Мальчик Толя в стране идиотов

Толе было лет 5 или 50, или 500… Не всё ли равно? В стране, где Толя родился, времени не было и возраст исчислялся ростом, ранами, болями, битами… чем угодно, только не временем. Толя был очень маленького роста и поэтому назывался мальчиком.

Папу Толи звали Мистери Техно, маму — Техно Порно. Отсюда полное имя мальчика значилось Анатолий Мистери Техно Порно.

Толя ходил в сад садомазохистов, возглавляемый тамошним аристократом маркизом де Садом. Охранялся детский сад двумя удавами — одного звали Хомо Сапиенс, другого — Чуин Гам; воспитательниц звали Ретроспектива и Заплатка. Заплатка вообще-то была нянечка, она была добрая и всё ставила заплатки, кому на сердце, кому на штаны; всем помогала. Все дыры лудила и заплатки ставила. Дети и взрослые любили её ровно настолько, чтобы не переставать презирать за ненавистное качество — доброту: доброту терпеть не могли на планете идиотов.

Были у Толи приятели: Хам (однажды он сорвал покрывало с наготы отца, черный, похожий на эфиопика, нахальный мальчик, к тому же карманник и предатель). Другого мальчика звали Фэд-Микрон, потому что его острые глазки как бы фиксировали всё происходящее на аппарате. Правда, было впечатление, что Фэд всякий раз забывал зарядить свои мозги пленкой и работа шла впустую. Маму Фэда звали госпожа Всуе, она владела лавкой для детей-недоносков (продавала одежду и ещё что-то запрещенное). Третьего Приятеля Толи звали Маг опять-таки не в силу его магических способностей, а потому что Маг всё запоминал и потом пересказывал, доносил. Ещё его звали Третье Око, глаз у него был немигающий, как в радиоприемнике. Мага все тихо ненавидели, за что чрезвычайно уважали — к тому же боялись.

О городская паранойя! Как ты легко входишь в плоть и кровь.

…Троллейбус шел минут 30, и все эти полчаса двое молодых мужчин не переставали смотреть в глаза друг другу с колким оскорбительным подозрением. Когда автобус остановился, их обоих отправили в дурдом, потому что у них возникло умопомешательство. Оказывается, каждый подозревал в другом контролера и на почве страха заболел манией преследования. Обратились в Госстрах, Госбанк, — но ведь не книжка жизни, — не помогло, имена не нашли и спрятали их в местной психушке под вальсирующим названием «Мягкие Подушки» на века, на века…

По крайней мере, до конца света.

Толя работал в главке и ехал на службу. Был он чрезвычайно маленького роста и отсюда легковесен, как бумажный змей. Уже при выходе из метро какой-то малорослый толстый буйвол в очках толкнул Толю в живот так, что Толя отлетел на метр. Буйвол рвался к автомату газет, он спешил зарядиться духовной пищей до работы, боясь, что если не прочтет утром новости, не сможет крутить болванку и нажимать на педаль, изрыгая при этом богохульные ругательства на незнакомом языке. Буйвол ходил к пятидесятникам; нет, он не верил в Бога, дурни из страны Идиотов не верили ни во что, но ему на службе запретили ругаться по-идиотски, т. е. на языке тамошних жителей, и вот он пошел к пятидесятникам, чтобы научиться говорить (ругаться) на незнакомом языке.

У Толи были родственники: тетя Работа и дядя Робот. Оба, правда, игнорировали Толю, потому что работать он не умел, получал нули и дыры вместо валюты Отпетых Воров, а дядя Робот вообще Толю не замечал, считая, что при удобном случае просто даст ему чугункой по голове, и Толя пойдет на переработку в бензин, в котором дядя Робот очень нуждался, будучи не человеком, а машиной.

