В Найроби Джульетта воспользовалась возможностью сменить мятый дорожный костюм на бледно-желтое льняное платье, а перед самой посадкой на Манитоле зашла в дамскую комнату и привела в порядок лицо. Помаду она наложила умеренно, зато подчеркнула ресницы, а потом побрызгалась дезодорантом, потому что уже слегка вспотела от непривычной жары.
Глядя в иллюминатор, она думала, что после приземления придется надеть темные очки, так как даже с такой высоты ослепительный блеск белых зданий, которые стремительно приближались, был невыносим, а у нее при определенных обстоятельствах была склонность к мигрени. Джульетта не хотела, чтобы у нее кружилась голова и разбегались мысли, когда Колин встретит ее в аэропорту после долгой разлуки. Она с огромным нетерпением ждала этой встречи, а если и дядя Роберт тоже приедет, то радости ее не будет предела.
Любезная стюардесса подошла к ней и улыбнулась, понимая, как девушка волнуется.
— Осталось всего несколько минут, мисс Марни, — сказала она. — Не так уж долго ждать, верно?
— Да, — согласилась Джульетта, просияв улыбкой.
Здания аэропорта быстро приближались. Колин гордо писал о новой взлетной полосе на Манитоле, и, судя по его словам, нигде в мире не было такой замечательной взлетной полосы. До того, как правительство приняло решение построить ее, самолетам приходилось садиться на расчищенном клочке земли немногим ровнее обыкновенного поля; что касается залов ожидания и таможни, то они были маленькими сарайчиками из оцинкованного железа. Теперь же Джульетта видела далеко внизу изящное здание в форме веера, окруженное аккуратными газонами и клумбами.
Джульетта вытянула шею, чтобы получше все разглядеть, и заметила стоящие в стороне белые здания и длинную прямую полосу красной грунтовой дороги. В ярком солнечном свете она выглядела подчеркнуто жесткой, но, по словам Колина, обычно на несколько дюймов была засыпана пылью — по-видимому, красной. Окружающая местность была похожа на одеяло из лоскутов ярко-зеленого, желтого и коричневого цветов и местами казалась совсем голой, как будто солнце выжгло ее дотла. По крыше главного здания аэропорта карабкалось какое-то яркое, розовато-лиловое растение вроде бугенвиллеи. Одна из женщин, ожидавших посадки самолета неподалеку, была одета в бирюзовое платье. На другой, были алые брюки.
Как все это великолепно и захватывающе, подумала Джульетта.
Вскоре она уже отстегивала ремень безопасности и тянулась за небольшой сумкой. Она появилась на трапе, прикрыв одной рукой глаза от солнца и пытаясь разглядеть в толпе Колина — темные очки все еще лежали в сумке. И тут обжигающие солнечные лучи, словно стрелы, обрушились на ее затылок, и она пожалела, что не надела шляпу. Все вокруг было таким кричащим, яростно разноцветным, но больше всего на нее подействовали краски земли и неба.
Неужели здесь всегда вот так?.. Пронзительно синий небосвод над головой и сожженная солнцем земля под ногами?
— Привет, цыпленок!
Это был голос Колина — старое прозвище, которое ей дал он, — хотя она никак не могла разглядеть его из-за толпящихся вокруг людей, вышедших из самолета, из-за необходимости прикрывать глаза, из-за оглушающего действия жары.
— Ты меня не узнаешь? Не мог же я настолько измениться! За сколько — за три года?
— Колин! — выдохнула она, а потом засмеялась и почувствовала, как он нежно обнял ее.
Он забрал у нее дорожную сумку, бросил на асфальт и стоял, глядя на девушку сияющими глазами. Это был очень высокий молодой человек, блондин с благородно очерченной головой и синими англосаксонскими глазами, загорелый, словно с рекламы отдыха на юге, с белоснежными зубами.
На нем была рубашка-апаш и поношенные шорты цвета хаки; на взгляд Джульетты — теперь, когда она наконец-то увидела его, — он выглядел воплощением мечтаний любой девушки, и ей захотелось сказать ему об этом немедленно, здесь и сейчас.
Но трехлетняя разлука словно лишила ее дара речи. Она ужасно стеснялась, чувствовала себя неуклюжей, как школьница, и была вовсе не уверена в том, что выглядит безупречно.
— Такое ощущение, что ты еще больше вырос, — сказал она. — Ты просто огромен!
— Настоящий крутой парень, а? Ну, знаешь ли, здесь, на Манитоле, мы работаем.
