Мамка (СИ)

Луна бросала серебристые отблески на зелёные листья, отчего они казались окрашенными в неестественный цвет. Но форма их, напоминающая вытянутые сердца, была узнаваема даже при таком ночном освещении — это была сирень. Людка любила сирень, и пускай сейчас в разгар лета, она уже давно отцвела, выбор пал именно на этот раскидистый густой куст. Людка тяжело опустилась на землю, оказавшись накрытой тёмными ветвями.

Схватки продолжались почти четыре часа, и идти дальше вглубь парка сил уже не было. Да и смысла в этом она уже не видела, потому как находилась достаточно далеко от проходящих людей, и шанс встретиться с кем-то здесь среди ночи был практически равен нулю. Это место было идеальным для того, что она задумала — тёмным, тихим и безлюдным.

Людка родила легко и быстро, наверное, кто-то свыше облегчил её родовые мучения, давая последний шанс одуматься. Но она не воспользовалась этим шансом…

Ребенок был тих. В темноте она только немного различала его слабые шевеления, и лишь изредка луна, прорывающаяся сквозь ночные тучи, освещала его бледную синеватую кожу. Людка не видела, кто это был — мальчик или девочка. Младенец так и лежал на траве, голый и беспомощный, в той же позе на боку, в которой появился на свет, и дотрагиваться до него она не имела никакого желания.

Когда из неё вышел послед, и связь, державшая её около ребёнка, разрушилась, Людка поднялась на дрожащих ногах, обтёрла длинной юбкой следы крови на бёдрах и шатко пошла прочь.

Крик малыша она услышала, не пройдя и десяти шагов. Он был сильным, полным отчаяния и страха, и таким громким, будто бы ребёнок, долго не могший вздохнуть, вдруг набрал полные лёгкие воздуха, а потом с силой вытолкнул его из себя вслед женщине, выносившей его в своём чреве, зовя в надежде на помощь.

Людка, превозмогая боль, ускорила шаг…

***

Собака, крупная неопределённого цвета дворняжка с надорванным ухом, тяжело дышала, лёжа под кустом. Ей было больно и непривычно.

Та течка была её первой, когда стая обезумевших кобелей, ходили за ней по пятам, изводя её. Она убегала долго, петляя, словно заяц, по дворам и закоулкам, но всё же через несколько дней природа взяла верх, и собака сдалась.

Она должна была носить щенков ещё около двух-трёх недель, но её роды начались раньше. Грубый и сильный пинок сторожа склада продуктов, куда она забрела в поисках пищи, пришёлся прямо по её животу. И вот сейчас, спустя час, собака в недоумении лежала, инстинктивно спрятавшись в укрытии. Её живот периодически сковывали судороги, и она, напрягаясь всем телом, пыталась вытолкнуть из себя то, что стремилось наружу.

Щенки появились лишь к утру друг за другом с разницей в несколько минут. Два тёмных комочка, покрытых шерстью, лежали у её ног. Собака, повинуясь инстинктам, стала вылизывать щенков. Она делала это долго и тщательно, нежно касаясь тёплым розовым языком маленьких мокрых мордочек и почти голых животиков. Собака не знала, что этими действиями она стимулировала их дыхание, она просто делала то, что велела ей природа.

Прошёл час. Несмотря на все попытки матери, щенки оставались неподвижными. Собака тыкалась носом в бездыханные обмякшие тельца, ожидая их реакции, но щенки не реагировали.

Если бы она была человеком, то смогла бы понять, что слабые от удара и недоношенные щенки просто задохнулись в её теле от долгих мучительных родов. Но она была всего лишь собакой… Поэтому терпеливо лежала, обвивая своим телом два маленьких мёртвых тельца.

Собака встала лишь спустя два дня, когда её голод стал настолько нестерпимым, что скручивал живот и овладевал всеми мыслями. Она подтолкнула носом щенков ближе к веткам куста, пряча их, и побрела на слабых ногах в поисках пищи.

Обратно она бежала уже более бодрая, ей удалось найти миску с кормом для кошек, выставленную у дверей какого-то магазина. Корма было немного, но его хватило, чтобы чуть насытить собаку и вернуть её мысли к тем, кого она оставила в парке.

Низко опустив морду и втягивая воздух, она бежала между деревьями и кустами, удаляясь вглубь парка. Груди её затяжелели, свисая на худом теле, набухшие соски кололо от молока, которому не было выхода. Внезапно в нос ей ударил будоражащий притягательный запах. Он был незнаком ей, но тянул, словно магнит, к тому месту, откуда он исходил. Собака отклонилась от своего пути и повернула влево к источнику запаха.

