Меч Тамерлана

Глава 19 Засада у Черного леса

Червень (июнь) 1383 года от Рождества Христова. Полуночные (северные) границы Елецкого княжества, окрестности Чёрного леса.

Воевода Елецкий Твердило Михайлович.

Твердило глубоко вдохнул прохладный, несущий лесную свежесть воздух, с мстительным удовлетворением подумав, как татары сейчас обливаются потом, преследуя казачью сотню!

Вон уже, издали слышен топот сотен копыт, уже дрожит под ними земля…

Твердило прикрыл глаза, невольно вспомнив события последних пары дней — и вновь по сердцу резануло страшное в своей неотвратимости видение: как небольшие дымные столбы с застав сменяются такими далекими, но отчетливо яркими огнями пожаров, охвативших остроги русичей… Федор Иоаннович сделал все что смог, отправив на подмогу заставам пять сотен ушкуйников с бомбардами — но греческий огонь уничтожил подкрепление, лишь один струг вернулся в Елец.

Сообщив страшную новость о жидком огне, поджигающим ладьи русичей прямо на реке…

Воевода никак не мог выкинуть из головы выражение лица князя, вначале смертельно побледневшего, затем густо покрасневшего — и, наконец, окончательно почерневшего. Возможно, иного бы такая весть просто сломала бы — но Федор Елецкий оказался человеком иного замеса: глухим от скорби голосом, он все же принялся энергично раздавать приказы, готовя крепость к татарскому штурму… И выслав всю имеющуюся конницу по Пронской дороге на полуночь — на тот трак, которым последовал в пределы Московского княжества обоз с елецкими беженцами…

Это не было порывистым решением спятившего от горя мужа — хотя бы потому, что свою семью и семьи повольников князь отправил вверх по Дону с дружиной Федора Косого, насчитывающей четыре с лишним сотни вятских ушкуйников. Да, Косой увел своих людей, как и обещал — лишь семейные мужики, встретившие любушек на зимних гуляниях, решились остаться, помочь задержать ворога на бродах Сосны. Да только вон оно как все обернулось-то, с бродами… И ведь никто не ожидал — особенно, после неудачи первого рывка поганых! — что заставы столь стремительно падут… И падут разом. Ожидалось, что гарнизоны острогов, прикрывающих броды, продержаться хотя бы до конца недели — а уж там уцелевших заберут ушкуйники…

Но все обернулось трагичной гибелью третьей части защитников Елецкого княжества.

И все же Федор Иоаннович предполагал возможным такое развитие событий — в самом крайнем случае… Но возможным. Что броды падут раньше — и у елецких беженцев не будет полноценный седьмицы прежде, чем ордынцы зачнут преследование. На самом деле и седьмица не гарантировала, что женщины и дети в сопровождение юнцов-отроков сумеют благополучно уйти за Оку… Тем более, что когда обоз выходил, у беженцев было преимущество всего в пару дней.

Но еще один подарил первая, безуспешная попытка поганых прорваться через броды; два дня добавила подготовка татар к повторному рывку. Отчаянное сопротивление погибших застав наверняка подарило еще день… Всего шесть — седьмой же должна выиграть Елецкая дружина и казаки, устроившие степнякам ловушку у Чернолеса!

Собственно, казаки Тимофея Болдыря также начали с засады — так-то план действий обговаривался еще в Ельце с князем Федором… Выбрав участок дороги, стиснутый с обеих сторон лесом, донцы должны были спешиться — и отведя лошадей чуть вперед, рассыпать на дороге железных рогулек. Следующий впереди основных сил разъезд надеялись перестрелять из леса — и убрать тела с дороги прежде, чем на ней показалась бы колонна ордынцев… Ее также должны были обстрелять, крепко раззадорив степняков — а после вывести лошадей из леса, спешно запрыгивая в седла… Чем еще сильнее раззадорили бы ворога! Расчет строился на том, что поганые слепо ринутся в преследование — и на скаку влетят на шипы. К тому же ведь и кони татарские в большинстве своем не подкованы…

Конечно, после такого враг должен продолжить отчаянное преследование, желая настигнуть сотню храбрецов — и жестоко отомстить. Не подозревая, что казаки уводят татар в засаду русичей… Как никак, уходя из Ельца, дружинники тащили в хвосте колонны свежесрубленные, молодые разлапистые ели и березки, прицепив их к заводным лошадям. Так воевода намеревался уничтожить большую часть следов своего отряда, не дав поганым осознать численность конной рати Ельца.

