Любовь под прицелом

1

Дом, в котором живут родители, серая уродливая коробка времен Хрущева, — на полдороги от работы до моего жилья. Мало того, он стоит в ряду таких же уродцев рядом с остановкой автобуса, где мне приходится пересаживаться на трамвай. Очень неудобно!

Неизвестно, ожидает ли меня дома обедо-ужин, приготовила ли его Ольга, а у матери всегда наготове и борщ, и второе, и, главное, вкуснейшие пирожки с необыкновенной начинкой. Поэтому в памятный день я снова заглянул в родительскую однокомнатную квартиру на втором этаже.

— А у нас, Коленька, новость, — сразу сообщила мать. — Фимка замуж выскочила.

Серафима, или, как ее все дружно звали — Фимка, напоминала грушу, если не перезрелую, то готовую перезреть. Узкоплечая, с мощными бедрами и перевязанным тесьмой тощим хвостиком волос, она не пользовалась вниманием парней. Скорее наоборот — вызывала насмешки и ядовитое хихиканье.

Мама давно тайком всхлипывала. Не видать ей замужества дочери и не нянчить внучат… И у нас с Ольгой детей не было.

Поэтому я и удивился. Сестра вышла замуж? Да еще так скоропалительно, что мы и не заметили!

Интересно, кого она подманила? Неужели такого же уродца? Вообще-то при физической силушке Фимки — впору не подманить, а заковать в семейные кандалы. Ибо сеструхе нужно бы работать грузчиком в продовольственном магазине, ворочать пудовые тюки и ящики, а не трудиться лаборанткой в научно-исследовательском институте.

Вторая новость, которой огорошила меня мать, оказалась ещё более удивительной.

Неожиданного жениха Фимки я однажды видел. Он — полная противоположность сестре. Если она красуется разбухшими бёдрами, то Никита вообще их не имеет. То есть бедра, конечно, есть, но такие тощие, что создается впечатление — ноги растут прямо из живота. Зато плечи у парня необъятные, рубашки самого большого размера лопаются по швам.

Плюс — неприятная для окружающих манера размахивать руками, разводя их в стороны или прижимая к выпуклой груди. Не зря готовые на прозвища дворовые пацаны при первом появлении Никиты прозвали его Штопором.

А ежели учесть возраст молодоженов: Фимке — тридцать пять, Никите — двадцать восемь, то впору удивляться фокусам насмешницы-жизни.

— Кого осчастливила сеструха? — Я прикинулся ничего не видящим и не слышащим простаком.

— Знаешь ты его, знаешь. С неделю тому назад Фимка приводила на обед… В милиции служит…

Всех, кого сестра приводила в родительский дом, просто не упомнишь. Они таинственно возникали и так же таинственно исчезали. Но Никиту я запомнил. Гаишник. Их я по запаху отличаю от всех других. Может быть, потому, что часто разъезжаю на «москвиче».

— Новобрачная уже переехала?

— Куда? — с горькой улыбкой спросила мать, убрав руки под фартук. — Муженек Фимкин в милицейском общежитии обитает… Дома Фимка, дома… Вон — скубятся с отцом…

Действительно, из комнаты доносятся голоса: густой, прокуренный и женский плачущий.

Я осторожно, стараясь не привлекать внимания, пробрался на диван, служащий спальным местом для матери. Отец с Фимкой сидели возле окна.

Разговор шел на максимальных оборотах.

— Искала, искала и нашла, — раздраженно гудел отец. — Твоего парня впору раствором обливать и в кладку засовывать. Ногами наружу… Небось, в милицейском строю весь ранжир портит. И как его только не попрут — никак не пойму.

Отец работал на стройке каменщиком и был твердо уверен, что только там его окружают настоящие люди. Все остальные, находящиеся за пределами временного ограждения, — глупы и уродливы. Иногда эти определения, нисколько не смущаясь, он отпускал в адрес родных и близких.

— Зато человек хороший, — Фимка выбулькивала слова, щедро разведенные слезами. — Его в милиции ценят, награждают…

— Квартиру-то имеет твой милиционер? — осторожно спросила мать. Видно, она страшно боялась, как бы молодая пара не поселилась на их с отцом жилплощади. Правда, селиться некуда — разве только в ванную или в туалет, но все же. — Колька вон обженился и живет у жены…

— Вот и Никитка тоже станет проживать у своей жены! — Фимка развернула то, что у нормальных женщин зовется грудью, а у нее напоминает обычную доску. — Станем на очередь — получим жилплощадь, тогда переедем…

Отец выразительно фыркнул, но конкретизировать свое мнение не стал. Может быть, потому, что из опыта аналогичных дискуссий знал: вместе со слезами из дочери польется такой поток упреков и жалоб, что до утра не расхлебаешь.

Я тоже помалкивал. Потому что был тем самым Колькой, проживающим на жилплощади жены и ее матери. Не жил — существовал, не имея права без разрешения хозяек даже сменить тусклую лампочку более мощной. Привык отмалчиваться и таиться.