Под кустом, к которому она пришла, лежало существо, розоватое и безволосое. От существа пахло едой, кровью. Собака подошла ближе. Существо шевельнулось, заставив собаку вздрогнуть от неожиданности. Она попятилась назад. И тут существо издало звук, пронзительный и тревожный. Это был звук детёныша, голодного и одинокого. Он звучал одинаково на любом языке животных и был понятен любой самке, любой матери. Почти любой…

Собака подошла к ребенку. Она осторожно принюхивалась к нему, вдыхая незнакомый дурманящий запах. Но в нём кроме вкуса добычи, собака ощущала что-то до боли знакомое, напоминающее ей о своих собственных щенках.

Малыш чувствовал присутствие рядом с собою кого-то, и инстинкт выживания заставлял его кричать сильнее и требовательнее, из последних сил.

Собака долго крутилась вокруг младенца, то тычась холодным носом в него, то облизывая мягкую тёплую макушку, покрытую тонким редким пушком. И в итоге легла рядом с ним, вплотную прижавшись к его телу, даря ему своё тепло и защиту.

Ребёнок вцепился в собачий сосок совсем неожиданно и с такой силой, что собака скульнула. Он поглощал её жадно и ненасытно, этим всё сильнее вызывая собачью любовь и привязанность. Она лежала смирно, терпеливо перенося боль от сомкнувшихся на ней маленьких человеческих челюстей. Только лишь иногда позволяла себе лизнуть вцепившийся в шерсть дрожащий маленький кулачок.

Целую неделю собака, утомлённая и исхудавшая, выкармливала человеческое дитя. Раз в день она убегала из парка в поисках пропитания, но всегда быстро возвращалась, безошибочно находя дорогу к детёнышу, которого считала своим.

Неизвестно чем бы могло всё это закончиться, но в один вечер её, кормящую в очередной раз малыша, обнаружил парковый смотритель. Он долго стоял, глядя на собаку и ребёнка, не в силах поверить своим глазам. Сначала издалека ему показалось, что собака нашла себе какой-то пакет с добычей. Но когда он подошёл ближе, то испытал глубокий шок — это был младенец, живой.

Собака отбивалась, на сколько хватало её сил. Она лаяла, огрызалась, упираясь четырьмя лапами в землю и не подпуская к себе и младенцу приехавших врачей скорой. Её удалось отогнать только большой палкой, в которую она яростно впивалась зубами. Врач, молодая пухлая женщина, быстро подхватила с земли кричащего младенца и, завернув его в одеяло, спешно забралась в машину скорой помощи. Собака в отчаянии металась между ног у людей, бурно обсуждавших случившееся. Она заглядывала в надежде своими золотисто-коричневыми глазами в их лица. Но уже никто не обращал не неё внимания.

Когда карета скорой помощи тронулась, собака, не задумываясь, бросилась вслед. Машина медленно ехала по корявым парковым дорожкам, собака бежала рядом, нервно посматривая на крутящиеся колёса. Через открытые окна кабины она чётко слышала звуки плача ребёнка.

Машина выехала на шоссе и стала набирать скорость. Собака бежала… Она то отставала от автомобиля, когда тот свободно разгонялся на полупустой дороге, то снова догоняла его, когда тот останавливался на светофоре. Подушечки её лап стерлись до крови о шершавый асфальт, собачье сердце бешено колотилось, а с высунутого языка стекала слюна, но она неслась со всех сил.

Пять дней собака жила у дверей приёмного покоя больницы, куда привезли младенца. Она лежала целыми днями у крыльца, вскидывая уши и вскакивая с места каждый раз, когда распахивалась входная дверь, в надежде глядя на выходящих. Её не гнали. Жалостливые медсёстры даже подкармливали её, делясь своим обедом или остатками из столовой. Шутя, называли её «мамкой» и пытались приласкать, но собака боязливо отбегала, хотя от крыльца и не отходила.

Вечером пятого дня к ней подошёл старенький седой дворник. Он смахнул со ступенек крыльца пыль, облокотился на свою метлу, вынимая из кармана широких брюк папиросы и прикуривая.

— Нету его, милая… нету. Увезли вчера дитёнка твово в приют. Бежала бы ты от сюдова, а не то ведь главврач погонит. Он сурьёзный у нас. Беги, «мамка», не жди!

***

Осень в этом году выдалась тёплая, погожая. Людка шла по парку в отличном настроении. Слегка захмелевший мозг рисовал ей радужные картинки предстоящего вечера и ночи. До клуба оставалось совсем недалеко. А там её встретят шальная музыка, крепкое вино и шумная весёлая компания. Жизнь снова казалась лёгкой и беззаботной. Если, конечно, не считать острого желания сходить в туалет.

Людка свернула с дорожки вглубь. Она пробиралась между кустарниками, ища себе место, чтобы помочиться. Впереди неё возник куст. Раскидистый и густой. Людке даже показалось, что куст ей знаком, хотя она и не помнила, откуда. Листья его немного пожухли от наступающей осени, но форма их была узнаваема — это была сирень. Людка любила сирень. Она задрала юбку, присаживаясь, как вдруг сбоку от себя услышала приглушённый рык.

Под кустом лежала, положив морду на лапы, большая неопределённого цвета собака с надорванным ухом.