Люся, которая всех бесила

Глава 32

В машине Люся, чье настроение все еще было непростительно хорошим, прокручивала вчерашний разговор с Ветровым. Он казался немного сюрреалистичным — просто голос в темноте — и неправдоподобным. Замкнутый и немногословный, марен не производил впечатление человека, который стремился к постоянным отношениям.

Медленно двигаясь в унылой утренней пробке — каждый год в конце декабря город просто сходил с ума, люди метались с улицы на улицу, подчиняясь хаотичному броуновскому движению, — Люся пыталась понять, ее-то отчего так плющит.

Мальчик предложил девочке дружить. Ах, какое трогательное событие.

— Спятила ты, милая, на старости лет, — объявила Люся, насмешничая сама над собой. Попала в любимую женскую самообманку: жесткий снаружи, мягкий внутри. Мама его, бедняжку, отвергла, и это дает тебе прекрасный повод найди в мужской душе широту и глубину. А ведь иногда марен, внучка, это просто марен.

Впрочем, возможно, и Ветров, как Люся, доказывал самому себе, что не вид им правит, что он больше, чем диктатура ее величества биологии, которая сотворила их именно такими.

Люся хотела бы родиться ягом, например, или арх-медведем, но кто ее спрашивал?

И кто спрашивал внучку Великого Моржа, хочет ли она появиться на свет коркорой, которая умеет оборачиваться?

Вспомнив о Китаеве, она вдруг поняла, что ведет себя с Ветровым как последняя стерва. И ведь не сказать, что специально, — просто так получилось. Ох, права Синичка: Люся — эгоцентрик, чьи мысли крутятся только вокруг нее самой, а не вокруг интересов других людей.

— Черт, — пробормотала она, едва не тюкнулась носом в толстый зад плетущегося впереди лендровера и схватилась за телефон: — Паш, у меня с Великим Моржом вся эротика закончилась задолго до твоего появления. Мы с ним давно уже соратники, а не любовники.

— Могла бы и раньше сказать, — буркнул он и отключился.

А у Люси потемнело в глазах.

Богатое воображение, приученное складно выстраивать сюжеты и анализировать информацию, вдруг выдало очевидный и неприятный результат, который отлично объяснял, с чего вдруг Ветрова вчера потянуло на сантименты.

Кое-как, с трясущимися руками, она свернула вправо под раздраженные сигналы подрезанных водителей, пристроилась в карман вдоль дороги и заглушила двигатель.

Откинулась на сиденье, зажмурившись.

Великий Морж приехал к Ветрову и сделал ему заманчивое предложение. Приглядеть за Осокиной в обмен на повышение и теплое местечко в видовой полиции родного города. Пашенька все правильно понял и не стал устраивать запоздалый скандал. Но затаил в душе хамство.

Трахнуть женщину своего недруга — это ведь вписывается в мареновское представление о хорошей пакости?

Было так больно, как будто Люсю поимели первый раз в жизни.

С Великим Моржом все было понятно с самого начала: он использует ее, она использует его. При этом Люся понимала, что Китаев редко ставит ее в известность о причинах и целях, мирилась с тем, что исполняет его задачи вслепую, и не испытывала по этому поводу особых волнений. Она верила в его базовую порядочность.

С Ветровым же Люся изначально находилась в уязвимом положении: ей приходилось противостоять своему ужасу перед маньяком, мареновскому давлению, непереносимому стыду, что она перекинулась при постороннем, дискомфорту от собственной беспомощности и зависимости от охраны.

Гремучая смесь, которая лишила Люсю опоры, у нее просто не хватало энергии, чтобы дистанцироваться и закрываться еще и от Ветрова, который дарил ощущение безопасности.

Она верила ему, потому что ей очень надо было кому-то верить.

И он нравился ей, потому что был рядом в самые тяжелые моменты.

Люся привыкла к его внешности, ее очаровывали его запах, гибкая кошачья грация, сильные руки и кривая усмешка. Он был щедрым любовником и довольно заботливым сторожем.

А еще…

Тут она застонала в голос.

А еще ее заводило, что он не держит на нее зла. Что понимает: та давняя история закончилась. Люся просто исполняла свою работу, ничего личного.

Маша Ветрова считала это мазохизмом, а Люся — принятием.

Она убедила себя в том, что Ветров, сам далеко не идеал, способен принять Люсю целиком, со всеми ее плюсами и минусами в комплекте. Что она не скрывает от него своей сути, а он и не думает ее осуждать.

