Меч Гидеона

ГЛАВА 1

Август 1988 г.

Ничто за двенадцать лет жизни не подготовило Гидеона Кру к этому дню. Теперь все — каждая пустяковая деталь, каждый банальный жест, каждый звук и запах — смерзлось в ледяную глыбу, превратилось в неизменную данность, предназначенную для вдумчивого изучения.

Мать везла его домой с тренировки по теннису в их многоместном «плимуте». День был жаркий, за тридцать градусов. В такую погоду одежда пристает к телу, а солнечные лучи становятся похожи на липучку для мух. Гидеон направил себе в лицо обдуватели на приборной панели и наслаждался потоками холодного воздуха.

Они ехали по шоссе номер двадцать семь, как вдруг у длинной бетонной стены, опоясывающей Арлингтонское мемориальное кладбище, машину перехватили двое полицейских на мотоциклах: один материализовался впереди, другой пристроился сзади, оба с включенными сиренами и вращающимися красными мигалками. Тот, что ехал впереди, указал рукой в черной перчатке на съезд с магистрали, где принудил мать Гидеона затормозить. Никакого томительного разбирательства, как при рутинной остановке, не последовало: полицейские соскочили с мотоциклов и подбежали к машине.

— Следуйте за нами, — велел один, наклонившись к окну. — Немедленно!

— В чем, собственно, дело? — поинтересовалась мать Гидеона.

— Вопрос национальной безопасности. Не отставайте: мы поедем быстро, будем расчищать вам дорогу.

— Не понимаю…

Но полицейские уже бросились к своим мотоциклам.

Под завывание сирен они провели автомобиль вниз по эстакаде к Джордж-Мейсон-драйв, распугивая других водителей. По пути к ним присоединялись все новые мотоциклы и патрульные машины, даже «скорая помощь».

Кортеж с ревом несся по запруженным улицам. Гидеон не знал, восторгаться ему или пугаться. После поворота на Арлингтонский бульвар он догадался, куда они едут: в Арлингтон-Холл, в Командование разведки и безопасности армии (КРБ) США, где работал его отец.

Въезд в комплекс перегораживали полицейские заграждения, но для кортежа их мигом раздвинули. Промчавшись по Церемониальной аллее, они остановились перед очередными заграждениями, где скопились пожарные и полицейские машины, бронеавтомобили группы специального назначения. Гидеон уже видел за деревьями корпус, где работал отец: внушительные белые колонны и кирпичный фасад в окружении изумрудных лужаек и ухоженных дубов. Когда-то там был институт благородных девиц, и на вид с тех пор мало что поменялось. Между лужайкой и корпусом было расчищено от машин широкое пространство. За кочкой залегли двое снайперов.

Мать повернулась к сыну и приказала сильно напугавшим его тоном:

— Сиди в машине и ни в коем случае не вылезай! — Еще страшнее тона было ее серое застывшее лицо.

Она вышла из машины, и ее мигом увела рассекшая толпу фаланга полицейских.

Она забыла заглушить мотор, в салоне работал кондиционер. Гидеон чуть опустил стекло, и в машину ворвался вой сирен, бормотание раций, крики. Мимо пробежали двое в синем. Полицейский неподалеку что-то рявкнул, со всех сторон зазвучали новые, еще более визгливые сирены.

Кислый, искаженный электронным мегафоном голос произнес:

— Выходи с поднятыми руками!

Толпа разом затихла.

— Ты окружен. У тебя нет выхода. Отпусти заложника и немедленно выходи!

Тишина. Гидеон огляделся. Внимание толпы было приковано к дверям корпуса с колоннами, перед которыми залегли снайперы. Там, видимо, и разворачивалось действо.

— Здесь твоя жена. Она хочет с тобой поговорить.

Эфирные помехи на всю округу, потом тысячекратно усиленный всхлип, при других обстоятельствах вызвавший бы смех.

— МЕЛВИН? — Снова оглушительное хлюпанье. — МЕЛВИН!

Гидеон замер. «Это же голос моей мамы!..» — пронеслось у него в голове.

По бессмысленности происходящее соревновалось с дурным сном. Этого не может быть! Гидеон машинально взялся за ручку, распахнул дверцу и вышел в удушающий зной.

— Мелвин! — Всхлип. — Прошу тебя, выходи. Обещаю, тебе не причинят вреда. Умоляю, отпусти этого человека!

Голос хриплый, чужой — но обмануться невозможно: голос принадлежал матери.

Гидеон стал продвигаться среди бесчисленных людей в полицейской и военной форме. Никто не обращал на него внимания. Он достиг внешнего ограждения, положил руку на грубую деревянную перекладину, выкрашенную в голубой цвет. Как он ни всматривался в здание впереди, никакого движения разглядеть было невозможно. Здание плыло в жарком мареве и выглядело мертвым. Дубовые листья безжизненно повисли, безоблачное небо казалось плоским и бледным почти до белизны.

— Мелвин, если ты его отпустишь, они тебя выслушают.

Снова безмолвное ожидание. Потом какая-то возня в дверях. Незнакомый Гидеону мужчина в костюме вышел, пошатываясь, растерянно огляделся и, мелко перебирая толстыми ногами, засеменил к ограждению. К нему ринулись четверо полицейских в шлемах, с револьверами наготове, и заставили спрятаться за грузовиком.

Гидеон нырнул под ограждение и заспешил в направлении полицейских, людей с рациями, военных. Его по-прежнему не замечали, всем было не до него: все взоры были прикованы к дверям между колоннами.

Наконец оттуда донесся негромкий голос:

— Требую расследования!

Голос отца! Гидеон замер как вкопанный, с отчаянно бьющимся сердцем.

— Расследование! Двадцать шесть трупов!

Какая-то невнятица, разносимая вокруг усилителем, потом гулкий мужской голос:

— Доктор Кру, ваше обращение будет передано по назначению. Но сейчас вы должны выйти с поднятыми руками. Вы понимаете? Сейчас ваше дело — сдаться.

— Вы меня не слушаете, — ответил дрожащий голос. Похоже, отец был напуган, как ребенок. — Погибли люди, и никто пальцем не пошевелил! Мне нужно ваше обещание.

— Обещаю!

Гидеон уже подкрался к внутреннему ограждению и видел приоткрытую дверь.

«Это сон, ночной кошмар, я вот-вот проснусь…»

Ему было нехорошо от жары, во рту чувствовался противный медный привкус. Кошмар — и одновременно самая настоящая реальность!

Потом дверь широко распахнулась, и в черном прямоугольнике проема Гидеон увидел отца, совсем крохотного по сравнению с внушительным зданием. Отец шагнул вперед с задранными вверх, ладонями вперед, руками. Прямые волосы падали ему на лоб, галстук был свернут набок, синий костюм сильно помялся.

— ХВАТИТ! — приказал голос. — СТОЯТЬ!

Мелвин Кру остановился, моргая на безжалостном солнце.

Раздались выстрелы, почти очередь, и отца Гидеона отбросило обратно в темный дверной проем.

С истошным криком «ПАПА!» Гидеон перемахнул через барьер и побежал по раскаленному асфальту стоянки.

— ПАПА!!!

За спиной у него кричали:

— Откуда ребенок?! Не стрелять!!!

Но он уже несся по лужайке к входу. Ему наперерез бежали взрослые.

— Господи! Остановите его!

Он поскользнулся на траве, шлепнулся, вскочил с выпачканными ладонями и коленками. Он видел только подошвы отцовских башмаков, торчащих из темного проема носками к небу, — вытертые подошвы, одна даже с дырой. Это был, конечно, сон.

Прежде чем Гидеона сбили с ног и прижали к земле, он успел увидеть, как дважды дернулись отцовские ноги.

— Папа! — крикнул он с полным травы ртом, пытаясь снова встать, хотя ему на плечи и на спину навалился своей тяжестью, казалось, весь мир. Но он видел, как отец шевелил ногами. Значит, он жив, он встанет, и все снова будет хорошо…

ГЛАВА 2

Октябрь 1996 г.

Гидеон Кру прилетел из Калифорнии дешевым ночным рейсом. Прежде чем подняться в небо, самолет два часа простоял на взлетной полосе аэропорта Лос-Анджелеса. Из аэропорта Аллена Даллеса он приехал в Вашингтон на автобусе, потом доехал на метро до конечной станции, там сел в такси. Неожиданный перелет нанес удар по его финансам. Он и так с опасной скоростью тратил наличность, не имея возможности откладывать деньги, а ведь последняя работа принесла ему больше обычного, потому что товар было нелегко продать.

Он ждал звонка, но, дождавшись, понял, что это ложная тревога, очередной приступ истерики или пьяная мольба о внимании. Правда, врач в больнице сразил его откровенностью. «У нее отказывает печень, а анамнез исключает трансплантацию. Так что вы, возможно, посещаете ее в последний раз».

Она лежала в палате реанимации: обесцвеченные волосы рассыпаны по подушке, лицо лихорадочно пылает. На веках остались следы от жалкой попытки воспользоваться тенями — все равно что покрасить ставни в доме с привидениями… В носовом катетере булькало и хрипело.

В палате царили полумрак и тишина, которую только подчеркивало тихое попискивание приборов. Его вдруг ударило тугой волной жалости и вины. Вместо того чтобы заботиться о ней, он был поглощен собственной жизнью. Но любая его попытка что-то предпринять только усугубляла ее тягу к бутылке, и все заканчивалось скандалом. Такое завершение ее жизни было вопиющей несправедливостью — да, именно несправедливостью!

