Лунный мальчик

В небе блуждали уставшие тучи. Ветер мотал головой налево и направо, выискивая непохожих. Меня среди них не было. Я отделилась от собственного имени и начала новое проживание. Рядом шел равнодушный дождь. Стало страшно выходить на улицу. Дни заблудились в моем рассудке. Безмерное воспаленное одиночество вскармливало по ночам призрачные голоса сновидений, обрушивая на них жалкое подобие бреда. Радость новых потрясений варварски вторгалась в затхлое жилище сознания. Память водила указкой по нотной тетради тишины.

Все знали, что он умрет. Ему было неведомо, где начинается и где заканчивается жизнь. Он просто шел уверенной походкой по долгой дороге нелюбви и самоотрицания. Друзья были его тенью, его отражением, они питались политикой и ненавидели друг друга. Я, как все, относилась к нему с большой симпатией. Любить его оказалось выше моих сил.

С первой женой у него не сложилось. С ней он взрослел, а повзрослев, отделился, как отделяются дети от своих пожилых родителей. Я понимала, что такая участь ждет всех на его пути. По-настоящему он любил только две вещи: большие города и интриги. Ему нравилась жестокая и циничная энергетика проживания в мегаполисе. Он растворялся в этой стихии духовного опустошения.

До своей болезни он всегда спешил, пренебрегая всем, что не касалось работы. Хотя в моем понимании назвать работой то, чем он занимался, никак нельзя. С ним я впервые ощутила страх, вернее, его прародительницу тревогу. Живя с чиновником высокого ранга, ты монотонно, с инквизиторской изощренностью уничтожаешь свою душу, свою маленькую Жанну д`Арк. Ты начинаешь мыслить его категориями, говорить его словами, твоя жизнь превращается в сон с открытыми глазами, и с каждым днем тебя все больше и больше засасывает неудержимая воронка политической борьбы – стремление сделать из своих врагов друзей, чтобы, приблизив их однажды к себе, уничтожить раз и навсегда. Но и это не самое страшное. Страшнее всего выпасть из этого состояния при полном здравии и благополучии. Сев однажды на политическую иглу, соскочить уже невозможно. Выпавшие из этого процесса напоминают сонных мух, ползающих по стеклу собственных воспоминаний. Ему повезло больше других. Он работал до последнего дня.

Болезнь – властная и капризная царица, она не ждет, когда ее позовут, она приходит сама, со своими поварами, докторами, аптекарями. Твое «я» превращается в жалкое, беззащитное существо, желающее удовлетворить любой ее каприз. О, как он боролся с ней! Но все напрасно. Она поселилась в нашем доме на правах хозяйки. И мы с этим смирились. Сначала я, потом он. Я злилась на себя, на свою судьбу. Знала, что буду наказана, но не верила, что это произойдет так скоро. Скорее наоборот. Он выжидал. Искал новую форму проживания.

Это был самый сложный период в нашей жизни. Болезнь тоже не теряла времени. Я пыталась уговорить его бросить работу, но он меня не слышал. Его поведение пугало окружающих. Каждый день он шел на работу, словно на Голгофу. Болезнь уже не скрывала своего присутствия. Она была всюду, и прежде всего на его лице. Интересоваться здоровьем, глядя на него, было просто кощунством. Все вокруг играли в одну и ту же игру – делали вид, что ничего не происходит. При каждой встрече он пристально, иронично и даже игриво всматривался в глаза собеседника и всем своим видом, манерой поведения провоцировал его, давая понять, что ему глубоко наплевать, что тот думает о его состоянии, а если сомневается, тогда пусть спросит, посочувствует, пожалеет, в конце концов. Для него самым главным было не оставаться наедине с болезнью.

Я тоже вместе со всеми играла в эту игру. После возвращения с работы мы вечерами проводили время на кухне, подробно пересказывая друг другу прожитый день. Каждый раз сценарий был один и тот же. Я готовила ужин, он стоял возле меня, жевал яблоко и рассказывал, рассказывал, рассказывал. Это было увлекательно и интригующе, хотелось тут же взять диктофон и записать. По мере развития болезни рассказы становились все подробнее и подробнее. Передо мной открылся целый мир человеческих судеб, политических интриг и заговоров. Я знала, кто с кем спит, за кем следят и кого «слушают». Погруженная в переживания, я не понимала, зачем мне так много этой страшной информации. Но любопытство брало верх. У меня и мысли не было с кем-то поделиться, как-то воспользоваться услышанным. Он в этом и не сомневался. Педантично и настойчиво вводил меня в курс дела, накачивал информацией, как накачивают резидентов перед заброской в чужую страну. Давал мне шанс выжить, как бы намекал: если ты не дура, то правильно воспользуешься этим. Но поняла я это гораздо позже.

За два дня до смерти он познакомил меня с весьма странным типом – что-то среднее между бандитом, сутенером и бизнесменом. Я сразу представила себе, как они вместе проводили время. Захотелось закатить скандал. Но было поздно. Все это уже не имело значения.

Похороны прошли помпезно, с почетным караулом и оркестром. Со свойственной ему иронией, еще задолго до смерти, он в деталях описал прощание «с верным сыном своего народа», поименно назвав всех присутствующих. Он рассказывал так образно и зримо, что у меня возникало ощущение, будто я смотрю фильм.

Пока мы были вместе, я не интересовалась, откуда у нас деньги. Их было всегда столько, сколько было необходимо. Так жили не только мы, но и его прежняя семья, жена и пятнадцатилетний сын. Но теперь выяснилось, что деньги, которые у меня остались, вернее, те, к которым я имела доступ, закончились. Собственно говоря, после его смерти я продолжала вести тот же образ жизни, не задумываясь над тратами.

Прозрение наступило очень быстро. Я не знала, что делать. Истерика продолжалась целый день. Только к вечеру пришла в себя. Но это оказалось иллюзией. Бессонная ночь снова загнала меня в угол прожитого дня, как игрок загоняет шар в лузу. Рассудок был беспомощен, раздавлен и напоминал желе.

Рано утром позвонила его бывшая жена. «Вы извините, но он…» После этих слов голос оборвался. Пауза была такой длинной, что можно было сойти с ума, но трубка вновь ожила. В ней появился голос, вернее, то, что от него осталось. Но я уже ничего не слышала и не понимала. Когда пришла в себя, попыталась восстановить разговор. Но все напрасно. Голова была тяжелой и таких невероятных размеров, что, казалось, еще мгновение – и я рухну. Но этого не случилось. Невероятным усилием воли я поставила себя в вертикальное положение и заставила заняться домашними делами.

Я ходила по квартире покачиваясь, словно пингвин. Меня одолевала только одна мысль: зачем она позвонила? Ведь мы никогда раньше не разговаривали. Да и виделись всего один раз, и то на его похоронах. И вдруг меня осенило: она хотела попросить денег. Видимо, ей так же, как и мне, теперь не на что жить. Это прозрение вогнало меня в такую депрессию, что я безудержно заплакала.

Моя жизнь до встречи с ним не была праздником. Ее можно сравнить с американскими горками. Но все эти спады и подъемы носили скорее эмоциональный характер. Все это было глубоко внутри и не касалось материальной стороны жизни. Мне было стыдно себе признаться, что он меня настолько развратил, что вести прежний образ жизни я была уже не в состоянии. Я искала точку опоры и не находила. Начался долгий, бесконечно долгий диалог с одиночеством.

Чтобы как-то справиться с нахлынувшим отчаянием, я стала взглядом блуждать по знакомым предметам. И в этом поиске наткнулась на телефонный аппарат. Он, словно магнит, притягивал меня, выворачивая наизнанку мою совесть, звал на помощь, давая понять, что если не подойду к нему, свершится непоправимое. И я подошла.

Набрала номер ее телефона и, не давая себе опомниться, выпалила: «Я знаю, что у вас нет денег. Не переживайте, что-нибудь придумаю». После этих слов спокойно, как ни в чем не бывало, положила трубку и начала рассуждать.

Перемена во мне была столь неожиданной, что я решила проверить, не сон ли это. Подошла к зеркалу, увидела заплаканное, отекшее лицо, растрепанные волосы и с облегчением вздохнула. Не прошло и минуты, как я опомнилась. Что же я только что ляпнула? Где взять эти чертовы деньги? Мысли, словно раскаленные угли, обжигали мое истерзанное сознание.

Передо мной снова возникло зеркало. Я заглянула в его бесстрастные, ничего не выражающие глаза. Мои губы непроизвольно зашевелились. Но зеркало отказывалось вести диалог. Боль превратила мою душу в миллиарды невидимых пылинок и разбросала их по бескрайним просторам вечности. Трудно сказать, как долго продолжалось мое путешествие.

Опомнилась уже на работе. Я была в полном порядке. Собранной и организованной, как и подобает деловой одинокой женщине. Заботы и тяжелые мысли я попросила покинуть меня и не беспокоить до вечера. Мы договорились полюбовно, и я как ни в чем не бывало, в прежнем ритме провела весь день. И этот день был пятницей. Я догадывалась, что это был заговор времени против меня, так как с утра на календаре был вторник.

По дороге домой я встретилась с тем самым типом, с которым меня познакомил муж за два дня до смерти. Он шел мне навстречу неуверенной, нервной походкой. Когда подошел поближе, я увидела отекшее, нездоровое лицо. Он был неопределенного возраста, вернее, пребывал в той его части, где тягловой силой выступают не радости бытия, а инерция жизни. В его глазах сквозило банальное безразличие. Осанкой он напоминал груженый товарняк, идущий по своей колее к станции назначения. И все же он был не просто прохожий. Что-то выдавало его с головой.

Когда мы встретились взглядами и он заговорил, я почувствовала, что передо мной человек с огромной волей, проживший нелегкую жизнь, знающий цену многим вещам и доверяющий прежде всего своему собственному опыту и интуиции. И все-таки главное было не в этом. Когда мы обменялись двумя-тремя ничего не значащими фразами, я поняла: инстинкт самосохранения – вот что держит его на земле. Когда картина была дописана, я успокоилась и приняла участие в диалоге.

Он говорил неторопливо, как бы расставляя в воздухе знаки препинания. После третьей фразы я поняла, что, оказывается, у меня нет денег. Это известие так меня обескуражило, что я неожиданно взяла его под руку, чем немало удивила. Тон его был деликатным и извиняющимся. При этом он достал из внутреннего кармана пиджака аккуратно сложенные листы бумаги и ловко, не давая опомниться, вложил в мою сумку. Настало мое время удивляться. Я опустила взгляд на сумку, потом перевела на него, давая понять, что жду дальнейших объяснений. Его это нисколько не смутило.

– Есть лица… – после этого слова он поставил в воздухе большую запятую, – заинтересованные, естественно, не бесплатно, в публикации материала, который я вам только что передал. Сразу предупреждаю, материал скандальный, даже сенсационный. Все факты достоверны. Именно вам такой материал по силам. Я бы сказал – это ваш размер.

Последняя фраза была неуклюжей. Он это тоже почувствовал и сразу извинился. И тут я впервые с момента нашей беседы догадалась, что сама встреча со мной и этот разговор ему глубоко неприятны и он хочет как можно скорее со мной расстаться.

Во мне взыграло женское самолюбие. Я демонстративно высвободила руку, посмотрела ему в лицо и, не скрывая своего пренебрежения, выпалила:

– Кто вам дал право вести себя подобным образом?

После моих слов он почувствовал реальную возможность окончить этот неприятный для него разговор. Выдержав паузу, снова начал расставлять в воздухе знаки препинания. На этот раз было многоточие, похожее на стаю перелетных птиц. Когда пернатые исчезли, прозвучал его спокойный, немного ироничный баритон:

– Разрешите побеспокоить вас через неделю.

С этими словами он удалился, а я в полном недоумении осталась стоять посреди улицы. За всю мою журналистскую карьеру со мной так еще никто не разговаривал.

Предчувствие чего-то страшного, неотвратимого навалилось на меня с новой силой. Я понимала, что надо действовать, но в моей ситуации эти слова звучали как насмешка.

Дома я не спеша прочитала предложенный для публикации материал. Речь шла о серьезных финансовых махинациях одной крупной отечественной компании. Назывались счета оффшорных компаний, таможенные декларации, суммы и виды валютных платежей. Материал был подробным и систематизированным и, скорее, напоминал акт документальной ревизии. Такую информацию можно было получить только из двух источников: непосредственно от фирмы путем подкупа соответствующих работников или от спецслужб. Ясно одно: кто-то интересуется деятельностью компании и сопровождает каждый ее шаг.

За статьи такого рода я бралась и раньше, но мне был известен заказчик, я знала, кто стоит за фирмой, на которую шел компромат. Здесь все было иначе. Во-первых, речь шла о серьезном заработке, а во-вторых, надо было выяснить, какое отношение к этому имеет мой покойный муж и кто этот тип, с которым я волею судьбы встречаюсь во второй раз.

Материал я решила не печатать.

Ровно через неделю мы снова встретились. Он появился так же неожиданно, как и в прошлый раз. Сначала разговор не складывался. Всем своим видом я старалась дать понять, что мне глубоко наплевать на его предложение и, самое главное, пока я не получу исчерпывающие ответы на вопросы, ни о каком диалоге не может быть и речи.

Он заговорил первым.

– Видите ли, только ваша газета и ваше журналистское имя могут решить задачу, поставленную передо мной заказчиком. А именно: скомпрометировать фирму и спровоцировать крупный скандал. Извините за назойливость, но повторюсь. Все факты достоверны.

Я продолжала молчать. Чтобы как-то разрядить обстановку, предложила зайти в ближайшее кафе и обсудить наши проблемы. По выражению его лица я поняла, что это не входит в его планы, но раз обстоятельства складываются таким образом, то он не против.

Как только мы заказали кофе, я спросила неожиданно хриплым голосом: «Для начала хотела бы знать, с кем имею дело. Представьтесь, пожалуйста».

