Малютка

Свадебное платье ей жало, от него пахло нафталином, а цвет его, когда-то наверняка белый, теперь было трудно определить, — то ли кремовый, то ли желтоватый. Что говорить, не о таком бракосочетании мечтала Валентина в пятнадцать лет… Платье принадлежало Рамоне, матери мужчины, за которого она вышла замуж и который даже не удосужился поцеловать ее, когда регистратор объявила их мужем и женой. Свекровь, женщина жесткая и неприятная, была гораздо полнее Валентины, но платье чуть по швам не трещало — все-таки четвертый месяц беременности. Непонятно, почему этот мужчина согласился жениться на ней, ждущей ребенка от другого.

Валентина сняла платье. Осталась в комбинации — дешевенькой, купленной на рынке. Сколько раз она представляла себе, какое белье купит для первой брачной ночи! Что-то вроде того, в котором девчонки из клуба принимают клиентов. Вместо этого на ней были белые трусы и не идущий к ним лифчик, с грехом пополам поддерживавший грудь, которая все росла и росла. От собственного отражения Валентине стало грустно и тошно.

И все же она гораздо привлекательнее, чем ее муж Антон — маленький, угрюмый, с редкими, несмотря на молодость, волосами, и бегающим взглядом. Он воняет так, словно неделями не моется; кажется, у его пота запах свиного хлева. Эта вонь преследует Валентину с первой минуты в доме, где она теперь будет жить — видимо, всегда.

Ей двадцать три, она лет на пять старше своего новоиспеченного супруга. У Валентины стройная фигура, правда уже слегка подпорченная беременностью. Лицо вот не очень — индейских черт, присущих почти всем боливийкам, не скроешь. Ей-то они никогда не казались уродливыми, но испанцам не нравились. Знали бы они, сколько всего ей не нравилось в мужчинах, которых она встречала в этой стране.

С тех пор как она приехала в Испанию, удача не улыбнулась ей ни разу, даже мельком. Хотела открыть свой магазинчик, а пришлось прислуживать в доме, где хозяин насиловал ее каждый раз, когда они оставались наедине, пока хозяйка, видимо что-то почувствовав, не уволила ее без объяснений. Она успела сменить не одну работу, пока дело дошло до этой свадьбы, а что дальше – неизвестно: может, ее ждет спокойная счастливая жизнь, а может, она совершила страшную ошибку. Она ведь просила совсем немного: лишь бы дом не вонял свинарником, а супруг был чуть симпатичнее, мужественнее и приятнее, чем Антон. Но все пошло наперекосяк, и единственное, что ей удалось — выйти замуж, — привело ее в эту деревню, в этот дом, оказавшийся не намного лучше покинутого ею дома в окрестностях Санта-Крус-де-ла-Сьерра, где она родилась и где отец собственноручно сложил очаг.

В тех краях к свадьбе готовятся заранее, пиво льется рекой, мясом кормят досыта; гости приходят в лучших нарядах, вокруг мелькают вышитые юбки и сомбреро; приглашенные музыканты играют вальс, под который кружатся жених и невеста, — это поистине счастливый день. На свадьбе Валентины гостей не было — только они с Антоном и Дамасо с Рамоной, родители жениха, они же свидетели. Никакой музыки; никто не осыпал молодоженов ни рисом, ни цветочными лепестками. Все угощение состояло из прохладительных напитков в баре на площади, мисочки сухофруктов и порции кальмаров, которыми их угостил Анисето, хозяин бара, обрадованный появлением новой посетительницы. Он единственный поздравил Валентину и нерешительно крикнул: «Здоровья новобрачным!»

Сейчас она была в комнате одна, муж с ней не пошел. Она-то думала, что он захочет исполнить супружеский долг безотлагательно, однако Антон, похоже, предпочел дождаться ночи. За все время недолгого ухаживания, вернее, пантомимы, предшествовавшей свадьбе, он ни разу не выказал ни малейшего интереса к ней.

— Через полчаса ужин, не опоздай.

Рамона вошла без стука, застав ее перед зеркалом в трусах и лифчике. Она никак это не прокомментировала, но Валентина остро ощутила презрительное равнодушие свекрови. За эти полчаса принять душ она уже не успеет, смыть с себя запах нафталина и ощущение, будто выпачкалась в грязи, не получится — но спорить Валентина не решалась.

С Антоном она познакомилась всего две недели назад. Это его отец, Дамасо, заметил ее в клубе — нет, не среди хостес, она всего лишь мыла там посуду, полы и туалеты.

— Если выйдешь за моего сына, вытащу тебя отсюда, — предложил он. — Мы не богачи, но у тебя все будет.

— Я беременна.

— Ребенку дадим нашу фамилию.

Вот и все. Она даже не спросила, чем они занимаются, только обрадовалась, что малыш, которого она ждала, — она до сих пор не знала, мальчика или девочку, — будет жить в нормальном доме, а не в придорожном клубе в окружении проституток. Что ему не придется терпеть нужду, как приходилось ей.

На ужин подали фрикадельки, просто превосходные, вкуснее Валентина в жизни не пробовала. За ужином все молчали, только Дамасо, свекор, объяснял ей, что самое главное здесь — свиньи, они всех кормят. Рассказывал, как ухаживать за животными, в какие часы давать им еду, что и как убирать…

— Такие тут правила, — заключил он.

Это не правила, поняла Валентина, это законы. И, судя по общему молчанию, их соблюдение обязательно.

После ужина она ждала мужа в спальне. Полагая, что теперь-то он захочет с ней спать, Валентина приготовилась — надела ночнушку, подарок одной девчонки из клуба, в которой та встречала клиентов и которая, по словам проститутки, заводила мужчин. «Сделай так, чтобы он тебя захотел, и хватай его за яйца. Если все получится, неважно, каким способом, он всегда будет о тебе заботиться».

Отец ее ребенка и не думал о ней заботиться, он был проезжим, случайно заглянувшим к ним в клуб. Она не помнила ни его имени, ни зачем переспала с ним, даже не была уверена, что узнает его при встрече. Деликатностью испанцы не отличались, все это она уже испытала и чего-то подобного ждала этой ночью от мужа. Но Антон, похоже, был не таким: войдя в комнату — к вони свинарника теперь примешивался запах вина, — он не стал ни целовать ее, ни желать доброй ночи. Лег и заснул.

Валентина тоже попыталась уснуть, но безуспешно: ее одолевала тоска. В три часа ночи она вышла из комнаты и впотьмах побрела по дому, думая о своем безрассудном поступке. За считаные дни она вышла замуж и дала запереть себя вдали от мира, с мужчиной, который был ей отвратителен, и его властными родителями. Валентина попыталась отогнать страх. Антон всего лишь робкий мальчишка, постепенно она сумеет его приручить. Зато ей удалось найти спокойное место, чтобы родить ребенка. Что бы иначе ждало ее малыша? Ведь у нее ни гроша за душой!

Она вышла на огромное поле, освещенное луной. Дорожка вела к свинарникам. Надо убедить себя, что когда-нибудь она полюбит это место, станет считать его родным. Проходя мимо загонов, где спали свиньи, она вдруг услышала страшный грохот. Как будто одно из животных бросилось на дверь и ударилось о металлическую решетку. Она подошла ближе и различила внутри загона двух голых мужчин, закованных в цепи.

— Привет, — произнес тот, что бросался на дверь.

Мужчина мастурбировал, слюна струйкой стекала у него изо рта; другой сидел на корточках и смеялся. Валентина плохо видела их в темноте, и, если бы не приветствие, не была бы уверена, что перед ней люди, а не животные. Внезапно у нее за спиной раздался голос:

— Что ты тут делаешь?

Дамасо, свекор.

— Еще раз нарушишь правила, попадешь сюда же, в загон.

Валентина инстинктивно обхватила руками живот, чтобы защитить малыша.

Глава 1

Народу в баре было полно, в основном испанцы, но еще несколько групп китайцев и парочка других туристов. Декор был азиатским: фонарики и разноцветные гирлянды с китайскими иероглифами. Фигурка, смутно напоминающая кошку, махала лапой в знак приветствия. Если не считать этой мишуры, здесь все было, как в обычном баре: жестяная стойка, пластиковые столики, пепельницы с логотипами ликера «Чинар» или мартини — получается, тут все еще можно курить.

Ческу мало волновало, что в баре, где раньше работал Пако из Сеговии, знакомый ей с тех пор, как переехал в их квартал, теперь повсюду иероглифы и статуэтки Будды. Официант с раскосыми глазами подает кофе без кофеина, но с молоком, и правильно наливает пиво. А рубец по-мадридски здесь сейчас готовят даже лучше, чем в прежние времена. Имя у официанта непроизносимое, так что посетители-испанцы и его окрестили «Пако». Новый Пако, хоть и китаец, родом из этого квартала, так что по-испански говорит не хуже остальных.

— Пако, дай мне баночку пива с собой и скажи, сколько с меня.

— Ты сегодня моя гостья. Не останешься? Праздник еще не начался.

— Домой пойду. У меня конъюнктивит, мне вообще вылезать не стоило. Зашла только пожелать тебе хорошего года Свиньи.

— Спасибо, но я родился в Мадриде, в Милагросе… У меня год закончился тридцать первого декабря. А это все китайские штучки, — рассмеялся он.

Ческа посидела бы подольше, ей нравилась атмосфера, но в баре было не протолкнуться, и у нее чесались глаза. Кроме того, завтра ей рано вставать: ее вызывали в суд на площади Кастилии, свидетелем по делу организации, похищавшей людей, которое раскрыл отдел криминалистической аналитики. Это входило в ее обязанности координатора ОКА — координатора, а не начальника, как не уставал повторять Рентеро. А разговор с Сарате пару часов назад убил остатки праздничного настроения. Она рассчитывала на совместный ужин, но Сарате свалил к своим дружкам. Ческа и сама не поняла, почему так на него разозлилась: они взрослые люди, каждый делает что хочет. И все-таки…

У выхода она посторонилась, чтобы пропустить процессию, участники которой изображали дракона, пританцовывая под барабаны и что-то вроде бубнов. Ческа не представляла, как все они поместятся в баре, но посетители подались в стороны, освобождая пространство; Пако как-то говорил ей, что чем больше веселья и суматохи, тем удачнее будет наступающий год.

Народу было много и на улице, но она нашла уголок, чтобы закапать в глаза капли, которые ей посоветовал Буэндиа. Открыла баночку «Махоу» и сделала большой глоток, глядя на праздничную толпу и вслушиваясь в гул музыки, аплодисментов и петард. Вдруг к ней подошел мужчина, с виду испанец, но обратился на китайском:

— Чжуньян цзисян.

— Ни слова не поняла, — ответила она с улыбкой.

— Подожди, я повторю. — Он вытащил из кармана бумажку и прочитал: — Чжуньян цзисян.

— И что это значит?

— Один китаец сказал мне, что так желают удачи в год Свиньи. Хотя кто его знает, может, это означает роллы Примавера или свинину в кисло-сладком соусе, и тогда получается: хорошего года Кисло-сладкой свинины. Меня зовут Хулио.

— Ческа.

Он поцеловал ее в щеку. Ческа разглядывала Хулио: высокий, хорошо сложен. Правда, зеленая куртка с рыжей подкладкой выглядела несколько старомодно. Вроде бы симпатичный мужчина, к тому же, кажется, с чувством юмора.

— Ты местный? — спросила она, удивляясь, что никогда раньше его не встречала. Мадрид — большой город, но люди здесь живут в иллюзии, что в своем районе они знакомы со всеми.

— Да нет, я в Мадриде новичок. Я преподаватель, и меня перевели в эту дыру, местный институт. — Он тут же спохватился: — Прости, ты же сейчас скажешь, что сама училась в этом институте, и пошлешь меня.

— Не переживай, я переехала сюда уже взрослой. И вообще, я училась у монашек.

— Даже не знаю, что хуже.

— Монашки, — засмеялась Ческа.

Они купили четыре банки пива и пакет чипсов и направились к площади Хулиана Мариаса. В районе улицы Марсело Усеры бушевало празднование китайского Нового года, но на противоположной стороне площади виднелось несколько скамеек, где можно было посидеть в тишине.

— Я ребятам говорю: раз вы здесь, в аудитории, значит, вы выбрали другую жизнь, не такую, как у тех, кто болтается на улицах или целыми днями сидит в парке Прадолонго с пивом, травой и таблетками.

Ческа не во всем была согласна с Хулио, но омрачать флирт спорами не хотелось, поэтому она мягко возразила:

— Неужели этот институт настолько плох? Я почти местная, и мне он не кажется таким ужасным. Не лучшее заведение, но и не худшее в Мадриде, отнюдь не худшее.

— Может, со времен твоего студенчества он изменился… Я им твержу: будьте сильными, идите по жизни с высоко поднятой головой. Всегда есть выбор.

Ческа удивилась: Хулио практически воспроизвел сцену из «Опасных умов» с Мишель Пфайффер, присвоил реплики главной героини. Ну да ладно, может, этот смазливый тип считает, что цитировать кино — лучший способ завоевать женщину. А ей сейчас не помешает немного развеяться, отвлечься от работы в ОКА, от завтрашнего суда и от ссоры с Сарате. Нужно выбросить все это из головы, а парень, кажется, вполне подходящий. Ческа закрыла ему рот поцелуем.

— Далеко живешь? — спросила она.

— Далековато, — ответил он скорее растерянно, чем взволнованно.

— Ты на машине?

— Нет, на метро приехал.

— Поехали на моем байке.

Проще было бы привести его домой, но она не решилась: вдруг Сарате уйдет со своей дружеской пьянки и застанет ее в постели с мужчиной, с которым она только что познакомилась. Лучше не рисковать.

На мотоцикле они доехали до площади Комендадорес, припарковались там и поднялись в крошечную квартирку. Глаза продолжали чесаться, и Ческа пошла в ванную закапать капли. Отметила, что ни на раковине, ни на стеклянных полочках нет никаких личных предметов, но не стала об этом задумываться, — ей так хотелось секса, она так давно не занималась им ни с кем, кроме Сарате, что по спине бежали мурашки.

Хулио ждал ее с открытой бутылкой вина и полным бокалом. Он уже снял рубашку, и увиденное Ческе понравилось. Чокнувшись, они стали целоваться. Он оказался мастером прелюдии и не спешил ее раздевать. Похоже, собирался сделать все медленно, но Ческа сразу сбросила одежду. Ей бы перепихнуться по-быстрому — и домой. Она толкнула его на кровать, села сверху и вдруг ощутила сильный приступ тошноты. Хулио опрокинул ее, обнял и начал целовать, она пыталась расслабиться, но разум твердил ей, что происходит что-то странное… Его губы спустились к ее паху, и тошнота смешалась с волной наслаждения. Она закрыла глаза — а когда снова открыла их, заметила, что по комнате промелькнула тень. Ческа совершенно точно ее видела. Ускользающее сознание успело зафиксировать жутковатую мысль: они с Хулио здесь не одни. Раздались какие-то хрюкающие звуки, но это был не Хулио, звуки доносились из другого места. В свете уличных фонарей нарисовался силуэт: прислонившись к дверному косяку, за происходящим как ни в чем не бывало наблюдал мужчина. А в изножье кровати появились две головы: они как завороженные следили за каждым ее движением.

Ческа хотела вырваться, бежать, но ни мышцы, ни разум ей уже не подчинялись.

Глава 2

На стуле у входной двери, уставившись в стену, неподвижно сидела женщина андрогинного вида. Темно-серый мужской костюм-тройка (длинный пиджак, брюки, жилет), белая рубашка (видны манжеты с красными запонками), классический галстук в полоску с виндзорским узлом, как у профессора английского университета. Стрижка короткая, виски и затылок выбриты почти наголо. Но при очевидном стремлении походить на мужчину скрыть свою женскую красоту посетительнице не удалось.

— Она Ческу ждет, — сообщил Буэндиа из-за стеклянной двери так, чтобы его слышал только Ордуньо. — Придется тебе пока заняться ею. Знаешь, кто это?

— Новенькая. Ческа вчера меня предупредила, но собиралась поговорить с ней сама.

— Племянница?

Ордуньо кивнул, не дожидаясь, пока Буэндиа произнесет фамилию. После ухода Элены место координатора ОКА комиссар Рентеро сначала предложил ему, но Ордуньо отказался, порекомендовав Ческу. Рентеро упорно твердил, что назначение временное, пока не найдется подходящий кандидат; он никогда не скрывал, что мечтает о возвращении инспектора Элены Бланко. Но Ческа успела многого добиться на новом посту, и в отделе не сомневались, что рано или поздно она займет его на постоянной основе. Вводить в курс дела новенькую — не самая приятная должностная обязанность. К тому же Ордуньо, узнав фамилию женщины, больше всех противился ее приему на работу.

— Добрый день. Рейес Рентеро?

Женщина вскочила и вытянулась по стойке «смирно».

— Я.

Выглядело это настолько демонстративно, что Ордуньо заподозрил издевательство.

— Спокойно, у нас тут особый отдел. Здесь с формальностями… попроще.

Он протянул ей руку. Она с силой, подчеркнуто по-мужски, стиснула его ладонь.

— Я ожидала встречи с субинспектором Франсиской Ольмо.

Ордуньо улыбнулся: Ческу никто не называл Франсиской. Наверное, в министерских документах это имя значилось, но в ОКА о нем давно забыли. Даже на ее значке было написано «Ческа Ольмо».

— Слушай, тут такое дело, Ческа на судебном заседании, и мы не знаем, во сколько она вернется. Вряд ли ты хочешь прождать ее весь день, так что я тебе помогу. Меня зовут Ордуньо, я тоже субинспектор.

— К вашим услугам.

— Я же говорю, не надо формальностей. Мы тут все на «ты», без церемоний. Пойдем выпьем кофе, я тебя познакомлю с народом, поболтаем. Годится?

— Как прикажете.

— На «ты». И ничего я не приказываю. Тут только твой дядя приказывает.

Услышав имя дяди, Рейес невольно скривилась. Ордуньо этого не понять: она попала сюда по блату, и симпатию коллег ей придется завоевывать.

В общем помещении отдела Марьяхо увлеченно вырезала заметку — ее стол был завален провинциальными газетами. Не дожидаясь, пока ей представят новенькую, она добродушно обратилась к вошедшим:

— Представляете, китайский ученый заявил о создании черных дыр в лаборатории!

Рейес сочла себя обязанной отреагировать:

— В лаборатории? Какой ужас.

— Да, я уже из шести газет вырезала заметки об этом, и уверена, что завтра еще несколько напечатают. Уж не знаю, откуда они это взяли. Может, какая-нибудь контора по производству страшилок-фейков старается. Я Марьяхо, а ты, видимо, племянница комиссара.

— Меня зовут Рейес.

— А я Буэндиа. Не обращай внимания на Марьяхо! Она сама выдумывает новости и сама же их распространяет. Такое вот хобби.

Буэндиа подошел поцеловать ее в щеку, и Рейес не возражала. Никто не прокомментировал ее внешний вид, но сотрудники ОКА не понимали, как с ней себя вести, — как с мужчиной или как с женщиной. Впрочем, к их облегчению, Рейес это, похоже, не волновало.

Марьяхо хлопнула ее по плечу, грубовато, зато с искренним дружелюбием.

— Я тебя научу пользоваться кофемашиной, она на вид простенькая, но там есть свои хитрости.

— Спасибо. А правда, что вы сами сочинили эту новость?

— Разумеется. Черные дыры в лаборатории! Это же просто бред. Иногда мне кажется, что в газетах работают одни дремучие невежды.

— А зачем вы это делаете?

— Я собираю вырезки в альбом. Когда-нибудь вытащу на свет все свои фейки, и обрушу репутацию многих СМИ. Обо мне станут рассказывать на факультетах журналистики всего мира. — Марьяхо рассмеялась, но никто не понял, шутила ли она.

Вошел встревоженный Сарате. Не снимая куртки, он остановился посреди комнаты и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь:

— Ческа пришла?

— Ее же в суд сегодня вызвали, — ответил Ордуньо.

— Она не явилась.

Ордуньо ошеломленно уставился на него:

— Не может быть. Она всю неделю готовилась к выступлению.

— Я сам только оттуда и не видел ее. Прокурор в бешенстве. Она не звонила? За все утро Ческа ни с кем не выходила на связь?

Сарате обвел помещение взглядом, но ответом ему стало молчание — недоуменное, растерянное и с оттенком тревоги. Рейес понимала, что знакомиться с ним сейчас было бы неуместно и бестактно. Ей захотелось стать невидимой, прикинуться шкафчиком для документов или кофемашиной. Пусть напряжение спадет, с Сарате она поговорит позже.

— Не похоже на Ческу — пропускать заседание суда, — заметил Буэндиа.

— Тем более по делу, которое она сама вела, — добавила Марьяхо.

Сарате раздраженно махнул рукой, как будто упрекая коллег в том, что, вместо того чтобы успокоить, они заставили его волноваться еще больше. Ческа несколько месяцев вела расследование и в результате раскрыла преступную сеть, которая похищала людей и держала их в рабстве. На сегодняшнем процессе она была главным свидетелем, и ее неявка — лучший подарок для защиты.

— Ты на мобильный ей звонил?

Ордуньо сам понимал, что вопрос риторический. Это была скорее попытка отогнать дурное предчувствие.

— Больше двадцати раз. Не берет.

— А домой к ней заходил? — заволновалась Марьяхо.

— В звонок звонил, ухо к двери прижимал. Глухо.

— А ключей у тебя нет?

— Нет, — с досадой ответил он.

Рейес хватило трех секунд, чтобы сложить картинку. Раз все уверены, что у Сарате есть ключи от квартиры Чески, можно предположить, что у них интимная связь. Но раз ключей у него все-таки нет, значит, эта связь не настолько серьезная, как всем казалось.

Догадки, опасения, предложения посыпались одно за другим. Вдруг у кого-то из соседей есть ключи? Но мы же не можем просто взять и вломиться к ней в квартиру! А если ночью у нее случился какой-нибудь приступ, и она умерла в постели?

— А если она в постели с мужчиной после бурной ночи? — резко бросила Марьяхо, видимо, пытаясь закрыть дискуссию. — Чтобы вскрыть дверь, нужно судебное постановление. Никто нам его не даст только потому, что Ческа не берет трубку.

— Еще она не явилась в суд, не забывай.

— Все равно, Сарате, этого мало.

Он кивнул, понимая, что постановление раздобыть нереально. Но тревога росла, от нервного напряжения скрутило желудок.

— Вчера на улице Усеры праздновали китайский Новый год, — вспомнил Ордуньо. — Она мне говорила, что собирается там прогуляться.

Буэндиа энергично кивнул:

— Мне тоже говорила. У нее глаза воспалились, но вроде ничего серьезного. Я посоветовал ей капли.

— Что за страсть к самолечению, — покачал головой Ордуньо.

— Я же врач. Хоть и специализируюсь больше на мертвых, чем на живых, капли все-таки могу выписать.

Сарате прошел в кабинет Чески. Осмотрел каждый уголок, словно какой-нибудь комочек пыли мог дать ему ключ к разгадке ее исчезновения.

Рейес чувствовала, как атмосфера накаляется. Первый день в отделе — а как трудно было уговорить на это дядю, которому даже самые высокие в академии баллы казались недостаточным аргументом! — проходил совсем не так, как она себе представляла. Она предполагала, что к племяннице Рентеро, начальника всех оперативных подразделений, отнесутся с недоверием, но это ее не пугало: Рейес не сомневалась, что готова к работе в ОКА и вскоре себя покажет. Чего она совсем не ожидала, так это застать отдел в полном ступоре, вызванном исчезновением Чески.

— Наверное, тебе уже рассказывали, чем мы здесь занимаемся. — Ордуньо не знал, о чем еще поговорить с новенькой.

— Рассказывали, но я бы хотела услышать, как это видишь ты. Если не возражаешь.

— Ладно, вот моя версия. Мы занимаемся всем понемногу, от висяков и расследований, запоротых по чьей-то ошибке, до архивных дел, которые по какой-то причине открывают заново. Сегодня у тебя рабовладельцы в Леоне, а завтра — убийство, совершенное в 1984 году.

— Много движухи?

— Не особо. Если тебе хотелось драйва, надо было проситься в другой отдел.

— Да нет, мне здесь нормально, — с непроницаемым видом ответила Рейес. — Иногда хочется действовать, а иногда — посидеть спокойно.

Сарате отправился на улицу Усеры, поговорить с людьми. Пако, официант из любимого бара Чески, видел ее там вчера: пила пиво. Ничего странного он не заметил. Сарате расспросил соседей, хозяина ларька, где она покупала лампочки, батарейки и прочую мелочовку. Но поскольку узнать ничего не удалось, решил вернуться в отдел и взять быка за рога.

— Я должен попасть в квартиру Чески, — заявил он с порога.

Сарате был настроен решительно: прошло уже несколько часов, а от Чески ни слуху ни духу. Теперь не до дискуссий о том, насколько этично вламываться в чужое жилище.

— Я подготовлю запрос судье? — предложил Ордуньо.

— Не надо. Лучше через Рентеро. Его разрешения достаточно, случай-то особый. Но я не могу ему дозвониться: его нет на рабочем месте, и по мобильному тоже не отвечает.

Все повернулись к Рейес. Сарате подошел к ней вплотную.

— Где твой дядя, знаешь?

— Так ты приветствуешь нового сотрудника в первый рабочий день?

Сарате буравил ее взглядом, пытаясь совладать с яростью. Как смеет эта соплячка отвечать ему в таком тоне, когда у них пропала коллега? Рейес выдержала его взгляд. Она понимала, что Сарате на нервах, но это не давало ему права хамить. К тому же ей нужно было выстроить границы, иначе она никогда не перестанет быть племянницей Рентеро.

— Где твой дядя? — повторил Сарате.

— Без понятия. Я вообще-то сотрудник полиции, а не справочное бюро.

Марьяхо, подавив усмешку, решила вмешаться, чтобы предотвратить кровопролитие:

— Сейчас выясню его расписание.

Сделав пару звонков и непринужденно поболтав с секретаршами министерства, своими ровесницами, — похоже, у женщин за шестьдесят не было проблем со взаимопомощью, — Марьяхо получила необходимую информацию.

— Рентеро сейчас в клубе «Казино-де-Мадрид», это на улице Алькала. Там проходит мероприятие по сбору средств на школы в Мьянме.

— Я в «Казино», за разрешением, — заявил Сарате. — Ты едешь со мной. — Он указал на Рейес.

— Я?

— Да. Поможешь уговорить дядю.

Глава 3

Ческе чудился запах навоза. Она никак не могла проснуться, но сквозь сонное оцепенение припоминала вчерашний вечер: китайский праздник, встречу с Хулио, поездку на мотоцикле до Комендадорес и то, как три мужчины наблюдали, как она с партнером занимается сексом. Вероятно, ее насиловали, но она не могла ничего вспомнить. Некоторое время ее единственной реальностью оставался запах, вонь свинарника.

Наконец Ческе удалось открыть глаза. Их жгло, а голова раскалывалась, но самым страшным было не это: оказывается, она была раздета и привязана к кровати за запястья и щиколотки. Она попробовала пошевелить руками и неприлично раскинутыми ногами, но малейшее усилие вызывало мучительную боль. Кровать была прочной, попытки ее расшатать ни к чему не привели.

Ческа закрыла глаза и, хотя это казалось невозможным, снова заснула. А проснувшись, не могла понять, сколько времени проспала, несколько секунд или часов. Она попыталась разобраться, что же произошло с тех пор, как этот красавчик, одетый, правда, как парень из семидесятых, заговорил с ней на улице Марсело Усеры. Они приехали в квартиру, она сходила в ванную закапать капли, он ждал ее с бокалом вина. При мысли о вине она ощутила рвотные позывы, поэтому, хоть это и было ненаучно, предположила, что в него добавили транквилизатор или что-то еще. Глаза чесались нестерпимо, но сейчас конъюнктивит был наименьшей из ее проблем.

Она стала осматриваться, насколько позволяли связанные руки и ноги и ноющие мышцы. Какое-то подвальное помещение, окна высоко, и они заложены картоном. В щели по краям проникал свет, благодаря которому удавалось хоть что-то различить. В полутьме проступали очертания крупных предметов — похоже, коробок и старой мебели. В нескольких метрах от изножья кровати была лестница наверх, к двери. Нужно добраться до этой двери, если она хочет остаться в живых.

Ческа прислушалась к своим ощущениям. Есть ли боль, раздражение в области паха? Может, так получится определить, насиловали ее или нет. Но ничего особенного она не чувствовала. Либо то, чем ее накачали, так раскрепощало, что принуждать ее ни к чему не пришлось. Либо эти люди удовольствовались наблюдением за их сексом с Хулио. От жуткого мгновения, когда она увидела трех мужчин у кровати, до того момента, как проснулась привязанной, в памяти полный провал. Внезапно в голове мелькнуло слово «стадо». Хотя с учетом здешней вони — запах ей не приснился — следовало бы уточнить: «стадо свиней».

Головная боль никуда не делась, и глаза жгло все так же, но Ческа немного успокоилась и стала мыслить яснее. Какая неосмотрительность! Как она могла проигнорировать столько тревожных сигналов? Подкатывая к ней, Хулио пересказал сцену из фильма, то есть он действовал по заранее заготовленному сценарию; в его ванной не было личных вещей, а сейчас она вспомнила, что и в гостиной тоже. Хулио привел ее не к себе домой, а в съемные апартаменты — вероятно, из тех, что сдают туристам, — где трое других их уже ждали. Выстраивается гипотеза: красавчика отправляют подцепить какую-нибудь женщину, потом четверо мужчин ее насилуют и исчезают. Им попалась Ческа, но на ее месте могла быть любая другая. И если она угодила в ловушку, то только из-за собственной злости: она так обиделась на Сарате, который обещал поужинать с ней, а потом обманул, что забыла об элементарной осторожности. Злость, ненависть — они мешают думать, Ческа всегда это знала. У нее все получалось, только когда она действовала осознанно и спокойно, даже в самых экстремальных ситуациях.

Гипотеза о красавчике-соблазнителе и гнусных насильниках неплоха, в ней есть логика. Когда в происходящем есть логика, это успокаивает. Но здесь было что-то другое. Если бы они просто хотели изнасиловать Ческу, то не притащили бы ее в это место, воняющее свинарником, не привязали бы раздетой к кровати. Что они собирались с ней сделать?

Нельзя, чтобы к злости и ненависти прибавился страх, иначе у нее не останется шансов выбраться отсюда.

Глава 4

В «Казино-де-Мадрид» Рейес бывала часто, как правило, на вечеринках или торжественных мероприятиях. Ее отец, брат Рентеро, был членом клуба. А вот Сарате явно не привык к такой обстановке, судя по растерянности, с которой он смотрел на внушительную парадную лестницу.

Подошедшему швейцару он показал свой значок:

— Субинспектор Анхель Сарате, отдел криминалистической аналитики, национальная полиция.

— Я позову директора.

— Не надо его беспокоить, я просто хочу поговорить с комиссаром Рентеро. Он здесь на благотворительном мероприятии.

— Простите, субинспектор Сарате, я не имею права вас пропустить. Если договоритесь с директором, тогда никаких проблем.

Рейес шагнула вперед:

— Басилио, мне надо повидаться с дядей. Мы всего на минутку.

— Ты же знаешь, что нехорошо так вламываться, Рейес, — упрекнул ее швейцар.

— Не сердись, мы сразу уйдем и пепельницы воровать не станем.

На губах Рейес мелькнула обворожительная улыбка, которая резко контрастировала с ее строгим мужским костюмом и агрессивной стрижкой.

— Они в Королевской гостиной. Не заставляй меня пожалеть о том, что я вас пустил.

— Не волнуйся.

Рейес повела Сарате к помещению, где проходил прием.

— Почему ты не сказала, что знакома с ним?

— Ты не спрашивал.

Войдя в Королевскую гостиную — лучшую в здании, в стиле неорококо, с роскошными витражами, люстрами, мраморным фризом работы Бенлиуре[2] и дорогими картинами (одна — кисти самого Хулио Ромеро де Торреса[3]), — Сарате сразу увидел Рентеро, беседовавшего с пожилой дамой. Разговоры велись вполголоса, раздававшийся иногда смех не нарушал общей благопристойной и слегка искусственной атмосферы. Рейес не понимала, почему бы им сразу не подойти к комиссару. Но Сарате застыл на пороге, словно приступ страха или стеснительности не позволял ему войти в зал. Он как будто увидел привидение. В некотором смысле так оно и было: между статуей Афины Паллады и пузатым господином в жилетке стояла Элена Бланко в длинном элегантном платье из блестящей кремовой ткани. Вежливая улыбка, обращенная к собеседнику, при виде Сарате стала шире, ее лицо озарилось выражением радостного удивления, веселого любопытства, счастья — выражением, подобающим встрече старых друзей, которые давно не виделись. Она пошла навстречу Сарате, раскрыв объятия, ее восторг выглядел почти неприличным в этом пространстве сдержанных и выверенных жестов.

— Вот это сюрприз!

— Кто бы говорил. Ты разве не в Италии живешь?

— Провожу некоторое время, не более того, — объяснила она. — Мне захотелось вернуться в Мадрид, а тут как раз мама поручила устроить благотворительный прием, собрать денег на школы в Мьянме.

С этими словами она указала на собеседницу Рентеро, умопомрачительно элегантную даму. Несмотря на возраст, она была красива — той надменной красотой, которая свойственна только богатым. При виде сотрудника ОКА и племянницы, скромно стоявшей рядом с Сарате, комиссар невольно скривился. Значит, возникли проблемы, что совсем не кстати, если тебе только что налили изысканного сухого хереса «Барбадильо Версос 1891». Рентеро подошел к ним.

— Не ожидал тебя тут встретить, Рейес, — произнес он, не скрывая раздражения. — А уж тебя тем более.

Сарате с трудом сдержал неудовольствие. Он добивался встречи с комиссаром, а теперь сердился на него за то, что пришлось прервать разговор с Эленой. Но уже через секунду Анхель пришел в себя: главное сейчас — как можно скорее найти Ческу. И он рассказал все по порядку: что она не пришла в суд, что от нее нет никаких известий, что все беспокоятся, не случилось ли с ней чего-нибудь. Рентеро слушал вполуха; видимо, сказывалось плохое настроение.

— Ческа координатор, а не начальник отдела, — произнес он тоном, не оставлявшим сомнений в том, что руководить отделом из них не достоин никто. А потом добавил, что уверен: Ческа скоро объявится.

— Но это ненормально, что она не пришла в суд. Она лично вела это дело, а теперь обвиняемые могут остаться на свободе, — возразил Сарате.

— Мы не собираемся вскрывать ее квартиру, отслеживать мобильный или взламывать электронную почту только потому, что она подцепила мужика и ушла в загул, — без намека на деликатность заявил Рентеро.

Заметив, что комиссар не знает, как от них отделаться, и уже сделал шаг в сторону, Рейес удержала его за плечо:

— Дядя, мы хотим только зайти в квартиру и убедиться, что все в порядке. Мы не собираемся переворачивать там все вверх дном.

Рентеро гневно сверкнул глазами. Сейчас он никакой не дядя, а комиссар полиции и не потерпит фамильярности от стажерки.

— Прошу вас, позвольте нам вернуться к гостям. Я рад, что моя племянница Рейес теперь в вашем отделе. Уверен, что она станет отличным полицейским. — И Рентеро ушел.

— Вот сукин сын, — буркнул Сарате. И спохватился, заметив, как Рейес подняла бровь: — Извини.

— Не переживай, я сама ему цену знаю.

К ним приблизилась женщина в кремовом платье.

— Значит, ты — племянница Рентеро.

— А ты — загадочная Элена Бланко.

— Поверь мне, совсем не загадочная.

— Знала бы ты, что о тебе рассказывают в Академии.

— Предпочитаю не знать.

Сарате нервно откашлялся.

— Элена, помоги мне. Я знаю, с Ческой случилось что-то плохое.

— Я уже не работаю в полиции, Анхель.

— Но вы дружили. По крайней мере, были коллегами столько лет. Это для тебя ничего не значит?

Элена заметила, что мать жестом подзывает ее.

— Единственное, что я могу, — это высказать свое мнение. Ческа никогда бы не пренебрегла обязанностью выступить в суде. Она всегда была очень ответственной. И тем более не похоже на нее — не подавать признаков жизни в течение целого дня.

— И ты так спокойно это говоришь?

— А чего ты от меня хочешь?

— Помоги найти ее. Ты мне нужна.

Элена проигнорировала взгляд матери — холодный, как сталь, и предельно ясно говорящий: прекращай тратить время на этих нищебродов и возвращайся к своим светским обязанностям.

— Зайди к ней в квартиру, — решительно произнесла Элена. — Плевать, что думает Рентеро. Немедленно езжай к Ческе домой и вскрывай дверь.

— Не получив разрешения?

— Не теряя ни секунды.

— Не похоже на тебя. Ты всегда педантично следовала правилам.

— Но я уже не в полиции. И это ведь Ческа, ты сам сказал. Наш друг.

Сарате кивнул.

— А теперь прошу прощения, меня зовут.

— Поехали со мной. Давай искать Ческу. Ты и я, вместе.

— Не могу.

Сарате не сводил с нее глаз, словно надеялся взглядом пробить оборону.

— Прости. Она обязательно найдется. Очень рада была тебя видеть. — Элена повернулась к Рейес: — А тебе желаю всяческих успехов. Чтоб ты понимала, тебе достался лучший отдел во всей полиции.

Рейес благодарно улыбнулась, а Элена направилась к матери, за чьей улыбкой угадывался горький упрек, который со временем непременно будет высказан.

Сарате и Рейес пошли к выходу. Она все еще улыбалась, потому что познакомилась со знаменитым инспектором Эленой Бланко. Он хмурился, изо всех сил стараясь скрыть впечатление от встречи с бывшей начальницей ОКА.

А Элена схватила бокал белого вина, жалея, что на этих изысканных приемах пить положено маленькими глотками. Опустошить бы этот бокал залпом и залить пожар, вспыхнувший в душе от появления Сарате. От самого его присутствия, его запаха, его голоса. От того, что он рассказал. От вещей, которые составляли ее прежнюю жизнь. Внезапно эта жизнь вернулась к ней во всех подробностях: протяни руку — и прикоснешься к прошлому, казалось бы такому далекому.

Глава 5

Первым делом на улице Усеры им предстояло осмотреть гараж. Днем Сарате уже проверял: там стоял только «Ситроен C3»; мотоцикла, «Хонды CBR-500R», не было. Ничего не изменилось: на месте номер шестнадцать оказалась только машина. Мотоцикл уже объявили в розыск, но новостей пока не было.

Ческа собиралась пройтись по кварталу, где праздновали китайский Новый год. И точно это сделала, по крайней мере, один свидетель ее там видел. Но тогда зачем она взяла мотоцикл? Какие непредвиденные обстоятельства заставили ее изменить планы? Зачем ей понадобился мотоцикл, если она хотела просто погулять?

Возможно, ответы найдутся в квартире Чески. Попасть туда было совершенно необходимо, Сарате это понимал. И еще понимал, что должен зайти туда один. Рейес, конечно, переживает, ей явно не по себе, и в то же время она возбуждена — столько событий в первый же рабочий день! Но от неприятностей ее лучше избавить.

— Я пойду один. Не нужны тебе эти проблемы, возвращайся в отдел.

Рейес взглянула на него оскорбленно:

— Не надо обращаться со мной, как с ребенком. Я иду с тобой.

— Послушай, такой эпизод ни одно резюме не украсит.

— Я рискну. Мое резюме как-нибудь выдержит.

Сарате вздохнул. Вдаваться в объяснения некогда, на счету каждая секунда.

— Я тебе приказываю. Возвращайся в отдел и жди моего звонка.

Рейес быстро пошла прочь, засунув руки в карманы брюк. Сарате казалось, что она вот-вот пнет мусорный бак или дорожный знак, но девушка сдержалась.

Дверь в квартиру Чески была обычной, не железной. К тому же не существовало такого замка, с которым Сарате не справился бы при помощи отмычки. А Ческа, похоже, уходила из дома в таком скверном настроении, что даже не потрудилась запереть дверь на ключ.

Шагнув в прихожую, Сарате сразу понял, что дома никого нет. Об этом ему говорило не только чутье, но и что-то в атмосфере квартиры. Вся обстановка словно застыла в ожидании. Разбросанные подушки, свисающий с дивана плед, две пустые банки из-под пива, которые они не выбросили вчера вечером.

В маленькой квартире, обставленной мебелью из «Икеа», было немного книг и почти никаких украшений. Только несколько призов с мотогонок и боксерская груша в углу. Сарате обходил помещение, где так часто бывал, отгоняя воспоминания. Ковер, на котором они занимались сексом, когда он пришел сюда в первый раз; кухня, где они как-то готовили фаршированные перцы, в итоге сгоревшие в духовке; ванная с душевой кабинкой, в которую они столько раз залезали вместе. В спальне от постели со смятыми простынями (причем с его стороны — да, у него уже появилась своя сторона кровати! — они выглядели гораздо аккуратнее) веяло тоской. Незачем вспоминать о долгих часах, проведенных в этом доме, об иллюзиях, рождавшихся во время разговоров в этой постели после бурных ласк. Сейчас важно только одно — понять, куда девалась Ческа. На обеденном столе стояла бутылка французского вина, украшенная фиолетовым бантом. Закрытая бутылка, приготовленная, чтобы отпраздновать нечто так и не случившееся. В шкафу при входе под ворохом одежды лежал пистолет Чески. Значит, она вышла не по служебным делам.

В квартире не было никаких следов насилия. Даже самый искушенный глаз не нашел бы здесь ничего, наводившего на подозрения. Разве что бутылка французского вина заставила бы задуматься человека, хорошо знакомого с Ческой, — вино она не любила и вообще почти не пила, только иногда позволяла себе кружку пива. Но и эта бутылка не указывала на преступление, максимум — на любовное разочарование.

В дверь позвонили, и Сарате живо представил, как Рейес идет своей дурацкой угловатой походкой, а потом резко разворачивается, чтобы вернуться к задаче, от которой ее несправедливо отстранили. Похоже, она способна на подобное самоуправство. А в этом доме столько воспоминаний и призраков, что Сарате почти обрадовался компании. Но в дверь звонила не Рейес. На пороге стояла Элена Бланко.

— Что-нибудь подозрительное?

Сарате улыбнулся, пропуская ее.

— Рад тебя видеть.

— Ты не нашел ее в туалете, где она умерла от инфаркта. Это уже хорошо.

— Мне очень неспокойно, Элена.

Она прошла в гостиную и стала разглядывать фотографии, снятые в путешествиях по экзотическим странам или на слетах байкеров. На одном из снимков Ческа позировала в обнимку с Сарате на фоне цветущих вишен.

— Это было в Херте, — объяснил Сарате.

Элена молча продолжила осмотр. Задержала взгляд на пустых пивных банках и недоуменно указала на них Сарате.

— Мы вчера вечером немного посидели вместе.

Она перевела взгляд на бутылку вина. Сарате покачал головой, он понятия не имел, откуда здесь такое дорогое вино. Элена медленно перемещалась по квартире, подмечая детали, ища зацепки, строя предположения. Она не спешила делать выводы. В ванной стоял стакан с двумя зубными щетками.

— Вторая щетка твоя?

— Элена…

Сарате было неловко, он пытался найти объяснение, не зная, как оно прозвучит — как попытка оправдаться или как просьба уважать его личное пространство.

— Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь, — угадала его мысли Элена. — Просто пытаюсь понять, мог ли сюда зайти кто-то еще. Это важно.

— Моя.

— Синяя или зеленая?

— Элена…

— Проехали.

Элена открывала шкафы, поднимала подушки, двигала мебель. В одном из ящиков комода она нашла планшет без пароля.

— Дай сюда. — Сарате отобрал у нее планшет, зашел в фотогалерею и стал просматривать снимки.

— Чем ты там занимаешься? — спросила Элена.

Сарате не ответил, он не отрываясь смотрел на экран. Тогда Элена потянулась к планшету.

— Тебе тут нечего смотреть, — возмутился он. — Это личное.

— Ческа пропала ночью, а вечером ты пил с ней пиво. Если ты хочешь, чтобы я тебе помогала, мне нужно знать все.

Смирившись, Сарате позволил ей посмотреть фотографии. Она никак не прокомментировала увиденное: голый Сарате в дурацкой позе, Сарате в постели, причинное место прикрыто листиками, и опять голый у открытого холодильника с бутылкой апельсинового сока в руке.

Раздался звонок, и Сарате поспешно выхватил телефон из кармана куртки. Это была Марьяхо. Нашелся мотоцикл Чески — он лежал неподалеку от трассы М-30, на пустыре возле Руэдо.

— Пусть Ордуньо съездит и разберется, как он там оказался. И новенькую пусть возьмет с собой.

Он нажал отбой. Элена продолжала рассматривать фотографии, как будто разговор ее нисколько не заинтересовал.

— Мотоцикл Чески нашелся на пустыре, — сообщил ей Сарате.

— Слышала. Очень мне это не нравится.

— Ты о фотографиях?

Элена посмотрела на Сарате с недоумением. Протянула ему планшет.

— Послушай меня внимательно, Анхель. Мне все равно, собирались вы пожениться и завести детей или просто трахались время от времени. Единственное, чего я хочу, — выяснить, куда делась Ческа. Расскажи мне о последнем деле, над которым вы работали.

Сарате в нескольких фразах изложил суть. Четырнадцать лет назад на свалке в Вальядолиде нашли расчлененное женское тело. Тогда расследование ни к чему не привело, но, когда ОКА взялся за дело снова, пересмотр всех документов и данных аутопсии позволил найти зацепку: жертва была замужем, но имела связь на стороне; удалось даже установить имя ее любовника — Алехандро Сеса. В те времена у него был свой бар, но потом из-за наркозависимости он потерял бизнес. А всего несколько недель назад он всплыл в связи с преступной группой, торгующей женщинами с востока. Руководящих постов не занимал, был мелкой сошкой — следил за женщинами, чтобы они никому не жаловались. Таким образом, Ческа закрыла два дела сразу: Алехандро Сесу арестовали за убийство любовницы и заодно накрыли сутенерскую сеть. Кроме того, пятнадцать женщин получили свободу.

— Думаешь, это может быть связано с ее исчезновением? — спросила Элена.

— Не знаю.

— В любом случае запроси досье всех обвиняемых, изучи каждое подробно.

— Она точно вышла из дому не по работе. Иначе взяла бы оружие. А пистолет здесь.

— Где?

Они подошли к шкафу, полному пальто и курток. Элена ощупала полы одежды, проверила карманы. И в одном из них обнаружила телефон.

— Это ее мобильник, — сказал Сарате.

Элена попыталась включить телефон, но он запросил пароль.

— Ты пароль знаешь?

— За кого ты меня принимаешь? Я не из тех ревнивых уродов, которые проверяют телефон своей девушки.

— Я его забираю. — Элена спрятала телефон в сумочку. — Мне пора, если не вернусь в «Казино», мать меня убьет.

— Подожди, а где ты нашла мобильник?

Элена достала плащ цвета слоновой кости. Сарате пошарил по его карманам. В одном из внутренних оказалось удостоверение личности. Сарате внимательно рассмотрел его, потом перевел взгляд на Элену.

— Посмотри! Фотография Чески. Но имя…

Элена взяла в руки документ.

— Леонор Гутьеррес Мена. Это кто такая?

— Без понятия.

— И зачем Ческе удостоверение на другое имя?

На этот вопрос у Сарате тоже не было ответа.

— Забирай его в отдел и отдай Марьяхо, пусть разбирается.

Сарате кивнул.

— Есть еще что-то, чего ты мне не рассказал, Анхель?

— Нет.

Элена ему не поверила, но предпочла промолчать.

Глава 6

Жилой комплекс Руэдо известен каждому мадридцу: с трассы М-30 отлично видна кирпичная стена с маленькими окнами. Она вызывает легкий трепет, потому что издали смахивает на тюрьму. Но с близкого расстояния, точнее, изнутри спирали, которую образуют здания комплекса, все выглядит не так пугающе: разноцветные стены, зеленые насаждения, балконы, детские площадки, пенсионеры, сидящие на скамейках в тени, и влюбленные парочки, гуляющие под ручку. Строили комплекс в конце восьмидесятых, чтобы переселить сюда малоимущие семьи, но с годами дурная слава опасного квартала, где лучше не появляться, рассеялась. Это все еще не лучшее место для жизни в Мадриде, но оно уже не ассоциируется с маргиналами и наркодилерами, как это было вначале.

Мотоцикл Чески обнаружили на пустыре по соседству. Его уже начали растаскивать на детали, однако номерной знак сохранился, так что, когда житель Руэдо сообщил в полицию о своей находке, там забили тревогу.

В ожидании сотрудников ОКА мотоцикл стерегли двое парней из муниципальной полиции. С ними был и нашедший его пенсионер, недовольный, что его втягивают в расследование.

— Говорил я вашим ребятам: это все румыны, которые вон там лагерь устроили. Да что толку! У нас полиция только к испанцам цепляется, а приезжим стелют красную ковровую дорожку. Того и гляди, им еще и приплачивать начнут, и квартиры давать.

— Не сердитесь, — попытался успокоить его Ордуньо. — Лучше поговорите с нами. Мы-то к этому лагерю никакого отношения не имеем. Вы видели, кто бросил здесь мотоцикл?

— Да говорю же, кто-то из румын. Но свалят все на нас, на тех, кто живет в Руэдо. Как всегда, одним плюшки, а другим, то есть нам, фигушки. Надо было на месте этого пустыря футбольное поле сделать.

— Тебе, дедуль, в твоем возрасте только в футбол играть: мигом поплохеет и ноги протянешь, — ни с того ни с сего брякнула Рейес.

Ордуньо и старик ошеломленно уставились на нее. Ордуньо решил не оставлять этот выпад без внимания.

— Приношу извинения за невоспитанность моей напарницы. Вы говорили, что видели, как кто-то из трущоб…

— Слушайте, нас переселили из Вальекаса, из Посо-дель-Уэвоса, и местные нас приняли в штыки. Знаете, как называется этот район? Медиа-Лега, все уж и позабыли. Тут обделывали всякие грязные дела, но мы держались от этого подальше. Дело давнее, сейчас мы уважаемые люди, у нас даже футбольная команда своя, есть на что поглядеть, некоторые детки отлично играют… Другое дело румыны. Не знаю, почему их не разворачивают на границе, чтобы убирались назад к себе…

Ордуньо, стыдясь бесцеремонности Рейес, счел себя обязанным выслушать тираду старика до конца.

— Спасибо, я обязательно передам это руководству, но сейчас мне нужна ваша помощь. Вы смогли бы узнать человека, который бросил здесь мотоцикл?

— Узнать? Ну уж нет, я с такой швалью не связываюсь. Это же румыны, они не то, что мы, приличные люди. Вы их вообще видели? Это ж бандиты. Если я с вами пойду в их лагерь и меня там поймают, живым не выпустят.

— Ладно, хотя бы скажите, как он выглядел.

— Да как все.

— Он приехал на этом мотоцикле?

— Откуда я знаю?

Ордуньо сомневался, что свидетель говорит правду, но хотел тщательно проверить все зацепки.

— Пойдем к румынам в лагерь, — решил он. — Послушаем, что скажут там.

Велев сотрудникам муниципальной полиции забрать мотоцикл с пустыря, Ордуньо с Рейес направились к румынскому поселению. Им вслед неслись крики старика:

— Выслать их всех без обратного билета! А то их в дверь, а они в окно. Что за страна…

— Не смей никому грубить, — произнес Ордуньо, глядя Рейес в глаза. — Тем более свидетелю.

— Прости. Просто он достал…

— Никого не волнует, кто тебя достал, а кто нет. Чтобы это было в последний раз, если хочешь работать в отделе! Кем бы ни был твой дядя — хоть королем Испании. Да, и когда мы разговариваем с гражданами, то обращаемся на «вы», если только не хотим надавить. Именно граждане платят тебе жалованье.

Поселение ничем не отличалось от других подобных: бараки, горящие костры, настороженные мужчины и женщины, любопытные детишки, бегающие вокруг незнакомцев. Навстречу им вышел мужчина.

— Вы пришли по поводу мотоцикла, да? — Его испанский был безупречен.

— Да. Местный житель сказал, что видел, как кто-то из румын бросил его на пустыре.

— Ну так я вам скажу, что это неправда. Местные будут клясться, что мы едим младенцев живьем, лишь бы выкинуть нас отсюда. Неужели вы думаете, что если бы мы украли мотоцикл, то бросили бы его в паре сотен метров от наших домов?

— Я бы не удивился.

— Мы бедные, но не тупые. Его привез белый пикап, старенький. На водителе был синий комбинезон.

— Что-нибудь еще?

— Да, буквы на номерном знаке были МНР. Я запомнил, потому что решил, что они означают «м...к на развалюхе».

Ордуньо и Рейес не смогли сдержать улыбку.

— Вы нам очень помогли. Спасибо!

Рейес все это время переживала и поняла, что не успокоится, пока не попросит прощения. Как только они сели в машину, одну из приписанных к отделу «вольво», она произнесла:

— Ты прости, что я так со стариком.

— Никогда не угадаешь, какой свидетель может дать тебе нужную информацию.

— Ты прав. Извини.

— И еще кое-что, — решился Ордуньо. — Ты всегда так строго одеваешься... в костюмы? Я-то не против, но некоторых свидетелей это может напрягать…

— Нет, я не всегда так хожу.

Рейес не стала вдаваться в подробности, а Ордуньо — расспрашивать.

— Как ты думаешь, что случилось с Ческой?

— Откуда мне знать? Я же с ней не знакома.

— Это неважно, часто помогает интуиция. Что она тебе подсказывает?

Рейес задумалась. У нее и правда были свои соображения, но стоило ли о них говорить? Она не знакома с Ческой и теперь уже вряд ли познакомится.

— Ничего, молчит моя интуиция, — ответила она наконец. — Может, у нас, новичков, она еще не очень развита.

Глава 7

Когда Элена вернулась в «Казино», прием уже закончился. В телефоне был десяток пропущенных звонков от матери и несколько голосовых сообщений, прослушивать которые не хотелось: лучше прийти к матери домой и поговорить лично. Элена поступала так всегда, когда мать (начальство, как называл ее отец) была права. Главное — не прятаться. Естественно, мать злится, что Элена сбежала с благотворительного мероприятия, которое сама же организовала.

Исабель Майорга, вдова Бланко и мать Элены, ужасалась при виде загородных вилл, в которых теперь селились миллионеры. Если жить в Мадриде, то уж лучше в квартире — в Саламанке, Чамбери либо около парка Ретиро. А если тебе нужны сады, бассейн и чистый воздух, то поезжай в свое поместье; ведь ты его для этого и купил. Сама она проводила время в квартире в Чамбери, на вилле в Толедо и в своем любимом доме на озере Комо. Ее итальянские связи крепли с каждым днем, а испанские слабели. Если, конечно, не включать в число последних отношения с дочерью Эленой.

Роскошная квартира на улице Сурбано площадью пятьсот с лишним квадратных метров занимала целый этаж дворянского особняка, счастливо избежавшего расчленения на офисы. Здесь Элена выросла, с этим местом были связаны ее счастливые детские воспоминания, хотя теперь семейное гнездышко больше напоминало музей.

С тех пор как Элена съехала, она стала здесь гостьей и вести себя должна была соответственно. Только культивируемое в семье уважение к традициям позволяло предположить, что ее комната выглядит сейчас точно так же, как десятилетия назад, и что в кабинете отца, том самом, где он скончался от инфаркта, не сдвинута с места ни одна авторучка из его обширной коллекции.

Мать — «зови меня Исабель, дочка, а то “мама” звучит ужасно» — пригласила ее в зеленую гостиную. Не в главную, где принимали гостей, но и не в малую, семейную. Компромисс, указывавший ее место в семействе Бланко-Майорга, — не посторонняя, но и не своя. Как бы странно это ни звучало, Элена не сомневалась, что мать не один час обдумывала это решение, взвешивая все «за» и «против».

— Я не намерена говорить экивоками, Элена. Твой поступок безобразен.

— Знаю, мама, прости, пожалуйста. Я очень разволновалась из-за исчезновения этой полицейской. Понимаешь, мы работали вместе, она моя подруга.

— Я не собираюсь вмешиваться в твою жизнь. Знаю, в этом нет смысла, ты все равно поступишь по-своему. Я только прошу тебя выполнять свои обязательства. Мне пришлось развлекать беседой этого господина Веймара, пока не стало очевидным, что ты уже не вернешься. Какой стыд…

Йенс Веймар — наследник богатой немецкой семьи — обладал внушительным количеством титулов и денег, а также бывших жен. Его предки еще в девятнадцатом веке сколотили состояние на черной металлургии. С тех пор в швейцарских банках у них скопилось столько миллионов евро, долларов и франков, что не потратить и за несколько поколений. К тому же в молодости Йенс активно инвестировал в передовые технологии, так что теперь имел доли во многих успешных компаниях. Исабель Майорге удалось убедить его сделать солидное пожертвование на школы в Мьянме. И она не собиралась выпускать добычу из рук.

— Йенс еще два дня пробудет в Мадриде. Я обещала ему, что ты позвонишь и пообедаешь с ним или поужинаешь. Не подведи меня.

— Не волнуйся, мама.

— Я тысячу раз просила называть меня Исабель.

На самом деле эта встреча вовсе не была неприятной обязанностью или жертвой. Йенс — мужчина привлекательный и, как показалось Элене, довольно занятный. Если Ческа скоро найдется, можно послушаться матери и позвонить ему. У Элены давно не было близости с мужчиной: с тех пор, как она спускалась на парковку Диди на Пласа-Майор с владельцами внедорожников, прошло немало времени. И она была не против вспомнить, как ведут себя на свидании.

От дома матери до своей квартиры на Пласа-Майор она решила прогуляться пешком. В голову упорно лезли мысли о Ческе. Вспомнилось первое дело, над которым они работали вместе, — дело мошенника, скрывавшегося под чужим именем. Когда его арестовали, они пошли праздновать в караоке. Все, кроме Элены и Чески, напились, а они развлекались пением. Ческа терпеть не могла итальянские песни. Она предпочитала бразильскую эстраду и не понимала страсти начальницы к творчеству Мины. В тот вечер они подружились; они смеялись и пели песню Каэтану Велозу «Одинокий»: «Иногда в ночи я представляю себе нас двоих, лежу и мечтаю, соединяя прошлое, настоящее и будущее». Ее удивило, что Ческа выбрала такую сентиментальную композицию.

Мобильный Чески сейчас лежал у Элены в сумочке. Хотелось просто подержать его в руках, не копаясь в содержимом. У каждого свои секреты, которые следует уважать; если отнять их у человека, у него ничего не останется.

Дома Элена подумала, что большая часть ее собственных секретов и воспоминаний относится к другой жизни и, пожалуй, даже принадлежит другому человеку. Они из тех давних времен, когда еще не пропал ее сын, когда она еще не познакомилась с Сарате. Она ощутила мимолетный укол ревности при мысли о связи Сарате с Ческой. Ей и раньше казалось, что между ними что-то есть. Но… какое право она имеет судить об их отношениях, да и просто переживать по этому поводу? Ей пришлось отвернуться от друзей из ОКА, чтобы выстоять. Она правильно поступила, попросив помощи у матери и занявшись фондом: она ведь делает доброе дело, а это самое главное, верно? Быть хорошим человеком.

Тогда почему она смотрит на часы, как будто прикидывает, когда можно поехать в отдел? Это уже не ее жизнь. В полиции она больше не работает.

Глава 8

Глаза жгло, во рту пересохло, все тело болело. Отчаянно хотелось пить. Ей казалось, будто от каждого прикосновения языком к деснам во рту образуются раны. Она снова подергала руками и ногами, но поняла, что освободиться не получится, только повредишь себе запястья или щиколотки. К тому же лучше поберечь силы до тех пор, пока появится шанс использовать их, чтобы вырваться. В любой момент кто-то может прийти, вряд ли они просто оставят ее умирать. Интересно, это будет Хулио или кто-то из тех троих?

