Когда Ветров вернулся домой, Люся как раз перебрала всю гардеробную, сложив в огромный пакет одежду, которую она больше не носила.
Он остановился на пороге, взирая на развалы туфель и сумок, валяющихся по коридору.
— М-да, — сказал задумчиво, — сидеть дома тебе явно противопоказано.
— Марш в кровать! — рявкнула она сердито.
— Прям так? — восхитился Ветров, тут же плотоядно заухмылявшись. — Можно я хотя бы руки сначала помою?
— Тебе доктор прописал постельный режим, — зажужжала Люся рассерженно, — а ты шляешься черт знает где, я уж не говорю о нашей ночной эквилибристике! Все, больше никаких глупостей, пока Максим Анатольевич не разрешит!
— У нас что-то случилось? — насторожился он.
— У нас случился суп. Куриный. Я тебе его принесу.
— Прямо в кровать? — ужаснулся Ветров. — Фу, Люся, это негигиенично. Я как-нибудь найду в себе силы, чтобы поужинать за столом. Но потом сразу обещаю лежать!
Она отправилась на кухню, споткнулась о туфлю, выругалась и запулила ее в угол.
Ветров прилежным зайчиком пристроился за столом, внимательно за ней наблюдая.
Люся громыхала посудой и сама себя умоляла вести себя потише.
И что ее так раскочегарило-то?
— Ладно, — сказал Ветров, когда она шмякнула ложкой об стол. — Докладываю про твою секретаршу и Баринова.
— Я не хочу ничего знать, — перебила его Люся. — Мне плевать. Плевать на Ольгу и плевать на Баринова. Я эгоцентрик, и чужие дела меня не касаются, пусть они на пару хоть мировой заговор плетут! Как погода? Потеплело?
— Похолодало. Завтра обещают метель.
— Очень хорошо, что мне никуда не надо.
— Ну, за елкой все-таки придется съездить.
— Поставим искусственную.
— И что? Даже в новогоднюю ночь будем держать целибат? А как же животная страсть под бой курантов?
— Надо воспитывать силу воли, — сказала Люся назидательно. — Держать себя в руках.
— А вчера ты…
— Вчера у меня был стресс!
— То-то ты сейчас спокойная, как удав, — пробормотал Ветров себе под нос, и Люсе понадобилось все ее самообладание, чтобы не вспылить.
— Вкусно тебе, Пашенька? — процедила она.
— Нормально, — ответил он. — Не бабушкина, конечно… в смысле, очень вкусно, Люсенька.
— Вот и ешь молча.
Он послушно завершил ужин, потянулся было к посудомойке, но был изгнан в спальню. Спорить Ветров не стал, молча отправился переодеваться и укладываться.
Все-таки чувство самосохранения у него было хорошо развито.
Люся оглядела устроенный ею бардак и засучила рукава.
Закончила убираться она уже за полночь, приняла душ и тихонько вошла в спальню.
— Поговорим? — спросил Ветров в темноте.
В свете уличных фонарей мельтешили за окном суматошные снежинки.
Начиналась метель.
Люся взобралась на кровать и села в ногах, обхватив колени руками. Глядела на снежинки, податливые воле ветра, и чувствовала себя примерно так же. Ее жизнь такая быстротечная, такая хаотичная, глупая.
— Как ты думаешь, — спросила она, — твоего отца есть за что посадить?
— Был бы человек, — отозвался он спокойно, — а статья найдется.
— А если он действительно сделал что-то очень плохое? Как ты поступишь тогда?
— Тебе не понравится мой ответ, — сказал Ветров мягко.
— Будешь его защищать?
— Любой ценой. Это семья, Люсь.
Она кивнула, не удивившись.
Другого ответа от Ветрова ждать не приходилось.
— А я от Катьки отказалась, — проговорила Люся отрешенно.
— Так что она опять натворила?
Люся вздрогнула, уставившись на него изумленно. Как это он догадался?
