Мальчик и облако

Глава 1

Крым. Ливадия.

– Свет!!!! – его императорское высочество цесаревич Александр Владимирович с криком подскочил на кровати, и ударил рукой по подставке лампы, стоявшей на прикроватной тумбочке. Ночная лампа зажглась, но её мощности не хватало, чтобы прогнать тени из большой спальни цесаревича.

– Свет!!!! Больше света! Больше! – крикнул цесаревич, громко хлопнул в ладоши, и многоуровневая люстра под потолком осветила комнату, весело вспыхнув десятками ярких светодиодов.

Распахнулись двери и в комнату вкатились два гвардейца, дежурившие в гостиной; полусогнутые, они прикрывали друг друга, направляя взведённые пистолеты в углы комнаты и на плотно зашторенные окна, ища врагов.

Заглянув во все уголки и убедившись, что никого постороннего в спальне цесаревича нет, старший группы поднял забрало шлема и спросил: – Что случилось, Ваше императорское высочество?

– Кошмар. Мне приснился кошмар.

– Тревогу отбей, – старший группы кивнул напарнику и тот выскочил из комнаты, чтобы оповестить дежурную смену, что всё в порядке. Но не успел – топот тактической обуви дежурного расчёта по дубовому паркету был слышен уже невдалеке.

Цесаревич взял с подогревателя стакан в серебряном подстаканнике, жадно припал к нему и сделал несколько больших глотков тёплой воды. Обычно, проснувшись, он выпивал стакан подогретой воды, но сейчас подумал, что больше бы подошла холодная. Ледяная! Чтобы спазмом сводила горло и зубы, чтобы рывком прогнала сон и избавила от этого жуткого кошмара! Чтобы, только взяв в руки покрытый инеем стакан, через холод ощутить реальность этого, такого родного мира, и отделить реальность от сна, из которого он только что вынырнул.

Через несколько минут в гостиной появился майор Николай Осташев, который поздоровался, глубоко кивнув головой, и показал руками цесаревичу, чтобы он не начинал рассказ: – Тревожная кнопка сигнал передала автономно в дежурку и в Москву. Ваш папа, его императорское высочество Александр Владимирович подтвердил получение сигнала, он скоро выйдет на связь. Через две минуты прибудет дежурный врач; как все соберутся, сразу и расскажете, чтобы не повторяться несколько раз.

Наследник престола появился на экране плазмы даже немного раньше дежурного врача: – Доброе утро, сын. Приветствую, Николай Аркадьевич. Саш, с тобой всё нормально? Что произошло?

– Это был просто сон. Кошмар. Вначале всё было белое, яркое, до рези в глазах. А потом неожиданно появилась тьма, и она прыгнула на меня. И я ударил… Нет, вначале у меня мелькнула мысль: – Надо спасать! – и только потом я ударил.

– Тьма была материальна? Чем ты ударил? – задал вопрос наследник. – Огнём, водой, или каким-то оружием, которое было у тебя в руках?

– Не знаю. Просто тьма. Но я считал, что она очень опасна и кого-то надо спасать. А ударил… нет не силой, и не оружием, а чем-то таким… не знаю… сильным и необычным. Настолько необычным, что я даже не понимал, как я наношу удар. И мне самому стало настолько больно от этого удара, что я кричал от боли. И стало темно. И я проснулся, наверное, от своего крика. Или от боли. Или от страха, что тьма бросилась на меня.

– Сынок, ты скоро забудешь все подробности, со снами всегда так. Но сейчас, пока ещё помнишь, снова расскажи всё с самого начала и с максимальными подробностями.

