Магия и пули

Глава 9

Среди ожидавших решения по контракту на легкий пехотный пулемет Федор увидел и Шоша. Тот что-то оживленно обсуждал с генералами, заполонившими приемную начальника Главного артиллерийского управления.

— Хочет сам услышать, что министерские выбрали нас? — спросил Федор Друга.

— Не торопись, — одернула его подселенная душа. — Пока не объявлен результат, возможны чудеса. Видишь? Даже немец приперся, надеется — вдруг примут его выкидыш.

Утром Федора обрадовал маркиз де Пре: компактный револьвер понравился министру, он пойдет на вооружение тайных агентов, в том числе Сюрте, но одна деталь — потребность в «кошках» оценили в тысячу единиц, и это на ближайший год. Князю Юсупову предложено передать права на производство оружия «Гладиатору». Пять франков с каждого экземпляра дают пять тысяч по итогу — смехотворно мало, если вспомнить: половина отойдет Тульскому заводу, как держателю патента. Да и то, военный атташе России получит чек лишь когда в Париж прибудут чертежи и технологические карты на короткоствол. Как заметил Друг, за две с половиной тысячи франков можно закатить банкет во французском ресторане. Правда, лишь однажды.

— Проходите, месье.

В распахнутых на обе створки дверях кабинета начальника ГАУ стоял адъютант, приглашая заинтересованных лиц к генералу.

Тот, поблагодарив всех принявших участие в испытаниях, минут пятнадцать зачитывал отчет, откладывая до последнего вывод: в чью пользу принято решение. Наконец провозгласил: основным ручным пулеметом французской пехоты и кавалерии в ближайшее десятилетие станет самая надежная, удобная и метко стреляющая модель. И, конечно же, отечественная, системы Шоша.

— У меня товарищ жил в Минске, — поделился Друг. — Говорит, там в каждом магазине непременно есть плакат «купляйце беларускае»[51] и специальные красно-зеленые бирочки висят на всем отечественном. Так что французы тут не оригинальны. Правда, белорусские товары понадежней будут, чем угребище Шоша.

Подсластив пилюлю союзникам, генерал сообщил, что тульский пулемет системы Кошкина не лишен привлекательных сторон. Поэтому в качестве эксперимента пехота получит его ограниченную партию.

Вспышки магния на этот раз достались преимущественно французскому изобретателю. Федора увлек в свой кабинет полковник со значком мага-огневика, он же и готовил контракт. Этот офицер говорил по-русски и был необычно прямолинеен для военного чиновника.

— Я знаю все значения русского слова «осененный», ваше сиятельство, — начал он сходу. — И комиссию, признавшую победу за Шоша, назвал бы «осененной глупостью». Увы, но я бессилен что-то изменить. «Гладиатор» получит заказ не менее чем на двести тысяч штук французских пулеметов. Это полностью перекроет заявку инфантерии и легкой кавалерии. Возможно, какое-то количество поставят на аэропланы и бронированные автомоторы.

— Рад за Шоша, — ответил Федор. — Сколько же вы закажете тульских пулеметов? Пять штук? Или, от щедрот, десяток?

— Не нужно иронизировать, князь, — сморщился француз. — Уверен, если ситуация на фронте осложнится, ваш пулемет понадобится в больших количествах. Скажем, пять или десять тысяч единиц. Поначалу для колониальных войск, а не метрополии, — он подвинул листки контракта. — Мне поручено торговаться с вами, начав предложение с двадцати тысяч франков.

— Тогда назовите максимальную сумму, — предложил Федор. — Вы же прекрасно знаете, полковник, мы рассчитывали на куда больший заказ.

— Именно поэтому я не буду торговаться. Сто тысяч.

— Федор! Требуй десять франков с каждого ствола, — возбужденно бросил Друг.

— Но десять с пяти тысяч, это жалкие пятьдесят тысяч, нам с тобою — двадцать пять… Слезы.

— Ты доверься мне. Начнется война, счет пулеметов пойдет на сотни тысяч штук. Лишь бы лягушатники не надули.

— Месье! — заявил Федор после паузы, потраченной на внутренние препирательства. — Подумав, я предлагаю взимать с вас роялти на предельно честных и льготных условиях: десять франков с экземпляра. Если пять тысяч штук — минимальная партия, жду от вас два чека по двадцать пять тысяч франков. Один лично мне как изобретателю, один — передам заводу, как держателю патента.

