Любимое блюдо

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Китти Томас

«Любимое блюдо»

Оригинальное название: Comfort Food by Kitty Thomas, 2014

Китти Томас «Любимое блюдо», 2019

Переводчик: Юлия Монкевич

Редакция и оформление: Евгения Ким

Вычитка: Юлия Монкевич

Обложка: Алёна Дьяченко

Переведено для группы: https://vk.com/underworld_books

Любое копирование без ссылки

на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

Эмили оказалась в плену. Ее похититель пытается выработать у нее условный рефлекс, используя для этого собственные методы. Отказ в человеческом общении — один из них, несмотря на то, что ему известно, как сильно его жертва нуждается в этом. Он слишком красив, чтобы быть монстром, что, в сочетании с отсутствием насилия по отношению к ней с его стороны, доводит ее до крайности, балансирующей на тонкой грани с благоразумием.

Эмили от первого лица расскажет о том, что такое «Любимое блюдо», и что происходит, когда все ощущения от боли и удовольствия переворачиваются с ног на голову, отчего кнут начинает приносить комфорт, в то время, как куриный суп превращается в сущее наказание.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Это история о БДСМ без взаимного согласия. Это новелла о реальном рабстве. Если вам некомфортно читать эротический рассказ без «стоп-слова», то данная книга не для вас. Это художественное произведение, где автор не одобряет и не оправдывает любые действия, совершаемые с человеком против его воли.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Эпилог

Молчание.

Не всегда становится врагом общения.

Глава 1

Первый день моего плена был похож на рождение... или смерть. Они оба выглядели одинаково ― длинный тоннель и яркий свет в конце. Возможно, на самом деле все было иначе. Возможно, мои воспоминания оказались неверны, потому что все, что существовало для меня в тот день, было темнотой.

На моих глазах была повязка. Я сидела на твердом металлическом стуле с привязанными к его ножкам ногами и связанными за спиной руками. Острее всего ощущалась тишина. Словно удушающее одеяло, от которого не было спасения. Если бы я не начала говорить, чтобы услышать свой собственный голос, отчаяние, которое я игнорировала, в первые же пять минут поглотило бы мое сознание.

Я помню, что мысли об этом были похожи на шпионские фильмы, которые часто начинались с сенсорной депривации (прим. пер.: сенсорная депривация ― ограничение внешних раздражителей): шаг первый заключался в том, чтобы заставить пленника выдать свои тайны. Но у меня не было секретов. Я была словно открытая книга, и, возможно, в этом и заключалась моя проблема. Местная знаменитость, которую транслировали по национальному каналу, уверенная, что в состоянии четко сформулировать свои мысли. Девушка с плаката, которой завидовали те, кто не мог оказаться на ее месте. В действительности ни для кого не представляющая опасности.

Я написала несколько книг, так что у меня имелись преданные фанаты. Кто-то должен был заметить, что я пропала, по крайней мере, к моменту моего следующего выступления, которое должно было состояться через несколько недель.

День начинался с одного из таких выступлений. Замечательный фуршет в очень хорошем ресторане в центре Атланты был заказан для этого события. Обычно я начинала и заканчивала свои книжные туры в Атланте, потому что город находился недалеко от моего дома в пригороде.

Моими поклонниками были преимущественно женщины ― моя основная аудитория, хотя я никогда не планировала становиться чем-то вроде их голоса. Также там присутствовало несколько мужчин, но я не обращала на них внимания.

Женщина проживает свою жизнь немного иначе, чем мужчина. Мы всегда осторожничаем. Не то чтобы мы живем в страхе двадцать четыре часа в сутки, представляя, как какой-то случайный человек придет, изнасилует или убьет нас. Только самые трусливые из нас думают именно так.

Все-таки никогда не знаешь, какой из психов зациклится на тебе. И несмотря на все мудреные речи и женские движения, по большому счету... женщины остаются добычей.

Это место, в котором я находилась, заставляло меня отрицать, что подобное могло произойти со мной. С девушкой, которая всегда осторожна. С той, кто запирается на все замки, не гуляет и не бегает в наушниках, не берет конфеты у незнакомцев из фургонов. Если вы понимаете, о чем я.

Я вслушивалась в тишину и задавалась вопросом, как, черт возьми, это могло произойти. У меня были и другие мысли. Мысли, которые заставляли меня надеяться, что, возможно, я знала какую-нибудь государственную тайну, и как только поделюсь ею, смогу пойти своей дорогой.

Изнасилование. Смерть. Расчленение. Возможно, это произойдет в таком порядке, а может, и нет. Хотя такой сценарий будет предпочтительнее расчленения. Изнасилование. Смерть. Или Изнасилование. Расчленение. Смерть. Вы всегда мечтаете, чтобы ваше расчленение произошло после смерти.

Если сначала наступит смерть, то это будет, вероятно, лучшим сценарием. Мне довелось посмотреть достаточно фильмов о женщинах, которые находились в опасности и я не была Макгайвером (прим. пер.: имеется в виду главный герой сериала «Секретный агент Макгайвер»). У меня на самом деле не было никаких шариковых ручек, которые я могла бы как-то вытащить из кармана и превратить их в баллистическую ракету.

Я совершила банальную ошибку. Оставила свой напиток без присмотра. Мужчинам никогда не приходится беспокоиться о подобном дерьме. Думаю, это потому, что по статистике женщин-психопаток намного меньше, чем мужчин сталкеров, и большинство стычек между мужчинами довольно банальны.

Как и всех женщин, воспитанных в нынешней обстановке страха и ненависти к мужчинам, меня учили никогда не оставлять свой напиток без присмотра. Все женщины это знают. Мы так и делаем. Даже если нам не говорят об этом прямо, эти правила вероятнее всего идут в комплекте с женским телом и остальными атрибутами. Просто здравый смысл в эпоху наркотиков для изнасилования на свидании. Даже самый обворожительный мужчина может оказаться волком в овечьей шкуре, который знает, как подловить момент.

Более того. Мы думаем, что бывают исключения. Как мой фуршет.

Не бывает никаких исключений. Иначе я бы не сидела здесь привязанной к стулу и не слушала бы сомнительно успокаивающий звук собственного дыхания.

Я не могла перестать думать о том, как на все это отреагируют мои родители. Моя сестра, Кэти, умерла несколько лет назад в результате несчастного случая. Она была глухой и не услышала автомобиль, водитель которого потерял управление. Мужчина оказался не готов к тому, что дорога будет покрыта льдом. Никто на юге не был готов к подобному. Мои родители не говорили о ней годами, потому что не смогли справиться с горем. Я же была не в силах даже представить, как они отреагируют на мое исчезновение, и задавалась вопросом, будут ли они проклинать Бога за то, что он проделал это дерьмо с ними дважды.

Дверь открылась с точно таким же скрипом, как это бывало в фильмах ужасов. По крайней мере, теперь я знала, в какой ситуации оказалась, и не собиралась заниматься самообманом. Стук его ботинок громким эхом отскакивал от бетонного пола, пока он шел ко мне. Мужчина остановился, возможно, в нескольких шагах от меня, и тишина затянулась настолько, что показалась мне маленькой вечностью. В конце концов, я была вынуждена заговорить.

― Зачем вы это делаете?

Мой голос дрожал, когда я задала этот вопрос, и мне это не понравилось. Я выглядела слабой. Еще никогда в своей жизни я не была слабой.

Это был такой банальный вопрос. Даже если эти слова были последними в моей жизни, и ощущались глупыми и неважными, я должна была узнать ответ. Почему он выбрал меня? Я распространяла какие-то флюиды, или он был просто одержимым? Было ли что-то во мне, что так и кричало: жертва?

Я всегда старалась создавать впечатление, что не была легкой добычей. Я обманывала себя. Ему было до смешного просто похитить меня.

Опять же, возможно, я с самого начала ошибалась в своем предположении, что моим похитителем был мужчина. Теоретически, им также легко могла оказаться и женщина.

Кто-то завидующий моему профессиональному успеху. Кто-то, кто ненавидел меня по какой-то мнимой причине вроде той, что ее муж думал, будто я была привлекательной или что-то на подобие этого. Как будто я могла контролировать мысли тех, кто считал меня привлекательной. Всегда найдется одна из миллиона причин, по которой какая-нибудь женщина решит на вас сорваться.

И я не ненавижу мужчин. Есть очень маленький процент людей, которые предпочитают совершать насилие в отношении женщин, несмотря на легкость, с которой они могли бы завоевать ее. Большинство женщин также не испытывают по отношению к мужчинам ненависти. Те же, кто их ненавидит, наверняка делают это, не потому что большинство мужчин оказываются жестоки с женщинами, а потому что они могли бы такими быть, если бы захотели. Это знание вызывает некую беспомощную ярость у определенного количества женщин. Однако, до этого момента, я никогда им не уподоблялась.

Он все еще молчал. Я продолжала этот внутренний монолог в своей голове, страшась того, что могла сказать нечто такое, из-за чего меня убьют. Или того хуже. Это было наивно, но я хотела верить, что могла каким-то образом изменить ход событий, происходивших здесь, сказав нечто правильное. Мои слова, именно те, что делали меня настолько неотразимой в глазах людей, были более бесполезными, чем я была в состоянии признать. У моего единственного оружия была эффективность водяного пистолета.

Я ощутила, как к горлу подступил тяжелый ком, когда он подошел ближе. Я не могла его видеть из-за повязки на глазах, но знала, что похититель наблюдал за мной, скорее всего, с изумлением изучая мою реакцию. Меня бесило, что он держал мою жизнь в своих руках и все еще мог решить поразвлечься со мной.

Я продолжала ждать, пока он ответит на вопрос, зачем он это делал, но ответа так и не последовало.

Существует стандартный протокол жертва/обидчик; своего рода этикет, если хотите. Зачем ты это делаешь? Это вводный вопрос, за которым обычно следуют крики или плачь. Но я не кричала и не плакала. Я хотела сохранить всю энергию для своего возможно единственного шанса сбежать. В конце концов, он сделает что-то опрометчивое. Он должен совершить ошибку.

После того, как жертва идет на контакт, мучитель, как правило, говорит что-то настолько жуткое, что жертва желает повернуть время вспять и никогда не открывать рот. Этот человек, однако, казалось, решил спекулировать на страхе неопределенности.

В конце концов, если бы он заговорил со мной, возможно, в нем нашлась бы крупица человечности, к которой я могла бы воззвать, и появилась бы крошечная, хрупкая надежда, что я смогу договориться с ним. Большая, холодная рука мягко прижалась к моей щеке.

Не было никакого насилия или угрозы в том, как он ко мне прикоснулся. Это была всего лишь моя щека, так что, разумеется, в этом прикосновении не было ничего сексуального. Однако, это было предупреждением. Он будто говорил мне: у меня нет проблем с тем, чтобы влезть в твое личное пространство и прикоснуться к тебе в любое время.

Его рука оставалась прижатой к одной стороне моего лица на протяжении, по крайней мере, нескольких минут, в то время как мое сердце продолжало молотить в груди. Это была огромная, сильная рука. Он мог легко забить меня ей до смерти, или проявить нежность. Хотя в этом случае, даже нежность расценивалась бы как акт насилия. Я не знала, что из двух вариантов было предпочтительней.

Из-за насилия я могла бы получить соответствующий социально одобренный статус жертвы. Но я знала из личного опыта, что все остальное могло привести к совершенно другим физическим реакциям.

***

В семнадцать лет у меня появился первый настоящий парень. Он был милым и имел ту грань опасности, которая так нравится девчонкам в этом возрасте. Он распространял вокруг себя ауру чего-то дикого и пугающего, к чему я отчаянно хотела приобщиться.

Мы часто дурачились. Мое строгое религиозное воспитание не позволяло мне заниматься сексом, не опасаясь гнева Божьего, который обрушился бы на меня, так что я не считала, что оргазмы стоили вечности в аду. Хотя, если вдуматься, сама мысль о том, что какие-то божества могли быть обеспокоены тем, чтобы наказать определенного человека за то, что он решил снять с себя одежду, в лучшем случае, казалась мне глупой.

Он прижал меня к кровати, с края которой свисали мои ноги. Мы были у него в спальне, пока его родители находились внизу. До нас долетали звуки ночных новостей. Я лежала там, пока мои штаны валялись забытыми на полу, хотя я все еще была одета в рубашку.

Парень собирался зарыться лицом между моих бедер. Это было тем, к чему я на тот момент оказалась не готова. К тому же я была настоящим параноиком на счет любых венерических заболеваний, которые передаются половым путем. Да, именно отсутствие знаний в этом вопросе заставляло меня воздерживаться от близости. Тем не менее, я сказала «нет». Я этого не хотела.

Он проигнорировал меня, широко расставив мои ноги, чтобы ему было удобнее разместиться между ними, и крепко сжал мои запястья, прижав их к бедрам, когда обездвижил.

― Тебе понравится, я обещаю, ― сказал он.

Я боролась, но парень был слишком силен, а у меня не было ничего, обо что я могла бы опереться, чтобы оттолкнуть его подальше. Он опустил голову между моих ног, а потом медленно заскользил языком по клитору. Я хотела закричать, но не могла опозориться перед его родителями, которые примчались бы в комнату и обнаружили бы меня полуголой на кровати.

Почему-то хуже всего оказалось осознание того, что я могла остановить его. Так или иначе, позор. Либо терпеть его язык на своем клиторе, либо позволить его родителям узнать, чем мы занимались, чтобы они сочли меня шлюхой.

― Пожалуйста, пожалуйста, не надо, ― умоляла я его, но он не остановился.

Это было просто невероятно, как мало времени понадобилось на то, чтобы растаяла моя решимость. «Пожалуйста, нет», превратилось в «О Боже, не останавливайся!»