Он был искренне удивлен.

– Как, разве ваш супруг ничего обо мне не рассказывал? – Он как-то по детски, я бы даже сказала, обиженно, покачал головой и задумчиво добавил: – На него это не похоже.

Фраза прозвучала бесстрастно, трудно было понять, делает ли он моему покойному мужу комплимент или возмущается его поведением.

– Хотя, – продолжил он, – это вполне в его духе. Ему нравилась недосказанность. Что касается меня, то я простой бизнесмен. У меня небольшая гостиница и ресторан, кстати, недалеко от вашего дома. – И он протянул свою визитную карточку. – Я знаю, вы хотите меня спросить, что меня связывало с вашим супругом. Здесь особого секрета нет. Этот человек когда-то сильно помог мне в жизни. Я просто был ему по-человечески признателен. Он же меня никогда ни о чем не просил. Все время отшучивался. Я же не был столь деликатным и неоднократно обращался к нему с просьбами. Вы лучше меня знаете, что ваш супруг был не только умным, но и влиятельным человеком. Что касается этой публикации, то он, естественно, никакого отношения к ней не имеет. Не скрою, если бы он был жив, я не посмел бы обратиться к вам, не посоветовавшись с ним. Наше знакомство с вами за два дня до его смерти – всего лишь чистая случайность.

Пока он говорил, предугадывая мои вопросы, я внимательно наблюдала за выражением его глаз, следила за каждым его жестом, прислушивалась к интонации его голоса. Внешне все выглядело абсолютно естественным, без всякой доли наигранности. Говорил он просто, убедительно и искренне. И все же слова его не только не успокоили, а ввели меня в еще большее состояние тревоги. Но это, скорее, из области иррационального. Где-то глубоко внутри, в дебрях подсознательного, совершенно иначе звучал его голос, совершенно иначе моим вторым «я» воспринимались его ответы. Это как две теоремы о параллельных двух прямых – Евклида и Лобачевского. И та и другая имеют место быть, и кто из авторов прав – большой вопрос. А пока мы сидели за столиком, моя нервная система выстукивала в висках только одну команду: обработай клиента до конца. И я продолжала обрабатывать.

– Простите за бестактность, но поскольку это касается не только моего журналистского имени, но и личной безопасности, хотелось бы задать несколько вопросов, и если бы вы ответили так же искренне, я была бы вам очень благодарна. Есть две стороны любой скандальной публикации: те, кто заказывает, и те, против кого направлен этот заказ. И поверьте моему журналистскому опыту, победителем не всегда является заказчик. Тут уж как повезет – орел или решка. И журналисту, прежде чем напечатать материал, надо подбросить монету и желательно выиграть. Вы наверняка знаете, не все журналисты умирают своей смертью. Если материал, как вы утверждаете, достоверный, в чем я почти не сомневаюсь, то почему бы эти факты не передать компетентным органам? Я бы даже выразилась точнее, почему компетентные органы, зная о злоупотреблениях, не принимают меры? Напрашивается вывод – значит, у другой стороны, которую не любит ваш заказчик, есть серьезные аргументы, не позволяющие предать это дело огласке. И еще, на всякий случай, хотелось бы знать размер моего гонорара.

Этот вопрос оказался самым легким. Я тут же получила ответ. Такие деньги я не только никогда не держала в руках, но даже и представить не могла, что такое возможно.

Я с уважением отнеслась к оценке моего труда и высказала еще одно профессиональное соображение. Одно дело, когда заказчик дает реальную фамилию, и другое, когда под публикацией ставится подпись журналиста. В последнем случае речь идет о журналистском расследовании, и здесь, чтобы обезопасить себя, мне нужно четкое объяснение, где и при каких обстоятельствах я в борьбе за справедливость и экономическую безопасность страны добыла этот материал.

Удовлетворенная собой, я закончила монолог.

Он не заставил себя долго ждать.

– Я читал многие ваши публикации, слышал о вас, и не только от супруга, но вы превзошли все мои ожидания. Имя заказчика я вам назвать не могу, и не потому, что вам не доверяю, а потому что, во-первых, таковы правила игры, а во-вторых, вы не поверите, но это чистая правда, – я и сам не знаю. Да, чуть было не забыл, я тут принес вам дополнение к материалу, который передал раньше. – Он протянул мне видеокассету. – Как только посмотрите, пожалуйста, позвоните.

Он пригласил официантку, рассчитался и, ни словом не обмолвившись о публикации, пожелал мне удачного дня и удалился.

Я попыталась закурить, но у меня начался жуткий кашель. На меня стали обращать внимание. Все выглядело странным. Стало жалко себя. Теперь я не сомневалась, что со мной играют в кошки-мышки, и неизвестно, сколько времени я могу просуществовать в роли мышки. Не терпелось поскорее прийти домой и посмотреть кассету.

Устроившись поудобнее в кресле, я нажала на кнопку пульта.

Первые две минуты на экране был только небольшой загородный дом в живописном месте на берегу озера. И тут в кадре появилась я с хорошо знакомым мне человеком. Мы сидели на диване за журнальным столиком, пили вино и целовались. Затем отправились в спальню и там занимались любовью.

Как только пленка закончилась, из моей груди, словно из глубокого колодца, вырвалось только одно слово: «О Боже!» Я слышала, как стонет моя душа.

В пустой комнате в полной темноте раздался незнакомый голос: «Вот и всё». И этот голос принадлежал мне.

Минуты превратились во множество ядовитых змей, которые терзали мое воспаленное сознание. У меня было только одно желание – как можно скорее присоединиться к этим пыткам и истязать, безжалостно истязать свое ничтожное тело. Единственное, чего я желала, так это забытья. Но судьба мне уготовила другую участь.

Несмотря на поздний час, я позвонила тому самому человеку, который только что был рядом со мной на экране и с которым мы давно не виделись, и попросила срочно ко мне приехать. Он, полусонный, что-то пробормотал в ответ, но я его не слышала и настойчиво повторяла: «Срочно приезжай. Это касается не только меня. – И добавила: – Завтра будет поздно».

Чтобы как-то заполнить время до его приезда, я попыталась восстановить в памяти не только встречу, запечатленную на видеокассете, но и все, что нас связывало. Начала выстраивать все в хронологическом порядке. До знакомства с мужем я почти три года ни с кем не встречалась. С ним мы прожили два года. Следовательно, запись минимум пятилетней давности. Да что это такое? Кому пять лет назад понадобилось следить и фиксировать на пленку интимные встречи двух никому не известных журналистов, тем более не обремененных семьями? Этот вывод так меня «порадовал», что мне захотелось выть. Какое-то наваждение. Я начинала терять контроль над собой. Если все, что происходит со мной, реальность, то что тогда есть мистика?

Размышления прервал звонок в дверь. Я открыла. На пороге стоял мой старый знакомый, коллега по перу. Я проводила его в комнату и, ни слова не говоря, включила видеомагнитофон. Все время, пока шла запись, он сидел, как школьник за партой, теребя руками колени. При этом его шея была так вытянута вперед, что, казалось, еще мгновение – и он уткнется носом в происходящее.

Сюжет закончился, и мы начали разглядывать друг друга. С момента последней встречи прошло довольно много времени. Я как-то не интересовалась его судьбой и, честно говоря, даже не знала, где и чем он теперь занимается. Как выяснилось, он женат, с карьерой тоже все в порядке. Назначен заместителем главного редактора одной приличной газеты.

– Как тебя угораздило? – и он показал на лежащую на столе кассету. – Ты опять влипла в какую-то историю?

Тут уж я не выдержала.

– По-моему, на кассете не одна я. Нет, ты мне лучше скажи, что это за домик ты нашел, где снимают такие любопытные фильмы? А может быть, ты это сам и подстроил?

– Домик как домик. Владельцем был мой хороший знакомый, несколько лет прошло, как я потерял с ним связь. Знаю только, что у него были какие-то неприятности с законом, он все продал и уехал, кажется, за границу. Я не спрашиваю, откуда у тебя эта кассета. Но это шанс. Думаю, им нужны не мы с тобой голые в постели, а твои журналистские услуги. Прошу тебя, уступи. Мне тридцать семь лет, у меня только начала налаживаться жизнь – семья, работа… И вдруг все прахом.

Я посмотрела на часы. Было четверть третьего ночи.

– Прости, я устала. Позвоню тебе.

Кивнула головой и закрыла за ним дверь.

И вдруг я ощутила какую-то удивительную легкость. Из груди ушла тяжесть. Впервые после смерти мужа ко мне стали возвращаться силы.

Я прикрыла глаза и увидела себя маленькой девочкой, сидящей на крыльце бабушкиного дома. Стоял удивительный теплый вечер. Я вдыхала божественные запахи настурции и маттиолы. На смену этой картинке пришла зимняя. Я стояла посреди двора и плакала, потому что никак не могла найти секрет – лепестки цветов, которые спрятала в земле под стеклом до наступления холодов. И вдруг я услышала голос: «Не отчаивайся, ты обязательно найдешь свой секрет. Я тебе помогу».

Это был голос моего покойного мужа.

Я открыла глаза. Огромное бесполое существо по имени Утро ходило за мной по пятам и ныло. За окном накрапывал монотонный дождь. Я не стала дожидаться, когда мой знакомый объявится и удивит меня новым сюрпризом. Позвонила сама и договорилась о встрече на прежнем месте в кафе. Он сразу же согласился.

И вот мы сидим друг против друга, только теперь кассета у меня в руках. На этот раз я хотела начать разговор первой. Но он как-то мягко, но уверенно взял мою руку и почти шепотом, с удивившей меня нежностью заговорил.

– Рано или поздно вы поверите в мою искренность. А пока послушайте. Я догадываюсь, что на кассете что-то очень для вас неприятное, именно это и побудило вас назначить мне встречу. Знаю, то, что я вам сейчас скажу, вас удивит и разочарует. Все дело в том, что кассету я не смотрел.

Я почувствовала, что последняя фраза стоила ему огромных усилий, но не придала этому особого значения. Поймав мой отсутствующий и нетерпеливый взгляд, он отвернулся в сторону, закурил, пальцы его левой руки нервно барабанили по столу.

Я поняла свою бестактность и извинилась.

– Так вот, хочу рассказать, вернее, напомнить библейскую притчу. Даже не притчу, а быль об Иосифе и его братьях. Я не сомневаюсь, что вы читали Томаса Манна. Так вот, когда братья пришли в Египет и предстали перед Иосифом, он обвинил их в том, что они соглядатаи, на что братья ответили, что это не так. И они сказали правду, хотя согрешили, продав Иосифа в рабство. Я тоже в данном случае не соглядатай и даже не созерцатель, хотя грешил столько, что хватило бы на десять жизней. Функцию посредника выполняю не по своей воле. Во-первых, я тоже жертва шантажа, во-вторых, даже если бы я отказался, был бы кто-то другой. Вы же видите, что цинизм моих заказчиков не имеет границ. Знаю это по своему собственному опыту, так что давайте оставим сантименты и перейдем к делу. Поверьте, вы мне очень симпатичны, и я хотел бы хоть чем-то вам помочь. Может, это и случится в дальнейшем.

Пока он говорил, я была в полном оцепенении, не могла ни слушать, ни задавать вопросы. Мне хотелось как можно быстрее вернуться домой. О работе в этот день не могло быть и речи.

Уже дома, придя в себя, в деталях восстановила картину нашей встречи. На первый взгляд, история со мной заходила все больше и больше в тупик. И все же… Я боялась себе признаться. Какая-то неведомая сила бросала меня навстречу этому неустроенному, обреченному на усталость человеку.

Неожиданно для себя я перестала думать о своей судьбе. Страх просил о пощаде, он сжался в комочек и представлял жалкое зрелище. Поймала себя на мысли, что, если бы не эта страшная история, я бы превратилась в ничто, в сомнамбулу. Видимо, в этом есть какой-то высший смысл, но какой? Снова и снова, словно магнитофонную ленту, прокручивала в памяти наш последний разговор. Неожиданно появились новые детали. Кто-то по непонятным причинам хочет, чтобы эта публикация вышла из-под моего пера. Значит, я их интересую не только как журналистка. Все складывается абсолютно нелогично. Каждая новая встреча не только не приближала меня к разгадке, а, наоборот, отдаляла, делала эту историю все более запутанной. А мой знакомый в роли жертвы? Не детектив, а мистика.

Пока я размышляла, раздался звонок. Моя приятельница, известный депутат, попросила разрешения приехать, сказав, что у нее есть для меня очень интересное предложение. Слово «интересное» было произнесено по слогам и звучало так заманчиво и интригующе, что я поняла – можно неплохо заработать, поэтому не задумываясь ответила: «Приезжай». Она не заставила себя долго ждать. Оставила материал и небольшой аванс и сразу же исчезла. Это был обычный заказ, или, как принято сейчас выражаться, наезд. Поскольку я ее знала уже лет пять, не стала особо вникать в суть проблемы.

Через два дня сдала статью в печать. Для меня это было привычным делом. Так зарабатывали все журналисты. Главное, чтобы публикация вписывалась в идеологию газеты. А с этим было все в порядке.

До выхода газеты оставалось несколько дней. Я пребывала в хорошем настроении. Для этого было несколько причин. Во-первых, появились деньги, а во-вторых, последние месяцы меня так измотали, что я на все махнула рукой, отдалась воле судьбы и решила плыть по течению. Авось куда-нибудь выведет. На самом деле причина была в другом. Просто я переступила порог отчаяния и страха, за которым твоя собственная жизнь со всем набором эмоций и переживаний если и не приобретает иное содержание, то, во всяком случае, наполняется новым звучанием. Было такое ощущение, что я присутствую на собственной реинкарнации. Я догадывалась, что все это иллюзия, что жизнь, как стрелка на весах, вернет меня в исходное положение. И все же было здорово. Все заботы и проблемы были вынесены за скобки моего существования.

