Мечта

— Фамилия?

— Иванов.

— Имя?

— Иван.

— Отчество?

— Иванович.

Врач перестал писать и поднял на него голову:

— Иван Иванович Иванов?

— Да.

Врач улыбнулся:

— Символично. Первый человек, преодолевший расстояние в сколько-то там тысяч световых лет и ступивший на поверхность планеты Гея-2 — русский космонавт Иван Иванович Иванов.

Медсестра тоже заулыбалась.

— Я татарин.

— Что?

— Татарин я. Не русский.

Врач растерянно посмотрел на него. Медсестра прыснула, тут же зажав себе рот и наклонившись к столу, делая вид, что перебирает лежащие там карточки.

— По национальности я татарин, — объяснил Иванов.

И, с лёгкой тревогой посмотрев на врача, добавил:

— Татары — вторая по числу нация в России.

И вздохнул.

— Дед, как и отец, у меня — Иван. В нашем роду старшего сына по традиции называют Иваном. Оба родителя татары. А вот откуда у нас фамилия Иванов, никто уже не помнит.

Повторять это в тысячный раз не доставало никакого удовольствия. С детства находилось много весельчаков позабавиться на разительном контрасте его чисто азиатской внешности с ФИО.

Он уже давно посылал таких во всем русскоязычным известное место.

Но тут случай особый.

Медицинский отбор в группу подготовки уникальной космической экспедиции. Впервые человечество может получить такой шанс. Ему, каждый раз замиравшему в восторге перед картиной ночного звёздного неба, необходимо попасть в эту экспедицию. Это и его шанс.

Иванов почувствовал как холодеет. С тех пор, как он узнал о наборе, так холодел каждый раз, когда, пусть неосознанно, представлял себе вероятность его не пройти.

И в который раз усилием воли отгонял паническую мысль.

Хрен с ним, с этим доктором, с этой фамилией-именем-отчеством, с тупыми зубоскалами. Перед распахнутым звёздным небом это не имеет ни малейшего значения.

Врач тем временем листал переданную ему медсестрой карточку, на которой Иванов успел заметить своё фото.

Прошла минута.

Иванов почувствовал, что что-то не так. Он не знал что, но поведение врача внушило ему тревогу. Да, что-то было не так.

Врач, наконец, поднял на него глаза.

— Давно в авиации? — спросил он.

Он решил Тане пока не говорить.

Тем более, что она не заметила, какой он пришёл. Эта тётя Клава, соседка напротив, столкнувшись с ним на лестнице, спросила с тревогой:

— Что с тобой, Ваня?

Но он не сразу понял, лишь увидев краем глаза, что она стоит, глядя на него, догадался, что что-то хочет.

— Что вы сказали, тётя Клава?

— Я говорю, случилось что? Ты какой-то потерянный.

— Да нет, так… Устал.

— А, — догадалась та, — полёт был сложный?

— Сложный, — кивнул он, — очень сложный.

А Таня была заряжена сегодня на секс. И только после третьего раза, когда они, мокрые от пота лежали, уставясь в потолок, и она закурила — значит на сегодня достаточно, — он услышал:

— Ну что там у тебя, с этим отбором?

И пока он раздумывал, как ей ответить, она встала, взяла халатик и, волоча его за собой, кинула через голое плечо:

— Я в ванную.

Иванов дождался, когда зашумел душ и тоже встал. Не одеваясь, он прошёл на кухню, включил свет.

Приготовив кофе, он сел за стол и стал понемногу отхлёбывать горячий густой напиток.

Таня пришла свежая и влажная.

— Спасибо за кофе.

Она нагнулась поцеловать его, её волосы упали к нему в чашку. И он, почувствовав её ласкающую руку, чуть повернул голову и коснулся её губ.

— Ах ты мой мусульманин.

— Я татарин.

— Знаю. Обрезание делает головку менее чувствительной и удлиняет половой акт. Я читала.

