Марафон

Александр Этерман

Марафон

Алехо Карпентьеру

Нет

легко

только первые сто метров, потом

тяжело.

Счастье, что бежим не по кругу, стадион разматывается, как клубок, а в конце входит, как раскаленная игла. И

опять как раскаленная игла.

Черт дернул

я думал

будет легче и опять ошибся. Нужно наладить дыхание

раз - два, раз-два задудела. Черная судейская машина, которая должна нас охранять - тяжелая, черт,

прибавила газу и поехала. Потом хуже. На сколько отрывается от земли?

Сергеич что-то мерил, говорил надо еще больше, то есть больше, чем у Бикилы, но он-то африканец. С его данными я бегал бы на пять минут быстрее. Опять.

Жарче обычного, и на черных скамейках в раздевалке. Но не как там. Я неправильно ставил ногу и даже сейчас, и трачу больше сил. Он сказал, чтобы я выучил ллл. Почему

Почему

Почему Почему. Почему. Я поймал снова дыхание и почему эта дура залопотала и взмахнула платком. Мы же только начали, даже не начали, а просто бежим, как этот, входим в раж, входим в график, и друг на друга не смотрим, чтобы не смущаться. У каждого свой план, то есть так как есть тренер. Или каюк. Вру конечно посмотрел и перед стартом и потом и сейчас он скрылся за поворотом за углом за домиком чертов Джиба, а Спенсер смотрит на меня и сзади черт с ним пока.

Страшное дело. Слишком легко начал.

"Не гонись за африканцем". "У тебя свой план". Но ведет не он, а дурак болгарин. А Джиба азартный. Пока в городе.

Люди смотрят. Нельзя смотреть. Женщины. В себя. Нельзя дышать глубоко. Очень. Пока в городе - тяжело. Смотрят. Долго смотрят. Чего, собственно? "Тебе они не должны мешать." Их слишком много, чтобы не мешать. Не считая машин спереди и сзади. Сейчас их будет больше.

Больше всего на площади Братьев. Я ездил месяц назад как Сергеич велел пробежать для разминки олимпийскую трассу. Одному Б-гу известно зачем. Говорят, не надо. Разноцветные сны. Но сны лишние, не потому, что смотрят, потому, что смотреть еще не на что. Она ведь не разрешит войти, когда красит брови и это, ресницы. Их не будет. А.

Еще не скоро. Наука дышать. Ничего не может, пока не научится чувствовать воздух. Когда дышишь. Когда дышишь, думай об этом. Как будто можно об этом не думать. Будем за городом, когда.

Тогда начнется, потому что будут все свои и судейская машина спереди и сзади и не в счет зрители у дороги и вертолет. Начнут работать ноги и голова. Сергеич уехал вперед и правильно сделал, не надо сейчас вмешиваться. Я и так знаю, как иду, а как другие ни

он не знает. Попозже увижу сам. Всех знаю.

И все темнили, кроме нас троих никто не бегал год или полтора. Тогда он и побил рекорд.

Все еще сзади и думает угадать. Пусть попробует, не жалко.

Я должен выиграть у себя. С ними всеми проще. Болгарин отстанет на десятке, даже имея километр в запасе, он от Джибы не уйдет. Будут все свои все свои. Пока очень связно. Обманчивое ощущение - пошел бы сейчас за болгарином. И труба. Сергеич сказал. "Первое правило".

Правильно. У каждого есть число, то есть

Какой дурак! Хлопушки от них лошади шарахаются.

время, быстрее которого нельзя проходить пять, десять и двадцать пять километров. Потом сама идея обгонять раньше времени улетучится

и не пойдешь в отрыв, пока не уверен, что дотянешь.

Она должна повернуть к дворцу и прямо, до зеленой зоны по-нашему, слава Б-гу, пока бежишь по городу, усталости нет и борьба не в счет наверняка мы снова подтянемся у деревьев

друг к дружке поближе. Но их еще не видно

Так и думал. Шум и сплошная стена и галдят и флажки. Они думают, это спорт. Марафон - не вроде футбола, а вроде дуэли, да еще по-американски. Каждый раз половина сходит. Я сходил и не стесняюсь. Конечно. И неизвестно, кто добежит. Точно. Бикила сошел на 36-ом в Мюнхене. Сейчас Джиба знает, кто добежит, но может и не добежать, мне кажется. Точно - Спенсер и Шмидт. Джимми великий бегун и может выиграть, мировой рекорд и бежит как антилопа, Шмидт будет месте на шестом, но в десятке. Нет ничего медленнее, чем первые десять километров.

Сейчас будет два. Первый я пропустил, наверное, это у светофора,

где держали женщину.

В городе еще столько же. Болгарин дурак. Джиба азартный, Спенсер нет, Шмидт - рыба с длинными ногами.

Я еще лучше - игрок.

Если добегу, то буду первый. Старая песня. Но

Но ко мне это имеет отношение примерно как сказка про журавля к журавлю. Федор грохнулся, как будто его ударили. Честное слово, нет. Я не падал. В Турине и в Киеве сходил и садился на траву и мычал. Лучше

пропущу

пусть раз ? тихо

идет вперед и этот. Хороший мальчик. Годика через три поймет, во что обходятся маленькие невинные ускорения - подумаешь, решил меня обойти, сейчас он считает, что всех надул, и не устал, и снова

в том же темпе, и

вы

выиграл несколько десятков метров

из десятков тысяч метров.

Лучшее

Сейчас, да, Шмидт пропустил его к Джибе, тот тоже пропустит.

Нет, я все-таки дурак, и пусть он и выигрывает, такой замах,

парень испугался и еще прибавил, а Джиба шагу лишнего не сделал.

Потом я в том же Турине их все-таки побил и когда Сергеич уехал и когда Спенсер побил рекорд, он мой рекорд побил. На той же трассе

В Киеве больше не бегал.

Погода ничего. У меня

Свое представление об отчаянии.

Лучше не думать о прошлом и о будущем, чтобы не сбиться, разумеется,

лучше, только станешь машиной

нельзя же быть машиной, когда бежишь.

В этой майке меня снимали два года назад. Преуморительно. Буду в ней бегать, пока не расползется.

Закричали по-русски, для

меня.

О чем же думал?

Там стоит прямо, как экран, как занавеска, болевой фон и на нем узоры от ритма, чем длиннее шаг, каждый шаг и даже чаще, каждую секунду легкий стон,

если бы люди не дышали, они не писали бы стихов,

наконец. У меня приятное на уме, кстати, почему? Начали сбиваться в кучу, хотя

пока что не слишком плотно, но только раньше времени.

Босиком по ножам - не выдумка, те, кто бегал, отлично

знают. Сначала, и сейчас еще, не по ножам ?

нужно еще раз проверить

а то как работает дыхание, на счет четыре лодыжки должны проходить

прямо под даже не по колючкам, но болевые точки, или сначала это нервы гуляют с огромной злостью и настойчивостью. Это вроде того ускорения, рассасывающегося,

я думаю, если бы не первые десять километров, остальные были бы ерундой,

не понимают, что даром ничего не достается. Три.

Скоро выйдем из города, и кончится прямая, не хочу знать, что там дальше, раньше времени,

я бегу, пока бежится.

Лучше ничего не считать. И обходиться без благих рассуждений. Это

не футбол, и никогда, никогда

даже если соперник обходит, Бикила был похож на верблюда, очень красивый. В голову не придет ударить его по ногам. Бег - естественное состояние здорового человека, жестоко

заставлять его ходить.

Спокойно,

он не отстает.

Вот спортивная ходьба - жестокая штука. И ни одного человека на 20 метров вправо, пусто и хорошо. Все. Самое восточное шоссе. Правильно сделали, туда дальше ни деревца, а здесь половина дороги в рощах и рядом

фруктовые сады.

Восточные фрукты.

Это не для женщин и не для детей.

Глотаю, хотя не нужно бы.

Даже в детстве не понимал, как можно сделать столько километров по три минуты на каждый. До сих пор не понимаю. Тело может больше.

Крестьянин с девочкой у дороги и не обидно, что показывает пальцем.

Ну да, около трех минут.

Раз так, это, наверное, естественная скорость бега для здорового мужчины.

Пятна на асфальте.

Крапинки серые на сером и черные и камешки в нем как глазки. Мелькают, как на ленте, гладкий бег, ровно, как будто едешь на велосипеде.

Что дальше? Нарочно не думал, а надо. У кромки,

у зелени, метров за сто начну,

темп, как до тридцать третьего,

Четыре уже, и не смотреть, что делают другие, пока не растянутся,

болгарин впереди, далеко, он давно в лесу, если сейчас он в одиночку снизит темп, ему хана, надо медленно спешить.

Как в одной книжке.

Затравочка.

Человек шесть будут держаться вместе, более или менее. Ориентир Джиба, очень уж он красиво бежит. По-честному, у меня шансов больше, чем у него и чем у Спенсера, и у него больше, но тут уже искусство. Я Джибу обману, а он меня нет, значит, чтобы выиграть, он меня должен перегнать, и даже лучше во времени опередить, все время опережать, а это наверняка способ проиграть - или победить совсем страшно, смертельно. В Турине я проигрывал ему полкилометра и прибавил на тридцать третьем, пять километров шел быстро, но не чтобы перегнать, а просто быстро, они втроем доставали меня два

километра, и почти достали, но когда я начал финишировать, за мной пошел Джимми, а остальные отпали и Джиба не смог! Джимми и отстал на чепуху. Он так и поступил, чтобы не ошибиться, когда, когда обыграл меня но тогда я проиграл вчистую.

А он так

никогда не делал. Он думает, что должен быстрее бежать, черт,

что это значит,

Быстрее, как это,

зашевелился глупый рыжий англичанин, хотя ему что беспокоиться,

Дышать, не бежать главное, а дышать, чем правильнее, тем короче будет ад и позже наступит. Марафонский бег,

Я долго не слышал, как похрустывают туфли.

Ничего.