Все произошло именно так, как я и предполагала. Небо недолго было безоблачным. Гром прогремел сразу же после выхода газеты с моей публикацией. Как выяснилось, все факты, изложенные в статье, были искажены. Стоило только посмотреть на выражение лица главного редактора, чтобы понять – это конец. Он был похож на рыбешку, которая билась в конвульсиях на дне лодки. Звонки в редакцию сыпались как из рога изобилия. На следующий день были поданы два иска в суд: непосредственно на газету и на журналиста, то есть на меня. Сумма исков была внушительной, и о банкротстве газеты говорили, как о свершившемся факте. Мне позвонила секретарь главного редактора и, ссылаясь на шефа, попросила до разрешения этой проблемы не появляться на работе. Выражение «до разрешения проблемы» в синхронном переводе звучало так: «уматывай, милочка, подобру-поздорову», что я и сделала. Пропасть, в которую я летела, была настолько узкой, что вмещала только одну особь по имени «я».

Пришлось осваивать новую профессию. Профессию избранных и привилегированных. Профессию одиночества. День за днем, словно первооткрыватель, я пробиралась в глубь страны, где не было ни улиц, ни домов, ни людей. Страна, которую населяет только один человек. Страна, где время из властного, низменного инквизитора превращается в его величество Ничто. Память отказывалась хранить картинки прошлой жизни. Все выглядело неуклюжим и никчемным, лишенным всякого смысла. Да и сам смысл все больше напоминал пугало на поле, где давно уже ничего не растет.

Я ощутила себя механической игрушкой, Дюймовочкой, вокруг которой все крутилось многие годы неизвестно зачем, и вдруг рука, дающая вращение, замертво упала, лепестки металлической кувшинки закрылись, и я оказалась в полной темноте. Я задыхалась, хотелось вырваться на волю, где все сверкает, движется, где в затылок тебе дышит звериный инстинкт этой безумной и похотливой жизни. Но темнота была неумолима. Она стояла огромным исполином, загораживая свет. Постепенно я стала привыкать к темноте. Она обволакивала меня, наполняла новыми ощущениями. Я беззаботно парила над бескрайними просторами тишины. В какое-то мгновение почувствовала, что мощные потоки воздуха уносят меня все дальше и дальше от настоящего, и уже не в моих силах вернуться назад. Я была легче ветра. Моя душа, словно облако, растворилась в небесных высях. Я только начинала жить. Но все же что-то не давало покоя. А вдруг это сон? Единственный и неповторимый, который и пересказать невозможно. Ведь все это вне словесного ряда. Неожиданно я ощутила на себе чей-то взгляд, такой же бездомный, как мое существование. Открыла глаза. Передо мной в полной тишине сидел мой старый знакомый.

– Как вы попали сюда? – мой голос заполнил собой комнату. Он звучал так пронзительно и мерзко, что захотелось убежать, спрятаться, только бы никогда его не слышать.

– Вы напрасно нервничаете. Ключи мне когда-то дал ваш супруг. Так, на всякий случай. Вот я и воспользовался. Я звонил в редакцию, там сказали, что вы у них больше не работаете. Много раз звонил домой, но никто не отвечал. Вот я и приехал. Где вы так долго пропадали? Хотя какое это имеет значение. Я знаю, у вас большие неприятности, но все это поправимо.

Его слова тут же вернули меня к реальности.

– Подождите, о каких неприятностях вы говорите? И что поправимо?

– Деточка, давайте по порядку, и прошу вас, лежите спокойно, не вскакивайте, вас никто не собирается насиловать.

Его слова подействовали на меня магически. Я, словно оловянный солдатик, послушно вытянулась вдоль кровати, сложив руки по швам.

– Так вот, пока вы пребывали в неизвестности и пессимизме, я сделал кое-какие шаги. Во-первых, в очередном номере вышло опровержение, где вы публично принесли извинения за первоначально искаженные факты. Во-вторых, иски отозваны. В-третьих, секретарь главного редактора уволена. И последнее: аванс, который вы опрометчиво взяли у вашей подружки депутата, я вернул. Так что ваше честное журналистское имя восстановлено.

Этой фразой он вернул меня к реальности.

Я ему поверила, как верит волчонок охотникам, только что застрелившим его мать.

– Скажите, что мне делать?!

Это был не вопрос, это был крик отчаяния, нет, это было паническое желание выполнить любую команду, какой бы она ни была и от кого бы она ни исходила.

Я встала. Подошла к журнальному столику, взяла смятые листы с мелко набранным текстом и сказала:

– Хорошо. Я поняла. А сейчас, прошу вас, уйдите.

В который раз я заметила, что это он делает с большой охотой.

Наконец-то я осталась одна. Было ясно, что с последней публикацией меня подставили, и не только меня, но и мою приятельницу депутата, чтобы я стала сговорчивее. Теперь уже не было сомнений, что если бы я сейчас не согласилась, то, кроме исков, против меня было бы возбуждено уголовное дело о даче взятки.

Я не раздеваясь легла в постель, выпила снотворное и вскоре заснула.

Это был не сон, это была смерть, подобная той, что у Малевича в его квадрате. Смерть, которая живет недолго.

Поутру смерть проснулась, взяла меня за шиворот и вытолкнула на улицу.

На работу я добралась довольно быстро. На проходной дежурная меня не узнала и раздраженно сказала, что по воскресеньям у них никто не работает и посетителей не принимают. Я извинилась и вернулась домой.

День только начинался. Он был похож на русло большой реки, где не видно ни начала ни конца. Да и сами берега прятались за горизонтом. Я тонула в водовороте минут, а минуты, словно пиявки, впивались в мое тело и выпивали мою душу, всю без остатка.

Было одиннадцать часов утра. Мне казалось, что эту реку под названьем воскресенье я не переплыву.

Я не знала, чем себя занять. Пришла подсказка – надо убить время. Какая глупость. Если я его убью, день никогда не закончится. Рассудок был похож на ртуть, мелкие шарики раскатились по всему полу. Я стала на колени и начала собирать их. Когда большой шарик поглотил последний, ко мне вернулась реальность. Я посмотрела по сторонам и увидела на журнальном столике разбитый термометр. Мой взгляд затравленным зверем скользил по окружающим предметам. Я боялась к чему-либо прикоснуться. Меня мастерски довели до кондиции. Осталось только дождаться понедельника и сдать материал в печать. После всего, что со мной произошло, ни о каких последствиях я не думала. Уставилась в экран телевизора и тупо начала переключать каналы.

У меня и раньше были минуты и даже дни полного опустошения. Но все это вмещалось в рамки обычной депрессии. Я знала, что все закончится, надо только очень постараться, перетерпеть, и все пойдет накатом, своим чередом. За пустырем усталости виднелась жизнь, обычная нормальная жизнь. Стоило только заставить себя двигаться, или, как любил повторять мой муж, включиться – и я включалась. Но сейчас все было иначе. Кто-то не просто вторгся в мою искалеченную жизнь и отнял у меня настоящее, с этим можно было бы смириться, но он отнял и будущее, лишив меня надежды как средства к существованию. Какая-то потусторонняя связь с неживым миром брала надо мной верх, я чувствовала, что угасаю, но что-то продолжало во мне бороться. Я даже услышала голос: «Нет, так жизнь не заканчивается».

Чтобы убедиться в реальности происходящего, я встала с кресла. Подошла к окну, с желанием увидеть улицы, дома, но за окном в окружении тишины, висела только одна картина – ночь. Впервые я почувствовала на физиологическом уровне, как болит душа. Я не могла понять, что это – начало постижения сущего или просто тупик. Как только мысль остановилась на слове тупик, послышалось эхо, громкое увесистое эхо – тупик, тупик, тупик…

Если бы не утро, я бы уже никогда не вырвалась из этого бреда. Здравствуй, утро, здравствуй, понедельник. Пора.

И вот я уже в приемной главного редактора. Новая незнакомая секретарь приятно улыбается и приглашает меня, называя по имени и отчеству, пройти в кабинет. Такое ощущение, что фотографии с моим портретом расклеены по всему городу и ей ничего не стоит идентифицировать мою особу. А впрочем, какое это имеет значение, если я уже вошла. А позади так и осталось стоять как вкопанное воскресенье со своими инквизиторскими замашками. «Не оборачивайся, – сказала я себе, – иначе превратишься в соляной столб». Это и есть Содом и Гоморра.

– Привет, – как ни в чем не бывало сказал главный и протянул теплую и совсем не мужскую руку.

У нас всегда были нормальные отношения, я бы сказала, дружеские. Правда, после моего замужества с ним произошла разительная перемена, он стал более уступчивым, даже появились заискивающие нотки, что меня очень огорчало.

Я молча протянула ему рукопись. Он спокойно положил ее перед собой, – это означало, что у него нет никаких вопросов и в ближайшем номере материал будет напечатан.

Мы как ополоумевшие смотрели друг на друга и своими действиями напоминали героев кукольного спектакля: куда вели все ниточки и кто их дергал, еще только предстояло узнать.

Ни словом не обмолвившись о предыдущей моей публикации, словно этого эпизода в нашей жизни и не было, он проводил меня до двери, по-дружески похлопал по плечу. Все было как обычно, и лишь в последнюю минуту, когда я уже взялась за ручку двери, в его взгляде промелькнуло сочувствие. В считанные доли секунды он справился со своими эмоциями, надеясь, что его слабость осталась для меня незамеченной. Я неловко улыбнулась, протянула ему руку, сказав при этом тихо, почти шепотом: «Спасибо».

В эту минуту все обнажилось. Мы напоминали заговорщиков. В нашем прощальном рукопожатии было все, что так мучило и беспокоило нас обоих. Оставалось только ждать.

Закрыв за собой дверь, я пошла по длинному коридору, вышла на улицу и растворилась в толпе. Что я делаю? Почему не пошла в свой рабочий кабинет? Вопросы, словно черти, бегали перед моими глазами. Я отмахивалась от них, как от назойливых мух. Но все напрасно. Я собралась с духом и ответила сначала им, а потом себе. Все закончилось. Возвращаться некуда. Вот так.

Я вспомнила его первую жену, и мне стало стыдно. Ведь я обещала ей помочь, а сама даже не удосужилась позвонить. Нашла в записной книжке ее номер, позвонила и, не успев представиться, услышала:

– Ах, это вы? Очень рада. Мне жутко неловко за тот мой звонок. Простите, если можете.

Голос в трубке был спокойным и уравновешенным, я даже не была уверена, туда ли попала. Чтобы разрешить сомнения, напросилась в гости.

На это получила ответ:

– Я вас жду, приезжайте.

И вот мы уже мило беседуем ни о чем. Она видит мой встревоженный взгляд и понимает, что серьезного и неприятного разговора, с которого, собственно, и началось наше знакомство после смерти ее и моего мужа, не избежать. Она смотрит на меня, как на ребенка, потерявшего родителей.

– Видите ли, – она провела рукой по столу, желая скрыть волнение. – Я и сейчас не могу себе объяснить, как могла, какое имела право, простите за пафос, просить у вас помощи. Когда он уходил от меня к вам, я знала, что он не бросит нас с сыном. Так оно и случилось, хотя я никаких усилий для этого не предпринимала. Может, это звучит цинично, но деньги заканчиваются так же быстро, как и человеческая жизнь. В нашем с вами случае это произошло одновременно. Простите за бестактность, но мы с вами оказались в одинаковом положении. Если бы не сын, я даже думать об этом не посмела бы. Я знаю, что вы по профессии журналист, слышала даже, что у вас в последнее время возникли какие-то неприятности на работе.

Она сделала паузу, ожидая от меня пояснений. Я же смотрела на нее и думала совершенно о другом.

Мне хотелось задать ей много вопросов. Каким он был? Как себя вел? Ведь для меня он так и остался загадкой. Но, глядя на мою собеседницу, я понимала всю бессмысленность этой затеи. Передо мной сидела женщина намного старше меня, с приятной миловидной внешностью. Говорить было не о чем. И все же я сочла необходимым объясниться. У меня было дикое ощущение дискомфорта.

– Видите ли, сейчас я действительно ничем не могу помочь ни вам, ни вашему сыну.

Я умышленно сделала акцент на слове «сын». Наши взгляды встретились, и я прочла в ее глазах нескрываемую обиду. Мол, зачем ты меня ставишь в унизительное положение, давая понять, что если и поможешь, то исключительно из-за сына. Я была неправа. Во мне говорил мой характер, язвительный и недоброжелательный. На самом деле я действительно хотела помочь. Проблема заключалась в том, что, сколько себя помню, я всегда была заложницей своего слова. И зачем я пришла сюда сегодня? Увидеть, как страдает эта женщина, или показать себя беспомощной, раздавленной, не способной ни на что дурочкой? Нет, здесь что-то другое. Меня привели сюда мои инстинкты, интуиция, желание найти недостающие звенья в цепи тех событий, которые со мной начали происходить сразу после его смерти. Но какое отношение к этому имеет эта слабая интеллигентная женщина? Никакого.

В очередной раз запуталась в своих мыслях. В такие минуты я не контролировала себя. Знала, что могу ни в чем не виновного человека незаслуженно обидеть, даже оскорбить.

«Стоп, – сказала я. – Возьми себя в руки, улыбнись, скажи пару приятных слов и убирайся как можно скорее».

Так я и сделала.

По дороге домой я встретила странного человека с длинной бородой, одетого во все черное. Но не это привлекло мое внимание, а белые шелковые нити, которые свисали из-под длинного сюртука. Мне они в тот момент показались волшебными, связывающими человека с жизнью. Сколько же у меня таких нитей? Когда я мысленно перебрала все то, что меня сейчас держит на этой земле, ужаснулась. Оказывается, я вишу над пропастью на тонкой ниточке под названием «друг моего покойного мужа». Мне ничего не оставалось, как только цепляться за нее. И я набрала номер его телефона. Трубку никто не поднял. Сделала еще несколько попыток, но все напрасно. Я встала, подошла к своему любимому зеркалу и сказала: «Здравствуй, Робинзон Крузо».