— На что жить станете? — зацепил отец очередную скользкую тему. — На ментовскую зарплату особо не разгуляешься…

— Разгуляемся, — в очередной раз всхлипнула сестра. — Никита говорит, повысить обещают… Он в ГАИ не в последних ходит, хвалят его, уважают, премии дают…

— Повысить… премии… — презрительно гудел отец. — Конешное дело, зарплаты каменщика и милиционера… ммм, как это сказать, несравнимы, что ли. Один мозоли на ладонях набивает, потом обливается, второй палочкой помахивает и водителей обдирает…

— Мой Никита не такой, — уже не всхлипывала, а рыдала, уткнувшись в носовой платок, Фимка. — Он честный… все знают… а ты, батя, крестишь его по-всякому…

Я по— прежнему помалкивал, отщипывая от горячей плюшки мелкие кусочки. Твердо держался раз и навсегда избранной линии -не вмешиваться, не подставляться под щипки и удары ни с одной, ни с другой стороны.

Мать собрала грязную посуду и понесла ее на кухню. Похоже, она жалела свою непутевую дочь, которую донимал отец. Вот-вот Фимка под действием отцовских «щипков» заревет в голос. Её тут же поддержит мать.

Отец не выдержит и, кляня сумасшедший дом, в который превратилась его квартира, выскочит без шапки на улицу.

Но этого не произошло. Обстановка постепенно потеряла накал. На лице отца появилась добродушная улыбка, слезы перестали капать из глаз сестры.

Горючку в затухающий костер семейного скандала подкинул Никита.

Пришел новый родственник в полной милицейской форме, оживленный и радостный. По привычке, разведя руки в стороны, будто приготовившись к объятиям, пожелал семье здоровья.

— Прямо с дежурства я, переодеться не успел… Собирайся, Серафима, домой поедем, — с хитренькой улыбкой обратился он к жене.

— Это куда же домой? — спросила Фимка, поднимаясь. — В милицейский общаг, что ли? Не поеду! Вон маменька с папенькой предлагают пожить с ними… До тех пор, пока тебе не дадут квартиру…

Провокация удалась на славу. Не станут же родители позориться в присутствии постороннего человека, каким для них был Никита? Наверняка, промолчат, а молчание, как всем известно, знак согласия.

— Нет, с родителями — твоими и моими — мы жить не будем, — набычившись, буркнул Никита. — Однокомнатную квартиру снял, — гордо сообщил он, приосанясь. — С мебелью и прочей хурдой-мурдой. Появятся наследники — сниму побольше…

— Откуда мильены? — ехидно спросил батя, обращаясь невесть к кому: то ли к зятю с дочкой, то ли к матери, то ли в пространство. — Слышал, простому человеку снять квартиру что штаны через голову надеть…

— А нам зарплату повысили, — пояснил Никита, но в его голосе я уловил некоторую неуверенность. Да и какое увеличение оклада способно компенсировать дикие цены на квартирном рынке. — Имеются еще… кое-какие заработки…

Отец так и вспыхнул. Лохматые брови наползли на угрюмые глаза, лоб пересекли морщины, руки закинуты на спину и сцеплены в замок… Ну, все, сейчас батя пойдет вразнос! Ведь по его твердому убеждению, единственный честный заработок — шевелить руками, вкалывать дни и ночи до седьмого пота и сопревшей от него рубашки. А тут твердят о каких-то темных делишках!

— Это как же понимать прикажешь, зятек? Какие такие заработки? С ножом ночами шастаешь? Или шаришь по чужим квартирам?… А-а, прости старого дуролома, рабочую скотинку! Позабыл, хто ты такой… Нарушителей движения на дорогах щупаешь, да?

Никита вскочил со стула, будто напоролся на гвоздь. Не просто покраснел — побурел. Зачтокал, замемекал, пытался вытолкать наружу злые слова.

Положение спасла мама. Вечная зачинщица семейных свар, она была и первой их гасительницей.

— Когда же свадебка?

— Какая свадебка? — прикинулась непонимающей сестра.

— Как это какая? Сходите в ЗАГС, после — в церковь. Соберемся, сядем за стол…

— …Будем кричать горько, — не удержавшись, влез я в беседу. — Наутро простыни развесим, соседей пригласим на просмотр.

Никита захохотал. Смеялся он удивительно неприятно, короткими смешками с остановками. Хе! — молчание и снова — хе!

Отец неодобрительно окинул меня взглядом, будто предупредил: ты, Колька, зачем заявился к родителям? Пироги есть? Вот и жуй. А с дочкой мы с матерью сами разберемся.

Фимка, как водится, покраснела, отвернулась. Притворяется — вот, дескать, какая я скромная да невинная… Брось дурить, сеструха, нынче невинных даже в музеях не отыщешь — перевелись.

Я послушно схватил солидный кусок рулета с маком, придвинул налитую матерью чашку с чаем. Ради Бога, ругайтесь, спорьте, что мне до ваших проблем? Своих хватает — не прожуешь!

2

Отец не знал, что его самостоятельный сын зарабатывает деньги не на главной своей работе. Попробуй жить с семьей на несчастные пять тысяч в месяц, когда цены, будто опытные альпинисты, чуть ли не ежедневно карабкаются ввысь. Ольгина зарплата — подстать моей — — копейки. Теща получает пенсию и все виды прибавок, едва хватающие на хлеб, сахар и масло. Поэтому, отработав смену инженером на стройке, я превратился в «извозчика».

Еще в застойные времена, не без помощи отца, купил себе «москвич». Не новый — подержанный. Конечно, на фоне «жигулей», «волг», иномарок он сейчас выглядит нищим, попавшим на бал в Дворянское собрание, но желающих прокатиться по Москве — хоть отбавляй. Даже на стареньком «москвиче».

Особенно при автобусной недостаточности.

