Мечта андрогина (История любви - 2)

Жанна Дубровская

История любви-2. Мечта андрогина.

... Любовь долготерпит, милосердствует,

любовь не превозносится, не гордится,

не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается,

не мыслит зла, не радуется неправде,

а сорадуется истине; все покрывает,

всему верит, всего надеется, все переносит...

Первое послание к коринфянам Святого Апостола Павла.

"Новый Завет".

Часть 1. Испытание.

В жизни каждого человека есть своя мечта. Мечта женщины, как мне кажется, состоит в единении со своим избранником, в гармоничном слиянии душ и тел и в заботе об общих детях.

В течение жизни мы многократно сублимируем любовь, но истинная любовь едина. Всю свою жизнь мы жаждем встретить того, кто нам предначертан или того, кого предначертали себе мы сами; как Платоновы андрогины, которых когда-то разрубили пополам, пытаемся восстановить утраченную целостность, влекомые друг к другу с неистовой силой.

И иногда наши мечты сбываются, и тогда невероятное становится доступным, раскрываются наши сердца и обнажаются чувства. В этом состоит главное из чудес этого мира, и кто-то там, свысока, в небесной канцелярии, радуется за нас.

* * *

Открываю глаза. Долго смотрю на белую стену со светильником и в конце-концов понимаю, что это потолок.

Голова гудит, затылок тяжёлый, как гиря. Где я? Облизываю пересохшие губы и пытаюсь повернуть голову.

Рядом с моей кроватью сидит человек. У него белая рубашка и бледное лицо. Он смотрит на меня, я смотрю на него. Очень болит голова.

Закрываю глаза.... Четыре кольца на бампере... Ночь.

* * *

Сквозь полудрёму передо мной встаёт весь мой прошедший день.

Вот я кормлю кота Фенечку, он смотрит на меня своими дымчато-серыми глазами и трётся о ногу.

Вот я звоню Серёже с работы и говорю, что задержусь, потому что шеф поручил срочно подготовить пакет банковских документов.

... Серёжа - мой лучший друг, моя любовь, моё всё - человек, ради которого я появилась на этот свет и живу. Мы вместе уже три года и мы счастливы уже три года. Мы мечтаем о ребёнке. А с сегодняшнего дня Серёжа ещё и моя боль, но об этом после.

* * *

Я хорошо помню день, когда я впервые увидела Серёжу. Это случилось в частной художественной галерее "Пассаж". Я редко выбираюсь куда-либо, но пропустить выставку, на которую была приглашена в частном порядке, я не могла. К тому же, у меня было две причины посетить эту выставку, и обе эти причины касались дорогих моему сердцу мужчин. Игорь Павлович очень любил импрессионистов, а его мнение, даже несмотря на наш разрыв, очень много значило для меня. Во-вторых, в галерее выставлялись работы небезызвестного мне Аркадия Яковлевича Прохорова - первого мужчины в моей жизни. Именно он подарил мне мир любви - чувственной, нежной, упоительной и пытался слепить из меня блистательную светскую львицу. Но, видимо, я просто не создана для светской жизни.

Аркадий Яковлевич Прохоров - необычный синтез духа художественного и духа предпринимательского, владелец сети галерей, талантливый скульптор и пейзажист, отчаянный Казанова, несмотря на свои пятьдесят шесть. Чаще всего в его сети попадали выпускницы гуманитарных Вузов, не избежала общей участи и я, в то время студентка третьего курса филфака.

В мою честь пелись неистовые панегирики, мне делали роскошные подарки, меня заваливали коробками с дорогим шоколадом, шампанское лилось рекой - и всё ради того, чтобы сразить размахом ухаживаний неизбалованную мужским вниманием глупую девчонку, главной достопримечательностью которой была её наивность.

Когда всё было кончено, я лежала в широкой постели в форме огромного сердца и улыбалась. Впереди меня ждала новая взрослая жизнь, в одночасье лишившаяся всех своих загадок и тайн. Потом были другие встречи, много других встреч, которые однажды внезапно прекратились не по вине Аркадия Яковлевича. Просто я уехала в Москву, и расстояние, отныне разделявшее нас, оказалось роковым для наших отношений.

* * *

Я стояла возле броского натюрморта и наслаждалась игрой красок и художественной атмосферой в зале, когда в галерею вошла плеяда довольно известных молодых актёров, один из которых показался мне незнакомым. Это и был Сергей. До того дня я не видела ни одного спектакля с его участием, не смотрела ни одного его фильма. Словом, он был для меня "тёмной лошадкой".

Познакомил нас сам Аркадий Яковлевич, это случилось на банкете по случаю открытия ещё одной галереи имени Прохорова.

Наше сближение с Сергеем проходило стремительно: взгляды, случайные прикосновения, ток, взаимное притяжение, объятия, робкие поцелуи и, как кульминация - пылкое слияние двух изголодавшихся по любовной страсти тел у него дома на скрипучем диване.

Когда Серёжа предложил переехать к нему, я воспротивилась: не хотелось покидать свою уютную двухкомнатную квартиру в спальном районе и переселяться в видавшую виды "хрущёвку", хотя и недалеко от центра, и с евроремонтом.

После расставания с Игорем, моим самым дорогим и любимым, я не задумываясь вернулась на родину. В Москве киноролей мне не предлагали, в столичных театрах я играла роли второго плана. Но меня это мало волновало, всё моё тщеславие с лихвой окупалось близостью к Игорю Павловичу. Он был самым ярким, самым значительным событием в моей жизни, он заменял мне всё театр, друзей, он был моей семьёй, я всегда могла рассчитывать на его поддержку, его совет, его любовь. Я была уверена в нём более, чем в себе. Но что-то всё же было не так. И я знала что именно: Игорь не хотел детей. Он был замечательным семьянином и мог бы стать прекрасным отцом, но после моей неудачной беременности, он делал всё, чтобы следующая не наступила.

"Женщина, у которой нет детей, не может быть счастлива; мало любить, нужно, чтобы любовь была освящена". Дети снились мне по ночам, долгих четыре года я надеялась, что у нас с Игорем когда-нибудь появится свой малыш, который будет топать маленькими ножками по ковру в гостиной и улыбаться нам беззубой радостной улыбкой. Но чуда не произошло: Игорь не изменил своего мнения. Ему было хорошо со мной, и этого было достаточно; кошмар, связанный с разводом и разлукой с сыном всё ещё преследовал его. А я хотела укрепить наш брак, я не хотела потерять мужа, как однажды потеряла отца. Рождение ребёнка, как я считала, окончательно сблизило бы нас и рассеяло все наши страхи.

Теперь Игорь в Лионе, преподаёт систему Станиславского французским студентам, я - в Нижнем, у меня есть Серёжа, точнее - был Серёжа.

Сергей в противоположность Игорю Павловичу, не мыслил своего будущего без пары-тройки карапузов, резвящихся на его любимом турецком ковре и малюющих каракули на дорогих обоях. Он всегда говорил мне, что ради благополучия детей готов сменить профессию и уйти в бизнес, тем более, что небольшой опыт предпринимательства у него уже имелся, было также много друзей-бизнесменов, которые помогли бы встать на ноги.

Боже мой, Серёжа, что же стало с нашими мечтами? Они растоптаны, их больше нет - так же, как нет больше нас. Теперь мы каждый по себе, ты - в своём театре, репетируешь Гамлета, а я - в этой богом и тобой забытой больнице, с гипсом на ноге и разбродом мыслей в больной голове. Наверное, даже равнодушную медсестру, которая сопровождает меня на процедуры, удивляет тот факт, что никто не навещает меня вот уже три дня, словно никому не нужного бомжа. В палате есть телефон, но он постоянно молчит. Несколько раз я поднимала трубку и слушала гудки, это была своего рода терапия: так, по крайней мере, я не чувствовала своего одиночества. Всего один звонок домой, и я больше не одна.