Он взял ее руку, хотел что-нибудь сказать, но ничего не смог придумать. Наконец выдавил неубедительное «Как ты, мам?» и возненавидел себя за дурацкий вопрос.

Вместо ответа он получил невыносимый взгляд ее глаз с белками цвета перезревшего банана. Ее костлявая дрожащая рука слабо стиснула его руку. Наконец она с трудом произнесла:

— Вот и все…

— Пожалуйста, мам, не говори так.

Она обреченно махнула рукой:

— Ты разговаривал с врачом и все знаешь. У меня цирроз вместе с целым букетом побочных недугов, не говоря о застойной сердечной недостаточности и эмфиземе от многолетнего курения. Я развалина и сама в этом виновата.

У Гидеона не нашлось ответа. Мать права. Она всегда все выкладывала начистоту. Непонятно, как такая сильная женщина оказалась уязвимой к вульгарной химии. Хотя что тут непонятного: легкое привыкание было характерной чертой ее личности, он наблюдал нечто похожее и за собой.

— Истина тебя освободит, — сказала она, — хотя сначала сделает несчастным.

Этот ее излюбленный афоризм всегда предшествовал тяжелым откровениям.

— Настало время открыть тебе правду. — Она набрала в загубленные легкие воздух. — Учти, она тебе очень не понравится.

Он переждал ее хрип — старания отдышаться.

— Речь о твоем отце. — Она скосила желтые глаза на дверь. — Встань и закрой.

Гидеон, борясь со страхом, тихо затворил дверь и опять уселся у ее изголовья. Она стиснула ему ладонь и прошептала:

— Голубцы…

— Прости, не понял?

— Голубцы. Такие русские капустные рулеты с мясным фаршем. — Она судорожно ловила ртом воздух. — Советское кодовое название операции — «Рулет». За одну ночь стали безжизненными «рулетами», исчезли целых двадцать шесть агентов глубокого внедрения.

— Зачем ты мне об этом рассказываешь?

— «Молотилка». — Она закрыла глаза и быстро задышала. Казалось, приняв решение, она торопилась все выложить. — Еще одно важное слово. Так назывался проект, над которым твой отец работал в КРБ. Новый стандарт кодирования, высочайшая степень секретности.

— Ты уверена, что об этом надо говорить? — спросил Гидеон.

— Твоему отцу не полагалось выбалтывать это мне. Но он не сдержался. — Она не открывала глаз, ее тело выглядело безжизненным, погружающимся в больничную койку, как в пучину.

— «Молотилку» требовалось проверить. Испытать. Для этого наняли твоего отца. Мы переехали в Вашингтон.

Гидеон кивнул. Для семиклассника было не очень радостно перебираться из калифорнийского Клермонта в федеральный округ Колумбия.

— В 1987 году КРБ передало «Молотилку» Агентству национальной безопасности для завершающего испытания. Ее приняли и внедрили.

— Никогда об этом не слышал.

— Ну так слышишь теперь. — Она болезненно глотнула. — У русских ушли на расшифровку считанные месяцы. 5 июля 1987 года, на следующий день после Дня независимости, они наделали «рулетов» из всех этих американских шпионов.

Пауза, долгий вздох. Приборы не прекращали свой тихий писк под шипение кислорода, им аккомпанировала невнятным шумом своей жизнедеятельности вся больница.

Гидеон не выпускал руку матери, не зная, что сказать.

— В провале обвинили твоего отца…

— Мам! — Он сжал ей руку. — Все это давно в прошлом.

Она покачала головой.

— Они изуродовали ему жизнь. Поэтому он и натворил дел — захватил заложника.

— Какое это теперь имеет значение? Я давным-давно смирился с тем, что папа совершил ошибку.

Мать резко глянула на него.

— Никакой ошибки. Его просто сделали козлом отпущения. — Она не произнесла, а выплюнула эти слова, как гадость, которую невозможно больше терпеть во рту.

— Как это?

— Перед операцией «Голубцы» твой отец написал докладную записку. Он предупреждал, что «Молотилка» теоретически уязвима, что потенциально в ней есть лазейка. Но него не обратили внимания, но он оказался прав. Двадцать шесть трупов!

Она шумно дышала и судорожно комкала скрюченными пальцами простыню.

— «Молотилка» была засекречена, они могли говорить все, что им заблагорассудится. Спорить с ними было некому. А твой отец был человеком со стороны, профессором, штатским. Да еще лечился в свое время от депрессии — какое удобство!

Слушая мать, Гидеон чувствовал, что превращается в ледышку.

— Так ты говоришь, что он не был виноват?

— Абсолютно! Но они уничтожили все улики и повесили вину за свой провал под кодовым названием «Голубцы» на него. Поэтому он захватил заложника. И поэтому его застрелили, хотя он вышел с поднятыми руками, — чтобы молчал. Хладнокровное убийство!

Гидеон вдруг почувствовал себя как в невесомости. При всем ужасе услышанного у него словно свалилась тяжесть с плеч. Его отец, чье имя публично поносили с тех пор, как сыну исполнилось двенадцать лет, оказывается, вовсе не был неуравновешенным, депрессивным математиком-неудачником. Весь туман в голове, все насмешки и шепот за спиной теперь можно забыть. Одновременно он уже начал осознавать всю чудовищность преступления, совершенного против его отца. Он помнил тот день, словно это было вчера, помнил обещания, которым отец поверил, чтобы выйти на солнечный свет — и быть изрешеченным пулями.

— Кто же?.. — начал было он.

— Генерал-лейтенант Чэмбли Такер, заместитель начальника КРБ и руководитель проекта «Молотилка». Это он сделал твоего отца козлом отпущения, чтобы самому не оказаться виноватым. Это он был тогда в Арлингтон-Холл, он отдал приказ стрелять. Запомни это имя: Чэмбли Такер.

Мать умолкла и растянулась, вся в поту от напряжения, ловя ртом воздух, как после марафона.

— Спасибо, что рассказала, — произнес он ровным голосом.

— Это еще не все. — Снова дыхание запыхавшейся бегуньи. График пульса на настенном мониторе приобрел угрожающий вид.

— Хватит, тебе надо отдохнуть.

— Нет! — Непонятно откуда у нее взялись силы, чтобы повысить голос. — У меня будет время для отдыха… потом.

Гидеон снова напрягся.

— Что было дальше, ты знаешь. Тебе тоже досталось: постоянные переезды, бедность. Мужчины… У меня все валилось из рук. В тот день закончилась и моя жизнь. С тех пор у меня внутри все мертво. Я была отвратительной матерью. А ты… тебе было так больно!

— Не волнуйся, я выжил.

— Правда?

— Конечно. — Утверждать это было для него мучением.

Ее дыхание стало замедляться, рука ослабла. Заметив, что мать засыпает, он выпустил ее ладонь и положил поверх простыни. Но когда наклонился, чтобы поцеловать, она вдруг схватила его за воротник, как клещами, притянула к себе, впилась глазами ему в глаза и сказала с маниакальным напором:

— Сравняй счет!

— Что?!

— Сделай с Такером то же самое, что он сделал с твоим отцом. Уничтожь его! И пусть он умрет, зная, за что принимает смерть и от чьей руки.

— Господи, ты что, мам? — Гидеон оглянулся в страхе. — Сама не знаешь, что говоришь.

— Не спеши. — Она перешла не шепот. — Закончи колледж, магистратуру. Учись, наблюдай, жди. Ты что-нибудь придумаешь.

Ее рука упала, она снова закрыла глаза. Казалось, из нее вышел с последним выдохом весь воздух. Собственно, так оно и было: она впала в кому и через два дня умерла.

Такими были ее последние слова, непрестанно звучащие теперь у него в голове: «Ты что-нибудь придумаешь».

ГЛАВА 3

Наши дни

Гидеон Кру вышел из сосновой рощи на широкое поле, на краю которого примостилась хижина. В одной руке алюминиевый футляр с удочкой, на плече брезентовая сумка с сырой травой и двумя пойманными на муху форелями. В этот чудесный майский день солнышко ласкало ему затылок. Он мерил длинными ногами луг, распугивая пчел и бабочек.

Хижина была сложена из тесанных вручную бревен с замазанными глиной щелями, накрыта ржавой крышей, имела два окошка и дверь. Стиль нарушали солнечные панели и антенна-«тарелка» на крыше.

Вдали зеленел склон хребта, под которым синело водохранилище Пьедра-Ламбре, вершины южного Колорадо превращали горизонт в необъятную пасть с оскалом синих клыков. Гидеон работал на «Холме» — в Национальной лаборатории Лос-Аламоса — и ночевал в убогой казенной квартире в доме на углу улиц Тринити и Оппенгеймера. Зато выходные проводил в этой хижине в горах Хемес. Здесь протекала его настоящая жизнь.

Он распахнул дверь хижины и вошел в кухонный закуток. Снял с плеча сумку, достал очищенную от чешуи форель, вымыл рыбины и насухо их вытер. Сняв с базы свой айпод, он, немного поразмыслив, нашел и запустил джаз в исполнении Телониуса Монка. В колонках застучали ударные «Зеленых дымоходов».