Приспичило, скажем, парню оказаться на Юго-Западе, а до метро пилить и пилить. Я — тут как тут. Девчонки на вечер торопятся, боятся помять в переполненных трамваях наглаженные наряды — ради Бога, готов подвезти…

А уж в ночное время для таких, как я, «извозчиков» — раздолье. Надоест мужику в ожидании автобуса подпрыгивать на морозе или мокнуть под дождем — тысячу кинет, не пожалеет.

Все бы ладно, но в последнее время измучила меня одна проблема. Дело в том, что «подрабатывать» стало небезопасно. Соседа по гаражу, к примеру, пассажиры, подхваченные на Комсомольской площади, так стукнули по голове и так лихо выбросили из «Жигулей» — до сих пор не вышел из больницы.

Правда, охотников похитить мой зачуханный «москвич» немного, но они все-таки есть. Для полного счастья мне не хватает очутиться на больничной койке, лишиться машины-кормилицы, а то и попасть в холодильник морга.

На всякий случай купил на рынке газовый баллончик, всегда держу под рукой тяжелую монтировку. Но это — так, для собственного успокоения. Руки — на руле, глаза высматривают светофоры либо резво прыгающие с одной полосы на другую иномарки. Не успеешь схватить монтировку либо баллончик, как огреют чем-нибудь тяжелым, а то и нож — в бок.

— Я живу, будто жена летчика, — вздыхала Ольга в редкие минуты семейного покоя и мира. — Всякие страхи лезут в голову… Бросай, Колька, ночные свои забавы, семью оставишь без кормильца!

Основное мое назначение — кормить так называемую семью, то есть жену! Муж, как человек, Ольгу не интересует.

— Не придумывай лишнего. Ничего с твоим кормильцем не учится, без куска хлеба с маслом он тебя не оставит. Зато жить стало полегче. Мясо едим ежедневно, творог со сметаной не сходит со стола. Твоя мать любит фрукты — пожалуйста, покупай,

корми. Сапоги вон тебе купили, за какие башли? Сложить наши две зарплаты — только на подметки хватит. Матери в день рождения подарок сделали, из каких достатков? Тот-то и оно… А обо мне не беспокойся, никуда не денусь…

Успокаивая жену, успокаивал сам себя. Ничего не случится, никуда не денусь.

К Ольге я привык, как привыкают к разношенной обуви. Новая «обувка» жала и давила, потом притерпелся, разносил. Если бы не ежедневные скандалы и упреки, можно существовать. Но чаще всего озлобленная невесть чем супруга поливает молчащего муженька таким потоком обидных словечек, каких ни на одной помойке не сыщешь.

Единственное спасение — бежать. Утром, на весь день — на стройке, вечером — к родителям, ночами — на извозчичий промысел. Ездишь по безлюдной Москве на кашляющей машине и твердишь про себя одно и то же: ничего не случится, ничего не произойдет…

И вот — случилось!

— Шеф, в Ногинск доставишь?

Двое мужчин. Одеты по последней моде — широкие плащи с поясами, на головах — береты… Вроде не рэкетиры и не бандиты… Впрочем, жизнь нынче такая, что не отличить респектабельного банкира от наемного убийцы.

— В Ногинск не могу… Далеко…

Один из желающих прокатиться, пониже ростом, но пошире в плечах, склонился к открытому окну машины.

— Не прогадаешь. Десять кусков.

У меня перехватило дыхание. Десять тысяч? За такие деньги любой автомобилист согласится… А я чем хуже?

— Считаешь, мало? — скривился в пренебрежительной улыбке второй. — Скажи свою цену.

— Не в цене дело, — замялся я. — Жена беспокоиться станет. Я ведь выскочил из дому на пару часов всего…

Конечно, хитрил. Ольга третий сон видит, о муже если и вспоминает, то только в материальном плане — сколько сегодня денег привезет? Привыкла жена встречаться со мной за ужином и завтраком, успевая и за это короткое время дважды обозвать меня мерзавцем, и трижды — тунеядцем.

— Понимаю, неудобства есть, — посочувствовал первый. — А ты, милок, звякни жене — на углу есть автомат…

Заманчиво, кто станет спорить. Никогда столько не зарабатывал… Впрочем, так уж велики обещанные деньги? Восемьдесят км в один конец, столько же обратно. Пол бака горючки. А она нынче кусается, бензиновые коммерсанты по столько рубликов за литр сдирают — закачаешься… А постоянный ремонт старенькой машины? А бессонная ночь? Ведь к девяти утра — на работу…

— Нет, звонить и беспокоить семью не стану… Десять кусков по нашим временам не такие уж большие деньги, — заторговался — Вот если бы…

— Поехали, — решительно открыл заднюю дверь первый пассажир. — Сколько скажешь, столько и заплатим… Открывай багажник!

А вдруг обещанная плата — липа? Приедем на место — разведут руками: извини, мол, браток, промашка вышла, деньги оставили дома. Или без извинений и пояснений выбросят из машины…

— Авансируете?

Тот, что пониже ростом, внимательно изучил мою физиономию, одобрительно фыркнул:

— А ты, шеф, любишь башли! Здорово, очень здорово! Молодец!… Признаюсь, люблю деловых людей и не выношу слюнтяев, зацикленных на так прозываемой честности… Держи задаток!

Не считая, сунул мне в руку пачку. Такую приятную на ощупь, что исчезли все мои страхи, сменившись радостной готовностью немедленно двинуться в дорогу.

