Ирина Лазаренко Магия тени

Глава 1. Неразлучники

Это другие маги, иначе устроенные. Они не ощущают себя частью общины, не желают вмешиваться в дела людей, не чинят вреда, не приносят и пользы. Таких магов нельзя переубедить или перевоспитать. Нам следует понять это и оставить их в покое.

Из выступления ректора в столичном совете

Просто отвяжитесь от меня!

Любой некромант

Столицы больше не было.

В некоторых домах еще оставались люди – тяжелые больные, старики и пьяницы. Бродили по пустым улицам брошенные шавки, кошки и куры – отощавшие, обалдевшие. И две-три лавочки делали вид, что работают, стыдливо запирая двери на засовы сразу после заката.

Это были конвульсии умершего города. Отходящее сжатие мышц – так, бывает, бьет крылом обезглавленная птица.

Столица обреченного мира должна была стать пристанищем обездоленных всего края – но она погибла первой, и вовсе не от той напасти, что выедала другие ортайские земли.

* * *

Гласный маг отыскался в лекарне. Ко входу пришлось пробираться по узким мосткам меж оборонительных заграждений, а прежде – выдержать подлинный допрос строгого стражника, пока четверо других держали руки на рукоятях мечей и недобро рассматривали путников. Стражники кривили губы, щурили глаза, разглядывали знак Магической Школы, предъявленный одним из посетителей.

Да и без знаков можно догадаться, что маги пожаловали! У мужика постарше взгляд тяжелый, цепкий – чисто колдовской, и глаза едко-болотистого цвета. На лбу и вокруг рта недовольные складки, словно он заранее порицает все, что увидит. Второй маг, что со знаком Школы, – он моложе, у него усталая улыбка и добрый взгляд, но по этому взгляду понятно, что дурь из его головы еще не выветрилась. Ну точно магистр школьный!

Оба темноволосы, патлаты, высоки ростом. Одежда на них измята после долгой дороги. Позади путников стоят кони – какие-то пришибленные, вялые.

Ничего не придумав, стражники послали в лекарню за младшим целителем – молодым косолапым гномом. Тот появился не скоро, пробухтел что-то в грязный ворот рубахи, осмотрел лица и ладони путников, снова невнятно буркнул, круто развернулся и почапал обратно.

Стражники сочли его ворчание за позволение и наконец пропустили магов.

– Кто б мог предвидеть, что лекарня станет средоточием всего самого жизнеспособного в городе, – мрачно пошутил Гасталла, чеканя шаг по мосткам. Все произошедшее он перенес с полной невозмутимостью, ничем не выказав ни удивления, ни недовольства, ни даже презрения к стражникам и целителю – хотя наверняка их испытывал.

Дорал покосился на спутника и не ответил. Увязавшийся следом некромант был хмур и ворчлив, и смущал его тем, что, как подозревал Дорал, Гасталла знал о случившемся в столице больше его самого, а также больше местных жителей, гласных магов и, возможно, самой Божини.

– Магистр! Магистр Дорал!

Петляя меж матрасами, разбросанным повсюду скарбом и группками людей, что сидели и лежали прямо на полу, к ним спешил молодой маг. Худощавый, бледный, с медно-рыжими короткими волосами, стоящими дыбом, с лицом, усеянным пятнами веснушек, он походил на потерявшегося в сутолоке подлетка, а не на последнего представителя Магической Школы в Арканате.

Дорал вздохнул. Он надеялся, что из трех столичных гласников на месте остался кто-нибудь постарше и потолковей. Впрочем – хвала Божине, что вообще кто-то остался.

Молодой маг несся к ним, сияя как утренняя зорька, и Дорал на вздох замешкался – ему показалось, что гласник бросится обниматься. Бывшие ученики обыкновенно были непритворно рады видеть своего наставника, но не настолько, чтобы позволять себе подобное панибратство.

Однако маг, приблизившись к гостям, остановился, прижал руки к груди и ограничился в проявлениях чувств восторженным щенячьим взглядом снизу вверх и облегченным:

– Хвала Божине, ректор откликнулся!

Дорал зачем-то обернулся к Гасталле. Тот хмыкнул. Лицо гласника вытянулось.

– Вы же… магистр, вы же тут не случайно очутились? Вы же помочь нам приехали? Других магов привезли?

Выражение лица Дорала утвердило гласника в худших опасениях, и улыбка его стухла совсем.

Магистр сконфуженно развел руками, перехватил сползший ремешок котомки на плече и вдруг понял, что очень устал. От полных надежды взглядов со всех сторон, от отчаянных историй, от дороги, от собственного непонимания происходящего и даже от этого места, порог которого только что переступил, – тоже устал. От душного и тошного запаха, от рези в глазах из-за чада светильников с жиром, от назойливого гула десятков голосов…

Стареешь, магистр. Становишься брюзглив и жалеешь себя. Куда это годится.

Дорал улыбнулся молодому магу, положил руку ему на плечо.

– Будет печалиться, Аяс. – Смекнув по выражению лица гласника, что печалиться все-таки есть о чем, магистр быстро добавил: – Мы здесь – и это главное, верно? Потому что – что?

– А что? – послушно, как в годы ученичества, спросил гласник.

– А то, что теперь ты не единственный маг в Арканате. Пойдем, присядем где-нибудь, расскажешь, что тут произо…

– И хорошо бы, чтоб там, где мы присядем, была вода и еда, – встрял Гасталла. – И хорошо бы – не заразные. А если там еще и выпивка окажется – я примирюсь с этим местом хотя бы на время беседы. Омерзительно вы устроились! Чем тут люди болеют, а? Вонища – аж глаза выедает!

Гласник пристыженно вжал голову в плечи и махнул рукой, приглашая следовать за собой. Кончики его ушей покраснели.

Дорал глянул на Гасталлу с укоризной, но некромант лишь скривил губы и, чеканя шаг, последовал за гласником.

* * *

Аяс привел гостей в огороженный ширмами закуток. Там стояли кровать, небольшой сундук, столик и пара стульев, висели полки с посудой. Гласника устроили со всеми удобствами, какие возможны были в этом месте, где под одной крышей собралось полсотни горожан: остальные спали на плотно сдвинутых матрасах, отгородившись с двух сторон ширмами от других семейств. Их вещи лежали там же, в тюках у изголовий, а трапезничали все вместе за длинными столами, стоящими в ряд под окнами, – на большее места просто не оставалось. Справедливости соблюли сколько получилось: гномьим семействам места поменьше, оркам – побольше.

– На втором этаже так же? – Дорал кивнул на полотняную шторку.

– Там недужных собрали. – Гласник быстро раскладывал на столе снедь: лепешки, вяленину, мешочки с сушеными фруктами, мед. Налил в кувшин воды из ведерка, поставил меж двумя плошками, где потрескивали тряпки в жиру. Из-под кровати вытащил плетенку с вином. – Главный лекарь сказал, что лучше один раз их наверх поднять, чем если здоровые каждый день будут мимо ходить. И не пускает туда никого.

– Значит, все-таки недужные, – повторил Гасталла, – значит, все-таки не вы тут отхожие места под матрасами устроили. Воняет – жуть! Жуть как воняет!

– Чем болеют? – перебил некроманта Дорал и уселся на сундуке, с удовольствием вытянув ноги.

– Синей смертью, – неохотно ответил гласник, провел ладонью по лицу и затараторил: – Там большинство приезжие, селяне, местных почти не задело. Лекари говорят, это все от дурной воды, это не тутошнее – просто в ихнем поселке озеро попортилось, а когда они от мертвяков-то сюда побежали, то и заразу приволокли, но только из местных мало кто заболел, и вы не думайте, лекари никого наверх не пускают…

– Синяя смерть, значит, – протянул Гасталла и посмотрел на Дорала, как бы спрашивая: как тебе такой поворот? Лицо магистра было непроницаемым. Некромант вздохнул и повторил: – Синяя смерть. Везет мне этой осенью на всякую дрянь. Как началась осень – так и везет.