«Деус экс машинка!» (*Бог из машины) — обзывал Толя своего ненавистного дядю, когда тот приходил в гости к своему брату Порно Техно и сестре своей, жене брата каинтессе (поэтессе из рода Каина), Мистери Техно. Все трое были заядлые каннибалы, в чем, собственно, и состояло их хобби: они любили на досуге позабавиться человеческим мясом, благо убивать было кого, законов не было — потому что не было Бога, а значит, можно было убивать и грабить как и где угодно. Потом, делали людей просто: раз-два и новый человек получался, поэтому цена человеческой жизни была даже не грош, а меньше, полгрошика.

Деда Толи звали Хронофаг, Детоубийца времени. Старик Хронофаг был страшный, какой-то смердящий, усатый, и все его чуждались; говорили, он умеет время убивать, большой специалист по убийству чужого времени, и ещё говорили, что своего времени у него давно нет и что он пуст изнутри.

Рожали и зачинали идиоты так: с разбегу они бросались навстречу друг другу и потом с полчаса стояли, тесно прижавшись пастями, винтами, ртами и всем, чем хотели, потом навсегда расходились, изрыгая брань на непонятном им языке, и тот робот, который был меньше ростом и первым разжимал металлические объятия, вскоре выбрасывал из себя маленького удавчика, косточку, из которой впоследствии выходил новый идиот.

После родов нового живчика помещали в камеру «Инкубатор», где растили в тепле, пока юное тельце не обрастало винтиками и болтами и становилось настолько неразболтанным и политически благонадежным, чтобы ходить на работу и тратить деньги по расчету, так, чтобы до смерти хватило, а желательно ещё и после, лет на сто. Ведь кормили верующие в загробную жизнь египтяне свои мумии, ставили около них горшки с пищей.

Были идиоты так умны, так умны, что Толя не то что не мечтал стать сродни им, но числился бесперспективным дебилом и ходил в школу для духовных недоносков, во главе которой стояла очкастая профессорша по имени Сумасшедшая Крыса. Крыса страшно кусалась, и после её укуса дети смирнели; по этой причине и оставалась Крыса директоршей такого заведения с дурной репутацией, школы для дебилов-недоносков.

Сестрицу Толи звали Пилюля. Пилюля была институтка, скучная и надоедливая, так и хотелось проглотить её, чтобы однажды её совсем не было, но было это невозможно: распоряжаться жизнью и смертью роботов мог лишь заведующий Магазином, патриарх тамошних, Отцепарх Автопаркович Хоррорвакуев, или попросту Лютый Страх Пустоты: дули в него, дули и обнаружили однажды записку со словами: «После меня — хоть потоп. Ной», отчего некоторые так и прозвали его Ноем, а всю планету соответственно Ковчегом, спасшимся от потопа исключительно в виду хозяйственных способностей главного градостроителя г-на Ноя Хоррорвакуева.

Ной был сильный человек, видавший виды, много литературных и художественных видов; прошел он школу Босха, т. е. жил на всех тех картинах, которые нарисовал блаженной памяти художник шизофреник, и поэтому, слывя многоопытным шизо, пользовался заслуженным уважением в среде идиотов, оттого так продвинули его по службе и вверили ему целый троллейбусный парк страхов и душ, привязавшихся к болтам и винтикам.

О душах весьма занимательно.

Толя был пуст, как грусть, и гол, как сокол, и однажды ему явилась душа его, очень напоминавшая Толю. «Ты кто?» — спросил мальчик. «Я твоя душа. Хочешь, я войду в тебя?» — и Толе стало так тепло… Захотелось ему погреться у печки души своей.

Как только душа вошла в Толю, его стали окончательно чуждаться, и даже в таком гнилом заведении, как школа для дебилов и недоносков, поместили в изолятор, где автоматический молот бил его по макушке каждые пятнадцать минут, затем другая авторука мазала место, что-то туда сыпала, смазывала, следовал новый удар молотом по тому же месту, смазка, рубцевание — так Толю лечили от скудоумия.