Всего один звонок, но я так и не решилась его сделать. Вместо этого я лежала и вспоминала наши счастливые дни с Серёжей. Часто, холодными осенними вечерами мы сидели, обнявшись, у него или у меня дома, и я просила его прочесть моё любимое стихотворение Гумилёва - "Принцессу". Серёжа крепче прижимал меня к себе, и тихим баритоном, с неповторимыми интонациями, читал:

В тёмных покрывалах летней ночи

Заблудилась юная принцесса.

Плачущей нашёл её рабочий,

Что работал в самой чаще леса.

Он отвёл её в свою избушку,

Угостил лепёшкой с горьким салом,

Подложил под голову подушку

И закутал ноги одеялом.

Сам заснул в углу далёком сладко,

Стало тихо тишиной виденья.

Пламенем мелькающим лампадка

Освещала только часть строенья.

Неужели это только тряпки,

Жалкие, ненужные отбросы,

Кроличьи засушенные лапки,

Брошенные на пол папиросы?

Почему же ей её томленье

Кажется мучительно знакомо

И ей шепчут грязные поленья,

Что она теперь лишь вправду дома?

...Ранним утром заспанный рабочий

Проводил принцессу до опушки,

Но не раз потом в глухие ночи

Проливались слёзы об избушке.

И мне каждый раз казалось, что рабочий и есть мой Серёжа, а принцесса - это я сама. Мы так долго искали друг друга, ошибаясь, обжигаясь и теряя наших любимых, так долго шли навстречу друг другу, что от этого феерия счастья была ещё сильнее. Нас переполняли эмоции, нужно было найти выход нашим чувствам, и мы занимались любовью ночи напролёт, а наутро умиротворённые, успокоенные и тихие, засыпали в объятиях друг друга.

И теперь, лёжа в больничной палате с казённым интерьером, я, двадцатидевятилетняя идиотка, мечтала, чтобы пришёл тот рабочий из сказки и укутал мне ноги. Тем более, что одеяло некстати задралось, и правая нога, которая была без гипса, мёрзла, а я ничем не могла ей помочь, поскольку лежала под капельницей.

* * *

Утро. Седоватый свет проникает в комнату сквозь щель между голубыми занавесками. Со дня аварии прошла ровно неделя. Отпуск закончился, пора звонить на работу. Я представляла себе реакцию шефа, Артёма Евгеньевича на своё отсутствие: девять часов - Жанны Юрьевны нет, десять часов - её по-прежнему нет, телефон накалился от звонков, клиенты атакуют, а помощница директора где-то прохлаждается. - Алло. Свиридов на проводе. Здравствуйте, Артём Евгеньевич, - начала было я свои оправдания, но шеф перебил: "Жанна Юрьевна, где Вы, чёрт побери, шляет..." - он оборвал себя на полуслове, грубое слово не было высказано, но мой начальник был на пределе бешенства: "Я с девяти часов один от клиентов отбиваюсь. Кстати, Ваш э... друг, Сергей Анатольевич, всю неделю, что Вас не было, терроризировал меня на предмет Вашего местопребывания. Вы что, прячетесь от него? Впрочем, меня это не касается. Меня интересует одно - когда Вы появитесь на работе. - Я не прячусь, я в больнице. Попала в аварию, но ничего страшного, только ходить не могу. - Как это не можете? А работа? голос шефа стал почти свирепым. - Понимаете, Артём Евгеньевич, у меня нога в гипсе. Передвигаюсь только с костылями. Но если нужно, я выйду на работу сегодня же, - говоря это, я представила себе сцену моего появления пред ясные очи сотрудников фирмы, затем в воображении возникли другие образы: вот я встречаю нового клиента, встаю из-за стола, чтобы сварить ему кофе и на костылях ковыляю в соседнюю комнату к чайнику. Клиент в шоке: таких секретарш он видит впервые. Видимо, отстал от жизни.

Не знаю, представил Артём Евгеньевич нечто подобное или ему просто стало по-человечески жаль меня, но голос его потеплел, он завещал мне выздоравливать как можно скорее, и мы простились уже добрыми друзьями. На прощание я попросила его на все вопросы о моём местонахождении отвечать кратко "я не знаю".

Итак, отпуск был испорчен. Подумать только, я взяла эти отгулы, чтобы провести их вместе с Серёжей! Помню, как неделю назад уставшая, но довольная, ехала к Сергею, чтобы рассказать ему о том, что на ближайшие семь дней я свободна, как птица, и что он может делать со мной всё, что пожелает. Если бы я знала, что ждало меня впереди!

Я открыла дверь своим ключом; чтобы застать Сергея врасплох, я постаралась сделать это как можно тише. Я думала, что Серёжа опять сидит за своим ноутбуком или учит очередную роль, и знала, что моё появление будет для него приятным сюрпризом, но с порога поняла, что ошибалась. Квартира была задымлена, несло перегаром, потными телами и дешёвым вином. Из гостиной вывалился какой-то человек и, кивнув мне, скрылся в уборной, какая-то смеющаяся парочка неторопливо прошествовала в нашу с Сергеем спальню и заперлась там. Я поставила на пол сумку с продуктами (купила для нашей с Сергеем недельной идиллии) и заглянула в гостиную. Не увидев Сергея, прошла на кухню.

Да, Сергей был там. И не один. На обеденном столе с разведёнными почти в шпагат ногами сидела темноволосая девушка. Рядом, почти вплотную прижавшись к ней, стоял мой Сергей. Они целовались. Взасос, вульгарно и отвратительно. Я никогда не видела, чтобы Сергей так целовался. Меня, во всяком случае, он так не целовал.

Девушку я знала, я видела её однажды в театре во время репетиции. Играла она статично, но благодаря красоте и шарму к своим двадцати семи годам сделала неплохую карьеру в кинематографе. Звали девушку Лиля. Именно она первой заметила меня - стоящую в дверном проёме с потрясённым лицом. Лиля с усилием оторвалась от Сергея, и мне показалось, что она немного смущена. Она знала, что мы с Сергеем живём вместе. Затем оглянулся Сергей. Я не узнала его лицо, оно было совсем чужим, искажённым страстью и выпитым. Глаза, обычно светлые и лучистые, потемнели и приобрели оттенок мокрого асфальта. - Жанна, - только и смог сказать он.

А я уже неслась вон из этого дома. Проскочила мимо ванной, едва не сбив с ног кивнувшего мне типа. Помню, как споткнулась о сумку с продуктами, как они рассыпались по полу. Но мне было не до них. Выбежав на улицу, я затравленным взглядом посмотрела в последний раз на родные окна и бросилась дальше. Куда? Я и сама не знала.

Миновав несколько кварталов, я вбежала в тёмную арку, прижалась спиной к холодной стене с выбоинами, опустилась на корточки и разрыдалась. Не знаю сколько это длилось, помню только, что ко мне подошла какая-то старушка, погладила по голове и пошла дальше.

На меня эта ласка подействовала странным образом: я успокоилась, но впала в состояние оцепенения. Я встала, достала из сумочки платок, вытерла глаза и собиралась выйти из арки, как вдруг раздался звук лязгающих тормозов, я увидела алый силуэт автомобиля, четыре кольца на бампере и потеряла сознание. Время от времени я приходила в себя, я помню, как меня укладывали на носилки, как везли в операционную, подозревая серьёзные последствия от аварии. Но всё более-менее обошлось. И на том спасибо.

