Любовь к трем ананасам

– Катюша, ты не могла бы принести мне чаю? – робко проговорил профессор Кряквин.

Катя Дронова, его жена и восходящая звезда отечественного прикладного искусства, изумленно уставилась на мужа.

Нет, в такой просьбе не было ничего из ряда вон выходящего, если бы она исходила от кого-то другого. Но профессор был настолько неприхотлив и скромен в быту, что в его устах такая просьба прозвучала так необычно, как если бы какой-нибудь обыкновенный муж попросил на завтрак стейк антилопы канна под соусом из черных трюфелей или дижонский сыр с тушеным шпинатом и фуа-гра.

– Валик, ты здоров? – озабоченно осведомилась Катерина и потрогала лоб мужа.

У него на лбу можно было зажарить вышеупомянутый стейк антилопы.

– Валик, немедленно в постель! – воскликнула Катя не терпящим возражений голосом. – У тебя температура не меньше сорока градусов!

– Сорок – это совсем не жарко… – пробормотал профессор, но закашлялся и послушно отправился в спальню.

– Вот до чего доводит твое самолечение! – бросила ему вслед Катерина и схватила телефонную трубку.

Дело в том, что профессор Кряквин являлся крупнейшим специалистом по Африке. Он изучал население Черного континента, культуру этого населения и его удивительные обычаи. Значительную часть своей жизни профессор провел на бескрайних африканских просторах и был принят полноправным членом в некоторые племена. Поэтому когда под влиянием отвратительной петербургской погоды у него начались простудные явления, а именно насморк и кашель, Валентин Петрович прибег к помощи традиционных африканских лекарств.

– Это средство я получил от верховного колдуна племени козюмбра, – бормотал профессор, растворяя в стакане воды подозрительный буро-зеленый порошок. – Оно непременно должно помочь… в него входят печень черного козла, яд змеи пуф-пуф и засушенные цветки колуханции прекраснолистной…

Судя по всему, африканское лекарство, которое там, в Африке, помогало от желтой лихорадки, зеленой лихорадки, геморрагической лихорадки Эбола и жуткой болезни под странным названием «черный кузнечик», не смогло сладить с обычной петербургской простудой, и дело дошло до высокой температуры. И то сказать: в ноябре месяце в городе Санкт-Петербурге стоит ужасная погода. Целыми сутками льет дождь, иногда сменяющийся мокрым снегом, который, падая на асфальт, тут же превращается в грязную кашу, которую проезжающие машины месят колесами. Изредка проезжают по мостовой снегоуборочные машины, которые сбрасывают эту кашу с проезжей части на тротуар. Таким образом, несчастным пешеходам достается все сразу: ледяной ветер срывает шляпы и бросает их в лужу, обнаженные головы поливает кислотный дождь, причем вода заливается за шиворот, ноги мокрые по колено, потому что никакая обувь не выдерживает походов по лужам. А ведь еще надо ступать осторожнее, чтобы не поскользнуться и не сломать конечности и крепко держать этими самыми конечностями сумки и портфели, чтобы не вырвали их из рук шустрые злоумышленники.

Так что профессор Кряквин вовсе не был исключением – в ноябре в Петербурге болеют все.

– Немедленно в постель! – повторила Катерина и набрала номер поликлиники.

Сначала она несколько минут слушала унылые длинные гудки. Наконец эти гудки прекратились, раздался щелчок, и раздраженный женский голос проговорил:

– Подождите!

Трубку явно положили на стол, и тот же голос продолжил разговор, прерванный Катиным звонком:

– Представляешь? Рубашку ему чистую каждый день подавай – это раз! Завтрак чтобы горячий – это три! И когда он отдыхает, чтобы я ходила исключительно на цыпочках! Тоже мне, олигарх нашелся!

Кто-то невидимый сочувственно повздыхал, трубка брякнула, и раздраженный голос снова обратился к Кате:

– Поликлиника!

– Врача вызвать можно?

– Нельзя! – рявкнула раздраженная особа. – Вы, дама, на часы смотрели? Вы раньше где были? Врача можно вызвать только с восьми сорока пяти до девяти ноль-ноль! Такие вещи знать надо!

– А если человек плохо себя почувствовал позже девяти ноль-ноль – что ему в таком случае делать? – Катерина вообще-то была женщиной спокойной, всегда всем довольной, ни с кем не портила отношения. Однако ее обожаемому мужу было плохо, а в таком случае Катя превращалась совершенно в иную личность. За своего мужа она готова была бороться с целым взводом спецназовцев – что там какая-то тетка из районной поликлиники!

– Так что же ему делать – ползти на кладбище? – Катерина начала закипать.

– Не обязательно на кладбище! – огрызнулась особа. – Можно в крематорий!

– А можно с вашим начальником поговорить? – процедила Катя, с трудом сдерживаясь.

– По вашему голосу, дама, непохоже, что вы больны! – не сдавалась собеседница. – Похоже, напротив, что вы совершенно здоровы!

– А я и не говорю, что больна! – Катя повысила голос.

– Тогда зачем вам врач? Что вы время у занятых людей отнимаете?

– Врач нужен не мне, а моему мужу профессору Кряквину!

Услышав про профессора, собеседница неожиданно смягчилась и почти сочувственным тоном осведомилась:

– Температура какая?

– Сорок и две десятых! – выпалила Катя, зная, что десятые придают вранью достоверность.

– Ладно, – особа пошелестела бумажками и милостиво сообщила: – ждите, будет врач.

Катя положила трубку, перевела дыхание и устремилась в спальню, чтобы проверить состояние мужа.

Профессор, прикрыв глаза, лежал в широкой кровати, почти затерявшись в ее просторах. Лицо его пылало, как племенной костер сенегальских охотников. Маленький, высохший от тропического солнца, он вызвал у Катерины приступ острой жалости. Катя подсела к мужу, подоткнула одеяло и проверила лоб. Он стал еще горячее.

Валентин Петрович приоткрыл глаза и слабым голосом проговорил:

– Катюша, так как насчет чая?

– Ах да, чай! Сейчас принесу. – Катя поправила подушки. – Скоро придет врач, и все будет хорошо…

И в эту самую секунду в дверь квартиры позвонили.

Катерина вскочила и помчалась на звонок, едва не своротив по дороге статую африканского бога плодородия и чучело черной пантеры, подаренное профессору шаманом племени юк-юк.

Профессор Кряквин очень много ездил по свету. Свой любимый континент – Африку – он изъездил вдоль и поперек, от Марокко до Кейптауна и от Сомали до Сенегала, а также ввысь и вглубь, то есть видел пески Сахары, снега Килиманджаро и пещеры Чинхойи. Профессор изучал население Черного континента, был знаком с бедуинами в пустыне и с пигмеями в джунглях. Аборигены очень хорошо к нему относились и всегда дарили на память какие-нибудь сувениры. Африка – просторная страна, это вам не густонаселенная Европа, где повернуться негде. Африканские друзья дарили профессору крупные подарки, он все принимал, чтобы не обижать хороших людей. Таким образом в просторном длинном коридоре его квартиры скопилось множество экзотических вещей. Первое время Катя боялась чучел и масок в темном помещении, потом привыкла и научилась не ронять ценные экспонаты и не натыкаться на них.

Катя распахнула дверь.

На пороге стоял крупный, довольно полный мужчина с маленькими, подозрительно блестящими глазками и коротко стриженными курчавыми волосами. Одет он был в серый плащ, мокрый от дождя.

– Здравствуйте, доктор! – выпалила Катерина, посторонившись и пропуская пришельца в квартиру. – Как вы быстро! А мне в поликлинике сначала сказали, что уже нельзя вызвать врача, но когда я сообщила, какая у Валика температура…

– В поликлинике? – переспросил мужчина. – Ах да, в поликлинике! Ну конечно, в поликлинике… А где же наш больной?

– Вот там! – Катерина указала в дальний конец коридора. – А разве вы не снимете плащ?

– Я его там сниму… – уклончиво отозвался врач, поспешая за Катей. – У меня там кое-что нужное… А как у вас интересно…

Он начал было озираться по сторонам, но Катя посмотрела сердито: мол, человеку плохо, а вы тут экскурсию устроили. Доктор тут же заспешил, и они вошли в комнату больного.

Врач сбросил плащ на спинку стула, подсел к профессору и уставился на него с явным интересом.

– Ну-с, – проговорил он наконец, – и что же у нас болит? И на что же мы жалуемся?

– Он простужен, – сообщила Катерина. – Высокая температура, кашель…

– Вот как! Очень интересно! – Врач неожиданно встал и спросил: – А где у вас ванная комната? Я хотел бы вымыть руки!

– Да, конечно! – Катерина бросилась к двери. – Это вон там… рядом с той деревянной маской!

– Ага! – произнес врач и скрылся за дверью ванной.

Он отсутствовал довольно долго, Катя уже хотела отправиться на помощь, чтобы убедиться, что доктор не утонул и не заблудился в просторной профессорской ванной, но он наконец вышел и вернулся к больному.

Осмотрев профессора, заставив открыть рот и сказать «А», врач повернулся к Катерине:

– Ну что ж, случай довольно обычный. Ему нужно принимать жаропонижающее и антигриппин. Кроме того, непременно обильное питье, ну и домашние средства – малиновое варенье, мед… ну, вы наверняка все это знаете!

С этими словами он поднялся и натянул свой плащ.

– Скажите, а другого выхода в вашей квартире нет? – осведомился он, выйдя в коридор.

– Другого? – удивленно переспросила Катерина.

– Ну да, другого! У меня еще один больной в вашем дворе, так вот нельзя ли как-нибудь так от вас выйти, чтобы прямо во двор? Чтобы не обходить?

– Ах ну да! – сообразила Катя. – У нас есть черный ход… это там, в кухне! – И она повела врача в другой конец квартиры.

«Странный какой-то доктор, – думала она, запирая за ним дверь черного хода. – Никаких докторских инструментов… даже стетоскопа у него нет! Как же он без стетоскопа Валика прослушал?»

Впрочем, развивать эту мысль Катерина не стала. Она вернулась к мужу, чтобы проверить его состояние и решить, можно ли оставить его без присмотра, чтобы сбегать в аптеку.

На этот раз Валик лежал с открытыми глазами. Увидев жену, он хрипло вздохнул, скромно кашлянул и слабым голосом проговорил:

– Катюша, так все-таки как насчет чая?

– Ах да, чай! – спохватилась Катерина и направилась на кухню.

Но именно в этот момент зазвонил телефон.

Звонила ее лучшая подруга Жанна Ташьян.

– Катерина, – суровым тоном поинтересовалась она, – надеюсь, ты не забыла, что мы с тобой сегодня идем по магазинам?

Жанна была преуспевающей деловой женщиной, работала нотариусом. Очень загруженная работой, всегда занятая по горло, она тем не менее все всегда успевала – и выглядеть отлично, и одеваться дорого и со вкусом (правда, их третья подруга Ирина тихонько говорила Кате, что вкус у Жанки весьма специфический, чего стоят, например, ее ярко-красные костюмы самого вызывающего покроя. Однако та же Ирина признавала, что их темпераментной черноглазой подруге красное все же идет).