«Ум… Аум… ОМ…» — какие-то страшные шорохи отдавались в кленовой душе тонкострунного Толи, и в нем зрело что-то всем чужое, глубоко ненавистное, непонятное никому…

Мама Толи Алиса Техно Порно была в прошлом Афродитой из какого-то старого заброшенного сарая, где совокуплялись оголтелые маньяки, не найдя себе места ни в сумасшедших домах, ни в домах презрения, ни в публичных. А кто валялся в канализационной трубе, что проходила под городом; туда хмурый сторож Паникадило, рыжий и подвижный, как заведенная статуя, сбрасывал по утрам опустошенные тела любовников — каких-то ос, коз, самок, самцов, короче, существ, совершенно непонятных Толе, далекому от человеческих страстей.

Когда Толя ходил в туалет, то запирался в кабинке и плакал: единственное место, где он мог предаваться воспоминаниям и мечтам без страха, что его повесят, или растопчут, или раскатают как тесто.

А было что вспомнить Толе: детский сад, няню Запеканку и другую молодую надсмотрщицу, Яичницу. Запеканка была очень доброй няней, а Яичницу никто не любил, она носила очки и лицом напоминала яичницу, т. е. была мучима детородной генетической мыслью о том, как из двух инкубаторских яиц получилась такая непонятная мешанина в виде её лица и образа.

От описания жизни и быта планеты Идиотов я избавлен, потому что тамошние придворные художники, Брейхель и Босх, идеально изобразили нравы своих соотечественников.

Вся планета располагалась на огромном корабле, который однажды вместо того, чтобы пойти ко дну, сел на мель. В трюме находился один святой, и по сей день его не выпускали, держали его долгие века в трюме, и можно сказать, что ветхая планета только оттого функционировала — клеточки её детородные и уродливые — что на них молился святой, блаженный старичок с длинным крючковатым носом.

Тот святой однажды воскресил мертвого, после чего ему приказали воскрешать всех подряд, а он не смог и отказался. После этого его прозвали халтурщиком и посадили на голодный паек. Святой радовался, смеялся, прыгал, танцевал и молился, и, конечно, на непонятном языке.

Вообще в краю идиотов все говорили на незнакомых языках. Общение, цивилизация — всё это казалось в прошлом. Философия провозгласила окончательное отчуждение особей, невозможность постижения собеседника, ближнего и пр. Поэтому каждый говорил на том языке, который считал необходимым для себя. Каждый был родом с какой-то неизвестной звезды, и на каждой звезде той Разлетающейся Вселенной были свои языковые нормы.

Однажды Толя зашел в лавку под названием «Котлетная». Нетрудно догадаться, что мальчик захотел котлету. Его встретил огромный удав Чуин Гам. «Мне котлетку», — прошептал Толя. «Умыу, — с пониманием откликнулся удав. — Ты хочешь, чтобы из тебя сделали котлетку?..»

Толя удрал в чем был, как был… Вот это да!..

Чтобы закончить знакомство с родственниками Толи, упомянем также его тетку Подслушивающее Устройство, отдаленную сестрицу его отца Мистера Техно. Тетка Подслушивающее Устройство была какая-то настороженно-располагающе-разлагающая, лоснящаяся, мягкая, бесформенная. Казалось, она вот-вот распадется на составляющие элементы, что располагало к состраданию, а сострадая, человек как никогда искренен. На кого работала тетушка, Толя не знал, но имя у нее было, тем не менее, Подслушивающее Устройство. Сама тетка, агент Управления Космических Недоносков, называла племянника чужаком, предполагала его для какой-то политической миссии: ввинтить кому-то в правое ухо…

Больше сказать о Толе, по сути, нечего: родня, род занятий, карточка заполнена, а с нею и вся жизнь.

Адью и пока.