Я пробовал пятьдесят километров на лыжах, ерунда, гораздо легче, и нет главного, как здесь, и нужно знать, как соперники, а не бороться с собой, и можно скользить, разбивая мучительное тиканье легких.

Что-то вроде ночи, когда один.

Так нельзя без конца, но как долго можно, а потом, уже мучаясь,

стараешься не делать.

Теперь почти все обошли, и вся десятка, кроме Спенсера

и меня, мы вместе, как нарочно, отдал бы

чтобы узнать, чем кончится. В ноге исчезло ощущение, что что-то не то, тоже подмывало чуть-чуть быстрее, но еще

глупость

Сжался (мыс

ленно) от холода, а холода не было, в тени было только чуть прохладнее, я, чтобы не побежать вниз, на дорогу. Липовая аллея, на что-то похоже, кто их не сажал. Не бегал под липами

Махнул нашим флажком. Тоже с девушкой. Не футбол, оттого, что на тебя смотрят, труднее упасть, и стыдно, но и бежать труднее. Она повернула, и правда, мы все сгрудились, на солнце выходить первым, наверное.

Я ошибся, поменьше, или это сейчас, он все вел, и Джиба его оставил в покое, тесно, просто еще рано, когда пробегал мимо, пошел шестой,

осталось в шесть раз больше. Он поднимает ногу выше, чем я, но Сергеич говорит, так лучше.

Странно - никто бы не добежал, если бы сейчас дождь. Не будет. Все бегали дома быстрее мирового рекорда. Здесь страхуешься. И, конечно, реже сходишь.

Меньше, чем в прошлый раз, всего тридцать, и из них примерно двадцать впереди, и сильные, и слабые, главно помнить - те, кто послабее, - рискуют. В первой пятерке два африканца, и Джиба шестой.

Рядом с дорогой тренер крикнул болгарину ободряюще, он даже голову не повернул. Ему бы бежать десять километров с финнами, как Шмидту или мне на открытом этом в Норвегии, и Таавирен бежал, как он сейчас, только побыстрее, даже пока я не распробовал, и Шмидт был пятым,

а я шес

тым, хм,

после него и не жалею, очень полезно, бегал так, как не надо на десять километров и не очень сдох, потому что это не марафон, и это укрепило мою веру, все прочее - суррогат.

Если бы сейчас был тридцать девятый километр, выиграл бы англичанин или я, на сороковом - Джиба, а на тридцать пятом - Джимми, и Шмидт - если бы Джиба не был впереди, потому что он лучше отрывается, чем догоняет, странное свойство, поэтому он и не выигрывает. Сказочно ровная дорога, как нарочно.

Он махнул часами из палатки, и я, если не ошибся, ядро идет здорово, голова не в счет. Он тоже увидел, и шел вровень со мной, поколебался и ушел вперед. Я, наверное, выиграю у Джибы, ведь так все-таки нельзя и зря пил после того, как

черт его знает, может быть, ничего страшного. Приятнее с закрытыми глазами, хотя Сергеич и не велит, чувствуешь, как яблоки давят на веки, когда-нибудь выдавят и будут всегда смотреть,

нечего прятать, радужные круги, и

зеленые и неоновые, как светящаяся шерсть... Ветер дает озноб.

Это похоже на полет. Но если летать так же трудно, это ужас тогда и жалко птиц, каждый шаг как по воздуху, земля сопротивляется неохотно, и поэтому ужасно трудно оттолкнуться и каждый шаг с боем и через силу, но это пройдет, и не один

Раз

Тихо, спокойнее, раз это не тридцатый километр, и, наверное, каждый или просто все думают об этом, и у всех все еще впереди, и дурное, и, и хорошее, но я бегу легче, чем в тот раз,

и просто легче, и может,

Сергеич неправ, и можно было пройти пять километров на минуту быстрее, хотя какое там,

я же не один, и я был бы тогда почти рядом с болгарином, или даже впереди, и труба, прав старик, не во мне дело,

я сам с собой не согласен, или согласен, просто первые десять

километров это не марафон и не десять

а так, разминка, и если бы десять человек были сейчас на километр

впереди, они бы, наверное, выиграли - или нет?

Что-то произошло. Он сказал - помяни мое слово, Джиба будет первый на десятке, а Шмидт - на двадцатке, ты должен к тридцати километрам проигрывать лидеру не больше двухсот метров, потому что это не Турин, и у пятерых или у шестерых в запасе рывки. И как хочешь, но

Я говорю, ладно, а он нет, молчи,

начиная с него - ты должен все знать наперед и все сделать, и если надо будет, побить рекорд на последних пяти километрах тоже. Потому что ты бегаешь не лучше всех, и злость еще не все. Ты же знаешь, что такое догнать Джимми.

Ну, рекорд не рекорд. Есть рекорд, лучший результат на последних десяти километрах, и пяти, и дальше.

Ха, тихо,

до ста метров.

Я не должен вести забег до тридцать пятого. И должен быть первым на сороковом. Говоришь, не как в Турине. Да, не как. Только в какой раз? У тебя одно достоинство - ты выиграешь у любого километр. Значит, после сорока никого не выпускай. Не бойся раскиснуть. Если я не полный дурак, к тому времени всем будет паршиво.

Прежде всего паршиво будет мне

Хорошо, что я не взял ее с собой.

Сколько раз можно сбивать ритм? Вот узелок. Мне меньше, чем другим, поэтому, хотя и ноги у меня лучше, я хуже физически подготовлен или одарен. Но Шмидту это и в голову не приходит. Он. Ни разу не сбивал. Я думаю, это не только несправедливо - еще и неверно. Тогда бы Джиба выигрывал все забеги. Правда, может, он и свою норму перевыполняет. Но куда денешься - он бывает полумертвый в конце, но никогда не

уставший и полумертвый не оттого, что выдохся, то есть не от усталости, а от собственных выкрутас. Но он

он

Если на минуту отвлечься и оставаться неподвижным, в том смысле, что просто бежать тихо и понемножку.

Если даже он и не умеет строить бег, то, чтобы победить, надо когда-нибудь прибежать не полумертвым, а мертвым. Эти африканские бегуны друг друга не любят,

с тех пор как начали бегать вместе.

Потом невозможно понять, что произошло,

как это можно сидеть или стоять.

Расставался, неопределенное лицо и нельзя вникнуть, чтобы различить и неизвестно, в каком лице обращаться. Слабые дуновения - любовь, что ли? Ты или она. Слабые воспоминания о женщине всегда блядство.

Я еще не скоро сойду, не раньше, чем через сезон-другой. Странного все-таки вида картинка, как будто когда птица заканчивает петь, у нее вибрирует горлышко.

Держит. Я

не ожидал от него такой прыти, километров через десять я стал бы рассматривать его всерьез, а сейчас не верю, что дотянет, да и на глаз видно, и он уже знает, но еще не согласен.

Как можно дальше, но плохо,

что все это было недавно, после дня рождения, скандальное мероприятие,

нужно ли думать о беге, когда бежишь, как о еде

толкнул речь, и Сергеич даже глаза опустил.

Предельная дисциплинированность, и, главное, никаких излишеств,

и правда, мне только по бабам сейчас, наверняка любой из нас бежит лучше, чем он.

Водопад. Дома смеялась смеялась смеешься. Мелькнула даже мысль бросить. Никогда не показывают по телевизору, нединамично, иногда старт и финиш, так даже лучше, но ведь хоккей - это смертная тоска. Включала, тем не менее,

обрадовались, когда я им привез. Потом

придумали куда деть. Лучшая неделя, и нет тренировок, и я тогда был не в лучшей форме, Сергеич, что не надо, с его точки зрения он прав, отец был очень недоволен, и думал

к счастью, я не читал тогда еще. Не могу согласиться, что они одинаковые, какая-то не та шкала.

Флажки, и снова больше чем обычно, что им здесь надо, от безделья, это же скучно, наверное, или только по телевизору,

Мы живые, и еще неизвестно,

надо бы потрезвее

хотя ничего не изменилось, как сделать, чтобы прошли два часа, я согласился бы начинать через два часа после начала, и все будут одинаково уставшие, хотя вряд ли в этом есть смысл, и Джиба или Спенсер выигрывали бы по очереди. Или нет.

Так нас с Васей заставляли бегать, когда мы еле ноги таскали, когда узнал, он за голову схватился.

И ничего геройского. Я знаю лучше, чем врачи, что каждый забег дорого мне обходится.

Последние три года довольно паршиво, такса не изменилась, так ведь у каждого раньше или позже. У меня раньше и дороже

обойдется, потому что можно бежать еще лучше из любви.

Разумеется, это нервы, но три года назад я даже не подумал бы приезжать в Киев на турнир, а сейчас надо было

или не ехать, или сначала доказать мальчишкам, что они побегут лучше меня, когда я не добегу так, что не смогу больше никогда.

По-прежнему метрах в десяти сзади. Странно. Он метрах даже не в трехстах, поближе малость.

Эх, жаль, черт меня дернул оглянуться, бедный Войтошек, ему не надо было бежать, он так отстал, что все, километра через три сойдет,

он же растренирован, и после простуды, да,

но сделать ничего нельзя.

Зайду к нему вечером, если буду жив, он был великий стайер, завтра если выиграю, куплю самую невероятную вещь, чтобы они ахнули,

если выиграю, побегу в следующий раз в этом самом,

странно, я не привык, что сторожат, да Спенсер. Он в прошлый раз иначе, и либо что-нибудь придумал, либо у него что-то не то.

Когда я защищал диплом, меня спросили, трудно ли пробежать

столько.

У меня были моменты, когда я делал это легко, легче Джибы, но всегда с паршивым результатом.

Чего еще могут потребовать?

Из двух девятнадцати здесь могут выбежать человек двенадцать

с Войтошеком, но он уже отпал.

Это не шахматы, а было бы похоже, если каждый знал, чего можно ожидать, что каверз сам себе не подстроит. Более или менее видно, кто насилует себя, а кто нет, хотя все держатся, то есть они, а кое-кто совсем молодцом, и по наивности беспокоятся за остальных.