Когда он закончил, я так и осталась лежать на кровати, пока мои ноги все еще дрожали после сильнейшего оргазма. Они превратились в желе, и я ощущала себя слабой, словно окутанной дымкой от эйфории. Оргазм, из-за которого я не хотела попасть в ад. Парень посмотрел мне в глаза, с самодовольной ухмылкой на лице и с усмешкой произнес:

― Я же говорил, что тебе понравится. Что ты скажешь теперь?

― Благодарю тебя, ― это была шутка, о которой знали только мы. Раньше в ней никогда не проскальзывало сексуального подтекста. Эти слова сорвались с моих губ прежде, чем я смогла остановить их, и отчасти оказались правдой.

Мы никогда не обсуждали с ним этот инцидент после случившегося, и он никогда не принуждал меня к этому снова. Ему не пришлось. Я не предоставила ему такую возможность, потому что все стало слишком запутанным. Я уверена, что глубоко внутри, он действительно считал, что не сделал ничего плохого, так как лихо заставил мое тело обернуться против меня. В конце концов, мне это понравилось. Все это отвратительное действие, от начала до конца.

Сочетание страха и беспомощности, включающие в себя нереальное удовольствие, и в конечном счете капитуляцию. После этого, я месяцами мастурбировала вспоминая это событие. Прошло несколько лет, прежде чем я смогла рассказать об этом подруге.

Она настаивала, что это ни чем не отличается от изнасилования. Мне кажется, что она была права, но я никогда не рассматривала случившееся в таком ключе. По каким-то причинам, у меня никогда не было такого ощущения. Я справилась с этим. Было что-то особенное в том, что я оказалась беспомощной и, пожалуй, это была единственная вещь, которая меня оправдывала. Со временем ко мне пришло чувство стыда, но не потому что я была изнасилована, а потому что не ощущала себя травмированной из-за того, что со мной сделали. Ведь иногда, я все еще ласкала себя, думая о нем.

***

Я думала, что он оставил меня в покое, но потом услышала, как по полу заскрежетал еще один металлический стул. Его тяжелый вес приземлился на сидение, и похититель что-то положил на стол. Мое дыхание сбилось.

Спустя несколько мгновений моих губ коснулась ложка. Я открыла рот, и теплый куриный суп с лапшой скользнул мне в горло. Любимое блюдо. Ох, какая сладкая ирония. Я не волновалась, что он отравит меня. Зачем ему это?

Накачать меня наркотиками было удобно для транспортировки. Он держал меня там, где ему хотелось, и это место без сомнения являлось каким-то жутким подвалом со звукоизоляцией. Я услышала, как мой похититель закинул в суп сухари, прежде чем запихнул мне в рот очередную порцию еды. Я даже не осознавала, насколько голодной была. Примитивный страх, как правило, отбивает чувство голода.

После второй ложки, его рука начала мягко поглаживать мою грудь через одежду. Я напряглась и отстранилась. Он не накричал на меня и не ударил. Похититель просто поставил тарелку на стол и поднялся на ноги. А потом, его шаги начали отдаляться в том направлении, откуда он пришел.

Так это была та самая игра, в которую он играл? Либо я соглашусь на его прикосновения, либо он заморит меня голодом до смерти? Я где-то слышала, что это весьма жестокий способ убийства, хуже него только утопление или удушье. И эти вещи все еще могут оказаться в меню. Чуть позже.

― Прошу... вернись.

Я ненавидела себя за эти слова. Ненавидела себя настолько, что если бы мои руки были свободны, а рядом лежала бритва, я прижала бы лезвие к своей коже и истекла бы кровью прямо у него на глазах.

И все же я торговалась, в надежде попытаться умаслить похитителя, чтобы он не причинил мне боли больше, чем мог бы. Он в свою очередь, проявит ко мне немного заботы, сделает полностью зависимой от себя и вуаля... у меня мгновенно разовьется Стокгольмский синдром.

Я перестала слышать звук его шагов, но он по-прежнему был молчалив, впрочем, ничего нового. Через мгновение, мужчина вернулся и сел на стул.

Я постаралась не забиться в приступе удушья. Вероятно, он не позволил бы мне воспользоваться бумажным пакетом, чтобы остановить гипервентиляцию легких. Но наше перемирие началось именно с этого. Он не сказал ни слова, и не произнес ни одной словесные угрозы. Ему и не нужно было.

Наше негласное соглашение вступило в силу. Я собиралась дать ему то, чего он хотел, и даже больше. Сейчас разменной монетой на столе оказалась еда. Я все еще спорила с самой собой из-за этого и корила себя за то, что была слабой и не продержалась дольше. Он даже еще не попытался меня трахнуть. То, что он ласкал мою грудь, было весьма незначительной ценой за возможность поесть.

Ложка снова прижалась к моим губам, и я открыла рот, приветствуя теплую жидкость. Он добавил хорошие сухарики. «Таунхаус» овальной формы. Марка, которая мне нравилась. Возник момент, когда у меня едва не случилась истерика, пока я размышляла над тем, как долго он за мной следил, и как много обо мне знал. Был ли мой похититель в курсе, что эта с виду обычная еда, заставляла меня чувствовать себя в безопасности?

Я напряглась, когда услышала, как ложка снова заскрежетала по миске. Я знала, что это означало. Каждая клетка моего тела ощущала себя на пороге, на каком-то вымышленном краю, и пыталась отодвинуться, когда его рука снова легла на мою грудь. Он не делал попыток снять с меня одежду. Казалось, что мой похититель хотел, чтобы я соглашалась с каждым его действием, которым он осквернял мое тело.

Я не хотела реагировать, но своим большим пальцем он поглаживал мой сосок сквозь слои одежды так нежно и соблазнительно, что я сама не поняла, как потянулась за очередной лаской. И хотя единственное, о чем я мечтала ― это отодвинуться, я четко осознавала, что если сделаю это, то он уйдет, и заберет с собой еду. На этот раз мои мольбы не смогут вернуть его.

Все повторялось снова и снова. Ложка супа, а потом прикосновение, и так до тех пор, пока не опустела тарелка. Он хотел убедиться, что я четко понимала правила ― ни что не будет доставаться мне за просто так. Мне придется платить буквально за все.

Я продолжала прокручивать в голове день похищения. Что если бы я сделала что-то иначе? Что если бы я так и не вышла из-за стола? Если бы к концу дня мне не понадобилось бы подкрасить губы? Неужели катализатором для моего похищения стал оттенок помады для женщин от Сасси Виксен, который я использовала?

Я знала, что даже обдумывать такой вариант было сумасшествием. Рано или поздно он бы все равно похитил меня, если был решительно на это настроен. Тот самый момент не был решающим. Я могла повести себя неосторожно и после и заплатила бы за это.

Мы прошли испытание миской супа, а затем возникла неловкость. Казалось, будто мой похититель лишь планировал это и не знал, каким должен быть его следующий шаг. Возможно, он ждал действий от меня.

Ладно.

― Пожалуйста, скажи мне, зачем ты это делаешь.

Теперь мой голос звучал увереннее. Возможно, наш тандем ― похититель/жертва, уже устоялся. Он не казался кем-то, кто мог бы неожиданно наброситься. Наоборот, он был похож на того, кто будет ждать целую вечность, лишь бы получить желаемое.

Ответа не последовало.

Он прижал пальцы к моим губам, мягко заставив меня замолчать. Похититель не собирался отвечать на вопрос, а у меня не было сил, чтобы заставить его это сделать. Он опустился на пол рядом со мной, и я почувствовала, как нож начал разрезать веревку, которой мои ноги были привязаны к стулу.

У меня было желание пнуть его в лицо, но я не стала этого делать. Если бы я ударила его, то перевела бы ситуацию в стадию реального физического насилия, и он, без сомнения, дал бы мне сдачи. Этот мужчина не был кем-то вроде совестливого джентльмена. Прежде чем я твердо решила не пинать его, шанс был упущен, а он переместился ко мне за спину.

Похититель перерезал веревки на моих запястьях. Я и не догадывалась, как сильно они впивались в кожу, но ощутила жжение сейчас, когда рук коснулся воздух. Мой захватчик вернулся, чтобы встать передо мной, чинно разместив мои же руки у меня на коленях, как будто я была марионеткой. Я едва могла сделать вдох.

У меня имелась сильная и устойчивая фобия к ножам. Честно говоря, я знала не многих людей, которые не боятся ножей. Для большинства нож страшнее, чем пушка. Если кто-то захочет убить тебя из пистолета, то это будет быстро и безболезненно. Ножи не могут предложить такой ​​роскоши. Они более интимные и острые, каким пистолет даже не может надеяться стать.

Несмотря на то, что мои руки и ноги оказались свободны, я по-прежнему не сопротивлялась. У него был нож, а у меня завязаны глаза. Не нужно быть математиком, чтобы подсчитать шансы на победу. Прежде чем я успела добраться до повязки, чтобы снять ее, руки похитителя обхватили мои запястья, и начали растирать их так, будто его действительно беспокоило то, что он причинил мне боль.

Но я знала, что это не так. Любой, кто накачивает тебя наркотиками, похищает и закрывает в подвале, не будет заботиться о том, причинил ли он тебе боль. Возможно, что это просто не было его основным намерением. Одним резким движением похититель сорвал с моих глаз повязку.

Хотя снятие темной ткани не было приятным, но она действовала как своеобразный фильтр безопасности. Теперь же нас ничего не разделяло. Я заглянула в самые холодные, самые черные глаза, которые когда-либо видела; бездонные бассейны, в которых не было ничего человеческого. В нем притаилось нечто такое, что отличало его от любого другого мужчины, с которым я когда-либо общалась прежде.

Я думала, что мой похититель тут же приступит к словесным угрозам, когда тайна того, кем он является, будет раскрыта, но мужчина этого не сделал. Он просто впился в меня взглядом. И все потому, что я была его научным проектом.

В иной ситуации я бы сочла этого мужчину привлекательным. Он был мускулистым, с твердой челюстью и отличными волосами, на теле которого не было ни грамма жира. Я ощущала себя словно жертва Теда Банди (прим. пер.: Теодор Банди ― американский серийный убийца, насильник, похититель людей и некрофил, действовавший в 1970-е годы), которая до определенного момента, не могла поверить, что он собирается обидеть ее, будучи при этом таким красивым. Невероятный шок от того, что кто-то настолько привлекательный, может оказаться хищником.

Зачем ему это было нужно? Разве женщины не падали к его ногам буквально автоматически? Меня охватил леденящий душу ужас, что этот мужчина хотел того, что не мог получить на свидании; возможно, мое разрубленное тело, куски которого будут аккуратно завернуты в белую бумагу и уложены в морозилку. Я содрогнулась от подобной мысли, и быстро попыталась заблокировать ее.

Монстры не должны быть красивыми. Это правило. Горбун из Нотр-Дама был уродлив. Монстр Франкенштейна был уродлив. Носферату... уродлив. Уродство было в своде правил. И все же мужчина, спокойно стоящий передо мной на коленях, уродливым не был. Не внешне. Осмотрев его с ног до головы, а затем заглянув ему в глаза, я осознала, что он был именно тем типом мужчин, о которых фантазировали женщины, как только достигали возраста полового созревания.

Он встал и отступил назад, пригвоздив меня взглядом к стулу. Мой похититель не угрожал мне ножом, но все еще держал его в руке. Он направился к двери, а потом очевидно передумал, развернулся и вернулся ко мне, стащив меня со стула. Я едва не начала умолять его не трогать меня, но он оказался заинтересован не во мне.

Мужчина поставил мой стул поверх того, на котором сидел сам, забрал ложку и тарелку, а затем сложил раскладной столик.

Я, возможно, потратила бы часы или даже дни, ругая себя за то, что не попыталась пробежать мимо него к двери, но была рада, когда не сделала этого. На стене располагался электронный замок с клавиатурой. Чтобы его открыть требовалось сканирование сетчатки и отпечатка пальца. Тот, кто похитил меня, имел техническое оснащение. Возможно, я была частью тайного правительственного эксперимента.

Дверь за моим похитителем закрылась с громким хлопком, а я осталась одна в пустой комнате, где не было ничего, кроме одетой на меня одежды. Бетонный пол, бетонные стены, неизвестного состава потолок ― все серого цвета. Унитаз без крышки располагался в дальнем углу помещения, а в нескольких футах от него, прямо в полу, находился странного вида слив. Это было похоже на тюремную камеру, только без решеток, окон или кровати.

Я не понимала, сколько прошло времени или почему это имело для меня значение, но было что-то смущающее в том, что я не знала день сейчас или ночь. Когда мне ложиться спать? И дело не в том, что это на самом деле волновало меня. Просто кроме сна, здесь было нечем заняться.

В фильмах, всегда есть выход. Неважно, где плохой парень вас удерживает, выход есть. Вы можете взломать замок, или использовать керосин, спички и какой-нибудь предохранитель, чтобы сделать бомбу, а потом взорвать дверь. Вы можете выбраться через потолочную плитку, разбить окно, или найти слабое место в стене и начать ее постепенное уничтожение с помощью острого предмета, который, так уж вышло, случайно оказался у вас в кармане.

Моя камера была крепостью. Это заставило казаться фильмы весьма неправдоподобными. На самом деле, выходило, что не так уж и сложно было создать крепость, из которой невозможно сбежать, если вы действительно зададитесь целью это сделать. Все, что вам для этого необходимо ― это твердые пол, стены, и потолок, а также единственный выход, оборудованный замком с датчиком сканирования сетчатки и отпечатков пальцев.

Глава 2

Однажды, я где-то читала о том, что преступники проводят что-то вроде интервью со своими потенциальными жертвами, чтобы они могли понять, стоит ли рисковать ради предполагаемой добычи. Конечно, они не называют это интервью, это скорее психолого-психиатрический анализ портрета личности.

Я задавалась вопросом, допрашивал ли он меня. Всем известно, что каждый месяц я выступала на нескольких встречах. Был ли он на одной из них? Отводил ли меня в сторонку? Задавал ли мне очаровательные, обезоруживающие вопросы? Сравнивала ли я себя с ягненком? Или с Красной Шапочкой?