Махнул рукой, плеснул вина в три кружки. Дорал взял свою, с удовольствием вдохнул фруктовый запах. Сливовая, что ли?

Некроманта он не понимал. Сам ведь увязался на тракте. Нужно ему было в столицу позарез; знал, что плохо тут и что опасно, – но ехал, бдыщевая матерь его разберет, зачем. Теперь, прибыв на место, по своим делам он явно не собирался, хвостом следовал за Доралом и всем видом давал понять, что так и должно быть. Ну прям как будто его дела и дела Дорала – одно и то же!

Магистр посмотрел на Гасталлу. Тот усмехался, отчего складки у рта становились глубже, а мрачная рожа – еще более неприятной.

Да еще вот синяя смерть.

Как будто мало прочих смертей. Щедра на них в последние месяцы земля ортайская. На всякие смерти. Странные, страшные, неожиданные и ожидаемые. Неизвестно, которые хуже.

– Рассказывай, Аяс, – спокойно велел магистр и отхлебнул вина. Хорошее вино. Крепкое, сладко-терпкое. И откуда оно взялось в лекарне мертвого города? – Рассказывай с самого начала.

– С начала – это после того, как государь утек? – уточнил гласник.

– У… что?

Некромант ухмыльнулся – растерянный Дорал выглядел очень потешно. Небось нечасто ученики, хоть бывшие, хоть нынешние, видят своего магистра с такой дурной рожей.

Бывшие, тут же напомнил себе Гасталла, только бывшие. Ортайская Школа больше не обучает молодых магов. А меравийской уже полгода нет – до последнего камешка разрушена меравийская Магическая Школа лютым землетрясением, случившимся в крае, где никаких землетрясений сроду не было. И как тут не начать верить Божиня ведает во что?

– С самого начала, Аяс. – Дорал одним глотком допил вино, стукнул кружкой по столу и решительно отодвинул бутыль. Налил себе воды. – Мы совсем не знаем, что тут произошло. Рассказывай.

* * *

– Это еще весной началось, магистр, только мы поздно спохватились. Нам тут трудностей хватало, головы не поднять, ну как везде, знаете: еды мало, люди болеть стали. Иногда на целые улицы какая-то дрянь налетала, с сыпью и жаром. Нас, гласников, тогда еще трое было, но мы все равно с ног валились – стражникам помогали, лекарям, ну и люди с обращениями шли, как обычно. Народ сновал туда-сюда: из города уезжали по селам, к родичам, а многие, напротив, из сел приезжали сюда. Наверное, друг другу пальцами у головы крутили, сталкиваясь на тракте. С приезжими хлопот было много – то болячку приволокут, то воровать повадятся. В рабочих кварталах одно время даже стража вечерами не показывалась, потому как боязно было.

– К делу ближе давай. – Некромант нетерпеливо перебрал пальцами по столу. – Ближе к делу. Трудности у всех одни и те же в последние годы, что в ваших ортайских городах, что у нас в Меравии. Одни на всех у нас трудности! Про них мы сами все знаем!

Дорал непритворно удивился, услыхав, что Гасталла приехал сюда аж из Меравии. Хотя совместная ортайско-меравийская некромантская лаборатория именно там и находилась – в самом южном крае Идориса, в горах Драконовых. Но это ж даль какая, переходов пятьсот! По нынешним неспокойным временам нужны очень серьезные основания, чтоб решиться на такое путешествие, да еще и в одиночку.

Гласник ответил Гасталле неожиданно резко:

– Магистр сказал – рассказывать с самого начала, так я с начала и рассказываю. А еще – вы ведь сами спросите, отчего мы весной не обратили внимания на мертвяков. Спросите, да? Так я и объясняю сразу, отчего.

Гасталла поджал губы и скупо кивнул. Дорал усмехнулся.

Что ж за интерес у некроманта в ортайской столице, а? Неужто сугубо свой, некромантский? Так на кой ему сюда тащиться было, когда он сам может поднять столько мертвяков, сколько потребуется?

– Однажды стражники убили мертвягу на тракте, – продолжал гласник. – Это, конечно, дело такое, необычное, но во всем нашем вареве напастей оно прошло так… почти мимо. Мы, конечно, останки осмотрели – ну вроде обыкновенный мертвяга, как на картинках. Думали, некромант молодой мимо пробегал, резвился. Они ж бывают такие, шалые.

Гасталла опустил глаза, неожиданно смутившись. Хотя с чего бы? Он-то к молодым и шалым никак не мог себя причислять, у него-то наверняка была за плечами многолетняя исправная служба – а вот причины нарушать закон, поднимая мертвяков где попало, напротив – не было.

Или была? Бдыщева матерь их знает, некромантов!

Заметив взгляд Дорала, Гасталла поморщился, обернулся к Аясу и вкрадчиво спросил:

– И что, вас это настолько не встревожило, что вы даже на погост не сходили?

– Старшие гласники сходили. Сторонних истечений не почуяли, разрытых могил не увидели. Но сообщение в Школу отправили, как положено.

– И что Школа?

– Долго молчала, а потом ответ прислала: действовать по предписаниям, то-се… отписку сляпали, словом. Да, еще друзья нескольких семейств, которые в села уехали, жаловались, что те им весточек не шлют. А выезжали они все через северные ворота. И еще с северной стороны торговцам, бывало, товары не доходили. Ну и пошли всякие слухи – про страховидлов на северном тракте, невидимых человеческим взглядом и неуловимых для маговского чутья, про кару Божинину, про грехи наши тяжкие и про то, что дождина огненная вот-вот как есть сметет столицу к той самой матери.

– И что стражники, по северному тракту не ходили?

– Ходили, но недалечко. Так-то оно не ихнее дело теперь, сами ж понимаете. Стражничьи дозоры уже года два как перестали по дорогам разгуливать, потому что никакой стражи не напасешься, это ж теперь везде такое – без призорцев совсем порядка не стало…

Гасталла снова нетерпеливо перебрал по столу пальцами.

– А в середине хлебородня все и случилось. Дядька государев помер, не слыхали? Да он уже совсем плохой был, не просыхал, считай. Ну и собралась на погост процессия, сам я там не был, но стражники говорили – тьма народу пришла! И не добралась еще та процессия до семейного склепа, как углядели – могилы разрытые, многие десятки могил, а в них гробы, разбитые снизу, а меж могил с урчанием рыщут полчища…

– Мертвяг, – подсказал Дорал.

– Зверей, – понизил голос Аяс. – Волков. Псов одичалых. И все здоровенные-е!

– Разожрались на дармовой мертвечине! – осенило Гасталлу. – Разожрались звери. Вот так поворот!

– Люди, конечно, оторопели. Бабы визг подняли. А звери как пойдут бросаться на людей – по двое, по трое кидались, валили на землю и жрали живьем прям там, средь могил!

Некоторое время все молчали, потом Гасталла покачал головой и медленно проговорил:

– Как вышло, что это обнаружилось лишь в конце лета? Ладно, маги – бестолочи безглазые, а стражники – лентяи, но что же, до хлебородня никто другой на погост не заходил? Неужто в городе никто не помирал? От жара с сыпью, от разбойных нападений, от старости, от стражничьей ретивости? Так-таки не помирал никто?

– Еще как помирали, – обиделся за стражничью ретивость Аяс, – только свежепомерших мы уже года два хороним на новом, на южном погосте. Государев указ! Дескать, северный старый погост – он разросся уже до того непотребно, что скоро станет поперек Арканата шире и придется не то что огороду переносить, а тракты двигать, потому как совсем уже впритык погост подобрался. Так что свежих покойников всех на южный волокли…

– Выходит, гласники проверили южный погост, на котором все спокойно, – сообразил Гасталла, – а северный погост, полный мертвяг, – не проверили! – Некромант обернулся к Доралу. – Твои выпускники – они все недалекие или Школа для столицы нарочно таких отобрала? Нарочно отобрала недалеких?