Да и из двенадцати человек четыре уже не очень правильно

ногу ставят.

Очень легко

не пойму, только что было девять, слишком рано, я бы предпочел не раньше, чем через три. Она меня обманывает

Странная мысль, но я имел в виду только легкость и больше никого, зря выдум

глупо иметь претензии к женщине. От раздражения и усталости сцена ревности на бегу.

Он и научил меня тащить лишнего за собой, через все на свете, как мимо этих деревьев,

каждый делает свое дело, и мещанство, да и глупо поддаваться собственным слабостям, им поневоле поддаешься

а потом, если не борешься, начинаешь потакать. Не знаю, как я бы рассуждал, если бы она не была замужем, но это мое счастье,

мы невесомы, все, конечно,

и выдумываем все себя

еще слава Богу, меня научили сглаживать, потому что это может обойтись в несколько лишних километров,

и невозможно не быть за простоту.

Можно еще держать перед глазами разные мирные картинки, но когда нет народу, самая идиллия

стоит только открыть глаза пошире, но она не успокаивает, и нельзя вспомнить и вообще вспоминать женщин, а лучше футбол, или пикник с родителями, а женщин, смех и грех, только за километр или два, как будто тогда до размышлений.

Мне показалось болгарин устал, но нет, он ничего, только мы подтянулись, и наверняка будем еще ближе, но только вот,

черт, чудо, Шмидт пошел вперед, решительнее Джибы, словно забыл, на каком он свете и как он всегда делал, и не первый

день,

странно, он хочет выиграть, так эксцентрично, и напрасно, это

искусство, в таком деле

оставайся тем, чем всегда был, и даже если не получается выиграть,

не форсируй раньше времени, а

у тебя только дыхание и ритм лучше, чем у других, то не лишаться же

и этого, и уж лучше обо всем забыть и положиться тихо на случай. Втроем, и вынудил увеличить темп, может, и не так глупо, но они зря попались

нет-нет, впрочем, он-то мог бы и один, а они не дают, он пойдет первым, не сейчас, так через километр или два, а остановиться

они не дадут и как фору, теперь он потащит, но он не как захочет, а как они решат, и Джиба, за то, чтобы сбить, все отдаст,

и он, конечно, лучший бегун в мире. Но только это,

наверное, сделает болгарин, так как

он вроде впереди еще.

А самое странное, разрыв тот же, разве что не уменьшился. До ужаса, пойти бы вперед самому, и резкий рывок, вместе с ним, чтобы

потом поиграть в единоборство

Я не думал, что это так трудно, труднее, чем таскать кожу от Лисиппа к Финею. Никто не мерил точно расстояние отсюда до Афин, но, говорят, в нем много стадий.

И к винограднику от моря

и обратно с ягодами и

вином.

Я никогда не бегал так далеко от деревни к морю поменьше,

К счастью, Соронт разрешил снять оружие,

в доспехах глаза бы выскочили из орбит и трепыхались,

А на самом деле не так страшно,

если не стараться слишком правильно,

Слишком Соронт сказал, что я могу доставить известие до захода солнца, до захода,

он не спросил,

Я испугался,

Как ни крути, это

Страшно, Очень лестно, стратег

Сказал

Если остановлюсь

Нет

когда убили

Тилис лучший атлет

в Греции.

Я участвовал и больше

не буду, но

плохо, не только его,

и других, неизвестно, где они,

и я побежал по милости

никто не может пробежать быстрее меня.

Он меня проводил.

Приветствие Падарху,

Все, что угодно,

чтобы быть в Афинах до захода,

Бессмертным богам

Человек

и ни одной скотинки, я в первый раз видел человека у тяжелого камня,

где лес оборвался у круглого пригорка, дово

довольно гладко, я бы на арене бо

я предпочел бы голым, нельзя

Почему Афины так далеко? Это проклятие и эта битва так далеко стало

все, все, что было, и теперь неразличимые морды животных

И я с трудом вспоминаю Мелу, они так далеко и долго бежать.

Адский труд, потому что бегу не домой, а меня туда послали, и я все расстояние пройду, не забывшись, не могу забыться, это

оттого, что думаю о том, что уже было,

то есть как же

о Марафоне, и ничего подобного ему не было никогда, потому что им

пришлось уйти

Бег отличается от ходьбы,

Это плавное покачивание, когда

правильно дышишь,

а ноги переходят сами собой, это бесплотное

движение, пока не вызывает мук,

В грязь не страшно,

горячий,

дождя сегодня не могло быть, это старая грязь,

тут прошли, когда правый фланг

вперед, но не было,

это осталось от прошлого

два или три дня,

странно, битва была

сегодня

Мягкая земля, раскисшая

чуть-чуть, и застывающая,

Легче, чем по твердому,

камень был ближе к морю,

Я хотел спросить у старика, чем кончилась битва при Марафоне,

и пробежал уже не меньше четверти пути,

но я не знаю, сколько нужно времени, до захода,

или нет, это вчера,

Я не знаю, меня катит,

как морская волна, тяжелая,

странно, не было никакой легкости в ногах, ни в голове, это тяжелая работа,

но не тяжелее, чем таскать мешки, просто драка.

А мне приходилось совсем недавно и раньше всегда.

Может, поэтому я выступал так неудачно. Не та подготовка,

Такой как сегодня никогда не будет. Вряд ли кто-нибудь еще пробегал столько, Получу венок.

Я бегу все-таки один, и это и лучше, и хуже, но меня послали только потому, что он убит. Если бы не было победы и они были бы здесь, могли бы и не послать.

Он был бедно одет, но, по-моему, доволен жизнью и ни о чем не беспокоился.

Едва ли меньшее чудо, чем сама победа.

Здесь долина, самая богатая земля,

Он возился и не посмотрел толком и не поднялся

иначе я не буду до захода солнца И они будут в страхе, потому что завтра он будет у стен города, и это правда

могло быть, я не могу остановиться,

Она подумает, наверное, что я убит,

Неясно, сколько я уже бегу.

Если и можно измерить время, то уж никак нельзя унести с собой, знать, сколько прошло, можно только стоя на месте, или положиться на интуицию. Когда бежишь, с ним вообще не так, не так,

как в "Алисе",

думаешь одно, получается, что она против тебя, что бы ни замышлял, как трение, точно так же земля, жидкая грязь, не сопротивляется, когда ставишь ногу, но цепляет ее, когда хочешь поднять,

я был уверен, все утрясется, и так и есть, только все вместе идут немного быстрее, то есть человек двадцать, или поменьше, остальные отстают, и Шмидт не догнал болгарина, потому что он не позволил, и идет метров

пять, а он ничего не хочет признавать, и

за ним Джиба, как на пикнике, но разрыв от силы метров семьдесят, однако

сейчас будет тринадцать, лучше знать,

я его спросил, так ли это, он нет, проку чуть, надо, конечно, что еще долго, и в конце, а лучше не думать,

я всегда знаю с точностью до минуты и пары сотен метров, меня научил Джимми, а его еще кто-то,

как будто временем можно управлять, что-нибудь сделать,

и тут только забавно, что его бы не замедлить, а ускорить.

Приходится не просто смотреть,

вообще, только на ноги,

смотреть на них, ничего не могу понять, как будто первый круг,

легче, чем обычно, и тянет прибавить, хоть плачь,

но странные ощущения у ступней, как будто горячий ободок, или лапти давят,

но если придется расплачиваться только этим, пусть их хоть отрежут.

Это тоже не как обычно, становится ясно, конечно, будь что будет, но это каша, а не слоеный пирог, оттого, что бежим быстро, из двух десяти, и те, кто сзади, сильно отстали, а нас тут до

дикости, до неприличия, хм, много, не двадцать, но человек пятнадцать есть, то есть эта троица метров на сто и мы метров на сто еще за ними, я, кажется, понял, чего Спенсер хочет, и как двойные часы,

и думает, что если я что задумал, он из-за спины обманет, а если

нет, поскачет на длинных ногах,

я мог бы шутя сделать чемпионом Джибу, потому что

если

да и он поймет слишком поздно, но ведь и мне не это нужно, черт,

об этом Сергеич мне не говорил, надо было думать раньше,

что делать с Джимми, от Джибы я бы избавился, отстав, и прибавив из середины группы, когда ему все надоест, оба варианта, приторможу, но Джимми

другой человек и грамотнее в сто раз.

Ему невыгодно, чтобы я ошибался,

но и мне невыгодно,

Главное, ничего не замечать,

может быть, тихо сосредоточиться,

на этот раз настоящей победы, наверное, не будет, только случайность,

Двое из нашей группы,

словно половина,

пошли поближе, зачем, опять же,

ведь их понемногу притягивает, магнетизм, да и все, так можно

только толкнуть Джибу, но он, вроде, не хочет,

зато хочет Шмидт, и опять растянет, конечно,

Джимми ликует, мне бы тоже радоваться, так как Джиба пошел за

болгарином за ним, но завидно.

Разве это зависть,

здесь не место сводить личные счеты, и я этого не понимаю, к сожалению, а эта компания тем паче, ей все равно, Шмидт пошел, надо не отпустить, а то, что один он ляжет через пять километров, им все равно,

но он один и не пойдет,

страшная штука бежать марафон вдвоем, особенно в идеальную погоду,

шаг шаг

шаг,

я очень спокоен, это Турин

Это не Турин,

Сергеич прав, но толку от этого

если я выиграю,

может, поэтому

это Турин,

одним меньше, но я его не знаю, он австриец, кажется, шел в голове, и, страшная вещь, как

покатился. Страшное дело,

рядом совсем и дышит злостью,

а лицо желтое и несчастное,

пот, который идти не должен.

И назад, и никто не сможет удержаться, и не посмотреть на него, и каждый взгляд его добивает. Но раз покатился, все. Тихо, и не настолько уж медленнее нас, но минут через семь-восемь он сойдет. Не фокусничай, нельзя следить за всеми фокусами Джибы, да и просто за всеми,

если бы на восемьдесят километров, да вполсилы, хотя сходить с ума столько времени подряд

что там дальше? Самый нудный отрезок до этой исторической поляны, где его поставили, будем,

пробежим мимо, и повернем, тогда будет о чем подумать.