Она села напротив него и пригубила свою чашку.

А он подумал, что она не только читала, но, судя по всему, и имела возможность сравнить.

В другое время это было бы для него неприятно. Но сейчас, и он отметил это с тянущейся, как зубная боль, тоской, ему всё равно.

Всё — кроме одного.

— Меня не берут в экспедицию.

Он замолчал, со странным чувством какой-то надежды, — хотя, какая уже может быть надежда? — ожидая ответа.

— Ну не берут, и фиг с ним, — безмятежно сказала она, — ты и так хорошо зарабатываешь.

— Ты не понимаешь. Впервые появилась возможность практически мгновенно преодолеть сотни световых лет. И эта планета — она полная копия Земли. Размер, удалённость от звезды, средняя температура, даже газовый состав атмосферы. Если и искать во Вселенной жизнь, то там.

— Блеск, — она допила кофе.

— Я так мечтал о других мирах. Там, у далёких звёзд…

Он сказал это очень тихо, но она услышала.

— Ну, возьмут в следующую. В первую, небось, по блату набирают.

— Меня не возьмут уже никуда.

Она поставила чашку на стол и удивлённо посмотрела на него:

— Почему?

— У меня аневризма аорты. Как оказалось.

— Что это такое?

— Болезнь такая. В любой момент аорта может порваться.

— И что тогда?

— И тогда я умру.

— Чушь какая, — рассердилась она, — ты же ежегодно медосмотры проходил.

— Вот на очередном и обнаружили.

Она внимательно посмотрела на него:

— Подожди, а как же авиация?

Он пожал плечами:

— Никакой авиации. И, похоже, вообще никакой работы. Я инвалид.

Ночью, лёжа без сна и смотря в потолок, Таня просчитывала варианты.

Вместо успешного и перспективного военного лётчика с завидной карьерой — неработающий инвалид, дни которого сочтены.

Утром Иванов нашёл на подушке записку.

В принципе, он догадывался, что там написано. Послонявшись пару минут по пустой квартире, он развернул и прочитал её.

Текст кончался фразой, что она его никогда не забудет.

И настал день, когда группа, в которой не было Иванова, впервые собралась вместе. Позади был многоступенчатый отбор, позади были бурные споры в прессе о том, возможно ли такое в принципе. Пора было начинать.

Потому что, возможно ли такое в принципе — предстояло доказать. Доказать им — десяти сравнительно молодым людям, которые сейчас рассаживались в небольшой уютной аудитории. Два экипажа, один дублёры. Кто из них дублёр, этот вопрос их, понятно, очень занимал, но сейчас больше интересовало, с чего всё начнётся. Потому что до старта, накануне которого выяснится, кто дублёр, было еще полгода.

Срок подготовки ужали максимально. Нужно было опередить. Американцев, китайцев, европейцев, японцев. Раньше было проще — космические технологии были не у всех, развивать их дело долгое. Сейчас дело было не в технологиях, поэтому и конкуренция стала совсем другая.

— Верите ли вы в Бога?

Первые слова молодого человека, вошедшего в аудиторию, на которого они сперва и не обратили внимания, и который оказался лектором, повергли их, мягко говоря, в ступор.

— Итак, верите ли вы в Бога, господа? — повторил, улыбаясь, лектор.

— А надо? — откликнулся кто-то.

— Не знаю, — ответил лектор, разводя руками и по-прежнему улыбаясь.

— Зачем тогда спросили?

— Предполагаю, что от этого зависит успех вашей экспедиции. Не уверен, но предполагаю.

Они молча смотрели на него, ожидая продолжения.

— Во всяком случае, опыт Реутова, предполагает, в трактовке его автора, положительный ответ на этот вопрос.

Лекция, похоже, началась.

Опыт Реутова, с чего всё и началось, был известен из присутствующих каждому. Реутов при свидетелях в мгновение ока переносил предметы, неподъёмные человеку, например гружёный товарный состав, на расстояние в километры.

