Магия

Дэшилл Хэммет МАГИЯ

Поздно вечером, когда у Страйита завершался девятый день поста, в комнату вошёл его ученик-талмид Саймон, сопровождавший ювелира Баклипа. Маг читал потрёпанный манускрипт, озаглавленный, ни много ни мало: «Чёрная Курочка, или Курица, несущая золотые яйца; включает Науку Магических Талисманов и Колец, Искусство Некромантии и Каббалы; для заклинания Воздушных и Адских Духов, Сильфов, Ундин и Гномов, для овладения Тайными Науками, для Обнаружения Сокровищ, для получения власти над всеми существами и разоблачения всех Наук и Колдовства. Всё знание следует из Доктрин Сократа, Пифагора, Зороастра, сына Великого Оромасиса, и других философов, чьи труды в рукописях были спасены от пожара в Библиотеке Птолемея. Переведено с Языка Магов и Иероглифов докторами Mizzaboula-Jabamia, Danhuzerus, Nehmahmiah, Judahim и Eliaeb».

Комната, просторное помещение с белым полом, имела высокие стены, задрапированные тёмным бархатом, который был расшит сверкающими оккультными знаками. Мальчик, сидевший на корточках в углу, месяца два назад утратил от страха дар речи — в тот день, когда его отдали в обучение к магу. Мальчик полировал квадратным лоскутом шёлка серебряное кольцо Раума с выгравированной печатью, походившей на схематично изображённую палубу причудливой лодочки.

Страйит был дородный мужчина лет сорока — впрочем, возраст магов точно не определишь. За девять дней поста кожа на его проницательном лице стала прозрачной, уголки губ опустились. Он отметил пухлым пальцем место, до которого дочитал, и поднял глаза на Саймона. Перевёрнутая пятиконечная звезда, вышитая на бархате в круге древнееврейских надписей, образовала забавный нимб над полным розовым лицом мага.

Несколько мгновений ювелир Баклип с нетерпением ловил взгляд Страйита, а потом обернулся к талмиду в надежде, что тот заговорит первым. Но едва Саймон попытался что-то произнести, как Баклип разразился невнятным бормотанием:

— Тут вот… Мне нужно… Если вы можете… Я же знаю, вы можете!.. — Вскоре поток бессвязных фраз превратился в неясные тихие звуки, тонувшие в мягкой шляпе, которую теребили беспокойные руки ювелира: — Если возьмётесь… Мне нужно…

Под эти тихие звуки Саймон сказал:

— Он хочет любви от женщины, господин.

Ювелир Баклип переступил с ноги на ногу, хрустнул пальцами и отвёл глаза в сторону, но всё же кивнул, подтвердив прозвучавшие слова. Этот крупный мужчина настолько сильно нервничал, что его голова, лишённая растительности, стала серой — такого цвета, как если бы её покрывали седые волосы.

— От особой женщины? — карие глаза Страйита, утомлённого воздержанием, впервые обратились на ювелира. — Или от любой женщины?

Баклип так отчаянно дёрнул головой, что скрипнул воротник:

— От особой!

— Она жена или девица?

— Деви… э-э… Она не замужем.

— И ты не можешь покорить её ни одной безделушкой из своей лавки?

— У меня лучший ассортимент в городе! — Ювелир с усилием придушил в себе торгашескую бойкость. — Мои подарки, похоже, больше не радуют её… больше не привлекают её… — Стыд в его глазах, под которыми темнели мешки, сменился беспокойством. — Вы поможете мне? Поможете ещё раз?

Поставив локти на стол, рядом с манускриптом «Чёрная Курочка», а лицо погрузив в мясистые ладони, Страйит начал разглаживать дряблые щёки, вынуждая ювелира ждать ответа, и единственным звуком в комнате стало шелестящее трение шёлка о серебро в руках сидевшего на корточках мальчика.

— Ты получишь её, — произнёс маг, когда суетливые пальцы ювелира испятнали шляпу влажными отпечатками. — Скажи Саймону всё, что мы должны знать о ней.

Баклип с ликованием шагнул вперёд:

— Так вы всё же?..