Состояние одиночества вновь вернуло мою память в детство, когда я вместе с родителями отдыхала на даче, на берегу Черного моря. Там не было ни дамб, ни волнорезов, море было открытым, иногда очень сердитым. Во время шторма все дачные дети с восторгом наблюдали за происходящим. Купаться разрешалось на второй, а то и на третий день после шторма. Даже на второй день волны были громадными. Они накатывали на берег не спеша, с определенным интервалом и напоминали караван верблюдов, бредущий по пустыне. Мы все умели хорошо плавать, и наиболее отчаянные из нас бросались в воду. Волна, откатываясь, тут же относила пловца в море, и надо было выскочить на гребень новой волны, чтобы вернуться. Если не удавалось поймать волну, можно было несколько часов напрасно бороться со стихией, так и не прибившись к берегу. Ты выбиваешься из сил, тебя охватывает страх, потом паника. Тогда на помощь звали взрослых. Такие ощущения незабываемы и похожи на мое нынешнее состояние. Пытаюсь, но никак не могу прибиться к берегу своей жизни. Разница лишь в том, что в детстве я сама бросалась в эту стихию, а сейчас кто-то взял меня за шиворот и кинул в пучину, где я и барахтаюсь.

Я закурила. Дым тоненькой струйкой поднимался вверх и растворялся в воздухе так, словно его и не было. Вот бы мне стать этой струйкой дыма. А может, так оно и происходит с нашими душами? Может, душа моего мужа витает сейчас надо мной? Надо только попытаться заговорить с ним. Ведь мне так не хватает его сейчас. Мои губы зашевелились и произнесли почти шепотом: «Здравствуй». В ответ я услышала: «Здравствуй. Мы еще наговоримся, а сейчас давай помолчим». Затем с придыханием, появлявшимся в минуты крайней озабоченности, он добавил: «Ох уж эта сводница тишина. Нигде от нее покоя нет».

Статья вышла без купюр в назначенный срок. Мне казалось, что как только я закончу ее читать, сразу произойдет что-то невероятное со мной, с моим знакомым, с газетой, наконец, со всем миром. Мне хотелось крикнуть во все горло: «Я устала! Больше не могу ждать!»

Я начала нервно ходить по комнате, зашла на кухню, выпила воды. Перед моими глазами на столе лежал аккуратно запечатанный конверт. Меня это удивило. Еще вчера вечером здесь ничего не было. Я не спеша открыла конверт и увидела свою трудовую книжку. Пролистав, наткнулась на запись «Уволена по собственному желанию». Подпись главного редактора и сегодняшняя дата. Как же так, ведь я не писала никаких заявлений и трудовую книжку не забирала. И как вообще она попала сюда, ведь я уже три дня не выходила на улицу. Может, это галлюцинации? Вернулась в комнату и еще раз пробежала глазами статью. Как я сразу не заметила? Статья была подписана незнакомой фамилией. Что все это значит? И зачем надо было разыгрывать со мной эту детективную историю? А собственно говоря, чего я нервничаю? Раз так, всё позади. Ведь я об этом только и мечтала.

Я подошла к бару, налила в бокал немного коньяка и выпила залпом. Через несколько минут тепло разлилось по всему телу. Не давая себе опомниться, выпила ещё и ещё.

Мне казалось, что я вышла в какое-то сказочное пространство. Было безлюдно. Посредине площади стояла карусель. Я села верхом на одну из зверушек, и все закружилось. Чертово воображение. «Когда пьешь, надо закусывать». – «Это я и без тебя знаю». – «Говорят, к коньяку хорошо идет лимон». – «Вот я и есть выжатый лимон».

И все-таки, что же произошло? Допустим, они передумали со мной связываться. Но зачем надо было меня увольнять с работы и оставлять без куска хлеба? Может, они испугались, что я подниму шум? Тоже маловероятно. У меня нет никаких фактов, а мое поведение в последние месяцы вряд ли можно назвать нормальным, вписывающимся в общепринятые нормы. Если так дальше пойдет, то можно и в психушку угодить. Тогда действительно на работу ходить не надо будет. Я ощутила себя слепым, которого выбросили в многолюдном неизвестном месте, лишив всякой ориентации.

Мысли прервал протяжный звонок в дверь. Кто бы это мог быть, я ведь никого не жду? Заглянула в глазок и увидела очередную жертву этой газетной истории. Выражение его лица было обезображено испугом и недоумением. Тут же открыла дверь.

Он не здороваясь прошел в комнату, оттолкнув меня плечом.

– Простите, что случилось?

– Она еще спрашивает, – при этом он посмотрел в сторону, обращаясь к кому-то третьему, словно мы были не одни.

В эти минуты он производил впечатление человека, который недавно участвовал в серьезной потасовке и теперь никак не может прийти в себя. Галстук сбился на сторону, пуговицы на рубашке на уровне живота были расстегнуты. Таким я его еще не видела. Немного успокоившись, он произнес уже в обычной своей манере:

– Почему вы так долго не открывали дверь?

– Все дело в том, что я была пьяна и, очевидно, отключилась.

Мой ответ обескуражил его. Он не нашелся, что сказать, только покачал головой. Пауза пошла ему на пользу. Он перевел дыхание, пытаясь каким-то образом восстановить статус-кво в наших отношениях. Но напряженная атмосфера в моем доме не дала ему такой возможности. Я понимала, что с ним что-то происходит и что он мысленно не со мной. Очевидно, ему стоило огромных усилий прийти ко мне. Передо мной стоял человек, чье одиночество было неимоверных размеров и соотносилось с моим, как Голиаф с Давидом.

Он первым нарушил молчание.

– Я должен вам кое-что рассказать. То, что сейчас происходит со мной, никак не связано с вами. Это мои проблемы, но от того, как вы их воспримете, будет зависеть не только моя, но и ваша, надеюсь, судьба. Итак, много лет тому назад, когда мы еще не были знакомы с вашим покойным супругом, я занимался, мягко говоря, не совсем легальным бизнесом. Наркотики, проституция и еще кое-что в таком же роде. Насколько помню, я вам уже говорил, что многим обязан вашему супругу. Если бы не он, навряд ли я сейчас стоял бы перед вами. Он был единственным человеком, который не только пришел мне на помощь, но практически вытащил из этой беды. Не знаю, как ему это удалось, скажу только, что он был одинаково авторитетен как среди правоохранительных органов, так и в криминальном мире. Почему я решил вам рассказать об этом именно сейчас? Все дело в том, что неделю назад кое-кто из старых знакомых напомнил мне о моем прошлом. Короче, мне угрожали. Поэтому все это время я скрывался. Чтобы закрыть проблему, мне нужны были очень большие деньги. Собственно говоря, этим я и занимался все это время.

По мере того как он говорил, меня все больше охватывало недоумение, которое превратилось в страх, затем это ощущение пропало, остались жуткая тошнота и безумное сердцебиение. За что мне все это? Неужели мне мало своих проблем, и чем я могу ему помочь? Видимо, все это он прочел в моих глазах, потому что с нескрываемым раздражением произнес:

– Еще раз повторяю, вас это не касается. Я все уладил. Я продал весь свой бизнес.

Последняя фраза была произнесена с такой брезгливостью, что мне показалось, он абсолютно не жалеет об утраченных деньгах и от этой сделки надеется получить дивиденды в виде морального удовлетворения и душевного комфорта.

– Поймите, я вам это рассказываю не для того, чтобы оправдать свое отсутствие или перенести на вашу голову свои проблемы. Просто я хочу найти ответ на два волнующих меня вопроса: чем я могу быть вам полезен в той ситуации, которая сложилась у меня после потери моего бизнеса, и зачем ваш супруг познакомил нас накануне своей смерти. Я очень хорошо знал этого человека. Он никогда просто так ничего не делал. Очевидно, он предвидел трудности, которые обрушатся на вас после его смерти. Я думаю, он сильно рассчитывал на мою поддержку, и прежде всего материальную. История, произошедшая с вами, до сих пор остается загадкой. Мне так и не удалось выйти на людей, которые вас шантажировали. Непонятно, почему они действовали через меня. Когда вся эта каша заварилась, я сказал себе: пришло время отдавать долги. Ведь он столько сделал для меня. Но, если честно, я не знал, как поступить. Да и не мог поверить, что он вас оставил без копейки.

Голова гудела. Может, это посталкогольный синдром, а может, просто от напряжения. Что это такое? Зачем? Кому было нужно совершенно разные судьбы связать в один узел? У меня было такое ощущение, что мы выпрыгнули с ним из самолета и у меня не раскрылся парашют. Он подхватил меня, и вот мы уже летим вместе. Но что это? Он пытается открыть свой парашют, и тоже безрезультатно. Вцепившись мертвой хваткой друг в друга, мы теряем высоту, приближаемся к земле, чтобы раз и навсегда поставить точку и окончить этот неудачный полет под названием жизнь.

Пока эта солянка из тревог, волнений и всякой прочей эмоциональной белиберды варилась в моей голове, меня посетила простая беспризорная мысль. Возник звуковой ряд. Я услышала фразу: «Посмотри по сторонам». Я начала озираться. Но в комнате, кроме моего собеседника, никого не было. Видя мое недоумевающее отупение, на помощь поспешила вторая фраза: «Предают только свои». За ней последовала третья и последняя: «Запомни и заруби себе на носу, всё рядом». Я насторожилась и недоверчиво посмотрела на моего визави, – а может, это он разыгрывает всю эту комедию? Только зачем ему все это?

Неизвестно, сколько бы продолжался мой внутренний монолог, если бы я не вспомнила последние его слова: «Я не мог поверить, что он оставил вас без копейки». Почему я не догадалась раньше? Все просто. Он хочет вытащить у меня якобы оставленные моим мужем деньги. Вот и шантажирует меня все это время. Какая же я дурочка. Сижу и слушаю его байки. И не просто слушаю, а сочувствую и сопереживаю. Ну подожди, я тебя проучу. Во мне проснулся азарт игрока. Я подозвала его к журнальному столику, на котором лежала газета, и ткнула пальцем в фамилию под этой замечательной публикацией. Он не отреагировал. Взял в руки газету, быстро пробежал глазами весь материал и спокойно, с невозмутимым выражением лица, положил газету на прежнее место.

– Вас это не удивляет?

– А что, собственно, меня должно удивлять? Они к этому шли.

Тут уж я не выдержала и сорвалась. Взяла газету и, размахивая ею перед его носом, не помня себя закричала:

– Фамилия, чья это фамилия?! До каких пор вы будете разыгрывать эту комедию?

Он вырвал газету из моих рук и прочитал вслух подпись под статьей.

Я продолжала размахивать руками и что-то невнятное бормотать. Он швырнул газету на пол, взял меня за плечи и начал трясти что есть силы. Когда я успокоилась, усадил меня в кресло. Я закрыла лицо руками и заплакала. Сквозь слезы и всхлипывания умоляюще прошептала:

– Поверьте, нет у меня никаких денег. Ничего он мне не оставил.

Мы молча смотрели друг на друга. Тишина была воинствующей. На смену ненависти, которая еще минуту назад полностью владела мной, пришла усталость с ее опустошающим началом. Он, не говоря ни слова, приблизился ко мне так, что я ощутила его дыхание, и процедил сквозь зубы:

– Ну ты и сука.

После этих слов он как ни в чем не бывало развернулся и ушел. Я хотела побежать за ним, остановить его, попросить прощения, но ноги не слушались. Вернее, их не было. Они стояли рядом, возле кресла, в котором я сидела, так, как обычно стоят сапоги в прихожей, там, где их оставили перед тем как войти в комнату.

«Как я могла?» Это была первая мысль, которая напомнила мне о моем существовании. Надо было возвращаться в жизнь. Но ее нигде не было – ни внутри меня, ни снаружи. «Так не бывает» – раздался знакомый голос.

Я не заметила, как оказалась на улице. Было довольно поздно. Мне навстречу двигалось большое черное пятно. Когда мы поравнялись, я узнала того ортодоксального еврея, которого уже встречала. Но что это? Из-под его сюртука уже не свисали шелковые нити. Я развернулась и быстрыми шагами пошла домой. Я понимала, что этого не может быть. Просто я не разглядела их в темноте. А может, это знак? Неужели утеряна последняя нить, связывающая меня с этой жизнью?

А что такое жизнь? Может, она существует только в нашем воображении? И что такое одиночество? Может, это и есть тот высший дар, единственный шанс, не воспользовавшись которым так и не поймешь, для чего живешь на этой земле. Кто, как не одиночество, приходит к тебе на помощь. Настоящий друг, который никогда не предаст. Мы живем, радуемся жизни, и нам не до одиночества, но как только мы попадаем в беду, оно тут как тут. Прости. Только теперь я начала тебя узнавать и чувствовать, что ты рядом. Какое счастье быть покинутой и всеми забытой. Значит, теперь нас двое: я и ты, мое гордое одиночество. Вот бы нам стать с тобой невидимками. Что ты говоришь? Повтори, я не расслышала. Мы и есть невидимки? Как же так?

Я подошла к зеркалу. Внешне ничего не изменилось. «Видишь, а ты говоришь – невидимки». – «В зеркале только оболочка. А твое «я» давно уже не здесь. Просто сейчас тебе трудно, и я с тобой. Но я не хочу быть надоедливым. Ведь ты молода. Я еще не раз к тебе приду. А пока прощай». Я только успела увидеть, как тень отделилась от меня и ушла в зазеркалье.