Все попытки уличить его в шарлатанстве, потерпели неудачу.

А потом он заявил, что может перенести и себя самого. И перенёс. На триста километров. При повторной попытке — дистанция была уже тысяча миль — Реутов погиб.

Причём части его тела были разбросаны на протяжении всего пути планируемого переноса. Зрелище не для слабонервных.

— Как объяснял Реутов, — продолжал лектор, — раз человек создан по образу и подобию Бога, то, если под «подобием» понимать не только свободу воли, но и её безграничную силу… Как сказано в Библии, имели бы веру хоть с горчичное зерно, то сдвинули бы гору. Ну, примерно. Не суть важно. Так вот, при наличии сильной веры в свою волю, можно не только горы переносить, но и самому переноситься. Причём, на безграничные расстояния.

— Почему же у Реутова не получилось? — спросил один из них.

— У Реутова, как раз и получилось, — возразил лектор, — Первый раз. А вот почему не получилось во второй, и что нужно, чтобы получилось — вот об этом мы и будем говорить.

Почти каждую ночь Иванов смотрел на небо.

Миллиарды мерцающих звёзд в бездонной дали. И от него и друг от друга. Когда он, закрыв глаза, представлял себе беспощадную бездну бесконечности, которой измерялось это пространство, то холодящий душу своей обречённостью полёт словно подхватывал его и уносил туда, где движения не существует, потому что никакое движение не может преодолеть такие расстояния.

И он упивался этим своим нахождением в бесконечности, этим неощутимым полётом, этим сознанием того, что, несмотря на бесконечность и бездонность, эта бесконечность конечна, а бездонность имеет край. И он неуклонно и верно преодолевает эту бесконечность, он неостановимо и беспощадно приближается к этому краю.

И когда тучи заволакивали ночное небо, он метался в зыбком сне на своей кровати, потому что уже не мог жить без этой бездны, не мог жить без этого мигающего зова недосягаемо далёких звёзд, которым там, в холодной бесконечности, было так одиноко без него…

Сначала он думал, что сходит с ума. А потом махнул на это рукой. Какая сейчас разница?

Его, естественно, сразу после той врачебной комиссии уволили из военно-воздушных сил. И из авиации вообще. Как, впрочем, и отовсюду, потому что с таким диагнозом работать было нельзя. Может, каким-нибудь швейцаром, или дежурным в метро, включающим и выключающим эскалатор и сидящем перед постоянно движущимися лентами ступенек за прозрачной полукруглой загородкой в замурованной под земле станции. С шумом прибывающих и убывающих поездов за спиной.

В то время как далеко над головой, там, на поверхности, мерцали мириады звёзд.

Не видимых на зарывшейся под землю станции метро.

Тётя Клава, работавшая именно там, его звала — были вакансии. Как раз для пенсионеров.

Хорошо, что ему в этом не было надобности. Пенсия у него была очень хорошая. А жить оставалось недолго.

Впрочем, конкретных сроков никто не называл. Не знали. Никто. К кому бы ни обращался. Все доктора едины были только в одном: произойти это может в любой момент. Операцию никто делать не брался. Говорили, что аневризма располагается в очень неудобном месте. В смысле техники проведения оперативного вмешательства.

Звук открываемой двери был настолько резок в уютной и привычной Марине тишине, что он невольно вздрогнула и, хотя знала, что давно уже надо смазать петли и что библиотечный, как он официально назывался, рабочий по обслуживанию здания — пьяница и лентяй и в обозримом будущем этого никогда не сделает — тем не менее, с неприязнью посмотрела на вошедшего, как будто именно он и был виноват в неприятном звуке.

Вошедший неодобрительно посмотрел на скрипящую дверь и осторожно закрыл её за собой, стараясь, чтобы скрип был как можно тише.

Посетитель изъявил желание записаться в библиотеку.

— Какой-нибудь документ, удостоверяющий личность?

Он протянул ей две книжечки.

