Лярва

Глава 1. Семь миллиардов грошей.

Дрожащие, посиневшие от холода пальцы судорожно выцарапывали на бумаге слова. В глазах рябили слёзы, смазывая картинку перед глазами; нутро сжалось где-то под грудью и встало сухим комом в горле.

«Алиса, милая Алиса, услышь меня… Стараюсь быть другим, я хочу быть другим. Не отрубай мне руки… Услышь мой крик, Алиса, я падаю в пропасть безумия и не вижу света. С каждым днём мне всё больше кажется, что я – это капризный ребёнок, который кричит и плачет от неполучения желаемого. Но я не ребёнок, Алис, я взрослый человек, дурак и негодяй. Стыдно и больно писать тебе, стыдно и больно просить помощи. Ты мне нужна и не нужна. Я болю».

Мужчина вытер глаза запястьем, бережно сложил письмо в конверт, отложил в сторону и тихо застонал.

***

Утро. Огромный чёрно-серый город, погрязший в тумане, пепле и дыме. Толпа, идущая из точки А в точку Б, гудящая, как пчелиный улей. Широкие и больные дома, похожие больше на гнилые зубы, нежели на чьё-то жильё. Просыпалась вся планета, и над рекой уже затухали вечерние огни.

Лино проснулся за письменным столом от холодного ветра, скользящего из распахнутого окна. С большим трудом он встал на ноги и запнулся об бутылку. В голове колоколом звенело похмелье, а в лёгких образовалась огромная пропасть, в которую, казалось, падает он сам. Мельком заметив в зеркале серую фигуру, он ужаснулся. Рёбра, обтянутые кожей, живот, приклеенный к позвоночнику, холодный и пустой взгляд, в котором почти не осталось ничего живого, блестящего, тёплого. Он поймал себя на мысли, но та скоропостижно скончалась в его голове.

Вышел нагишом на кухню, закурил сигарету, выпустил дым кольцом в потолок – тот от постоянного курения в помещении стал ржаво-серого цвета и пошёл собираться на работу.

Жалкая серость скоро сменилась на блестящий холод. Концертный костюм цвета мокрого асфальта прилегал к телу как вторая кожа. В воздухе смешался табачный запах и запах мужского парфюма. Мягкие длинные волосы подчинились пальцам и собрались в пучок на затылке.

Чёрная машина подъехала минута в минуту.

– Лино Абердин?

– Да.

– Садитесь.

– Ресторация "Канн".

Водитель учтиво прикрыл за Лино дверь и как бы невзначай начал разговор.

– С нетерпением жду вашей новой записи. Вы мой самый уважаемый пианист

– Спасибо, – Лино вежливо улыбнулся, кивнул и отвернулся к окну. – У вас можно курить?

– Да, конечно. Огоньку?

Абердин молча достал бронзовый портсигар и закурил. Когда машина припарковалась возле ресторана, Лино не сразу вышел из авто, а неторопливо докурил, сделал несколько глубоких вдохов, улыбнулся водителю, протянул ему купюру и пожал руку.

Здание ресторана изнутри так привычно сверкало золотом и хрусталём настолько, что уже начинало казаться дешёвой пародией истинной красоты и эстетики архитектуры. Звон блюд и шум счастливых голосов приглушал неумолимый голос мыслей. За круглыми столами с бархатными скатертями сидели девушки в шёлковых платьях, мужчины в костюмах и изредка дети, похожие на выставочных породистых собачек.Лино приземлился за роялем, повернул к себе микрофон и негромким голосом привлёк к себе внимание.

– Леди и джентльмены, сегодня для вас играю я, Абердин Лино.

Зал умолк и приковал своё внимание к артисту. Почти весь свет выключили, оставив людей в комфортном полумраке.

– Я желаю вам всем приятного вечера.

Владелец ресторации настаивал на исполнении ноктюрнов Шопена, неизвестно почему. Лино достал из кармана пиджака салфетку и протёр ей клавиатуру. Затем неторопливо, чувственно вкушая , он прикоснулся к клавишам, погладил их, беззвучно понажимал. Сосредоточившись и расслабившись, пианист сыграл первый аккорд мягким касанием полупрямых пальцев. Музыка полилась вслед за темпом дыхания, так же естественно, как и само дыхание. Каждое движение было таким плавным и простым. Звучание не останавливалось ни на секунду – даже в молчании.