– Да не могли они со старого погоста приходить! – повысил голос гласник. – Они свежие были, я видел! С мясом, с глазами, даже кожа нетлелая! Нет таких покойников на северном погосте, там третий год никого не хоронят!

Некромант цокнул языком, откинулся на стуле и уставился в закопченный потолок, скрестив руки на груди. Дорал потер лоб.

– Аяс, мертвягу не зря называют перерожденным, – тихо сказал он. – Когда некромант оживляет труп – он взаправду перерождается, обретая все необходимое для жизнедействия, понимаешь?

Аяс закрыл глаза ладонями. За три года работы столичным гласником, пусть и младшим, он почти отвык чувствовать себя беспомощным балбесом.

– Значит, можно хоть десятилетний труп поднять свеженьким, да? Значит, вот почему они не воняли. Значит…

Маг глухо застонал и стал покачиваться взад-вперед.

– Во дурачье, – негромко сказал потолку Гасталла.

– Но мы же писали в Школу! – вскричал Аяс, отняв от лица ладони. – Писали про мертвягу весной, а потом просили помощи, дважды: первый раз – наутро после тех похорон, а второе письмо я отправлял дней пятнадцать тому – считай, с последним голубем, заводчики-то тоже поразбежались, а я…

– Быть может, голуби не долетали? – предположил Дорал. – Теперь вокруг такое творится!

Гласник замотал головой.

– Ответы из Школы приходили. Такие же бесполезные, как первый: дескать, сидите, бдите, действуйте по предписаниям, уповайте на Божиню. А на Божиню, магистр, мы как-то уж не очень уповаем после той ночи, когда из божемольни мертвяки полезли!

– Из божемольни?!

– Ну да! В тот день, когда государева дядьку на погост везли, – люди-то еле ноги оттуда поуносили, звери ж за ними гнались всю дорогу! Считай, вся стража там полегла, что была с ними, они животных задержать пытались. А на воротах тоже заминка вышла, пока сообразили, что к чему, – в общем, звери и в городе побезобразничать успели. И, магистр, вот еще, – Аяс сцепил пальцы, сильно сжал руки, – Мэггон тоже там погиб, у ворот.

Дорал на вздох прикрыл глаза. Он с самого начала подозревал, что не просто так в городе остался только Аяс, младший из магов. Что не все столичные гласники выжили. Но чтобы Мэггон дал убить себя какой-то вшивой шавке? Серьезный, сильный маг, пусть и несколько самоуверенный, как большинство эльфов с эллорскими корнями…

Сколько раз за последние два-три года Доралу приходилось слышать о гибели выпускников Школы, которых он обучал оборонной магии? Сколько раз они погибали вот так, как Мэггон, в числе первых, выполняя свое маговское назначение – спасать людей от напасти? И каждая такая весть для Дорала была болезненным ударом и немым укором: может быть, это твоя вина, магистр? Может быть, ты недостаточно хорошо научил его обороняться?

Аяс, помолчав, заговорил снова, чуть громче:

– А государь в тот же день, не дожидаясь утра, со своим сопровождением через южные ворота утек… ну выехал, значит. Бросил нас тут как есть, магистр! В городе такая неразбериха началась – не знаешь, за что и хвататься, никто не понимает ничего, никто ни за что не в ответе, все перепуганные, бегают! Ну а тела людей, которых звери в городе порвали, мы отнесли в божемольню на ночные молебства, все как полагается.

– А зверей забитых куда дели?

– Выкинули в ров. Той ночью, магистр, мало кто спал в городе, все напуганные были, ждали, что новая пакость приключится. И нá тебе – не обманулись! Потому как в полночь, магистр, мертвые восстали! Те покойники, что в божемольню на молебства были отправлены, – они все разом встали да пошли! Жрец придурошный от них во двор выскочил, ромашку поджег да давай отмахиваться!

Гасталла расхохотался, но быстро умолк под двумя сердитыми взглядами.

– И что жрец?

– Да что… Стражники прибежали, упокоили мертвяг, так что жрец живой остался, только глаз у него дергался потом. Жуть какая, представляете? Эти мертвяки – они ж все были нашими горожанами еще вечером! И Мэггон тоже был там, он тоже стал мертвягой, вы понимаете?

Дорал скупо кивнул.

– Ну, значит, стражники их всех порешили, у стражников руки не дрогнули, хвала Божине. А люди-то перепуганные набежали, поглядели на это дело, да как всколыхнулись! Поперед стражи с дубьем и факелами бежали по улицам, с дурных глаз столько собак во дворах положили! И, едва рассвело, люди тикать начали, тоже через южные ворота. Знаете, они и до того были взбаламученные, в последний год много худых слухов ходило: что наш край погибает и что зараза идет от дриад, а поскольку Арканат – один из ближних городов к дриадскому краю, то все мы тут вымрем первыми и надо тикать. Малоумные, как им положено, голосили – все про голод, болезни и безумие, и что мертвые восстанут как живые, и что будет это великое знамение о гибели города. Ну, эти перерожденные – они не то чтобы как живые прям встали, но люди-то все равно про эти пророчества сразу вспомнили. Часть горожан увел тот жрец, который ромашкой на мертвяг махал. Если покойники оживают, сказал, – значит сама Божиня упреждает всех людей, и что теперь он со своими последователями обязан посетить все шесть краев Идориса и принести туда скорбную весть. И слухи, видать, разошлись, да такие, что даже селяне с продуктами в город ездить перестали, тракты как вымерли. Словом, магистр, горожане все уезжали и уезжали, а в городе пустее да тише становилось. Раза три прибывали-таки обозы с едой, мы ее выкупали, пока было что взамен предложить, а последний от ворот развернулся и уехал.

– А звери что?

Аяс поежился.

– Приходят иногда. Днем. Стражники их отстреливают со стен, если близко подбираются, а они все равно приходят.

– Значит, вы тут заняли оборону, забившись в лекарню, и сидели ждали, что кто-нибудь приедет вас спасать, – презрительно подвел итог Гасталла.

Гласник зыркнул на некроманта исподлобья.

– Мы думали, вот-вот прибудет кто-то, кто знает больше нашего. Нам отсюда-то совсем ничего не видать! А покидать город старшина стражи запретил всем, кому голова дорога. Третьего дня приходили наемники, десяток орков и гномов, а с ними два эльфа-мага. Предложили избавить погост от мертвяг, а как узнали, что самая трудность не в них, а в зверях, так захохотали – мол, совсем мы тут подурели, какие-то волки целый город разогнали. Но только как пошли они на погост, эти наемники – так ни слуху ни духу от них. А старшина стражи у нас не дурак, наперед им ни медяка не заплатил. Так что…

– А с Борием-то что? – спросил Дорал, так и не понявший, куда девался второй столичный гласник.