Несмотря на многолетнюю дружбу, Жанна никак не могла принимать Катерину такой, какая она есть, и все время пыталась ее перевоспитать. Она утверждала, что Катя рассеянна, разболтанна, невнимательна и просто ленива. От лени она не может работать, как все, а вечно ищет себе оправдания. От лени же Катерина одевается хуже домработницы, потому что покупает в магазине не то, что нужно, а то, что попадется под руку. В конце концов Жанна решила, что словами делу не поможешь, и сама выгуливала Катерину по магазинам, когда срочно требовалось обновить гардероб.

И вот как раз сегодня Жанна выкроила время для нужного мероприятия – обновить Катин гардеробчик к зиме. Прекрасно зная о Катькиной забывчивости, она позвонила заранее – и вот пожалуйста, сразу почувствовала по голосу подруги, что поход сегодня не состоится.

– Понимаешь, Жанночка… – жалобно заблеяла Катя.

– Даже слушать ничего не хочу! – мгновенно вскипела Жанна. – Я отменила двух важных клиентов – завещание и дарственную! Перенесла на завтра куплю-продажу, а знаешь, что это значит? Они могут передумать или вообще к другому нотариусу обратиться!

– Извини, сегодня никак не могу! – твердо как могла ответила Катерина на гневный монолог подруги. – Валик очень болен, температура высокая…

– Так накорми его антигриппином или что там еще… аспирин, анальгин… Катька, очень уж ты над ним трясешься, ну он же не маленький ребенок все-таки!

– Ему плохо! – упрямо сказала Катя. – Я не могу его оставить в таком состоянии!

– От этих мужей одни неприятности, – заворчала Жанна, поняв, что на этот раз Катерина не уступит, – ну что хорошего ты от него видела? То в своей Африке проторчал чуть ли не полтора года, то жену черную оттуда притащил, то…[1]

– Извини, Жанна, мне в аптеку срочно надо! – Катя поскорее повесила трубку.

Жанна была не против мужчин вообще, но против мужей в частности. Она утверждала, что мужья современной деловой женщине только мешают. Ну какой от них толк? Дети родятся? Так ведь не каждый же год это происходит. Дети вырастают и вполне могут встречаться с папочкой на стороне. А так он сидит дома и требует чистого белья и полноценного обеда каждый день. Да еще общения. Его нужно жалеть и утешать, когда обидят на работе, еще квохтать над ним, когда разобьет радикулит или разболится зуб. А когда же заниматься собой? Когда, спрашивается, расслабляться после тяжелого дня на работе? Когда отдыхать? Нет, Жанна была решительно против мужа в доме. В этом вопросе Катерина была с ней не согласна, но сейчас некогда было продолжать застарелый спор.

– Катюша, так все-таки, может быть, ты принесешь мне чашку чаю? – подал слабый голос профессор Кряквин и зашелся гулким лающим кашлем.

– Ах да, чаю! – спохватилась Катерина и бросилась на кухню, но не добежала: в дверь снова позвонили.

Известно, что дверные звонки могут звучать очень по-разному, в зависимости от характера и настроения звонящего. Так вот на этот раз звонок был решительный, требовательный, нетерпеливый, можно даже сказать – хамский.

Катерина резко изменила траекторию движения, едва не свалив деревянную статую центрально-африканского бога дождя Укуруку, и подлетела к двери.

Однако на этот раз она не сразу открыла дверь, поскольку никого не ждала, а на память ей пришли многочисленные рассказы о легкомысленных женщинах, которые открывали дверь незнакомцам и впоследствии очень об этом жалели.

Она выглянула в глазок.

Линза дверного глазка очень искажает изображение, и в первый момент Катерине показалось, что на лестничной площадке стоит чудовище с выпученными жабьими глазами и всклокоченным мехом вокруг головы. Катя испуганно ойкнула и негромко проговорила:

– Кто это?

– Будем хулиганить или будем дверь открывать? – проквакало создание за дверью. – Сначала вызывают врача, а потом держат на площадке! Мне с вами некогда в загадки играть!

– Врача? – удивленно повторила Катерина и непроизвольно открыла дверь. В квартиру тут же ввалилась тетка неопределенного возраста. Как выяснилось, глазок не очень исказил ее внешний вид: у тетки действительно были выпученные жабьи глаза, а одета она была в фиолетовую куртку с воротником из облезлой норки.

– Держат за дверью! – не унималась тетка, продвигаясь в глубь квартиры. – А у меня, между прочим, двадцать восемь вызовов! Некогда мне тут с вами время терять! Откройте рот, скажите «А»!

– Это не я больная, – проговорила Катя, отступая перед напористой теткой.

– А если не больная, зачем тогда врача вызывать? Сегодня что – первое апреля? У меня, между прочим, тридцать два вызова!

– Мой муж болен, – отозвалась Катерина.

– Этот, что ли? – Странная гостья остановилась перед деревянной статуей в парадном облачении вождя племени козюмбра и прикоснулась к груди статуи стетоскопом: – Дышите! Мужчина, я сказала «дышите», а вы не дышите! Какой-то он у вас странный… он что – всегда такой или только в период болезни?

– Это не он. – Катерина потянула врача за рукав. – Он вот в этой комнате!

– А, тогда ладно. – Тетка утратила к статуе всяческий интерес и ворвалась в спальню профессора.

– Доктор, давайте я вашу куртку повешу! – робко предложила Катерина, увидев, что тетка направляется к постели больного прямо в верхней одежде.

– Куртку? – Та притормозила и с недоверием покосилась на Катю: – А плечики у вас есть? А то все норовят прямо на крючок нацепить, всю норку мне обтрепали!

– Не беспокойтесь, доктор! – Катерина предъявила деревянные плечики, после чего тетка все же с видимой неохотой сняла куртку и отдала ее хозяйке квартиры.

Усевшись на кровать, она уставилась на больного.

– На что жалуется? – осведомилась она, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Он простужен, доктор, – сообщила Катя. – Температура высокая, кашель…

– Сама вижу! – огрызнулась посетительница. – Вас не спрашивают! Скажите «А»! – строго приказала она профессору. – Широко откройте рот и скажите «А»!

Профессор едва заметно пошевелился, приоткрыл рот и выдавил из себя какой-то странный звук.

– Все ясно! – тетка поднялась. – ОРВИ!

– Что? – испуганно переспросила Катя.

– ОРВИ! Острая респираторная вирусная инфекция. Антигриппин, жаропонижающее, обильное питье… ну, домашние средства – малина, мед… только у вас, наверное, ничего этого нет…

– Почему же нет… – обиженно проговорила Катерина. – Малина у меня есть, прошлогодняя правда, а мед я куплю… тот доктор, что перед вами приходил, говорил то же самое…

– Какой еще доктор? – подозрительно осведомилась тетка. – Какой еще приходил?

– Ну, перед вами у нас уже был врач… тоже из поликлиники…

– Что же вы мне сразу не сказали? – выпалила врач. – Что же вы мне голову морочите?

– Да вы мне слова сказать не давали! – выпалила в ответ Катерина.

– Голову морочат, а у меня, между прочим, тридцать девять вызовов! Кто их обойдет? Вы их обойдете?

– Нет, – честно призналась Катерина.

– И они там тоже хороши! – не унималась тетка, на ходу влезая в рукава куртки и шагая к дверям. – Совсем с ума все посходили! Посылают по два врача на один адрес! Знают же, что у меня сегодня сорок два вызова, и хоть бы что! – Она уже взялась за дверную ручку и вдруг повернулась к Катерине: – А больничный-то?

– Больничный ему не нужен, – отмахнулась Катя.

– А если больничный не нужен, тогда зачем было врача вызывать? У меня, между прочим, пятьдесят два вызова!

– А что, врача вызывают только из-за больничного? – искренне удивилась Катерина.

– А для чего же еще? – И за непробиваемой докторшей с грохотом захлопнулась входная дверь.

Катерина перевела дыхание и потрясла головой, как будто в уши ей попала вода.

Потом она вспомнила, что антигриппина в доме нет, накинула свою любимую куртку серо-зеленого цвета и помчалась в аптеку.

На улице сеял унылый осенний дождь. Проезжающие по улице машины норовили окатить прохожих грязной водой, поэтому пешеходы опасливо жались к стене. Ближайшая к дому аптека оказалась закрыта, а в следующей, возле метро, к единственному окошечку выстроилась длиннющая очередь.

Катерина пристроилась в хвост и задумалась.

В такой унылый осенний день ей хотелось чего-нибудь яркого, необыкновенного, экзотического. Например, создать удивительное панно из ярких, сверкающих тканей, украсив его блестками и стразами… или поехать куда-нибудь далеко, где нет унылого осеннего дождя, где ласково плещет морской прибой и солнце светит триста шестьдесят пять дней в году… например, в Африку…

При мысли об Африке она вспомнила о своем больном муже и устыдилась. Он лежит там больной и одинокий, а она позволяет себе такие мечты!

– Девушка, можно вас попросить? – раздался вдруг рядом с ней хриплый задушевный голос. – Купите мне настойку боярышника… мне от сердца… буквально пять пузырьков…

Катя подняла глаза и увидела небритого мужчину с тусклыми слезящимися глазами. Он протягивал ей несколько скомканных купюр.

– Так купите сами, я вас пропущу без очереди, – искренне предложила она.

– Нашлась тоже добрая, – проворчала стоявшая следом за ней бабка. – Я, может, тороплюсь!

– Мужчине плохо! – попыталась пристыдить ее Катерина.

– Ага, плохо ему! – проскрипела бабка. – Со вчера ему плохо! Душа у него горит!

– Девушка, мне не отпустят! – уныло протянул мужчина.

– Конечно, не отпущу! – донесся голос из окошечка. – Я его знаю как облупленного! Каждое утро ко мне за этой настойкой тащится, чтобы опохмелиться! И вам, женщина, не советую ему ничего покупать! Вам самой что нужно?

– Антигриппин и жаропонижающее, – торопливо сообщила Катя.

Она вернулась из аптеки и уже в коридоре вспомнила, что так и не принесла мужу чаю. Сбросив куртку, она устремилась в спальню, чтобы проверить состояние больного.

Валентин Петрович грустно смотрел в потолок и тяжело, с присвистом дышал.

– Ну как ты, Валик? – спросила Катя, заботливо склонившись над мужем. – Я принесла тебе лекарства…

– Кумамбра, – едва слышно отозвался профессор, – Кумамбра футу-фруту.

– Господи! – Катерина схватилась за сердце. – Валик! Что с тобой? Тебе совсем плохо?

– Амбакуюк, – грустно сообщил Валентин Петрович. – Бардышлы камышлы.

– Ой! – Катерина попятилась и при этом уронила стул.

Грохот упавшей мебели привел ее в чувство. Она схватила с тумбочки градусник и сунула мужу под мышку.

– Аку-маку быр-быр, – проговорил профессор и прикрыл глаза.

Катерина опустилась на краешек кровати и уставилась на больное лицо мужа. Едва дождавшись, когда пройдет пять минут, она вытащила градусник.

Ртуть поднялась до отметки сорок и две десятых.