* * *

"Больная Дубровская, к Вам посетитель", - голос медсестры был всё такой же металлический, без единой эмоции. Кто бы это мог быть? Неужели Артём Евгеньевич не сдержал обещания и всё рассказал Сергею?

В дверь постучали, я что-то промямлила в ответ. На пороге стоял незнакомец. Я с удивлением рассматривала гостя. Высокий, темноволосый, лицо бледное, узкое, костюм дорогой, насколько я могла судить. Вероятно от Армани: видела такие же в бутике на позапрошлой неделе. Что нужно этому пижону от контуженой хромоножки, коей я являлась в настоящий момент? Ответ я получила незамедлительно. - Здравствуйте, Жанна. Можете запустить в меня вон той ужасной вазой на Вашем столике, но я именно тот негодяй, благодаря которому Вы здесь. - Ну зачем же вазой. И потом, здесь очень мило. Только скучно. Никто, знаете ли, не приходит. Вы - первый. - Простите меня, Жанна. Я очень сожалею о случившемся. Если я в состоянии что-либо сделать для Вас - я готов, только скажите. - Поговорите со мной, а то я здесь совсем одичала. Медсестра ходит, точно немая, сегодня впервые услышала её голос. Приятный? - в глазах гостя сверкнуло лукавство. - Скажем так: полностью ей подходит.

Посетитель улыбнулся и присел на стул возле моей кровати. Затем он внимательно взглянул на меня и сказал: - А ведь я здесь уже был. Вы меня совсем не помните?

Надо сказать, что с его приходом, в моей памяти возникли какие-то размытые образы. Теперь они, наконец, приняли более отчётливые очертания, и я ответила вопросом на вопрос: - На Вас была белая рубашка? - Да, кажется, да. Точно да. Я тогда очень за Вас испугался, всё рвался в палату. Сначала меня не хотели пускать, но потом главврач сдался, и мне разрешили побыть с Вами недолго. Как Вы?

Пока он говорил, я изучала его лицо. Черты его, в целом гармоничные, были весьма выразительны, глаза, как мне показалось, смотрели на меня с симпатией и некоторым лукавством. "Приятный тип" - таков был мой вердикт.

Что я делаю здесь, почему я не дома? Мама, где ты, ты так мне нужна сейчас. Как мне одиноко, как больно. - Как мне одиноко, - невольно вырвалось у меня. - Неужели Вас никто не навещает? Родные, друзья, муж, - в его голосе зазвучали тёплые нотки.

Я заглянула в глаза незнакомца: они были большие, тёмные, точно августовское небо и какие-то добрые.

Иногда мы прячем истинные чувства глубоко внутрь себя и надеваем маску безразличия. Мы обманываем самих себя, обманываем окружающих, которым, в сущности, всё равно что у нас на сердце, но если вдруг в случайном человеке встречаем интерес к нашему горю или хотя бы его подобие, мы перестаём владеть собой, и тайное выходит на поверхность. Я никогда не была лихой комедианткой, и поэтому, едва я увидела отблеск своей боли в глазах незнакомца, как на глаза мои навернулись слёзы. Чтобы скрыть мимолётное проявление слабости, я решила отвлечь его внимание от своей персоны и переменила тему: - А ведь знаете, мы с Вами находимся в неравном положении. Вы знаете как меня зовут, а я до сих пор не знаю Вашего имени. - Простите, мне почему-то показалось, что я представился. Меня зовут Марк. Вы читаете Сэлинджера? - спросил незнакомец, увидев на прикроватной тумбочке карманный томик рассказов Дж. Сэлинджера на английском языке - сувенир, с которым я не расставалась. - Нет, к сожалению я не знаю языка, книга дорога мне просто как подарок.

Марк взял книгу, пролистал её, заглянул в содержание и предложил перевести на выбор один из рассказов. Предложение было странным, может быть поэтому я не задумываясь приняла его.

Первые пятнадцать минут повествования я безо всякого интереса следила за судьбой американцев Мюриэль и Симора, затем мысли вернули меня к печальной действительности, я снова вспомнила события последних дней и мне стало до крайней степени тоскливо и одиноко. С трудом выдержав последние минуты визита Марка, я, пожелав ему успехов в труде, приподнялась на подушках и выглянула в окно.

Деревья напряглись, затрепетали ветви и задрожали листья. Сильный ветер подхватил с земли опавшую листву и мелкий мусор и понёс их в неизвестном направлении. Небо насупилось, облака сгрудились, тяжёлые как свинец, засверкали молнии. Хлынул дождь, косой и неровный. Ветер бился о стены, стучал в стекла, гремел крышами домов.

Природный разлад странным образом был созвучен разладу в моей душе. Непогода на сердце была сродни непогоде извне. Тоска, неуверенность и ревность боролись за право царить в моей груди. Я говорила себе, что мне безразличен Сергей и всё, что с ним связано, но сама не верила своим словам. Слишком много воспоминаний нас объединяло.

"Всякая женщина, которая любит художника, обрекает себя на муки, рано или поздно она их испытывает". Заглянув внутрь себя, я поняла, что все три года ожидала чего-либо подобного. В актёрской среде не принято жить с одной женщиной долее двух лет. Сергей был исключением из правил, воспитание и жизненное кредо не позволяли ему заводить интрижки на стороне, что всячески веселило его коллег по цеху, менявших подруг по два раза на дню. Среди театральной публики Сергей был настоящей белой вороной: есенинский мальчик с трогательными взглядами на жизнь, надёжный и искренний.

После болезненного расставания с Игорем, я долго оттаивала в плену Серёжиной доброты. Он действительно пленил, покорил, завоевал и привязал меня к себе. Серёжа был для меня одновременно нянькой, братом, мужем и лучшим другом. С ним я могла говорить о своих проблемах безо всякого стеснения, как с лучшей подругой.

Сергей неоднократно признавался мне: "Ничто так не радует меня, как возможность дарить радость другим". Вот эта особенность Серёжиного характера его и подвела. Я почти не испытывала ревности по отношению к Лиле. Конечно, я отдавала себе отчёт, что эта красивая девушка - серьёзный соперник в борьбе за благосклонность Сергея, но понимала также и то, что никакой борьбы не будет. Я молча отойду в сторону, уступлю дорогу перспективным кадрам.

Мы встретились с Серёжей случайно, в один из тех дней, когда благодаря особенному расположению планет происходят странные вещи. Мы были вместе долгих три года, нас объединяли общие мечты, но все счастливые сны когда-нибудь заканчиваются. Закончился и мой счастливый сон, иллюзия непогрешимости рассеялась, как утренний туман, доверие было растоптано.

Движимая вновь овладевшим мной отчаянием, я взглянула в окно. Широко над домами встала радуга. Вокруг было тихо. На горизонте занимался алый закат. Небо очистилось, на тёмно-синем ковре его мерцал, словно вышитый, нежный овал луны. Завороженная этой необыкновенной тишиной и покоем, я уснула, убаюканная природной негой.

* * *

Следующая неделя прошла под знаком одиночества. Никто меня не посещал, даже Марк. Все больные утром и вечером гурьбой устремлялись к голубому экрану, я была лишена и этого удовольствия. Просить медсестру тащить меня через весь коридор к единственному на этаж телевизору я стеснялась. Радио в палате не было, единственный источник знаний - томик Сэлинджера - был на неведомом мне языке.

