Маршал Конев

Глава 1 «Комиссар с командирской жилкой»

В конце XII – начале XIII века посланник Бухарского ханства, посетивший Вятский край, изложил свои впечатления в рукописной книге, один из экземпляров которой находится в Самарканде, а другой – в библиотеке Бомбея. Автор книги упоминает деревню Лодейно, на подходе к которой со стороны р. Пушма, на высоких столбах был сооружен помост в виде ладьи. По ночам на помосте зажигалась смола, что служило ориентиром для тех, кто плыл по реке. Через Лодейно на юг когда-то проходил водно-волоковой путь, затем Орловский (Орловско-Вятский) тракт. Свое название деревня, видимо, получила от слова «ладья», «лодья» – по-старому. Здесь примерно с середины XVI века строились лодейки, байдары, барки, предназначенные для сплава грузов по течению. Жители Лодейно также содержали постоялые дворы, сеяли зерновые культуры и лен, рубили лес для продажи.

В середине XIX века деревня Лодейно входила в состав Щеткинской волости Никольского уезда Вологодской губернии[1]. Дома строились вдоль Орловско-Вятского тракта. Четвертым домом с левой стороны тракта, считая от бывшего залива на р. Волосница, был дом прадеда будущего Маршала Советского Союза И.С. Конева. Этот дом по наследству достался его деду, тоже Ивану Степановичу, по прозвищу Епишня[2]. Он был предприимчивым человеком, содержал небольшую лавочку с товарами при почтовой станции, располагавшейся в его доме. По инициативе Ивана Степановича была построена школа, но затем здание приобрел купец Д. Попов и увез его для своих целей.

В семье Ивана Степановича Конева было пятеро детей: сыновья Степан, Федор, Дмитрий, Григорий и дочь Клавдия.

Федор и Григорий, крепкие и рослые, служили в русской армии. Оба стали унтер-офицерами. В годы Первой мировой войны Григорий проявил отвагу и мужество, за что был награжден четырьмя Георгиевскими крестами. Федор в последующем служил в полиции в чине урядника. Дмитрий уехал в Архангельск, где устроился на лесную биржу рабочим, а затем стал мастером.

Степан, после ранней смерти отца и матери, воспитывал малолетнего брата Григория и сестру Клавдию. В феврале 1897 г. он женился на Евдокии Степановне Мергасовой из соседней деревни Серкино (Подволочье). Согласно записи в метрической книге 15 (27) декабря у них родился сын Иван, который был на следующий день крещен священником Петром Жуковым и дьяконом Виктором Нечаевым. В этой записи указано, что мальчик родился в крестьянской семье. Однако полвека спустя Конев в своей автобиографии уточнил, что происходит из «семьи бедного крестьянина». Но начальник 3-го управления Наркомата обороны СССР майор государственной безопасности А.Н. Михеев, подготовивший 16 июля 1941 г. справку на Конева, причислил его к выходцам «из зажиточных крестьян». Более того, Ивану Степановичу вменялось в вину сокрытие того факта, что «его отец кулак, что его родной дядя Конев Ф.И. являлся долгое время урядником, издевался над крестьянами, был в 1929 году арестован органами НКВД, при аресте пытался покончить жизнь самоубийством»[3]. Мы теперь знаем, что «органы» ловко стряпали дела, выдавая черное за белое и наоборот. В то время любого трудолюбивого крестьянина считали кулаком те, кто не хотел работать, а пытался присвоить чужое.

Урядник Ф.И. Конев добросовестно относился к своим обязанностям. Об этом свидетельствует следующий факт. В доме Коневых на стене висела лубочная карта мира, на которой по территориям разных стран были соответственно размещены фигуры царей, королей и президентов. Иван то ли с озорства, то ли по какой другой причине, выколол глаза у японского императора и русского царя. Это заметил Федор Иванович, который тут же принялся рыться в книжках, обнаружив среди них брошюру о революции 1905 года. Естественно, племяннику был устроен разнос, а его отец предупрежден, что при повторении подобного оба будут посажены.

Е.С. Мергасова умерла в день рождения дочери Маши. Все заботы о воспитании Ивана Конева легли теперь на плечи тети Клавдии. Вскоре Степан Иванович женился на Прасковье, которую в деревне звали уважительно Семеновна. С шестилетнего возраста Иван, в меру своих сил, помогал старшим. Он ставил самовар для приказчиков, приезжавших от лесоторговцев, бегал в лавочку за баранками и махоркой, выполнял другие поручения. Повзрослев, вместе с отцом вывозил бревна с лесосек. Несмотря на это, успешно окончил двухклассную земскую школу, которая находилась в четырех верстах от Лодейно в деревне Яковлевская Гора Затем поступил в Пушемско-Никольское земское четырехклассное училище в селе Щеткино. Учитель литературы Илья Михайлович, человек незаурядный, любил детей, помогал им. Иван к учебе относился с прилежанием, заслужив в 1910 г. похвальный лист «За выдающиеся успехи и примерное поведение».

По воспоминаниям земляков, И.С. Конев с увлечением поглощал книги о великих полководцах прошлого, о войнах и восстаниях в Древнем Риме, о славных победах русской армии. Страсть к чтению военной литературы сохранил на всю жизнь. Английский писатель А. Верт в своей книге «Россия в войне 1941–1945» приводит следующее свидетельство писателя Б.Н. Полевого[4] о маршале Советского Союза И.С. Коневе: «Очень любит читать, поэтому всегда возит с собой целую библиотеку. Увлекается чтением Ливия[5], а также наших классиков, которых любит цитировать в разговоре, – то тут, то там ввернет что-нибудь из Гоголя, или Пушкина, или же из “Войны и мира”»[6].

Но все это будет позже. Иван Конев, окончив земское училище, устроился на работу табельщиком по приемке леса, а затем по совету отца направился в Архангельск. Здесь его встретил дядя Дмитрий Иванович, который помог племяннику устроиться в порту по прежней профессии – табельщиком.

В мае 1916 г. Ивана Конева призвали в русскую армию и направили в запасный полк, стоявший в г. Моршанск Тамбовской губернии. Грамотный, физически развитый призывник обратил на себя внимание командиров, и его отобрали в учебную артиллерийскую команду. Здесь он упорно постигал артиллерийское дело, освоив профессии всех орудийных номеров, и особенно наводчика. По завершении учебы ему присвоили звание фейерверкера[7] и зачислили в резервную тяжелую артиллерийскую бригаду, располагавшуюся в Москве на Ходынском поле.

Как и положено советским полководцам, И.С. Конев в своей автобиографии пишет, что в период Февральской революции принимал участие в освобождении арестованных солдат своей бригады и в аресте жандармов. Летом 1917 г. дивизион, в котором служил младший унтер-офицер Конев, был отправлен на Юго-Западный фронт. Однако ему не довелось принять участие в боевых действиях и проявить себя на артиллерийском поприще. Зато он добился успеха в политической деятельности. После Октябрьской революции Иван Степанович, поддерживавший большевиков, избирается членом батарейного солдатского комитета.

В декабре 1917 г. по старому стилю завершилась служба И.С. Конева в российской армии. После демобилизации он вернулся в родные края, где его с радостью встретили тетя Клавдия и сестра Мария. Отец в это время находился на заработках, а потому с ним удалось увидеться лишь через пять лет. По свидетельству Конева, вместе с группой демобилизованных солдат своей волости он организовал свержение земской управы, проводил конфискацию помещичьих и церковных земель, аресты купцов и торговцев «и все остальные действия, вызываемые социалистической революцией». В феврале 1918 г. был направлен делегатом на уездный съезд Советов Никольского уезда, где его выбрали в уездный исполком и оставили на постоянной работе – военным комиссаром.

В функции военного комиссара входило комплектование и формирование подразделений и частей новой Рабоче-Крестьянской Красной Армии, создававшейся по декрету Совета Народных Комиссаров РСФСР от 15 (28) января 1918 г. С новыми обязанностями И.С. Конев справлялся успешно, что не осталось без внимания. В июне он избирается председателем уездного комитета РКП(б)[8]. Почти одновременно становится командиром революционного отряда. 18 июня в газете «Плуг и молот» была опубликована следующая заметка: «14 июня из города Никольска отправился на фронт добровольцем один из лучших, честных, всей душой преданных революции организатор ячейки коммунистов, военком, дорогой товарищ Конев И.С.». Отряд под его командованием принимал участие в подавлении «кулацких» восстаний в Никольском уезде. В июле Конева делегируют в Москву для участия в работе V Всероссийского съезда Советов, где он состоял членом фракции большевиков. Тогда же ему в качестве начальника заставы Рогожско-Симоновского района довелось участвовать в подавлении восстания левых эсеров в столице.

Работа в исполкоме, формирование войск были не по душе деятельному и активному комиссару. И.С. Конев, наблюдая за развитием событий на фронтах Гражданской войны, настойчиво рвется в действующую армию. Однако военком Северодвинской губернии[9] всякий раз отвечал отказом на просьбы Конева. Тогда он обратился к военному комиссару Ярославского военного округа М.В. Фрунзе. Он, внимательно посмотрев на молодого комиссара, по-военному подтянутого и не по годам сурового, сказал:

– Просьбу Вашу, товарищ Конев, удовлетворим. Поедете на фронт. Формируйте отряд земляков. Желаю успеха!