Если абстрагироваться от боли, можно обдумать свое положение — есть в нем кое-что непонятное. Что было бы, если бы она привела Хулио к себе домой? Может, и ничего, потрахались и разошлись. Это означало бы, что ни к чему такому он не готовился. Либо готовился, и тогда все равно должен был бы привезти ее в квартиру на улице Аманиэль, рядом с площадью Комендадорес. Она просто облегчила ему задачу.

Дверь над лестницей открылась, и свет ослепил ее. Она не сразу поняла, кто спускался по ступенькам. Хулио.

— Привет, — сказал он.

Она сдержала желание наорать на него — разумеется, лучше вести себя хорошо.

— Развяжешь меня?

Ческа хотела говорить небрежно, не выказывать страха, но получилось жалобно, голос сорвался, и в нем вместо холодности послышались слезливые ноты.

Хулио не ответил, только сел рядом.

— Пить хочешь? — спросил он.

— Да.

Он направился к чему-то вне поля зрения Чески, вернулся со стаканом воды и снова сел возле нее. Осторожно стал лить воду ей в рот, по чуть-чуть, как пришедшему в себя больному.

— Зачем ты так со мной? — Немного утолив жажду, она снова попыталась казаться невозмутимой.

— Потому что хочу тебя, а вчера мы не смогли завершить начатое. А теперь, пожалуйста, помолчи, у меня нет желания тебя слушать.

Ческа попыталась возразить, но он заклеил ей рот скотчем.

Хулио начал раздеваться; тело у него, как Ческа заметила еще накануне, было красивым и мускулистым. Эрегированный член он намазал лубрикантом.

— Видишь, как я с тобой нежен. Со вчерашнего дня об этом думаю; не хочу причинять тебе сильную боль.

Хулио вошел в нее. Несмотря на пронзительную боль, которую нисколько не смягчала смазка, Ческа старалась изобразить удовольствие. Хулио уже не контролировал себя, от возбуждения его била дрожь. Ческа дождалась удачного момента, когда он кончил и в изнеможении упал на нее, и, резко дернув шеей, нанесла ему удар головой.

Удар оказался мощным: на лбу Хулио появилась ссадина, на мгновение он отпрянул. Но он совсем не злился, он улыбался. Кровь текла у него по щеке, и он слизывал ее языком. Рана не охладила его пыл, а только разожгла.

— Ага, так мне еще больше нравится.

Его член опять встал, и он принялся снова насиловать Ческу. Она пыталась сопротивляться, но безуспешно: связанная, она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Истязание все длилось и длилось, казалось, оно не закончится никогда. Хулио вел себя как животное, по лицу его текла кровь, но ему было все равно. Наконец он застонал, кончил и сорвал клейкую ленту. Ческа в отчаянии закричала.

— Кричи-кричи, тебя никто не услышит. А если услышат, тебе же хуже, они перевозбудятся и придут сюда. И не будут с тобой так нежны, как я.

Макая палец в собственную кровь, Хулио написал что-то на теле Чески. Она не видела, что именно.

— Знаешь, что это значит? Чжуньян цзисян. Желаю удачи в год Свиньи.

Глава 9

Ордуньо посмотрел на Рейес с удивлением. Вчерашний строгий костюм она сменила на платье в цветочек со скромным вырезом. И макияж был другим: вместо агрессивного, контрастного — едва заметный, смягчающий черты. Еще вчера, увидев ее впервые, Ордуньо отметил, что она очень красива, а сегодня еще раз убедился в этом.

— Я попросил транспортную полицию составить список всех белых пикапов с буквами МНР на номерных знаках, — сообщил он. — Как только пришлют, можем приступать к поискам. Вряд ли их очень много, буквы НР были на знаках много лет назад, наверняка большая часть этих машин уже на свалке.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Рейес.

— Подумай обо всем, что мы видели вчера на пустыре. Бывает, какая-то деталь кажется несущественной, но кого-то из коллег она наталкивает на интересное предположение, и в итоге ситуация проясняется.

Через несколько минут началось совещание отдела, на котором всем предстояло поделиться своими соображениями и сведениями, которые удалось получить. Это дело было глубоко личным для каждого сотрудника, но ОКА работал с ним по той же схеме, что и с любым другим.

— Расскажу, что мне известно, — начал Сарате. — Я был с Ческой до половины девятого вечера. Мы договорились посмотреть, как в их районе празднуют китайский Новый год, но обстоятельства изменились, и я ушел ужинать с друзьями. Если кому-то нужно подтверждение, могу дать их имена, телефоны и список мест, куда мы заходили.

Но обвинять Сарате в исчезновении Чески и проверять его алиби никто не собирался.

— Ты с ней потом не разговаривал? — спросила Марьяхо.

— Нет. Если хочешь, возьми мой телефон, проверь. Мы договорились встретиться утром в суде на Пласа-де-Кастилья, чтобы дать показания против рабовладельческой сети. Когда она не явилась, я начал беспокоиться.

Вдруг в переговорную вошла Элена, и комнату заполнил радостный гул. Буэндиа, Марьяхо и Ордуньо не видели ее больше года. Но сейчас им было не до приветствий и расспросов: в опасности жизнь Чески. Жестом попросив коллег не отвлекаться, Элена присела к столу.

— Надеюсь, вы не против моего вторжения. В отсутствие Чески отделом руководят Сарате и Ордуньо. Я только послушаю и скажу, если в голову придет что-то важное и интересное.

— Ты же знаешь, мы всегда тебе рады, — радостно ответил Ордуньо. — Кто-нибудь еще разговаривал вчера с Ческой?

— Мы с ней болтали перед уходом. Единственное, что ее волновало, — это выступление на суде, но она отлично подготовилась, — сказала Марьяхо.

Буэндиа, как обычно, откашлялся, перед тем как взять слово:

— Я тоже ее видел. Она зашла ко мне, пожаловалась, что чешутся глаза, конъюнктивит. Я посоветовал капли. И обратил ее внимание на то, что сейчас не сезон аллергии, это может быть из-за стресса. Но она только посмеялась, сказала, что стресс — это для менеджеров, а она всего лишь полицейский, ежедневно рискующий жизнью.

Все засмеялись, а Рейес отметила про себя, что у Чески своеобразное чувство юмора. Ордуньо махнул рукой, прося коллег не отвлекаться.

— Тогда разберем то немногое, что у нас есть. Мотоцикл Чески обнаружен на пустыре в районе Медиа-Лега. Его бросил там мужчина в синем комбинезоне, приехавший на старом пикапе, номерной знак МНР. Я уже попросил транспортников составить список автомобилей, в номерах которых есть эти буквы.

— Отлично. А я снял отпечатки пальцев с мотоцикла, — вставил Буэндиа.

Элена что-то черкнула в блокноте. Рейес не сводила с нее глаз. Она уговорила дядю устроить ее в ОКА только ради того, чтобы учиться у этой женщины.

— А что мы знаем о фальшивом удостоверении, найденном у нее дома? — Элена быстро нарушила обещание только слушать.

— Я с ним разбираюсь, оно на имя Леонор Гутьеррес Мены, а такого человека, похоже, не существует, — ответила Марьяхо. — Оно не фальшивое. То есть фальшивое в том смысле, что там фотография Чески, но другое имя, однако это не подделка, а официальный документ.

— Мы и сами не раз делали себе документы для прикрытия, — сказал Ордуньо. — Возможно, Ческа тоже. Надо будет выяснить.

— Я уже выяснила, так оно и было, — подтвердила Марьяхо. — И еще поискала, когда этот документ использовался. Пока нашла только одну бронь в отеле Ла-Гранхи на выходные 11–13 января.

— Ты что-нибудь знаешь про эти выходные, Сарате? — спросил Буэндиа.

Элена мысленно поблагодарила судмедэксперта. Она сама собиралась задать этот вопрос, но из ее уст он прозвучал бы несколько бестактно.

— Нет… То есть знаю, но меня там не было.

Все взгляды обратились к Сарате, и он понял: теперь его личная жизнь постоянно будет в центре внимания.

— Зачем Ческа ездила в отель Ла-Гранхи с фальшивым удостоверением личности? — спросил Ордуньо.

— Не знаю.

— Она тебе не рассказывала?

— Это что, допрос? — Сарате был очень недоволен.

— Это важно, Сарате. Важно для дела. Никто не пытается вмешиваться в твои частные дела, — попыталась смягчить ситуацию Элена. Было видно, что Анхелю неприятно вспоминать об этом эпизоде.

Он сделал глубокий вдох и произнес:

— Я не знаю, зачем Ческа ездила в тот отель. Мне она сказала, что едет участвовать в мотогонках в Уэске. Не помню, из-за чего именно, но мне понадобилось позвонить ей по работе и посоветоваться. На мобильный я не дозвонился, поэтому связался с организаторами гонок. Они сказали, что Чески в списках нет.

— Она тебе соврала, — констатировала Элена.

— Похоже на то. И врала она превосходно. Вернувшись поздно вечером в воскресенье, она в подробностях пересказала мне всю гонку и описала трассу. Я сделал вид, что верю.

— Видимо, мы не так хорошо знаем Ческу, как нам казалось, — заключила Элена.

— Как ты думаешь, почему она тебе соврала? — спросил Буэндиа.

— Не знаю.

— Должна же быть какая-то причина.

— Напрашивается версия, что у нее был любовник. — Марьяхо говорила откровенно.

— Я тоже так думаю. — Сарате старался казаться невозмутимым, выглядеть прагматиком, которого не слишком волнует интрижка Чески на стороне.

— Фальшивое удостоверение личности не укладывается в эту картинку, — заметила Элена. — Пожалуй, мне стоит съездить в Ла-Гранху.

Вошел Рентеро. Даже не поздоровавшись с племянницей и лишь кивнув Элене, он направился к Сарате:

— Есть новости от Чески?

— Нет.

— Кажется, вчера я был неправ. Хочу, чтобы ты знал: я тоже беспокоюсь, все ресурсы в твоем распоряжении. Ческа наша коллега.

— Спасибо.

— Рад, что ты вернулась, Элена. Подготовлю документы, чтобы тебя заново оформили в отдел.

— Не строй иллюзий, Рентеро. Я не возвращаюсь в ОКА. Просто помогаю в поисках Чески.

— Очень хорошо. Когда документы будут готовы, тебе передадут их на подпись. Я хочу, чтобы отделом руководила ты.

Возражать Элена не стала. Комиссар был упрям, но и она тоже. Значок и табельное оружие ей не помешают, но бумаги она не подпишет.

— И присмотри за моей племянницей; она здесь, чтобы учиться.

Рейес недовольно фыркнула. Непросто ей будет избавиться от клейма протеже. Ордуньо позвонили на мобильный. Пришли новости по белому пикапу. Он был зарегистрирован на мелкого рецидивиста по кличке Облом.

Глава 10

Табличка на двери автомастерской на улице Индустриа отсутствовала, а металлические жалюзи были наполовину опущены, хотя полицейские приехали в рабочее время. Видимо, здесь проворачивали сомнительные дела. Попав внутрь, сотрудники ОКА как будто перенеслись в другую эпоху: календари с полуголыми красотками, приемник, настроенный на спортивную радиостанцию, старые грязные комбинезоны, висящие на гвоздях, гора замасленных деталей, а посреди всего этого — потрепанная жизнью «рено лагуна», с которой возился Облом. Спрашивать документы на машину вряд ли имело смысл.

У входа в гараж стоял белый пикап с буквами МНР на номерах и открытым кузовом. Ордуньо выудил из кучи запчастей выхлопную трубу.

— Эй, ты чего делаешь? — угрожающе рявкнул Облом.

— Это же от «хонды», да? От «CBR-500R».

— Положи на место. — Облом замахнулся гаечным ключом.

— Убери ключ, Облом, а то еще ушибешься.

Услышав свою кличку, тот растерялся.

— Откуда вы знаете, кто я?

— Откуда зубная фея знала, что у тебя выпал зуб? Некоторые вещи общеизвестны, вот и все.

Сразу после совещания Буэндиа подтвердил: отпечатки на мотоцикле принадлежат Гильермо Лопесу Морильясу, он же Облом. Ордуньо заглянул в его досье: несколько непродолжительных сроков, в основном за имущественные преступления без применения насилия. Кличку ему дали за невезучесть — за что бы он ни брался, все заканчивалось как в плохом анекдоте. То взломал инкассаторскую машину, которая оказалась абсолютно пустой, то хотел забраться в банк через вентиляционную шахту, ошибся стеной и вломился в пиццерию, то при попытке мошенничества нарвался на полицейского… На левой руке у Облома не хватало трех пальцев — получил производственную травму, когда работал на сборочном конвейере автомобильного завода.

— Облом, я субинспектор Ордуньо. Пришел поговорить с тобой. Слушай меня внимательно…

— Нечего цепляться ко мне, я чист и ни во что не лезу.

— Все вы говорите одно и то же. Боевиков, что ли, насмотрелись? А ты уверен, что чист? Документы на эту лавочку есть?

— Ты меня упечешь за то, что я соседям тачки чиню без чеков? Тут у нас рабочий квартал, все друг другу помогают, — попытался оправдаться Облом.

— Дай сюда фотографии, Рейес.

На снимках был мотоцикл Чески на пустыре возле Руэдо, снятый под разными углами.

— Дать список запчастей, которых у него не хватает? — весело спросила Рейес.

— Да не надо, мой друг Облом и сам может их перечислить, правда? Мы сняли отпечатки. Твои! Ими весь мотоцикл заляпан. И это при том, что у тебя пальцев некомплект. Или ты нам выкладываешь все, что знаешь, или жди неприятностей.

— Из-за какого-то мотика?

— Из-за твоей паршивой кармы, Облом. Ты, стащив мотик на улице, умудряешься огрести больше проблем, чем другие, ограбив национальный банк.

— Ладно, расскажу вам все, что знаю, только не шейте мне всякую херню. Я как раз исправиться собрался. У меня сын родился, хочу, чтобы он жил нормально.

— Валяй. И не пропускай ничего.

— Я его вообще случайно прихватил. Ехал на улицу Лимон, там пацанчик продавал мопед, дерьмо полное. «Веспино», ты их когда вообще в последний раз видел? А не видно их потому, что никому оно давно не надо, но пацанчик божился, что его «веспино» как новенький, вот я и подумал, что если коллекционеру какому-нибудь его толкнуть…

— Облом, не трынди. Давай про «хонду»…

— Она стояла на улице Аманиэль, там, где перекресток с Дель-Кристо. На ней ни замка не было, ничего.

— Врать мне не надо, Облом. Едешь ты такой по улице, и тут случайно — оп! — мотоцикл, и совершенно случайно без замка.

— Да так и было!

— Рейес, наручники у тебя? Похоже, наш приятель решил, что его сыну лучше расти без папы. Правду говори!

— Хорош, я же правда ничего не сделал. Увидел, как парочка на мотоцикле приехала, мужик и баба, она вела. Как остановились, начали сосаться, казалось, сейчас прямо там и трахнутся, не слезая с мотоцикла.

— Как она выглядела?

— Высокая, брюнетка, в джинсах, куртка кожаная, коричневая.

Рейес посмотрела на Ордуньо и по его лицу поняла, что это могла быть Ческа.

— А он?

— Обычный, тоже высокий, в куртке такой, знаете, снаружи зеленая, внутри рыжая. Я таких сто лет не видал, прям как «веспино». Но лица не разглядел, темно было.

— Ладно, давай дальше.

— Ну они пообжимались и пошли в подъезд, а я заметил, что на мотоцикл ничего не повесили.

— В какой подъезд они зашли?

— Который сбоку, номер я не смотрел. Я подождал немного, они все не выходили, так что я загрузил мотик в машину и свалил.

— Во сколько это было?

— Не очень поздно — половина первого, максимум час. Точно не скажу, я часы не ношу. Потом я приехал сюда, в гараж, скрутил запчасти, которые легко продать. А с утра пораньше избавился от остального, бросил около трассы М-30.

Ордуньо достал телефон.

— Сарате, мы, похоже, нашли место, где была Ческа. Квартира на площади Комендадорес. Приезжай с Буэндиа, мы привезем свидетеля.

Облом замотал головой.

— Не поеду я никуда, мне тут пахать и пахать, глядите, что в гараже творится.

— Шевелись, Облом, — ответил Ордуньо.

Глава 11

На площади Комендадорес, примыкающей к монастырю, от которого она и получила свое название, с качелями в центре и пустыми из-за холодов террасами кафе, их ждали Сарате и Буэндиа.

— Вот, это Облом. Расскажи им все, что нам рассказывал, — велел Ордуньо.

Облом направился к пересечению улиц Аманиэль и Дель-Кристо.

— Мотоцикл стоял здесь. А они пошли вон в тот подъезд.

— Кто пошел? — спросил Сарате. — Почему во множественном числе?

Рейес боялась этого вопроса. Из рассказа Облома следовало, что Ческа была с другим мужчиной. А рога носить проще, если их не замечаешь. Однако Сарате выслушал объяснение, не изменившись в лице.

— Уверен, что они зашли именно туда? — деловито спросил он, давая понять, что оставляет личные проблемы за рамками расследования.

— Да туда-туда, точно. Можно мне уже ехать?

Его отпустили.

В указанный подъезд как раз входили несколько девушек в форме клининговой компании. Полицейские зашли вместе с ними и поинтересовались, в какую квартиру те идут. Выяснилось, что девушки зарабатывали уборкой апартаментов, которые снимают туристы на короткий срок, а в этом доме должны были привести в порядок квартиру 3Б.

— Мы из полиции, ведем важное расследование, — объяснил Сарате. — Откройте, пожалуйста, дверь в квартиру.

Одна из уборщиц поспешно выполнила его просьбу.

— Подождите снаружи, — попросил Ордуньо.

Деревянные половицы скрипнули под ногами полицейских. Квартирка была маленькой: кухня, совмещенная с гостиной, крошечная ванная и спартанская спальня с большой кроватью и столиком с ночником. На матрасе высился ворох постельного белья. На полу темнели грязные пятна. На столике стоял бокал с остатками вина.

— Ничего не трогайте, — предупредил Буэндиа.

Сарате молча прошелся по спальне. Рассмотрел простыни, остатки красной жидкости на дне бокала.

— Идите сюда, посмотрите. — Заглянув в ванную, Рейес увидела в раковине пластиковый пузырек. Трогать его она не стала.

— Черт, это капли, которые я ей прописал. Ческа была здесь.

Буэндиа убрал пузырек в пакетик для вещдоков.

Сарате продолжил осмотр. Смятая салфетка, оторванная от рулона, висящего у раковины. Он представил, как Ческа вытирает капли, стекающие по щекам. Лучше не думать, остановить карусель образов, крутящихся в голове. Он смотрел на кровать, перед глазами — Ческа среди простыней, кажется, что на сплющенной подушке проступают ее черты, как посмертная маска.

Буэндиа говорил по телефону, просил прислать криминалистов. Ордуньо, тоже по телефону, диктовал Марьяхо адрес квартиры с просьбой узнать, кто ее хозяин и кому ее сдавали. Их слова вонзались в мозг Сарате, словно булавки.

Они перешли на кухню.

— А это? — Ордуньо показал на лекарственный блистер, который валялся у кухонной раковины.

Буэндиа взял блистер в руки — он уже надел перчатки.

— Азаперонил? Вроде в ампулах… Не помню, что это. Подождите.

Он залез в телефон и сразу нашел ответ, от которого, впрочем, ситуация не прояснилась.

— Это лекарство для свиней, — задумчиво произнес он.

Вдруг Рейес поскользнулась и чуть не упала.

— Похоже, это навоз.

— С чего ты взяла?

— Ордуньо, тут говном воняет!

— Разберемся, — пообещал Буэндиа. — Поищите в мусорном ведре и по углам, где-то должна быть игла с остатками препарата.

— Препарата? — растерялся Ордуньо.

— Идите сюда.

Буэндиа привел их в спальню и указал на бокал.

— Присмотритесь к вину, у него синеватый оттенок. — Он наклонился понюхать бокал. — Туда добавили препарат, без вариантов.

— Говоря «препарат», ты имеешь в виду… — уточнил Сарате.

— Яд. Или наркотик.

— Думаешь, Ческу отравили?

— А почему только один бокал? — спросила Рейес. — Если у них был интим, логично было бы пить вдвоем.

— Может, они из одного пили, — предположил Ордуньо.

Сарате не стал вступать в дискуссию.

— Не будем торопиться. Буэндиа, когда приедет твоя команда?

— Они уже в пути, не волнуйся.

С лестничной клетки доносились голоса. Это соседка разговорилась с уборщицами, которые ждали у дверей.

— Пора бы запретить сдавать квартиры, как номера в отелях, — причитала она. — Туристы вечно что-то вытворяют, но на днях был просто кошмар. Кажется, человек десять сюда набилось.

Сарате вышел на площадку.

— А вы видели тех, кто сюда заселился?

— Не видела, зато слышала.

— Что именно вы слышали? Голоса? Шум?

— Грохот, жуткий грохот. Удары. А главное… Ох ты господи, уж и не знаю, что они творили в этой квартире.

Женщина перекрестилась; воспоминания ее явно пугали.

— Расскажите мне, пожалуйста, что вы слышали.

— В квартире были свиньи.

— В каком смысле — свиньи?

У одной из молодых уборщиц вырвался смешок, и Сарате испепелил ее взглядом.

— Было слышно хрюканье, — продолжала соседка.

— Не может быть, сеньора, — попытался урезонить ее Сарате. — Наверное, у них телевизор работал или вы приняли за хрюканье какие-то другие звуки?

— Называйте меня психопаткой, считайте меня глухой, как вам угодно. Но я уверена, что два дня назад в этой квартире были свиньи.

Сарате повернулся к коллегам, ошеломленным не меньше его:

— Что тут творилось?

Ответа ни у кого не было.

Глава 12

Ческа чувствовала себя отвратительно: тело покрывали пятна спекшейся крови, глаза чесались, губы саднило с той минуты, когда Хулио содрал с них клейкую ленту. Сухой матрас на кровати, к которой она была привязана, — единственное, что не причиняло Ческе неудобства или боли. Но если она не выдержит и обмочится, то не останется и этого.

Она поерзала, как делала в детстве, но выиграла всего несколько минут. Тогда она решила сдаться и расслабилась. Почувствовала, как под ней расползается мокрое пятно, и одновременно — облегчение. Пахнуть хуже, чем сейчас, уже не будет. Вонь свинарника уже казалась привычной, Ческа почти перестала ее замечать.

Она услышала, как открывается дверь. Хулио опять пришел ее насиловать? Кажется, он ушел совсем недавно, к тому же изнасиловал ее дважды. Она не думала, что он вернется так быстро. Но если это не он, то, получается, другие… Ческа всегда считала себя сильной и храброй, но сейчас ее охватила настоящая паника.

Она попыталась как-то извернуться, чтобы посмотреть, кто пришел, но не смогла поднять голову и никого не увидела. Вдруг Ческа ощутила прикосновение, услышала мяуканье — по кровати расхаживала кошка. Приблизилась к ней, лизнула шершавым языком. Видимо, кровь Хулио, которой он сделал надпись, пришлась животному по вкусу. Но расслабляться не стоило: неожиданное появление кошки — наверняка нечто вроде зловещей игры. Кто-то открыл дверь, чтобы запустить ее в подвал, и этот кто-то тоже находился в помещении, Ческа чувствовала его присутствие. Она не шевелилась, чтобы не показывать свой страх, и ждала, когда вошедший покажется сам.

— Кошка, не ходи там.

Ребенок. Ческа решила, что бредит. Что делала маленькая девочка в этом доме, где бы он ни находился? Почему она так спокойно разговаривала с пленницей?

— Кто ты? — слабым голосом спросила Ческа.

Девочка появилась в поле ее зрения. Рыжая, длинноволосая, миниатюрная, лет семи-восьми, одетая в какой-то странный балахон. Кошку она уже взяла на руки.

— Я Малютка.

— Что ты здесь делаешь?

— Живу.

Во взгляде девочки не было ни тени смущения.

— Уходи, пожалуйста.

— Ты описалась.

Ческа выдавила нервную улыбку.

— А меня наказывают, когда я писаю в кровать. Но я уже давно так не делаю. Придумала выход: прямо перед сном иду в туалет. Сажусь и не встаю, пока не пописаю, все равно, хочется мне или нет.

— Иди, не надо тут сидеть. Оставь меня одну.

— Ты не хочешь, чтобы я немножко с тобой побыла?

Ческа с трудом сдержала слезы. Она считала, что некоторые вещи ребенку видеть нельзя, и часто спорила с подругами, которые разрешали своим детям смотреть по телевизору все подряд. А теперь над ней жестоко издевались, и это видела такая маленькая девочка. Это было невыносимо.

— А то мне скучно, — объяснила Малютка.

— Вряд ли смотреть на меня в таком виде очень весело.

— Нет, не весело.

Огорчение девочки казалось искренним. Ческа решила отбросить сантименты: нельзя было ее прогонять. Неизвестно, почему Малютка жила в этом доме, но, кажется, она — ее единственный шанс на спасение. Девочка могла помочь ей сбежать.

— Ты живешь здесь с родителями? Или тебя похитили?

Девочка пожала плечами.

— Как тебя зовут на самом деле? Малютка — это же не имя.

Девочка не ответила.

— Не скажешь мне? А хочешь, скажу, как меня зовут? — Ческа настойчиво пыталась завоевать ее доверие.

— Лучше не говори.

— Меня зовут Ческа.

— Нееет, не говори, дурочка!

Малютка возмущенно скрестила руки на груди.

— Хочешь узнать, откуда Ческа приехала?

— Нет.

— А почему? Ты не хочешь со мной дружить?

— Нет.

— Почему?

— Если мы подружимся, мне будет очень грустно, когда тебя убьют.

Глава 13

Владелец квартиры на улице Аманиэль — немолодой, за шестьдесят пять, лощеный, хорошо одетый — прибыл в ОКА в сопровождении своего адвоката, девушки лет двадцати пяти — двадцати шести, рыженькой, очень симпатичной. Как только Сарате вошел в допросную, на него посыпались претензии, — он не успел даже представиться.

— Мой подзащитный не знает, почему его сюда притащили.

— Ваш подзащитный? — язвительно переспросил Сарате. — Его никто ни в чем не обвиняет. И мы не тащили его, а вежливо попросили приехать к нам, чтобы ответить на несколько вопросов. И даже на этом не настаивали. Мы были готовы наведаться к нему сами. Вы не сказали, как вас зовут.

— Лола Рохас.

— Очень приятно. — Сарате протянул ей руку: — Субинспектор Анхель Сарате. А это наш сотрудник Рейес Рентеро.

Владелец квартиры, Эрнесто Агудо, уткнулся в телефон, игнорируя полицейских.

— Сеньор Агудо…

— Минутку, у меня тут важное дело.

Несколько секунд все выжидательно смотрели на Агудо и его мобильный. Наконец он положил телефон на стол и поднял глаза.

— Все, был срочный вопрос.

— Мы хотим поговорить о квартире на улице Аманиэль, которую вы сдаете туристам.

— Лола, у нас есть квартира на Аманиэль? Поймите, я не могу помнить каждую свою квартиру. У меня их шестьдесят или семьдесят по всему Мадриду.

Полицейские смотрели на Лолу, ожидая ответа.

— У нас две квартиры на той улице, дон Эрнесто.

Эрнесто посмотрел на Сарате с вызовом.

— Вы слышали, у нас их две. И что, теперь потребуете предъявить документы? С ними полный порядок, но это вам лучше обсудить с моим адвокатом, а меня наконец отпустить.

— Нас интересует не документация, а личность одного съемщика. Прошу вас задержаться еще на несколько минут.

Зазвонил мобильный, и Агудо нетерпеливо посмотрел на экран. Он явно собирался ответить — чего бы ни хотела от него полиция, этот звонок был важнее. Но Рейес его опередила:

— Я его унесу.

— Э, погодите…

Игнорируя Агудо, она вышла из допросной и вернулась уже без телефона.

— Не волнуйтесь, здесь его никто не украдет, а мы сможем поговорить спокойно. — Агудо уставился на нее в изумлении и растерянности. Адвокат тоже была в замешательстве — она чувствовала, что должна что-то сказать, но хотела дождаться реакции дона Эрнесто.

— Мы подадим на вас жалобу, — наконец заявила она.

Но клиент ее не поддержал.

— Брось ты свои дурацкие жалобы, Лола. Давайте уже покончим с этим. Что вы хотите знать про квартиры?

— Мы только хотим выяснить, кто снимал одну из них пятого февраля, впервые ли этот человек арендовал у вас квартиру и как расплачивался, — выпалил Сарате, пока Агудо не передумал.

— Лола, дай стражам закона необходимую информацию, и пойдем, я не могу тут весь день торчать.

Адвокат вытащила из портфеля папку.

— Ту, которая вас интересует, снимала женщина.

— Вы ее видели?

— Нет, она бронировала через сайт. Есть только ник — Serena23. На входной двери электронный кодовый замок, код сообщается клиенту после оплаты. Нам не нужно туда ехать, чтобы открыть квартиру.

— Вы не требуете никаких документов?

— Скан удостоверения личности, но это не строгое требование. Она нам его не прислала, есть только данные банковской карты на имя Иоланды Самбрано Гарсиа. Она сняла квартиру на одну ночь, пятого числа, заплатила сто двадцать евро. Вот, пожалуйста, распечатка информации о платеже.

— Она впервые пользовалась вашими услугами?

— Да, раньше мы этой женщине ничего не сдавали. А учитывая поступившие жалобы, и в будущем ничего не сдадим.

— Какого рода жалобы?

— Соседка утверждает, что в квартиру приводили свиней.

Эрнесто Агудо встал, считая, что они уделили полицейским достаточно времени.

— Если вам больше ничего не нужно, будьте добры, верните мой телефон.

Сарате сделал разрешающий жест, и Рейес принесла мобильный обратно.

— Мне понравилось, что вы проявили характер, — сказал ей Агудо. — Если когда-нибудь будете искать работу, вот вам моя визитка. Подхалимы, которые только и умеют, что выполнять приказы, мне уже поперек горла.

Не попрощавшись с Сарате, он вышел из допросной. Даже не стал ждать Лолу, которая, спешно собрав бумаги, побежала за ним.

Когда их шаги стихли, Рейес рассмеялась.

— Вот мне уже и работу предложили! И зарплата там наверняка получше, чем в полиции.

— А могли бы и пожаловаться на тебя, так что будь осторожнее. Передай Марьяхо данные банковской карты этой Иоланды Самбрано. Пусть раскопает все, что можно выяснить об этой женщине.

Не прошло и пяти минут, как пришли результаты. Иоланда Самбрано Гарсиа, уроженка Эквадора, четыре года назад получила испанское гражданство. Жила в Куэнке. Марьяхо прислала ее адрес и номер мобильного телефона, по которому она не отвечала.

Зашел Буэндиа:

— Я только что получил ответ от Испанского агентства по лекарственным средствам и изделиям медицинского назначения. Ампулы азаперонила, которые мы нашли в квартире, — из партии, продававшейся в одной из аптек Куэнки.

— Все дороги ведут в Куэнку. Сколько туда добираться?

— Чуть меньше двух часов.

— Поехали.

Глава 14

Дворцовый комплекс Ла-Гранха-де-Сан-Идельфонсо расположен недалеко от Сеговии — в десяти с лишним километрах. Час езды от Мадрида — или немного дольше, часа полтора, если добираться на старой машине советского производства, такой как «Лада» инспектора Бланко. Всю дорогу Элена слушала диск с хитами Каэтану Велозу, напоминавшими ей о Ческе, и подпевала: «Чтоб развеять печаль моего одинокого сердца, львенок, достаточно встретить тебя на пути…»

В Ла-Гранхе Элена не была много лет. Кажется, в последний раз она приезжала сюда со школьной экскурсией, хотя, скорее всего, были еще поездки, которые она просто забыла. Элена подумала, что здесь очень красиво и она хотела бы при случае сюда вернуться.

Здание у королевского дворца когда-то называлось Домом инфантов, его построили по приказу Карла III, чтобы разместить прислугу инфантов Габриэля и Антонио де Бурбон и Саксония, а также командование императорской гвардии. Теперь его занимал отель «Парадор Насьональ».

Несмотря на строгость фасада, здание впечатляло. Выйдя из машины и направляясь к нему, инспектор Бланко задавалась вопросом, что заставило Ческу в тайне ото всех провести здесь выходные, была она одна или с кем-то. Не самое подходящее место для любовных утех… Элена читала, что при отеле был шикарный спа-салон, — может, Ческа просто решила провести пару дней в покое и размышлениях?

В вестибюле бросалась в глаза старомодная роскошь, свойственная подобным отелям. Подойдя к стойке регистрации, Элена представилась инспектором полиции и запросила данные о гостье, которая провела здесь выходные в январе.

— Я не вправе предоставлять подобную информацию, — отрезала девушка за стойкой.

— Понимаю, вы молодец, что выполняете свои обязанности. Будьте добры, попросите директора принять меня.

Элена одобряла политику конфиденциальности, ей не понравилось бы, если бы какой-то отель разгласил ее персональные данные. Инспектору пришлось дать подробные объяснения и несколько раз показать служебный значок, прежде чем директор согласился на разговор. Они сели за низенький столик, освещенный лампой под большим абажуром. Взгляд Элены упирался в гобелен с изображением средневековой охотничьей сцены.

— Леонор Гутьеррес Мена провела у нас два дня, одиннадцатого и двенадцатого января. Больше мне нечего вам рассказать.

— Вы не знаете, приезжал ли с ней кто-то еще?

— Она приехала одна.

— Вы уверены?

— Регистрировалась она одна, сопровождающих с ней не было. Обедала и ужинала здесь.

Значит, Ческа все-таки приезжала одна. Элена поймала себя на том, что раздосадована: она была почти уверена, что коллега устроила себе романтические выходные с любовником. А доказанная измена словно разом превращала любовь Чески и Сарате в чистый фарс.

— Как она оплачивала счет?

— Наличными. Мне это показалось странным, сейчас почти никто так не делает.

— Можно посмотреть счета за ее обеды и ужины? Хочу убедиться, что она была одна.

— Поищем. Но она была одна, я уверен.

— Хорошо. Тогда не буду вас больше отвлекать. Если вспомните что-нибудь необычное, обязательно позвоните мне.

Она протянула директору свою визитную карточку.

— Спасибо вам за все.

Элену охватило знакомое чувство беспомощности — так бывает, когда напряженно ищешь, но не продвигаешься ни на шаг. Садясь в «Ладу», она увидела, что директор бежит к ней через парковку.

— Я кое-что вспомнил. Не знаю, важно ли это, но вы говорили, что любая мелочь может пригодиться.

— О чем речь?

— Она заказывала в номер массажистку. Четыре раза за два дня.

— Ей хотелось расслабиться. Не вижу в этом ничего странного.

— Она настаивала, чтобы массаж ей делала конкретная девушка.

— Все время одна и та же массажистка?

— Да, все время одна и та же.

— Можно с ней поговорить?

— К сожалению, эта девушка проработала у нас меньше месяца. В следующий же понедельник она уволилась.

— В понедельник четырнадцатого января?

— Именно.

— Она как-то объяснила свое увольнение?

— Нет, но все мы очень удивились. Казалось, что она хорошо вписалась в коллектив.

Элена кивнула.

— Как я могу связаться с этой массажисткой?

— Ее зовут Ребека Кампос, она вроде бы жила в самом городе, в Сеговии. Если подождете минутку, я дам вам ее адрес и телефон.

По телефону, который дал директор, никто не ответил, только автоответчик предлагал оставить сообщение после сигнала. Дом, где жила Ребека, находился в центре Сеговии, там, где улица Хуана Браво упирается в площадь Платеро-Окендо, недалеко от акведука и дворца графа Альпуэнте.

— Ребека? Она совсем недолго с нами жила, меньше месяца. Вселилась после рождественских каникул, а съехала в начале февраля.

Квартиру занимали несколько студенток. Та, что встретила Элену, была едва знакома с Ребекой, но заверила инспектора, что другая девушка, Алисия, наверняка знала, где ее найти, — они прекрасно ладили.

— Она сейчас на занятиях, но в два освободится, можете с ней поговорить.

Элена решила прогуляться по улице Альондига, но нервное напряжение не отпускало, и вскоре она вернулась к дому, где жила Ребека.

— Даже не знаю, что вам рассказать… Нормальная была девчонка. С ней что-то случилось? — забеспокоилась пришедшая наконец Алисия.

Номер телефона, который был у Алисии, совпадал с тем, что дал Элене директор отеля и на который она уже несколько раз безрезультатно звонила.

— Ты не знаешь, что у нее случилось в отеле Ла-Гранхи? Странно, что она так внезапно уволилась, правда?

— Какая-то фигня с клиенткой, подробностей она мне не рассказывала. Заявила, что ей все надоело, что она училась массажу, чтобы переехать в Мадрид, и теперь так и сделает.

— А где она живет в Мадриде, не знаешь?

— Сняла студию в центре. Вчера фотки в соцсеть выкладывала.

Элена сразу нашла аккаунт Ребеки Кампос. Сначала она попросится к ней в друзья, а потом отправит сообщение, где все объяснит и предложит встретиться сегодня вечером.

Глава 15

Улицы Тирадорес-Бахос в Куэнке — настоящее испытание для тех, кто не знает город. В одном квартале переплетаются Тирадорес-Бахос-1, Тирадорес-Бахос-2, 3 и 4, да еще и несколько улиц Тирадорес-Альтос. Ни один навигатор не справится, нужный адрес не найти, если не обратиться за помощью к кому-то из местных. Район унылый: узкие улочки, множество лестниц, домики низкие, асфальт плохой, весь в трещинах и выбоинах. Словом, пятно на лице кокетливой и ухоженной Куэнки.

Дом Иоланды Самбрано Гарсии ничем не отличался от соседних — одноэтажный, старый и порядком обветшавший. Почтовый ящик возле двери был забит — значит, обитательница дома давно здесь не появлялась.

Ордуньо заглянул в окна, но ничего не увидел. Вдруг послышался собачий лай.

— Собаки в доме?

— Да нет, похоже, где-то сзади.

Они прошли по участку, местами похожему на свалку. Взгляд Рейес, точно фотокамера, фиксировал кадры: сломанный умывальник, корыто, садовая тачка без одного колеса, сдувшийся футбольный мяч. Ностальгическая картина распада — по крайней мере, Рейес казалось, что участок окутан романтическим флером. Вдруг перед ними возникли три тощих, блохастых уличных пса.

— Осторожно, — предупредил Ордуньо.

— Только не говори, что ты их боишься, — рассмеялась она.

Но все-таки приближаться не стала: собаки на глазах становились все злее. В окне соседнего дома показалось лицо.

— Вот возьму ружье и всажу по пуле этим чертовым шавкам. Каждый день задалбывают своим лаем. Это все Иола виновата, она их привадила.

Несколько минут спустя Ордуньо и Рейес уже беседовали с соседом и его женой, сидя у них в гостиной — скромной, со стареньким, еще ламповым, телевизором, включенным без звука. Обоим было за пятьдесят, жена для своих лет выглядела неплохо, а вот муж явно был наркоманом, успевшим завязать незадолго до трагического финала.

— Полиция? Ну меня вам за яйца не взять, я чист. Как вышел из тюрьмы, так ни во что больше не вляпывался. Скажи, Каро?

Каролина, его супруга, кивнула, но без энтузиазма, как будто не была уверена, что муж ничего не скрывает.

— Не волнуйтесь, ваши дела нас не интересуют, — успокоил их Ордуньо. — Мы только хотим кое-что узнать о вашей соседке Иоланде Самбрано.

— Она с ней дружит, я нет.

Потеряв всякий интерес к разговору, мужчина встал, намереваясь оставить сотрудников ОКА наедине с женой, но в последний момент решил проявить гостеприимство:

— Хотите выпить?

— Нет, спасибо. Мы при исполнении, — ответила Рейес, не замечая улыбки Ордуньо.

— Вы новенькая, да? Я только в кино такую фразу слышал. Зато видел полицейских, которые на ногах не держались «при исполнении».

Каролина не имела такого богатого опыта общения с полицией и сидела как на иголках.

— Я про Иоланду мало что знаю, мы общались просто по-соседски: здоровались, одалживали друг у друга всякие мелочи. Она что-то натворила?

— Нет, мы надеемся, что нет, но нам нужно с ней поговорить.

— Ее уже месяц нет дома.

— Она вам не говорила, что собирается в путешествие?

— Не говорила. Но вполне могла уехать к себе на родину, она много лет живет в Испании, но сама из Эквадора.

— У нее есть родные, не знаете?

— В Испании — нет, по крайней мере, ее никто не навещал. В Эквадоре наверняка кто-то остался. Мать, правда, умерла. Иоланда ввязалась в какие-то нехорошие дела? Я спрашиваю потому, что у нее несколько месяцев не было работы, с тех пор как закрылась мебельная фабрика в Паломере. Сейчас же все в Китае делается…

— У нее были проблемы с деньгами?

— Мы это никогда не обсуждали, но, по-моему, она получала пособие по безработице. Она много лет работала, жила одна, не шиковала, хотя женщины из тех краев, сами знаете… Может, всю семью в Эквадоре содержала. А еще ей должны были выплатить компенсацию, когда уволили.

— Мы знаем, что несколько дней назад она снимала квартиру в Мадриде. Она часто путешествовала?

— Да нет. Странно это… Хотя, что говорить, чужая душа — потемки. Мне она ни о каких поездках в Мадрид не рассказывала. Пока жила здесь, всего один раз ездила в Эквадор, когда мать умерла. С тех пор года четыре прошло, не меньше.

— У вас, случайно, нет ключей от ее дома?

— Нет, но муж может за секунду открыть. Он всю жизнь этим занимался, пока воровал. А уж если полиция попросит, сделает как миленький.

Ордуньо предложение отклонил. Позже, когда они шли к машине, Рейес не выдержала:

— А почему мы не вошли в дом?

Ордуньо остановился и посмотрел на нее как на сумасшедшую.

— Без ордера это невозможно.

— Но сосед сделал бы все сам.

— Он бывший уголовник. Рейес, если хочешь сделать карьеру в полиции, надо соблюдать правила.

— Иоланда Самбрано сняла квартиру, где Ческа была перед тем, как пропала. Не исключено, что эта женщина ее и похитила. Войти в дом очень важно.

— Я сейчас же поговорю с Рентеро, попрошу ордер. Сделаем все как положено, договорились?

Их спор прервал звонок Буэндиа.

— В ванной квартиры на Аманиэль отпечатки Чески, так что она там точно была. Теперь у нас есть улика помимо пузырька с каплями.

— Что-нибудь еще?

— Мы нашли отпечатки пальцев еще четырех человек, но в базе данных их нет. Те, кто побывал в квартире, ранее к ответственности не привлекались.

— А что там со свиньями?

— Загадка. Мы собрали волосы, но они человеческие. И еще навоз, вероятно с подошв обуви. Похоже, люди приехали из сельской местности. В общем, мое мнение: никаких свиней в квартире не было.

— А как же хрюканье, которое слышала соседка?

— Не знаю, Ордуньо, я не всеведущ.

— Ну ладно. Нам нужен ордер, чтобы осмотреть дом Иоланды Самбрано. Это срочно.

— Я свяжусь с Рентеро.

Ордуньо с довольным видом посмотрел на спутницу: учись, вот как надо действовать. Но прежде чем сесть в машину, еще раз оглянулся на ветхий домишко. Небо затянули облака, и внезапно в покосившейся крыше и темных окнах ему почудилось что-то зловещее.

— Для чего используется азаперонил?

Фармацевт вертел в руках пластиковый блистер от ампул. Он явно нервничал, — молодой, высокий, носатый, лицо усеяно следами от прыщей. Похоже, недавний выпускник.

— Это очень сильный транквилизатор, его дают свиньям перед транспортировкой или при опоросе.

Сарате лихорадочно размышлял. Азаперонил успокаивает животных перед транспортировкой. Если какой-то псих решил притащить свиней в квартиру на Аманиэль, ему нужно было держать препарат под рукой. Все сходится. Но что насчет мотива? Зачем кому-то могло понадобиться стадо свиней в центре Мадрида?

— Кто купил этот препарат? Ты помнишь?

Сарате считал, что к некоторым свидетелям лучше обращаться на «ты». Своего рода демонстрация власти.

— Очень толстый мужчина. И немного странный.

— Странный? Расскажи подробнее.

— Он был ужасно грязный и, как мне показалось, умственно отсталый. Не говорил. Вообще ни слова не сказал, даже на мое «здрасте» не ответил. Положил рецепт на стойку, а когда я дал ему препарат, расплатился и ушел.

— Ты его раньше видел?

— Да, он и раньше приходил. Всегда с этим рецептом. Но я ему больше продавать не буду.

— Почему? Из-за умственной отсталости?

— Нет, из-за рецептов. Ветеринар, который их выписывает, пользуется дурной славой.

— Что ты имеешь в виду?

— Слушайте, я не хочу проблем. Поэтому не могу рассказать.

— Все как раз наоборот, — серьезно ответил Сарате. — Если не расскажешь мне, у тебя будет куча проблем.

Нос аптекаря задергался.

— Он живет в деревне тут неподалеку.

— Как зовут ветеринара?

— Есть препараты для животных, которые используют как наркотики. Он большой любитель их выписывать.

— Азаперонил тоже из этой категории?

— Не знаю.

— Имя.

— Что?

— Имя ветеринара, быстро.

— Поклянитесь, что об этом разговоре никто не узнает! Он еще тот тип, я просто боюсь.

— Как его зовут?

Голос фармацевта прозвучал глухо, как будто невидимая рука сдавила ему горло:

— Эмилио Суэкос. Только не выдавайте меня, очень вас прошу!

Глава 16

Ребеке Кампос было не больше двадцати. Темное каре, крепкая шея, уже наметился второй подбородок. Симпатичная толстушка. Полный тревоги взгляд Элена объясняла ситуацией; скорее всего, в привычной обстановке Ребека девушка спокойная. Они назначили встречу в кафе «Руис» в Маласанье.

— Я пришла только потому, что вы написали, что это срочно и чья-то жизнь в опасности, — сказала Ребека. — Мне очень неприятно говорить о тех выходных.

— Спасибо, что пришла. Уверяю тебя, это очень важно. Женщина, которую ты видела в отеле Ла-Гранхи на тех выходных, — сотрудница полиции. И она пропала.

Ребека напряженно кивала. Она даже не сняла куртку, садясь за столик, и всем своим видом демонстрировала, что не хочет тут задерживаться.

— Расскажи мне, пожалуйста, что произошло.

— Ладно, — вздохнула девушка. — Наверное, надо начать с начала. Она приехала в пятницу и сразу заказала услуги массажиста.

Казалось, что этот разговор стоил девушке большого труда. Она выглядела утомленной. Элена кивнула.

— В те часы работали Роберто и я. Но она попросила, чтобы массаж сделала именно я. Я, понятное дело, обрадовалась. Я совсем недолго там работала, а получалось, что кто-то у нас побывал и посоветовал ей меня, назвал мое имя. Это очень важно, когда вызывают именно тебя, когда тебя ценят… В итоге у тебя становится больше работы.

— Ты делала ей массаж в номере?

— Да, и все было нормально. Она все время молчала. Сказала, что потянула спину, и спокойно лежала. Правда, растяжения мышц я не заметила, зато заметила, что спина у нее перегружена, мышцы шеи очень напряженные. Я еще подумала, что у нее сплошной стресс на работе. Обычно люди, приезжающие в такие дорогие отели, много работают.

— Она показалась тебе странной?

— Поначалу нет. Но вечерний массаж прошел по-другому, она говорила без умолку. Спрашивала, нравится ли мне моя работа, хорошо ли я училась, есть ли у меня парень.

— Обычно клиенты с тобой не разговаривают?

— Мне показалось, что она такая, знаете, болтушка, но не то чтобы неприятная. Меня смущало только то, что она постоянно на меня пялилась. Я даже подумала, что она собирается ко мне клеиться. Но нет, она ничего мне не сделала, не дотрагивалась, не говорила ничего неприличного…

— Хорошо. Продолжай, пожалуйста.

— В субботу утром мне снова позвонили и сказали, что эта женщина хочет, чтобы я к ней пришла. Вот тут мне уже стало не по себе. Я ответила, что занята, но она настаивала, и в конце концов мне все-таки пришлось пойти. А вечером, когда я вошла к ней в номер, стало ясно, что массаж ей не нужен. Она ждала меня одетая, а не в халате. На столе стояла открытая бутылка виски, и, похоже, она слишком много выпила. И тут-то…

Ребека осеклась. По ее щеке покатилась слеза. Элена ласково сжала руку девушки:

— Что она сделала, Ребека?

— Сказала, что она — моя мать.

Глава 17

Боль в затекших мышцах стала невыносимой. К тому же Ческа проголодалась. Последнее, что она съела, — пакет чипсов, который они с Хулио купили у китайца неподалеку от бара Пако. Они собирались уморить ее голодом?

От усталости и боли она плохо соображала, хотя понимала, что спасти ее может только работа мысли. Надо сосредоточиться и придумать способ сбежать. Малютка. Нужно во что бы то ни стало завоевать ее доверие. Девочка в курсе происходящего в подвале, что, конечно, чудовищно… Но для Чески это единственный шанс выбраться. Она это чувствовала. Знала. Она в этом не сомневалась. Ее жизнь — в руках этой странной девочки. Но в подвал малышка больше не спускалась. Ческа попыталась мысленно позвать ее — абсурдная затея, которая, впрочем, принесла результат: дверь стала медленно открываться. Малютка?

Нет. Шаги мужские. Это Хулио. Мужчина, который ее соблазнил. Вернее, мужчина, которого она выбрала сама, чтобы разок развлечься.

Она знала, что это был Хулио, но он ничего не сказал, просто сел на ступеньку и закурил сигарету. Так прошло около минуты; Ческа тоже молчала.

— Ты же не куришь, нет? — наконец нарушил он тишину.

— Нет.

— Правильно делаешь, курить вредно. Мне тоже надо бросить.

— Ты не дашь мне поесть?

— Когда-нибудь дам.

— Чего ты от меня хочешь?

Хулио не ответил.

— Почему ты просто не убьешь меня?

— Имей терпение, в жизни пригодится.

— Сукин сын, убей меня! Или трахни! Не сиди тут молча, как придурок. Спускайся! Хочу тебя видеть.

Хулио молчал, явно наслаждаясь ее отчаянием. Он зажег еще одну сигарету и выкурил ее до конца.

— Смотри-ка, к тебе гости.

Ческа не услышала тихого скрипа двери и шагов на лестнице. Кто-то крался почти беззвучно. Малютка? Нет, это не она. Это был мужчина чуть старше пятидесяти, с темным загаром от работы в полях.

— Как она? — раздался его голос.

— Проголодалась.

— Еще никто не умирал от того, что поголодал пару дней.

Гость наконец сел рядом с Ческой.

— Не помнишь меня?

Ческа взглянула ему в лицо и, узнав, лишилась дара речи.

Валентина и представить себе не могла, что будет тосковать по Рамоне. Однако же тосковала, и не только потому, что на нее теперь свалилась вся работа по хозяйству, но и потому, что при всей своей черствости свекровь в некотором смысле была единственным человеческим существом на ферме, кроме самой Валентины и ребенка. Каждый вечер после ужина, когда мужчины занимались свиньями, а малыш спал, они с Рамоной сидели в гостиной. Свекровь любила смотреть телевизор; она постоянно критиковала все, что видела, но все-таки продолжала смотреть. Особенно ей нравились южноамериканские сериалы: «Ураган», «Леонела», «Лус Мария»…

— Глянь, они из тех краев, что и ты, только не такие дурнушки.

— Любите вы любовные истории, особенно с трогательным финалом, — отвечала Валентина, пропуская колкости мимо ушей: Рамона просто не умела общаться иначе.

— Конечно, люблю. Потому что это все не по-настоящему.

К тому времени, как Валентине удалось поладить со свекровью и даже ощутить к ней некоторую привязанность, самочувствие Рамоны начало ухудшаться. Врачи к ней не приходили, да она и не просила об этом. Просто легла в постель и стала тихо угасать — ни муж, ни сын в течение трех недель, пока она умирала, не проявили к ней ни малейшего внимания. Валентина сидела рядом со свекровью, пыталась расспрашивать о ее жизни, но говорить старухе было тяжело. Только однажды она попыталась объяснить, зачем Валентина им понадобилась, почему Дамасо отправился в ночной клуб, чтобы предложить ей брак с Антоном. Объяснение показалось Валентине настолько ужасным, что она отказалась верить, предпочитая считать это бредом умирающей. И в ответ рассказала о своем детстве в Боливии, о надеждах, которые возлагала на переезд в Испанию, и о том, чем ей приходилось заниматься, чтобы заработать на жизнь…

— Если бы я знала, осталась бы дома, честное слово.

Когда Рамона умерла, Валентина бросилась за Антоном и Дамасо в свиной загон.

— Сейчас, сейчас придем, только корм свиньям дадим.

После похорон Рамоны Валентина пошла в комнату покормить сына. Подняв глаза, она обнаружила, что Антон смотрит на нее. За год с небольшим, что она провела в этом доме, он впервые смотрел на нее — точнее, на сосок, которым она кормила малыша. Валентина не могла определить, что было в этом взгляде, отвращение или желание. Антон до сих пор не прикасался к ней. Муж оставался для Валентины существом непостижимым.

В тот вечер, после того как она поймала на себе его взгляд, Антон вышел из комнаты. Валентина не знала, куда он направился, пока не услышала, как свинья визжит от боли. Такие страшные звуки обычно разносились по ферме в дни забоя. Она вышла из дома и увидела Антона: он держал свинью, которой только что вспорол живот. Кровь хлестала во все стороны, но Антона это не беспокоило. Похоже, он наслаждался убийством животного, ему нравилось, как кровь выплескивается на него, заливает ему руки, грудь, лицо. Дамасо тоже вышел, обеспокоенный визгом свиньи.

— Ты что делаешь?

Он дал сыну такую затрещину, что тот растянулся на земле. Потом Дамасо начал осыпать Антона оскорблениями, называл его «недоделанным мужиком», который не выполнял свой долг как положено.

— А как положено? Как ты выполнял? — заорал Антон на отца. — Произвести на свет двух слабоумных?

— Они получше тебя будут!

Валентина впервые услышала, как они ссорятся. И впервые они упомянули двух братьев Антона, которые жили в свинарнике, как животные. Она носила им еду, но не решалась даже заикнуться о них в присутствии мужа и свекра.

Свинья все еще визжала, истекая кровью. Держа в руках нож, Антон смотрел на отца отсутствующим взглядом. Все случилось мгновенно: одним прыжком очутившись около Дамасо, Антон воткнул нож ему в шею. Дамасо попытался дотянуться до рукоятки, но тщетно. Кровь уже била ключом. Он упал на землю рядом со свиньей, и потоки их крови смешались.

На лице Антона не дрогнул ни один мускул. Он стоял и смотрел, как отец корчится в предсмертных судорогах. Потом перевел взгляд на Валентину:

— Иди сюда, бери его за ноги.

Валентину переполнял ужас. Запах крови — свиньи и Дамасо — проникал повсюду. Она повиновалась приказу; вместе с мужем они перетащили Дамасо в разделочную. Там стоял станок для резки костей. Не колеблясь ни секунды, Антон засунул в него голову отца и разрубил шею там, куда воткнулся нож…

— Когда приедут его забирать, скажем, что это был несчастный случай. Он работал в разделочной, а когда мы сюда заглянули, то нашли его в таком виде. Возможно, покончил с собой от горя после похорон жены.

Валентина думала, что никто в это не поверит, но полицейские поверили — смерть Дамасо расследовать не стали. Робкий парень, за которого Валентина вышла замуж, окончательно исчез. Он превратился в чудовище. Значит, Рамона рассказала правду; теперь стало понятно, почему их поженили. Валентина понимала, что должна быть с ним очень осторожной, не совершать ошибок, иначе сама станет следующей жертвой.

Антон велел ей выпустить из свинарника Серафина и Касимиро и разместить их в доме. Он не хотел, чтобы люди из похоронного бюро или кто-нибудь еще увидел, что его умственно отсталые братья живут со свиньями. Еще не отойдя от шока, Валентина направилась к свинарнику. Серафин и Касимиро сидели в своем загоне, перепачканные навозом, и пускали слюни.

Глава 18

Как такое возможно — чтобы у Чески была дочь и ни бывшая начальница (которой вообще-то положено выяснить о человеке все, прежде чем брать его в отдел), ни любовник об этом не знали? Может, Ордуньо был в курсе, на правах старого друга. А может, и вообще никто. Как искать Ческу, ничего о ней не зная? Этот вопрос терзал и Элену, и Сарате.

Сарате примчался в квартиру на Пласа-Майор, как только получил эсэмэску от Элены: «Срочно приезжай, откопала кое-что важное». Не перезвонил, не переспросил — инспектору Бланко он доверял безоговорочно. В Куэнке Ордуньо и Рейес должны были собрать информацию о ветеринаре Эмилио Суэкосе.

Пересекая Пласа-Майор, Сарате нашел глазами балкон Элены Бланко, где столько лет стояла камера, снимавшая площадь. Теперь камеры не было, и балкон ничем не отличался от остальных. С этим местом у Анхеля было связано столько воспоминаний! Впервые он оказался здесь в день, когда только поступил в ОКА: к его удивлению, Элена сразу привела его к себе домой, чтобы заняться любовью. А потом они ходили в караоке на улице Уэртас, где она пела итальянские песни и неизменно заказывала граппу, к которой, похоже, больше не прикасалась. Была ночь, когда он стерег ее сына Лукаса, и расследование, позволившее разоблачить «Пурпурную Сеть»; была прогулка по Пласа-Майор под Рождество, среди ярмарочных лотков, когда Элена сообщила, что уходит из отдела. Было так много всего, и хорошего, и плохого, но плохого, кажется, все-таки больше.

— Если Ребеке двадцать, то Ческа стала матерью в пятнадцать, — прикинул Сарате.

— Сарате, скажи мне правду. Ты этого не знал?

— Нет!

— Как это возможно? Твоя женщина ищет свою дочь, а ты об этом ни сном ни духом?

— Я ничего не знал, Элена. Даже представить себе не мог. Ребека тоже не знала?

— Знала, что ее удочерили. Приемные родители рассказали, когда девочке исполнилось двенадцать. Но о Ческе не знала. И сейчас не хочет о ней слышать.

— Ты объяснила, что она исчезла?

— Да, но даже это ее не смягчило. Ребека попросила не говорить Ческе, где она живет. Если, конечно, мы ее найдем…

— В каком-то смысле я ее понимаю. Приемные родители дали ей все; это они всегда были рядом и никогда ее не предавали.

— Вопрос в том, что произошло с Ческой в пятнадцать лет. Кто отец ее дочери и почему она ее отдала?

— Надо поговорить с кем-то из родственников.

— Ее родители давно умерли.

— У нее была сестра, — сказал Сарате. — Но они никогда не ладили.

— Сестра живет в Эль-Эскориале? Ческа как-то упоминала, что проводила там лето.

— Нет, в Эскориале жила ее бабушка… или двоюродная бабушка. Сама она родом из деревни в окрестностях Сеговии.

— Я даже не знала, что она не из Мадрида, — вздохнула Элена. — Все твердят, что я хорошо руководила отделом, но это неправда. Я никогда не вникала в чужие проблемы, если они меня не касались. А что за деревня?

— Турегано, под Сеговией. Бывала там?

— Нет, но сегодня же побываю. Если выехать сейчас, мы будем там не слишком поздно. Надеюсь, сестра Чески еще не ляжет спать.

Они спустились на площадь — Сарате пришел пешком, так что они собирались взять машину Элены, нормальную, «мерседес». Он стоял на подземной парковке Диди, той самой, куда инспектор Бланко раньше приводила своих любовников, владельцев внедорожников. Вдруг Элена остановилась.

— Пойдем.

Сарате последовал за ней, не понимая, куда и зачем она его ведет, пока они не зашли в лавку метрах в двухстах от Пласа-Майор. За прилавком стоял араб.