Меня постоянно посещали буколические грёзы о доме, я представляла, что нахожусь не в казённой палате с уткой под кроватью, а в своей комнате, и меня окружает не убогий интерьер второразрядного больничного учреждения, а давно знакомые, милые сердцу вещи. Я настолько прониклась атмосферой домашнего уюта, что не удивилась бы, услышав шаги мамы и её бодрый голос, повторяющий в тысячный раз справедливое: "надо беречься".

Имея много свободного времени, я перебирала в памяти мгновения, принёсшие мне наибольшее счастье. Вспоминалась наша первая ночь с Игорем Павловичем, его объятия, наши слившиеся дыхания, завтрак в постели и невероятное облегчение оттого, что всё могло быть иначе, но случилось вопреки всему и именно так, как мечталось нам обоим.

Игорь, как ты мне нужен сейчас. Только ты смог бы унять мою боль, ты всегда умел меня успокоить. Пусть между нами уже ничто не может быть, ты навсегда останешься для меня самым дорогим мужчиной в моей жизни. Я благодарна тебе за всё.

* * *

Когда наконец-то такси домчало меня до дома и я, при помощи подоспевшего соседа выгрузилась из машины и, припадая на костыли, доковыляла до квартиры, я почувствовала огромное облегчение. Не зря говорят, что дома и стены помогают. Прилечь на любимый диван, взять в руки любимый "Космополитен", уставить журнальный столик вазочками с нежно любимыми орешками, курагой и мороженым - поверьте, это настоящий кайф.

Мой любимый кот Феня, слегка обалдевший от долгой разлуки и сытного обеда, устроенного хозяйкой по случаю прибытия, мурлыкал, лёжа на соседней подушке. Две долгих недели он провёл у соседки Ирки вместе с её двумя усатыми сорванцами. Целыми днями лихая шайка гипнотизировала рыбок в громадном аквариуме, занимавшем половину стены в небольшой квартире Ирины, играли в салки с морской свинкой Басей, терроризировали говорящего попугая породы Жако. Ирина только за голову хваталась. И что самое непонятное, мой Феня дома ведёт себя очень достойно, однако стоит ему попасть под влияние Иркиных котов, как он моментально забывает правила хорошего тона и вытворяет дичайшие вещи.

* * *

Неделя, оставшаяся до снятия гипса, прошла спокойно, без неожиданностей и потрясений. В понедельник после работы ко мне заглянула Ирка, и мы принялись за воплощение кулинарного изыска, рецепт которого был обнаружен нами пару месяцев назад, кажется, в "Лизе". Теперь в красивой вазочке на серванте высились горки миндально-ореховых рожков и монеток из грецких орехов.

Утром следующего дня мой блаженный сон разорвал резкий телефонный звонок. Звонил Марк. Он извинялся за то, что исчез почти на полторы недели, своё отсутствие объяснял неожиданной командировкой в Питер. Мы мило побеседовали: я поинтересовалась погодой в северной столице, Марк проявил беспокойство по поводу моего здоровья. Больше тем для разговора не было, мои глаза снова начали слипаться, но Марк продолжал находить новые поводы для поддержания беседы, в частности - вызвался подвезти меня до больницы в день снятия гипса, а затем пригласил отметить радостное событие в "Башне" милом кафе, расположенном в одной из башен Нижегородского кремля. Я дала согласие.

* * *

Да здравствует жизнь без костылей, без бинтов и врачей! Сегодня моя нога освободится от тисков, на протяжении долгих трёх недель сдавливавших её нежные суставы!

Марк заехал утром, около девяти. Мы попили чаю с пряничными звёздочками (которые мы с Иркой испекли накануне), затем Марк помог мне спуститься к машине, и мы поехали в больницу.

Когда гипс сняли, и я взглянула на ногу, оказалось, что та отличалась от своей соседки какой-то известковой бледностью и худобой. После всех формальностей и наставлений хирурга, Марк повёз меня в Кремль.

Ехать пришлось через весь город, всю дорогу я жадно озиралась по сторонам - мне казалось, что за три недели улицы города изменились до неузнаваемости: на центральной площади появился новый щит, рекламировавший элитную сантехнику с комментарием: "если сидеть, то в бизнес классе"; безнадёжный долгострой на отшибе старинной улицы сиял новенькой вывеской и призовым автомобилем.

Был конец ноября. Я взглянула на небо: перетекая из одной формы в другую, мрачный свинец принимал причудливые очертания. Мне нравилось подобное межпогодье, я любила само приближение дождя, когда небо темнело, тучи уплотнялись, а в воздухе витал едва уловимый аромат прелых листьев.

Небо роняло редкие капли, когда мы входили в кафе. Внутреннее убранство "Башни" было стилизовано под старину: стены покрывали резные панели, крутая винтовая лестница из сосны вела на второй и третий этажи. Я не успела высказать свои опасения по поводу лестницы, потому что Марк поднял меня на руки и понёс наверх, в уютный зал второго этажа. Свою неловкость я скрыла за благодарной улыбкой и долго не могла собраться с мыслями, рассеянно вертя перед глазами меню. В конце концов, как-то помимо меня, на столе появились очень аппетитные вещи: оладьи с икрой, салаты из кальмаров и на десерт - разноцветные шарики пломбира с курагой, тёртым шоколадом и орехами.

Конечно, поданные блюда были не слишком изысканны: не какие-нибудь трюфели, жареные лягушачьи лапки и прочая гадость, однако каждый человек со студенческим прошлым, в душе своей неприхотлив и всеяден.

* * *

Приёмная шефа встретила меня горой необработанной документации, настоящим завалом текущей работы и старых долгов, который я, скрепя сердце, начала разгребать с переменным успехом.

Около полудня раздался звонок мобильника. "Включила по привычке", подумала я, с сожалением глядя на тёмный "Сименс", торчавший из сумки. С обречённостью человека, приговорённого к пожизненному заключению, я нажала клавишу с нарисованной трубкой, и услышала знакомый голос. Предчувствие меня не обмануло: звонил Сергей. - Да, - осторожно проговорила я. - Жанна, не бросай трубку, выслушай меня. - Да, слушаю. - В тот день ничего не было, слышишь, ничего. И ничего не могло быть. Я немного выпил, меня занесло немного, но ничего не было. Жанна, вернись, я не могу без тебя", - голос Сергея дрожал. - Я приду сегодня, если ты не возражаешь. Достань из шкафа мой чемодан, пожалуйста", - я старалась говорить спокойно, но сердце колотилось так сильно, что доставало до горла. - Хочешь сказать, это конец? - в голосе Сергея появилась хрипотца, видимо он тоже сильно переживал. Но дело должно было быть доведено до конца. Нам следовало расстаться, хотя бы ненадолго. Именно это я и попробовала объяснить Серёже. Надеюсь, он понял меня правильно.

Как только телефон замолчал, волнение чудесным образом улеглось, и я продолжила работу. Я мило общалась с клиентами по телефону, с улыбкой принимала посетителей, варила им кофе и занимала беседой, пока шеф был занят.

Во время обеденного перерыва у меня было немного времени, чтобы подумать обо всём, что случилось за день. Во-первых, меня странно поразила перемена, произошедшая во мне. Я больше не чувствовала Сергея. Люди, долго жившие вместе и внезапно расставшиеся, поймут меня. Не было больше той доверительности, теплоты, чувства единения. Моя душа точно оледенела, перестав вибрировать при звуке любимого голоса. Неужели чувства умерли? Неужели это конец?