В своих мемуарах И.С. Конев отмечает, что на Восточный фронт он прибыл в июне 1919 г. Некоторые биографы Ивана Степановича пишут, что в первых числах сентября 1918 г. он был назначен комиссаром бронепоезда № 102.[10] Но это не соответствует действительности.

И.С. Конев в течение месяца проходил подготовку в 1-м запасном полку. В должности начальника отряда участвовал в подавлении восстания дезертиров в Костромской губернии. Затем был отправлен в 3-ю армию Восточного фронта, где сначала был бойцом запасной батареи и только затем стал комиссаром бронепоезда № 102, получившем от красноармейцев название «Грозный». По инициативе Конева при бронепоезде был создан небольшой десантный отряд в составе взвода конной разведки и двух стрелковых взводов для борьбы с подразделениями противника, осуществлявшими диверсии на железной дороге. Комиссар бронепоезда нередко лично участвовал в боевых действиях десантного отряда. В одном из них судьба свела его с крестьянской девушкой Анной Ефимовной Волошиной, ставшей впоследствии его женой. Многим обязан ей Иван Степанович, и прежде всего тем, что уберегла она его, тяжело заболевшего тифом, от смерти.

Военно-политическая карьера И.С. Конева стремительно набирала обороты. В январе 1921 г. его назначают комиссаром 5-й бригады 2-й Верхне-Удинской стрелковой дивизии, а в середине февраля – комиссаром этой же дивизии. Вскоре он был избран делегатом X съезда РКП(б). Его соседом в вагоне московского поезда оказался комиссар одной из партизанских бригад Александр Булыга, впоследствии известный писатель Александр Александрович Фадеев. Почти месяц добирались они до Москвы. За это время крепко сдружились. В числе более 370 делегатов съезда Конев в марте участвует в подавлении восстания моряков в Кронштадте, будучи бойцом одной из батарей, располагавшейся на косе Лисий Нос.

После завершения работы X съезда И.С. Конев вернулся на Дальний Восток, где получил новое повышение. Он был назначен комиссаром Главного штаба Народно-революционной армии (НРА) Дальневосточной Республики, провозглашенной еще 6 апреля 1920 г. Армией с лета 1921 г. командовал будущий Маршал Советского Союза В.К. Блюхер, являвшийся одновременно военным министром республики и председателем Военного совета НРА. Отметим, что Ивану Степановичу везло на начальников. Это были люди с сильной волей, обладавшие военным талантом, у которых будущему маршалу было чему научиться.

В новой должности И.С. Конев принимал деятельное участие в реорганизации войск, повышении их боеспособности и укреплении воинской дисциплины. Эта работа проводилась в соответствии с приказом Военного совета НРА и Флота ДВР от 30 июня 1921 г.[11] Вместо штаба Главнокомандующего и Главного штаба был создан единый штаб НРА ДВР.

И.С. Коневу довелось участвовать в штурме знаменитой Волочаевки, которая под руководством известного в российской армии инженера полковника А.Г. Аргунова была превращена в мощный укрепленный район. Комиссар штаба НРА возглавлял группу политкомиссаров, направленных в части и подразделения для усиления политической работы. И.С. Конев, распределив по подразделениям прибывших с ним товарищей, решил оказать помощь комиссару бронепоезда № 8 в подготовке команды к предстоящим боям. В этом ему пригодился опыт, полученный на бронепоезде «Грозный». Наступление войск Восточного фронта НРА началось утром 5 февраля 1922 г. После тяжелых и упорных боев народоармейцы сумели 12 февраля овладеть Волочаевкой. 25 октября они вступили во Владивосток, а 13 ноября Народное собрание ДВР вынесло решение о вхождении республики в состав Советской России. Президиум ВЦИК объявил Дальний Восток нераздельной частью РСФСР. 22 ноября НРА была переименована в 5-ю Краснознаменную армию. Ее Приморский стрелковый корпус приказом № 213 по армии от 25 декабря получил наименование 17-го Приморского стрелкового корпуса, комиссаром которого был назначен И.С. Конев.

Бурные события Гражданской войны закалили характер И.С. Конева. Писатель Борис Полевой, встретившись с ним в мае 1945 г. в Праге, спросил[12]:

– Вы сразу освоили комиссарское дело?

– Ну, как сразу, – задумавшись, ответил Иван Степанович. – В сущности, оно не было для меня новым. Когда мы подавляли мятежи в моих родных краях, а потом гонялись за бандами по костромским лесам, приходилось одновременно и командовать и комиссарствовать, сражаться с врагом и вести работу с населением, завоевывать сердца бойцов, вселять в них веру в победу. Многое дал мне опыт партийной работы в запасной части. Он научил заглядывать в душу человека, видеть перед собой не сплошную шеренгу, а отдельных людей, каждого со своим характером, со своими особенностями. К каждому бойцу нужно свой особый ключ подобрать. А это и есть главное в комиссарском деле.

В январе 1924 г. управление 17-го Приморского стрелкового корпуса было передислоцировано на Украину. Здесь И.С. Конев пробыл недолго. В июне его по личной просьбе перевели в Московский военный округ комиссаром и начальником политического отдела 17-й стрелковой дивизии, расквартированной тогда в Нижнем Новгороде. К новому месту службы он выехал вместе с семьей – женой и годовалой дочкой Тамарой, которую затем записали Майей в честь Дня международной солидарности, который отмечался 1 мая. Комиссар много внимания уделял решению вопросов, связанных с обустройством личного состава, установлением взаимоотношений с местным населением, обеспечением качественного выполнения задач боевой и политической подготовки. Одновременно, как отмечается в его автобиографии, он вел непримиримую борьбу «против троцкистов» и очищал «от враждебных элементов» дивизию.

Осенью 1925 г. произошло событие, которое коренным образом повлияло на карьеру И.С. Конева. Командующий Московским военным округом К.Е. Ворошилов, инспектируя войска, обратил внимание на смелое и принципиальное выступление Ивана Степановича об укреплении дисциплины и порядка в частях, повышении боеготовности и тут же предложил ему перейти на командную работу.

– Вы комиссар со строевой жилкой, – сказал Ворошилов. – Как вы смотрите на то, чтобы поучиться, а затем стать командиром-единоначальником?

И.С. Конев недолго думая согласился, так как давно мечтал об учебе. В сентябре 1925 г. его направили на Курсы усовершенствования высшего начсостава (КУВНАС) при Военной академии РККА. Его учителями были активные участники Первой мировой и Гражданской войн, имевшие значительный боевой опыт. Со многими ему в последующем приходилось не раз соприкасаться по службе, а труды В.А. Меликова, М.Н. Тухачевского, Б.М. Шапошникова, В.К. Триандафиллова сыграли большую роль в постижении Коневым основ военного искусства. Здесь же он познакомился с П.С. Рыбалко, будущим маршалом бронетанковых войск, командующим танковой армией.

После окончания учебы И.С. Конев по собственной просьбе был назначен командиром полка. Сначала это был 72-й стрелковый полк 24-й Самаро-Ульяновской Железной стрелковой дивизии, а затем 50-й Краснознаменный им. К.Е. Ворошилова стрелковый полк 17-й стрелковой дивизии. На этом завершился этап военной карьеры Ивана Степановича, связанный с военно-политической работой. Теперь ему предстояло проявить себя уже в новом качестве, на командной стезе. Он, вспоминая о том времени, отмечал:

«…Самым решающим звеном в становлении командира является полк… Полк учит, полк воспитывает, полк по-настоящему готовит кадры. Комполка – организатор боя, он обязан правильно использовать артиллерию, полностью и до отказа дать огонь, а не штык, использовать танки, использовать поддержку саперов и даже авиацию, запросив решения высших инстанций. Он хозяин на поле боя, в организации боя. Вот кто такой командир полка, вот почему я с большим желанием пошел на эту должность. Командовал полком пять лет. Многие говорили, что “засиделся” предлагали всякого рода должности, намекали, иногда даже иронизировали… Я решительно от всего отказывался. Я учил полк и учился у полка. Проводил занятия сам, очень сложные, продолжающиеся непрерывно, днем и ночью, с выходом в поле, с отрывом от базы, учил полк маршам и походам, боевой стрельбе и тактике, взаимодействию, и сам одновременно учился»[13].

В данном случае Конев не погрешил против истины. В должности командира полка он проявил недюжинные способности организатора боевой подготовки. В его первой командирской аттестации отмечалось: «Инициативен, энергичен, решительный командир. Требователен. Целеустремлен. Пользуется деловым авторитетом»[14].

В книге Б.Н. Полевого «Полководец» приводятся выдержки из писем бывших сослуживцев И.С. Конева, в которых они оценивают его деятельность на посту командира полка[15]. Например, полковник в отставке В. Киселев отмечал: дни, когда Иван Степанович Конев командовал нашим полком, я был красноармейцем, по-теперешнему говоря, солдатом. Хочу вам сообщить – это был замечательный командир, строгий и справедливый. Его все боялись и любили. И порядок у нас в ротах был образцовый. И питание хорошее, а обучении и говорить нечего: наш полк всегда первое место в дивизии держал. К бойцам товарищ Конев был исключительно внимателен. И нам все казалось, будто каждого из нас он знает в лицо. Хотя, конечно, это невозможно. В войну я сам полком командовал в звании гвардии подполковника. Так вот, встретится у меня какая трудность, думаю, а что бы Конев сделал, и принимаю решение. Так я “по Коневу и командовал”».