Она взяла обе, мельком заглянула в пенсионное и, вернув его обратно, раскрыла, положив перед собой паспорт.

Заполняя карточку, Марина не смогла сдержать улыбки — человека с типично азиатской внешностью звали Иван Иванович Иванов. Но подняв глаза на посетителя, осеклась. Столько усталой грусти было в его взгляде — ответе на её глупую ухмылку.

— Какой литературой интересуетесь? — приветливым тоном Марина попыталась сгладить ситуацию.

— Эффект Реутова.

Он тоже улыбнулся в ответ. У Марины отлегло от сердца, она не любила обижать людей.

— Её много, тема сейчас страшно популярна.

— Ничего, — он опять улыбнулся, но только краешками губ, — я не спешу.

«Военный пенсионер, — подумала Марина, — куда ему спешить».

Иванов пробыл в библиотеке до закрытия. Лишь в обед сходил в столовую через дорогу. Начав с газетных статей, успел бегло просмотреть даже две монографии, только что вышедшие по проблеме. Просмотреть, потому что частности его не интересовали. Да и не будучи специалистом, их всё равно не поймёшь — он иллюзий не пытал. Его интересовал только общий принцип.

Принцип был прост. Сила воли человека способна телепортировать его на любые расстояния. Без ограничений. Хоть в сотни световых лет. И — практически мгновенно.

Страшный конец Реутова, правда, предупреждал: в сам момент телепортации человек ни на долю секунды не должен терять веры в такую возможность.

Вокруг требуемой веры было много чего написано — особенно в монографиях — богословско-философского, Иванов на этом внимания не останавливал.

Самое главное он понял. И как человек, не один раз проходивший психологический тренинг, прекрасно представил себе, чему именно обучают сейчас ту группу.

Ночью он долго лежал на своей кровати, глядя в потолок. И вдруг, на протяжении секунды растаял. Тут же в кухне громыхнуло и дробно зазвенело, разбиваясь.

Иванов стоял, уткнувшись головой в буфет, закрываясь руками от падающей посуды.

— Надо чётче представлять себе место прибытия, — удовлетворённо сказал он сам себе.

И вздохнул, взглянув на осколки, усыпавшие пол.

Марину, увидев его, узнала и улыбнулась:

— Поступила новая книга об эффекте Реутова.

Но он на этот раз не ответил на её улыбку, может быть потому, что был чем-то сильно озабочен. Ну, мало ли у людей проблем.

— Нет, — сказал он, задумчиво.

Марина не смогла понять, куда он смотрел. Было такое впечатление, что он смотрел внутрь себя.

— Нет. Мне нужно…

Он неопределённо перебирал пальцами по крышке своего портфеля. Марина отметила про себя, что на этот раз он пришёл с портфелем.

— Планета Гея-2.

Иванов ожидающе посмотрел на молоденькую библиотекаршу, но, та, оказывается, была в курсе вопроса.

— Цель экспедиции? — спросила она, прищурясь.

— Ну да.

— Вам попопулярнее, или специальную литературу?

Иванов впервые прямо посмотрел на девушку. Симпатичная. И улыбнулся.

— Специальную, но не слишком.

И вновь улыбнулся, так потешно она растерялась.

— Это как?

— Специальную, — успокоил он её.

И ошибся, переоценив свои знания в астрономии. Пришлось под насмешливым взглядом библиотекарши выписывать учебник астрономии. А потом руководство по планетарной астрономии.

Он тщательно всё конспектировал. За этим и захватил портфель, чтобы не нести тетрадь в руках.

Вечером он до полуночи перечитывал свои конспекты. Вдумчиво и медленно.

Зато после этого он уже с лёгкостью гулял по интернету, заплатив за пользование электронным залом, быстро отсеивая серьёзное от пустой болтовни. В электронном зале была другая библиотекарша — желчная старуха.

Ну и к лучшему. Зачем это ему сейчас?