Наконец, через несколько проигранных композиций, мужчина почувствовал желание сделать перерыв и вышел на крыльцо ресторана.

Вслед за ним на улицу вышла миниатюрная леди с большими глубоко посаженными глазами и широким ртом – в своём маленьком чёрном платье она чем-то напоминала бракованную фарфоровую куклу. На тоненькой шее красовался аккуратное серебряное украшение. Она облокотилась на стену, положила на пухлые губы сигарету и чиркнула зажигалкой.

– Я давно слежу за Вашим творчеством, Лино.

Лино обернулся.

– Мне приятно слышать это. Чем оно вас цепляет?

– Разве я сказала, что она меня цепляет? – девушка рассмеялась. Её улыбка обнажила все тридцать два зуба. – Шучу, простите. Пожалуй, тем, что Вы играете такую простую и знаменитую музыку, которую я слышала тысячи раз в различных руках. Но только в ваших руках я почувствовала ту тонкую нить, ради которой музыка есть.

– Я бы так о себе не подумал. Хотя эти произведения я слышал тоже немало раз.

Они вместе тихо посмеялись.

– У Вас вокальный смех, – сказал он.

– Как Вы угадали. Я по образованию оперная певица.

– Даже так! А по делу?

– Актриса драматического театра.

– Как интересно. Вы прямо решили совместить в себе два таланта?

– Думаю, я бы с большим удовольствием продала душу за один талант, как у Вас, – сказала она, вновь уколов собеседника улыбкой.

– Не льстите мне, сарказм Вам к лицу куда больше. Как вас зовут?

– Стелла Маккензи.

– Дождитесь меня после выступления.

Когда публика разошлась, в зале погасили почти весь свет. Теперь его никак не отличить от любого другого зала. Взглядом Лино поискал девушку за столами, но та словно забыла о договорённости. Только ему стоило это подумать, дверь в зал тихо заскрипела. Вошла она и совсем неторопливо шла к сцене. Теперь он наконец мог разглядеть её издалека: светлые кудрявые короткие волосы открывали шею. Эта стройная шея зацепилась за глаз мужчины.

– Стелла, – сказал он с улыбкой, – я уж не надеялся Вас дождаться.

– Главное, что не надеялись не дождаться.

Не отвечая спутнице, он как бы шутя, занимая руки и вспоминая ноты, наиграл вступление к серенаде Франца Шуберта. Девушка подхватила и, не зная слов, вокализом спела партию. Её низкий голос устремился куда-то дальше пределов зала, ресторана и этого неприятного города. Стелла внимательно смотрела в глаза Лино и в них читала музыку. Когда рояль замолчал, она едва слышно перевела дух.

– Я восхищён.

В ответ Стелла протянула ему свою визитку.

– С радостью встречу Вас здесь вновь, Лино. Доброго Вам вечера.

– И Вам хорошего вечера, прекрасная!

Вернувшись домой, Лино сорвал с себя пиджак, кинул ботинки в сторону. Из кармана выпала визитка Стеллы, но он не обратил на неё внимания и перешагнул её. Взяв из холодильника бутылку виски, он сел за письменный стол, достал ручку и бумагу. Вместе с листом бумаги он случайно вытащил из ящика полароидную фотографию Алисы. Невзрачная девушка с острым лицом и тёмными глазами. Простой серый растянутый свитер на женском теле, делающий её фигуру бесформенной и безобразной. Подпись ниже фото – "Любимый Алисик, 29.11". Взгляд замер на ней. Мужчина ласково погладил фотографию кончиком пальца, отложил в сторону и принялся писать.

"Алиса, господи, я так скучаю. Я так люблю тебя. Пожалуйста, отсеки мне голову и забери себе. Я схожу с ума. Я люблю тебя. Мы не виделись уже два года и клянусь, эти два года – самые мерзкие два года в моей жизни. Я всё ещё люблю тебя. И моё больное сердце всегда будет любить тебя. Вставь в него нож и преврати мои внутренности в фарш – и я всё ещё буду любить тебя. И жизнь без тебя не жизнь, и синий недостаточно синий".

Он отложил письмо в коробку на столе. Закрыл глаза, допил бутылку и отключился.