— Привет, Аллу, помнишь меня?

— Добрый вечер, донья Элена. Давненько вы не заглядывали.

Элена достала из сумочки телефон Чески.

— Надо его разблокировать и вытащить все, что там есть.

— Это законно? — спросил араб.

— Нет, и я помню, что тариф в таком случае выше. Завтра с утра зайду за телефоном.

Аллу забрал с прилавка положенные Эленой двести евро и взял мобильник.

— К завтрашнему утру будет готово.

Уже в машине, по дороге в Турегано, Сарате решился спросить:

— Почему ты не отдала его Марьяхо?

— Мне вообще не нравится, что приходится взламывать телефон Чески. Так пусть хоть ее личные дела не обсуждают в отделе. Я знаю, она бы сделала для меня то же самое.

Глава 19

Снаружи было темно, в узкие, как щели, окна не проникало ни лучика света. Тишина стояла почти абсолютная. Только издалека доносился какой-то назойливый звук. Похоже, хрюкали свиньи, — но может, это было что-то другое, может, Ческа подумала про свиней из-за запаха. Было странно, что она не мерзла без одежды. Наверное, где-то есть печка.

На мгновение ее охватила дремота. Потом дверь открылась, и вошел Хулио с миской еды в руках. Ческа так проголодалась, что по запаху определила содержимое миски еще до того, как он спустился с лестницы. Хулио принес мясо, и ей было все равно, если оно отравлено.

— Тебе повезло, сейчас поешь.

Хулио развязал ей запястья, дал пластиковую ложку и показал нечто похожее на пистолет.

— Это для свиней, чтобы их глушить. Не знаю, как на тебя подействует. Может и убить, так что лучше не нарывайся.

Ческа и не планировала, даже если бы ложка была металлической. Все ее мысли были о миске с горячим мясом и картошкой.

— Воды, дай мне воды.

Хулио протянул ей пластиковый стаканчик с водой. Когда она закончила есть, он сначала надел на нее наручники, а потом освободил ступни. Помог подняться, но Ческу не держали ноги.

— Ты прямо готова к побегу, — засмеялся он. — Давай, иди просрись.

— Куда?

— Только не проси отвести тебя в туалет. В любой угол, тут есть сток.

Хулио ни на секунду не выпускал ее из виду. Несмотря на стыд, Ческа слушалась своего хозяина. Он решал, когда ей есть, когда ходить в туалет. Щиколотки ужасно болели; она присела на корточки и, чтобы не упасть, оперлась спиной о стену. Она даже не была уверена, что сможет подняться на ноги. Ческа огляделась — помещение большое, забито всяким хламом и старой мебелью. Как она и предположила, здесь была растопленная печка. Облегчившись, она увидела, что Хулио направил на нее шланг. Струя воды ударила по телу, и Ческа потеряла равновесие.

— Ты отвратительна. На китайском празднике ты мне не показалась такой чумазой.

Вода раздражала онемевшую кожу, но ощущение давала живительное. Длилось оно, впрочем, недолго. Хулио убрал шланг: время гигиенических процедур закончилось.

Потом он снова привязал ее к кровати, голую, мокрую, в прежней позе, с раскинутыми руками и ногами. Собрал миску, ложку и пластиковый стаканчик на поднос и ушел, не попрощавшись. Ческа поняла, что рано или поздно он вернется и снова развяжет ее. Если удастся поднакопить сил, может, тогда у нее получится сбежать.

Это было унизительно, но она поела, опорожнила кишечник, и ее помыли. Чувствуя себя получше, она заснула. Разбудила ее какая-то возня.

— Смотрите, она проснулась. Ческа, познакомься, это Касимиро и Серафин, мои дяди.

Хулио вернулся в сопровождении двух мужчин лет пятидесяти. Выглядели они неопрятно и казались умственно неполноценными. Один из мужчин, которого Хулио представил как Касимиро, был лысым и очень толстым; другой, Серафин, тоже был толстым, пониже ростом, с маленькими глазками и выпирающими зубами. Ческа сразу почувствовала исходившую от них едкую вонь, смесь запахов пота и навоза. В полумраке глаза братьев блестели, точно стеклянные. Оба были в страшном возбуждении и вдруг начали хрюкать, как свиньи. Они ходили вокруг Чески, щупая постель, потом ее волосы, ноги. Она пыталась убедить себя, что эта жуткая пантомима ей просто снится.

— Они хрюкают, когда у них стоит, — пояснил Хулио. — Не говори, что они не вызывают у тебя умиления.

Хрюканье становилось все громче. Ческа застыла от ужаса. Обнюхивая ее, Касимиро и Серафин придвигались все ближе. Вряд ли они смогут долго сдерживаться. Удар ремня, который заменял Хулио хлыст, прервал это издевательство.

— Хватит. Я привел вас, только чтобы Ческа с вами познакомилась и представила, как вам будет здорово вместе. Но пока она мне самому нужна.

Глава 20

В Турегано Элена и Сарате приехали поздно. Ночь стояла темная, безлунная. Они направились по адресу, который сообщила Марьяхо: на улицу Реаль.

Хуана Ольмо, сестра Чески, так и жила в доме, где обе они родились. Сарате с Эленой разглядывали его при свете фонаря: невысокий, каменный, с двумя симпатичными балкончиками, в очень хорошем состоянии. Еще по пути они позвонили Хуане, предупредили, чтобы она дождалась их. Едва открыв дверь, она спросила:

— Что случилось с моей сестрой? Как так — пропала?

— Если позволите войти, мы вам все объясним.

Определенное сходство с Ческой у Хуаны Ольмо просматривалось. Глаза были такими же, но годы — Хуана приближалась к пятидесяти, а Ческе исполнилось всего тридцать пять — оставили свой след, окружив их морщинками. В отличие от тренированной сотрудницы полиции, Хуана была полной, с печальным взглядом и сединой в волосах. Гостиную слабо освещала лампа на столике в углу. Чтобы поговорить, они сели за старинный деревянный стол. Комната была опрятной, но очень скромной. Единственным украшением служило настенное резное панно с изображением Богоматери.

— Так и знала, что она плохо кончит, что полиция не для нее, — воскликнула Хуана. — Бедная Франсиска.

Так Ческу звали в деревне. Видимо, после отъезда она хотела забыть все, вплоть до имени, под которым ее тут знали.

— Когда вы в последний раз виделись с сестрой? — перешел к делу Сарате.

— Я не видела ее много лет, но несколько месяцев назад она снова стала приезжать в деревню. Иногда проводила здесь выходные, а бывало, даже вечером среди недели наведывалась. До этого, после отъезда, она была здесь только на маминых похоронах. На папины даже не явилась. — Казалось, Хуана до сих пор этому удивлялась. — Франсиска с папой никогда не ладила. Она с детства была бунтаркой, все понимали, что в деревне ей не место.

— Вы сказали, что в последние месяцы она время от времени вас навещала.

— Да. Но мы почти не разговаривали. Она приезжала, запиралась в своей комнате, а на следующий день уезжала. В лучшем случае ходила прогуляться по деревне. Три или четыре раза такое было.

— Вы знаете, зачем она приезжала?

— Сестра держалась замкнуто. Говорила, что скучает по деревне, но я ей не верила. Ей никогда здесь не нравилось.

И Элена, и Сарате отметили, что Хуана говорила о Ческе в прошедшем времени, как будто считала, что та пропала навсегда.

— Вы знали, что у Чески есть дочь? — внезапно спросила Элена.

Хуана замерла, а потом обхватила себя руками, как будто от одного упоминания о ребенке Чески ее бросило в дрожь.

— Это было так давно, — запинаясь, произнесла она, — я уже и вспоминать перестала. Девочку отдали в приемную семью, и с тех пор я о ней не слышала.

— Ческа ее искала, и месяц назад они встретились. Об этом вы тоже не знали?

— Я не хотела ее отдавать. — Хуана говорила тихо, словно опасаясь, что их разговор кто-то подслушает. — И мама, она тоже не хотела, но так решил отец, и его распоряжение было выполнено.

— А Ческа?

— Сестра была не в себе, точно в трансе. По-моему, она вообще не понимала, что происходит. С тех пор она так и не стала прежней. Как только смогла, уехала в Мадрид, чтобы работать в полиции.

Хуана сокрушенно покачала головой, но ни Элена, ни Сарате не поняли, что ее больше огорчило — беременность сестры или то, что она поступила в полицию.

— Что случилось, Хуана? — спросила Элена. — Как вышло, что Ческа забеременела?

Хуана кивнула, как будто давно ждала этого вопроса. Воспоминания явно причиняли ей боль, в глазах стояли слезы.

— Это было на деревенском празднике, в первые выходные сентября. Торжество в честь Девы Марии, — горько улыбнулась она. — Франсиске было четырнадцать. У нас были строгие религиозные родители, гулять допоздна ей не разрешали. Но Франсиска убегала. В тот вечер по дороге домой на нее напали какие-то мужики. Вернувшись, она толком не могла вспомнить, что произошло.

— В каком смысле напали? — уточнил Сарате.

Хуана посмотрела на него страдальческим взглядом: ее просили произнести слово, которое она предпочла бы забыть навсегда. Элена решила вмешаться: ей требовался полный и четкий ответ, она должна была понимать, что именно произошло двадцать лет назад.

— Хуана, вы уверены в том, что рассказываете? Ческу изнасиловали, когда ей было четырнадцать лет?

Она говорила твердо, почти сурово, возмущенная и тем, что Ческе пришлось пережить такой кошмар, и завесой молчания, окружавшей эту трагедию.

Хуана кивнула, поджав губы. Ее ладони нервно сжимались и разжимались.

— Она сказала, кто были эти мужчины?

— Сказала только, что их было трое. Это наверняка было ужасно. Придя домой, она все рассказала, а потом попыталась забыть и жить, как будто ничего не случилось.

— Настолько травматичный опыт забыть невозможно. — Элена покачала головой.

— Особенно когда он имеет последствия. Через несколько недель отец с матерью поняли, что она беременна. Мысль об аборте никому и в голову прийти не могла, поэтому она родила, а потом девочку отдали в приемную семью.

— А Ческа не возражала? — спросил Сарате.

— Франсиска была раздавлена, погружена в себя. Позволила родителям решать за нее.

Сухой, жутковатый треск дерева заставил полицейских вздрогнуть. Дом словно реагировал на ночные откровения. Хуана, впрочем, не обратила на это внимания. Видимо, привыкла к подобным звукам.

— Ческа хотела найти свою дочь, — сказала Элена. — Более того, хотела с ней познакомиться. Почему?

— Этого я не знаю.

— Она никогда не говорила о своих намерениях?

— Никогда. Уверяю вас, за все прошедшие годы моя сестра ни разу, ни единым словом не обмолвилась о том, что перенесла в юности. Я уже почти поверила, что она все забыла.

— Нет, не забыла, да и как можно забыть своего ребенка. Она даже умудрилась ее разыскать.

Хуана закрыла лицо руками, пытаясь сдержать рыдания: слезы нахлынули вслед за воспоминаниями.

— Можно мы осмотрим комнату вашей сестры?

Вопрос Сарате удивил Элену: что это, профессиональный интерес или эмоциональный порыв? Она размышляла об этом, пока они поднимались по деревянной лестнице на второй этаж. Но войдя в комнату, где ничего не менялось в течение многих лет, она сразу поняла: Сарате хотел представить, что творилось в душе девочки-подростка, которая в ту злосчастную ночь бросилась на эту кровать, плача от злости, боли и бессилия. Может, две плюшевые собачки, до сих пор сидящие на подушке, были тогда ее единственными утешителями. В комнате все было в идеальном порядке, но время здесь застыло, как в музее. Одежда, книги, кровать, стол, стул, ковер были словно частями какой-то экспозиции. Даже пыль казалась неподвижной. Элену охватила щемящая грусть.

Из дома полицейские вышли почти в час ночи. Ехать назад было поздно, но искать гостиницу — тоже.

— Неохота, но лучше поедем обратно в Мадрид.

Пока Сарате вел машину, Элена притворялась, что спит. Разговор с Хуаной напомнил ей о собственном горе — о сыне Лукасе, похищенном совсем маленьким. Восемь лет его считали пропавшим без вести. Нет, ребенка забыть нельзя. Даже если он превратился в чудовище, как Лукас. Потерянный, обретенный, мертвый. Она попыталась отвлечься от тяжелых мыслей, поставить преграду на пути воспоминаний. Сейчас нужно думать только о Ческе — вспоминать ее, задаваться вопросом, как же они могли так плохо ее знать. Если получится ее найти, Элена попробует это исправить. Про себя, не шевеля губами, она стала напевать одну из любимых песен Каэтану, которую Ческа наверняка тоже знала: «…бродячее мое сердце, ты хочешь сохранить в себе весь мир…»

Глава 21

Аллу открывал свою лавочку в восемь, но Элена пришла раньше — ей не терпелось забрать телефон Чески. Совсем близко, метрах в трехстах-четырехстах, находился бар, где она в течение многих лет завтракала и болтала с Хуанито. Решив изменить свою жизнь, она больше туда не заглядывала. Да и ее любимый официант уволился. Но сейчас, стоило Элене переступить порог, он приветствовал ее из-за барной стойки.

— Госпожа инспектор! — искренне обрадовался румын.

— А ты что здесь делаешь? Ты же перешел в какой-то бар в Пуэбло-Нуэво?

— Место — дрянь, ни одна живая душа туда не заходит. Бывало, я за день делал всего одну тортилью с картошкой, и то половину уносил домой. А здесь хорошо. Вам багет с помидорами, как обычно, да?

— Как обычно, Хуанито. Только без граппы, годы берут свое.

— Вы все такая же красотка, хотя все мы стареем, госпожа инспектор. Даже Месси уже не тот. Скоро начну за «Атлетико» болеть…

— Это было бы досадно, Хуанито.

Аллу пришел на десять минут позже обычного, но обещание выполнил и вручил Элене разблокированный телефон Чески.

— Двойной тариф, госпожа инспектор. В нем было две симки, и вторую вскрыть было почти невозможно.

— Но у тебя получилось?

— Пришлось попотеть.

Элена доплатила еще сто евро. А перед уходом спросила, не обнаружил ли он в телефоне чего-нибудь необычного.

— Я профессионал, госпожа инспектор. Я его разблокировал, но в содержимом не копался. Хочу, чтобы вы и дальше ко мне обращались.

— Очень хорошо, Аллу, спасибо.

На улице Баркильо, у входа в здание, где размещался отдел криминалистической аналитики, она встретилась с Сарате.

— Ты поспал?

— Совсем чуть-чуть. Не мог отделаться от мыслей о Ческе.

— Мы ее найдем, — пообещала Элена.

— Живую?

Ответить она не успела, потому что, выходя из лифта, они наткнулись на Рентеро.

— Как приятно тебя видеть, Элена. Твои документы уже оформлены, осталось их подписать — и ты снова руководитель отдела.

— Я не собираюсь возвращаться в полицию, Рентеро.

— Так и будешь собирать деньги на школы для маленьких рохинджа[5], или как они там называются? Оставь это своей матери, Элена. Твое место здесь.

— Я не передумаю.

— Тогда не получишь доступ в отдел. Не заставляй меня идти на крайние меры.

От этой угрозы Сарате потерял терпение:

— Может, вы с этим разберетесь, когда мы найдем Ческу? Сейчас все остальное неважно.

— Подумай о документах, — бросил Рентеро, заходя в лифт.

Сотрудники ОКА изумились, когда Элена и Сарате рассказали, что им удалось выяснить накануне вечером. Даже друживший с Ческой Ордуньо не знал ни о ее дочери, ни об изнасиловании в четырнадцать лет.

— Это может быть связано с ее исчезновением?

— Понятия не имею. Нам предстоит это проверить, как и многое другое, — ответила Элена.

— Что насчет ветеринара? — спросил Сарате у Ордуньо.

— Мы выяснили, что он работает на скотобойне в промзоне рядом с Куэнкой. Если нет ничего более срочного, сейчас же поеду туда и поговорю с ним.

— Возьми с собой Рейес. И хорошенько прижми этого Суэкоса.

Глаза Рейес вспыхнули, ей не терпелось действовать. Сегодня она надела черное кожаное платье, очень короткое и с глубоким декольте; этот наряд демонстрировал ее ноги и грудь больше, чем позволяли приличия.

— Пришла токсикологическая экспертиза, — сообщил Буэндиа. — В вине нашли следы барбитуратов.

Значит, Ческу усыпили. Элена повернулась к хакерше:

— Марьяхо, ты раскопала еще что-нибудь про фальшивое удостоверение личности?

— Да, в середине сентября прошлого года его использовали для регистрации на животноводческой ярмарке в Сафре.

— В Сафре? — удивился Ордуньо. — Как Ческу занесло на животноводческую ярмарку? Она же сбежала из родной деревни, своего сельского происхождения стеснялась…

— Я покопаюсь еще. Понимаю, что пока не особо облегчаю вам задачу, но уж как вышло… Еще я выяснила все, что смогла, про карточку Иоланды Самбрано, эквадорки, которая платила за квартиру на Аманиэль, хотя убедить банки сотрудничать было очень непросто. Ситуация странная: операций по карте было довольно много, все по мелочи, но несколько недель назад транзакции прекратились. А потом вот эта оплата квартиры. Единственное, что приходит в голову: ее ограбили.

— А где тогда она сама, почему карту не аннулировала?

— Без понятия.

— У нас есть ордер на обыск ее дома? — спросил Сарате.

Ордуньо взглядом переадресовал вопрос Буэндиа, который обещал этим заняться.

— Пока нет. Нам достался судья Орсина, самый консервативный. Говорит, у нас недостаточно оснований для проникновения в дом.

— Женщина исчезла, и, как выясняется, она снимала квартиру, откуда похитили Ческу. Это что, не основание? Что еще ему надо?! — сорвалась Элена.

— Я приложу к запросу токсикологический анализ вина из бокала. Может, это его убедит.

— Так и сделай. И сегодня же, Буэндиа.

Элена встала и жестом подозвала Сарате. Они ушли в кабинет, где инспектор работала, пока не уволилась из отдела.

— У меня телефон Чески, его удалось разблокировать. Я просмотрела только сообщения в день, когда она пропала.

Сарате серьезно кивнул.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет. Но похоже, ты хочешь спросить. Давай, выкладывай, что ты раскопала.

— Послушай, Сарате, у меня хватило такта не затрагивать эту тему при всех на совещании. Но сейчас я хочу узнать, что между вами происходило.

— Это личное, сама знаешь.

— Личным оно было, пока не выяснилось, что последнее сообщение Ческа написала тебе. — Элена, глядя в телефон, процитировала: — Девять сорок три: «Не придешь? Мудила». Ты ее бросил, Сарате?

— Не бросал я ее.

Элена уткнулась в телефон, ища другие сообщения.

— Девять ноль две: «Приходи домой, выпьем за начало нашей новой совместной жизни». Девять восемнадцать: «Что молчишь?» Девять тридцать одна: «Ты где?»

— Я был с друзьями, а она настаивала, чтобы я отменил свои планы и провел вечер с ней, — раздраженно ответил Сарате. — Не знаю, почему я вообще об этом говорю. Это личное, Элена, к расследованию не относится.

— Вы собирались съехаться?

— Она хотела, я нет.

— Она предлагала выпить за вашу новую жизнь. Или Ческа рехнулась, или я чего-то не понимаю.

— Она и правда была немного того.

— Прекрати нести чушь. Она тебя ждала, а поскольку ты не приходил и на сообщения не отвечал, пошла прогуляться и развеяться. И пропала. В случившемся есть и твоя вина, не находишь?

— Это я виноват, что ее похитили?! Иди ты к черту.

Сарате вылетел из кабинета, хлопнув дверью. Элена сделала глубокий вдох. Она разозлилась, но понимала, что потом пожалеет об этой ссоре и о своих необдуманных словах. Не следовало заходить так далеко.

Постучав, в дверь заглянул Буэндиа.

— Все в порядке, Элена?

— Да, все нормально, спасибо.

Недоверчиво кивнув, судмедэксперт удалился. Разумеется, весь отдел слышал, что они с Сарате поругались. Элена уже укоряла себя за несдержанность, и тут зазвонил мобильный. Мать — она, как акула, чувствовала кровь. Звонила именно в тот момент, когда Элена была особенно уязвимой.

— Да, мам, слушаю… Да, извини, больше не буду называть тебя мамой, не будем об этом, пожалуйста.

Мать сообщила, что на следующей неделе в Берлине состоится благотворительный ужин под патронажем Йенса Веймара, и Элена должна туда поехать.

— Это какое число?

— Четырнадцатое. Лететь надо тринадцатого.

Элена молчала. Она плохо спала ночью, от усталости стучало в висках. На столе лежал телефон Чески с сообщениями, отправленными Сарате и оставшимися без ответа.

— Ты здесь, дочка?

— Да-да. Я поеду с тобой. И поужинаю с этим немцем. Можешь попросить секретаршу фонда купить мне билет и забронировать номер в отеле? Да, в том же, где будешь жить ты.

Она вздохнула. Правильно ли было идти на поводу у матери? Кто знает! В любом случае надо было не размышлять, а действовать. Аллу сказал, что в телефоне Чески было две сим-карты. Значит, пора изучить содержимое второй карты. Что-то подсказывало Элене, что она стояла на пороге таинственного темного мира, что увиденное ей не понравится. Ей уже мерещились картины секса Чески и Сарате, которые навсегда застрянут у нее в памяти. Но реальность превзошла все опасения. Элена вышла из кабинета и направилась к Сарате.

— Пойдем, ты должен это увидеть.

Тон Элены был настолько решительным, что Сарате не стал возражать. Вернувшись в кабинет, она подключила телефон Чески к компьютеру. На экране появилась комната, похожая на гостиничный номер. Запись велась с камеры, установленной в углу. Звука не было. Вошел мужчина лет пятидесяти с небольшим, прилично одетый. Кажется, немного пьяный, но в хорошем настроении. Он сел на кровать с банкой пива в руке. Улыбаясь, обратился к кому-то за кадром. Кто это? Зачем Ческа хранила это видео? Вдруг голову мужчины разнесло выстрелом, и он повалился на кровать. Кровь залила простыни. Видео оборвалось.

Глава 22

В машине по дороге в Куэнку Ордуньо наконец решился поговорить с Рейес о том, что, по-видимому, интересовало всех.

— Можно у тебя кое-что спросить?

— Только если потом я тоже смогу задать тебе вопрос, — без всякого смущения ответила Рейес.

— Справедливо, — согласился Ордунью. — Я старше, так что я решаю, кто первый спрашивает. Начнем с тебя.

— Почему мы везде ездим, а не звоним по телефону?

— Полицейский значок все еще внушает уважение. К тому же так мы можем смотреть людям в глаза.

— Думаешь, по глазам правда можно понять, врет тебе человек или нет?

— Это уже второй вопрос, и я отвечу на него позже. Мы уже прибыли.

Они приехали на скотобойню, которая ничем не отличалась от любого другого производства в любой другой промзоне. Промзона называлась Ла-Монтонера, а компания, которой принадлежала скотобойня, — «Инкакуэса».

— Нам нужен Эмилио Суэкос, ветеринар.

Судя по всему, доступ в здание был свободным; встреченный ими на входе человек рассеянно бросил:

— Второй кабинет.

На стук в дверь никто не отозвался. Тогда Рейес просто открыла ее. Эмилио дремал в офисном кресле и при виде вошедших вздрогнул. Лысый, немного за пятьдесят, с мешками под глазами, он производил впечатление человека, который проводил ночи — в том числе вчерашнюю — довольно бурно.

— Кто вы такие? Чего вам надо?

— Полиция.

Эта информация и предъявленные значки заставили ветеринара так подскочить в кресле, что он чуть не свалился на пол.

— Можно войти?

— Конечно, конечно, присаживайтесь.

— Мы по поводу рецепта на азаперонил, который вы недавно выписали.

Суэкос ошарашенно уставился на них, как будто еще не проснулся. Казалось, он ждал, что его станут допрашивать по какому-то другому поводу.

— Это обычный препарат для свиней. Я постоянно выписываю азаперонил фермерам, которые везут животных на бойню.

— Вы это никак не регистрируете?

Ветеринар засопел, подтянул штаны на животе и негодующим жестом указал на компьютер:

— Вообще-то регистрирую, но недавно случилась беда. Архив стерся. Наверное, я сам виноват; ничего не понимаю в технике.

— Какое совпадение! — воскликнул Ордуньо. — А клиент был очень толстым, умственно отсталым, и от него неприятно пахло. Так его описал аптекарь.

— Я не могу помнить всех фермеров, их тут столько! И красавцев среди них немного.

— Интересно, почему у меня складывается впечатление, что вы не хотите нам помогать? — перешел в наступление Ордуньо. Однако Суэкос не сдавался.

— На этот вопрос я не могу ответить. Рассказываю, что знаю, ни больше ни меньше.

— Ну-ну.

Больше от ветеринара они ничего не добились. Из кабинета вышли расстроенные, но Рейес стащила со стола календарик — ни Суэкос, ни Ордуньо этого не заметили.

— «Шанхай-Ривер». Как мне нравятся эти названия борделей! С чего они взяли, что в Шанхае есть река? — Она показала календарик Ордуньо. — Хотя в любом городе она есть, да? Похоже, наш приятель там завсегдатай. Может, зайдем? Бордель в этой же промзоне, в Ла-Монтонере.

— Нельзя таскать вещи со стола у людей, к которым мы приходим.

— Неужели? Я не знала, — съязвила Рейес. — Дверь с ноги открывать нельзя, календарики красть нельзя… Скучная у полицейских жизнь.

«Шанхай-Ривер» располагался всего в паре улиц от скотобойни, по прямой метрах в пятидесяти. Если бы они не так торопились, то заметили бы клуб еще по дороге сюда. Время было обеденное, он еще не открылся, но по соседству находился бар под названием «Хуанфер» — придорожный бар возле уже не существующей трассы. Внутри были только хозяин и единственный посетитель, бросавший монетки в игровой автомат.

— Эмилио Суэкоса знаю, да, он здесь на скотобойне работает. Но если хотите выяснить о нем побольше, то лучше спрашивать в «Шанхае». Он каждый вечер туда наведывается, иногда выходит только утром, к началу рабочего дня.

Они вернулись на парковку и стояли, разглядывая клуб.

— Ты когда-нибудь бывал в таких заведениях? — спросила Рейес.

— В борделях? Ни разу.

— Вот зануда, а я один раз ходила, на трассе в Бургос.

— Одетая как сейчас?

— Нет, тогда я была скромницей. Жаль, что тут закрыто, было бы прикольно зайти в таком виде, посмотреть, что будет.

— Что-что, примут тебя за одну из девочек, — решил подколоть ее Ордуньо.

Но продолжить не успел: к ним подошел мужчина, игравший в автомат в «Хуанфере».

— Вы же Эмилио Суэкоса искали, да? Этого говнюка.

Мужчина был очень пьян, но это еще не означало, что он не мог сообщить им ничего интересного.

— Вы с ним знакомы? — спросил Ордуньо.

— Ваша тачка? Поехали в одно место, там все объясню.

Они поехали по грунтовой дороге; пьяница показывал путь, неразборчиво бормоча себе под нос.

— Продажный мудак. Если у тебя есть бабки, все останется шито-крыто. Из-за таких, как он, наш мир тонет в дерьме.

Они подъехали к забору из сетки-рабицы и вышли из машины. Они находились на задах какого-то ангара. Пахло навозом. На стене ангара виднелось имя владельца: Альхибе С. А. Было слышно, как хрюкают свиньи.

— Вряд ли там кто-то есть, но мы зайдем через заднюю дверь.

— Это вообще законно?

— Нет, конечно. Тут все незаконно! Если вы позавтракали, будете блевать. Сейчас покажу, чем вы питаетесь по милости этого ветеринара.

Он нашел дыру в заборе — было видно, что он здесь не впервые. Все трое пролезли на участок и подошли к двери без замка. Свиной визг сделался оглушительным.

Толкнув дверь, Ордуньо и Рейес застыли. Зрелище было ужасающим: свиньи — уродливые, горбатые, некоторые даже безногие, с воспаленными, гноящимися глазами, — остервенело кусали друг друга. В помещении нестерпимо воняло навозом. Ордуньо с трудом подавлял рвотные позывы.

— Гадость, да? А ведь эти свиньи проходят ветеринарный контроль. У того самого Суэкоса! Понятное дело, ему же деньги нужны — на выпивку, на кокс, на девок из «Шанхая». Надеюсь, у вас получится прикрыть этот гадючник и отнять у подонка лицензию.

Глава 23

«Если хочешь увидеть вторую часть видео, положи двадцать пять тысяч евро в камеру хранения на вокзале в Бургильос-дель-Серро. Ролик опубликую первого числа».

Элена нашла это сообщение в телефоне Чески. Все просто, как в старом кино. Ни биткоинов, ни криптовалютных счетов. Наличные в спортивной сумке, камера хранения на вокзале, — работал явно дилетант. Марьяхо и Буэндиа видео очень впечатлило, у всех сотрудников ОКА появились догадки, но инспектору Бланко нужны были факты, а не гипотезы.

— Понятно, что шантажист — новичок в этом деле. Но я хочу знать, откуда пришло сообщение.

Марьяхо ушла к себе с телефоном Чески и принялась за дело.

— Бургильос-дель-Серро — это в двадцати километрах от Сафры, — проверил Буэндиа по гугл-картам.

— Ческа зарегистрировалась на животноводческой ярмарке в Сафре под фальшивым именем, — напомнил Сарате.

— Потянем за эту ниточку.

Буэндиа тоже вышел. Элена и Сарате остались вдвоем. Тишина в кабинете стала почти осязаемой.

— Ее заманили в ловушку, Элена.

— Не исключено.

— Не вижу других вариантов.

Элена несколько секунд молчала.

— Сомневаешься? — не отставал Сарате.

— Почему она не ответила?

— Что?

— Формулировка слишком расплывчатая. Не сказано, когда привозить деньги, не сказано, в какую камеру их положить.

— Подразумевалось, что Ческа оставит деньги в какой-нибудь камере, а потом сообщит ему подробности.

— А ты можешь себе представить, чтобы Ческа сразу повелась на такое сообщение?

— Нет.

— Такой опытный полицейский, как она, ответил бы, попытался бы вытянуть из шантажиста дополнительную информацию. Ее молчание выглядит странно.

— И денег она, по всей видимости, не заплатила. Ей назначили срок до первого октября, прошло уже несколько месяцев.

Марьяхо вернулась с результатами:

— Сообщение отправлено с анонимной сим-карты с предоплаченным тарифом. При продаже симок положено спрашивать документы, но в данном случае этого не сделали.

— Значит, шантажист не так уж неопытен, — заключила Элена. — Проверь, пожалуйста, Ческины счета. Посмотрим, нет ли там странных операций.

Вошел Буэндиа с открытым ноутбуком:

— А вот это уже интересно.

Все взгляды обратились на него. Он поставил ноутбук на стол. На экране была публикация эстремадурской газеты «Сегодня» от 16 сентября: «В гостинице Сафры убит мужчина». И ниже: «Согласно источникам в полиции, жертве стреляли в голову».

— Убитого звали Фернандо Гарридо, он жил с матерью в Сесенье, занимался торговлей свиньями, поэтому и приехал на ярмарку, — резюмировал Буэндиа. — Эстремадурская полиция в растерянности. На ярмарке предприниматель не попадал ни в какие неприятности, он был известен в среде фермеров, имел репутацию человека серьезного и надежного.

— Поговори с полицейскими Сафры, пусть перешлют тебе материалы.

Буэндиа сразу позвонил коллегам.

— Он заключил удачную сделку и отметил ее с другими участниками ярмарки. Они ездили ужинать в ресторан, в деревню Асебуче, — рассказал ему сержант Гражданской гвардии, который вел дело. — Все, кто с ним ужинал, говорили одно и то же: он был доволен и хотел еще выпить перед сном. В отеле никто не видел, как он пришел. Труп обнаружили утром, когда в номер вошла уборщица.

— Никто не слышал выстрела?

— Никто. Мы опросили всех постояльцев. Вероятно, убийца воспользовался глушителем, но это только гипотеза — мы не нашли ни оружия, ни гильзы, ничего.

По просьбе Буэндиа сержант переслал ему список постояльцев, ночевавших в отеле. Подозрения сотрудников ОКА подтвердились: в списке значилась Леонор Гутьеррес Мена.

— Марьяхо, распотроши этот телефон и звони нам, если найдешь хоть какую-то зацепку, — сказала Элена, вставая и надевая пиджак.

— А ты куда?

— В Сесенью.

Элена вела «мерседес», а Сарате, сидя на пассажирском сиденье, ломал голову над новыми обстоятельствами.

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — спросил он.

— Немного. Видимо, Ческа что-то расследовала. И делала это тайком. И расследование привело ее на животноводческую ярмарку.

— А еще мы знаем, что она искала свою дочь и нашла ее. Как одно связано с другим?

— А еще ее шантажировали.

— Уверяю тебя, Элена, ее загнали в ловушку. Ни одна гостиница не ведет съемку в номерах — где это видано? Камеру установили специально, ради шантажа.

— Получается, кто-то знал, что там произойдет убийство?

— Понятия не имею.

— Я тоже. Давай помолчим, не возражаешь? Мне надо подумать.

Но пазл не складывался. Элена вспоминала, как позвала Ческу к себе в ОКА. Ческа работала в убойном отделе, и его руководитель отзывался о ней очень хорошо: умная, тренированная, трудолюбивая, способная. Инспектор ни разу не пожалела о своем решении, она искренне привязалась к Ческе. Элена грустно улыбнулась: гибель сына заставила ее покончить с прежней жизнью и разорвать ставшие почти семейными связи со всеми коллегами, включая Ческу, как бы больно это ни было.

А Сарате думал о той ночи, когда пропала Ческа. Он еще не понимал, как глубоко эти мысли врастали в него, пронизывая насквозь кишки, печень, легкие, мозг. И сердце. «Если бы я отвечал на ее сообщения, она бы уговорила меня вернуться домой. Если бы я не ушел, Ческа была бы в безопасности. Если бы я был внимательным и чутким, мы бы в тот вечер распили бутылку вина, и она, может быть, рассказала бы мне, почему так странно вела себя в последнее время».

Чтобы выбраться из водоворота мрачных мыслей, он прибегал к разным хитростям: перебирал эпизоды из жизни друзей, напевал про себя любимую песенку, вспоминал, когда в последний раз смеялся от души. Но ни одна уловка не срабатывала. «Будь я хорошим человеком, Ческа сейчас была бы здесь. Это я виноват. Я виноват. Я».

Глава 24

Когда Ордуньо и Рейес вернулись на скотобойню, Эмилио Суэкоса на рабочем месте уже не было.

— В «Шанхай-Ривер» отправился?

— Наконец-то я смогу туда попасть! Может, там и работать останусь, — дурачилась Рейес.

«Шанхай-Ривер» только что открылся, и клиентов пока было немного. Внутри клуб выглядел еще хуже, чем снаружи: треснутые зеркала, обшарпанные красные диваны, полки с бутафорскими бутылками. Пара посетителей болтала с девочками. Все пили — мужчины из рюмок, девушки из коктейльных бокалов. На девочках не было никакой одежды, только стринги, подвязки, чулки, лифчики… Женщина чуть старше сорока, сидевшая у барной стойки, с любопытством разглядывала Рейес. Ордуньо подошел к ней, но не успел он заговорить, как женщина начала возмущаться:

— Ты с собой в рестораны еду носишь? А зачем тогда свою шлюху в клуб притащил?

Ордуньо вытащил значок.

— Я из полиции, как и моя спутница. Сделаем вид, что я ничего не слышал.

— Не злись, Ордуньо. Мне приятно, что меня приняли за свою.

— С такой хорошенькой мордашкой ты бы не угодила в свинарник вроде этого, — ответила женщина (судя по всему, бандерша). — Ты еще и испанка, это выше котируется.

— А куда бы я угодила? — с веселым азартом спросила Рейес.

— В Мадрид или в Барселону, точнее не скажу. Столько лет уже торчу в провинции, что даже не знаю, где теперь бизнес делают. Меня зовут Осирис, и я тут главная.

Игнорируя нетерпение Ордуньо, Рейес подошла поцеловать ее в щеку, как положено при знакомстве.

— А я Рейес, навещу вас как-нибудь, когда будет побольше времени. Мне очень интересно, как все это работает.

Ордуньо решительно положил конец их болтовне:

— Я ищу Эмилио Суэкоса.

— Здесь никто не называет настоящих имен. Думаешь, меня правда зовут Осирис?

— Ветеринара, — пояснила Рейес.

— А, этого. Он уже в номере. Пошел наверх с Валькирией, она новенькая. Вот посмотрим, заплатит он или, как всегда, скандал устроит.

Открыв дверь в комнату на верхнем этаже «Шанхай-Ривер», они застали ветеринара сидящим на кровати. Перед ним на коленях стояла женщина и делала ему минет. К удивлению полицейских, она была чернокожей.

— Убирайся. — Ордуньо показал ей значок.

Рейес так и не смогла объяснить негритянке, что валькирии должны быть рыжеволосыми: не успела она открыть рот, как девушка пропала. Эмилио Суэкос натягивал трусы, испуганно глядя на полицейских.

— Сейчас покажу тебе одно видео, и посмотрим, останешься ли ты таким же необщительным, как сегодня утром. Одну фирму может ждать встреча с санитарной инспекцией, а ты, скорее всего, сильно пострадаешь.

Ордуньо сел на кровать рядом с Суэкосом и обнял его за плечи, как лучшего друга, таким образом заставляя обратить внимание на видео, воспроизводившееся на экране телефона: изувеченные свиньи, содержавшиеся в чудовищных условиях.

— Я делаю, что скажут, — пробормотал ветеринар.

— У тебя проблемы, но я тебя из них вытаскивать не буду. Впрочем, если скажешь, кому ты выписал тот рецепт на азаперонил, я, может, и замолвлю за тебя словечко. Тогда тебе дадут на несколько лет меньше, чем следовало бы.

— Толстенный мужик. Лысый, зубы торчком. Но как зовут — не знаю.

Ордуньо встал:

— Дело твое.

— Подождите. Не знаю, как его зовут, но иногда он приходит, дает сто евро, и я выписываю ему рецепт. Он никогда не разговаривает со мной; то ли немой, то ли слабоумный.

— Номер машины?

— Думаете, я выхожу смотреть номера машин?!

— Что-то ты скрываешь, — неожиданно вступила в разговор Рейес. — И уже бесишь меня.

Достав пистолет, она стала перебрасывать его из одной руки в другую. Эта выходка возмутила Ордуньо, но момент для нотаций был неподходящий.

— Клянусь вам, я не знаю его имени. Он не отсюда. Наверное, у него ферма где-то неподалеку, не в Куэнке.

— Как часто он приезжает?

— Раз в месяц, иногда два. Последний раз был две недели назад.

— За рецептом он приходил на скотобойню?

— Нет, сюда. Ждал меня на парковке напротив клуба. Там нет камер.

— В следующий раз, когда слабоумный придет за рецептом, задержишь его под любым предлогом и сообщишь нам. Если справишься, я сотру видео и мы обо всем забудем. Договорились, Суэкос?

Он протянул ветеринару свою визитку. Тот ее взял.

Уже на парковке Ордуньо спросил Рейес:

— И зачем было вытаскивать пистолет?

— Так хорошо же получилось, он испугался. Видел, как его трясло? А мне нравится иногда прикидываться чокнутой.

— Пойдем перекусим, и ты мне объяснишь, что с тобой творится. Не хочу работать с сумасшедшей, чьей бы племянницей она ни была.

Глава 25

В Испании едва ли найдется человек, который не слышал про квартал Эль-Киньон в Сесенье — монстра, возведенного девелопером Посеро практически в чистом поле и ставшего символом строительной лихорадки начала двухтысячных. Но мало кому из тех, кто не купил там квартиру, приходило в голову прогуляться по его широким безликим улицам или по парку до озера. Много лет говорили, что это город-призрак, что он пустует, но у Элены и Сарате создалось впечатление, что жизнь здесь была, причем она была намного приятнее, чем у обитателей беднейших кварталов Мадрида, куда так часто наведывались полицейские.

— Я думала, будет хуже, — заметила Элена. — А ты?

— А я нет. Один мой приятель из отделения в Карабанчеле переехал сюда и как-то приглашал нас на воскресный обед, так что я здесь уже бывал. Жить тут я бы не стал, потому что вокруг одни поля, но я бывал в местах и похуже.

Дом, где жила Фелиса Альварес, мать Фернандо Гарридо, убитого в Сафре, находился на улице дель Греко, которая ничем не отличалась от других улиц квартала.

— Если бы я тут жил, наверняка бы заблудился и не смог найти свой дом.

— Это ты таунхаусов в Лас-Росасе не видел! Вот где ужастики можно снимать: выходит, допустим, человек погулять с собакой и умирает от истощения, потому что никак не может определить, который из домов — его. И никто ничего не замечает, потому что он один ходит пешком, остальные ездят на машинах.

Если бы не мучительная тревога, Сарате бы улыбнулся.

В гостиной доньи Фелисы стоял полумрак. В углу она устроила нечто вроде алтаря с фотографией сына в окружении икон и потушенных свечей.

— Он был хороший человек, очень набожный, очень надежный…

Фелиса Альварес обрадовалась, узнав, что к ней едет полиция, она решила, что это означало подвижки в деле, что скоро виновного в убийстве ее сына найдут.

— Понимаю, что месть — это не по-христиански, но ничего не могу с собой поделать. Ложась спать, думаю: пусть найдут подонка, который его убил, и пусть его семья страдает так же, как страдаю я. Потом раскаиваюсь, иду в церковь молить о прощении, но ночью эти мысли возвращаются. У меня не только сына отобрали, сострадание тоже отняли.

Хозяйка настаивала, чтобы гости выпили кофе. И Сарате, и Элена чувствовали себя неловко, ведь они вовсе не собирались расследовать убийство ее сына, им нужна была только информация, которая поможет найти Ческу.

— Я овдовела больше двадцати лет назад. С тех пор только Фернандо у меня и остался. Он был чудесным сыном, всегда рядом, всегда следил, чтобы я ни в чем не нуждалась. Как теперь жить, даже не знаю. Это он возил меня к врачам, напоминал принять лекарства. В последнее время еще и кулинарией увлекся, по воскресеньям готовил мне паэлью, и как вкусно у него получалось, вы даже не представляете. Наверное, я больше никогда не смогу притронуться к паэлье.

Донья Фелиса рассказала, что Фернандо всю жизнь занимался сельским хозяйством и, набравшись опыта, создал собственное предприятие. Разводил и продавал свиней. Поэтому и поехал на свиноводческую выставку в Сафру. Конфликтов он всегда старался избегать. Непонятно, что там могло случиться, полиция предположила, что его просто хотели ограбить. Как бы то ни было, домой он больше не вернулся.

— Как представлю его мертвого в гостиничном номере… — Донья Фелиса долго сдерживалась, но теперь разрыдалась.

— Вы не знаете, у вашего сына были враги?

— Враги? Да вы что, Фернандо был замечательный человек.

— Какой-нибудь конкурент, который его недолюбливал?

— Нет. Фернандо не стремился никого обойти, хотел только поддерживать свой бизнес, чтобы нам хватало на жизнь. Он всегда говорил: раз у меня нет детей, зачем нам много денег? Чтобы быть самыми богатыми на кладбище?

— Он никогда не был женат?

— Никогда. Была у него невеста, но больше двадцати лет назад. С тех пор он так никого себе и не нашел.

Элена вынула из сумки фотографию Чески.

— Вам знакома эта женщина?

Взяв снимок, Фелиса внимательно его разглядывала.

— Лицо мне знакомо, только не пойму откуда. А зачем вы мне это фото показываете?

Не желая вдаваться в подробности, они ответили уклончиво.

Когда они уже надевали куртки в прихожей, Элена заметила:

— Тут довольно современные квартиры, выглядят неплохо.

— Знаменитая застройка Посеро. Они хорошо спроектированы, но вначале о них ходила дурная слава, так что квартал заселялся медленно.

— Да, я слышала такое. А где вы с сыном жили раньше, здесь в Сесенье?

— Нет, в Турегано, под Сеговией. Сами-то мы из Мадрида, но мужа перевели туда, когда Фернандо еще был маленьким; там он и умер… — И тут ее осенило: — Конечно, вот откуда я знаю женщину с фотографии. Это же сестра Хуаны! Не помню, как ее зовут.

Факс с жутким скрежетом выплюнул документ, которого ждал Буэндиа. Тот забрал бумагу и подошел к Марьяхо.

— Наконец-то. Судья Орсина разрешает нам войти в дом Иоланды Самбрано.

Марьяхо не отвечала. Она сосредоточенно просматривала видеозапись из Сафры. На экране компьютера сменялись увеличенные кадры.

— Слышишь? Надо сказать Элене.

Марьяхо потерла глаза и посмотрела на Буэндиа с испугом. Он сразу понял, что у хакерши плохие новости.

— Я нашла отражение в стекле картины на стене. С помощью фоторедактора убрала блики. И вот результат.

Буэндиа посмотрел на экран.

— Это рука.

— Приглядись к часам на запястье. — Голос у Марьяхо был сиплый, как будто она несколько дней не разговаривала.

— Обычный «свотч». Таких тысячи.

— Это часы Чески. Мы подарили ей их на последний день рождения. Я сама их покупала.

Буэндиа замер, не в силах отвести взгляд от монитора. Судебный ордер дрожал в его руке.

Глава 26

Ческе снился отец. Сон был странным: они спорили, отец упрекал ее за то, что она не навещала его, когда он был болен, но потом он превращался в мать и твердил, что не надо слушать отца, что родители никогда о ней не говорят и не скучают по ней, что отцу совершенно все равно, навещала она его или нет. Они ехали на машине, отец был за рулем, но, превращаясь в мать, оказывался на заднем сиденье.

Проснувшись на кровати в подвале, в позе, в которой она провела не меньше двух дней, Ческа вспомнила, как мать позвонила ей и сказала, что у отца обнаружили рак с метастазами и что, хотя спасти его нельзя, ему будут делать химио- и радиотерапию. Ческа была на работе, они расследовали какое-то скучное дело о мошенничестве. Когда она нажала отбой, находившийся рядом Ордуньо уточнил, все ли в порядке. Она ответила, что все хорошо, и предложила выпить пива. Позже, вернувшись домой, она поймала себя на том, что не испытывает ни малейшей жалости ни к отцу, ни к матери. Для нее они были мертвы уже давно: они умерли, когда заставили отдать ребенка в приемную семью, хотя тогда она еще этого не осознавала. С той минуты, как мать рассказала ей о болезни отца, и до звонка сестры, сообщившей о его смерти и времени похорон, она ничего о них не слышала и не испытывала желания им позвонить, хотя съездить в Турегано ей хотелось.

— Хочешь пить?

Ческа моргнула и устало улыбнулась, увидев Малютку с кошкой на руках. Девочка держалась в поле ее зрения, чтобы ей не пришлось выворачивать шею.

Малютка поднесла ей воды и стала лить на губы. Потом села рядом. Она как будто испытывала нежность к Ческе, но вдруг укусила ее за руку.

— Ай! Ты чего?

Малютка рассмеялась, словно удачно пошутила. Укус оказался болезненным, но Ческе было приятно, что девочка села к ней на кровать. Она думала о своей дочери Ребеке и о том, как было бы здорово, если бы та бросилась обниматься, услышав, что Ческа ее мать. Впрочем, такие сцены разыгрывались только в дешевых сериалах. А в реальности Ребека спросила, не сошла ли она с ума, и выбежала из номера.

— А кто эти двое, которые сюда спускались?

— Серафин и Касимиро. Они братья Антона. Иногда они нехорошо себя ведут, но я их очень люблю.

— Но они же ненормальные?

— Они очень хорошие. Серафин приносит мне конфеты тайком от Антона.

Ческа удивилась: ей эти двое показались настолько умственно отсталыми, что она не представляла, как они могли общаться с другими людьми, не то что ходить в магазин.

— Значит, они на улицу выходят…

— Редко. Только в аптеку за лекарствами.

— А ты никогда отсюда не выходила?

— Нет.

— Не скучно тебе?

— Немножко скучно.

— Хочешь, поиграем во что-нибудь?

— Да! — Малютка пришла в восторг. — Только как мы будем играть? Ты же привязана.

— Есть много игр. Можем говорить слова, которые начинаются на «а», на «б», на «в»… Ты алфавит знаешь?

— Я умею читать, сказки читала. Мне Хулио книжку приносил.

— Отлично, тогда можно поиграть. Проигравший платит штраф.

— А что это значит?

— Он должен будет сделать то, что скажет победитель. Например, если ты выиграешь, сможешь все время меня кусать.

— Ладно. Я первая. Любое слово можно называть?

— Что-то, что ты видела и что начинается на «а».

— Апельсин, — улыбаясь, сказала Малютка.

— Очень хорошо. Значит, мне на «б». Ботинок.

Она указала подбородком на обувь девочки.

— А мне сейчас на какую букву?

— На «в».

— На «в»… Вода. Я же тебе давала воду.

— Отлично, мне на «г». Голова. Тебе на «д».

— Деревяшка.

Малютка залилась счастливым смехом от того, что так быстро придумала интересное слово.

— Блеск! Слушай, ты здорово играешь. Мне на «е»… Еда. Еда же есть в доме.

— «Дом» — еще одно слово на «д»!

— Да, но тебе сейчас на «ё».

— Ммм, на «ё»…

Девочке ничего не приходило в голову. Она встала и прошлась по подвалу — никаких подсказок.

— Даже не знаю…

— Ой-ой-ой, — запищала Ческа. — Кажется, ты проиграла. Тебе штраф платить.

— А что мне надо сделать?

— Это твой первый проигрыш, так что задание будет нетрудное. Когда Серафин в следующий раз пойдет в аптеку, тебе нужно будет подсунуть ему в карман бумажку.

— Легко!

— Только так, чтобы он не заметил. И это должна быть бумажка с моим рисунком.

— Но здесь нет красок.

— Нет красок? Но где-то же должен быть карандаш, или ручка, или фломастер.

Малютка покачала головой.

— Ну ничего страшного. Ты мне принеси листок бумаги, а я попробую нарисовать картинку. Договорились? А в следующий раз устроим матч-реванш, и тогда уж точно штраф платить придется мне.

— Давай во что-нибудь еще поиграем!

— Потом. Сначала принеси мне листок.

— Ладно.

Малютка радостно поскакала вверх по ступенькам. Но вдруг остановилась, зажав рот ладошкой, и вернулась к Ческе.

— Ёжик же на «ё» начинается?

— Да.

— Вот я дурочка, в книжке же его видела. Проиграла из-за какого-то ёжика!

Она снова стала подниматься по лестнице, ругая себя за забывчивость. Ческе нравилась девочка, но сейчас это было неважно. Главное послать весточку наружу и цепляться за призрачную надежду, что коллеги ее получат. Минутный всплеск энтузиазма сменила тоска: вероятность, что сотрудники ОКА найдут ее послание, почти нулевая. Это все равно, что бросать бутылку в море.

Глава 27

Увидев фото Фернандо Гарридо и узнав, что он мертв, Хуана Ольмо залилась слезами.

— Его убили, выстрелили в голову в Сафре несколько месяцев назад, — беспощадно пояснила Элена.

— Я столько лет ничего не слышала о Фернандо. С тех пор, как они с матерью уехали из Турегано.

Элена с трудом сдерживала раздражение. Ее выводила из себя медлительность собеседницы, хотелось сократить разговор и обойтись без сентиментальных воспоминаний.

— Хуана, это очень важно. Нам нужно знать, какие отношения были у Чески с этим человеком.

— У моей сестры отношений с ним не было. А вот у меня были.

Элена и Сарате переглянулись. Хуана говорила так гладко, словно десятки раз репетировала этот рассказ.

— Фернандо был моим женихом. Если это можно так назвать. Я была набожной католичкой, поэтому мы никогда не оставались наедине — боялись соблазнов. Хотя он ни разу ко мне не прикасался, он остается единственным мужчиной в моей жизни. После него у меня никого не было. А он женился?

— Нет, продолжал жить с матерью, — сказал Сарате.

— Наверное, не мог меня забыть. Как и я его. Такое же бывает?

— Этого мы не знаем, Хуана, но нам нужно услышать от вас то, о чем вы пытаетесь умолчать, — сказала Элена с явным нетерпением.

— Это трудно объяснить… Все случилось двадцать один год назад, когда моей сестре Франсиске было четырнадцать. Хотя в нашем доме никогда не слушали радио, не читали журналов и уж тем более не пользовались интернетом, Ческа как-то умудрялась быть в курсе всех новостей. В том году хитом стала песня Чайяна[6] «Саломе», и ее автора ждали на деревенском празднике. Этого Ческа пропустить не могла и, как обычно, сбежала из дома. Она всегда дожидалась, пока родители пойдут спать (они ложились очень рано), и вылезала в окно своей комнаты, выходившее во внутренний дворик. Я это слышала, но ничего не говорила, только молилась, чтобы сестра когда-нибудь стала покладистой, начала слушаться отца и оправдывать его ожидания. В ту ночь, как вы знаете, и произошло нападение. Мне всегда казалось, что это Бог ее наказал.

— Мы пока не понимаем, при чем тут Фернандо Гарридо, и будем благодарны, Хуана, если вы перейдете к сути.

— Франсиска не хотела называть своих насильников, утверждала, что было темно, что она их не опознала, что плохо помнит случившееся. Но я всегда подозревала, что это сделал Фернандо, мой жених. Я молчала, потому что была эгоисткой, боялась его потерять. Я так мечтала выйти за него замуж и родить ему детей…

— Почему вы его подозревали?

— Сестра начала избегать Фернандо, перестала с ним разговаривать. Говорила мне, что он плохой человек, не любит меня, никогда на мне не женится, а если и женится, то я буду очень несчастна.

— В итоге вы не поженились.

— Нет, он бросил меня и уехал из деревни. А потом Франсиска призналась мне, что это был он.

— Почему вы на него не заявили?

— Я чувствовала себя ужасно виноватой. Наверное, если бы я давала ему то, чего он хотел, он бы не стал брать это силой у моей сестры.

— Кто были другие насильники? — спросила Элена.

— Про других я не знаю. В деревне был праздник, полно приезжих. Может, это были наши, а может, гости из других деревень.

— Вы никогда не спрашивали Фернандо об этом?

— Нет, я не решалась. Хотела, чтобы он оставался со мной. Была готова простить его, дать ему то, в чем до тех пор отказывала. Но он меня бросил. Не желал меня больше видеть. Видимо, хотел дистанцироваться от всего этого.

— И вы вините в этом сестру, — произнес Сарате; он констатировал факт, а не задавал вопрос.

— Но я ведь осталась в деревне, в этом доме, чтобы заботиться о родителях, а сестра уехала в Мадрид и забыла про нас.

В ее голосе слышалась давняя досада. Каких только не бывает отношений между братьями и сестрами — от безоглядной преданности до непреходящей взаимной неприязни. Казалось, что у Хуаны, сидевшей в кресле-качалке, на коленях лежал клубок обиды, размотать который не могли ни милосердие, ни вера.

На обратном пути Сарате возмущался поведением Хуаны. Как можно замалчивать изнасилование? Как можно ценить человека, с которым тебя связывали сухие платонические отношения, больше родной сестры? Если бы двадцать лет назад все сложилось иначе… Но прошлое не переписать, а время не остановить. Возможен ли он, лучший мир, где нет места жестокости? Элена позволила напарнику выговориться, а потом накрыла ладонью его руку, лежавшую на рычаге переключения передач. Сарате сел за руль, видимо, чтобы отвлечься.

Зазвонил телефон, и Марьяхо сообщила им о своем страшном открытии. У Элены и Сарате сжалось сердце.

— Ты уверена? — спросила Элена.

— Когда приедете, сами все увидите.

Сомнений не осталось, то, что они подозревали с самого начала, но не решались произнести вслух, теперь было подтверждено. Ческа убила мужчину, который участвовал в ее изнасиловании.

— Мы знаем, где найти Ребеку, дочь Чески. По ее ДНК можно выяснить, приходится ли Фернандо Гарридо ей отцом. — Элена пыталась разговорить Сарате, вытащить его из мрачного оцепенения. Но он молчал, и она продолжила: — Мне жаль ее, девочка держалась замкнуто, не хотела сотрудничать. Но теперь придется.

Элена посмотрела на Анхеля. Он не отрывал взгляда от дороги, вел машину как робот.

— Тебе приходило в голову, что Ческу, возможно, и не похищали? Не исключено, что она сама пустилась в бега. С одним насильником разделалась, теперь охотится на остальных.

— Ты сама знаешь, что это неправда.

Элена посмотрела на него с удивлением. Как можно без раздумий отметать подобное предположение?

— Ты же понимаешь, что, если мы ее найдем, нам придется ее арестовать?

— Поехали в Сафру? — предложил Сарате. — Мне нужно знать, что произошло в том гостиничном номере.

Глава 28

За дверью жалобно мяукали коты. Ордуньо и Рейес ждали, пока слесарь вскроет замок. У обоих урчало в животе: поесть они так и не успели. Буэндиа сообщил им, что судья Орсина наконец-то подписал ордер и что осмотреть дом Иоланды Самбрано необходимо как можно скорее. Сотрудники ОКА надеялись, что так удастся выяснить, стоит ли она за похищением Чески или тоже стала жертвой неизвестных преступников.

В доме пахло мочой, на полу валялись клоки шерсти. Коты были отощавшими и нервными. Им повезло, что кран закрутили не до конца, из него текла струйка воды, совсем тоненькая, но все-таки позволившая им выжить. На кухне валялся разорванный мешок с остатками корма.

На стенах висели фотографии Иоланды, женщины лет сорока. Постель в спальне была не заправлена, одна из подушек выглядела так, будто на ней крутились всю ночь, мучаясь бессонницей. Простыни сбились, край одеяла сполз на пол. В шкафах было полно одежды. Из ванной комнаты уходили, явно рассчитывая вернуться: повсюду лежали туалетные принадлежности, баночки с кремом даже не завинтили. Рейес подавила мимолетное желание взять на палец немного крема, понюхать его и намазать лицо — кожа пересохла от холода и недосыпа.

— Если судью интересует, похитительница эта женщина или жертва, ответ, по-моему, очевиден, — сказала она.

— Почему ты так уверена?

— Она не взяла одежду и косметичку, на холодильнике под магнитиком записка с напоминанием о приеме у врача.

— Не забывай, что она сняла квартиру, где Ческа была в ночь своего исчезновения.

— Ее карточкой мог воспользоваться кто угодно. Тот же похититель.

— Не исключено. Но могла и она сама. Похитила Ческу и держит ее где-то в плену, поэтому и не возвращалась домой. Хотя, судя по всему, возвращалась.

Ордуньо удалось заинтриговать Рейес.

— Возвращалась?

— Как минимум один раз. Чтобы покормить кошек. Принесла им корма на несколько дней и оставила кран приоткрытым, чтобы они могли попить, а дом не залило.

— Это мог сделать и похититель.

— Ну и что логичнее: что похититель — любитель кошек или что о них позаботилась хозяйка?

Рейес только фыркнула в ответ.

— Возможно, ты и права, Рейес, но не верь в собственные гипотезы так безоговорочно. Мы знаем только, что квартира на Аманиэль была оплачена картой Иоланды. И что Иоланда пропала. Может, она жертва, а может, скрывается от полиции. Оба варианта имеют право на существование.

Они осмотрели весь дом, но не нашли ни одной вещи, которая бы хоть что-то говорила об Иоланде. По словам Марьяхо, в соцсетях у нее было пять тысяч друзей — максимально допустимое количество. И при этом никто, похоже, по ней не скучал. Никто не заявил о ее исчезновении. На фотографиях, висевших по стенам, рядом с ней никого не было. Безликая обстановка дома и скудные запасы продуктов тоже свидетельствовали об одиночестве.

— Как Ческа, — заключила Рейес.

Ордуньо удивился, он бы не назвал Ческу одинокой.