– А он уехал с одним из обозов, магистр, целый ремесленный квартал решился в Кали перебраться, где посуду делают. Вы скажете – да кому по нынешним временам нужна посуда, – зачастил он, хотя Дорал ничего такого не говорил, – но все-таки с ними, с ремесленниками, в одном не поспоришь: в столице теперь так и сяк не стало работы, а там, в Кали, может, и удастся устроиться. Так Борий с ними отправился, тут-то, в городе, на тот вздох народу мало осталось, а уезжали сотни человек из ремесленного квартала, детишек много, баб – ну как их одних отпустишь, до Кали-то сколько переходов мимо трольих лесов… И после того Арканат уже полностью опустел. Только несколько семейств сюда приехало из сел – ну, как раз те, что хворые теперь лежат. И так вышло, что почти все перебрались в лекарню из своих домов. Вместе, конечно, тесно, но все-таки веселей и безопасней, да к тому же южный берег города, подальше от… Ну и старшина стражи оборону тут устроил, вы видели, а еще, магистр, он велел всем, кто в лекарне помирает от синей смерти, головы отрубать и хоронить их сразу же, во дворике, без ночных молебств. Оно, быть может, Божине неугодно, да и не по-человечески с мертвыми так обходиться, но все ж спокойней получается, когда знаешь, что он не восстанет и не попрет на тебя. Вот так мы тут и устроились в ожидании помощи, – гласник сердито зыркнул на Гасталлу, – потому как больше ждать нам нечего. Стража стоит на всех воротах, в кой-каких домах еще люди остались. Приходят сюда за едой, склады-то прям напротив лекарни, нам удобно опять же. Правда, еды там и было немного, а осталось и того меньше, а еще старшина стражи говорит, что скоро сюда потянется лихой люд на разграбление города, вот только пошире слухи разойдутся – и попрут разбойники, их развелось ведь нынче, а тут целая столица – никакие волки их не остановят, придут и растащат все по камушку!

– Значит, до той ночи трупы в городской божемольне не оживали, – заключил Гасталла.

Аяс на вздох запнулся.

– Ну да. Только в городской божемольне до той ночи мертвых и не было. При южном погосте отдельная божемоленка построена, туда покойников привозили на ночные молебства, а кто-нибудь из жрецов с ними оставался. У нас тут столица, а не деревня какая-нибудь! Народу тьма, божемольня всем нужна, а не только покойникам! А в тот день, когда все случилось, жрецы уперлись, не захотели за ворота выходить, да и других людей, которые желали бы нос из города высунуть, что-то не нашлось. Так что…

– Божемольня находится в северной части города? – Некромант так и сидел, откинувшись на стуле и пялясь в потолок.

Краем глаза заметил – Аяс кивнул.

– А государев дядька помер, значит, утром.

– Да. – Гласник посмотрел на некроманта удивленно. – Откуда вы знаете?

Гасталла закатил глаза и не ответил. В самом деле, ну когда еще мог помереть государев дядька, если он не успел переродиться в мертвягу, как другие, а другие переродились в полночь?

Покойникам из правящих семейств Идориса не полагалось никаких ночей с молебствами в божемольнях. Они считались людьми столь просветленными и близкими к Божине, что души их должны были лететь под ее порог без всяких напутственных ночных молений, а потому и хоронить знатных покойников старались как можно быстрее.

Гасталла, когда-то изучавший исходный текст Преданий, знал: нет там никаких упоминаний о государевых семействах. По всему выходило, что указание на отказ от ночных молебств было попросту добавлено в следоуказательные тексты людьми, которые занимались толкованием Преданий сотни лет назад. Видимо, тогдашним государям не хотелось, чтобы посторонние глаза видели знатных покойников, и собирать на погребение родню из дальних концов – тоже не хотелось. Ведь удобно, если родич, свалившийся лицом в тарелку во время ужина, будет сразу же, потемну, и похоронен. А если жрец или приехавший из-за гор дядька будут рассматривать почившего родича и допытываться, чего это он весь синий от отравы, то выйдет наоборот – очень неудобно.

– И вы про все это писали в Школу, и про Мэггона тоже писали, а ректор отвечал, что нужно уповать на Божиню? – не поверил Дорал. – Невозможно. Что там в Школе происходит? Чья печать стояла на письмах?

– Ректора.

– Быть не может, – повторил Дорал. – Там что-то случилось. Не верю, чтобы ректор… да он, верно, и не видел ваших писем. Быть может, канцелярия свихнулась? Или кто-то украл печать и перехватывает послания? Да жив ли ректор вообще?! В Школе точно что-то не так!

– Там что-то не так, тут что-то не сяк, – Гасталла поджал губы. – Предлагаю решать вопросы по мере их появления. А мера появления у нас такая, что нужно сперва разобраться с перерожденными. Иначе отожратое на человечине зверье к весне вырежет окрестные поселки, а там и на города перекинется. Перекинется на города, никуда не денется!

– Ты знаешь про здешних мертвяг больше, чем говоришь, – Дорал наконец сказал некроманту о своих догадках и посмотрел на него с вызовом, но тот лишь скривил губы.

– Вот сей вздох и начну говорить. И ничего не утаю, не тревожься. Не затем я такой путь проделал, чтобы что-то утаивать. Так вот: ваш государь, который сбежал из столицы, не прихватив и ночной вазы, добежал аж до Меравии. Во как бежал ваш государь без ночной вазы! К сестрице нашей прибыл – ну то есть, к своей сестрице, конечно.

– А мы и знать не знали, – пробормотал Дорал.

Аяс фыркнул. Ночной вазы государь, может, и не захватил, а вот о казне, по слухам, не забыл. Да и еды с собой увезли целые горы – шептались, что во всем городе столько продуктов не было, сколько из дворца вывезли. Проверить никто не решился: старшина стражи заявил, что оторвет голову любому, кто ступит за ворота брошенного дворца, а старшине стражи в Арканате привыкли верить.

На самом-то деле людям, которые еще оставались в умершем городе, очень повезло, что во время побега государю не пришло в голову укрепить собственную охранную службу городскими стражниками. Аяс не поручился бы, что кто-нибудь из живущих ныне в городе смог дотянуть до сегодняшнего дня, если б не остался здесь грубый, жесткий, несгибаемый стражий старшина и его немногочисленная рать.

Гласник скорей откусил бы собственное ухо, чем сказал это вслух, но ему было до крайности горько и досадно, что опорой для Арканата стали не они с Борием. Ведь сказано в Преданиях: маги должны оборонять и спасать людей там, куда не поспевает промысел Божинин. Это к магам приходят с такими печалями, которые нельзя разрешить привычным путем. А тут – нá тебе! Положение – непривычней некуда, а жители до сих пор живы лишь благодаря уму и решимости мрачного усатого мужика, к которому гласные маги притулились ровно такими же перепуганными курятами, как и другие горожане.

– Так ведь государево отсутствие по нынешним временам только в столице и заметно, – ответил Гасталла Доралу, не обратив внимания на гласника. – В городах-то что, в городах наместники есть – и чем заняты в городах наместники? Своими бедами и напастями, а вовсе не государевыми порожними указаниями. А беды и напасти нынче такие, что дай Божиня до утра дожить, если же от государя нет ни указов, ни вестей, ни сборщиков подати – так наместники будут последними, кто бросится искать причину такого молчания. Словом, как ваш государь прибыл в наши края – так и пошли гулять по Меравии истории! Одна жутче другой пошли истории гулять, и все – про мертвяг, что доедают Арканат вместе с государевой ночной вазой. Доедают они город, значит. Ну, я услышал про это и…

– …и рванул сюда, – закончил за некроманта Дорал. – Почему?

– Ты сколько времени работаешь гласным магом? – Гасталла выпрямился на стуле и, вместо того чтоб ответить Доралу, обернулся к Аясу. Дорал сердито прищурился. – Года два?

– Три, – насупился гласник.

– Не слышал от старших такой истории, чтобы в прежние времена они обнаружили в городе мертвягу? И при тебе такого не было?

Аяс замотал головой.

– Знаешь на северном берегу, у рынка, дом с башенками? Да? Оттуда люди не уехали? Нет? Кто там живет?

– Астроном.

– Так и думал. – Гасталла навалился локтями на стол и задумчиво оглядел оставшуюся в тарелке снедь. – Думал именно так.

Некоторое время некромант сидел, навалившись на стол, глядел на огонек в плошке, почти не моргая. Казалось, что складки у рта и на лбу углубляются, да плечи сгибаются, словно на них что-то давит.

В конце концов он выпрямился, посмотрел сердито на Аяса, потом – на Дорала.