– Ой! – повторила Катерина и схватилась на этот раз за голову. – Ой! – воскликнула она снова и потянулась к телефону.

Как всегда, в трудную минуту она позвонила Ирине Снегиревой.

Ирина была самой близкой ее подругой. Такой же близкой, как Жанна. Но по сравнению с Жанной у нее было два огромных преимущества: во-первых, Жанна в любой трудной ситуации начинала ругать Катерину за допущенные промахи и заниматься ее воспитанием. Потом, конечно, она бросалась ей на помощь, но это уже потом. Ирина же первым делом выражала подруге сочувствие.

Во-вторых, Жанна всегда была ужасно занята и всячески это подчеркивала. Ирина тоже много работала, но у нее всегда находилось несколько минут для любимой подруги. Кроме того, свои детективы она строчила дома, за своим персональным компьютером, поэтому ее всегда можно было застать на месте. Однако работа есть работа, и иногда Ирина попросту отключала телефон, чтобы не звонили попусту и не мешали сосредоточиться. Но кажется, сейчас, смутно вспомнила Катя, подруга как раз закончила очередной роман и еще не успела полностью погрузиться в следующий.

Трясущимися руками тыкая в вечно западающие кнопки, Катя молила Бога, чтобы подруга оказалась дома. Очевидно, телефону передалось ее нервозное состояние, и он зазвонил отчаянно, поскольку Ирина не только сняла трубку сразу же, но и угадала, кто там мается на том конце линии.

– Катерина, что случилось? – строго спросила она, зная по опыту, что если Катю сразу же не приструнить, она будет полчаса рыдать, сопеть, сморкаться и до сути разговора дойдет не скоро.

– Валик! – едва слышно шепнула Катя, потому что от горя ее покинули все силы.

– Что – он снова уезжает в Африку? – поинтересовалась Ирина. – Ну, не переживай так, это уже было, съездил и вернулся, его там не съели, так что наберись терпения.

– Он заболел! – собрав все силы, вымолвила Катя.

– Простудился? Ну, дай ему горячего чаю с малиной, горчицы в носки насыпь, пледом закрой. У вас в коридоре вечно сквозняки гуляют и в окна дует…

– Чаю? – встрепенулась Катя, вспомнив, что так и не удосужилась принести мужу чаю. А ведь он просил. А теперь уже ничего не просит, только лежит и говорит по-африкански…

– Катька, кончай реветь! – прикрикнула Ирина. – Говори толком, что у тебя стряслось!

Плотину прорвало, у Катерины прорезался голос, захлебываясь слезами, она поведала про все свои несчастья. То есть не свои, а своего мужа Валика.

– А врач выписал антигриппин. И еще чай с медом и малиной… Я пришла из аптеки, а Валик бредит.

– Бредит? – встревожилась Ирина. – А еще какие явления?

– Кашляет сильно, прямо заходится…

– Кашель какой? – деловито осведомилась Ирина. – Сухой, мокрый?

После того как вырастила двоих детей, она прекрасно разбиралась в различных оттенках кашля и вообще в простудных заболеваниях. В инфекционных, кстати, тоже.

– Полусухой… – машинально пробормотала Катя. – Ой, что я говорю! Сухой… вроде как будто лает…

– Да у него, наверно, бронхит! А температура?

– Сорок и две десятых! – прорыдала Катя.

– Не врешь? – ахнула Ирина. – Катька, да ты с ума сошла, какой еще чай с малиной? Ему срочно температуру сбить надо, а то сердце не выдержит! Немедленно вызывай «неотложку»!

– Это по ноль три?

– Ноль три – это «Скорая», а тебе нужна «неотложка», да не простая, а платная, потому что тех полдня прождешь, у них вызовов до черта! Записывай телефон! И соберись, Катерина, рыдать после будешь, когда мужу полегчает!

Призывы Ирины возымели действие, Катя утерла слезы, набрала номер неотложной помощи и внятно объяснила девушке, какие симптомы у ее мужа.

Профессору было совсем плохо. Катю он не узнал и упорно продолжал разговаривать на каком-то африканском наречии. От него несло жаром, как от камней, нагретых жарким африканским солнцем. Катя обтерла ему лоб мокрым полотенцем и вышла в коридор, не в силах смотреть на такое безобразие.

И в это время в дверь снова позвонили.

Как мы уже говорили, дверной звонок может звучать очень по-разному в зависимости от настроения и характера звонящего. Предыдущий звонок был требовательным и нетерпеливым, под стать тетке-участковой с ее жабьими глазами и сорока вызовами. На этот же раз звонок звучал озабоченно и взволнованно, как будто спешил на помощь. Впрочем, так оно и было.

Катерина выбежала в прихожую и торопливо распахнула дверь.

В квартиру вошел седенький старичок с редкими пушистыми волосиками, напоминающими пух одуванчика, и детскими голубыми глазами, излучающими теплоту и оптимизм.

– Ну-с, голубушка, – воскликнул старичок, потирая маленькие пухлые ручки и сбрасывая старомодное, но аккуратное бежевое пальто, – где у нас больной?

Под пальто у него оказался белоснежный халат, на шее висел хромированный стетоскоп, и Катя немедленно почувствовала к нему доверие.

– Пойдемте, доктор! – проговорила она, направляясь к комнате профессора.

– Только сначала руки помыть! – проговорил доктор, сворачивая к ванной. – Знаете, сколько вокруг микробов? На каждом шагу, голубушка, на каждом шагу микробы!

Через несколько минут старичок склонился над профессором Кряквиным и приложил к его груди теплую пухлую ладонь.

– Так-с, больной, – он постучал по тыльной стороне ладони костяшками другой руки, – а теперь покашляем!

– Аку-маку мамбаку! – отозвался Валентин Петрович, с доверием взглянув на врача.

– На каком это языке? – поинтересовался доктор, повернувшись к Катерине.

– Не знаю… – Катя пожала плечами. – Может быть, на суахили… мой муж – африканист, он много времени проводит в джунглях и прочих подобных местах…

– Вот как! – озабоченно произнес врач. – После тропиков наш климат может оказаться очень вредным… представляете, какой это стресс для организма – из жарких джунглей в нашу сырость и слякоть!

Он снова повернулся к больному и продолжил простукивать его грудную клетку.

Спустя минуту доктор тяжело вздохнул, отстранился от профессора и задумчиво проговорил:

– Не знаю, как вам и сказать, голубушка…

– В чем дело? – Катя побледнела и прижала руки к груди. – Доктор, что с ним? Это какая-нибудь африканская лихорадка? Неужели это болезнь «черный кузнечик»? Прошу вас, скажите мне правду!

– Зачем – лихорадка? Какой еще кузнечик? Самая обыкновенная пневмония, голубушка! И молите Бога, чтобы оказалась односторонняя!

– Вы в этом уверены? – недоверчиво осведомилась Катерина. – Вот так, без рентгена, без флюорографии?

– Какая флюорография, голубушка! Поработаете с мое – все будете на слух определять! Уши опытного врача гораздо надежнее, чем любой рентгеновский аппарат! А от рентгена, голубушка, больше вреда, чем пользы!

– Ну да, облучение… – грустно кивнула Катя.

– Да как раз облучение там небольшое! – отмахнулся доктор. – Облучение – это полбеды! Хуже другое! Врач полагается на технику и перестает доверять своим рукам и ушам. А техника-то может и подвести! Или ее могут перехитрить. Вот у меня случай был… один молодой человек не захотел проходить флюорографию и послал вместо себя друга. Тот был здоров, и рентген, понятное дело, ничего не показал. Хорошо, что я сам увидел того молодого человека и прослушал его. Оказалась пневмония, да не простая, а двухсторонняя! Впрочем, зря вы так убиваетесь, – доктор испуганно оглядел Катю. – Сейчас, голубушка, пневмония прекрасно лечится! Отличные прогнозы! Мы его госпитализируем, и через пару недель будет как новенький!

– Мне не нужен новенький! – простонала Катерина. – Мне нужен этот! Я к нему очень привязана! А что, разве обязательно его госпитализировать? Разве нельзя лечить его дома?

– Дома? – Врач с сомнением покачал головой. – Вы, голубушка, капельницу ставить умеете?

– Капельницу? – испуганно переспросила Катя. – А что это такое? Это такая бутылочка с дырочкой в пробке?

– Понятно… – протянул врач. – А хотя бы уколы-то делать можете? Хотя бы внутримышечные?

– Нет, – честно призналась Катя. – С детства боюсь уколов! А что – это обязательно?

– Естественно, голубушка! – вздохнул старичок. – Капельницу нужно ставить раз в день, а уколы – не меньше трех… если, конечно, мы хотим добиться положительного результата… нет, воля ваша, придется госпитализировать!

Профессор Кряквин приподнялся на кровати и отчетливо проговорил:

– Быр-быр кандымыр фук-фук!

– Вот видите, ваш муж разделяет мое мнение! – Доктор вытащил из кармана халата мобильный телефон и набрал номер. – Сережа, голубчик, вы где? Ах вот как! Ну вот и отличненько, заедете сюда и заберете больного с пневмонией!

Доктор продиктовал Катин адрес и выключил телефон.

– Ну вот и отлично! – Он повернулся к Катерине. – Сейчас за ним приедут. Машина с санитарами как раз неподалеку. Отвезут его в больницу, и будет с вашим мужем все в порядке…

Последние слова доктор произнес как-то неуверенно, и в душе у Кати шевельнулось страшное подозрение.

– А в какую больницу его отвезут?

– В какую? – Доктор замялся, отвел глаза и виноватым голосом сообщил: – Ну, вообще-то в седьмую городскую…

– Как? – Катерина подпрыгнула. – Седьмая городская? Это которая на улице Прапорщика Лампасова? Да вы знаете, как ее называют? Седьмая истребительная! Нет, в эту больницу я своего мужа не отдам! Только через мой труп!

– Не волнуйтесь так, голубушка! – перебил Катерину доктор. – Седьмая больница действительно… не очень, но там тоже есть платное отделение, так называемый мини-госпиталь, так вот в этом отделении вполне сносные условия. Так что если можете, оплатите пребывание мужа в этом госпитале, и все будет в порядке.

Катерина немного успокоилась.

Вскоре в квартире появились два веселых санитара. Они играючи уложили невесомого профессора на носилки и понесли вниз по лестнице. Катя бежала рядом с носилками, то поправляя одеяло, то вытирая лоб мужа чистой салфеткой.

Через полчаса машина въехала на территорию седьмой городской больницы. Профессора переложили с носилок на больничную каталку, поднялись на лифте на шестой этаж и поехали по коридору.

Катя по-прежнему шла рядом с мужем, испуганно оглядываясь по сторонам.

Больница производила удручающее впечатление.

Пол был покрыт линолеумом противоестественного светло-коричневого цвета, стены лет тридцать назад выкрашены темно-зеленой масляной краской, облезлой и вспученной. Но самое печальное зрелище представляли собой попадающиеся навстречу ходячие больные – облаченные в больничные халаты с черными штампами на самых заметных местах, с перевязанными головами и пятнами зеленки, они брели по коридору поодиночке и небольшими группами.

– Это какое отделение? – испуганно спросила Катерина у санитара.