Гидеон смешал в миске лимонный сок, соль, оливковое масло и свежемолотый перец, смазал этим маринадом форель. Остальные ингредиенты «форели по-провансальски» — лук, помидоры, чеснок, вермут, муку, орегано и тимьян — мысленно отверг. Он обходился одной плотной трапезой в день, зато высочайшего качества, собственного приготовления. То, как он готовил еду, а потом медленно ее поглощал, было сродни практике дзэн. Если он чувствовал голод в течение дня, то довольствовался печеньем «Твинкс», чипсами «Доритос» и кофе — все на бегу.

Он вымыл руки, прошел в жилой отсек, поставил алюминиевый футляр с удочкой в старую стойку для зонтиков в углу. Плюхнувшись на старый кожаный диван, устроил ноги на подлокотник и зажмурился от удовольствия. В большом каменном камине трещал огонь, разожженный скорее для уюта, чем для тепла, послеполуденное солнце освещало лосиные рога над камином. На полу лежала медвежья шкура, на стенах висели доски для нард и шахмат. Книг было так много, на тумбочке и на столиках, на полу, в книжном шкафу в дальнем углу, что больше нельзя было бы втиснуть ни одной.

Помимо кухонного, в доме имелся еще один закуток, скрытый одеялом, играющим роль занавески. Гидеон долго лежал без движения. Он не проверял систему с прошлой недели, и сейчас ему было неохота за это браться: он устал и предвкушал ужин. Но обязанность уже давно превратилась в привычку, поэтому он заставил себя встать и, откинув одной рукой длинные черные волосы со лба, другой потянулся к одеялу, из-за которого доносился слабый гул.

Он нехотя отодвинул одеяло, и из темной ниши пахнуло проводами под напряжением и нагретой пластмассой. Деревянный стол — рабочее место компьютерщика, системные блоки, мониторы, перемигивающиеся светодиоды. Компьютеров было целых четыре, разных марок и размеров, все «серых» производителей и не меньше пяти лет от роду. Здесь же находился сервер «Апач», три Linux- клиента. Для задач Гидеона не требовалось особенного компьютерного быстродействия, зато были необходимы тщательность и надежность. Единственным новым и относительно дорогим прибором здесь был мощный широкополосный спутниковый маршрутизатор.

Некоторую человечность придавал рабочему месту маленький карандашный набросок на стене: Уинстон Хомер, скалы на побережье штата Мэн. Только он и остался от прежней профессии Гидеона: продать рисунок у него не поднялась рука.

Усевшись в видавшее виды офисное кресло на восьми колесиках, он забросил ноги на стол, положил на колени клавиатуру и забарабанил по клавишам. Появился экран с результатами поиска и с донесением-упреком, что он отсутствовал шесть дней.

Изучать найденное пришлось недолго: вот оно, то, что искал!

Гидеон вытаращил глаза. Много лет он совершенствовал свою поисковую машину. Со времени последнего положительного ответа, в конце концов заведшего его в тупик, минул год.

Он сел прямо, сердце колотилось как бешеное. Пальцы забегали по клавишам с удесятеренной скоростью. Находка была бесценной. Еще бы — строка в содержимом Архива национальной безопасности в университете Джорджа Вашингтона. Сам архивный материал оставался засекреченным, но доступным оказалось оглавление — спасибо обширной программе рассекречивания документов «холодной войны» во исполнение указа президента номер 12958!

Он смотрел на имя и фамилию своего отца: Л. Мелвин Кру. Подписанный отцом все еще секретный архивный документ назывался «Рецензия на дискретно-логарифмический стандарт шифрования EVP-4 „Молотилка“: теоретическая стратегия несанкционированной расшифровки через лазейку торсионных точек эллиптической кривой в характеристике „фи“».

— Матерь Божья! — пробормотал Гидеон, поедая глазами монитор. — Именно то, что я искал!

Годами он старался не унывать, и то, что теперь обнаружил, превзошло все его ожидания. Настоящая золотая жила!

Он не мог поверить в удачу: неужели это та самая отцовская докладная записка с критикой «Молотилки», которую генерал Такер будто бы уничтожил?

Установить, так ли это, можно только одним способом.

ГЛАВА 4

В полночь Гидеон Кру, сутулясь, шел по улице в бейсболке козырьком назад, спрятав руки в карманы. На нем была пропотевшая рубаха, грязный плащ нараспашку, штаны мешком, сползшие чуть ли не до колен. Оставалось радоваться везению: в милом вашингтонском пригороде Брукленд в этот день как раз вывозили мусор.

Он свернул на Кирни-стрит и миновал нужный ему дом — облупившееся бунгало с некошеной лужайкой, окруженное белым когда-то заборчиком. И конечно, неизбежный перегруженный мусорный бак, распространяющий чудовищный запах гнилых креветок. Остановившись у бака, Гидеон огляделся, потом глубоко запустил в него руку. Пальцы нащупали подобие картофеля фри. Он извлек свой улов, убедился, что осязание его не обмануло, и бросил картофель обратно в бак.

Из живой изгороди вылез тощий одноглазый кот.

— Проголодался, братец?

Кот мяукнул басом и потерся о его штанину, задрав хвост. Гидеон предложил ему жареной картошки. Кот подозрительно понюхал угощение, мигом его слопал и размяукался громче прежнего. Дав ему еще горсть, Гидеон вздохнул:

— Больше нет, приятель. И хорошо: ты хоть представляешь, как тебе вредны трансгенные жирные кислоты?

Кот вряд ли это представлял, потому что принялся жадно есть.

Гидеон продолжил раскопки в мусорном баке и на сей раз наткнулся на пачку бумаги. Быстро просмотрел найденное и убедился, что это домашняя работа младшего школьника по арифметике. «На твердую пятерку, — довольно подумал он. — Зачем такое выбрасывать? Лучше бы взяли в рамочку и повесили на стену».

Дальнейшие поиски увенчались куриной ножкой, отложенной для одноглазого кота. Гидеон пообвык и уже мог рыться в отбросах обеими руками, забираясь все глубже, не брезгуя мерзостью и гнильем, сортируя не глядя продукты бытового полураспада. Наконец-то еще бумаги! Он извлек их на поверхность и возликовал. Нашел то, что надо — счета! В частности, верхняя половинка телефонного счета.

Джекпот!

— Эй, ты! — раздался окрик.

Гидеон оторвался от мусорного бака. В него целился указательным пальцем сам хозяин дома, низенький худой афроамериканец Ламойн Хопкинс.

— Убирайся отсюда! — грозно воскликнул Хопкинс.

Без спешки, радуясь неожиданной возможности поговорить с одной из своих мишеней, Гидеон засунул бумажки в карман.

— Уже и пожрать нельзя! — Он продемонстрировал куриную ножку.

— Жри в другом месте! — взвизгнул Хопкинс. — Здесь приличный квартал. А это мой мусорный бак.

— Да ладно тебе, уймись.

Хопкинс достал телефон.

— Видал? Я вызываю копов.

— Что я такого сделал?

— Алло! Здесь посягательство на частную собственность! — театрально заговорил обиженный мусоровладелец. — Ковыряются в моем баке! Кирни-стрит Норт-Ист, дом 1517…

— Прошу прощения, — пробормотал Гидеон и побрел прочь, забрав с собой куриную ножку.

— Немедленно высылайте патрульную машину! Он пытается скрыться!

Гидеон метнул куриную ножку в направлении кота, лениво свернул за угол и прибавил шагу. Тщательно вытерев руки бейсболкой, он выбросил ее, вывернул наизнанку свой плащ от Армии спасения и оказался в синем плаще без единого пятнышка. Осталось подтянуть штаны, заправить рубашку, причесать волосы. Когда он подходил к своей арендованной машине, оставленной за несколько кварталов, мимо пронеслась патрульная машина. Полицейские скользнули по нему взглядом и ничуть им не заинтересовались. Он сел в автомобиль и завел мотор, радуясь удаче. Он не только унес с собой то, за чем приходил, но и познакомился с самим Ламойном Хопкинсом, даже имел с ним очаровательную беседу.

Это могло оказаться весьма кстати.

Утром Гидеон, засев в номере мотеля, приступил к обзвону номеров из телефонного счета Хопкинса. Успех принес пятый по счету номер.

— Молл «Сердце Виргинии», техподдержка, — раздалось в трубке. — Кенни Роман слушает.

Техподдержка? Гидеон включил цифровой диктофон, заранее подсоединенный к телефонной линии.

— Мистер Роман?

— Я слушаю.

— Меня зовут Эрик, «Сатерленд финанс компани».

— Чем я могу вам помочь?

— Речь о рассрочке на приобретенный вами «додж-дакота» 2007 года.

— Какая «дакота»?

— У вас просрочка в три месяца, сэр, и боюсь, «Сатерленд финанс»…

— Вы о чем? Нет у меня никакой «дакоты»!

— Мистер Роман, я понимаю, сейчас нелегкие времена, но если мы не получим положенную сумму…

— Слушай, парень, вынь затычки из ушей! Ты не туда попал. У меня и пикапа-то нет, так что можешь убираться куда подальше!

Гидеон трижды прослушал запись на диктофоне.

— Вы о чем? Нет у меня никакой «дакоты»! — вслух передразнил он Романа. — Слушай, парень, вынь затычки из ушей. Ты не туда попал. У меня и пикапа-то нет…

Гидеон раз за разом повторял эти нехитрые фразы, меняя их последовательность, пока не решил, что освоил интонацию, тональность и ритм. Он снова взялся за телефон. На сей раз набрал номер отдела информационных технологий в Форт-Бельвуаре.

— Информационные технологии, слушаю вас, — ответила трубка голосом Ламойна Хопкинса.