– Болваны ваши гласники, вот что. Разве можно в столицу ставить гласниками болванов? Кто ж думал, что они за четыре года мышей не словят, а? – махнул рукой. – Ну да и свою вину не умаляю – а ведь, как ни крути, я виноват. Как ни крути, а я первый во всем этом виноват, магистр!

* * *

Продолжили беседу на улице, по дороге: Гасталла заявил, что больше ни вздоха не может оставаться в лекарне, пропитанной вонью. Уверял, что именно от этой вони горожане все как один подурели. Конечно, подурели – иначе с чего бы им ясным днем «сидеть гузнами на своих вшивых матрасах вместо того, чтобы выйти на улицу под осеннее солнышко»?

Аяс объяснял, что люди боятся. Боятся мертвягу или одичалого волка, который мог пробраться в город и теперь прячется за ближайшей мусорной кучей. Остерегаются брошенных шавок, которые сбиваются в стайки: кто знает, удалось ли им сегодня перекусить крысами, не захотят ли они попробовать человечьего мяса? А больше всего боятся люди тишины мертвого города. Говорят, что чуют чужие взгляды из окон опустевших домов, что за спиной то и дело слышатся шорохи, а глаз улавливает, как мельтешат дымкие высокие тени.

Гасталла отмахивался: мол, у людей просто в головах мутнеет от долгого сидения на месте. Однако стоило магам удалиться на полквартала от лекарни, охраняемой стражниками, как некромант и сам стал настороженно зыркать по сторонам.

– Это было без малого четыре года назад, в последних днях желтотравня, – заговорил наконец Гасталла, – у астронома, что живет в доме с башенками, умирала жена. Умирала жена его долго, и он, Варравир, не хотел с этим примириться, задергал он лекарей и жрецов, травников вызывал из ближайших селений. Никто не мог ей помочь, потому как просто пришел ее срок. Такой пришел срок, больше которого ее сердце выдержать не могло. Астроном был в черном отчаянии, а она, эта женщина – это была чистейшей души женщина, вот так я скажу. А я такое скажу нечасто. Понимая, что умирает, она ни вздоха не тревожилась о себе, а волновалась лишь о нем, о Варравире, – она понимала, что жить без нее он не сумеет. Эх, ведь умнейший человек был, образованный, честнейшего нрава – а нá тебе, как помутилось у него в голове от горя. Так помутилось у него в голове, что он решил, будто даже смерть не сумеет их разлучить. И она согласилась, потому что тревожилась о нем больше, чем о себе.

Когда не стало ее, Диввы, этой удивительной женщины, Варравир снарядил телегу с заколоченным гробом и уехал с ней вместе из города. Уехал из города, всем объявив, что любимая Дивва просила похоронить ее в родном селе, в пяти переходах от столицы. И все в Арканате считали, что так это и было. Почему бы кому-то в Арканате считать, что было не так?

В родном селе Диввы Варравир заплатил жрецу, чтобы тот ночью читал молебства над заколоченным гробом, сказав, что такой была воля его жены. А наутро, зарыв гроб на сельском кладбище при тамошнем народе, вернулся в столицу. Вернулся в столицу, похоронив пустой гроб. Каков хитрец, а? Все это время несчастная мертвая Дивва лежала в подполе, одинокая и холодная, оплакиваемая верными старыми слугами. Верные слуги у астронома, это точно. Не выдали ведь за все эти годы! Не выдали, что, возвратившись домой, Варравир сделал Дивву перерожденной.

– Он превратил жену в мертвягу? – вскричал Аяс. – И она согласилась?!

– Погляди-ка, гласник Арканата наконец узнал об этом!

Дорал покачал головой. Он с самого начала рассказа подозревал, к чему ведет Гасталла, но все-таки надеялся, что угадал неправильно.

– До сих пор, – продолжал некромант, чуть повысив голос, – мне не было известно случаев, когда неутвержденный мертвяга находился бы в городе дольше восьми месяцев. До сих пор известно не было, но теперь известно! Четыре года! Четыре года в столице Ортая, под носом у трех гласных магов, живет и здравств… мертвствует перерожденный, и никто не догадывается об этом! Никто и ни о чем не догадывается. Кто бы мог подумать, что астроном окажется безупречно осмотрительным, его слуги – безупречно верными, а местные гласники – полнейшими болванами!

– А гласники тут ни при чем, – на удивление спокойно возразил ему Дорал. – Обычный маг, не некромант, почует мертвяжные истечения шагов, быть может, с тридцати, а через стену – с десяти-пятнадцати. Гласник должен был зайти во двор, чтобы почуять мертвягу, но гласники едва ли гуляли во дворе у астронома. Получается что? Что если перерожденная не покидала дом и если хозяин не приглашал гостей, то выдать их могли только слуги. Никто другой бы не узнал и не заметил. Арканат большой, в прежние времена тут тысяч десять народу жило, а люди в больших городах нелюбопытные. Так что не вали на гласников, нет тут их вины.

Аяс громко засопел и возмущенно посмотрел на Гасталлу: слышал, слышал, да? Тот пожал плечами.

Позади остались опустевшие склады и мастерские, и теперь маги шли по крайним рядам рынка. Крысы рыскали тут не таясь – тощие, взъерошенные, с жадно блестящими глазами. Но их присутствие даже успокаивало. Без крыс опустевший рынок выглядел бы совсем иным – покосившиеся навесы, валяющиеся как попало опоры, тихо шуршащие на едва заметном ветру пологи, груды пыли и мусора, наросшие будто сами собой. Нагло рыщущие по прилавкам крысы делали пустой рынок жалким, как дрожащая под дождем дворняга. Без крыс он бы выглядел зловещим, как отсветы звериных глаз во мраке.

Некромант вел спутников к речке.

– Ты скажи, – продолжал Дорал, отводя взгляд от копошащейся мусорной кучи, – как астроному удалось провести некромантский обряд? Причем незаметно. Над человеком-то! От него должны были такие истечения шарахнуть! И где он держит мертвягу, если тот не изувечил его до сих пор? И при чем тут нынешние безобразия на кладбище?

– Ну… – Гасталла набрал в грудь побольше воздуха, – пойдем от печки. Варравир сделал Дивву перерожденной при помощи реликвии. Истечение от реликвии почуять нельзя, она действует полвздоха, а потом разряжается навсегда, как любая реликвия. Перерожденная Дивва не нападает на Варравира, потому что у него есть защитный амулет – такой, какие используют некроманты. А я – тот самый негодяй, который дал ему реликвию и амулет сразу после смерти Диввы.

– Значит, – растягивая слова, заговорил Дорал, – ты просто вручил реликвию человеку, потерявшему разум от горя…

– Реликвию, заряженную на оживление мертвеца, – шепотом, словно не веря, вторил ему Аяс.

– …зная, что старик оживит мертвягу в столице, – продолжал магистр, замедляя шаг, – и что он будет единственным человеком в городе, который имеет защитный амулет от мертвяг. Ты просто отдал ему эти цацки, развернулся и уехал в свою Меравию, так получается? И после этого ты называешь его дураком?

Дорал кивнул на Аяса и остановился.

– Я думал, все скоро выплывет, – буркнул Гасталла, неохотно поворачиваясь, – я самому Варравиру так и сказал: очень скоро все выяснится! Был уверен, что слуги донесут или же что соседи заподозрят недоброе – народ тут, в Арканате, глазастый был! Что ты ни говори, а глазастый был народ, просто дальше некуда! За несколько дней, что я провел в городе, было аж два обращения к гласникам! Два обращения было про то, что рыщет у вас по столице мерзостный какой-то некромант, того и гляди – что-нибудь затеет! А я, к слову сказать, в ортайских землях завсегда представляюсь лекарем, потому как вы тут, в землях ортайских, к некромантам имеете предубеждение!

– Удивительно, – процедил гласник, – с чего бы?