– Травматологическое, – сообщил тот жизнерадостно. – Кого на улице подбирают, тех сюда и везут! Кого побили по пьяни, кто сам упал… неопознанные, так сказать, летающие объекты!

Носилки свернули за угол и остановились перед аккуратной стеклянной дверью с табличкой «Минигоспиталь».

Санитар позвонил, и Катерина попала не только в другой мир, но, кажется, в другое время.

Если в коридоре травматологического отделения можно было представить, что на дворе идет середина двадцатого века, то в мини-госпитале отчетливо присутствовали приметы века двадцать первого.

Пол здесь был выложен аккуратной бежевой плиткой, стены выкрашены в приятный абрикосовый цвет, современные светильники распространяли теплый оптимистичный свет, по коридору сновали хорошенькие медсестры в белоснежных халатиках и серьезные строгие врачи в светло-зеленой униформе.

Одна из медсестер подошла к носилкам, сверилась с какими-то записями и показала на дверь слева по коридору.

За этой дверью располагался как бы небольшой гостиничный номер на двух постояльцев – у каждого отдельная, вполне комфортабельная комната, кроме того, общее помещение с небольшой уютной кухонькой, где имелись новенький шведский холодильник и микроволновая печь, и с чистой, замечательно оборудованной ванной комнатой.

Одна из комнат была уже занята, Катя увидела через полуоткрытую дверь крупного мрачного мужчину, удобно устроившегося на высоких подушках. Вторая комната была свободна, и здесь разместили полусонного профессора.

Появилась улыбчивая сестричка, которая заверила Катерину, что ее муж будет под постоянным присмотром и быстро поправится. Тут же она дала понять, что сейчас начнется врачебный осмотр и присутствие в палате посторонних нежелательно.

– А телефон мобильный вы заберите, – сказала она, заметив, что Катя запихивает его в тумбочку, – у нас аппаратура сложная, мобильниками пользоваться нельзя, они помехи наводят.

– А как же я с мужем буду связываться? – нахмурилась Катя.

– А он скоро встанет, с поста можно позвонить, да вы завтра приходите его проведать…

– А что это на табличке написано? – удивилась Катя.

Действительно, на спинке кровати висела табличка, на которой крупным аккуратным шрифтом было напечатано: «Филимонов Василий Иванович. Простатит».

– Не беспокойтесь, – лучезарно улыбнулась медсестра, – это от прежнего больного осталось. Сегодня в этой палате оба пациента сменились, и мы еще не успели поменять таблички…

Катя последний раз заботливо осмотрела мужа и покинула больницу.

Персонал мини-госпиталя под строгим присмотром старшей медсестры Варвары Францевны безупречно выполнял свои обязанности. Профессору Кряквину сделали несколько уколов и поставили капельницу, так что к вечеру он почувствовал себя гораздо лучше и даже перешел на русский язык.

– Представляете, – говорил он молоденькой сестричке Дашеньке, которая принесла ему ужин, – мне почему-то казалось, что я в Центральной Африке. Поэтому я разговаривал на языке суахили…

Дашенька сочувственно кивала.

Профессор с аппетитом поужинал и задремал: в состав его лекарств входило легкое снотворное.

В это время в палату заглянула Варвара Францевна, окинула помещение взглядом опытного полководца и строго проговорила:

– Непорядок! На кроватях таблички от прежних больных! Немедленно заменить!

– Сию минуту, Варвара Францевна! – пискнула Дашенька и спешно повесила на спинки кроватей новые таблички. Поскольку она была взволнована и перепугана (Варвара Францевна действовала на нее примерно так, как голодный удав действует на несовершеннолетнего кролика), то неудивительно, что таблички она перепутала. На кровать Валентина Петровича повесила табличку «Хоботов Станислав Николаевич». На кровать его соседа – «Кряквин Валентин Петрович».

Двое мужчин сидели в маленькой кафешке, что располагалась напротив Катиного дома. Катерина туда не ходила – в кафешке ей нечего было делать. Выпечка там всегда была плохого качества, пирожные сомнительной свежести, кофе – только растворимый, потому что кофейный автомат был давно сломан. В основном заходили туда мужчины, чтобы выпить пива или чего покрепче и закусить бутербродами с твердокопченой колбасой, похожей по вкусу и внешнему виду на подметки от ботинок.

На столике стояли два почти полных стакана с пивом и валялась упаковка картофельных чипсов. Один из мужчин был толстый, наголо бритый, он непрерывно потел и вытирал затылок в тройных складках жира несвежим носовым платком. Второй мужчина был маленького роста и такой щуплый, что со спины казался мальчиком. Однако впечатление тотчас менялось, когда мужчина поворачивался к собеседнику лицом. Лицо было в ранних морщинах, с несвежей сероватой кожей, маленькие глазки все время норовили уйти в сторону. С первого впечатления было ясно, что типчик этот совершенно несерьезный, пустой человек, «шестерка» при более солидном товарище.

– Ну, ёшь твою клёш! – выдохнул толстый, зажал в могучей лапе стакан с пивом и шумно вылакал половину. – Ну что ж это за день сегодня такой невезучий!

– Да уж, – тихонько проронил щуплый, – неудачный денек…

– Как же это вышло-то? – Толстый снова присосался к стакану. – Ну и вляпались мы! Что теперь делать-то? Холодильник с нас три шкуры сдерет…

– Методы его известны, – поддакнул щуплый, – а все ты… За каким бесом ты нож достал?

– Дак он же на нас пушку наставил! – встрепенулся толстый. – Ты забыл?

– Не ори, – прошипел щуплый и так зыркнул глазами, что стало ясно – вовсе он не «шестерка» при толстом, а именно он главный в этом тандеме, – не ори, вон девка за стойкой уже оглядывается. Ты что, хочешь, чтобы она нас вспомнила, когда того найдут?

Затылок толстого стал малиновым и снова покрылся испариной.

– Что мы тут торчим? Уходить надо, – просипел он. – Ты нож куда дел?

– Туда же, куда и пушку его – в мусоровоз закинул, – спокойно ответил щуплый, – сейчас, наверное, все уже на свалке, за это беспокоиться не надо. Надо искать то, что этот паразит нес. Да куда-то успел спрятать, раз у него мы ничего не нашли.

– Чтоб ему на том свете… – Толстый схватил стакан приятеля, потому что его был уже пуст.

– Кончай пивом наливаться, – прошипел щуплый зло, – скоро ни в одну дверь не пролезешь!

– Да пошел ты! – Толстый вырвал руку.

– Вот скажу Холодильнику, что ты его упустил!

– Это теперь без разницы, – ухмыльнулся толстый. – Холодильник разбираться не станет, обоих нас по стенке размажет!

– Ладно, – деловито сказал щуплый, – надо дело кончать. Значит, он вошел в подъезд, так? Поднялся по лестнице, так? Позвонил в квартиру где-то наверху и вошел. Ему сразу открыли, значит, кто-то у него там был знакомый… Или просто по дурости впустили. Он там пробыл недолго и вышел через черный ход.

– Да мы даже не знаем, какая квартира! – Толстый снова потянулся к чужому пиву, но под взглядом щуплого отдернул руку. – Что, по этажам, что ли, бегать?

– То ли на пятом, то ли на шестом, – ответил щуплый, – там всего две квартиры на площадке, нам нужна которая справа. Идем сейчас туда, на месте определимся, что говорить будем…

Толстый заворчал недовольно, но подчинился.

После звонка Кати Ирина пыталась работать, однако она очень волновалась, как там больной профессор. Все-таки Катька ужасно бестолкова и легкомысленна, это же надо довести мужа до такой температуры – сорок и две десятых!

«Все дело в Катькином муже, – подумала Ирина, – просто профессор – очень скромный и деликатный человек, в отношении к собственным болезням он сильно отличается от других мужчин».

Она вспомнила, как все было в свое время с ее мужем. Тот немедленно укладывался в постель при температуре выше тридцати семи, требовал повышенного внимания, чаю с лимоном, варенья и апельсинов. При этом он не уставал закатывать глаза, измеряя температуру, жаловался на ломоту в спине, боли в суставах и на то, что его никто не любит. Аппетит, надо сказать, был у него во время болезни отменный, ему нужно было обеспечить полноценное и калорийное четырехразовое питание. А ведь еще свекровь появлялась по его звонку с похоронным выражением лица, сновала по дому, поджимала губы и отчитывала Ирину за то, что она плохо следит за ее сыном.

Когда температура приходила в норму, муж вставал с постели, преодолевая, по его словам, сильнейшую слабость, бродил по дому, демонстративно держась за стенки, разбрасывал повсюду использованные носовые платки, бесконечно разговаривал по телефону с мамой, в результате чего вся семья подхватывала заразу, и Ирине приходилось сидеть на больничном с детьми, зато про свое самочувствие в суматохе как-то забывалось.

По молодости она пыталась возмущаться, но потом поняла, что так себя ведут во время болезни все мужья.

Профессор Кряквин и был тем самым редким исключением, которое, как известно, подтверждает правило. Но все же Катерина перегнула палку, нужно было бить тревогу намного раньше.

Ирина отбросила попытки сосредоточиться на завязке очередного романа и взялась за телефонную трубку. У Катерины было занято. Это хорошо, значит, дозванивается до «неотложки». Однако когда та же картина повторилась в седьмой раз, Ирина поняла, что рассеянная ее подруга просто забыла положить телефонную трубку на рычаг. Без особой надежды на успех Ирина взялась за мобильник. У Катьки с мобильным телефоном были непростые отношения – она вечно забывала поставить его на зарядку, либо телефон отключали за неуплату. Как известно, вещи относятся к людям так же, как люди к ним, и телефон платил Кате таким же пренебрежением. Он мог отключиться посреди разговора ни с того ни с сего, мог затеряться в квартире, когда нужно было срочно позвонить, оказывался на самом дне сумки и трезвонил оттуда обиженно, и Кате приходилось срочно выбрасывать все вещи чуть ли не на тротуар, чтобы добраться до аппарата.

Слушая долгие унылые гудки, Ирина предположила, что Катя вызвала «неотложку», мужа повезли в больницу, что неудивительно при такой высокой температуре, а Катерина в суматохе оставила мобильник дома. Ирина представила, в каком Катя сейчас состоянии, когда до нее дошло, что муж может запросто сыграть в ящик (тьфу-тьфу, чтоб не сглазить…). И в больнице ничем ей настроение не поднимут. Тут дай-то Бог больному помочь, а здоровых утешать у них времени нету!

Ирина поизводилась некоторое время, позвонила Жанне, но там секретарь ответила, что Жанна Георгиевна очень занята и перезвонит позже. И вот когда Ирина уже дошла до ручки, Катька соизволила наконец дать о себе знать.

– Ирка, я вышла из больницы! Это такой ужас, бедный Валик едва не умер! – Катерина послушалась подругу и рыдала со вкусом после того, как определила мужа в больницу.

– Не паникуй! – бросила Ирина в трубку. – Езжай домой на маршрутке, машину не бери. Сумку держи крепко, никуда по дороге не заходи, я приеду!