Мои размышления прервал Артём Евгеньевич, он распорядился разыскать кухарку, попросить её составить список продуктов и съездить на рынок за всем необходимым. Ожидались важные гости, поэтому всё должно было быть на хорошем уровне.

Я нашла Танюшу, нашу повариху-изобретательницу, в обществе её поклонника, охранника Тимофея. Они нежно ворковали, сидя рядышком за одним из столиков фирменного кафе. Танюша, услышав просьбу шефа, немного подумала, достала поваренную книгу, полистала её минуты три и быстро составила довольно внушительный список необходимых ингредиентов. Затем Танюша, вооружившись калькулятором, принялась составлять смету предстоящих расходов.

Начиная с половины второго и заканчивая пятью часами вечера, в офисных помещениях фирмы гуляли совершенно невероятные запахи. Пахло чем-то восточно-изысканным: корицей, гвоздикой, укропом и печёным мясом.

В половине шестого в приёмную вошли двое мужчин. По уверенным лицам посетителей я догадалась, что именно их визит вдохнул сегодня в жизнь нашей фирмы столько суеты. Старший из посетителей, минуя меня и мои протесты, стремительно прошёл в кабинет шефа, младший, очевидно его подчинённый, остался стоять. Затем, спросив у меня разрешения, присел на офисный диванчик.

Рабочий день близился к концу, я допечатывала длиннющий приказ, регламентировавший схему прохождения деловой документации через подразделения фирмы; гость молчал. Наконец, его упорное молчание стало меня задевать, мне захотелось занять чем-нибудь откровенно скучающего человека. Иных источников развлечений, кроме сильно потрёпанного "Плейбоя" и сборника тестов, я не обнаружила, поэтому предложила молчаливому гостю сразу оба издания. Гость поблагодарил и выбрал тесты. Оказалось, что молчуна звали Игорем. Оставив гостя наедине с научным трудом, я переключила внимание на приказ.

Спустя несколько минут наш покой был вероломно прерван: дверь в приёмную открылась, и вошла Танюша в белом передничке. В руках она несла ароматнейший поднос. Что было на подносе я не видела, но запах катастрофически сводил с ума. Даже хмурый Игорь отвлёкся от тестов и заинтересованным взглядом проводил Танюшу до двери кабинета.

Через какое-то время Танюша вышла с пустым подносом. Уходя, она оставила одну из дверей открытой - очевидно, собиралась скоро вернуться с новыми кушаньями. (Обычно, обе двери, ведущие в кабинет шефа, плотно закрывались, однако в случае, если информация была не слишком конфиденциальной, вторую дверь оставляли открытой).

То ли находящиеся в кабинете собеседники стали говорить громче, то ли всё дело было в открытой двери, но до нашего с Игорем слуха стали долетать отдельные слова, а то и целые фразы. В конце концов, мы стали невольными свидетелями следующего диалога: - Артём Евгеньевич, дела идут не так хорошо, как хотелось бы. Доходы резко упали. Это поначалу все ломились за товаром, а теперь ищи дураков. - Геннадий Иванович, мне не интересен анализ сложившейся ситуации, меня интересуют характер и сроки проведения профилактических мер. Ведь Вы будете их проводить?

Затем голоса стали тише, и до нас с Игорем вновь доносился лишь невнятный гул.

Приказ был готов наполовину, когда в приёмную опять вплыла Танюша. На сей раз поднос ломился от десертов. Посередине подноса высилась бутылка дорогого коньяка. Увы, и в этот раз мы с Игорем оказались лишь печальными свидетелями чужого благополучия.

За дверью снова стали говорить громче. Раздался смех, громкое Танюшкино ойканье, затем из кабинета вышла раскрасневшаяся Таня со съехавшим на бок передником. Мы с Игорем обменялись понимающими улыбками и занялись каждый своим делом.

Из кабинета шефа то и дело доносился раскатистый смех, смех сменялся невнятным бормотанием, которое венчалось ещё более бурным весельем. Геннадий Иванович, обладатель густого баритона с хрипотцой, судя по всему рассказывал анекдоты, потому что шеф смеялся не умолкая. Затем гость в очередной раз повысил голос, и до нас с Игорем донеслось следующее: - А твоя секретарша - ничего, ноги и так далее. Я бы такую потискал. - Дастся она тебе, как же. Три года работает, и хоть бы раз кому дала. Достала всех своей порядочностью, коза колченогая. И не уволишь ведь - работники такого уровня на дороге не валяются.

Не знаю, чем закончился бы этот диалог, но в приёмную снова вошла Танюша с подносом для грязной посуды и прошла в кабинет. Спустя пару минут из него вышел шеф в сопровождении Геннадия Ивановича. Гость с трудом держался на ногах, но выглядел всё так же импозантно.

* * *

Вечером того же дня я сидела в гостях у Ирки, грызла свой любимый "Бабаевский с миндалём" и в перерывах между всхлипываниями, описывала события прошедшего вечера. Вечерок случился во всех отношениях выдающийся: меня похвалили, затем поругали, обвинив в индифферентности по отношению к персоналу и клиентам, меня обозвали колченогой, хотя ноги у меня длинные, красивые, и самое главное - прямые. Да и Сергей нисколько не старался облегчить мне мою задачу и битый час уговаривал меня остаться. Когда я, наконец, не выдержала и, взяв чемодан, собралась уйти, он загородил дверной проём. Это было уже слишком, я не смогла сдержаться и ляпнула: "В окно я все равно не выйду - рога мешают. Так что лучше пропусти". И Серёжа, виновато улыбаясь, отошёл в сторону. Неудивительно, что после всех этих событий ноги сами понесли меня к Ирке.

И пока та священнодействовала на кухне, я, роняя слёзы на белоснежную скатерть, описывала все ужасы, которые мне довелось пережить за вечер. Ирка слушала меня очень внимательно около четверти часа, а затем сказала: Знаешь, Жанусь, мне кажется, тебе пора менять работу. И мужика, - помолчав, добавила она.

* * *

Всю ночь меня мучили кошмары, поэтому проснулась я сама, а не от сигнала будильника. Я вползла в тапки, нацепила халат и нетвёрдой утренней походкой двинула в ванную. То, что я увидела в зеркале, меня даже не испугало - настолько плохо я себя чувствовала.

Таблетка анальгина, прохладный душ и стакан томатного сока рассеяли туман в моей голове и обозначили сразу две проблемы, требовавшие немедленного решения:

Проблема 1. В какой части рабочего дня следовало положить на стол шефа заявление об уходе? Утром, или лучше в конце рабочего дня, когда шеф достаточно устанет и не будет громко кричать?

Проблема 2. Что делать с Сергеем и нужно ли с ним что-либо делать вообще? Может быть, стоило забыть о нём раз и навсегда, наступив на горло собственному мазохизму?

Первую проблему я решила утром в офисе, причём шеф вёл себя тишайше, не задавал лишних вопросов, не лез в душу и, вообще, был паинькой.

Проблема № 2 поджидала меня в своём малиновом "москвиче" возле подъезда моего дома, но из машины не выходила.

* * *

Если накануне я проснулась от ночных кошмаров, то сегодня я проснулась оттого, что кто-то разговаривал. Я села в кровати. В комнате было тихо, слышно было как за окном сосед прогревал двигатель своего старого авто. Всё было как обычно, только почему-то верхняя половина туловища горела, словно обожжённая, а откуда-то со стороны желудка поднимался противный животный страх. Что это со мной, чего я испугалась и чьи голоса я слышала только что? Наверное, это у Маринки, моей соседки снизу опять ночуют гости. Весь вчерашний вечер из её квартиры раздавалась громкая музыка, хохот, громкие выкрики. Я ещё подумала: "Опять Маринка зажигает". Ну и девица!