У Алеши Кнопочкина был дружок Алик Копеечкин. Алеша был мальчик головастый, такой головастый, что голова у него от занятий техническими науками с полугодовалого возраста (к двум с половиной он усвоил начертательную геометрию, в чем упражнялся на песочной клумбе с папой) стала с огромную тыкву, тело, наконец совершенно задавленное умственной силой, перестало расти, так что голова занимала всё большее пространство. Алеша стал ходить в институт макроцефалов-галлюциногенов, где ему лазерной установкой что-то выжигали на лбу; считалось, что непомерно разросшаяся голова — своего рода наркотик. Определили: воды в мозгах столько, что можно щук разводить, и выкачивали воду из головы через специальную трубу «отводной канал задних мыслей».

Папа Алеши смастерил мальчику прибор: стоило Алеше нажать на любую кнопку, как сбывалось всё, что он хотел. В приборе было сотни рычажков, кабелей, пультов и пр., хотя размером он был с игрушечную железную дорогу.

Как-то папа и мама ушли в театр Черной магии, где крутили какую-то страшную картину на экране.

Алеша нажал на кнопку, на другую — в соседнем доме огромная мусорная урна сдвинулась с места и высыпала содержимое в квартиру соседей Сексообжираловых. Сексообжираловы как раз доедали арбуз и смотрели какой-то каннибалистический фарс по телевидению. Хозяин, Сексообжиралов, обгладывал ножку индейки, как вдруг им на стол высыпала целая цистерна мусора, потом мусором засыпало весь дом, строение рухнуло, на него другое…

Алеша нажимал кнопки наугад, пока вся вселенная не превратилась в груду развалин. Алеша вылез из-под груды и увидел свою школьную учительницу Хоругвь Гориславовну, жену Змея Горыныча, тамошнего завуча. Хоругвь хотела схватить Алешу за горло, но вмешался его отец Технократус Спецификус, — мальчик спасся.

Потом он с задумчивым видом стал рисовать на земле крестики-нолики, и игра показалась ему такой интересной…

Однажды тетка Толи Подслушивающее Устройство пришла в дом Толиных родителей. «Я вам говорила, что из сына прока не получится. Мысли его гнилые и не направленные в сторону техники. Следует Толю лечить».

Толю направили в институт, где делали операцию по удалению души, поскольку планета астральных трупов, на которой имел безумную дерзость родиться маленький Анатолий, не терпела проявлений «сентиментализма», так называли человеческую нравственность тамошние моралисты. Был век техники, и любовь считалась замшелой старой девой с комплексом неполноценности.

Толин папа Аугьон Порно Техно был прелюбопытнейшим типом. Вместе с друзьями по работе он часами сверлил дырочки в каких-то искусственных материалах, а потом припаивал к ним какие-то металлические винтики. Глупая эта работа считалась необходимой. Впоследствии Толя наблюдал, как к получавшемуся аппарату кто-то прислонял ухо и радостно кричал, махал руками, подпрыгивал… Все это казалось Толе безумием, безумием…

Толю начали пытать и мучать с пяти лет.

Один добрейший иудей как-то странно жизнь прожил: совершенно ни за что его упрятали в тюрьму, где он пробыл с пять десятков лет, и, едва успев выйти на свободу, попал под лошадь и забылся долгим сном… И вот, проснувшись в ином мире, начал он сокрушаться о своей семье, родне и о том, что не пожил на земле. И так горько плакал он, что один из ангелов смилостивился над ним и навел на него сон надежд, в котором показал, что происходит на той самой земле, о которой так тосковал каторжанин иудей с белой бородой и горящими глазами. Увидел старик черное чертово колесо наподобие того, что выставлено и работает в парке Сладости Славы имени Усатого Кота Сладкого, выстроенного в его честь другим усатым котом — параноиком по имени Стальная Крепость Страха Смерти (Горький, Сталин и Парк культуры).