С Катькой всегда так, думала Ирина, спешно собираясь, она совершенно не умеет противостоять неприятностям. Будет сидеть и непрерывно рыдать весь вечер, как будто от этого ее ненаглядному профессору станет легче.

Возле метро она заскочила в магазин и купила килограмм апельсинов и большой красивый ананас. Потом подумала, что ананасом Катькиному горю не поможешь. Ее упитанная подруга снимала стресс только одним проверенным способом: она ела. Преимущественно сладкое. И мучное. Пирожные, торты, сдобное печенье, шоколадные конфеты с ромовой начинкой, пряники с вареньем, мороженое с сиропом и тертым шоколадом, марципаны, цукаты и козинаки.

Вся душа Ирины противилась такому времяпрепровождению, однако это был единственный способ успокоить Катьку. Ирина подошла к прилавку, где были выставлены торты.

– Что вы, дама, сомневаетесь? – спросила продавщица, заметив, что Ирина вздыхает и неуверенно топчется уже минут десять. – Все торты свежие, утром привезли.

– А какой самый некалорийный?

Ирина тут же осеклась под презрительным взглядом дородной продавщицы, мысленно махнула рукой и купила самый красивый торт – с вишнями и половинками грецких орехов.

В дверь генеральши Недужной позвонили.

Бывшая генеральша ожидала к себе гостей. Точнее, не гостей, а посетителей. Еще точнее, она ожидала представительную комиссию из жилконторы, которой намеревалась предъявить образовавшееся на потолке генеральшиной спальни огромное пятно, своей формой напоминавшее карту суверенного Казахстана.

Карту Казахстана генеральша представляла себе довольно отчетливо, потому что в свое время вместе с покойным мужем, генералом Недужным, она провела больше пяти лет в отдаленном казахском гарнизоне.

Правда, Казахстан не был тогда суверенным государством, а был одной из пятнадцати союзных республик, а Недужный был еще не генералом, а всего только подполковником.

Если бы квартира генеральши была не на последнем этаже, ремонт был бы уже давно сделан. А скорее всего его бы и не понадобилось делать, потому что запуганные соседи следили бы за своей сантехникой днем и ночью, чтобы, не дай Бог, ничего не протекло. Однако по иронии судьбы над квартирой была только крыша, которая генеральшу ни капельки не боялась и упорно протекала при сильном дожде. Теперь генеральша намеревалась устроить показательный скандал и выбить из жилконторы внеплановый ремонт.

Для обычного человека эта задача совершенно невыполнима, но генеральша Недужная не была обычным человеком. Как говорили некоторые жильцы дома (только шепотом и закрывшись на все замки), она была помесью бультерьера, тяжелого танка и американского актера Арнольда Шварценеггера в роли Терминатора.

Так что ремонт, можно сказать, был уже делом решенным.

Итак, услышав звонок, генеральша ни на минуту не усомнилась, что к ней явилась комиссия, и без лишних вопросов открыла входную дверь.

Однако вместо ожидаемых представителей жилконторы она увидела двух мужчин весьма подозрительной наружности.

Один был еще ничего, почти приличного вида: толстый, наголо бритый, почти без шеи. Он даже чем-то напоминал начальника жилконторы Акопа Вардановича. Правда, только отдаленно.

Но зато второй не лез ни в какие ворота.

Маленький и тощий, как подросток, с нездоровым серым лицом, покрытым ранними морщинами, с бегающими злобными глазками, он был похож на крысу. Старую, опытную и очень опасную крысу.

– Горэнерго! – сообщил толстяк, вытирая потный затылок несвежим носовым платком.

– Что? – с вкрадчивой интонацией переспросила генеральша.

– Мамаша, тебе ясно сказали – горэнерго! – поддержал напарника щуплый тип. – Показания этого… счетчика списать надо! Где у вас, мамаша, счетчик?

С этими словами щуплый тип попытался просочиться в квартиру.

Но генеральша Недужная была не из таких!

Она побагровела, надулась, как дирижабль, стала даже заметно выше ростом и надвинулась на незваных гостей:

– Какое еще горэнерго? Из горэнерго только на той неделе приходили! И все, что надо, списали! И про счетчик не спрашивали, потому как все, что надо, знают! И где ваши документы?

Толстяк попытался что-то возразить, но генеральша не дала ему такой возможности.

– Что-то мне ваши лица знакомы! – орала она, тесня подозрительную парочку вон из квартиры. – Где-то я вас видела! Уж не на стенде ли «Их разыскивает милиция»?

– Честное слово, мамаша, вы ошибаетесь, – пытался обороняться тощий типчик. – Щас мы вам документы предъявим…

– Да не надо мне твоих документов! – Генеральша набирала обороты. – У тебя на лице все написано! Я вас сию минуту лично арестую и сдам в отделение, а там уж пускай разбираются!

По всему чувствовалось, что это не пустая угроза, тем более что генеральша успела вооружиться зонтиком покойного генерала, который для подобных случаев она держала рядом с дверью. Зонтик был длинный, тяжелый, и в мощных руках генеральши он представлял собой серьезную угрозу.

Так что подозрительные гости вылетели прочь из квартиры и скатились по лестнице ниже этажом.

Только там они перевели дыхание и переглянулись.

– Ты чего это деру дал? – окрысился на напарника тощий тип.

– А ты чего – не дал? – обиделся толстяк.

– Я только за тобой… когда ты побежал, тогда и я присоединился… чтобы не разделяться, поскольку мы напарники… А ты хорош – старухи испугался!

– Это такая старуха… – выразительно протянул толстяк. – Это не простая старуха! Ее не то что мы с тобой, ее, наверное, сам Холодильник испугался бы…

– Ладно, – протянул тощий, – мы, это, никому рассказывать не будем, как с этой бабкой прокололись…

– Само собой! – поддержал его напарник.

– Тем более что наверняка не к ней в квартиру тот тип зашел. Эта бабка его дальше порога не пустила бы!

– Это точно! – согласился толстяк и опасливо покосился на квартиру генеральши.

– Так что будем считать установленным фактом: наверняка он зашел в квартиру на пятом этаже, вот в эту самую! – И тощий тип решительно шагнул к двери Катиной квартиры.

Услышав звонок, Катерина в первый момент вообразила, что приехал кто-то из больницы, чтобы сообщить ей что-то ужасное про мужа. Поэтому она застыла на месте, схватившись за сердце.

В следующий момент до нее дошло, что такое ужасное предположение маловероятно, что из больницы никто так просто не приедет, в крайнем случае ей просто позвонили бы, а перед дверью ее квартиры наверняка находится Ирина Снегирева, которая обещала приехать в целях моральной поддержки.

Катя вздохнула, потрясла головой и бросилась к двери, крича:

– Сейчас, Ирка, одну секунду! Я уже открываю!

Однако на пороге оказалась вовсе не Ирина. Там стояли двое странных мужчин, слегка напоминающих цирковую пару клоунов – толстый и тощий, большой и маленький. Только в отличие от цирковых клоунов эти двое вызывали не улыбку, а неприязнь и даже испуг.

– Здрасте, – удивленно сказала Катерина, разглядывая незнакомцев. – А вы к кому?

– К вам, – ответил тощий тип с нездоровым морщинистым лицом, попытавшись сложить это лицо в приветливую дружелюбную улыбку. Улыбка у него явно не получилась, вместо этого вышел кривой волчий оскал.

– Горгаз, – выпалил в один голос с напарником толстяк и тут же вытащил из кармана большой несвежий платок, чтобы вытереть лоснящуюся от пота шею.

– То есть горэнерго, – поправился он, стыдливо спрятав платок обратно.

– Ничего не понимаю, – проговорила Катерина, переводя взгляд с одного незнакомца на другого. – Так горгаз или горэнерго?

– А у нас такая работа, – зачастил тощий, неприятно шмыгая носом и тесня Катерину от двери. – Мы и от горгаза ходим, и от горэнерго… а иногда даже от санэпидемнадзора… К вам вчера товарищ наш не заходил – плотный такой, волосы курчавые?..

– Товарищ? – переспросила Катя. – Какой товарищ? Извините, я все-таки не понимаю…

– И не надо, – проникновенно заявил тощий, заглядывая Катерине в глаза и просачиваясь в квартиру. – Мы вам сейчас все объясним и документы покажем… только что же мы на площадке разговариваем, давайте зайдем в квартиру, посидим… может быть, вы нам чаю нальете или хотя бы водички…

– Без газа, – вставил толстяк.

– У меня нет без газа, – неуверенно произнесла Катя, понемногу отступая перед напором незнакомцев. – С газом тоже нет, а вот чаю могу вам налить…

– Очень хорошо! – пропел тощий, сверля Катю взглядом. – Чай – это гораздо лучше! Чай – это очень полезно!

Вдруг за спиной у незнакомцев прогремел решительный голос:

– Руки вверх! Милиция! Вы окружены!

Толстяк испуганно ойкнул и стрелой вылетел из квартиры. Тощий напарник припустил следом.

Катерина захлопала глазами.

Никакой милиции в квартире не было, зато появилась ее лучшая подруга Ирина Снегирева.

Ирина запирала дверь на все замки.

– Зачем ты закрываешь, – пролепетала Катя. – Там же милиция…

– Какая милиция? – с надрывом произнесла Ирина. – Это я их напугать хотела! Слава Богу, сработало! Катька, что ты вытворяешь? Зачем ты открываешь дверь кому попало? Зачем ты впустила в квартиру этих типов?

– А я думала, что это ты… – принялась оправдываться Катерина. – А оказалось, что это они… они из горгаза, то есть из горэнерго, то есть из санэпидемнадзора…

– Какой горгаз! – Ирина села на тумбочку. – Катька, когда ты наконец поумнеешь? Ведь это были самые настоящие уголовники, и еще минута – они бы тебя ограбили, а может быть, даже убили!

– Почему ты так думаешь? – заупрямилась Катерина. – Может быть, они действительно из горгаза…

– Ага! Или из дурдома! За тобой приехали! Ты видела, как они ломанулись, как только услышали про милицию? Говорят тебе – это были уголовники!

– Может быть, ты права… – пригорюнилась Катя. – Спасибо тебе… как ты вовремя появилась…

– Горбатого могила исправит… – не успокаивалась Ирина, – вечно с тобой какие-то проблемы.

Профессор Кряквин проснулся посреди ночи.

В помещении мини-госпиталя царила глубокая тишина, только где-то далеко время от времени взрыкивал одинокий холодильник.

Но у Валентина Петровича было отчетливое чувство, что проснулся он не просто так, что его разбудил какой-то звук.

Он лежал на спине, вслушиваясь в тишину, и вдруг тот звук, от которого он проснулся, повторился.

Это был стон. Едва слышный, с трудом сдерживаемый мучительный стон. Так стонет сильный, мужественный человек, который не хочет никому показывать свою слабость.

Валентин Петрович прислушался еще внимательнее.

Вот стон повторился. Теперь стало ясно, что доносится он из ближайшей комнаты, оттуда, где лежит сосед профессора.

Профессор Кряквин был человеком добрым и отзывчивым. Забыв о собственной болезни, он спустил ноги с кровати и встал.

Голова кружилась, стены слегка накренились, но в целом он чувствовал себя не в пример лучше, чем накануне. Покачиваясь и держась за стену, Валентин Петрович прошел несколько метров и заглянул в приоткрытую дверь соседней комнаты.