В сущности, хан-то наверняка убежден, что Федор Иоаннович не посмеет дробить силы перед лицом столь грозной опасности, как Орда — переправившаяся на высокий берег Сосны. И уж тем более ему не придет в голову, что, потеряв третью часть воинства, князь рискнул послать на полуночь еще треть уцелевших ратников!

Но князь рискнул — ради семей своих воинов рискнул. И теперь многочисленное конное войско ожидает поганых в засаде… За счет трофейных панцирей и лошадей (а также жеребцов павших в Булгаре ратников и их броней) Твердило прошлым летом возродил старшую Елецкую дружину, насчитывающую полторы сотни гридей. Правда, воевода собрал в пополнение самых крепких и умелых в сече казаков… Но какая разница, если донцы присягнули самому Федору, вступив в ряды его бояр-личников? Кроме того, восполнил Твердило потери и младшей дружину, чьим сотником когда-то был — на роль умелых конных лучников, способных крепко ударить и в ближнем бою, казачье пополнение подошло идеально. Основное отличие «отроков» от простых донцов заключается в обязательном шеломе и кольчуге, а также пике — имеющейся далеко не у каждого вольного воина.

Правда, после рейда сторожи в степь число младших дружинников поуменьшилось… Но все же две сотни всадников воевода подготовил отдельным отрядом, распределив по десяткам и назначив их головами старых, верных соратников — участников еще сечи на Куликах и битвы с литовцами Ягайло.

Да сверх того пять сотен казаков головы Тимофея Болдыря! Правда, это включая сотню самых умелых и храбрых лучников, уходящих ныне от погони… Наплавы донцов по весне не случилось — Тохтамыш дальновидно оставил казков в покое, не пытаясь воздать вольным воинам за помощь Федору Иоанновичу. Да и орду повел Муравским шляхом, сильно в стороне от Дона и Северного Донца… И все же — все же практически тысяча умелых всадников, треть из которых имеет броню! И каковы бы ни были силы татар, в заранее подготовленной засаде русичи будут иметь серьезное преимущество…

— Идут.

Единственное слово слетело с губ Твердило Михайловича — но ратники тотчас приободрились, по цепочке натянув поводья и надев шеломы на головы… Дружина построилась на лесной опушке — там, где лес чуть отступает от дороги где на пятьдесят, где на сотню шагов. Достаточно, чтобы разогнаться мощному жеребцу-дестриэ! При этом все полторы сотни всадников растянулись в тонкую линию, приготовив для тарана длинные пики — и отступили как можно глубже в тень деревьев, надеясь, что увлеченные преследованием татары их не заметят.

И ведь действительно — спеша за казаками, поганые не заметили ратных в вороненой броне, вставших к тому же с солнечной стороны… А настигнуть донцов ордынцы так и не смогли — как только последние русичи втянулись в узкий проход вновь стиснувшего дорогу леса, специально отряженные вои тотчас натянули над ней веревку. Невысоко, ниже уровня человеческого колена — так, чтобы разгоряченные скачкой всадники ее сразу-то не заметили… А чтобы не рванула в руках, в заранее заготовленные узлы, не очень туго обвившие древесные стволы, ратники вставили дополнительные подпорки.

Вовремя!

С диким ржанием полетели наземь татарские скакуны, столкнувшись с неожиданным препятствием… Полетели вместе с наездниками, мгновенно создав на сузившейся дороге месиво из людских тел — и тел покалеченных животных.

— Ну, братцы, с Богом! Се-ве-е-ер!

— СЕВЕ-Е-Е-ЕР!!