***

На этот день в программе вечера был Эрик Сати. Посреди первой Гноссьены в зал с опозданием ступила Стелла, по-кошачьи вальяжно прошла по залу и села за столик поближе к сцене. Лино почувствовал её присутствие по запоминающемуся запаху духов – аромат пихтового петрикора – свежий, травянистый, слегка сладковатый. Он почему-то казался Лино грустным; ощутив его, он подумал о белой бабочке, чьи полупрозрачные крылья промокли от росы.

Концерт кончился быстрее, чем задумывался. В зале остались только двое.

– Исполните что-то для меня, – попросила Стелла, закинув ногу на ногу и разгладив бордовое платье.

– Смотря что Вы возжелаете слышать.

– Возжелаю слышать то, что Вам больше всего нравится, – по лице поползла улыбка.

Зазвучал Вальс си минор Фредерика Шопена. На интонациях светлой тоски ладони скользили по клавишам и стремились защемить сердце. На секунду его брови нахмурились, губы напряглись – в голове случайно кто-то сказал «Алиса», и по всему телу прошёлся спазм. Интонации стали рваными, болезненными, едва связывались во фразы, но стоило открыть глаза, как светлая фигура в красном утешила взгляд. Боль остановилась, и музыка вновь стала музыкой.

– Уже второй день подряд в этих стенах звучит Шопен, – заметил пианист.

– Будь на то моя воля, он бы звучал здесь 8 дней в неделю, только бы его исполняли Вы.

– Не льстите, не льстите, – шутя отмахнулся Лино.

– Вы же наверняка не раз слышали Литовскую песенку.

– Безусловно. Даже играл с вокалисткой, когда путешествовал в Польшу.

Маккензи встала из-за стола и села на край сцены спиной к роялю. Едва ей стоило запеть, по рукам побежали мурашки. Совершенно гладкая, мягкая волна звука резонировала с хрусталём и откликалась светом в каждой клеточке слуха. Её голос дрожал с непривычки. Во всей этой нежности Лино не знал, куда ему себя деть с его, как показалось на контрасте, вульгарной манерой исполнения. Он робко коснулся клавиатуры и едва успевал ловиться за тонким сверканием женского голоса.

– Стелла, Вы же знаете, что гениально поёте. Вам нельзя работать в театре.

В ответ девушка прикрыла лицо и улыбнулась.

– Не смейтесь. Мы будем играть дуэтом, и я не хочу слышать возражений. Вам нельзя губить такой голос в каком-то драмтеатре.

– Только разве что как хобби выходного дня. Как актрисе мне платят куда больше.

– Бросьте. Оставьте глупость, точнее. Вы слишком красивы для актрисы. И слишком талантливы. Для актрисы это большой порок, а для певицы в самый раз.

– Я подумаю.

– Вот видите – «подумаете». Для актрисы думать это вообще грех, – Лино рассмеялся, – Позвоните мне с утра, будем подбирать репертуар.

Как только Лино зашёл в квартиру, интерьер которой стал напоминать последствия ядерной войны, зазвонил телефон. Он проигнорировал, достал из холодильника ром и сел за стол. Коробка с неотправленными письмами была переполнена, но другой не было. В ход в качестве нового почтового ящика пошёл ящик.

Лино снова посмотрел на фотографию Алисы и принялся писать новое письмо.

"Я люблю тебя в сердцем. Я не знаю, как простить тебя, но больше всего я не могу простить себя. Наверное, я сделал что не то, раз ты ушла, но за два года я уже перебрал все возможные варианты, и по прежнему ищу их. Надеюсь, при моей жизни тебе не доведётся читать все эти письма. Обещаю, что когда мы помиримся, я избавлюсь от них. Чувствую себя плохо и слишком сильно тебя люблю".

Он случайно уронил бутылку, когда вставал, и ром залил Алисину фотографию. Её невзрачное лицо потекло разводами и исказилось до ужаса. Дрожащие руки подобрали эту фотографию, заботливо погладили и спрятали её в ящик. Лино разрыдался, убрал письмо в коробку и лёг. Тело сковала судорога и боль под печенью.

Дуэт Стеллы и Лино ворвался в свет и довольно скоро заимел большой успех. Сначала "Канн", потом ещё несколько выступлений в ресторациях, а теперь и большой концерт в крупном европейском зале. Это было счастье. На сцене Стелла была истинной актрисой – искусственная, но живая. Она была как свет, а он – тень. Яркая, нежная, словно окутанная светом; сдержанный, таинственный, но в руках его великая магия, едва доступная человеческому пониманию.