Я не знала. Но я наверняка бы запомнила эти глаза. И даже если бы я не видела в нем хищника, коим он и являлся, я бы все равно обратила на него внимание благодаря его внешности. Я бы пошла на ужин с этим мужчиной? Если бы в его взгляде было чуть меньше холода?

Я задавалась вопросами, как долго он наблюдал за мной, и насколько легким я сделала это для него. Проявила ли я небрежность, не закрыв дверной замок, пока думала, что за мной никто не следит, чем облегчила ему задачу? Проникал ли он ко мне домой, рылся ли в моем нижнем белье? Составил ли он, в конце концов, список всех моих вещей в шкафах?

У меня было много времени подумать обо всем этом, но не той первой ночью. После того, как я осталась одна в камере, я перенеслась в царство Морфея. Я чувствовала, что наркотики все еще циркулировали в моей крови, поэтому, несмотря на обстоятельства, это оказалось не так уж и сложно.

Мне снился ланч, на котором были я и он. Мы смотрели друг на друга, и он флиртовал со мной. Я не запомнила, кокетничала ли с ним в ответ.

Когда я проснулась, мне потребовалось несколько минут, чтобы отделить фантазии от реальности. Очнуться в камере оказалось настоящим кошмаром. Сон был таким правдоподобным. Цвета, звуки и запахи, настолько реальные и яркие, что я не смогла припомнить, встречалось ли мне подобное наяву. Я впитывала их, чтобы запомнить, потому что догадывалась, что это будут единственные ощущения, которые останутся доступными в ближайшее время.

В камере поддерживалась стабильная температура; никогда не было слишком жарко или слишком холодно. На потолке имелся вентиляционный люк, но он располагался слишком высоко, чтобы дотянуться до него даже стоя на пальцах ног или подпрыгивая. Я простояла под ним несколько дней подряд, ожидая каких-то температурных изменений или чего-то подобного.

Здесь все было слишком постоянным. Вентиляционное отверстие существовало только лишь для того, чтобы посмеяться надо мной и указать на то, чего я больше не смогу ощутить ― поток свежего воздуха, окутывающий мое лицо.

Второй день представлял из себя то, что можно было бы назвать рутиной. Я бодрствовала и расхаживала туда-сюда. Отчасти это было из-за того, что я понятия не имела, что меня ждет. От этого мужчины зависело, умру ли я от его рук или буду жить, а он даже не выразил свою угрозу в словах, чтобы я смогла ее проанализировать.

Я пришла к выводу, что так и было задумано. Если он какое-то время следил за мной, то точно знал, как я жажду социального взаимодействия. Поговорить со мной означало дать мне то, в чем он хотел меня ограничить. С какой целью, я не понимала. Если его намерением было свести меня с ума, то этот план выглядел беспроигрышным.

Так что уже на второй день, я обратила внимание на свет. Он не был ярким или очень тусклым; это было равномерное приглушенное освещение, которое тянулось по всему потолку комнаты. Оно напоминало флуоресцентное, но не дотягивало до него по яркости. Возможно, это были люминисцентные лампы, которые слегка потускнели. Я ничего не знала о психических заболеваниях людей, которые могли бы купить такие лампы и использовать их до тех пор, пока они не потускнеют до нужной степени, чтобы начать кого-то нервировать. Возможно, это было лишь плодом моего воображения, и я уже начала сходить с ума.

Наконец, я выдохлась настолько, что уселась в углу комнаты, подальше от выхода. Я подтянула ноги к груди, прижалась к ним подбородком и уставилась на дверь, будто ждала от нее подвох. Так и было. В итоге, она все равно откроется. Какая-то часть меня хотела этого, потому что тогда, независимо от того, что могло произойти, и что приготовила мне судьба, все могло закончиться.

Когда дверь открылась, я передумала, молча умоляя дать мне еще немного времени. Мое сердце так сильно билось о ребра, что я была уверена, оно вырвется наружу. Я дышала медленно и размеренно, пока пыталась удержать голову на одном уровне. Мне даже пришла в голову мысль со всех ног броситься к двери, но у меня не было ни единого шанса добраться до нее достаточно быстро.

Дверь за спиной мужчины плотно закрылась. Вот и все. Игра окончена. Шанс упущен. Не то чтобы у меня была реальная возможность выбраться отсюда, но когда вы находитесь в заведомо проигрышной ситуации, вы должны проигрывать в своем воображении варианты, в которых вы побеждаете плохого парня, и вам удается сбежать.

Плохой парень стоял и наблюдал за мной с металлическим подносом в руках. На мгновение я представила, как забиваю его им до смерти. После чего вернулась к вопросу, как смогу использовать его глазное яблоко и отпечаток пальца для разблокировки клавиатуры на двери. К тому же требовалось еще ввести код. Я не планировала умереть от голода, пока буду подбирать комбинацию.

Он одарил меня весьма недружелюбной улыбкой, будто точно знал, о чем я думала. Возможно, так и было. У меня всегда было невероятно выразительное лицо; даже при лучших обстоятельствах мне не удавалось скрыть собственные эмоции. Если у меня появлялась хорошая идея, то я растягивала губы в улыбке. И если я сделала это снова, то он однозначно понял, что я обдумывала различные сценарии его жестокого убийства, которые точно не вязались с моей ролью жертвы.

Он пересек комнату и сел напротив меня в позе лотоса, вторгаясь в мое личное пространство. Куриный суп с лапшой. Снова. Я взглянула на пиалу, и задалась вопросом, какую игру он затеял. Если пришло время завтракать, то разве он не должен был накормить меня тем, что полагалось есть на завтрак? Или это была очередная попытка сбить меня с толку, какое сейчас время суток?

Он и правда рассчитывал, что тарелка супа заставит меня забыть о том, что я заперта в ограниченном пространстве? Или это был просто способ притупить чувство голода, чтобы оно стало таким же безликим, как и все мои ощущения?

Мужчина насыпал сухарей и поднес ложку с супом к моим губам. Я так и не поняла, откуда набралась храбрости, чтобы заговорить. Мне было очень страшно, хотя помимо страха, я злилась на себя из-за того, что сидела рядом с ним и ничего не предпринимала.

― Я в состоянии поесть сама! ― как только я это произнесла, то тут же вздрогнула.

Наверное, я ожидала, что он меня ударит. Ни один психопат не был известен своей сдержанностью. Я прикрыла лицо рукой, будто это помогло бы укрыться от удара, если бы он решил его нанести.

Ничего не произошло.

С осторожностью, я медленно опустила руку. Он спокойно сидел и ждал моих дальнейших действий с ложкой, зажатой в руке. Попыталась отыскать в его взгляде гнев, но все что я увидела ― спокойствие с нотками веселья. Я его забавляла. Это разозлило меня настолько, что я снова утратила чувство страха.

Я хотела наброситься на него и поколотить. В тот момент, мне стало все равно, убьет ли он меня. Я твердо осознала, не важно, что он для меня уготовил; дальше будет только хуже, и нет никакого способа избежать этого. Если он убьет меня быстро, то это даже к лучшему.

К тому же, мой мозг работал намного лучше, чем накануне. Действие наркотиков почти закончилось, и я не была настолько голодной, чтобы делать что угодно. Я поежилась, когда вспомнила, что позволила ему прикасаться к себе через одежду ради еды. Если бы я продолжила бездействовать, то ситуация бы только ухудшилась.

Я выбила ложку из руки мужчины и запустила тарелку через всю комнату. Пиала разбилась о стену, нарушив тишину. Я последовала ее примеру:

― Я не хочу гребаный куриный суп с лапшой! Я хочу, чтобы ты меня отпустил, мудак!

Я была уверена, что это подействует. Кто-то настолько одержимый, каким он и являлся, должен был выйти из себя из-за моей выходки. Но как оказалось, я была наивной. Он поднялся с подносом в одной руке, подобрал ложку и вышел из комнаты.

Вот тогда-то я и поняла, насколько глупыми были все мои трепыхания. Да, он был одержимым, и да, мой маленький протест, скорее всего, разозлил его. Но то количество сдержанности, которое он проявлял до сих пор, заставило меня понять, что он вряд ли позволит мне умереть быстро, независимо от того, сколько неповиновения я ему продемонстрирую. Он потратил на этот план слишком много времени.

Его не было всего несколько минут, но за это время я рассмотрела, по крайней мере, двадцать вариантов того, что он мог бы предпринять в дальнейшем. Он мог использовать голодание как один из способов воздействия. Мне удалось проявить некоторую храбрость лишь потому, что сегодня я не была такой голодной, как в тот момент, когда впервые здесь проснулась, но это не означало, что я бы хотела для себя подобной участи. Об этом факте мне напомнило то, что только вчера я позволяла ему ласкать себя за каждую ложку супа.

Он мог убить меня. И часть меня этого хотела. Это было бы проще, чем пережить то, что без сомнения мне предстояло, если этот мужчина собирался придерживаться своего плана. Похититель мог уйти, чтобы достать какие-нибудь жуткие орудия пыток или нож, который использовал накануне, чтобы разрезать удерживающие меня веревки. Я задрожала от последней мысли и отползла обратно в угол комнаты, будто могла просочиться сквозь стену наружу и очутиться на свободе. Скорее всего, он должен был вернуться обратно с минуты на минуту.

Заскрипев, дверь снова распахнулась, и я встретилась взглядом со своим мучителем, опасаясь увидеть в нем гнев. Конечно, я страшилась еще и того, что не знала своей дальнейшей судьбы. Но мужчина выглядел спокойным. Он покачал головой и ухмыльнулся. Если бы он не был социопатом, то я сочла бы его привлекательным. У него была одна из тех мальчишеских кривоватых улыбок, которая слегка приподнимала уголки губ, и заставляла его выглядеть безопасным. Что не соответствовало цвету его глаз.

Вместо ножей, пистолетов или миллиона других опасных вещей у него оказались метла, швабра и урна. Он вкатил за собой в комнату небольшое ведро для мытья пола и дверь снова захлопнулась. Я проследила, как он собрал в кучку гущу от супа и разбитую тарелку, а затем отправил все это в мусорную корзину. После чего протер пол, и, не сказав ни слова, снова забрал все, что принес в мою камеру.

Спустя пару минут, он снова вернулся, но на этот раз с пустыми руками. Мужчина буквально бросился в мою сторону, заставив меня вжаться в угол, словно раненое животное. Он не дотронулся до меня, а просто скрестил руки на груди. Его поведение напомнило мне реакцию родителя, который был недоволен собственным ребенком. Словно у меня не было ни единой причины реагировать подобным образом.

Его осуждающий взгляд заставил меня заговорить:

― Мне жаль, ― голос дрогнул и даже для моих ушей он показался чуждым.

Неужели, этим слабым беспомощным существом была я? Последние пять лет, я проводила семинары о самосовершенствовании и возможности взять под контроль свою собственную жизнь, которых я была лишена здесь. В мгновение ока.

Я взглянула на мужчину, который смотрел на меня с некой долей интереса. Я практически ощущала, как в нем закручивалась спираль жестокости, которая словно гадюка выжидала момент для нападения, но этого так и не произошло. Вместо этого, он уставился на меня так, будто ждал, когда я продолжу свою речь. Я так и сделала.

― Пожалуйста, поговори со мной. Почему ты отказываешься со мной разговаривать? Ты собираешься причинить мне боль? Планируешь убить меня? Прошу...

Мужчина улыбнулся. Не знаю, зачем я спросила, почему он не разговаривает со мной. Я знала почему. Это становилось все более очевидным. Я не была уверена, почему он выбрал именно меня, но у меня имелась хорошая теория на счет его безмолвия.

Он изучал меня, преследовал... Знал обо мне все. Круг общения, какие лекцию я читаю, что говорю, какую музыку слушаю. Я нуждалась во всем этом. Но он лишил меня всего. Я была уверена, что он пытался сломить меня, и, учитывая, что у меня не было ни единого шанса сбежать, пришла к выводу, что он добьется успеха.

Люди постоянно думают, будто их ни за что не сломить. Будто они ни за что не сдадутся. Скорее расколется оперативник ЦРУ, только не они. Мы живем в эпоху, где все так много смотрят телевизор, что воображают себя супергероями. Я была сильной, но сломить можно любого. Я это знала. Это был лишь вопрос возможностей, воли и настойчивости.

Это не происходило чаще лишь потому, что у большинства реальных социопатов весьма редко встречался самоконтроль или имелось терпение для того, чтобы должным образом сломить кого-то или попробовать перевоспитать. Те, кто мог себя контролировать, скорее всего, не были достаточно социопатичны. Вот почему я так боялась этого мужчину; не потому что я была его пленницей, а потому что видела в нем коктейль из всех этих качеств, которые могли привести к тому, что мой плен будет длиться вечность.

Он продолжал на меня пялиться, пока черты его лица не превратились в гримасу, словно это доставляло ему ни с чем несравнимое удовольствие, вспоминая которое, он будет дрочить, коротая долгие ночи. А потом мужчина развернулся и вышел. В комнате без него стало ощущаться значительно тише, будто одно его присутствие воспринималось мной как речь.

Следующие несколько часов, я порхала по комнате и танцевала. Я знаю, как безумно это могло прозвучать. Это и было безумием. Но на второй день я порхала по камере, как прима-балерина. Вам просто не понять, как отчаянно я нуждалась почувствовать хоть что-нибудь, кроме пустоты.

Когда я была ребенком, то занималась балетом. Я оказалась настолько талантливой, что меня пригласили в крупную танцевальную студию в Нью-Йорке. Но, хорошенько поразмыслив, я отклонила их предложение. Карьера балерины, как правило, заканчивается к двадцати пяти годам. К тому времени как меня заперли в клетке, она была бы уже завершена пять лет назад.

Я была рада, что не сделала балет своей профессией. Она бы уничтожила мои ноги. Хотя я не смогла не подумать о том, что покалеченные ноги ― это лучше, чем быть узницей социопата.