На медленном вращающемся колесе было пять барабанов и старик прочел их названия: «заработай на жизнь», «получи», «потрать», «пропади пропадом», а внизу четвертый барабан был соединен толстой меховой трубкой с мешком, на котором было жирно написано «переработка».

Черный ангел подземной котельной открывал барабан номер 1, и в него засыпали невиданное множество костей, затем барабан закрывался и ангел котельной нажимал на рычаг. Слышался шум, кости, видимо, срастались и начинали лихо, алчно двигаться, видно, получившиеся из них фигурки зарабатывали на жизнь.

Затем колесо останавливалось, открывалась пасть первого барабана и всё содержимое выбрасывали во второй барабан «Потрать», затем опять закрывали жерла и нажимали на рычаг. Из барабана доносилась какая-то музыка, текла кровь, барабан трясся от ритмов.

Следовала следующая остановка, открывался барабан «Получи», выстраивалась длинная очередь. Старик открыл один барабан и увидел какие-то сталактитовые пещеры, испещренные змеиными взглядами и лошадиными черепами, по ним ползали муравьи и объедали астральные останки.

Следовала остановка барабана и содержимое камеры котла «Потрать» выбрасывалось в котел «Пропади пропадом». Слышались душераздирающие крики, свист… вскоре всё прекращалось, лопасти раскрывались, и оставшееся месиво пересыпали в камеру «Переработка», где, по-видимому, устаревшие кости подвергались переработке, затем заводили первый барабан, и обновленные кости снова начинали лихорадочно двигаться, чтобы заработать на жизнь, чтобы получить заработанное, чтобы потратить заработанное честным трудом и полученное по заслугам и чтобы пропадом пропасть…

Старик ужаснулся, отвернулся и стал горячо молиться Господу за то, что всемилостивый так вовремя убрал его с тоскливой планеты.

— Только один вопрос, — сказал старик ангелу. — Сколько лет прошло с тех пор, как я заснул сладким сном и дикая кобылица угодила мне копытом в неперестающий думать мозг?

— Прошло всего 2000 лет…

— Ай-ай-ай, ой-ой-ой, вей… Какая радость, что я вовремя убрался с этой бойни!..

И опять начал молиться на освоенном им языке Нового Неба.

Георгий, сексманьяк 23 лет, ненавидел мир за непризнание своей графоманской гениальности. Он решил убивать, раздобыл маленькие бомбы и начал ставить их у отелей для иностранцев — отели взрывались один за другим. Потом он крался в женские туалеты и грабил растерявшихся клиенток, занимавшихся в кабинках лесбийской любовью и спекуляцией.

Вскоре в стране не осталось ни одного поганого, как он называл здания, и его избрали премьер-министром. Зацвели луга, на них появились коровы, лошади, Бог пришел на их землю, возникли храмы. Георгий стал во главе новой Теократической Сообщности Лучших Идеального государства.

Вскоре Георгий замкнулся — паранойя, страх смерти… шальная пуля застигла его в тот момент, когда он охотился за чьей-то задней мыслью, породившей сумасшедшего кабана в лесу. Страна пришла в упадок, опять стали строить металлические отели и на месте бывших кладбищ инопланетяне стали устраивать мотели для своих нелетающих НЛО.

Был на свете господин ОЛО — Опознанный Летающий Объект, у него была жена Приставное Колесо, и сын. Семья жила мирно и собиралась на каникулы в Швецию, как вдруг случилась беда. У Приставного Колеса сломался пристяжной ремень и шестеренка, её положили в больницу, а сын донес, что у матери, помимо официального, есть ещё два прокатных мужа, неопознанных летающих объекта.

Один затворник решил удалиться в пещеру, бывшую близ чудотворного источника. К источнику часто ездили странники со всех концов света, поэтому затворник вырыл пещеру невдалеке, вход замаскировал так, чтобы никто не заметил его, и жил в затворе, покидая пещеру лишь для сбора корешков и листьев, которыми питался.