— Открывай багажник, паря, — повторил высокий. — Не будем терять дорогое время. Тем более что оно теперь наше — куплено на корню… Только не обижайся — пошутил…

Я послушно открыл багажник. Один из пассажиров вынес из-за коммерческого киоска два туго набитых саквояжа. Поставил их рядом с запаской.

— Поехали… Одна просьба, шеф. Выбирай тропки в объезд гаишных постов и патрулей… Сам должен понимать — время ночное, проверяют каждую машину. А мы торопимся — минуты считаем… Остановят — полчаса пропало.

Пока ехали по Москве, пассажиры молчали. В этом молчании чувствовалась тревога. Ишь, как зыркает по сторонам тот, что моложе! А старший поднял воротник плаща, кажется, уснул… Но я почему-то был уверен — не спит. Выдержка у него, если судить по внешнему виду и разговору, — позавидовать можно.

Оба сидели позади, место рядом с водителем свободно. Для меня — неудобство. С некоторых пор не терплю подставлять спину незнакомым людям. Лучше, когда пассажир сидит рядом и могу, хоть как-то контролировать его поступки. На всякий случай нащупал в кармане баллончик, проверил, удобно ли лежит монтировка.

На улицах — пусто. Перепуганные кровавыми разборками, грабежами и убийствами, горожане наглухо заблокировали свои квартиры… Ольга тоже поставила стальную дверь и хитроумный замок. Так, как это делают богатые, которым есть что оберегать. Малоимущие спят чутко, прислушиваясь к каждому звуку, молятся, чтобы злая судьбина обошла стороной их хлипкие достатки.

Я приблизительно знал и старательно объезжал облюбованные гаишниками места, куда они, словно коршуны на беззащитных цыплят, набрасываются на неопытных водителей. Но сегодня, видимо, что-то произошло — объехать всех проверяющих и досматривающих просто невозможно.

— Документы!

Трое. Двое — в бронежилетах с настороженными автоматами. Один — в обычной форме. Он-то и подошел ближе к машине. Чувствуется — боится, держится настороже.

— Пожалуйста, — протянул я «корочки». — Что у вас — тревога?

Гаишник вернул мне права, даже не заглянув в них. Дружески хлопнул ладонью по плечу, рассмеялся:

— Не узнал, своячок?

Никита! Говорил — служит на выездных из Москвы постах, а нынче перевели в патрули… Ничего не скажешь, приспичило, наверно!

— Тебя узнаешь! Да еще в сопровождении телохранителей, — кивнул я на парней.

Мои пассажиры сидели, будто мыши в норе, возле которой появился кот. Но Никита даже не глянул в их сторону.

— Пошли, ребята, — повернулся он к «телохранителям» в бронежилетах. — Порядок — свои прогуливаются… Двигай, Коля, и не забывай нас с сеструхой, заглядывай…

Поехали дальше.

— А ты, шеф, нужный человек, — одобрительно заметил тот, кто постарше. — Молоток, парень!… Гаишник — действительно свояк или знакомый?

— Свояк, — неохотно согласился я. — Сестра недавно вышла замуж.

— Подходящего человека подобрала…

Пересекли кольцевую дорогу. Машин немного, дорога сухая, и я прибавил скорость.

— Сбавь, шеф, — неожиданно потребовал старший. — Что-то неохота очутиться в кювете. Да и гаишники могут зацепить, не все же они приходятся тебе свояками. Держи восемьдесят — самый раз.

Я послушно сбросил скорость. В конце концов, они наниматели, я работник. Мне платят за то, чтобы доставил их в назначенное место в целости и сохранности… Обещают заплатить, суеверно поправил я сам себя.

— Пора нам познакомиться, — доброжелательно объявил старший. Скучно ему ехать молча, захотелось развеять скуку разговором. — Терпеть не могу, когда за рулем — незнакомый человек, которого приходится именовать дурацкой кличкой «шеф»…

Не отрывая взгляда от задних фонарей идущей впереди машины, я равнодушно пожал плечами. Что изменится от того, что пассажиры станут называть меня Колькой или Николаем Ивановичем, или Черновым? Довезу их до Ногинска, получу остальные деньги и — адье, милые.

— Оба мы — предприниматели из Калуги. Меня зовут Тихоном Петровичем, его Владиславом Матвеевичем… Впрочем, отчеств я тоже не перевариваю, они пахнут плесенью. Считай, что мы — Тихон и Владик.

— Николай, — коротко отрекомендовался я.

Нутром чувствовал — врут. Никакие они не предприниматели. Сколько пришлось мне перевозить дельцов разных рангов и званий! Научился отличать инженеров от коммерсантов, артистов от чиновников… Вот с бандитами и рэкетирами, слава Богу, не встречался до сих пор!

Любой человек, заложив за воротник, становится общительным, финансисты и бизнесмены — особенно. Клянутся в любви «шефу», восхваляют его обходительность, культуру, умение водиить машину, охотно представляются, рассказывают о своей профессии.

Но сегодняшние пассажиры, похоже, не «принимали», воздух в салоне чист, не замусорен алкогольным запахом… Тогда откуда болтливость? Уж не пытаются ли подольститься ко мне, завоевать доверие? А зачем? Кто я такой, чтобы они мне льстили и меня хвалили?

Ах, значит, вы из Калуги? Знаю этот город, не раз приходилось бывать… Ну-ка, проверим…

— У меня в Калуге тетка живет. Знаете шестиэтажный дом возле собора?