Не все шло, конечно, гладко у Конева. У него были и просчеты в деятельности командира полка, особенно в вопросах устройства быта подчиненных, укрепления воинской дисциплины, обучения командного состава. В этом отношении Конев не был исключением, ибо управлять таким сложным организмом, как полк, было не просто.

И.С. Конев, командуя полком, несколько раз отдыхал вместе с семьей в Гурзуфе. Здесь в санатории он познакомился с будущим Маршалом Советского Союза И.Х. Баграмяном. Оба командира полка быстро нашли общий язык. «Мой новый товарищ отличался прямолинейным характером и остроумием, – вспоминал Баграмян. – Он много читал, уделяя этому каждую свободную минуту. Много говорили мы с ним о волновавших нас проблемах армейской жизни. В результате этих бесед у меня создалось об Иване Степановиче мнение как об оригинально и творчески мыслящем командире, который был не только большим знатоком тактики, но и хорошим методистом боевой подготовки войск. Я подметил у Конева какое-то особое умение различать в развитии военного дела ростки нового, прогрессивного. Все шаблонное вызывало в нем крайнее раздражение, и тут уж даже дружеское расположение не спасало отрезкой критики»[16].

В 1932 г. И.С. Конев получил возможность снова повысить свою теоретическую подготовку, теперь уже на полноценном курсе Военной академии им. М.В. Фрунзе. В это время в Красной Армии ускоренными темпами осуществлялась техническая реконструкция, которая опиралась на форсированную индустриализацию государства, милитаризацию его экономики, подчинение целям обороны всех социальных программ. В войсках начался переход от смешанной (территориально-кадровой) к кадровой системе комплектования. Соединения и части оснащались новыми системами оружия и военной техники, в том числе 45-мм противотанковой и 76-мм зенитной пушками, дальнобойными и скорострельными 122-мм и 152-мм орудиями, легкими танками Т-18, Т-26, БТ-2 и БТ-5, средними и тяжелыми танками Т-28 и Т-35, танкетками Т-27, плавающими танками Т-37 и Т-38. Авиация получила более совершенные истребители И-5, тяжелые бомбардировщики ТБ-2, легкие бомбардировщики Р-5 (они же самолеты-разведчики), штурмовики ТШ-2.

Одновременно совершенствуется организационная структура войск. В состав стрелковой дивизии впервые включается танковый батальон. Она стала иметь в 2 раза больше пулеметов и в 2,7 раза – орудий и минометов. Стрелковый корпус вместо двух корпусных артиллерийских дивизионов получил два артиллерийских полка, а также отдельный зенитно-артиллерийский дивизион и саперный батальон. В штате кавалерийской дивизии появился танковый полк. Организационное развитие артиллерии осуществлялось в направлении укрупнения ее частей и соединений. В 1930 г. формируется первая механизированная бригада, которая в 1932 г. развертывается в механизированный корпус. Одновременно создается новый род войск – воздушно-десантные войска. В 1933 г. была сформирована авиационно-десантная бригада особого назначения, а в 1936 г. – еще две такие же бригады и три авиадесантных полка особого назначения. В составе Военно-воздушных сил с 1933 г. создаются авиационные корпуса, а в конце 1936 г. – авиационные армии особого назначения (АОН), предназначенные для решения самостоятельных оперативно-стратегических задач. Для прикрытия Москвы, Ленинграда и Баку в 1932 г. были сформированы зенитно-артиллерийские дивизии ПВО, а других крупных городов – бригады и полки ПВО. В 1937 г. эти соединения и части преобразуются соответственно в корпуса и бригады ПВО.

В первой половине 30-х годов на подъеме находилась отечественная военно-теоретическая мысль. Большинство военных исследователей, в том числе И.И. Вацетис (Вациетис), А.М. Вольпе, А.М. Зайончковский, А.И. Корк, А.Н. Лапчинский и Б.М. Шапошников, считали, что будущая война станет мировой, приобретет огромный размах и ряд новых черт как по количеству участвующих в ней людских масс, пространству и продолжительности, так и по экономическим средствам, питающим войну. Они были убеждены, что воевать будут многомиллионные армии, оснащенные самым современным оружием и военной техникой. Военными действиями будут охвачены огромные территории на суше, на море и в воздухе. В войне примет участие весь народ, вся страна, а потому к ней необходимо заблаговременно готовиться в экономическом, военном и моральном отношениях.

В военной теории особое внимание уделялось исследованию проблем, связанных с начальным периодом будущей войны, стратегическим развертыванием, прорывом стратегического фронта обороны и др. Одним из достижений того времени явилась разработка теории глубокого боя и операции, основа которой была заложена в трудах К.Б. Калиновского, В.К. Триандафиллова, М.Н. Тухачевского. Ее сущность заключалась в одновременном подавлении обороны противника совместными ударами артиллерии и авиации на всю глубину, в прорыве ее тактической зоны на избранном направлении с последующим стремительным развитием тактического успеха в оперативный путем ввода в бой (сражение) эшелона развития успеха (танков, мотопехоты, конницы) и высадки воздушных десантов.

Если наступлению отводилось ведущее место в исследования, то обороне, особенно стратегической, внимание уделялось меньше. И это не было случайным, так как подготовка и воспитание армии велось в духе решительных и бескомпромиссных действий, безусловной победы в будущей войне. Во Временном полевом уставе РККА (1936), действовавшем до принятия в 1943 г. нового Полевого устава, отмечалось: «Всякое нападение на социалистическое государство рабочих и крестьян будет отбито всей мощью вооруженных сил Советского Союза, с перенесением военных действий на территорию врага. Боевые действия Красной Армии будут вестись на уничтожение. Достижение решительной победы и полное сокрушение врага являются основной целью в навязанной Советскому Союзу войне»[17].

Столь широкий спектр проблем волновал не только теоретиков, но и практиков, среди которых был и наш герой. «Хочу подчеркнуть – жажда глубоких знаний была характерна для военной академии того времени, – вспоминал Конев. – Это чувствовалось в аудиториях. Спокойно и выдержанно звучали на занятиях оценки обстановки, разного рода суждения, готовились приказы, но как шумно все это обсуждалось в перерывах, в коридорах, где всегда шли яростные споры о том, как лучше обороняться, как нанести удар, как лучше наступать. Думаю, что слушатели многих поколений, читая это сейчас, тепло улыбнутся, вспомнив, как на теоретических занятиях, в групповых упражнениях и военных играх мы обсуждали вечный вопрос, каким флангом обороняться, каким флангом наносить удар!»[18]

Мы уже отмечали, что И.С. Коневу везло на начальников. Так произошло и на сей раз. Начальником академии был будущий Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников, обладавший значительными боевым опытом и навыками штабной службы. Он, считая военные академии не только высшей школой военных кадров, но и основными центрами развития военного искусства, большое внимание уделял развертыванию военно-научной работы среди профессорско-преподавательского состава и слушателей. В 1932 г. в программу академии вместо стратегии впервые был введен 64-часовой курс оперативного искусства[19]. Шапошников, мастерски владея методикой организации военных игр на картах, проводил их весьма поучительно и с творческим вдохновением.

Надо отдать должное И.С. Коневу: к учебе он относился серьезно, заслужив высокую оценку выпускной комиссии академии: «Я.С. Конев академический курс усвоил отлично. Он достоин выдвижения на должность командира и комиссара стрелкового соединения»[20].

Кадровые органы поддержали этот вывод. И.С. Конев получил назначение на должность командира 37-й стрелковой дивизии, которая входила в состав в Белорусского военного округа. Штаб дивизии размещался в городе Речица, куда вскоре приехали его жена, дочь и сын Гелий, а затем и отец – Степан Иванович.

В новом качестве И.С. Конев готовил подчиненных к овладению «подвижными формами операции и боя стрелковых (кавалерийских) соединений в сочетании с глубоким, надежно обеспеченным маневром в тыл противника мотомеханизированных войск и авиации». Это требование проистекало из приказа № 010 Реввоенсовета СССР от 12 декабря 1933 г. «Об итогах боевой подготовки РККА за 1933 год и задачах на 1934 год»[21]. При решении данной задачи Иван Степанович проявил себя инициативным и грамотным командиром. В июне 1934 г. он достойно выдержал первый серьезный экзамен. Части дивизии были подняты по тревоге, получив задачу выдвинуться в сторону границы, отрабатывая вопросы организации марша и ведения встречного боя с последующим переходом в наступление и форсированием р. Днепр во взаимодействии с Днепровской военной флотилией. Одновременно в одном из полков проверялся батальон на тактических учениях с боевой стрельбой, в другом – командирская подготовка, а в артиллерийском полку – боевая стрельба дивизионом. Время на подготовку учений и занятий было минимальным. В этих условиях «…командир дивизии Конев, – отмечалось в разборе учений, – проявил высокие организаторские способности… Ценно то, что командиры частей дивизии работали инициативно, но под неослабным контролем штаба за выполнением отданных распоряжений… Чувствуется командирская воля…»[22]

В сентябре 1935 г., когда в Красной Армии были введены персональные воинские звания для командного состава, И.С. Конев получил звание комдива. В новом учебном году в соответствии с приказом № 0103 наркома обороны от 28 декабря он проводил тактические занятия и учения, посвященные отработке наступательного боя стрелковой дивизии во взаимодействии с механизированной бригадой, штурмовой и легкобомбардировочной авиацией, в том числе при прорыве укрепрайона[23]. Уже тогда Иван Степанович проявил себя искусным организатором общевойскового боя, успех в котором достигается согласованными действиями всех родов войск.