— Ламойн? — шепотом начал Гидеон. — Это Кенни.

— Что за дела, Кенни? — Хопкинс сразу проявил подозрительность. — Почему ты шепчешь?

— Жутко простудился. И потом, я должен сообщить тебе кое-что важное.

— Важное? Что именно?

— Ламойн, у тебя проблема.

— У меня? Какая еще проблема?

Гидеон заглянул в свои записи.

— Мне звонил некий Роджер Уинтерс.

— Уинтерс? Тебе звонил Уинтерс?

— Он самый. Говорит, есть проблема. Спрашивал, сколько раз ты звонил мне с работы.

— О Господи!

— Представь себе. Он хотел выяснить, звонил ли ты мне по своему офисному компьютеру через скайп.

— Это было бы грубым нарушением правил безопасности. Я себе такого не позволяю.

— А он говорит, что позволяешь.

Гидеон слышал, как тяжело дышит Ламойн.

— Это неправда!

— Я ему так и сказал. Слушай, Ламойн, началась проверка соблюдения правил безопасности. Кажется, у них на тебя зуб.

— Что же мне делать? — взмолился Хопкинс. — Я совершенно чист. Пойми, я бы не смог позвонить отсюда по скайпу, даже если бы очень захотел.

— Почему?

— Брандмауэр не даст.

— Брандмауэр всегда можно обойти.

— Ты шутишь? Мы же засекречены!

— Способ всегда найдется.

— Брось, Кенни. Я знаю, что такого способа нет. Я все-таки занимаюсь информационными технологиями, как и ты. Во всей сети есть всего один выходной порт, пропускающий только зашифрованные пакеты паролей с определенных узлов, а они все безопасные. Сами пакеты потом идут только на определенные внешние интернет-протоколы. Все секретные документы в этом архиве оцифрованы, у них настоящая паранойя насчет электронной безопасности. Так что звонить по скайпу не могу, хоть тресни! Электронную почту и ту не могу отправлять.

Гидеон покашлял, пошмыгал носом — все-таки простуда.

— У тебя есть номер порта?

— Есть, но нет доступа к еженедельным паролям.

— А у твоего босса Уинтерса доступ есть?

— Нет. Пароль знает только руководящая троица: директор, его заместитель, начальник службы безопасности. Зная пароль, можно отправлять отсюда электронную почту, а тут и до отправки секретных документов недалеко!

— Разве не у вас в отделе генерируют пароли?

— Ты с ума сошел? Пароли доставляют в запечатанных конвертах. Их несут в руках мимо всех электронных систем, а сначала пишут от руки на бумажке, чтоб она сгорела!

— Проблема в номере порта, — определил Гидеон. — Его записывают?

— Держат в сейфе. Но многие его знают.

Гидеон издал стон.

— Похоже, тебя подставляют. Наверное, кто-то наверху спалился и ищет, на кого переложить вину. На Ламойна, на кого же еще? Отличная идея!

— В жизни не поверю!

— Тем не менее такое происходит сплошь и рядом. Отдуваться всегда приходится мелкой сошке. Ты бы подумал о самозащите, дружок.

— Как?

Гидеон выдержал паузу, потом проговорил:

— Есть у меня одна мыслишка, вроде бы неплохая. Какой там, говоришь, номер порта?

— Шесть-один-пять-один. Какое это имеет значение?

— Я кое-что проверю и перезвоню тебе домой сегодня вечером. Пока что никому ничего не рассказывай, сиди и не высовывайся, работай себе и помалкивай. Не перезванивай мне — они наверняка отслеживают твои звонки. Поговорим, когда вернешься домой.

— Невероятно! Слушай, Кенни, я твой должник, честное слово!

Гидеон для порядка покашлял.

— Зачем еще нужны друзья?

ГЛАВА 5

Повесив трубку, Гидеон принялся спешно переодеваться. Раздвинул дверцы шкафа, водрузил на кровать чемодан. Оттуда извлек модную рубашечку «Тернбул энд Эйсер». Голубой костюмчик «Томас Махон» был сшит на заказ. Застегнув брючный ремень, он повязал галстук «Спитфилд Флауэр» (и откуда англичане берут такие фамилии?), туго заколол его булавкой, надел пиджак. Затем — немного геля для волос на ладони, чтобы привести в порядок непослушные волосы. Последний штрих — искусственная седина на висках: сразу пять лишних лет к возрасту.

Он залюбовался собой в зеркале. Три тысячи двести долларов стоило новое облачение — рубашка, костюм, туфли, ремень, галстук и прическа. Еще две тысячи девятьсот — переезд, мотель, автомобиль с водителем. За все это он платил по четырем только что заведенным для этих целей кредитным карточкам — без малейшего намерения гасить расходы.

Добро пожаловать в Америку!

Автомобиль, черный «линкольн-навигатор», уже ждал его перед мотелем. Он сел на заднее сиденье и дал водителю карточку с адресом. Нежась на мягкой телячьей коже, Гидеон репетировал мимику, собирался с духом и старался не думать об устрашающем ценнике — трехстах долларах в час. Задуманная им афера стоила гораздо дороже. Если поймают, то…

Пробок не было, так что уже через полчаса лимузин затормозил перед Форт-Бельвуаром — зданием, где размещалась Дирекция информационного управления КРБ, уродливым порождением 1960-х годов, окруженным лжеакациями и стоянками.

Где-то внутри сидел Ламойн Хопкинс, наверняка весь потный от страха. Где-то в недрах этого учреждения хранилась секретная докладная записка, составленная отцом Гидеона.

— Остановитесь перед входом и ждите меня, — распорядился Гидеон, слыша, как дает петуха от волнения. Он глотнул, чтобы снять напряжение с мышц шеи.

— Извините, сэр, там написано: не парковаться.

Он откашлялся и проговорил тихо и уверенно:

— Если спросят, скажите, что конгрессмен Уилчизек приехал на встречу с генералом Мурхэдом. Будут настаивать — не упирайтесь, а просто покружите по кварталу. Я выйду не позже чем через десять минут.

— Конечно, сэр.

Гидеон вылез из машины, вошел в здание. Прямо перед ним находилась стойка информации и регистрации посетителей. В просторном вестибюле толпились военные и важные штатские, все стремительно появлялись и исчезали.

«Боже, как я ненавижу Вашингтон!»

Гидеон с холодной улыбкой подошел к администратору: тщательно уложенные голубые волосы, вся из себя аккуратненькая, явная поклонница строгого соблюдения процедуры, всерьез относящаяся к своим обязанностям. То, что надо! Люди, выполняющие правила, — самые предсказуемые.

Он улыбнулся и, возвышаясь над ней на несколько дюймов, произнес с улыбкой:

— Конгрессмен Уилчизек, к заместителю начальника КРБ генералу Томасу Мурхэду. На четыре, — он посмотрел на часы, — нет, на три минуты раньше назначенного времени.

Девушка распрямилась, как пружина.

— Конечно, конгрессмен, сейчас. — Она сняла трубку, нажала кнопку, что-то сказала и посмотрела на Гидеона: — Прошу прощения, конгрессмен, вы не можете продиктовать свою фамилию по буквам?

Он подчинился с раздраженным вздохом, давая понять, что ей полагается знать наизусть, как пишется его фамилия. Он очень старался выглядеть человеком уверенным и презирающим тех, кто не способен узнать такую важную персону.

Она поджала губы и снова взяла трубку. После коротких переговоров выдала:

— Конгрессмен, мне ужасно жаль, но генерал сегодня отсутствует, а у его секретаря нет записи о вашей встрече. Вы уверены?.. — От сурового взгляда Гидеона она осеклась.

— Уверен ли я? — Он приподнял бровь.

Она так поджала губы, что они исчезли, голубые волосы уже тряслись от усилия не сорваться с головы.

Он посмотрел на часы, снова на нее.

— Миссис?..

— Уилсон.

Он вынул из кармана листок и подал ей.

— Удостоверьтесь сами.

Это была состряпанная им самим распечатка электронного письма якобы от секретаря генерала с подтверждением встречи — Гидеон заранее выяснил, что генерала не будет на месте. Прочтя письмо, она вернула его «конгрессмену».

— Мне очень жаль, но его, кажется, нет. Я могу еще раз позвонить его секретарю…

Гидеон сверлил ее неистовым взглядом.

— Я бы предпочел поговорить с секретарем сам.

Она, поколебавшись, сняла трубку и отдала ему, сначала набрав номер.

— Простите, миссис Уилсон, но дело секретное. Вы не возражаете?..

Она на глазах то заливалась темной краской, то розовела. Молча встав, девушка отошла в сторону. Он приложил трубку к уху. Загородив собой аппарат, нажал «отбой» и мгновенно набрал другой номер — секретаря самого директора, генерала Шортхауса.

«Пароль знает только руководящая троица: директор, его заместитель, начальник службы безопасности…»

— Приемная директора, — раздался в трубке голос секретаря.

Он заговорил тихо и быстро, подражая голосу человека, конфликтовавшего с ним у мусорного бака:

— Говорит Ламойн Хопкинс, информационные технологии. Нам звонил генерал. Срочно, брешь в системе защиты.

— Секунду.

— Да? — раздался голос генерала Шортхауса. — В чем дело? Я вам не звонил.

— Простите, генерал. — Гидеон по-прежнему изображал Хопкинса, но теперь говорил тихим елейным голосом. — У вас, наверное, выдался неважный денек.