Сосед, крупный мужчина с широкими плечами и низким покатым лбом, полулежал на кровати, сжимая голову руками. По бледному лицу струился пот.

– Что с вами, коллега? – тихо спросил профессор. – Я вам могу чем-нибудь помочь?

– Слышь, мужик, уйди! – с явным трудом выговорил сосед. – Ты мне этим очень поможешь!

– Но может быть, все-таки… позвать сестричку? Она даст какое-то лекарство…

– Лекарство? – простонал сосед. – Да не помогают мне никакие на фиг лекарства! Разве что пуля в лоб!

– Да что вы, коллега! – ужаснулся Валентин Петрович. – Не бывает безвыходных положений! Выход всегда найдется…

– Ну, мужик, что ты ко мне пристал? Еще и калекой обзываешь…

– Не калекой, а коллегой! Мы же с вами товарищи по несчастью, в одной больнице лежим…

– То-то и оно, что лежим… – И лицо соседа снова перекосилось от боли.

– Что у вас – голова так сильно болит? – посочувствовал профессор.

– Она, зараза… – вздохнул сосед. – Стыдно признаться… мигрень, самая бабская болезнь пристала! Ты смотри, мужик, никому про это не говори! Если кто узнает, что Слон мигренью мучается, никакого ко мне уважения не будет! Я никому из своих не признаюсь!

– Слон? – переспросил Валентин Петрович. – При чем здесь слон? Разве у слонов бывает мигрень?

– То-то и оно, что бывает! Слон – это погоняло мое… кликуха то есть, кличка… а мигрень – ей у авторитетного человека никак быть не положено! А у меня вот есть…

– Так постойте, многоуважаемый слон! – оживился профессор. – Кажется, я могу вам помочь! Мне верховный колдун племени козюмбра подарил замечательное лекарство, буквально от всех болезней… в него входят яд змеи пуф-пуф, печень черного козла…

– За козла ответишь, – машинально отреагировал Слон.

– Правда, мне самому это лекарство не помогло, – бормотал профессор, расстегивая пижаму, – но это, наверное, потому, что в Африке простудные заболевания не очень распространены…

Валентин Петрович вытащил из-за пазухи керамическую бутылочку, которая висела у него на шее на шнурке, как медальон. Он взял с тумбочки соседа стакан, плеснул в него немного воды и насыпал щепотку подозрительного зеленого порошка. – Оно непременно должно помочь… змеиный яд, цветки колуханции прекраснолистной…

Размешав порошок в воде, Валентин Петрович протянул стакан соседу:

– Выпейте, вам сразу станет легче!

– Дерьмо какое-то! – опасливо проговорил сосед. – Слышь, мужик, а я не отравлюсь?

– Нет! – успокоил его профессор. – Я сколько раз его принимал – и хоть бы что!

– Ты так считаешь? – Слон оглядел Валентина Петровича с ног до головы и оттолкнул стакан. – Нет уж, лучше не надо!

– Ну, как знаете! – с сожалением проговорил Валентин Петрович. – Я хотел как лучше…

Вдруг лицо соседа перекосила гримаса боли. Он схватился за голову и застонал.

– Ладно! – произнес он через секунду. – Давай твою отраву! Если и помру, хуже все равно не будет!

Валентин Петрович поднес стакан с африканским снадобьем к губам страдальца. Тот опасливо втянул губами подозрительную жидкость… и вдруг на его лице появилось недоверчивое выражение.

– И правда легче, – проговорил он через минуту. – Ну-ка давай остатки…

Он в два глотка допил содержимое стакана и вытянулся на кровати. Лицо его порозовело, с него исчезло выражение непереносимого страдания. В первый момент на нем все еще проступало некоторое недоверие, а затем оно осветилось улыбкой. Улыбка была трудным, непривычным делом для этого заскорузлого лица, и оно, это лицо, чуть не треснуло. Это было похоже на то, как если бы вдруг улыбнулся трехсотлетний дуб.

– Слышь, мужик! – произнес Слон неуверенным счастливым голосом. – И правда легче стало! Тебя как зовут-то?

– Валентином, – смущенно ответил профессор.

– Ну, Валек, спасибо тебе! – Лицо Слона просто светилось от счастья. – Ты, это… имей в виду, если что – ко мне обращайся! Я тебе, это… все, что угодно. И если тебя кто обидит – ты мне только намекни. Я, это… порву гада!

– Я очень рад, что вам помогло, – опасливо проговорил Валентин Петрович, пятясь к двери.

Впрочем, его сосед уже заснул. Его грозное лицо разгладилось, на нем играла сонная блаженная улыбка. Должно быть, ему снилось что-то чрезвычайно приятное.

Самый мрачный, самый тяжелый час ночи – это час с трех до четырех. В этот час умирает больше всего людей, в этот час совершается больше всего преступлений. В этот час людям снятся самые страшные, самые гнетущие сны. К этому часу особенно тяжело приходится тем, кто по роду службы вынужден бодрствовать, – дежурным, сторожам, охранникам, врачам «Скорой помощи».

И охраннику, дежурившему этой ночью в холле мини-госпиталя, тоже приходилось нелегко. Он пил чашку за чашкой растворимый кофе, но все равно клевал носом.

В помещении госпиталя царила глухая, гнетущая тишина.

Откуда-то издалека, из южного крыла больницы, где располагался приемный покой, изредка доносились едва слышные звуки, но здесь, в привилегированной части больницы, все, кроме охранника, спали. Даже дежурный врач задремал на кушетке в ординаторской.

Откуда-то с улицы послышался звук подъехавшей машины – должно быть, «скорая» привезла очередного страдальца.

Хлопнула дверь, и снова все затихло.

Вдруг где-то совсем близко раздался негромкий скрип – словно кто-то осторожно пытался открыть дверь.

Охранник протер глаза, встряхнулся и встал.

Не то чтобы он всерьез забеспокоился – нет, просто он решил немного подвигаться, чтобы разогнать непреодолимую сонливость.

Подойдя к двери, отделяющей мини-госпиталь, этот маленький оазис будущего, от огромного сонного царства больницы, он уставился на дверную ручку.

Ручка медленно поворачивалась.

Это напоминало кадр из фильма ужасов или триллера, которые охранник очень любил смотреть в свободное время.

Но триллер – это триллер, а жизнь – это жизнь, и одно с другим никогда не пересекается. Поэтому охранник по-прежнему нисколько не взволновался. Он вполне обоснованно предположил, что кто-то из санитаров или молодых ординаторов направляется в гости к молоденькой сестричке Вике, которая дежурила этой ночью.

Охранник решил напугать донжуана и встал рядом с дверью, придав своему лицу угрожающее выражение.

Замок тихонько щелкнул, и дверь начала медленно открываться.

Однако вместо мужского лица в проеме показалось свеженькое личико симпатичной блондинки, а затем и вся она – небольшого роста, в коротком кокетливом халатике.

«Ясно! – с завистью подумал охранник. – Это к дежурному врачу, Виталию Сергеичу, подружка пробирается! Во мужик дает! А с виду такой тихоня!»

Сестричка увидела охранника и удивленно заморгала глазами. Потом она прижала к губам пальчик: мол, не поднимай шума – и расстегнула верхнюю пуговку халатика. Охранник расплылся в улыбке и засмотрелся на открывшуюся ему картину.

Однако долго любоваться этим зрелищем ему не пришлось: странная девица резко выдохнула, выбросила вперед руку и нанесла засмотревшемуся парню резкий удар чуть ниже уха.

Охранник удивленно охнул, закатил глаза и медленно сполз по свежеокрашенной стене.

Блондинка для верности пнула его носком туфельки, широко распахнула дверь и сделала рукой приглашающий знак.

В холл мини-госпиталя проскользнули трое мужчин в облегающих черных комбинезонах и черных же трикотажных масках с прорезями для глаз.

Блондинка в кокетливом халатике явно была у них старшей. Не говоря ни слова, она сверилась с планом и показала рукой на дверь, за которой мирно спали профессор Кряквин и его новообретенный друг под выразительным именем Слон.

Трое в черном действовали слаженно, как участники хорошо отрепетированного балета. Один из них распахнул дверь палаты и замер рядом с ней на страже, двое других влетели внутрь. Сначала они проскользнули в левую комнату. В руке одного из бойцов вспыхнул маленький фонарик, осветил табличку, прикрепленную в ногах кровати.

На табличке было написано: «Валентин Петрович Кряквин. Пневмония»

Фонарик погас, и напарники бесшумно перебазировались в соседнюю комнату. Снова вспыхнул фонарик. На этот раз на табличке было аккуратно напечатано: «Хоботов Станислав Николаевич. Ишемическая болезнь».

– Слон! – удовлетворенно прошептал один из злоумышленников.

Второй прижал палец к губам.

Люди в черном подошли вплотную к кровати. Один из них молниеносным движением заклеил рот спящего широкой клейкой лентой и тут же обхватил его поперек туловища, второй крепко схватил задрыгавшие ноги.

На голову больному надели мешок из плотной ткани, подняли его с кровати и вынесли в коридор.

– Какой же он Слон, – прошептал один из бойцов, легко вскинув тело на плечо. – Козел он, а не Слон! Легкий какой!

Напарник снова прижал палец к губам.

Третий похититель, карауливший у дверей палаты, быстро перехватил извивающееся туловище толстой веревкой, как перевязывают палку колбасы, и пошел впереди, осматриваясь по сторонам. Блондинка в коротком халатике замыкала шествие. Прежде чем покинуть мини-госпиталь, она сильно пнула ногой в живот бесчувственного охранника, затем еще раз осмотрелась и плотно закрыла за собой дверь.

Профессору Кряквину, по обыкновению, снилась Африка.

Ему снился традиционный праздник племени козюмбра, почетным членом которого Валентин Петрович состоял уже несколько лет.

Такие традиционные праздники соплеменники профессора устраивали по поводу удачной охоты, по поводу прибытия гостей, по поводу завершения строительства новой хижины из пальмовых листьев, по поводу победы любимой футбольной команды, по поводу свадьбы или развода одного из членов племени, по поводу вовремя прошедшего дождя или вовсе без всякого повода.

Традиционный праздник начинался боем барабанов, который созывал всех членов племени на главную площадь деревни. Все по старшинству рассаживались вокруг огромного костра и внимательно наблюдали, как над этим костром поджаривается на вертеле баран или поросенок. Чтобы наблюдать за этим процессом было интереснее, участники праздника пили молодое пальмовое вино и пели народные песни. Пока баран или поросенок жарились, хозяевам и гостям праздника случалось выпить два-три бочонка пальмового вина.

Так и на этот раз, под ритмичный барабанный бой члены племени расселись вокруг костра и пустили по кругу флягу, выдолбленную из тыквы.

Валентин Петрович занял положенное ему почетное место, протянул руку за флягой и вдруг увидел нечто странное.

На вертеле над костром не было никакого жаркого.

Ни барана, ни поросенка, ни антилопы, ни дикой козы.

– Как же так? – удивленно спросил профессор своего ближайшего соседа. – Где же поросенок?