Марен, которого собственная семья едва выносила, готов к пониманию — вот что решила Люся. Он смотрит на вещи шире.

Зазвонил телефон.

Она посмотрела на крохотный экранчик — Ветров — и не стала отвечать.

Ей надо было пересобрать себя заново.

Оценить ущерб и понять, как жить дальше.

Дальше без Ветрова не хотелось, хотелось с ним, вот ведь напасть.

Даже несмотря на его ублюдочные мотивы — утереть нос Великому Моржу, — все равно.

Жесть как она есть.

Ах Люся, Люся, лапка увязла, всей жабке пропасть.

Она готова была придумать ему тридцать три оправдания, не сходя с места, она готова была признать, что, возможно, поступила бы точно так же. Не в том смысле, что спала бы с кем попало, но точно постаралась бы отомстить обидчику.

Ветров решал свои проблемы с Великим Моржом, а Люся… что Люся? Всего лишь инструмент.

— Соберись, — велела она себе, — это еще не конец света.

В окно машины постучали, и она невольно вздрогнула от неожиданности.

На улице стоял один из двух охранников-эфэсбэшников, она поздоровалась с ними утром на парковке.

Поморщившись, Люся опустила стекло.

— Людмила Николаевна, с вами все в порядке?

— Все отлично, — процедила Люся, вдруг озверев от того, что она даже оплакать несбывшуюся фантазию без посторонних не может.

Стало так душно, так тесно, что она поспешила тронуться с места, сцепив зубы и часто моргая. К черту слезы, Ветрова, охрану, маньяка и всю ее жалкую жизнь.

Сейчас есть проблемы посерьезнее, и они у внучки Великого Моржа.

Краеведческий музей, вопреки Люсиному ожиданию, вовсе не пустовал. Бродили по залам школьные экскурсии, а вокруг прилавка деда-коркора с его керамическими статуэтками толпились покупатели.

Николай Иванович, увидев Люсю, озорно подмигнул ей, продолжая бойкую торговлю.

Носов постарался, сделал отличные снимки фигурок с захватывающими и порой бесстыжими сюжетами, и в комментариях к материалу эти фигурки получили неслабую часть славы. Местами даже потеснили тот вопиющий факт, что мастер — коркор.

Люся подошла ближе, разглядывая товар. Ее внимание привлекла статуэтка, где Черномор похищал Людмилу. Вожделение и невинность.

— Никогда не могла понять, — заметила Люся, — зачем он все-таки ее упер. Лады — не то, от чего прутся марены.

— Да-да, — подхватил Николай Иванович оживленно, — марены прутся от ярилок, факт. Но способны они и на настоящую одержимость, и тогда им становится плевать на условности вроде вида. Дездемона была домовихой. Завернуть вам Людмилу?

— Нет, — покачала головой Люся, — мне с десяток вот этих милых ягов, грудью защищающих лад. Будут подарки на Новый год.

— Прекрасный выбор, — одобрил дед, ловко выдав сдачу пышнотелой бояне. — Минуточку, милая.

— Я никуда не спешу.

Деньги Николай Иванович отказался брать у нее категорически.

— Люсенька, — сказал он хитро, — я благодаря вашей статье трехлетний запас фигурок сбыл.

Это было неловко, и Люся расстроилась.

— Ну давайте я вас хотя бы кофе с десертом угощу! Внизу чудная кондитерская.

— А давайте, — оживился дед.

Они дождались, пока поток покупателей схлынет, и спустились вниз, в симпатичную кофейню, оформленную в стиле русских народных сказок. Дуб с золотой цепью, на котором сидел ученый кот, чем-то смахивающий на порнобояна Вешникова. Баба Яга, страж между живым и мертвым мирами, запихивала в печь доброго молодца, явно злобного банника. Богатырь рубился со змеем. Царевна-лягушка со стрелой в пасти ждала своего царевича.

— Сказка ложь, да в ней намек, — пробормотала Люся, поспешно отведя взгляд от лягушки, — о том, что жизнь еще страшнее сказок.

— Вас кто-то огорчил? — проницательно спросил дед.

Она пожала плечами:

— Просто иногда все кажется очень сложным. Знаете, вечный вопрос: почему я — это именно я, а не прекрасная лада Людмила, за которую отважный яг Руслан был готов умереть?

— Ну, нет, — засмеялся Николай Иванович, — отважный яг Руслан был готов умереть вовсе не за Людмилу, а ради подвига. Ради Людмилы был готов умереть мерзкий марен Черномор. А меня, знаете, умиротворяет сбалансированность природы. Например, у маренов много неприятных черт, но у них же самоисцеление и регенерация. Мы созданы такими, какими способны выжить.