Гею-2, названную так по аналогии с Землёй, открыли десять лет назад. И аналогия с Землёй была полной — по всем параметрам. Самая громкая сенсация последнего времени.

Поиск внеземной жизни пережил тогда свой триумф. Который закончился ничем. Радиоастрономы развели руками: никаких сигналов из области Геи-2 не ловилось. Никаких внешних признаков жизни не наблюдалось. А как их увидеть с такого расстояния. И не полетишь — сколько поколений астронавтов сменится на корабле, даже если лететь он будет со скоростью, близкой к скорости света. И это когда такие технологии появятся — сейчас их нет.

Поэтому идея Реутова была воспринята с энтузиазмом.

И, не смотря на трагический конец самого Реутова, положена в основу программы экспедиции к Гее-2. В которую Иванов не попал.

Сергей Иванович Гурин, руководитель проекта, был уверен в себе, но волновался. Всё шло по плану, сроки выдерживались. Но высокие коридоры… Есть высокие коридоры. Специфика России.

— Главная цель, — ровно докладывал он, — выработать непоколебимую уверенность в успехе телепортации.

— Специфическая трудность, — продолжал он, — Телепортация групповая. Слаженность пространственного перемещения требует, образно говоря, одинакового хода мысли перемещаемых, в том числе — временной синхронизации. Ну, и еще одна проблема заключалась в синхронном с людьми телепортировании необходимого оборудования. Здесь пришлось поработать.

— Каково положение день на сегодняшний момент?

Гурин повернулся к спрашивавшему:

— Первое. Достигнута согласованность личностной телепортации. Второе. Разработан теоретически и экспериментально подтверждён как надежный способ телепортации предметов. В полевых условиях отработана синхронная телепортация группы людей и оборудования.

— Ну так что, завтра на Гею-2?

— Никак нет.

— Всё ж, вроде бы, в порядке.

— Все работы проводились в условиях Земли. Остался последний этап. И самый важный. Телепортация в условиях реального космического пространства.

— И куда направитесь?

— На Луну.

Когда Гурин сказал об этом своей группе, все оживились. Наконец-то. И замолкли. Гурин их прекрасно понимал. Здесь лежал рубеж, до которого дошёл Реутов. Что произойдёт при депортации через космическое пространство?

Теоретически, то же, что и на Земле. Но космос есть космос.

Параллельно готовился полёт обычным путём. С таким расчётом, чтобы спускаемый аппарат был на Луне к моменту телепортации. Если всё пойдёт удачно, обе группы, одна за другой, телепортируются назад, на Землю. В случае же нештатной ситуации экипаж спускаемого аппарата окажет помощь на месте.

О том, что места в нём ни для кого из телепортируемых нет, вслух не говорилось. Это была последняя, пожалуй, самая важная цель испытания — самостоятельное возвращение. В условиях, когда другого пути обратно, кроме того, который использовался на пути туда, не было.

И тогда, когда в Море Спокойствия, беззвучно поднимая пыль, соткались из, за мгновение до этого возникшего, лёгкого тумана фигуры десяти облачённых в неповоротливые скафандры астронавтов (формально, правда, они ещё были космонавтами — но пресса называла их именно так: путь предстоял к звёздам, и звучало красивей), тогда, когда они, через положенное по расписанию испытания время, один за другим, растаяли, а стоящий рядом ажурный конус, в свою очередь подняв пыль, оторвался от поверхности Луны, беззвучно блестя огненным выхлопом из сопла, тогда Гурин протянул руку к трубке.

И задержал её на мгновение. Достаточное, чтобы увидеть в окно десять облачков тумана, уплотнившихся в десять неуклюжих фигур.

И Гурин поднял трубку правительственной связи.

Подготовка была закончена.

— Мы переживаем поворотный момент в судьбе человечества, — голос Гурина пресёкся.