— Я вас не понимаю, Хопкинс.

— Ваша система отказала, сэр, а поддержка не включается.

— Все функционирует как обычно.

— Генерал, у нас тревога, вся ваша сеть отключилась. Нарушена система безопасности. Вы знаете, что это значит.

— Абсурд! Мой компьютер включен и прекрасно работает. Кстати, почему вы звоните из вестибюля?

— В том-то и проблема, генерал. Телефонная матрица соединилась с компьютерной сетью, отсюда неверные данные. Прошу вас выйти из системы и снова войти, я прослежу за процедурой.

Гидеон покосился на дежурную, стоящую к нему в профиль и добросовестно старавшуюся не подслушивать. В трубке раздался звук нажимаемых клавиш.

— Готово.

— Забавно, никаких сигналов с вашего адреса. Попробуйте еще раз.

Снова нажатия клавиш.

— Опять ничего, генерал. Похоже, пострадал ваш идентификатор. Плохо дело, теперь понадобится отчет, расследование. Все равно выяснится, что барахлила именно ваша система, генерал. Мне очень жаль.

— Не будем торопиться, Хопкинс. Уверен, мы можем все исправить.

— Что ж… Попытка не пытка. Но для этого потребуется перезагрузка и открытие вашего аккаунта отсюда. Мне понадобится ваш идентификатор и пароль.

Пауза.

— Не уверен, что мне можно их вам называть.

— Возможно, вы не осведомлены, что при перезагрузке сети пароль меняется автоматически, поэтому вы можете свободно совершить внутреннюю передачу пароля службе информационных технологий. Понятно, что это вас беспокоит. Альтернатива — мое обращение в Службу национальной безопасности об аннулировании пароля. Мне ужасно жаль, но…

— Ладно, Хопкинс, эта часть правил была мне неизвестна.

Он назвал пароль и идентификатор Гидеону, тот записал то и другое. Через несколько секунд лже-Хопкинс произнес с огромным облегчением в голосе:

— Уф! После перезагрузки все встало на места. Тревога отменяется, безопасность не нарушена. Работайте спокойно.

— Прекрасно!

Гидеон нажал на рычаг и повернулся к дежурной:

— Прошу прощения за беспокойство. Мы все выяснили.

Он быстро покинул здание и зашагал к лимузину.

Уже через полчаса он был у себя в мотеле. Лежа на кровати, работал на ноутбуке, соединенном с только что взломанным незащищенным компьютером в недрах Администрации общих служб, АОС. Он избрал своей мишенью именно это правительственное учреждение, занимающееся поставками, оборудованием и тому подобным, потому что знал: это не составит большого труда, при этом на АОС тоже распространялись правительственные протоколы безопасности.

Как объяснил — сам того, конечно, не желая — Хопкинс, архив КРБ мог отправлять документы только на предварительно разрешенные IP-адреса, и, увы, большинство из них были засекречены, кроме одного — Архива национальной безопасности в университете Джорджа Вашингтона. Этот частный архив, крупнейший в мире, не считая Библиотеки Конгресса США, состоял из огромного количества правительственных документов, включая практически все, что подлежало обязательному рассекречиванию в рамках правительственной программы рассекречивания во исполнение нескольких законов. В этот архив ежедневно вливались новые реки информации.

Через компьютер АОС Гидеон направил автоматический запрос в архив КРБ в университете Джорджа Вашингтона, порт 6151, о передаче некоего секретного документа в формате pdf. Благодаря паролю генерала Шортхауса этот документ оказался в одной дневной папке вместе с рассекреченными документами «холодной войны», поступившей в Архив национальной безопасности. Файл благополучно миновал брандмауэр единственного разрешенного порта, изучившего и одобрившего пароль, и очутился в базе данных университета Джорджа Вашингтона вместе с миллионами других документов.

Гидеон успешно осуществил несанкционированное рассекречивание секретного документа и спрятал его в огромном информационном массиве, покидающем безопасный правительственный периметр. Теперь оставалось извлечь документ и дать ему ход.

Следующим утром, часов в одиннадцать, слегка помятый, но определенно обаятельный приглашенный профессор Ирвин Бошам в твидовом пиджаке, вельветовых брюках, совершенно не идущих к твиду, пыльных башмаках и вязаном галстуке (все это добро от Армии спасения, общая цена тридцать два доллара) вошел в Библиотеку Гелмана в университете Джорджа Вашингтона и заказал целую гору документов. Его персона еще отсутствовала в системе, а свой временный читательский билет он потерял, но сострадательная сотрудница пожалела рассеянного беднягу и предоставила ему доступ. Уже через полчаса Бошам покинул здание библиотеки с тонким конвертом под мышкой.

У себя в мотеле Гидеон Кру дрожащими от нетерпения руками разложил бумаги на кровати. Наступил момент истины — истины, которая могла даровать ему свободу, а могла сделать еще несчастнее.

ГЛАВА 6

«Рецензия на дискретно-логарифмический стандарт шифрования EVP-4 „Молотилка“: теоретическая стратегия несанкционированной расшифровки через лазейку торсионных точек эллиптической кривой в характеристике „фи“».

Гидеон Кру изучал математику в колледже и потом в Массачусетсском технологическом институте, но отцовская рецензия все равно оказалась выше его понимания. Тем не менее ему хватило познаний, чтобы понять: он держит в руках неопровержимую улику. Это была докладная записка отца с отзывом на систему шифрования под кодовым названием «Молотилка». Мать говорила, что записку уничтожили, но она, оказывается, сохранилась. Скорее всего негодяй, несший ответственность за неудачную систему, решил, что просто взять и уничтожить документ будет трудно, и предпочел поместить его в архив, уверенный, что он никогда не будет рассекречен. В конце концов, какой американский генерал времен Берлинской стены поверил бы, что «холодной войне» рано или поздно придет конец?

Гидеон с сильно бьющимся сердцем дочитал отцовское заключение. Несмотря на сухой научный язык изложения, это была реальная «бомба»! Он еще раз прочел последний абзац.

«В заключение автор высказывает мнение, что предлагаемый стандарт шифрования EVP-4 „Молотилка“, основанный на теории дискретных логарифмов, является ошибочным. Автор продемонстрировал наличие потенциального класса алгоритмов, основанных на теории эллиптических функций, определяемых поверх сложных чисел, которые могут решить ряд дискретных логарифмических функций в расчетных параметрах реального времени. Хотя автор еще не смог идентифицировать конкретные алгоритмы, он показал, что такая возможность существует.

Таким образом, предложенный стандарт „Молотилка“ является уязвимым. При его использовании, по мнению автора, учитывая высокое качество советской математической науки, коды на основании этого стандарта могут быть относительно быстро взломаны.

Автор настоятельно рекомендует не внедрять стандарт шифрования EVP-4 „Молотилка“ в его нынешнем виде».

Это означало, что отца намеренно подставили, а потом убили. Гидеон Кру уже знал все о человеке, который это сделал: отставной генерал-лейтенант Чэмбли С. Такер, ныне исполнительный директор «Такер энд ассошиэйтс», одной из ведущих лоббистских компаний оборонной промышленности на Кей-стрит. Компания представляла интересы многих ведущих оборонных подрядчиков, и Такер был для нее драгоценной находкой. На его экстравагантные привычки там закрывали глаза.

Сам по себе документ ничего не значил, ведь подделать можно все, что угодно, точно так же, как и объявить подделкой. Документ был не конечной, а исходной точкой. С его помощью Гидеон собирался преподнести Чэмбли С. Такеру небольшой сюрприз.

На том самом компьютере, с которого он раньше совершил хищение из баз данных Администрации общих служб, Гидеон удалил с документа водяные знаки секретности и в таком виде разослал его на десяток крупных баз данных по всему миру. Исключив таким образом опасность его стираниями отправил с собственного компьютера письмо на электронный адрес самого Такера, приложив к нему документ.

ГЛАВА 7

Чэмбли С. Такер восседал за огромным письменным столом в оббитом дубовыми панелями кабинете в своем доме в Маклине, штат Виргиния, задумчиво поднимая и опуская, как гирю, четырехфунтовое пресс-папье из муранского стекла. Для своих семидесяти лет он был очень подтянут и гордился этим.

Переложив импровизированный гимнастический снаряд в другую руку, он сделал с ним несколько упражнений. Его прервал стук в дверь.

— Войдите. — Он аккуратно водрузил пресс-папье на стол.

В кабинет вошел Чарлз Дайкович. Даже в штатской одежде выправка и телосложение выдавали закоренелого вояку. «Ежик» на голове, бычья шея, прямая, как шомпол, осанка, голубые глаза со стальным отливом. Подстриженные седые усики были единственной уступкой жизни на «гражданке».

— Доброе утро, генерал, — отчеканил он.

— Доброе утро, Чарли. Присядь, выпей кофе.

— Благодарю вас. — Чарли опустился в кресло.

Такер указал на серебряный поднос на столике сбоку от стола: кофейник, сахарница, сливки, чашки. Дайкович послушно налил себе кофе.

— Значит, так… — Генерал многозначительно помолчал. — Ты работаешь в «Такер энд ассошиэйтс» уже лет десять?

— Так точно, сэр.

— Но мы с тобой знакомы гораздо дольше.

— Да, сэр.