— Приятно иметь дело с порядочным партнером, — одобрил решение полковник. — Документацию на производство вы представили. Сегодня же внесу в контракт поправку, завизирую и пришлю к вам в посольство на подпись.

— Мерси.

— Как я наслышан, у вас возникли неприятности с бошами. Вы покинете Париж сразу по получении чеков?

— Франки лучше тратить во Франции, месье, — ответил Федор. — Я намерен купить то, что ваши инженеры придумали лучше моих соотечественников.

Речь шла о франках, взятых у Бюлова, честно говоря, добытых грабежом. Вышло их побольше, чем от лицензий. Но такова C'est La Vie. Честные деньги зарабатываются медленнее и труднее.

— Не поставят на поток пулемет от Кошкина, к ним когда-нибудь приедет танк — тоже Кошкина. Был такой в моем мире, — хмыкнул Друг.

— Мы придумаем танк?! — удивился Федор.

— Нет, Федя. Его изобрел другой Кошкин, Михаил. Техника здесь еще не доросла до чего-нибудь подобного. Двигаемся шаг за шагом. Тот танк весил более 25 тонн, и ему требовался двигатель в 500 лошадиных сил. Двигатель — это главное. Пока фрицы не тревожат, надо попросить Игнатьева организовать нам визит на завод по выделке авиамоторов.

Хмурым декабрьским утром немецкие агенты, наблюдавшие за особняком российского посольства, а такие непременно где-то затаились, должны были заметить таксомотор «Рено». Он въехал в ворота, распахнутые привратником. Из-за баранки вылез шофер в теплой зимней тужурке, кожаной кепке с опущенными ушами. Глаза защищали очки-консервы. Ноги водителя закрывали высокие сапоги, на руках виднелись перчатки с широкими и длинными раструбами. Словом, он ничем не отличался от других своих коллег, выехавших на столичные улицы в поисках пассажиров.

Заглушив двигатель, мужчина вошел в парадные двери и буквально через минуту вернулся в сопровождении двух сотрудников дипмиссии, одетых куда легче — им предстоял путь в закрытой от ветра кабине.

Шофер туго замотал шарфом нижнюю часть лица и подошел к передку «Рено», где взялся руками за «кривой стартер». Машина завелась.

Как только таксомотор вырулил на бульвар, сзади пристроилось еще одно авто, следуя в двух сотнях метров. Водитель таксомотора не спешил. Объезжая конные экипажи, он держал курс на запад, в парижский промышленный пригород Булонь-Бийанкур.

Если бы машина сопровождения шла впереди или рядом, из нее была бы видна причина неторопливости таксиста: автомобилем он управлял довольно неуверенно, раз даже достал карту Парижа, чтобы сверить маршрут.

Пока доехали до завода, принадлежащего компании «Сосьете Моторес Ле Рон», Федор на водительской скамейке, а это именно он изображал водителя таксомотора, изрядно промерз. Игнатьев убеждал: слежка всегда ведется за пассажирами. Укутанный по уши шофер имеет меньше шансов быть узнанным. Федор на это рассчитывал. Забегая вперед, скажем, что напрасно.

У проходной завода слонялась парочка клошаров. Очевидно, ждали появления кого-то из хозяев или инженеров — что-то выклянчить. Преследовавший «Рено» автомобиль подъехал вплотную и встал с ним рядом. Федор знал: в нем вооруженные агенты Сюртэ.

Конспирацию соблюдали и внутри: вопросы сопровождавшему инженеру задавал Игнатьев, шофер, почему-то допущенный к разговору, терся около представителей посольства и большей частью молчал.

При виде семицилиндровых моторов «Гном», открывшим для гостей свои внутренности, и от пояснений инженера завода Федор пришел в восторг. На аэродроме он не удосужился разглядеть движки, а зря. Конструкция и вправду остроумная. Вал неподвижно крепился к аэроплану, а вращался блок цилиндров! Естественно, обдув цилиндров получился основательный, прекрасно справлялось воздушное охлаждение. Ни тебе радиатора, ни охлаждающей жидкости внутри мотора. Да и сам роторный принцип позволил резко уменьшить количество деталей! Простота и эффективность, вот основные качества «Гнома», убеждал француз, и Федор был склонен с ним согласиться.

— Друг! Сколько купим образцов? На какое количество подпишем лицензию?