– Но кто-то же прознал, что никакой я не лекарь, и не поленился упредить гласников о моем появлении. Хотя с чего бы о моем появлении упреждать, что незаконного в моем появлении?

Дорал неожиданно понял, что очень хочет треснуть Гасталлу. Потому что предъявить ему и впрямь нечего. Имел право находиться в столице, представляться лекарем, общаться с жителями и даже передать реликвию тоже имел право. Нет законов, это запрещающих. Сам Гасталла не участвовал в перерождении мертвяги, и, можно поспорить, когда астроном вернулся домой с «похорон», в столице даже след некроманта простыл.

По закону придраться не к чему. А по совести получался бдыщевый навоз. И все, что мог придумать магистр в ответ на признание Гасталлы, – врезать ему в глаз.

И возможно, Дорал бы действительно врезал – если бы некромант не вернулся. Если бы он не помчался сломя голову в Ортай, узнав, что появились мертвяги на столичном погосте, если бы не нашел в Арканате гласного мага и не рассказал ему про все, что натворил тут четыре года назад. Если бы не стоял сей вздох напротив с этим насупленным видом, полностью понимающий свою вину и готовый принять любой ответ на свое признание.

Ничего не придумав, Дорал пошел дальше. Аяс, вздох помедлив, поплелся следом. Только тут Гасталла понял, что стоял, подобравшись и приподняв плечи, будто ощетинившийся пес. Мотнул головой, цыкнул на снующих под ногами крыс и пошел за магами.

– Но это не объясняет нынешних событий, – продолжал Дорал, как ни в чем не бывало, – реликвии разряжаются после применения или продолжают действовать, если есть источник подпитки. Астроном не мог четыре года питать реликвию, он не умеет этого делать. Значит, его реликвия пришла в негодность сразу после применения, и это не он бегает на погост поднимать мертвяг.

– Я думаю, что на погост никто не бегает. – Гасталла обогнул упавший прилавок, оступился на обломке и добавил вполголоса: – Я думаю, реликвия питала себя сама все это время, улавливая мертвяжные истечения от Диввы, потому как больше ей нечего было улавливать. Или же она зарядилась сама собою полгода назад, после того как… как возмущения околоземицы достигли какого-то предела. Какого-то же предела они достигли, возмущения околоземицы? Мы ведь не знаем ничего про то, как заряжали реликвии в прежние времена. И про то, что творится с нашим миром нынче, мы тоже не знаем. Но что я наверняка скажу – это что питается реликвия от Диввы. А еще – что она действует на безумное расстояние, в десяток раз больше обычного.

– Быть может, все-таки не реликвия, а шалый некромант?

– С трудом верю в некроманта, который еженощно ходит на кладбище, где кишит людоедское зверье, – сухо отрезал Гасталла, – с большим трудом могу поверить в некроманта, который ходит на такое кладбище настырно и занудно, месяцами. Без всяческой понятной цели. А потом, без понятной цели, еще и в городскую божемольню проникает, так получается? Нет, не получается. Это реликвия.

Под ногами хрустел мусор. Ветер тут, неподалеку от речки, был сильнее, трепал обрывки пологов с противным низким клекотом. Маги остановились перед речным мостиком. Впереди, еще невидимый с этого берега, был дом с башенками, где держали мертвягу и хранили спятившую реликвию.

Дорал поежился. На вздох ему захотелось оказаться подальше от мертвого города, и пусть Гасталла сам разбирается с астрономом, реликвией, мертвягой и этим мерзким местом, где под ногами оглушительно хрустит рыночный мусор.

Каким же пустым и жутким выглядит город, когда вместо десяти тысяч жителей в нем остается сотня человек! Как странно он пахнет – пылью, сыростью, обреченностью…

Магистр мысленно отвесил себе пинка.

– Так что нам со всем этим делать? – спросил Аяс. Он переводил взгляд с Дорала на Гасталлу, и вид у него был потерянный.

Судя по лицу наставника, Аясу наконец удалось задать вопрос, на который у него не было ответа. Некромант разглядывал рыночные ряды на другом берегу.

Гласник переступил с ноги на ногу, чуть наклонился к Доралу и сбивчиво зашептал:

– Магистр, слушайте, это он во всем виноват! Во всем, что с городом стало, и что государь утек, и что Мэггон стал мертвягой, и что из деревень люди бежали! Целой столицы не стало, считай, и еще непонятно, выживем мы или сгинем, а все ж из-за того, что он… Магистр, ну нельзя это так оставить!

Гасталла закатил глаза и обернулся. В самом деле, что за болванов воспитывала ортайская Магическая Школа, если вот это – одно из лучших ее творений, достойное должности гласного мага в самой столице!

– Аяс, мы бы смогли без Гасталлы найти корень здешнего безобразия? – спросил Дорал, и некромант подивился его терпению.

Молодой маг неохотно помотал головой.

– И это не мы такие умные, что отыскали его. Это он сам сюда приехал, нас нашел и все рассказал. И помогает справиться с последствиями своего неприглядного поступка. Чего еще ты хочешь – утопить его в речке, чтобы унять свою злобу?

– Да! – просиял гласник. – А можно?

– Нельзя. К тому же тебе все равно с ним не справиться.

Гасталла снова закатил глаза и что-то тихонько высказал низкому хмурому небу.

Аяс сердито шмыгнул носом. Как он понимал, Дорал все-таки должен был набить мерзкую некромантскую морду, раз уж самому гласнику это не под силу.

«И какой из меня защитник столицы? – с досадой подумал Аяс. – Вот пришел в город вражина, рассказывает, каких делов тут натворил, да еще лыбится нагло – а я ни магией его не одолею, ни без магии. Вот и зачем я тут нужен, такой бестолковый, кому?»

Словно угадав его мысли, наставник ободряюще хлопнул парня по плечу.

– Выше нос! Такую задачу в одиночку ни один молодой маг не разрешит! Тут опыт нужен, практика, рассудительность, ну и помощь друзей, конечно…

– Да какой из него друг? – вскричал Аяс, уже не заботясь, слышит ли его некромант. – Вредитель он, самый настоящий!

– Он не враг, – серьезно сказал Дорал, – как ни крути – не враг. А по нынешним безумным временам каждый, кто не пытается выпустить тебе кишки, уже наполовину друг.

Гасталла хмыкнул. Но очень тихо.

– А он знает, что теперь нужно делать? – не успокаивался Аяс. – Каких дел он натворил – это мы уже поняли, а как исправить – это он ведает? Нельзя же просто уничтожить реликвию?

– Нельзя, – с сожалением согласился Дорал, – мы не знаем, как поведет себя сила, что ею накоплена. Едва ли просто развеется. Для начала нужно унести реликвию подальше от мертвяги, который ее питает. А что делать потом?

Магистр покосился на Гасталлу.

– Есть у меня пара мыслей, – проворчал некромант и засунул руки еще глубже в карманы, отчего Дорал заключил, что эти мысли не из приятных. – Пойдемте уже, а? Скоро смеркаться начнет.

Дорал кивнул и вслед за Гасталлой двинулся к деревянному мостику, что выгибал спину над речушкой.

* * *

Практикующий некромант, мертвяга, оборотень и реликвия. Об их присутствии обученные маги и сильные самоучки узнавали безошибочно: сначала возникал тревожный отголосок, затем появлялась рябь перед глазами и шум в ушах – всего на вздох, но в этот вздох маг чувствовал себя до крайности неуютно.

Именно по этому ощущению и Дорал, и Аяс узнали в Гасталле некроманта.

Именно поэтому Гасталла не любил общаться с обычными магами – ощущал себя коровой с колокольчиком на шее, которая и хотела бы перемещаться незамеченной, да не может.

И тот же самый неприятный и знакомый тревожный сигнал дал знать Аясу и Доралу, что в доме астронома находится мертвяга.

