Любимый ребёнок нации

С Сергеем мы познакомились в начале девяностых, когда он работал на радиостанции «Юность» — делал небольшие репортажи, одним из героев которых должен был стать я. Встретились у меня дома на Новокузьминской улице. Обычное редакционное задание он обставлял так, чтобы оно становилось по-настоящему авторским. Если что-то увлекало Сергея, он отдавался этому целиком. После той встречи наше общение переросло в крепкую дружбу, как говорится «домами». Конечно, он сильно изменился с периода «звёздного детства».

Я в шутку называл его «любимый ребёнок нации», Сергей улыбался. Вот, пожалуй, улыбка осталась прежней, тех лет. От которой «станет всем светлей», как он пел в хоре Попова. Мои родители, да и не только мои, хотели, чтобы дети брали пример с этого «телевизионного мальчика», были похожи на того улыбчивого маленького человечка, который своими выступлениями дарил неподдельную радость многомиллионному Советскому Союзу. Его знали в лицо и любили люди от столиц и до окраин. Любили за естество. Искренность была для Сергея главным мерилом в творчестве. А творчество составляло смысл его жизни. Поверьте, я не преувеличиваю. В любое время дня и ночи смело звонишь Парамонову поделиться своим замыслом. Он тут же включался, его можно было использовать буквально как аккумулятор для идей. Успехи друзей он встречал как свои победы. Про себя гордился ими. Вот кто мог порадоваться и удачной строке, и мелодии!

Мы поехали на совместные гастроли. Без Парамонова это был бы совсем другой коллектив. Он умел объединять, а потом его опыт!.. На всё, что касается эстрадного мира, у Сергея было собственное мнение. При этом он оставался артистом таким, что дай Бог каждому. Его попурри из тех детских песен аудитория встречала с восторгом, хотя прошло около двадцати лет, а то и больше. «Сегодня — мой зритель», — говаривал Сергей, если в зале в большинстве были люди старшего поколения. И он старался. Увидеть в концерте унылого, побитого жизнью Парамонова? Да что Вы, такого просто не могло быть!

Эти сравнительно небольшие гонорары за выступления вполне его устраивали. Он вел аскетический образ жизни, но дом всегда был открыт для друзей. Я любил приезжать к нему просто так, без повода. Однажды он заметил, что я часто открываю альбом с песнями Пугачевой.

— Давай я его тебе подарю!

— Да нет, Сергей, не надо, что ты…

— Давай, давай!..

— Ты не понимаешь, мне нравится перелистывать этот альбом у тебя дома.

— А-а, ну смотри, как хочешь.

И вот однажды мы встречали вместе Новый год. Моя жизнь тогда не баловала изысками. После определенных «подножек мастеру манежа» чувствовал я себя хреновенько, скажем так. Бывает… Получается, встречали тысяча девятьсот девяносто третий год. И вот я выдумал заорганизовать те самые изыски, которых не хватало. Познакомиться с девушкой за час — за два до боя Курантов. Мысль поражала своей новизной. Как ни странно — всё удалось. Девушка, уже не помню имени, из Новосибирска гостила в Москве, в гостинице «Россия», на пятом этаже. Мы поехали к Серёжке.

— Я сам пить не буду, а тебе приготовил «Смирновскую» под соленые грибочки, приежайте скорее.

Сергей откликался на любые мои авантюры. Друг всё же. И вот тогда среди новогодних поздравлений он и подарил-таки тот самый альбом певицы. В моей библиотеке эта книга на отдельном месте. Как память тех лет и память о Серёже.

И, конечно же, часы напролет он мог проводить со своей «Клавой» — так, любя, он называл клавиши. Они были его подругой. Несмотря на характеры друг друга, они уживались. В квартире частенько выбивало пробки, от чего электронная информация слетала с дисплея. Сергей видел в этом чуть ли не человеческие взаимоотношения. Со стороны выглядело прикольно. Сидит на диване Серёжа, перед ним журнальный столик, на котором возлежит «Клавдия Иванна», вся этакая без пылинки. Серёга попыхивает сигареткой, а пепельнички — в виде ежиков с настырненькими носиками, и композитор Парамонов показывает свой недавний «опус». Думаю, многие помнят такую картину на Перовской улице.