Он очень волновался. Не то, чтобы он был не уверен в благополучном исходе миссии. Всё отработано, все возможные нюансы учтены, действия группы во всех теоретически возможных нештатных ситуациях натренированы до автоматизма. В том, что должно получиться, Гурин был уверен.

Но всегда возможен ничтожный процент неожиданности.

Гурин не опасался за свою карьеру, чёрт с ней карьерой — очень хотелось, чтобы первыми были они.

График подготовки группы держался в строгой тайне. Но в последний момент утечка всё-таки произошла. Или догадались.

— Сергей Иванович, — окликнули его сегодня утром.

Сотрудник показывал на монитор с сегодняшней — вернее, для них вчерашней — страницей «Нью Геральд».

И на его глазах выделил в передовице:

Старт был назначен на сегодня. И он знал, что и американцы, и европейцы, и китайцы, и японцы — все наиболее реальные конкуренты отстают.

Всё-таки мы будем первыми. Потом уже не важно, кто что будет делать и с каким успехом. Кто был первым — вот что останется навсегда.

И сейчас, в данный момент — на всех телевизионных экранах мира один и тот же сюжет: русские первые.

И очень не хочется, чтобы такой триумф его страны сорвался.

Гурин взял себя в руки и его голос окреп.

Оставшуюся часть речи, репетированную полночи, он проговорил уверенно и победно.

Пять человек в скафандрах и три контейнера с аппаратурой стояли посреди квадратной площадки, окружённой софитами и толпой журналистов. Праздных зрителей не было, дата старта держалась в секрете. На всякий случай. Мир узнал о ней пятнадцать минут назад, к ужасу телевизионных компаний, в пожарном порядке перекраивавших сетку вещания.

Подняли флаг России, прозвучал гимн.

Все пятеро подняли руки.

И медленно растаяли. Площадка опустела.

Гурин заранее договорился, что его заместитель заменит его в общении с прессой.

Предстояли томительные дни. Результат будет известен только тогда, когда ребята вернутся.

Гурин был уверен, что вернутся.

Но он знал и другое: космос — он космос.

Иванов думал о тех, кого назначили дублёрами.

Он знал, что это произойдёт накануне старта. И не знал, на какой именно день назначен старт. Но чувствовал — он настолько сжился с этим проектом, что именно чувствовал — это произойдёт вот-вот.

И у него была спокойная уверенность, что он успеет. Уже успеет. В этом не было никаких сомнений.

Иванов вздохнул. Сейчас, когда его собственная судьба определилась, он особенно остро переживал сочувствие тем, кому в последний момент не повезло.

Он прекрасно понимал, каково это — готовиться наравне со всеми, быть подготовленным наравне со всеми. И почти в последний момент быть отстранённому. По неведомым тебе причинам.

И может сложиться так, что быть отстранённому навсегда. Ведь в следующий раз тоже дублёры будут назначены в последний момент. И тоже никто из них не будет знать, почему выбор пал не на них.

Он тщательно убрал квартиру. Хотя — подумал он, когда закончил — зачем это? Только усилилась боль в груди, которая последние дни всё чаще напоминала о себе. Он лёг, расслабился, и через полчаса боль ушла.

Чуть было не отнёс тёте Клаве ключи, но вовремя одумался. Расспросы, подозрения — последствия непредсказуемы, а у него времени уже не осталось. Нет, там уже разберутся как-нибудь.

В последний раз сходил в библиотеку. Только на обратном пути, после того, как выяснилось, что та молодая библиотекарша сегодня выходная, признался себе, что — попрощаться.

Всё было собрано и упаковано. Вернувшись домой, он ещё раз оглядел и порадовался, что так ладно и удобно вышло.

Документы — вспомнил он — забыл взять. Но, зачем? Это ведь касается лишь его одного. Забыл и забыл.

Всё. Можно.

Но опять предательски заболело в груди. Сначала тихо, потом волнообразно усиливаясь, до острой, почти нестерпимой боли.

Иванов покачал головой. Так сильно никогда не было.