Летом 1936 г. И.С. Конев руководил опытным учением, посвященном отработке действий стрелкового полка, имевшего в своем составе батальон танкеток. В акте комиссии, утвержденном Иваном Степановичем, был сделан обоснованный вывод о целесообразности включения в штат стрелковых соединений танковых подразделений. А спустя два месяца на одном из учений были испытаны поступившие в войска опытные образцы самоходно-артиллерийских установок. Заслуги Конева в подготовке и обучении частей дивизии были отмечены в августе орденом Красной Звезды.

Важным этапом в проверке боевой готовности 37-й стрелковой дивизии стало ее участие в сентябре 1936 г. на маневрах войск Белорусского военного округа, которыми руководил командарм 1-го ранга И.П. Уборевич (Уборявичус). На маневрах присутствовали нарком обороны Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов, его первый заместитель Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский, начальник Генштаба Красной Армии Маршал Советского Союза А.И. Егоров, члены правительства Белоруссии, военные делегации Англии, Франции и Чехословакии. В ходе маневров И.С. Конев, дивизия которого действовала на стороне «синих», получил опыт организации и ведения глубокоэшелонированной обороны, оборудованной траншеями, батальонными районами и системой противотанкового огня. В последующем траншейная оборона стала забываться, что сказалось на исходе оборонительных сражений в начале Великой Отечественной войны. Маневры, в которых участвовали более 1300 танков, 632 самолета, 2276 различных машин[24], подтвердили правильность основных положений теории глубокой операции и боя. Многие командиры, отличившиеся на маневрах, были отмечены наградами, в том числе и Конев, которому была объявлена благодарность и вручены именные часы.

В марте 1937 г. по инициативе командующего войсками Белорусского военного округа И.С. Конева назначают командиром 2-й Краснознаменной Белорусской стрелковой дивизии им. М.В. Фрунзе, расквартированной в Минске. Она находилась на особом положении, была лучше других экипирована, полностью укомплектована, на всех учениях, маневрах и парадах всегда представляла округ. В Минске в это время располагался 3-й кавалерийский корпус, которым командовал Г.К. Жуков. «Он был начальником гарнизона города Минска, – вспоминал Иван Степанович, – и наши добрые отношения завязались во времена, когда мы вместе служили в Белорусском военном округе»[25]. Не столь тепло о Коневе отзывался Жуков, о чем мы скажем позже. Однако в период же совместной службы они, вероятно, не конфликтовали, иначе Георгий Константинович в годы Великой Отечественной войны не оказывал бы поддержку Коневу в кризисные моменты его карьеры.

Летом 1937 г. в истории Красной Армии началась черная полоса. Репрессии значительно подорвали ее боевую мощь. Аресту и расстрелу по обвинению в мифическом «военном заговоре в Красной Армии» были подвергнуты глубоко почитаемые И.С. Коневым Маршал Советского Союза М.Н. Тухачевский и командарм 1-го ранга И.П. Уборевич. Однако в то время не было принято проявлять свои чувства, ибо легко можно было попасть в число «врагов народа». Более того, в своей автобиографии, написанной 31 октября 1947 г., Конев подчеркнул: «Принимал активное участие в борьбе против троцкистско-бухаринских врагов народа, агентов германо-японского фашизма, особенно на Украине в 1923 г[оду] против бандита Примакова и др.». Возможно, память подвела Ивана Степановича, так как в том году он еще находился на Дальнем Востоке.

Уже после суда над «заговорщиками» И.С. Конева в июле 1937 г. неожиданно вызвали в Москву к наркому обороны К.Е. Ворошилову. Вызов мог означать что угодно, в том числе и арест, ибо «железный» Клим нередко прибегал к такому подлому приему. Но опасаться было нечего. Руководству Наркомата обороны требовался опытный командир Особого корпуса и советник при Монгольской народной армии. Выбор пал на Ивана Степановича, который хорошо знал условия Забайкальского театра военных действий. В Кремле его принял И.В. Сталин (Джугашвили). Он, ознакомив Конева с обстановкой, сложившейся в Монголии, сказал:

– В связи с наступлением японцев в Маньчжурии у них подготовлен и план захвата Монгольской Народной Республики, а задача Красной Армии – не допустить захвата Монголии японскими войсками, не допустить выхода японцев к границам Советского Союза в районе озера Байкал и не дать им перерезать нашу дальневосточную магистраль.

Слово вождя – закон. И.С. Конев, сдав дела, выехал к новому месту службы. Семья пока оставалась в Минске. Здесь в ноябре 1937 г. после тяжелой болезни умер его отец.

Обстановка на границе Советского Союза с Китаем была весьма напряженной. В январе 1935 г. японские войска вторглись на территорию Монгольской Народной Республики и захватили часть восточного выступа территории этой страны. 12 марта 1936 г. между Советским Союзом и МНР был подписан Протокол о взаимопомощи сроком на 10 лет. Агрессия, предпринятая японской армией против Китая в июле 1937 г., потребовала усиления советского присутствия в Монголии.

Но была еще одна причина ввода войск Красной Армии. Правительство МНР во главе с П. Гэндэном не проявляло особой активности в борьбе с «реакционным духовенством», на чем настаивал И.В. Сталин. Поэтому в марте 1936 г. под нажимом из Москвы пленум ЦК Монгольской народно-революционной партии вывел Гэндэна из состава ЦК и снял его с должности премьер-министра. Тогда же Государственная внутренняя охрана была преобразована в министерство внутренних дел, которое возглавил протеже Сталина X. Чойбалсан. Одновременно состоялись показательные судебные процессы против ламского духовенства. 5 августа 1937 г. был арестован посол СССР в Монголии В.Х. Таиров, из которого следователи выбили показания о связях с японской разведкой. В числе своих сообщников он назвал Гэндэна, проживавшего с семьей в доме отдыха «Форос» в Крыму под наблюдением сотрудников Наркомата внутренних дел СССР.

Ситуация на Дальнем Востоке была рассмотрена 13 и 14 августа на совещаниях у И.В. Сталина с участием председателя СНК СССР В.М. Молотова (Скрябин), наркома обороны Маршала Советского Союза К.Е. Ворошилова, наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова и др. В Монголию направляется правительственная делегация СССР во главе с первым заместителем наркома внутренних дел М.П. Фриновским[26] и начальником Политуправления Красной Армии П.А. Смирновым[27].22 августа скончался министр обороны МНР маршал Г. Демид, якобы, отравившись консервами. 27 августа принимается решение о немедленном вводе советских войск на территорию МНР. В директиве командующему войсками Забайкальского военного округа Сталин писал:

«Первое. Пакт о взаимной помощи гарантирует нас от внезапного появления японских войск через МНР в районе Байкала, повторяю, Байкала, от перерыва железнодорожной линии у Верхнеудинска (ныне – Улан-Удэ. – Авт.) и от выхода японцев в тыл дальневосточным войскам.

Второе. Вводя войска в МНР, мы преследуем не цели захвата Монголии и не цели вторжения в Маньчжурию или Китай, а лишь цели обороны МНР от японского вторжения, а значит, и цели обороны Забайкалья от японского вторжения через МНР»[28].

20 августа по старинному тракту Верхнеудинск – Кяхта начали марш в сторону монгольской границы части 35-й моторизованной дивизии и 32-й механизированной бригады. 27 августа на монгольский аэродром в Баин-Тумене приземлились 52 советских самолета. На следующий день части Красной Армии пересекли монгольскую границу. «Известно, что опоздание с вводом войск РККА в МНР на 8–10 дней могло изменить обстановку не в нашу пользу, – сообщал Конев в июне 1938 г. в Москву, – так как банда шпионов и японских агентов Гендун, Демид, Даризап готовит переворот в МНР 9 сентября, в этот же день должен был состояться переход границы японскими войсками»[29]. С.Е. Михеенков, автор книги о маршале Коневе, «позабыл» привести окончание этого донесения. А оно гласило: «5 этой спешке орудовавшая в Забайкальском военном округе банда врагов народа, сидевшая во главе руководства округом, заслала части и соединения без должной проверки, засоренные вражескими элементами»[30].

Марш частей и соединений Особого корпуса осуществлялся в сложных условиях безводной гористой пустыни Гоби при нехватке воды и отсутствии дорог. 29 августа комдив Конев докладывает первому заместителю наркома внутренних дел Фриновскому: «К западу в 3 километрах от Чойрина – Чойрин-хид (монастырь), где имеется колодец. Больше воды в районе Чойрина нет. Монастырь Чойрин-хид имеет около ста отдельных построек, где проживает до трех тысяч лам (монахов). При выселении лам можно разместить стрелковый полк»[31].