Пассажиры дружно задакали… Понятно, насчет Калуги — брехня. Во-первых, соборов в городе предостаточно, во-вторых, рядом с самым большим нет никакой шестиэтажки…

Кто же они такие?

И вдруг меня будто электрическая искра пронизала. Бандиты!

Ни в коем случае нельзя показывать боязнь… Пусть не догадываются, что они уже расшифрованы…

И я разговорился. Анекдоты, разные случаи из водительской жизни, насмешки по поводу старенькой машины посыпались из меня, будто сахарный песок из прогрызенного мышами мешка.

Одновременно я следил за дорогой, прибавлял или, наоборот, снижал скорость, перепрыгивал с одной полосы на другую. То есть всячески привлекал к себе внимание.

Господи, сделай так, чтобы меня задержали! Ну что тебе стоит, пошли навстречу патрульную машину, вытащи из теплой будки дежурного гаишника! Пусть проверят документы, выудят из салона бандюг, и я вернусь домой… Клянусь больше никогда не промышлять на улицах Москвы, а если все же придется заняться извозом — только днем и только в центре города.

Кажется, мои мольбы не долетели до Бога. Дорога зловеще чернела под тусклым светом редких фонарей… и была совершенно пуста.

Ага, впереди — поворот на Монино… Пост ГАИ… Снизить скорость? Ни в коем случае, наоборот, прибавить, довести до ста с гаком. Авось, задержат за превышение, оштрафуют, заодно избавят меня от страшных пассажиров.

Неужели многоопытные охранители порядка на дорогах обойдут вниманием подозрительных калужан?

— Куда разогнался? — зашипел Тихон. — Сбрось скорость до шестидесяти, слышишь?

Я ничего не слышал, и слышать не хотел. Продолжал жать на педаль акселератора… Давай, родной, давай, милый, уговаривал «москвича», а еще лучше — сломайся… Пусть заглохнет двигатель, пусть проколется шина…

Кому сказано сбавить скорость?

В бок уперлось дуло пистолета.

Странно, но я ощутил неожиданное удовлетворение. Теперь, по крайней мере, все ясно. «Предприниматели из Калуги» открылись, подтвердив мои предположения… дело за милицией.

Милиция не торопилась. Дежурный гаишник, равнодушно помахивая своей «волшебной» палочкой, не обратил внимания на ползущий «москвич». Позевал и отправился дремать в будку. Двигатель работал спокойно, без перебоев, шины не прокалывались… Не везет!

Едва мы миновали пост, пистолет перестал жать в мои ребра, дышать стало легче.

— Не обижайся, Коля, — извинился Тихон. Владик пренебрежительно хмыкнул: подумаешь, обидели малыша! — Сам должен понимать обстановку…

О какой обстановке идет речь? Скорее всего, бандиты побаиваются провала. Значит, есть чего бояться, честные люди ведут себя спокойно. Либо с документами не все в порядке, либо везут в саквояжах не трусы с майками.

Въехали в спящий Ногинск. Здесь командовал Владик — короткие указания — куда ехать, где повернуть, где развернуться — сыпались градом. Похоже, отыскать обратную дорогу будет нелегко, спросить не у кого, указателей не видно…

— Стоп! Приехали!

Невзрачный деревенский домишко, каких в городах Подмосковья — тысячи. Ухоженный участок. На переднем плане — плодовые деревья и кустарник, на заднем — просматривается вспаханный и разделанный на грядки огород… Хозяйственные и трудолюбивые люди живут. Интересно, чем они повязаны с бандитами?… На углу дома — полу стертая цифра 28. Как я ни приглядывался, название улицы нигде не помечено…

— Вот тебе к полученному авансу — двести кусков… Доплачиваю за скорость и послушание, — тихо рассмеялся Тихон, а я вспомнил ствол пистолета, и ноющее ребро подтвердило его существование. — Хочешь заработать столько же?

Мне бы ответить отказом: хватит, мол, сыт по горло, покой дороже, ищите другого идиота. Но вместо этого гордого монолога, брошенного прямо в лицо бандиту наподобие рыцарской перчатки, прозвучало только одно слово:

— Хочу…

— Ровно через десять дней в одиннадцать вечера подъезжай к Ногинскому вокзалу. Там стоянка разрешена, никто ничего не заподозрит. Мало ли кого ты встречаешь… Не появимся — жми на газ и не оглядывайся… О деньгах не печалься — разыщем и отдадим. У нас в Калуге бизнесмены — самые честные люди… А сейчас — езжай. Привет супруге…

Владька сноровисто открыл багажник, извлек саквояжи. Он и Тихон стояли возле калитки до тех пор, пока я не завернул за угол…

В Москву въезжал под утро. Пришлось менять спущенное колесо… Обычный закон подлости — я перестал даже удивляться: когда молил Бога — шина не спустилась даже при наезде на гвоздь, когда нужно поскорее добраться домой — фукнула на

чистом асфальте.

Остальную часть дороги я мурлыкал развеселые песенки. Что мне до осенней, слякотной поры, когда в кармане — безбедное существование в течение минимум недели, новый костюм, чехлы «москвичу»… Правда, триста кусков для всего этого маловато, но впереди — новые солидные заработки.

Несколько подобных поездок, и я превращусь в миллионера… Дураков в наше время — единицы, избыток денег вложу в акции, каждый месяц стану сгребать солидные проценты.