— А как же коркоры?

— Коркоры — это удивительные с точки зрения эволюции создания. Ради выживаемости вида они смогли откинуть способность перекидываться. Уже более трехсот лет никто не видел трехголовых ящеров.

— Если их никто не видел, это не значит, что их больше нет.

— Милая моя, — Николай Иванович фыркнул, — вы представляете себе размер взрослого змея? Это вам не стог сена!

— Почему они были такими злобными, как вы думаете?

Официантка в простонародном сарафане принесла им кофе и пирожные. Николай Иванович одобрительно крякнул, надкусил «картошку» и сразу «Анну Павлову» и только потом ответил:

— Я понял, кем являюсь, довольно поздно. Смешно, но первые пятнадцать лет своей жизни был уверен, что родился банником, пока не повстречал девчушку вроде тебя. А она как завизжит… В прежние времена все влиятельные люди держали при себе нижних архов, чтобы они смотрели и видели. Поэтому царевичу — лягушка как высшая награда.

— Фу, — сказала Люся, ковыряясь ложечкой в «красном бархате». Аппетита не было.

— Когда ящеры исчезли, то и острая необходимость в нижних архах пропала. Какая разница, банник, марен или кимор твой гость? Хоромы-то он тебе всяко не спалит.

— И откуда вы все это знаете только?

— Когда я понял, что коркор, то превратился в настоящего книжного червя, читая все подряд. Даже до монастырских манускриптов добрался… — тут его взгляд вдруг стал мечтательным. — Между прочим, в нашем городе тоже живет одна барышня, ценительница древних текстов, она у меня на онлайн-аукционах несколько лотов увела. Ниночка-звездочка у нее ник.

— А, — сказала Люся, неожиданно для себя засмеявшись, — вот уж звезда так звезда, всем звездам трындец.

— Вы знакомы? — быстро спросил Николай Иванович.

— Очень, — ответила Люся.

Он разволновался и густо покраснел. Она смотрела на него во все глаза.

— Мне показалось, что это очень интеллигентная, мудрая и озорная дама… — пролепетал дед, — возможно, моих лет.

— Да точно ваших. Николай Иванович, уж не намерены ли вы приударить за звездочкой? У вас, помнится, была дама сердца.

— Она отказалась выходить за меня пять раз! Что было делать? Ушел, ветром гонимый. Староват я уже для блуда!

— А для ухаживаний в самый раз?

— А для ухаживаний — в самом соку, — и дедок подбоченился.

Он был настолько классным, что Люся едва его не расцеловала.

— Я попробую выступить вашей свахой, — сказала она, улыбаясь, — но ничего пока не обещаю.

— Милая моя! — и он прижал руки к груди, растроганный и воодушевленный.

Знал бы он, каким железным характером обладает Нина Петровна, не радовался бы раньше времени.

— Так вот, читал я и читал, — заторопился Николай Иванович, который очень хотел быть полезным Люсе, — и пришел к выводу, что у древних коркор просто не было другого выхода, кроме как жечь напалмом все вокруг. Ну вот представьте себе, родился коркор в каком-нибудь селе, жил себе да жил счастливо, а потом хоп! Перекинулся посреди поля, где сеял рожь. Односельчане, знамо дело, за вилы да косы…

— С чего бы это ему перекидываться посреди поля? Когда приходит время и ты чувствуешь, что в тебе что-то меняется, то потребность уйти в самую глушь, подальше от людей, невыносима. Ты просто бежишь со всех ног как можно дальше.

— Архи перекидываются планово и от испуга, правильно? А коркоры?

— Не знаю.

— И никто не знает. Факт в том, что коркор не оставляли в покое, даже если они забирались в какую-нибудь пещеру или вроде того. Всегда появлялся очередной Добрыня Никитич и кричал: выходи, чудище, на Калинов мост, биться будем! В Европе драконов преследовали рыцари. Никакой тебе медитации и релакса, постоянный стресс и битва не на жизнь, а на смерть. Станешь от жизни такой кровожадным.

— Ну, вас послушать, то все наоборот выходит. Злобные люди загоняли бедных ящеров!

— Историю пишут победители, — пожал он плечами, — а победили в этом противостоянии яги. Кто знает, что они скрыли, а что сочинили. Я вот, например, нисколько не удивлюсь, если к коркорам однажды вернется способность к обороту.

Люся от изумления даже дышать перестала:

— С чего бы это?