4 сентября Особый корпус приказом № 0037 Маршала Советского Союза Ворошилова был переименован в 57-й особый стрелковый корпус с оперативным подчинением наркому обороны[32]. К 9 сентября, к началу мифического заговора в Монголии, он вышел в указанный район сосредоточения. Всего корпус насчитывал более 30 тыс. человек, 280 бронемашин, 265 танков и 107 самолетов[33]. Он включал 36-ю моторизованную дивизию, одну механизированную, две мотоброневые, кавалерийскую и авиационную бригады, мотоброневой полк, части и подразделения связи, инженерных и автомобильных войск.

В Монголии же продолжалась чистка. 2 сентября министром обороны МНР назначается Чойбалсан, которому Фриновский передал копию показаний Гэндэна, а также список на 115 человек, подозреваемых в заговорщицкой деятельности и шпионаже в пользу японцев. 26 ноября Военная коллегия Верховного суда СССР по обвинению в шпионаже и подготовке государственного переворота в Монголии приговорила Гэндэна к смертной казни. К апрелю 1938 г. в Монголии было арестовано 10 728 человек, в том числе 7814 лам, 180 человек высшего и старшего начсостава монгольской армии, из них 6311 человек расстреляно[34].

Наряду с репрессиями, затронувшими монгольскую армию, «чистке» подвергся и 57-й особый стрелковый корпус. 18 сентября И.С. Конев на основании приказа наркома обороны подписал приказ об освобождении от должности командира мотоброневой бригады комбрига В.Ф. Шипова и командира мотоброневого полка полковника А.П. Пакална. Оба более года прослужили в Монголии и хорошо знали местный театр военных действий. В январе 1938 г. аресту подвергся комиссар корпуса корпусный комиссар А.Д. Прокофьев[35]. Всего в 1937–1938 гг. было арестовано 170 человек, из которых 126 были осуждены.

И.С. Конев, которому в июле 1938 г. было присвоено воинское звание комкор, много времени уделял налаживанию быта личного состава и боевой подготовке. Приближение суровой монгольской зимы с ее ветрами, холодами и бурями требовало, в первую очередь, позаботиться о жилье для личного состава. Вначале красноармейцы и командиры жили в ямах на несколько человек, затем были построены примитивные, но достаточно теплые землянки. Правительство МНР выделило для личного состава корпуса войлочные юрты.

Лучше, чем документы того времени, никто не оценит деятельность командира 57-го особого стрелкового корпуса. 21 июля Главный Военный совет РККА в присутствии Сталина заслушал доклад его командира. Он дал исчерпывающую оценку командному и начальствующему составу, состояния и обеспечения войск, их политико-морального уровня[36].

«Указание товарища Сталина об обороне Забайкалья от японского вторжения через территорию МНР является основной директивой, – подчеркивал Конев, – определяющей военно-политические и оперативные задачи. За десять месяцев корпус вырос в мощное мотомехброневое соединение, обладая мощными средствами удара и маневра, готовый в любую минуту выполнить с честью боевую задачу, поставленную нашим правительством, вождем великим товарищем Сталиным и наркомом обороны товарищем Ворошиловым. Весь личный состав сплочен вокруг партии Ленина – Сталина, вокруг Правительства СССР, вождя, друга и учителя великого товарища Сталина и наркома обороны товарища Ворошилова. Корпус ждет и готов выполнить Ваш приказ по разгрому любого врага, угрожающего нашей Родине. В создавшейся военно-политической обстановке на Дальнем Востоке, пребывание корпуса в МНР является серьезным фактором предостережения агрессорам и имеет большую и благоприятную перспективу в конкретной обстановке, сложившейся на Дальнем Востоке, в связи с затянувшейся войной японских захватчиков против китайского народа».

Далее Иван Степанович подчеркнул, что монгольский театр военных действий на сегодняшний день еще не полностью оборудован, так как Генеральный штаб не дал на этот счет каких-либо исчерпывающих указаний. Конев особо отметил необходимость решения вопроса о том, входит ли Монгольская Народная Республика в театр военный действий Забакайлья или это будет самостоятельный театр военных действий.

В своем докладе командир 57-го особого стрелкового корпуса не забыл сказать и о репрессиях, подчеркнув:

«Эта очистительная работа, как показали факты последнего времени, еще не закончена и требует дальнейшего выкорчевывания вражеских недобитков и корней. При комплектовании корпуса вражеское руководство Забайкальского военного округа не пожалело усилий, чтобы сплавить сюда немало гамарнико-булинских[37] последышей, участников военно-фашистской контрреволюционной организации, шпионов, диверсантов, предателей социалистической родины. С первых же шагов их пребывания в Монгольской Народной Республике и началом устройства парторганизации и политаппарату пришлось заниматься выкорчевыванием вредительства и его последствий начиная с Таирова, Вайнера, Шипова, Пакалн, затем Прокофьева, Стельмашко[38] и других».

По итогам обсуждения доклада Конева было принято следующее постановление: «Главный Военный совет отмечает значительное укрепление боевой готовности частей особого корпуса, большую работу, проделанную всем личным составом по устройству в МНР и сохранению в боеспособном состоянии материальной части и транспорта, в подготовке и освоении театра военных действий МНР»[39]. Главный Военный совет постановил подчинить корпус во всех отношениях наркому обороны, а также наметил меры по совершенствованию боевой подготовки частей корпуса, очищению командно-политических кадров «от скрытых еще врагов народа, сомнительных и морально разложившихся элементов и иностранцев всех национальностей» и др.

И.С. Конев вспоминал, что после заседания Главного Военного совета его пригласили на обед к И.В. Сталину. Он обстоятельно расспрашивал командира корпуса о состоянии частей, о ходе боевой подготовки, об устройстве быта личного состава. Конев, ответив на все вопросы, подчеркнул, что командиры находятся в Монголии без семей, так как нет жилья и школ, в гарнизонах отсутствуют банно-прачечные отряды. Сталин тут же дал указание заместителю председателя СНК СССР А.И. Микояну в течение месяца мобилизовать 3 тыс. девушек из Москвы, Иваново-Вознесенска и других городов для формирования этих отрядов. В действительности в корпусе имелось два банно-прачечных отряда. 21 июля Главный Военный совет решил дополнительно сформировать еще два отряда и заменить военнослужащих вольнонаемным составом, перевести в Монголию семьи командного и начальствующего состава, а также начать строительство домов и школ[40].

В целом деятельность И.С. Конева получила достаточно высокую оценку. Правительство СССР наградило его орденом Красного Знамени, а правительство МНР – орденом Сухэ-Батора. Несмотря на это, позже, 16 июля 1941 г., майор государственной безопасности А.Н. Михеев попытался обвинить Ивана Степановича во вредительстве.

«Находясь в МНР в должности командира особого корпуса, Коневе 1937–1938 гг. руководил военно-строительным отделом корпуса, – сообщал Михеев своему руководству. – Инженерно-технический персонал (нач[альник] строительства, главный инженер Скопцов и др.) квалифицирует это руководство как явно вредительское. Например, на утверждение правительству и НКО были представлены явно заниженные планы заявок на стройматериалы, подлежащие вывозу из СССР. Конев не дал прямых установок по составлению генеральных планов строительства военных городков, вследствие чего планы и проекты неоднократно пересоставлялись, чем затягивалось строительство. Несмотря на возражение инженерно-технического персонала о нецелесообразности строить в Сайн-Шайнде дома и казармы с углублением до карнизов для мотодивизий, Конев все же дал приказание строить в котлованах дома, мотивируя это соображениями маскировки, в то время как углубление домов до карнизов не улучшало маскировку военного городка, а на фоне песка крыши домов демаскировали городок. Конев не принимал активного участия в борьбе с ликвидацией последствий вредительства».

Далее Михеев отмечал, что Конев «всеми мерами противодействовал привлечению к партответственности и аресту» бывших начальника штаба 57-го особого корпуса Малышева[41], начальника штаба механизированного полка Потапова[42] и других командиров. Несмотря на это, все они «были арестованы и разоблачены как участники контрреволюционного заговора, троцкисты и шпионы». Конева обвиняли и в том, что он представлял к наградам «впоследствии арестованных и разоблаченных органами НКВД врагов народа», в том числе командира 150-й авиабригады Маслова[43].

Все это будет позже. А пока судьба была милостива к Коневу, который получил повышение в должности.

Этому предшествовали следующие события. 1 июля 1938 г. был образован Краснознаменный Дальневосточный фронт под командованием Маршала Советского Союза В.К. Блюхера. Войска фронта под его руководством в августе нанесли поражение японским войскам на озере Хасан. Несмотря на это, Блюхер по обвинению в «сознательном пораженчестве» 4 сентября приказом № 0040 наркома обороны был отстранен от должности, 22 октября арестован и 9 ноября погиб от жестоких истязаний в тюрьме. Управление фронта было расформировано, а на базе его войск приказом № 0040 созданы две отдельные армии: 1-я и 2-я Краснознаменные. Командующим 2-й отдельной Краснознаменной армией был утвержден комкор И.С. Конев, членом Военного совета армии – бригадный комиссар Н.И. Бирюков, а начальником штаба – комбриг К.С. Мельник[44].

7 октября 1938 г. постановлением Совнаркома СССР И.С. Конев был введен в состав Военного совета при наркоме обороны[45]. На его заседании, состоявшемся в Москве 21–29 ноября, были обсуждены итоги боевой и политической подготовки Красной Армии за 1938 год и задачи на 1939 учебный год. Одновременно серьезной критике подверглась деятельность теперь уже мертвого Блюхера. В своем выступлении Иван Степанович также говорил о недочетах в боевой подготовке и жизни войск бывшего Дальневосточного фронта, правда, не называя фамилий виновных.