– Вот, – коротко ответил тот, указав толстым черным пальцем на самого Валентина Петровича.

– Не понял… – протянул профессор.

– Сейчас поймешь!

Тут же к Валентину Петровичу подскочили двое рослых негров. Они обхватили профессора поперек туловища, надели ему на голову мешок и легко подняли.

– Что вы делаете? – закричал профессор, пытаясь вырваться. – Сейчас же отпустите меня! Я протестую!

Но его не слушали и куда-то несли.

Причем профессор догадывался куда.

Его несли к огромному костру. Жар костра уже отчетливо ощущался сквозь надетый на голову мешок.

– Сейчас же отпустите! – кричал Валентин Петрович, изо всех сил дрыгая ногами. – Я доктор наук! Я профессор! Я член ученого совета кафедры сравнительной антропологии! Я лауреат Международной премии имени капитана Кука! Меня нельзя есть в соответствии с четвертым параграфом женевской конвенции! Я почетный член вашего племени! В конце концов, я старый и невкусный!

Но все его слова не производили на сотрапезников никакого впечатления.

Барабаны забили с удвоенной силой, и члены племени козюмбра, предчувствуя богатое угощение, затянули самую унылую из своих народных песен.

Отчего Валентин Петрович проснулся.

В первый момент ему показалось, что ровным счетом ничего не изменилось. Его куда-то несли, он был обмотан веревками, как праздничный поросенок, и на голове у него был мешок. Правда, теперь ему было не так жарко, как во сне. Скорее даже холодно.

– Я почетный член вашего племени! – закричал несчастный профессор.

Точнее, он только хотел это закричать.

В отличие от сна рот его был заклеен широким куском клейкой ленты, поэтому вместо крика изо рта профессора вырвалось только нечленораздельное мычание.

– Заткнись, Слон! – прикрикнул на него грубый голос, и жесткий кулак ткнул профессора в бок.

– Слон? – попытался проговорить Валентин Петрович. – Вы ошиблись! Я не тот, кто вам нужен!

Но и эти слова из-за клейкой ленты превратились в неразборчивое мычание. Похитители еще раз ударили профессора чем-то твердым и прибавили шагу.

Они миновали длинный коридор, затем остановились, послышалось негромкое ровное гудение – Валентин Петрович понял, что его везут в лифте.

Затем снова куда-то шли, только не так долго.

Теперь профессору стало еще холоднее. Вероятно, его вынесли на улицу. Что-то хлопнуло, скрипнуло, и связанного профессора бросили на твердую поверхность. Затем раздался металлический лязг, и Валентин Петрович скорее догадался, чем почувствовал, что над ним захлопнулась металлическая крышка.

Судя по всему, крышка автомобильного багажника.

Вскоре его догадка подтвердилась: впереди послышалось ровное гудение мотора, и его куда-то повезли.

Профессору было холодно, жестко и страшно.

При каждом резком повороте он перекатывался по дну багажника, ударяясь об его стенки.

Вскоре, правда, машина остановилась, и Валентин Петрович вздохнул с облегчением, но тут же понял, что радость была преждевременной: они всего лишь доехали до ворот больницы.

Снаружи донеслись приглушенные голоса:

– Ну что, снова вызов? Еще одного убогого привезете?

Мелодичный женский голос что-то ответил, но профессор не разобрал слов, а конец фразы потонул в раскатах хохота.

Мотор снова зарычал, и опять начались мучения. Профессор перекатывался по дну багажника, то и дело ударяясь о какие-то жесткие предметы. Скоро все его тело превратилось в сплошной синяк. Кроме того, ему становилось все холоднее. Больничная пижама нисколько не грела, а металлический багажник был холодным, как будто предыдущую неделю провел на бескрайних просторах Арктики.

Вскоре профессор пожалел, что его сон прекратился: там по крайней мере мучения закончились бы гораздо быстрее. В конце концов, его съели бы соплеменники, те, кого он изучал почти всю свою сознательную жизнь… и, кроме того, там ему не было бы так холодно.

Машина снова затормозила, профессор снова ударился о какой-то металлический выступ, но на этот раз мучительное путешествие, кажется, завершилось.

Татьяна Петровна привычно вздохнула и захлопнула за собой дверь хозяйской квартиры.

– Идем уж, несчастье мое! – сказала она белому американскому бульдогу.

Тот жизнерадостно завертел обрубком хвоста и устремился вниз по лестнице. Татьяна Петровна ловко зацепила поводок за перила и нажала кнопку лифта.

– С тобой шею свернешь! Силушки-то немерено!

Лифт в старом доме был маленький и неудобный, бульдог едва в нем помещался, однако снизу раздавались голоса, среди которых Татьяна Петровна без труда узнала ненавистный бас генеральши Недужной. Бывшая генеральша всегда была в центре событий, ей до всего было дело, она привыкла управлять двором, как раньше управляла дивизией своего мужа, покойного генерала Недужного (во всяком случае, ее подчиненные боялись больше, чем генерала).

Надо отдать должное генеральше: во дворе был порядок, как на плацу, дворничиха Зинаида мела дорожки по три раза на дню. На детской площадке три стоящие в ряд песочницы были заполнены песком ровно на две трети, лавочки выкрашены в защитный цвет, который был так близок сердцу бывшей генеральши. С нарушителями порядка и чистоты генеральша вела беспощадную войну. Она клеймила их позором словесно, громогласно перечисляя провинившихся поименно, она периодически жаловалась в домоуправление (там ее тоже боялись не меньше, чем комиссий из вышестоящей организации), она, наконец, вывешивала на стене «молнии», где под броским заголовком «Они позорят наш двор!» помещала список жильцов, имевших несчастье попасться ей на глаза, совершая неблаговидные поступки. К неблаговидным поступкам генеральша относила не только бросание обертки от мороженого мимо урны, но также и детские рисунки мелом на асфальте, невинное забивание пенсионерами козла и выгул собак. Увидев собаку, опрометчиво спущенную легкомысленным хозяином с поводка во дворе, генеральша поднимала такой крик, что окна лопались и голуби срывались с места дружной стаей (к голубям у генеральши был отдельный счет, однако они не боялись ее по причине врожденной глупости и способности к полету).

С владельцами собак у генеральши был разговор короткий: собака должна гулять в положенном месте. И точка. А что в старом районе «положенных мест» очень мало и они далеко, генеральшу совершенно не волновало.

Собачники пытались кричать о любви к братьям нашим меньшим, а также умилостивить генеральшу мелкими подарками. Ничего не помогало, генеральша была тверда и неподкупна.

Собаки тоже пробовали защищаться. Они лаяли, рычали, а питбуль из третьего подъезда осмелился даже ухватить генеральшу за рукав зимнего пальто. Последовал грандиозный скандал, после чего у питбуля в результате шока пропали все бойцовские качества, и его хозяин, местный бандюган Вовчик, вынужден был отправить его в деревню к бывшей теще подальше от людей.

Ротвейлер Лукашовых из седьмой квартиры, гавкнувший спросонья на генеральшу ранним утром на полутемной лестнице, получил в результате такой стресс, что на нервной почве у него началась аллергия на мясную пищу.

Такса профессора Печникова едва не попала под машину, когда шарахнулась в ужасе от генеральшиного рыка во дворе.

В результате проведенных мероприятий кое-кто из собачников переехал, а остальные держали своих четвероногих друзей подальше от генеральши.

Исключение составлял американский бульдог, принадлежащий одной семье, куда Татьяна Петровна нанялась в домработницы. Звали бульдога Моня – так сократили длинное и совершенно непроизносимое имя, которое значилось в собачьем паспорте. По мнению Татьяны Петровны, а также всей дворовой общественности, несмотря на свой чистопородный паспорт, Моня был полный клинический идиот. Он никого не слушался и совершенно никого и ничего не боялся. Всех, кто попадался ему навстречу, он встречал широкой улыбкой на слюнявой морде – будь то дворничиха Зинаида с метлой, джип бандюгана Вовчика, асфальтовый каток или сама генеральша Недужная. Когда генеральша начинала орать, что собака без намордника, Моня думал, что с ним играют, и вторил ей веселым громким лаем. Когда ему удавалось сорваться с поводка, он нарезал круги по двору, сшибая по дороге маленьких детей и нерасторопных старушек, валялся в песочницах, после чего отряхивался непременно в подъезде на чисто вымытый Зинаидой пол.

Кроме того, Моня гадил. Гадил везде – на дорожках, на газонах, на клумбе с бархатцами, что посадила под своим окном старушка Семенова, даже на детской площадке под грибком. Он не поддавался никакой дрессировке, хозяин давно махнул на него рукой. Все неприятности доставались на долю Татьяны Петровны. Это она оправдывалась перед генеральшей, она умасливала взбешенную Зинаиду коробкой конфет, ей пришлось перекапывать клумбу и утешать старушку Семенову. Словом, американский бульдог Моня был кошмаром ее жизни, и не раз уже подумывала Татьяна Петровна отказаться от места, хоть и жаль было терять такую работу – хозяева не жадные, целый день на службе, особой грязи в квартире нету…

Лифт, как обычно, застрял где-то между четвертым и пятым этажами. Татьяна Петровна свесилась вниз, рискуя свалиться, и разглядела генеральшу Недужную в красной стеганой куртке. Генеральша громко ругалась с диспетчером. Татьяна Петровна вздохнула и потащила Моню обратно в квартиру. Тот возмущенно упирался. Они проволоклись по коридору и через кухню к двери черного хода. Татьяна Петровна не любила черную лестницу, потому что там жили кошки, которых Моня пытался гонять. Кошки себя в обиду не давали, и дело не раз кончалось расцарапанной до крови мордой.

В этот раз, однако, никто им навстречу не попался, и они благополучно выкатились во двор. Во дворе было довольно пустынно – дети в школе, родители на работе, а старушки сидят дома по причине плохой погоды.

Разумеется, Моня тут же потянул ее в лужу. Татьяна Петровна представила, сколько грязи придется счистить с хозяйских полов, ковров и самого пса, и в который раз дала себе слово как можно скорее подыскать другую работу. Она дернула поводок к себе, Моня затормозил всеми четырьмя лапами, подняв тучу грязных брызг, взлаял весело и громко и устремился вдоль дома.

Тут-то и заключалась главная проблема. С этой стороны располагались три двери в подвал – вниз вели пять ступенек, лесенка была закрыта проржавевшим навесом. Две двери были заперты наглухо, одной пользовались сантехники. Это место Моня выбрал главным для своих хулиганских поступков. Однако Татьяна Петровна тоже была начеку, она намотала поводок на руку и решила, что не сдастся. Они миновали первую дверь, для преодоления второй Татьяна Петровна собрала все силы. Но мерзкий бульдог вдруг бросился ей под ноги, она споткнулась, упала на колени и, чтобы не окончательно увалиться в лужу, выпустила из рук поводок. Моня торжествующе гавкнул и устремился на поиски приключений.

– Ах, чтоб тебя! – огорченно выдохнула Татьяна Петровна.

Но с псом вдруг стало твориться что-то странное. Вместо того чтобы нестись по двору как можно дальше, он затормозил возле последней двери в подвал и удивленно принюхался. Потом сел на задние лапы, захлопнул пасть, и даже слюна больше не текла.