Однажды, придя домой, обнаружил он в пещере огромную змею, змея разинула страшную пасть и проглотила живьем затворника. «Буду как Иона в пасти у кита», — подумал затворник и начал усиленно молиться. Были холода, и жить в черепе змеи оказалось занятием весьма приятным, там было тепло и всегда была пища. Старичок зажег спичку, спичкой свечку, свечкой лампадку и сел за псалтырь. Так прожил он в черепе змеи всю холодную зиму, а когда стало теплеть, воздух посвежел и воскресла земля, змея изрыгнула его, и старичок по-прежнему продолжал жить один в своей пещере.

Однажды Толя гулял по Стране идиотов, как обычно отвлеченно взирая на происходящее, думая о чем-то бывшем сверх его понимания… как вдруг остановился близ огромного каньона, над которым висела вывеска «Космические Сны». Толя бросился вниз и увидел целый лабиринт со множеством отсеков: сон «Бетховен», сон «Индуизм», сон «Карма», сон «Искусство и науки», сон «политика», «спорт», сон «секс», «чревоугодие», сон «творчество», сон «самоубийство».

— Вы пишите?

— Пишу, чтобы не сойти с ума и не покончить с собой. Письмо — форма параноидальной разрядки…

Толя вышел вон, сел на осла и поехал в свой Иерусалим, в вонючую свою конуру двухкомнатной квартиры, где взял молитвенник и стал читать акафист Иисусу Сладчайшему:

— Спаси, Господи, всё, что видел я сегодня… Проснись, душа, от снов астральных…

Однажды Толя шел мимо храма, бывшего в прошлом овощным складом, и ему на голову свалился ящик из-под инкубаторских яиц. Кто-то подбежал и намертво заколотил ящик. Толю погрузили в машину и увезли…

Когда Толе стукнуло 6, что-то стукнуло Толю во сне по голове — не то клюнул его дятел в висок, не то какой-то лихой молотобоец решил перековать на орала мир его детсадовского детства.

Толю в школу собрали с оркестром, как бы отпевали, как бы на распятие, на виселицу. Пришел Толя в класс и обомлел: какие однокашники и какие предметы:

1) Кафедра расчета: там преподавали все науки, связанные с расчетом: математику, спекуляцию, физику, логику, коммерцию, бухгалтерию, дипломатию, стратегию, тактику, вымогательство, шахматы и многие другие предметы, связанные с тайными ходами подсознания, сознания и сверхсознания. У Толи не было пока ни первого, ни второго, ни третьего и Толя жаждал обогатиться на кафедре способностью двигать фигуры по правилам, чему и учили в школе. Затем шла

2) Аудитория семейного шпионажа, где учили всем видам доносов и слежек; детям внушали, что должно исповедываться родителям, а поскольку родители не верят в Бога и нечисты, за ними будут следить, все их грехи будут фиксироваться в специальную книгу, и что дети не могут принести большей пользы государству, если будут следить за родителями, подмечать их пороки и сообщать об этом.

В старших классах учили шпионажу, военно-политическому и любовному (сложнейшая наука), затем преподавали

3) Искусство сплетен: в специальной комнате сплетен обучали мировой истории, географии и пр. гуманитарным наукам.

Следующей по этапу была

4) Кафедра садомазохизма, где дети учились истязать друг друга, при этом проявляя холодность садиста и мужество истязуемой жертвы. В кабинете садомазохизма находились какие-то сказочные предметы — петли, дыбы, ножницы и ремни. Далее следовала

5) Аудитория хеппенинга (по-нашему — действо), где детей учили различным групповым действам: факельным шествиям, аплодисментам, скандированию, а позднее — группенлюбви, группенбраку, группенсмерти.

Далее располагался кабинет нудизма или «комната оголтелых», где занимались ненавидящие одежду и ортодоксию, и изолятор — «тюрьма» — для неповинующихся.