Какая чудесная терапия. Я почувствовала себя намного лучше. Стыдно признаться, но я была до неприличия бодра. Мне захотелось накраситься, привести себя в порядок. Найти приятного собеседника, посплетничать, а если получится, то и немного пофлиртовать. А почему бы и нет? Чем я хуже других? Думаю, эта идея ему тоже пришлась бы по вкусу.

Только подумала об этом, как снова услышала знакомый голос: «Вот теперь ты мне нравишься больше». Наученная своими переживаниями, я не стала вступать в дискуссию. Во-первых, чтобы не наговорить глупостей, а во-вторых, чтобы не испортить себе настроение. Оказывается, от этой жизни не так-то просто отделаться. Теперь осталось только выбрать жертву и договориться о встрече. К тому же и повод есть хороший – выход очередного номера газеты. Да и сама скандальная статья с таким неожиданным финалом стоит того, чтобы о ней поговорить. А может быть, даже и задать кое-кому по этому поводу не очень приятные вопросы.

Ход моих рассуждений невольно привел меня к моей будущей жертве.

На часах было без четверти шесть. Я набрала телефон главного редактора. Тишина. Телефон секретаря тоже безмолвствовал. Меня это не смутило. Позвонила на мобильный и тут же услышала знакомый жизнерадостный голос.

– Куда ты пропала? Я тебе сотню раз звонил. Нам обязательно надо встретиться.

Он говорил так, будто ничего не случилось. И это после того, как он буквально вышвырнул меня на улицу. Я чувствовала, что начинаю заводиться. Дурацкий характер. Успокойся и договорись о встрече. Но мой собеседник сделал это за меня, пригласив вечером на ужин. В моем распоряжении оставалось меньше часа. Настроение по-прежнему было великолепным. Я привела себя в порядок и неожиданно для самой себя начала скакать по комнате, словно необузданный мустанг. Запыхавшись, прижалась к стене, и тут мой взгляд буквально впился в стоящий на журнальном столике телефон. В голове, словно заезженная пластинка, звучал только один вопрос – почему в последнее время он так навязчиво молчит? Может, он оглох и ему нужна помощь? Ведь только что мне недвусмысленно было сказано: «Я тебе звонил сотню раз».

Меня одолевали подозрения. Газета с публикацией, которую я не покупала, заявление об увольнении, которое не писала, трудовая книжка, которую не забирала. Не слишком ли много сюрпризов? Да еще этот телефон. Такое впечатление, что это не квартира, а монастырь. Сейчас я его выведу на чистую воду.

Недолго думая взяла мобильный телефон и набрала свой домашний номер. Он даже и ухом не пошевелил. Мне тут же захотелось его допросить, пригласить свидетелей на очную ставку. Очевидно, журналистика не мое призвание. Чтобы как-то его реабилитировать, я решила еще раз позвонить. Может, вышла ошибка при наборе, такое бывает. Но чуда не произошло. Черт возьми, хоть с этим недоразумением я в состоянии разобраться или нет? Я позвонила на телефонную станцию и спросила, почему мой домашний телефон не принимает звонки. Ответ меня обескуражил. Оказывается, по моему адресу зарегистрирован совершенно другой номер. Я возмутилась. Как же так? Ведь я не писала никаких заявлений. На что мне было сказано: «Такого быть не может. Очевидно, вы забыли». Продолжать диалог было бессмысленно. Я извинилась и положила трубку.

Интересно, что это за сила, которая пишет за меня разного рода заявления или водит моей рукой, когда я нахожусь в прострации? Вот уже в который раз я успешно зашла в тупик. Этот вывод не прибавил мне ни сил, ни вдохновения. Я чувствовала, что если сейчас же не выкину все это из головы, то окончательно испорчу себе настроение. А этого так не хотелось. Ведь вечер только начинался.

В предвкушении предстоящей встречи я взбодрилась. В эту минуту я была похожа на болонку, которая только что вышла из воды и встряхивается изо всех сил, освобождая свое тело от неприятной влаги.

Я опаздывала. Перед тем как выйти из квартиры, еще раз бросила взгляд на телефон и извиняющимся тоном произнесла:

– Слышишь, друг, прости. Я немного погорячилась. Видно, кто-то захотел тебя усыновить и, чтобы выкинуть из твоей головы прошлое, решил изменить твою фамилию. Так что не сердись.

Мне показалось, что он сочувственно посмотрел на меня и произнес: «С кем не бывает».

На этой дружелюбной ноте мы расстались.

Я надеялась, что моя встреча с главным редактором поможет мне выбраться из лабиринта предчувствий и тревог. Посмотрела на часы. Он ждал меня не меньше чем минут сорок. Я позвонила и извинилась за опоздание.

Он был сама любезность. Зная его педантизм, я удивилась. Его голос меня просто убаюкал. «Ничего, не торопись, я подожду». Он сказал это так, что мне даже показалось, он опасается, как бы я не передумала или со мной не случилось какого-нибудь происшествия по дороге. И он был прав. Уж больно часто в последнее время я оказываюсь действующим лицом самых неожиданных приключений.

И вот я уже в ресторане. Мы стоим друг против друга, скрывая наше волнение за долгим рукопожатием. Накрыт шикарный стол. Я немного растерялась. Я уже не помнила, когда последний раз сидела в ресторане в компании интересного мужчины. Захотелось выпить хорошего вина, забыть, зачем пришла, и получить удовольствие от вечера, от собеседника, от неожиданной встречи. Ведь жизнь, несмотря на свою протяженность, быстротечна. Особенно чувствуешь ее пульс, когда с одной стороны тебе дышат в затылок отчаяние и депрессия, а с другой восторженно и доверчиво – радость предстоящих ощущений. Справиться с этим трудно. Тем более если ты молода и сумасбродна. Ты чувствуешь, как в твоих жилах закипает кровь, тебя бросает в жар, косметика не спасает, ты становишься до неприличия румяной и одним махом посылаешь ко всем чертям все тяготы и заботы.

Вся моя журналистская карьера была связана с его газетой. Когда мы познакомились, он уже занимал пост главного редактора и был опытным и матерым журналистом. У него была легкая рука. Но это было не главное достоинство. Он удивительно чувствовал людей, особенно нас, журналистов. Всегда четко знал, чего хочет читатель, благодаря ему наша газета стала узнаваемой и престижной. Он был мастером создавать газеты и их раскручивать. До прихода к нам у него уже осуществились два таких проекта, и оба удачные. Это был его бизнес. Говорят, он на этом прилично заработал. Наши хозяева ценили его способности и очень хорошо ему платили. Постепенно он отошел от журналистики, увлекся политикой и стал сильным менеджером с репутацией профессионала. Тираж газеты постоянно рос, реклама была самой дорогой, газета считалась респектабельной и незаангажированной, что делало ее в глазах истеблишмента очень привлекательной. Ведущие политики с удовольствием появлялись на ее страницах. Поговаривали, что хозяева подарили ему часть акций. Поэтому сейчас передо мной сидел не просто блестящий журналист, но и процветающий бизнесмен. К счастью, он не бронзовел и всегда был увлеченным и заинтересованным собеседником. Весь коллектив его любил и уважал. Безусловно, у него были свои слабости. Правда, он пытался их тщательно скрывать за маской вальяжного и немного ироничного интеллектуала. Ему это плохо удавалось, но тонкий, цепкий ум и удивительные способности делали его практически неуязвимым.

Разговор не клеился. Он сделал мне несколько комплиментов. Я очень осторожно спросила его о газете. Я всегда боялась получать ответы на вопросы, которые касались лично меня. То ли это было предчувствие чего-то непоправимого, то ли просто на генетическом уровне жил страх, прочными узами связанный с греховностью моей витальной души.

После моего вопроса он забеспокоился. Еще бы, я до сих пор не верю, что он мог так со мной поступить. Он закурил. За все время нашего знакомства я никогда не видела его курящим. Улыбка исчезла. Морщины на лбу проступили глубокими бороздами.

– Видишь ли, с момента твоего исчезновения произошло очень много событий. Я бы даже сказал, исторических. – Он попытался пошутить, но я не отреагировала, и он продолжил: – Я больше месяца не мог тебя найти. Твой телефон молчал. Я знаю, ты на меня злишься за приказ, за трудовую книжку, за публикацию, наконец. Но у меня не было времени на раздумья. Надо было принимать решение, а ты как сквозь землю провалилась. Давай все по порядку. После нашей последней встречи, точнее, не прошло и пяти минут, как ты покинула кабинет, раздался телефонный звонок. Звонил высокопоставленный чиновник из компетентных органов. Он каким-то образом узнал о предстоящей публикации. Суть разговора сводилась к следующему: в мягкой ненавязчивой манере меня попросили подыскать другого автора для этой статьи. Мотивация была очень простой и убедительной. Предлагалось не втягивать тебя в полосу интриг и неприятностей, связанных с предстоящим скандалом после выхода материала, при этом упоминалась фамилия твоего мужа. Как только мой собеседник ее произнес, голос его сразу изменился, он стал жестким и принадлежал уже другому человеку. «Мы не можем в память о…» – и тут он закашлялся. Я воспользовался паузой и сказал, что лично знал покойного и с большим уважением отношусь к его имени. Но есть одна деталь. Речь идет о профессиональной этике. Я не имею морального права менять подпись под статьей без согласия автора. На это тут же последовал однозначный ответ: «Вы, конечно, правы, но это ваша проблема». Я уже собрался положить трубку, считая этот неприятный разговор оконченным, но не тут-то было. Мой собеседник еще более жестко произнес: «Не вздумайте откладывать публикацию. Материал должен выйти на этой неделе. И еще. Мы, – он сделал ударение на слове «мы», – очень вас просим оградить, – он назвал твою фамилию, – супругу нашего покойного друга от этого скандала. Учитывая, что история с ней зашла очень далеко, желательно, чтобы все вокруг, включая сотрудников вашей газеты, знали, что она у вас больше не работает». Такого хамства я не предполагал. «Так что, вы предлагаете ее уволить?» – язвительно спросил я. «Да», – ответил он и, перед тем как положить трубку, произнес фразу, которая у меня до сих пор звучит в ушах: «Если вы этого не сделаете, у вас будут неприятности похлеще тех, которые недавно пережила газета». Безусловно, он имел в виду твою последнюю публикацию и размер иска, предъявленного нам пострадавшей стороной.

Я долго не мог опомниться после этого разговора. Когда наконец пришел в себя и проанализировал мою беседу с ним, мне вдруг показалось странным, почему мой собеседник не представился и не назвал свою фамилию. Не припомню, чтобы когда-либо находился в таком дурацком положении. Я попытался себя успокоить, а может, это произошло случайно, просто он забыл назвать себя. Я решил проверить эту версию и обзвонил все телефоны известного мне заведения. Все напрасно. Никто и намеком не обмолвился о разговоре со мной. Все выражали удивление по поводу того, что от них хотят услышать. Я сделал вывод, что идет весьма серьезная игра. Это был не розыгрыш, а хорошо продуманный шантаж. Тот, кто мне звонил, дал четко понять, что, если публикация выйдет с твоей фамилией, газете конец, и что предыдущая история была ничем иным, как предупреждением. Я не мог даже предположить, каким образом тебя втянули в эту историю. Ясно было одно, тебе грозит серьезная опасность. Я начал срочно тебя разыскивать. Чем окончились поиски, ты знаешь. До выхода газеты оставалось два дня. Чтобы как-то тебя защитить, родился приказ и эта публикация.

– Вот оно что, а я и не знала, кого благодарить. Спасибо, что оставил меня без работы.

– Прекрати ерничать. Лучше послушай, – он продолжал говорить, жестикулируя, но меня уже с ним не было.

Я не слышала ни одного произнесенного им слова. Мне вдруг стало скучно. Мой собеседник, которым я столько лет восторгалась, оказался неуверенным, суетливым чиновником от журналистики. За столом сидел совершенно незнакомый человек. Все в нем раздражало.

Как же так? А может, все дело во мне? Не он и не всё вокруг изменилось, а я стала другой?

Я вспомнила свою первую любовь. Мне казалось, что мы никогда не расстанемся. Он был старше меня на два года. Пришло время, и он уехал учиться в большой город. Я не могла дождаться, когда окончу школу и приеду к нему. Писала письма чуть не каждый день. И вот настал момент, когда мы встретились. Перемены, произошедшие с ним, так меня потрясли, что я не знала, о чем с ним говорить и как вести себя. И вообще, что я делаю с этим чужим мне человеком в этом чужом городе? В тот же день я вернулась домой. Больше мы никогда не встречались.

Такие же чувства я испытывала сейчас, сидя за столом со своим бывшим коллегой. Но вечер продолжался, и мне стало любопытно, о чем он так много и увлеченно рассказывает. Я захотела вернуться из своего прошлого, встала из-за стола, протянула ему руку и прощебетала:

– Ну, здравствуй.

Он не сразу понял, в чем дело, но тут же встал – то ли от растерянности, то ли от неожиданности – и скрепил нашу встречу, точнее, мое возвращение, рукопожатием и с нескрываемым удивлением произнес:

– Что все это значит?

Разговаривая, он так разводил руками, что мне показалось, будто он держит каравай с солью. Не желая его обидеть, я сложила три пальца, отщипнула кусочек каравая и, обмакнув в соль, поднесла ко рту. Когда мои челюсти стали интенсивно двигаться, тщательно прожевывая хлеб, он буквально рухнул на стул и, пока я жевала, сидел в полном оцепенении. Я тоже присела.

– Не пугайся. Последнее время со мной такое бывает. Мне показалось, что ты принес мне каравай, и, чтобы тебя не обидеть и не нарушить закон гостеприимства, я отломила кусочек и съела на твоих глазах. – При этом я приблизилась к его лицу и заговорщицки спросила: – Может, я что-то не так делаю?