— С того, что коркор перестали повально истреблять. И они почувствовали себя в физической безопасности. Эволюции плевать на дискриминацию и социальную несправедливость, она понимает другое: вид больше не находится на грани выживания. Значит, уже можно расправить крылья.

Люся молчала, ошеломленная.

Великому Моржу она позвонила по дороге в редакцию.

И он снова взял трубку с первого гудка.

Давно старый силовик не откликался так часто на Люсины звонки.

— Я могу говорить? — спросила она, застряв в очередной пробке.

До января по городу лучше вообще не передвигаться.

— Говори.

И она коротко пересказала беседу с Николаем Ивановичем.

— Любопытно, — выслушав ее, сказал Великий Морж. — Что же, у меня для тебя тоже кое-что есть. Существует такой принцип желтых точек, любой принтер наносит их, когда печатает документ. С помощью декодера можно узнать дату, минуту и секунду печати. Так вот, письмо Синичкиной было напечатано в 14:35 в ее последний рабочий день на редакционном принтере. Мы посмотрели по камерам — она вышла из своего кабинета, вошла в редакцию. Журналисты подтвердили, что она забрала лист бумаги у всех на глазах, а потом еще минут пятнадцать преспокойно обсуждала с Волковой ее текст. В 18:06 Синичкина покинула свой кабинет, вымыла кружку, оделась и неторопливо ушла с работы, со всеми попрощавшись. Предположительно, отправилась домой, но она живет в районе, где с камерами туго. В 19:20, уже переодевшись, она сняла со своей карты сто пятьдесят тысяч рублей, максимальный лимит по ее тарифу. Ее засекла камера банкомата. Синичкина даже помахала в эту камеру. Демонстративно выбросила там же в мусорку бумажный пакет — в нем были ее телефон, банковские карты, паспорт. После чего направилась в сторону остановки общественного транспорта. Если бы она взяла такси, а таксистов мы проверили, найти ее было бы куда проще. Но Синичкина, судя по всему, воспользовалась автобусом, заплатила за проезд наличкой и реально ушла в закат. То есть жильем, скорее всего, она озаботилась заранее. Сейчас мы проверяем тех, кто сдает квартиры и дома вчерную, без официальных договоров.

— Какой-то Джеймс Бонд, — проговорила Люся ошеломленно, — а не Синичка.

— С другой стороны, мы получаем ордер на начинку «Яви», потому что Крылов категорически отказывается сотрудничать. Он на полном серьезе уверен, что государство пытается отжать у него технологию в своих корыстных целях. По сути, «Явь» — это просто файл, в котором описаны структура сети, искусственные синапсы, цифры и коды. Стибрить такое — раз плюнуть. Плюс мощное железо, которое у этого засранца в офшорах, там же и сервера ВПН-ов, которыми и пользовалась Синичкина. Наша задача — обнаружить ее цифровой след в «Яви». Какие задачи она ставила перед ИИ и какие решения получала? К сожалению, без помощи программеров «Яви» мы не разберемся, а они там все как один идейные. Но мы работаем, Люсь.

— Молодцы, — похвалила его Люся и сама ощутила вялость своего голоса.

Все это было очень захватывающе и интересно, но сейчас ее мозг отказывался воспринимать информацию.

— У тебя все нормально? — тут же спросил Великий Морж.

— Возможно, мне чуть-чуть разбили сердце. Забей, ничего глобального.

— Хочешь, — тут же предложили он, — я вышлю Ветрова на рудники? Станет каменотесом.

— Не лезь в это, — Люся рассердилась, но на себя. Нашла с кем откровенничать! С человеком-решатором! — Серьезно, Олег, от тебя тут больше вреда, чем помощи. Я вроде как взрослая девочка.

— Вот от взрослых девочек и жди самых больших глупостей, — вздохнул он. — Ладно, Люсь, ты только скажи, если вдруг что. Вылетит наш мальчик из города, глазом не успеет моргнуть.

— Отставить! — рявкнула она. — Все, Олег, без самодеятельности, а то я Нине Петровне на тебя пожалуюсь.

— Пощади, — хмыкнул он и отключился.

А Люся снова ощутила близкие слезы, рассвирепела окончательно и наорала на водилу слева, который безбожно теснил ее к маршрутке.

Нина Петровна позвонила ближе к вечеру, когда в редакции уже нечем было дышать от лака для волос, духов и щебетания. Народ готовился к корпоративу, переговорка превратилась в салон красоты, а мальчишки бегали в гардеробную, чтобы тяпнуть там коньяку.