— Ни на сколько. Прости, но разочарую. Роторные двигатели не выдержат испытания временем. К ним периодически будут возвращаться, но затем откажутся. Поверь, но германский двигатель посольского лимузина куда ближе к тем, что пережили рубеж XX и XXI века. Нужен немецкий, хотя бы для образца.

— Ты в них разбираешься? Сам говорил, что ремонтировал.

— Причем не раз. Но там многое другое — подача топлива впрыском, например. Высокое октановое число бензина. Сплавы, которые здесь изобретут лет через пятьдесят, а состава их я не знаю. Поэтому степень сжатия там была куда выше, обороты шесть-семь тысяч в минуту. Пистолет-пулемет вполне выделывается в России на имеющихся у нас станках. С двигателями внутреннего сгорания так не выйдет. Так что, Федор, ищем самый современный мотор из этой эпохи и совершенствуем его, пользуясь тем, что еще помню. И мотор этот точно не «Гном».

— Тогда зачем мы здесь? Рисуемся перед немцами в маскараде?

— Я надеялся увидеть все же что-то, стоящее… Облом. Считай, мы здесь ради сплавов. Нужно глянуть в технологические карты, узнать марки сталей для выточки цилиндров, поршней, валов. Спроси у Игнатьева, может ли француз показать номенклатуру сплавов. Мы тогда якобы определимся — сможем ли выделывать «Гном» в России или придется из Франции выписывать.

Так они провели на заводе более часа. Французы не скрывали разочарования: надеялись приступить к составлению контракта сегодня. Повинуясь намекам князя, Игнатьев, изображавший главного в команде русских, объяснил, что вопрос серьезный, нужно обдумать, не спешить, такие дела не решаются быстро…

Словно в насмешку над его словами события понеслись вскачь, стоило только делегации выйти за заводскую ограду.

Сначала Федора пронзил сильнейший удар электротоком. Он упасть не успел, как тело обвила ловчая сеть, спеленав его словно младенца. Федор кулем повалился на мостовую и дальше мог только наблюдать, как ближайший к нему клошар вдруг выдернул пару пистолетов и открыл огонь с двух рук.

Грохот стрельбы не утихал с полминуты, вокруг падали люди, но ни одна пуля, даже шальная, не полетела в Федора. Зеркальный щит не отбил ни одну ни разу, неведомая защитная магия не поняла, что охраняемая персона подверглась смертельной опасности. Это не броски круассанами отражать…

— Не двигайтесь, сеть разрежу. Эка вас — как щуку сетью поймали, — раздалось над головой.

Игнатьев помог Федору избавиться от пут. Он встал. Подошел ближайший, дурно пахнущий клошар без шапки и вдруг вспыхнул огненно-рыжей шевелюрой. С маркиза де Пре спала личина.

— Князь! Мне нужна ваша помощь. Вы идти можете?

Осторожно вдохнув зимний воздух, Федор обнаружил, что вроде бы цел. Кивнув, он с маркизом направился к телу, лежащему на противоположной стороне улицы.

Де Пре успел к нему первым и, склонившись, распахнул пальто, украшенное дырками от пуль. Тяжело раненый попытался выгнуться, руки дернулись, будто намеревался скастовать заклинание, но затем маг закашлялся и утих. Блеклые глаза недвижно уставились в небо.

Маркиз указал Федору на амулет, висевший на цепи поверх жилетки. На антрацитово-черном фоне блеснула золотом крохотная молния.

— Вот кто нас киловольтами угостил, — догадался Друг. — Хорошо, что награда нашла героя так быстро. Но дела плохи: электрический удар Зеркальный щит не держит.

— Князь! Как считаете, я смогу получить его дар, если заберу амулет? — спросил де Пре.

— У меня однажды получилось, — кивнул Федор. — Но вы знаете, сколько магов отдали богу душу, не справившись?

Француз не ответил. Он поднял взгляд к низким зимним облакам, потом со словами «спаси и сохрани» рванул амулет с цепи… Прижал к груди…

Между пальцев в рваных нитяных перчатках бродяги ударил свет. Потом силуэт маркиза окутало облако мелких искр, запахло озоном. Наконец, от амулета в землю ударила самая настоящая молния, Федор отпрыгнул, а маркиза скрючило судорогой. Он беззвучно рухнул на булыжники.