— Баринов сказал: хочешь взбеленить Люсю, используй ее сестрицу, — объяснил Ветров обстоятельно. — Даже упоминания о ней хватает, чтобы довести тебя до белого каления. Вот мне интересно: почему Синичка не разыграла этот козырь? К слову, с твоей секретаршей у Баринова обыкновенный роман. Встретились случайно в магазине, позлословили о тебе, переместились в горизонтальную плоскость, обоим понравилось. Теперь Баринову грозит тюремное заключение, а Ольга обещает его ждать. Короче, ложная тревога. Совпадение. Так иногда бывает.
— Да и черт с ними, — пожала плечами Люся. — Устала я, Паш, искать врагов вокруг. Синичке нужно, чтобы я перекинулась? В этом весь смысл? Тогда она своего добилась — в этой самой спальне, прямо на твоих глазах. Как бы ей еще сообщить об этом?
— Ну вот поймаем ее, и сообщишь, если захочешь. У нее будет очень много времени, чтобы завершить свои исследования. Пожизненно — это долго, знаешь ли.
— Катька меня шантажирует, — выпалила Люся, не дослушав его. Синичка в роли серийного убийцы все еще не помещалась в ее голове. Это было дико. — Говорит, или покупай мне пятикомнатную квартиру, или я посажу Виктора Ветрова. Правда, она так и не сказала, за что именно.
Он на секунду опешил, а потом так оглушительно расхохотался, что его наверняка даже Нина Петровна за стенкой услышала.
— Ярилки, — выдавил он из себя сквозь смех, — жадные, глупые и ленивые. Она вообще соображает, что несет? Да ты ради моего отца и пальцем не шевельнешь, а если решишь, что он заслужил, — еще и поможешь его засадить.
— И в чем тут веселье? — спросила Люся расстроенно. — У нас с тобой прямой конфликт интересов.
— Нет у нас никакого конфликта, — отмахнулся он. — Все просто: ты поступаешь, как считаешь правильным, ну и я тоже. А там видно будет.
— Какой-то у тебя несерьезный подход.
— Люсь, а чего ты от меня ждешь? Запугивать тебя без толку, это мы уже выяснили. Переубеждать? Тоже не вижу смысла, ты уже взрослая девочка. Да и вряд ли Катерина могла нарыть что-то, кроме старых махинаций моего отца, а эти вопросы решаются с помощью хорошего юриста. Опять же, срок давности никто не отменял. Так что сестра просто треплет тебе нервы.
— Ну-ну, — буркнула Люся без особой уверенности.
Катька была дурой, но не дурой-дурой.
Ветров вскоре уснул — все-таки еще болел, чувствовал слабость.
А Люся смотрела в окно и спрашивала себя: что толку иметь собственный портал, если ты не можешь воспользоваться им, когда тебе приспичит донести послание до серийного маньяка?
К черту табу.
К черту вбитые с рождения установки.
Чтобы перестать бояться, иногда приходится проявить отчаянную смелость.
Или глупость, это как посмотреть.
— Жизнь надо прожить так, чтобы иногда тебе было стыдно проснуться, — сказала себе Люся и открыла ноутбук.
«Как я перекинулась при постороннем — откровения главного редактора», — напечатала она заголовок. А дальше слова хлынули рекой.
«Каждый арх больше всего на свете боится самого позорного позора: принять свою архаичную форму на людях, — писала Люся. — Тому виной поколения предков, которые завещали нам скрывать свою истинную сущность, потому что это может быть опасно. В этом есть смысл, но что делать, если публичный оборот с вами все же случился? Я расскажу вам про свой опыт и надеюсь, что кому-то из тех, кто побывал в подобной ситуации, это поможет.
Как правило, меня принимают за кимора — благодаря скандальному характеру. Но на самом деле я родилась нижним архом, лягушкой, если быть точнее. Кто из вас сейчас представил себе трепетную деву, нетерпеливо ждущую своего царевича? Ого! Как вас много! Но нет, друзья, правда в том, что я так испугалась поцелуя, что предпочла перекинуться и спрятаться под кроватью.