Саймон поймал его за руку, ш-ш-шепнул что-то на ухо и вывел прочь.

— Всегда одно и то же, — сказал Страйит, откидываясь на спинку стула, когда вернувшийся талмид положил возле своего господина горсть золотых монет и исписанную бумагу. Смахнув их через край стола в открытый ящик, маг пожаловался: — Всегда им требуются только любовь и богатство, даже если на короткий срок в моду входит что-то другое. За двадцать лет, кажется, только дважды меня просили о мудрости, дважды, пожалуй, — о счастье, и один раз, насколько я помню, — о красоте. Остальным же — рождайтесь, новые причуды, сменяйся, мода — нужна любовь и нужно богатство. Саймон, нарабатывай навыки балаганного фиглярства с этими двумя людскими грёзами, и от клиентов не будет отбоя.

— Фиглярства?

— Шарлатанства.

Талмид покусал пунцовые губы, его брови надломились в испуге:

— И больше вы меня ничему не обучите?

Страйит отрицательно покачал головой, и бледное юное лицо талмида исказилось в отчаянии. Губы его шевелились, не издавая ни звука, но, несмотря на разочарование, ученик выдержал пристальный взгляд наставника.

— Значит, я слишком глуп, — выдавил, наконец, талмид, — чтобы постигать Искусство?

Страйит надул щёки, потом с шумом выдохнул и укорил воспитанника:

— Цыц! Я имел в виду, что владею только ремеслом шарлатана.

— Господин! Но то, чем вы занимаетесь!..

— Да, — признался Страйит, равнодушно пожав плечами. — Я снабжаю тебя диковинными чудовищами, которые скачут на волках, причём вызываю их то ли из несуществующих мест, то ли прямо из Ада — в зависимости от обстоятельств. Демонстрирую волков, которые скачут на ещё более диковинных чудовищах, и быков с человеческими головами, и людей с головами змей. Я выдаю их тебе, но разве они хоть что-нибудь значат? Ты заметил, сколько времени я трачу на всякую чепуху? Устраиваю себе пост, досконально изучаю странные ритуалы, вдыхаю разные зловония, порчу зрение при разглядывании заковыристых символов, бубню мудрёные заклинания — разве не смешно было бы, Саймон, если бы я ничего не смыслил в этих материях, какими бы отвратительными они ни были, — в тех самых материях, к которым неотступно стремится мой обмороченный разум?

Саймон остался почтительным, но ликования не сдержал:

— И мне знакомы эти материи, господин, и мальчику!

— Тебе? — в усталых карих глазах мага мелькнула насмешка к талмиду и его юности. — А почему они должны быть тебе незнакомы? Пусть я фигляр, но неужели мне полагается быть ещё и неумелым? Это что, такой уж великий фокус — заставить тебя видеть иллюзию, слышать её, чуять запах? Неужели я не должен быть более сведущим, чем политики, рекрутирующие сержанты и те девушки, что любят пускать пыль в глаза?

Саймон, пойманный на самомнении, покраснел и опустил глаза. И всё же он непреклонно мотнул головой:

— Но то, что вы делали! Дочка Венгеля, генерал, мадам Рир! И все остальные, и всё, что вы сотворили для них!

Страйит фыркнул при мысли о том, что подлинность его работы измерена произведённым эффектом.

— Таких же результатов, даже куда более впечатляющих результатов, — возразил он, — добивались мастера, чьи методы далеки от идиотизма. Настоящие чудеса вершились в прежние времена почти с каждой вещью, какую только ни представь, и только одно их перечисление будет столь долгим, что оно станет смешным и оскорбительным. Конечно, далеко не у всех сохранилась сверхъестественная сущность, но в нашем мире лишь несколько предметов ни разу не проявляли колдовские свойства.

Он наклонился вперёд, саркастично постукивая пальцем по истрёпанному манускрипту «Чёрная Курочка»:

— Вот, смотри — детский фокус-покус, и его нелепое жульничество известно даже тем, кто пишет эти книги, — но маги с успехом его применяли. Такие ослиные предписания, как «Гримуар Гонория», «Verus Jesuitarum Libellus» и «Praxis Magica Fausti» прекрасно использовались, чтобы нарушать равновесие природных явлений, не так ли? Обычные колдуны совершали чудеса вообще без каких-либо инструментов, верно?