– Всё было белое. Но я уже знал, что тьма рядом и становится всё ближе. Я или подумал, или понял, что не успеваю. Что-то не успеваю, что-то важное, но не знаю что. Я был растерян. Нет, скорее не растерян, а просто быстро перебирал варианты, выискивая лучший и не знал, на каком лучше остановиться, что использовать, так как времени совсем не было. Но я знал, что надо спасать… маленьких. Да, эта мысль мелькнула: «Спасать маленьких!». Людей, наверное; может, детей? И тогда я что-то прокричал, громко, изо всех сил, и вытянул руки и ударил чем-то по тьме. И тьма бросилась на меня. Стало темно. А падая, я подумал, что снова умираю…

– Снова? – задумчиво спросил наследник.

– Да, эта мысль была точно: умираю снова. Но это же сон, может, я просто не помню начало, а может, начала и не было вовсе, сны часто бывают неожиданными, без начала и конца, не имея переходов и взаимосвязи между эпизодами.

– Тебе было страшно?

– Да, было. Но это был такой страх, сильный, но не парализующий, а … деятельный. Я знал, что убегать нельзя, потому что нужно спасать «маленьких». Видимо, эти, «маленькие», были где-то поблизости, и их нужно было защитить, а я был для них охранником или это мог сделать только я. Было страшно, но я перебирал какие-то варианты защиты и понимал, что не успеваю ничего. И тогда я ударил… чем-то… и от этого удара мне самому было больно, настолько, что я даже стал выгибаться от боли. И я что-то кричал. И кричал от боли. Последняя мысль как раз была о том, что я снова умираю. И я проснулся.

Цесаревич ещё несколько минут пытался вспомнить какие-нибудь подробности, но не преуспел: сон и в самом деле быстро таял, растворяясь в сознании, расплываясь в звуках, запахах и свете раннего утра, тихих шагах караула в гостиной, шелесте штор от приоткрытой форточки, негромких криках птиц за окном, пока от него не остались лишь те слова, что уже сказал цесаревич и улетучивавшееся состояние смеси из боли и страха, от которого он проснулся.

Порасспрашивав ещё немного сына, наследник обратился к императорскому медику: – Иван Фёдорович, Вы какие-то выводы сделали?

Иван Гангов задумчиво кивнул головой: – Я ещё с психологом обговорю. Но, думаю, что это обычный сон; к сожалению, кошмары снятся почти всем. Цесаревич активно готовится к государственной деятельности, изучает историю; он понимает, что на него ляжет ответственность за империю и её граждан, и на фоне почти постоянных военных конфликтов в его сознании могло созреть это противопоставление сил света и сил тьмы. Так что, может быть, этот сон – всего лишь реакция на информацию, получаемую в процессе жизнедеятельности. Это часть нормальности, так психика устроена, у каждого человека это индивидуально и предсказать конкретный ответ организма на вызовы зачастую невозможно. Кроме того, на каникулах цесаревичу занятия сокращены, уроки делать не нужно: он больше смотрит телевизор, листает сайты, играет в компьютерные игрушки. А там чего только не встретишь, и это тоже могло оказать воздействие. Также, эти дни, отдыхая в Крыму, он побывал в Балаклаве и Севастополе, встречался с военными, так что яркие впечатления от встреч с моряками и морской техникой тоже могли повлиять на работу мозга во сне и выразиться вот в таком виде.

– Спасибо, Иван Фёдорович, – сказал наследник, – Саша, у тебя на сегодня-завтра какие планы?

– Нас пригласили на завод по производству морских беспилотников; экскурсия по цехам и выставке займёт около полутора или двух часов, потом мы радиоуправляемые модели погоняем в испытательном бассейне, а если разрешат, то и устроим ими морской бой, а на обед вернёмся в Ливадию. Ребята просили, чтобы им разрешили каждый день в тире стрелять, так что потренируемся, а вечером поедем на спектакль. На завтра прогулка на яхте по севастопольской бухте с выходом в море со стрельбой из пушки; там же, прямо на яхте, обед. Его будут не наши повара готовить, а настоящий кок. Не знаю, сколько по времени это всё займёт, но ничего больше на этот день не планируется.