— Как, в такую жару?
— К ней быстро привыкаешь. Подожди, пока увидишь ферму. Это убедит тебя, что здесь не очень-то позволяется лодырничать.
— Как поживает дядя Боб? Я надеялась, он тоже приедет встретить меня… — Она с надеждой оглянулась вокруг.
— О, с папой все в порядке. Но теперь ему приходится быть поосторожнее. Ты же понимаешь, возраст.
Странно, подумала она. Дядя Боб всегда казался ей таким молодым. Вечно молодым.
Минуты шли, а она стеснялась все больше и больше. Огонек в глазах Колина был ярок как никогда, но в то же время в уголках его рта притаилась странная горечь. Наконец он высказал свое мнение: «Ну, во всяком случае, ты, цыпленок, просто цветешь. Ты красива, как картинка, — думаю, и сама это знаешь… Много поклонников?»
Она открыла рот от изумления. Услышать такое от Колина, который три года назад предложил ей когда-нибудь, в один прекрасный день, когда он станет преуспевающим фермером — и этот день уже явно наступил, — выйти за него замуж… Она пристально смотрела ему в лицо, словно не была уверена, что правильно расслышала; он схватил ее за руку и потащил по плавящемуся от солнца асфальту к ближайшему зданию аэропорта.
— Солнце для тебя еще слишком яркое, — неловко пробормотал он. — Лучше отвести тебя в тень. Почему ты не надела шляпу? Здесь нельзя расхаживать так, как ты привыкла в Англии. И поначалу лучше носить темные очки.
— Они лежат в сумке, — бесстрастно произнесла она.
Девушка позволила ему помочь ей пройти таможню — это оказалось вполне сносной процедурой, — а потом стояла рядом и смотрела, как он загружает ее багаж в машину. Машина была не очень новой, но лучше той, что была у него до того, как он уехал из Англии. Прежде чем помочь ей сесть в машину, он представил ее даме в бирюзовом платье, которая пришла встречать кого-то, не прилетевшего этим рейсом; казалось, женщина была в восторге от того, что, по крайней мере в течение ближайших шести месяцев поблизости будет новое хорошенькое личико.
— Твоя кузина? — просияла она. — Как мило! Жаль, что у меня нет какого-нибудь молодого очаровательного родственника, который приехал бы пожить у меня. Я как раз недавно говорила Дику, что у нас здесь мало молодых людей… слишком мало.
— Джульетта недавно болела, — объяснил Колин… И для девушки объяснение прозвучало как-то неловко и излишне. — Подхватила какой-то вирус или что-то в этом роде.
— Просто довольно опасная форма гриппа, — тихо сказала она.
— Ах, бедняжка! — воскликнула миссис Грант-Кэрью. Ее заинтересованный взгляд отметил болезненную бледность Джульетты — скорее всего, усилившуюся в этот момент из-за жары — и едва заметные лиловые тени под красивыми васильковыми глазами. Она подумала, что девушка действительно великолепна — или уж наверняка станет великолепной, когда придет в себя, — и что она нечасто встречала женщин с такой алебастровой кожей и такой прекрасной девичьей фигуркой. Простые прямые линии бледно-желтого платья делали ее похожей на анемон — или на нарцисс, — а очаровательные, волнистые, иссиня-черные волосы переливались на солнце.
В целом весьма привлекательная молодая женщина. Миссис Грант-Кэрью начала перебирать в уме всех знакомых молодых людей — парочка из них были не так уж молоды, — соображая, нет ли надежды задержать мисс Марии на Манитоле на неопределенный срок. Возможно, если устроить несколько вечеринок и одно-два барбекю…
— Я уверена, что ваш дядя будет счастлив увидеть вас, — сказала она.
Колин поморщился.
— Неприятности начнутся, когда Джульетте надо будет ехать домой, — заметил он со странным ударением. — Джу его любимица… Но может быть, нам удастся уговорить ее остаться дольше, чем она планирует, — с надеждой добавил он.
— Да, вполне возможно, — так же с надеждой согласилась миссис Грант-Кэрью.
Когда багаж был, наконец загружен и они сели в машину, Джульетта искоса взглянула на своего кузена. Он слегка хмурился, заводя машину.
— Эта Грант-Кэрью — ужасная пустозвонка, — заметил он. — Здесь таких немного.