Да, мне тоже смешно. Да, так бывает, когда ты много лет сильная и независимая и вдруг к тебе относится с добротой тот, кого ты считаешь своим противником.
Мир спасет не красота, мир спасет доброта, пусть даже самая мимолетная, самая неприхотливая, пусть даже похожая на жалость. Случайное сочувствие способно напугать посильнее приставленного к горлу оружия, ожившего кошмара или предательства самых близких.
Потому что оно делает тебя беззащитным.
Искреннему сочувствию нельзя противостоять злым словом, угрозой или холодным молчанием. И все. И вдруг оказывается, что больше у тебя за душой ничего и нет.
Это способно напугать до чертиков.
Я знаю, о чем говорю.
Я знаю, как стыдно посмотреть в глаза человеку, который стал невольным свидетелем твоих метаморфоз.
Вы в курсе, как выглядит арх во время оборота? Вот и я тоже нет, но подозреваю, что зрелище не из приятных. Тем не менее это наша природа — перекидываться от испуга.
И я отказываюсь за это краснеть.
Я отказываюсь чувствовать себя виноватой за то, что случайно нарушила табу.
Кащи помнят всё, но иногда это горе от ума. Марены умеют быть неприятными, но это не повод, чтобы не любить их. Ярилы очаровательны и беспечны, но быть их родителями — тяжелый труд. Киморы способны довести любого, но они удивительно верные друзья. Банники — плуты и мошенники, но и лучшие предприниматели в мире. Лесовики предпочитают отшельничество, но они мастера на все руки. Бояны разыгрывают драму из самого обыденного события, но пишут невероятные романы и ставят гениальные фильмы. Яги излишне пафосны, но они наши защитники. Лады бывают прилипчивыми, но создают очень крепкие семьи. Домовики порой превращаются в домашних тиранов, но защитят родные стены от любой напасти. Коркоры нас все еще пугают, но, может, они боятся нас еще больше?
Мы все такие, какими пришли в этот мир.
И это бесит, потому что кажется, что тебя по умолчанию лишили выбора.
Но мы выбираем каждый день.
Ударить или обнять.
Поверить или проверить.
Поцеловать или к черту послать.
Обмануть или сказать правду.
Публично признаться в своем самом позорном позоре или каждый день вспоминать о нем с ужасом.
Что мы возьмем с собой в новый год?
Мое завтра зависит от моих решений, а не от того, кем я родилась.
А ваше?
Пишите свои истории в комментариях, я открываю новогодний флешмоб самых постыдных ваших историй. Оставим их здесь, а не будем таскать на своем горбу вечно.
С любовью, ваша Люся Осокина».
Она поспешно прикрепила к материалу первый попавшийся собственный портрет в объективе Носова и, не дав себе опомниться, нажала «опубликовать».
Но пасаран и все такое.
Захлопнув ноутбук, Люся зашвырнула его под кровать, после чего заснула крепким сном человека, который выполнил суточный лимит по безрассудным поступкам.
Телефон звонил, и звонил, и звонил.
На кухне журчала вода, оттуда тянулся запах кофе.
— Да? — буркнула Люся в трубку.
— Мать, ты накидалась вчера? — весело спросил Носов. — Что это за манифест за все хорошее против всего плохого?
— Это мой белый флаг, Костя. Так я сообщаю Синичке, что она добилась своего. Пусть уже отстанет от меня.
— На редакционной почте для тебя пятнадцать предложений руки и сердца, пять неприличных фоток мужских причиндалов и с десяток возмущенных твоим бесстыдством писем.
— А комментах?
— А в комментах — вакханалия. Я модерировать устал. Ты не представляешь, какими непотребствами делятся некоторые наши читатели. Всех будто прорвало, и они такие давай мериться, у кого позорный позор позорнее. Мы побили свой рекорд по посещаемости, Люсь.
— И это отлично. Поставь, пока такая движуха, интервью с Вешниковым, пожалуйста. Оно в отложке болтается.