— Жила одна, все время на работе, встречалась с коллегой, которому даже ключей от квартиры не дала. Ты ее близкий друг — и не знал, что у нее есть дочь, родившаяся в результате изнасилования в четырнадцать лет. С сестрой почти не общалась, родителей не навестила даже перед их смертью. Если хочешь, продолжу объяснять, почему считаю ее одинокой.

— Пожалуй, ты права. Просто мне всегда казалось, что у нее очень насыщенная жизнь.

Ордуньо охватило странное чувство: он много лет был рядом с Ческой, они вместе переживали очень тяжелые моменты, но если он доверял ей свои секреты, то она о собственной жизни не говорила никогда. Она была очень скрытной и делала все, чтобы казаться человеком необыкновенно сильным. Коллегам и в голову не приходило, что в глубине души она могла быть другой.

— Все мы носим маски, играем роли, — сказала Рейес.

Ордуньо позвонил в отдел, чтобы доложить о результатах осмотра дома Иоланды Самбрано: там не было следов насилия или поспешного бегства. Зато были две кошки в плачевном состоянии, о которых стоило позаботиться.

— Две? Должно быть три, — заметила Марьяхо. — На фотографиях в соцсетях у нее три кошки. А фотки недавние.

Ордуньо и Рейес стали искать третью. Может, она спряталась под диваном или под кроватью? Но нет, кошек в доме было всего две.

В отделе нарастало беспокойство. Всем хотелось как можно скорее вернуть Ческу. Вроде бы не так трудно отыскать плешивого, дурно пахнущего толстяка с выпирающими зубами… Но никто из местных не мог помочь Ордуньо и Рейес. Полицейские вернулись в «Хуанфер», чтобы поужинать.

Глава 29

В Сафре дело об убийстве Фернандо Гарридо вел сержант Мариано Перес — человек, судя по всему, компетентный и готовый сотрудничать.

— Хотя у нас нет таких ресурсов, как в Мадриде, расследование было проведено должным образом, не думаю, что имели место ошибки.

— Мы приехали не для того, чтобы выискивать у вас ошибки, сержант, а только чтобы помочь, — улыбнулась Элена. Она знала, что коллеги не любят, когда ОКА берется за их дела.

— Делайте то, что считаете нужным. Главное, чтобы убийца оказался в тюрьме. Остальное не имеет значения.

Ни Элена, ни Сарате не сообщили ему, что преступник был им известен, что у них была видеозапись с доказательством и теперь они пытались понять, что заставило Ческу убить этого человека. Интуиция подсказывала им, что, не разобравшись в ее мотивах, они ее не найдут.

— Труп забирали при вас?

— Да. Вы читали отчет?

— Читали, но будем признательны, если вы лично покажете нам место преступления.

Полицейские приехали в отель «Гваделупе» на улице Вирхен-де-Гваделупе-де-Сафра, однако номер 223 оказался занят, и пришлось ждать, пока управляющий переселит постояльца.

— Предоставил гостю люкс, чтобы не получить жалобу, — ворчал управляющий.

— Низкий вам поклон, в этом году пришлем на Рождество открытку от Гражданской гвардии, — съязвил в ответ сержант Перес.

Ковролин в номере пришлось перестелить, заменили также матрас и кое-что из мебели (все это было заляпано кровью), но управляющий заверил, что обстановка совсем не изменилась. Полицейские прикинули, откуда могли стрелять и где была установлена камера, сделавшая запись.

Перес оперативно и старательно выполнял все просьбы и отвечал на вопросы.

— Вскрытие не выявило ничего необычного. За ужином Гарридо пил вино, наркотиков не употреблял. Смерть наступила, как вам известно, в результате выстрела в голову. Имелись как входное, так и выходное отверстия. По косвенным признакам мы заключили, что калибр пули — девять миллиметров.

— Кто нашел труп?

— Горничная, убиравшаяся на этаже. На ручке двери висела табличка «Не беспокоить», так что этот номер она открыла одним из последних. Было уже почти три часа дня, когда она зашла. А умер он между полуночью и часом ночи.

— В гостинице есть камеры видеонаблюдения?

— Нет, ни одной не установлено. И на соседних улицах тоже, как назло.

— Вы сказали, что опрашивали постояльцев. А с этой женщиной не общались, не помните?

Элена показала фотографию Чески на экране своего телефона. Сарате стиснул зубы — инспектор ничего не упускала.

— Да. Я с ней говорил. Она сказала, что вернулась к себе поздно вечером, ничего странного не видела и не слышала. Я дал ей свою визитку на случай, если она что-нибудь вспомнит.

— Кто в ту ночь работал на ресепшен?

Полицейский сверился со своими записями:

— Себастьян Орильос. Вскоре после этого его уволили.

— За что?

— Не знаю, это вам к управляющему.

Луис Диас, управляющий отелем «Гваделупе», в тот день был на больничном, — ему удалили грыжу.

— Представляете, в Сафре самая горячая неделя в году, животноводческая ярмарка, а меня срочно кладут на операцию. Да вдобавок еще это убийство… Катастрофа. Хорошо хоть не уволили. Я уже готовился к худшему.

— Мне сказали, что вы уволили Себастьяна Орильоса.

— Себастьян был славным парнем, пока от него не ушла жена. Это было как в старых фильмах, когда женщина сбегает с приезжим. Она ушла к какому-то фермеру… С тех пор Себастьян покатился по наклонной: пьянство, наркотики… Я пытался ему помочь, но последнему эпизоду уже не было никаких оправданий: он шантажировал клиента видеозаписью, на которой тот изменял жене. Пришлось уволить Себастьяна.

— Видеозаписью?

— Он установил в номере скрытую камеру. Ему еще повезло, что клиент не стал писать заявление в полицию: испугался, что станет только хуже. Но у нас Себастьян больше работать не мог.

— В каком номере была установлена камера? — спросила Элена.

Управляющего как громом ударило. Он напрягся, потом глубоко вздохнул, его руки стали нервно подергиваться.

— Понимаете, у нас скромный бизнес. После такого скандала восстановить репутацию очень трудно.

— Камера была в той комнате, где произошло убийство?

Руки Диаса перестали дергаться, на лице появилось выражение обреченности. Он кивнул.

Глава 30

Как она ни пыталась ослабить веревки, это было невозможно — дергая изо всех сил, она только до крови натерла запястья. Неизвестно, выполнит ли Малютка обещание, принесет ли ей бумагу, а если и принесет, еще вопрос, дойдет ли сообщение хоть до кого-нибудь. Неизвестно, развяжет ли Хулио ее снова и хватит ли ей сил, чтобы парой ударов вырубить его. Она напряженно искала решение, но никак не могла придумать, как отсюда выбраться.

Дверь над лестницей открылась. Раздалось шумное пыхтение и хрюканье. Серафин и Касимиро надвигались на нее, как два бизона. На этот раз они пришли не обнюхивать добычу, Ческа не строила иллюзий. Только закрыла глаза, пытаясь укрыться в воспоминаниях.

Она вызвала в памяти сентябрьскую ночь 1998 года, ночь, которая все еще пахла летом. Вспомнила, как весело им было с подругой Сандрой на автодроме с бамперными машинами, как они хохотали, несмотря на тошноту, на гигантском осьминоге, еще одном ярмарочном аттракционе. Как она расстроилась, когда Сандра сказала, что ей надо бежать домой, чтобы не поссориться с родителями. Как решила остаться, чтобы посмотреть концерт и проникнуться весельем окружающих.

Между ног как будто били ломом. Ческе казалось, что ее вот-вот разорвут надвое, что сейчас она умрет от болевого шока. Трудно было сосредоточиться на воспоминаниях о той ночи, когда Серафин царапал ей спину, руки и шею грязными ногтями, больше похожими на когти.

До дома ей было всего десять минут пешком — пройти мимо ярмарки и припаркованных грузовиков, оставив позади музыку, шум и смех, потом подняться по шоссе, свернуть на улицу Фуэнте и дойти до киоска. Откуда они выскочили? Ждали ее в засаде или встретили случайно?

Первого она узнала сразу, но так и не выдала. И очень долго думала, что молчала от чувства вины и стыда. Но с годами поняла, что дело не в этом: она не хотела, чтобы его посадили в тюрьму, потому что собиралась убить собственными руками. Фернандо Гарридо, жениха ее сестры, человека, обедавшего по воскресеньям у них дома, вместе с ее родителями. Однажды он подошел к ней и попросил прощения, сказал, что был пьян и очень зол, что он сожалеет, но Ческа прощать не собиралась. Теперь он мертв. Когда она вошла в гостиничный номер в Сафре и направила на него пистолет, он не просил о пощаде, просто улыбался и ждал, как будто знал, что рано или поздно она придет отомстить. Он сказал, что в глубине души испытывал облегчение, что только так мог избавиться от угрызений совести. Даже заявил, что прощает ее, перед тем как она выстрелила.

Долгие годы память о пережитом в ту ночь дремала в глубине ее сознания. Она пыталась просто жить, отложив месть на потом. Что подтолкнуло ее к действию? Это она знала наверняка: похищение Лукаса «Пурпурной Сетью». Глядя, как Элена борется, чтобы вернуть сына, Ческа не могла не думать о собственной дочери, с которой даже не познакомилась.

Вот тогда, используя служебное положение, она и нашла Ребеку — и с новой силой ощутила, как жаждет отомстить своим насильникам.

Пыхтение Серафина стало оглушительным: прижав рот к ее уху, он содрогался в оргазме. И вдруг пронзительно завизжал. Ческа почти обрадовалась, когда Касимиро спихнул с нее брата, хоть это и означало новый этап кошмара. И вот Касимиро уже был на ней.

Ческа думала о Сарате, вспоминала, как он раздражал ее, когда только пришел в отдел, как было весело высмеивать и дразнить его. Когда он начал ей по-настоящему нравиться? Как она могла допустить это, ослабить оборону, — она, так гордившаяся своей независимостью, верившая, что ей никто не нужен?

Касимиро кусал ей соски. Ческа отгоняла все мысли, кроме воспоминаний о Сарате, о его улыбке по утрам, о том, как он легко просыпался и мгновенно переходил от сна к бодрствованию — так умеют животные. Когда она в него влюбилась? Касимиро захрюкал, закричал, судорожно задергал головой, разбив Ческе нос. И кончил.

Сверху братьев окликнул Хулио. Оба со всех ног кинулись к лестнице. Ческе хотелось, не открывая глаз, еще чуть-чуть подумать о Сарате, спрятаться в этих воспоминаниях от звуков разгорающегося скандала, от доносящихся из дома воплей. Высунув язык, она ощутила металлический привкус крови, которая текла из носа. Когда она все-таки открыла глаза, на полу сидела Малютка и улыбалась.

— Они тебя обидели?

Ческа кивнула.

— Мне в это время нельзя сюда спускаться, — сказала Малютка, — но я хочу заплатить штраф.

— Принесла листочек?

Малютка вытащила из кармана обрывок плотной бумаги.

— Давай скорее, завтра они поедут за лекарствами. Я слышала, как они это обсуждали.

Ческа была совершенно измучена, но инстинкт самосохранения заставлял действовать.

— Мне нужна твоя помощь, я же не могу писать.

— Фломастеров тут нет.

— Кровью, — сказала Ческа. — Возьми крови у меня из-под носа и намажь мне палец.

Малютка посмотрела на нее с интересом. Видимо, решила, что это такая игра — окунуть пальчик в кровь и использовать его как кисточку, чтобы покрасить указательный палец Чески.

— Теперь приложи листок к моему пальцу.

— В каком месте?

Ческа объяснила. На бумаге остались два соединенных ромбика.

— Покажи мне, — попросила она.

Малютка показала получившийся рисунок.

— Что это? — полюбопытствовала девочка.

— Очень красивый рисунок, который ты должна положить в карман Серафину. Скажи, что это подарок от тебя аптекарю.

— Ладно.

— Но только чтобы остальные не слышали.

Раздался голос Хулио:

— Малютка, ты внизу? Иди сюда!

Малютка, спрятав рисунок, побежала вверх по лестнице.

Глава 31

Элена и Сарате молча сидели в машине, припаркованной напротив низких домиков. Инспектор понимала, что ситуация располагает к откровенности. И что напарник очень хочет что-то сказать — возможно, что-то такое, о чем ему следовало сообщить уже давно.

— В тот день мы поссорились. Когда я сказал, что ухожу к друзьям, Ческа ужасно разозлилась.

Элена повернулась к нему. Посмотрела участливым взглядом, скрывая раздражение. Она с самого начала предполагала, что Сарате замалчивает подробности, которые могут оказаться важными.

— Вы собирались вместе отпраздновать китайский Новый год?

— Это был только предлог. Она уже давно настаивала, чтобы я переехал к ней. А я не хотел.

— Почему?

— Не знаю. Не хотелось, и все. Мы хорошо проводили время с Ческой. Но больше мне ничего не было нужно.

Сарате нервно улыбнулся, словно извиняясь за то, что оказался заурядным мужиком, малодушным, как и многие другие.

— Поэтому у тебя не было ключей от ее квартиры.

— Она давала мне ключи. Но всего на неделю.

— Почему?

— Потому что у нее началась паранойя. Она обвинила меня в том, что я приходил в квартиру, чтобы рыться в ее вещах, шпионил за ней, как ревнивый мудак.

— Ческа обвиняла в этом тебя? В голове не укладывается.

— Элена, с ней творилось что-то странное. Она постоянно была на взводе. Вела себя неадекватно: то хотела, чтобы я стал частью ее жизни, то твердила о своей независимости и обращалась со мной как с незваным чужаком.

— Однако же хотела, чтобы этот незваный чужак переехал к ней.

— Да, в последнее время она часто об этом говорила. В тот вечер…

Сарате осекся. Элена посмотрела ему в глаза. Она понимала, чего стоит мужчинам откровенность, и боялась упустить возможность. Сарате был потрясен недавно вскрывшимися фактами биографии Чески, и сейчас, когда он так уязвим, можно было вытянуть из него подробный рассказ. В интересах следствия или в своих собственных? Элена и сама не знала. Ей уже было все равно. Все слилось воедино: исчезновение коллеги, встреча с Сарате спустя целый год, злость на него за то, что так легко нашел ей замену, уверенность, что у него все равно ничего бы не получилось с ней, пятидесятилетней женщиной с глубокими ранами в душе…

— Что произошло в тот вечер?

Сарате набрал в грудь воздуха. Вспоминать было больно.

— Я поступил как трус.

Он покачал головой, словно отрекаясь от себя: мысль, что его поведение могло привести к гибели Чески, была невыносима.

— Наши разговоры крутились вокруг одного и того же. Она хотела, чтобы я к ней переехал, я придумывал отговорки, тянул с ответом. И вот она взорвалась: заявила, что я не люблю ее, что просто с ней развлекаюсь. Что на самом деле я влюблен в другую и плевать хотел на наши отношения.

— И она была права?

Сарате украдкой бросил взгляд на Элену. Он не был готов ответить на этот вопрос и предпочел продолжить свой рассказ:

— Потом она извинилась. Пригласила меня на ужин, сказала, что вела себя как психопатка. Я ответил, что договорился встретиться с друзьями, но она умоляла не оставлять ее вечером одну. «Приходи, и мы все уладим. Обещаю». Я сказал, что постараюсь. Но потом решил, что ужинать к ней не пойду. И таким образом дам понять, что между нами все кончено. Поэтому я и не отвечал на ее сообщения. А у нее на столе стояло дорогое вино — чтобы выпить за нас.

Его голос дрожал, но слез на щеках Элена не видела. Сдерживается, подумала она. Не столько из показной твердости, сколько из-за нежелания выглядеть жертвой.

— Я тебя знаю, Анхель. Ты не трус. Почему ты не решался сказать ей правду?

— Потому что думал о другой женщине и не хотел причинять Ческе боль, Элена.

Глаза Сарате как-то по-особенному блеснули. Неужели это признание в любви? Элена молчала, чувствуя, что должна что-то сказать, но не знала, что именно. Или все-таки знала?

— Тебе не кажется, что нам пора поговорить откровенно?

— В этом нет никакого смысла.

— Почему?

— Ты же сама давным-давно дала понять, что не нуждаешься во мне. Помнишь последнюю ночь в отеле в Лас-Пальмасе?

— Конечно.

— Я прождал тебя почти до рассвета.

— В ту ночь я спустилась на пляж и долго плавала в море. Потом вернулась, дошла до твоего номера… Хотела постучать в дверь, но в последний момент решила вернуться к себе.

— Надо было постучаться.

— Не хотелось, чтобы ты чего-то от меня ждал. Тогда я могла думать только о том, как найти Лукаса. Только это и придавало моей жизни смысл. А потом я собиралась уйти из отдела.

— Но теперь ты снова здесь.

— Ненадолго, — печально улыбнулась она.

В этот момент подъехал старый «сеат ибица». Машина Себастьяна.

— Вот он. Пойдем.

Сарате поставил ногу на порог автомобиля, чтобы Себастьян не захлопнул дверь, и показал значок.

— Себастьян Орильос, мы хотим с тобой поговорить.

Мужчина явно был под кайфом, даже не верилось, что он самостоятельно вел машину. Впрочем, заставить его отвечать на вопросы оказалось несложно. В день убийства ему удалось достать дозу, и он плохо соображал. Он действительно установил камеру в номере гостиницы и зарабатывал вымогательством — ни один неверный муж не хотел рушить свою семейную жизнь из-за какой-то интрижки. Но в тот вечер, посмотрев запись, Себастьян опешил: на ней было запечатлено убийство. А главное, он смог опознать убийцу. Это была Леонор Гутьеррес Мена, постоялица отеля, которой он сам давал заполнять анкету. Она бронировала номер по телефону, так что Себастьян без труда достал номер ее мобильного. Посылать на этот номер часть записи и требовать первый взнос за молчание было, конечно, глупо.

— А где остальная запись?

— Здесь, у меня в телефоне.

Элена забрала у него мобильный.

— Она заплатила тебе двадцать пять тысяч евро?

— Нет, так и не заплатила. А я понятия не имел, что делать с этой записью. С изменой все просто — можно отправить файл жене. Но вот с убийством… Что теперь, в участок идти, показывать телефон и говорить: смотрите, что у меня есть? Сплошная головная боль.

После того случая Себастьян испугался и камеру демонтировал. А вскоре один из постояльцев, которого он шантажировал, пожаловался руководству гостиницы. Поэтому его и уволили.

— Ты задержан, — сообщила ему Элена, доставая наручники.

Когда они защелкнулись, Сарате отвел ее в сторону.

— Элена, если мы его задержим, то нам придется завести дело на Ческу.

— Ческа убила человека, а мы полицейские. Не забывай об этом, — тоном, не допускающим возражений, ответила Элена.

Глава 32

Ческа подходит к Гарридо с пистолетом в руке. Ей не нужно щупать пульс, чтобы убедиться, что он мертв. Кадры нечеткие, но заляпавшие простыню мозги прекрасно видно. Она пугающе спокойна. Достает платок и уверенным, почти автоматическим жестом вытирает дуло пистолета. Ческа в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков и не запачкать руки. Как профессиональный киллер с приличным стажем, она методично уничтожает улики: все тем же платком протирает комод, деревянный стол и все поверхности, к которым могла прикоснуться за краткое время своего пребывания в номере. Заглядывает в ванную — наверняка чтобы и там удалить все следы. Из номера она выходит, даже не взглянув на убитого. Запись прервалась, но шокированные сотрудники ОКА еще долго не могли отвести глаз от экрана.

— Какой кошмар. Нет ни малейших сомнений в том, что это Ческа, — хрипло произнес Рентеро. — Откуда у вас эта запись?

Обычно Рентеро не ходил на совещания отдела криминалистической аналитики, но в данном случае без него было не обойтись. Элена сама попросила его присутствовать при просмотре записи. Теперь она изложила комиссару все, что удалось выяснить за последнее время: об изнасиловании Чески в четырнадцать лет, о ее дочери, о том, как сотрудник гостиницы пытался ее шантажировать…

— Мы знаем, что насильников было трое, но личность установили только одного. Убитого, — добавил Сарате.

— То есть Ческа мстила?

Вопрос повис в воздухе. Наконец Элена произнесла:

— По неизвестной нам причине после двадцатилетнего перерыва Ческа решила найти дочь, которую отдали в приемную семью, и как минимум одного из насильников. Она прекрасно знала Фернандо Гарридо, когда-то он был женихом ее сестры.

— Мне нужен образец ДНК дочери Чески, чтобы сравнить с ДНК покойного, — заявил Буэндиа. — Не исключено, что он ее отец.

— Ребека не желает слышать о матери. Не знаю, согласится ли она сотрудничать добровольно, — предупредила Элена, понимая, что Рентеро будет настаивать и торопить. Комиссар был очень предсказуем.

— Ничего не поделаешь. Сотрудничать ей придется в любом случае. Может, Ческа скрылась сама? После того как отомстила.

— Ее похитили, комиссар, — сказал Сарате. — Я уверен.

— Откуда такая уверенность?

Элена почувствовала невольное раздражение от того, что Сарате защищал Ческу до последнего, даже после просмотра записи убийства.

— Есть личные причины, позволяющие мне так считать.

— Мне не нужны личные причины, мне нужны подтвержденные факты! — возмутился Рентеро. — Что у нас есть на данный момент? — Он вопросительно посмотрел на Элену.

— Насколько мы знаем, Ческа пошла праздновать китайский Новый год. Спонтанно, поскольку изначально собиралась поужинать с Анхелем Сарате. Не сделала она этого только потому, что у Сарате изменились планы.

Все посмотрели на Сарате, в том числе Рентеро, который, впрочем, и раньше знал об их отношениях с Ческой. Анхель молчал, опустив глаза и злясь на Элену за то, что она в очередной раз привлекла внимание к его личной жизни. Неужели было обязательно вдаваться в такие подробности?

— По неизвестным нам причинам, — продолжала инспектор Бланко, — Ческа приехала в квартиру на улице Аманиэль, в апартаменты для туристов, снятые через интернет и оплаченные карточкой женщины по имени Иоланда Самбрано Гарсиа. Ордуньо, ты занимался ее поисками. Расскажи, что удалось выяснить.

— Марьяхо проверила банковскую карту, за последний месяц ее использовали, только чтобы снять эту квартиру. Вчера мы получили разрешение зайти в дом Иоланды, он находится на окраине Куэнки. Следов насилия не нашли. В доме были заперты две кошки. Судя по соцсетям, Иоланда была большой любительницей животных, и ее соседи нам это подтвердили. Интересно, что у кошек была вода и разорванный мешок с кормом на полу на кухне. Кошек у Иоланды было три, одной не хватало, самой маленькой. Мы предполагаем, что Иоланда покинула дом не по своей воле, а потом кто-то принес животным еды и забрал одного кота. Не исключено, что это был похититель.

— Странно, но допустим. То есть, возможно, пропала еще одна женщина, некая Иоланда, — заключил Рентеро.

— В квартире на Аманиэль мы нашли блистер от препарата для свиней, который называется азаперонил, — вступил Буэндиа. — С его помощью животных успокаивают. Его часто колют перед транспортировкой. По словам соседей, им показалось, что той ночью в квартире находились животные. Это можно было бы сбросить со счетов, если бы одна соседка не упомянула именно свиней.

— Свиньи в мадридских апартаментах? Я всегда говорил, что этот мир катится в задницу. Откуда препарат, известно?

Сарате с облегчением отчитался:

— По информации Испанского агентства лекарственных средств и изделий медицинского назначения, его продали в одной из аптек Куэнки. Аптекарь вспомнил покупателя, явно слабоумного, с выпирающими зубами.

— Мы наведались к ветеринару, который выписал рецепт, — подхватил Ордуньо. — Неприятный тип, и подход к инспекции свиноводческих ферм у него весьма небрежный. Узнать удалось немного, но он сообщил, что покупатель приходил за рецептом на азаперонил пару раз в месяц, всегда без предупреждения и всегда на парковку местного клуба. Ветеринар под наблюдением, на случай если покупатель опять объявится.

Ордуньо посмотрел на Рейес, предлагая что-нибудь добавить. Но девушка только кивала. На ней были джинсы, белая блузка и шерстяной пиджак. Видимо, сегодня гендерная флюидность превратила ее в скромницу.

— Больше нам ничего не известно, — вернулась к главной теме Элена. — Мы можем только предполагать, что Ческа находится где-то в районе Куэнки, и это место как-то связано со свиньями — ферма, например.

— Что касается Орильоса, то Ческа не восприняла его шантаж всерьез, — сообщила Марьяхо. — Денег она ему не перевела.

Рентеро ходил по переговорной, заложив руки за спину. Сотрудники ОКА понимали, что от такой демонстративной озабоченности не стоило ждать ничего хорошего. Рентеро явно готовился сказать что-то неприятное.

— С учетом всего, что вы выяснили, и всего, что мы видели, к Ческе следует относиться как к убийце, а не как к жертве.

— Она же наша коллега. Неужели она не заслуживает поддержки? Давайте вспомним о презумпции невиновности?

— Какая уж тут презумпция… После этого видео. А ты, Сарате, не смей перебивать меня и обращаться ко мне в подобном тоне. — Рентеро выдержал паузу, прежде чем продолжить: — Элена, уведомляю тебя, что я намерен передать эту запись судье. Возможно, он выдаст ордер на арест Чески.

Глава 33

— Почему ты ничего не сказала?! — После совещания Сарате вышел вслед за Эленой, схватил ее за руку и развернул к себе. — Мы не можем обращаться с Ческой как с убийцей, она жертва.

Элена сочувствовала Сарате и радовалась, что в присутствии Рентеро он смог контролировать себя. Она опасалась, что он взорвется и в итоге будет уволен.

— Ты же сам видел запись, Анхель. Сомнений нет.

— Я не отрицаю, что Ческа убила этого человека, но у нее была причина, он изнасиловал ее в четырнадцать лет.

— Выслушивать глупости я не намерена. Убийство есть убийство. И оправданий ему нет. Если ты не согласен, лучше возьми отпуск, пока мы не закроем дело.

— Не надо так со мной, Элена. Ты не можешь меня отстранить.

— Решение за тобой. Но если остаешься, я хочу, чтобы ты искал Ческу, а когда мы ее найдем, лично надел на нее наручники.

Взбешенный Сарате вышел, хлопнув дверью. Но у Элены не было времени на эмоции. Она подошла к столу Марьяхо.

— Сможешь выяснить, случались ли в Испании еще убийства во время животноводческих ярмарок? Я понимаю, что это трудно, Марьяхо.

— Да нет, не трудно. Невозможно. По-твоему, я просто забиваю вопрос в поисковик, и он выдает ответ?

— А что, не так? — улыбнулась Элена.

— Постараюсь, но ничего не гарантирую.

Вошел Буэндиа:

— Элена, там пришла Ребека, дочь Чески. Она отказывается предоставить нам образец ДНК.

— Иду.

Ребека приехала в сопровождении приемного отца, человека хорошо одетого и явно образованного. Он даже не пытался скрыть возмущение.

— У Ребеки есть родители — это мы с супругой. Женщина, пристававшая к ней в отеле Ла-Гранхи, ее не интересует.

Элена понимала, что в этом разговоре нужно проявить максимальную деликатность.

— Если вашей дочери показалось, что на нее давят, я прошу за это прощения, — сказала она. — Уверяю вас, мы не хотим доставлять ей никаких неудобств, нам просто нужна ее помощь, чтобы найти Ческу Ольмо.

— А зачем вам ее ДНК?

— Чтобы проверить, не совпадает ли она с ДНК одного человека, недавно погибшего.

— Мой отец здесь! — вмешалась девушка. — Я не хочу знать, кто приходится мне биологическим отцом, да и об этой женщине, которая утверждает, что она моя мать, я предпочла бы не знать. Как вы не понимаете? Когда-то она меня бросила, а теперь я бросаю ее.

— Ребека, мне очень жаль, что ты оказалась в такой ситуации, но поверь мне, мы могли бы получить твою ДНК через судебное постановление. Поверь, тебя бы заставили ее дать, и сейчас все мы не тратили бы время зря.

Ребека взглядом спросила у отца разрешения; они понимали друг друга без слов, даже без жестов.

— Будьте добры, пройдите со мной, — пригласил Буэндиа.

Отец смотрел ей вслед взглядом, полным нежности и безусловной поддержки. Элена подошла к нему поближе.

— Вы знакомы с ее биологической матерью?

— Нет, все было оформлено через юристов. Мне сказали, что мать Ребеки не замужем и еще не достигла совершеннолетия.

— Тогда ей было пятнадцать лет.

— Слушайте, мне очень жаль. Надеюсь, вы ее найдете и все будет хорошо. Но мы с супругой сделали для нашей дочери Ребеки все. Водили ее в школу, а потом отправили в институт, сидели с ней по ночам, когда она болела. Это и означает быть родителем. Не может эта женщина просто явиться, назваться матерью и просить Ребеку обнять ее, помочь наверстать упущенное время.

— Я вас понимаю, но и ее мать понимаю тоже. Женщина, пережившая изнасилование в таком раннем возрасте…

— Не путайте! Мать Ребеки — моя супруга. А та женщина оставила ее и теперь хочет воспользоваться плодами наших трудов. Ни нам, ни нашей дочери она не нужна. И мы не хотим больше ничего слышать об этом деле.

— Мы постараемся вас больше не беспокоить.

Закрывшись в кабинете, Элена попыталась собраться с мыслями. В электронной почте у нее уже были авиабилет до Берлина и подтверждение брони в отеле. Давлению матери она поддалась интуитивно, но сейчас понимала, что это было правильное решение. Хотелось забыть обо всем, сбежать из ОКА, познакомиться с тем немцем и убедить его профинансировать строительство школ в Мьянме. Она скучала по спокойной жизни с не очень серьезными проблемами, которую вела в последние месяцы. А Ческу пусть ищут Сарате и остальные.

В кабинет заглянул Ордуньо. Наверняка что-то срочное, входить без стука ему не свойственно.

— Я только что говорил с Эмилио Суэкосом, ветеринаром. Слабоумный пришел к нему за рецептом на азаперонил. Суэкос сказал, что у него нет бланков, и назначил встречу сегодня вечером на парковке у борделя.

— Езжайте с Рейес, сейчас же. Запроси оперативную поддержку у полиции Куэнки. Нельзя его упустить, Ордуньо.

Глава 34

У Чески не осталось сил. Недоедание, физические мучения и невозможность побега сломили ее. Она пребывала в тяжелой полудреме, из которой лишь изредка выныривала.

Очнувшись от очередного вязкого сна, она ощутила чье-то присутствие.

— Кто здесь?

Кто бы это ни был, он предпочитал хранить молчание. Вынуждал Ческу спросить несколько раз, попробовать приподнять голову, выкрутить шею, снова повредить веревкой ноющие запястья и лодыжки, почувствовать боль в мышцах.

— Это я, Хулио. Мои дяди сделали тебе больно? Извини, у них беда с самоконтролем.

— Сукин ты сын.

— Не обижай мою бедную матушку. Ты представляешь, сколько всего она перенесла в этом доме? Что она подумала, когда приехала сюда и увидела, во что ввязалась? Легко ей не было, это уж точно.

— А почему здесь живет девочка? Кто она?

— О Малютке я не хочу говорить, сейчас мы обсуждаем мою мать. Знаешь, у вас с ней много общего. Ты бросила свою дочь, а моя мать бросила меня. Две бездушные твари, вот вы кто. Потому что мать, бросающая своего ребенка, — бездушная тварь.

Ческа в бешенстве стиснула зубы. Ей отчаянно хотелось наброситься на Хулио с кулаками, но вместо этого она спросила:

— Почему ты меня не убьешь?

— Еще рано. Сначала с тобой должен позабавиться мой отец.

— Не выйдет, — с ненавистью произнесла Ческа. — У твоего отца не встает. Я уже была с ним.

Ческа не заметила, как он замахнулся. Удар напомнил, что нос у нее уже был разбит.

— Ты не знал? Твой отец пытался меня изнасиловать, когда я была девчонкой.

— Думаешь, я не в курсе? По-твоему, почему ты здесь? До знакомства на китайском празднике я несколько дней следил за тобой. Даже наведался к тебе домой.

— Как ты попал в мою квартиру?

— Это не так уж сложно. Просто вошел. Осмотрелся там немного. Симпатичная у тебя квартирка, и отлично расположена. Потом я нашел твой фальшивый паспорт. Нам только этого и не хватало, чтобы убедиться, что это ты зарегистрировалась на ярмарке в Сафре, чтобы убить беднягу Гарридо. Я еще подумал: какой же скверный нрав у этой женщины! Решила расправиться с тремя мужчинами только за то, что они выпили и приятно провели время.

— Тебе нравится, что твой отец насильник?

— Мне вообще нравится все, что он делает. Этот человек меня создал, воспитал, он заботился обо мне, когда мать нас бросила.

— Вот оно как, понимаю, — ответила Ческа. — Ты у него в подчинении. Он промыл тебе мозги, и ты делаешь все, что он скажет.

— Притащить тебя сюда было моей идеей. Но он ее одобрил. Я хочу защитить его, отблагодарить за все, что он мне дал. А ты ведь собиралась его убить.

— Дерьма ты кусок, своей головой не думаешь. А отца просто боишься.

— А ты не восхищалась своим отцом?

— Даже на его похороны не ездила.

— И я не поеду. Если отец умрет, я сразу покончу с собой. Разве это означает, что я у него в подчинении? Нет, это означает, что он единственное, что у меня есть в этом мире.

Ческе было больно слушать Хулио. Одержимого, опасного психа, которого следовало как можно скорее стереть с лица земли. Как она умудрилась повестись на него? Какой же дурой она была! Сейчас она охотно всадила бы пулю ему в лоб. Стоит один раз перейти черту, и не думать о законе становится так легко.

Коллеги уже наверняка знали о том, как она взяла правосудие в свои руки. И ничего не будет как прежде. Привычная жизнь закончилась. А может, просто закончилась жизнь. И все-таки в глубине сознания еще бился инстинкт самосохранения, твердя: «Беги сейчас, потом не сможешь». Бился, бился — но постепенно затих.

Глава 35

Когда Рейес и Ордуньо прибыли на парковку перед «Шанхай-Ривер», там уже было выставлено оцепление. Один из полицейских отрапортовал:

— Заметили подозрительного мужчину, который подходит под описание. Высокий, плотный, неопрятный, умственная отсталость очевидна.

— Где он? — спросил Ордуньо.

— Вон там, за этим домом. Все утро слоняется по скотобойне.

— Сбежать оттуда он может?

— Вряд ли. Везде стоят патрули.

Ордуньо обрадовался, что этот тип появился так быстро.

— Он нужен нам живым. Если придется стрелять, постарайтесь его не убить. От его показаний зависит, сможем ли мы спасти нашу коллегу.

Пока Рейес и Ордуньо обсуждали, идти ли им на скотобойню или дождаться, пока приедет ветеринар и подозреваемый сам к нему подойдет, появился Эмилио Суэкос — припарковался, вышел из машины и направился в сторону «Шанхай-Ривер».

— Вот он.

Все произошло очень быстро. Серафин покинул свое укрытие и устремился к ветеринару, но при виде полицейских застыл как вкопанный.

— Стоять, полиция!

Окрик и выстрел в воздух произвели эффект, обратный ожидаемому. Серафин побежал. Даже не верилось, что при таком весе он мог развивать подобную скорость. Все кинулись за ним. Несмотря на хрупкое телосложение, Рейес была единственной, от кого Серафину не удалось оторваться.

— Осторожно! Не стреляй! — крикнул ей Ордуньо.

Серафин скрылся в здании скотобойни. Через несколько секунд внутрь влетела Рейес, а за ней Ордуньо.

Помещение напоминало гигантский холодильник. В отличие от сарая, куда их привел любитель игровых автоматов и где животные содержались в ужасных условиях, цех выглядел аккуратным до стерильности. На крюках, свисавших с рельса, выполнявшего функцию конвейера, висели десятки свиных туш. Серафина нигде не было видно.

— Другие выходы есть? — спросил Ордуньо сотрудника.

— Нет, только этот.

Поставив в дверях двух полицейских, Ордуньо и Рейес двинулись по цеху с пистолетами на изготовку.

— Тебе некуда бежать! — крикнул в пустоту Ордуньо. — Лучше сдавайся. Мы просто хотим с тобой поговорить.

Они шли мимо огромных мертвых свиней. Перед забоем их вымыли, так что запах был сильным, но не отвратительным. Пахло мясной лавкой.

Внезапно из-за свиных туш на Ордуньо вылетел крюк. Рейес оттолкнула напарника, но крюк все равно ударил его по руке и выбил пистолет.

— Больно?

— Ничего, терпимо.

Как только Ордуньо поднял оружие, они услышали топот.

— Вон он, — показала Рейес.

Оба побежали за Серафином, лавируя между тушами.

— Если сдашься, никто не сделает тебе ничего плохого!

Туши пришли в движение: видимо, Серафин включил конвейер. Теперь он то появлялся, то пропадал из поля зрения полицейских, словно на гигантской карусели.

— Стоять!

Серафин снова побежал. Ордуньо прицелился ему в ногу и выстрелил. Вопль слабоумного разнесся по цеху, отражаясь от каждого угла. Но даже рана его не остановила.

— Он истечет кровью, — сказала Рейес. — Туда!

Кровавая полоса тянулась вдоль безупречно чистого оборудования скотобойни. Но у каменной ванны с лоханью для отмывания потрохов след терялся. Конвейер с тушами продолжал двигаться. Ордуньо и Рейес несколько раз прочесали цех; единственный выход из помещения был перекрыт. Серафин никак не мог сбежать! Ордуньо быстрым шагом подошел к одному из полицейских, дежуривших у входа.

— Ты уверен, что здесь только один выход?

— Только один.

— Значит, он здесь. Спрятался.

И тут они увидели его. Тело Серафина свисало с крюка, проткнувшего ему подбородок и торчавшего изо рта. С обезображенного лица лилась кровь. Когда тело доехало до них, конвейер остановился.

Серафина сняли с крюка. Он был мертв.

— Твою мать, твою мать, твою мать, — застонал Ордуньо.

— Я проверю карманы, вдруг там документы, — деловито произнес один из полицейских.

Он вытащил две купюры по двадцать евро и одну пятерку, а также обрывок плотной бумаги, сложенный пополам. На нем были два красных соединенных ромба.

— Рисунок сделан кровью, — уверенно заявила Рейес.

— Свиной?

— Без понятия.

Ордуньо подошел ближе, чтобы рассмотреть изображение.

— Забери его, отправим на анализ.

Рейес достала вакуумный пакет, встряхнула, чтобы набрать в него воздуха, и аккуратно упаковала улику.

— Никакого удостоверения личности, — сообщил полицейский, завершая осмотр.

Ордуньо грустно кивнул, не сводя глаз с трупа. Открытый разорванный рот, крупные гнилые зубы, одежда деревенская, как у фермера. От мертвеца воняло. «Откуда ты взялся?» — мысленно спросил он.

Глава 36

Ческа открыла глаза. На раскладном стуле лежали рубашка, брюки и что-то еще. Когда глаза привыкли к полутьме подвала, она различила семейные трусы.

— Как ты так спишь, уму непостижимо.

Она подняла голову. В изножье кровати сидел Антон — на корточках, словно гольфист, оценивающий рельеф газона, прежде чем нанести удар. Когда он поднялся на ноги, Ческа увидела, что он голый.

— Для работы на ферме ты не годишься. Здесь спят мало, встают спозаранку. А ты соня.

В ласковых интонациях Антона было что-то зловещее.

— Что тебе от меня нужно?

Собственный голос испугал Ческу: хриплый, безжизненный. Может, голос умирает в человеке первым, подумала она.

— Это тебе от меня что-то нужно. Ты же за мной гонялась.

Он погладил ее по щеке пальцем. Корявым, мозолистым. Ческе казалось, что на этом пальце нет кожи, что он весь состоит из силоса и навоза.

— Где я?

— У меня дома. Ты моя почетная гостья.

Его улыбка обнажила ряд гнилых зубов.

— Меня в этом доме уже все перетрахали. Все, кроме тебя. Сам-то не можешь? — усмехнулась Ческа. Ей хотелось ускорить выплеск агрессии, прячущейся за добродушными фразами и болтовней о пустяках. Хотелось, чтобы чудовище вышло на свет.

— Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Ты не понимаешь, что говоришь.

Ческа не ответила. Она испугалась. Она сама хотела его спровоцировать — и вот, бездна разверзлась. Заносчивый и вместе с тем веселый блеск в глазах Антона мог означать что угодно. Что он намерен с ней сделать?

Шершавой рукой он провел по ее груди.

— Не возбуждают меня твои сиськи, и твоя нагота тоже, но не потому, что ты не привлекательна. А знаешь почему?

Он наклонился и прошептал ответ прямо ей в ухо:

— Потому, что я не такой, как другие мужчины. Я устроен иначе.

Он начал облизывать ей лицо, но это не было проявлением похоти. Скорее напоминало действия медсестры, протирающей кожу спиртом, прежде чем сделать укол.

Укус застал Ческу врасплох. Сначала она услышала мурлыканье, словно от предвкушения, затем ощутила короткое прикосновение кончика языка, и, наконец, в кожу впились зубы, вырывая плоть. Ческа вскрикнула от боли — и закричала снова, когда увидела, что изо рта у Антона торчал кусок ее щеки, лакомство, которое он смачно пережевывал, громко постанывая от удовольствия.

Валентина хотела, чтобы ее сын рос как нормальный ребенок, хотя знала, что это невозможно. Разве может быть нормальным детство мальчика, родившегося в доме, где живут двое звероподобных мужчин, которых надо всегда держать на привязи, да еще и пичкать лекарствами, чтобы они не бросались друг на друга, не рвали на себе одежду, не пытались спариться с его матерью, а только часами мастурбировали? Разве может быть нормальным детство мальчика, если мужчина, выдающий себя за его отца, убил собственного родителя и отрезал ему голову?

И все-таки, бывая в деревне, Валентина покупала сыну книжки про телепузиков — вошедших тогда в моду разноцветных пупсов. А еще машинки, конструкторы и даже трехколесный велосипед. Она не допустит, чтобы Хулио прожил всю жизнь в окружении свиней, как Антон и она сама, как Серафин и Касимиро.

Валентина жалела, что у братьев ее мужа такая непростая судьба, — все время под препаратами, в полубессознательном состоянии. Они ходили под себя, а она потом отмывала полы с уксусом. За пределами фермы никто не знал о них, их как будто не существовало: имена у них были, но документы и, допустим, элементарная возможность обратиться к врачу отсутствовали. Иногда она замечала, как Антон разглядывал братьев, и понимала: он думает, не прикончить ли обоих разом. Это ведь так просто… Ей было все равно, решится ли он их убить. Если они еще живы, то только потому, что от природы были очень выносливыми, иначе просто не выдержали бы без прививок, без врачей, в такой антисанитарии… Они превратились в двух чудовищ невероятной силы. Валентина панически боялась, что они на нее нападут, особенно Серафин с его огромным членом, который он демонстрировал при первой возможности. С Хулио они вели себя иначе, ему они никогда не угрожали — она не сомневалась, что они готовы защищать его до конца своих дней.

Она много раз думала о том, чтобы сбежать вместе с сыном. Но куда? Антон найдет ее, куда бы она ни уехала, придумает способ забрать у нее Хулио, а ее убить. Одну он ее, может, и отпустил бы; главное, чтобы сына оставила. Хулио ему нужен, ведь у него никогда не будет собственных детей, которые могли бы позаботиться о ферме, где происходят такие страшные вещи.

Когда в какой-нибудь деревне проходила животноводческая ярмарка, он на несколько дней уезжал из дома. По возвращении он всегда был раздражительнее, чем обычно, независимо от того, заключал удачную сделку или нет. На этих ярмарках происходило что-то, о чем он никогда ей не рассказывал. Она догадывалась что, но отгоняла эти мысли.

Однажды вечером, вернувшись из очередной поездки, он вошел в дом и сел, не поздоровавшись ни с ней, ни с ребенком. Валентина понимала: сейчас лучше держаться как можно незаметнее и ждать, пока он успокоится и станет, как обычно, холоден и занят исключительно свиньями. Однако ночью, когда Валентина уже была в постели, он подошел и, вместо того чтобы молча уснуть, разделся сам и сорвал с нее одежду. За три года, что она провела в этом доме, муж впервые потребовал от нее исполнения супружеского долга. Он попытался заняться с ней сексом, но не смог достичь эрекции. Она всеми силами ему помогала, сделала ему минет, ласкала, но ничего не действовало. В конце концов он ударил ее по лицу, разбив губу… И тогда, облизывая кровоточащую ссадину, добился нужного состояния и вошел в нее.

В этот момент Валентина вспомнила, о чем ее свекровь Рамона рассказывала перед смертью. Тогда она не хотела ей верить, подозревала, что это бред женщины такой же больной, как окружавшие ее мужчины. По словам Рамоны, однажды, еще до появления Валентины на ферме, она вышла прогуляться и увидела Антона. Ему было семнадцать, до совершеннолетия оставались считаные недели. Он занимался сексом с девушкой из деревни, они лежали на грядке неподалеку от свиных загонов, Антон сверху. Рамона хотела пройти мимо, но вдруг заметила кровь на земле. Подойдя ближе, она увидела, что девушка мертва, а он будто этого не замечает... Она закричала, пинками согнала его с тела, увела домой, не понимая, как теперь быть: он чудовище, но все-таки ее сын. Антон клялся, что не виноват. Что эта девчонка издевалась над ним, обзывала импотентом. Он не хотел причинить ей вред, просто оттолкнул. А она упала на землю и разбила голову о камень. Кровь привела его в возбуждение. Как будто что-то в него вселилось…

Рамона рассказала все мужу, и он заперся с Антоном в подвале. Побил его, но сдавать в полицию не собирался. Антон единственный мог управляться с фермой, его братья — Серафин и Касимиро — мало чем отличались от животных. Когда тело девушки нашли, Антона никто не заподозрил. А отец поспешил женить его на Валентине — нищая уборщица из борделя была идеальным вариантом. Дамасо был уверен, что она удовлетворит его сексуальные аппетиты, и сын перестанет прибегать к насилию.

Но Рамона уверенности мужа не разделяла. Она понимала: Антону нужны плоть и кровь, чтобы быть мужчиной, и однажды, рано или поздно, Валентине придется ему это дать. Эпизод с разбитой губой подтверждал правоту свекрови, но подобное случалось редко. По какой-то причине Антон уважал Валентину. А женщин, встреченных во время разъездов, — видимо, нет.

Глава 37

— Причина смерти предсказуемая — разрыв трахеи и левой сонной артерии крюком для туш.

Буэндиа докладывал коллегам о результатах вскрытия. Настроение в отделе было мрачное, всех охватило уныние.

— Это вы его упустили! — не сдержался Сарате. — Единственную ниточку, которая могла привести нас к Ческе.

Элена положила руку ему на плечо, пытаясь успокоить. Но пламя ссоры уже разгоралось.

— Операция была хорошо организована, все по протоколу, — защищался Ордуньо.

— Три подразделения! Три подразделения на одного слабоумного, и вы не справились.

— Сарате, хватит, — одернула его Элена.

— Знаешь, как этот слабоумный бегал? — возмутилась Рейес.

— Надо было нам самим поехать! — резко бросил Сарате Элене.

— Он бы и от вас сбежал.

— Прекрати, Рейес, — одернул Ордуньо. — Какой смысл оправдываться? Мы его потеряли, точка.

Буэндиа громко откашлялся.

— Можно мне продолжить?

Сарате закрыл лицо руками. В наступившей тишине слышалось его тяжелое дыхание. Элена махнула рукой, приглашая Буэндиа продолжить.

— У трупа рваная рана бедра вследствие попадания пули.

— Я пытался его остановить, и пришлось выстрелить, — объяснил Ордуньо. — Надеюсь, не насмерть ранил.

— Его смерть не связана с твоим выстрелом, — уверенно заявил судмедэксперт. — Этот человек точно знал, что надо делать, чтобы умереть за несколько секунд. Не из тех горе-самоубийц, которые дергаются и ловят ртом воздух, пока их не спасут. Этот был готов на все, лишь бы не отвечать на вопросы.

Все молча подумали о том, что хотел скрыть слабоумный, какие тайны он унес с собой в могилу. Тишину нарушила Марьяхо:

— Мы знаем, кто он?

— Боюсь, что нет, — ответил Буэндиа. — Документов нет, мобильного нет, ни одной татуировки… Отпечатки пальцев совпадают с найденными в квартире на Аманиэль, но ни в одной базе данных они не фигурируют.

— По крайней мере, мы знаем, что он — один из похитителей Чески.

— Так и есть. — Буэндиа согласился с Ордуньо. — Это подтверждает еще одна деталь. В его крови обнаружен азаперон, основное действующее вещество в составе азаперонила.

— Человек принимал препарат для свиней? — изумилась Рейес.

— Похоже на то. Следов от инъекций нет, значит, он пил его прямо из ампул. Препарат сильнейший, значит, человек, который давал ему азаперонил, рассчитывал на мощный транквилизирующий эффект.

— Хочешь сказать, что слабоумный был бешеным? — уточнил Сарате.

— Я просто сообщаю результаты вскрытия. Есть еще интересные данные. На коже пениса раздражение, есть признаки баланита — воспаления крайней плоти и головки. Последствия плохой гигиены и избыточной половой активности.

— Ему давали азаперонил, чтобы снизить либидо, — осторожно предположила Марьяхо.

— Вот и у меня такое впечатление.

Наступила тишина. Всем представлялись жуткие картины: Ческа в руках человека, который принимает препараты для свиней, чтобы обуздать приступы похоти.

Женщина, с которой они говорили на улице Аманиэль, утверждала, что в ту ночь слышала в квартире хрюканье. Его издавал этот человек? Выражал таким образом сексуальное влечение? Сарате первый, не выдержав, прервал молчание:

— Эта тварь держала Ческу в плену. Я не верю, что нет способа выяснить, кто он и где жил.

— Кое-какие зацепки есть, — ответил Буэндиа. — Под ногтями, на одежде и на обуви следы навоза, руки крепкие, как у человека, привычного к тяжелой работе, по всему телу следы от укусов… Все это заставляет предположить, что он жил на свиноводческой ферме.

— Тогда надо прочесать всю область, ферму за фермой, чего мы ждем? У нас же есть фотография этого типа? Будем ее показывать; кто-нибудь да должен его узнать.

— Не факт, что его узнают, — возразил Буэндиа.

— Неужели его никто не видел? — не верил Сарате. — Он что, жил взаперти?

— Если немного успокоишься, я объясню тебе ход своих мыслей.

Сарате кивнул, и судмедэксперт не упустил возможности в очередной раз откашляться.

— На теле нет следов от прививок, хотя в его возрасте должен, по крайней мере, быть рубец от БЦЖ на плече или на бедре. Никаких швов от операций, ни единой пломбы. Нескольких зубов не хватает, но, судя по повреждениям десен, ему их вырывали, как животным, — зажимали клещами и дергали изо всех сил.

— Ты хочешь сказать, что он никогда не был у врача? — уточнила Элена.

— Похоже, первым врачом, который его осматривал, стал я.

Все уставились на Буэндиа, ожидая продолжения.

— Когда я изучал результаты вскрытия, то вспомнил один случай. На краю деревни, откуда родом моя жена, жила супружеская пара. Хорошие люди, добрые соседи. С ними никогда не возникало проблем. Но когда они погибли в автомобильной аварии, выяснилось, что у них был сын, о котором никто не знал, — в те времена таких называли деревенскими дурачками. Ему было двадцать с небольшим, о нем прекрасно заботились, но прятали от людей. Он жил в доме, но никогда не выходил на улицу; родители его стыдились. Боюсь, что раньше в сельской местности подобное случалось нередко.

— Точно, я тоже знаю похожий случай, — кивнула Марьяхо.

Элена посмотрела на нее в изумлении: сама она слышала о таком впервые.

— Думаешь, здесь может быть то же самое?

— Не исключено. Хотя мы знаем, что этот хотя бы выходил за рецептами на азаперонил.

— Может, кто-нибудь знает, где он жил, — не сдавался Сарате. — Надо методично обходить дом за домом. Теперь у нас есть фотография, чтобы показывать местным. — Он взял со стола снимок трупа.

Ордуньо поднял бровь: не лучший снимок, чтобы ходить с ним по домам и задавать вопросы. Багровое, изуродованное лицо, развороченная челюсть. Тут даже рта разглядеть не получится, не то что определить форму губ. Но все лучше, чем ничего.

— По-твоему, кто-то опознает человека по такому фото? — спросила Рейес.

— По-моему, тебе надо поднять задницу со стула, потому что из-за вас мы зашли в тупик.

Ордуньо вскочил, с грохотом оттолкнув кресло. Он хотел ответить Сарате, не дожидаясь реакции Рейес, которая могла быть очень агрессивной. Сегодня племянница Рентеро снова была затянута в кожу и умудрилась стянуть свои короткие волосы в крошечный хвостик, перехваченный резинкой.

— Еще раз обвинишь во всем нас, получишь в морду.

Сарате бросился на него.

— Анхель! — крикнула Элена.

— Да прекратите, что вы как дети! — возмутился Буэндиа.

Марьяхо только сдержанно улыбалась, наблюдая за стычкой двух самцов.

Разнять их удалось Рейес — сила и решительность, с которой она это сделала, впечатлили Элену.

— Ну все, разошлись, — скомандовала девушка.

Интересная все-таки у Рентеро племянница.

Сарате и Ордуньо обменялись гневными взглядами, но было заметно, что их ярость постепенно сходит на нет.

— Больше никаких ссор я не потерплю, — заявила Элена. — Если у нас начнутся конфликты, Ческу мы точно не найдем.

Вошла одна из помощниц Буэндиа. Тихо, как всегда, приблизилась к нему и протянула документ. Он стал читать, шепотом переговариваясь с девушкой, и только потом объявил во всеуслышание:

— Рисунок в кармане погибшего, два соединенных ромба, был сделан человеческой кровью.

— Чески? — спросила Марьяхо.

— Пока не знаем, надо проверить.

Элена вскочила с кресла.

— Сарате, поехали к Ческе домой. Прямо сейчас; привезем образец ДНК.

— Где мы его возьмем? — Сарате показалось, что она хочет под любым предлогом удалить его с совещания.

— Достаточно будет зубной щетки или волоса с расчески. Но это нужно сделать срочно. Если кровь принадлежит Ческе, значит, она жива и посылает нам весточку.

— А нам что делать? — спросил Ордуньо.

Элена протянула ему фотографию Серафина:

— То, что сказал Сарате. Отправляйтесь в Куэнку и разыщите кого-нибудь, кто хоть что-то знает про этого типа. Начните с ветеринара, возможно, ему известно больше, чем он нам рассказал.

— Поехали. — Ордуньо повернулся к Рейес.

Уже выходя, он обратился к Сарате:

— Мы найдем ее. Обязательно.

Глава 38

Все тело болело. Даже простой вдох вызывал судороги и приступ кашля. Горло забилось мокротой и пылью. Ческа занимала себя тем, что расплющивала языком сгустки спекшейся крови. Хорошо бы посмотреться в зеркало, узнать, что с лицом. Казалось, что от него осталась половина. Там, где раньше была левая щека, ощущалось легкое покалывание. То ли по ране ползали насекомые, то ли это бактериальная инфекция неуклонно распространялась во все стороны, разрушая ткани и слизистые. Дверь распахнулась, поток холодного воздуха пробирал до костей. С верхнего этажа донесся визг, словно кто-то резал свинью.

Малютка рыдала, сидя на ее кровати. Ческе хотелось утешить девочку, но сил не было. Она только смотрела, как та плачет.

— Хулио говорит, Серафин умер, — всхлипнула Малютка. — Сам он ждал его в машине, но потом уехал, потому что появилась полиция.

— Что творится там наверху? — прошептала Ческа. Говорить в полный голос не получалось.

— Это Касимиро. Он как будто с ума сошел, бьется головой о стену. Они же всегда были вместе, и ему очень плохо.

— А моя картинка?

— Серафин не успел сходить в аптеку. Не повезло.

Больше говорить Ческа не могла. Силы надо было беречь, если она собиралась выбраться отсюда живой. Сейчас ее враг не Антон и не Хулио, а истощение. Можно было еще порасспрашивать Малютку, разузнать все поточнее, но вряд ли стоило. Кажется, она и так примерно представляла себе ход событий, и он ее радовал. План Чески состоял в том, чтобы рисунок попал в руки аптекаря: вдруг тот заметит, что кровь человеческая, и позвонит в полицию. Малютка свою часть задачи выполнила, подсунула листок в карман Серафину. Она говорит, что он так и не добрался до аптеки. Но если Серафин погиб в стычке с полицией, значит, рисунок уже в распоряжении ОКА. Им остается только расшифровать послание.

— Хулио говорит, нам надо уезжать.

— Прямо сейчас?

— Не знаю. — Девочка опять была готова заплакать. — Я не хочу уезжать, я всегда жила здесь. Мне страшно выходить на улицу.

А вот это плохая новость, подумала Ческа. Если они намерены бежать, ей конец. Никто ее с собой не потащит, это очевидно.

Девочка зарыдала с новой силой. Ческа вздохнула. Детский плач отдавался в ушах, сливаясь с визгом наверху, уничтожая остатки душевных сил. Внезапно Малютка притихла. Теперь слышалось только ее тяжелое дыхание. В доме хлопали двери, раздавались шаги, крики, грохот. Малютка испуганно взглянула на лестницу. По ней кубарем слетела кошка и подбежала к дрожавшей девочке.

— Кошка.

Кошка обнюхала раны Чески.

— Я тогда проиграла на «ё». Ёжик.

Ческа не сразу поняла, что Малютка хочет играть.

Теперь бы радостно включиться в игру, но от слабости Ческа, кажется, забыла все слова.

— Твоя очередь! — поторопила Малютка.

— Желвак.

Надо бы объяснить, что такое желвак. Показать на щеку, в которой теперь зияла дыра. Но девочку слово устроило и без объяснений.

— Мне на какую букву?

— На «з».

— На «з»…

Девочка покрутила головой, встала, обошла помещение. Потом опустилась на корточки и подняла с пола нитку.

— Завязать!

В ее голосе было столько азарта, что Ческа, уже закрывшая глаза, вздрогнула.

— Нитка, ее же можно завязать! — объяснила девочка.

— Завязать — это глагол. А нужно существительное.

— Не везет мне! Значит, я проиграла.

Ческе хотелось только спать — погрузиться в глубокий, крепкий сон и больше не просыпаться.

— Ты должна назначить мне штраф.

Заметив, что глаза Чески закрыты, Малютка подскочила к ней и стала тормошить.

— Я же проиграла, какой у меня штраф?

— Поможешь мне сбежать, — пробормотала Ческа.

— Ладно.

Веки Чески снова сомкнулись. На пороге сна голос Малютки звенел, как поминальный колокол по надежде:

— Ладно, я помогу тебе сбежать. Как мы это сделаем?

Тяжесть и темнота, пришедшие словно из другого мира, навалились на Ческу, не позволяя ответить.

Глава 39

— Это кровь Чески.

Сообщение Буэндиа было коротким, четким и предсказуемым.

— Спасибо, Буэндиа. Поезжай домой, отдохни, — ответила Элена.

Буэндиа допоздна задержался на работе, дожидаясь результатов анализа. Он наверняка устал. Впрочем, все они были измучены.

Когда Элена вышла на балкон, уже похолодало, и явно собирался дождь. Пласа-Майор опустела. Днем площадь забита туристами, но по ночам словно вымирает. Только в подворотнях громоздятся картонные коробки, старые одеяла и замызганные матрасы бездомных; с рассветом некоторые из ночующих здесь бомжей увозят свои скудные пожитки на тележках, украденных из супермаркетов. Естественно, по вечерам сюда приходят волонтеры, приносят бродягам термосы с горячим кофе и печенье, немного с ними болтают. Иногда Элена чувствовала, что должна спуститься на площадь и помочь этим людям, но всякий раз ей мешали эгоизм и уверенность, что они сами выбрали такую жизнь и сами должны с ней справляться. Возможно, она была неправа: никто из спавших под открытым небом не выбирал такой судьбы. Просто не смог ее избежать.