– Хорошо, но восприми серьёзно рекомендации относительно телевизора и компьютерных игрушек – не увлекайся военными фильмами и всякими там стрелялками. Отдохни от них пару дней, и в дальнейшем контролируй время, которое ты проводишь за компьютером. У тебя и твоих друзей ещё есть неделя отдыха, но если кто-то из них захочет улететь пораньше, пусть тебе скажут, я организую. Но предупреди их, что я за тобой прилечу и накануне отлёта мы проведём прощальную встречу и ужин с местными, нужно будет их поблагодарить. Пусть друзья обговорят с родителями, думаю, для их родов будет интересно, если их отпрыск будет присутствовать на ужине с наследником престола, князьями и адмиралами и их детьми и внуками.

– Да, папа, конечно. Сделаю. Думаю, из ребят никто не захочет улетать раньше; они мне говорили, что и навсегда остались бы здесь, жаль, что каникулы заканчиваются.

Наследник отключился от связи. Цесаревич тоже поднялся с кресла.

– Я думаю, ребята ещё отдыхают, мне больше спать не хочется, так что лучше позавтракаю, а потом проведу тренировку. Николай Аркадьевич, Иван Фёдорович, приглашаю присоединиться. И, кстати, Николай Аркадьевич, передайте мои извинения охране за ложную тревогу.

– Бывает, Александр Владимирович. Для нас полезно – мы потренировались действиям дежурной смены по сигналу тревоги и организации поддержки от отдыхающей смены. Отработали в условиях, приближенных к реальным. В целом подразделение выполняло задачи слаженно и быстро, но шероховатости есть, и мы позанимаемся над их устранением.

Бурятия. Берег Байкала.

Тьма поглотила меня. И вырваться не получалось. Она давила на меня, я чувствовал, что задыхаюсь; запах чего-то кислого и острого забивал ноздри. Пахло, вроде как собакой, но у собак и лошадей запах приятный, а здесь запахи кислого, прогорклого и острого были слишком сильными и от этого хотелось не дышать. Но раз я дышу – значит не умер. Так не умирают. Я-то знаю, как правильно умирают: два раза жизнь меня учила этому ответственному процессу.

Я напрягся, прислушиваясь к миру вокруг меня – тьма давила, но это была «живая» тьма, материальная, ощущаемая и потому – не страшная. Остатки боли и страха ещё были во мне, но быстро отступали, уступая место анализу ситуации и поиску варианта действий. Я чувствовал руки и ноги, да и всё своё тело, одной ногой я даже смог чуть-чуть пошевелить; проверил руки, которые, прижатые к туловищу на уровне груди, тоже немного двигались.

Похоже, в момент удара по медведю я немного отключился – то ли от перенапряжения, то ли от шока или боли, но привычка «включать» сознание сработала на автомате, и сейчас я лежал, придавленный тушей. Я стал потихоньку сдвигать левую руку к груди, правой в это время стараясь немного приподнять или оттолкнуть медвежью тушу. Когда рука легла вдоль тела, я стал разгребать снег, прорывая небольшой туннель для доступа к воздуху. Я слышал какие-то неясные звуки, понимал, что помощь где-то рядом, но не знал, как скоро ребята смогут позвать взрослых, чтобы снять с меня убитого медведя. Убитого-ли? – спохватился я. Перейдя на силовое зрение я облегчённо вдохнул – жизни в медведе не было. Переход на магическое зрение дался тяжело – меня замутило; видимо, для удара по медведю я сконцентрировал все силы организма и надо немного восстановиться, иначе опять могу сознание потерять и задохнуться.

Докопав тоннель и почувствовав приток свежего воздуха, я стал дальше разгребать снег, а звуки слышались громче и гораздо отчётливее. И одновременно я почувствовал, что медведя начали сдвигать, точнее – приподнимать с одной стороны. Через минуту показался свет, дышать стало свободно, и я увидел, что вместо рычагов под медведя подсовывают стянутые ремнями ружья и винтовки, а на лапы медведя тоже наброшены ремни, за которые его пытаются перевернуть…

– Как же можно? Погнут же оружие, – мелькнула мысль в моей голове.

