Сильный жар опалил ей лоб и обжег горло. Пересохшие губы искривились в гримасе. Помада запеклась коркой и вздулась пузырями, словно асфальт под палящим солнцем.
Александра Вель на два шага отступила от печи. Это было ошибкой. Из-за резкого перепада температур мелкие капельки пота выступили у нее на лбу, на нижней губе, на шее. Она почувствовала, как шелковая блузка, впитав влагу, прилипла к телу.
— Мистер Торвальд? — позвала она. — Айвор Торвальд?
Человек, колдовавший над мехами в глубине комнаты, поднял голову и кивнул. Мгновение Александра следила за тем, как колышется из стороны в сторону его футболка. Потом подошла поближе, пытаясь разглядеть то, над чем он работает, и встала у него за спиной.
Кусок расплавленного стекла, большой и красный, словно спелый помидор. Но краснота эта — не холодная краснота влажной кожицы плода, а яростная краснота внутреннего жара. Из самой сердцевины стекла исходило желтое сияние — память об огне. Торвальд держал стекло на конце стальной трубки, округляя и сглаживая, прокатывая по обожженной деревянной форме. Простеганные металлической нитью рукавицы защищали от жара его руки, а на ногах, как рыцарские доспехи, блестели подвязанные кожаными ремнями металлические пластины.
После сотни поворотов в форме стекло остыло и почернело. Торвальд встал, приподняв стальную трубку, отодвинул обожженную форму, повернулся — едва не задев лицо Александры — и кинул стекло в печь. Стержень он повесил на скобу.
— Что вы хотите? — спросил Торвальд, осматривая ее придирчивым взглядом с головы до ног: прилипшая к телу белая блузка, широкий пояс, туго охвативший узкую талию, прямая черная юбка, обтягивающая бедра, колени…
— Вы выполняете частные заказы? — быстро спросила она.
— Смотря какие.
— И от чего это зависит?
— От того, интересно мне это или нет.
Один из этих, подумала Александра и призывно повела бедрами.
— Ну ладно, — сурово сказал он. — Что вы хотите?
Александра покопалась в сумке, висящей на плече, и вытащила конверт. Открыв клапан, она вытряхнула на стол содержимое, стараясь не касаться его пальцами.
Торвальд подвинулся ближе, взглянул на нее, словно спрашивая разрешения, и снял рукавицу. Рука оказалась на удивление белой. Взяв двумя пальцами один из выпавших обломков, он повернулся к свету, к открытой двери.
— Оникс. Или сардоникс, из красно окрашенных.
— Вы можете превратить его в стекло?
— Этого мало. Сколько в них? Карат пятнадцать-двадцать от силы. Или у вас есть еще?
— Это все, что я смогла… все, что у меня есть.
— Оставьте их себе на память.
— А не могли бы вы смешать их с другими… из чего вы делаете стекло?
— Конечно, ведь оникс просто разновидность кварца. Окись кремния. Почти то же самое, что стекло. Взять эти ваши два кусочка, добавить в расплав и — пфф! — дело сделано. Они даже окрасят его, ровно настолько, насколько я с ними поработаю. Но не сильно, не так хорошо, как хотелось бы.
— Прекрасно. Чем слабее, тем лучше. А еще лучше, чтобы окраски не было вообще. Просто чистое стекло.
— Тогда зачем что-то добавлять?
— Так надо. Это все, что я могу сказать вам. Ну, беретесь за заказ?
— Какой? Точнее!
— Стакан. Стакан для питья, с этими вплавленными кусочками — сардоникса, так, кажется, вы его назвали?
— Стакан… — Он поморщился. — Кубок? Бокал?
— Нет. Высокий стакан для воды. Прямые стенки, плоское дно.
— Ничего интересного. — Он повернулся к печи и взял стальную трубку.
— Я хорошо заплачу. Сотню, нет — тысячу долларов.
Его руки, приготовившиеся поднять трубку, снова опустились.
— Уйма денег.
— Эта вещь должна быть совершенной. Неотличимой от заводских стаканов.
— Своего рода игрушка? Для вечеринки богатеев?
— Точно! — Александра Вель одарила его широкой улыбкой, на сей раз искренней. — Приглашение на вечеринку.