От матери было три пропущенных звонка — ничего, перезвонить можно и завтра. Элена не жалела, что согласилась лететь в Берлин. Во время совещания ОКА в команде наметились первые трещины. Стычки, обвинения, недоверие, беспомощность. У полицейских тяжелая работа… Такая нагрузка уже не для нее.

Устав разглядывать площадь, она вернулась в гостиную. Надо бы посмотреть телевизор, чтобы отключить голову, — найти программу, где знаменитости голодают на каком-нибудь острове, или еще что-то в этом роде. Но вместо этого она взяла планшет и открыла фото рисунка. Два соединенных ромба.

Что это означает? Несмотря на крайнюю усталость, Элена старалась рассуждать логично. Если у Чески появилась возможность отправить сообщение, но она не указала ни имени, ни адреса, значит, она не знала, кто ее похититель и где ее держали. Но почему два ромба? Когда-то на испанском телевидении так маркировали фильмы для взрослых: один ромб — смотреть с осторожностью, два ромба — старше восемнадцати лет. Но Ческа из другого поколения, она не могла использовать обозначения, которых даже не застала. Да и как это понимать? Старше восемнадцати? Попытка указать на бордель или другое заведение, запрещенное для несовершеннолетних?

Элена была измотана, а расшифровывать такие иероглифы непросто. Впервые за долгое время ей захотелось пойти в караоке-бар на улице Уэртас, повидать знакомых, заказать песню и отдаться музыке, а может, даже познакомиться с мужчиной, спросить, есть ли у него внедорожник, а потом отправиться на подземную парковку под площадью… Элена решительно отогнала эти мысли. Она должна сохранять ясное сознание, это ее долг перед Ческой. Она вернулась к картинке с двумя соединенными ромбами.

Вряд ли Ческа хотела отправить им философское послание. Она звала на помощь, а следовательно, все символические значения ромба — религиозные, метафизические, геометрические — можно отбросить. Тут должно быть нечто более прагматичное, какая-то зацепка, что-то, что приведет их к ней.

Элена вздрогнула от звонка домофона; сняв трубку, она услышала голос Сарате:

— Извини, что беспокою. Можно зайти?

Сарате прошел через все положенные стадии: отрицание, гнев, торг, депрессию… Теперь его мучила только тревога.

— Не могу перестать думать о Ческе, о том, через что ей пришлось пройти. Жива ли она? Насиловал ли ее этот урод с гнилыми зубами?

— Гони такие мысли. Сейчас важно одно: найти ее.

— Я голову сломал, думая об этих двух ромбах. Но так ни до чего и не додумался.

— А какие варианты у тебя были? Поделись, вдруг что-то сообразим вместе.

— Масонский символ. Чистые геометрические формы.

— Слишком изысканно.

— Татуировка. У кого-то на теле вытатуированы два ромба?

— Может быть. Но эту версию трудно проверить. Мне кажется, Ческа бы выразилась яснее.

— А у тебя есть идеи?

— Давай попробуем мыслить как Ческа, — предложила Элена. — Представь: ты связан, ранен, каким-то образом добываешь листок бумаги и можешь отправить только одно сообщение. Приходится писать его собственной кровью, и времени у тебя мало.

— Не исключено, что ты не можешь писать напрямую — иначе эта тварь записку не пропустит, — подхватывает Сарате.

— Надо еще понять, почему убитый носил рисунок в кармане.

— Думаешь, он знал, что там? Что это не просто клочок бумаги?

— Он ехал к ветеринару за рецептом…

— Но это не означает, что он умел читать рецепты и вообще хорошо соображал, — нетерпеливо перебил Сарате. — Вспомни, что говорил Буэндиа: вероятно, он почти всю жизнь провел взаперти. Думаю, Ческа хитростью подсунула листок ему в карман. Но вернемся к сообщению. Что она имела в виду?

— Она указывает нам путь. В вашем последнем расследовании, которое касалось похищения людей, встречался такой символ?

— Нет. Если бы встречался, я бы сразу вспомнил.

— И ни в каком другом расследовании?

Сарате задумался.

— Нет. Я бы вспомнил, Элена.

— Это должен быть знак, который легко расшифровать. Мне кажется, разгадка у нас под носом, просто мы ее не видим.

Еще почти час они безрезультатно рассматривали картинку.

— Ты ужинала? — спросил Сарате.

— Я очень голодная.

Они поужинали лазаньей из морозилки.

— Не знаю, сколько времени она там провалялась, но испортиться же не могла, правда?

— Завтра поймем. Если мы не отравились, значит, не испортилась.

Запить лазанью Элена предложила бутылкой итальянского «Каналетто Монтепульчано д’Абруццо».

— Думаю, вино хорошее. Мама прислала мне его на Рождество. Ты же знаешь, я вино не очень жалую. Раньше всегда пила граппу, а теперь вот подсела на воду из-под крана.

— Надо же! А я мечтал выпить с тобой граппы.

Они ели, болтали и допивали вино, ненадолго забыв о Ческе. Когда бутылка опустела, Элена сходила на кухню.

— Хранила ее в холодильнике на крайний случай, — улыбнулась она, разливая по рюмкам граппу «Либарна Гамбаротта». Элена рассказала, что этот сорт в течение года выдерживают в дубовых бочках; она рассуждала об аромате и цвете напитка, но для Сарате он ничем не отличался от любой другой граппы. Постепенно он пьянел, и на его лице проступала грусть.

— Это моя вина: я ушел тем вечером. И сказал, что не люблю ее. Иногда мне кажется, что она исчезла, чтобы меня наказать.

— Не терзай себя. Ты сказал ей то, что чувствовал. В том, что произошло потом, ты не виноват. Это уж точно.

— Иногда мне кажется, что виновата ты.

— Я?

— Конечно. Я не хотел связывать свою жизнь с Ческой потому, что все время ждал тебя.

— Думаешь, я поверю, что ты год меня не видел и все равно ждал? — Элена крутила в пальцах рюмку с граппой.

— Верить не обязательно, но это правда.

— Ты ведь говоришь так не потому, что хочешь переспать со мной?

— Не хочу я с тобой спать. Мне потом было бы паршиво.

— И мне. — Элена залпом опустошила рюмку. — Ночевать останешься?

Оба легли, каждый в своей кровати, разделенные лишь тонкой стенкой. Оба подумывали о том, чтобы обойти эту преграду. Оба отказались от этой идеи и попытались уснуть. Но безуспешно. Элена думала о Сарате, о том, как он ей нравился, и о дистанции, которую она снова устанавливала между ними. Неужели она превратилась в женщину, бегущую от любви? Примкнула к сонму разочарованных, которые проповедуют свободу от страстей и любовных драм?

Она встала и налила себе еще рюмку граппы, надеясь, что Сарате не услышит ее шагов, не выйдет в гостиную и не застанет ее в трусах и старой футболке вместо пижамы, да еще и с бутылкой в руках. Садясь на диван, она снова подумала о Сарате, о том, что ей в нем нравилось. Улыбнулась при мысли о том, что он спал в комнате ее сына Лукаса, которая все еще была обставлена как детская. Совсем как комната Чески в деревенском доме, застывшая во времени и хранившая память о той девочке, которой Ческа когда-то была.

Вскочив, Элена стала расхаживать по гостиной: от нервного напряжения у нее скрутило желудок. Она вдруг поняла, что означали два соединенных ромба.

Глава 40

Вдали уже показалась Куэнка. За последние дни Ордуньо и Рейес провели здесь достаточно времени, чтобы город ассоциировался у них не только с висячими домами, хотя их балкончики над обрывистым берегом реки Уэкар по-прежнему впечатляли.

Все утро они разъезжали по окрестностям, показывая каждому встречному фотографию Серафина: Буэндиа слегка подправил ему лицо после вскрытия. Параллельно сотрудники ОКА пытались выяснить еще что-нибудь об Иоланде Самбрано, об исчезновении которой никто не заявлял. Может, она сейчас вместе с Ческой, обеих держат в одном и том же месте?

Они поговорили с директором банка, где у нее был счет, с администрацией мебельной фабрики, где Иоланда работала, пока ее не сократили, с продавщицами в магазине, где она покупала продукты. Все опрошенные сходились в том, что она была женщиной скромной, очень вежливой и одинокой. Никто ее не хватился, пока не приехала полиция: только тогда люди сообразили, что давно ее не видели.

— А ведь в соцсетях у нее пять тысяч друзей, — заметил Ордуньо. — Вот поэтому мне и не нравятся социальные сети: пять тысяч френдов готовы поставить лайк, увидев фотку твоего кота, а выпить не с кем.

— Какой же ты древний, Ордуньо, — поддела его Рейес. — В соцсетях одно старичье сидит. Такие могут выпить разве что чашку кофе.

Они шли по улице Карретериас, показывая фото Серафина официантам, продавщицам в магазинчиках и просто прохожим, когда у Ордуньо зазвонил телефон.

— Это ветеринар.

Эмилио Суэкос нервно расхаживал туда-сюда. Ордуньо изучал записку, которую тот нашел на лобовом стекле машины: в ней ветеринару угрожали смертью за огласку плачевного состояния свиней, которые принадлежали АО «Альхибе».

— Они убьют меня. Уже открыли охоту.

— Так ты это заслужил! Ты же отвечал за состояние этих свиней. Показать тебе видео, которое мы записали?

Жесткость Рейес покоробила ветеринара, но ссориться он не хотел — все же сейчас главную угрозу представляла не полиция, а те, кто отправил записку.

— А как вы попали к ним в цех?

— Нас привел человек, на которого мы наткнулись в баре. Он тебя знает.

— В «Хуанфере»? Пинто? Ну конечно, это придурок Пинто, чертов алкаш! Знаете, где он сейчас? В Вирхен-де-ла-Лус. Его так отметелили. Не факт, что выживет… И я следующий!

Вирхен-де-ла-Лус — самая большая больница Куэнки. Пинто поступил туда прошлой ночью, после того как его еле живого обнаружили в канаве неподалеку от промзоны Ла-Монтонера.

— Если бы его нашли часом позже, то привезли бы уже не сюда, а в морг, — объяснил им доктор Каудете. — Сломано несколько костей, но что хуже, у него тяжелая черепно-мозговая травма, пробит череп. Проще говоря, он потерял часть мозга и, хотя выжил, сознание к нему уже не вернется. Простите, это звучит жестоко, но лучше умереть, чем так мучиться. Мы позвонили его брату, священнику в деревне под Бургосом, однако навестить его никто не приехал.

— А как это случилось, известно?

— Полагаю, его избили, но подтвердить это — уже ваше дело. Мы, врачи, лечим, а полиция разбирается, что и как произошло. На данный момент оценка жизненных функций дает более или менее удовлетворительные результаты.

Человека избили до полусмерти за то, что он сообщил о нарушениях в свиноводческом цеху, — проигнорировать такое они не имели права, как бы ни были заняты поисками коллеги. По крайней мере, так считала Рейес.

— Нам не обязательно заниматься этим самим, но такой беспредел нужно остановить. Мы можем привлечь других полицейских, пусть займутся. Ты же видел, что там происходит с животными! Если тебе их не жалко, то хотя бы подумай о том, что нас могут кормить этим мясом. Я, наверное, вегетарианкой стану после того, чего насмотрелась в этом цеху.

Рейес права, думал Ордуньо, но вопрос в том, подходящий ли сейчас момент. Они спустились в кафе при больнице — выпить кофе и обсудить, что делать дальше: начать объезжать окрестные фермы или остаться в Куэнке и продолжать искать кого-то, кто опознает человека на фотографии.

— Разрешите к вам присесть?

К ним подошел мужчина лет шестидесяти в старомодном костюме и плаще.

— Пожалуйста, садитесь, — отозвался Ордуньо.

— Меня зовут Викториано, Викториано Альгуасиль. Я адвокат, но поговорить с вами пришел не как юрист. Просто хочу помочь другу. А вы Родриго Ордуньо и Рейес Рентеро, если меня верно проинформировали?

— Вас прекрасно проинформировали. Что ж, теперь мы знакомы. Расскажите же, чего вы от нас хотите.

— Вы городские… Не знаю, поймете ли вы меня. В деревне и в городе дела делаются по-разному. Но имейте в виду, что вы можете получить пятнадцать тысяч евро и разделить их по своему усмотрению, пополам или как у вас принято.

— У нас не принято делить деньги, — заявил Ордуньо.

— Но пятнадцать тысяч евро — приличная сумма. Хотя бы выслушать, что нужно сделать, чтобы ее получить, вы точно можете.

Рейес видела, что Ордуньо вот-вот выхватит пистолет и задержит Викториано за попытку подкупа, за оскорбление полиции или еще за что-нибудь, так и не дав адвокату объясниться. Она поспешила вмешаться:

— Пятнадцать тысяч евро! За такие деньги я выслушаю что угодно, даже пение Пералеса[8], раз уж мы в Куэнке. Впрочем, Пералес не так уж плох. Но, как видите, мой напарник нервничает, так что поторопитесь.

Адвокат сразу перешел к сути: он представился хорошим другом управляющего фирмой АО «Альхибе», которой принадлежал цех, где они были с Пинто.

— Мой друг в курсе, что фирма допускала некоторые нарушения, что свиньи содержались не совсем так, как положено, проходили не все ветеринарные проверки, предписанные законом…

— Ваш друг не мелкий нарушитель, ваш друг сукин сын! — взорвался Ордуньо. — Он обращается с животными бесчеловечно.

Викториано не дрогнул.

— Давайте не будем забывать, что речь идет не о людях. Это всего лишь свиньи. Но мой друг потому и готов заплатить пятнадцать тысяч евро, что дело непростое. Будь это обычное мелкое нарушение, он бы просто подождал квитанций на штрафы, и никаких проблем.

Рейес задумчиво покусывала губу.

— И что мы должны сделать, чтобы получить эти деньги?

— В том-то и прелесть, что делать вам ничего не нужно. Совершенно ничего, просто забыть, что вы когда-то побывали в том цеху. Мой друг пообещал мне — и я ему верю, — что все изменится, он больше никогда не будет содержать животных в таком состоянии.

— Какой приятный у вас друг, он меня умиляет, — съязвил Ордуньо. — А Пинто? Напоминаю вам, что он находится в этой самой больнице. При смерти. И я почти уверен, что причина этого несчастья в том, что он показал нам дорогу к цеху.

— Неправда, мой друг ни при чем. Пинто много пил, видимо, неудачно упал и получил травму. К сожалению, мы уже ничего не можем для него сделать.

На этом для Ордуньо разговор был окончен.

— Передайте своему другу, что к нему придет инспекция. И что он будет арестован по подозрению в убийстве.

Казалось, Викториано искренне возмутило упрямство полицейских.

— Сеньорита, вы кажетесь более здравомыслящей, чем ваш напарник. Почему бы вам не побеседовать с ним и не попробовать его переубедить? Я могу уговорить своего друга увеличить сумму вознаграждения до двадцати пяти тысяч евро. Это ведь так приятно — получить двадцать пять тысяч в обмен на бездействие.

— Мой напарник уже сказал вам, как мы поступим. Я бы и ждать не стала, вам еще повезло, что он тут главный, — ответила Рейес. — Будь моя воля, мы бы прямо сейчас задержали вас и поехали за вашим другом. И про Суэкоса не забыли бы.

— Как это прискорбно! Куда разумнее заработать хорошие деньги, чем получить проблемы.

— Вы нам угрожаете?

— Нет, что вы, я же адвокат, я никогда никому не угрожаю! Если бы вы знали, сколько раз мне приходилось успокаивать своих клиентов. Без адвокатов насилия было бы гораздо больше.

Викториано удалился, довольный собой. Рейес с отвращением смотрела ему вслед.

— Что будем делать?

— Искать Ческу, ради этого мы сюда и приехали, — ответил Ордуньо.

— Ты позволишь им отвертеться?

— Вот найдем Ческу, тогда и заявим на них. Сейчас мы не можем в это лезть; пусть местная полиция поработает. А мы продолжим расспрашивать про этого слабоумного, не верю, что его совсем никто не знает.

Придя на парковку, они обнаружили, что у их «вольво» порезаны все четыре колеса.

— Только не говори, что это лучше, чем пятнадцать тысяч евро, — рассмеялась Рейес.

— Двадцать пять, последнее предложение было двадцать пять тысяч, не забывай.

Глава 41

Элена остановила машину перед домом Хуаны Ольмо. Первым у двери оказался Сарате. Он нетерпеливо жал на звонок, но никто не открывал. Соседка сообщила им, что в это время Хуана всегда на мессе.

До церкви, одной стороной выходившей на улицу Реаль, от дома Хуаны было метров пятьсот-шестьсот. Какие же разные жизни у сестер, думала Элена. Одна в Мадриде, работает в полиции; другая в деревне, и весь ее путь — от дома, где родилась, до церкви. Иногда она, наверное, заходит в пекарню, в мясную лавку к Авелино или в рыбную к Карлосу, но все это тоже совсем рядом. Представить подругу в такой обстановке Элена не могла — рано или поздно Ческа сбежала бы отсюда, даже если бы ее юность не была омрачена страшной трагедией, которая, скорее всего, и придала ей решимости.

Церковь Святого Иакова, построенная в XIII веке, являла собой достойный образец романского стиля. Долгое время в ней не видели ничего особенного, но в девяностых годах прошлого столетия во время реставрации за барочным иконостасом обнаружили романскую каменную апсиду, сохранившуюся со времен возведения храма. С тех пор церковь обрела свой первоначальный облик и стала одной из достопримечательностей провинции; туристы непременно заезжали посмотреть на ее разноцветные каменные барельефы. По мнению ученых, на них было изображено поклонение короля Фердинанда III Святого, его супруги Елизаветы Швабской и епископа Сеговии гробнице апостола Иакова.

Хуана стояла на коленях у скамейки в последнем ряду, неподалеку от входа. Непохоже, чтобы она обращала свои молитвы к какой-либо из фигур, украшавших своды храма. Увидев Элену, она испуганно вздрогнула.

— Вы приехали из-за Франсиски? Вы ее нашли?

Выглядела Хуана неважно, под глазами темнели круги, как будто исчезновение Чески вернуло ее в те кошмарные дни, которые она так долго пыталась забыть.

— Мы не знаем, что с ней произошло, и еще не нашли ее. А приехали, потому что нуждаемся в вашей помощи. Нам нужно войти в дом. Это срочно.

Комната Чески в деревенском доме ничем не напоминала ее мадридскую квартиру на улице Усеры. Старинная тяжеловесная мебель работы местных плотников и даже отца Чески, который любил работать руками. Два стеллажа у стены, заполненные книгами для малышей и школьников, он сделал сам; столешницу вытесал и отшлифовал за один вечер. На столе стояли детские вещицы: слоник с цветными карандашами, резиновый морской еж — игрушка для снятия стресса. Две черепахи качали головами при малейшем дуновении ветра. Под столом лежал школьный рюкзак с Оливером и Бенджи, персонажами аниме.

Узкая, сантиметров восемьдесят, кровать была заправлена старым вязаным покрывалом, над изящным кованым изголовьем висел постер группы «Héroes del Silencio»[9]. На подушке сидели две плюшевые собачки. На прикроватной тумбочке стояла статуэтка Фатимской Богоматери, сувенир из поездки в Португалию. На стене висел простой строгий крест. Если бы не детские вещи, комнату можно было бы принять за монастырскую келью.

Окинув помещение взглядом, Элена направилась к коврику, похоже самодельному, лежавшему в изножье кровати. На нем были изображены два соединенных ромба. Под ковриком был кафельный пол, но, если интуиция не подводила Элену, плитку можно поднять, и под ней окажется тайник. Инспектор попыталась поддеть плитку ногой — безрезультатно. Потом наклонилась и ощупала ее: прилегает плотно. Подключился Сарате — он достал нож, поддел плитку с четырех сторон, и та наконец отошла.

— Что это? — спросила Хуана, крестясь, как будто прятать что-то в доме само по себе было страшным грехом.

Элена достала из тайника тонкую синюю папку. Внутри лежала вырезка — новостная заметка из «Вестника Сеговии», напечатанная двадцать один год назад: «Животноводческая ярмарка в Сепульведе прошла с рекордным количеством участников». В статье были описаны значимость мероприятия, заключенные на нем сделки, прекрасные отношения организаторов с муниципальными властями, отраслевые юридические перипетии и растущий интерес публики. Текст был очень скучным.

— Что это, Сарате? — спросила Элена. — Зачем Ческе хранить эту вырезку?

— Не знаю. Но дата совпадает с годом изнасилования.

Элена разглядывала маленькую фотографию внизу страницы. Трое улыбающихся мужчин держали вяленую свиную ногу. Подпись гласила: «Радость победителей: они выиграли окорок».

— Фотография, Сарате. Кто это? — Она указала на стоявшего посередине.

— Может, это Гарридо, покойник из гостиницы в Сафре? Но видно плохо, да и снимок сделан давным-давно.

— Хуана! — окликнула Элена.

Хуана, вышедшая в коридор, чтобы не мешать, вернулась в комнату.

— Хуана, кто эти люди?

Взяв вырезку, Хуана посмотрела на фото с легкой улыбкой.

— Вот Фернандо. Мой жених.

— А остальных знаете?

Хуана вновь пригляделась к снимку и покачала головой.

— Постарайтесь вспомнить, Хуана. Может, они вам кого-то напоминают?

— Я их не знаю. Они не местные.

Элена была близка к отчаянию. Она надеялась на прямые указания, но нашла только старую фотографию. Это те самые мужчины, которые изнасиловали Ческу?

Помимо вырезки в папке лежал список всех животноводческих выставок, проходивших в Испании, и карта окрестностей Турегано, на которой ручкой были проставлены крестики.

— Пойду на кухню, — сказала Хуана.

— Подождите. — Элена вертела в руках карту с крестиками. — Вы уверены, что эти люди не из вашей деревни?

— Абсолютно.

— А как насчет близлежащих деревень?

— К чему ты клонишь, Элена? — спросил Сарате.

— Посмотри на карту. Ческу интересовали деревни и фермы, расположенные неподалеку. Она наведывалась к вам, Хуана, чтобы осматривать их.

— На меня она даже внимания не обращала, когда бывала здесь.

Больше в папке ничего не было. Элена указала на массивный деревянный шкаф напротив кровати, закрытый на висячий замок.

— У вас есть ключ от шкафа?

— Нет, и никогда не было. Это сестра замок повесила — наверное, в какой-то из последних приездов.

— Пропустите, — решительно вмешался Сарате.

Он вытащил из кобуры пистолет. Хуана испуганно ахнула, решив, что он собирается стрелять по замку. Элена тоже не сразу поняла, что он намеревался делать. Но Сарате просто воспользовался пистолетом вместо молотка. Замок выдержал пару ударов, а потом развалился и упал на пол. Одежды в шкафу оказалось немного: пара вязаных кофт, штаны и теплая куртка — зимой в Сеговии холодно.

— Это вещи Чески?

— Да, она их надевала, когда приезжала сюда.

— Спасибо, Хуана. Вы разрешите нам все это осмотреть?

Хуана, кивнув, удалилась. Элена и Сарате продолжили исследовать содержимое шкафа. Раз Ческа повесила замок, значит, она там что-то прятала.

В ящиках они нашли нижнее белье, старые рубашки, носки… Обыск не приносил никаких результатов, пока Элена не попыталась вытащить один из ящиков.

— Здесь что-то есть, — объявила она.

Приложив больше усилий, чем можно было ожидать, они все-таки вынули ящик. Сзади у него оказался дополнительный отсек, а в нем — сверток в черном целлофане. Внутри был маленький пистолет, «Глок-26».

— Оружие, из которого она убила Фернандо Гарридо?

— Возможно, — согласился Сарате. — Заберем, пусть им займется Буэндиа.

Сфотографировав газетную вырезку с тремя улыбающимися обладателями окорока, Элена позвонила Марьяхо.

— Я только что отправила тебе фото. Один из этих троих — Фернандо Гарридо, который был на видеозаписи. Знаю, что все время прошу невозможного, но мне нужно, чтобы ты выяснила, кто остальные двое. Сегодня до обеда, Марьяхо, ладно?

Глава 42

В течение двух часов, пока меняли колеса служебной машины, Рейес и Ордуньо продолжали показывать жителям Куэнки фото Серафина.

Наконец на пешеходной улице Карретериа одна девушка, продавщица в магазине одежды, сообщила, что видела похожего человека.

— Только не одного, а двух. И это было не в Куэнке.

— А где?

— На заправке у трассы, недалеко от Таранкона, со стороны Санта-Леонор. Я ехала со своим парнем, мы остановились, и пока он заправлял машину, я пошла в магазин. Те двое сидели в кузове фургона. Проходя мимо, я заметила, что один мастурбировал, глядя на меня. Я сразу побежала назад, пока мой парень не увидел. Он ужасно ревнивый, мог начать разборки.

— Можешь нам еще что-то рассказать? Про фургон или про них самих?

— Ничего, говорю же, я убежала. Даже цвет фургона не помню. Помню только… Короче, неважно.

— Нет, скажи!

— Размер его… его члена. Он был огромный. Такой увидишь — не забудешь. Но больше ничего. Они сидели в кузове, водителя я не заметила. Наверное, он ушел платить за заправку.

— Когда это было?

— Не помню. Незадолго до Рождества. В субботу утром, потому что у моего парня дом в Трибальдосе и по выходным мы ездим туда. Точнее не могу сказать. Вы не подумайте, что я хочу оскорбить этих людей, но мне показалось, что они какие-то ненормальные.

— В смысле больные?

— Нет, не так… В них было что-то звериное; не знаю, как объяснить.

Им пришлось поторопить автомеханика, менявшего колеса, чтобы как можно скорее отправиться на заправку, о которой говорила девушка.

— Думаешь, они так долго хранят записи с камер наблюдения? — спросила Рейес. — Она же сказала, что это было еще до Рождества.

— Понятия не имею. Но пока это единственная зацепка.

Шиномонтаж находился в промзоне под названием Серрахера. Забрав машину, они никак не могли выбраться на шоссе.

— Улица та самая, Камино-де-лас-Виньяс.

— Ага, только мы едем не в ту сторону. Надо найти, где можно развернуться.

— Заблудились, надо же! И какой толк от этого навигатора, если с ним все равно теряешься, — рассмеялась Рейес. — Сверни вон туда.

Через несколько метров они взяли правее и оказались на другой улочке, которая должна была вывести их на шоссе. На перекрестке какая-то машина преградила им путь, еще одна врезалась в «вольво» сзади. Удар оказался настолько сильным, что сработали подушки безопасности. Ордуньо попытался вырулить, но «вольво» зажало между машинами нападающих. Он потянулся к пистолету, но к ним уже подошли двое.

— Даже не думайте.

Мужчины направили на полицейских пистолеты и, судя по всему, были готовы стрелять.

— Вылезайте, — приказал один.

Подошли еще двое и отобрали у Ордуньо и Рейес оружие. Только после этого из старого «мерседеса» вылез старичок — лысый, морщинистый, низкого роста.

— Добрый вечер.

— Что происходит? Предупреждаю вас, что мы сотрудники полиции, — сказал Ордуньо.

— Я прекрасно знаю, кто вы. Сегодня с вами беседовал мой адвокат, и вы отвергли предложение, которое я через него передал. Плохое решение, скажу вам откровенно.

— Что вам нужно?

— Уже ничего. Вам все сказал мой адвокат. Больше предложений нет, двадцать пять тысяч евро вы потеряли. И это не самое ценное, что вам предстоит утратить. У меня бизнес, семья, и все это я намерен защищать.

— Да нам плевать на ваших свиней, — тянул время Ордуньо.

Все взгляды обратились на него. Никто не смотрел на его спутницу, девушку в красном платье, короткой кожаной куртке и кроссовках «Нью Бэланс». Никто не заметил, как она подошла к одному из мужчин и с силой ударила его по горлу ребром ладони. Пока остальные сообразили, что происходит, она успела подхватить выпавший у него пистолет и выстрелить во второго преступника. Ордуньо тем временем бросился на главного, старика, и зажал ему шею локтевым захватом. Двое оставшихся вооруженных мужчин замерли в нерешительности.

— Бросайте оружие, или я сверну ему шею.

Оба подчинились. Рейес ногой отпихнула их пистолеты подальше.

— Ты чего? — крикнул ей Ордуньо. — Подбери!

— Не могу, я, кажется, руку сломала, — извиняющимся тоном ответила Рейес, с жалобной гримасой демонстрируя правую руку, но левой продолжая целиться в противников.

Ордуньо, не ослабляя захвата, подошел к ней вместе со стариком. Несмотря на боль, Рейес, похоже, ликовала.

— Быстро все в жизни меняется, да, сеньор как-вас-там, — рассмеялась она.

Мужчина, получивший удар по горлу, лежал на земле без сознания; у другого выстрелом разнесло коленный сустав, и он, крича от боли, пытался отползти в сторону; еще двое остались без оружия, и Ордуньо уже надел на них наручники. Рейес перевела пистолет на старика.

— Давайте договариваться. Пятьдесят тысяч евро, — сделал он последнюю попытку.

— Вы же сказали, что предложений больше нет, — ехидно отозвалась Рейес.

— Не говорите глупостей, сеньорита.

— А я вам соврал, — сообщил ему Ордуньо. — Нам на ваших свиней совсем не плевать.

Глава 43

В свои шестьдесят Марьяхо давно покончила с чинопочитанием и дипломатией. Она не лезла за словом в карман и на дух не переносила политкорректности. Выполняя задание Элены, она ругалась на чем свет стоит. Буэндиа, уже привыкший к ее манерам, почти не обращал на это внимания.

— Результаты Элене нужны до обеда, мать ее! Она думает, я их рожу? Совсем охренела!

— Это ты так пытаешься сосредоточиться? — поинтересовался судмедэксперт.

— Ты видел, какую говнофотку она мне прислала? Крохотную, двадцатилетней давности, сплошное зерно… Вот что мне с ней делать, Буэндиа?

— Ну уж ты-то что-нибудь придумаешь, я уверен.

— Как же мне хочется на пенсию!

Марьяхо попыталась улучшить качество изображения, прогнала его через программу состаривания лиц, добавив каждому мужчине по двадцать лет. За контрольный образец она взяла Фернандо Гарридо — когда тот погиб в Сафре, его фото разместили в ежедневной газете «Сегодня», выходившей в Бадахосе. Виртуальный портрет отличался от реального примерно как небо от земли. Вслед за потоком обсценной лексики Марьяхо вынесла вердикт: найти двух остальных не получится. Для этого их фотографии должны были появиться в прессе или в каком-нибудь официальном архиве. Какова вероятность, что обычный фермер попадет в СМИ?

Ответ на этот вопрос нашелся у Буэндиа, хотя и не сразу. Все утро судмедэксперт просматривал выпуски газеты «Ла трибуна де Куэнка» в поисках публикаций, которые навели бы их на след Чески. Одного насильника она убила, теоретически могла убить и других. А поскольку все имевшиеся у них зацепки вели в Куэнку, Буэндиа показалось логичным начать с местной прессы. Но он так ничего и не нашел, хотя проверил все выпуски за пять месяцев: ознакомился с протестами экоактивистов против строительства в зоне обитания охраняемых видов, мелкими стычками между соседями и коррупционными скандалами с участием муниципальных властей. В разделе криминальной хроники писали о двух женщинах, убитых бывшими партнерами, одном погибшем в пьяной драке и одном утонувшем в болоте — и больше ничего. Полиция Куэнки, наверное, умирает от скуки, подумал Буэндиа.

Он перешел к просмотру «Вестника Сеговии». В последние месяцы Ческа часто ездила в гости к сестре; возможно, она искала своих насильников в том регионе. Марьяхо тем временем сражалась с алгоритмами обработки изображений, фильтрами и технологиями сравнения лиц. Взлом программного обеспечения Национального разведывательного центра отнял бы у нее несколько часов, но не исключено, что оно того стоило. НРЦ располагал передовыми технологиями, позволявшими установить личность террориста в темных очках, шарфе и бейсболке по форме кончика уха или очертаниям ноздрей. Только вот с каким изображением сопоставить это сомнительное фото, сделанное больше двадцати лет назад?

В этот момент Буэндиа бросил ей спасательный круг.

— Обрати внимание, какая новость. Три недели назад человека, выходившего с животноводческой ярмарки Сепульведы, насмерть сбила машина.

Марьяхо вскочила, подошла и оперлась о стол Буэндиа. В «Вестнике Сеговии» была фотография покойного; его звали Мануэль Санчес. Марьяхо сравнила изображение с увеличенным фото трех мужчин. Сходство не было разительным, но снимок из «Вестника Сеговии» она все же отсканировала.

Спустя два часа ей удалось получить доступ к программе распознавания лиц НРЦ. Она ввела два изображения — Мануэля Санчеса и одного из мужчин со старой фотографии, того, который был отдаленно на него похож. По отсутствию гневных тирад Буэндиа догадался: Марьяхо что-то нашла.

— Буэндиа, это он. Он самый. Мануэль Санчес, которого сбила машина в Сепульведе, двадцать один год назад выиграл вяленый окорок.

Элена и Сарате доехали до Сеговии, чтобы запросить полный список свиноводческих ферм в районе, и там столкнулись с провинциальной бюрократией: к любой бумажке местный чиновник относился, как к государственной тайне, и получить ее стоило неимоверных усилий. Сарате уже был готов выхватить пистолет и, невзирая на последствия, открыть огонь по этой унылой конторе, когда позвонила Марьяхо. Она идентифицировала еще одного мужчину на фотографии. Мануэль Санчес, три недели назад погиб под колесами машины, когда выходил с животноводческой ярмарки в Сепульведе; сейчас она пришлет относительно свежее фото.

— Нам нужно еще что-нибудь, Марьяхо, — ответила Элена. — Его адрес, например. Может, вдова знает, кто третий на снимке.

— Так я поэтому вам и звоню. Вы там близко, километрах в пятидесяти. Покойный жил в Риасе, это район Сеговии.

— Тогда мы поехали. Скинь мне точный адрес.

— Буэндиа просит передать, что ему нужен образец ДНК, а то труп кремировали. Сами знаете, его устроит что угодно, хоть волос с расчески. Он хочет проверить, не отец ли это Ребеки, Ческиной дочки.

— Пусть не волнуется, что-нибудь привезем.

— А вот про третьего вообще ничего не могу сказать. Лицо очень плохо видно: наполовину прикрыто козырьком кепки, да еще и тень на него падает. Была бы это современная фотография, я бы смогла что-то сделать, но она древняя, сплошное зерно… Я, конечно, позвоню в газету, вдруг у них в архиве сохранился негатив и с ним можно поработать, но это вряд ли. Снимок неважный, проходной, а сделан давным-давно.

— Сделай что сможешь, Марьяхо, но третьего ты в некрологах не найдешь. Ческа сейчас у него.

Риаса встретила их начинающимся снегопадом. Парк при въезде постепенно покрывался снегом, который придавал деревне особое очарование. За парком белели крыши домов.

— Тут он красивый! А в Мадриде снег сразу превращается в грязь. Ты здесь бывал?

— Много раз. Проездом был и за покупками приезжал. А когда-то у Сальвадора, моего наставника, был дом в Мадригере, это деревня недалеко отсюда. Мы часто проводили там выходные, а иногда приезжали на день святого Пантелеимона в конце июля.

Мадридский проспект был застроен виллами с большими садами, которые все сильнее заносило снегом.

— Еще застрянем тут без связи, — волновалась Элена.

— Не переживай, дороги здесь хорошие, и мы не на твоей машине, а на настоящей. — Сарате все еще мог смеяться.

— Как раз выбираться из сугробов лучше на старой русской тачке!

Они притормозили у дома Мануэля Санчеса. Площадку перед ним чистила от снега симпатичная женщина лет сорока; из-под шерстяной шапочки у нее выбивались рыжие локоны. Очертания фигуры скрадывал пуховик. При виде полицейских она прервала работу.

— Вы Ана Менсиа? — обратилась к ней Элена.

— Да. Что-то случилось?

— Мы из полиции, хотим поговорить про вашего мужа, Мануэля Санчеса.

Решительным движением Ана сгребла с площадки еще немного снега, как бы давая понять, что ей помешали. Но потом прислонила лопату к забору и позволила полицейским пройти.

В саду двое мальчишек лепили снеговика.

— Мигель, надень пальто немедленно! — крикнула Ана одному из сыновей. — Хочешь подхватить воспаление легких?

— Но мне жарко! — возразил мальчик.

— Надевай быстро. И чтобы через пять минут оба были у камина, погреетесь немного.

Ана толкнула входную дверь, и Сарате с Эленой окутал запах горящих поленьев.

— Мануэль! — окликнула Ана, стряхивая снег с обуви.

В холл вышел мужчина в толстом свитере. На руках у него была маленькая девочка.

— Они из полиции, хотят поговорить с тобой.

Мануэль не скрывал удивления. Но оно не шло ни в какое сравнение с изумлением, близким к ступору, которое испытали Сарате и Элена. Потому что перед ними стоял Мануэль Санчес — человек, насмерть сбитый машиной на животноводческой ярмарке в Сепульведе.

Глава 44

Мануэль провел их в маленький кабинет. Не успели они начать разговор, как зашла Ана.

— Хотите выпить чего-нибудь?

— Не беспокойтесь, — ответила Элена. — Мы только побеседуем немного с вашим мужем.

Ана кивнула, но уходить не спешила. Еще несколько секунд она поправляла жалюзи, чтобы вечерний свет не бил в глаза. Ей явно хотелось принять участие в разговоре, но все ждали, пока она выйдет. Когда за женой закрылась дверь, Мануэль прервал напряженное молчание:

— И чем же я могу вам помочь?

— Не будем ходить вокруг да около, — решительно произнес Сарате. — По нашим сведениям, вы мертвы.

Мануэль приподнял бровь:

— Полагаю, речь идет о человеке, которого сбила машина в Сепульведе?

— В газете написано, что это были вы.

— Ну ясно же, что это ошибка. Я бы посмеялся, не будь она трагической: там погиб мой брат Антонио.

— Но как они могли перепутать? — спросила Элена.

Мануэль совершенно спокойно объяснил, в чем дело: он зарегистрировался как участник ярмарки, но накануне у него случился приступ аппендицита, и его увезли в больницу.

— Тогда мы решили, что поедет брат, он иногда помогал мне с производством кормов. Но мы уже не успевали изменить бронь в гостинице, бейдж участника ярмарки и тому подобное. Так что, поскольку мы с ним очень похожи, он взял мое удостоверение личности, мои банковские карточки и даже визитки. Когда он попал под машину, при нем нашли полный комплект моих документов и сочли погибшим меня. Но я, как видите, жив.

— А фотография в газете ваша или брата?

— Моя, ее взяли с бейджа.

— Вы настолько похожи, что газетчики не заметили разницы?

— Нас вечно путали. Мы хоть и не близнецы, но были очень близки по возрасту и похожи внешне.

Элена положила на стол снимок, сделанный двадцать один год назад.

— А этот человек на фотографии — вы или ваш брат?

Мануэль взял газетную вырезку и стал с интересом ее разглядывать.

— Это же было сто лет назад. С трудом узнаю себя.

— Но как выиграли хамон в лотерею, вы наверняка помните, — подсказала ему Элена.

— Да, это помню.

— Значит, это вы, а не ваш брат.

Мануэль положил вырезку на стол. Он вдруг помрачнел, лицо нервно дернулось.

— Можно узнать, чего вы от меня хотите? Не понимаю, зачем вы задаете все эти вопросы.

— Сеньор Санчес, мы расследуем преступление, совершенное двадцать один год назад. Изнасилование.

— Изнасилование?

— Да.

Элена отвечала коротко и не сводила с него глаз, пытаясь уловить малейший признак угрызений совести или страха.

— А я тут при чем?

Сарате молчал, позволяя Элене вести допрос, — он знал, что у нее это прекрасно получалось. К тому же он был шокирован тем, что в своем крестовом походе возмездия Ческа убила невиновного. Как с ней общаться, если они ее спасут? Ее отдадут под суд, это понятно. Но лично он — сможет ли он простить такое?

— Это случилось в начале сентября, — начала Элена. — Трое друзей приехали в Сепульведу на ярмарку. Они не только заключили выгодные сделки, но и выиграли в лотерею хамон. Это даже попало в местную газету.

Элена снова показала вырезку с фотографией.

— Хамон мы выиграли, это я помню. Но мы никого не насиловали.

— Я не закончила. Отмечать победу они отправились в Турегано, родную деревню одного из них. Там как раз проходил праздник. Друзья пили, веселились, снимали стресс… в общем, отлично проводили время. И вдруг увидели девчонку лет пятнадцати, очень хорошенькую, она была одна и казалась немного растерянной посреди общего веселья. Девочка направилась домой, а трое мужчин последовали за ней, догнали, изнасиловали и бросили на пустыре на окраине деревни.

Произнося это, Элена чувствовала, как ее охватывает дикая злость. Она старалась сохранять спокойствие, сейчас ее дело — следить за реакцией Мануэля, который то ли действительно удивился, то ли сделал вид. Из сада доносились возгласы его детей, судя по всему, игравших в снежки. Его жена крикнула Мигелю, чтобы тот надел пальто. А прислушавшись, можно было различить плач младенца, который, видимо, лежал в кроватке где-то рядом с ними. Голоса всей семьи Мануэля. Все, к чему он стремился, и, наверное, все самое дорогое для него оказалось под угрозой из-за преступления, совершенного в прошлом.

— Я не помню ночи, о которой вы рассказываете. Выпили мы тогда много, это точно. Но уверяю вас, что я никого не насиловал… И в любом случае срок давности истек, разве не так?

— Увы, должна вам сообщить, что закон изменился: срок давности по насилию над несовершеннолетними истекает, когда жертве исполняется сорок лет. А этой женщине сейчас тридцать пять.

— Но это безумие. Какие у нее могут быть доказательства? Спустя столько лет! Эта женщина утверждает, что я…

— Кто этот человек?

Элена ткнула пальцем в самое неразборчивое изображение на фотографии.

— Не знаю его. Не помню.

— Кто он?

— Не помню.

— Вспоминайте. Кто он?

— Слушайте, если меня в чем-то обвиняют, этот разговор должен проходить в присутствии адвоката. А если нет, то уходите. Уже поздно, и мне надо заниматься делами. Потому что у меня большая семья, если вы не заметили. Уж не знаю, кем я был в двадцать с чем-то, но сейчас я уважаемый бизнесмен и образцовый отец семейства.

Уважаемый бизнесмен. Образцовый семьянин. Идеальная жизнь, выстроенная кирпичик за кирпичиком. А на другой чаше весов — давняя ночная пьянка. Что перевесит в час, когда будет решаться судьба этого человека? Элена смотрела на Мануэля и ждала, что он раскается, но этого не произошло. Так что Сарате решил вмешаться.

— Не могли бы вы предоставить нам образец своей ДНК?

— Что?

— Нам бы это очень помогло. Изнасилование имело последствия: несовершеннолетняя жертва забеременела и родила дочь. Надо сравнить ДНК, вашу и этой девушки, чтобы выяснить, не вы ли ее отец.

— Я никогда никого не насиловал.

— В таком случае вас тем более не затруднит дать нам образец ДНК. Достаточно волоса.

Мануэль в ярости поднялся с места.

— Я больше не потерплю оскорблений. Прошу вас уйти.

— Подождите, — произнесла Элена.

Санчес, уже потянувшийся к ручке двери, обернулся.

— Если вы скажете, кто этот человек на фотографии, мы забудем про ДНК, и наш разговор не выйдет за пределы этого кабинета.

Похоже, Мануэль задумался над ее предложением. По крайней мере, он несколько секунд медлил с ответом.

— Откуда мне знать, что вы не обманете?

— Вам придется поверить мне на слово.

— Я не знаю, кто это. Мы не были знакомы. Понятия не имею, кто он.

— Вы лжете.

— Вы тоже. Вы не можете делать таких предложений, это незаконно.

— Даю вам последний шанс, Мануэль. И делаю это только потому, что речь идет о жизни нашей коллеги. Мы считаем, что человек с фотографии ее похитил и намерен причинить ей вред. Либо вы скажете мне, кто он, либо я выведу вас отсюда в наручниках на глазах у жены и детей.

Сарате вздрогнул. Видя, что Элена вне себя от ярости, он наклонился к ней:

— Элена…

Он хотел шепнуть ей, что задерживать этого человека — серьезная ошибка. У них не было не только ордера, но и достаточных оснований подозревать Санчеса.

Мануэль посмотрел на нее с насмешкой:

— Ордер на арест покажете?

Элена резко вскочила и развернула Мануэля лицом к двери. Мгновение спустя она вытащила наручники и защелкнула их на его заведенных за спину запястьях.

— Вас ждут о-о-очень большие проблемы, — пригрозил Мануэль.

— Пошел.

Жестом она велела Сарате открыть дверь. Они прошли через гостиную в холл, оттуда в сад, где играли мальчишки. Из дома выбежала Ана, поскользнулась на тающем снегу и с трудом удержала равновесие.

— Мануэль! Что такое? Куда тебя забирают?

Элена затолкала его в машину. Потом протянула ничего не понимающей женщине визитную карточку.

— Он задержан. Позвоните позже, вам сообщат подробности.

— Но что он сделал?!

Взвизгнули шины, и машина сорвалась с места.

Глава 45

Медики в травмпунктах могут с первого взгляда определить, сломал человек руку при падении или из-за того, что кого-то ударил. Доктору Каудете в больнице Вирхен-де-ла-Лус все стало ясно, как только он увидел рентген руки Рейес.

— Трещина в пятой пястной кости правой руки. Травма боксера либо человека психически неуравновешенного. У вас какая?

— Боксерская, — с гордостью ответила Рейес. — Тому парню похуже пришлось.

— Его я уже осмотрел, он в другом кабинете, под надзором полиции. Знаете, как такой перелом называется на английском? «Кабацкий перелом», поскольку он характерен для пьяных драк в барах по выходным.

— Но я же не пьяная и не в баре дралась. Я сотрудник полиции. Не знаю точно, куда я ему заехала. Частично в челюсть, частично в горло…

— Хороший удар. Запястье болит?

— Нет, только кисть. Вы мне наложите гипс?

— Не хочу, чтобы ваш перелом плохо сросся. Представьте, вот я наложу гипс неправильно, и вы больше никогда не сможете застегнуть пуговицу. Я бы себя возненавидел за такое.

— А я бы стала носить одежду на молнии.

— Пока я просто зафиксирую вашу кисть, а потом специалист посмотрит и решит, как вас лучше лечить. Если хотите услышать мое мнение, вам повезло и хирургическое вмешательство не потребуется. Я вас на минутку оставлю, постарайтесь не шевелить рукой.

Рейес осталась одна. Ордуньо занимался документами: писал заявление, оформлял протоколы. Впервые с прихода в ОКА Рейес оказалась в одиночестве и не знала, что делать: то ли звонить в Мадрид с докладом, то ли подождать. Ей было неспокойно: вдруг руку придется оперировать и расследование продолжится без нее? А ей так хотелось помочь коллегам найти Ческу!

Наконец вернулся Ордуньо.

— Тобой еще не занимались?

— Занимались, но сказали подождать, пока специалист посмотрит. Как все прошло?

— Прямо сейчас местная полиция опечатывает три фермы и два мясных производства. Последнее, что я слышал: задержаны уже пятнадцать человек.

— И Суэкос?

— Да, ветеринар тоже. Похоже, всю сеть накрыли. Теперь тебе необязательно становиться веганом.

— И хорошо! Как все быстро решилось.

— Я не хотел тратить время на все эти разборки со свиньями, считал, что нам надо заниматься исключительно поисками Чески, но Викториано со своим клиентом сами напросились.

— Надо ехать на заправку в Таранкон.

— Посмотрим, отпустят ли тебя.

— Думаешь, у них сохранились записи за предрождественский период?

— Сомневаюсь. Но ехать все равно надо, других зацепок у нас нет. Да и Элена приказала.

— Ты с ней говорил?

— Да. Звонил в отдел, рассказал, что тут было. У них там вроде тоже подвижки намечаются. Нашли второго насильника, живого.

— Живого?

— Так случайно получилось, потом расскажу.

— Может, сходишь за врачом? Скучно сидеть здесь без дела.

— Имей терпение. Кстати, ты отлично себя проявила, когда на нас напали.

— Ты так думаешь?

— Ну ты ему так врезала…

— Просто если бы не врезала, они бы нас прикончили. Вот второму я выстрелила в колено, хотя мне так хотелось попасть повыше.

Доктор Каудете прервал их беседу и сообщил, что кость не смещена. В операции не было необходимости, достаточно фиксирующей повязки.

— Но на следующей неделе вам надо прийти на осмотр.

— Это на следующей неделе! А сейчас перевязывайте меня скорее, мы торопимся.

Заправка находилась рядом с Таранконом, но административно относилась к другой деревне, Санта-Леонор. Начальник заверил их, что никогда не видел человека с фотографии. А записи с камер видеонаблюдения так долго не хранились.

— Мы стираем старые записи, а жесткие диски используем заново. Объем диска у нас один терабайт, камеры пишут круглосуточно. По факту в наличии всегда месяц записи. Закон о защите данных так и предписывает.

Еще одна дорожка привела их в тупик. Но перед уходом Рейес сообразила задать вопрос кассиру:

— А здесь не останавливается заправляться мужчина в старомодной зеленой куртке с рыжей отделкой?

— Мужчина в зеленой куртке? Да… бывает у нас такой. Только я не знаю, как его зовут. Он всегда платит наличными. У него красный закрытый фургончик, то ли «рено», то ли «ситроен». Вроде бы он живет недалеко от Санта-Леонор, я как-то видел его там в баре на площади. «Сарко» называется, у них шикарные фрикадельки.

Глава 46

Мануэль Санчес сидел в допросной. Элена нарочно оставила его там одного: пусть понервничает. Они выдрали у него волосок, из которого Буэндиа извлечет ДНК, чтобы сравнить с образцом ДНК Ребеки. Положительный результат анализа упростит дело: Мануэлю ничего не останется, кроме как признаться в изнасиловании, и тогда они смогут сосредоточиться на единственном, что интересовало Элену, — на личности третьего мужчины с фотографии. Проблема в том, что анализ ДНК требовал времени, которого у них не было.

Элена вошла и села напротив Мануэля.

— Я тут наводила справки, и все отзываются о вас очень хорошо. Похоже, вы порядочный человек.

Мануэль не ответил. Он был серьезен, кажется, немного напуган, но пытался скрыть это под напускным высокомерием.

— Я не хочу разрушать вашу жизнь. Мне только нужно, чтобы вы сказали, кто этот тип.

Она снова положила на стол старую фотографию.

— Я его не знаю.

— А другого, вот этого, знаете? Его зовут Фернандо Гарридо — знакомое имя? Пять месяцев назад его убили выстрелом в голову. И знаете, кто его убил? Девушка, которую изнасиловали много лет назад. Она собиралась убить и вас, но в итоге расправилась с невиновным.

Мануэль опустил голову. Осознание, что он стал косвенным виновником смерти родного брата, тяжелым грузом легло ему на плечи.

— Вы не боитесь, что она повторит попытку? Ваша жизнь в опасности, Мануэль, лучше бы вы нам помогли.

— Я вам уже сказал, что не имею никакого отношения к этому преступлению. Абсурд какой-то, у меня ни одной судимости, да что там — штрафа за нарушение ПДД и то ни одного. Я образцовый респектабельный гражданин.

— Если вы нам поможете, я сделаю все возможное, чтобы в вашей образцовой жизни ничего не изменилось. Кто этот мужчина в кепке?

Пока его везли в отдел криминалистической аналитики и пока он сидел в одиночестве в этой безликой комнате, Мануэль обдумал разные варианты и выстроил отчаянную стратегию. Он не мог признаться в том, что двадцать один год назад изнасиловал девочку-подростка. Это сломает ему жизнь. Он потеряет все, что любит, все, что делает его счастливым, все, чего он с таким трудом достиг. И практически наверняка окажется в тюрьме; предложение сердитой инспекторши Мануэль не воспринимал всерьез. Она все равно не сможет выполнить свое обещание. Значит, он должен во что бы то ни стало настоять на своей невиновности.

У него выдернули волос для анализа ДНК. Он понимал, насколько весомо подобное доказательство, но надеялся, что не окажется отцом ребенка: все-таки их было двое, тех, кто входил в девчонку и кончал в нее. И даже если анализ укажет на него, можно попытаться выкрутиться, сказать, что на фотографии с хамоном — его брат. Ему-то в гробу уже все равно! Мануэль не знал, совпадают ли ДНК у братьев, но сейчас это казалось ему мелочью.

К тому же, если он все-таки окажется отцом ребенка, можно нанять хорошего адвоката, который докажет, что расследование проводилось с многочисленными процессуальными нарушениями, а значит, его результаты недействительны. Ему даже не предложили юридической помощи, а он и не стал просить, предпочитая, чтобы попрание его прав выглядело как можно более вопиющим. Мануэль отдавал себе отчет в том, что вариант с адвокатом, возможно, избавит его от тюрьмы, но не поможет избежать краха в личной жизни. Жена ему, конечно, не поверит, и их идеальная семья разлетится вдребезги. Он скрестил пальцы, задержал дыхание, помолился про себя и решил ни за что не признавать, что насиловал девушку.

Он прекрасно помнил, с кем был в ту ночь. Знал, что Фернандо Гарридо, его старый товарищ, был убит несколько месяцев назад. Антон, тот самый третий, которого искала полиция, уже много лет не ездил на ярмарки, но Мануэль знал, где он живет. И понимал, что говорить этого нельзя. Антон был странным типом, иногда казалось, что у него проблемы с головой. Нелюдимый, угрюмый, застенчивый, он почти все время молчал, но иногда у него в глазах вспыхивал зловещий огонек, и Мануэлю становилось не по себе. Этот человек выдаст его, не колеблясь ни секунды, скажет, что сам он ничего не сделал, что он один не осуществил половой акт. И укажет на тех, кто осуществил. Безумие облегчать полиции поиск единственного свидетеля, который мог подтвердить твое участие в изнасиловании. Второй мертв, и в помутненном от тревоги сознании Мануэля это обстоятельство представлялось удачей.

— Я никогда никого не насиловал. Я приличный человек, у меня семья, красивый дом, чудесные дети.

В допросную вошел Буэндиа:

— Элена…

Она посмотрела на Мануэля с улыбкой, в которой сквозило что-то садистское.

— Похоже, анализ ДНК готов.

Элена вышла вместе с Буэндиа, а Мануэль остался размышлять о своей участи. Пока он ждал решения своей судьбы, на него накатили печаль и уныние. В ту ночь, двадцать один год назад, он поступил отвратительно. Он все помнил, такие вещи не забываются… Он всегда был хорошим человеком, внимательным, воспитанным, обходительным — особенно с женщинами… Всего один раз в жизни потерял над собой контроль. Они выиграли хамон, выпили, Фернандо сказал, что в его деревне праздник; это было недалеко, и они решили поехать. Там постреляли в тире, поучаствовали в лотереях… Он выиграл бутылку дешевой можжевеловой настойки, и они выпили ее целиком. Потом продолжили пить в зоне мангалов: стаканчик «Куба Либре» под шашлык, стаканчик под бекон, и еще, и еще. Поругались с деревенскими парнями, здравого смысла хватило, чтобы уйти. Но свою машину на стоянке они спьяну не нашли, так что пошли пешком по обочине шоссе. И вдруг увидели девчонку, такую красотку, что ужасно завелись. Кто начал, Мануэль не помнил, но насиловали ее они с Фернандо. Третий только держал и лапал за грудь. Больше ничего не смог, не встал у него. Они потом долго смеялись над ним. Вернулись на стоянку, нашли машину, залезли в нее и уснули. Утром, проснувшись на практически пустой стоянке, они вернулись в Сепульведу, где и расстались. Он пошел в свой пансион, принял душ, позавтракал и отправился домой. Обо всем этом он никогда никому не рассказывал. Несправедливо, что одна ошибка двадцатилетней давности теперь портила ему жизнь.

Элена вернулась, держа в руках папку с документами.

— Мы сравнили вашу ДНК и ДНК девушки, родившейся в результате изнасилования. Результат положительный, Мануэль. Вы ее отец.

Мануэль отвечал механически, как робот:

— Видимо, это был мой брат. В тот вечер он тоже меня замещал. Это он на фотографии.

Элена усмехнулась — какая нелепая отговорка! — и подалась вперед, опершись руками о стол.

— Вы в курсе, как устроены программы распознавания лиц? Я в этом не очень разбираюсь, но у нас есть компетентный специалист. Их уже и в банках применяют, в самых продвинутых, а банки не станут платить за оборудование, если не уверены, что оно работает. Моя коллега пользуется самыми лучшими программами, она изучила фото из газеты, ваши снимки, которые мы сегодня сделали, и фотографии вашего брата, которые мы нашли, — он и правда на вас похож. Программы анализируют каждый признак объекта: форму лица, глаз, расстояние между зрачками — вплоть до миллиметра, между ушами… Не смогу объяснить подробнее, потому что я не специалист, меня само слово «алгоритм» вводит в ступор. Но знаете, что показали все эти программы? Что на фотографии вы, а не ваш брат.

— Я никогда никого не насиловал. Я не знаю, кто этот третий, а на фотографии мой брат.

Элене показалось, что она разговаривает с автоответчиком. Кажется, задержанный был не в состоянии воспринимать рациональные аргументы.

— Не хотела я этого делать, зря вы меня вынуждаете. Сейчас вернусь.

Сарате и Буэндиа, наблюдавшие за допросом из переговорной, удивились; они понятия не имели, куда направилась Элена. Сарате вышел ей навстречу и перехватил на пути к помещению, где уже два часа ждала известий жена Санчеса.

— Что ты задумала?

— Он у меня заговорит.

Элена зашла в комнату, где Ана Менсиа нервно кусала ногти, и закрыла за собой дверь.

— Что здесь происходит? Когда мне хоть что-нибудь скажут? Я оставила детей с соседкой.

— Мне придется рассказать вам об ужасном поступке, который двадцать один год назад совершил ваш муж…

Мануэль не утерпел и заглянул в результаты анализа ДНК, которые Элена намеренно оставила на столе. Он был отцом девушки по имени Ребека. Значит, удача ему не улыбнулась. Тем не менее он собирался упорно придерживаться намеченного плана.

Заметив, что дверь открывается, он поднял голову. Изобразил уверенный взгляд, чтобы не дать инспекторше ни единого шанса. Но на пороге стояла его жена и смотрела на него с ненавистью.

— Сволочь! Скажи мне, что это неправда, что ты не насиловал ту девочку!

— Ана, пожалуйста! Я не знаю, что тебе наговорили…

— Скажи мне, что это неправда.

— Ана…

— Скажи мне, что это неправда.

Мануэль не выдержал — закрыл лицо руками и зарыдал.

— Сволочь! — набросилась на него Ана. — Извращенец поганый! Как ты мог?!

Вошедший Сарате попытался усмирить женщину, которая колотила мужа кулаками, как боксерскую грушу.

Элена невозмутимо наблюдала за ними.

Глава 47

Малютка держала нож для забоя скота, который был чуть ли не больше ее самой. Она просунула острие под веревку на правой щиколотке и попыталась ее перепилить. Острие несколько раз соскользнуло и воткнулось Ческе в ногу, выступила кровь, но Ческа не шевельнулась. Спит? Когда веревка упала, Малютка увидела истыканную ножом кожу и виновато посмотрела на узницу — перед ней лежала изможденная женщина со свалявшимися волосами и запавшими глазами. Она даже не пошевелила освобожденной ногой. Над разодранной щекой жужжали мухи.

Со второго этажа доносился шум шагов. Наверное, это Антон и Хулио. Она видела, как они с недовольным видом поднимались к Касимиро. Малютка понимала, что времени мало: сейчас или никогда. Ей хотелось заплатить штраф и еще раз поиграть с Ческой. Она сосредоточилась и начала перерезать веревку на левой щиколотке. Чтобы не поранить Ческу, она пилила медленнее, чем следовало бы. Однако ей удалось удерживать лезвие под таким углом, чтобы не повредить кожу. Упала вторая веревка, но Ческа все еще не шевелилась.