Просил у памятника быть побойчее, и Сергеич тоже, значит, придется, они хотят там снимать и на финише, но это не до глянца, конечно, только просили.

Самое невеселое, десять километров по прямой по солнцу. Это и есть марафон, желтый, тягомуторный, без борьбы, бессмысленно,

да и то,

ради этого его и придумали, раздавить себя,

и хоть и теряешь в весе, это выходит разъедающая слабость, и человек сегодня, если ее вытравит, сильнее, чем какой-нибудь питекантроп, ничего не могу понять. Лучший забег в моей жизни. Такое чувство, что если я сейчас прибавлю, дойду до конца и не замечу, но опять-таки, все это не для пятнадцатого километра, вранье, я буду знать

как себя чувствую вот там, когда снимут, кстати, лучше бы сейчас, чтобы об этом не думать.

Опять с плакатами, но молчат и черт знает на каком языке, дружелюбно и довольно долго, похожи друг на друга. И трепыхнули.

Интересно было бы крупным планом снять, особенно снизу, и промерить углы, потому что точно до сих пор никто не знает.

На сколько кто там поднимает ногу и у кого какие углы и сколько на это времени.

В зависимости от погоды, как маленькие дети чувствуют и кричат ночью, кошмарное выражение, и вроде все просто, просто, но одному Богу известно почему, не холодно, не очень жарко, но как-то не очень располагает, я не понимаю, откуда эта легкость, поэтому она мне не нравится, правильное облегчение уже было, тоже не вовремя, но было, обманчиво, на этой легкости не перебьешься, не пройдешь, но можно от нее избавиться,

могу, для этого только одно, нужно бы прибавить, и, черт, если я прибавлю, ни Джиба, ни Шмидт - никто не удержится, каюк, но и мне тоже, я бы рискнул даже сейчас, если бы Джимми пошел со мной, но он не сумасшедший, хотя по-моему, его тоже тянет, нельзя, не раньше, чем минут через

сорок пять, скажем,

пораньше, лучший забег, молодцы, они нас разогнали так, что победитель, если не случится что-нибудь, хорошо бы, как будто нас с Джимми разгоняли на рекорд, я бы иначе разгонялся, но они же не нарочно, но что-то непонятно, непонятно, мы же должны воевать сейчас, в конце концов спорт, нужно быть честным, на месте Джибы я бы взял Шмидта с болгарином, раз они сами хотят, разогнался бы километра с двенадцатого, ушел бы,

черт, зло берет, если бы он так сделал, никто бы пальцем не шевельнул, ни Войтошек, ни Джимми, ни у меня, никто бы не помешал, и он мог бы уйти на километр за десять при его технике и просто, но километр у него никому не отыграть,

это не Шмидт, и он держал бы всю публику при себе,

или вернее, и даже сейчас, я на его месте, но это же чушь, он не я, до чего же смешно, он удержал бы, физически не выпустил этот километр, потому что ни Джимми, ни я, ни все прочие европейцы не могут

по-настоящему ускориться до тридцать пятого, и Джиба не делает этого потому, что не может, и знает, что не может, он в одиночку не пробежит даже десять километров,

и его выкрутасы не секрет ни для кого, он мечтает о партнере, который даст ему возможность всерьез поработать и не бежать, а соревноваться всю дистанцию, ну хоть километров сорок, а

не тянуть до тридцатого, и наивность, была бы дистанция больше, он точно так же, странное дело, он же типичный марафонец, и бежит он не очень хорошо,

то есть здорово, но у него нет спринтерских талантов, быть бы ему порезче, грамотный тренер настроил бы его на десять километров, он бы проскакивал сорок, не замечая, а так его, скорее всего, объегорят, как болгарина, чтобы он протаскивал к финишу

очередного финна, а потом срывался бы и Джиба не успевал. Слава Богу, это не пять и не десять. Но ему невыгодно бежать так, как мы, то есть в середине, потому что силы ему экономить незачем, а выложить избыток он не умеет, и он, бедняга,

тратит их втрое больше, чем мы, чтобы нас помучить, или хоть чтобы мы шли побыстрее, и, собственно говоря, он делает это столько же для себя, сколько для нас, и он не может выиграть, только если мы пройдем достаточно хорошо, чтобы не смогли финишировать лучше и

и вообще были тихие на финише.

Одно опасно, для него финиш - это где-нибудь с тридцать шестого, тридцать седьмого, по чистой случайности, почти как у меня. Но бедного Джибу можно оттеснить во вторую десятку, если очень захотеть и не зевать.

Он сказал. Сильнейшие марафонцы мира.

Значит, в конце концов нужно бежать лучше Джибы.

Джимми

по-прежнему сзади, словно ни о чем не думает, забавная безобидная тактика. Что бы он делал, если бы я за него зацепился и

за ним человека четыре, и кроме них впереди нас тоже четверо, то есть нас, кажется, тринадцать человек, смешно. Но и из этих трое или четверо еле дышат,

даже не считая болгарина и Шмидта - с ума сойти, которые друг друга каждую минуту дергают, и каждый хочет вести, рекламы им, что ли, надо, или у них другая логика. Я почти уверен, что оба сойдут, не могу понять, чего ради, как зовут болгарина не помню, но Шмидт в хорошей форме и мог бы быть в пятерке.

Если бы не мудрил.

Никогда не отличался арифметическими способностями, но, убей Бог, постройте любую арифметику до сорока одного, буду считать лучше арифмометра, и всегда буду знать, сколько осталось. Сейчас будет семнадцать,

плохо, так по глупости можно испортить забег, еще бы чуть-чуть, и с растянутыми, хоть и самую малость, связками, я бы встал, и что, бег искусство правильно ставить ногу, не сбиться ни разу за тридцать шесть шагов - поменьше, конечно, - не сплоховать на финише и выиграть.

И этот мальчик грек в зеленой майке, которому и так не очень легко, но почувствовал, что я вот, и оглянулся,

одно слово - хищник,

жаль, это все же не очень красивое занятие, у него дернулось, и, конечно, он обрадовался, только ненадолго, и теперь уже забыл. Его нельзя винить, нельзя, мне тоже доставило удовольствие, что нас двенадцать или тринадцать, и только потому, что я давно бегаю, за Войтошека было больно.

Но я его, кажется, подстегнул. Бедный грек,

майки с какой-то древностью недостаточно, и эти трое или четверо дадут себя обойти,

но ни Джиба, ни эта парочка не дадут, а они все классом повыше, и тебе не бежать впереди на радость этим. Четвертым.

Вниз, и наверх, осторожно работая, даже чуточку массируя, мудрая мысль, чтобы не потерять из виду,

без этого нельзя, весь марафон они перед глазами и считать это все равно что бежать восемьдесят два километра. Тень, тени, бледные, минутные тени.

Как и везде.

Чтобы на них не смотреть, нужно что-то делать,

он все-таки пошел четвертым,

зачем, много сил, откуда берутся такие изумительные атлеты - а спортсмен он плохой - сорвал дыхание и шаг у него разрегулирован и лучше не будет, и все-таки

ускорился и идет и

льстит себя надеждой, что добежит,

странное дело, он хотел достать Джибу и быть третьим, как минимум, и когда добежал, понял,

понял, что это никак

тому только и надо

не получится, и ведь даже, что говорить, из этого ничего не получится, и этого достаточно, чтобы сойти совсем, с муками, поражение

от самого себя, но произошло маленькое чудо,

надо еще подумать, что из чего следует, он себя переборол и не сошел, и с другой стороны

как академик, черт,

новая задача - удержаться и остаться четвертым, и без этого он бы

не выжил, и весь ужас, что он не выдержит никак. Я добегу до

так, в общем-то, с многими, марафон

и лыжная гонка на пятьдесят километров не для них, тут нужно очень хорошо, может

нужно, чтобы выиграть на Олимпиаде, сделать перерыв на несколько лет только чтобы не быть вот так.

Профессионализм обязателен для всех, даже тех, кто в него не верит, свободный художник

тот же профессионал,

или тут так,

к сожалению, это бег на месте, именно потому, что нажил профессионализм как врага, на самом деле только почти на месте, а этот зеленый грек при стечении обстоятельств,

но кто-нибудь из нас выиграет у него всегда, даже при стечении обстоятельств,

даже если он тоже не научится, а это вряд ли пока пока, но он может разогнать на рекорд,

вообще, нельзя

так о ком угодно, несправедливо, я бегал с отличными парнерами, ему не удалось подбить меня на сто километров, мне это ни к чему, я бежал шестьдесят и семьдесят пять, и оба раза он спотыкался перед финишем и обмануть его было легко, но он говорил, что лучше восемьдесят и сто, и, наверно, правда, потому что результаты у нас были паршивые. Самое время тяжко вздохнуть.

Ничего не скажу, веселая работа, веселее некуда,

все неплохо, но только невозможно вспомнить, мысли протекают насквозь, я знал что-то, две минуты или три, то есть целый почти километр, может, я ошибаюсь, но, кажется, Джиба чувствует себя не так уж легко, или что-нибудь придумал не слишком путное и сам сомневается, как будто гонка с гандикапом.

Как будто я все время болтаю, конечно, потому что не слышу чужих

мыслей. И, значит, их нет. И

и вроде болтаю не я один, но громче всех, Джиба, по-моему, ругается, а мои соседи что-то говорят иногда, а Джимми молчит. Неизвестно, ему тяжело или нет.

Теряешь столько сил, и еще не ожесточенный вроде треп, хотя прямой резон падать, и теперь нас двенадцать, так я и думал,

из какой он страны.

Но я вспоминал, возникает даже желание, невесть откуда,

говорят,

это Дима. От Димы,

что на десятый день голодания подскакивает потенция, это в том же роде.