И, чуть передохнув и подождав на очередной волне спада боли, пошёл на кухню за таблетками. Те, которые он упаковал с собой, решил не трогать.

По опыту он знал, что нужно лечь и подождать, пока боль пройдёт.

Так и сделал. То ли потому, что приступ был сильнее обычного, то ли потому, что те таблетки, которые он выпил, были слабее тех, которые он упаковал с собой, и тронуть не решился — лежать пришлось долго. Дольше обычного.

Внезапно подумал о Тане. Может…

Да нет. Они, в сущности, ведь простились.

Им страшно повезло. Игорь поёжился, представив — всего пару метров в сторону. Стволы высоченных деревьев в три-четыре обхвата. Их тела пришлось бы выковыривать из них. Если б было кому это сделать.

Они стояли по колено в воде. Небольшая речка, полметра шириной, ласково журчала, пронося под ними кристально чистую воду.

— Вода, вода, — ответил на его немой вопрос Олег, рассматривая экранчик анализатора, — без всяких примесей. Чистейшая.

Гея-2 действительно оказалась феноменом.

Планета растений.

Они открыли внеземную жизнь. Но это была жизнь, представленная исключительно растительными формами.

— Поговорить не с кем, — заметил Матвей.

— Микробы-то хоть есть? — спросил Миша.

Все повернулись к Виктору. Соответствующий анализатор был у него.

— Какие-то есть. Как же без них.

— Скафандры пока не снимаем, — распорядился Игорь.

— Хотя дышать можно, — отметил Матвей.

Как и предполагалось, состав атмосферы был полностью идентичен земному. Только гелия было чуть больше. Но не принципиально.

— Интересно, как они пахнут?

Олег имел в виду огромные, ярко-жёлтые цветы на лианах, оплетающих гигантские стволы.

— Давай пока лучше не нюхать, — проворчал Виктор.

И защёлкал тумблерами на контейнере с мелкой земной живностью.

— Сначала пусть они.

Астронавты пошли вниз по течению реки.

Другого пути, собственно, не существовало. Пространство между стволами так тесно было забито всяким вьющимся разнообразием, что мысль углубиться в лес отбросили сразу. Прорубиться, конечно, при желании можно, но сил уйдёт непропорционально много.

И они растянулись цепочкой по извилистому руслу.

Игоря сначала волновало, что он, идя третьим, временами теряет из виду Олега, шлёпавшего по воде первым, но вероятность, того, что растения могли прыгать и нападать на них, была смехотворной, так что — пусть.

«Интересно, — подумал он, — зачем им цветы, если нет насекомых?».

В шлемофон он услышал вскрик, а затем срывающийся голос Олега:

— Командир, быстро сюда!

Игорь, поскользнувшись на камне, чуть не упал. Матвей опередил его, обдав облаком брызг.

Он полусидел у самой воды, в высокой траве, облокотившись спиной на плотно переплетённые ветки куста.

Рядом валялся ладно упакованный огромный рюкзак.

— Он умер вчера, — сказал Олег, — мы опоздали на день.

— И чей теперь приоритет? — спросил Матвей.

— Фонарик китайский, — Миша рассматривал содержимое рюкзака.

— А рюкзак наш, — заметил Виктор, — я знаю, такие в Мордовии шьют. Прочная вещь.

— На русского не похож, — проговорил Игорь.

— Может, китаец? — предположил Виктор.

— Причину смерти определить сможешь? — спросил Игорь Олега.

Тот пожал плечами:

— Резать не сшивать. Отчего не попробовать. Место только нужно.

И оглянулся по сторонам.

Место нашли на излучине, где река намыла песок.

Они сидели молча, смотря на струящуюся в нереальной тишине реку.

Минут через десять Олег с плеском вошёл в воду и нагнулся, смывая с рук кровь.

— Ну что? — спросил Игорь, следя за красным пятном, быстро уносимым течением.

— У него разорвалась аорта. Скорее всего, аневризма была.