К топоту прибавились крики Касимиро. Лучше не слышать, что именно он кричит. Раздался глухой удар, потом сопение. Видимо, это Антон.

Веревки на руках были завязаны не так туго, наверняка из-за попыток Чески их ослабить. Разрезать их было совсем просто — три раза чиркнуть лезвием снизу вверх, обязательно снизу вверх, чтобы не порезать вены несчастной пленнице, которая так и не открыла глаза. Спит?

Пришла пора это выяснить. Малютка наклонилась к ее лицу. Мухи кружили над раной. Когда девочка замахала на них руками, они разлетелись, но ненадолго.

— Просыпайся, — тихо сказала Малютка.

Никакой реакции, ни невольного вздрагивания, ни даже ленивой гримасы, которая бывает у того, кто цепляется за свой сон и не хочет, чтобы ему мешали. Ничего.

— Просыпайся!

Девочка повторила это громче и тотчас испуганно оглянулась на лестницу: вдруг ее услышат наверху? Ческа не шевелилась. Малютка не знала, что делать. Она приставила острие ножа к плечу Чески и нажала. Капелька крови появилась как призрак надежды, но боль от укола не заставила Ческу ни вскрикнуть, ни дернуться, ни хоть как-то отреагировать. Малютка смотрела на истерзанное тело.

— Просыпайся, нам надо идти, — умолял детский голосок.

Ничего. Малютка беззвучно заплакала. Она плакала от горя, от злости, от нетерпения. Потом залезла на кровать и легла рядом с Ческой. Ей хотелось почувствовать человеческое тепло, если оно все еще исходило от этого тела. Она взяла Ческу за руку и смирилась. Она останется здесь, на грязной кровати в подвале, пока Антон не справится с очередным истерическим приступом Касимиро и не спустится за ней. Но вдруг что-то произошло. Она почувствовала нажатие пальца. Может, воображение ее обманывало; непонятно, было это на самом деле или Малютке просто показалось, ведь она так хотела воскресить эту женщину. Она стиснула руку Чески и снова уловила едва ощутимый, как у новорожденного, ответ. Девочка приложила ухо к груди Чески и услышала слабые удары. Жива.

Малютка села на живот умирающей, стала дергать ее, хлопать по щекам, сначала очень аккуратно, потом сильнее.

— Ты свободна, я тебя развязала. Ты должна встать.

Ческа открыла глаза и увидела на себе растрепанную девочку — с глазами полными страха и надежды.

— Времени нет. Антон и Хулио сейчас у Касимиро, но потом они придут за тобой. Тебе нужно встать.

Ее слова плыли сквозь сознание Чески, как сквозь космическую туманность. Созвездия неслись со скоростью света, сталкивались, перепутывались. Нужен был большой взрыв, потрясение, которое заставило бы ее подняться, поставить ноги на пол, проверить, может ли она ходить.

— Ну давай же, я помогу тебе.

Девочка обхватила ее руками за шею, заставляя сесть. Ческа закашлялась, ее тело отвыкло от вертикального положения. Ее мутило, лицо горело, ноги стали ватными. Когда она встала с кровати, они подогнулись, и она повалилась на пол. Тут она и останется. Ческа не понимала, что происходит, не понимала, почему свободна. Ничего из того, что с таким жаром говорила ей Малютка, до нее не доходило. Но девочку она помнила. Помнила штраф, игру, помнила, что «завязать» — это глагол. Детские руки тянули ее за подмышки куда-то вверх. Постепенно пришло осознание: девочка пытается ее поднять. Она хотела ей помочь, но не понимала как. И все-таки инстинкт самосохранения еще не угас, потому что она вдруг поняла, что стоит, что ноги согласились ее держать. Точно новорожденного олененка.

— У меня есть тайник. Это мое любимое место. Он в разделочной. Я там прячусь, когда хочу побыть одна.

Ческа дошла до первой ступеньки лестницы. Посмотрела наверх. По семи каменным уступам ей не подняться.

— Обопрись о мое плечо и шагай. Я тебе помогу.

Малютка обеими руками подняла ногу Чески, потом вторую. И вот они уже на первой ступеньке. При каждом движении на плечи девочки давил вес умирающей, но она не сдавалась. Она всю жизнь работала на ферме. В три года уже таскала ведра с водой, охапки сена и мешки с кормом. В пять могла удержать свинью, когда той делали укол. Малютка была крепкой и сильной.

И вот они уже на второй ступеньке. Касимиро опять закричал. Смерть Серафина лишила его остатков разума. Сверху донесся звук ударов, призванных утихомирить слабоумного.

Третья ступенька.

Внезапно прогремел выстрел. И наступила тишина. Потом послышалось тяжелое дыхание Антона и его пронзительный окрик:

— Малютка! Ты где?

— Иду, — ответила Малютка.

Ничего не получится, они не успеют. Антон идет за ней. Найдет и сделает с ней то же, что с Касимиро. Выстрел наверняка заткнул беднягу навсегда. Они добрались до четвертой ступеньки, когда случилось чудо. Выстрел словно наполнил тело Чески силой, она стала подниматься сама, без поддержки, и они преодолели лестницу за несколько секунд.

— Подожди, — велела девочка.

Ческа прислонилась спиной к каменной стене. Она испачкала ноги в земле, и от этого ее почему-то замутило еще больше. Оценить ситуацию она была не в состоянии. И, опытный полицейский, безропотно повиновалась семилетней девочке. Малютка вернулась и махнула рукой: мол, поторопись.

— Он спустился на кухню, собирает еду. Давай, бегом. Хулио, кажется, еще наверху.

Держась за руки, они пошли по темному коридору. Малютка тяжело дышала от страха. Ческа сосредоточила все свои скудные силы на том, чтобы не выпускать маленькую ладошку, твердую как дощечка. Она была как слепая, следующая за поводырем. Но куда? Стоило ли мечтать о свободе?

Малютка толкнула какую-то дверь, и они оказались в гостиной деревенского дома. Ческа почувствовала прохладу, знакомую по зимам в Турегано, у родителей. Судя по звукам, Антон был совсем рядом. Малютка прижала палец к губам Чески, а затем потянула на себя огромную деревянную дверь, которая жалобно скрипнула в ответ. Ческа зажмурилась, ослепленная предзакатным светом.

— Бегом! — скомандовала Малютка.

Ческа пыталась и дальше держаться за ее руку. Открыть глаза она не могла, свет причинял сильную боль. Но Малютка, считая, что теперь Ческе было все видно, отпустила ее, чтобы первой добежать до разделочной. Уже оттуда, обернувшись, она увидела, что Ческа растерянно стоит посреди двора. Девочка бросилась ей на помощь.

— Идем, давай руку.

Ческа уцепилась за эту руку, как жертва кораблекрушения за единственную спасительную доску. Они зашли в разделочную, и девочка открыла шкаф. Внутри было тесно, но для них двоих места хватило. Дверь в разделочную осталась приоткрытой, но шкаф Малютка закрыла плотно, потянув за деревянную рейку. Это был старинный гардероб, верхнюю его часть украшала сквозная резьба, и оттуда поступал воздух.

— Где она? Малютка! Где эта шлюха?

Голос из подвала был прекрасно слышен в разделочной. Так же хорошо, как и топот по лестнице, удар, который, видимо, пришелся на дверь гостиной, и хруст гравия под ногами.

Малютка с силой стиснула руку Чески. Дверь в разделочной распахнулась. Вошел Антон.

— Малютка! Вылезай!

Судя по звукам, он шарил по углам, а потом вскрикнул от боли. Видимо, напоролся на что-то острое. Наступила тишина, куда более пугающая, чем крики. Они не понимали, где находится Антон, не вычислил ли он, где они прячутся, не готовится ли резко распахнуть дверцу шкафа. Малютка знала, что это лучший тайник в доме. Она забиралась сюда, когда хотела побыть одна. Ее много раз искали, вот как сейчас, и никогда не находили. Только кошка с ее прекрасным нюхом всегда знала, где прячется девочка. Она просачивалась в разделочную, садилась перед дверцей шкафа и мяукала, пока Малютка не пускала ее внутрь и не брала на руки. Тогда мяуканье сменялось мурлыканьем. Малютка понимала, что кошке тоже нужно спрятаться от ее семейки, хоть ненадолго.

Ческа была уверена, что Антон все еще в разделочной, она слышала его шумное дыхание, чувствовала его присутствие — озлобленное, настороженное. Она чувствовала едкий запах пота и навоза — хотя не исключено, что он исходил от нее самой. Наконец раздались шаги по дощатому полу — удаляющиеся. Хлопнула дверь. Антон вышел.

Снаружи мяукала кошка.

Где сейчас Антон? Достаточно ли далеко он отошел? Кошка приблизилась к старинному гардеробу и остановилась перед дверцей. Мяу, мяу. Ни Малютка, ни Ческа не готовы были принять самое важное в своей жизни решение. Открыть дверцу и забрать животное, чтобы мяуканье превратилось в мурлыканье, или ничего не делать, затаить дыхание и надеяться, что кошка не привлечет внимание Антона к их укрытию. Единственной, кто точно знал, что нужно делать, была кошка, продолжавшая мяукать около шкафа.

Глава 48

Санта-Леонор — маленькая деревушка, расположенная посреди пустоши и созданная, кажется, только для того, чтобы нескольким сотням ее обитателей было где переждать зимний холод и летнюю жару. Никто бы не сворачивал с трассы А-3 километров за семьдесят до Куэнки, если бы археологи не раскопали тут поблизости кельтское и римское поселения. Редкие гости деревни не упускали возможности полакомиться фрикадельками в баре на площади. Если забить в поисковике вопрос «Где поесть в Санта-Леонор?», ответ будет однозначным: «Сарко».

Это был самый обыкновенный деревенский бар: на полках уже неопознаваемые бутылки из-под крепкого алкоголя, исцарапанная деревянная стойка, игровые автоматы и прилавок-витрина, полный закусок, среди которых были и знаменитые фрикадельки.

Когда в бар зашли Рейес и Ордуньо, там было всего три посетителя.

— Что будете заказывать?

— Две колы и порцию этих ваших фрикаделек, о которых все говорят, — попросил Ордуньо у женщины за стойкой.

— Вам понравится! Сейчас подогрею.

Официантка, рыжеволосая дама лет шестидесяти, скакала между прилавком и микроволновкой, словно шарик для пинбола. Ее румяное лицо блестело, будто смазанное маслом. Взгляд Рейес блуждал по помещению. Возле запыленного кассетного магнитофона застыла женщина лет пятидесяти с экзотическими чертами лица, вероятно боливийка или перуанка. Она завороженно следила за каким-то конкурсом на телеэкране, держа на весу, но не поднося ко рту чашку латте — как робот, у которого села батарейка. На другом конце барной стойки двое мужчин, пришедших, судя по всему, после работы в поле, пили вино, закусывая тортильей. Казалось, что они были увлечены разговором, но при этом не сводили с Ордуньо и Рейес глаз. Один, лысый и с родимым пятном почти во всю шею, явно пытался угадать, что у нее под красным платьем. На мгновение ей стало не по себе при мысли о том, как сложилась бы ее жизнь в деревне вроде Санта-Леонор.

Когда официантка принесла заказ, Рейес достала таблетку из упаковки, которую ей дал доктор Каудете на случай, если разболится рука.

— Как ты?

— Рука болит, но доктор же сказал, что потом пройдет, так что ничего страшного.

Первым дымящиеся фрикадельки попробовал Ордуньо.

— Горячо?

— Нормально, есть можно.

Когда Рейес поднесла фрикадельку ко рту, у нее на глазах выступили слезы.

— Черт! Ты же сказал, что они не горячие! А они просто раскаленные!

— Одному мне обжигаться, что ли, — расхохотался Ордуньо. — Хорошо, что ты не успела стать веганом. Они очень вкусные.

— Знать бы еще, из чего их делают… Кому-то же продавали несчастных свиней из того цеха.

— Не переживай, такую вкуснятину можно сделать только из счастливой свиньи.

Рейес нравился юмор Ордуньо, но она все еще испытывала чувство вины от подобных легкомысленных разговоров в ходе серьезного расследования. Со временем она поймет, насколько они необходимы. Они снова подозвали официантку. Когда Хулиана — так она представилась — подошла, они показали ей фотографию слабоумного.

— Нам сказали, что этот парень из ваших краев. Вы его знаете?

Хулиана наклонила голову набок, словно знаток перед полотном художника-кубиста.

— Это Серафин, что ли? Меченый, подойди сюда, глянь! — Она махнула рукой местному с родимым пятном на шее. — Это Серафин или нет? Я-то его уже лет пять не видела.

Меченый не спеша разглядывал снимок. Сопел, время от времени покряхтывал. По мнению Рейес, он просто пользовался моментом, чтобы наклониться к ней и потом хвастаться приятелю, что потрогал ее за задницу. Если этот Меченый не заговорит немедленно, он уйдет домой с еще одной отметиной, синего цвета.

— Точно, он. У него еще зубы торчали, как у кролика.

Рейес решила спросить и латиноамериканку, но, подняв глаза, никого не увидела. Место около магнитофона опустело, как и кофейная чашка, рядом с которой лежало несколько монет.

— А мужчина в старомодной зеленой куртке? Нам сказали, он иногда заходит сюда. Возможно, он как-то связан с человеком на фотографии, — настойчиво продолжал Ордуньо.

— Хулио? — Меченый рассмеялся, понимающе переглянувшись с официанткой. — Тут больше никто такого не носит. Сам весь день среди свиней, а одежда как у мажора. Ну то есть это ему так кажется.

Рейес и Ордуньо охватило нетерпение. Они взяли верный след.

— Вы знаете, где мы можем их найти?

— А зачем это вы их ищете? Вы полицейские? — хрипло и недоверчиво спросил из-за барной стойки приятель Меченого.

У Ордуньо зазвонил телефон. «Сарате», высветилось на экране. Он передал трубку Рейес, а сам попытался выяснить адреса людей, которых они так долго искали.

— Да, Сарате, слушаю… Мы в Санта-Леонор… Что? Ясно. Сбрось мне координаты. Вы через сколько будете? Двадцать минут. Встретимся на месте.

Когда она нажала отбой, Ордуньо уже узнал все, что хотел, и ни в каких координатах не нуждался. Ферма Колладо. Километрах в десяти от деревни.

— Наши едут в Санта-Леонор, у них тоже есть адрес фермы, — сообщила ему Рейес. — Погнали.

Сарате и Элену сопровождали три машины спецназовцев, готовых в случае необходимости штурмовать ферму. Мануэль Санчес в конце концов заговорил: фамилии третьего с фотографии он не знал, но знал имя — Антон, и деревню, где у него была ферма, — Санта-Леонор. Этого хватило, чтобы с помощью Марьяхо вычислить полное имя собственника и адрес фермы.

— Где Рейес и Ордуньо? — Педаль газа под ногой Элены ушла в пол. Они мчались на максимальной скорости.

— В Санта-Леонор. Получили те же сведения другим путем.

Машины летели по областной трассе 310. Иногда по сторонам мелькали оливковые рощи, разбавляя однообразие тянувшейся до горизонта равнины. Скучной, распростертой под темнеющим небом, которое уже едва озарял тусклый свет. С асфальтированной дороги они свернули на грунтовку. Почти приехали! Разговаривать ни Сарате, ни Элена были не в состоянии. Наверное, в машине Ордуньо и Рейес сейчас стояла такая же тишина. В их головах крутилось одно слово: «Ческа». Они цеплялись за это слово, как будто, повторяя ее имя, могли выйти с ней на связь. Им хотелось сказать ей, чтобы продолжала бороться. Чтобы сопротивлялась. Что они все преодолеют вместе. Что не оставят ее одну.

Глава 49

Ферма Колладо состояла из трех строений посреди неровной пустоши, в которую превратились когда-то плодородные поля. Жилой дом был двухэтажным, штукатурка на его стенах успела пойти трещинами. Рядом стоял сарай, а сбоку от него, видимо, свинарник — вытянутый, с уралитовой крышей и грязными стенами.

Ордуньо и Рейес их уже ждали. Первым, что обрушилось на вышедшую из машины Элену, был запах, всепроникающий смрад навоза и крови. Густой, тяжелый, он как будто въелся в землю и постройки, и даже ветер не мог его развеять.

— Мы решили пока не входить внутрь, но никаких признаков жизни не видно. — Ордуньо первым подошел к инспектору. — Ферма как будто пуста.

Сарате остановился как вкопанный в нескольких метрах от коллег. Его остекленевший взгляд был прикован к ферме. Элена понимала, что его терзают угрызения совести и тревога, превращавшая мускулы в камень. Она опасалась, что ей придется удерживать Анхеля, заставлять его ждать, пока спецназ проверит территорию, но этого не потребовалось. Казалось, Сарате вот-вот разлетится на мелкие осколки. Страх, что они опоздали, мучил всех сотрудников ОКА, но для Сарате этот удар мог стать непосильным. Что мы способны вытерпеть? Где предел нашей боли? Элене казалось, что она перешагнула его, когда искала своего сына Лукаса. Хотелось верить, что так оно и было и, что бы они ни обнаружили на этой ферме, Элена с этим справится. Она обязана держаться, ведь, если все закончится плохо, кому-то придется собирать Сарате по частям.

— Мы не собираемся ждать снаружи!

Никто не ожидал услышать голос Сарате, но Анхель вышел из транса, когда командир спецназовцев сказал Элене, что они войдут первыми и только потом, убедившись, что внутри безопасно, разрешат следственной группе присоединиться.

— Мы пойдем за ними. Под мою ответственность, — категоричным тоном заявила Элена. Ей тоже не хотелось быть зрителем, хоть и в первом ряду.

Все свиньи были забиты и лежали в месиве крови и навоза. Тоненький визг заставил полицейских вздрогнуть. В одном из загонов крошечный поросенок бился в агонии, захлебываясь кровью. Воздух в свинарнике был спертым; наступила ночь, поэтому снаружи и внутри было темно. Фонарики, останавливаясь поочередно на каждом загоне, выхватывали из мрака тела убитых животных.

— Кто-нибудь может помочь? — пробормотала Рейес, увидев поросенка, все еще цеплявшегося за жизнь.

Выстрел из ствола с глушителем царапнул воздух. Кто-то сжалился над поросенком. Элена обернулась, чтобы оценить состояние Сарате. Взгляд напарника не задерживался на свиньях. Его не волновало, почему забили всех этих животных.

Элене же этот вопрос не давал покоя. Свиньи были для обитателей фермы главным источником дохода. Если животных уничтожили, это могло означать только одно: хозяева не намерены сюда возвращаться. Их прежняя жизнь кончена. Этот ответ пугал Элену. Если ее предположения верны и Ческу держали на этой ферме, какой приговор был вынесен ей? Но надежда еще оставалась. Может, дело как раз в том, что Ческе удалось вырваться? И хозяева фермы, понимая, что вот-вот окажутся в ловушке, решили бежать, уничтожив всю свою собственность.

— Объект под контролем. Выходим.

Образы мертвых животных отпечатались на сетчатке Рейес. Вслед за командиром спецназовцев она покинула свинарник. Готова ли она к такому? Должна быть готова, говорила она себе. Что бы им ни предстояло увидеть, ей, не успевшей познакомиться с Ческой, будет легче, чем остальным. Она почувствовала, что Ордуньо пал духом, как только они вышли из «Сарко». Когда они поняли, где находится ферма, возбуждение от близости к цели сменилось страхом, что было слишком поздно. Рейес всего несколько дней в отделе, но уже поняла: то, с чем приходилось сталкиваться его сотрудникам, все больше укрепляло связывающие их нити. Возможно, так и формировался тот невидимый страховочный трос, который придавал уверенности каждому из них. Они знали: он выручит, если однажды кто-то из них оступится. Буэндиа, Марьяхо, Сарате, Ордуньо и Элена непременно потянут за этот трос, чтобы спасти твою жизнь. Именно этим они сейчас занимались — пытались вытащить из преисподней Ческу, и Рейес отчаянно надеялась, что им это удастся. Здание рядом со свинарником было небольшим, около сорока квадратных метров. На задней стене виднелось крошечное окошко под потолком — там находилась разделочная, где готовили колбасы. Среди прочего хлама внутри был старинный гардероб и поломанные плетеные стулья; большую часть помещения занимал стол из нержавеющей стали. На нем лежало мясо. Оборудование — вакуумный шприц, промышленная мясорубка, висящие на стене пилы и ножи — было грязным, на ножах остались ржавые пятна. Они прошли мимо бочки для фарша и в свете фонарей увидели, что над ней вьется облако насекомых. Работу бросили не доделав. Бежали в спешке, снова подумала Элена.

Одни спецназовцы заняли позицию у дверей жилого дома. Другие — возле трех окон первого этажа: заглянув внутрь, они, как и ожидали, никого не увидели. Шаги полицейских по гравию были единственным звуком в этой безлунной ночи, которая становилась все темнее.

Выбивать дверь не пришлось: она оказалась не заперта. Спецназовцы ворвались, освещая помещение фонариками, прижатыми к стволам пистолетов. На предупреждающие окрики «Полиция!» никто не ответил.

За спецназом вошли Элена и Сарате. Коридор направо вел в гостиную. В глубине дома располагались кухня и еще одна небольшая комната. Элена жестом велела Ордуньо и Рейес идти в гостиную, а сама вместе с Сарате направилась в глубь дома. По пути на кухню они увидели лестницу, ведущую на второй этаж. Кто-то из спецназовцев крикнул, что в гостиной никого не было. В кухне и комнате, наверное, тоже. Ступеньки лестницы казались скользкими. Когда на них упал луч фонарика, сотрудники ОКА поняли почему: они были залиты кровью. Ясно, что там впереди. Это было ясно с той минуты, когда полицейские вошли на ферму. Опять смерть.

У Сарате застучало в висках. Его замутило, и подниматься по лестнице пришлось, хватаясь за перила. Чья это кровь? Чески? В сознании вдруг всплыл ее образ: разгневанная, со слезами досады на глазах — такой он видел ее в последний раз. Она кричала, чтобы он забыл про нее, чтобы больше никогда не приходил к ней домой. Хотела казаться гордой, но выглядела несчастной. И ее слова значили совсем другое: «Поцелуй меня, ты мне нужен, не оставляй меня одну». Вот о чем она просила на самом деле. От этой мысли Сарате на мгновение зажмурился; ему хотелось только одного — обнять Ческу и прошептать ей «прости». Еще одна ступенька. Двое спецназовцев уже поднялись на второй этаж. Он видел, как мечутся из стороны в сторону лучи их фонарей.

Кто-то положил руку ему на плечо. Сарате не пришлось оборачиваться, чтобы понять, что это была Элена, что она пыталась придать ему сил. Он стиснул зубы и одолел последние ступеньки. На полу между спецназовцами что-то темнело. Человеческое тело. Через несколько секунд Сарате почувствовал облегчение: это мужчина, хотя опознать его будет трудно, — выстрел разнес голову, превратив лицо в бесформенную массу. Тем не менее и одеждой, и теми чертами, которые можно было хоть как-то разобрать, он напоминал человека, которого, как выяснили Ордуньо и Рейес, звали Серафином.

— Идите сюда! Спускайтесь!

Элена и Сарате бросились на голос Ордуньо. У входа на кухню Элена задержалась: ей показалось, или она правда услышала какие-то звуки?

— Здесь есть подвал, — сообщил Ордуньо, когда Сарате ворвался в гостиную. — Ческу должны были держать там.

Элена не сомневалась, что на кухне кто-то был. Может, там заперли кошку? Она вошла, прикрыла за собой дверь и замерла. Пусть тот, кто здесь прячется, думает, что все ушли. Что можно выглянуть из укрытия. Вскоре послышалось тяжелое дыхание. Достав пистолет, Элена осторожно приблизилась к месту, откуда, как ей казалось, доносился звук. Под раковиной был деревянный шкафчик с дверцей. Быстрым движением Элена распахнула ее, целясь внутрь, и одновременно включила фонарик. Луч света выхватил испуганное лицо. Внутри сидела рыжеволосая девочка с кошкой на руках. Элена опустила оружие и присела на корточки.

— Не бойся, мы тебе ничего плохого не сделаем.

Съежившаяся под раковиной девочка, еще крепче обняв кошку, искала глазами путь к бегству. Она была смертельно напугана.

— Мы из полиции. Приехали, чтобы помочь. Мы позаботимся о тебе. Ты меня понимаешь?

Девочка молчала.

— Мы ищем одну женщину. Ее зовут Ческа, она брюнетка, с короткой стрижкой… Ты ее видела?

Когда Элена помогла девочке выбраться из шкафчика, на кухню зашли спецназовцы.

— Инспектор Бланко, вам стоит спуститься в подвал.

Оставив девочку на попечение полицейских, Элена направилась в гостиную. Это была самая большая комната в доме. В глубине находилась дверь, за ней вела вниз лестница. В подвале прожекторы, установленные коллегами из спецназа, позволяли разглядеть обстановку: пол был земляным, как и стены, как будто подвал так и не достроили; посередине стояла кровать.

— Здесь есть разрезанные веревки, на матрасе пятна крови. Иди сюда, посмотри сначала вот на это.

Ордуньо указал ей на маленький закуток, из которого только что вышла Рейес. Элена заглянула внутрь — это было что-то вроде кладовки, примыкавшей к подвалу. Сарате, услышав, что она подошла, обернулся.

— Здесь происходило что-то страшное, — прошептал он и направил фонарь на стену кладовки.

Стена была увешана фотографиями. Всего двадцать три снимка. Двадцать три женщины. Некоторые снимки были сделаны здесь же, в подвале: вот женщина с залитым слезами лицом, привязанная к той самой кровати, которую Элена только что видела. Некоторые сняты за пределами фермы. Женщина сидит на автобусной остановке. Другая за окном бара пьет кофе. Обе не знают, что их фотографируют. Наконец луч фонарика остановился на последней фотографии. Она была самой свежей, еще не выцвела, в отличие от остальных. На ней — Ческа, выходящая из своего дома в Мадриде.

— Скажи мне, что все эти женщины не погибли здесь, — взмолился Сарате, повернувшись к Элене. — Скажи мне, что это неправда!

Валентина болела. Грипп окутал ее жаром и приковал к постели. За ней никто не ухаживал, как и за Рамоной, когда та умирала. Валентина знала, что если останется в этом доме и когда-нибудь заболеет серьезно, то так и умрет, не получив медицинской помощи. То же самое могло случиться с ее сыном Хулио.

Все эти дни, лежа в странном полузабытьи, она переживала за него: Хулио было всего шесть лет, и он любил играть со своими «дядечками». Так он их называл. Он считал их просто безобидными зверушками, которых легко обманывать и дразнить. Валентине не нравилось, что он проводил с ними столько времени. Она не боялась, что они причинят ему вред, но ей хотелось, чтобы у Хулио была нормальная жизнь, чтобы он пошел в колледж и завел себе друзей и подруг подальше от этой забытой богом фермы.

Иногда Валентина ругала себя, называла дурой и бестолковой трусихой, но Антон внушал ей такой ужас, что она ни разу не решилась ему перечить. Даже когда он рассердился на Хулио и дал мальчику пощечину. «Все, что происходит в этом доме, остается в этом доме», — неоднократно предупреждал Антон и при малейшем подозрении на то, что это правило может быть нарушено, действовал очень жестко. Почему же, несмотря на такое обращение, Хулио бегал за ним, как преданный щенок? Она видела, с каким обожанием ее сын смотрел на Антона — может, это как раз нормально, может, это закон жизни? Хулио звал Антона папой, и она не стала рассказывать ему, что это не так, что Антон ему не отец, что она даже не знала имени его настоящего отца.

Как такое могло случиться с ней? Вспоминает ли ее еще хоть кто-нибудь в Боливии, ждет ли или считает пропавшей без вести? В лихорадке она задавалась этими вопросами снова и снова.

Однажды вечером Валентина услышала крик Антона. С ним иногда такое случалось: выкрикивал что-то бессмысленное, совсем как его братья, Серафин и Касимиро. Она научилась в такие моменты держаться от него подальше. Но тем вечером, когда вопли стихли и дом погрузился в тишину, она с трудом поднялась с кровати. У Валентины было дурное предчувствие, и тревога заставила ее преодолеть слабость.

Она выглянула в окно и, несмотря на темноту снаружи, разглядела припаркованную неподалеку синюю машину. У них были гости? Раньше сюда никто не приезжал, они жили как жертвы кораблекрушения на необитаемом острове.

Она вышла из комнаты. Тишина в доме заставляла ее нервничать все сильнее. Не слышно было привычного кряхтения Серафина и Касимиро. И Хулио не носился по коридорам. Случилось что-то ужасное, думала она. Спустившись на первый этаж, она увидела сына — он сидел на ступеньках, ведущих в подвал. Антон хранил там внизу всякий хлам; подвал просто выкопали в земле, даже пол и стены ничем не отделали. Но на что смотрел ребенок? До ее слуха донесся тихий всхлип. Из подвала? Валентина направилась к двери.

— Что происходит?

Хулио довольно улыбнулся и жестом велел ей не шуметь. Будто они играли в прятки. То, что он видел, явно увлекало мальчика сильнее, чем мультфильмы, которые он иногда, очень редко, смотрел по телевизору.

Валентина дошла до лестницы и увидела то же, что и ее сын. Картина распадалась на кусочки, как пазл. Первые мгновения ничего не было понятно, потом в сумраке она разглядела Антона. У него были окровавлены руки. На полу истекала кровью женщина. Где у нее рана, определить было невозможно, кровь заливала все тело. Валентину бросило в дрожь от выражения лица жертвы — по ту сторону страдания, как у святых дев, изображения которых она видела в церквях. У женщины снова вырвался всхлип, чуть громче предсмертного хрипа, — Валентине показалось, что она молила Господа прекратить ее мучения.

Валентина схватила Хулио за руку, дернула, чтобы он перестал смотреть на этот кошмар.

— Отстань! — крикнул мальчик и пнул мать, чтобы она его отпустила.

Антон обернулся и встретился глазами с Валентиной. Она поняла, что выживет, только если будет молчать.

После того первого раза были и другие. Женщины попадали на ферму, чтобы никогда отсюда не выйти. Антон никогда не заговаривал с женой о том, что она видела в подвале. Она никогда не спрашивала, куда он девал трупы. Время от времени Валентина пыталась поговорить с Хулио, понимая, что нужно объяснить ребенку: то, что делает отец, нехорошо. Но мальчик преклонялся перед Антоном, как будто тот был богом этой фермы, а все остальные — его служителями. Возможно, он не ошибался.

Была кудрявая брюнетка в вельветовых брюках, которая, кажется, приехала на ферму под кайфом. Была женщина за сорок в строгом костюме, с землистым лицом. Была милая, улыбчивая португалка. Иногда Валентина слышала разговоры на первом этаже. Антон опять кого-то привозил, но ей не хватало сил взглянуть в лицо следующей жертве, обреченной на смерть.

Поначалу между такими визитами проходили месяцы, порой даже годы. Потом Антон стал привозить женщин все чаще. Как будто уже не мог ими насытиться. И после каждого такого «визита» все больше отдалялся от Валентины.

Однажды ночью ей не спалось, и она спустилась на кухню выпить чего-нибудь горячего. По дороге взглянула на дверь подвала — та была приоткрыта, хотя обычно Антон держал ее на замке. Что там внутри? Любопытство пересилило страх. Открыв дверь и включив свет в гостиной, Валентина увидела уходящие вниз ступени. На полу подвала остались пятна крови, но напугало ее не это. В примыкающем к подвалу закутке на стене висели фотографии: брюнетка, улыбчивая португалка, печальная старая дева, даже та первая жертва. Некоторые снимки были сделаны тайком, без ведома женщин — видимо, в то время, когда ее муж следил за ними, выбирая подходящий момент, чтобы затащить на ферму. Другие фото были уже из подвала. Галерея кошмара. В ее центре Валентина обнаружила себя. Ее незаметно сфотографировали в огороде.

По спине пробежал озноб. Она представила себя в подвале, истекающей кровью, как та первая женщина. Она наконец поняла то, о чем должна была догадаться с самого начала: рано или поздно она тоже станет жертвой.

Страх придал ей храбрости, и той же ночью она сбежала. Ничего с собой не взяла. Просто открыла дверь и ушла по пустынным полям Куэнки куда глаза глядят.

Она боялась, что Антон будет ее преследовать, но он не стал. Валентина спряталась в ближайшей деревне, в заброшенном доме. Лишь несколько дней спустя она решилась снова выйти на улицу. Думала обратиться в полицию, но разве это не означало донести на себя? Разве не была она соучастницей страшных преступлений? Разве не был соучастником ее сын? Местный фермер предложил ей работу — убираться у него дома. Валентина согласилась. Никто не спрашивал ни кто она такая, ни откуда взялась. Она собиралась накопить денег, чтобы уехать далеко-далеко, но день отъезда все не наступал.

Однажды Валентина осознала, почему не уезжает. В тот день она под видом прогулки дошла до школы Хулио и через решетку двора увидела сына: он играл в мяч с другими детьми и выглядел совершенно нормальным. Она улыбнулась, как не улыбалась уже очень давно. Валентине хотелось верить, что Хулио окажется сильнее Антона, что у него получится вырваться с этой проклятой фермы.

На деньги, которые ей удалось накопить, работая уборщицей, она купила скромный домик в квартале Рио. Она жила тихо, не заводя друзей, но даже такая жизнь казалась роскошью по сравнению с тем, что ей пришлось вынести. Валентина часто ходила к школе посмотреть на Хулио. Каким сильным и красивым он рос…

Однажды вечером, вернувшись с работы, она обнаружила, что дверь домика не заперта. И поняла, кто ждал ее внутри. Антон сидел на диване и курил папиросу.

— Запри дверь, — приказал он, даже не взглянув на нее.

Валентина повиновалась. Она была уверена, что он сразу убьет ее, однако Антон пришел с другими намерениями.

— Твой сын хочет тебя видеть, и я это одобряю, пусть иногда проводит у тебя какое-то время. Согласна?

— Ну конечно, он же мой сын, я только об этом и мечтаю.

— Он твой сын, но он как я. Не забывай об этом. Если понадобится, рука у него не дрогнет.

Валентина кивнула. Это ей было известно.

— Хулио не хуже меня понимает: все, что происходит дома, остается дома, и посторонних не касается. А вот понимаешь ли это ты?

Валентина знала, какой будет цена непонимания: смерть. Она согласилась молчать. Может, по глупости, или потому, что не получила нормального образования, или потому, что до смерти боялась донести на мужа, или потому, что, хоть и сбежала с фермы, чувствовала себя пленницей. Какая разница? Все это — лишь отговорки. Они не помогут ей забыть правду: она тоже виновна.

Глава 50

Сотрудники ОКА запросили ордер на арест Антона Колладо. Уведомили посты жандармерии по всей провинции, чтобы они проверяли водителей на дорогах. Антон не мог уйти далеко, времени не хватило бы. Агонизирующий поросенок в свинарнике служил подтверждением того, что преступники покинули ферму приблизительно за час до приезда полиции. С Антоном наверняка был и Хулио — человек в зеленой куртке. Местные сказали Ордуньо и Рейес, что он был сыном Антона. Они же рассказали о братьях Антона — Серафине и Касимиро, труп которого нашли на втором этаже дома. Он был убит выстрелом в лицо.

Ферму наводнили криминалисты; они обследовали каждый закуток. Начали с подвала. Собирали крошки черного табака марки «Буллбренд», недопитые стаканы виски, джина, рома… Убирали волоски в специальные пакеты, тампонами брали образцы крови с пола и мочи со стен…

Элена подошла к Буэндиа:

— Нашли что-нибудь интересное?

— Здесь столько всего, что лаборатории хватит работы на несколько месяцев. Никогда ничего подобного не видел. Некоторым следам, похоже, много лет. Но до завтра я тебе ничего сообщить не смогу.

Посередине подвала стояла кровать с обрезанными веревками. Анализ ДНК подтвердил, что кровь на матрасе принадлежала Ческе.

— Кто-то перерезал веревки. Если она была связана, то сама не смогла бы этого сделать. Значит, ей помогли.

Этим предположением Буэндиа пытался вселить в нее надежду, и Элене так хотелось ему верить. Не исключено, что Антон с Хулио спешили скрыться именно потому, что Ческе удалось сбежать.

К ним подошел криминалист в халате и защитных перчатках.

— Буэндиа, посмотри.

Он показал жестяную коробку из-под леденцов, полную зубов и связок ключей. Трофеи.

— Зубы человеческие, не молочные. Принадлежали взрослым людям. Здесь на десяток челюстей наберется…

— Мы можем с ними что-то сделать? — спросила Элена. — Определить, чьи они?

— Что-то, может, и получится выяснить. Посмотрим… Сейчас я тебе ничего не могу обещать, у самого крыша едет от всего, что я здесь вижу, — признался Буэндиа, разглядывая связки ключей. — Им нравилось сохранять сувениры. Наверное, открывали коробку, чтобы заново пережить то, что делали с этими женщинами.

Элена вышла из подвала. Со второго этажа спустился криминалист, неся пакетик с гильзами от пуль, оборвавших жизнь Касимиро. Оружия, из которого они были выпущены, найти пока не удалось.

Что случилось на ферме? Почему зарезали свиней? Зачем убили Касимиро? Где Ческа? Разобраться во всем этом могла помочь только девочка, прятавшаяся под раковиной. Приехавшая на ферму женщина-психолог безуспешно пыталась завоевать ее доверие. Девочка упорно молчала, не выпуская кошку из рук. Сарате не сводил с них глаз; он не хуже инспектора Бланко понимал, как важно преодолеть сопротивление девочки.

— Как ты? — Элена искренне беспокоилась за него.

Сарате только махнул рукой. То ли хотел сказать, что с ним все в порядке, то ли просил оставить его в покое.

— Можете выйти на минутку? — обратилась Элена к полицейским. Все, кроме психолога, немедленно выполнили просьбу. — И вы тоже. Мне нужно поговорить с девочкой.

Психолог явно собралась возразить, но вмешался Сарате.

— Делайте, как говорит инспектор. — Он решительно взял психолога под руку и вывел из комнаты. — Удачи, — шепнул он Элене перед тем, как закрыть за собой дверь и оставить ее с девочкой наедине.

Терракотовые плитки пола кое-где раскололись. По стенам и потолку гостиной тянулись трещины. Старый сосновый стол покрывала грязь, принесенная с полей, допотопный телевизор уже не принимал ни одной программы. На стенах не было ни картин, ни фотографий; единственным украшением служила гравюра с изображением деревни Санта-Леонор. Элена взяла один из плетеных стульев и села напротив малышки, устроившейся с кошкой посередине обитого дерматином дивана. Кошка мурлыкала, девочка вцепилась в нее пальцами с обгрызенными ногтями, грязными, как и ее волосы, и платье из жатого ситца. Как ей здесь жилось? Наверняка девочка слышала, как визжали свиньи, когда их резали. Может, она видела, как стреляли в Касимиро?

— Мне хотелось бы обойтись с тобой по-хорошему, зайчик, — начала Элена, — но не получится. Я не такая, как женщина, которая была здесь с тобой, она психолог. Ты знаешь, кто такой психолог? Не знаешь? Ну ничего, еще успеешь узнать. Понимаю, ты не хочешь говорить, но мне нужно, чтобы ты заговорила. А если я дождусь, пока вокруг тебя начнут скакать социальные службы, то ты так ничего и не скажешь. А если и скажешь, то для моей подруги будет уже слишком поздно. Потому что Ческа моя подруга. Женщина, которая была привязана в подвале, — одна из самых дорогих мне людей. Ты знаешь, что такое любить?

Девочка опустила глаза и сильнее прижала кошку к груди. Как же Элене не хотелось этого делать! Но придется.

— Ты слышала, как визжали свиньи. Думаю, это Антон их убил, но по большому счету мне все равно… Кто-то распорол их от шеи до живота и оставил истекать кровью.

Элена встала и положила руку на загривок кошки, которая сразу сжалась. Девочка попыталась отодвинуться, но инспектор схватила кошку за шкирку и подняла в воздух. Девочка оказалась неглупа и сразу сообразила, чем ей угрожают.

Сарате поднял глаза к небу. На нем не было ни луны, ни звезд. Тяжелая ночь накрыла ферму свинцовым куполом.

— Марьяхо уже едет, попробует установить личность женщин с фотографий, — сказал ему Ордуньо.

Они предполагали, что ни одной из них уже нет в живых, но страх за Ческу переполнял обоих, не оставляя места для других переживаний. Криминалисты обследовали каждый сантиметр в доме, но ее тела так и не нашли. Это вселяло надежду. Ордуньо пришел к выводу, что Хулио и Антон, убегая, забрали Ческу с собой как заложницу. Когда он поделился своей гипотезой с Сарате, тот только кивнул. Голова у него лопалась от боли, и думать он был не в состоянии. Анхеля преследовали воспоминания о вечере, когда пропала Ческа. Тогда он решил, что не поедет к ней ночевать, чтобы таким образом дать понять: между ними все кончено. Трусливый эгоист.

Дверь дома распахнулась. На пороге появилась девочка, за ней — Элена. Не было необходимости спрашивать, что происходит. Обмена взглядами хватило, чтобы понять: девочка решилась отвести их к Ческе. Словно актриса, выходящая на сцену перед завороженной публикой, девочка с кошкой на руках ступила на покрытый гравием двор. Элена отставала на несколько шагов. Спецназовцы и сотрудники ОКА затаили дыхание. Только бы она ушла далеко-далеко, привела их куда-то за пределы этой кошмарной фермы. Но девочка остановилась у свинарника. Может, только чтобы посмотреть на мертвых свиней. «Иди дальше», — мысленно заклинал ее Сарате. Он с трудом сдерживался, чтобы не подтолкнуть девочку вперед. Она повернула налево. Все были уверены, что она зайдет в свинарник, но малышка, миновав его, направилась к сараю, где находилась разделочная. Стоявший у двери полицейский отступил в сторону. Девочка открыла дверь. Элена, Сарате и остальные сотрудники отдела шли за ней на некотором расстоянии, чтобы не мешать. Изнутри сарай освещался прожектором. Генератор, от которого тот работал, жужжал в ночной тишине. Девочка повернулась к Элене, затем подняла правую руку и указала на бочку с фаршем, которую они видели при обыске. Бочка была полна до краев. Невинный взгляд малышки остановился на Элене. Кошка выпрыгнула из рук девочки и с мяуканьем приземлилась на пол. Девочка еле слышно проговорила:

— Вот здесь она. Ческа.

Глава 51

И ферма, и окружавшие ее поля — все было так же черно, как небо безлунной ночи. Лица полицейских, машины, прожекторы. Все было лишено смысла. В том числе слова. Сарате словно болтался в воздухе, не зная, рухнет ли сейчас на землю или легко на нее спланирует. Дышать мешала острая боль в груди — туда как будто вонзили клинок. Его нервная система отказывалась функционировать, он не понимал, что делает и где находится. Плачет ли он? Кричит? Кто его окружает?

— Уведите ее в дом! — сказал кто-то.

Сколько можно выносить эту боль? Когда уже остановится сердце? Кто-то схватил его за плечо, куда-то потянул. Хотел, чтобы он поднялся на ноги или, наоборот, опустился на землю. Он ничего не соображал. Перед глазами была бочка с фаршем и кровью, над которой вились насекомые. Все заслоняла она…

Кого-то рвало.

Кто-то рыдал.

— Она издевается над нами! Эта маленькая дрянь издевается над нами!

Небо оставалось таким же беспросветным. Как будто они все находились в пасти чудовища, готового их проглотить.

Ческа.

В голове у Элены крутилась песня Каэтану Велозу «Одинокий». Ее пел голос Чески. Инспектор стояла посреди разделочной, не в состоянии пошевелиться. Сил хватало только на то, чтобы закрыть глаза и отдаться песне: «Иногда в ночи я представляю себе нас двоих». Пахло мясом и кровью. Плотью и кровью Чески. Насекомые жужжали над бочкой. «Лежу и мечтаю, соединяя прошлое, настоящее и будущее…»

— Это бред, этого не может быть!

Снова слезы. Это плакал Ордуньо. Он бесцельно бродил по двору, словно контуженный. Дезориентация, звон в ушах. Они готовились к худшему, но такого не могли себе даже представить.

— Она была жива, когда с ней это делали?

— Может, девчонка выдумывает.

Рейес сидела на земле перед сараем. Ее кроссовки были перепачканы рвотой. В дверях статуей застыла Элена. Спецназовцы пытались помочь Сарате, у которого началась паническая атака. Силуэт Ордуньо постепенно растворялся вдали, словно он решил никогда сюда не возвращаться. Девочка вернулась в дом в сопровождении психолога. Сколько времени прошло? Происходящее напоминало старый киносеанс, когда пленка сорвалась и кадры беспорядочно замелькали на экране.

— Надо сделать преципитиновый тест, чтобы понять, человеческая это кровь или животного. А это возможно только в лаборатории, где есть морские свинки. — И Буэндиа стал разъяснять Элене суть анализа.

Когда на ферму приехали все эти люди? Рейес потеряла счет времени. Она смотрела на небо; все еще была ночь — вечная, что ли? В сотне метров от разделочной поставили палатку. Оперативный штаб. Там, наверное, уже работает Марьяхо. А где Ордуньо? Где Сарате?

— Мы же все понимаем, каким будет результат. — Мрачное бормотание инспектора Бланко донеслось до Рейес, как порыв ветра.

Надо найти в себе силы и встать. Помочь коллегам, обнять их, а потом мчаться на поиски Антона, повелителя этого ада. Но ноги все еще дрожали, и впервые со своего прихода в отдел Рейес почувствовала, что не готова к этой работе. Из отрешенного состояния ее вывели крики — Сарате вырывался из рук полицейских.

— Мне надо с ней поговорить!

Что ему отвечали, Рейес не смогла разобрать. Бессилие Сарате сквозило даже в его ярости.

— Где она? — спросила Элена.

Кто-то сообщил, что девочка в своей комнате с психологом. Социальные службы уже уведомлены и займутся ею. Инспектор направилась в дом. Сарате последовал за ней. В молчании они поднялись по лестнице, прошли место, где обнаружили труп Касимиро. Видимо, дежурный судья уже побывал здесь, потому что труп забрали, остались только метки криминалистов и кровавые пятна на полу. Комната девочки находилась в конце коридора. Перед тем как войти, Элена обернулась и заглянула в глаза Сарате. В состоянии ли он сдерживать свое горе, можно ли пускать его в комнату? Ему это было необходимо, но Элена понимала, что он потребует от ребенка невозможного: сказать, что этот фарш — не Ческа. Что его коллега, его женщина, его подруга смогла сбежать. Элена сознавала, что не должна допустить давления на свидетеля, но прогнать Анхеля не могла.

— Как тебя зовут? — Элена села напротив девочки. Не получив ответа, она вопросительно посмотрела на женщину-психолога, не отходившую от ребенка.

— Она не хочет разговаривать.

— У тебя нет выбора. Говорить придется. — Напряжение Сарате прорывалось наружу, как он ни старался сдерживаться. — Кто это сделал с… Антон?

— Мы понимаем, что тебе страшно, но ты должна рассказать, что здесь происходило.

— То, что происходит в доме, остается в доме, — пробормотала девочка. Видимо, эту мантру она слышала бессчетное количество раз.

— Антон не вернется. И Хулио тоже. Они здесь больше не главные. Главные теперь мы, и слушаться надо нас. Скажи, как тебя зовут.

— Малютка.

— Малютка?

Девочка кивнула и добавила, гладя свою любимицу:

— А это Кошка. Я не люблю имена. Я ей так и сказала. Сказала, что не хочу знать, как ее зовут.

— Ты Ческе это сказала? — Элена заметила, что малышка взволнована. Когда она гладила кошку, ее руки дрожали. Жизнь посреди этого ужаса не лишила девочку способности чувствовать. Она была привязана к животному, и гибель Чески явно причиняла ей боль. Это будет нелегко, но Элена знала, что должна размотать этот клубок и постепенно, шаг за шагом, вытянуть из Малютки, что же произошло на ферме.

— Они все туда спускаются, в подвал… И Хулио, и Касимиро, и Серафин… все… Антон всегда последний. Он последний, потому что после него они уже не живые. Вот я ей и сказала, что не хочу знать ее имя. Они всегда умирают, а я потом плачу. Антон говорит, что плакать о гостьях — это как плакать о свиньях.

Слушая признания Малютки, Элена старалась абстрагироваться. От этого ада, от издевательств, которым подвергалась Ческа. Внезапно послание коллеги, повторяющее рисунок ковра в детской, показалось ей запиской потерпевшего кораблекрушение, который осознает: вероятность, что его спасут, близится к нулю.

Рассказ Малютки звучал сухо, как будто она не привыкла пользоваться словами, но его было достаточно, чтобы составить представление о творившихся здесь ужасах. О жизни на ферме Колладо — если такое можно было назвать жизнью. Элена ни разу не повернулась, не поймала взгляд Сарате, боясь, что заплачет от его боли. Но когда раздался его голос, ее удивило, насколько спокойно он звучал:

— Что случилось с Ческой?

— Я ее развязала. Такой мне достался штраф. — Малютка пожала плечами, демонстрируя детское беспрекословное уважение к правилам игры. Как могла, она описала их неудачную попытку выбраться. Девочка ножом перерезала веревки, которыми Ческа была привязана к кровати. Где находился Хулио, она точно не знала. Думала, что он с Антоном, успокаивает Касимиро, который был не в себе после смерти Серафина. Антон ругался с Касимиро, потом прозвучал выстрел. Малютка понимала, что надо бежать, но Ческа была совсем слабой, потому что много дней не ела. Они сумели добраться до разделочной и забрались в шкаф. Но Антон их нашел. Он ужасно рассердился, начал бить Ческу, а девочка, воспользовавшись моментом, схватила Кошку и спряталась на кухне под раковиной.

Она не решилась открыть дверцу своего убежища, когда услышала, что Антон вернулся в дом и приказал всем уезжать.

— Он сказал куда? — спросила Элена.

— «С фермы надо уезжать». Вот как он сказал.

— А откуда ты знаешь, что фарш в бочке — это Ческа? — Сарате отчаянно надеялся найти в рассказе Малютки хоть какую-то нестыковку.

— Так всегда бывает.

— Так они поступали с другими женщинами, которых привозили? Мы знаем, что Ческа не первая. Видели фотографии, — объяснила Элена.

— Антон забирал их в разделочную. Резал там на куски; одни шли в морозилку, другие в мясорубку… на фарш. Он добавлял туда белое вино… и тесто…

— О чем ты? Какое тесто? — удивился Сарате. — Он их свиньям, что ли, скармливал?

Малютка впервые подняла глаза на полицейских. Девочка почувствовала: что-то не так. Дело не только в том, что Антон страшно рассердился, потому что убили Серафина. И даже не в том, что всех этих женщин больше нет. Что-то еще не так, она прочла это во взглядах Элены и Сарате.

— Что вы делали с фаршем, Малютка? — спросила Элена.

— Мы его ели.

Глава 52

В палатке, установленной на территории фермы, поставили проектор. Марьяхо вывела на белую стену изображение экрана своего компьютера. На нем были фотографии двадцати трех жертв, найденные в подвале. Ордуньо сразу узнал женщину, рядом с которой в этой страшной галерее висела фотография Чески.

— Иоланда Самбрано. Пропавшая эквадорка. На ее имя сняли квартиру в Мадриде.

— Судя по всему, эти женщины погибли, как и Ческа, — тихо произнесла Рейес.

Когда в палатку вошла Элена, уже светало. Никто не спал и не собирался спать, пока Антона и Хулио не найдут. А потом уснуть сотрудникам ОКА, скорее всего, не дадут кошмары.

— Я использую программу распознавания лиц и проверяю заявления о пропавших женщинах за последние годы, точнее, за последние двадцать лет — похоже, самым старым фотографиям примерно столько, — объяснила начальнице Марьяхо.

— Ческу изнасиловали как раз двадцать лет назад. Может, тогда она не попала на ферму Колладо по какой-то счастливой случайности, и Антон с тех пор ее искал? — Ордуньо пытался найти в произошедшем логику.

— Нет. Ческа сама спровоцировала Антона Колладо, когда убила Фернандо Гарридо и брата Мануэля Санчеса. Антон почувствовал, что его загоняют в угол, и начал охоту за ней.

Признать, что Ческа сама загнала себя в ловушку, было непросто, но Элена говорила решительно и не оставляла места для сомнений. Впрочем, в ее словах не было осуждения. Хоть Ческа и стала убийцей, она была их товарищем. К тому же никто не заслуживал такого страшного конца.

— Думаешь, Малютка говорит правду?

— У нее нет причин врать. По крайней мере, об этом.

Никто так до сих пор и не решился произнести слово «каннибализм».

— На данный момент у нас есть шесть имен: Чески, Иоланды Самбрано и еще четырех женщин. Я отправила их вам на почту вместе с заявлениями об исчезновении.

Марьяхо объяснила, что всех жертв объединяло, во-первых, то, что они были привлекательными женщинами — хоть и не красавицами — в возрасте от тридцати до сорока лет.

— Во-вторых, если не брать случай Чески, все эти женщины были одинокими, их исчезновения долго никто не замечал, они нигде не работали — или, во всяком случае, не выходили на работу каждый день. Иногда это были иностранки, находившиеся в Испании проездом, — например, мексиканская туристка в Мадриде. Трое безработных (две из Валенсии, третья, Иоланда, из Куэнки), только что вышедшая из тюрьмы заключенная, которая оставила сумку со своими немногочисленными вещами в кастельонском пансионе…

На карте легко очерчивалась территория, откуда похищали женщин, — между Мадридом, Куэнкой и сельскими районами к северу от Валенсии. Надо будет перепроверить все заявления об исчезновении людей, которые подавали здесь за последние десятилетия. Но это потом.

— Об Антоне никаких известий? — без особой надежды спросила Элена.

— Дороги перекрыты, с воздуха тоже ищут, вертолет вылетел. Нам нужен красный фургон, «рено кангу». Транспортники сообщили нам номер.

Ферму заливал мутный утренний свет. Буэндиа все еще собирал улики в доме — на это, скорее всего, уйдет не один день. Сотрудники полиции и жандармерии ходили, глядя под ноги и стараясь не думать об увиденном, не позволять воображению разыграться. Каждый сосредоточился на методичном выполнении порученного ему задания. Надо цепляться за насущные дела, чтобы тобой не завладели призраки.

Людоеды. Двадцать три жертвы. Ферма, больше напоминавшая портал в ад.

Бочка с фаршем.

Ческа.

— Может, тебе стоит вернуться в Мадрид?

Сарате сидел на одном из валунов, расставленных по границе двора; его взгляд блуждал по бесконечным полям, уходившим за горизонт. На вопрос Элены он даже не обернулся.

— Прости, что я так отреагировал. — Ему было стыдно за свою истерику.

— Не за что извиняться.

— Сколько можно это выносить, Элена? — Он поднял голову, в глазах стояли слезы. — Каждое такое дело… у нас как будто по куску души вырывает. Придет день, когда ее совсем не останется.

Элене хотелось бы найти слова, чтобы утешить Сарате. Но она была с ним согласна. День за днем они погружались все глубже. Может, теперь уже достигли дна. Может, Сарате прав и у них уже не осталось души. Способности испытывать боль. Впрочем, то же самое она думала, когда потеряла Лукаса. Разве со смертью сына она не утратила последние жалкие остатки человечности? Выходит, что нет. Сейчас, столкнувшись с гибелью Чески, она ощущала такую же невыносимую боль, как и тогда. Как было бы хорошо разучиться страдать! Но увы: ей было мучительно думать о смерти подруги и о пропасти, в которую рухнули все — Ордуньо, Марьяхо, Буэндиа и даже новенькая в отделе, Рейес. Но особенно Сарате. У нее на глазах он покорно соскальзывал в бездну, из которой его уже никто не сможет вытащить. В бездну злобы, отчаяния и ненависти к себе. Ей следовало бы отстранить Сарате от расследования, но как сказать ему, что она не хочет, чтобы он присутствовал при задержании Антона? Как объяснить, что дальнейшее участие в этом деле может окончательно сломать ему жизнь?

Буэндиа старался рассказывать о результатах своих исследований нейтральным тоном. Но сегодня его голос срывался. Судмедэксперт сообщил, что в доме жили пять человек: Антон, Хулио, Касимиро, Серафин и Малютка. Анализов ДНК пока не было, но со слов девочки можно предварительно заключить, что Антон был родным братом двух умственно отсталых мужчин, Касимиро и Серафина. Вероятно, Хулио — его сын. Есть ли какая-то родственная связь между Малюткой и остальными членами семьи, непонятно.

— Если верить реестру актов гражданского состояния, двадцать шесть лет назад Антон Колладо заключил брак с женщиной боливийского происхождения по имени Валентина Киспе. Она числится проживающей на ферме, — добавила Марьяхо.

— Здесь никакие женщины не жили. — В этом Буэндиа был уверен.

— Тебе удалось установить, чьи останки мы нашли в разделочной?

Элена задала вопрос, который мучил всех.

— Там есть морозильная камера, в ней обнаружены куски мяса. Большие куски, вероятно, наиболее пригодные в пищу. Мясо, вне всяких сомнений, человеческое. Плюс сорок восемь килограммов фарша.

— Выписка с банковского счета Антона показывает платежи от нескольких мясных лавок и ресторанов.

Рейес наконец вышла из оцепенения. От слов Буэндиа у нее скрутило желудок. Неужели они продавали человеческое мясо местным заведениям? Рейес ощутила во рту вкус фрикаделек, съеденных в «Сарко». Неуклюже вскочила, но выбежать из палатки не успела: ее вырвало прямо на стол. Рейес покачнулась и чуть не упала, но сзади ее вовремя подхватил Ордуньо.

— Деревенский бар, Ордуньо. — Ее кожу покрывал холодный пот.

— Не может быть, Рейес…

Элена продолжала совещание: все силы нужно бросить на розыск фургона. Это главное — они не могут позволить себе расклеиваться от каждого нового открытия. Антон сбежал за час до их приезда, дороги тут же перекрыли. Он наверняка не успел покинуть пределов района.

Рейес чувствовала, что всем мешает, но не могла контролировать ни желудок, ни воображение. Из чего были те фрикадельки? Она вспомнила бар, женщину, которая их обслуживала, и двух рабочих. Хватит на этом зацикливаться, надо попытаться помочь коллегам! А еще там была посетительница с чашкой кофе, она смотрела конкурс. Ее лицо всплыло в памяти, и Рейес поняла:

— Я видела эту женщину.

Она уверенно показала на одну из фотографий. Пятую в череде жертв. Снимок был сделан давно, посреди поля, но женщина не сильно изменилась. Это она покинула бар «Сарко», пока они разговаривали с официанткой и рабочими.

— Она жива.

Глава 53

Собаки звонко лаяли на полицейские машины, мчавшиеся через Санта-Леонор к площади Сарко. Вся деревня проснулась. Жители, даже не представлявшие, какие ужасы творились всего в нескольких километрах от них, могли только гадать, зачем разыскивали Антона и что произошло на его ферме. Элена и Сарате первыми зашли в бар, который в это время, в самом начале восьмого, только открылся. За ними последовали Ордуньо и Рейес. Их встретила вчерашняя официантка. Посетителей в заведении не было.

— Где нам найти эту женщину? — Элена положила на барную стойку фотографию из подвала.

— Вчера она сидела вот здесь. — Рейес показала на место около магнитофона.

— Валентина, что ли?

— Валентина Киспе? — уточнила Элена.

— Фамилии я не знаю, — виноватым тоном ответила официантка. — Она иногда сюда заходит. Рамон! — окликнула она кого-то на кухне. — Он с ней ближе знаком.

От запаха в баре, смеси чада прогорклого масла и хлорки, Рейес опять замутило, и она вышла на улицу. По площади уже бродило несколько любопытствующих. Знали бы они, что их ждет, думала Рейес. Привыкли, что никому до них нет дела, а скоро станут главной новостью в СМИ. В Санта-Леонор жила семья людоедов! Ферма ужасов! Она сделала глубокий вдох, пытаясь отогнать мысли о фрикадельках.