До того размечтался, что в голове одна за другой поплыли фантастические картинки. Годок поезжу — куплю в деревне «хатку», через пару лет загоню поднадоевший древний «москвич и вместо него обзаведусь „мерседесом“ либо „вольво“. Раз в

неделю стану обедать не дома, не стану есть тошнотворное варево Ольги и тещи, пойду в коммерческий ресторан, в самый престижный, где за один лишь вход платят десятки тысяч…

В Москве снова меня остановили. На том же месте. Не за допущенные нарушения — обычная проверка в ночные часы. Мало ли кто разъезжает по сонной Москве? Не перевозит ли оружие и наркотики?

— Свояк? — удивился Никита, когда я открыл дверь машины. — Жинка надоела, что ли? Всю ночь — на колесах…

Чуть не брякнул в ответ: надоела, еще, как надоела, до жути, тошноты. Сдержался — зачем посторонним, пусть даже мужу сестры, знать о незавидной моей доле?

— Друзей отвозил в область…

Никита обошел вокруг машины, сел рядом со мной. Что-то сказал двоим в бронежилетах, и те отошли в сторону, цепко оглядывая перекресток и прилегающие к нему улицы.

— У тебя пировали?

— Нет… у общих знакомых…

Вранье так и булькает, будто вода в закипевшем чайнике. К тому же оно легко проверяется. Достаточно спросить у жены, которая врать не способна — вмиг покраснеет и начнет заикаться… (Это она так говорит, что краснеет, но мне не верится. Работать чиновницей и блюсти «моральный кодекс»? Смешно. Просто Ольга набивает себе цену…

Но подвести меня вполне может. Хотя бы из-за элементарной ревности…

— Выбрал время для провожания! Мать твою… — с досадой выругался Никита. — До утра не мог подождать… у общих знакомых.

Кажется, и без Ольгиной подсказки свояк мне не поверил. Но это — его трудности.

— А что случилось? — задал я нескромный вопрос, ожидая очередной порции ругани. — Тебя в патрули перевели, да?

— Временно… А случилось — важное, — Никита помолчал, давая мне возможность вникнуть в значительность того, что он сейчас скажет. — Ориентировка получена, — косясь на коллег, почти шепотом вымолвил он. — Двое вооруженных преступников… особо опасных… Перекрыты все дороги, вокзалы, аэропорты… Вот и мы — на боевом, — качнул он коротким автоматом.

От скромности Никита не умрет. Говорит так, будто он один грудью закрывает москвичей от убийств и грабежей. Хотел я съязвить по этому поводу, но сам себя перебил — пусть свояк кукарекает, как петух на заборе. У меня своих забот полон рот. К примеру, Тихон и Владик — не те ли особо опасные преступники, из-за которых заперли Москву на все замки?

3

Обычно Ольга не замечает моих ночных «прогулок». Или делает вид, что не замечает? Супружеские объятия — редкость, спим отдельно. Когда я возвратился, чем занимался, похоже, ее не интересует.

А на этот раз — допрос с пристрастием. Что произошло? Вспышка обиды или ревности?

— Где ночевал?

— В машине. Подвернулись выгодные пассажиры. Гляди, — жестом фокусника раскинул перед женой заработанные деньги. — Пришлось повкалывать…

— С кем повкалывать? — с издевкой спросила Ольга. — Говори уж прямо: ночевал у любовницы, она и заплатила за хорошую «работу».

— Может быть, отложим этот разговор на вечер? Устал ведь — ночь за рулем, ездить сейчас небезопасно, а сейчас мне на работу…

— …за которую ты получаешь гроши, — закончила за меня жена. — Права мама, ты — тунеядец и мерзавец, каких мало. Мало того, что не в силах содержать жену достойно, так еще и гуляешь… Того и гляди, подцепишь «венеру», заразишь меня… Ну, как тебя по-другому назвать? Мерзавец и подлец!

На кухне, где проходила супружеская «разборка», появилась тёща, женщина необъятных габаритов с мощным бюстом и короткими ногами. Делая вид, что гасит разгорающийся конфликт, она активно принялась подбрасывать в него «дровишек».

— Бедная моя доченька! Не нервничай, не трави себя. Мужики все одинаковы, они нас не поймут… Надеюсь, Коленька образумится, найдет вторую работу… Знает же он, как трудно мы живём…

— Этого мало? — Я показал на разбросанные по столу купюры.

Что тут поднялось! Ольга перешла на непечатные выражения, тёща разбавляла их ядовитой, но подслащенной водичкой. Отмолчаться не удастся. Молчание — по мнению матери и дочери — признание вины, и оно неизбежно влечет за собой самые жесткие наказания. В виде оскорблений и угрожающих размахиваний кулаками.

Единственное спасение — не дожидаясь обещанного завтрака, бежать на стройку. Под аккомпанемент упреков я быстренько побрился, постоял под холодным душем и облачился в рабочую «униформу» — костюм с темной рубашкой и ярким галстуком.

В редкие дни мира мы выходили из дому вместе с Ольгой. Я — на стройку, она — в префектуру. На этот раз жена в категоричной форме уведомила: предпочитает отдохнуть от моего присутствия, просит не звонить ей на работу, но ровно в семь с четвертью быть дома. Для продолжения «допроса».