— Ладно. Но ты глянь, что творится под материалом, там прикольно. Например, пользователь с ником «Нет» написала о том, как пыталась приворожить марена, а теперь вся покрыта пятнами атопического дерматита. Чувак с ником «Яг-дурак» поделился, что едва не проткнул осиной живую женщину, приняв ее за русалку. Некто, именующий себя «Эротическим котиком», рассказал, что придуманный секс ему нравится больше, чем настоящий. Ярилки тут же перевозбудились и принялись доказывать, что он настоящую женщину просто пока не встретил. И все друг над другом ржут и братаются.
— Миру мир, — продекламировала Люся и пошла на кухню.
Ветров варил овсянку.
— Я кому сказала, лежать, — вяло возмутилась она, чмокнув его между лопаток. Он оглянулся, сверкая улыбкой.
— Деятельная вы натура, Людмила Николаевна. Значит, вас покорила моя доброта?
— Даже не начинай, — скривилась она.
— Нет уж, позвольте! Я уже проникся своим величием, не наступай на горло моему самохвальству.
— Эту песню не задушишь, не убьешь, — рассмеялась Люся. — Самохвались уж, что с тобой делать. Во сколько сегодня придет твоя медсестричка?
— Ближе к обеду. А вечером, моя дорогая, у меня рандеву с отцом. Я хотел его сюда пригласить…
— Озверел?
— …но что-то мне подсказало, что ты не оценишь, — он снова широко улыбнулся и протянул ей кружку кофе. — Как это тебя мой капитан Смирнов уговорил засесть дома?
— Он был вежлив и мил. Тебе не понять.
— Да где уж мне уж. Люсь, а нафига твоей сестрице пятикомнатная квартира? Ну, то есть я понимаю, что это хороший повод тебя побесить, но все-таки? Разве нормальная барышня ее возраста не захотела бы жить отдельно от родителей? Если бы я взялся тебя шантажировать, то просил бы две двушки, например.
— Хм, — Люся почесала за ухом, обдумывая варианты.
Когда незамужние девушки предпочитают жить с предками, а не отдельно?
— Твою мать! — дошло до нее. Люся поставила кружку на стол и метнулась в спальню за телефоном. — Катька, — завопила она, когда на ее звонок ответили, — ты там залетела, что ли?
— Какой бред, — холодно ответила сестрица.
— Немедленно приезжай, а то я тебя…
— Ладно. Вызови мне такси.
Вот коза.
Катька приехала, благоухая духами и запахом мороза. Сверкали ямочки на ее щеках, маняще мерцали влажные глаза, пухлые губы лукаво улыбались.
— М-м-м, Павел, надо полагать, — она с интересом уставилась на Ветрова, скинув Люсе свое пальто, как прислуге.
Так бы и заехала по уху.
Ветров посмотрел на нее укоризненно, забрал у Люси пальто, повесил его и скрылся в гостиной от греха подальше.
Люся толкнула Катьку на кухню.
— И кто у нас беглый папаша? — спросила она.
— Ты хотя бы чаю предложила.
— Катька, не беси меня.
— Ну Горелов, предположим. Извращенец и любитель навей, — неохотно ответила сестрица и принялась сама себе заваривать чай.
— Почему Федор? — не поняла Люся. — Ты же с Сергеем зажигала?
— Потому что младший братец подсунул меня старшему с целью промышленного шпионажа.
Ах, вот где собака зарыта! Люсе-то Сергей Горелов лепил какую-то чушь про то, что держит при себе ярилку для развода с нелюбимой женой.
Все врут.
— Он же спит и видит, как бы скомпрометировать Федора перед советом акционеров и сковырнуть с должности, — продолжала Катюха. — Между нами говоря, младшенький — полный бездарь и ничтожество.
— Да, с младшенькими такое случается.
— Люсь, мы ругаться будем?
— Не будем. И что Федор Горелов?
— Ну, у него, конечно, на живых стоит без энтузиазма, но при должном умении…
— Да тьфу! Я же не об этом!