— Да, господин, — коротко ответил Саймон, прижавшись спиной к стене своей веры. — Но вы показывали и то, что не могло бы существовать без истинной магии.

Страйит укрыл лицо в ладонях и снова принялся тереть щёки. За усталой проницательностью его розового лица таилось сожаление — возможно, потому, что теперь он не мог возразить талмиду.

— Верно, Саймон, что-то кроется за всем этим, за всеми нашими забавами, даже за исследованиями ранних каббалистов. Нечто такое, что в давние времена роднило, видимо, познания и откровения, пережитые в святилищах волхвов, — мудрость, мистическая наука о Знании, которое стоит прежде обычных знаний, выше них и за их пределами. Оно не имеет и не должно иметь никакого отношения к нашим дешёвым трюкам и махинациям. Всё это, — он повёл рукой, чтобы указать на комнату, её меблировку, на всё, что происходило или могло произойти в комнате, а также на мир за её стенами, — всё это лишь искажённая тень неясной тени той сущности. И так как подоплёка почти наверняка существует, наши теургические уловки становятся всё более подлыми, чтобы приносить успех.

Быть может, придёт день, и ты, Саймон, сумеешь достичь этой подоплёки. Впрочем, едва ли. Скорей всего, ты только сделаешь попытку, потерпишь неудачу и вернёшься к ловкачеству, в котором ежедневно сейчас упражняешься. Возможно, ты впоследствии предпримешь ещё одну попытку, но и тогда вряд ли что-то получится. И вот после этого ты уже окончательно погрязнешь в плутовстве и обнаружишь, что испытываешь удовлетворение человека, который хорошо выполняет свою работу, какой бы глупой она ни была. Впрочем, не исключена и радость от мыслей о том, как удачно ты выполнил заказ очередного клиента — но это лишь в редкие светлые дни. А во все остальные ты будешь ощущать только вкус власти над немногими нашими Процелами и Хаагенти, откроешь приятные стороны своего романтичного и даже важного места в собственном мирке. Умные люди нечасто будут пользоваться твоими услугами, это верно. Им известно, что твоя работа одинаково бесплодна в обоих случаях — и когда имеет успех, и когда завершается неудачей. Но тебе это не причинит беспокойства: в твоём мирке умных обитателей не будет.

У тебя разовьётся сноровка, появится профессиональная гордость за свои умения, а деньги потекут рекой. Вскоре ты доживёшь до зрелых лет, затем так же быстро состаришься. Иногда по ночам тебя будут терзать мысли об истинной магии, которой ты подражаешь своим мошенничеством, но, наконец, твой разум помрачится от соблюдения постов, от погружения в символы и формулы, и от других составляющих твоего ремесла. Ты станешь — я надеюсь — простодушным колдуном с детским самолюбием и верой в то, что приносишь пользу.

— Да, господин, — лицо талмида озарилось безмятежно-радостной улыбкой. — Ну и пусть, мне хватит и половины того, что умеете вы!

Во взгляде Страйита читалась странная смесь жалости, весёлого презрения и некоторого удовольствия от комплимента. Маг хмыкнул, закрывая вопрос, обсудить который в должной мере так и не получилось, и вернулся к текущим делам:

— Я не стану использовать Раума по заказу Баклипа, хотя для первого дела Раум пришёлся бы как нельзя кстати. Но если я могу вызвать одного демона для обоих клиентов, то нет никакой нужды поститься ещё девять дней. И вот кто нам сейчас потребуется: тот, кто читает мысли и служит посредником — первому, а второму — тот, кто способен разжигать любовь. Вполне сгодился бы Вуал, верблюд, если бы не его упрямое стремление говорить по-египетски — как по мне, это чертовски сложный язык. Думаю, лучше выбрать Данталиана, тем более что утро обещает быть ясным.

Пока он говорил, мальчик продолжал полировать кольцо Раума.

— Отложи-ка это, сынок, и возьмись за кольцо Данталиана. Оно в шкафу, на верхней полке — медное кольцо, где на печати размашистый рисунок из крестов и кружочков.