Отозвались древним боевым кличем северян старые дружинники, поддержали его новоиспеченные гриди-казаки — и полторы сотни бронированных витязей рванули к ворогу, разгоняясь с каждым ударом сердца… А татарам и деваться некуда! Впереди «пробка» из полетевших наземь, сломавших ноги лошадей — и оглушенных, а то и покалеченных всадников. Позади напирают ордынцы, еще увлеченные преследованием и не осознавшие, что роли уже поменялись… С правого же бока густая чаща — а с левого русичи, разогнавшие тяжелых скакунов до галопа!

— Ал-ла-а-а!

— Се-ве-е-ер!

Гулямы рванули навстречу дружинникам, решившись драться до конца — но их храбрость подарила ордынцам лишь честную воинскую смерть; всего пара-тройка срезней настигли свои цели, поразив кого из дружинных в открытое лицо. Остальных же нукеров ждал скорый конец на граненых наконечниках русских пик…

Удар!

Копье с силой рвануло в руке Твердило Михайловича — но узкое острие уже вошло в тело татарина пониже груди, легко пробив и плетеный калкан, и стеганку… И человеческую плоть. Ордынец бесцельно пытался увести удар пики, пытаясь рубануть по древку — но только вскользь его зацепил… А скорость разгона и проникающая мощь удара оказались таковы, что наконечник вылез из спины нукера, пронзив того насквозь! Только обратно уже не пошел…

Выпустив из рук копье, воевода тотчас рванул из ножен слегка искривленную русскую саблю — и едва успел прогнуться назад, откинувшись спиной на заднюю лука седла! Так Твердило спасся от увесистого навершия шипованной булавы, летящей в голову справа… А распрямившись, воевода стремительно рубанул вдогонку рванувшему вправо татарину — дотянувшись самым острием сабли до открытой шеи ордынца.

Стремительная сшибка закончилась гибелью головной группы преследователей — как минимум двух сотен поганых; сам таран и последовавшая за ним рубка длились всего несколько ударов сердца. После чего, развернув лошадей, дружинники начали давить татар на заросшей лесом дороге, исключив саму возможности обойти себя с крыльев или зайти в тыл! В то время как спешенные казаки, хоронившиеся до того в лесу, принялись обстреливать невольно замершую колонну степняков…

Но спешились не все. Младшая дружина ждала своего часа в неглубокой балке с покатыми склонами — поросшими, однако, могучими дубами. Последние надежно закрыли русичей от глаз неприятеля развесистыми, густыми кронами — оставив значительное пространство для движения всадников промеж могучих, кряжистых стволов. А когда в полутора верстах впереди раздался далекий сигнал рога, дружинники покинули свое убежище и ударили в хвост татарам!

Ну, это они думали, что ударили в хвост вражеской колонны — но копийный напуск внезапно выскочивших из балки «отроков» прошел успешно. Разогнавшись, казаки врезались в гущу татар, сжав копья двумя руками — и находя цели каждым своим уколом! А когда пики застряли в телах вражин или древка их сломались, дружинные выхватили сабли, палицы и чеканы, принявшись безжалостно сечь поганых в ближней рубке… Зачастую выигрывая первые схватки за счет лучшей брони и выучки.

Потом, правда, пришла усталость… А за ней и смерть от летящих в упор стрел — или стремительно мелькающих сабель в руках свежих нукеров.

А потом пришло и понимание того, что в засаду, рассчитанную на две тысячи татар самое большое (а сколько еще мог отрядить хан на преследование елецких беженцев?), попало куда больше поганых. Да, передовой отряд, отрезанный от основных сил младшей дружиной — и успешно истребляемый бронированными витязями старшей, буквально обречен… Там ведь еще и срезни казачьи летят едва ли не из-за каждого дерева!

Да только обречена и младшая дружина, вставшая на пути тысяч степняков. И «отроки» ее тают с каждым ударом сердца, словно ледяной затор под напором потеплевшей весной воды.

…Твердило Михайлович осознал свою ошибку слишком поздно. Но разве и мог знать воевода планы Тохтамыша? Что, прорвавшись за броды на Сосне, тот собирается выманить великокняжескую рать к Ельцу, подготовив засаду на пути Донского? Что хан возжелал разорить Пронские и Рязанские земли, вынуждая Дмитрия Иоанновича идти на помощь князьям-союзникам?