Так что, я танцевала. Чтобы отвлечься и перенестись в ту реальность, где я была свободной. Камера оказалась идеальной сценой с достаточным местом для прыжков с поворотом и пируэтов.

Несмотря на то, что в ней поддерживалась стабильная температура около двадцати одного градуса, я чувствовала, как по моему лицу скользили потоки воздуха, пока я подпрыгивала и кружилась. Я ощущала, как мои ноги касались пола с профессиональной точностью, которую я так и не утратила, когда отреклась от балета. В моем сознании музыка звучала так же, как и воспоминания о старых уроках в танцевальном классе.

Я верила, что выиграла этот раунд. Нарушила систему, которую он так тщательно выстраивал. Когда я больше не могла танцевать, то села на пол. Я проголодалась и хотела пить, но не позвала его, чтобы он накормил меня.

Я знала, что позвать его было бы нормальной реакцией. Но я уже видела, какое безразличие он проявил, когда я разбила тарелку. В его расписании все будет идти по тому плану, который он наметил, а все мои действия лишь затянут процесс. Теперь я была в этом уверена. К тому же в моем горле настолько пересохло, что закричать я просто не могла.

Я не знала, когда он вернется, чтобы накормить или напоить меня, так что пыталась сберечь силы. После того, как я несколько минут просидела на полу в углу камеры, дверь открылась, и рядом с ней поставили несколько бутылок воды.

Она оказалась холодной, словно ее достали из холодильника, и за это я была очень благодарна. Хотя у меня оставались кое-какие подозрения. Сидел ли он за дверью и подслушивал, что я делаю? Или камера была напичкана жучками? А может еще чем-нибудь? Пока я пила воду, то сканировала верхнюю часть стен.

Это была та область, которой я не уделяла особого внимания. В конце концов, я не могла достать до потолка, так что какой смысл был в том, чтобы лежать на спине целый день и глазеть на него? Но все же они там были. В потолке, в разных углах, маленькие черные точки. На первый взгляд, издалека, они выглядели как случайные отметины. Скрытые камеры.

Сукин сын наблюдал за мной. Насколько я поняла, он мог меня слышать. Он видел, как я танцевала, а затем принес мне воду. Что, черт возьми, это означало? Ясно было только одно. Он трижды входил в комнату с тех пор, как я пришла в сознание. Каждый раз, когда я сидела в дальнем углу. И это наверняка не было совпадением.

Если я была права, то он не вошел бы в комнату, пока я не оказалась бы на том самом месте. Как я могла использовать эту информацию в своих интересах? Очевидно, что для того, чтобы поесть, мне нужно было некоторое время просидеть в углу, но я была в состоянии предотвратить дополнительные нежелательные визиты, если бы оставалась поближе к двери, когда не голодна. Спать около двери, вероятно, было хорошей идеей.

Теперь мне предстояло разобраться, как быть с водой. У меня имелось достаточно четкое представление о том, что происходило, спасибо книге «Психология 101». Характеристика обусловленного поведения и изучение Стокгольмского синдрома не прошли даром. Я даже понимала, что мои рассуждения на тему его действий, не остановят этого мужчину, и, в конце концов, он победит. И случится это скорее рано, чем поздно, потому что ему известны все мои слабости.

Я должна была научиться находиться в изоляции, в тишине, без компании или внешних раздражителей. Мне предстояло научиться медитации, начать заниматься йогой или попрактиковаться в упражнениях с дыханием.

Чуть раньше, я подумывала заняться мастурбацией. Я понимаю, как дико и неуместно это звучит. Когда вы находитесь в подобной ситуации, вы не желаете делать ничего, что даже отдаленно имеет сексуальный подтекст, потому что это может быть расценено, как приглашение. Но для меня в этом не было ничего сексуального. Это могло бы послужить просто утешением, возможностью снять стресс, чтобы избежать приступа панической атаки.

Но здесь были камеры, и теперь я об этом знала. Так что, независимо от того, как сильно мне хотелось выпустить пар, делать этого я не собиралась. Это могло послужить ему оружием в дополнение к тем коварным планам, которые уже были направлены против меня, а рисковать я не хотела.

После того, как я допила воду, я снова поставила бутылку около двери и отошла назад, чтобы сесть в углу комнаты. Я хотела проверить, достаточно ли внимательно он следил за мной, чтобы сразу забрать бутылку или мужчина захочет выждать какое-то время. Он изучал меня, а я в свою очередь изучала его.

Я задавалась вопросом, свяжет ли он меня, чтобы я не смогла танцевать, заниматься йогой или вообще двигаться как-то иначе, кроме как бессмысленно вышагивать по комнате. Мое очередное связывание заставило бы его применить ко мне силу ― то, что он пока не был готов привнести в уравнение. Разумеется, он мог бы снова накачать меня наркотиками.

Посмотрев на пустую бутылку, я в ужасе распахнула глаза. Я не смогла вспомнить, была ли она герметична или нет. Я просто открутила крышку и начала пить, потому что слишком сильно хотела утолить жажду, чтобы задумываться о чем-то подобном. Большинство обычных вопросов, касающихся безопасности, сейчас не имели для меня никакого значения.

Спустя несколько минут паранойи, я так и не почувствовала себя сонной. Я наконец-то расслабилась и прислонилась к стене. Я не помнила, как заснула, но я знала, что спала, когда меня разбудил скрип двери. Сон был ярким и красочным, так что он наполнил меня эмоциями, которые должны были помочь мне оставаться в здравом уме на протяжении всего времени, пока я буду бодрствовать.

На секунду я запаниковала, подумав, что он все же накачал меня наркотиками, а затем связал, но мои руки были свободны. Я продолжила оставаться настороже и наблюдать за ним, пока он входил в комнату. От тарелки, которую нес мой похититель, доносился аромат куриного супа с лапшой, и я обнаружила, что проголодалась даже сильнее, чем предполагала.

Мужчина поставил металлический поднос на пол и сел напротив меня так же, как и в прошлый раз. Он выгнул бровь, будто усомнился, усвоила ли я свой урок. Еще раз выбросить тарелку супа, чтобы лечь спать без ужина?

Мой рот оставался закрытым, но взглядом я показала ему, что все поняла. Бросаться тарелками смысла не имело. Мой похититель на это не реагировал; это приводило лишь к тому, что мой следующий прием пищи откладывался на неопределенный срок.

Он насыпал в тарелку сухарей и поднес ложку к моим губам. Это блюдо все еще действовало на меня успокаивающе, и несмотря ни на что, хоть на секунду позволяло ощутить на себе тепло и безопасность как в детстве, когда я болела, а обо мне заботилась мама. Я попыталась отгородиться от подобных воспоминаний.

Он приносил суп не для того, чтобы я ощущала комфорт. Мужчина делал это, чтобы ему было проще сломить мое сопротивление. То же самое можно было сказать и о воде. Подачка. Чтобы я начала доверять и зависеть от него. Но я не собиралась забывать о том, кем он был, и что я не являлась его гостьей.

Я боялась, что он снова начнет ласкать мою грудь, но мужчина поступил иначе. Вместо этого, после каждой ложки супа, он пальцем поглаживал меня по щеке. Я изо всех сил боролась с дрожью и желанием уклониться от его прикосновений. Старалась быть безучастной. Просто сидела и позволяла ему это делать, а когда он заканчивал, то опять возвращался к тому, чтобы накормить меня.

Каждый раз, после нескольких ложек, мужчина повторял этот успокаивающий жест, словно я была дикой кошкой, которую он хотел приручить. Будто он пытался меня спасти. Иногда, он поглаживал рукой меня по волосам, а однажды, в момент слабости, я даже откликнулась на эту ласку. Это была стимуляция, связь, общение. Это было хоть что-то. Но каждый раз, когда я отвечала ему, то ненавидела себя чуточку сильнее.

После того, как тарелка опустела, мужчина вышел из комнаты. Я вздохнула и прислонилась к стене, стараясь оттолкнуть от себя воспоминания о его руке, которая ощущалась так приятно. Через несколько минут он вернулся, и я снова напряглась. Это должно было произойти сейчас?

Он держал в одной руке полоску черной ткани и медленно шел ко мне. Я использовала все силы, чтобы подняться на ноги и отступить в другую часть комнаты. Но он двинулся следом. В итоге, мужчина загнал меня в угол, из которого бежать было некуда.

Взглядом, я молила его не делать этого, но сопротивляться не стала. Говорить, я просто не видела смысла. Он не планировал со мной дискутировать. Когда похититель набросил мне на глаза повязку, я задрожала.

Но позволила ему это. Позволила, потому что знала, что он все равно сделает то, что запланировал, и у меня даже возникло некое чувство благодарности из-за того, что он все еще не причинил мне физического вреда. Он не ударил меня, не порезал и не сделал ничего из миллиона тех вещей, которые мог бы. Мужчина все еще не изнасиловал меня. И не выглядел склонным делать эти вещи, по крайней мере, традиционным способом.

Когда повязка была на месте, он осторожно взял меня за руку и вывел из камеры. Мы пересекли то, что, я подразумевала, было холлом и зашли в другую комнату, после чего мужчина запер дверь и снял повязку.

Мы оказались в большой, но просторной ванной. Все украшения и картины со стен были сняты, если они когда-либо там вообще были. Как и зеркало, слабый след от которого виднелся на стене.

На раковине лежал тюбик зубной пасты и белая зубная щетка, а душ скрывался за простой белой занавеской. На сиденье унитаза меня ожидала одежда моего размера: серые тренировочные штаны, белый топ и рубашка, застегивающаяся на пуговицы как халат. Никаких трусиков или лифчика.

В ванной стоял стул, на который сел мой похититель и принялся меня разглядывать.

― Отвернись, пожалуйста, ― попросила я.

Мне с трудом верилось в то, что он послушается, но мужчина отвернулся лицом к двери, как истинный джентльмен. На мгновение, я задумалась о том, чтобы обернуть руки вокруг его шеи и сжать ее, но я знала, что не смогу убить его раньше, чем он переломает мне руки.

Я включила воду, быстро стянула с себя одежду и шагнула под струи воды. Я упивалась каждым ощущением: горячей водой, которая скользила по моему телу, запахом мыла и даже шампунем. Сразу после того, как я закончила принимать душ, я уперлась лбом в прохладную плитку и позволила остаткам воды стекать по моей коже. Каждую секунду, я боялась того, что мой надзиратель окажется рядом и вытащит меня из ванны, но он этого не сделал.

Когда я вышла, то заметила, что он забрал мою старую одежду. Разумеется, похититель бы мне ее не оставил. Та одежда продолжала олицетворять меня как личность. Я быстро натянула топ и рубашку, пуговицы на которой застегнула, а потом подняла полотенце.

Оно было теплым, словно его только что достали из сушилки, и источало аромат весеннего луга. Ну, не в прямом смысле. Запах был именно таким, каким его представляли себе производители кондиционера для белья, которые верили, что весенний луг пахнет именно так. И в этот момент я была с ними согласна. Я сопротивлялась желанию прижать ткань к лицу и сделать глубокий вдох.

― Порядок, я закончила.

Он встал и повернулся, взглянув на меня лишь раз, прежде чем опять надел повязку. На этот раз я боялась чуть меньше, потому что это воспринималось мной, как часть установленного распорядка дня и естественным продолжением его действий. Мужчина отвел меня обратно в камеру, а затем ушел. Это было во второй день.

Подобная рутина продолжалась неделю. Я знала, сколько прошло времени, потому что каждый день, используя свой ноготь, оставляла насечку на бетонной стене за туалетом. Трехразовое питание и посещение душа приравнивались к одному дню.

Он никогда не предпринимал попыток помешать моим танцам. Должно быть, мужчина был уверен, что я сломаюсь и так. Я пыталась извлечь максимум удовольствия из любимого дела, которое все еще было мне доступным.

На седьмой день, после принятия душа, он снова привел меня в камеру. Мужчина снял с меня повязку и уставился так, будто пытался прочесть мои мысли или хотел оценить прогресс в своей работе. Он протянул руку и начал расстегивать на мне рубашку.

Я оттолкнула его ладонь, но он не предпринял еще одну попытку. Он не накричал на меня, а лишь пожал плечами и развернулся к двери. Я запаниковала. Я больше не могла оставаться одна в этой бесконечной рутине из ничего.

― Подожди. Пожалуйста, не уходи.

Прошла уже неделя. Он не проявил никаких признаков того, что мог бы отпустить меня. В первый день я была готова обменять тактильный контакт на еду. Сейчас же, я буквально нуждалась в прикосновениях.

Танцы и горячий душ больше не приносили должного удовлетворения. Я начала скучать по нежным ласкам, которые сопровождали прием пищи. Я знала, как плохо и извращенно это выглядело, но мне был нужен контакт, чтобы почувствовать с ним хоть какую-то связь.

Мужчина остановился у двери и повернулся ко мне. На его лице промелькнула эмоция, так похожая на жалость. Эта эмоция выглядела самой настоящей из тех, что я когда-либо видела в его черных глазах, и мне вдруг стало жаль, что я не умела читать мысли, чтобы узнать, как вести себя дальше. Похититель прижал большой палец к сканеру отпечатков пальцев.

― Пожалуйста! Пожалуйста, не оставляй меня здесь. Я сделаю все, что ты захочешь.

Я бросилась к мужчине, протянула руку и впервые по собственной воле к нему прикоснулась. Сжимая его руку в своей, я умоляла его не оставлять меня здесь в одиночестве. Я не могла вечно следовать этому безумному шаблону. Это нужно было остановить, мне нужно было что-то, чтобы остановить его.

Мой разум следовал в том направлении, которое мне не нравилось. Душа моего тюремщика была уродливой, но физически он был прекрасен. Я могла бы признать его. Могла бы позволить ему дотрагиваться до своего тела без желания заблевать все вокруг. И никто бы не обвинил меня. Здесь я была жертвой.