— Мне она показалась довольно приятной, — отметила Джульетта, глядя на сложенные на коленях руки. — Почему ты заговорил о моем отъезде, хотя я только что приехала? — добавила она. Синие глаза глядели укоризненно и требовательно. — Очень мило со стороны дяди Боба пригласить меня пожить у вас, но, если это не очень удобно, я думаю, мне лучше развернуться и уехать обратно домой!
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
Колин остановил машину и в волнении повернулся к ней. Она улыбнулась ему.
— Мне просто интересно, действительно ли мне рады. Я хочу сказать… три года — это много. Может, вы очень заняты, делая свои дела на ферме, к тому же ты что-то говорил о том, что дядя Боб слегка постарел. Я не могу себе представить, что он выглядит не таким, каким я его видела в последним раз, но, если он чувствует себя не очень хорошо… И я не знаю, какие у вас в доме порядки.
— Порядки первоклассные, поверь мне на слово. У нас есть слуга — настоящий клад — и повар, который действительно умеет готовить, — собственно говоря, его обучала миссис Грант-Кэрью. Если бы отец слышал, как ты подвергаешь сомнению гостеприимство, которое ожидает тебя у него, — оно, можно сказать, написано гигантскими буквами на коврике у двери! — он был бы оскорблен до глубины души. Да он в последнее время не говорил и не думал ни о ком, кроме тебя!
Джульетта почувствовала, как ее охватывает чувство облегчения.
— Я так рада, — просто сказала она. — Я ужасно хочу его увидеть.
Колин неуклюже похлопал ее по колену.
— Ну, а я уж!.. — Улыбка у него вышла кривая. — Ха, насчет меня не может быть никаких сомнений! Естественно, я счастлив тебя видеть.
— Так ли это, Колин?
Она слегка подалась в его сторону, и он почувствовал тонкий аромат ее духов. Его глаза восхищенно вспыхнули.
— Конечно да, глупый цыпленок!
Но все же он не попытался поцеловать ее, как обязательно сделал бы когда-то, и, не считая того неловкого прикосновения к колену, он, казалось, вообще не собирался прикасаться к ней. Она откинулась в кресле, чувствуя, как горячая кожа сиденья жжет ее сквозь тонкое платье, и решила, что он немного стесняется. В прошлом случалось, что он вдруг начинал стесняться.
— Что ж, я рада это слышать, — сказала Джульетта, как будто испытывала искреннее облегчение; машина снова тронулась, и девушка стала разглядывать проплывающий мимо пейзаж.
На острове Манитола все казалось нереальным, словно все, что она видела, было иллюстрацией из книги. Деревья достигали огромной высоты, цветы были настолько яркими, что казались искусственными и скорее походили на театральные декорации. Пыль, облаками поднимавшаяся с дороги, вполне сошла бы за маленькую песчаную бурю. Она клубами поднималась из-под колес их машины, стремительно несущейся по ухабам. Когда они проносились через деревни, в пыли метались туманные силуэты цыплят и маленькие черные ребятишки неслись, визжа, под защиту хижин, крытых пальмовыми листьями, где их матери безмятежно занимались домашними делами.
Джульетта была очарована детьми и яркими цветами их причудливых пестрых одежд.
— Я думала, сейчас они все живут в современных домах, — призналась она. — Некоторые из этих жилищ выглядят как первобытные.
— Да уж. — Колин круто вписался в поворот дороги, и мальчик со стадом коз еле успел освободить ему путь. — Но, несмотря на все, что пишут в английских газетах, африканцы меняются медленно и предпочитают свои старые представления о комфорте тем, которые им навязывают. Конечно, Манитола не Африка, но условия жизни очень схожи. Когда-то она, несомненно, была частью старого континента. Видишь гору вон там? Это самая высокая точка Манитолы, покрыта лесом до самой верхушки. Как-нибудь я свожу тебя наверх… Или, по крайней мере почти наверх. Отличное местечко для пикника. Мы с Бобом ночевали там в палатках пару раз.
Он иногда называл своего отца «Боб», так что Джульетта не удивилась этому.
Она разглядывала фиолетовый силуэт горы. Гора выглядела чарующе, будто выгравированная на фоне ослепительно голубого неба; солнечный свет сверкал на листьях густого леса и создавал мерцающее марево жара у подножия. Девушка заметила, что там, куда не мог проникнуть солнечный свет, тени были черны как уголь, кое-где отливая синим. Общее впечатление было таким, будто остров плыл в кобальтово-синем мареве и его насквозь пронизывали солнечные лучи.