Занималась утренняя заря — ясная, как и предсказал маг, — когда он, белый и величественный в льняном колпаке и мантии, перехваченной широким кожаным поясом с Именами, вошёл в комнату, где его ждали помощники в надлежащих одеждах. В ответ на пожелание доброго утра они лишь кивнули: говорить до завершения действа им запрещалось. На открытых западных окнах уже не было бархатных занавесей, и четыре свечи на столе — красная, белая, зелёная и зеленовато-чёрная — стояли возле шёлкового свёртка, в котором находились инструменты Искусства.

Увидев, что всё готово, Страйит вычертил на белом полу, ещё влажном от люстральной воды, огромный круг, а внутри него — другой, поменьше. В пространстве между окружностями он под напевное бормотание скопировал Имена со своего пояса, причём обратил их на запад и перемежил астрологическими знаками Солнца, Луны, Марса, Меркурия, Юпитера, Венеры и Сатурна. Во внутренний круг маг вписал квадрат, а между сторонами квадрата и окружностью втиснул четыре пятиконечные звезды. В каждую из них поместил букву Тау и внёс другие буквы в предназначенные им места. Рядом с кругом Страйит повторно изобразил астрологические знаки и четыре пентаграммы с Тау, а между лучами этих звёзд написал слоги Имени Tetragrammaton. В последнюю очередь он начертил треугольник, частично лежавший на западной стороне круга, частично выходивший за его пределы.

Всё это время горло Страйита издавало угнетающе-низкое гудение, которое словно бы тяжко нависало над магом, поэтому когда он закончил своё мистическое зодчество и перешёл к столу, чтобы развернуть шёлковый свёрток, атмосфера в комнате сгустилась, препятствуя всякому движению. Талмид, медленно переступая, с трудом внёс в начерченный треугольник жаровню со свежим древесным углём, а немой мальчик, устанавливая свечи в звёздах за пределами круга, действовал так неловко и неуклюже, как будто его рукам требовалась помощь зрения, чтобы определить, держат они свечи или нет. Едва загорелись свечи и уголь в жаровне, Страйит взял со стола ореховый жезл с вырезанным тетраграмматоном, а также внушительных размеров меч с надписью «Elohim Gibor», и шагнул в круг. Позади заклинателя встали на колени Саймон и мальчик, при этом каждый из них держал менее весомый меч с менее весомой надписью — «Panoraim Heamesin» и «Gamorin Debalin».

Страйит широко расставил ноги, взглянул на кольцо Данталиана — с печатью без драгоценного камня — которое было надето на палец его левой руки, затем повёл плечами, чтобы под тяжёлой мантией стало свободнее, сдвинул пояс повыше, перехватил в ладонях жезл и меч, откашлялся и обратил лицо к западу:

— Призываю и заклинаю тебя, о дух Данталиан, и с опорой на власть Господа Всемогущего повелеваю тебе именами Baralamensis, Baldachiensis, Paumachie, Apoloresedes и могущественных князей Genio, Liachide, посланников Адского Престола, верховных князей Престола Оправданий в девятой области. Подчиняю тебя и повелеваю, о дух Данталиан, властью Того, Кто изрёк, и свершилось, а также священными и славными Именами Adonai, El, Elohim, Elohe, Zebaoth, Elion, Escherce, Jah, Tetragrammaton, Sadai: явись немедленно и покажись мне здесь, перед этим кругом, в мирном и человеческом облике, без уродства и угрозы; приди немедленно, в какой бы части света ты ни был, и дай разумные ответы на мои вопросы; предстань сейчас, предстань видимым, предстань дружелюбным, исполни то, что я требую — ты, вызванный Именем…

Длился и длился в подобной манере этот мистический вздор с равномерными повышениями и понижениями тона, перешедший в утомительное пустословие, теперь непоследовательное, теперь тавтологичное, теперь изобилующее повторами, хотя в пустопорожних фразах отнюдь не всё было лишено смысла. Наконец речь стихла, но в комнате так ничего и не изменилось, только свет восходящего солнца стал более розовым.

— Хм-м-м, — промычал Страйит. — Мы ещё посмотрим!