И потому послал в сторону Пронска полтумена степняков⁈

Разве мог знать воевода, что сам Тохтамыш выступил следом с основными силами Орды? И что хан оставил для осады Ельца лишь четыре тысячи уцелевших черкесов — да две тысячи спешенных лучников и мастеров осадного дела, присланных из Турана? Даже пушки-тюфенги Тохтамыш забрал с собой, побаиваясь исхода решающий битвы после потерь на Сосновских бродах…

Но когда впереди на дороге, в шагах пятистах прозвучал прощальный отзвук рога (известив Твердило, что гибнут последние «отроки»), воевода осознал свой просчет. Осознал, что Елецкая дружина выбрала противника себе не по зубам… Однако ведь и это обговаривалось с князем.

А потому теперь Твердило Михайлович вновь достал свой рог — и протрубил в него вначале два раза. А затем, спустя короткий промежуток времени, еще трижды… После чего воевода, воздев над головой окровавленную саблю правой, налившейся уже каменной тяжестью рукой, зычно воскликнул:

— Вперед, братья! Последний рывок! Нужно выиграть казакам время!

На полсотни воев поредела старшая дружина. Свыше версты прошли вперед гриди в упорном ближнем бою — прошли по телам целой тысячи поганых! Конечно, им помогли и казачьи лучники… Но все же смертельно устали витязи — израненные, в посеченных бронях. И все одно упрямо рванули они вслед за вождем!

Зная, на что идут — и какой конец их ждет.

Но ведь в обозе на полуночь, к Коломне, уходят и их семьи…

А казаки уже принялись спешно рубить засеку на дороге за спиной последних Елецких бояр, да собирать татарские срезни. Твердило Михайлович выиграет для них время — обязательно выиграет. А когда оно, наконец, истечет, поганые упрутся в свежее укрепление, вынужденные ломиться в лоб! В лоб сквозь густые кроны павших деревьев — и бьющие в упор казачьи срезни…

А когда и этот рубеж падет, будет уже слишком поздно — беженцы из Ельца успеют уйти от погони.

Этот день русичи точно выиграли для своих родных…

Но ведь и это не конец! Ибо Тимофей Болдырь уведет на полуночь, вслед обозу, сотню своих лучших лучников — это для него трижды прогремел напоследок рог воеводы… По дороге от Ельца к Лебедянскому броду через Дон, тянущейся без малого семьдесят верст, есть еще три-четыре верных места, где возможно будет рассыпать шипы-рогульки или натянуть веревки — да спрятать лучников, действуя наверняка. Если получится, сотня истребит летучие татарские разъезды, чуть замедлив противника… Но главное — брод у места впадения в Дон реки Лебедянки. Его казаки перекроют надолбами — и постараются еще хоть немного продержаться прежде, чем татары прорвутся за речной рубеж.

Конечно, стоило увести дружину сразу к Лебедянскому броду. Но Твердило был практически уверен в том, что погоня ордынцев будет слабее и малочисленнее! Что он сумеет истребить передовой татарский отряд — а уж после, устроив на дороге еще пару искусных засад, отступит к броду с уцелевшими воями… А то и вовсе будет действовать у Ельца, беспокоя хана частыми, болезненными вылазками казаков! Тем самым воевода надеялся помочь обреченному, на его взгляд, городу и гарнизону.

А заодно уж и князю Федору, коему Твердило Михайлович по-настоящему верен и предан…

Да — так, очевидно, было бы лучше. Но, подставив верхний блок сабли под удар очередного татарина, воевода понял, что ни о чем не жалеет. Что все равно он сделал все правильно, пусть и не совсем верно… Но вдруг татары нагнали бы дружину на тракте? И вынудили бы принять бой на открытой местности, что тянется за Чернолесом на многие версты⁈

С громким лязгом встретился русский и туранский клинки — и сабля гуляма, выкованная из худого железа, лопнула, и верхняя часть ее отлетела в сторону… А воевода, приподнявшись на стременах, тотчас рубанул с протягом, наискосок, распластав тело поганого!

— Се-ве-е-ер!!!