрезвычайным и полномочным послом в…» — донесся до меня голос диктора, тут же утонувший в шорохах и вое эфира.

Я молниеносно повернул голову.

Сосед яростно крутил ручку настройки.

— Друг, поймай, пожалуйста, «Маяк», — попросил я.

Он пожал плечами и вернулся к нужной волне.

Но там уже звучала другая информация — о столкновениях в Таджикистане.

Однако и услышанного было довольно. Я-то полагал, что удивить меня уже невозможно. А это даже не удивление. Это столбняк, это: вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

КЭП — в опале! Так и только так трактуются подобные назначения. Полагаю, оно и для КЭПа стало полной неожиданностью. Еще вчера вечером он был настроен вполне благодушно. Но пока он устраивал охоту на «жаворонка», более крупный зверь подобрался к нему самому тихой сапой.

Переменчиво счастье политика! Жаль, что не удалось услышать название страны, куда его ссылают. Но почти не сомневаюсь, что речь идет о маленькой экваториальной республике. Через полгода о КЭПе прочно забудут.

Слева упала тень. За стол усаживался Касаев, придвигая ко мне рюмку бренди.

— Димка, да что с тобой?!

— Гарик, нам нужно серьезно поговорить.

— Значит, что-то случилось…

— Не знаю даже, как тебе сказать… Мне так неловко…

— Я понял: у тебя отняли кассету.

— Не то. Вместо платежек из фирмы пришла кошмарная информация. Банк, в котором крутились наши капиталы, лопнул. Операции по расчетам заморожены. Мы не сможем оплатить эту рекламу, Гарик. Надо строчно давать отбой.

— Сочувствую, Дима… Фирма-то выживет?

— Надеюсь. Но твои комиссионные погорели, понимаешь?

Он мягко улыбнулся:

— Знаешь, Дима, если честно, я так и не поверил, что получу их. Слишком уж похоже на сказку. Чего жалеть о шкуре неубитого медведя? Как говорится, что с возу упало, того не вырубишь топором.

— Значит, ты не в обиде?

Продолжая улыбаться, Гарик поднял бокал:

— За успех нашего безнадежного предприятия!

Он еще не подозревал, как близок к истине.