И он пустился во второе заклинание, уже почти не сдерживая голос, отчего на открытых гласных раздавался резонанс, похожий на звук гонга. Теперь маг призывал Именем Anehexeton, которое изрёк Аарон, и ему дана была мудрость, Именем Joth, что Иаков узнал от ангела, Именем Escerchie Ariston, которое назвал Моисей, и реки и воды Египта превратились в кровь, и другими Именами. Когда оккультист умолк, между жаровней и окном показалось зыбкое колыхание, помутнение воздуха, исчезнувшее сразу после появления.

Лицо Страйита посуровело, взгляд Страйита сделался строгим, костяшки пальцев Страйита побелели, стиснув жезл и рукоять меча.

— Вот как? — спросил он мягко, и больше не осталось в нём мягкости. Третье заклинание медной песней обрушилось на бархатные стены, обратилось на себя, обратило пламя свечей в тусклые искорки и образовало на льняной одежде коленопреклонённых учеников влажные пятна от подмышек до бёдер. К тем Именам, которые уже звучали, добавились Eye и Saray, а ещё Primematum и прочие Имена.

Когда ритуал завершился, оказалось, что в комнате есть кое-что новое, и оно не пришло снаружи, а возникло здесь же, внутри. Между жаровней и западным окном появился солдат в красно-коричневой одежде, с узкой полоской жёлтого металла на лбу, сидевший на гнедой лошади. Если вы решите, что он материализовался из воздуха или мгновенно переправился из иного места, то будете правы, хотя едва ли сможете указать, в какой момент это произошло.

Страйит прикрыл веками свирепые глаза и повернул к солдату лицо, лишённое всякой благосклонности:

— О дух Верит, преобразующий металлы, раскрывающий прошлое, настоящее и будущее, раздающий титулы, обманывающий! Я не звал тебя, и потому позволяю тебе удалиться, не учинив вреда ни человеку, ни животному. Удались, говорю я, и будь…

Тут солдат Верит, играя пальцами с лошадиной гривой, пригнулся к шее скакуна и попробовал уклониться от отставки. Его лицо, покрытое рубцами, изобразило кротость, а в резком голосе зазвучало притворное дружелюбие:

— Но я уже здесь, Страйит, и ты можешь использовать меня…

— … будь готов явиться в любое время, когда бы ни призвали тебя должные обращения и заклинания, — голос мага стал беспечнее. — Повелеваю тебе удалиться тихо…

Солдат заставил гнедого приблизиться к оккультисту и вытянулся вдоль лошадиной шеи:

— Страйит, что за?..

— … и мирно, и пусть вечно продолжается покой Божий между мной и тобой, — закончил Страйит, и в комнате не стало ни красного солдата, ни его красного коня.

Проведя тыльной стороной ладони по влажно блестевшему лбу, маг при помощи камфары и бренди стал оживлять зачахшее пламя жаровни. Ученики в это время ёрзали за его спиной, не поднимаясь с колен и чересчур шумно дыша открытыми ртами.

Уголь ярко вспыхнул, и Страйит убрал скляночки. Крепко стоя на своих коротких ногах, он вновь обратил лицо к западу и словно бы превратился в железный рог, из которого загремел призыв к Корсону, королю Запада. Никакого эффекта это не произвело, за исключением того, что двоих за спиной Страйита охватила дрожь. Маг опустил голову, ухмыльнулся улыбкой василиска и принялся с ожесточением произносить Проклятие Цепям. Немой мальчик хотел было заткнуть уши пальцами, но Саймон помешал ему, ударив по руке.

Когда прозвучало последнее зловещее слово Проклятия и ничего нового в комнате не появилось, Страйит вытащил из-под мантии чёрную коробочку, стиснул в руке, а другую руку протянул за спину. Талмид вложил в его ладонь свежий пергамент, на который была нанесена печать Данталиана. Пергамент отправился внутрь коробочки, где находились асафетида и сера, крышка захлопнулась, вокруг трижды обмоталась железная проволока, затем в проволочную петлю проник меч Страйита, и коробочка окунулась в пламя жаровни.