Он снова замахал руками, огляделся по сторонам и шепотом ответил:

– Нет, что ты, все отлично, – и безудержно расхохотался. И уже сквозь смех: – Ну ты даешь. Вот это да. Ну ты и приколистка.

Теперь мы уже смеялись вдвоем. Нам действительно было весело. В эти минуты мы ощущали себя юными и беззаботными.

Когда волна веселья схлынула, я извинилась за свое ребячество и попросила его повторить, вернее, начать с того момента, когда вышел номер газеты с этой публикацией. Он так посмотрел на меня, что мне показалось, еще секунда, и он запустит в мою голову всем, что окажется у него под рукой.

– Ты что, издеваешься? Я же тебе не клоун-эксцентрик, чтобы между твоими номерами заполнять паузы. Опомнись, в конце концов. Да что ты вообще себе воображаешь? Я больше месяца не нахожу себе места, газета на грани краха, десятки людей, твоих коллег, оказались без работы, а она, видите ли, сидит тут расфуфыренная и ломает комедию, так, словно всю эту историю придумал я сам и не знаю, как из нее выпутаться. Прощай.

Он подозвал официанта и попросил счет.

Вот это вечер. Такого финала я не ожидала. А впрочем, есть над чем задуматься. Ведь в эту, вернее, мою, историю втягиваются все новые и новые лица. Вот и главный редактор попался на крючок и барахтается, как мелкая рыбешка. Интересно, подходим ли мы друг другу и какая из нас получилась бы уха?

Мозаика моего воображения нарисовала картину: охотники-рыболовы варят уху на привале. Что за чертовщина лезет в голову. И снова я услышала знакомый голос: «Останови его. Дослушай до конца». – «Хорошо. Я попытаюсь».

– Не понял. Повтори, что ты сказала, – тут же отреагировал мой коллега. – Что ты попытаешься?

В это время принесли счет. Пока он его изучал, до меня дошло: свой внутренний монолог я произнесла вслух. Надо было действовать, найти нестандартный ход, чтобы исправить ситуацию.

Я выхватила счет из его рук, скорчила обиженную физиономию и произнесла:

– Раз так, я сама рассчитаюсь, можешь уходить, тебя никто не держит.

Сработало мгновенно. Я отложила счет и изменила тон на более мягкий и доверительный.

– Нам надо успокоиться, ведь мы с тобой друзья. Поверь мне, я как никто другой могу разобраться в этой истории. Накануне нашей встречи мне стало известно, что кто-то без моего ведома заменил номер домашнего телефона, поэтому ты и не смог дозвониться. Кто-то ведет с нами непростую, хорошо продуманную игру. Замена моего номера телефона и звонок тебе сразу после того, как я вышла из твоего кабинета, – звенья одной цепи. Теперь, я надеюсь, ты понимаешь, что публикация этого сфабрикованного материала была нужна, чтобы скомпрометировать и заполучить меня и сделать нас, я имею в виду и тебя, сговорчивее. Так что извини. Помнишь библейскую притчу, когда один из сидящих в лодке начал ковырять под собой ее дно, не понимая, что утонут все, а не только он один. Как видишь, мы оказались с тобой в одной лодке. Хотим мы того или нет, нам придется считаться друг с другом. Иначе утонем. И самое интересное, нас трое. Я лично, кроме тебя, знаю еще одного пассажира.

– Так ты считаешь, что меня это тоже касается? – робко, как провинившийся мальчишка, спросил он.

– Ты меня удивляешь. Разве приведенные факты не убедительны?

В эту минуту он показался мне растерянным и немного испуганным. Теперь-то он никуда не денется. Я сидела и молча торжествовала победу. Но вдруг поймала его взгляд. Никакой растерянности, тем более испуга и в помине не было. Трюк со счетом – это был не мой трюк. Все это он мастерски использовал лишь для того, чтобы заставить меня слушать, и не просто слушать, а принять участие в беседе, а может быть, даже в выработке решений, от которых зависели его судьба и карьера. Значит, самое главное впереди. Вот почему он нервничал, когда я вдруг перестала его слушать.

Мой инстинкт следователя тянул меня, словно упрямую ослицу, в какие-то дебри. Мне жутко не хотелось двигаться, мне было просто лень. Но я ничего не могла с собой поделать и шла все дальше и дальше, опасаясь, что это путешествие затянется и мой собеседник исчезнет из виду. О возвращении не могло быть и речи. И вот следующий поворот. Ах вот в чем дело! Оказывается, ему глубоко наплевать на меня. Он просто спасает свою шкуру. И снова голос. «Что ты говоришь? Ему сделали какое-то предложение? А я здесь причем?» – «Сейчас узнаешь».

Я боролась с собой, словно Яаков с ангелом. Неужели у меня опять галлюцинации? Я пыталась вырваться, но кто-то с такой силой сжал мою руку, что я вскрикнула от боли.

– Что ты кричишь? – спросил мой коллега.

И я опомнилась.

– Да ты просто невменяемая.

– Нет-нет, все нормально. Давай продолжим наш разговор.

– Только будь внимательна.

– Кто сказал «будь внимательна»?

– Да я, кто же еще. Что с тобой происходит?

– Ничего.

Беседа вошла в нормальное русло. Теперь он уже ни на секунду не выпускал меня из виду, впиваясь своим взглядом в мои близорукие глаза.

– Так вот. После выхода статьи события начали раскручиваться с такой неимоверной скоростью и такой угрожающей последовательностью, что мне показалось, что я нахожусь не в своем кабинете, а в Диснейленде и стремительно несусь по этому чертовому туннелю вниз. Иск, предъявленный пострадавшей стороной, был неимоверных размеров. Ясно было, что газета рухнет. На следующий день приехали учредители. Они обругали меня последними словами и объявили о закрытии. В городе только и говорили об этом. Через неделю, кроме меня и секретаря, в газете уже никто не работал. Если в начале этой истории я все время пытался тебя найти, то после всего происшедшего в этом не было никакого смысла. Естественно, твое имя нигде не упоминалось и никоим образом не было связано с моим. Я был слишком занят навалившимися на меня проблемами. Суд я проиграл. Средств, которые остались после погашения иска, едва хватило на судебные издержки. Газета объявила себя банкротом, и я остался без работы. Как видишь, не одна ты пострадала. Я каждый день приходил в свой кабинет и ждал предложений. Постепенно начал терять терпение. Не мог понять, почему мной никто не интересуется. Неужели все, что сделано до этого, было недостаточно убедительным? Наконец до меня дошло – наша газета очень высоко котировалась. Многие знали, что я был не только главным редактором, но и одним из учредителей. И понимали, что я стою слишком дорого. Видимо, они догадывались, что просто журналистом, даже главным редактором, я вряд ли пойду. Но время шло. Те средства, которые я получил как один из учредителей, были слишком незначительны. Надо было на что-то кормить семью. Я был на грани срыва. Мне даже казалось, что кто-то специально доводит меня до точки кипения, чтобы потом подешевле купить. В один из таких дней, полных безысходности и тишины, раздался звонок одного из бывших хозяев и компаньонов. Голос был на удивление мягким. И тут впервые за много лет во мне проснулось чувство собственного достоинства, вернее, то, что от него осталось. Я сухо поздоровался и произнес только два слова: «Я слушаю». Его это нисколько не смутило. Он прекрасно понимал, что творилось у меня в душе. «Во-первых, – послышался голос в трубке, – мы хотим перед вами извиниться за не совсем корректное поведение при последней нашей встрече. Вы этого не заслужили. Мы высоко ценим ваши профессиональные качества, да и как топ-менеджер вы проявили себя блестяще. Дивиденды, которые мы получили с вашим участием за время существования газеты, позволяют нам еще раз попытать счастья в этом непростом, но очень интересном для нас бизнесе. Мы предлагаем вам на прежних условиях создать новую газету. Две недели вам хватит, чтобы осмыслить наше предложение? У нас все». Я не знал, как себя вести. Хорошо, что их не было рядом. Пока я молчал, паузу заполнил один из учредителей: «Мы знаем, что вы остались без кадров. Как вы смотрите на то, чтобы вашим первым замом стала…» – и он назвал твою фамилию. Я тут же схватился за это предложение, как за спасительную соломинку, и сказал, что, безусловно, согласен и считаю тебя очень талантливым журналистом. «Вот и прекрасно». – Это была последняя фраза. Раздались короткие гудки, и я положил трубку. Мне понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя. Меня удивило не то, что они назвали твою фамилию, а то, с какой легкостью я согласился. Очевидно, слишком неожиданным было предложение. Прости, но в ту минуту я думал только о себе. Это все, что я хотел тебе рассказать. Теперь ты понимаешь, что означал для меня твой звонок. Да, чуть было не забыл. Сегодня как раз истекают назначенные мне две недели.

– В чем проблема? – не скрывая раздражения, произнесла я. – Все в твоих руках. Сначала ты меня уволил без моего согласия, а теперь берешь на выгодную работу с повышением. Так что соглашайся, а меня оставь в покое.

Услышав мои слова, он побледнел.

– Зачем ты так?

Теперь уже мне захотелось уйти, и это была не игра. Мы поменялись ролями. Он изо всех сил пытался меня удержать.

– Я знаю, что после этого вечера наши отношения уже никогда не будут прежними. Но поверь, мне тоже нелегко. Я нахожусь в унизительном положении. Понимаю, что заслужил все это. Я сказал тебе не всю правду. Дело в том, что до нашей встречи я им позвонил и дал согласие. Они снова вспомнили о тебе, и я, – он стукнул кулаком по столу, – пообещал, что с этим проблемы не будет, вопрос решен. Я знаю, что ты об этом думаешь.

Увы, мне сказать было нечего.

Какое сладкое разочарование. Ну ты и дура, ты так хотела докопаться до сути. И что же? В итоге ни на сантиметр не продвинулась. Нет, неправда. Идет охота. Вот и мои животные инстинкты проснулись. Зря я обижаю животных. Наши человеческие инстинкты гораздо страшнее. Мы всегда ищем, на кого списать наши промахи, обиды, а самое главное, нашу злость и разочарование.

Вечер заканчивался, а вместе с ним заканчивалась газета. Удивительное состояние прощания. Словно я не в ресторане, а на перроне в ситцевом платьице, и не встречаю поезд, увы, я его провожаю.

– Так что ты сказал? Ах, да. Прости. Конечно, я согласна.

Мы встали и поцеловались. Это был поцелуй покойников. Мы победили. Нас победили. У главного редактора все сложилось, а мне надо бежать. Охота на меня продолжается. И я побежала домой. В руке я держала приз под названием «должность первого заместителя главного редактора».

Как удивительно устроена жизнь. Если бы еще вчера мне сказали, что буду его первым замом, я просто бы сошла с ума от счастья. Нет, неправда. Я бы не сошла с ума, я бы рассмеялась и, простите, плюнула бы в лицо тому человеку, который бы мне это сказал.

В который раз во мне начала пробуждаться жизнь. Я физически ощущала свои мысли, вернее, видела, как размышляю. Раз так, значит, я не здесь, а может, вообще уже не живу, и я не плоть, а дух, вот и витаю над своей оболочкой, над ее прошлой и настоящей жизнью.

Когда я пришла домой, было далеко за полночь. Я была возбуждена, ни о каком сне не могло быть и речи. Сколько неожиданного и нового дал этот вечер. Дело шло к развязке. Но какой? Это еще предстояло узнать, а значит, пережить. В таких случаях наш главный говорил: «Не отчаивайтесь. Раз есть динамика, жизнь продолжается. Не отставайте, следите за событиями, не отвлекайтесь и не теряйте времени из виду». И все-таки мне было неспокойно. Нет, это был не страх. Да и чувство любопытства после этого вечера отошло на задний план. Который уже раз я вела диалог сама с собой. Сердце не давало возможности сосредоточиться, оно стучало и стучало. Удары были такими громкими, что мне казалось, сейчас сбегутся соседи и попросят сделать тише. Сердце было похоже на мощного кузнеца, который бьет по моему телу, как по наковальне. Душа от ужаса забилась в угол и просилась на волю. Я не знала, что мне делать. Понимала, что, если отпущу ее, мне даже не с кем будет словом обмолвиться.

Мне не сиделось. Я переходила из одной комнаты в другую. Их было всего три: одиночество, пустота и тишина. Пока я металась, все само собой успокоилось. Шум прекратился. Соседи не пришли. Душа повеселела. Вот и здорово – мы снова все вместе. Так на чем я остановилась? Ах да, на анализе происходящего. А что, собственно говоря, тебя волнует? События развиваются, факты проясняются. У тебя снова есть работа, да еще какая. Да, но во всей этой истории, благодаря мне или провидению, у меня возникли новые ощущения. Сделаны некоторые наблюдения, и если я ими правильно воспользуюсь, смогу ускорить развязку и вернуться к нормальной жизни. «Ты имеешь в виду ситуацию с телефоном?» – «Как ты догадалось?» – «Что я, по-твоему, глупее тебя? Ведь я не случайно так стучало, как молотом по наковальне». – «Да, мне надо быть более агрессивной, не ждать, когда меня побеспокоят, не замыкаться в себе. Ведь если бы я не позвонила на телефонную станцию, так и не узнала бы о замене номера. Что мне мешало самой позвонить главному? Надо действовать».

Я позвонила другу моего мужа. Извинилась за столь поздний звонок и как ни в чем не бывало, будто никакой размолвки между нами и не было, попросила о встрече. Он выразил готовность тут же приехать. При этом добавил, что есть интересные новости. Я привела себя в порядок и приготовилась к его приходу.

За окном стояла роскошная буддийская ночь. Это было нечто большее, чем время суток. Ночь для меня стала географической точкой на карте моих ощущений, самым подходящим местом для встреч и разлук. Ночь прочно вошла в мою жизнь пятым временем года, изменив ход событий во всей природе моего существования.