— У нас собственная история. Помнишь операцию «Вспышка ярости», вторжение на Гренаду? Потому я тебя и позвал: доверие, выкованное на поле боя, превосходит любой другой вид доверия в этом свихнутом мире. Тем, кто не был бок о бок в бою, неведом истинный смысл слов «доверие» и «верность».

— Святая правда, сэр.

— Я пригласил тебя в свой дом именно потому, что полностью тебе доверяю. — Он помолчал. — Позволь, я кое-что расскажу. У этой истории есть мораль, но лучше, если ты сам ее для себя сформулируешь. Я не могу вдаваться в подробности. Ты поймешь почему.

Чарлз Дайкович кивнул.

— Слыхал про Джона Уолкера Линда? — Генерал пристально посмотрел на Дайковича.

— «Американский Талибан»? — сразу отозвался тот.

— Совершенно верно. А про Адама Гадана?

— Это не тот, что вступил в Аль-Каиду и снимает видео для бен Ладена?

— Совершенно верно. Ко мне попала сверхсекретная информация о третьем американце, перешедшем в ислам. Но этот, третий, гораздо опаснее. — Такер опять помолчал. — Его отец работал на КРБ, когда там служил я. Отец оказался изменником, он шпионил на Советы. Это, кстати, тоже строго секретная информация. То, что произошло потом, ты сам, наверное, помнишь: он взял заложника в старой штаб-квартире. Его уложили наши снайперы. Сын видел гибель отца.

— Припоминаю.

— Но тебе неизвестно — это огромный секрет! — что на нем была вина за провал двадцати шести наших агентов. Всех их сцапали в один день и замучили в советском ГУЛАГе.

Дайкович сидел перед пустым кофейным столиком и помалкивал.

— Таковы исходные данные. — Генерал чуть слышно вздохнул. — Можешь представить, каково это — вырасти в таком окружении… В общем, парень, наподобие Линда и Гадана, стал мусульманином. Только он не наделал глупостей: никаких учебных лагерей в Афганистане. Он учился в Массачусетсском технологическом институте, а теперь работает в Лос-Аламосе. Его имя Гидеон Кру.

— Как он умудрился пройти проверку?

— При помощи высокопоставленных друзей. Пока что он не совершал ошибок. Он молодец, очень убедителен, сама искренность. Через него Аль-Каида надеется завладеть Бомбой.

Дайкович поерзал в кресле.

— Почему его не арестовывают? Можно было бы по крайней мере запретить ему доступ к секретам.

Такер подался вперед.

— Ты действительно так наивен, Чарли?

— Надеюсь, что нет, сэр.

— Что, по-твоему, вообще творится в этой стране? Во время «холодной войны» здесь кишели русские, а теперь повсюду джихадисты. Американские джихадисты.

— Понимаю…

— Имея протекцию в самых высоких сферах, этот парень пользуется неприкосновенностью. Ничем конкретным я, конечно, не располагаю: эти сведения попали ко мне случайно, но я не из тех, кто бросает родину на произвол судьбы. Представляешь, что устроит Аль-Каида, если у нее появится атомная бомба?

— Это даже трудно себе представить.

— Чарли, я хорошо тебя знаю. Ты был лучшим в отряде особого назначения, который подчинялся мне. У тебя несравненные навыки. Вопрос стоит так: ты сильно любишь родину?

Дайкович словно раздался в плечах от прилива гордости.

— Этот вопрос мне задавать излишне, сэр.

— Знаю. Потому и решил, что с тобой — больше ни с кем! — можно говорить начистоту. Мне остается сказать одно: порой человеку приходится брать осуществление своего патриотического долга в собственные руки.

Дайкович промолчал. О его волнении свидетельствовал только румянец на обветренном лице.

— Судя по последним сведениям, он сейчас в Вашингтоне, остановился в мотеле «Ла Луна» в Додж-парк. Мы полагаем, что он намерен вступить в контакт с одним из джихадистов. Скорее всего он готовится к передаче документов.

Дайкович внимательно слушал.

— Не знаю, как долго он здесь пробудет и куда отправится потом. При себе у него, конечно, компьютер, представляющий такую же опасность, как и он сам. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Понимаю полностью. Я благодарен вам за то, что вы предоставляете мне такую редкую возможность.

— Спасибо, Чарли. Сердечное спасибо! — Генерал стиснул руку Чарли, потом, демонстрируя прилив чувств, притянул его к себе и дружески обнял.

Когда Дайкович уходил, Такер даже заметил у него в глазах слезы.

ГЛАВА 8

Дорога, обогнув хребет Стормтауэр, вывела к отельному комплексу «Манахок» — собственно отелю, виллам и полю для гольфа у подножия горы. Над всем этим громоздились отроги горного массива Блу-Ридж.

Дайкович убрал ногу с педали газа и притормозил у ворот комплекса.

— У меня забронирован номер, — объяснил он.

Кру оставил этот адрес в мотеле: «На случай если меня будут искать», как он объяснил дежурному. Теперь он находился в этом удаленном месте, наверняка утыканном камерами наблюдения. Такер не ошибся: либо у Кру намечалась важная встреча, либо он приготовил ловушку. Второе выглядело вероятнее. Но если ловушка, то для кого? А главное, зачем?

Дайкович подъехал к главному входу и дал служащему пять долларов, пообещав вернуться через пять минут.

— Так и есть, — сказала женщина за конторкой портье в ответ на его вопрос. — Гидеон Кру заехал сегодня утром. — Она пощелкала по клавишам. — Кстати, для вас записка. Он собрался взобраться на вершину Стормтауэр.

— Для меня?..

— Тут сказано, что его будет спрашивать мужчина, которому следует объяснить, где его искать.

— Понятно.

— Он поднимается на гору по Лесопильной тропе. К шести рассчитывает вернуться.

— А сколько времени занимает этот подъем?

— Часа два. Спуск столько же. — Она оглядела Дайковича с ног до головы и с улыбкой добавила: — У вас, вероятно, ушло бы меньше времени.

Дайкович посмотрел на часы. Два пополудни.

— Он, наверное, только что ушел.

— Действительно, сообщение оставлено двадцать минут назад.

— У вас есть карта горы?

— Конечно.

На карте все было изображено с предельной ясностью, на ней красовались все тропы. Дайкович забрал карту в машину. Лесопильная тропа начиналась неподалеку. Судя по карте, она отчаянно петляла по склону, забираясь на самую вершину.

Кру вполне мог оставить такие подробные инструкции для того, чтобы его без труда нашел связной. Хотя нет, этот вариант приходилось исключить: невозможно представить шпиона-растяпу, пренебрегающего азами безопасности. Значит, ловушка. Не специально для него, Дайковича, а для любого, кто вздумает преследовать Кру. Если так, то Кру прячется на горе в засаде близ Лесопильной тропы, чтобы выяснить, кому он понадобился.

Дайкович изучил карту. Существовал кратчайший путь на вершину — по просеке под горнолыжным подъемником на противоположном склоне.

За полем для гольфа обнаружилась автостоянка для лыжников. Дайкович вылез из машины и достал из багажника футляр с револьвером. Снова устроился в авто, открыл футляр и извлек «кольт-1911». Осталось пристроить на плече кобуру, положить в нее заряженный револьвер, надеть штормовку. На ремне повис кинжал, еще один кинжал, поменьше, занял позицию за голенищем, в карман брюк легла маленькая «беретта». В небольшой рюкзак он положил патроны, бинокль и две бутылки с водой.

Его по-прежнему притягивала карта. Если Кру притаился в засаде, для этого имелось два подходящих местечка там, где Лесопильная тропа вилась по голым скалам. Чем больше Дайкович сверлил глазами карту, тем больше убеждался, что засада ждет его именно там.

ГЛАВА 9

Дайкович стал быстро подниматься по просеке, над которой висели тросы подъемника. До вершины оставалось с полмили, склон был невероятно крутой, но он находился в прекрасной физической форме и надеялся справиться с подъемом за десять минут. От вершины горы он двинется вниз по Лесопильной тропе, незаметно доберется до вершины другой горы, найденной по карте, — идеального места для наблюдения за участком с голыми скалами. Оттуда наверняка засечет Гидеона и сам устроит ему ловушку.

Через пять минут, преодолев уже половину склона, он увидел запертую на лето сторожку с закрытыми ставнями. Когда он шел мимо нее, прозвучал оглушительный выстрел, за ним последовал удар ему в спину, от которого он распластался на склоне и на мгновение лишился чувств.

Он попытался достать револьвер, превозмогая боль в спине и ловя ртом воздух, но тяжелый ботинок наступил ему на шею, к затылку прикоснулось горячее дуло.

— Руки в стороны, пожалуйста.

Дайкович замер, лихорадочно размышляя, насколько это возможно при такой адской боли. Потом послушно раскинул руки.

— Для начала была резиновая пуля, — произнес голос, — потом будет настоящая.

Дуло по-прежнему елозило по затылку Дайковича, пока невидимый недруг — наверняка это сам Кру — забирал у него оба револьвера и снимал с пояса кинжал. Ножа за голенищем он, правда, не нашел.

— Перевернись, но чтоб я видел твои руки.

Дайкович со стоном завозился в пыли. Перевернувшись на спину, он увидел высокого сухопарого человека лет тридцати или чуть старше, с прямыми черными волосами, длинноносого, с пристальным взглядом голубых глаз. В руках он уверенно сжимал «ремингтон» двенадцатого калибра.

— Денек что надо для прогулки, верно, сержант? Я Гидеон Кру.

Дайкович молча сверлил его взглядом.