Меня настолько измучила бессонная ночь и связанные с ней страхи, что я был не в силах отшутиться или возмутиться. Молча отправился «запрягать» «москвича». Теперь можно пренебречь обычной экономией и ездить на работу не в переполненном общественном транспорте…

Управление готовило к сдаче девятиэтажный дом. Спешно настилались полы, подгонялись окна и двери. Из квартиры в квартиру сновали «малярки» — подкрашивали, подмазывали.

Будто сонная муха, я переползал с этажа на этаж, односложно отвечал на вопросы мастеров, кивал бригадирам. Следить за качеством выполняемых работ, гонять алкашей, отсыпающихся по углам, не было ни сил, ни желания.

Меня донимала одна мысль: почему я не признался Никите в том, что возил в Ногинск подозрительных пассажиров?… Каких там подозрительных — явных бандюг, угрожающих мне оружием.

Причина одна: надежда на получение через десять дней обещанных «кусков». Признаешься, Тихона и Владика арестуют, и желанное вознаграждение пойдет прахом.

Когда, утомившись, я забрался в вагончик и уселся за письменный стол, делая вид, что изучаю давно изученные чертежи, заявился свояк. В штатском облачении — нечто среднее между спортивной курткой и пиджаком — он выглядел менее внушительно, чем в милицейской форме. К тому же был малость навеселе, видимо, приняв после дежурства обычную дозу.

— Здорово, Коля, — провозгласил он, усаживаясь напротив меня. — Дремлешь помаленьку?

— Утром здоровались, — недружелюбно ответил я. — И чего тебе неймется! На твоем месте опрокинул я бы стакашек и отрубился до обеда.

— Не один опрокинул — два… Не помогло. С твоей сеструхой не уснешь. Погнала за краской. Вздумалось панели в прихожей подновить. Заикнулся, было — устал, всю ночь глаз не сомкнул — куда там! Шагай и все тут! Не то пожалеешь… Крутой характер у Фимки…

— Поймали бандюг? — с тайной надеждой спросил я.

— Разве поймаешь, — раздосадовано развел руки в стороны Штопор. — Они, небось, доехали на автобусе до кольцевой, пешочком перемахнули ее и — в области. Садись на любой транспорт и жми в любую сторону… А мы, идиоты, проторчали на выездах…

— С поклажей далеко не ускачешь… Небось, груз у них тяжелый, на себе не потащишь…

— Да уж, тяжелый, — вздохнул Никита. — Из института, где работает Фимка, прихватили какой-то радиоактивный изотоп. Из-за него и разгорелся шум. Начальство твердит: пол-Москвы отравить можно… Налей полведерка салатовой краски, а? Фимка нынче в отгуле, ожидает. Вернусь пустой — раскричится, слезы — рекой… Больно она нервная…

Да— а, нелегкая судьбина у свояка! Сестренка при случае и приложить может так, что только часа через полтора очухаешься. Ручка у ней -дай Бог мужику…

Позвал я кладовщика, велел налить бидончик краски. Наспех придумал: Никита — представитель соседнего участка, нужно помочь. При случае и они ответят тем же.

Кладовщик, худой до прозрачности человек, хитро ухмыльнулся. Дескать, знаем мы эту «братскую» помощь, сам по вечерам переправляю к себе домой олифу, краски и другие строительные «деликатесы». Но возражать не стал, подхватил Фимкин бидончик и вышел из прорабки…

— А на кой ляд ворам изотоп? — продолжил я интересную беседу. — На рынке не продашь — желающих не найдется…

— Отправят в ту же Прибалтику. Или — в Германию… Да не в покраже дело. Тот изотоп в свинце хранился, так они, дуроломы, чтобы было полегче, вытащили его из футляра… Сами заработали дозы и встречным поперечным подарили…

Голова у меня закружилась, сначала медленно, потом с такой скоростью, что я ухватился за край стола. Страшно захотелось остаться одному и тщательно обдумать ситуацию.

Но Никита ни за что не уйдет без краски, а кладовщик почему-то задерживается.

— Самое паршивое, что следователь почему-то решил: без наводчика не обошлось. Вообще-то его можно понять. Откуда преступникам стало известно о наличии изотопа, откуда они узнали, где он спрятан? Понимаешь? Вот и шерстит всех подряд… Как бы не добрался до Фимки…

Я автоматически кивал, соглашаясь с услышанным. Значит, и на мою долю пришлась солидная доза радиации… Правда, сидел я за рулем, Тихон и Владик своими телами защищали меня и излучения, но разве это надежная преграда? Не свинец же…

— …свадьбы, как таковой, мы с Фимкой решили не устраивать… Обычный обед послезавтра. Соберется вся семья… Ты с Ольгой тоже обязательно приходи…

Сегодня же отправлюсь к врачу. Пусть проверит, положит в больницу. Есть же препараты и лекарства, «откачивающие» радиацию… Нет, об изотопе лучше не заикаться. Из поликлиники немедленно позвонят в милицию — так и так, обратился человек… И маховик начнет раскручиваться… Где был, с кем общался? Конечно, сошлюсь на незнание, но кто поверит?… Господи, когда же перестанет болтать настырный свояк?

Наконец появился кладовщик с полным бидоном краски. Никита распрощался и ушел…

4

На свадебный обед пришлось пойти.

Когда мы с Ольгой появились в обставленной новой мебелью квартире молодоженов, отец с матерью были уже там. Язвительно покашливая, батя, будто опытный сыщик, обследующий место преступления, бродил по комнатам, заглядывал во все углы. Даже туалет не обделил вниманием. И не просто разглядывал столы и стулья — интересовался их стоимостью, местом покупки, временем приобретения.