Я вышла на балкон. Ночь была усеяна звездами, словно они съехались из всех бескрайних уголков вселенной, чтобы поддержать меня на этом рыцарском турнире. Где-то совсем рядом пронзительно звучала музыка этой ночи. Трубач играл соло моего одиночества.

Раздался звонок. Как тяжело возвращаться. Сколько удивительных жизней внутри нас. Я пошла навстречу ночному гостю. Не знаю почему, но именно в ту минуту, когда открывала дверь, я почувствовала такую теплоту и нежность, что все опасения и подозрения, которые так долго меня терзали с момента нашего знакомства, ушли, как будто их и не было. Вот именно сейчас, ночью, в моем сердце рождалось доверие, и оно было сильнее меня, мое незаконнорожденное дитя.

Он переступил порог моей квартиры не то чтобы неуверенным, скорее, нервным шагом. Ему только предстояло узнать о перемене, произошедшей во мне. Толчком послужила встреча с главным редактором, которого я не только уважала, но и боготворила. Все познается в сравнении. Еще несколько таких жизненных эпизодов, и я стану философом. И все-таки стервозность, которая, как заноза, сидела во мне, не успокаивалась. Она просто выживала доброту, словно падчерицу, из моего душевного жилища. Она цеплялась ко мне с вопросами, ехидно улыбалась, и даже в эту минуту, когда я протягивала ему руку, я слышала, как она шептала мне на ухо: «Ты думаешь, он другой? Не такой как все? Тоже мне нашла Айвенго. Запомни, он как твой редактор ищет выгоду и обязательно ее найдет, если ты распустишь слюни и, вместо того чтобы защищаться и думать, как его переиграть, будешь смотреть на звезды». Я чуть было не отдернула руку. Он почувствовал мое замешательство. Я быстро справилась с собой и резким тоном, не терпящим возражений, ответила ей: «Отстань. Вот он уйдет, тогда и поговорим».

– Простите за столь поздний визит.

– Да что вы, я ведь вас ждала.

Надо было быстро покончить с расшаркиванием и приступить к делу. Я пригласила гостя на кухню. Что ни говори, а кухня расслабляет. Кухня – это знак доверия. На кухне сидят либо домочадцы, либо друзья. Непрошеных гостей или просто знакомых на кухню не зовут. Он это оценил. В его глазах я прочла приятное удивление. Он не мог понять, с чем это связано. Искал ответ. И, как капризный ребенок, хотел получить его прямо сейчас. Мне казалось, еще секунда – и он закричит, заплачет, затопает ножками. Передо мной сидел взрослый ребенок. Я захотела прийти ему на помощь, но злое начало снова одержало надо мною верх. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как он мучается. Пока я рассуждала, глаза его потеплели, зрачки расширились. С первой же его фразы я поняла: он нашел игрушку. Но это была не его игрушка.

– Я нисколько на вас не обижаюсь. Ваше недоверие и подозрительность вполне объяснимы. Это я виноват. Хочу извиниться. Я поступил как мальчишка. Я не должен был убегать и оставлять вас одну. Простите.

Так вот какая твоя игрушка. Ну что ты, чем бы дитя ни тешилось…

– Нам о многом надо поговорить.

– Да уж.

– Когда мы с вами расстались, я первым делом купил в киоске газету с этой публикацией. Мне казалось, стоит только открыть газету на нужной странице – и все галлюцинации, которые как гром с ясного неба поразили меня в вашей квартире, пройдут, и я увижу замечательную статью с вашей фамилией, иначе и быть не может. Я взял газету. Отошел в сторонку от киоска и, как заговорщик, боясь, чтобы никто не увидел и не нарушил таинства, начал перелистывать страницу за страницей. Эта процедура была похожа на поиск счастливых номеров в лотерейном билете. Я так хотел выиграть. Но чуда не произошло. Там действительно стояла не ваша фамилия. Это меня так поразило, что я не мог найти себе места. Мне понадобилось время, чтобы опомниться. Все дело в том, что, когда я впервые получил кассету для передачи ее вам, особого значения, я бы даже сказал больше, никакого значения этому событию не придал. Подумал, обычный мелкий шантаж. Кто-то хочет за счет вашего журналистского имени кое с кем свести счеты или подзаработать, а может, и то и другое. В нашей жизни это происходит каждый день. Вы скажете, так-то оно так, но почему они выбрали именно меня? На это у меня тоже есть простой и логичный ответ – они хорошо знали, во-первых, что я был дружен с вашим супругом, а во-вторых, изучив мою биографию, поняли, что я никуда не побегу и буду молчать. Собственно, их расчет оправдался. Так оно и вышло. Я думал, появится публикация, мне передадут деньги для вас, и все закончится, вас никто трогать не будет, а разборки начнутся между заинтересованными сторонами. Это обычная практика. И вы, работая в газете, думаю, лучше меня это знаете. Ваши тревоги и метания меня как-то не занимали. Я жил своей жизнью. Единственное, что мне не давало покоя, так это память о вашем супруге. Где-то глубоко в душе я чувствовал, что не имею морального права – о, как не любил такие слова ваш супруг! – оставаться в стороне, но я эту мысль все время от себя отгонял. Простите за столь циничное высказывание, но это, увы, было именно так. Правда, у меня было небольшое оправдание. Я думал: пусть идет как идет, а если понадобится моя помощь, в стороне не останусь. Вы не обращались, а я с нетерпением ждал выхода статьи, чтобы покончить раз и навсегда с ролью посредника. Что касается кассеты, то могу сказать только то, что уже говорил. Я действительно не интересовался ее содержанием. Никогда не засоряю себе голову тем, что не касается лично меня или того, что ко мне не имеет отношения. И даже когда у меня возникли неприятности, я никоим образом не связывал их с вами. Это меня, конечно, отвлекло, я выпустил вас из виду почти на месяц. Обо всем, что было дальше, вы знаете. Я потерял бизнес. Со мной такое бывало не раз. Я, может быть, не так бы сильно огорчался, если бы не одно обстоятельство. Имею в виду вас. Узнав, в каком положении вы оказались – в данном случае имею в виду материальную сторону вопроса, – я расстроился, верьте, искренне хотел и готов был вам помочь. Теперь мне ничего не оставалось делать, как заняться вашими проблемами, так как свои я «решил», – он иронично улыбнулся, намекая на безденежье. – Мне не давал покоя один вопрос. Раз вас на последнем этапе выключили из этой игры – чужая фамилия под статьей в газете лучшее тому доказательство, – то причем здесь я? Зачем меня использовали? Я начал злиться, хотя ответ вроде бы был на поверхности. Ребята передумали. Это меня задело за живое. Такой уж у меня характер. Плохо переношу обиды, никогда их не забываю. Я начал расследование. Времени было предостаточно. Выяснились удивительные вещи: газета закрыта, главного редактора затаскали по судам, фирма, о которой шла речь в публикации, прекратила свое существование, а вы остались без работы.

Все это время я молчала. Когда поняла, что ничего нового не услышу, начала нервничать.

Мое состояние передалось ему. Он тут же отреагировал:

– Вам не интересно? Или я вас обидел слишком откровенными высказываниями?

Он смотрел на меня таким извиняющимся взглядом, будто бы не кто-то третий, а он сам придумал эту неоконченную историю. Мне по-настоящему стало его жалко. Я понимала, что если сейчас словом или жестом сделаю что-то не так, то потеряю его навсегда, а мне этого так не хотелось. Как можно мягче и деликатнее попыталась ему объяснить, что все, о чем он сейчас рассказывал, и даже больше, мне хорошо известно. Мне ничего не оставалось, как подробно рассказать о моей вечерней встрече. Он был в полном недоумении. Особенно его потрясли две новости: анонимный звонок главному редактору с просьбой не ставить мою фамилию под публикацией и предложение стать первым заместителем главного редактора в новой газете.

Не успела я начать новую фразу, как мой собеседник, не говоря ни слова, встал, вышел в прихожую и тут же вернулся, держа в руке видеокассету.

Я пошутила:

– Вы что, открыли новый бизнес по тиражированию видеокассет с моим сомнительным прошлым?

– Да нет же. Я совершенно выпустил из виду. Накануне этой встречи я получил от наших инкогнито новую кассету.

Я напряглась. А что если там опять эпизоды моей личной жизни? Мне не очень-то хотелось, чтобы мой гость смотрел эти кадры вместе со мной.

Ситуация становилась пикантной. Я не знала, как быть. Он почувствовал мое замешательство и как бы между прочим, не придавая словам особого значения, сказал, что уже слишком поздно, он сильно устал и ему пора отдохнуть.

– А что касается кассеты, то вы сами решите, как с ней поступить.

Нет, такого подарка я от него не приму. Можно, конечно, остаться одной, но это уже будет одиночество иного толка, и дело тут не в подарке. Во мне говорит ущемленное самолюбие. Я только начала чувствовать этого человека.

Нет. Опять не то. Начни сначала. Что касается самолюбия – да. А все остальное – чистая ложь, самообман. Ты хочешь абсолютно другого. Тебе надо властвовать над ним, вот чего желает твоя суть. Ты почти завладела им. И ты понимаешь, если он сейчас уйдет, все пропало. Вот чего ты боишься. И стыд тут совсем ни при чем.

Мне казалось, что мой собеседник с большим увлечением и интересом слушает мой внутренний монолог, весь этот бред. Но я-то понимала, что это никакой не бред, а сущая правда, правда обо мне, о моих низменных инстинктах, о моем гнусном и несносном характере, от которого не только окружающие, но и я сама смертельно устала. Но куда от них денешься – от капризов и душевных терзаний. В конце концов есть здравый смысл, логика, они-то и должны победить.

На помощь пришла воля. Ее мне не занимать. Ни слова не говоря я подошла к магнитофону, вставила кассету. Вот так оно будет лучше. Никто на берег не сходит. Продолжаем плыть по воле судьбы в одной лодке. Я придвинулась поближе к моему знакомому, которого только что с таким трудом отвоевала у себя, и с видом победителя приготовилась к просмотру. Но что это? На кассете появился мой муж, он сидел как ни в чем не бывало в своем кабинете за рабочим столом и что-то говорил. Я не услышала ни одного слова. Какая-то неведомая сила подняла меня с кресла, подвела к телевизору и заставила выключить.

Мы не смотрели друг на друга. В комнате стало душно. Я испугалась за себя. Казалось, еще секунда, и я наброшусь на моего гостя и разорву в клочья.

– Что же вы делаете со мной? Как же вам после этого верить? Что все это значит? Неужели и сейчас вы будете утверждать, что вы не созерцатель и что понятия не имеете, что записано на кассете?

Мои слова, словно пощечины, хлестали его по лицу. Его перекосило от ярости.

– С меня хватит! – Он стремительно выскочил из комнаты и с такой силой хлопнул дверью, что посыпалась штукатурка не только со стены над входной дверью, но и у меня в голове.

Мне понадобилось какое-то время, чтобы успокоиться, если после этого вообще можно быть спокойной. Было только одно желание – как можно быстрее забыть весь этот кошмар, сбежать куда глаза глядят и никогда больше не возвращаться сюда, в это жилище под названием «я».

Неожиданно мысль переключилась на ушедшего гостя. Его реакция была странной. Сыграть так невозможно. Ну что ж, вся жизнь состоит из потерь. Пора взять себя в руки и пройти это испытание.

Я перемотала кассету и дала себе слово досмотреть до конца. Во мне говорило не любопытство и даже не страх. Это было иное, доселе неведомое чувство. Нечто подобное я испытала однажды в горах, когда шла с группой хорошо подготовленных альпинистов. Для них это восхождение было просто увеселительной прогулкой, а для меня оказалось безумным испытанием, полным истощением сил и нервов, чистой Голгофой. Я злилась на весь мир, на себя, мне хотелось упасть, послать всех к черту, крикнуть «мама!», вернуться назад, но дорога была только одна – наверх.

Экстремальные ситуации, безусловно, делают тебя мужественнее, цельнее, но они еще и опустошают, и по мере того как ты берешь в этой жизни вершину за вершиной, ты превращаешься в полое существо, в поле, на котором ничего не растет. На экране телевизора появились первые кадры. Здравствуй, мой незабвенный, вот мы и встретились. Мне тебя так не хватало.

Очевидно, съемки были незадолго до его смерти. Выглядел он ужасно, но держался, как всегда, молодцом. Не помню, кто сказал: не важно, как ты жил, важно, как ты умираешь. Он умирал достойно.

Прости, что отвлеклась. Я слушаю тебя и только тебя. Ведь мне в этой жизни больше некого слушать.

И вот раздался такой знакомый голос:

– Здравствуй.

Холод пробежал по моей спине. Я вцепилась руками в кресло и тихо прошептала:

– Ну давай же, давай.

– Я знаю, что эта встреча не простое для тебя испытание. Но ты выдержишь. Ты даже не знаешь, какая ты сильная. И на сегодняшнее свидание ты пришла хорошо подготовленной. Ведь ты уже не тот воробышек, который только и знает, что открывать клюв и чирикать. Так надо. Я, к сожалению, другого рецепта не нашел. Если бы можно было принять таблетку и одним махом обрести необходимый тебе жизненный опыт. Но, увы, человечество бессильно. Опыт бывает только своим. Его нельзя купить, его можно только получить самому.

– О чем ты, я не понимаю?

– Да я о моем любимом Данте, о кругах ада. Хотя, говорят, оттуда не возвращаются. Но это не так. Ведь ты вернулась. Вот мы сидим и разговариваем.

Я не понимала, что происходит. Мне казалось, что он просто бредит, но, зная его характер, я догадывалась, что это не так. Он никогда, до последнего вздоха, не показывал на людях своих слабостей. Все это было, еще как было, но только когда он оставался наедине с собой. В такие часы он или безумно напивался, или закрывался у себя в кабинете, чтобы появиться только на следующий день, абсолютно раздавленным, но внешне всегда собранным, подтянутым, имеющим при себе в виде джентльменского набора две-три нестандартные шутки и одну саркастическую улыбку.