В классе вместе с Толей сидели 15 карликов-эксгибиционистов, занятых исключительно самопоказом и самоизъявлением; они наперебой рассказывали каждый о себе и упорно не хотели слышать другого… Две толстые девицы с заплывшими шеями, ушами, глазами, так далеко и глубоко заплывшими, что Толя с трудом различал черты лица. Учительницу их класса звали мадемуазель Забегаловка, поскольку Ирина Алексеевна заходила в класс редко, постоянно её забрасывали тухлыми помидорами, подкладывали кнопки под сидение и Забегаловка так люто ненавидела свой класс, что приходила только проверять задания, которые никто не выполнял. Остальное время дети рвали уши друг другу и по очереди мучали тех, кто послабее. Наиболее смышленые вообще не ходили на занятия, а бегали в соседний аквариум под названием сексробот.

Толина школа носила название ШЮТа (Школа Юных Технократов). На первом уроке завуч Дебила Львовна (нещадно била дебилов и была при этом похожа на львицу) заставила всех козявок, идиотов и маменькиных сынков выучить гимн техносу:

Или: Да здравствует (хай) научно-технический работник (ИТР), символ нашей научно-технической революции (НТР). Конец всем и всему (хана ол), предпримем усилия, друзья (охнем) — и соответствующий конец для технократических бурлаков, тянущих чугунную баржу на ветхих плечах. «Дубинушка» технократизма: «охнем, охнем — подохнем»…

Гимн этот все новопосвященные учили на первом занятии и повторяли ежедневно:

Потом пришел директор школы Робот Энтеэрович Металлический Конь, специалист по Сексту Эмпирику, изобретший аппарат для занятий хеппенингом у старшеклассников — сексробот. Директор сказал, что учителя заняты, что у них нет сил и что поэтому ученики должны сами научиться истязать друг друга.

— Мы хотим на сексробот! — пискнула маленькая козявочка с хамоватым лицом потенциальной отцеубийцы, Ирочка-Копилочка.

— Сексробот — для подростков от пятнадцати, сначала пройдите курс садомазохизма, затем группингбрак; в 15 лет мы даем мальчикам напиток, после чего все страстно вожделеют претерпеть кастрацию, а затем становятся добрыми и беспопечительными служителями государственных институтов: их не мучают страсти, не терзает пол и свобода, поэтому они приходят и уходят с работы вовремя и не имеют идей.

— Дядя, а какие ещё предметы будем мы проходить в вашей школе для роботов? — спросил Толя с места.

— Основной предмет, мальчик, садомазохизм. У нас есть тренаж, где можно упражняться, оценки выставляют мучимые мучающим; основа — мазохизм, испытывать удовольствие от мучений (космический апофеоз), испытывать радость от боли, как у типов Достоевского. Будете, ребятки, писать интересные курсовые и сдавать друг другу зачет по технике…

Театр Психо. Из разговора в фойе дурлечебницы. Один врач другому:

— Говорят, с нас будет особый спрос. В Библии сказано: называющий другого «рака», проклят будет в век. А ведь рака значит больной, сумасшедший.

— Скоро на планете не останется ни одного здравомыслящего (смиренномудрого) и люди будут делится на больных-психиатров и больных-пациентов. Времена такие близятся, а духовно и невидимо они свершаются уже сейчас. Разве не вызвана большая часть социальной активности людей эсхатологической разрядкой, психопатологическими комплексами (неврозом запечатленности, страхом смерти, боязнью пустоты, бегством от себя)? Разве еврокультура — не патопсихотерапевтический кабинет для тихих неврастеников и вялых шизофреников? Там они ублажают себя музыкой, лепкой памятников, играми спортивными, социальными, семейными… Индусы продвинулись дальше нас. Для них безумие — не болезнь, не трагедия, а высшая форма познания, венчающая духовный путь. Так учит школа тибетской тантры. Однажды развитый ум подвигается на выбор Бога или безумия.