— Значит, диванчик в полмильена стал? — хмыкал он недоверчиво. — М-да, цены пошли аховые… Спальный гарнитур не в Доме мебели куплен? Сколько плачено?

— Тридцать тысяч, — гордо чеканила Фимка, косясь в сторону молчащей матери. — Да еще приплатили за доставку и сборку… Никитушка избегался…

— Так… Я вот подсчитал кое-что, — отец медленно листал записную книжку, отыскивая нужную запись. — Ежели не считать квартиры, остальное обошлось в мильен с гаком… Откуда взялись этакие деньжища? — гневно выкрикнул он, обличающе ткнув пальцем в Никитину грудь. Будто надумал покопаться в его нутре и вытащить добровольное признание. — На зарплаты и премии можешь не ссылаться — не приму!

Я видел, как медленно бледнел свояк, как сжимались в кулаки толстые его пальцы. Врежет сейчас тестю… Нет, не врежет — слаб в коленках. Батя — каменщик, тысячи кирпичей в смену пропускает, не руки — кувалды.

Назревал скандал. Словно нарыв, который вот-вот лопнет и из него польется гной взаимных обид и оскорблений.

Фимка собирала в носовой платок обильные слезы. Ольга намертво вцепилась в меня, удерживая от участия в ссоре. Мать сжалась в углу, со страхом глядя на разбушевавшегося мужа.

А я, между прочим, и не думал ввязываться. Голова занята Тихоном и Владькой. Если они не заболели — Бог миловал и меня. Заболели — сразу помчусь к врачам, сдамся на их милость…

— Ну что ты, Иван, раскочегарился, — из своего угла молила мать. — Значит, накопил Никита денег, готовился к семейной жизни… Его хвалить нужно, не ругать…

— Накопил? — еще пуще разъярился отец. — С каких таких прибытков? Пусть ответит: где взял?… Не зря придуман анекдот: может ли осел кормиться на асфальте? Уж не зятька ли имел в виду придумщик?

Общими усилиями уговорили отца успокоиться. Ворча и угрожая докопаться до источников доходов рядового инспектора ГАИ, он позволил осмелевшей матери усадить себя за стол.

— Когда расписались? — обратилась мать к зятю. — На венчание подали?

— А это еще зачем? — угрюмо, не до конца остыв после выступления настырного тестя, спросил Никита. — Расписываться, венчаться… Древность! Ежели мы с Фимкой рассоримся, никакие записи-прописи не помогут…

— Как же так, — недоумевала мать. — Грех-то какой жить невенчанными, нерасписанными…

— Мода пошла нынче такая, — снова закипятился отец. — Обошли вокруг ракитова куста и — все дела. Нам, старая, не понять молодых. У них своя религия… подзаборная…

— Так-то оно, может, так, — не унималась мать, не до конца поняв реплику мужа. — С распиской да венчанием вроде спокойней… Пойдут дети, как их называть по отчеству?

— Конечно, на меня, — гордо выпятил широченную грудь Никита, словно заранее хвастаясь своим отцовством. — Не откажусь… Не подумайте, ради Бога, чего плохого. Я ведь от оформления не отказываюсь, готов хоть сегодня, хоть завтра… Даже уговаривал Фимку. Разве ее переспоришь! Такую власть забрала — аж страшно делается…

— А ты не лезь бабе под каблук — не зажмет, — посоветовал притихший отец. — Нынче они, ох какие умные. С единого взгляда засекают: кто — мужик, а кто — полосканное бельишко. Соответственно и ведут политику.

Фимка засмущалась… Гляди-ка, бедовая моя сеструха, от которой в детстве дворовые пацаны ревмя ревели, научилась краснеть… Я мельком оглядел изменившуюся после замужества Фимку, поудивлялся ее смущению и снова углубился в безрадостные мысли.

Застольная беседа доходила до меня, как сигналы из другой галактики. Вот уже третий день я сам себя обследовал: нет ли усталости, не кружится ли голова, не слабеют ли ноги? По-моему убеждению, именно эти симптомы свидетельствуют о радиоактивном облучении.

Слышал — нужно больше пить молока и ни в коем случае не потреблять спиртное. Забил молочными пакетами холодильник и убрал подальше бутылку водки…

Вот и сейчас подливал в свою рюмку нарзан. Никита и Фимка, занятые хозяйственными делами, этого не заметили, но отец подозрительно поглядывал в мою сторону. С каких это пор сын стал трезвенником?

Часов в восемь вечера, когда уставшие родители хотели оставить молодежь одну, в дверь позвонили. Никита и Фимка, недоумевая, переглянулись — неужто гости? — и дружно побежали открывать, следом за ними — родители, мы с Ольгой.

Лейтенант милиции и два милиционера… А им-то что нужно? Может быть, сослуживцы новобрачного?

— Серафима Ивановна Чернова?

— Я самая, — тихо призналась Фимка.

— Разрешите ваш паспорт…

Новобрачная осторожно всхлипнула, принесла паспорт и подала лейтенанту. Никита стоял — столб столбом, глядя расширенными глазами на происходящее.

— Вы здесь не прописаны. Почему не живете по месту протеки?

— Замуж вышла…

Интересно, кто подсказал лейтенанту новый Фимкин адрес? Впрочем, какое это имеет значение.

— Ознакомьтесь с ордером на задержание и обыск…