Я хотел приподняться. Но один из сержантов-стажёров бросился ко мне: – Лежи, не двигайся, может быть компрессионная травма. Сейчас носилки организуем и аккуратно переложим. Считай, что отрабатываем транспортировку раненого и веди себя как на занятиях.

Я попытался перейти на энергетическое зрение, чтобы осмотреть себя, но не смог – попытка вызвала головную боль и тошноту, меня замутило, так что пришлось подчиниться сержанту. Точнее, подчиниться бы пришлось в любом случае – я сейчас на сборах и как бы военный, рядовой, а он – целый сержант. А сержант в армии, как говорил дядя Толя: и царь, и Бог, и воинский начальник.

Так что я лежал, наблюдал, как всё больше людей крутится вокруг меня, а сержант организовал спасательную команду, довольно быстро соорудившую носилки, на которые меня аккуратно переложили и под негромкие окрики: – Не раскачивать! – понесли из леса.

Владимир. Дом баронской семьи Гефтов.

Артур проснулся, когда на улице было темно, что и не удивительно – январь, дни совсем короткие. Он прислушался к тишине в доме, включил свет, потом не сильно ущипнул себя, и убедившись, что больно, понял: события вчерашнего дня – реальность. Хорошая реальность. Такая проверка была не лишней: после несчастья, свалившегося на семью, ему иногда снилась «нормальная жизнь», и по утрам, просыпаясь, он с трудом отгонял от себя ощущение счастья и покоя, приходившее во сне. И тем тяжелее ему было днём – и в Москве, и во Владимире, в условиях полного игнорирования его бывшими друзьями и знакомыми и постоянным злым шепотком за спиной.

Минувший день показался ему ожившей сказкой: за полгода он не то, чтобы смирился, но уже привык к клейму «семья предателя», научился жить с этим ярлыком и сохранять внешнее спокойствие. Помимо учёбы, все эти очень долгие месяцы он много думал над тем, как лучше организовать жизнь сейчас, помогая матери, и что делать, когда он инициируется и возглавит семью: по факту они принадлежали к роду баронов Гефтов, но больше полугода, с начала лета, никаких контактов с родичами отца не было и такое игнорирование их главой рода свидетельствовало об «утрате связи» с бывшим родом. Теперь деду было достаточно просто объявить об отсутствии контактов с семьёй старшего сына, и их признают самостоятельным дворянским семейством. И мама, при согласии Артура, тоже имела полное право заявить об автономии. Артур понимал, что ему придётся биться за выживание одному, без поддержки рода, но сдаваться не собирался – и держал в уме необходимость получения хорошего образования, чтобы потом подыскать достойную работу, которая позволит ему содержать семью и вырастить Валеру и Эвелину.

И когда прибывший генерал сообщил матери и ему, что на самом деле побег его отца – инсценировка, очень сложная и рискованная операция нашей разведки, в ходе которой их папа проявил мужество и героизм, и эта операция близка к завершению и совсем скоро они смогут увидеть главу семейства, он искренне обрадовался. Но где-то в глубине души у него оставались сомнения в том, что черная полоса в жизни семьи завершилась – настолько он привык к ударам судьбы за последние полгода.

И вот вчера утром папа приехал. Мама, расплакавшись, бросилась ему на шею, а папа руками притянул детей и тоже их обнял, целуя. Прибывший с папой генерал куда-то увёл бабушку и чуть позже они уехали, а семья из гостиной переместилась в столовую. Четырёхлетняя Эвелина оккупировала папины колени, изредка сползая с них, чтобы поиграть, а всё остальное время просидела, обнимая отца маленькими ручонками. Шестилетний Валерка тоже ластился к отцу и претендовал на второе колено. Отец с Артуром несколько раз перебрасывались фразами, но «серьёзно» поговорить смогли только вечером.