Не пробовал, правда,

воздушные шарики вдоль дороги, к чему, блядски тотем, на этот раз никому не до

если я не ошибаюсь

завтра они побегут десять километров, странные люди, сначала мы, потом десять, потом пять, уже

бегали только три тысячи с барьерами и ямами и полторы,

из всех порядочных дистанций, и, разумеется, восемьсот, но тут после кубинца опять же, он не вечен, и американцы выиграли втроем, один из Канады, кажется,

буду жив, посмотрю, пора бы нам влезть в тройку на десятке. Жалко,

я никогда не побегу, не дано, очень красиво,

совсем иные трудности,

Еще непонятнее,

Они пропустили нас вперед, потому что вовсе не собираются уступать,

и или я псих, но, по-моему, у них еще много сил, и если так, я буду шестым, и если Джимми тоже, то все станет на свое место,

как будто главное - вежливость, откуда у них хороший тон, и такая любовь к табели о рангах,

разгадал я тебя, милый, и хоть не притворяйся,

ты доволен, ну и ладно, ты обо мне такого не скажешь, милый мой

Джимми, приготовил рывок, это прекрасно и вовсе не твое личное дело и только если ты сделаешь это не слишком рано

и, само собой, не слишком поздно, мы поменяемся ролями ты сам же меня потащишь.

Почти половина. Сейчас будет двадцать один,

это же искусство, но оно, это, ведь на то есть не непредвиденное, чтобы хоть чуточку уравнять шансы, и он приготовился бороться с одним, и

с его манерой справился бы, но ведет другой и выиграть может третий и так далее, а то же один на один он выиграет у любого

и тут все прозрачно, и он еще лет десять будет бить рекорды, кстати, не понимаю, почему он бегает только марафон, тут либо самолюбие довлеет, либо дурость, на него не похоже, мог бы стать самым лучшим

стайером в мире,

да он и так,

только это не все знают, даже Сергеич качает головой, а ведь он доброжелательный, но надо посмотреть, как он делает самые трудные вещи, и как он идет, когда очередной прилив усталости. Мое счастье, марафон - он есть такой?

с марафоном вообще так - сила не главное, потому что каждые два бегуна воюют не между собой,

и каждые двое бегут разные дистанции без как бы нет ничего проще

каждый считает эти сорок с чем-то километров по-своему, и

свою дистанцию каждый бы выиграл, и надо сделать так, чтобы он соревновался не со мной, а с другими и бежал больше,

я как раз бегу сорок два, иначе нечего было бы начинать, к сожалению,

некоторые меньше, но вообще-то бег за ним следом не очень способствует, просто выбора нет, глупая мысль, не то

что бегут не машины, хотя бы и машины, но разные по устройству,

не только по мощности, и если бы были одинаковые, он бы выигрывал

у всех,

а если бы чуточку изменить саму конструкцию, выигрывал бы Джиба,

и никак не я.

Я уже в знакомых местах,

Греция огромна, целый материк, и странно,

что можно пробежать значительную ее часть. У нас свои представления о пространстве

он меня учил.

Это, и правда, видимо, легче, чем я думал,

или главное еще впереди,

так как легче становится время от времени

в знакомых местах, так как

здесь не очень далеко

и купил участок земли мой дядя Подас,

но он в плохих отношениях с мамой сейчас можно бежать и вроде не

страшно это все, хотя вроде почти ровно или даже чуточку вверх, и

моя обувь потрепана и не очень подходит для камней,

велика, но камениста.

Бег, это, наверное, то, что следует делать в одиночку,

слишком вообще похоже на жизнь и на жертвоприношение.

Одно из тех дел,

Много их или немного, где никто не может помочь.

Высшие силы им покровительствуют.

Вот так свет может быть только желтый,

Я проверил, заглядывая в щели.

Заглушить его невозможно

Однако к любовнику до поры до времени ревнуешь больше, чем к мужу, вопреки рассудку, и вопреки

тому, что всего умнее с привычками не бороться.

Горячая ванна с благовониями, не знаю, если это не отправит меня немедленно на тот свет

разве это мера длины

Ты, атлет, диск поднимай и бросай,

Сам же беги за ним, отлитым из меди тяжелой,

Отлитым из меди,

Я наверняка перевираю

Странная работа. Я не ожидал, думаю, и не мог ожидать, думал, либо уже буду там, но это неумно, либо буду полумертвый,

уставший всерьез отсюда, конечно, не добежит, а я бегу, ничего, и не думаю, что она меня остановит,

и все-таки это хуже, чем в мясорубке, они пытались нас атаковать, но не вытягивали жилы,

может быть, только у пленных

Меня учил почтенный Финес из Коринфа, или не из Коринфа,

Жаль, что недолго, я чувствую, тогда бы я

к счастью, я не знаю толком, сколько осталось,

но думаю, если еще буду бегать так далеко,

буду снова бежать так мысленно, по приказу главнокомандующего,

не спросившего, вообще могу ли я

от Марафона до Афин.

Но неужели нет

странное дело, никакого лучшего способа, ведь и нужно-то

всего лишь передвинуть самого себя в пространстве, что на маленькое расстояние и труда никакого не стоит, или хоть только одно слово, а создать при этом ничего не надо, а стоит больше сил, чем любая полезная работа.

Ну и что сейчас делают в армии? Он не настолько дурак, чтобы не следить за персами, но я

Охотнее

заняться делом

гонять по берегу или даже на море, и узнавать, захватывающе, может, буду,

все-таки охотнее вечером буду в Афинах спать с женщиной, или просто спать дома в постели

я уверен, однако, что они больше не высадятся, и это известие я

принесу Совету, опередить события - и это дороже, чем известие о победе, тем более что победа не невесть какая, и битва чуть не была проиграна,

как говорил мой начальник,

да и в конце мы смяли их, но не смогли прорвать, и они отошли к воде и уплыли. И мы не смогли их опрокинуть даже во время посадки,

хотя он говорит теперь, что не захотел.

По-моему, они больше струсили,

но тем лучше для нас

и мне нужно добежать как угодно, но до заката,

и странно, что он не послал гонцов раньше, ждал, и пока не убедился, что они ушли,

опять полегче, и я начинаю

вроде с каждой минутой остается все меньше и меньше

но только ли бежать? Жить тоже.

Вроде непохоже, что я теряю силы с каждым шагом, но ведь новые взять негде, а уходить

они должны.

Мне не мешает то, что меня ждут

и там и здесь, по сути дела вся Греция.

Виноградник,

Как тот, который,

где был желтый и этот самый,

и я работал недолго,

до меня им дела нет, и даже птицам, то ли потому, что я бегу, или живу,

если это только можно делать одновременно.

Сколько же там?

Можно было заранее расставить людей - если знать, что будет победа, и обратно бежала бы целая

толпа, но тогда меньше была бы честь,

и я бежал бы или вообще не бежал

И меня не ждал бы никто.

Страшная вещь

в нормальном состоянии чего-то хочешь, так в нормальном состоянии

главная мечта - теплый душ, самая естественная вещь, даром,

что нельзя. Когда хочется чего-нибудь, уже нельзя,

даже спать с женой,

а другого, уже плохо.

И все мы потускнели. Жалеть не о чем, рекордов не будет.

Бежим как пляшем, все вокруг партнера. Осталось одиннадцать человек. Абракадабра - Джиба, болгарин,

это, немец, и так далее, национальный состав.

А вот,

это и все, сломался, зеленый грек, вот так, не надо было, только жалко,

опять мука на лице и спасения нет. Нас десятеро, даже оглядываться не надо. Шея плохо гнется, подбородок поэтому вверх, как у Людовика в кино. Двадцать три.

Время заплясало, я бы его не угадал.

Корыто, а не машина,

каждый шаг - маленькое сотрясение мозга, пружинишь, и в мышцах гуд. Как в английских стишках.

Опять притиснуло. Шмидт технарь, иначе от него остались бы рожки да ножки, хуже, чем от грека, ведь Джиба все время сзади, я бы не согласился ни за какие ковржики, а болгарин просто двужильный. Но ведь притормозили понемножку и мы все укладываемся в сто метров, это на сорок две тысячи

и сто девяносто пять,

капля в море, интересно, действительно сто девяносто пять,

ничего, сбросить бы Джимми с хвоста, он меня нервирует,

уже больше часа, подумать только, а до конца

через два километра,

и там посмотрим, Сергеич будет обязательно и, нужно будет, вмешается, хоть понять, доволен ли, представления не имею.

Вот оно что, давление скачет, но мы кончим до туч, завтрашние забеги подпортит если будет, но дождь ничего, а нам это для полного

Никак не могу понять, как дышу, дай Бог, машина,

в Москве,

обегать полмира, как будто не придумали ничего лучшего, чем бегать,

и я.

Как наваждение. Лучше бы действительно дать. И даже свалиться потом. Глупо только.

Минута.

По нам можно часы проверять, как маятник, с ноги на ногу.

У каждого свое чувство, сладкое, мечта, надежда, как у меня тоже, но самая слепая, потому что физически я, наверное, не сравнить. Если бы оставалось километр или полтора, и мы все чувствовали себя так,

То я бы выиграл.

Если бы Шмидт, если бы три, наверное, Шмидт, средневик несчастный, ему

с длинными ногами три тысячи с препятствиями. Пять - Джимми.

У Джибы нет ни одной дистанции, он должен за пять километров быть достаточно впереди или измотать,

чтобы не достал Джимми, за три - Шмидт или старик Войтошек, и дальше я. И черт знает этих молодых, вот обставит нас болгарин,

посмеемся.

Ну так я наивный осел, Джиба уйдет вперед, и гораздо раньше, на сей

раз не после тридцать пятого, как мы, и на пределе, а после тридцатого, и это риск даже для него, ну так правильно, я бы сделал то

же самое, и он будет трепать нас, чтобы за ним не пошли, или хоть не

все, и хотя двенадцать в одиночку для него невозможная вещь, за

ним кто-нибудь точно увяжется, вот черт, досталась же судьба расхлебывать Джибину непрактичность.

Если Джимми,

я тоже пойду,

или, чует мое сердце, неспокойно, что-то будет, но

не до 26-го, все чинно и благородно.