— Доигрался! — охнул Друг. — Попробуй привести его в чувство. Дай по мордасам, что ли.

После пары пощечин полицейский открыл глаза. Глубоко вздохнув, выдавил из себя только одно слово — короткое и экспрессивное.

— Если вы решили изучать русский язык, месье, то начали с правильного слова. Мои соотечественники с его помощью выражают десятки самых разных чувств, — Федор протянул ему руку. — Я чертовски рад, что вы остались в живых. Только не пробуйте применять магию в первый день. Дайте прижиться дару.

Маркиз утвердился на ногах и рассеянно глянул на артефакт, по-прежнему зажатый в руке, теперь — просто камушек с рисунком молнии. Размахнулся и забросил его в сточную канаву.

— Видите, князь, как вышло, — он глянул в сторону заводских ворот, где его подчиненные суетились возле раненых. — Пулями зацепило одного моего человека и одного русского. На наше счастье, у электромага была слабая защита, и я достал его обычными пулями. Полосни он по нам цепной молнией — легли бы все. Увы, охота на вас будет продолжаться. Остальные боши, похоже, скрылись. Вам надлежит покинуть Париж. Прошу вас — немедленно! Иначе крови прольется гораздо больше.

В этот раз князь почти не таился. К российскому особняку были вызваны два конных экипажа. Кошкин-Юсупов сел внутрь первого, закрытого. Возчик покатил на Монмартр.

Во втором экипаже, открытом фиакре, сидело четверо мужчин. По пути русский приказал кучеру остановиться и вышел к художникам, предлагающим свой товар на улице. Из второго тотчас высыпали пассажиры и окружили князя, красноречиво сунув правые руки в карманы, где, как несложно догадаться, ждали своего часа револьверы.

Русский Осененный сторговал небольшую акварель, очевидно — дешево. Художнику стоять на зимнем ветру и предлагать картины, по меньшей мере, неуютно. Хочется побыстрее в тепло.

С трофеем в руках князь отправился домой к Игнатьеву. Через четверть часа русские вышли вдвоем и в сопровождении той же четверки охранников поехали на улицу де Лиль, в банк CDC. Там Федор уже побывал накануне. CDC — не самый крупный в Париже банк, зато Друг слышал — в его мире он благополучно дотянул до XXI века. Так что и здесь не разорится.

Вчера князь открыл в CDC несколько счетов. Чек за пулемет превратился в сумму, принадлежащую Тульскому оружейному заводу, с доверенностью распоряжаться счетом российскому послу в Париже. Еще чек и толстая пачка наличности легли на счет самого Кошкина-Юсупова. Наконец, на эти же счета придут франки, если объем выпуска оружия превысит оговоренные суммы.

Возможно, у вкладчика возникли какие-то дополнительные вопросы к банку, потому что он отсутствовал полчаса. Этого времени хватило, чтобы охрана убедилась — за ними установлена плотная слежка.

К себе князь вернулся к вечеру, отпустив обоих извозчиков.

От наблюдавших за князем укрылась одна немаловажная деталь. В здании российской дипмиссии объект слежки внезапно обзавелся рыжей шевелюрой и принялся переодеваться в форму полиции безопасности. Вышел он затемно и без «хвоста», о чем, вероятно, пожалел. Испытать цепную молнию на немецких шпиках было бы чрезвычайно соблазнительно…

Настоящий князь Юсупов с утра того же дня, пока маркиз, под личиной русского аристократа, дурачил немецких агентов, направился к летному полю Исси-ле-Мулино.

Под невысокими облаками плыл одинокий биплан. До земли доносился стрекот авиационного мотора.

Скоро он произвел спуск и пробежался по полю с пожухлой травой, подернутой инеем. Мотор заглох. К аэроплану кинулась четверка механиков. Впятером с пилотом они затолкали машину ближе к ангарам.

— Федя, отличия видишь? Совершенно не похож на «Фарман». Это новое поколение, гораздо более совершенное, согласен?

В отличие от летучих этажерок, где пилот восседал на скамейке, похожей на насест водителей «Рено», а конструкция выглядела переплетением реек, этот аппарат нес цельную обшивку и смотрелся пропорционально и стремительно. Две кабины полностью погружены в фюзеляж, над бортом в полете торчала голова авиатора и пассажира, защищенная от набегающего потока небольшим стеклянным козырьком.

Федор подошел поближе. Механики тем временем раскрыли мотор, вызвав у Друга еще одну волну красноречия.