— Квартал Рио!

Коллеги выбежали из бара и бросились к машинам. Рейес еле успела запрыгнуть на переднее сиденье к Ордуньо, который разворачивался, чтобы выехать с площади. Машина Элены и Сарате уже неслась впереди на полной скорости с включенной сиреной.

Район на берегу реки Сигуэла, который в Санта-Леонор называют кварталом Рио, состоял из скромных низеньких домиков, которые тянулись вдоль узких улочек, спланированных явно очень давно, если планировка вообще имела место. Возможно, отсюда и началась деревня. Одноэтажный дом Валентины Киспе выглядел ухоженным, хоть и нуждался в покраске. На подоконниках стояли горшки с какими-то зимними цветами.

— Вот этот дом, — сказала Элена двум жандармам, которые тоже подъехали к входу.

— Ну что делать, заходим. Вряд ли Валентина стала бы возражать, — объявил сержант жандармерии, убедившись, что на звонок в дверь никто не реагирует и что ордер, предъявленный Эленой, в полном порядке.

Инспектор позвонила Рентеро по дороге от бара «Сарко» к дому Валентины. Уговаривать его не пришлось. Он уже был в курсе всего, что отдел обнаружил на ферме Колладо, так что оформление ордера заняло меньше пяти минут.

Слесарь без труда вскрыл замок. Сотрудники ОКА, войдя вслед за инспектором, действовали строго по протоколу. Методично, с оружием в руках, они проверяли комнату за комнатой, чтобы убедиться, что в доме безопасно. Мебель в маленькой гостиной, по-видимому, сменила не одного владельца, но выглядела опрятной. Кровать в спальне была не застелена. Сарате дал знак открыть дверь, ведущую на задний дворик. Труп Валентины лежал на земле. Один выстрел пришелся в ногу, другой в грудь. Кровь впиталась в гравий, которым был посыпан дворик. Легкий ветерок шевелил ночную рубашку, покрытую кровавыми пятнами. Они опять опоздали.

— Фургон Антона Колладо нашли, — сообщил один из жандармов. — Брошен на дороге, недалеко от национальной трассы. Внутри никого.

— Пусть туда отправят группу криминалистов…

Отдав приказ, Элена обошла дом в обратном направлении: кухня, спальня, гостиная. Попыталась представить, какую жизнь вела Валентина. Кем на самом деле была женщина, лежавшая на заднем дворе? Дом бедный, но чистый; в нем многое напоминало о Боливии, хотя вряд ли его хозяйка покидала Испанию с тех пор, как иммигрировала.

На комоде в гостиной стояла ее фотография. На ней Валентина выглядела счастливой, улыбалась. Рядом с ней статный молодой человек лет восемнадцати. На нем зеленая куртка. Хулио, ее сын. Какую роль сыграл Хулио в преступлениях, совершенных на ферме? Кто он — нормальный парень, которого подчинил своей власти отец, или дьявол во плоти? Внимание Элены привлек едкий запах. На низком столике у дивана стояла пепельница, полная окурков. От одного все еще тянулась тонкая струйка дыма. Брошенная курильщиком, сигарета догорела сама. Под фильтром можно было прочитать название — «Буллбренд». Такие же сигареты они нашли на ферме. Антон был здесь совсем недавно.

Элена вышла из дома. Она нервничала. Огляделась, прикидывая, в какую сторону он мог побежать. Как и на ферме, он ускользнул у них из-под носа.

Несколько соседей вышли на улицу. Жандармы уговаривали их вернуться домой. «Что случилось с Валентиной?» — донесся до Элены вопрос старухи с ходунками.

Может, сказывалась бессонная ночь, но думать Элене было трудно. Она чувствовала, что ответ у нее перед глазами, нужно только его увидеть. Перед домом Валентины следы от колес выписали букву S. Дальше на земле — видимо, местным властям не хватило бюджета, чтобы заасфальтировать квартал целиком, — тоже виднелись отпечатки шин. Их хорошо видно потому, что они свежие, сообразила Элена.

— Какая машина была у Валентины? — спросила она у старушки с ходунками, единственной, кто проявил хоть какой-то интерес к судьбе покойной жены Антона.

— Я в машинах плохо разбираюсь, — виновато ответила та.

— Белая «ибица». Лет тридцать развалюхе, не меньше, — вступил в разговор мужчина, стоявший в дверях соседнего дома. Дети за его спиной пытались просочиться наружу, но его ноги им мешали.

— Куда ведет эта дорога?

Сарате вцепился в руль. Они ехали через возделанные поля. Зеленые прямоугольники чередовались с коричневыми по обеим сторонам грунтовой дороги, тянувшейся вдоль заросшей камышом канавы, которая когда-то, наверное, была руслом реки Сигуэла.

— Подозреваемые могут быть вооружены, — донеслось из рации. Предупреждение передали всем машинам полиции и жандармерии, участвовавшим в погоне за Антоном и Хулио. Все указывало на то, что злоумышленники прятались в доме Валентины, а потом убили ее и сбежали на ее машине.

Чутье подсказывало Элене, что развязка близка. Деваться преступникам некуда. Дорога, начинающаяся в квартале Рио, петляла среди сельскохозяйственных угодий, но выезд с нее был один — на областное шоссе 2102. С воздуха территорию прочесывал вертолет. Скоро по рации сообщат, что Антона и Хулио нашли. А потом? Этот вопрос вызывал у Элены страх. Как сказал Сарате, сегодня ночью они потеряли кусок души, и Анхеля эта потеря совершенно изменила. В нем появилось что-то странное, что-то такое, чего она раньше в нем не замечала. Элене было сложно дать этому определение, но, кажется, ближе всего к истине было слово «ярость».

— Есть! — тишину нарушил голос Ордуньо. — Он только что выехал на областное шоссе на пятнадцатом километре. Увидел нас и свернул прямо на поле.

— Мы близко. — Элене не пришлось отдавать Сарате распоряжений, он уже срезал путь к шоссе.

Ордуньо догонял «ибицу». Он знал, что эта машина не приспособлена для гонок по пересеченной местности. Вскоре ее переднее колесо попало в выбоину, зад подскочил и рухнул на землю. Шины лопнули. Ордуньо с Рейес приблизились к «ибице» с оружием в руках.

— Руки за голову! — донесся до Элены крик Рейес.

Они с Сарате уже выходили из машины, когда водительская дверь распахнулась и из «ибицы» с руками за головой вылез Антон.

— Все, все из машины! — приказал Ордуньо.

Вертолет завис у них над головами.

— Я один! Он меня бросил! — жалобно ответил Антон, как будто это он был жертвой.

Ордуньо подошел к «ибице» слева, Рейес — справа. Оба заглянули в окна.

— Где Хулио? — Легким толчком Ордуньо заставил Антона опуститься на колени.

— Он бросил меня одного! Ублюдок. Паршивый ублюдок. Весь в мать!

Антон стоял в полусотне метров от Элены. На коленях посреди поля, в одежде, испачканной грязью и кровью — кровью Чески, Валентины, Касимиро, свиней и еще двух десятков женщин, побывавших на ферме. Жалкий человек, сокрушавшийся, что его бросили. Или это все спектакль? Вдруг он упал ничком и зарыдал, уткнувшись в землю, колотя по ней кулаками, как ребенок в злобной истерике.

— Я один!

Элена заметила мелькнувшую справа тень. В следующее мгновение Сарате прошел мимо нее. Он направлялся к Антону с пистолетом в руке. Подняв оружие, прицелился ему в голову. Он не собирался ни прощать, ни выслушивать нытье этого сукина сына. Но его возмездие станет приговором и ему самому. Элена среагировала мгновенно: она схватила Сарате за плечо прежде, чем он успел спустить курок.

— Анхель, не надо.

Пистолет дрожал в руке Сарате, но было ясно, что он не промахнется. Подойдя к нему вплотную, Элена увидела, что Анхель плачет. Боль вышла из берегов. Она положила левую руку ему на запястье и заставила опустить оружие.

— В машине пусто! — доложила Рейес.

Подъехали внедорожники жандармов. Ордуньо поднял Антона на ноги, чтобы застегнуть на нем наручники. Элена обняла Сарате. Крепко прижала его к себе, чтобы он не упал, чтобы не сорвался в бездну, которая, как она и предвидела, разверзлась перед ним, как только они поймали Антона.

Глава 54

Малютка никогда не покидала ферму и не видела ничего, кроме окружавших ее полей, — или не помнила этого, — поэтому горы, вздымавшиеся вдоль ведущей к Мадриду трассы, пугали ее. А еще она никогда не ездила с такой скоростью. Ее пристегнули ремнем безопасности, проходившим наискосок по груди, но она все равно вцепилась в подлокотники заднего сиденья. Хулио иногда катал ее вокруг дома на красном фургоне. Так ее жизнь и шла — по кругу. Антон, Хулио, Касимиро, Серафин и она. Свиньи. Кошка. Иногда еще женщины в подвале. Гостьи. Их смерть и превращение в еду, чтобы круг начался заново. А теперь он разорвался, и жизнь напоминала болтающийся кабель под высоким напряжением. Малютке было непросто осмыслить то новое, что окружало ее в этой жизни.

Люди.

Скорость машины.

Здания, возвышавшиеся, как фантастические замки, на окраине города.

Слова. Столько новых слов, что запутаться можно.

Взгляды. В семье на нее никогда так не смотрели. Конечно, на ферме они были семьей. А что ей хотели сказать сейчас, опуская глаза и странно кривя рты?

Еда. Мясо.

Когда она говорила об этом, они отводили взгляд. Она и сама так делала, когда Антон сердился. Когда кричал и становился сумасшедшим, как Серафин и Касимиро. Она смотрела в другую сторону, потому что боялась его.

Они что, боялись ее?

Кошка в машине нервничала не меньше хозяйки. Ее шерсть вставала дыбом от городского шума. От миллионов автомобилей, огней и людей.

Малютка видела города по телевизору, и море тоже видела. А еще детей, самолеты, школы и больницы. Но в ее прежней жизни всему этому не было места.

Прежде чем наступила ночь, на девочку обрушилось множество впечатлений. Люди в белых халатах вымыли ее и укололи шприцем в руку, чтобы взять кровь. Ее окружал бескрайний город, как раньше окружали поля. В здании, похожем на школу, ей постоянно улыбалась какая-то женщина. В соседних помещениях были дети. Мальчики и девочки то играли, то кричали, то смеялись, то плакали. Как будто с ума сошли. В белой комнате были кровать и стол. На такой мягкой и чистой постели Малютка никогда не сидела.

Ей вымыли голову, подстригли ногти, подарили новую одежду — штаны и футболку. Они пахли цветами, но она скучала по своему ситцевому платью. Оно было красивее.

Как только они пришли в белую комнату, кошка, уставшая не меньше Малютки, свернулась клубочком на подушке и уснула.

Вопросы. Сотни вопросов, на которые она не знала, как отвечать. Куда мог поехать Хулио? С тобой делали что-то плохое? Антон твой папа? Кто твоя мама? Почему ты помогала Ческе сбежать? А другим женщинам ты помогала?

То, что раньше было хорошим, теперь вдруг стало плохим.

«Они просто шлюхи», — сказала она женщине, писавшей что-то на бумажках, и та возмущенно вытаращила глаза. А вот Антон бы ее похвалил. «Свиньи чистоплотнее, чем они», — заметила она по поводу Касимиро с Серафином и объяснила, что Хулио сейчас добавил бы: «Касимиро и Серафин даже срать в унитаз не умеют». А они бы рассердились, но не из-за слов Малютки и Хулио, а из-за того, что над ними смеялись. Они бы почувствовали это и стали гоняться за ней, пытаясь ударить, но быстро запыхались. Они были такими толстыми, с трудом могли бегать. Сидевшая рядом с ней женщина спросила, били ли их самих. «Один раз Антон разрешил мне ударить их ремнем. Они съели корм Кошки».

И снова записи на листочках. Она устала. Ей хотелось спать. В комнате, вдали от городского шума, ей не было страшно. Но вопросы не прекращались.

— Я говорила Ческе, что не хочу знать, как ее зовут. Мне не нравятся вещи, у которых есть имя.

— Но с ней получилось по-другому. Почему?

Опять пришла та женщина, которая на ферме угрожала Кошке. Малютка тогда так испугалась, что показала им, где Ческа. Женщина говорила, что они были подругами. Она что, сердится на нее за то, что Ческа умерла?

— То, что происходит в доме, остается в доме, — повторила Малютка свою мантру.

— Дома уже нет. Понимаешь? Ты больше не вернешься туда, больше не увидишь ни Антона, ни остальных.

Малютка представила себе, что они мертвы, как свиньи в дни забоя. Или как женщины после того, как Антон спускался в подвал, чтобы с ними побыть.

— Что Антон делал в подвале?

— Он не разрешал мне смотреть. Вот Касимиро и Серафину было все равно. Они разрешали.

— И ты ни разу не подглядела?

Малютка виновато отвела глаза. Женщина снова повторила, что девочку никто не накажет.

— Один раз, с той, которая была перед Ческой. Она все время плакала.

Элена, не удержавшись, опустила взгляд на включенный диктофон. На дисплее сменялись секунды, равнодушные к содержанию записи, которую вело устройство. В своей детской манере, иногда используя нецензурные выражения, явно услышанные от Антона или Хулио, Малютка рассказывала, что именно Антон делал с той женщиной. Элена знала, как ее звали — Иоланда Самбрано. Как, по всей видимости, и Ческа, Иоланда несколько дней провела в подвале. Ее насиловал Хулио, а потом Серафин с Касимиро. Об этих постоянных изнасилованиях Малютка упомянула вскользь, как о чем-то обыденном. Наконец наступила очередь Антона. Хулио занимался свиньями, а Касимиро и Серафин спали. Как поняла Элена, у слабоумных братьев периоды эйфории чередовались с состоянием апатии — возможно, так действовал азаперонил, которым их пичкали. Играя с кошкой, Малютка заметила, что дверь в подвал приоткрыта. Она услышала крики женщины и подумала, что там Хулио. Она подкралась к лестнице. Внизу стоял Антон, голый.

— У него эта штука была совсем маленькая… Не как у Серафина и Касимиро и не как у Хулио. Он тряс ей перед женщиной и кричал: ну смейся теперь, смейся. А потом укусил ее за ногу.

Девочка скривилась, но не от жалости, а от брезгливости.

— Откусил от нее кусок, фу, гадость. Тогда штука у него выросла, и он сделал то же самое, что и остальные. — Малютка говорила без всякого стеснения, как если бы рассказывала о чем-то занятном.

Элена содрогнулась от мысли, что ребенок мог жить в таком аду. Детство должно быть неприкосновенным! Если встреча со злом так изменила ее сына Лукаса, то что ждет эту девочку? Когда малышка закончила рассказ о том, что видела в подвале, Элена остановила запись. Малютка улеглась на кровать, кошка пристроилась у нее под подбородком. Элене было слышно, как она урчит. Девочка пока не осознает, с чем ей пришлось столкнуться, но психологам по долгу службы придется открыть ей глаза. Объяснить, что окружавший ее мир был нездоровым. Сделать все, чтобы она смогла адаптироваться в обществе. Чтобы стала нормальной, если это еще возможно.

Глава 55

Сотрудники ОКА уже не помнили, сколько часов они провели без сна. Рейес ненадолго отключилась на обратном пути в Мадрид, но остальные не сомкнули глаз. И теперь напоминали оживших мертвецов, бледных и растерянных. Только Марьяхо и Буэндиа были заняты делом — одна за компьютером, другой в лаборатории. Ордуньо не сиделось на месте, он словно боялся, что если перестанет бродить по отделению на Баркильо, то потеряет контроль над своими мыслями. Сарате, наоборот, не вставал из-за стола с тех пор, как они приехали. Рейес видела, как Рентеро подошел к нему, положил руку на плечо, но ничего не сказал. Эмпатия никогда не была свойственна ее дяде, но в данном случае его можно было понять — слова тут не помогут.

Вернулась Элена. Она была в центре для несовершеннолетних, куда забрали Малютку. Как же звали девочку на самом деле? Слишком много вопросов осталось без ответа.

Они собрались в переговорной, и Рейес вдруг вспомнила, как впервые попала в отдел. С тех пор прошло всего несколько дней, но ей казалось, что это было давным-давно. Что Рейес, в свой первый рабочий день спросившая, где Ческа, и смутившая Ордуньо, которому пришлось с ней возиться, была уже совсем не той Рейес, которая слушала сейчас Марьяхо, успевшую выяснить кое-что новое.

— Только что звонила семье Маргариды Нунес сообщить о ее смерти. Это женщина с одной из фотографий, мы смогли установить ее личность: португалка, тридцать восемь лет. Одиннадцать лет назад пропала в Мадриде. Приехала сюда как туристка. Видимо, одинокие туристы были легкой добычей для этих извращенцев.

— А про тело ты им что сказала? — спросила Элена.

— Что мы не знаем, сможем ли его восстановить.

В комнате повисло тяжелое молчание. Сообщать такие новости всегда неприятно, но как рассказать родителям, супругам, детям, что их близкого съели?

Марьяхо вывела на большой экран еще одну фотографию. Рыжеволосая женщина, на вид лет тридцати пяти. Ее лицо на снимке, сделанном в подвале, не выражало ничего, кроме страха.

— Лусиана Петряну, румынка, пропала семь лет назад. Вышла из дома с ребенком, на прием к педиатру, и не вернулась. Ее муж, дальнобойщик, тоже румын, заявил о ее исчезновении неделю спустя, когда вернулся из рейса. Заподозрили, что это случай семейного насилия, что виновен муж, но до суда дело не дошло. Улик против него не было. Он так ничего и не узнал ни о жене, ни о дочери. Я пытаюсь разыскать этого мужчину, его зовут Григоре Николеску. Он вернулся в Румынию.

— Это ее мать. — Что-то во взгляде Лусианы показалось Элене знакомым. — Значит, никаких родственных связей с Антоном у Малютки нет.

— Антон Колладо, сорок четыре года, получил ферму в наследство от родителей, Рамоны и Дамасо, — доложил Буэндиа. — Касимиро и Серафин нигде не зарегистрированы. У них даже свидетельств о рождении нет, но похоже, они братья Антона. Думаю, им было лет по пятьдесят. Мне нужно еще некоторое время, чтобы обработать все взятые образцы. Пока что у меня есть только результаты предварительного анализа. По ним я точно могу сказать одно: следы, найденные в квартире на Аманиэль, оставлены, как мы и предполагали, этой четверкой — Антоном, Хулио и двумя братьями. Азаперонил употребляли оба слабоумных, в крови Касимиро остались следы азаперона.

— А что ты можешь рассказать о Хулио? — спросил Сарате.

— Пока ничего. Завтра будет готов анализ ДНК.

— Он жил на ферме, в отличие от своей матери, — отметил Ордуньо. — Может, Антон использовал его, чтобы заставить Валентину молчать.

— Хулио не жертва. — Ждать снисхождения от Сарате не приходилось.

— Пора поговорить с Антоном, — подытожила Элена.

Все встали и направились к выходу: пришло время заглянуть чудовищу в глаза. Только Рейес осталась сидеть на месте. Она чувствовала, что не может продолжать расследование. Все мысли были только о том, чтобы принять душ — смыть с себя запах смерти — и выплакаться.

— Я попросил проверить состав фрикаделек из «Сарко», — с улыбкой обернулся к ней с порога Буэндиа. — Но готов поспорить на пятьдесят евро, что в них найдут только лук, морковь, черный и красный перец, помидор, тмин, щепотку соли и одно яйцо на полкило фарша. Из говядины и свинины. Свинина пожирнее, она придает блюду сочности.

— Тебе официантка рецепт дала?

— Повар. Сказал, что мясо они закупают в Меркадоне.

— Спасибо, Буэндиа. Но веганкой я, видимо, все равно стану…

Антон сидел в наручниках, положив голову на стол. Заснул. Элена зашла в допросную, хлопнув дверью, но он только приоткрыл один глаз и что-то пробурчал, недовольный, что инспектор прервала его сон. Она не обратила на это внимания и спокойно села напротив. В помещении стоял едкий запах. Охранник предупредил ее, что Антон помочился в штаны, не попросив отвести его в туалет.

— Как на самом деле зовут Малютку?

Элена решила начать допрос издалека. На самом деле ее не очень интересовало, кто эта девочка, по трагической случайности попавшая на ферму. Ей было нужно только одно: чтобы Антон начал говорить и вывел ее на след Хулио. Но он молча втянул голову в плечи и снова закрыл глаза.

— Не хочешь говорить или не знаешь?

— Не знаю.

— Слышала, у тебя член совсем крошечный. И все над ним смеялись. — Она застала его врасплох. Антон выпрямился, явно оскорбленный. — Зубоскалили у тебя за спиной. Касимиро, Серафин, твой сын Хулио… все.

Антон стиснул зубы. На мгновение Элене показалось, что сейчас он осыплет ее бранью, но вместо этого он расплакался. Антон хныкал, как ребенок, пряча глаза. Это уже не спектакль, подумала Элена.

— Все над тобой смеются, да, Антон?

Он резко вскочил. Элена не подала виду, что нервничает. Она знала, что коллеги наблюдают за допросом и вмешаются, если людоед попытается на нее напасть. Однако он поступил иначе: спустил брюки и трусы и показал свой член.

— Видишь? Посмейся и ты! Кому еще интересно?! — крикнул он, выходя из себя и обращаясь к полупрозрачному зеркалу, отделявшему допросную от смежного помещения. — Вам в деревне рассказали? Куцый хер! Мне так в школе говорили. Сраный обрубок.

Антон ухватился за член и дернул его так, словно хотел оторвать. Вбежавшие охранники не дали ему нанести себе травму. Они перестегнули наручники, заведя руки заключенного за спинку стула, чтобы он не мог двигаться, и надели на него штаны. Когда его снова оставили наедине с Эленой, Антон обливался по́том. Видимо, демонстрация собственной ущербности его возбудила.

— Но есть способ сделать так, чтобы он вырос и затвердел, правда?

— Я не виноват.

— Ты и Хулио этому научил?

— Он подонок. Смылся. Бросил меня.

— Он так долго был рядом с тобой. Куда он мог поехать?

— К своей мамочке. — Антон засмеялся собственной шутке.

Элена видела, что ему нравилось быть в центре внимания. Он жаждал рассказать о своих злодеяниях, о стране кошмаров, в которую превратил ферму и где был господином. Она не доставит ему такого удовольствия.

— Хулио поехал не к Валентине. Подумай еще, Антон. Куда он мог направиться?

— Мне плевать.

— Если он так мало тебя волновал, что ж ты не пристрелил его, как Касимиро?

— Я не хотел причинять вред брату. Он с катушек слетел. С ними такое бывало. Таблетки и шлюхи их успокаивали, но тогда на это времени не было. Этот козел Хулио украл у меня фургон. Чертов ворюга. Это у него в крови.

— С такой ерундой между ног ты и детей-то не мог иметь, — сообразила вдруг Элена.

— Папаша Хулио то ли румын, то ли араб, хрен его знает. А мать была шлюхой.

— Которой ты ничего не мог дать.

— Я дал ей дом.

— Я имею в виду, в постели.

— Она была уродиной.

Антон ухмылялся. Ему не терпелось рассказать Элене подробности. Как он выбирал жертв. Как доставлял им удовольствие. Почему отпустил Валентину.

— Хочешь рассказать мне, как все было в первый раз?

Антон откинулся на спинку стула. Он только этого и ждал.

— А мне плевать. Пока не скажешь, где Хулио, мне плевать на все твои россказни.

Элена встала, показывая, что допрос окончен. Она предложила ему обмен и знала, что он это понял. Под звериной маской скрывался, похоже, совсем не глупый человек.

— Вот твоя подружка из полиции уродиной не была. Сиськи у нее ничего так.

Элена понимала, что должна оставаться холодной, невозмутимой. Антон пытался лишить ее психологического преимущества.

— Взял бы и подрочил, вспоминая ее. Но ты и на это не способен. — Элена открыла дверь. — Сообщи мне, если вспомнишь, где Хулио.

Оттолкнув Элену, в допросную влетел разъяренный Сарате. Он схватил Антона за грудки, швырнул на пол и ударил кулаком по лицу. Хрустнула переносица. Хлынула кровь. Ордуньо с Эленой кинулись оттаскивать Сарате. Антоном занялся охранник.

— Он не смеет издеваться над нами! — кричал Анхель. — Я ему не позволю так говорить о Ческе!

— Ты вообще понимаешь, что творишь? — резко одернула его Элена. — Думаешь, тебе одному плохо? Мы все любили Ческу, но нам надо сделать свою работу. Найти Хулио.

— Я говорил тебе, что он ничего не знает! Перестань давать ему повод злорадствовать!

— Антона мы нашли около областного шоссе. А фургон, на котором сбежал Хулио, был совсем в другой стороне, у национальной трассы. Не понимаешь? А если это отвлекающий маневр? Антон специально привлек наше внимание, чтобы, пока мы гнались за ним, Хулио смог вырваться из оцепления и скрыться.

Сарате промолчал. Элена была права. Ярость ослепила его, и теперь он чувствовал себя полным идиотом.

— Извините, если не вовремя, — обратилась к Элене застенчивая Кармен, дежурная из приемной. — Тут девушка пришла, спрашивает инспектора Бланко и субинспектора Сарате.

Выглянув в приемную, Сарате увидел дочь Чески. Начало и конец водоворота, в который затянуло его… коллегу? Возлюбленную? Подругу? Как ему теперь называть Ческу?

Глава 56

Рентеро обещал инспектору Бланко предоставить в ее распоряжение все необходимые ресурсы. Задержание Хулио было в приоритете, ведь он вполне мог превратиться в одного из тех неуловимых правонарушителей, о которых трубят все СМИ, ставя под вопрос компетентность полиции. Рентеро прекрасно понимал, что такой скандал мог стоить ему должности. Элену раздражало, что комиссар так беспокоится о своей карьере, но сил спорить с ним у нее не было. Она не знала, собирается Рентеро выставить Хулио преступником, то есть вторым Антоном, или отводит ему роль жертвы, кого-то вроде Малютки, но не сомневалась, что комиссар планировал в дальнейшем воспользоваться теми СМИ, которые сейчас держал в курсе расследования. Элена попросила его только об одном: пока не обнародовать преступлений, в которых была замешана Ческа.

— Интересный эвфемизм для слова «убийца». «Замешана в преступлении»! Запишу себе.

— Когда Хулио будет у нас, можешь рассказывать все.

— Когда Хулио будет у нас, а ты продолжишь строить школы для рохинджа?

— Именно.

— Элена. — Тон Рентеро изменился. Он отложил в сторону речь, которую писал для завтрашней пресс-конференции. — Настало непростое время. Я знаю, о чем говорю. Эта ночь станет первой в долгой череде ночей, когда вам будет сниться Ческа. Берегите себя. Все…

Прежде чем стать большим начальником, озабоченным лишь собственным благополучием, Рентеро был полицейским. Он по опыту знал, что нельзя вернуться невредимым из преисподней. Той самой, в которую сейчас попал Сарате. Анхель настоял на том, что сам расскажет Ребеке, как погибла Ческа.

Ребека окинула тревожным взглядом кабинет, который в течение последнего года занимала Ческа. Он так и остался обезличенным, подумал Сарате. Ни фотографий, ни милых безделушек. Все строго функционально.

— Я хотела забыть об этом, но не получается. Какой была моя мать? Я постоянно о ней думаю. По телевизору говорят, что кого-то задержали в деревне под Куэнкой. В новостях ничего толком не объясняют, но… он убивал женщин.

Завтра рано утром Рентеро даст пресс-конференцию, и фотография Хулио появится в СМИ. Та, которую нашли в доме Валентины. Она сделана много лет назад, но другой у полиции не было. А потом журналисты начнут раскапывать подробности. Кто-нибудь доедет и до Санта-Леонор. Сфотографирует ферму Колладо. Какой-нибудь жандарм рано или поздно выпьет лишнего и разболтает, что обнаружили там внутри. В наше время секретов не существует. Все станет известно: от марки сигарет, которые курил Антон, до блюд, которые готовили на ферме. Однако ничто не поможет Сарате ответить на вопрос, мучивший его точно так же, как и Ребеку: какой была Ческа?

— Она тоже стала жертвой? — со страхом в голосе произнесла девушка. — Моя мать?

Сарате пробормотал, что ее похитили, пытали, а затем убили. Ему хотелось проявить участие, но ответ прозвучал по-полицейски сухо.

— Это я виновата? — Ребека вспомнила, как отказывалась помогать следствию.

— Виноваты только похитители Чески. — Сарате и сам не очень верил в то, что говорил. — Мы установили личность твоего биологического отца. При желании ты сможешь узнать его имя; но это, конечно, не обязательно. Решать тебе.

Немного поколебавшись, Ребека все-таки спросила:

— У меня есть братья или сестры?

— Совсем маленькая девочка и два парня, близнецы. Лет семи-восьми. Вроде неплохие ребята. Лепили снеговика, а не сидели за компьютером.

Ребека впервые улыбнулась:

— Наверное, это семейное, я с техникой тоже не дружу. Даже со смартфоном еле справляюсь.

— Хочешь с ними познакомиться? Это можно устроить.

Ребека, покачав головой, снова стала разглядывать кабинет. Когда Сарате рассказывал ей о смерти Чески, она не плакала. Может, считала себя не вправе демонстрировать чувства и запрятала свою боль поглубже. Она искала в кабинете хоть что-нибудь, отражавшее личность ее матери. Диск с ее любимой музыкой, книгу, которая могла дать представление о ее вкусах, что-то из ее одежды. Для Ребеки Ческа осталась просто именем, за которым уже никогда не будет стоять реальный человек.

— Тогда в отеле во время массажа… она сказала, что любит мотоциклы. Не знаю, может, впечатлить меня хотела.

— Она любила ездить на мотоцикле и прыгать с парашютом. Водила гоночные машины, ныряла, развлекалась бейсджампингом… Старалась как можно больше получить от жизни. — Неожиданно для себя Сарате улыбнулся, рассказывая о Ческе. Впервые с тех пор, как все это началось, ему было легко говорить о ней. — Она ненавидела сидеть без дела. Терпеть не могла ложиться спать, говорила, что сон — это перерыв в жизни. Ее раздражали люди, живущие по указке. Ей нравились шумные улицы, выпивка в мадридских барах, адреналин, риск. Она не хотела цепляться за рутину, за стабильность. Предпочитала не знать заранее, какое дело достанется ее команде, куда приведет ее тот или иной путь. Непредсказуемость — вот что она ценила больше всего. Твоя мать была потрясающей женщиной, только пела ужасно. Увлекалась бразильской музыкой, все песни Каэтану Велозу знала наизусть. Ее чем-то привлекала Бразилия. Она так туда и не съездила, хотя постоянно строила планы. Если когда-нибудь поедешь в Рио, вспомни ее, сходи на пляж и искупайся в ее честь; она хотела сделать это в самом крошечном бикини, какое только найдет.

Теперь Ребека плакала. Она бы с радостью познакомилась с женщиной, которую описывал Сарате.

— Почему она меня бросила?

— Когда ей было четырнадцать лет, она возвращалась домой с деревенского праздника, и трое мужчин ее изнасиловали. Она забеременела…

— Мой отец — один из насильников?

— Да. Мы передали дело в суд, но теперь, когда она умерла, его могут закрыть. Ты только представь себе, в четырнадцать лет, изнасилованная и беременная! Ее родители и сестра были очень религиозными. Отец заставил отдать младенца, то есть тебя, в приемную семью. У нее просто не было выбора.

— А почему она стала искать меня через столько лет?

— Осталось много вопросов, которые я и сам хотел бы задать ей… Я не знаю, Ребека.

— Вы с ней были вместе?

Вопрос застал его врасплох. Сарате помедлил, прежде чем ответить.

— Я любил ее, только вот не уверен, что любил так, как она того заслуживала.

Дверь в кабинет Чески все еще была закрыта. На Баркильо все переговаривались вполголоса и ходили со скорбными лицами. У Элены подкашивались ноги, усталость постепенно брала верх над напряжением и горем. Но перед уходом она должна была увидеть Сарате. Ордуньо подошел попрощаться:

— Пойду домой. Сегодня вроде все, что могли, сделали.

— Увидимся завтра в восемь, — ответила Элена. — А остальные?

— Не знаю. Буэндиа, кажется, полчаса назад ушел. Марьяхо и Рейес, наверное, тоже собираются.

Элена увидела обеих возле кофемашины.

— Неужели ты не устала? — спросила Рейес у Марьяхо.

— Мы, старики, вечно устаем, да только уснуть не можем.

Активность, проявленная Марьяхо на протяжении дня, противоречила ее словам. Элена знала, что хакерше просто нравилось подшучивать над своим возрастом. А еще она знала, что к Ческе Марьяхо относилась почти как к дочери. Обе не были сентиментальны и не любили нежностей, но могли говорить часами.

— Давайте отдохнем, — сказала Элена. — Впереди еще много трудных дней.

— Я присмотрю за Ордуньо, — сказала Марьяхо. — У Буэндиа сердца нет, о нем можно не беспокоиться.

— У Ордуньо есть девушка?

— Ого, влюбилась в коллегу, а, Рейес? — спросила Марьяхо тоном вредной школьницы.

— Не говори глупостей. Мне просто показалось, что он очень дружил с Ческой и… ну, хотелось бы понимать, один ли он сейчас.

— Мы не оставим его одного. И тебя тоже, Рейес. Легких дел не бывает, но ты попала к нам в очень тяжелый момент…

— Есть одна женщина, Марина. Но она не очень опасная соперница; сейчас она в Сото-дель-Реаль, и сидеть ей еще несколько лет. Если хочешь узнать подробности, спроси у него самого, — невзначай бросила Марьяхо, собирая вещи.

Элена видела, как Сарате проводил Ребеку к выходу. На прощание они обнялись. После ухода девушки Сарате без сил опустился на стул. Он был измотан, но уходить не хотел. Поэтому спросил Элену, каковы их дальнейшие действия: не пора ли вернуться в Санта-Леонор, разобраться, как сбежал Хулио, и попробовать выйти на его след?

— Пора поспать. Всем нам.

— Я не рассказал Ребеке, что сделала Ческа. Духу не хватило. Это всплывет в СМИ? Что она убила своих насильников…

— Вряд ли мы сможем предотвратить огласку.

Сарате встал, взял куртку.

— Может, поедем ко мне? — решилась предложить Элена.

Она понимала, что Сарате компания нужна не меньше, чем ей самой. Наверное, вместе им было бы легче пережить эту ночь. Но Сарате, слабо улыбнувшись, ушел. Со своими демонами он разберется сам.

Глава 57

Хулио обожал Мадрид. Если бы он не считал своим долгом оставаться на ферме с отцом, то с удовольствием переехал бы в город и вел нормальную жизнь: учился, снял квартиру около парка Ретиро, чтобы ходить туда на пробежки… Каждый раз, когда ему удавалось вырваться, хотя бы на несколько дней забыть о своей семье и о свиньях, он приезжал сюда, гулял по Гран-Виа, ходил в кино, иногда в театр — если получалось достать билет на мюзикл, — поднимался на смотровую площадку на крыше какого-нибудь отеля, откуда был виден весь город, или катался на лодке по пруду. Каждое Рождество он обязательно фотографировался рядом с большими деревьями в светящихся гирляндах, которые украшали столицу. Здорово было бы привезти сюда Касимиро и Серафина, но теперь уже не получится. Иногда он представлял себе, как им понравилось бы на параде Кабальгата-де-Рейес — музыка, карнавальные костюмы, сладости…

Сегодня он не пошел на Гран-Виа. Бросив «рено кангу» на обочине национального шоссе, он больше десяти часов брел по полям до Таранкона, чтобы не попасться окружившим Санта-Леонор полицейским. Там он сел на автобус. Проспал всю дорогу, час десять минут, и в шесть вечера вышел на Южном вокзале Мадрида. Потом направился пешком к Лагаспи. Он не торопился и не чувствовал усталости. Проходя мимо старой скотобойни, решил заглянуть туда. Воображение рисовало ему, каким восхитительным было это место в прежние времена, когда свиней забивали без ветеринаров, без электрических устройств для оглушения, призванного избавить животное от страданий, без подъемников, приборов для свежевания, электропил, клещей… Только мужчина — или несколько мужчин, чтобы собирать кровь, — и идеально заточенный нож, как тот, что лежал сейчас у него в кармане. А теперь скотобойню превратили в культурный центр… Люди жаловались на кризис смыслов, а сами превращали свое культурное наследие в центры, где, вместо того чтобы убивать животных для еды, показывали дурацкие театральные постановки или устраивали еще более дурацкие танцевальные вечеринки. То, что называли прогрессом, Хулио считал очередным ударом по привычному жизненному укладу. По сельскому труду, по фермерству, по простому, исконному существованию.

Перед побегом из Санта-Леонор он покопался в ключах женщин, побывавших на ферме, чтобы найти, где остановиться в Мадриде. Выбрал несколько штук и решил пока отправиться к Дельфине Баньос. Она жила совсем недалеко, в проезде Делисиас. Он соблазнил Дельфину прошлой весной, скоро будет год, как она умерла. Хулио несколько месяцев следил за ней, чтобы удостовериться, что у нее совсем никого не было. Она работала учительницей, но уволилась из-за депрессии и часто гуляла по вечерам, всегда одна. Во время такой прогулки он и подошел к ней, спросил, как куда-то пройти или когда работает музей, что-то подобное. Завязался разговор, в итоге они пошли пить кофе. На третьем свидании он ее соблазнил и, два раза побывав у нее в гостях, — она оказалась не то чтобы девственницей, но почти, — повез на ферму в Санта-Леонор. Интересно было видеть ее с Касимиро и Серафином. Дельфина не кричала, как другие, только тихо молилась.

По дороге к дому Дельфины он зашел в супермаркет, купил хлеба, несколько банок консервированного тунца, пару плиток шоколада, бутылку вина, упаковку одноразовых бритв и пену для бритья.

Квартира Дельфины была маленькой, всего одна комната и ванная, выложенная розовым кафелем. Когда он впервые пришел сюда с ней, здесь царили чистота и порядок, но сейчас уже чувствовалось запустение. Хорошо, что до перевода в жилой фонд это была коммерческая недвижимость с отдельным входом с улицы: не нужно идти через подъезд, а значит, куда меньше вероятность наткнуться на соседей.

Он сразу направился в ванную. Побрился наголо. Те, кто видел его только на фотографиях, теперь вряд ли узнают. Потом зашел в интернет-кафе неподалеку от дома. Владелец-араб распечатал ему адреса мадридских приемных центров для детей. В одном из них должна находиться Малютка. Скорее всего, она в центре первичного приема, куда дети попадают по требованию правоохранительных органов. Таких четыре: один в районе Каса-дель-Кампо, два в Орталесе и один рядом с кладбищем Альмудены.

Начал он с Каса-дель-Кампо. Прогулялся вокруг здания, стараясь не попадаться на глаза взрослым. Мальчишки во дворе играли в футбол. Он подошел к ним, спросил, не привозили ли сегодня новенькую. Те ответили, что не привозили. То же самое повторилось в двух центрах в Орталесе. Наконец Хулио добрался до центра, который находился рядом с кладбищем.

Он назывался «Цветущая верба» и занимал большой особняк на улице Португалете. Никаких вывесок снаружи не было, только скромная металлическая табличка с названием центра на двери, но что-то в облике здания подсказывало: это не обычный дом. Особняк мог бы сойти за частную клинику со своим ухоженным, но безликим садом, опущенными занавесками и двумя кустами по бокам от входа. Было поздно, и Хулио опасался, что двери закроют, а он так ничего и не узнает, но ему повезло. В сквере на проспекте Дарока он заметил троих курящих подростков.

— Вы не из «Цветущей вербы»?

— Тебе какое дело? — отозвался тот, что понахальнее.

— Я ищу одну девочку. Хочу узнать, не в этом ли она центре. Ее должны были сегодня привезти.

— Твои проблемы.

— Двадцать евро?

Мальчишки схватили купюру.

— Она рыженькая, на вид лет восемь.

— С кошкой?

У Хулио не осталось никаких сомнений: он нашел Малютку.

Глава 58

Исабель Майорга, мать Элены, всю жизнь хранила верность ресторану Embassy. Если она была в Мадриде — а в последнее время ее визиты в город становились все короче, — ее каждый день можно было застать там за чашкой чая с лимонными меренгами или с сэндвичами из тончайших кусочков хлеба с огурцом и майонезом. На верхнем этаже за столиком с идеально выглаженной скатертью она регулярно встречалась со столичными подругами. Здесь они чувствовали себя свободно. Исабель всегда говорила, что Embassy — единственное место в Мадриде, куда женщина может прийти одна и даже выпить (сколько коктейлей с шампанским она заказала, когда было что праздновать!), не опасаясь осуждения. Здесь к ней обращались по имени и неизменно предоставляли лучшие места, но, увы, Embassy, как и почти все остальные заведения, где она чувствовала себя как дома, закрылся.

— Мадрид никогда не был моим любимым городом, но теперь… Вместо того чтобы брать пример с Европы, они ориентируются на Америку! Ты видела, все жуют жвачку!

Жвачку Исабель могла обсуждать (и осуждать) бесконечно. Элена впервые попробовала ее уже взрослой, и ей совершенно не понравилось — одна из немногих вещей, в которых они с матерью совпадали. Они встретились в отеле «Риц» за роскошно сервированным карпаччо. Здесь не так чтили традиции, как в Embassy, зато шика, пожалуй, было даже больше.

— Собираешься отменить поездку в Берлин?

— Сейчас совсем неподходящий момент…

— Дела нужно делать когда положено, а не в подходящий момент. Молодые любят бунтовать, но со временем учатся выполнять свои обещания. А ты уже давно не молода.

Элена жалела, что позвонила матери. Вернулась бы лучше домой, приняла душ и легла спать. Их встреча отнюдь не была безотлагательной, хотя Исабель и убеждала дочь в обратном, прося перезвонить. Элене просто хотелось сбежать от одиночества, но в этом мать никогда не могла ей помочь. Элена понимала, что Исабель не проявит участия, не обнимет дочь, не поплачет с ней о Ческе. Она всегда скупилась на проявления чувств. И сейчас ее цель была проста — выяснить планы Элены и как можно скорее завершить их встречу.

— Что я вообще здесь делаю… — пробормотала Элена, оглядывая пышную до нелепости обстановку «Рица».

— Между хорошим вином и этой твоей мерзкой сивухой…

— Она называется «граппа».

— …ты всегда выбираешь сивуху, — продолжала Исабель, пропустив уточнение мимо ушей. — Дорогая, некоторые просто не умеют наслаждаться жизнью.

— А по-твоему, наслаждение — это полететь в Берлин и ублажать этого, как его там, Йенса Веймара, чтобы он дал побольше денег.

— Я не уговаривать тебя пришла, Элена. Может, ты для того мне и позвонила, чтобы я тебя уговорила и вытащила из Мадрида, из полиции, но я этого делать не стану. В жизни не так уж много неизбежного. Разве что смерть да таксисты, норовящие вытянуть из тебя побольше денег… все остальное мы выбираем сами. Вино или сивушную дрянь. Я прошу тебя об одном: не приходи потом жаловаться. Это твое решение.

Элена сослалась на неоконченное расследование. Сейчас она должна найти Хулио, но потом обязательно вернется работать в фонд, с матерью. Хотела ли она уезжать из Мадрида? Как только Элена закрыла за собой дверь квартиры на Пласа-Майор, этот и еще тысяча вопросов безжалостно навалились на нее.

Сил думать не было, и она снова вышла на улицу. Медленно двинулась по маршруту, когда-то такому привычному: по улице Больса до Хасинто Бенавенте, где торчало уродливое здание центра Гальего, дальше по улице Анхель, мимо кафе «Сентраль», которое любил ее муж Абель. Оставить слева площадь Санта-Ана, спуститься по Уэртас, пересечь площадь Матуте, которая ей почему-то ужасно нравилась, и, наконец, прийти туда, где не бывала уже много месяцев, — в караоке-бар Cheers’.

Войдя, Элена увидела его другими глазами — как ей могло нравиться такое безвкусное и бездушное заведение? — но не успела она пожалеть, что переступила порог, как к ней бросился Лукас, который пел песни Нино Браво лучше, чем сам Нино Браво. И Кармина, виртуозно исполнявшая песни Жанетт. И Эду, без особого успеха пытавшийся воспроизвести интонации Фрэнка Синатры…

— Элена, как здорово! Как давно ты к нам не заглядывала! Ты же нам что-нибудь споешь? Мы пустим тебя без очереди.

— У меня есть бутылочка твоей любимой граппы. Налить? — приветствовал ее Хоакин, официант.

— Ага. И бутылку далеко не убирай…

Элена заказала не итальянскую песню. Она пришла почтить память Чески, поэтому решила отдать предпочтение бразильской музыке, но не Каэтану Велозу, а песне Винисиуса ди Морайса и Антониу Жобина «Счастье»…

Она была пьяна. Элена уже почти забыла это ощущение. Вокруг мелькали огни и лица, слова песен переплетались и смешивались. Она погрузилась в эту расплывчатую реальность, мечтая сбежать от собственных чувств и не беспокоясь о том, куда заведет ее этот побег. Возможно, мать права: она сама цеплялась за боль и отказывалась от счастья. Сарате… Почему она запретила себе любить? Почему опомнилась, только когда стало слишком поздно? В памяти вдруг всплыли слова Виктора Франкла, австрийского невролога и психиатра. Его цитировал военный репортер в каком-то документальном фильме. Страдание подобно газу в пустой камере: оно расширяется, пока не займет все доступное пространство.

Глава 59

Сарате не хотел напиваться: ему всегда казались жалкими люди, которые хватались за бутылку, как только у них начинались проблемы. В этом было что-то искусственное, киношное. К тому же он любил «Махоу», даже за ужином предпочитал вину пиво. Выйдя с работы, Анхель отправился домой, чтобы подумать о Ческе; попытался даже написать что-то вроде прощального слова для похорон. Впрочем, похорон, скорее всего, не будет, ведь им и хоронить нечего, но прощальную церемонию наверняка устроят, и он хотел выступить на ней, чтобы все увидели Ческу такой, какой он сумел описать ее Ребеке. Хотел рассказать, как она мечтала поучаствовать в карнавале в Рио, танцевать в маскарадном костюме самбу на Самбодроме.

— Если хочешь, поехали вместе. Оторвемся на карнавале! Костюмчики себе придумаем безбашенные.

— Не буду я в перья наряжаться.

— Наденешь то, что я скажу, это же моя мечта!

Но, размышляя о том, насколько хорошо он знал Ческу, и вспоминая, как весело и интересно было рядом с ней, он понял, что не сможет перенести свои мысли на бумагу. Молодец Ческа, нашла и убила подонков, которые изнасиловали ее, когда она была еще ребенком. Кто посмеет осудить ее? Девочка-подросток сходила на праздник, а на обратном пути встретила жениха сестры. Она ему доверяла. Она и представить не могла, что этот человек и его дружки собирались с ней сделать. Коллективно изнасиловать, навсегда исковеркать ей жизнь. Беременность, разрыв с семьей, дочь, отданная чужим людям, чувство вины. И пока душевные раны Чески болели все сильнее, чудовища, напавшие на нее той ночью, жили как ни в чем не бывало. Заботились о родителях, строили семью, обретали счастье. Или, как Антон, превратились в садистов-извращенцев. Разве жертва не имеет права забрать то, что у нее украли? Разве у Чески не украли жизнь?

Ему хотелось написать, что Ческа была героем. Женщиной, сделавшей то, что хотелось бы сделать каждому. Он представил, как крикнет на похоронах: да плюньте вы на эти чертовы правила, не будьте лицемерами! Все мы жаждем мести, потому что бывают преступления, которые ничем, кроме смерти, не искупить.

Злая ирония состояла в том, что в этом водовороте насилия в итоге захлебнулась и сама Ческа. И прежде, чем погибнуть, прошла через адские мучения. А вот Антон теперь сидел в камере с кондиционером, обеспеченный питанием и медицинской помощью.

«А где был ты?» — прозвучал в воображении Сарате мучительный вопрос. Где был ты, когда Ческа просила о помощи? Зачем ты заставил ее поверить, что влюблен, хотя на самом деле просто пользовался ею? В этом танце жертв и мучителей не среди вторых ли твое место? Потому что ты вел себя как эгоист.

— Что ты чувствуешь к Элене? — неоднократно спрашивала его Ческа.

— Да я уже давно забыл про нее. — Отвечая, он никогда не смотрел ей в глаза.

Насколько проще было бы сказать правду: «Я люблю ее. Если бы мне хватило смелости, я бы поехал за ней, где бы она ни находилась. Мне необходимо быть рядом с ней. С тобой, Ческа, я потому, что не хочу оставаться в одиночестве. И потому, что пытаюсь обмануть себя, убедить, что чувства к Элене в прошлом, но это неправда. Прости, что ввел тебя в заблуждение. Прости, обещаю, что друг из меня будет лучше, чем любовник».

— Слишком поздно, Сарате. Видишь мой живот? Меня искусали. Выдрали куски мяса. Почему ты молчал раньше? Я бы все тебе рассказала. Поговорила бы с тобой о Ребеке. Но ты бросил меня одну.

Ческа вдруг материализовалась посреди гостиной, из распоротого живота текла кровь. Она рухнула на пол, и, словно стая голодных стервятников, на нее набросились Антон, Хулио, Серафин и Касимиро, срывая зубами плоть с ее костей.

Сарате проснулся с мокрым от пота лицом… или это были слезы? На столе лежал чистый лист бумаги; речь для похорон Анхель так и не написал. Он встал и вышел из дома, спасаясь от кошмара, который — он это точно знал — настигнет его снова, стоит только закрыть глаза. Нашел бар, заказал бутылку «Махоу», потом еще одну, и еще, и еще… Потом перешел на джин-тоник. Он уже потерял счет выпитому, время было позднее, почти все бары закрылись. Этот назывался «Часы» и находился на улице Магдалена со стороны метро «Антон Мартин».

— Еще один джин-тоник.

Барменша, чем-то напомнившая ему Ческу, хоть и не была обязана беспокоиться о клиентах, — ей полагалось, наоборот, наливать им побольше, — почему-то прониклась к нему сочувствием.

— По-моему, тебе хватит.

— Не твое дело.

— Как скажешь, не мое так не мое.

Барменша попыталась сделать ему напиток послабее, но он удержал ее руку, чтобы не жалела джина. В помещении было темно, Сарате видел, что здесь два этажа, но отходить от барной стойки не имел ни малейшего желания.

Подошла девушка сделать заказ. Он уставился на нее, выискивая сходство с Ческой, но его не было. Девушка даже не была брюнеткой.

— Не хочешь выпить со мной?

Девушка посмотрела на него с легким презрением:

— Есть и более оригинальные способы познакомиться с женщиной. Когда протрезвеешь и придумаешь что-нибудь поинтереснее, попробуй еще раз, ладно?

Девушке налили, и она ушла. Сарате допил свой стакан за пару глотков и снова подозвал барменшу.

— Больше я тебе не налью. Завтра мне спасибо скажешь.

— А я думал, ты хорошая. Заставишь меня лезть через стойку и наливать самому?

Он не заметил, подала ли барменша какой-то знак или нажала на кнопку, но к нему подошли два мужика под метр девяносто в темных костюмах.

— Дружище, тебе пора, — с восточным акцентом сказал один из охранников.

Сарате развернулся к ним, готовый к драке; охранник без агрессии, но решительно толкнул его ладонью в грудь.

— Осторожно, не свались, а то сломаешь себе что-нибудь.

— Если хочешь, мы вызовем тебе такси.

Подхватив его под руки и стараясь не привлекать внимания, они вывели Сарате за дверь. Лицо обдало холодом.

— Такси вызвать?

— Отвяжитесь, — ответил Сарате.

Он добрел до площади Тирсо де Молины, сел на одну из каменных скамей и задремал, несмотря на холод. Разбудил его женский крик:

— Тварь вонючая!

Девушка с крашенными в фиолетовый волосами, в черной мини-юбке, изодранных чулках и армейских ботинках — по неведомой причине она тоже напомнила ему Ческу — ссорилась со своим парнем.

— Хорош, истеричка.

Парень толкнул ее; этого Сарате вынести не мог. Он не позволит оскорблять женщину в своем присутствии. Он никому не позволил бы оскорбить Ческу.

Упрекая парня за безобразное обращение с дамой, Анхель заметил, что с трудом выговаривает слова.

— Иди сюда, если у тебя яйца есть.

Сарате не любил, но умел драться — он изучал техники самообороны, занимался боксом, — но сейчас был слишком пьян, а потому медлителен и предсказуем. Он кинулся на спутника девушки, и тот без особого труда нанес ему несколько ударов в корпус и в лицо. Анхель рухнул на землю.

Когда он поднялся, ощупывая разбитую в кровь губу, парочка уже ушла. Он вернулся на скамейку. И снова погрузился в кошмарные сны.

— Как вы? Идите домой, а то завтра тут ваш труп подберут. Вон как вас избили. Хотите, полицию вызову?

Кто-то расталкивал его. Человек в рабочем комбинезоне — видимо, дворник. На этот раз Сарате позволил усадить себя в такси и отправить домой.

Глава 60

С отцом, которого уже давно не было в живых, отношения у Ордуньо никогда не складывались. Единственное, чему тот научил сына, — заводить друзей и никогда не просить их об одолжениях без крайней необходимости. Помогать — пожалуйста, просить о помощи — нет. За последние месяцы Ордуньо подружился со многими сотрудниками администрации тюрьмы Сото-дель-Реаль и неоднократно оказывал им мелкие услуги, не прося ничего взамен. Благодаря этому он мог регулярно навещать Марину, которая сидела в тюрьме с тех пор, как ОКА раскрыл «Пурпурную Сеть». Этим утром, когда Ордуньо попросил о встрече, ему, как обычно, не отказали.

Как ни странно, Марина никогда не была так свободна, как в заключении. Теперь, несмотря на жизнь по расписанию и невозможность выйти на улицу, она успокоилась. Даже начала учиться на психолога.

Ордуньо ждал в комнате для посетителей, надев наушники. Он слушал песню Death of a Clown группы «Кинкс». «Мой грим высох и трескается на щеках, я топлю свои горести в виски и джине, бич укротителя больше не взлетит, не подерутся львы, не зарычат тигры — выпьем за смерть шута», — так звучал ее припев. Ордуньо удалось уснуть всего на несколько часов. После гибели Чески ему казалось, что его преследует фантастическое существо, что-то вроде спрута с тысячью щупалец из рассказов Лавкрафта. Ордуньо знал, что чудовище у него за спиной, что однажды наступит время обернуться и посмотреть на него, но пока продолжал идти вперед, надеясь, что щупальце спрута не схватит его за плечо.

— Почему сегодня? Вроде бы по графику не положено…

— Нет, но… Я не вовремя?

— Я тут так занята, так занята, — пошутила Марина и ласково взяла его за руки. — Знаешь ведь, что я тебе очень рада, Родриго.

Она все еще оставалась единственным человеком, который звал его по имени.

— Я принес тебе кое-что, всякие мелочи. А, и еще новый спортивный костюм.

— Надеюсь, не брендовый. Сам знаешь, что здесь лучше не выделяться, не привлекать к себе внимания. А то дадут по башке, чтобы опустить до общего уровня.

— Не волнуйся, костюмчик паршивенький, самый убогий, какой удалось найти. Таким бы даже на барахолке побрезговали, — произнес Ордуньо с серьезным видом.

Марина ответила ослепительной улыбкой, которая когда-то заставила Ордуньо в нее влюбиться, хотя подобные отношения между полицейским и заключенной, которую он сам же помог посадить в тюрьму, выглядели странно.

От интимных свиданий с Мариной Ордуньо отказался, но навещал ее вместо членов семьи, которой у нее не было, и заботился о том, чтобы ей всего хватало: одежды, предметов личной гигиены, денег на карманные расходы… Иногда во время его посещений они строили планы на будущее, мечтали о том еще далеком дне, когда Марина выйдет на свободу.

— У тебя тут все в порядке?

— Помнишь Люсию? Я тебе о ней рассказывала, ее из перуанской тюрьмы перевели.

Люсию Ордуньо прекрасно помнил: девушка лет двадцати с небольшим, пыталась вывезти из Перу два килограмма кокаина, спрятав их в двойном дне чемодана. Ее поймали в аэропорту Лимы и отправили в исправительное учреждение Санта-Моника в районе Чорильос. Три невероятно тяжелых года она выживала в этом перенаселенном аду, где царило насилие, пока не добилась депортации в Испанию. Марина оказалась ее соседкой по камере и старалась помогать, они даже подружились.

— Она решила покончить с собой. Сейчас в больнице. Пыталась перерезать себе вены.

— Это ты ее нашла?

— Случайно, я должна была работать в прачечной, но вернулась за карточкой для тюремного магазина, забыла ее в камере. Не знаю, правильно ли я поступила, позвав охрану. Раз она хотела уйти из жизни, может, не надо было ей мешать.

— Ты все правильно сделала, Марина. А вдруг она когда-нибудь будет счастлива? Еще спасибо тебе скажет за то, что спасла ей жизнь.

— Это вряд ли… А ты как? Рассказывай, почему пришел сегодня.

Марина знала, что Ческа лучшая подруга Ордуньо, поэтому, услышав о ее гибели, сразу поняла, как ему было больно. Тем более с учетом обстоятельств, при которых все произошло. Он описывал их отстраненно, проглатывая стоявший в горле ком. Марина знала Родриго. Знала, как трудно ему демонстрировать свои чувства. Когда-нибудь ему все же придется это сделать, придется встретиться со своим горем, потому что — Марине это было хорошо известно — другого пути к исцелению не существует. Рано или поздно Родриго должен будет посмотреть на свою кровоточащую рану. Но сейчас он пришел к ней не на сеанс психотерапии, не для того, чтобы она помогла ему снять броню. Возможно, наступит день, когда она сможет поддержать его так же, как он всегда поддерживал ее. А пока Марина предпочла не развивать эту тему.

Глава 61

— Ее звали Арасели. Все время бегала за мной, потаскушка. Она была первой. Я уже не ходил в школу, но она караулила меня около скотобойни, а иногда и на ферму заглядывала. — Антон, судя по всему, хорошо отдохнул. Выглядел бодрым, улыбался. — Она вообще всем давала. Даже школьному сторожу Леандро. Пацаны застукали их у него в каморке… Можно мне немного сахара? Очень уж кофе крепкий.

Элена жестами попросила охранника выполнить просьбу Антона. Она решила дать ему выговориться. Антон — эгоцентрик и может, хвастаясь, проболтаться. Сказать что-то, что позволит им вычислить Хулио.

Антон продолжал, не дожидаясь, пока принесут сахар:

— Это Арасели начала говорить, что у меня член маленький. Издевалась надо мной. Микрочлен! На самом деле ей, конечно, хотелось отсосать у меня. А я тогда был свиньями занят, работал. Отец в ежовых рукавицах меня держал. Арасели пришла на ферму, мы сбежали к реке, она спустила мне штаны. Стала смеяться над моим членом, говорила, что в жизни такого мелкого не видела, мол, просто бородавка… но в рот взяла. Думала, мне понравится. А у меня там внизу ничего не произошло. Я разве в этом виноват? Время шло, а он все не вставал. Эта потаскушка опять стала насмехаться, педиком меня обзывать. Обещала всем рассказать, что Микрочлен — педик. Я ее толкнул, она упала и обо что-то ударилась головой. Ну и все. Башка у нее треснула. И вот тогда, при виде крови… не знаю, что на меня нашло… Затвердел как камень. Это уже был не я. Не Антон, над которым все смеялись, которого из школы выгнали за тупость… Как можно судить человека, если он над собой не властен? Я впился зубами ей в шею и… Не знаю, как объяснить. Даже выпив все вино в мире, я бы не смог достичь такого состояния. Это был… Это был Антон, которым я всегда мечтал стать.