Надо бы обмануть, один раз пресечь собственный ритм, но

это пахнет самоубийством, а на Олимпиаде я не сойду, перед ребятами, нет,

тихо ждать,

но ведь недолго,

и вот, между прочим, когда Джиба пойдет вперед, Шмидт и болгарин

отвалятся как сухие листья.

Этот дом снесли, страшно похоже.

Опять не то, нет, вроде ничего

те, кто останется, и поделят,

если добегут, то есть те, кто рискнет правильно.

Осталась ерунда, ну ладно,

опять публика, и народ, и обязательно гул, не понимают, что трудно,

и сразу хрустят ноги, Сергеич правильно просил тогда убрать их подальше. Он далеко и освещен пока солнцем, и стекла сверкают, как слюда, ладно, будет время похныкать,

они убрали все машины, чтобы дорога была пошире, а, видно, Шмидта слегка шатает, поделом, молодец болгарин, вижу, отлично,

вон наши,

все в порядке, раз машет, ладно, никого не буду слушать, тихо, вперед, после этого можно будет,

и присмотрюсь,

красивая девица, и платье бешеное, им весело,

глупо завидовать - это работа и труднее и красивее многого, и

все равно - вряд ли всего на свете,

и на виду у фотографов приободримся, вот они, те, кто, может, выйдет из двух пятнадцати при такой погоде, даже из тринадцати, по крайней мере на фотографии, только вряд ли, лидер забега Франц Шмидт, вот чего ему надо было,

недурная реклама - только как - для зубной пасты или для металлорежущих станков?

Улыбнулся, вот и отлично,

уу-уу-уу,

хорошо, но больше так нельзя, ритм, с его легкой это самое пошли

чуть получше, но это из-за площади.

Если бы он раньше почувствовал, что погода хандрит, небось, сидел бы тихо, это же миллион лишних шансов, ведь его не выбьешь ничем, шел бы и шел, а сейчас у него ноль, если он ускорится, то все, он ляжет и не добежит вообще, потому что попытается погнаться,

Убежали, наконец,

а все поехали

в обход к финишу, потому что вертолет еще посматривает, и взмыл, побежали,

Сейчас начнется самое интересное, лучше не опаздывать. Может, действительно потрясти их чуточку, за шиворот и пусть держат. Лучший способ сделать чемпионом Джибу,

у кого же первого духу хватит,

и, точно так же, кто окажется самым терпеливым, то есть меньше всего нервов, и что лучше тоже непонятно.

Так что пока, как он говорил, ни одного лишнего движения, попробуй-ка не сделай, нас опять хочешь не хочешь трясет,

и Джиба метрах в тридцати, а перед ним маячат,

тридцать метров, его можно пожалеть - ценой таких усилий и за двадцать шесть километров не расколол группу. Либо только начинается, хотя и поздновато, либо он уже проиграл,

но по нему не видно, значит он доволен и там видно будет.

Каждому - свое,

у него свои маленькие радости, забег труднее, чем я думал, если

даже погода виновата, все равно, но по мне самое паршивое уже позади, или почти что, впереди только самое трудное,

кому он сигналит, это или у меня в ушах,

как будто по высокогорью, не помню,

как пробежали марафон в Мехико, выиграл он же, за сколько. Но здесь гораздо ниже. Опять, куча народу, наверняка, они стоят с начала, тяжелая работа и недешево, но им даже весело, смешно,

на мне деньги зарабатывают,

они могут разговаривать, я забыл, великое счастье, но ничего не понимают, или они о своем, хитроумный язык

глупо сказать - бега со стороны не видно,

потому что как внушение - все чувствуют себя втянутыми,

и еще примерно одинаковыми, понять можно, если бежишь,

даже тренеры не вмешиваются.

Только покажутся разок, можно такое насоветовать, а, главное, это самое трудное, кажется, на свете,

так как все мешает, и висишь на волоске, на пределе, кто это поймет и сам остановишься, то все

просто отвлечешься, иногда надо.

Я бы ввел в армии обязательно, каждый солдат

разумеется, кроме больных или совсем дохлых, или, может, таких нет

совсем, бежал марафон без времени один раз или раз в год,

и не ради упражнения, вряд ли само по себе так уж, но зато лучший способ научить современному бою,

мне кажется, я не совсем того,

чем драться на дуэли, как эти

Да, так же как дело не в том, сколько стоит, цена всегда ужасна, и тут тоже, дороже не бывает,

и здесь мало что говорит рекорд, каждый раз бегут разное, по-разному, один черт, можно не фиксировать, просто так

чувствовать себя, и уже не так важно, сколько выиграть, на десятке не так, ну и что, там все не так, нет чести просто добежать,

Черт, время понемножку

и ничего нет, только это уже не отрыв, даже символический,

десять метров до Джибы, и до них двадцать с хвостиком, не пойму, чего они ждут, но

Джиба всех злит, как будто смеется,

и будто нарочно делал так начинать все придется снова, только

вдесятером, и болгарин ему кстати,

он бы так не рискнул, но иначе рисковал еще больше, и если бы надо было вести, но

неужели этот болгарин так уверен в своих силах, что экономит Джибины, ведь тот может хоть сейчас двойное сальто

или мне кажется,

кажется, и если нет, то он психует как никогда. Шмидт вообще не

знает, плакать или смеяться, он сдох не совсем, но рывок у него не состоялся, пустая трата сил, но ему глупо досадовать, что подровнялись, да и фото,

он бы не выдержал, да

и так покойник,

а все-таки легче всех бежит Джимми, а,

Джиба не может, боится сейчас идти, из-за Джимми, или из-за меня,

зря, кстати, но он странный, боится - обманем. Но он напрасно,

по-моему, ждет, Джимми не пойдет вперед, и Шмидт с болгарином не могут уже, а остальные тем более, да еще и боятся,

но, может, он прав, и нельзя было рассчитывать, что будет так плотно и с такими безнадежными попытками уйти, вкус отбит,

Опять мелькнули, все вдоль дороги, неужели не успеют наснимать, как же его зовут, черт, дурацкое воспоминание, да и положение не лучше, но его снимают, потому что он ведет и, кажется, ему нравится.

Вот дикость, показали время, но этого же не может быть, идем так близко к прогнозам, как будто брехня, Сергеич наверняка волнуется, чтобы я не волновался, но на случайность не похоже, Только что будет, когда по личным планам у них надо будет начинать, все мечтают, как всегда, свои планы смять, чтобы другой начал и вынудил ускориться, мне легче,

если никто не пойдет вперед, я рвану на сороковом или на сорок первом, если любой из орлов уйдет после тридцать второго, я за ним

пойду,

А до - пойду с любой группой, а один нет, пусть сам, но ведь до

тридцать второго если уйдет

Джиба или болгарин,

собственно, или я, ведь заведомо неизвестно, а вообще я могу.

Опять зелено и они убрались.

Гонка на четырнадцать километров вроде этого, с маленькой форой у этих вот и с Джимми Спенсером сзади, или нас больше?

или, в общем, все равно.

Ни одной попытки нас достать, и, по-моему, остальные покатились,

но они, вроде, не так далеко, но это по той же причине, по которой я, скажем, иду в середине.

Влажно.

Но вначале было жарко, сейчас только что не очень холодно, стало чем дышать. Ощущение, что с каждым вдохом проваливаешься, как на качелях, болезненно и быстро.

В Киеве я хитро задумал и притворялся, что бегу тяжелее, чем на самом деле было, самое неумное,

и сорвал дыхание и сошел, и был наказан за то, что слишком,

но тут я не считаю себя самым сильным - тоже крайность, тоже дурь,

и Джимми, наверное, нарочно вынуждает меня вести, и бежать, как

он сам обычно бегает, не прорепетируешь все случаи в жизни,

разогретым штангой

мне надо было последние месяцы потренировать десятку с хода, и тогда я бы хоть толком знал, что к чему.

Признаю, забодай комар козу, ничего не угадаешь, и надоело ждать, сначала облегчение приходило рано, это приятно, но не очень, но лучше лишнего не ждать

рано, чем никогда

как теперь, и это не окупает, ладно, он научил меня терпеть и не такое

Чего же он ждет, дьявол, единственный африканец остался, кстати, у них очень слабый эфиоп, на этот раз, странно, кенийцы всегда здорово бегали пять и десять,

Все, и австриец пошел назад,

кто же теперь, Джиба, Джимми, я, болгарин, на М, он, между прочим, Шмидт, между прочим, передо мной высокий новозеландец, он бегал три тысячи с препятствиями, это только шесть

и двоих я не знаю, один бразилец, нет, один из Канады, если это лист, и по одному не поймешь,

только девять ничего себе. Все-таки двадцать девятый километр, и плотно, как будто пятый и все боятся.

Интересно, впереди что-нибудь заметное

или все.

Там парк в конце концов, мы не заметим, как попадем на стадион, но не там же все решится, кто выиграл

не там, я не помню, были ли они здесь, но по-моему, нет, ни Джимми, ни он.

В Киеве, точь в точь как в том стихе, притворялся,

а здесь притворяется Джимми,

интересно, с тем же успехом,

да и Джиба, остальные действительно не знают.

Так мало осталось, а, кажется, так, черт знает его.

Живо - спровоцировать Джибу на рывок, а если не получится?

Это бы все равно, но все равно рано, протянуть еще пять или даже шесть

ничего себе коврижки

Как красиво! Оно зашло за тучу

появилось,

и на закат не похоже, как будто горячий металл

вроде монеты положить в блюдце с водой,

как пар и желтые брызги и хлопья на облаках,

на облаках

Больно, черно немного глазами, очухался, как только прошло, но

они не заметили,

и ничего, только проклятое свойство - начал чувствовать все тело,

там пульс, там ребро выпирает, и все подряд, надо о нем забыть.

Этот длинный,

длиннее, чем я думал, пошел влево,

и странное зрелище - две колонны, маленькие, я третий,

а их пять, и он подтянулся к Джибе, и Шмидт ушел к ним.