Маринка училась на первом курсе пединститута, много прогуливала, за что её едва не отчислили из Вуза, но какой-то добрый дядечка из числа Маринкиных ухажёров, внёс за её учёбу энную сумму, и от Маринки отстали. Девчонка она была компанейская, любила шумные общества и частенько нарушала домовую дисциплину. Только из её квартиры после одиннадцати вечера вы могли услышать громкую музыку. Вот и вчера гости припозднились, и я попросила Марину убавить мощность динамиков. На что один из её друзей довольно грубо мне ответил и назвал старой тёлкой.

Успокоившись, я опять опустила голову на подушку. Откуда-то снизу донеслось тихое: "легла, стерва", но я не придала этим словам никакого значения. Если господам снизу не знакома культурная человеческая речь - это сугубо их проблема, мне же нужно выспаться, чтобы бороться с невзгодами, обрушившимися на меня в канун Нового года.

* * *

Странные голоса по ночам и странное жжение в теле не проходили, а только усиливались с каждым днём. В одну из ночей мне показалось, что это не чей-то, а именно свой голос я слышала, и что именно я беседовала с кем-то, вот только о чём и с кем? Этого я никак не могла вспомнить.

Реплики, доносившиеся снизу, перестали меня развлекать, более того, мне постоянно казалось, что кто-то невидимый наблюдает за моими перемещениями по квартире и даже сообщает кому-то о них. Полнейший бред, но в его правдивости я убеждалась с каждым днём всё больше. К тому же началась полоса каких-то странных телефонных звонков, когда вместо ответа в трубке раздавалось чьё-то сопение или же абонент просто молчал, а затем вешал трубку. И ещё одна деталь - по всему нашему двору бродили, стояли кучками, сидели на лавочках возле подъездов характерного вида молодцы в длинных кожаных плащах.

Сама я не могла объяснить происходившего, поэтому поспешила за объяснениями к Лёне, моему бывшему однокласснику, ныне майору милиции.

Наверное, у меня был несколько взлохмаченный вид, потому что Лёня хотел для начала напоить меня валерьянкой. Сошлись на кофе. Держа трясущимися руками огненную чашку, я принялась излагать факты. Лёня слушал, не перебивая. Когда повествование подошло к концу, он внимательно взглянул на меня и задал вполне резонный вопрос: - Жан, а ты уверена, что тебе всё это не показалось? - Лёнь, я тоже поначалу так думала, но пойми, это повторяется изо дня в день, ты понимаешь? Допустим, эти молодцы ещё могут сойти за приятелей Марины, но как ты объяснишь то, что там, внизу в курсе всего, что я делаю? Каким образом они могут меня видеть? - Ты говоришь, что они под тобой живут? Может, они видеокамеру на швабру прикрепили и поднимают кверху? - Ага, а в ванной как? - Ну, та же палка, засунутая в вентканал. - Ты хоть знаешь, какие закоулки в этом вентканале? Сергей как-то вентилятор в туалете устанавливал, и я решила внутри вентканала помыть. Там самый настоящий лабиринт, уверяю тебя. Нет, ты мне серьёзно скажи, как такое возможно? - Ладно. Есть такие штуки, но их мало по стране ввиду дороговизны, называются тепловизоры. С их помощью можно получать изображение на дисплей, но очень специфическое. - То есть это не рентген? Нет, конечно. Видны только некие контуры тела, то есть объекта, излучающего тепло. - А что за странные покалывания в области головы и желудка? - Честно говоря, по-моему, речь идёт о каких-то лучах, скорее всего это электричество, хотя могу ошибаться. Я краем уха слышал что-то и о приспособлениях для гипноза, а то, что с тобой происходит - это, очевидно, гипноз. Но я тебе ничего не говорил. Поняла? - Поняла. И что же мне делать? - Ищи "крышу" или переезжай.

Легко сказать "ищи крышу". "Крыша" на дороге не валяется. Какая ирония судьбы: именно страж порядка, защитник простых людей вроде меня, предлагает мне обратиться к своим же заклятым "друзьям".

* * *

После всего, сказанного Лёней, я поняла, что сразу возвращаться домой не стоило, а может быть, туда не стоило возвращаться вовсе. Таким образом, неминуемо возникал вопрос: куда пойти? Где, в каком уголке этого необъятного города мне были бы сейчас рады?

Мама, которая приняла бы меня безоговорочно, вот уже второй месяц гостила у знакомых на даче. У меня, конечно же, был телефон этих знакомых, но не хотелось расстраивать маму и отравлять её отдых. Нет, я твёрдо решила сама урегулировать свои проблемы и обращусь к маме лишь в случае крайней необходимости.

Ах, если бы Наталья не бросила меня на произвол судьбы, укатив в Париж вместе со своим режиссёром! Из всех моих подруг только она ни разу не подвела меня. Пара электронных строчек в месяц, открытка на праздник и сувенир на День рождения - вот и всё наше общение, не считая редких и непродолжительных бесед по телефону. Мы не виделись вот уже четыре года. Как было бы здорово встретиться, ведь случаются же чудеса на Новый год!

При последней мысли я испытала такое огромное облегчение, что на какую-то долю секунды забыла повод, заставивший меня вспомнить о подруге. Однако проблема по-прежнему была вместе со мной, и мне необходимо было её решить.

Как запасной вариант можно было рассмотреть Сергея. Вернуться, пренебречь обидой, сказать что прощаю и не простить, но, к сожалению, я не гожусь для всего этого маскарада. Я смогу быть с Сергеем не раньше, чем пройдёт боль, которую он причинил мне.

Институтские подруги и друзья отпадали сразу. Первые года два мы ещё поддерживали какие-то дружеские связи, перезванивались раз в полгода, раз в год собирались на сабантуй, но и речи не могло быть, чтобы постучаться к ним в поисках ночлега.

Перебрав в уме всех своих немногочисленных друзей и знакомых, я остановила выбор на Ирке, моей соседке. Мы никогда не были с ней особенно близкими подругами, просто я иногда забегала к ней на чашку кофе, а она приходила ко мне пожаловаться на свою неустроенную жизнь. Жила Ирка вдвоём с сыном в тесной двухкомнатной квартирке. Помимо хозяев в квартире обитали два ангорских кота, морская свинка Бася, огромный аквариум и попугай породы краснохвостых Жако по кличке Феликс.

Когда, казалось бы, выход был найден, цепочка начала разваливаться. Ирины дома не оказалось, дверь открыл её сын Антон и сообщил, что мама вернётся домой не раньше двенадцати - у неё на работе случилось какое-то торжество у сотрудницы.

Ирка преподавала в Университете на кафедре русского языка и литературы. Коллектив сугубо женский, склочный, как обычно. Когда в жизни одной из сотрудниц кафедры намечался юбилей или торжественная дата, на праздник звали представителей "мужских" кафедр: автоматики и прикладной физики. И хотя сотрудники этих кафедр не позволяли себе ничего лишнего, их присутствие всё же вносило в жизнь девичьего коллектива некое разнообразие.