Мужчина аккуратно вызволил свою руку из моего захвата и проводил меня в дальний угол комнаты. Он покачал головой с серьезным выражением лица.

Мой мучитель снова развернулся к выходу, и на этот раз я за ним не последовала. Когда я осталась в камере одна, то сползла вниз по стене и заплакала.

Глава 3

Еще неделя. Вот чего мне стоило то, что я оттолкнула его. Он не ударил меня, не бросил на пол и не изнасиловал; он просто дал мне еще неделю. Стало только хуже, потому что теперь он отрицал физическую близость и прикосновения.

Следующие семь дней мужчина без перебоев кормил меня три раза в день куриным супом с лапшой. Я хотела настоящую еду и была готова на все, чтобы ее получить. Суп это конечно здорово, но если есть его три раза в день, то он приедается, и ты начинаешь чувствовать себя сытым, но в то же время голодным одновременно.

Он больше не входил в камеру, вообще. Просто регулярно открывал дверь и оставлял на полу поднос. Мужчина не прикасался ко мне и не кормил с ложки. Я чувствовала себя полностью разбитой. Я не могла представить, что так привыкла к присутствию своего похитителя, пока не испытала его отсутствие.

Горячий душ стал далеким воспоминанием. Вместо него раз в день он приносил большое ведро прохладной воды, губку, мыло и шампунь. И, конечно, чистое полотенце, и новый комплект такой же скучной одежды, в которую он наряжал меня всю прошлую неделю. А также расческу, зубную щетку и пасту.

Теперь слив возле туалета приобрел смысл. Пока я тащила тяжелое ведро к углу, чтобы помыться, я осознала, что мне придется полностью раздеться. Если бы он захотел, то смог бы понаблюдать за тем, как я приводила себя в порядок, и вероятно, этим он и занимался. Я с осторожностью расходовала воду, поэтому мне хватило ее, чтобы искупаться, а также вымыть и прополоскать волосы.

Я перестала танцевать. Я больше не хотела оттягивать неизбежное. Я не желала хвататься за соломинку, потому что знала, что он все равно достигнет цели и сломает меня. Танцы просто заставляли его потратить на это больше времени. Я хотела покончить с этим, чтобы получить возможность перейти к следующему этапу того, что мне предстояло вытерпеть на его попечении.

Только в своих снах я все еще кое-что чувствовала. Я начала мечтать о нем, о его руке на своем лице, пока он меня кормит. Даже мое подсознание обернулось против меня. Вместо того чтобы мечтать о сочных ярких красках, громких звуках и насыщенных вкусах, я начала думать о клетке с ним внутри.

Мои мечты перешли от желания оказаться на свободе к тому, чтобы он вернулся в мою камеру, и мое наказание закончилось. Я хотела доказать ему, что могу быть лучше. Что могу быть послушной и сделаю все, что он захочет.

Наконец, на седьмой день он зашел внутрь. Он сел напротив меня, будто ничего не случилось, будто у нас не было периода отсутствия связи в течение нескольких дней, и начал кормить меня. Когда мужчина коснулся моего лица, я в отчаянии прижалась к его руке. Я хотела, чтобы он был доволен мной, знал, что теперь он может мне доверять.

Когда весь суп был съеден, он забрал поднос. Я испытала приступ паники, опасаясь, что сделала что-то, что его расстроило, и что он бросит меня еще на неделю, но незнакомец вернулся через пару минут. Он подошел ко мне и начал расстегивать пуговицы на моей рубашке. На этот раз я не стала отстраняться.

***

...она не сопротивлялась, когда он снял с нее рубашку, а потом и штаны. Девушка стояла голая, дрожащая, застенчивая. Она хотела прикрыться, но побоялась, что если сделает это, то мужчина снова ее накажет. Поэтому, она замерла, уставившись в пол, пока он изучал ее. Она знала, что он, должно быть, уже видел ее голой на экранах своих мониторов, когда девушка мылась, и, вероятно, мастурбировал при этом. И все же, быть к ней так близко, ощущалось для него по-другому.

Он приподнял ее подбородок, чтобы встретиться с ней взглядом и улыбнулся. Мужчина выглядел довольным, и она не смогла сдержать крошечный поток удовольствия, который разлился по ее телу от этой мысли. А затем он поцеловал ее, и в его поцелуе отразилось все, чем это было с самого начала... нежностью. Как будто все, что он делал, было только для ее же блага. Будто он наставлял ее.

Она ответила, с жадностью принимая прикосновения его губ. Руками мужчина коснулся груди девушки, лаская ее. Она не думала отстраняться. Вместо этого она задумалась о том, как прижаться еще ближе и выпятила грудь вперед, прямо в его ладони, пока ее тело умоляло о большем контакте.

Мужчина завязал ей глаза и направился к двери. Она была в ужасе от того, что он куда-то ее повел. Был ли в доме кто-нибудь еще? Она обнаружила, что ей не о чем беспокоиться, когда он привел ее в соседнюю комнату. Кодовая клавиатура сработала серией невзрачных звуковых сигналов, а затем он уложил ее на кровать.

Она уже и забыла, что такое кровать или как ощущались прикосновения к коже подушек или мягких матрасов. На ней все еще была повязка, когда он раздвинул ее ноги и протолкнул пальцы во влажный жар внутри нее. Она была мокрой, такой мокрой для него, что могла слышать хлюпающие звуки, в то время как его пальцы погружались внутрь и выскальзывали наружу в хаотичном ритме. А затем девушка почувствовала на своей киске его рот, которым он ласкал ее, пока она не закричала.

― Да, прошу, прошу, не прекращай ко мне прикасаться.

Ее дыхание стало поверхностным, когда она уплыла на волне оргазма. Освобождение, ощущение наслаждения после столь долгого небытия. Лишь после этого он вошел в нее, все еще нежный, толкаясь в устойчивом успокаивающем ритме, как океанские волны, бьющиеся о берег. Она почувствовала его освобождение, а потом мужчина из нее вышел...

***

Я лежала на кровати и пыталась отдышаться, когда услышала, как закрылась дверь. Повязка, которую он использовал, чтобы привести меня сюда, все еще была на мне. Я не решилась ее снять. Боялась, что если сделаю это, он стащит меня с этой мягкой теплой постели и отведет обратно в камеру. Я не хотела находиться там. Если бы мне пришлось стать его шлюхой, чтобы туда не возвращаться, я бы это сделала.

Внезапно, у меня зародилось желание прикрыться, но я отказалась ему следовать. Я не планировала сдвигаться даже на дюйм с того места, где он меня оставил. Я буду передвигаться только тогда, когда он позволит мне это сделать, но не раньше. Он был мне слишком сильно нужен, чтобы разозлить его прямо сейчас.

Возможно, прошло полчаса, прежде чем дверь открылась вновь, но я сразу почувствовала запах еды. Не куриного супа с лапшой. Настоящей еды. Он снял повязку с моих глаз.

И у меня произошла полная сенсорная перезагрузка.

Передо мной оказался поднос с жареной индейкой, соусом, запеканкой из сладкого картофеля, кукурузой и какими-то большими пышными домашними рулетами. Я накинулась на один из них так, будто была с голодного мыса, и в некотором смысле так и было. Все казалось таким вкусным, намного лучше, чем обычно, когда я ела эти блюда на День Благодарения. Рядом стоял стакан со сладким чаем, а чуть в стороне маленькая тарелочка, на которой лежал теплый кусок тыквенного пирога. Баллон со взбитыми сливками стоял по стойке смирно в ожидании, когда его содержимым покроют пирог.

Вероятно, я ела как свинья. Но мужчине, кажется, было все равно, так что и мне тоже. Не думаю, что он стал бы обучать меня правильному поведению за столом. Когда он преследовал меня, то десятки раз видел, как я ела на фуршетах, и это выглядело не так, как сейчас ― лопата в деле.

Как только я убедила себя, что еда никуда не денется, то замедлилась и начала осматривать комнату. Первым, что я заметила, оказался солнечный свет. У меня было окно! В нем стояло пуленепробиваемое и небьющееся стекло (кое-что, что я выяснила позже), а с уличной стороны располагалась решетка. Тем не менее, это было окно. Его обрамляли легкие, прозрачные занавески, чтобы скрыть решетки. Светило солнце, небо было голубым, и я могла это видеть. Наконец-то я поняла, какое сейчас время суток.

Комната выглядела воздушной с яркими, насыщенными цветами, как те, что мне снились. Стены драпировали ткани, начиная от самого потолка. Это все напоминало мне бутылку Джина, только гораздо просторнее. Еще в ней находились несколько торшеров и удобных кресел, в которых можно было уснуть, а затем не захотеть просыпаться.

Рядом с окном висел календарь с обведенной датой. 3 июня. Это произошло в середине мая, когда у меня была последняя лекция. Комната смотрелась намного больше, чем моя камера пыток, и в ней находилось почти все, о чем только можно мечтать. Тут был CD-плеер и сотни компакт-дисков. Имелся богато украшенный стол и удобное, выглядящее вращающимся, кресло. Красивый красный кожаный альбом лежал на столе рядом с большим количеством ручек, чем я могла бы сосчитать. На столе стояли часы, которые подсказали мне, что была половина четвертого вечера.

Вдоль одной из стен располагалось больше книг, чем я могла бы прочитать за год. Изучая корешки, я заметила, что некоторые из них были моими старыми фаворитами, а другие ― книгами, которые я хотела прочитать, но все никак не могла найти для этого времени. Некоторые книги были теми произведениями, о которых я ничего не слышала, но оказались близкими к остальным по жанру.

Он наблюдал за мной, пока я ела, и забрал поднос, когда я закончила. Мужчина поставил его на маленький журнальный столик, зажег лампадку и вставил компакт-диск в проигрыватель. Богатая классическая музыка заполнила помещение.

Кровать, на которой я сидела, была завалена подушками, и поверх нее лежало золотистое атласное покрывало, которое почему-то не выглядело безвкусным.

Слегка передохнув, я осторожно поднялась. Я знала, что голая и стеснялась этого, но предпринимала попытки скрыть страх того, что он снова все заберет. Мои ноги погрузились в самый мягкий, толстый ковер, который я когда-либо чувствовала, и мне пришлось останавливать себя физически, чтобы не завалиться на пол и не начать кататься по нему как щенок.

В дальнем конце комнаты расположилась гардеробная, настолько большая, что ее могли бы использовать как еще одну комнату. Она оказалась заполнена великолепной одеждой, которая была именно моего размера.

― Могу я…? ― спросила я, когда потянулась за парой дизайнерских джинсов и топом на бретельках сливового цвета.

Он кивнул и пересек комнату, чтобы открыть ящик комода, указывая на комплекты нижнего белья, которые также оказались дизайнерскими. Я одевалась быстро, стараясь не расстраиваться из-за того, что он следил за каждым моим движением. Я переспала с ним. Он касался и видел каждый дюйм моего тела. Сейчас скромничать было глупо.

Когда я оделась, то вернулась к гардеробной, чтобы посмотреть на туфли. Там их, должно быть, было пар сто. Я хотела запрыгнуть в них и примерить все, но решила, что займусь этим, когда снова останусь одна. Вместо этого, я изучила несколько коробок, и обнаружила серебристые босоножки на танкетке, которые и обула.

Мужчина наблюдал за мной некоторое время, пока я перемещалась по комнате и копалась в вещах, тихо охая и ахая, на мгновение позабыв, что еще недавно была пленницей в отвратительной камере. А затем он встал, взял поднос и молча направился к двери.

― Подожди, ― попросила я.

Он остановился в дверях, повернулся и вопросительно посмотрел на меня.

― Разве ты не поговоришь со мной сейчас? Пожалуйста? Я сделала то, что ты хотел.

Я съежилась, как только произнесла это вслух. Он хотел сломить меня так сильно, чтобы я сама умоляла его изнасиловать меня, и сама же в совершенстве следовала его плану.

Мужчина поставил поднос на пол и подошел ко мне. А потом подхватил на руки как возлюбленную, поцеловал еще раз в губы и ушел. Не знаю, чего я ожидала. Если бы он заговорил со мной, я бы поверила, что могу начать торговаться. Я смогла бы лучше изучить его, понять.

Если бы я могла с ним взаимодействовать еще каким-то способом, помимо секса, позволила бы я ему также охотно использовать свое тело, чтобы он делал с ним все, что пожелает?

После того, как похититель оставил меня в одиночестве, я отправилась исследовать оставшуюся часть комнаты. Там оказалось еще две двери, и на обеих из них не было клавиатуры. Я попыталась открыть первую, и она отворилась.

В этом действии ощущалось столько власти, что у меня перехватило дыхание. Положив руку на дверную ручку, я повернула ее до упора и поддалась желанию войти внутрь. Там оказалось кое-что более захватывающее, чем то, что находилось у меня за спиной.

Балетная студия.

Стены облицовывали зеркала, но я так и не смогла заставить себя пристально посмотреть на собственное отражение. Шкаф же оказался заполнен лосинами и пуантами моего размера. В углу зала, рядом с дверью, стоял старомодный проигрыватель, лежали стопки пластинок, многие из которых я узнала благодаря своим прошлым занятиям танцами.

Очень много Чайковского. Изучив названия пластинок, я выбрала одну, чтобы включить ее. Я сделала шаг с прыжком на разворот и батман. В углу зала располагался вентилятор и репродукции Эдгара Дега, которые идеально помогали отсчитывать, сколько оборотов вокруг себя я совершила. Я бы с удовольствием начала использовать студию, но мне было интересно, что скрывалось за дверью номер два.

Я волновалась точно так же, как и в прошлый раз, когда положила руку на дверную ручку. На секунду, я испугалась, что она может быть заперта, но щелчок и поворот ручки доказали обратное.