— Не удивляйся, я много о тебе знаю, Дайкович. Что тебе наплел Такер, чтобы на меня натравить?

Дайкович помалкивал, но в голове у него происходила напряженная работа. Его унизили, опрокинув на землю. Но надежда еще была — у него оставался нож. Пусть этот Кру моложе его на полтора десятка лет, слишком он тощ, с таким умелый боец справится одной левой.

Кру поощрительно улыбнулся:

— Вообще-то я и сам могу догадаться, какую лапшу тебе навешал на уши славный генерал.

Дайкович не удостоил его ответом.

— Это должно было быть что-то внушительное, чтобы тебе захотелось меня прикончить. Ты ведь не из тех, кто стреляет человеку в спину. Держу пари, он сказал, что я предатель. Наверное, наболтал что-нибудь про Аль-Каиду, это же сейчас самое актуальное. Дескать, я изменяю своей стране, пользуясь тем, что работаю в Лос-Аламосе. Это все равно что разом нажать на все твои кнопки — где они там у тебя…

Дайковичу оставалось только безмолвно недоумевать, откуда Кру все известно.

— Еще он должен был рассказать тебе о моем изменнике-папаше, из-за которого якобы погибла целая куча наших парней… — Невесело усмехнулся. — Не удивлюсь, если он сказал, что предательство — наша семейная традиция.

У Дайковича мало-помалу прояснялось в голове. Что бы ни молол этот тип, достаточно достать из сапога нож — и он покойник, даже если успеет произвести выстрел.

— Можно мне сесть? — спросил Дайкович.

— Давай, только, чур, не дергаться.

Сержант сел. Боли почти не было, но со сломанными ребрами всегда так: сначала о них забываешь, а потом боль возвращается с удвоенной силой. Ему было очень стыдно, что такой неумеха умудрился свалить его резиновой пулей.

— У меня к тебе вопрос, — снова заговорил Кру. — С чего ты взял, что старик Такер тебе не наврал?

Дайкович не ответил. Он только сейчас заметил, что на безымянном пальце правой руки у Кру недостает фаланги.

— Я не сомневался, что Такер пошлет кого-нибудь за мной охотиться, потому что не допустит, чтобы о нем писали на первых страницах газет. Я знал, что он не доверит такое важное дело абы кому, а выберет надежного человека, служившего под его командованием. Я изучил список его сотрудников и прикинул, что скорее всего выбор падет на тебя. Ты ведь командовал морскими пехотинцами при высадке на Гренаду, брал там под охрану американское медицинское училище. Тогда ты все сделал отлично, ни один учащийся не пострадал.

Дайкович по-прежнему сидел на камнях с невозмутимой физиономией, дожидаясь удобной возможности для контрудара.

— В общем, ты в состоянии сам разобраться, с кем имеешь дело… Если да, то я готов поделиться с тобой кое-какими фактами, идущими вразрез с версией генерала Такера.

Сержант помалкивал. Он не из тех, кто сотрудничает с подонками!

— Заряженная пушка здесь, у меня, так что тебе, хочешь не хочешь, придется послушать. Любишь сказки, сержант? Будет тебе сказочка — из тех, после которых обычно расстаются со счастливой доверчивостью. Жил-был в августе 1988 года пацан двенадцати лет…

Дайкович был вынужден слушать. Он знал, что его водят за нос, но все равно мотал услышанное на ус, потому что хороший солдат умеет ценить информацию, даже ложную.

Рассказ занял всего пять минут. Хороший, мастерский рассказ! Люди такого пошиба — всегда потрясающие врали.

Закончив, Кру достал из кармана конверт, бросил на землю и пододвинул ногой к пленнику.

— Это докладная записка, составленная моим отцом для Такера. Из-за нее его убили.

Дайкович не собирался брать в руки конверт. Некоторое время он и Кру просто смотрели друг на друга: один снизу вверх, другой сверху вниз.

— Что ж… — проговорил наконец Кру, качая головой. — Наверное, наивно надеяться, что такой старый солдат, как ты, поверит, что вышестоящий офицер — лгун, трус и убийца. — Он немного поразмыслил. — Знаешь, передай-ка Такеру пару слов от меня.

Дайкович по-прежнему молча стискивал челюсти.

— Скажи ему, что я намерен его уничтожить, как он уничтожил моего отца. Я сделаю это чисто и не торопясь, с удовольствием. Я уже передал отцовскую докладную записку прессе. Обязательно начнется расследование. Выяснится, что документ подлинный. Правда мало-помалу выплывет наружу, и Такеру не поздоровится. Даже если продажны все до одного, у него такая работа, что видимость честности имеет цену золота. Его бизнесу настанет конец. Бедняга Такер! Ты в курсе, сколько он нахапал, и все в кредит? Особняк «Макменшн», вернее, настоящий дворец, большая доля от гольф-клуба «Поконос», квартира в Нью-Йорке, яхта на приколе в Джерси… — Кру грустно покачал головой. — Знаешь, как он назвал свою яхту? «Вспышка ярости»! Забавно, правда? Такер — тщеславный болван. «Поконос», дворец, Джерси… У него неважный вкус, тебе не кажется? Конечно, подружка в Верхнем Ист-Сайде была шагом в правильном направлении, но эта пташка все время голодна, только и делает, что разевает клюв. Он не экономит денежки, как следовало бы примерному мальчику. Но банкротство будет только началом, ведь расследование обязательно докажет, что все, о чем я тебе рассказал, — чистая правда. Он подставил моего отца, вина за гибель тех двадцати шести агентов лежит на нем. Ему светит тюрьма.

Дайкович видел, как пристально на него смотрит Кру, но по-прежнему отказывался отвечать. Он чувствовал, что его нежелание разговаривать действует предателю на нервы.

— Дай-ка, я задам тебе еще один вопрос, — сказал Кру.

Дайкович ждал. Он нюхом чуял, что приближается решающий момент.

— Ты вообще-то видел Такера под огнем? Что ты знаешь о нем как о солдате? Готов спорить, он ступил на берег Гренады только после полной зачистки острова.

Дайкович не мог не вспомнить свое разочарование тем, что Такер и вправду высадился на остров последним. Что ж, на то он и генерал, командир, армия есть армия.

— Черт с тобой! — Кру сделал шаг назад. — Напрасно я ждал от тебя способности пораскинуть мозгами. Ты слышал, что тебе надо передать Такеру, вот и передай.

— Можно встать?

— Поднимай свою отсиженную задницу и проваливай!

Момент настал. Дайкович уперся обеими ладонями в землю и стал приподниматься. Улучив момент, он выхватил нож и мастерски его метнул, целясь изменнику в сердце.

ГЛАВА 10

Гидеон Кру заметил стремительное движение противника, блеск стали и отпрыгнул в сторону, но поздно. Нож вонзился ему в плечо, вошел почти по самую рукоятку. Он опрокинулся на спину, стараясь и в падении держать Дайковича на мушке, но тот навалился на него и, продемонстрировав богатырскую силу, вырвал у него из рук дробовик. Раздался хруст от удара затылком о камень.

Сначала перед глазами было темно, потом сознание вернулось. Теперь Гидеон лежал на спине, глядя в дуло собственного дробовика. Чудовищно болело проткнутое ножом плечо, на камни сочилась кровь. Он хотел вытащить нож из плеча, но услышал голос сержанта:

— Не вздумай! Руки в стороны! Можешь напоследок помолиться.

— Не делай этого!

Дайкович взвел затвор.

Гидеон пытался прогнать туман из головы.

— Что ты знаешь обо мне, кроме того, что наплел Такер? Господи, зачем тебе собственные мозги?

Дайкович прицелился, глядя ему прямо в глаза. Гидеона охватило отчаяние: если он умрет, отец не будет отомщен, Такер так и не получит по заслугам.

— Ты не убийца, — выдавил он.

— Ради тебя я сделаю исключение. — Палец Дайковича лег на курок.

— Раз ты собрался меня убить, то хотя бы окажи услугу: возьми конверт. Обдумай то, что услышал от меня. Оцени улики. И поступи так, как сочтешь правильным.

Дайкович стоял неподвижно.

— Найди кого-нибудь, кто был там в 1988 году. Моего отца застрелили хладнокровно и подло, когда он стоял с поднятыми руками. А докладная записка подлинная. Ты все равно в этом убедишься. Если отберешь у меня жизнь, тебе придется взять на себя ответственность по установлению истины.

Дайкович смотрел на него с каким-то новым выражением и не торопился спускать курок.

— Неужели ты проглотил такую чушь? Ладно, допустим, человек с высокой степенью секретности в Лос-Аламосе теоретически способен передавать секреты Аль-Каиде. Но чтобы об этом знал генерал Такер? Да еще попросил разобраться с этим тебя? Как такое возможно?

— У тебя могущественные друзья.

— Это еще кто?

Дайкович медленно опустил дробовик. По его лицу струился пот, он был бледен, кажется, его подташнивало. Внезапно он упал на колени и потянулся к ножу.

Гидеон отвернулся. Он потерпел поражение, сейчас этот солдафон перережет ему горло и оставит гнить здесь.

Сержант сжал рукоятку ножа и извлек его из раны. Гидеон вскрикнул. Боль была адская, словно его прижгли раскаленным железом.

Но Дайкович не стал наносить ему новый, смертельный, удар. Вместо этого стянул с себя рубаху и разрезал ее ножом на лоскуты. С кружащейся от боли и от изумления головой Гидеон наблюдал, как недавний враг бинтует ему плечо.