— Говорит, что алименты с него, а вот все остальное — фиг. Не видит он во мне спутницу жизни, понимаешь ли. Буду обеспеченной матерью-одиночкой, уж лучше, чем по мужикам прыгать.
— Можно подумать, что материнство тебя остановит.
— Зато теперь я буду только по любви, — объявила Катька серьезно. — Некоммерческий подход к отношениям! Правда, сначала — ребенок, а деньги — потом. И этот гад еще требует от меня подтверждения отцовства. Что за мужики пошли, жуть.
— Родителям-то сказала?
— Да никому я пока не сказала, кроме Федора. Это ты везде свой нос суешь.
Люся кивнула.
Сует.
Работа у нее такая.
И стиль жизни.
— А у тебя с этим Ветровым серьезно или как обычно? — вдруг спросила Катька, ловко разливая чай по чашкам.
Она была красивой, тонкой, воздушной, двигалась легко и изящно.
— Как пойдет, — ответила Люся, в который раз поразившись тому, как ярилок и маренов тянет друг к другу.
Прям магнитом.
— Странный выбор, — заметила Катька задумчиво. Она была на удивление мирной. Или замышляла очередную каверзу, или и вправду рассчитывала на Люсину помощь.
— И не говори, — вздохнула Люся, набрала своего помощника-кимора: — Стас, план меняется. Ищем четырехкомнатную.
— Итить! — озвучил свои чувства кимор. — Переподавай заявку на кредит.
— Ага.
Черт.
Она будет впахивать за ипотеку вечно.
Сестрица вряд ли сподобится делиться своими алиментами на погашение задолженности.
Катька смотрела удивленно и испытующе. Будто что-то решая про себя.
— Некоторое время назад, — проговорила она, — мне на электронку пришло предложение. Переспать с Павлом Ветровым, но так, чтобы ты обязательно об этом узнала. За это полагалось очень приятное денежное вознаграждение, половина — авансом. Сложно было устоять, знаешь ли.
Люся застыла с телефоном в руках.
Да, Синичка обязательно должна была попробовать задействовать Катьку.
Бить Люсю ее сестрой — очевидное и эффективное решение.
— Но ты, кажется, устояла, — медленно, как будто ища брод в незнакомом водоеме, предположила она.
— Но я, кажется, устояла, — словно бы сама себе удивляясь, подтвердила Катька. — Подать на тебя в суд — это одно. Шантажировать — ну, допустим. Но переспать с твоим парнем? Как-то это совсем свинство, подумала я. Где ты еще себе порядочного мужика найдешь, убогая ты моя.
Ну, с порядочным она, конечно, загнула.
Совершенно бесстыжий.
Люся вдруг вспомнила Катьку совсем маленькой. Ее кукол, которые везде валялись. Смешные волосики, топорщившиеся солнышком вокруг головы. Ладошки, которые были все время липкими от фруктов. Она хватала Люсю этими липкими ладошками, не отпуская ее руки, и повсюду таскалась за ней, как щенок.
А потом повзрослела и стала совершенно противной девицей.
— У меня есть мороженое, хочешь? — дрогнувшим голосом предложила Люся.
Вместо ответа Катька сама полезла в холодильник.
— Почему ты не спрашиваешь о вчерашнем разговоре? — уточнила она, доставая упаковку клубничного. — Ну, про грешки Ветрова-старшего.
— Потому что не уверена, что хочу знать. После этого придется что-то делать, а что?
— Как что? — усмехнулась Катька. — Выбирать между чувствами и принципами. Ты же сама ночью опубликовала такой высокопарный текст о том, что каждый день мы делаем свой выбор. А сама что? В кусты?
— Я выбираю не выбирать. Тоже выбор, между прочим.
— Не получится. У меня бы — да. А у тебя — нет. Ты все равно в это влезешь, потому что не можешь иначе. Когда судили меня, ты предпочла свои тупые принципы. Мне прям интересно, как ты поступишь теперь.
Люся молчала. И как это жизни не надоело постоянно загонять ее в угол?