— Сейчас конец сезона засухи, — пояснил Колин, оглядываясь на пыль. Они проехали сквозь приятный полумрак леса, где деревья росли так тесно, что, казалось, старались задушить друг друга, и выбрались на окраину обрабатываемой земли. — Дожди могут теперь начаться в любой момент, и, боюсь, тебя ожидает весьма мокрый прием. Впрочем, после дождей наступит по-настоящему чудесная погода, и предвкушать это всегда приятно.
Джульетте начало казаться, что она расплавится от жары задолго до того, как они доедут до дома, поэтому, когда Колин сказал, что до места осталось всего пара миль, она почувствовала облегчение. После всех ее усилий выглядеть свежо и привлекательно — для Колина! — было довольно неприятно, что на тебя сначала озабоченно смотрят, а потом предлагают шляпу от солнца, выгоревшую и слишком большую, которая лежала на заднем сиденье вместе с кое-какими другими ее вещами.
Девушка помнила, что дядя Боб был разборчивым человеком. Он любил видеть вокруг себя красивых женщин. Она облегченно вздохнула, когда Колин объявил, что они уже едут по подъездной аллее, ведущей к бунгало, которое они с отцом построили сами; один вид дома для нее был подобен глотку холодной воды после долгого пребывания в безводной пустыне.
Это было длинное, низкое белое здание с изящными флигелями и великолепными прохладными верандами, увитое виноградной лозой и цветами. Она была приятно удивлена, обнаружив среди них старомодную английскую вьющуюся розу; из розовых кустов были и бордюры, которые ограждали ухоженные газоны, окружавшие дом. Она не обнаружила ни единой маргаритки, поднимавшей голову среди короткой душистой травы, и заметила своему кузену, что, вдобавок к тому, что им удалось создать уголок типичной Англии, у них, по-видимому, первоклассный садовник.
— Да, мы справляемся! — ответил он, с улыбкой глядя на нее… Но это была незнакомая, немного таинственная улыбка, и у нее появилось странное чувство, будто она разговаривает с незнакомцем.
Незнакомцем, который не существовал три года назад.
А потом на главной веранде появился дядя Боб, и она забыла обо всем, сделав весьма утешительное открытие, что, по крайней мере, он ничуть не изменился.
Как обычно, с энтузиазмом поприветствовав любимую племянницу, он стоял, держа ее за плечи, его яркие голубые глаза слегка увлажнились, пока он неуклюже бормотал, что она стала похожа на свою мать как две капли воды.
— Ты чуть-чуть выше своей матери, и мне кажется, цвет лица у тебя даже лучше; несмотря на мой возраст, я все еще чувствую, что мой брат плохо обошелся со мной, взяв и женившись на ней. — Он вздохнул от переполнивших его воспоминаний, потом ущипнул ее за щеку и, вспомнив о приличиях, спросил о ее отце. — Как поживает мой братишка? Все еще собирает обильную жатву с доверчивых клиентов и прославляет имя Марни?
Отец Джульетты был юристом в маленьком городке, и, насколько она знала, собираемая им жатва не была особенно обильной. Но она и ее мать вели вполне счастливую, спокойную и размеренную жизнь, а имя Марни, несомненно, пользовалось уважением в округе. Она прекрасно понимала, что ее отец захватил приз, на который претендовал и более напористый и красивый Роберт Марни, и то, что он, в конце концов потерпел поражение, без сомнений, испортило отношения между братьями в дальнейшем.
По той же причине Джульетта с момента, когда научилась ползать, имела гораздо больше влияния на дядю Боба, чем на практичного, хотя и любящего отца. Теперь они снова были вместе, и дядя мог убедиться, что ее недавняя болезнь, которая очень обеспокоила его, как только он об этом услышал, не полностью лишила ее интереса к жизни, и племянница явно шла на поправку. Им нужно было столько сказать друг другу, что Колин успел разгрузить ее багаж и отогнать машину в гараж за бунгало, а ни один из них так и не заметил, что он ненадолго исчезал.
— Заходи, дорогая, и отдохни с дороги, — торопил старший из мужчин, ведя ее в уютную гостиную, выполненную в холодных серых и зеленых тонах, с отделкой из необработанной древесины. Джульетта вновь была поражена элегантностью и вкусом обстановки, и не в первый раз поняла, что мужчины и без женщины могут создать себе прекрасное, удобное жилище, если только действительно этого захотят. А дядя Боб был вдовцом уже много лет и добивался именно комфорта.