Гасталла, чуявший перерожденных за полсотни шагов и совсем иначе, с непроницаемым выражением лица переждал их короткую заминку с зажмуриванием глаз. А про себя с неудовольствием отметил, что весьма позорно для него, уважаемого некроманта, вызывать у других магов ровно те же ощущения, какие вызывает безмозглый мертвяга. И все лишь потому, что он, уважаемый некромант, в прямом смысле слова окружен отголосками этих самых мертвяжных истечений.

– Дело совершенно немыслимое, – Варравир поставил тонкостенную чашку на покрытый скатеркой стол, – вы не можете так поступить с Диввой, господа маги.

Скатерка была истертой, но беленькой. И производила ровно то же впечатление, что весь дом и его хозяин: добротные, знающие себе цену, поистрепавшиеся со временем, но умеющие сохранить достоинство. В комнате пахло теплом, чуточку пыльным, солнечным, почти летним.

– Мы ничего не говорили про Дивву, – пробормотал Гасталла, не поднимая глаз. – Мы говорили про реликвию.

– Да. – Варравир сложил на столе руки в старческих пятнышках. Ногти у него были аккуратно подстрижены. – Мы оказались в очень неприятном положении. Корень его, разумеется, не в реликвии, а в Дивве. Ведь вы, – астроном почтительно кивнул гласнику, – конечно, теперь не сможете уйти просто так. И вы, – скупая улыбка и кивок Доралу, – не позволите бросить это дело без решения. Вот и получается: оставить Дивву в покое вы не можете, а убить ее я вам не позволю. Так что нет, сложность, повторяю, не в реликвии. Реликвию я отдам вам беспрекословно, мне она без надобности, а даже если бы такая надобность существовала – я бы поступился ею ради…

Лицо астронома застыло, на лбу выступили капли пота. Варравир прижал руку к левой стороне груди, поморщился и, трудно вдыхая через каждые несколько слов, закончил:

– Для меня ваш рассказ стал большим потрясением, поверьте. Выходит, я виноват в гибели города.

Астроном нашарил на столе чашку, глотнул отвара, помолчал, полуприкрыв глаза. Маги тоже молчали, не глядели друг на друга.

Они ожидали увидеть в этом доме обезумевшего старикана, который будет сыпать проклятиями, невнятно бормотать, требовать, чтобы гости сей вздох убрались вон, а то и попытается натравить на них мертвягу. В самом деле – каким, если не бесповоротно безумным, может быть человек, который превратил жену в мертвягу и держит ее в доме уже четыре года?

Маги знали, что делать с безумным стариком. Но что делать с настоящим Варравиром, статным седым мужчиной в аккуратной домашней одежде, с добрыми и живыми глазами, приветливым и рассудительным?

– А ведь я, – продолжал астроном, отдышавшись, – я так старался, чтобы никто не пострадал, ни в этом доме, ни за его стенами. Я не приглашал гостей, старался не навредить своим слугам. Я сам забочусь о Дивве, никого не обременяя, но при этом и сама Дивва получает достаточно внимания, чтобы не ощущать себя ущемленной…

– Вы так говорите, словно она живая, – брякнул Аяс, и старшие маги на вздох одинаково втянули головы в плечи. Варравир остался невозмутимым.

– Разумеется, я знаю, что она неживая и ничего не чувствует. Но мне нравится перед собою делать вид, что все иначе. Я не пытаюсь очеловечивать мою дорогую Дивву в ее нынешней ипостаси, не пытаюсь обманывать себя всерьез, но я… установил для себя некие правила и играю в глупую стариковскую игру. – Он беспомощно пожал плечами. – Ну что еще остается одинокому умирающему дуралею, а?

Уши Аяса вспыхнули, и он уткнулся в чашку с отваром.

– Впрочем, все это вам не интересно, полагаю. – Варравир поморщился и принялся растирать левую сторону груди. – Я не стремлюсь разжалобить вас или перевести разговор. Так, ухожу мыслями в сторону по-стариковски… Суть в том, что реликвию я вам, разумеется, отдам. А Дивву убить не позволю.

Астроном говорил так спокойно и уверенно, что Дорал все-таки усомнился в душевном здоровье старика. Как он может не позволить магам упокоить мертвягу? Вот встанут они сей вздох и откроют тяжелую лакированную дверь, из-за которой слышится глухое ворчание!

Варравир неловко, кренясь на левую сторону, потянулся за кувшином, поймал пальцами воздух – раз, другой. Губы и ногти у него посинели. Дорал вскочил, с грохотом отодвинув стул, взял кувшин, долил отвара в чашки.

– Вам плохо. Быть может, привести лекаря?

Сказал и сам на себя возмущенно фыркнул: какой еще лекарь, разве можно отрывать лекаря от десятков недужных ради одного Варравира, разве можно приводить лекаря в этот дом?

Астроном мотнул головой.

– Не тревожьтесь, прошу вас. Лекарь не поможет, нет, просто, знаете… старый я. А история с реликвией очень меня расстроила, не сочтите за притворство, – расстроила и потрясла. Никогда я сознательно не вредил никому, а тут! Какую кашу заварил, сколько судеб погубил – да как же оно так…

Маги молчали, да и что было сказать? Соглашаться, подтверждать – да, виноват? Жестоко и бессмысленно. Хотя отчего взбесилась реликвия – еще поди пойми, быть может, дело и впрямь в изменениях околоземицы, которые охватили Ортай и соседние края.

Как будто услышав мысли магов, Варравир вдруг взволнованно заговорил:

– А знаете, небо предупреждало меня о грустных и страшных событиях вроде нынешних, небо пророчило многие печали – сколько же лет назад, три, четыре? – Он задумался.

Дорал снова подумал: спятил старик, спятил! Как небо могло ему что-то пророчить, о чем он говорит? Магистр замечал краем глаза, что Аяс поглядывает на него, прося совета, но не отвечал на эти взгляды: сам ничего не мог понять и решить. Гасталла все время разговора сидел как пенек, смотрел то в пол, то на руки старика.

– В начале лета это было! – Варравир хлопнул себя ладонью по лбу. – Разумеется, в начале лета, когда Южный Еж набирал яркости. Значит, три с лишком года назад. Тогда небо показало мне жуткие вещи!

Дорал тоже чуть не хлопнул себя по лбу, вспомнив, что старик – астроном.

– Никогда мне не приходилось видеть, чтобы звездные скопления выстраивались в такие сложные и страшные картины. – Варравир снова потер левую сторону груди, откинулся на спинку стула и устроился в очень неудобной с виду позе, однако голос его, хоть и ослабевший, звучал ровно. – Рядом-рядышком друг с другом встали соединения Природы-Матери и Разлада, и по четырем сторонам, беря их в кольцо, расположились четыре звезды Всадников. И непривычно близкие, пугающе-огромные, встали по двум краям небосвода два скопления, извечно противоречащие друг другу: Демонов Хвост и Старший Змей.

Маги мало что поняли из слов астронома. По звездам, конечно, любой из них определил бы дорогу, а Дорал и Гасталла – не только в любом месте Ортая, но и в паре-тройке соседних краев. Но никогда скопления звезд не имели для них такого понятного и глубокого значения, чтобы видеть в них истории и предзнаменования.

– Тогда я понял, что грядут страшные времена, – продолжал старик, прикрыв глаза и трудно дыша, – что власть над нашей землей получит сила высшая, чуждая и страшная. Что ждет нас голод, мор и погибель, если только… Если только что? Какое значение несли Демонов Хвост и Старший Змей? Я не смог этого понять.

Он замолчал, поморщился, выровнялся на стуле.

– Я даже составил описание увиденного, начертал звездную карту и переправил в государеву канцелярию. Уж не знаю, какая судьба постигла мое послание, да и мог ли быть от этого толк. Впрочем… я снова увел вас от цели, а меж тем уже темнеет. Раз реликвия проявляет активность в ночное время…

Варравир медленно поднялся, оперся на стол, пронзительным взглядом прошелся по троим магам.