Он наконец-то замолчал. Охранник принес сахар, и Антон, размешивая его в кофе, вспоминал, как мать застала их с Арасели. Она рассказала все отцу, тот избил Антона, но сдавать его в полицию не захотел. Предпочел найти ему жену.

— Он женил меня на Валентине, беременной хрен знает от кого. Отец думал, раз в доме женщина, я не пойду на сторону.

Смерть Арасели сочли несчастным случаем; все решили, что лицо ей обглодали дикие звери.

— Клянусь вам, я старался исправиться. Но я был просто не в себе. Это была не жизнь, рядом с подонком отцом и мамашей, которая с рождения меня не обняла ни разу. Если бы они отвели меня к врачу, все сложилось бы по-другому.

Элена знала, что Сарате и остальные сотрудники ОКА внимательно следили за тем, что происходит в допросной. Это было отвратительно — предоставить Антону возможность рассказывать о своих зверствах и оправдываться. Ордуньо наверняка удерживал Сарате, чтобы тот не ворвался сюда, как вчера. Элена сразу заметила, что у Анхеля синяк на скуле, а губа разбита. Да и похмелье скрыть не удавалось.

«Заехал себе дверью холодильника среди ночи. Свет на кухне не включил», — объяснил Сарате. Поверила Элена ему или нет, его не волновало.

Инспектору пришлось сделать над собой усилие, чтобы сосредоточиться на признаниях Антона. Он рассказывал, какое отвращение испытывал к Валентине, которая постоянно приставала к нему, требуя исполнения супружеского долга. Он не избавился от нее сразу только потому, что она занималась домом, присматривала за Хулио, Касимиро и Серафином.

— Я не злой человек. Отец всегда держал Касимиро и Серафина со свиньями. Стыдился их. Не понимал, как мать могла родить таких ненормальных. Но они были сильными, умудрились выжить. Сначала мать умерла от болезни — наконец-то перестала путаться под ногами! Об отце позаботились мы с Валентиной. Вы, наверное, думаете, что я своей жене жизнь испортил? Но ее только одно не устраивало — что у нас в постели ничего не было. Когда я убил отца, она осталась на ферме. Потом, когда я начал привозить женщин, тоже не уходила. Она не святая. Ведь могла бы меня в полицию притащить, я был бы ей только благодарен. — На мгновение Антон задумался. Неужели он и правда считал себя жертвой? — Мне одному было не плевать на Касимиро и Серафина.

— Ты давал им препараты для свиней.

— Азаперонил их успокаивал. Без него они бы целыми днями дрочили. Одним все, другим ничего. — У Антона вырвался неуместный смешок.

Хулио он до сих пор не упомянул. Элена спросила, как проходили первые годы мальчика на ферме и почему он остался жить с отцом, а не уехал с матерью.

— Хулио не дурак. Вот его мать, Валентина, была тупая как пробка. А ему на ферме было самое место. Гостьи ему тоже нравились.

— Как ты думаешь, он тебя любит или боится?

— Этот парень не боится самого черта.

В голосе Антона слышалась гордость, хотя еще вчера он ругал Хулио, утверждал, что тот его бросил. Антон явно был не так прост. Под масками животного и жалеющего себя придурка скрывался расчетливый и неглупый преступник.

— А та женщина… которая с вами работала.

Он не случайно упомянул Ческу. Это была продуманная жестокость.

— Когда я познакомился с ней после ярмарки в Турегано… Я тогда дружил с парой местных парней. Мы выиграли хамон, представляете? И набрались. А ночью встретили ее. Как там ее звали?

— Сам прекрасно знаешь.

— Франсиска?

— Она предпочитала, чтобы ее называли Ческой.

— Это уже потом. Тогда все знали ее как Франсиску. Один из моих друзей был с ней знаком. И хотел ее. Он был первым, за ним второй, а когда настала моя очередь, у меня не встал. Я сказал им, что это из-за выпивки, но они смеялись, говорили, это потому, что я педик, предпочитаю волосатые задницы… — Антон вдруг разрыдался. — Вернувшись домой, я вспомнил Арасели. И в первый раз отправился на поиск гостьи…

— То есть это Ческа, по-твоему, виновата?

— У меня все было под контролем. На ферме, весь в заботах… Если бы не Франсиска, я бы не сорвался.

Элена с трудом сдерживала гнев. Антон пытался перевернуть все с ног на голову и представить себя жертвой. Она сжала кулаки, усилием воли заставляя себя успокоиться. Приходилось глубоко дышать. Антон уже рассказывал, как к нему приезжали «гостьи», сыпал подробностями изнасилований и убийств, спеша поскорее вернуться к Ческе. На ней круг якобы замкнулся. Зачем он так подробно описывал, как узнал, что двое насильников убиты? Зачем объяснял, что Хулио поселился в Мадриде, чтобы выследить и поймать Ческу?

— Либо она, либо я, — защищался Антон.

Чтобы выбить у Элены почву из-под ног и помешать ей докопаться до правды, Антон углубился в скабрезные подробности того, что произошло с Ческой. И когда она была подростком, и потом, на ферме Колладо. И это сработало. Элена так старалась контролировать свои эмоции, что почти не слушала Антона.

— «То, что происходит в доме, остается в доме», — пробормотала инспектор. — Наверняка это ты научил этому Хулио, а потом и Малютку.

— Я научил их ухаживать за свиньями. Остальное они сами усвоили.

— Что-то мне не верится, что Хулио, который всю жизнь провел рядом с тобой, защищал тебя, участвовал в охоте за жертвами, вдруг взял и бросил тебя.

— В нем боливийская кровь течет. На него нельзя положиться.

— А Малютка? На нее положиться можно?

— Она неплохая девчонка.

— Это ты подарил ей кошку?

— Хулио притащил. Кошки подлые, я их не люблю. Только отвернешься, они лезут в разделочную и жрут мясо.

Элена открыла папку, вынула фотографию и положила ее перед Антоном.

— Лусиана Петряну. Мать Малютки. Настоящее имя девочки — Михаэла. Мы разыскали ее отца, он живет в Румынии. Он скоро приедет и позаботится о девочке.

Несколько секунд Антон молчал, разглядывая фотографию Лусианы.

— Я затолкал ее мать в багажник и поехал на ее машине на ферму. Часа два ехал, не меньше. Даже не заметил, что на заднем сиденье младенец в корзинке. Девочка всю дорогу проспала.

— И ты оставил ее себе.

— Как развлечение для Хулио, Касимиро и Серафина.

— Нет, Антон. Ты оставил ее потому, что полюбил. Смотрел на эту девочку и мечтал о дочери. О том, чтобы на вашей сраной ферме появилось что-то похожее на семью.

Глаза Сарате блестели. Когда Элена вышла из допросной, он уже сидел в ее кабинете. Не смог дослушать показания Антона до конца. В первый момент Элене показалось, что он плачет, но она быстро поняла, что глаза Анхеля сверкали яростью. Подошли Ордуньо, Рейес, Марьяхо и Буэндиа, недоумевая, почему она так резко закончила допрос.

— Малютка здесь не случайно. Он валяет дурака, но он не дурак. Он знал, что когда-нибудь полиция до него доберется, и наверняка планировал побег. Вместе с Хулио и Малюткой. Спасти Касимиро и Серафина он не рассчитывал, а вот своих «здоровых детей» — да. Надо поговорить с девочкой. Я уверена, она знает, в чем заключался план. И должна знать, где прячется Хулио.

Глава 62

Когда машина подъехала к центру для несовершеннолетних «Цветущая верба», мальчишки во дворе встретили ее потоком ругани. Элена и Сарате зашли внутрь, не одергивая подростков, — те казались себе невероятно крутыми, громко возмущаясь тем, что полиция приехала с включенной сиреной, заставив всех понервничать.

Выражение лица Альберто Киньонеса не предвещало ничего хорошего. Вид у директора центра был подавленный. Когда он выходил из кабинета, Элена успела заметить, что внутри сидит охранник, уставившись в пол, как школьник, которого вызвали на ковер за хулиганство.

— Она пропала, — признался Альберто. — Когда мы пришли позвать ее на завтрак, в комнате было пусто.

— Как это возможно?! — Сарате едва сдерживался. — Что у вас тут за система безопасности?

— Я и сам не понимаю, как такое могло произойти.

Элене не хотелось тратить время на бессмысленные разговоры. Малютка исчезла из центра. Самостоятельно она сбежать не могла: «Цветущая верба», конечно, не тюрьма, но находится под охраной. К тому же девочка, в жизни не покидавшая фермы, вряд ли решилась бы на побег в большом городе.

— А камеры видеонаблюдения? — спросил Сарате.

— Мы их просмотрели. Камеры покрывают восемьдесят процентов территории…

— Но девочки не видно ни на одной записи.

Хулио, поняла Элена. Разумеется, это его рук дело.

— Думаете, я в восторге от этого происшествия? Все сотрудники центра, начиная с меня, месяцами просили службу безопасности обновить систему видеонаблюдения и увеличить штат охранников. Сегодня ночью дежурил всего один охранник. На весь центр! Я как раз сейчас с ним говорил! — оправдывался директор, показывая на кабинет.

У Элены зазвонил телефон.

— Сейчас не могу говорить, Марьяхо. Малютка пропала из центра.

— Вам лучше вернуться на Баркильо.

Элена и Сарате шли за Рейес по коридору, ведущему в переговорную.

— Курьер из «Глово» принес. Сказал, что пакет ему вручил какой-то лысый мужчина совсем недалеко отсюда, на Пласа-дель-Рей. Заплатил сто евро за доставку. Как только мы посмотрели запись, Ордуньо приказал патрулям прочесывать район, но пока никого не нашли.

— Ты уверена, что это он?

— Да. Он налысо побрился, — подтвердила Рейес, открывая дверь.

В переговорной Марьяхо уже опустила экран и, как только Элена и Сарате сели, поставила запись на воспроизведение.

На экране белая стена с занавешенным окном. Настольная лампа освещает место, где несколько секунд спустя появится Хулио. Как и сказала Рейес, он обрил себе голову.

— Привет. Полагаю, вы хотели со мной встретиться. А мне захотелось отправить вам сообщение. Сейчас, когда вы смотрите это видео, примерно полдень… Время имеет значение.

Все посмотрели на часы — двенадцать тридцать.

— Даю вам фору. Допустим, уже половина второго. У вас есть шесть часов, до семи тридцати вечера. Сделать нужно простую вещь — освободить моего отца. Привезти на станцию метро «Соль» и оставить внизу эскалатора, ведущего к поездам в пригород. Дайте ему билет на метро и двадцать евро, больше ничего не нужно. Отец знает, что делать. Если он заметит слежку, то сумеет меня предупредить. А если я получу такое предупреждение, то произойдет кое-что неприятное. Сейчас вернусь.

Пространство перед камерой пустеет. Ветер колышет занавеску на окне. Слышатся шаги.

— Он психопат. — Буэндиа изменило его обычное хладнокровие.

Элена посмотрела на Сарате. Его глаза были прикованы к экрану. Между пальцами он крутил шариковую ручку — вот-вот сломает.

Хулио возвращается в кадр. Он уже не один — ведет за руку Малютку. Это никого не удивляет, но от предсказуемости не становится легче. Вместо того чтобы сбежать за пределы Испании, Хулио пошел в атаку.

— Я знаю, как ведут переговоры. Вы кое-что даете мне — свободу отца, а я кое-что даю вам. Малютку. Поздоровайся с господами.

— Привет.

Она аккуратно причесана, в одежде, которую ей выдали в «Цветущей вербе». Трудно понять, что у девочки на душе: страшно ли ей или рядом с Хулио она чувствует себя в безопасности? Ее лицо ничего не выражает. Слишком много впечатлений, подумала Элена. До сих пор Малютка — зарегистрированная, как они теперь знали, под именем Михаэла, — жила в крошечном мирке. Ее вытащили оттуда, привезли в большой город, поселили вместе с другими детьми. А потом Хулио забрал ее посреди ночи. Как она справится со всем этим? Не исключено, что ребенок предпочтет вернуться в знакомую обстановку, — жертвы похищения часто впадают в панику, когда им приходится покинуть застенок, где их держали.

— Это моя маленькая сестренка. — Хулио обнимает ее. — Вряд ли вы поймете, но мне все равно. Мы-то знаем, что мы семья. Не хочется этого делать, но выбора нет. Если вы не выполните мою просьбу, Малютка… Прости, малыш.

Хулио берет руку Малютки и кусает ее за предплечье. Ребенок кричит от боли. Хулио вырывает кусок мяса. Крик девочки переходит в плач, потом она оседает на пол, потеряв сознание от болевого шока. С зажатым в зубах куском мяса, стекающей по подбородку кровью Хулио смотрит в камеру и улыбается, как зловещий клоун.

Затем протягивает руку к объективу, и запись обрывается. Наступает тишина.

Буэндиа включил свет. Ордуньо встал и пнул кресло. Рейес оцепенела: она была уверена, что худшее позади, а оказалось, все только начинается. Сарате выжидательно смотрел на Элену: если она спасует, он сразу вмешается. Почему бы не отплатить Хулио той же монетой? Он что, думает, только их семья умеет причинять боль? Сарате заставит Антона страдать — разве он этого не заслужил? Они ведут войну, а защититься камнями от пуль невозможно.

Элена плакала. Буэндиа подошел и обнял ее. Опять жизнь ребенка используется для шантажа, превращается в предмет торга. Как будто это вещь. Инспектор сразу вспомнила своего сына Лукаса.

Марьяхо запустила видео с начала. Прокрутила до места, где Хулио вышел из кадра, чтобы привести Малютку. На экране пустая комната. Окно. Ветер колышет занавеску.

— Что там за окном? — Марьяхо поставила запись на паузу.

— Рекламный щит «Швепс» на Кальяо. Бесцветный, потому что выключен, но это точно он. Я уверен, — сказал Ордуньо.

— По углу можно вычислить место, где записывалось видео, вплоть до этажа.

Все воодушевились — кроме Элены и Сарате.

— Можете съездить, но Малютку мы там не найдем. Вы правда думаете, что это случайность? До сих пор он не ошибался ни разу, сомневаюсь, что сейчас допустил такой промах. Он специально дает нам ложную зацепку.

— Надо ехать. Что еще нам остается? — Элене казалось, что такого бессилия она не испытывала никогда.

— Антон, — ответил Сарате.

Глава 63

— Ты допустишь, чтобы Хулио убил Малютку? — Элена закрыла ноутбук, на котором показывала Антону видео, полученное от Хулио.

— Я мог бы задать вам тот же вопрос.

На лице Антона было написано удовлетворение — отца распирала гордость за успехи сына. У Элены болела голова. Навалилась усталость — не столько из-за бессонной ночи, сколько от мрачного предчувствия, что они зашли в тупик, из которого нет выхода. Рейес и Ордуньо отправились на Кальяо. С помощью Марьяхо им удалось вычислить квартиру, где было снято видео, и они ворвались туда в сопровождении отряда спецназовцев. На кровати они нашли хозяйку квартиры, Марибель Руа, — без сознания, истекающую кровью от нескольких ножевых ранений. «Чжуньян цзисян» — написал Хулио кровью на стене. Удачи в год Свиньи. Медикам удалось стабилизировать состояние Марибель. С большим трудом женщина описала, как на нее напали после окончания смены в «Цветущей вербе», где она работала воспитательницей. Хулио пытал Марибель, пока она не рассказала, как незаметно выбраться из центра для несовершеннолетних. Ей повезло, что в дело вмешался отдел криминалистической аналитики. Еще несколько часов, и она бы умерла.

В квартире Ордуньо и Рейес не нашли ничего, что подсказало бы, куда могли отправиться Хулио и Малютка. Видимо, они ушли сразу после того, как Хулио записал видео.

— Я думала, Малютка тебе небезразлична, — настойчиво обращалась Элена к Антону.

— А чего вы от меня хотите? — пожал плечами Антон. — Это все Хулио.

— Если бы он действовал без твоего согласия, ты бы сказал мне, где он прячется. Он же твой сын. Ты хорошо его знаешь. Где он останавливался, когда приезжал в Мадрид? Скажи мне, и мы спасем жизнь Малютке.

Несколько секунд Антон молча шевелил губами — как будто обсуждал сам с собой возможность сотрудничества со следствием.

— Он еще сопляком так прятался от меня на ферме, что никакой черт его не нашел бы. Этот паршивец доводил меня до белого каления. — Антон рассмеялся. — В Хулио течет боливийская кровь, поэтому он такая сволочь.

— Ты правда этого хочешь? Тебе дадут пожизненное. Малютка погибнет, а Хулио мы рано или поздно поймаем. И он тоже сядет до конца своих дней. Хочешь, чтобы все так кончилось?

— Чего вы от меня-то хотите?

— Хватит валять дурака! Держишь меня за идиотку? Хулио говорил: «Отец знает, что делать». Что именно ты должен делать?

— То, что делаю сейчас.

Элена захлопнула за собой дверь допросной. Антону нечего терять, и он готов поставить на карту все.

— Пусти меня к нему, — попросил Сарате. — Я из него, если придется, с кишками вытяну информацию. И пусть меня потом с работы вышвырнут…

— Да хоть до полусмерти его избей! Он ничего не скажет.

Офисные часы показывали четырнадцать ноль-ноль. С просмотра видеозаписи прошло полтора часа. В кармане у Элены зазвонил телефон. Мать. Она отклонила вызов: сейчас ей точно не до разговоров с Исабель.

В переговорную вошел Рентеро. Ордуньо и Рейес уже вернулись с Кальяо.

— В доме работают криминалисты, но вряд ли они найдут что-то, что поможет нам вычислить текущее местоположение Хулио и Малютки, — доложил Ордуньо. — По крайней мере, до назначенного часа не успеют.

— Что будем делать? — обратился Сарате ко всем присутствующим. — Сидеть сложа руки и смотреть, как этот зверь пожирает девочку заживо?

— А что еще мы можем, Сарате? — За прошедшие несколько дней Буэндиа сильно постарел. — Придется принять его условия. Отпустим Антона, установим за ним наблюдение. Заберем Малютку, а когда она будет у нас, поймаем обоих преступников.

— Мы не будем поддаваться на шантаж, — отрезал Рентеро.

— А почему нет? — Элене план Буэндиа показался не таким уж безрассудным. — Это единственный вариант. Бросим все подразделение на слежку. Сколько людей у нас в распоряжении? Речь об одном из самых жестоких серийных убийц, с которыми мы сталкивались, так что не жадничай, Рентеро. Сто. Даже двести сотрудников. Пара вертолетов. Незаметно зашьем в одежду Антона датчик. Сделаем вид, что отпускаем его, а когда поймем, где Малютка, вмешаемся.

— Ты сама себя слышишь, Элена? — покачал головой Рентеро. — Ты рехнулась. С каких это пор полиция заключает сделки с убийцами? С ЭТА[11] не договаривались — и сейчас не станем. Этого человека выпускать нельзя.

— Этого зверя. — Сарате не собирался молчать; ему было все равно, что подумает Рентеро. — Антон и Хулио жрут людей. Двадцать три женщины убиты и съедены ими. Одна из них еще совсем недавно сидела здесь с нами. Вы читали отчеты? Ее несколько дней насиловали, вырывали из нее куски, а потом запихнули в мясорубку!

— Я понимаю, что вам паршиво. Мне тоже, но идти на такой риск мы не можем.

— Расставьте снайперов через каждые сто метров. Если поймем, что Антон уходит от нас, пусть стреляют на поражение.

— Ты слетаешь с катушек, Сарате. Кажется, стоит передать дело в другой отдел. Для вас оно слишком личное.

— Мы просто хотим справедливости. — Рейес посмотрела дяде прямо в глаза. — Девочка погибнет, если мы ничего не сделаем, а Хулио… Он на свободе. И будет повторять то, что сделал с Ческой.

— Задача полиции — найти и задержать его. — Рентеро неприязненно скривился. Не хватало еще, чтобы племянница с ним спорила.

— И предать справедливому суду! Что ты молчишь? Это же просто смешно!

Сарате не отрываясь смотрел на Элену. Он ожидал от инспектора большего — что она каким-то образом убедит комиссара, добьется, чтобы из Антона сделали приманку.

— Рентеро прав. Мы не можем пойти на сделку с Хулио. Эту дверь открывать нельзя.

— Наконец хоть кто-то начал рассуждать здраво! Даже не думайте про сделку с преступником. Если хотите что-то сделать, выходите на улицу. Ищите Хулио и девочку.

Элена встала и молча открыла дверь.

— Ты куда? — окликнула ее Марьяхо, хотя и так все поняла. Они слишком хорошо знали друг друга.

— Я больше не работаю в полиции, — прошептала Элена, сгорая со стыда. — Я сделала, что могла. Для Чески… и чтобы их поймать, но… этого оказалось недостаточно. Простите.

— Ты уходишь? — Слова Ордуньо звучали скорее как мольба, чем как вопрос.

— У меня нет сил оставаться. Мы все знаем, чем это кончится, и… я не готова больше видеть трупы. Я…

Она запнулась. Элене хотелось сказать, что она уверена: ее коллеги и друзья сумеют задержать Хулио, он не уйдет безнаказанным, ОКА до него доберется, — но мешал ком в горле. Она вышла из переговорной.

Часы показывали четырнадцать сорок семь.

Глава 64

Наступило время обеда. Сотрудники многочисленных офисов на Баркильо высыпали на улицу, чтобы съесть бизнес-ланч в одном из ближайших ресторанов. В большинстве заведений не осталось свободных столиков. Рядом с Пласа-дель-Рей грохотала асфальтодробилка, там перекладывали тротуар. Элена решила спуститься к Институту Сервантеса и пойти пешком по Алькала. Ее обогнала группа туристов на самокатах. Какая-то дама крикнула им вслед, чтобы не носились как сумасшедшие. Стайка подростков в школьной форме и с рюкзаками за спиной выпорхнула со станции метро «Севилья». Ребята смеялись. Наверное, вспоминали какой-то забавный случай на уроке. Очередные туристы, корейцы, фотографировались у статуи «Медведь и земляничное дерево». Элена невольно вспомнила, что улица Пресиадос выводит к Кальяо и рекламному щиту «Швепс». Он сыграл важную роль в фильме «День зверя»[12] и превратился в часть культурной истории Мадрида. Города, который пребывает в постоянном движении, как шестеренки часового механизма. Которому неведомо — или безразлично? — что в каком-то его квартале, в какой-то ячейке мадридских пчелиных сот скрываются Хулио и Малютка. Что вот-вот погибнет ребенок.

Добравшись до Пласа-Майор, Элена решила пройти еще немного и заглянуть в свой любимый бар. Вдруг официант Хуанито на месте и сможет поболтать с ней.

— Что-то вы невеселая, инспектор.

— Я больше не инспектор, называй меня Элена.

— От некоторых профессий не так просто избавиться. Или вы думаете, что я когда-нибудь перестану быть официантом? Я родился, чтобы стать официантом, а вы рождены быть инспектором. Никуда не денешься. Если я выиграю в лотерею, то буду официантом-миллионером. Официантом-миллионером, который не подает людям кофе.

— Вот ты и перестанешь быть официантом.

— В душе не перестану, даже если мое тело будет нежиться на карибском пляже. Чего вам принести? Граппы?

— Минеральной воды и чего-нибудь поесть. Тост с лососем и сыром.

— Сию минуту.

В ожидании заказа она прокручивала в голове последний разговор с Антоном. Хулио умел спрятаться так, что доводил его до белого каления…

— Пожалуйста, инспектор. Тост с копченым лососем и сливочным сыром, минеральная вода. Даже пива не возьмете?

— Нет, Хуанито, спасибо.

— Ну рассказывайте, чем вы так озабочены?

— Вот представь: ты что-то ищешь, а тебе говорят, что оно в таком месте, про которое ты никогда бы не подумал. Где бы ты стал искать?

— Да уж, задачка. Зависит от того, что это. Но я, наверное, сначала поискал бы там, где мне страшнее всего это найти. Тогда хоть порадовался бы, узнав, что его там нет.

— Да ты философ, Хуанито. Но на этот раз ничем мне не помог…

Элена вспомнила, что ей звонила мать. Она оставила голосовое сообщение: «Твой билет в электронной почте». Исабель говорила из такси, по пути в аэропорт. Хоть она и обещала не вмешиваться в жизнь дочери, все-таки не удержалась и добавила: «И почему бы тебе не продолжить работу в фонде? У тебя так хорошо получалось…» Рейс в Берлин был в семь вечера, и Элене вдруг показалось, что это не так уж плохо: назначенный Хулио час икс придется на время ее полета. Побега.

Дома она открыла платяной шкаф. После ухода из полиции Элена успела обзавестись нарядами для благотворительных вечеров. Они с Исабель проведут в Берлине три дня, значит, нужно взять с собой несколько платьев. Для церемонии завершения сборов подойдет длинное синее от Ивана Кампаньи; его даже мать одобрит, несмотря на открытое плечо. Большего внимания требует туалет для ужина с Йенсом Веймаром — тут нужно что-то скромное, она же не влюбить его в себя хочет, а только добиться финансового сотрудничества. После недолгих раздумий Элена остановилась на простом черном шелковом платье с плиссировкой; она уже надевала его в Милане и произвела хорошее впечатление.

Пятнадцать тридцать. Зазвонил телефон. Рентеро. Комиссар наверняка попытается уговорить ее остаться. Пригласит выпить в один из своих любимых шикарных ресторанов, а потом станет делать вид, что понимает, через что прошел их отдел, какую боль они испытывают от потери коллеги, какое бессилие — от того, что не смогли спасти Малютку.

Хулио ей хоть рану после укуса обработал?

Нет, отвечать она не станет. И к прежней жизни не вернется. В крайнем случае останется, как выразился бы Хуанито, полицейским на общественных началах.

Собрав чемодан, она налила себе сока. В последние дни Элена дважды срывалась на граппу, но с этим покончено. Она больше никогда не будет пить. И петь не будет. Все это в прошлом.

В дверь позвонили. Если бы можно было затаиться и не открывать! Звонок зазвенел снова. Шестнадцать десять. Она заказала такси, машина приедет в половине шестого. Она встала, открыла. За дверью стоял Сарате.

— Школы в Мьянме? — спросил он, кивая на чемодан.

— Все-таки это помощь людям. Не так уж плохо.

— Ты всегда будешь скучать по работе.

Скучать я буду только по тебе, подумала Элена, но произнести это вслух не решилась. Анхель был так далеко от нее. Она знала, что сейчас он перебирает варианты, один отчаяннее другого, как помешать Хулио исполнить свою угрозу.

— Ты должна остаться. Ради Чески. Ты не можешь сбежать, не доведя дело до конца.

— Рано или поздно Хулио поймают. Возможно, тебе тоже лучше отойти в сторону.

— Не могу. — Сарате говорил, как наркоман, неспособный отказаться от того, что медленно убивало его.

Они сели в гостиной. Дверь балкона, выходящего на Пласа-Майор, была открыта. Дул холодный ветер.

— Это мой долг, Элена. Я не поддержал ее при жизни, когда был ей нужен. Но я не позволю, чтобы те, кто заставил ее пройти через ад, вышли сухими из воды.

— Перестань винить себя. Антона посадят, а со временем и до Хулио доберутся.

— Они должны знать, что это им за Ческу.

— За Ческу и за всех женщин, которых они убили. — Элена понимала, какая страсть скрывается за словами Сарате, и знала, что спорить с ним сейчас бесполезно. Только время поможет ему осознать, что все переживания этих дней были отравлены ненавистью. — Не ты привез ее на ту ферму, Анхель.

— Однажды я остался у нее ночевать. — Сарате тяжело вздохнул, прежде чем продолжить. — Не помню, который был час… около двух ночи. Я проснулся, а ее не было в кровати. Я выглянул из спальни и увидел, что она сидит в гостиной. Она плакала, но я к ней не подошел. Накануне мы поссорились. Она хотела серьезных отношений, а я постоянно уходил от ответа. И тогда решил, что, если выйду к ней, мы опять поругаемся. Она скажет, что я ей вру. И будет по-своему права. Я же никогда не говорил ей, что чувствую на самом деле. Не признавался, что все еще влюблен в тебя.

Элена пересела ближе к Сарате. Вытерла слезы, которые текли по его щекам. Поцеловала. Ощутила исходящий от него жар. Ей хотелось остановить время и замереть так навсегда.

— А если она не из-за этого плакала? — спросил Сарате, когда они оторвались друг от друга. — Если ей приснился кошмар? После того, что она совершила… Вдруг, если бы я вышел из спальни, обнял ее, а не думал только о себе, она бы мне все рассказала? И все сложилось бы по-другому. Она бы осталась жива.

— Это еще долго будет тянуться, Анхель. Будешь вспоминать каждую мелочь, каждое принятое решение… но это не поможет. Легче тебе не станет, и Ческу ты не вернешь.

— Нет, легче мне не станет… — Сарате растягивал слова в какой-то странной задумчивости. О чем он думал?

— А может, уедешь со мной? Подальше от Мадрида.

— Я должен остаться здесь. — Он встал, уверенный в своем решении. — Наверное, мы упустили свой шанс, Элена. Я не признался в своих чувствах вовремя.

— Я тоже, но почему бы нам не дать себе еще один шанс?

— Помнишь, что я сказал тебе на ферме? У нас каждый раз как будто вырывают кусок души. Кажется, я потерял ее всю… У меня не получится… Прости.

Элена обняла его. Ей был знаком этот страх — полюбить снова. Разве работа не превращала их в эгоистов, зацикленных на собственных травмах?

Анхель вышел из квартиры не обернувшись. У Элены зазвонил телефон. Приехало такси.

Семнадцать тридцать.

Увидятся ли они еще?

Глава 65

Рейес всегда хорошо училась, она давно поняла, что хочет работать в полиции, слушала курсы по философии и криминологии. В ОКА попала благодаря собственным заслугам, хотя все думали, что Рентеро составил ей протекцию.

И все для того, чтобы оказаться здесь. В кабинке туалета, где она уже час сидела, обхватив голову руками. Сможет ли она работать в полиции? Не слишком ли опрометчивым было решение поступить в ОКА? События последних дней сломили Рейес, и теперь она мечтала сбежать с Баркильо, не попадаясь никому на глаза.

Видимо, она ошиблась. Не выйдет из нее полицейского…

От самокопания ее отвлек стук в дверь.

— Ты там навсегда поселилась?

Ордуньо.

— Пойдем выпьем.

Было восемнадцать десять, когда бармен поставил перед ними две кружки пива и тарелку с кусочками колбасы и сыра на шпажках.

— Ческа спалила бы отделение, будь она сегодня на работе, — грустно улыбнулся Ордуньо. — Выходки Антона и Хулио привели бы ее в ярость.

— Думаю, она бы мне понравилась.

— А я думаю, что она бы тебя на дух не переносила.

— Спасибо.

— С ней было непросто. Мою подругу Марину она тоже терпеть не могла. Говорила, я придурок, что навещаю ее в тюрьме. — Ордуньо сделал глоток пива и повозил кружкой по барной стойке. — Но если бы я ее о чем-то попросил, уверен, Ческа в лепешку расшиблась бы, чтобы помочь. И тебе тоже. Хоть ты и новенькая, но она жизнь бы за тебя отдала.

По телевизору шло ток-шоу, в котором обсуждали последние сплетни о знаменитостях. Слушать пустую болтовню ведущего и участников было невыносимо. Ордуньо оставил деньги на стойке, и они вышли на улицу.

— Я буду по ней тосковать, — признался он со слезами на глазах.

Продолжать поиски Хулио Рентеро поручил другому подразделению. Им оставалось только разойтись по домам и ждать сообщения, что обнаружен труп девочки.

— Хотел бы я, чтобы твои первые рабочие дни прошли иначе. Но такова жизнь, иногда мы проигрываем. Хотя бывает, что и выигрываем. И такое случается гораздо чаще, честное слово. Ты отличный сотрудник.

Рейес застенчиво улыбнулась. Машины на светофоре сигналили пешеходу, который переходил дорогу на красный свет. Повинуясь внезапному порыву, она обняла Ордуньо и шепнула ему на ухо «спасибо». Осознала, насколько это неуместно, хотела отстраниться, но Ордуньо ее не отпустил. Она знала, что целовать его — плохая идея, но не удержалась. Ни шуточек, ни вопросов, целовался он с мужчиной или женщиной, за этим не последовало.

— Возвращаемся в контору?

Время — восемнадцать сорок две.

Глава 66

Телевизор в вип-зале аэропорта работал без звука. Журналист перед стадионом «Сантьяго Бернабеу», видимо, говорил о предстоящем матче мадридского «Реала». Элена сосредоточилась на репортаже не потому, что ей было интересно, а только для того, чтобы отогнать страшные картины, которые всплывали в памяти, стоило ей ослабить самоконтроль. Бочка для фарша, облако насекомых, безнадежность, въевшаяся, как пыль, в ферму Колладо, зубы Хулио, впившиеся в руку Малютки. Взгляд несчастной девочки.

— На посадку успеваем. — Матери хватило такта не спрашивать, почему Элена передумала и решила все-таки лететь в Берлин.

— У тебя таблетки есть?

— Ты вдруг стала бояться летать, в твоем-то возрасте?

Элена не собиралась признаваться ей, что хочет просто отключить мозг, хотя бы на три часа полета. Стереть из памяти самодовольное лицо Антона, наглую ухмылку, которая скривила его губы, когда людоед узнал, что творит Хулио, когда увидел, как тот кусает Малютку.

Время — восемнадцать ноль пять.

Исабель дала ей успокоительное. Элена пошла за бутылкой воды, чтобы запить таблетку.

Забитые в загонах свиньи. Жуткие трофеи, найденные в подвале, — зубы и ключи. Все, что осталось от двадцати трех жертв.

На табло загорелось объявление: открыта посадка на рейс в Берлин. Исабель со своим маленьким чемоданчиком от Луи Виттон, не дожидаясь дочери, встала в очередь для пассажиров бизнес-класса.

Ческа. Кто займется ее вещами? Кто будет устраивать похороны? Сестра или Сарате? Нет ничего печальнее, чем разбирать шкафы умершего. Одежда еще хранит его запах, как будто он не желает исчезать, до последнего сопротивляется смерти. Нужно все упаковать. Передать что-то благотворительным организациям. Выбрать, что оставишь себе на память. Возьмет ли Ордуньо один из ее призов с мотогонок? Сохранит ли Сарате бутылку вина, которую Ческа так и не открыла?

Элена не хотела воспоминать, но это было не в ее власти. Память не отформатируешь, как жесткий диск. Теперь Ческа будет приходить к ней в снах, как Лукас и погибшие сестры-цыганки.

— Чего ты ждешь? — окликнула дочь Исабель, подавая сотруднице аэропорта свой билет и паспорт.

Почему Элена не решалась сесть в самолет?

Она жалела, что не оставила Сарате наедине с Антоном в комнате для допросов. Антон бы никогда не сказал ей, где скрывается Хулио. На ферме он умел спрятаться так, что доводил всех до белого каления… Антон говорил это с гордостью, как отец, который восхищается своим строптивым сыном. Надо было разрешить Сарате избить этого негодяя, переломать ему все кости.

Она полезла в рюкзак за документами. На экране телевизора светилось время: восемнадцать двенадцать.

Она еще не взлетит, когда Хулио убьет Малютку. От нее он тоже сохранит что-то на память? Вырвет ей зубы?

Элену словно током ударило. Ей казалось, что она вот-вот вспомнит важную вещь, о которой совсем забыла.

Трофеи.

Ключи.

Хулио умел спрятаться так, что доводил всех до белого каления. В самом неожиданном месте.

Исабель смотрела, как дочь выбегает из зала ожидания. Ее это не удивило. По правде говоря, она и не рассчитывала, что Элена полетит с ней. Она пыталась привить ей вкус к хорошему вину, но Элена неисправима. Никогда не откажется от этой своей граппы. Исабель направилась в самолет. Элене она позвонит, когда прилетит в Берлин. Она любила дочь, хоть и не любила об этом говорить.

Глава 67

Бельтран, конечно, позер. В деловом костюме, идеально причесанный, он похож на агента ФБР из американских фильмов. Впрочем, признавала Марьяхо, профессионал он неплохой. Может, Рентеро и правильно сделал, поручив продолжить расследование именно ему. Сотрудники ОКА, разумеется, возмутились, но, по правде говоря, они уже были не в состоянии нормально работать. Сарате уехал поговорить с Эленой и пропал. Он хотел уговорить инспектора довести дело до конца. Ордуньо и Рейес парализованы тоской с тех пор, как Рентеро заявил, что переговоры с Хулио исключены. Буэндиа сразу постарел лет на десять. Сгорбившись над своими отчетами, он докладывал Бельтрану о самых важных находках криминалистов.

На часах уже девятнадцать тридцать, но никто не упоминал о том, что, быть может, прямо сейчас Хулио убивает Малютку.

— Зачем ему оставаться в Мадриде? Логичнее было бы вернуться туда, где он чувствует себя уверенно. В более привычную обстановку.

— Не думаю, что он вернулся в Куэнку, — уныло возразил Бельтрану Ордуньо.

— Вам известно что-то, чего мне еще не рассказали? Если так, я с удовольствием послушаю.

Марьяхо знала, что Ордуньо ему не ответит. Вероятно, он вспомнил вывод, к которому пришла Элена: Антон и Хулио спланировали побег заранее, — но сил спорить с Бельтраном у него не было. Бельтран воспринял молчание отдела как свою победу. Марьяхо едва заметно усмехнулась; она его всегда терпеть не могла. Пару лет назад при помощи фотошопа она одела Бельтрана в костюм гигантского коалы, как у фурри — любителей антропоморфных зверушек. А потом зарегистрировалась под его именем и с этим фото на аватарке на порнофоруме, где фурри-фетишисты ищут сексуальных партнеров. Марьяхо надеялась, что однажды коллеги и начальство узнают, что непогрешимый Бельтран наряжается коалой, чтобы потрахаться.

— Я хочу побеседовать с задержанным, — сказал Бельтран, изучив всю информацию по делу. — Ордуньо, приведешь его в допросную?

Рейес пошла с Ордуньо. У камеры временного содержания на Баркильо их встретила Луиса.

— Нам нужно отвести Антона Колладо на допрос, — сообщила Рейес.

Они передадут преступника Бельтрану и уйдут. Рейес пока не знала, будут ли они вместе, или тот поцелуй был ошибкой и теперь пришло время разойтись.

— Его еще час назад забрали в суд.

— В какой суд? Кто забрал?

— Субинспектор Анхель Сарате.

Дальнейшие расспросы были не нужны. Ордуньо и Рейес поняли: Сарате перешел все границы. Он похитил Антона. Надо было поднимать тревогу, но они не имели права предать друга. Рейес прочла это во взгляде Ордуньо. Они попробуют что-то предпринять, чтобы спасти карьеру Сарате. А может, и его самого.

Глава 68

Восемнадцать сорок две. Станция метро «Соль» расположена в самой глубокой искусственной пещере страны: двадцать восемь метров в глубину, двести семь в длину, двадцать в ширину. Плюс вестибюль площадью семь тысяч пятьдесят квадратных метров. Здесь были и переходы, и эскалаторы, и лифты, и магазины, и выходы на разные улицы, и даже пост полиции, контролировавший перемещение десятков тысяч пассажиров, прибывавших на станцию в течение дня.

Сарате проводил Антона до чудовищной пасти из стекла и металла, которая служила входом на станцию. Здесь его нужно было отпустить на свободу.

— Думаю, тебе очень хочется меня пристрелить, — упивался своей победой Антон.

— Я просто выполняю приказ. Малютка нужна нам живой.

— Если не установите за мной слежку, так и будет. Я человек слова.

Сарате тошнило от одной мысли, что Антона можно назвать человеком. Он вытащил его с Баркильо при помощи поддельного разрешения на транспортировку в суд. Антону он сказал, что комиссар принимает условия Хулио и отпускает его. Поверил ли в это Антон, неизвестно. Сарате повезло: Бельтран собрал всех сотрудников ОКА на совещание, и ему удалось проскользнуть незамеченным. Пусть считают его сумасшедшим, но он не колебался ни минуты: терять ему было нечего.

Антон исчез на эскалаторе среди людей в белых футболках с логотипом «Реал Мадрид». Сарате выдал ему проездной на десять поездок и еще двадцать евро, как и просил Хулио. Было холодно, и Анхель предложил преступнику свою коричневую кожаную куртку. Антон надел ее, ничего не заподозрив. В подкладку Сарате зашил датчик, привязанный к его смартфону. Только убедившись, что все работало нормально и на карте в телефоне высвечивалась точка, указывающая местоположение Антона, Сарате спустился на том же эскалаторе.

Станция была заполнена футбольными болельщиками. Везде продавали аксессуары и сувениры с логотипом «Реала». Сарате заметил Антона и остановился, чтобы купить бейсболку и шарф. Он растворится в толпе болельщиков, и Антон его не узнает.

Поток людей в одинаковых футболках увлек Антона к поезду. Телефон в кармане Сарате завибрировал: звонил Ордуньо. Значит, они уже знают. Анхель сбросил вызов и зашел в вагон, соседний с тем, в который сел Антон.

Сарате завел руку за спину и нащупал под свитером пистолет. Он не позволит ситуации выйти из-под контроля. Антону не удастся сбежать. Если возникнет опасность его упустить или случится что-то неожиданное, Сарате без колебаний убьет Антона.

О последствиях своих действий он не думал ни секунды. Все его мысли были о Малютке. О том, чтобы спасти девочку. А если не получится — хотя бы отомстить за Ческу. Антона настигнет справедливое возмездие.

Он ехал, прислонившись к двери вагона. Антон вышел на станции «Трибуналь» и вместе с толпой болельщиков перешел на десятую линию. Похоже, он знал, что делает. Ни разу не встретился взглядом с полицейскими. Из метро они вышли на «Сантьяго Бернабеу». Проходя через вестибюль станции, Сарате посмотрел на экран телефона. Два звонка от Элены и десяток пропущенных от Ордуньо.

Выйдя на улицу, Анхель увидел толпу народа перед стадионом. Продолжать преследование в одиночку в таких условиях было невозможно. Он потянулся к пистолету. Пожалуй, время пришло. Сигнал от датчика поступал без перебоев. Иногда Антон пропадал из вида, но через мгновение Сарате снова различал в толпе свою куртку.

На входе у болельщиков отбирали опасные предметы: петарды, ножи. Оцепление отделяло публику, которая попадет на матч, от тех, у кого билетов не было. Антон относился ко вторым, но все равно встал в одну из очередей и сейчас приближался к пункту досмотра. Мимо полицейских ему не пройти.

Выскочив из машины, Ордуньо огляделся. Стадион захлестывали белые волны.

— Терпеть не могу футбол!

Рейес по телефону доложила Марьяхо, что они доехали до Бернабеу, но найти Сарате пока не удалось. Это хакерша отследила мобильный Анхеля и отправила Ордуньо и Рейес за ним к стадиону.

— Все еще не берет трубку? — спросила Рейес, закончив разговор с Марьяхо.

— Как он решился на такое? Дал Антону приехать сюда… Он же его упустит.

Ордуньо прищурился. Как разглядеть Сарате в сплошной массе людей?

— Не упустит. Скорее убьет.

Ордуньо понимал, что напарница права. Сарате не сегодня перестал чувствовать грань между добром и злом — возможно, это случилось, когда он узнал, что эту грань пересекла Ческа. В кого они превратились? В убийц? Что отличает их от Антона и Хулио? Они не едят своих жертв, но Сарате точно испытал бы огромное удовольствие, пустив Антону пулю в лоб.

— Вон он! — крикнула Рейес.

Сарате прятал за спиной пистолет, уже снятый с предохранителя. Антон стоял у пропускного пункта. Сарате настиг его за секунду до того, как полиция начала досмотр. Схватил за плечо и развернул к себе.

— Тебе чего? — возмутился мужчина.

Это был не Антон.

— Проблемы, ребят? Смотрите, а то сейчас обоих не пустим, — предупредил полицейский.

Сарате отпустил незнакомца. Тот был в куртке, которую Анхель отдал Антону. И похожего телосложения.

— Кто дал тебе эту вещь?

— Один тип заплатил двадцать евро, чтобы я ее надел. Сказал, что хочет разыграть приятеля.

— Сарате!

Анхель обернулся. К нему бежали Ордуньо и Рейес. Как сообщить им, что он упустил Антона?

Недалеко от метро, на улице Маркес-де-Виана, Антон зашел в бар. Он был уверен, что за ним уже не следят. Сел у барной стойки, чтобы видеть входную дверь. Если заметит что-то подозрительное, сразу скроется. Аварийный выход в заведении был; главное — быстро добежать до него, если сюда заявится полиция.

Подошла одна из сотрудниц бара. Брюнетка, очень симпатичная, и акцент очаровательный и как будто знакомый.

— Привет, угостишь стаканчиком?

— Конечно. Как тебя зовут?

— Алисия.

— Откуда ты?

— Боливийка. Знаешь Боливию?

Антон только улыбнулся.

— Закажем что-нибудь?

— Я друга жду, но у меня сел телефон. Дашь мне свой позвонить? Когда он придет, мы замечательно проведем время, обещаю.

Боливийского мяса он еще не пробовал, и Алисия не такая уродина, как его жена. Хулио девочка тоже наверняка понравится.

Глава 69

Элена понимала, что поддалась эмоциональному порыву. Нет никаких гарантий, что Хулио находился там, где она думала. Тем не менее, сидя в такси, она звонила Сарате, чтобы поделиться своей гипотезой. Видимо, он сердился на нее, ведь она бросила его в трудный момент. Пришлось оставить ему голосовое сообщение.

— Анхель, помнишь, что мы нашли на ферме? Коробку с зубами и ключами. Сколько связок ключей там было? Одиннадцать. Не исключено, что некоторые убийцы забрали себе, чтобы пользоваться квартирами жертв. Это же были одинокие женщины. Их жилье пустовало. Мне кажется, бывая в Мадриде, Хулио останавливался у них. Кто бы стал его там искать? А в какой из всех этих квартир искать его тебе бы и в голову не пришло? Спрятавшись в какой из них, он бы довел тебя до белого каления? В квартире Чески. Они обожают такие игры… И Антон, и Хулио. Не знаю, почему ты не отвечаешь на мои звонки, но… я еду туда…

Элена помолчала, прежде чем отпустить кнопку записи. Прослушает ли Сарате ее сообщение? Таксист сказал, что на М-30 пробка из-за аварии, он решил везти ее по трассе Е-5 и заехать на улицу Марсело Усера через А-4, бывшее Андалусийское шоссе. Они добрались до места меньше чем за полчаса.

Малютка была привязана к кровати точно так же, как те женщины, которых она видела на ферме. Рана на руке, похоже, воспалилась, девочка обливалась по́том, ее лихорадило. Сил совсем не было. Вошел Хулио с подносом.

— Сейчас почистим тебе ранку.

— Разве ты меня не убьешь?

— Малютка, ты же моя сестра… Мне пришлось укусить тебя, потому что другого выхода не было. Но ты ведь знаешь, что я не хотел тебя обижать.

— Больно было.

— Знаю, знаю. Неужели ты меня не простишь?

Малютка молчала. Она сердилась, но Хулио это, кажется, не волновало. Он взял кусок ваты и чем-то его смочил.

— Это просто вода, больно не будет.

Пока он осторожно промывал девочке рану, зазвонил телефон.

— Да? Отделался от них? Отлично. Ты где? Жди меня там, я тебя заберу. — Нажав на отбой, Хулио с довольным видом сказал Малютке: — Мне нужно уехать, но совсем скоро мы все опять будем вместе.

Выйдя из такси у подъезда Чески, Элена машинально коснулась рукой пояса, но оружия при ней не было. Его пришлось сдать в аэропорту. Она посмотрела наверх. Ческа жила на пятом этаже, это она знала, но не помнила номера квартиры. Четыре балкона выходили на улицу, в двух окнах горел свет. Из подъезда вышел человек. Элена с трудом сдержалась, чтобы не побежать к приоткрытой двери. Она направилась к ней с напускным равнодушием, чтобы не испугать вышедшего жильца. Поднялась по лестнице до пролета между четвертым и пятым этажами и замерла, услышав, как наверху хлопнула дверь. Через секунду Элена оказалась лицом к лицу с Хулио. Может, он и не знал, кто такая Элена, но без колебаний бросился на нее. У этой женщины на лице было написано, что она из полиции. Сцепившись, они покатились вниз по лестнице, переворачиваясь и ударяясь о ступеньки. Элена врезалась головой в железные перила и почувствовала, как кровь пропитывает волосы.

Хулио замахнулся кулаком, она увернулась, и удар пришелся не в лицо, как он рассчитывал, а в плечо. Боль оказалась такой сильной, что Элена решила: точно перелом. Она пнула Хулио ногой в бедро, и он разразился потоком ругани. На шум из квартиры выглянула старушка.

— Назад, домой! — крикнула ей Элена. — Вызывайте полицию!

Старушка послушно захлопнула дверь раньше, чем Хулио успел подскочить к ней. Впервые он растерялся. Что делать: продолжить драться с Эленой или бежать? Его размышления длились считаные секунды. Пока Элена поднималась на ноги, Хулио вонзил ей в живот нож по самую рукоятку. От боли у нее перехватило дыхание. Хулио вытащил нож, и в воздух полетели капли крови. У Элены перед глазами все поплыло, и она осела на пол.

Пока Ордуньо и Рейес координировали поиски Антона, Сарате прослушал сообщение, оставленное Эленой на автоответчике. Может, она права? Спрятаться в квартире Чески — вполне в духе извращенной игры, которую ведут Хулио и Антон. Ни слова не сказав коллегам, он запросил патрульную машину и поехал на улицу Усера. Мчась по трассе М-30, Анхель от всей души надеялся, что догадка Элены подтвердится. Ему нужен всего один шанс, чтобы исправить свою ошибку. Пистолет заряжен, и он был полон решимости разрядить его, как только увидит Антона или Хулио. Из-за аварии на главной окружной дороге Мадрида ему пришлось включить сирену. Педаль газа ушла в пол. Сарате понимал, как важно время: стоит опоздать на несколько минут, и оба чудовища скроются навсегда.

Он остановил машину перед домом, где жила Ческа, но, открыв дверь, почувствовал на шее лезвие ножа. Нож был в крови, и она потекла ему за шиворот.

— Залезай обратно. Будешь валять дурака, убью. Ты же Сарате, да? Как удачно! Приехал меня ловить и сам же поможешь мне уйти. Да еще на полицейской тачке. Лучше не придумаешь.

Хулио обыскал Сарате. Нашел за поясом пистолет, забрал себе. А нож бросил на землю.

— Он мне больше не понадобится.

Элена лежала на лестничной площадке. Старушка уже позвонила в полицию и позвала соседку, медсестру, чтобы та оказала первую помощь в ожидании скорой. Рана в животе была глубокой, и остановить кровь стоило большого труда.

— Мне надо подняться на пятый.

— Вам нельзя двигаться.

— Но там может быть раненая девочка… в квартире Чески Ольмо. Вы знаете, где она жила?

Из-за ранения у Элены поднялась температура. Мысли путались. Она потеряла счет времени. Кто-то выполнил ее указания? Кто-то пошел за Малюткой? Взвыли сирены; наверное, это скорая. Почему никто ничего не говорит о девочке? Полицейский в форме присел на корточки и попытался ее успокоить. Знакомый голос помог сосредоточиться.

— Что случилось, Элена?

Она узнала Ордуньо.

— Это был Хулио. Наверх. Малютка…

Снова сирена. Топот ног по лестнице.

— Ее нужно везти в больницу!

Это последнее, что она услышала, прежде чем потерять сознание.

Сарате ехал вверх по бульвару Кастельяна. У «Сантьяго Бернабеу» уже никого не было: десятки тысяч людей, пришедших на матч, продавцы сувениров, лотки с напитками, полицейские словно испарились. Наверное, все были на стадионе. Хулио ни на мгновение не отводил пистолет от его затылка. Сарате знал, что может надеяться только на счастливую случайность. Если ее не будет, живым из этой машины он не выйдет. Ждать милосердия от Хулио не приходилось.

— Дальше прямо?

— Прямо, потом скажу куда.

Через несколько метров они остановились на светофоре. Рядом затормозила полицейская машина. Хулио напрягся.

— Не дергайся, а то выстрелю. Плевать, что меня поймают. Зато ты отправишься на тот свет.

Сарате просчитывал варианты. Машина принадлежала муниципальной полиции. Можно остановиться около нее, открыть дверь и выскочить. Вдруг Хулио не успеет среагировать? А если успеет? Нет, убегать не стоит. Наверняка они едут за Антоном. Сарате понимал, что Хулио убьет его, как только они найдут Антона, но искушение поймать отца и сына было слишком велико.

Это его последний шанс.

Ради Чески.

Машина муниципальной полиции тронулась с места раньше, чем на светофоре загорелся зеленый, и уехала вперед.

— Отлично. Съезжай на круг и сворачивай на Сор-Анхела-де-ла-Крус.

— Не думал, что ты так хорошо знаешь Мадрид.

— Заткнись.

Сарате замолчал. Он не понимал, куда они едут, и это выбивало из колеи больше, чем приставленный к затылку пистолет.

— Теперь давай в туннель.

Этот район Сарате знал не очень хорошо. Кажется, теперь справа останется парк Аугустина Родригеса Саагуна, а сверху будет Синесио Дельгадо, но это не точно. За выездом из туннеля у кругового перекрестка стоял человек. Сарате узнал его еще издали: Антон.

— Тормози тут.

Сарате понял: момент настал.

Хулио помахал Антону из окна. Тот направился к машине. За его спиной виднелось несколько припаркованных автомобилей.

Сарате нажал на педаль газа, ожидая, что вот-вот раздастся выстрел, но Хулио отбросило назад. Машина наехала на Антона, он упал на капот, врезался в лобовое стекло, прокатился через крышу и рухнул на мостовую. Сарате надеялся, что перед смертью Антон успел почувствовать адскую боль. Сбрасывать скорость Анхель не стал. Он мчался прямо на припаркованные машины. Он знал, что Хулио не пристегнут. Резкий, мощный удар.

Сработала подушка безопасности, ремень натянулся, но удар оглушил Сарате всего на секунду. Хулио теперь был рядом, справа. Он перелетел через сиденье, пробив головой лобовое стекло. Но у него еще оставались силы посмотреть на Сарате. Рот в крови, взгляд мутный. Судя по всему, он в любой момент мог потерять сознание.

Сарате отстегнул ремень безопасности.

Взял осколок лобового стекла, упавший ему на колени.

Острый как нож.

Глава 70

Когда доктор Угарте начинал обход, это слышал весь этаж. Он громко здоровался, шутил с каждым больным, играл с детьми… Элена искренне верила, что пациенты здесь выздоравливают в основном благодаря доброте врача.

— Все замечательно, госпожа инспектор…

— Неужели вы меня выпишете, доктор?

— Как, тебе у нас не нравится?

— Прекрасное место, только вот еда кошмарная.

— Ну уж с этим мы как-нибудь справимся. Держи.

Доктор Угарте сунул руку в карман халата и достал шоколадку.

— Только медсестре не говори, что это я тебе дал. Они как раз разыскивают контрабандиста, проносящего шоколадки в больницу.

— Спасибо, доктор…

— Два дня еще потерпи. А потом поедешь домой, и мы наконец-то избавимся от тебя. Такой ужасной пациентки у нас никогда не было! Испугала нас своим ножевым. А здесь и без тебя забот хватает. Но я же не жалуюсь. И ты потерпи. Завтра приду еще тебя проведать.

Доктор Угарте пошел дальше, находя приветливые слова для каждого, излучая потоки тепла. Элена была бы рада как-нибудь встретиться с ним вне больничных стен.

Она включила телевизор, боясь наткнуться на новости о ферме ужасов в Санта-Леонор. Чтобы не рисковать, выбрала спортивный канал — программу, где показывали турнир по бильярду.

— Любишь бильярд? Я в молодости отлично играл, — сказал Рентеро вместо приветствия.

— Бильярд прекрасен. Как только выйду из больницы, стану учиться играть.

— Тебе как раз на пользу пойдет, в рамках реабилитации. У тебя еще и рука сломана… Не оставаться же калекой.

— Не груби, Рентеро. Это называется «человек с ограниченной подвижностью», а не «калека».

— Не люблю я все эти новые штучки...

— Твоя племянница приходила сегодня утром, с Ордуньо. Цветы подарили, как будто я родила. А я конфет хочу!

— Завтра пришлю тебе коробку.

Рентеро решил перейти к делу и сел рядом с Эленой.

— Надо поговорить. Я получил результаты вскрытия Антона и Хулио.

— Ну и?

— Антон погиб от наезда машины, это мы уже знаем. Ничего необычного. Но вот Хулио…

— Что-то не так?

— При столкновении его выбросило через лобовое стекло. Тело застряло на капоте машины, в горло врезался осколок.

— И что здесь странного? Это же автомобильная авария. Иногда пассажирам везет, иногда не очень.

— Этот вонзившийся в горло осколок выглядит подозрительно. Как будто его специально вдавливали внутрь, чтобы причинить Хулио как можно больше страданий. — Рентеро посмотрел Элене в глаза.

Намек был прозрачным.

— А что судмедэксперт говорит?

— Что при такой траектории осколок едва ли мог перерезать сонную артерию.

Несколько секунд оба молчали.

— Ты подозреваешь Сарате?

— Трудно не насторожиться, когда осколок вдруг перерезает артерию убийце двадцати трех женщин, в том числе девушки полицейского, который в момент аварии вел машину.

— И тем не менее. Всякое бывает.

— Сарате еще предстоит объяснить, где он взял разрешение на транспортировку Антона в суд. Вероятно, его ждет отстранение от работы на пару месяцев. Но смерть Хулио — уже другой вопрос. Полагаю, нам стоит инициировать расследование. Но решать будет руководитель отдела криминалистической аналитики. Если ты сочтешь, что это лишнее…

— Ты шантажируешь меня, чтобы я продолжила работать в ОКА?

— Ты идеальный кандидат. Сможешь вернуть все под контроль. Включая Сарате. Завтра пришлю тебе конфет. Да, и обещай, что позвонишь матери. Она переживает за тебя, хоть по ней и не видно.

Рентеро встал, поцеловал ее в щеку и ушел. Он понимал: Элене нужно побыть одной, чтобы подумать.

Вскоре пришел Сарате. Он навещал Элену каждый вечер.

— Врач к тебе сегодня заходил?

— Да, сказал, что послезавтра меня выпишет.

— Отлично. А про реабилитацию что-нибудь говорил?

— Нет, завтра его спрошу. Ты как?

— Занимался делами Малютки, то есть Михаэлы Николеску. Ее отец утром приехал в Мадрид. Психологи готовят встречу.

— Он заберет ее к себе?

— Они не хотят, чтобы девочка прерывала терапию. Не знаю. Решать будет судья.

Некоторое время оба молчали, потом Сарате прокомментировал происходящее на телеэкране, а Элена пошутила, что больницам за трансляцию такой ерунды наверняка приплачивают. За окном стемнело, и Анхель лег рядом с ней.

— Больно?

— Немного. Вот здесь.

Элена показала на живот, и Сарате положил ладонь на повязку, под которой скрывалась рана. Потом его рука соскользнула на кожу, Сарате, наклонившись, поцеловал Элену.

— Сегодня приходил Рентеро… Сказал, что результаты вскрытия Хулио до сих пор не поступили… Там что-то не в порядке. Ты ничего об этом не знаешь?

— Нет. И знаешь, что еще я тебе скажу? Я больше ни секунды своей жизни не потрачу на воспоминания об этих тварях.

Сарате поцеловал ее снова. Элена искала в его глазах ответ. В полутемной палате они казались выцветшими, не карими, а серыми. Она вспомнила разговор на ферме Колладо: «Каждое такое дело… у нас как будто по куску души вырывает». Что, если свою душу он уже потерял? Что, если именно поэтому в его словах нет ни чувства вины, ни угрызений совести? Из преисподней нельзя вернуться невредимым.