Там оказался не просто туалет. Это была скорее ванная комната, которую можно было увидеть в «Архитектурном Дайджесте». Разумеется, там имелись унитаз, раковина и зеркало. Я практически бросилась к зеркалу, о чем тут же пожалела. Взгляд моих глаз казался каким-то загнанным, чуждым.

Куда делась моя душа? Я ее больше не видела. В комоде лежала груда косметики, всех марок и расцветок. И, разумеется, я могла ей воспользоваться, чтобы скрыть то, какими безжизненными были мои глаза.

В центре комнаты находилась ванна королевских размеров. Гигантская ванна, которая могла бы сравниться с джакузи или небольшим бассейном. Рядом с ней стояла тележка, заваленная до краев мочалками, гелями для душа, скрабами для тела и пеной для ванн. Незажженные ванильные свечи покрывали широкие края ванны, а коробок со спичками лежал на тележке в крошечном подносе. С трудом верилось, что мне будет разрешено принимать ванну, когда я этого захочу. Ванна. Я могла жечь свечи, делать себе пену и читать столько, сколько влезет.

В углу располагалась большая душевая кабина, а рядом с ней стоял шкаф набитый стопками махровых полотенец, на вид настолько большими, что казалось, будто ими можно было обернуть слона. И все они пахли свежестью и кондиционером, будто их только что достали из сушилки. С настенных крючков свисала пара белых махровых халатов.

Я вернулась в спальню и изучила книжные полки, после чего взяла книгу с классической литературой, а затем наполнила ванну. Добавила туда немного пены и зажгла свечи. Мне хотелось сделать все сразу. Чтобы со мной не происходило, мне даже в голову не приходило, что я несчастлива.

Я не сидела и не размышляла о том, что должна желать себе лучшей жизни. Я все еще была пленницей, полностью находилась во власти странного незнакомца и зависела от его прихотей. Он в любую минуту мог забрать у меня все, что дал, и посадить обратно в ту камеру пыток, оставив в подвешенном состоянии. Но сейчас я не собиралась об этом думать. Вместо этого я опустилась в ванну, включила гидромассаж и открыла книгу.

Когда он вошел в ванную, я была на середине третьей главы. Я не слышала, как открылась дверь; я была слишком поглощена тем другим волшебным местом, которое можно найти только в книгах. Я загнула уголок страницы и закрыла книгу, позволив ей упасть на пол, после чего взглянула на мужчину.

Потоки воды, что бурлили в ванне, создали огромное количество пены, потворствуя моей ложной скромности, которую я утратила чуть более часа назад в своей новой камере. Он стоял в дверях голый и более красивый, чем должен был быть в подобных обстоятельствах. И так как мы находились в ванной, а не в спальне, где на двери имелся кодовый замок, а на окнах решетки, я могла притвориться, что все было нормально.

Что я была его женой или девушкой. А он был богачом (хоть что-то реально правдивое из той вымышленной жизни, которую я себе придумала); он платил за все, пока я занималась тем, что делали жены и подруги богатых мужчин, ― баловала себя. Я могла притвориться, что у нас были отношения по доброй воле.

Я не была уверена, выключился ли в другой комнате компакт-диск сам по себе или это сделал он, но, вдруг, единственными звуками в ванной оказался шум яростно бурлящей вокруг меня воды и мое собственное прерывистое дыхание, отчасти из-за возбуждения, а отчасти от страха.

Мужчина приблизился к ванне и выключил гидромассаж, после чего помещение погрузилось в тишину. Я с осторожностью наблюдала за тем, как он залезает ко мне в ванную, нарушая то личное пространство, которое у меня было среди вещей, что принадлежали ему. В моей голове даже промелькнула мысль, что в каком-то извращенном смысле, я тоже принадлежала ему. Я продала себя за красивые вещи, хотя всегда думала, что желала только одного, ― чтобы меня оставили в покое. Все, у кого только возникнет желание ко мне приблизиться. Любым способом.

***

…он опустил руку под воду, чтобы приласкать ее, и она ему это позволила. Девушка понимала, что будет либо его пленницей в той пустой камере, либо здесь ― в этих трех комнатах, где она может притворяться, что все в порядке.

Он впился в нее взглядом своих темных глаз, когда вытащил из ванны пробку. На то, чтобы стекла вода, должно было уйти несколько минут, и пока шло время, он поглаживал ее под толщей воды. Мужчина скользнул пальцами внутрь ее тела, и она ощутила, что выгибается навстречу его руке, умоляя о том, чтобы он позволил ей кончить.

Вода закружилась, оставляя после себя пенную массу. Он продолжил потирать ее клитор легкими круговыми движениями, из-за чего она захныкала и обхватила мужчину за плечи.

― Пожалуйста, ― взмолилась девушка.

Она была уверена, что умоляла его остановиться, не делать этого с ней, позволить ей сохранить свою душу. Но ее тело двигалось навстречу его прикосновениям, и какая-то темная часть нее боялась, что она попросит его никогда не останавливаться. Между ног стало еще более влажно, когда исчезла последняя капля воды, а его рука начала сильнее скользить по ее плоти, пока она задыхалась.

Этот мужчина был красив, и от него хорошо пахло. Он заставлял ее тело дрожать от удовольствия… он давал ей все. Ей не нужно было беспокоиться о том, о чем беспокоились остальные: счета, работа, социальное давление. Все, о чем ей нужно было беспокоиться, ― это как угодить ему.

Девушка не могла решить, хочет ли она, чтобы он поговорил с ней. С одной стороны, если бы он решил заговорить, то его слова могли оказаться жестокими и требовательными, и ее фантазия была бы разрушена. Хотя под шум ее мягких вздохов и всхлипываний притворяться было бы куда проще.

Он провел языком по ее животу и между грудями, прежде чем взять один из сосков в рот. Одной рукой мужчина почти болезненно впился в девичье бедро, пока исступленно трахал ее пальцами другой. Он не позволил ей кончить. Вместо этого он подвел ее к краю, к тому безумному состоянию, когда ты не в состоянии здраво рассуждать и готов сделать все, что угодно, лишь бы получить освобождение.

Мужчина вытащил ее из ванны и понес в другую комнату, пока она цеплялась за него, обдавая своим горячим дыханием мягкую впадинку между его шеей и плечом. Он поставил девушку на ноги и стер с ее тела пену полотенцем. А затем, в то время пока она была еще наполовину обезумевшей от желания, которое он в ней разжег, мужчина мягким, но уверенным движением поставил ее на колени.

Комната будто сжалась. Она внезапно стала слишком маленькой, тесной и вызывающей клаустрофобию. Девушке отчаянно захотелось сбежать куда подальше, но он сжал ее запястья, словно высмеивая мысли об отношениях, удерживая на месте в терпеливом ожидании.

Он мог в любой момент разрушить ее иллюзии. Все, что ему нужно было сделать, это накричать на нее или причинить физический вред ― толкнуть или изнасиловать, не обращая внимания на то, что ранит ее до крови. Но мужчина этого не сделал.

― Пожалуйста... не надо... ― взмолилась она.

Девушка продолжала смотреть на мужчину, желая найти в его глазах хоть крупицу человечности; хоть что-то, что объясняло, почему он вел себя с ней так не по-человечески. Но он просто наблюдал за ней и ждал. Потому что прекрасно знал, что молчание лишило ее всего.

Девушка не могла торговаться с ним, и поэтому торговалась сама с собой. Если она сделает то, чего он хочет, ей будет проще.

Она сомкнула губы вокруг его члена и начала сосать. Он отпустил ее руки, чтобы нежно провести ладонями по волосам своей пленницы. Лаская, успокаивая и даря утешение.

Пару лет назад у нее был парень, который научил ее делать «глубокую глотку». Время было потрачено не зря, потому что его дыхание становилось все тяжелее и громче. А затем он кончил. Он использовал одну из рук, чтобы помассировать девушке горло и помочь ей сглотнуть.

Она собиралась умереть, но он ей не позволил. Мужчина поднял ее с пола и уложил на кровать. А потом прижал ее запястья к бедрам и отплатил тем же.

Девушка закрыла глаза и притворилась, что это тот же парень, который был у нее в юности, который удерживал ее, чтобы довести до оргазма. Она вспомнила все последующие ночи, когда мастурбировала, прокручивая в голове то, что случилось. И задрожала под воздействием языка своего похитителя, кончая еще раз...

***

Он отпустил мои руки и подошел к гардеробной. Я все еще дрожала лежа на кровати, не решаясь сдвинуть ноги. Мужчина выбрал для меня другую пару дизайнерских джинсов и черный топ с капюшоном, а затем положил их на кровать, после чего оставил меня в одиночестве.

У меня тряслись руки, пока я одевалась. Я не парилась на счет лифчика или трусиков, я просто хотела побыстрее одеться, и мне показалось, что, скорее всего, он бы предпочел, чтобы на мне не было нижнего белья. Я возненавидела себя за то, что даже на мгновение задумалась об этом.

Меня мучила жажда, но он все предусмотрел. Я не заметила этого, когда он принес меня в спальню, но мужчина оставил для меня большую миску с фруктами: виноград, черника, клубника, мандарины и ананасы. Рядом с ней на тумбочке стояла бутылка с водой.

Он выставил все так, будто не причинял мне вреда; я делала это сама. Словно, я сама напрашивалась на неприятности своим неповиновением. Все, что от меня требовалось ― сдаться, подчиниться ему разумом и телом, чтобы больше никогда не испытывать боль. Он следил за каждой моей потребностью и давал мне все самое лучшее. Мой похититель оказался намного более хорошим любовником, чем большинство мужчин, которым женщины отдавались добровольно. Он доказывал это каждым своим действием, прикосновением, лаской, оргазмом, которые дарил мне. Мужчина давал мне все, чего я хотела. Он посвятил мне свою жизнь.

И в этот момент, я поняла. Мне придется его убить.

Глава 4

Я все сильнее погружалась в размышления, теряя остатки своего благоразумия. Я знала, что если не сбегу в ближайшее время, то другого шанса у меня просто не будет. Из другой камеры выбраться было невозможно, там не имелось никакого оружия. Здесь же я обнаружила, что буквально окружена им. Разумеется, не в классическом понятии, как пистолеты и ножи, но тут было много того, что я смогла бы использовать.

Внезапно все, что попадалось мне на глаза, приобретало ужасающие очертания. Занавеска в душе? Ей можно задушить. Ручка? Воткнуть ему в горло вместо ножа. Лампа? Вырубить его. Я нашла как минимум пятнадцать различных способов, как его обезвредить, и еще больше творческих вариантов того, как добить.

Я не могла оставить его в живых. Он слишком много обо мне знал. Мог навредить моей семье или друзьям, или использовать их, чтобы заманить меня обратно. Нет, он собственноручно подписал себе смертный приговор, когда решил меня похитить. И сделал все намного проще, вложив мне в руки оружие, чтобы я его прикончила. Он был не так умен, как думал. Если бы он был таковым, никогда бы не перевел меня в хорошую камеру так скоро, пока внутри меня все еще была маленькая частичка, которая делала меня мной.

Я всегда была брезгливым человеком. Меня пугала даже малейшая капля крови. Именно это было тем, что удерживало меня от агрессии. Кроме страха облажаться и получить ранение или оказаться замученной до смерти за свое преступление, я была чересчур брезгливой.

Раньше, когда я обдумывала план его убийства, то понимала, что должна буду узнать комбинацию цифр и вырезать его глазное яблоко, чтобы миновать охранную систему. Но меня останавливал страх умереть голодной смертью в одной камере с трупом.

Здесь же, в потолке камер не было. Вероятно, он решил, что я больше не представляла опасности. Должно быть, мужчина подумал, что то, что я прекратила танцевать, означало, что он полностью сломил меня, и так отчаянно нуждалась в его прикосновениях, что готова была сидеть в своей красивой клетке как послушный пес.

Он ошибался. Я выжидала, прикидывала варианты и планировала. Я не хотела, чтобы мужчина что-то заподозрил, так что на несколько дней затаилась, выполняя все его прихоти. Я ела фантастическую еду, которую он приносил мне; раздвигала для него ноги и позволяла ему делать все, чего он хотел. Я читала, принимала ванну с пеной, красила ногти и примеряла наряды.

Я притворялась, что все хорошо. Была послушной, покорной, доброжелательной. Мой взгляд пылал, когда он входил в комнату, и я с энтузиазмом выполняла все, что он велел мне делать. К счастью, его вкусы не были слишком экзотическими. Я переживала лишь в первый раз, но все неизменно шло по плану. Мне не составляло труда дожидаться того момента, когда я смогу сделать свой ход.

Дошло до того, что моя игра стала слишком похожей на правду. Я слишком жадно наклонялась за его поцелуями и слишком глубоко вздыхала, когда он доводил меня до края своими пальцами или ртом. Я влюбилась в свое собственное соблазнение. Но... время пришло, сейчас или никогда, пока я все еще хотела оказаться на свободе, и она все еще хоть что-то для меня значила.

Я все еще помнила, что прикосновения и красивые вещи, которые он дарил мне, не были единственными, что таил в себе этот мир. За пределами этой комнаты меня ждала настоящая жизнь. Так что, на четвертый день моего прибывания в своей новой комнате; в первый день, когда за окном небо заволокло тучами и все потемнело, я замерла около двери, в ожидании, когда же смогу убить его.

Я планировала убить его и сбежать, даже если за замками были другие замки. В моем кармане покоились ручка и носок, пока в руках я мертвой хваткой сжимала самую тяжелую настольную лампу в комнате.

Обычно она стояла на столе рядом с окном, так что заметить ее отсутствие, чтобы успеть остановить меня, было практически невозможно. Я замерла в напряжении и ожидании. Мне казалось, что его главная ошибка заключалась в том, что он слишком сильно любил размеренность. Завтрак в девять утра... если верить часам. Так что для меня не стало проблемой притаиться около двери в 8:55.