* * *

Порадовавшись за Ирку, я побрела дальше. Что ж, буду ночевать на вокзале, а если ещё и напиться, есть неплохой шанс провести ночь и начало утра в вытрезвителе. Это вселяло надежду. Я настолько погрузилась в мечты об отдельном койко-месте, что не сразу услышала звонок мобильника. Я рывком достала мобильник из сумки и нажала клавишу "разговор": - Алло. - Добрый вечер, Дженет. Не помешал? - Аркадий..., - я просто онемела от неожиданности. Вот он, мой спаситель! Только бы у нашего Казановы случилось затишье на любовном фронте! - Аркадий, я могу к Вам приехать? - Что случилось, рыбка? Что-нибудь серьёзное? - Серьёзнее не придумаешь - мне негде ночевать!

Повисла пауза, но недолгая. Аркадий Яковлевич хорошо меня изучил и знал, что паниковать без повода я не буду. Поэтому он быстро оценил ситуацию и сказал: "Приезжай. Жду".

* * *

Прохоров встретил меня в шёлковом халате густого синего цвета и велюровых туфлях на босую ногу.

Сколько же ему лет? Когда мы с ним познакомились, ему как раз исполнилось пятьдесят, с тех пор прошло чуть больше девяти лет, следовательно, ему около шестидесяти. Но как шикарно выглядит: к волосам едва прикоснулась седина, лицо практически без морщин, фигура прежняя, а взгляд!

При виде меня улыбка ловеласа сползла с красивых губ Аркадия Яковлевича: - Я всё же надеялся, что ты преувеличиваешь, Дженет. Но дело и вправду серьёзное, ведь так?

Вместо ответа, я сняла ботинки, стащила с себя куртку, шапку бросила, кажется, на комод, но не уверена, и молча протопала на кухню. Аркадий Яковлевич запер входную дверь и последовал за мной. На кухне наши взгляды встретились, и он задал мне единственный вопрос: - Есть "Флагман". Будешь?

Мне совсем не хотелось напиваться изысканно, поэтому я кивнула. Самым трудным был первый глоток, потом стало легче. Я пила сосредоточенно, глоток за глотком, и уже начинала злиться, потому что легче не становилось: нервы были напряжены настолько, что алкоголь уже не действовал. Аркадий Яковлевич с пониманием следил за моей агонией, однако в определённый момент он накрыл стопку, из которой я пила, ладонью и сказал : "Хватит". Я подняла на него не предвещавший ничего хорошего взгляд, и хотела подкрепить взгляд соответствующей репликой, как вдруг словно плотина сорвалась с моей души: я внезапно всхлипнула и бросилась на грудь своему бывшему возлюбленному. Сотрясаясь от истерических рыданий, я начала говорить. Обо всём: о Сергее, о Лиле, о своей боли, о ревности, о соседях, практиковавших геноцид в моей собственной квартире.

Когда я наконец остановилась, силы меня покинули. Мы сидели на угловом диванчике, Аркадий Яковлевич что-то тихо шептал мне на ухо, в одной руке он держал платок, которым промокал редкие слезинки, стекавшие с моих щёк, другой гладил меня по голове, словно маленькую девочку.

Эта сцена стала последним воспоминанием за длинный день, полный тревог, который наконец-то закончился.

* * *

Весь следующий день я просидела в пустой квартире, дрожа от каждого шороха.

Прохоров уехал рано, оставив на прикроватной тумбочке некое подобие инструкции: "Еда в холодильнике, одежда в шкафу. Буду вечером".

Я проснулась около десяти, долго лежала под одеялом, вспоминая подробности прошедшего вечера. Когда попыталась встать, оказалось, что я зря вчера обижалась на водку. Голова не болела совершенно, зато сильно болели глаза, и подойдя к зеркалу я поняла почему: на том уровне, где у всех нормальных людей были размещены парные органы зрения, у меня красовались две узкие щёлочки, обрамлённые красноватой припухшей кожей.

"Красота - страшная сила", - повторяла я себе, готовя примочки из спитого чая для своих эскимосских глазок.

Как я ни харахорилась, однако мысль о том, что в ближайшее время мне предстояло вернуться в свою квартиру и снова стать объектом для апробирования психотропных средств, меня совсем не радовала.

Есть не хотелось. Я накромсала несколько кружочков сервелата, толстым слоем уложила их на кусок белого хлеба, и заставила себя проглотить аппетитный сэндвич. Обнаружив в холодильнике бутылочку "Pepsi Light", я тут же на одном дыхании опрокинула в себя половину, чтобы сэндвич не тосковал.

В шкафу, как и писал Прохоров, обнаружились залежи одежды, как мужской, так и женской. Но к прискорбию своему, я поняла, что все бывшие пассии Аркадия Яковлевича - девушки суперизящные, ростом с дюймовочку и с золушкиным размером ноги.

И только в ванной я нашла белоснежный махровый халат, который смотрелся на мне очень неплохо.

От нечего делать, я начала слоняться по квартире, и забрела в святая святых - кабинет мастера. В кабинете Аркадия Яковлевича было очень много литературы, посвящённой ремёслам, распространённым в различных странах мира, здесь были красочные альбомы знаменитых живописцев, книги по архитектуре и многочисленные тематические справочники.

Искусство всегда меня увлекало, поэтому я, удобно расположившись на кожаном диванчике хозяина, углубилась в изучение трудов, посвящённых искусствам народов мира. Впрочем, это занятие мне очень скоро наскучило. Жаль, что среди всей этой массы книг не нашлась хотя бы одна книжечка Дарьи Донцовой!

Поставив книги на место, я вновь побрела на кухню. Там я обнаружила недопитую бутылку "Флагмана". Честное слово, я человек непьющий, но в стрессовых ситуациях или от скуки, я начинаю совершать дурацкие поступки. И так случилось, что к приходу Аркадия Яковлевича я была слегка навеселе. Впрочем, Прохоров, будучи озабочен своей очередной выставкой, не сразу заметил это. Когда он вошёл, я была в ванной: перед его приходом мне в голову пришла блестящая мысль поплескаться в "джакузи".

Отвернув кран, я присела на край ванны и следила за тем, как из большого флакона "пены для ванн" медленно вытекает ароматное содержимое. По ванной комнате распространился запах ночной фиалки и жасмина. Прохоров приоткрыл дверь: - Есть будешь? - Ага, - ответила я, пытаясь поймать огромный мыльный пузырь, скользивший по водной глади.

Когда ванна наполнилась больше чем наполовину я, скинув халат, шагнула в гулкую громадину и, поскользнувшись, с шумом и брызгами, плюхнулась в воду. Падая, я схватилась за какие-то краны, и сверху хлынул холодный дождь.

На шум прибежал Аркадий Яковлевич. Он уже обнаружил на верхней полке холодильника пустую бутылку из-под элитной водки, и поэтому был в курсе моего досуга. В то время, как я, потирая ушибленные места, морщилась от холода, льющегося сверху, Прохоров закрутил холодный кран и попытался дотянуться до горячего, который почему-то был расположен в углу ванны; при этом он взывал к моему разуму: "вылезай из ванны, ты же пьяная. Жанна, ведь ты умная девочка, заверни воду и вылезай".

Умная-то умная, да только с юмором, растущим пропорционально выпитому. При виде безуспешных попыток Аркадия Яковлевича дотянуться до крана, и его сильно перегнувшегося торса, мне в голову пришла совершенно дикая мысль. Я подняла правую руку и, засунув пальцы за ремень джинсов Аркадия Яковлевича, слегка потянула вниз. Прохоров попытался сохранить равновесие, но мокрый пол мало ему в этом помог, и мой грозный спаситель оказался в воде.