– Я отдам вам реликвию сей вздох, и вы унесете ее подальше отсюда, от Диввы. И я прошу вас пока не делать ничего, – он отвернулся к окну, за которым клубились темно-серые сумерки, несколько вздохов обдумывал нужные слова, – ничего такого, что может разлучить нас с ней. Обещаете? Позднее мы еще поговорим об этом, но теперь, чтобы быстрее решить главную задачу, прошу каждого из вас дать мне такое обещание.

Старик снова обернулся к магам, смотрел спокойно и даже с вызовом.

– Я обещаю никак не навредить ей, – быстро проговорил Аяс, которому отчего-то стало невыносимо стыдно под этим взглядом. Подумал и поспешно добавил: – Этим вечером.

Варравир кивнул и перевел взгляд на Дорала.

– Обещаю, – медленно проговорил магистр, – если только она не подвергнет опасности нас или других людей.

Астроном снова кивнул, принимая уточнение, и Дорал укорил себя за излишнюю подозрительность.

– Обещаю, – серьезно сказал Гасталла и задумчиво повторил: – Обещаю не делать ничего такого, что могло бы разлучить вас.

Астроном снова отвернулся к окну, обдумывал что-то, шевеля потемневшими губами. Потом с трудом оторвал ладони от столешницы и пошел к лакированной двери, не оглядываясь больше на магов.

Старик шаркал ногами в разношенных башмаках и прижимал ладонь к груди. Дыхание его было трудным, прерывистым.

«Все-таки нужно было послать за лекарем», – с тревогой подумал Дорал. Поднялся, но подойти к астроному не решился. Видел, как подобрался Гасталла, словно готовясь в следующий вздох броситься вперед.

Варравир долго возился с простой защелкой, наконец справился с нею и потянул к себе тяжелую скрипучую дверь.

Комната за ней оказалась светлой, с двумя большими окнами, на которых были раздернуты занавеси, и серого сумеречного света с улицы они впускали еще достаточно. Обычная спальня небедной пожилой женщины: большой сундук, просторная кровать, маленький столик у стены и натертый лист меди над ним, деревянное корытце в углу, несколько полок с вазами из цветного камня и засушенные цветы в них, небольшой стол и два стула в изголовье кровати. Повсюду вышитые и плетеные салфетки.

Реликвия, видимо, хранилась под замком, потому что ее присутствие маги почуяли только теперь, когда Варравир открыл двери.

– Что за день такой, – посетовал Дорал, в третий раз за сегодня проморгавшись от ряби перед глазами. – Надеюсь, на этом все? Вечером оборотни не нападут на город?

Дивва сидела на краешке кровати в почти человеческой позе, чуть подавшись вперед и опираясь на колени руками. На ней было красивое темное платье с широким длинным поясом, привязанным к ножке кровати. Астроном не предоставлял жене полной свободы даже в запертом помещении – именно это советовал ему четыре года назад Гасталла, и Варравир строго последовал совету.

На голове у Диввы – косынка, на руках – длинные перчатки, а ноги босые, с неестественно, не по-человечески длинными растопыренными пальцами. Лицо без всякого выражения, каким оно и должно быть у мертвяг – мало отличимое от лица обычного покойника. И взгляд обычный для нежити – пустой, подернутый мутью.

Дорал и Аяс смотрели на Дивву со смесью любопытства и гадливости. А Варравир подошел, погладил перерожденную по плечу и тихо что-то заговорил. Она повернула голову и уставилась на старика тем же пустым взглядом и без всякого выражения на лице. Перерожденные иначе не умели. Даже когда они убивали, их лица оставались невозмутимо-расслабленными, а глаза – безучастными.

Варравир потрепал мертвягу по плечу и пошел к большому сундуку у стены. Поднял крышку, тяжело опустился на колено, непослушными руками принялся доставать вещи. Дивва отрешенно следила, как старик выкладывает на пол ее платья, шали, платки. Наконец Варравир нашел что искал: было слышно, как стукнула крышка шкатулки или небольшого ящика, затем старик закрыл сундук и со второй попытки поднялся. Кренясь на левую сторону и морщась, обернулся. В руках у него был полосатый указок: деревянные полосы чередовались со стальными. Или серебряными? Издалека не разобрать.

Дорал сделал шаг вперед и тут же остановился: Дивва обернулась на звук. Гасталла тоже поднялся, встал рядом. Наверное, со стороны маги в этот вздох выглядели не по-доброму. Быть может, астроном даже пожалел, что поверил их обещаниям.

Аяс сидел неподвижно, вцепившись в столешницу, взгляд его бегал – на Дорала, на Дивву, на Варравира.

Астроном торопливо сделал шаг, другой. Схватился за сердце. Попытался что-то сказать, но из горла вырвалось только тихое сипение.

Дорал бросился вперед, словно хотел одним прыжком преодолеть десять шагов и подхватить Варравира. Гасталла схватил его за плечо. Дивва заворчала и поднялась, сутулая, как обезьяна, наклонила голову и заворчала снова, громче.

Варравир на подгибающихся ногах сделал еще два шага, глухо застонал и стал оседать, медленно и неловко – сперва на колено, потом на другое, поднял трясущуюся голову, попытался что-то сказать, но снова лишь невнятно засипел – и растянулся подле Диввы.

Дорал охнул. Аяс зажмурился. Гасталла с непонятным выражением лица смотрел на покатившийся к двери полосатый указок и на астронома, недвижимо лежащего на полу у ног своей жены-мертвяги.

* * *

Воистину счастливы те мужья и жены, которые всю свою жизнь умели не просто жить рядом, не только любить друг друга, но и смотреть на мир одними глазами. Наверняка умный, образованный Варравир и его добрая, мудрая Дивва были именно такой семьей. Именно такой редкой и удивительной семьей, которая у одних людей вызывает зависть, у других – восхищение, а третьих убеждает: что бы там ни говорили, а искреннюю любовь и дружбу возможно пронести в своем сердце сквозь многие десятки лет.

Пока смерть не разлучит вас.

А если даже смерть вас не разлучит…

У южных ворот Арканата потихоньку собирались в дорогу люди. Придирчиво осматривали телеги, устраивали на них матрасы и тюки с вещами, запасали воду в деревянные баклаги.

А у северных ворот стражники отстреливали собак и волков, что десятками сбегались от погоста на приманку.

Собаки и волки были странные, шалые, вели себя совсем не так, как положено хищникам. Они не осторожничали нисколько и не чуяли подвоха, и даже трупы других собак и волков под помостом их не пугали. Они просто слепо и жадно лезли к закрепленной на помосте приманке, к паре последних в округе мертвяг – босой женщине в темно-синем платье и мужчине в добротной домашней одежде.

Собак и волков отстреливали из самострелов стражники со стен. Им помогали три мага, сменяя друг друга и временами сердито переругиваясь.

Потом, когда будет убито последнее животное-людоед, стражники вместе с магами пройдут до старого погоста, изучат окрестности в поисках заплутавшего зверя. А после, уверившись, что дороги избавлены от опасности, маги и стражники сядут в телеги и поедут вместе с последними горожанами прочь. Куда?

Все говорят, что нужно отправляться в город Тамбо, где находится Магическая Школа. Что если кто и может спасти Ортай и весь Идорис от мора и голода – так только маги. И что многие люди теперь тянутся туда, в Тамбо.

Все готово к отъезду, приготовлены скудные пожитки горожан, вынесена последняя еда с рыночных складов, собраны люди, которые отсиживались в своих домах. Старшина стражи раздает указания, а лекарь дал добро на перевозку недужных, понадеявшись, что они уже способны выдержать дорогу.

Все ждут только их, магов и стражников, которые не могут отправиться в путь, не выполнив свой последний долг.

Долг стражей перед окончательно умершим городом.

Загрузка...