Я знала, что у меня есть только одна попытка. Мой план состоял из того, чтобы оглушить его сразу, как только откроется дверь. И если он завалится внутрь комнаты, то использовать носок, чтобы не позволить двери захлопнуться, после чего воткнуть ему в горло ручку и броситься бежать.

По ту сторону двери сработал кодовый замок. Иногда в жизни людей происходят значимые события, которые заставляют их ощутить, будто время остановилось или невероятно сильно замедлилось. Но для меня все происходило очень быстро. Настолько быстро, что я едва не упустила момент. Дверь распахнулась, и я бросилась вперед.

Времени прицеливаться у меня не было. Той доли секунды, которую я бы на это потратила, ему бы хватило, чтобы остановить меня. И я не стала растрачивать на это энергию, а просто замахнулась. Он перехватил мою руку и сжал ее с такой силой, что я поняла, если он ее чуть-чуть вывернет, сможет сломать.

Вот и все. Мой великий план побега. И все закончилось еще до того, как успело начаться. Я отчаянно искала хоть что-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия. Мне не хотелось сдаваться так быстро.

Должен был быть способ перехитрить его. Он не мог просчитать все мои действия наперед. Преступники всегда где-то совершали ошибки. Не так ли? Была вероятность, что ни один из моих планов не сработает. И моим единственным источником помощи станет какой-нибудь парень, который заметит странное поведение этого мужчины и проследит за ним.

В итоге, я отпустила лампу, и она разбилась об пол. Я встретилась с ним взглядом, но вместо гнева, который я ожидала увидеть, в его глазах плескалось разочарование.

Что-то внутри меня умерло.

Если я не выберусь отсюда прямо сейчас, то полностью покорюсь прекрасному монстру передо мной. Я запустила руку в карман штанов и вытащила ручку. Он все еще стоял в дверном проеме. Если я смогу пройти мимо него до того, как он войдет в комнату, то у меня все еще будет возможность сбежать.

План с ручкой оказался еще более провальным, чем с торшером. Я просто не была достаточно быстрой и достаточно сильной. В какой-то момент, мне стало очень жаль, что я не супергерой или одна их тех красоток из телевизора, которым каким-то образом удавалось одолеть кого-то в три раза сильнее их самих. Киноиндустрия втюхивала потребителям милейшую ложь, которая на самом деле ничем не могла им помочь.

Он вошел внутрь комнаты, и захлопнул дверь. Я знала, что у меня больше нет шансов. Он у меня был, и я его упустила. Мужчина отпустил мою руку, и я инстинктивно попятилась. Разочарование в его взгляде сменилось на какую-то непонятную мне решимость.

Она не была похожа на гнев. Мой похититель не был настолько человечным или раздражительным, чтобы испытывать его. У него всегда и все было под контролем.

― Мне жаль. Пожалуйся, прости меня. Прошу, не причиняй мне боль, ― я отступала назад до тех пор, пока пятками своих теннисных туфель не уперлась в стену.

Он спокойно протянул мне руку, и я приняла ее. А какой у меня был выбор? Мужчина подвел меня к двери, а затем достал из кармана повязку. Я не пыталась с ним бороться; я смирилась.

Что бы он для меня не уготовил, будет только хуже, если я продолжу сопротивляться. После того, как повязка оказалась на моем лице, я услышала цифровые сигналы кодового замка, а затем то, как он открылся. Мужчина осторожно взял меня за руку и вывел из комнаты. Моя рука все еще горела в том месте, где он сжал ее, когда я попыталась вырубить его при помощи лампы.

Я плакала, пока мы шли по коридору. Я знала, что он сдерживал себя, чтобы не навредить мне. Это сбивало с толку до такой степени, что я не могла с этим справиться. Благодарность, которую я испытывала к своему похитителю ощущалась глупой и неуместной, но я понимала, что он именно этого и добивался.

Мы прошли не очень большое расстояние, так что я понимала, что мы не вернулись в ту кошмарную камеру. На самом деле, я была уверена, что мы где-то поблизости. Мужчина захлопнул дверь и снял с меня повязку. Это была обычная комната, окрашенная в серый цвет, похожая на мою камеру, только тут повсюду были мониторы. Половина из них показывала комнату, в которой он держал меня изначально. Другая половина показывала мою новую обитель. Я так и не поняла, где конкретно находились скрытые камеры, но они там были.

Он знал, что я поджидала его с лампой в руках. У меня не было ни единого шанса. Удовлетворившись тем, что я осознала всю серьезность ситуации, мужчина снова надел мне на глаза повязку.

Когда открылась следующая дверь, я услышала щебетание птиц и почувствовала на своем лице теплый ветерок. Он снял с моих глаз кусок ткани, и я поняла, что мы на улице. Сквозь облака слегка проглядывало солнце.

Я не должна была быть шокированной от увиденного. Подобную картину я уже созерцала через окно своей спальни, но я просто не догадывалась, что она будет одинаковой со всех четырех сторон. Мужчина переплел свои пальцы с моими и повел меня вокруг дома, будто мы были с ним любовниками или друзьями, ни разу угрожающе не сжав мою руку.

Я в любой момент могла вырваться и побежать, но куда? Сейчас я воочию смогла удостовериться в том, что мои предположения о его богатстве не были пустым звуком. Деньги у него водились, и вероятно не малые. Его дом не был похож на дом, скорее он напоминал особняк или даже крепость. Более современную, с особой архитектурой, но крепость.

На переднем дворе возвышались деревья, которых было так много, что я не видела им ни конца, ни края. Лес простирался настолько далеко, что мне показалось, словно это мираж. Вокруг его дома было столько же травы, сколько песка в пустыне и которая покрывала землю во всех направлениях.

Мы реально могли находиться где угодно. Подъездная дорожка выглядела так, будто была длинной в несколько миль. Что же находилось в конце нее? Мужчина подвел меня к гаражу, где стояли его многочисленные машины. Меня не удивила кодовая сигнализация на двери.

Он отпустил мою руку и уселся на траву, уставившись на меня с нотками веселья на лице, как бы спрашивая: «И что теперь?» И это был правильный вопрос. Я медленно обернулась вокруг себя, пытаясь понять, как далеко мы находились в этой громадной «пустыне» из ничего.

Если бы здесь не было столько деревьев, я могла бы предположить, что мы где-то рядом с автомагистралью, на которую можно выйти, но ее не было. Я хотела сбежать... должна была сбежать, но не верила, что эта выходка не ухудшит мое положение.

Мне негде было спрятаться, а без машины я бы отсюда не выбралась. Мой похититель не стал бы так основательно подготавливаться, если бы в конечном счете планировал меня отпустить. Я боролась сама с собой, соображая, что делать дальше. Сегодня утром я собиралась убить его, но теперь, увидев столь сложный путь, была ли я готова сдаться?

Я обнаружила, что иду по дороге, не зная куда, в надежде, что в итоге куда-нибудь выйду. Я чувствовала на себе его холодный пронизывающий взгляд. Он играл со мной в кошки-мышки, и я понимала, что шла у него на поводу, но больше не могла стоять на месте и не хотела снова возвращаться в свою камеру.

Он предвидел каждый мой шаг. Знал, что я попытаюсь убить его, и был к этому готов. Он знал, что я попытаюсь от него сбежать, и сейчас просто насмехался надо мной. Но я не могла поступить иначе, для меня это было противоестественно. Я должна была сдаться. Ведь он собирался победить в любом случае. Это была игра, в которой все было против меня.

Я шла до тех пор, пока не оказалась достаточно далеко от дома, если эту громадину вообще можно было назвать домом. Назад я не оглядывалась. Я боялась, что мужчина преследовал меня на безопасном расстоянии. В конце концов, я повернула назад, потому что была не в состоянии выдержать напряжение, а мой желудок сжимался лишь от одной мысли, что он находился рядом, играл со мной и выжидал момент, чтобы на меня наброситься.

Он все еще расслаблено сидел на траве. Я была слишком далеко, чтобы рассмотреть выражение его лица, но отчетливо видела мужской силуэт. А затем он поднялся на ноги, и у меня сердце ушло в пятки. Я представила, как он улыбнулся, словно был охотником, который собирается догнать свою добычу, несмотря на то, что находилась слишком далеко, чтобы увидеть его губы и подтвердить свое предположение. Мужчина двинулся в мою сторону.

Я развернулась и бросилась наутек. Я всегда была в хорошей физической форме, но я не смогла бы преодолеть достаточное расстояние, чтобы избавиться от этого дерьма. У меня просто никогда не было такой выносливости. У меня заняло не так уж и много времени, чтобы полностью выдохнуться, а ему приблизиться настолько, что я смогла услышать, как он бежит за мной.

Я знала, что не смогу от него оторваться. Это было понятно мне с самого начала, но если бы я не предприняла хоть малейшую попытку, то жалела бы об этом до тех пор, пока он позволял мне оставаться в живых. Передвигаясь по лесу, я могла бы петлять среди деревьев или прятаться. Но здесь была слишком открытая местность.

Топот его ног по твердой и сухой земле из-за отсутствия дождя раздавался все ближе и ближе. Прежде чем он успел меня догнать, я остановилась и обернулась, подняв вверх свои ладони. Мужчина замер в нескольких футах от меня и улыбнулся мне весьма недружелюбной улыбкой, а затем кивнул. После этого, он развернулся и направился обратно к дому.

Какое-то время, я просто стояла и таращилась на его спину. Я хотела, чтобы он накричал на меня и притащил обратно силой, но он этого не сделал. Мой похититель был уверен, что я пойду за ним добровольно. К черту это! Он издевался надо мной почти три недели. И я еще не настолько низко пала.

Я выпрямилась, демонстративно скрестив руки на груди. Мужчина обернулся, но когда не увидел меня позади себя, то перестал улыбаться и прищурился. Он целенаправленно зашагал в мою сторону, и я поняла, что ноги против моей воли понесли меня ему навстречу, по направлению к дому.

Несмотря на всю жестокость, которая заполняла мои мысли, я не хотела, чтобы он причинил мне боль. Я была законченной трусихой и прекрасно об этом знала. Во мне не было ни капельки авантюризма. Я была именно такой жертвой, о которой он мечтал. Такой, которая так сильно боялась боли, что не могла дать достойный отпор.

Я перестала бежать, потому что испугалась, что он собьет меня с ног и повалит на землю. Боялась, что если он это сделает, то почувствует вкус крови и уже не остановится. Мы были в глуши, и этот мужчина был моей единственной надеждой. Единственное, что имело значение ― это не позволить ему отвернуться от меня.

Он замедлил шаг, чтобы подстроиться под меня, когда мы направились к особняку. Если бы ситуация была другой, то наше молчание можно было бы назвать дружеским. Я даже предположить не могла, сколько ему потребовалось усилий, чтобы не устроить мне выволочку. Но у него определенно имелась невероятная сила воли, чтобы продолжать заниматься тем, что он делал. Так, почему бы и нет?

Он был самым ужасающим человеком, которого я когда-либо встречала; как дикое, но все же умеющее мыслить логически животное. Хищники такие страшные, потому что ты не можешь с ними поговорить или понять их язык. Ты не можешь их переубедить.

Когда мы приблизились к дому, я все еще думала о масштабах последствий. Предполагалось, что в такой большой дом, иногда должны приходить слуги. Он не мог делать все сам. Так что здесь появлялись люди, и если это было так, то у меня был шанс. Если я закричу, кто-нибудь меня услышит.

Когда мы приблизились к месту назначения, он снова вытащил повязку, и я позволила ему надеть ее на себя. Когда ткань была снята, и я снова смогла видеть, страх, который так отчаянно прятала, вырвался наружу. Он привел меня в ту кошмарную камеру.

― Прошу, отведи меня в другую комнату. Мне жаль. Я больше не буду ничего предпринимать и не попытаюсь сбежать.

Он легонько провел пальцами по моему лицу, а затем ухватил меня за подбородок и нежно коснулся моих губ своими губами. Я прижалась ближе, потому что знала, что это мой последний поцелуй. Я ненавидела себя за то, что хотела насладиться им. Я должна была быть счастлива, что он не будет ко мне прикасаться, что у меня наступит гребаный перерыв от постоянного услужения ему, но все, о чем я могла думать ― мне снова придется танцевать, лишь бы почувствовать хоть что-нибудь.

Не имело значения, чем я буду заниматься в той камере. Я останусь там до тех пор, пока он не решит, что я усвоила свой урок. Мужчина развернулся и оставил меня в одиночестве под громкий щелчок замка, который определил мою судьбу. Сколько это могло занять по времени? Неделю? Две? Разумеется, покушение на убийство, каким бы отстойным оно ни было, требовало больше недели для раскаяния.

Я стучала в дверь до тех пор, пока костяшки на моих пальцах не начали кровоточить, крича и умоляя его выпустить меня, чтобы он не бросал меня снова. В эту минуту, мне казалось, что я не вынесу одиночества. Сейчас, пребывание в камере ощущалось даже хуже, чем когда я очнулась здесь впервые. Особенно, если сравнить то, насколько приемлемым могло быть мое заточение с ним, и что я получала взамен.

Я подавила стыд, который испытывала от того, что расстроила своего похитителя, вынудив его наказать меня. Какая-то часть меня все еще верила, что в этом нет ничего правильного, или я хотела, чтобы в этом не было ничего правильного. Я больше не верила самой себе, но начала чувствовать, что заслужила оказаться в этой клетке.

Он дал мне все, а я попыталась убить его. Я, наконец, отползла в свой угол, покачивая травмированную руку. Наслаждаясь жгучим стыдом, я впервые за это время, почувствовала, что я ― это все еще я. А спустя некоторое время открылась дверь.

В комнате появился мой привычный набор для того, чтобы очиститься, а также поднос с бинтами и мазью для руки.

― Спасибо, ― не сдержалась я.

И почему-то, пришла к выводу, что все мои попытки спастись, были лишь для того, чтобы продолжить отрицать действительность.