– Моня, – позвала Татьяна Петровна без надежды на успех, – иди сюда, паршивец!

Моня оглянулся, и Татьяна Петровна очень удивилась, никогда еще она не видела пса в таком состоянии. Загривок поднялся дыбом, глаза горели нехорошим огнем.

«Сбесился!» – неуверенно подумала Татьяна Петровна.

Моня встал и на полусогнутых лапах стал красться по ступенькам вниз. Татьяна Петровна опомнилась и, мучительно морщась и преодолевая боль в разбитой коленке, пошла следом за ним. Однако бульдог остановился, потом задом выбрался наверх, уселся поудобнее на верхней ступеньке и вдруг завыл.

Татьяна Петровна схватилась за сердце, никогда она не слышала таких душераздирающих звуков. Приковыляв к собаке, она первым делом схватила поводок и только потом поглядела вниз.

Внизу лежал человек. На нем был темный плащ, синие брюки и запачканные грязью ботинки.

– Нажрутся и спят где попало! – сказала Татьяна Петровна.

Однако поза мужчины показалась ей несколько неестественной.

– Эй! – позвала Татьяна Петровна. – Мужчина, вам плохо?

Мужчина не отозвался, зато Моня выл не переставая и выводил такие рулады, что голова у Татьяны Петровны шла кругом и в животе заурчало от ужаса.

– Да замолчишь ты, ирод! – Она шлепнула бульдога по морде.

К ее удивлению, Моня тут же замолчал, придвинулся поближе и прижался мокрым боком к ее ногам. Кажется, впервые в жизни он испугался.

Татьяна Петровна и сама была не в лучшей форме. Она оглянулась по сторонам, но эта часть двора и всегда-то была безлюдна, а уж сегодня, в такую ужасную погоду, и вовсе тут никого не было. Нужно было на что-то решаться.

Таща за собой упирающегося Моню, Татьяна Петровна спустилась по ступенькам и осторожно приблизилась к лежащему мужчине. Мужчина был ей незнаком, не из жильцов, во дворе она его точно никогда не видела. Вблизи было видно, что мужчина приличный, никакой не бомж и не алкаш – одет скромно, но дорого. Ботинки хоть и грязные, но итальянские, хорошей фирмы, у хозяина такие же, на брюках заглаживали стрелки не далее чем вчера – уж такие вещи опытный глаз Татьяны Петровна замечал сразу.

Мужчина был солидный, можно сказать, полный, лежал на боку, видны были коротко стриженные курчавые волосы и синева от пробивающейся щетины. Татьяна Петровна наклонилась и потрогала мужчину за плечо. Оно было каменным. Вообще весь он был такой неподвижный, что Татьяна Петровна решила считать его не живым человеком, а телом. Неужели стало плохо с сердцем, и он упал на ступеньках замертво?

Любопытный Моня полностью освоился и сунулся вслед за ней понюхать тело.

– Не смей! – прикрикнула Татьяна Петровна.

Бульдог отскочил, и за ним потянулись следы лап, вымазанных чем-то темным. Татьяна Петровна наклонилась еще ниже, и волосы ее зашевелились от ужаса: плащ на мужчине был не темным. Изначально он был светло-серый, а темным казался от того, что был мокрым. Мокрым от крови.

Крови натекла под телом большая лужа. Осознав сей непреложный факт, Татьяна Петровна ахнула и выпустила из рук Монин поводок. Бульдог отпрыгнул в сторону, Татьяне Петровне стало дурно, она оперлась рукой о перила, мечтая только не свалиться рядом с мертвым телом. Внезапно под другой рукой оказалось что-то мохнатое, это что-то легонько прихватило руку зубами и тянуло Татьяну Петровну наверх по ступенькам. Кое-как они выползли во двор, и Моня залился басовитым лаем. Слабыми от потрясения глазами Татьяна Петровна видела, что вдали показался сантехник Васильич. Она отчаянно замахала рукой, и Васильич свернул в их сторону. По дороге к нему присоединилась дворничиха Зинаида и вездесущая генеральша Недужная.

Люди шли на помощь, и успокоенная Татьяна Петровна позволила себе лишиться чувств.

Катерина просыпалась за ночь десять раз. А может быть, даже одиннадцать. Это было для нее совершенно не характерно: обычно она спала крепким здоровым сном, засыпая в ту же секунду, как голова касалась подушки, и с трудом просыпаясь по будильнику. Сны она видела творческие, высокохудожественные, и когда подруга Жанна, в очередной раз принимаясь за ее воспитание, говорила, что нужно меньше есть и меньше спать, Катя убежденно возражала ей, что здоровый десятичасовой сон – это для нее необходимость, часть творческого процесса, что именно во сне она увидела сюжет и композицию лучших своих панно, и приводила в пример великого английского поэта Кольриджа, который услышал во сне свою поэму «Кубла-хан», и не менее великого русского химика Менделеева, который во сне же увидел периодическую систему элементов. Или по крайней мере ее значительную часть.

Но этой ночью Катерина не могла спокойно спать, потому что беспокоилась о своем больном муже.

– Валик! – восклицала она, в очередной раз проснувшись в одинокой постели и прижимая к груди подушку, сохранившую запах мужа. – Валик! Как он там один, без меня?

При этом она забывала, что муж большую часть времени проводил гораздо дальше от нее, в пустынях и джунглях Африки. Правда, тогда он не болел пневмонией.

Наконец за окном засерел тусклый осенний рассвет, и Катя окончательно поднялась, чтобы тут же отправиться к мужу в больницу.

Состояние мужа так беспокоило Катерину, что она почти не позавтракала, удовлетворившись парой яиц всмятку и совсем небольшим бутербродом. Наскоро умывшись и облачившись в стеганое непромокаемое пальто блекло-зеленого цвета, она подошла к двери и тут вспомнила, что в больницу не принято приходить с пустыми руками. Конечно, при оформлении ее заверили, что кормят в мини-госпитале неплохо, а муж ее был человеком в еде чрезвычайно нетребовательным – лишь бы попадалось в меню что-нибудь вегетарианское, – однако все же он болен, а больным, как известно, нужны витамины и вообще разные деликатесы. Сейчас же рано, ближайший магазин на углу еще закрыт, да и, откровенно говоря, купить для больного человека там совершенно нечего – одни плавленые сырки да вареная колбаса сомнительной свежести. В супермаркет идти – много времени потеряешь.

Катя порыскала взглядом по кухне, и на глаза ей попался ананас, принесенный вчера подругой. Они чудно попили чаю с тортом. Торт оказался дивной вкусности – ведь может же Ирка выбрать, когда хочет! – и до ананаса дело не дошло. Катерина бурно обрадовалась, сунула ананас в авоську, выскочила на улицу и призывно замахала рукой проезжающим машинам.

Почти сразу возле нее остановился сверкающий красный автомобиль, за рулем которого сидел жгучий брюнет с длинными кавалерийскими усами.

– Вах, какая женщина! – воскликнул брюнет, распахивая перед Катериной дверцу своего экипажа. – Поедем в ресторан!

– Поедем в больницу, – строго ответила Катя. – В седьмую городскую, на улице Прапорщика Лампасова! Знаете такую?

– Седьмая истребительная? – Брюнет посерьезнел. – Кто там у тебя – муж?

– Муж, – подтвердила Катерина.

– Садись, красавица! В ресторан следующий раз поедем, когда муж поправится!

Однако когда Катя доехала до больницы и подошла к дверям мини-госпиталя, она увидела на этих дверях огромное грозное объявление: «В связи с эпидемией гриппа посещение больных временно запрещено. Администрация».

– Валик! – воскликнула Катя, и ее глаза моментально покраснели. – Валик! Неужели я тебя не увижу?

Она вытащила из сумочки огромный клетчатый платок и громко высморкалась.

В ту же секунду дверь мини-госпиталя приоткрылась, и оттуда выглянула строгая дама в наглухо застегнутом накрахмаленном халате. Судя по суровому и уверенному виду, под этим халатом имелся пуленепробиваемый жилет.

– В чем дело? – осведомилась старшая медсестра Варвара Францевна (а это была именно она).

– К мужу, – коротко ответила Катя, снова высморкавшись.

– А объявления мы не читаем? – язвительно ответствовала Варвара Францевна. – Или вы думаете, что это не для вас написано? Вы на себя посмотрите!

– А что такое? – испугалась Катерина и на всякий случай опустила глаза: она вдруг вообразила, что в спешке вышла из дома, забыв надеть юбку.

Нет, юбка была на месте.

– А то, что вы уже распространяете инфекцию! Вы уже несете нашим больным вирусы!

– Это не то, что вы подумали! – оправдывалась Катя, пряча платок. – Это я от расстройства!

– От расстройства или от радости, но на территорию мини-госпиталя я вас не допущу!

– Но могу я хотя бы узнать о состоянии своего мужа? – спросила Катерина, убедившись, что стража ей явно не по зубам.

– Можете! – смилостивилась Варвара Францевна. – Кто у нас муж?

– У вас – не знаю, а у меня – Валентин Петрович Кряквин… Как его состояние?

– Состояние удовлетворительное, – сообщила старшая сестра, сверившись со своим блокнотом.

– А температура?

– Температура нормальная, конкретно – тридцать шесть и восемь десятых…

– Ну слава Богу… – вздохнула Катя, снова всхлипнула и потянулась за платком.

Мегера в пуленепробиваемом халате захлопнула дверь. Катя снова высморкалась, горестно вздохнула и собралась уже уходить, но тут вспомнила, что принесла мужу замечательный ананас. Она робко постучала в дверь. Никто не отозвался, тогда Катя собралась с духом и постучала сильнее. Дверь отворил охранник. Не вчерашний – тот был симпатичный молодой парень с улыбчивым лицом, – а другой – постарше и посуровее на вид.

– В чем дело? – строго спросил он Катю. – Вам же сказали – посещение больных запрещено в связи с карантином по гриппу!

– Но я… но мне… – Катерина протянула охраннику авоську, но тут вдали показалась Варвара Францевна, которая так грозно на нее посмотрела, что Катя отпрыгнула от двери, как испуганный заяц. Если бы она не была так расстроена, то заметила бы, что охранник хмурый вовсе не по строгости характера и не с перепоя и что сестрички бегают заполошно вовсе не по причине карантина. Будь на ее месте Жанна или хотя бы Ирина, они сразу поняли бы, что в мини-госпитале что-то случилось и карантин тут ни при чем. Катя не знала, что нынешний охранник заступил на смену не по графику, потому что того, прежнего, нашли сегодня рано утром без сознания на полу возле двери. Оказали помощь на месте – больница все-таки! Привели в чувство и отправили на рентген, потому что охранник жаловался на сильные боли в животе – не иначе ему что-то там повредили. Не досчитались одного больного по фамилии Хоботов – именно под такой фамилией проходил у них профессор Кряквин с легкой руки легкомысленной и рассеянной медсестры Дашеньки. Так что Варвара Францевна была с Катей абсолютно честна, когда сообщила, что больной Кряквин чувствует себя удовлетворительно и температура нормальная.