Нарком обороны Ворошилов в своем заключительном слове также не забыл лягнуть Блюхера:

– Для чего я сейчас вспоминаю об этом? – задал Ворошилов сам себе вопрос. – Товарищи Штерн[46], Конев, Семеновский[47] и Бирюков, я боюсь и предупреждаю вас: смотрите, не увлекайтесь. Хасан – это победа, и это относится в первую очередь к 1-й армии, но не увлекайтесь, это победа маленькая, притом дорого нам стоящая, мы могли бы иметь, повторяю, ту же и более блестящую, более разительную победу малой кровью. Необходимо извлечь все уроки из того, что мы видели и что мы пережили за время хасанских событий, для того чтобы не повторять ни там у нас, ни здесь, на Западе. Ну, здесь мы все-таки гамузом, всей толпой будем смотреть, а вы там, на отшибе, вы обязаны быть бдительными и работать много.

По итогам заседания Военного совета 11 декабря был издан приказ № 113 наркома обороны «О боевой и политической подготовке войск на 1939 учебный год»[48]. В нем требовалось «довести до конца большевизацию всей Красной армии», «закончить работу по очищению армии от остатков притаившихся еще враждебных и политически неустойчивых людей». В основу общевойсковой подготовки предписывалось положить «дальнейшую отработку вопросов взаимодействия всех родов войск в наступательном и оборонительном бою», а также совершенствовать огневую подготовку.

Таким образом, борьба с «врагами народа» был по-прежнему основной задачей в Красной Армии. Не была исключением и 2-я отдельная Краснознаменная армия. Так, 16 ноября 1938 г. партийная комиссия при политическом управлении утвердила решение парторганизации штаба армии об исключении из ВКП (б) уже арестованного к тому времени комдива Я.З. Покуса, бывшего заместителя командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией.

Не успели засохнуть чернила на этой бумаге, как на следующий день Совнарком СССР и ЦК ВКП (б) принимают совершенно секретное постановление, которое спасло жизни многим командирам и начальникам Красной Армии. В этом документе отмечалось, что в 1937–1938 гг. под руководством партии органы НКВД проделали большую работу по «очистке страны от диверсионных повстанческих и шпионских кадров», которая сыграла свою положительную роль в деле обеспечения дальнейших успехов социалистического строительства. Наряду с этим говорилось:

«Однако не следует думать, что на этом дело очистки СССР от шпионов, вредителей, террористов и диверсантов окончено. Задача теперь заключается в том, чтобы, продолжая и впредь беспощадную борьбу со всеми врагами СССР, организовать эту борьбу при помощи более совершенных и надежных методов. Это тем более необходимо, что массовые операции по разгрому и выкорчевыванию враждебных элементов, проведенные органами НКВД в 1937–1938 годах при упрощенном ведении следствия и суда, не могли не привести к ряду крупнейших недостатков и извращений в работе органов НКВД и Прокуратуры. Больше того, враги народа и шпионы иностранных разведок, пробравшиеся в органы НКВД как в центре, так и на местах, продолжая вести свою подрывную работу, старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, производили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников, в особенности засевших в органах НКВД».

С целью решительного устранения изложенных недостатков и надлежащей организации следственной работы органов НКВД и Прокуратуры требовалось производить аресты только по постановлению суда или с санкции прокурора, «ликвидировать судебные тройки, созданные в порядке особых приказов НКВД СССР, а также тройки при областных, краевых и республиканских управлениях» милиции, при производстве следствия в точности соблюдать все требования уголовно-процессуального кодекса. Все работники НКВД и Прокуратуры предупреждались, что «за малейшее нарушение советских законов и директив партии и правительства каждый работник НКВД и Прокуратуры невзирая на лица будет привлекаться к суровой судебной ответственности»[49].

К этому постановлению мы вернемся немного позже, а пока проследим за деятельностью И.С. Конева в 1939 г. 10 января он подписывает приказ «О боевой и политической подготовке войск армии на 1939 учебный год»[50]. Основное внимание обращалось на совершенствование оперативной подготовки штабов, повышение уровня методического мастерства командиров всех звеньев, изучение тактики вероятного противника, инженерное оборудование театра военных действий. Под руководством Ивана Степановича проводились учения различного масштаба, в том числе и опытные. Например, на учении, состоявшемся на р. Зея, отрабатывались вопросы использования тяжелых понтонов СП-19 для установки железнодорожных мостов.

В марте 1939 г. И.С. Конев в качестве в качестве делегата от Хабаровской партийной организации с правом решающего голоса принимает участие в работе XVIII съезда ВКП (6). На нем Иван Степанович был избран кандидатом в члены ЦК ВКП (6). В том же месяце ему было присвоено воинское звание командарм 2-го ранга.

На съезде нарком обороны К.Е. Ворошилов подвел итоги развития Красной Армии и Флота за прошедшие пять лет. Он отметил, что был завершен переход от территориальной к кадровой системе комплектования армии, коренным образом реорганизованы местные органы военного управления, вновь введен институт военных комиссаров, армия очищена «от мерзких людей, изменивших своему Государству и боевому знамени».

Нарком обороны заверил делегатов съезда в том, что Красная Армия является первоклассной, лучше технически вооруженной и прекрасно обученной, чем какая-либо другая армия. Красная Армия «всегда, в любой момент готова ринуться в бой против всякого врага, который посмеет коснуться священной земли советского Государства»[51]. Пройдет всего лишь восемь месяцев, как начало войны с Финляндией покажет, что Ворошилов ввел делегатов съезда в заблуждение.

После возвращение из Москвы И.С. Конев снова окунулся в суету армейской жизни. По завершении учебного года по его указанию была осуществлена проверка частей и соединений. Она выявила низкое качество и слабую организацию командирской подготовки, проведение учений без должного напряжения, слабое проявление рядовым и командным составом инициативы в бою, неумение совершать длительные марши и вести ночные боевые действия. Поэтому Конев в приказе № 060 «Задачи боевой и политической подготовки на март – май 1940 г.» от 27 февраля 1940 г. потребовал сосредоточить главное внимание на подготовку командиров, бойцов и подразделений в условиях сложной обстановки, на ведение боевых действий ночью и в окружении, на умение совершать длительные марши, организовывать и поддерживать тесное взаимодействие всех родов войск.

Здесь необходимо отметить, что недостатки в боевой подготовке были свойственны не только 2-й отдельной Краснознаменной армии. В марте 1940 г., после завершения Советско-финляндской войны, на пленуме ЦК ВКП (б) отмечалось, что обучение личного состава РККА ведется в отрыве от требований современной войны, полевые занятия и тактические учения проводятся в простой обстановке, войска не имеют уставов, наставлений и инструкций, отражающих опыт боевых действий в 1939–1940 гг. С учетом этого требовалось решительно перестроить всю систему подготовки и воспитания войск, повысить их боевую готовность и боеспособность. Задачи, поставленные пленумом ЦК ВКП (б), были обсуждены 14–17 апреля на расширенном заседании Главного Военного совета, в работе которого участвовал и наш герой. По итогам заседания было принято постановление «О мероприятиях по боевой подготовке, организации и устройству войск Красной Армии на основе опыта войны о Финляндией и боевого опыта последних лет»[52]. В нем ставилась задача провести перестройку системы подготовки командных кадров, осуществлять боевую подготовку в соответствии с новыми требованиями боя[53].

В целом можно отметить, что командующий 2-й отдельной Краснознаменной армией шел в ногу со временем, принимая меры по повышению качества боевой подготовки. На полковых и дивизионных учениях, состоявшихся в марте – апреле 1940 г., были отработаны следующие темы: «Наступление и бой на окружении в горно-лесистой местности», «Оборона и бой в окружении в горно-лесистой местности», «Атака укрепрайона», «Оборона побережья и отражение десанта»[54]. Инспекция Наркомата обороны, проверявшая армию, признала подготовку ее войск положительной[55].

Еще одной сферой деятельности командующего 2-й отдельной Краснознаменной армией было оказание помощи партизанскому движению в Маньчжурии. 16 апреля 1939 г. из Москвы в адрес начальников управлений НКВД Хабаровского, Приморского краев и Читинской области, начальников пограничных войск Хабаровского, Приморского и Читинского округов поступила шифротелеграмма № 7770. Она была подписана наркомом обороны К.Е. Ворошиловым и наркомом внутренних дел Л.П. Берией. В шифротелеграмме говорилось: «В целях более полного использования китайского партизанского движения в Маньчжурии и его дальнейшего организационного укрепления Военным Советам 1-й и 2-й ОКА разрешается в случаях обращения руководства китайских партизанских отрядов оказывать партизанам помощь оружием, боеприпасами, продовольствием и медикаментами иностранного происхождения или в обезличенном виде, а также руководить их работой. Проверенных людей из числа интернированных партизан небольшими группами перебрасывать обратно в Маньчжурию в разведывательных целях и в целях оказания помощи партизанскому движению. Работа с партизанами должна проводиться только Военными Советами»[56].