Я внимательно следила за его речью. Мне показалось, что сама манера изложения была не его. Он говорил спокойным, немного извиняющимся тоном. Мол, прости, что напоминаю о себе.

– Я знаю, все идет к развязке. Я тоже всегда ее ждал. Порой спешил, приближая как мог, да все напрасно. Не о том думал, не тем занимался. Да что тут говорить, надо было слушать не себя, но об этом в другой раз.

Я вся дрожала. Что он делает со мной? Неужели это не конец? Хотелось встать, войти в этот чертов телевизор, сесть напротив и просто, по-женски, попросить оставить меня в покое. Но я дала себе слово. Знала, что если сейчас встану и подойду к телевизору, то уже никогда не досмотрю это послание из небытия. Было такое ощущение, что, как только мое внимание рассеивалось, он останавливался, ждал, когда я сосредоточусь, и только лишь после этого продолжал свой монолог.

– Так на чем я остановился? На опыте. В этом-то все и дело. Я думал, что все предусмотрел, многое учел. В общем оно так и было, за исключением небольшой детали– моей незапланированной смерти. А мог бы жить, и жить, – он улыбнулся своей угасающей улыбкой. – Хотя… Когда очень долго бежишь, требуется время, чтобы восстановиться. Уже больше полугода, как я не бегу, а все никак не могу отдышаться. Не смотри на меня так. Наберись терпения. Ведь не только тебе свойственно отвлекаться. Разговор будет долгим, но, поверь, очень полезным. Ты хочешь знать, зачем я к тебе сегодня пришел? А кто тебе еще расскажет, как жить, как выпутаться из этой ситуации, из этого плена и выйти на волю? Слово-то какое красивое – воля. Ну да ладно, давай все по порядку. Когда я узнал, сколько мне осталось жить, испугался. Поверь, не за себя – за вас. Я имею в виду тебя, моя дорогая, мою первую жену с сыном, с которой, надеюсь, ты уже поближе познакомилась, и моего друга, которого я тебе представил за несколько дней до моей смерти. Предполагаю, что вы оба, как воинствующие материалисты, уже не раз успели поругаться. Но об этом чуть позже. Все в этом мире конечно. Если бы я знал заранее сроки… Я по наивности своей думал, что бегу на длинную дистанцию, и притом с барьерами, а оказалось – стометровка, и барьер всего один, который никому еще не удавалось перепрыгнуть. Короче, попал в цейтнот. Я не знал, что делать. Нужно было срочно искать решение. Первая попытка оказалась неудачной. Напомню тебе о ней. Речь идет о наших разговорах на кухне в последний месяц перед моим уходом. Я попытался приподнять занавес, вооружить тебя кое-какой кодированной информацией, а потом, когда ты уже будешь готова, дать ключ к ее разгадке. Ты действительно старалась вникнуть в то, о чем я говорил, даже понять, но, к сожалению, с твоей стороны это было только любопытством, не более. Когда ты слушала, в тебе говорила журналистка, а мне надо было совершенно другое. Ведь эти сведения предназначались для служебного пользования. Но я слишком хорошо тебя изучил, чтобы опасаться каких-либо последствий. Я знал, что дальше кухни эта информация не пойдет. Продолжать этот путь не было ни времени, ни смысла. Тогда-то у меня в голове созрел другой план, который я и начал реализовывать. Так появился мой друг – бизнесмен. Обстоятельства вашего знакомства, надеюсь, ты помнишь. Да, кстати, и звонок моей первой жены через некоторое время после похорон тоже был запрограммирован. Ты хочешь знать, каким образом? Пожалуйста. Все очень просто. За несколько дней до смерти я зашел повидаться с ней и сыном и, уже прощаясь, как бы между прочим сказал, что если со мной что-то произойдет, то ты всегда найдешь возможность им помочь. Как ты понимаешь, речь шла только о финансовой стороне вопроса, и если она этого не сказала в разговоре с тобой, то только лишь из деликатности. Для того, чтобы замысел удался, мне надо было решить двуединую задачу. Первое – скандал. И самое главное, последствия скандала должны были быть абсолютно реальными. И второе, не менее важное. Ввести в игру только тех людей, которых я контролировал и мог прогнозировать их поступки.

Для начала небольшой экскурс в историю. Итак, фирма, которая стала главным объектом моих нападок, выбрана не случайно. Я стоял у истоков ее создания и посвятил этому проекту последние десять лет жизни. Речь идет о производстве биологических добавок для сельского хозяйства. Через подставных лиц я владел контрольным пакетом акций фирмы, без меня не принималось ни одно принципиальное решение. Пока мы запускали это производство, никаких противоречий между акционерами и дирекцией не было. Завод был отдан в управление профессионалам, все шло как нельзя лучше. Мы имели хорошую кредитную линию, и перспективы вхождения в рынок были более чем благоприятны. Но бизнес есть бизнес, и для того, чтобы его обезопасить и как-то застраховать, еще в самом начале, на стадии формирования команды, мне удалось внедрить на фирму несколько человек. Таким образом, кроме официальной информации в виде отчетов, докладных записок и тому подобного, я еще имел неофициальную, что давало мне возможность контролировать все финансовые потоки. Когда предприятие заработало на полную мощность и появились первые результаты, исполнительный директор начал утаивать доходы и работать на себя. Я поставил в известность своих компаньонов, но они боялись скандала и не знали, что делать. Я неоднократно, естественно, не напрямую, предупреждал генерального директора и его команду, но все безрезультатно. Видимо, была еще какая-то третья сила, которая их поддерживала и прикрывала. Они с каждым днем вели себя все более и более разнузданно, чувствуя безнаказанность. Поэтому, как ты понимаешь, материал, который у тебя появился и из-за которого началась эта история, был абсолютно достоверным. Безусловно, я исключил даже малейшую возможность, чтобы статья была подписана твоей фамилией. Но мне было важно погрузить тебя во все эти проблемы, чтобы они стали неотъемлемой частью твоей жизни, чтобы, пройдя все эти испытания, ты уже завтра могла действовать, принимать решения и чтобы этот бизнес стал для тебя не какой-то абстрактной, отвлеченной категорией, а реальным средством к существованию. Не только для тебя, но и для моей первой семьи, сына прежде всего. Ты спросишь, почему была выбрана газета, в которой ты работала. Отвечаю, эту газету создавал я вместе с моими компаньонами по уже известной тебе фирме. Газета была для меня отличным инструментом для манипулирования общественным мнением. Благодаря ей я делал многих политиков более сговорчивыми, а неугодных просто уничтожал. Да, именно я в действительности являлся ее полновластным владельцем. Но в последнее время газета стала очень многих раздражать. Просто закрыть ее было бы неправильно. Тем более, и для тебя это не секрет, все держалось на имени главного редактора. Он был ее брендом, и я с моими компаньонами не случайно дал ему часть акций. В чем же заключался мой замысел? С выходом этой статьи я расправлялся с дирекцией завода, закрывал газету, благодаря банкротству привлекал внимание к ней, и не столько к ней, сколько к имени главного редактора как центральной фигуре этого скандала (что само по себе являлось сильным пиар-ходом), безболезненно освобождался от одиозных и никчемных журналистов, а все активы газеты переводил на свою фирму через иск, выигранный в суде в виде компенсации за нанесенный газетой ущерб фирме. С компаньонами я договорился обо всем заранее, а сам, еще до начала скандала, создал новую газету. Естественно, я не сомневался, что твой бывший шеф согласится ее возглавить на прежних условиях. Таким образом, ты не только являешься первым заместителем редактора новой газеты, но и ее полноправным владельцем. Тебе – я не оговорился, именно тебе, – принадлежат девяносто процентов акций этой газеты. С главным редактором я все обговорил заранее. Разговор, который у тебя с ним состоялся, был придуман мною в деталях, а поскольку ты являешься владельцем газеты – это уже его проблема тебя уговорить и найти с тобой общий язык. Так что анонимного звонка ему не было, а вот выгодных предложений по работе, думаю, было более чем достаточно, но я был абсолютно спокоен, потому что знал, мое предложение самое выгодное, тем более что за все время нашей совместной работы я его ни разу не подвел. Узнав, что мои компаньоны не будут участвовать в создании новой газеты, а только вы вдвоем, он не задумываясь согласился. Так что ты уж его прости за этот маленький спектакль. Знаю, у тебя еще есть вопросы. Но сначала о моем друге. Я думаю, ты его достаточно узнала за это время, но, как ты понимаешь, узнала не все. Сразу хочу сказать, чтобы у тебя не было и доли сомнения относительно его порядочности, он, в отличие от главного редактора, ничего не знал. Он был лишь инструментом в этой игре. Мы познакомились много лет назад. У него была масса проблем, я помог ему их решить, и пока был жив и в силе, понимал – его никто не тронет. Но так просто из игры не выходят, и те люди, с которыми он начинал и которым не давал покоя его бизнес, только и ждали момента, чтобы наброситься на него и разорвать на куски. С моей смертью такой момент настал бы. Поэтому, чтобы обезопасить и отблагодарить за многолетнюю привязанность ко мне, я ввел его в игру. Аргументом в пользу моего выбора послужило и то, что, когда я стал подводить итоги, понял, что надежнее друга, чем он, для тебя не найти. Поэтому я инспирировал наезд на него, дабы он продал весь свой бизнес. Вырученные деньги, переданные им мнимым вымогателям, находятся в банке, в котором он обслуживался. Он может подойти к директору и получить все до копейки. Директор банка мой друг и ждет его в любую минуту. Да, кстати, люди, которым он передал вырученные за свой бизнес деньги, авторитеты в уголовном мире, и они подтвердят, если понадобится, что получили от него эту сумму. С ними я все обговорил. Когда-то я им оказал кое-какие услуги. Так что если к нему обратятся его старые дружки, а можешь мне поверить, что ждать этого долго не придется, он им расскажет, что они опоздали, и сошлется на вышеназванные авторитеты. Но это еще не все. Учитывая его опыт в бизнесе и его порядочность, я прошу тебя сделать ему от моего имени предложение – возглавить фирму по производству биологических добавок и, если он пожелает, выкупить у тебя и твоих компаньонов по этому бизнесу часть акций и стать ее совладельцем, тем более что свободные деньги у него есть. Это будет здорово. С компаньонами я обо всем договорился.

И последнее, самое неприятное. Ты только не расстраивайся, это жизнь. Люди как люди, любят деньги, карьеру, власть, от этого мало кто отказывается. Я имею в виду содержание первой кассеты. Мне было очень важно, теперь ты уже знаешь по какой причине, чтобы ты ее восприняла как шантаж. Это было основным условием задуманной мною игры. Если бы я не придумал этот ход, ты бы так и осталась стерильной в смысле реальной жизни и опыта выживания. Мне надо было, чтобы ты страдала, чтобы ты все пропустила через себя: и одиночество, и безработицу, и безденежье. Почему я выбрал тебя, а не мою первую жену? Во-первых, потому что люблю тебя. Может быть, по-своему, не совсем понятной тебе любовью, но иначе я не умею. Во-вторых, и это для меня аксиома, реализовать в себе можно только то, что заложено. Ты, на мой взгляд, в состоянии решить эту задачу, пройти через все, выстоять и добиться результата. Моя первая жена, увы, нет. Прости, что отвлекся. Пускай тебя это не пугает, но мне нужно было найти на тебя компромат, иначе весь мой замысел оказался бы только замыслом, а вы остались бы ни с чем. Этого я себе позволить не мог. Я обратился за помощью к своим друзьям. Ничего, собственно говоря, у них на тебя не было, кроме отдельных вольнодумных высказываний, так свойственных журналистам. Тогда я попросил, чтобы мне дали все твои контакты до замужества. Так я узнал о твоем друге журналисте. С ним начали работать, попросили рассказать о ваших с ним отношениях. Он очень испугался и не хотел ничего говорить. Тогда мы ему предложили небольшую сделку: если он согласится и в подтверждение предоставит соответствующий материал, получит должность заместителя главного редактора в крупной газете. Больше его уговаривать не пришлось. Так появилась кассета. Он рассказал, что его друг, у которого он брал ключи от дачи, заснял одну из ваших встреч и перед отъездом за границу начал его шантажировать. Он был вынужден выкупить кассету. Так она оказалась у меня. Вот и вся история. Теперь все в твоих руках. Не подведи меня, малышка.

Экран погас, а я так и осталась сидеть в кресле. Мне казалось, что душа моя отлетела, а я лежу в прозекторской и из меня не спеша вытаскивают внутренности. Вот сейчас какой-то ученый муж играет с моим сердцем, держит его в руках, внимательно рассматривает и записывает свои наблюдения в журнал. А вот и знакомые черты лица проступили. Так это же мой муж. Рядом еще какие-то силуэты маячат. Вот они подошли к нему, о чем-то шепчутся. Мой супруг подносит палец к губам, мол, тише, а то еще чего доброго она придет в себя и устроит скандал. Все замирает. И вот уже мое сердце в руках у одного из них. Видимо, им недостаточно наблюдений моего мужа. Но что это за люди? Они мне кого-то напоминают. Вот один придвигает к себе журнал и, держа в левой руке сердце, продолжает запись, начатую моим мужем. Рядом стоит следующий и улыбается. «Подождите!» Кому я это говорю, себе или им? Да конечно же себе. Тогда почему на «вы»? Просто все перепуталось. Я уже не знаю, где они, где я и кто из нас жив, а кто мертв. Наконец и лица можно отчетливо разглядеть. Оказывается, это мой коллега, журналист. Все пишет, никак не может остановиться. А рядом с ним кто? Так это же мой главный редактор. Черт с ними, пусть ковыряются. Что мне до них. Я полетела. Надеюсь, я уже никогда не вернусь.