Как две команды,

это тоже способ сбить темп,

но только ли, всего вдвое больше, и лидеров, и разрыва нет вообще,

и ошибешься - опять-таки отстанешь, наверное,

жестоко,

но зачем им это надо, до добра злость никого не доводила.

и забавно, кто остался с нами

этот болгарин, Джимми и Джиба, и они не хотят нервотрепки и ожидать, что они выкинут и кто кого пересидит

как в детской считалке, переглядит.

И он, кажется, когда догнал, захотел выскочить вперед, но передумал, стало страшно и даже пустил Джибу вперед.

И охотнее теперь бы с ними, но неудобно и жалко сил. Он не марафонец, видно, у него в крови нет

экономить силы, и он тоже не приучен, но нет ощущения, что он устал, бежит

как десятку, но вроде и она для него не очень мало, хорошо бежит.

У него все нормально, но растратил избыток, то, за счет чего

вдруг уходят, и вряд ли он сможет зацепиться,

тридцать, жуть, даже с хвостиком,

подождем еще, не поверю только, что так и прибежим, только ведь если так, я тихонько выиграю у них спринт, но Джимми это знает.

А новозеландец просто на это рассчитывает,

и хочет ли он золото

дурацкая привычка воображать всех на своем месте, но а что, собственно,

потому что вопросы типа, скажем, что бы делал кто-нибудь

ну, мой брат, сейчас, имеют смысл, хотя он и двух километров

никогда не пробежит, потому что "что делал"

не намекает даже на то, что приходится на самом деле делать,

что бы ты делал в невесомости

или на раскаленной сковородке

и вот запрет - никаких умных рассуждений, сидел и сиди,

но не ждать же своей минуты, добавить - и взбунтуюсь, но понятно,

что это мешает, бывает даже жалко, что утекает,

все-таки жизнь, и потому, что страшно, что конец близится, и все-таки красивейшая штука, пока нет невыносимых мук, надо получать удовольствие.

Но я переоценил, кажется, свою любовь, и оно могло бы идти чуть быстрее,

осталось больше одиннадцати, и минут сорок, наверное,

и чего же он хочет?

Что бы он делал сейчас, если бы бежал в одиночку?

Сейчас бы легкую разминку, за минуту можно много чего стряхнуть. Сонные деревянные круги, тихо, очень стало, но это не перед дождем, и поскрипываем

мы. И это видно,

От усталости появляется, приходит разнузданность. И

это, чтобы прийти первым,

когда полная защищенность так противна,

сколько нужно для удовлетворения, то есть кончаешь тридцать первый, мысль, если бы это тридцать второй хорошо, но не очень, с другой стороны сорок уже слишком, где бы оказаться

этого нельзя допустить,

и не будет, это все понимают, выиграет сильнейший

стыдно приходить на финиш с запасом сил, даже Джиба на некотором этапе делает все, что может, и не его вина

Легок на помине, но в общем-то

это я просмотрел, странно

перешел вперед, и даже болгарин ничего не сделал,

без возражений,

а у него прекрасные данные и чудесная фигура, никогда не видел его так близко, и это называется капельку быстрее,

он подумал, наверняка, что Джиба прибавит, а тот чуть-чуть, на отрыв не похоже, так раскачивают деревья, где перезрелые фрукты.

Джимми не понял, что я проморгал, и чуть не ткнулся мне в спину,

наверное, я проинтуичил,

он нагрузил, чуть больше, но ничего не изменилось, тридцать второй километр, болгарин точно так же за ним,

мы тоже,

и та колонна, Шмидт не понял, дернулся и сдуру сразу заторопился и заторомозил, как на разминке,

потерял рассудок, и все, Джиба, если этого хотел, добился одним движением, но не то слово, шатает,

бедняга, не очень его люблю, но не так,

и попытался встать, встал и опять

и руками в асфальт, бессильно,

жаль, оглянуться нельзя,

четыре на четыре, меньше одиннадцати километров, чего же он ждет,

они с Джимми как договорились, но я видел, как дико он на меня налетел, нет, еще неизвестно, кто кого стережет, но вот Джимми его... точно,

интересно, где сейчас отставшие, такая красивая трасса, их не видно совсем,

как групповой забег, а,

рядом прокатилась около дороги машина за Шмидтом,

лидер гонки, он был бы, ну не в пятерке, зачем это

сам.

Дурацкий вопрос.

Мы дохлее, чем раньше, Бикила за счет своей элегантной, как он, как его, говорил, техники был бы на полкилометра впереди, ну так он и был,

правда, мы все трое, и Войтошек, и другие даже бегали быстрее,

его, но совсем не та была конкуренция, отсюда и результаты

с кем бы? Да.

Джимми темнит, Джиба, наверное, сам не знает, чего хочет,

а одному нельзя, а просто уходить рано,

еще рано,

тридцать два сейчас,

спасибо, на этот раз есть колышки и прочее,

один раз бегал даже вслепую, - благодарю покорно.

Еще разок.

Ускориться бы, только чтобы дотянуть до моих мест, сейчас не то,

с тридцать четвертого - или пятого - эра Джимми, с тридцать девятого моя, ну а если все спокойно, когда диктуешь остаток, а

до тридцать пятого три километра,

до конца ровно десять,

ну, черт, сейчас же пора, чего ты ждешь, осел,

теперь неожиданно никто ничего не делает, лучше в открытую, до чего же сухо в горле и

Я так двигаться не умею,

А-а-а, старый трюк, он не должен пройти, бразилец рано лезет,

да не может быть,

зачем ему это нужно, и так ясно, что Джиба начнет, а то он вдохновится и решит, что спровоцировал.

Ну, все, губы кусать не кусать

Джиба, болгарин и я, и никого так не пущу, и Джимми, бразилец и длинный - шесть,

до чего же паршиво, если он так собирается идти десять я ему не завидую, даже ему, разве что у него открылось, ах,

как он меня подловил, за ним надо пройти до тридцать пятого - ну, тридцать шестого, там точно будет легче, почему у меня на этот раз запоздало,

как будто судорога по ноге, надо быстрее отключиться,

болгарин как железный, но быстрее не может, а Джимми как застоялся, так для тебя поздно, что в следующую волну будешь делать?

Сергеич бы, дышать научил ты меня, нужно бы их дернуть хорошенько разок, и два-три назад отпустить, а они бы пошли, никуда не делись, сейчас ясно, и шли бы себе смирненько и я бы дожил,

я, кажется, не дойду,

как каменный

какой дурак, трус, ничтожество, хотел без риска

и что всех умнее, ни фига,

ну не сходить же,

черно, выскочу, черт,

мыльный пузырь, или воздушный шарик,

тридцать три

прелестная цифра,

то есть на тридцать третьем километре, на тридцать четвертом.

Бикила сошел на тридцать шестом, но он до того два раза Олимпиаду выиграл. вот Джиба, молодец,

но этот парень болгарин,

он меня вытащит, надежда не хлипкая, даже,

Он не пытается меня сбить, хоть видит - маразм, ведь легче легкого,

разок дернуться вперед и я в пустоте задохнусь,

Самое

сейчас не учащать дыхание, и не мельчить,

как шел, так и иди, организм переживет,

справится сам, второе дыхание - это еще когда

Джимми как автомат,

как будто ничего не видит.

Деревушка, несчастная,

горячая или нет,

вот что такое усталость, и чего не было у Агесилая из Спарты, хромого

Я не могу больше и мне еще так далеко,

что, даже пересилив, не дотяну,

так похоже на агонию,

я помню убитого этого, только хрипеть,

он не мог устать

я не видел

закрою глаза и перепутаю ноги и небо с землей,

может, засну на лету или задохнусь,

ноги,

как проваливаются, невозможно выдрать,

где они кончаются,

невозможные мучения,

в гору труднее, значит

это гребешок, лечь и скатиться вниз, верная смерть,

бессмертные

безнадежное предприятие

у меня тоже так, слишком долго было легко, и припадки

усталости проходили, так можно только бежать бежать

Слепо и тускло, шатаясь и покачиваясь,

как будто не надо мной, а я

фокусничаю

и из этой темноты возможен взгляд на вещи и даже здравый,

если бы выключить голову

можно бежать

и

люди мелькают только в таких местах,

он далеко, но слишком,

Они почему они такие белые?

Это мука как с болями в желудке,

они невыносимы, но проходят

Сколько же там?

Огненное полыхание в легких выжигает мякоть, они съеживаются и отступают,

нагретый воздух, и невозможно

только преодолеть последние

у седловины, а не взлететь, как Фаэтон.

И упасть,

вниз это падение, трудно поверить,

но падение, когда ноги идут по склону точь в точь, без скольжения без скольжения.

Я не могу понять, сколько это

идет ли время, и то, что осталось,

затянуто, или слишком быстро и неудержимо.

Греция,

а,

опасная страна, слишком велика, обманчиво

велика, никогда

не поверю, что нельзя добежать до Афин,

и как голос ветра внятно-невнятный,

вечная загадка, можно ли,

я не знаю, и

и не узнаю, даже если добегу, и тем более если нет,

вода и нельзя пить,

умрешь, это хуже, чем Танталу, он хоть не может и если ему надоело, сядет в теньке вздремнуть, от него не зависит, я могу,

не побегу обратно,

смешно, не боюсь, не добежать - потерять голову, как будто это

остановит, когда падаешь, я бы упал, но раньше,

у гребня,

тогда упал от удовольствия, а не от у

он надо мной смеялся,

нельзя не только останавливаться, но и замедлять бег,

если так называть его не кретинизм, так сходили с ума герои

а чем они отличаются от нас

вряд ли

прыгать с камня на камень опасно, вряд ли они делают это лучше, дорогая цена, да и как поднять ноги

так

все-таки полегче,

оно меня отпустило, наивное безумие усталости.

Отпустило надорванным, нет сил, в которые я могу верить.

Своих сил.

Не стал легче, стал просто тяжелым и муторным, а

не мучительным,

и силы действительно уходят с каждый шагом

они не позаботились цивилизовать тут дорогу,

и все время труднее бежать, только я этого не замечаю.