В соответствии с этим решением Военному совету 2-й отдельной Краснознаменной армии были переданы интернированные руководители партизанских отрядов Чжао Шанчжи и Дай Хунбин. После соответствующего инструктажа их надлежало перебросить на территорию Маньчжурии для руководства действующими партизанскими отрядами.

30 мая 1938 г. И.С. Конев и член Военного совета армии Н.И. Бирюков приняли в Хабаровске Чжао Шанчжи, Дай Хун-бина, а также командира 11-го партизанского отряда Ци Цзид-жуна. На встрече присутствовали начальник разведывательного отдела штаба армии майор Алешин и его заместитель майор Бодров[57].

Во время беседы Чжао Шанчжи было предложено связаться с партизанскими отрядами, действующими в бассейне р. Сунгари, объединить управление этими отрядами и создать крепкий штаб, очистить отряды от неустойчивых, разложившихся элементов и японских шпионов. Дальнейшая задача состояла в том, чтобы укрепить и расширить партизанское движение в Маньчжурии. Руководителям партизанских отрядов рекомендовалось организовать несколько крупных налетов на японские базы, создать секретные базы партизан в труднодоступных районах Малого Хингана для накопления оружия, боеприпасов и снаряжения. Одновременно следовало связаться с местной партийной организацией для развертывания политработы среди населения и проведения мероприятий по разложению частей маньчжурской армии и снабжению партизан через эти части оружием и боеприпасами.

В случае возможной войны между Японией и Советским Союзом китайские партизаны должны были «вести разрушительную работу в японском тылу, разрушать важнейшие объекты по заданию советского командования, поддерживать тесную связь и взаимодействие с советским командованием». При этом Конев и Бирюков особо подчеркнули, что успех действий объединенных партизанских отрядов «зависит в большой степени от постановки борьбы со шпионской разлагательской деятельностью японцев в среде партизан». С этой целью рекомендовалось создать при политотделе штаба партизанского движения орган по борьбе с японскими шпионами и провокаторами. Внимание Чжао Шанчжи было обращено на то, что «армия Маньчжоу-Го не крепка, японцы ей не доверяют». Партизаны должны использовать данное обстоятельство и принять меры по разложению этой армии. Руководителям партизанских отрядов было сообщено, что они получат оружие, боеприпасы, продукты, медикаменты и деньги из расчета на 100 человек. С целью обеспечения устойчивой связи штаба партизанского движения с командованием Красной Армии было решено подобрать 10 грамотных и преданных делу революции партизан, которых прислать в СССР для обучения радиоделу. В конце беседы Конев сказал Чжао Шанчжи: – Вас мы считаем главным руководителем партизанского движения в Маньчжурии и через Вас будем давать указания по всем вопросам. Одновременно будем поддерживать связь с отрядами, действующими территориально близко к советской границе. Вы идете выполнять волю партии и никакой ответственности за возможные конфликты не несете. При переходе примите все от Вас зависящие меры предосторожности. Никто из партизан ни в коем случае не должен говорить, что он был в Советском Союзе. Разглашение тайны перехода затруднит дальнейшие связи с партизанами, затруднит возможности передачи оружия, патронов, медикаментов.

Как и было обещано, через несколько месяцев Чжао Шанчжи вместе со своим отрядом был благополучно переправлен через Амур. Он, установив связь с другими партизанскими отрядами, начал боевые действия против японо-маньчжурских войск. В разведотдел штаба 2-й отдельной Краснознаменной армии Чжао Шанчжи через связных присылал документы и образцы новых прицелов и дальномеров, захваченные у японцев, а также сообщения о ходе боев. Они тщательно изучались командующим армией и членом Военного совета. 25 августа Конев и новый член Военного совета армии дивизионный комиссар А.Я. Фоминых направили письмо-директиву командующему партизанами Северной Маньчжурии Чжао Шанчжи. Им предстояло решить следующие задачи: укрепить и увеличить численность отрядов, добывать оружие, боеприпасы и продовольствие, создавать секретные базы, запасы продовольствия и одежды, проводить операции с целью нападения на железнодорожные поезда, золотые прииски, склады, шахты, полицейские участки. Партизанам обещали прислать динамит и подготовленных инструкторов для его применения, а также продовольствие, пропагандистскую литературу и топографические карты[58].

Как мы уже отмечали, 17 ноября 1938 г. ЦК ВКП (б) и СНК СССР приняли постановление, касающееся деятельности органов НКВД и Прокуратуры. Опираясь на него, временно исполняющий обязанности военного прокурора 2-й отдельной Краснознаменной армии военный юрист 1-го ранга Чебоненко в середине февраля 1940 г. направил докладную записку главному военному прокурору Красной Армии. В ней он привел факты грубой фальсификации следственных дел работниками особого отдела ОКДВА (Дальневосточного фронта), в том числе в отношении комдива Я.З. Покус, начальников штаба армии комкора С.Н. Богомягкова и комдива В.К. Васенцовича, начальника политического управления дивизионного комиссара И.И. Кропачева и др. «Я убежден, что большинство из этих дел должны быть прекращены, как созданные провокационно, – пишет Чебоненко. – Доводя об этом до Вашего сведения, считал бы необходимым дела, направленные в Военную коллегию, снять с рассмотрения и возвратить в Особый отдел 2 ОКА для пересмотра в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Здесь, на месте, зная, кто из ведших следствие по конкретному делу разоблачен как вредитель по уничтожению партийных кадров, можно будет сразу же невинных освободить, тем самым наиболее эффективно выполнив постановление ЦК ВКП (б) и СНК СССР от 17-го ноября 1938 года»[59].

Записка Чебоненко была рассмотрена весьма оперативно. 16 февраля он получает ответ главного военного прокурора Н.П. Афанасьева: «Дело Особого отдела армии HP 11954 на обвиняемых Покуса Якова Захаровича, Стельмах Григория Давидовича, Васенцовича Владислава Константиновича, Григорьева Николая Ивановича, Седова Сергея Дмитриевича, Агафонова Николая Михайловича, Касаткина Петра Степановича, Шталь Юлис Мартыновича и Волынина Евгения Алексеевича мной в уголовном порядке прекращено. Предлагаю своим постановлением перечисленных выше лиц из тюрьмы освободить. Документы почтой. Исполнение телеграфьте»[60].

18 февраля 1940 г. все арестованные были освобождены. Комдива Я.З. Покуса партийная организация штаба 2-й отдельной Краснознаменной армии теперь быстро восстановила в партии. 27 февраля И.С. Конев вручил ему рекомендательное письмо, адресованное заместителю наркома обороны армейскому комиссару 1-го ранга Е.А. Щаденко:

«Следует в Ваше распоряжение бывший зам. комвойск ОКДВА, комдив Покус Яков Захарович, уволенный из кадров РККА.

Последнего я знаю в период 1922–1923 гг. по совместной работе на Дальнем Востоке, как стойкого, решительного, инициативного и энергичного командира, преданного делу партии Ленина – Сталина и нашей Социалистической Родине. Достойного восстановления в рядах Красной Армии»[61].

30 мая 1940 г. Я.З. Покус был назначен старшим преподавателем Академии Генерального штаба. Но уже 3 октября его снова арестовали по обвинению в принадлежности к мифическому военному заговору. 16 июля 1941 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила Покуса к 10 годам исправительно-трудового лагеря с поражением в правах на 5 лет, с лишением присвоенного ему воинского звания «комдив» и конфискацией всего лично ему принадлежащего имущества. Он умер в сентябре 1945 г. в лагере.

Не без содействия И.С. Конева в апреле 1940 г. был восстановлен в партии бывший помощник командующего Отдельной Краснознаменной Дальневосточной армией комдив Г.А. Ворожейкин. Он принимал активное участие в Великой Отечественной войне, стал маршалом авиации. Однако после войны его в апреле 1948 г. вторично арестовали и приговорили к 8 годам тюремного заключения. В августе 1953 г. Ворожейкина освободили.

В мае 1940 г. произошли изменения в высшем военном руководстве СССР. К.Е. Ворошилов, один из соратников И.В. Сталина, лишился поста наркома обороны, так как его деятельность в ходе войны с Финляндией была признана неудовлетворительной. Наркомат обороны возглавил командующий Киевским Особым военным округом С.К. Тимошенко. Он 16 мая подписывает приказ № 120 «О боевой и политической подготовке войск на летний период 1940 г.»[62] В нем предписывалось в основу этой подготовки положить принцип: «учить войска тому, что необходимо на войне, и только так, как это делается на войне». От командиров всех степеней требовалось резко повысить качество тактической и огневой подготовки, овладеть искусством маневрирования на разнообразной местности, преодоления искусственных и естественных препятствий, совершенствовать навыки в организации и ведении обороны.

Положения приказа № 120 И.С. Конев претворял в жизнь уже в новом качестве. В июне 1940 г. он назначается командующим войсками Забайкальского военного округа, штаб которого располагался в Чите. На территории округа формировалась 16-я армия под командованием генерал-лейтенанта М.Ф. Лукина. В состав округа была включена 17-я армия (командующий – генерал-лейтенант П.А. Курочкин), дислоцировавшаяся в Монголии.