— То, что нам надо! Рядный двигатель жидкостного охлаждения с верхним расположением газораспределительного механизма! Федя, поверь мне, даже через сотню лет почти все автомобильные моторы останутся именно такими! — засмеявшись, он добавил: — Я покупаю самолет! Заверните в бумажку![52]

Вслух произносить этого Федор не стал. Судя по хмурому лицу с обвисшими черными усами, на которых проступила проседь, летчик не был настроен шутить и без всякой приязни посмотрел на Федора, протянувшего рекомендательное письмо от Игнатьева.

— Граф Сципио дель Кампо? Михаил Тадеушевич? — начал Федор, когда пилот его прочел. — Я — князь Федор Иванович Юсупов-Кошкин. Прибыл по протекции одного очень хорошо нам знакомого полковника. Если вы не возражаете, то составлю вам компанию в перелете через Альпы. К слову, я пилот, получил «бреве» от Аэроклуба Франции.

Федор не соврал — «бреве» он и правда получил, даже без экзамена. Руководство Аэроклуба впечатлилось спасением баронессы де Ларош, и проголосовало за выдачу документа. На аэродром Федор прибыл соответствующе экипированным: одет в грубую куртку на меху, теплые штаны и сапоги — тоже утепленные, словно решил присоединиться к арктической экспедиции.

Граф с кислой миной глянул на «полярника», ни в малейшей степени не похожего на титулованную персону, и хмыкнул:

— Смерти моей хотите?

— Отчего же сразу смерти? — удивился Федор. — Я ведь с вами лечу. И отнюдь не спешу в покойники.

— Сами посудите, милостивый государь. Здесь аэроплан обслужат мои механики. Ну, а дальше? Кто проверит мой «Авиатик» в Милане перед обратным вылетом в Париж? Человек, разок-другой полетавший на «Фармане»?

— Я вам больше скажу, граф, — наседал Федор. — Моя миссия крайне важна для России. Поэтому из Милана летим в Белград. Оттуда — в Киев и в Москву.

Пилот начал смеяться, и смех тот был горький. Шлем с очками-консервами дель Кампо стянул с головы, словно заранее обнажил ее в трауре в связи с неизбежной собственной гибелью.

— Федор Иванович, вы не понимаете, о чем просите. Ресурс мотора моего Авиатика — не менее двадцати часов, по уверениям немцев. Но вот, вы же слышали? Всего третий вылет, даже десяти часов не набежало. А он уже стучит, дымит, тяга пропеллера падает. Думал — пусть переберут мотор. Возьму с собой Люка, он в Милане и посмотрит. Нужно — так переберет, заменит поршневую. Бог даст, вернемся в Париж на честном слове. А вы мне про Белград! Аккурат в зимнем море и искупаемся. Нет! Хоть я и российский подданный, но решительно отказываюсь. Лететь с вами — это верная смерть. Надеюсь, что Игнатьев поймет меня верно.

— Федор, тебя упрекнули в безрукости? — едко подколол Друг.

— Вообще-то, я не моторист. Но — не боги горшки обжигают, а ты подскажешь, — и вслух спросил авиатора: — Что вообще больше всего изнашивается в моторе?

— Поршневые кольца. Компрессия падает, из движка масло гонит, дым идет. Еще поршневой палец, бывает, стучит. И не только…

— Вот что, Михаил Тадеушевич. Позвольте мне разобрать мотор. Авось что-то придумаем. Не смотрите на меня, словно призрака узрели. Я — бастард, усыновленный князем Юсуповым. До того работал на заводе Мальцева мастеровым. Вышел в инженеры. И сейчас служу на Тульском оружейном заводе.

— Хотите раскрутить негодный агрегат — ваша воля, князь, — согласился Сципио дель Кампо. — Но, что бы вам ни удалось, взять с собой в Милан не обещаю. Да и вам это, в самом деле, так надо? Мне лететь над Альпами на аэроплане «Авиатик», у которого потолок чуть больше тысячи метров. Горы-то гораздо выше! Придется поискать дорогу вдоль долины Роны. Встанет вдруг мотор — сесть там негде. Понимаете? Я — не трус и не отказываюсь от дела, которое, если верить написанному полковником, государственной важности. Но на верную гибель не полечу. Воздухоплавание жестоко карает за каждую ошибку, за самонадеянность, за лихое русское «авось». Ковыряйтесь в моторе, но про полет в Белград забудьте.