Кто кончит первым? Невозможно поверить, что в городе меня ждут

представляют, что со мной сейчас.

Я опять узнаю места, это же недалеко,

Костры

здесь были и раньше,

были здесь и не одни, эти фанатики

даже воевали, и отогнали

В этом ли величие Афин?

Сколько же терпеть, но дорога

ведет туда,

я не представляю, что было бы, если бы не туда,

но я точно знаю,

Копье

медленное копье, брошенное с какой угодно силой, пробьет насквозь стену, но не залетит так далеко

выжимание пота, ничего уже не должно остаться,

снова пошли капельки, жиденькие

подчеркнуть убожество моего положения,

растут,

еще одна,

их нельзя считать, губительно,

если считать, не видно конца.

Впадать в отчаяние,

от этого их слишком много

и, считая, видно, не доберусь, тяжко очень.

Шаг, или два, от меня не зависит, сколько раз вдыхать, и сколько шагов на вдох. Как преодолеть очередную горку?

Я даже хриплю.

От меня наверняка дурно пахнет, ароматическое выдохлось, остальное, вот это,

это стало соревнованием, кого хватит и кто первый,

усталость, может быть,

Он великий бегун, и по заслугам должен выиграть

Почему он меня не сбросил? Страшно подумать, не знаю, что сделал

бы на его месте. До чего же паршиво!

Все-таки надеюсь, тоже был бы.

Они чего-то хотят, странно,

но те отстали, нас четверо, если я дотяну, мы и разыграем,

болван, ошибся,

и непоправимо,

как после операции, то есть после катастрофы,

теперь только выскочить, вести невозможно,

и вообще, самое каверзное,

тридцать семь сейчас только что, то есть уже,

а тридцати восьми еще не было,

или я пьяный,

поворот был, и сейчас тридцать восьмой,

незадача, опять полегче, и нет проку,

что-то подорвано,

в каком они состоянии?

Я потерял из виду, выпустил,

надо угадать, но я третий, значит, Джимми,

да нет, не сдох же, у него своя точка

зрения,

неужели идет к спринтерскому забегу, кому он, черт подери, выгоден,

если мне дадут передохнуть, я еще вмешаюсь после сорока,

болгарин выглядит уставшим, но по ногам не видно,

не слабее Джимми,

у Джимми ритм, как будто встал с постели,

обманчивая штука, у меня тоже

Чемпион все-таки,

А Джиба улыбается, лучше бы злился, ведь чистая правда же - ему это дорого обошлось, кажется, даже, нам с ним дороже всего, почему сегодня так трудно,

не самый большой отрыв в моей жизни, и целых четверо до сих пор, он меня перемалывает, а я его, и неизвестно, у кого больше шансов,

называется Марафон,

этакое местечко,

чего он, собственно, когда в одиночку побежал,

разве это нужно кому-нибудь,

а если бы до Афин было вдвое больше,

сколько бы бежали?

Восемьдесят четыре триста девяносто, да?

Или все сто двадцать?

Наверняка бы бежали, дело в принципе,

может, это было бы легче,

в конце концов,

я бегу в основном-то потому, что это трудно,

Тридцать восемь,

вот,

американские журналисты, и по-моему, наши тоже, но по фотоаппаратам не очень поймешь. Уже знают, собаки, кто где идет,

Джиба уходит в сторону, Джимми за ним, как на маневрах, теперь

опять двое на двое,

а это зря, убежать они сейчас не захотят и не смогут, если раньше не убежали,

было рано, теперь поздно,

вперед его не пустят, он и пробовать не будет, только всерьез, и либо карты на стол и тогда все вместе, либо до конца темнить, твоя очередь ошибиться,

а упускаешь последний момент, при твоем опыте стыдно,

по-моему, мы медленнее, чем раньше, чуточку, или

кто будет его держать,

да вообще, это выкручивание рук,

все равно болгарин выиграл, даже если прибежит последним, он держал сколько хотел,

хоть бы носовой платок, стал сухой, как дерево,

понятно,

вперед, думаешь, твоя очередь,

ведь нет, опоздал, еще раз говорю, мое счастье, что болгарин его не отпустил

тоже, это меня страхует

от неприятностей

но бегун божественный, что и говорить,

очень красиво,

небось передают "начал финишный рывок". Что еще запоют,

включились телекамеры, считают, что это увлекательно,

а на середине,

не переборщить бы,

не так все просто, но ты ведь не машина,

и не танк, попробуй оторвись, успеешь - выиграл, но не должен успеть, ну,

нет, мы в город, но не через улицу, а в парк, ворота

и потом прямо к стадиону

как из ружья, и круг там, не хотелось бы там решать,

но не падать же посередине

и не очень высокий, даже обидно,

но так и бывает,

слишком трудно,

что они говорят?

неважно.

И каждый думает, что выиграет, была бы хоть одна жертва,

и то, если есть, это я, шиш,

не соглашусь,

но было бы легче от кого-нибудь уйти, маленькая цепь, бессмысленные изматывающие рывки, если, конечно, все удержатся,

сколько весит человеческая голова

и сколько можно пробежать без нее мешает она ужасно, ну так все-таки, не забудь, ты не лошадь и это конец неудачного забега, должно всплыть, сейчас вести бег нельзя,

народу больше, но смотрят на камеры, и, черт,

догадались убрать музыку, как только,

эти включили,

но они опять слишком близко, паршиво бежать в коридоре,

хотя некоторые любят,

сколько же осталось,

старое предсказание, неужели этот дурак прав или он тогда не дурак,

быть не может, это же марафон,

и кто-то из титанов,

неужели тот, кто выиграет последний километр,

Олимпиада, только поэтому,

ведь неизвестно, кто побежит на следующей и вряд ли это мы,

побежит,

чернильные пятна.

Синие, полоски,

не завидую тем, кто завтра будет,

но ведь марафон завтра не побегут, кто-то мне не завидует,

располосовать эту дорогу,

она несколько раз одно и то же, откуда это,

так же как мы, изнемогая, мелькаем здесь все, может быть, он потому и победитель, что

не прибежит первым, ерунда, а просто сможет честно остановиться,

и кончить этот маразм,

добежать и отдохнуть, но не остановиться, нельзя, ни за что, не

меньше одного медленного круга, а трибуны наверняка воют,

но пока еще не в нашу честь,

он, например, дальше бросил копье,

если он живет ради этого, что ж, и если это ему стоит того же

но ее нельзя так называть,

я же так и говорил,

он нет, не отстанет, но я же говорю, сейчас все рискуют, пора, и

приходится равняться на того, кто впереди, чтобы не ушел, ничейный бег

чья же очередь?

Простое рассуждение. Что бы я делал в другой раз? Тихо, и еще раз важнее всего дышать,

занимаясь любовью под водой, не забывайте иногда высовывать голову, чтобы не задохнуться, почти буквально,

что от нас всех останется? То есть кроме мокрого места,

нет, еще не моя, и моей, кажется, не будет, так и покатимся вчетвером, и чудовищное, самое красивое зрелище, сражение,

и вроде бы абсолютно бескровное,

Солнце, вроде, высоко, а перед глазами, и больше ничего не будет, побежим под ним, и все будет видно, они тоже над нами, и стрекочут, крикнули из наших,

Джиба пошел, но вместе с болгарином, и снова то же самое, по-моему,

и сейчас дело не в технике, и прибавляют, не чтобы выиграть, а

чтобы скорее закончить,

проще сгореть заживо,

и для порядка

финиш, великий беспорядок, горсть мучений, ложь на лжи, забавно,

кто не лжет, у меня опять шансы появились,

Сергеич недоволен, скажет известно

Что

комедия ошибок, лучше бы проиграл,

эта чертова Олимпиада,

и мы ошиблись все, сейчас каждый знает, где мог выиграть,

надо бы и мне рискнуть,

не сейчас же, и поздно, и рано, сорвусь, а сейчас еще не дотяну,

комедия ошибок, так и надо, наверное,

такие вещи с начала не начинают, никогда,

мужества не хватит,

да и нельзя,

не в этом дело, нельзя, они непохожи, каждый знает, чего нельзя делать, а что нужно - не знает.

Они дернулись и тоже уйти не могут,

цирк, я могу,

и, наверное, только я и могу сейчас,

но я-то и не могу, ноги откажут, когда все будет сделано,

а не легкие, после той штуки,

и поэтому до стадиона ждать,

противная дорожка,

как будто босиком со стертыми ногами,

осталась уже чепуха,

но так ведь выиграют они, наверное,

рискнуть,

а чем я, собственно, рискую,

дьяволы, все хотят Турин в миниатюре, будут доставать, а это не Турин, мм,

ну сколько же,

тот не пьет шампанское

была не была, ну что, милые,

моя любимая дистанция, сколько же дадут,

ничего не считать, не считать,

и бежать, а не двигать ногами,

я иду быстрее, чем они, а устал так же,

ну, что,

если я выиграл, это невероятно,

невероятно,

кусты почему-то белые, а, они цветут,

я все-таки выиграл. Гениальная идея - я скажу, что так и замышлял, и

было так задумано, и сначала не поверят, а потом поверят,

почему они цветут, цветут, не время, может быть, они не цветут, белые,

аэа, тихо, все,

идиотизм, вот она, Греция, сколько же тут метров, и все, конец,

оглянуться нельзя, они тоже пытаются финишировать,

мозги холодные,

Джимми упал, встал и бежит, шатаясь, и все-таки, сколько же тут

бедный болгарин, совсем-совсем

совсем рядом,

и, как и было обещано, ревут, ну и что,

тихий омут, по-моему, я в крови,

уверенности ни малейшей,

почему это не все? С ним все, а разве это бег?

Мы где-то совсем близко, но не пойму.

И он за финишем, совсем черный, а как это может быть,

может быть он первый и похож на него да,

Джиба, да,

да, мой последний забег, полосатая сетка на земле, все-таки какой же, смахивает на конец,

Ну и?

Растянулся перед ними, а они в длинной и дорогой одежде,

и говорю "Победа".