Иззубренные, скрежещущие фразы Огненного Проклятия отняли яркость у вышивки на стенах, заставили мальчика свернуться в маленький клубок, окрасили подбородок талмида кровью, которая брызнула из закушенной губы — так он пытался сдержать рыдания. Лицо Страйита стало холодным, бесчувственным, белым пятном, когда коробочка сползла с меча и улеглась среди горячих углей.

Между жаровней и окном стояло нечто многоликое, похожее на человека. Лицо, видневшееся над шеей, не было уродливым даже при всей той угрюмости, с которой это необычное существо переносило страдания. А вот другие его лица были искажены гримасами боли. Лица на кончиках пальцев правой руки сплющились о книгу, которую прижимал к себе прибывший.

Страйит выдернул коробочку из огня и бросил на её место щепотку ладана. Комната сразу же наполнилась пряной сладостью. Вежливо приветствуя существо у окна, оккультист, тем не менее, отогнул складку своей мантии, за которой обнаружилась Печать Соломона. Заклинатель не прикрывал её, пока существо не вошло в ту часть начерченного треугольника, которая лежала за пределами круга.

— Я здесь, Страйит, — произнесло одно из лиц вполне смиренным голосом, но остальные повторяли за ним слово в слово, и это несколько сбивало с толку. — Повелевай мною.

Маг не стал тратить время на перебранку, на ругань из-за своенравия, которое выказал дух. Заведя руку за спину, Страйит принял от Саймона два бумажных листа с записями. Бросив взгляд на первый из них, заклинатель обратился к демону:

— Человек по имени Итон прежде владел несколькими морскими судами вместе с человеком по имени Дирк. Недавно они поделили суда, и каждый забрал свою долю. Теперь я должен узнать, преуспел ли Дирк больше, чем Итон, который, похоже, не слишком преуспел.

Данталиан поднял правую руку с книгой, и маленькие лица на кончиках его пальцев перелистнули страницы крохотными белыми зубками.

— У Дирка дела идут лучше, — подтвердил он тремя ртами.

— Вот как? Тогда вложи в разум Дирка мысль вернуться к Итону, чтобы они вновь объединили суда на равных правах.

Женское лицо на левом плече Данталиана улыбнулось медленно и томно под грузом своей обольстительности, и ответило за всех:

— Может быть, лучше сначала вложить эту мысль в голову супруги Дирка?

Страйит пожал плечами:

— Да, я слышал эту сплетню. В общем, вопрос улажен, дальше справишься сам. Но есть ещё одно задание. Ювелир Баклип желает любви от женщины, чьё имя, — Страйит склонил голову ко второму листку и скрипнул зубами, — Белла Чара. Ты…

— Остановись! — грянули вразнобой все рты Данталиана. — Не совершай глупость!

Страйит посмотрел на демона и воздержался от дальнейших слов, хотя ни малейшей уступки в холодных глазах мага не было.

— Не действуй опрометчиво! — продолжался перезвон голосов. — Ты же сам….

Страйит оборвал его, подняв жезл левой рукой, на которой пылала печать демона. Момент был непростой, и заклинатель покосился через плечо сперва на одного из коленопреклонённых помощников, затем на другого.

— Примем как данность, — сказал он, — что и тебе, и мне всё это известно. Давай больше не будем отвлекаться, если нет возражений.

— Но зачем тебе отдавать её? — спросил Данталиан несколькими голосами, а голова куртизанки на его плече глянула со значением. — Возможно, честнее будет не принуждать её к тому, на что она сама не согласна? Она твоя — не отпускай её.

— А как же подарки ювелира?

Куртизанка захихикала, но самое участливое из лиц Данталиана мягко откликнулось:

— Ты же неделями с ней не видишься из-за своих постов и воздержаний, так? Каждый раз ей приходится сидеть дома сложа руки и в полном неведении ждать, когда же ты выкроишь время на визит к ней. А подарки от ювелира… Его приход к тебе показывает, что драгоценности не помогают, верно?