Он удалился, а технари, напутствованные графом оказать новоприбывшему механику содействие, смотрели на него без малейшей приязни.

Федор этим не смутился. Попросил лишь, чтоб двухсоткилограммовый агрегат помогли затащить внутрь мастерской. И дать ему спецодежду — в кожаной куртке работать несподручно.

На блоке цилиндров красовалась гордая надпись «Мерседес». Чтобы его раскидать, хватило полутора часов. Оказалось — выработка на поршнях не столь уж велика. Пробило прокладку. Вода из охлаждения потекла в маслосистему и смешалась с маслом.

Понятно, почему механики не заметили неисправности. Они привыкли к «Гному» с его воздушным охлаждением. Названный Люком техник горячо убеждал нанимателя прикупить один такой — семицилиндровый, поставить его на «Авиатик» и не мудрствовать более. Федор видел: еще немного, и дель Кампо примет этот глупый совет.

Хорошо, что в инструкции к мотору с немецкой педантичностью все премудрости были расписаны до деталей, кои тоже были. Работая как заведенный, Федор заменил все шесть цилиндров, поршни, шатуны — благо все имелось. В мастерской нашлись весы, он взвесил детали поршневой системы. Друг пришел в смятение: разница в весе между парой поршень-шатун в разных цилиндрах доходила до 60 грамм! Немудрено, что мотор колотило, и он так быстро вышел из строя. Но при наличии станков и правильно заточенных рук все поправимо…

Через день Сципио дель Кампо не мог поверить собственным глазам. «Мерседес» поразил ровной работой, без характерной тряски. Даже запах выхлопа стал другой, как пояснил умелец — из-за лучшего сгорания топлива.

— Что вы предлагаете, князь?

— Лететь. Только пусть ваши техники покажут, как проверить расчалки, натяжение тяг управления.

— Вряд ли, — усомнился дель Кампо. — Люк вообще захочет разорвать вас на куски, он желал лететь со мной. Парень же не знает, что вы — Осененный. А когда узнает…

— Будет уже мертв. Граф! У меня есть безотказный аргумент. Им понравится.

Федор вытащил из кармана засаленной спецовки пачку франков. И прямо с ними шагнул к рабочим, расслабленно курившим там, где это строго запрещено: среди луж ГСМ. Что с них взять: французы и дисциплина — материи трудносовместимые.

Но за дополнительную мзду работали старательно.

В день вылета в Исси-ле-Мулино появились газетчики. Князь упрашивал их не звать, но дель Кампо убеждал: не позвать прессу — подозрительно. Беспримерный перелет в горах! Над аэродромом стояли предрассветные сумерки. Князь замотал лицо до глаз и заранее опустил на них очки. Пусть германские ищейки считают, что Юсупов сидит взаперти в центре Парижа. Князь же не покидал аэродром, даже ночевал здесь — береженого бог бережет… Но, если его опознают, немцы успеют подготовить теплую встречу в Милане. В случае, когда невозможно похитить, а жертва ускользает, наверняка предусмотрен вариант ликвидации.

Наконец, итальянец подписал последние автографы и вскарабкался на нижнее крыло, оттуда — в кабину. Федор уже сидел позади. Проверенный и перепроверенный стосильный «Мерседес» ровно залопотал, прогреваясь. Как только небо сменило темно-свинцовый цвет на серый, «Авиатик» потащился на взлет.

Разгонялся он тяжело, перегруженный дополнительным топливным баком, и проплыл в считанных метрах над крышами домов, набирая высоту.

— Федор, понимаешь, что это — авантюра? — спросил Друг.

— Так вся моя жизнь — авантюра. С тех пор как надел перстень с твоей душой.

— Могли сбежать в Британию, оттуда на корабле…

— Брось! Я же чувствовал, как ты возликовал, увидев мотор «Авиатика». Не возьмешь же двести кило в багаж.

— Хорошо, что ты меня понимаешь. Даже если война не начнется, я тебе гарантирую: сделаем в моторе столько изменений, что запатентуем его как новый. Фрицы не придерутся. Только бы долететь… Сплюнь за нас обоих через левое плечо!

Тем временем Париж остался позади. Рассвело полностью. Дель Кампо вел аэроплан в трехстах метрах над землей.