Я перетащила ведро с водой, мыло и бинты к сливу, и первым делом обработала руки. Я рыдала, когда заканчивала их перевязывать. Это было из-за того, что я наконец-то поняла, что умру и уже поздно что-то менять. Я просто почувствовала это, будто вот-вот случится непоправимое.

Я знала, что это произойдет, и я не смогу остановить это. Я больше не собиралась звать на помощь, просто не могла. Уже нет. Я не собиралась кричать, ведь он так хорошо обо мне заботился. Он даже принес мне бинты.

Весь оставшийся день я сидела тихо. Делала то, что должна была. Ела свой куриный суп и спала в углу. Я нацарапала на бетоне за унитазом еще одну полоску, при помощи которых отсчитывала дни проведенные в заключении и прошлась по тем, что уже провела здесь.

Не знаю, почему я все еще оставляла эти метки. Я знала, что он наблюдал за мной, и вероятно в какой-то момент застукал меня за этим занятием. Но он это проигнорировал. Казалось, что его не заботил мой самодельный календарь. Я мысленно отсчитывала дни снова и снова, потому что для меня было важно, какой день сегодня.

Той ночью, пока я спала, мне снилась хорошая спальня ― ванная с пеной и музыка, стопки книг и компакт-дисков, розовый лак для ногтей и пушистые тапочки. И мне снился он. Его глаза, изучающие меня и видящие все мои тайны, его руки на моем теле и его голос, которым он шептал мне на ушко.

Когда я проснулась, то поняла, что у меня начались месячные.

Глава 5

В просторной ванной, комнату которой я привыкла называть хорошей камерой, в шкафчике имелись тампоны и прокладки. И то, и другое. В то время, когда я пыталась сбежать, я об этом даже не задумывалась. Если я собиралась взбунтоваться, и у меня был хоть малейший шанс на провал, я должна была об этом подумать и выбрать другой день.

Теперь же я застряла в пустой камере, истекая кровью словно поросенок. Это было отвратительно. Тем не менее, мой похититель не собирался менять свой распорядок дня. Когда он открыл дверь, я умоляла его дать мне хоть что-нибудь. Все, что от него требовалось, это спуститься по коридору и зайти в ванную, в которой он мог взять гигиенические средства, но мужчина проигнорировал мои мольбы. Вместо этого он разрешил мне мыться дважды в день.

В конечном счете, я разделась и начала разгуливать по камере голышом. Я знала, что он делал это, чтобы наказать меня. Женская гигиена в его понимании была роскошью, а не необходимостью.

Я провела в углу много времени, размышляя и пытаясь проанализировать своего похитителя. Мне было интересно, какое у него прошлое. Конечно, он должен был быть знаком с психологией, по крайней мере, с ее основами, чтобы иметь возможность реализовать свой план. Возможно, он был в буквальном смысле безумным ученым, который использовал меня как объект обусловленного поведения.

Речь об определенных условиях. Тебе известно, что может произойти что угодно, но это не изменит результат. В конце концов, ты ломаешься и уже едва ли напоминаешь человека. Я ощущала себя животным, которое металось по клетке, пока на его ногах засыхала кровь. Я чувствовала себя дикой.

Я даже реагировала как животное, пока прислушивалась к каждому звуку и следила за каждым его движением. Я считывала язык тела мужчины и, посредством прикосновений, общалась с ним больше, чем с кем бы то ни было. В основном я обращалась к нему только тогда, когда мне было страшно или что-то нужно. Но за три недели я не задала ему ни единого вопроса по существу.

Мужчина в очередной раз открыл дверь и принес мне еду. Это была первая трапеза с тех пор, как я решила отказаться от одежды. Я задавалась вопросом, оттолкнет ли его мой естественный женский цикл, если он был из тех мужчин, которых это напрягало. Но он проявил безразличие.

Так что я заговорила, ничего не вымаливая и не выпрашивая, в надежде узнать у него нечто более важное. Теперь я не хотела бороться с деградацией личности ради того, чтобы не забыть человеческую речь.

― Может ты ученый? ― мой голос прозвучал странно, когда приобрел нормальную интонацию и громкость, и был совершенно не похож на тот, в котором сквозили паника и слезы.

Мужчина уже почти вышел за дверь, но резко обернулся ко мне с удивленным выражением лица. Мне показалось, словно его расстроило то, что я завела будничный разговор в такое неудачное время.

Это придало мне смелости. За время своего плена я ни разу, даже на чуточку, не вывела его из равновесия. Он был готов ко всем моим выходкам, считая их забавными и предсказуемыми, а теперь я сделала кое-что, что его удивило. Часть меня боялась, что я лишь глубже выкапываю себе могилу, но другая, гораздо более смелая часть меня, надеялась, что я отсрочу свое наказание, если стану ему интересной. Так что я продолжила говорить.

― Ничто из того, что я делаю, не кажется для тебя неожиданным. Так что я подумала, может, ты изучаешь психологию. Я изучала ее в колледже. Изначально, я планировала стать психологом, специализирующимся именно на таких исследованиях... более гуманным способом.

Мужчина слегка вздрогнул и растянул губы в улыбке, которую я никогда прежде у него не видела. Но со мной он не заговорил. И он не оставил меня в одиночестве. А уселся в нескольких футах от меня, наблюдая и выжидая, когда я продолжу.

Я поморщилась от запаха супа и сухарей, которые мой похититель сунул мне под нос. Боже, я снова хотела получать нормальную еду. Я была готова на все ради стейка и печеной картошки. Но все же высыпала сухари в миску и принялась есть. Я хотела прикоснуться к нему, желала, чтобы он прикоснулся ко мне, но знала, что если сдвинусь хоть на дюйм, то он уйдет снова.

― Вместо этого я получила степень и начала писать книги о том, как повысить самооценку. Но ты, вероятно, уже знаешь об этом, ― пауза. ― Почему ты похитил именно меня?

Ответа нет.

― Ты ненавидишь женщин?

Ответа нет.

Я съела еще одну ложку.

― Если ты поговоришь со мной, я сделаю все, что ты захочешь. Я позволю тебе прикоснуться ко мне.

Его взгляд потемнел ― я переступила черту. Мужчина поднялся и направился к двери.

― Подожди. Пожалуйста. Мне жаль. Я больше не буду тебя шантажировать. Я знаю, что у тебя на все есть причины, ладно?

Он повернулся и кивнул мне, а затем уселся у двери. От меня не ускользнуло то, что он увеличил между нами расстояние. Я глубоко вдохнула, а потом съела еще пару ложек супа и запила их водой. Мужчина не ушел, и поэтому я ощутила себя достаточно храброй, чтобы задать те вопросы, которые уже некоторое время крутились у меня в голове. Начавшиеся месячные напомнили мне о биологических факторах, а не только о базовых навыках выживания.

― Ты убьешь меня, если я забеременею?

Ответа не последовало.

Пока я задавала этот вопрос, мой голос слегка дрогнул. Я не плакала, но была к этому близка, сдерживая вот-вот готовые прорваться шлюзы.

― ... я ведь понимаю, что ты не сможешь вот так запросто отвезти меня в больницу. И я не знаю, есть ли у тебя кто-то, кого ты сможешь пригласить сюда... или захочешь ли ты это делать. Пожалуйста, я не хочу умирать. Раньше я принимала таблетки. В моей сумочке есть рецепт. Ты мог бы воспользоваться им...

Он отрицательно покачал головой.

Я съела еще пару ложек и запила их еще большим количеством воды, чтобы попытаться успокоиться и продолжить говорить, не впадая в истерику.

― Нет? Ты хочешь, чтобы я забеременела?

Он снова покачал головой.

― Ты бесплоден?

Боже, я надеялась на это. Это были не те гены, которым хотелось давать продолжение. Мне не нужен был еще один социопат.

Мужчина одарил меня холодным взглядом. Сегодня он больше не собирался отвечать на такие важные вопросы. Но в его глазах, я увидела правдивый ответ и почувствовала облегчение. Одной проблемой меньше.

Я доедала молча, пока он продолжал на меня таращиться. У меня больше не было актуальных вопросов. Я не знала, что еще он мог отнять у меня, но догадывалась, что этот мужчина обязательно что-нибудь придумает, если я надавлю на него слишком сильно. Как бы то не было, я и так не была уверена, что наш разговор не продлит время моего прибывания в этой камере.

Когда я закончила есть, он забрал поднос и пальцами убрал с моего лица волосы. Я наклонилась к нему. Я была готова сделать все, что угодно, лишь бы он вытащил меня отсюда.

Камера была плоха, потому что в ней не было никаких развлечений, но хуже всего казалось осознание того, что плохой была я. Для меня начало иметь значение, что я расстроила своего похитителя. Я отчаянно боролась с желанием угодить ему, но ничего не могла с собой поделать. Понимание того, что он вытворял со мной, не смогло изменить моих чувств, или того, что я хотела, чтобы мужчина ко мне прикоснулся.

― Прошу, уведи меня отсюда, ― прошептал я, когда он провел пальцами по моим волосам, ― пожалуйста.

Я замолчала, и он поцеловал меня. Но когда я попыталась обнять его за шею, мужчина аккуратно сжал мои запястья и, опустив руки вниз, прижал их к моим бокам. Оборвав поцелуй, он снова направился к двери. Я запаниковала.

Я не достигла никакого прогресса. Мой отвлекающий маневр не сработал. Что если он никогда не простит меня за попытку убить его? Что если он никогда не выпустит меня из камеры?

― Нет... прошу, не оставляй меня одну. Я буду твоей шлюхой. Я буду для тебя кем угодно, пожалуйста.

Я услышала, как он ввел код, а затем двинулся к свободе, которой у меня не было. Мужчина обернулся и одарил меня победоносной улыбкой. После чего позволил двери тихо за собой закрыться.

Несколько дней спустя, кровотечение остановилось, но я все еще находилась в камере, отмечая дни. Он снова снабдил меня одеждой и принадлежностями для душа, но я решила оставаться голой. Я не была уверена, считалось ли это непослушанием, но рассчитывала, что в какой-то момент, пока он смотрит на мое голое тело, его самоконтроль даст трещину.

Но даже если это и возбудило мужчину, он взял себя в руки еще до того, как вошел в мою камеру. Он принес мне еду и банные принадлежности, осмотрел меня, но так больше ничего и не сделал.

На седьмой день я ждала того, что все закончится. Я отсидела свой срок, и, разумеется, мне казалось, что мужчина снова ко мне прикоснется. Я бы позволила ему это, после чего была бы вознаграждена и вернулась бы в хорошую комнату. В комнату для хороших девочек. Но наступил седьмой день, а он не приблизился ко мне до самого его окончания.

У меня больше не нашлось смелости заговорить с ним еще раз после того раза. Я слишком боялась нарушить привычный распорядок, ведь не была уверена, что именно для меня считалось проступком. Возможно, разговоры входили в их число.

Я жаждала прикосновений, утешения... ну хоть чего-то. Я сходила с ума, теряла связь с реальностью. Все ощущалось таким далеким, что иногда я не понимала, проснулась ли или все еще сплю. Я молилась, чтобы это оказалось дурным сном, и мечтала проснуться в хорошей комнате. Я перестала думать о побеге, потому что каждая часть меня знала, что это невозможно. Мое подсознание предпочло избавить меня от мучений дотянуться до свисающей морковки, которую я не смогу съесть.

Вместо этого, я просто мечтала о хорошей комнате, на возвращение в которую у меня все еще теплилась надежда. Но шли дни, и я начала сомневаться, что когда-нибудь смогу в нее вернуться. Возможно, то, что я сделала, было настолько ужасным, что он никогда уже не простит мне этого.

Я надеялась, что моя нагота заставит его вернуться ко мне в камеру, потому что похититель не сможет отказаться от того, что считает своим. Но само по себе мое голое тело не бросалось в глаза. В приступе полного отчаяния, я улеглась на спину по центру камеры, чтобы меня было видно с любого ракурса. А потом раздвинула ноги и прикоснулась к себе. Я не знала, были ли камеры со звуком, и не была уверена, стонала ли для него или потому, что ничего не могла с собой поделать.

Прошло больше недели с тех пор, как я последний раз кончила. За то короткое время, что я была в хорошей камере, он столько раз доводил меня до оргазма, что у меня голова шла кругом. И только сейчас, когда я начала себя ласкать, я поняла, насколько сильно скучала по удовольствию, которое он мне доставлял.

Я была на грани своего, возможно, третьего оргазма, когда дверь распахнулась. Все внутри меня буквально требовало, чтобы я остановилась. Чтобы я бежала. И хотя я понятия не имела куда, но инстинкт самосохранения приказывал мне спасаться бегством.

Вместо этого, я смело посмотрела ему в глаза, пока своими пальцами продолжила скользить по киске, вынуждая мужчину хоть как-то отреагировать. Меня не волновало, что это будет. Он мог бы трахнуть меня или избить. Подошло бы любое прикосновение, любое. Но он стоял без движения, впиваясь в меня взглядом своих черных глаз, отказывая мне даже в физическом проявлении гнева.

Мужчина захлопнул дверь с обратной стороны, после чего я остановилась и отползла в угол. Мое сердце забилось, практически выскакивая из груди, а меня окутала легкая дымка страха. Я хотела добиться от него реакции, но теперь испугалась, когда ее получила. Мне не стоило пытаться его контролировать или злить.

Отчаяние сделало меня глупой. Минуты будто перетекали в месяцы, а потом дверь, наконец-то, открылась снова. Он принес мне принадлежности для ванны и одежду. Когда мужчина ушел, это был первый раз за очень долгое время, когда я оказалась рада тому, что он не прикоснулся ко мне.

Я быстро помылась и принялась натягивать на себя шмотки. Но подняв рубашку, я заметила, как из нее выпала книга. Я попятилась, будто та была ядовитой. Было ли это уловкой? Я знала, что в этой камере не могло быть ничего хорошего. Или она была чем-то вроде бинтов? Я разрывалась между желанием прочесть ее и отбросить в сторону.