На моём лице расцвела довольная улыбка, в то время как лицо Прохорова не предвещало ничего хорошего. Минуту или две мы сидели молча, наслаждаясь ситуацией каждый по-своему: я радовалась тому, что замысел удался, а Прохоров радовался возможности скорого отмщения. Что он задумал, я поняла лишь тогда, когда Аркадий Яковлевич начал стаскивать с себя мокрую одежду. Что это он делает? Пошутили и хватит. В мои планы совсем не вписывалась любовная сцена в "джакузи" в гостях у бывшего любовника! - Ты хотела шоу? Ты его получишь, - шипел Прохоров, снимая плавки. - Неужели Вы сделаете это, воспользуетесь тем, что я пьяна и не могу себя защитить? происходившее было настолько непостижимо, что я не могла в это поверить. А разве ты сама не хочешь этого? - ответил Аркадий Яковлевич вопросом на мой вопрос, и я опустила голову, потому что вдруг поняла, что он прав. - А как же Сергей? - спросила я скорее себя, чем Прохорова. - Сергей - глупый мальчишка, который заигрался, а ты - глупая девочка, которая ещё не наигралась. И в том, что ты хочешь того, о чём мечтает половина земного шара, нет ничего стыдного. Ты имеешь право на желания, как любой другой человек.... Иди ко мне, моя девочка.

И девочка послушалась! Она забыла обязательства, привязанности, приличия и условности и пришла к человеку, в чьих объятиях впервые закричала от страсти и произнесла слово "любовь".

Это был незабываемый вечер. Я лежала на широкой постели, изнемогая от нежности и пьянящих ласк, закрыв глаза. Движения Аркадия Яковлевича были неторопливы и размеренны. В моём воображении проносились вереницы образов, самым запоминающимся из них была новогодняя ёлка. Она сверкала разноцветными огнями, яркими игрушками, а на вершине её сияла звёздочка. Когда Аркадий Яковлевич ускорил темп, ёлка исчезла, и наступило затмение духа, лишённое образов и звуков, небытие, в глубинах которого зарождался безумный рассвет.

* * *

Уже глубокой ночью, слишком переполненные эмоциями, чтобы уснуть, мы с Аркадием Яковлевичем обсуждали мою проблему. Первая же фраза, сказанная Прохоровым, повергла меня в смятение: - Завтра мы едем к Рашиду. - А кто такой этот Рашид? Капитан милиции? - Твой ангел-хранитель, - спокойно произнёс Прохоров и, предваряя поток вопросов, возникших у меня после его довольно неоднозначной фразы, добавил безапелляционным тоном: "Это всё, что тебе нужно о нём знать. Веди себя хорошо, не строй из себя Никиту, пусть он увидит перед собой испуганную девушку, которая не понимает кто, что и зачем с ней делал". - Но ведь так и есть. Я правда не понимаю кто и каким образом проделывал всё это со мной, и, главное - зачем? Кому я успела перейти дорогу? У меня нет ни денег, ни драгоценностей, как сказала героиня Софи Марсо: "единственное, что у меня осталось - это моя невинность, но и та подлежит сомнению". Я - обычный человек, о преступном мире знаю только из боевиков и милицейских сводок. Кому я понадобилась? - Прежде всего давай определимся с приоритетами, что для тебя важнее: получить ответы на твои вопросы или чтобы тебя оставили в покое? - Конечно второе. - Значит, твой путь лежит к Рашиду. Будь готова к десяти, за нами заедут. А теперь давай спать - впереди нас ждут большие хлопоты.

* * *

Утром нас с Аркадием Яковлевичем бодренько затолкали в джип, уже в машине кто-то из свиты Рашида завязал мне глаза, и мы тронулись в путь. "Может быть, в последний", - почему-то подумалось мне.

К сожалению, не могу описать дом, в котором жил мой спаситель: глаза развязали после того, как мы в него вошли, меня лишь предупредили, что перед входом ступеньки. Аркадий Яковлевич держал меня за руку и не дал упасть.

Рашид оказался ничем не примечательным лицом неопределённой для меня национальности, лет 40-45-ти. Выглядел он весьма авантажно и по-европейски: серый костюм, очевидно дорогой, галстук в тон, светлая рубашка, эксклюзивная обувь. Невысокий, темноволосый, словом, типичный южанин.

Он выслушал мою историю спокойно, лицо его не выражало никаких эмоций: ни интереса, ни удивления. Когда рассказ мой подошёл к концу, Рашид посмотрел на Аркадия Яковлевича, а тот, в свою очередь шепнул мне : "Выйди и подожди меня за дверью".

Я встала и направилась к двери, секьюрити расступились, пропуская меня, затем один из них последовал за мной. Комната, в которую я попала, оказалась гостиной. Отметив отменность обстановки, я присела на диванчик, стоявший около огромного окна с витражными стёклами и взяла с журнального столика первый попавшийся журнал. Это оказался последний номер "FHM", с картинками и текстами, интересными скорее Аркадию Яковлевичу, чем мне. Порывшись в стопке таблоидов, я обнаружила свежий номер "Мари Клер": он лежал особнячком, в самом низу, погребённый под пластом журналов типа "MAXIM".

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем Прохоров вышел от Рашида, только я успела изучить "Мари Клер" от корки до корки, была в курсе всех основных тенденций моды сезона осень-зима, знала как добиться от мужчины предложения прогуляться до ближайшего загса и выяснила свой сексуальный IQ.

* * *

- Ну как мои дела? - спросила я у Аркадия Яковлевича, сидя за столиком дорогого кафе, в которое Прохоров повёз меня завтракать. - Рашид обещал помочь, так что можешь со спокойной совестью отправляться в Париж к своей подруге недельки на две, а по возвращении жить так, будто ничего не произошло. - Неужели Вы думаете, что я смогу забыть весь этот кошмар, продолжая жить там, где всё случилось? - Сделай ремонт или, если хочешь, поменяй квартиру. Помни одно: того, что с тобой произошло, больше не повторится, - сказал Прохоров и переложил из своей вазочки в мою несколько разноцветных шариков пломбира, - И ещё запомни: что бы ни случилось, я всегда приду к тебе на помощь.

* * *

Наташка обрадовалась перспективе увидеться, кажется, даже больше меня. Она засыпала меня всевозможными полезными советами, касающимися вещей, которые нужно взять с собой, чтобы не выглядеть "белой вороной", проконсультировала относительно документов, необходимых для отъезда. Она и её муж Жак наперебой, на русском и французском языках, живописали мне достопримечательности Парижа, которые я посещу вместе с ними по прибытии.

Коту Фене пришлось поменять местожительство: из просторных хором Прохорова его снова выселили в крохотную Иркину квартиру. Иркины коты были вне себя от восторга, да и Феню, судя по его виду, переезд не особо огорчил.

Чемодан со всеми необходимыми вещами был собран мною за рекордное количество часов, и стоял в прихожей Прохорова, готовый к отлёту.

Аркадий Яковлевич развернул бурную деятельность по подготовке моего отъезда во Францию. Он использовал все свои знакомства и связи, чтобы ускорить документооборот, приобрёл билеты, всячески опекал меня, кормил обедами в дорогих ресторанах, дарил подарки. Казалось, не было тех долгих семи лет, что разделили нас и наши судьбы на "до" и "после" разлуки.

Я почти не думала о Сергее, точнее у меня не оставалось на это времени, поэтому неделя перед отъездом прошла для меня без депрессий и сожалений о былом.

... Итак, завтра я лечу в Париж. Лечу налегке, оставляя здесь, в России, весь негатив, накопившийся в моей душе за последние годы, всю боль от разлук, все разочарования. С собой я беру лишь радость от скорой встречи с подругой и оптимизм, который вопреки всему всегда остаётся со мной.