Раньше, летая на «Фармане», Федор смотрел сверху на Францию как на огромный ковер в детской комнате у богатых родителей, не поскупившихся на многочисленные подарки своему чаду: игрушечные домишки, повозки, паровозики, крохотных человечков. Сейчас ковер словно накрыло белой пылью. И все равно видимое под крылом радовало глаз.

Хоть они с Варварой приехали в Париж в не самое лучшее для этого время, когда листва с деревьев на бульварах уже облетала, город, тем не менее, был прекрасен, и Франция — тоже. Особый шарм этой страны тонок и ненавязчив, как легкий аромат дорогих духов, но он чувствуется всегда. Пусть здесь тоже масса проблем и недостатков, а выбор армейцев в пользу убогой системы Шоша — верх несправедливости, плюсов у Франции 1912 года было куда больше, чем минусов. Самый главный минус — немцы, и от них придется помочь французам избавиться.

Через несколько часов полета, когда невидимое солнце миновало зенит, дель Кампо обернулся и помахал рукой, привлекая внимание, а потом показал вниз. Там лежал крупный город на берегу обширного незамерзшего озера. Значит, уже — Швейцария, Женева. А для экипажа началась самая трудная часть первого отрезка пути — полет через Альпы.

Здесь высота над уровнем моря приблизилась к четыремстам метрам, потолок у «Авиатика» — чуть больше тысячи, а в основном баке еще много бензина, дающего вес. Пилот повел аэроплан в сотне метров над водой, над мачтами редких в декабрьский день суденышек. Кто-то на палубе просто смотрел им вслед, кто-то махал рукой. Летательные аппараты пока очень редки.

Озеро быстро кончилось. Вглубь Альп вела долина реки Роны. Справа и слева начали подниматься горы, для «Авиатика» непреодолимые. Да и Рона — не постоянный, а очень временный спутник, ее исток высоко в горах — километра под два. Туда не забраться.

Федор разложил на коленях карту и засек время. Скорость аэроплана 85–90 километров в час, крайне важно не пропустить правый поворот в ущелье, в удобный проход между горами, который выведет к юго-восточному подножью Альп. Сесть здесь негде, горы неумолимо сближаются. Проскочим — вряд ли удастся развернуться, чтобы засветло вернуться к Женевскому озеру и найти место для посадки.

Ощущая напряженное состояние Друга, Федор чувствовал себя непривычно. В какие бы передряги они не попадали, старший товарищ излучал уверенность. Здесь же, перед лицом опасности, не меньшей, чем исходила от немецких агентов в Париже, Друга угнетала полная невозможность контролировать ситуацию. Просто пассажир, одушевленный груз…

Они вошли в зону горных воздушных потоков. «Авиатик» било в брюхо, подбрасывало вверх, пыталось перевернуть или швырнуть на торчащие зубы камней. «Варваре с ее морской болезнью точно бы не понравилось», — подумал Федор.

Как дель Кампо мог ориентироваться и одновременно удерживать аэроплан на курсе, представить было трудно. Федор сосредоточился на карте. Как только она предсказала промежуток между горами по правому борту, пассажир отстегнулся и перевесился через козырек, отчего получил воздушный удар в лоб. Он потряс летчика за плечо и показал ему вправо.

Тот кивнул и заложил плавный вираж, ввинчиваясь в щель между горами. Если ошиблись — конец двум авиаторам придет быстро, в течение пяти-семи минут, любой другой проход упирается в тупик, где ни развернуться, ни снизиться… Смерть!

Когда скалистый ландшафт начал понижаться, а горы — расступаться, небо основательно потемнело. К Милану они подлетели в сумерках, и хорошо хоть, кто-то додумался обозначить летное поле кострами.

Когда «Авиатик» замер на земле и пропеллер остановился, на Федора навалилась такая усталость, будто он всю дорогу крутил педали или веслами греб, а не сидел пассажиром… Что же говорить о дель Кампо!

Летное поле озарилось магниевыми вспышками. Федору с огромным трудом удалось отбиться от газетчиков: меньше всего хотелось, чтоб его усталая физиономия, пропечатанная на первой полосе, вдруг попалась под германские очи. Итальянские техники ухватились за хвост и нижнее крыло «Авиатика», потащив его в ангар. Федор увязался за ними.