Не успел И.С. Конев как следует освоиться в новой должности, как в штаб Забайкальского военного округа прибыла комиссия во главе с заместителем наркома обороны Маршалом Советского Союза Г.И. Куликом. Под его руководством в лагере под Иркутском было проведено тактическое учение с боевой стрельбой. Затем проверке подверглись некоторые части и соединения округа. Она показала, что в боевой подготовке имеется ряд недостатков: слабое ведение разведки; плохая организация взаимодействия; недостаточная выучка ряда подразделений при преодолении предполья и ведении наступления в глубине обороны противника.

И.С. Коневу, наряду с практической работой, предстояло выступить в роли теоретика. 28 августа 1940 г. нарком обороны Маршал Советского Союза C.K Тимошенко подписал директиву, которая требовала от И.С. Конева, командующего войсками Западного Особого военного округа генерал-полковника Д.Г. Павлова, начальника Главного управления автобронетанковых войск генерал-лейтенанта Я.Н. Федоренко и командующего войсками Одесского военного округа генерал-лейтенанта Я.Т. Черевиченко подготовить доклад на тему «Использование механизированных корпусов в наступательной операции»[63]. Его намечалось заслушать в декабре на совещании высшего командного состава Красной Армии[64]. Докладчиком, как известно, стал Павлов. Но и Конев не сидел молча на совещании. Он принял участие в обсуждении доклада начальника Генштаба Красной Армии генерала армии К.А. Мерецкова на тему «Итоги и задачи боевой подготовки сухопутных войск, ВВС и оперативной подготовки высшего начсостава». В своем выступлении Иван Степанович отметил, что войска получили большую практику по основным видам общевойскового боя, в организации взаимодействия родов войск и в совершении маршей. Не скрыл он и недостатки, имевшие место в боевой и политической подготовки. Наряду с этим высказал ряд предложений, которые, к сожалению, не все были претворены в жизнь. А ведь они имели большое значение для войск. К ним относились: обобщение опыта прорыва укрепленной полосы в ходе войны с Финляндией; разработка и издание соответствующего устава или временной инструкции; подготовка положений для штабов округа, фронта и армии.

В целом совещание, по мнению наркома обороны Тимошенко, имело большое значение для уточнения ряда положений отечественной военной теории. Однако во многих выступлениях недостаточно учитывались возможное противодействие противника, степень устойчивости современной обороны, реальный материальный и моральный потенциал Красной Армии. Поэтому многие положения теории наступления оказались в начале Великой Отечественной войны нежизненными и не могли быть реализованы на практике.

После совещания в Кремле под руководством Тимошенко были проведены две оперативно-стратегические военные игры. В играх нашли свое практическое воплощение те идеи, которые высказывались на совещании высшего комсостава. На пространстве от Балтийского до Черного морей действовали фронтовые и армейские объединения, организованные по взглядам того времени. Большинству из участников декабрьского совещания пришлось решать задачи в играх и за «восточных», и за «западных». Высший комсостав получил ценную практику в организации и планировании фронтовой и армейской наступательных операций, в их боевом и материальном обеспечении, в применении подвижных соединений во взаимодействии с авиацией[65]. В ходе игр неоднократно возникали сложные ситуации, потребовавшие от их участников принятия ответственных решений. Однако большинство из них руководили в них армиями и фронтами безотносительно к тому, какие объединения они реально возглавляли в начале 1941 г. Почти никому из них с началом войны не пришлось воевать на тех направлениях, где они действовали в играх.

И.С. Конев в первой игре командовал 27-й армией Северо-Западного фронта, а во второй – 5-й армией Южного фронта «западных». Группировки войск сторон, созданные на играх, соответствовали утвердившимся осенью 1940 г. взглядам советского стратегического руководства, согласно которым Германия с целью захвата Украины может сосредоточить свои главные силы (110–120 пехотных дивизий, основную массу танков и самолетов) на юге, в районе Седлец, Люблин, для нанесения главного удара в общем направлении на Киев. Из Восточной Пруссии, где предполагалось сосредоточение 50–60 немецких пехотных дивизий, ожидалось нанесение вспомогательного удара[66]. В обеих играх действия сторон на направлениях Брест, Барановичи (Восточный фронт «западных») и Брест, Варшава (Западный фронт «восточных») не разыгрывались. Между тем и в планах советского стратегического руководства, и в документах первой игры отмечалась опасность ударов противника из районов Сувалки и Брест в направлении Барановичи. Известно, что удары вермахта именно из этих районов в начале Великой Отечественной войны привели к окружению войск Красной Армии в белостокском выступе.

После завершения игр И.С. Конев 14 января 1941 г. назначается командующим войсками Северо-Кавказского военного округа. Сам он пишет, что это произошло в конце января[67]. Вместе с ним в Ростов-на-Дону, где располагался штаб округа, приехали супруга Анна Ефимовна, дочь Майя и сын Гелий.

Верный своему принципу досконально знать войска и учить их умению вести активные боевые действия, Конев сразу же взялся за организацию боевой и политической подготовки. Под его руководством проводится ряд командно-штабных и тактических учений, оперативных игр, полевых поездок. «Мы, старший комсостав Северо-Кавказского военного округа, – вспоминал генерал-полковник артиллерии Н.М. Хлебников, в то время начальник артиллерии округа, – тотчас почувствовали твердый характер и целевую направленность нашего нового командующего»[68]. Все соединения и части были выведены в подвижные лагеря. Учения, как правило, начинались с подъема по тревоге и вручения командирам частей и соединений тактических заданий.

Особенностью стиля работы Конева, как отмечают многие его сослуживцы того времени, являлось стремление превратить каждый разбор учения или смотра в школу для командного состава, соединений, частей и подразделений. «В те предвоенные годы, когда все мы чувствовали дыхание надвигающейся грозы, я, следуя правилу, усвоенному по предшествующей службе, немало времени отдавал тренировке соединений и частей округа в сложных условиях обстановки, приближенной к боевой, – рассказывал в середине 50-х годов Иван Степанович слушателям Военной академии им. М.В. Фрунзе. – Были люди, которые не понимали, зачем это нужно. Называли это выматыванием сил. Некоторые косились и по другой причине: маневры даже в масштабе дивизии – весьма дорогостоящая вещь. Но я чувствовал, что время не ждет, старался использовать каждый час с пользой для войск. В этом вопросе ощущалась поддержка члена Военного совета, штаба, большинства начальников родов войск и служб. Совместными усилиями мы и решали главную задачу – учили штабы и войска воевать с сильным и опытным врагом»[69].

Одновременно И.С. Коневу пришлось решать еще одну срочную задачу. По постановлению Главного Военного совета на базе округа в Черкассах формировалось управление 19-й армии. К 22 июня 1941 г. она включала два стрелковых (25-й и 34-й) и один механизированный (26-й) корпуса, одну стрелковую дивизию (38-я), два корпусных артиллерийских полка (442-й и 471-й), один моторизованный инженерный (111-й) и два отдельных саперных (238-й и 321-й) батальона[70]. В мехкорпусе имелось всего 184 легких танка[71].

С 20 мая началась переброска некоторых соединений армии в Киевский Особый военный округ. 13 июня командующим армией был назначен И.С. Конев, членом Военного совета – дивизионный комиссар И.П. Щекланов, начальником штаба – генерал-майор П.Н. Рубцов. Нарком обороны поставил Коневу следующую задачу: «Армия должна быть в полной боевой готовности, и в случае наступления немцев на юго-западном театре военных действий, на Киев, нанести фланговый удар и загнать немцев в Припятские болота»[72].

Решив все неотложные дела, И.С. Конев 18 июня выехал в штаб Киевского Особого военного округа для приема прибывающих эшелонов. Здесь он неожиданно встретил своего знакомого по гурзуфскому санаторию полковника И.Х. Баграмяна, возглавлявшего оперативный отдел штаба округа. По просьбе Конева он ознакомил его с состоянием войск и их дислокацией.

И.С. Конев, вернувшись в Черкассы, позвонил по телефону начальнику Генштаба и попросил разрешения выехать в Ростов. Получив добро, Иван Степанович на самолете прилетел вечером 20 июня в Ростов, где дал указание о приведении войск в полную боевую готовность. В ночь на 21 июня, как пишет P.M. Португальский, И.С. Коневу позвонил начальник штаба Киевского Особого военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев, который сказал, что положение тревожное, а потому надо быть готовым к худшему[73].

Однако Конев в своих мемуарах опровергает это утверждение. В два часа ночи 22 июня ему на квартиру в Ростове позвонил генерал армии Жуков.

«Товарищ Конев, положение угрожающее, – сказал он. – Приказываю привести в готовность все средства противовоздушной обороны Ростова. Командующим округом оставьте Рейтера, своего заместителя, а сами немедленно вылетайте в армию, быть там в полной боевой готовности».

Далее Конев пишет, что вместе с членом Военного совета Шеклановым и начальником особого отдела Королевым на самолете «СИ-47» в четыре часа утра вылетел в Черкассы. В штаб 19-й армии они прибыли около пяти часов. О том, что началась война, никто из штабных работников ничего не знал. К этому времени Иван Степанович имел, по существу, идеальный послужной список. От командира полка ступень за ступенью вырос до командующего войсками военного округа. В его арсенале был богатый опыт организации и обучения войск, командиров и штабов, но боевой опыт ограничивался только руководством отрядом в Гражданскую войну. Теперь Коневу предстояло в боевых условиях показать, на что он способен как военачальник.