В гостиной были даже вазы с тщательно подобранными букетами, а рядом с восхитительно уютной на вид тахтой на маленьком столике лежала скатерть с кружевной каймой. На столике стоял чайный прибор, изящный десерт из мороженого и внушительный сандвич с джемом.
Джульетта с интересом осмотрела приготовленное угощение, а потом вопросительно взглянула на дядю.
— Неужели это сделал ты?
Он покачал головой.
— Кибоко — наш повар, это он творит все чудеса на кухне. — Она заметила фигуру, которая скрывалась в занавешенной арке, заменявшей дверь; блестящие глаза сверкали на черном лице Кибоко, одетого в чистую белую рубаху навыпуск и шорты цвета хаки — он стоял в ожидании одобрения. Джульетта не замедлила, улыбаясь, похвалить его.
— Как мило с твоей стороны, Кибоко, сделать такое чудесное угощение! Ты приготовил это специально для меня? — спросила она.
Кибоко энергично закивал.
— Поприветствовать Мисси, — объяснил он.
И пускай Колин не был так уж рад ее приезду, но зато дядя Боб был счастлив ее видеть, а Кибоко сделал для нее торт. Джульетта вдруг почувствовала, что, в конце концов, приезд на Манитолу был полон всяческих перспектив.
Дядя предложил ей посмотреть перед чаем свою комнату, и Кибоко отнес туда ее чемоданы и положил так, чтобы ей удобнее было их открывать. Позже она обнаружила, что он делал большую часть всей работы по дому, включая приготовление еды; он произвел на нее впечатление самого вежливого и услужливого слуги, какого она когда-либо встречала.
Комната действительно подняла ей настроение — она была даже красивее, чем ее комната дома. Вся обстановка, видимо, была новой, а цветовая гамма состояла из приятного бледно-серого цвета с вкраплениями розового и голубого на занавесках и покрывале. У Джульетты был свой шезлонг, книжный шкаф с подборкой современных романов, очаровательный туалетный столик — он стал еще лучше, когда на нем появились ее вещи, — и даже большое зеркало, в котором она смогла разглядеть себя целиком, перерыв чемоданы и найдя розовое хлопковое платье взамен покрытого пятнами пота льняного желтого, в котором приехала из аэропорта.
Она присоединилась к своему дяде в гостиной, хрупкая, словно цветок; он снова взял ее за плечи и посмотрел на нее так, словно она была единственной отрадой для его глаз. Ее шелковые темные волосы, уложенные так, чтобы подчеркнуть красивую форму головы, красотой напоминали вороново крыло. Теперь, в прохладной комнате, где над головой постоянно жужжали вентиляторы, алебастровая белизна ее кожи предстала в самом выигрышном свете. Она выбрала для макияжа самый подходящий оттенок губной помады, светлый кораллово-розовый, и розовато-лиловые тени. Ее густые темные ресницы чуть трепетали каждый раз, когда она улыбалась или поворачивала голову.
— Клянусь Святым Георгием, — воскликнул дядя Боб, — ты просто неотразима, Джули, любимица моя! Ты и есть настоящая очаровательная женщина. Подожди, пока здешние парни, как следует разглядят тебя! — Выражение его лица вдруг изменилось и стало задумчивым. — Что ты подумала о Колине, когда он встретил тебя? Он не показался тебе… в общем, как ты думаешь, он изменился?
Джульетта постаралась, чтобы выражение ее лица ничего не выдавало.
— Я… ну, в аэропорту было ужасно жарко, и я чувствовала себя не в своей тарелке, — призналась она. — Сначала я вообще его не увидела, потому что солнце слишком слепило.
— Тебе придется приучить себя носить шляпу и темные очки, когда выходишь на улицу, — предостерег ее дядя. — По крайней мере, до тех пор, пока ты не привыкнешь к климату. После того, как пройдет сезон дождей, здесь будет как в Англии в июне, и ни шляпа, ни очки тебе не потребуются. Но я спрашивал тебя о Колине. Вне всякого сомнения, он был сильно взволнован от встречи с тобой? Я думаю, он устроил тебе потрясающий прием!
— Ну… — начала Джульетта и, к ее удивлению, дядя улыбнулся весьма печально. Он отошел от нее, повернулся и взял себе сандвич, который только что принес Кибоко.
Марни нахмурился, откусывая сандвич, пробормотал что-то о том, что начинка недосолена, и решил раскрыть карты.
— Колин… да хотя нет, ничего! — воскликнул он, так как Колин собственной персоной уже шагал по веранде, и поспешно добавил: — Поговорим позже.