— Прижми! — скомандовал сержант, и Гидеон прижал лоскуты к ране. — Лучше отвезти тебя в больницу.

Гидеон кивнул. Он тяжело дышал, сжимая забинтованное плечо. Боль была невыносимая, гораздо хуже, чем до извлечения ножа.

Дайкович помог ему встать.

— Идти сможешь?

— Вниз — смогу, — простонал Гидеон.

Дайкович наполовину спустил, наполовину стащил его со склона. Уже через четверть часа они добрались до машины. Он помог Гидеону сесть на переднее кресло, не обращая внимания на сочащуюся на кожаную обивку кровь.

— Взял машину напрокат? — спросил Гидеон с сожалением. — Смотри, тебе не вернут залог.

Старый солдат захлопнул дверцу, обошел машину, уселся за руль и запустил мотор. Он был бледен и сурово смотрел прямо перед собой.

— Выходит, ты мне поверил? — спросил Гидеон.

— Вроде того.

— Что заставило тебя передумать?

— Все очень просто. — Дайкович сдал машину назад, выехал со стоянки и развернулся. — Когда человек понимает, что сейчас умрет, говорит самое главное. Для вранья не остается времени. Я видел это в бою. Когда ты думал, что я готов тебя убить, в твоих глазах читалась ненависть, отчаяние и… искренность. Я знал, что ты говоришь правду. А это означает… — Он замолчал. Машина с визгом резины сорвалась с места и устремилась вперед. — Это означает, что Такер солгал. Это меня здорово злит.

ГЛАВА 11

— Что за черт?!

Такер вскочил. Дайкович втолкнул к нему в кабинет Гидеона со скованными наручниками руками. Генерал вышел из-за стола с револьвером и направил его на Гидеона.

Тот впервые оказался лицом к лицу со своим заклятым врагом. Живьем Чэмбли Такер выглядел еще более откормленным и ухоженным, чем на десятках фотографий, которые годами изучал Гидеон. Крахмальный воротник топорщился на толстой шее, щеки выбриты гладко, до блеска, волосы почти идеально подстрижены и причесаны. Правда, сеть сосудов на лице выдавала пристрастие к выпивке. Одет он был в безупречном вашингтонском стиле: дорогой галстук, синий костюм, туфли долларов за четыреста. Бездушный кабинет был под стать хозяину: деревянные панели, отделка под старину, персидские ковры, бесчисленные фотографии и хвалебные цитаты на стенах.

— Ты с ума сошел? — рявкнул Такер. — Я не велел тащить его сюда. Господи, Дайкович, я думал, ты сумеешь разобраться с этим самостоятельно.

— Я доставил его сюда, потому что его рассказ полностью противоречит вашему. Черт возьми, я склонен верить ему.

— Ты веришь этому негодяю, а не мне? — Такер смерил Дайковича испепеляющим взглядом.

— Просто хочу понять, что происходит, генерал. Я много лет вас прикрывал, делал за вас всю работу, как чистую, так и грязную, и буду делать ее дальше. Но там, на горном склоне, произошла забавная штука: я поверил этому парню.

— Что ты несешь?!

— У меня появились сомнения, и в тот момент, когда это произошло, я перестал быть прежним исполнительным солдатом. Хотите избавиться от этого человека? Не вопрос, я выполню ваш приказ. Но прежде чем всадить пулю ему в башку, я должен понять — за что.

Такер долго на него смотрел, потом отвернулся и пригладил свои короткие волосы. Подойдя к сверкающему полированному шкафу, он выдвинул ящик, достал бутылку виски и стакан, плеснул себе и выпил одним глотком.

Снова впившись в Дайковича взглядом, он тяжело перевел дух.

— Вас кто-нибудь видел?

— Нет, сэр.

Такер покосился на Гидеона, снова перевел взгляд на своего верного подручного.

— Что именно он тебе наплел?

— Что его отец не был ни предателем, ни террористом.

Такер аккуратно поставил пустой стакан на стол.

— Что ж… Дело в том, что его отец не передавал наших секретов Советам.

— Что же он тогда натворил?

— Ты должен помнить, Дайкович, это была война, пускай «холодная». А на войне бывает всякое, в частности, побочный ущерб. У нас возникла проблема: была допущена ошибка. Мы воспользовались ущербным кодом, что привело к гибели наших людей. Если бы это выплыло наружу, пострадал бы весь департамент шифрования, и именно тогда, когда мы остро нуждались в новых кодах. Его отца пришлось принести в жертву ради более высоких целей. Ты же помнишь, как тогда стоял вопрос: мы или они.

— Я помню, сэр, — кивнул Дайкович.

— И вот теперь, через двадцать с лишним лет, этот тип смеет мне угрожать! Взялся меня шантажировать. Его цель — уничтожить все, что мы создали, запачкать не только мою репутацию, но и репутацию целой группы преданных американских патриотов. Поэтому ему нет места среди живых, понимаешь?

— Я все понял. — Дайкович позволил себе улыбку. — Вам не обязательно ходить вокруг да около, чтобы я что-то для вас сделал. Я на сто процентов с вами, что бы вам ни потребовалось.

— Мы понимаем друг друга?

— Абсолютно.

Гидеон молча ждал продолжения. Такер указал взглядом на бутылку:

— Выпьем в знак согласия?

— Нет, благодарю.

Такер налил себе еще и опрокинул содержимое стакана в рот.

— Поверь, так лучше. Я буду твоим вечным должником. Уведи его через гараж, только постарайся, чтобы вас не увидели.

Дайкович кивнул и легонько подтолкнул своего пленника.

— Пошли.

Гидеон побрел к двери, слыша за спиной шаги конвоира. Они миновали холл, кухню и направились туда, где должен был находиться гараж.

Гидеон взялся обеими руками, скованными наручниками, за дверную ручку. Заперто! Краем глаза он уловил какое-то движение и сразу понял, что происходит. Он шарахнулся в сторону и ударился о плечо Дайковича в то самое мгновение, когда Такер произвел выстрел. Пуля угодила вояке в спину и швырнула его на дверь. Он выронил револьвер и со стоном осел на пол у запертой двери.

Гидеон увидел Такера в дверном проеме кухни с пистолетом в руке. Новый выстрел, на сей раз в него. В мексиканской плитке на полу, где распластался Гидеон, в паре сантиметров от его виска, появилась дыра. Гидеон вскочил и сделал вид, будто сейчас бросится на генерала.

Третий выстрел прозвучал в то мгновение, когда он, отпрыгнув к Дайковичу, подобрал его револьвер, лежащий у стены. Сразу после третьего выстрела прогремел четвертый, пуля просвистела у самого уха. Гидеон уже был готов открыть ответный огонь, но Такер скрылся из виду.

Не теряя времени, Гидеон схватил Дайковича за воротник и затащил его за стиральную машину, во временное укрытие. Стараясь не высовываться, он лихорадочно размышлял. Что предпримет Такер теперь? Оставить их в живых для него все равно что подписать себе смертный приговор. Ни вызвать полицию, ни сбежать…

Генералу оставалось одно: драться до конца.

Гидеон выглянул из укрытия. Дверной проем кухни оставался пустым. За ним располагалась просторная темная гостиная. Враг поджидал их там.

Раздался кашель, стон: Дайкович вдруг предпринял попытку выпрямиться и этим спровоцировал Такера на пальбу, изрешетившую стиральную машину. Из пробитого шланга хлынула вода.

Гидеон разок пальнул в ответ, но Такер снова нырнул в темную гостиную.

— Отдавай револьвер! — потребовал Дайкович и грубо вырвал у Гидеона оружие.

Гидеон смотрел, как Дайкович опять пытался подняться.

— Погоди, — остановил его Гидеон. — Дай-ка я перебегу к кухонному столу. Он опять появится в дверях, чтобы меня подстрелить. Тут ты и всадишь в него всю обойму.

Дайкович кивнул в знак согласия. Гидеон набрал в легкие побольше воздуха, выпрыгнул из-за стиральной машины и метнулся к столу, запоздало поняв, как опасно подставился.

Дайкович с криком, похожим на рев раненого кабана, вскочил на ноги. У него изо рта хлынула кровь, глаза вылезли из орбит. Он всаживал пули одна за другой в стенку справа от двери, стоя посреди кухни, качаясь, как пьяный, и издавая все более оглушительный рев, пока не расстрелял всю обойму.

Некоторое время в темной гостиной было тихо, потом тяжелая туша Такера с полудюжиной кровоточащих пулевых ран вывалилась из дверного проема и плюхнулась на пол. Только тогда Дайкович рухнул на колени и, надсадно кашляя, завалился на бок.

Гидеон, вскочив, первым делом отпихнул ногой от неподвижного Такера его пистолет. Затем наклонился к Дайковичу. Порывшись у него в карманах, нашел ключи и отпер свои наручники.

— Ничего, потерпи, — сказал он, осмотрев рану. Пуля, попав в спину довольно низко, пробила легкое, но вряд ли задела другие жизненно важные органы.

Дайкович неожиданно улыбнулся, растянув губы в страшноватой гримасе.

— Ты все записал?

Гидеон похлопал себя по карману.

— От начала до конца.

— Отлично. — Дайкович, продолжая улыбаться, лишился чувств.

Гидеон выключил диктофон. Он боролся с обморочным состоянием, комната уже ходила перед глазами ходуном. Издали донеслись полицейские сирены.