Люся как раз расчехлила платье в своем кабинете и без всякого желания стянула с себя теплый свитер.

«Радуемся жизни согласно расписанию, — наставляла она себя, — елочка, зажгись, и прочая дребедень».

— Нина Петровна, — проговорила она, ответив на звонок, — а у меня для вас уха…

— Ладно, — перебила ее старушка нервно, — ты ведь все равно узнаешь. Не от видовиков, так от силовиков. А скрывать это от следствия мне воспитание не позволяет.

— Что скрывать?

— Мне написал УотсонХYХолмс.

— Что?!

Почему-то Люсе казалось, что с бегством Синички (неспешным и торжественным отбытием, что вернее) вся эта история с маньяком закончилась. И острое разочарование едва не сшибло с ног.

— Ну, там всякая лирика, — пробормотала старушка, отчего-то заюлив, — почитаешь потом, веселись.

— Нина Петровна! Что не так с этим письмом?

— Ну, оно неприятное. Давай ты вечером приедешь, и мы прочитаем вместе.

— Нина Петровна!

— Ладно, — решилась старушка, — только не думай слишком много. Мы с тобой обо всем спокойно поговорим после корпоратива. Даже если вернешься поздно, загляни сначала ко мне.

Да у Люси сегодня просто очередь из Ветровых с разговорами!

Она плюхнулась на диван и открыла почту на планшете.

Люся читала, и строчки расплывались у нее перед глазами.

Она пыталась цепляться за отдельные фразы, и все равно не понимала ничегошеньки.

Прибежал Носов:

— Начальник, нам пора. Начальник, ты ревешь?

Наверное, она представляла собой жалкое зрелище. В лифчике и джинсах, размазанная по дивану в наивных соплях.

— Костя, — Люся вцепилась в ремень его штанов, притянула к себя, — Костя!

— Люсь, ты чего? — он испуганно и растерянно гладил ее по волосам и голым плечам, пока она самозабвенно давилась собственным эго в сухих и оттого особо болезненных спазмах.

— Ветровы начинают и выигрывают.

Она все-таки поехала на корпоратив.

Бог знает, чего стоило Носову и Ольге запихнуть ее в платье, переобуть и сменить пуховик на дурацкое норковое манто.

В полном оцепенении Люся слушала капитана Смирнова, который был за рулем. Он сообщил, что они в составе особой опергруппы работают с социальными службами, благотворительными обществами, отделами охраны детства и медицинскими учреждениями. Ищут девочку, которая болела и смерть которой не была официально зарегистрирована.

Люся не вникала в то, о чем он говорил.

Нина Петровна была ее якорем, а Паша — ее щитом.

И вот она снова сама по себе, голая среди снегов.

Никто не согреет.

Никто не утешит.

Вывалившись на мороз перед рестораном, Люся вдруг поняла, что не сможет зайти в этот веселый перелив огней.

Она постояла дура дурой среди парковки, а потом свернула под навес, туда, где собрались гонимые нынешним законодательством курильщики. Люся никогда не курила и давно бросила, но это не имело никакого значения нынешним вечером.

— Ребят, — попросила она чужим хриплым голосом, — сигаретой не угостите?

Кто-то протянул ей пачку, кто-то — зажигалку.

Кутаясь в бесполезное манто, которое нисколько не грело, Люся жадно затягивалась и смотрела на город перед собой.

Мы же с тобой были друзьями.

Я служила тебе, а ты не подводил меня.

Отчего же сегодня так наотмашь?

Отчего же сегодня так сильно?

Капитан Смирнов томился в нескольких метрах от нее.

Он был встревожен, но не приближался.

Люся выкурила одну сигарету и попросила вторую.

Носов, который приехал несколькими минутами позже, истошно звонил на мобильник.

Она действительно настолько пустой, дурной человек, что заслужила все это?

От ресторана сбежал вниз по ступенькам затянутый в костюм незнакомый мужчина. Чиркнул зажигалкой, пламя на секунду осветило его смазливое лицо.

Затяжка.

Еще одна.

Дыши. Просто дыши.

— Ну что, Люсенька, — вдруг прошептал мужчина вкрадчиво. — Хреново тебе? Каково это, когда все вокруг — лживое, придуманное и тебе не за что ухватиться? Никому-то ты на самом деле не нужна. Фальшивка. Заяц на батарейках. Пустое место.

Она дернулась, как будто ее ударили.

И поняла, что перекинется прямо сейчас на глазах у множества людей.

И вряд ли когда-нибудь оправится от этого позора.