Мы жили по московским меркам почти по соседству. Между нами располагался парк Кусково. Пешком бодрым шагом идти час сорок. Раза два мы засекали время. Но Сергей не очень жаловал одиночество аллей владений Шереметьева. Тут я с ним не соглашался.

— Понимаешь, меня это удручает. Наверное, сказывается депрессия от прежних переживаний.

Но вот когда Сергей Владимирович стал отцом, то, кажется, что-то поменялось в его отношении к благословленному Кусково.

— Сегодня гулял с Сашкой по твоему маршруту — чудесные места!

Саша, сын, был его любовью.

— Особо не задавайся, сына назвали в честь поэта Пушкина.

Мы все так радовались, что у Серёжи появился наследник.

А среди «соавторов» Парамонов полушутя-полусерьёзно называл домашнего кота Афоню. Афанасий. По-моему, тут что-то было связанно с поэтом Фетом.

Ещё Сережа был «из породы ньюфаундлендов». Если кому-то требовалось его участие, то дважды на этот счет обмолвливаться было излишне. Я это знаю по себе. Мы должны были с сестрой лететь в Калифорнию, но совсем некстати я загремел в больницу № 50 на свидание со скальпелем. Аудиенция затянулась, больничная палата не отпускала. Как же меня поддерживал Серега! Через весь город изо дня в день — приедет, скрасит мои страдания. А если у кого в семейной жизни неурядицы: «Шаганов, поехали. Мирить будем Пьянковых. Понимаю, что тебе не хочется. Давай, собирайся, ехать-то надо».

А скольким он помог, не афишируя свою добродетель, в ситуации «тихой мужской болезни» — запоев.

— Помогай, Саша, и тебе помогут когда-нибудь.

Где-то у Достоевского вычитал про подобное проявление эгоизма и потом воодушевлено рассказывал об этом в подтверждение своих слов.

Из его пророчеств тоже ой как многое сбылось. Глядя, как я «зажигаю» на его кухне, говорит: «Да, Саша, сейчас тебе конечно, рановато, но придет время — крепко задумаешься над темой „поэт Шаганов и алкоголь“. Будь аккуратнее с тем, что ты любишь. Я заметил — у меня башка раскалывается так, как будто вчера с тобой бражничал». После этих слов я старался не позволять себе подобное. Серёжу надо было беречь.

Была у нас одна совместная песня и в исполнении, и в авторстве — «Пьяница», в свое время лихо звучащая по радиоканалам.

И припев — «Пьяница, я горький пьяница…»

Людям нравилось, люди звонили в прямой эфир и просили прокрутить пленочку. Сергей ходил довольный.

— Сразу видно, что авторы знают предмет не понаслышке.

А когда я ему только-только читал эти стишата по телефону, то:

— Я тебя очень прошу, никому из твоих композиторов не отдавай. Мелодию на этот текст должен сделать я. Серёжа Парамонов. «Парамидонтыч», как звали его однокашники по музучилищу им. Ипполитова-Степанова («Иполлитрова-Стаканова»). Большего энтузиаста в понимании «любить жизнь» надо было крепко поискать. И Серёжа для меня, кроме того, что был близким другом, остаётся ещё и неким харизматическим символом всего, что именуется «семидесятые годы», «восьмидесятые годы». Через него очень легко представить ту Москву, ту молодёжь. И время с его аккордами «ВИАшных» песен и тенистыми скверами, с его брюками «клёш» и первым портвейном студенческих компаний. Он один из «ребят с нашего двора». В этой песне «Любэ» есть и живёт Серёжа Парамонов. И он по-прежнему с нами.

В моей книге стихов есть посвящение Жене Белоусову и Сереже. Мы прощались с ними в разницу меньше года…