В ангаре было тепло. Удалось лишь сделать самые необходимые процедуры, итальянцы кричали: домани, домани, что означает — завтра, завтра. Наверно, графа встречали и угощали более изысканно, но Федор ни за что не променял бы дворцовый прием на этот импровизированный банкет с сухим вином, сыром, пастой и множеством простых, непритязательных, но очень вкусных вещей, что надавали «синьорам технико» их благоверные. Хоть вино было слабое, зато — много. В тепле развезло.

— Щас спою, — заявил Друг. — Только ты не мешай.

— Романс про гусаров?

— Нет. Знаю одну песню, вроде бы итальянскую.

В присутствии изумленных миланцев иностранный авиатор вдруг запел, не особо попадая в мотив, зато очень громко:

Итальянцы вытаращили глаза, потом принялись оглушительно ржать, затем старший из них предложил тост за «гранде кантанте», великого певца-авиатора.

— Чего это они? — удивился Федор.

— А ты не понял? В песне просто бессмысленный набор слов. Пародия. Они въехали и веселятся. Один ты сидишь надутый.

Но песня понравилась настолько, что спустя несколько минут нестройный хор мужских голосов сотрясал стены ангара:

В общем, интернациональное общение удалось на славу. Только запомнилось плохо. Наутро Федор проснулся с тяжелой головой и искренне пожалел, что в его магические таланты не входит самоврачевание. Хотя бы от состояния «после вчерашнего».

Спал он на стопке самолетных чехлов, не раздеваясь. Сверху заботливые коллеги накидали теплых летных курток. Из-под них даже вылезать не хотелось. Но — надо!

Оправившись и перекусив остатками вчерашнего пиршества, Федор полез в аэроплан. Предстояло сменить масло и фильтры, отфильтровав автомобильный бензин через тряпицу, заполнить под горло топливные баки. Проверить и отрегулировать зазоры клапанов. Осмотреть мотор на предмет протечек. Подтянуть тросы бипланной коробки. Проверить и отрегулировать тяги руля направления, руля высоты (здесь его именовали «руль глубины») и элеронов. Убедиться, что нет трещин на трубопроводах (один-таки пришлось заменить). И еще много-много чего.

Завершив основную часть работ, Федор забрался в кабину, чтобы крутнуть ручку магнето. Итальянец дернул за винт. Раз-другой, и мерседесовский шестицилиндровик послушно завелся.

За этим занятием их застал дель Кампо.

— Надеюсь, не собрался лететь без меня? — поинтересовался с улыбкой.

Федор вытер темные от смазки руки ветошью.

— Денек потерпим. А потом не выдержит аэроплан, — он тронул отверткой трос, соединяющий нижнюю плоскость с верхней. — Слышите, Михаил Тадеушевович, как звенит? В воздух просится!

— Хорошо. Дам сегодня телеграмму в российское посольство в Белграде, пусть встречают. Завтра не будет времени.

Граф был прав. Следующий перелет обещал стать не менее опасным этапом пути, чем альпийский, — длиннее других, девятьсот километров, и часть пути лежит над Адриатическим морем. Стартовать надо где-то часа за два до рассвета, чтобы засветло найти ипподром Белграда, в крайнем случае — любое другое ровное место для снижения.

Лишь бы двигатель проклятых бошей не подвел…

В воздух они поднялись в темноте и набрали максимальную высоту, какую позволил «Авиатик». Линия горизонта едва-едва проступила. Аэроплан был лишен каких-либо приборов, позволяющих определить крен, только визуально — относительно земли. Часы и наручный компас на ремешке — это все, чем располагал каждый из двух авиаторов.

Звезды светили ярко, что редко бывает зимой, конец ночи и утро выдались ясными. На подходе к морю из-за горизонта левее курса проступил огненно-яркий солнечный диск, земля окрасилась в радужные цвета… А слева под крылом дремала Венеция.

Когда же Венецианский залив остался позади киля, и внизу раскинулись Балканы, аэроплан снова начало трясти. Горы, пусть не столь высокие как Альпы — все равно горы. Они не прощают шалостей. Что ж, уже привычно…

Тем временем на самом крупном ипподроме Сербии собирались встречающие — российские дипломаты, журналисты, спортсмены, просто желающие посмотреть и засвидетельствовать уникальное событие. Сотни голов повернулись на запад, ожидая услышать стрекотание аэропланного мотора.

Белград постепенно накрыло ночной тьмой.

«Авиатик» не прилетел…