Страйит нахмурился и произнёс:

— Я заключил договор. Чтобы его исполнить, я задействовал свои теургические умения. Ты…

— Остановись! — снова крикнул Данталиан и начал глумиться: — Хорошо, ты заключил договор. А твой договор с ней? Превратился в пустой звук, стоило затронуть твоё глупое тщеславие! Соглашение с ней не способно перевесить страх, что болван Баклип станет рассказывать, будто колдовство его соседа Страйита оказалось бесполезным. Разве ты ребёнок, Страйит — отбрасываешь то, что ценишь, ради людской молвы, которой сам не доверяешь? Неужели тебе так важно называться магом?

Насупив брови, Страйит начал говорить:

— Ты даруешь… — и сразу прервался, глядя на книгу, страницы которой быстро перелистывались щёлкающими ротопальцами Данталиана. Белое шелестящее пятно становилось всё меньше пятном, всё меньше книгой…

И вот в руке демона возникло женское лицо.

Прежде ничто в этой комнате не появлялось настолько жутко. Материализация демона, какой бы эффектной и быстрой она ни была, ни в коем случае не может происходить по-настоящему странно, поскольку это не в природе духов. Совсем иное дело, когда из книги рождается спелая розовая плоть — тёплый овал лица, смеющиеся губы и полные веселья глаза, — которая так ужасно разлучена с нежным живым телом.

— Вот этим ты хочешь оплатить себе право распускать хвост! — обвинил мага Данталиан. — Вот это ты в пустом тщеславии швырнёшь ничтожному ювелиру!

Страйит сглотнул, облизнул губы и отвёл взгляд от притягательного женского лица в руке демона. Маленькие лица на кончиках пальцев целовали и ласкали алыми язычками округлое горло, которое находилось в их полной власти. Страйит уставился в пол и нахмурил лоб под льняным колпаком. Казалось, он раздавлен бременем вины. Так продолжалось достаточно долго. Наконец Страйит заговорил:

— И всё-таки будет так, как я сказал: ты даруешь ювелиру Баклипу любовь этой женщины, и пусть никогда она не посмотрит с любовью на другого человека.

Данталиан превратился в пандемоний голосов, которые лаяли, рычали и вопили, превратился в ужасающую галерею гневных масок, которые гримасничали и плевались.

Страйит продолжил:

— О дух Данталиан, поскольку ты старательно исполнил мои требования, позволяю тебе удалиться, не причинив вреда ни человеку, ни животному. Удались, говорю я, и будь готов явиться в любое время, когда бы ни призвали тебя должные обращения и заклинания. Повелеваю тебе удалиться тихо и мирно, и пусть вечно продолжается покой Божий между мной и тобой.

Страйит взмахнул мечом, жезлом и медным кольцом с печатью — и в комнате не осталось ничего, кроме самого мага с его принадлежностями, бледного Саймона, который раскачивался, стоя на коленях, и лежавшего без сознания мальчика, чьё лицо было запачкано углём.

Талмид Саймон коснулся рукава учителя:

— Ох, господин! Если бы я только знал, когда ювелир называл её имя, что вы…

Но Страйит строго сказал, что это ерунда. Сказал, что всё это не имеет значения, а Данталиан просто делал из мухи слона. Сказал, что в его годы не следует тратить время на любовь.

— Но, господин, ювелир старше вас по крайней мере лет на десять, разве нет? А она — ей двадцать пять, раз она в самом расцвете!

Тогда Страйит улыбнулся краем рта, посмотрел в бледное лицо талмида и спросил, не считает ли Саймон лицо той древней ведьмы — желанным?

Саймон пристыженно вспыхнул и попробовал отмыться от обидной снисходительности наставника:

— Нет, господин! Она… если бы она была моей, я бы никогда… — он замялся, потому что его слова вели к ещё более унизительной снисходительности.

Но Страйит оставил это без внимания. Он признался, что прекратил играть роль человека. Сказал, что Саймон в своё время сам поймёт: человеческие свойства сохраняешь в себе всё меньше и меньше по мере того, как становишься магом. И добавил, что это верно также для моряков, ювелиров и банкиров, — но тут зашевелился мальчик, и Саймон приступил к очищению комнаты, а маг пошёл на рынок за жирным гусём и чем-нибудь ещё, что сгодилось бы им на ужин. Пост завершился.