Мечтать не вредно

Моей любимой бабушке посвящается

Вы видите вещи и говорите: «Почему?»

Но я мечтаю о вещах, которых никогда не было,

и я говорю: «Почему нет?»

(Джордж Бернард Шоу)

* * *

– Как здорово ты это придумала, Лерка! Я и не знала, что вода в пруду после родника кажется такой тёплой-претёплой. Совсем как парное молоко, которое тётя Полина заставляет нас пить по утрам. Я бы никогда не додумалась! Честное слово.

– Скажешь тоже! – Лерка ухмыльнулась и сморщила свой курносый нос, но было видно, что ей очень приятно это слышать.

– Нет, правда. И в ручей никогда бы не зашла. Там вода такая холодная! Бр-р-р… Аж мурашки по коже, и зубы ломит. Но зато потом в пруду так хорошо, так хорошо… даже вылезать не хочется.

– Да ладно тебе, Тоня! Подумай лучше, что мы скажем тёте Алине, когда вернёмся домой. Наверняка, у неё испортится настроение, если мы сейчас покажемся ей на глаза. Представляю, как она будет недовольна из-за нашей мокрой одежды и грязных ног. А если мы ещё испачкаем её любимый паркет…

– Думаешь, нас опять накажут?

– Можешь не сомневаться. Как будто ты не знаешь тётю Алину! Вот если бы мы могли незаметно проскользнуть в свою комнату и там потихоньку переодеться.

– А следы в прихожей? Она их сразу же заметит. Это я тебе точно говорю.

– Скажем, что это Барсик гулял по улице и испачкал свои лапы. Ему она всё равно ничего не сделает.

Две совершенно одинаковые девочки с совершенно одинаковыми растрёпанными косичками и в совершенно одинаковых коротких маячках и шортиках шлёпали босыми ногами по песчаной дорожке, ведущей через парк к дому, где жила их тётя и куда они приезжали провести выходные дни. Дом был многоэтажный, и окна тётиной квартиры выходили на другую сторону, поэтому Тоня и Лера шли не спеша и чувствовали себя в полной безопасности, не замечая того, что одно из окон на самом верху приоткрыто, и кто-то наблюдает за ними, отодвинув в сторону занавеску.

– Проскользнуть незаметно? Думаю, это вряд ли у нас получится. Во-первых, тётя Алина уже наверняка проснулась. А во-вторых, коридорчик, он ведь тоже запирается на замок, – Тоня нахмурила лоб, пытаясь что-нибудь придумать.

– А вдруг дверь ещё открыта? – Леркины глаза заблестели от возбуждения: как это всегда случалось в подобных ситуациях, она уже загорелась своей собственной идеей и хотела теперь во что бы то ни стало осуществить её.

– Нас не было, наверное, целых два часа. За это время уж точно кто-нибудь проходил и захлопнул её за собой.

– А если нет? – Лерка умоляюще взглянула на сестру, как будто от того, что она ответит, зависело сейчас, открыта дверь или защёлкнута на замок.

– Ну, хорошо. Давай попробуем.

Девочки уже подошли к дому, и так или иначе им нужно было подниматься наверх. Спорить не имело смысла, и Тоня, решительно нажав кнопку лифта, пропустила сестру вперёд, в моментально подкатившуюся зеркально-металлическую коробку.

– В конце концов, мы можем позвонить в соседнюю квартиру, сказать, что забыли ключи. Уверена, кто-нибудь из соседей нам с тобой откроет. Они ведь не знают, что тётя Алина не отпускает нас никуда одних.

– Только не звони в квартиру этой жуткой старухи. Я тебя очень прошу! Пожалуйста, Тоня, пообещай, что не будешь делать это ни за что на свете.

– Почему ты её так боишься? По-моему, в ней нет ничего страшного.

– Ну, Тоня! Ну, пожалуйста! – Лерка схватила сестру за руку, казалось, она готова была расплакаться. – У неё такой взгляд! Не по себе становится, когда она на тебя смотрит. Будто ей твои мысли все-все-все до единой известны. Я лучше пойду к тёте Алине, и пусть она делает, что хочет.

– Мне кажется, ты преувеличиваешь.

– Совсем нет! – Лера перешла на шёпот, а её маленькие щёчки даже слегка побледнели: этот разговор, похоже, очень сильно взволновал девочку. – Хочешь, я честно признаюсь, почему мне так страшно, когда я её вижу?

Тоня молча кивнула головой, а Лера ещё больше понизила голос и, наклонившись к самому уху сестры, прошептала в него едва слышно:

– Потому что она похожа на… Бабу Ягу!

Тоня недоуменно уставилась в круглые, горящие сейчас каким-то странным блеском, глаза Леры. Ей было непонятно, шутит та или говорит правду.

– Честное слово.

Леркины губы тоже слегка побледнели, но на них не было и тени улыбки. Если бы она шутила, то не смогла бы так долго притворяться серьёзной и сдерживать смех. Это Тоня отлично знала, и поэтому в свою очередь испугалась не на шутку.

– Лера, ну, что ты всё время такое придумываешь! Ну, какая же это Баба Яга? Да она ни капли на неё не похожа! Разве Баба Яга может быть такой… маленькой и совсем не уродливой. У неё даже нос не горбатый! И все зубы на месте. И живёт она в соседней квартире, а не в избушке на курьих ножках. И… и… и вообще, если хочешь знать, всё это выдумки, и Баба Яга бывает только в сказках!

Тоня не успела договорить до конца, а лифт уже остановился на самом верхнем этаже. Она ещё горячо и громко убеждала сестру в том, что Бабы Яги не существует, когда глухие двери разъехались в разные стороны, и открылся вид на ярко освещённую лестничную клетку с давно некрашеными, но тем не менее довольно чистыми стенами без всяких глупых надписей и рисунков. Девочки шагнули на широкую четырёхугольную площадку с оранжевой плиткой пола и сбегающей вниз лестницей, где отдавалась эхом последняя фраза, произнесённая звонким детским голосом, и, не теряя ни секунды, поспешили к огромной двери, которая занимала почти всю стену по левую руку и вела в общий коридор перед четырьмя соседними квартирами. Лерка осторожно нажала на дверную ручку и чуть не взвизгнула от восторга.

– Она открыта, Тоня! Представляешь, какое везение?! Тс-с-с! Давай дальше на цыпочках, чтобы нас с тобой никто не услышал.

Перестав шлёпать босыми пятками и перешёптываться друг с другом, Тоня и Лера, двинулись, крадучись и почти не дыша, дальше, но не успели они сделать и пары шагов, как чей-то низкий и приятный голос заставил их вздрогнуть от неожиданности.

– Думаю, ваша тётя не очень обрадуется, если вы появитесь перед ней в таком виде.

Словно застигнутые врасплох мелкие воришки, девочки застыли на месте, не зная, что им теперь делать, и боясь поднять глаза на того, кто с ними разговаривает.

– А если вы к тому же испачкаете её любимый паркет…

Раздался приглушённый смех, а потом долгая пауза, во время которой покрасневшая до ушей Лерка всё-таки осмелилась оторвать взгляд от пола и бросить его украдкой сначала на сестру, а потом туда, откуда слышались голос и смех. Квартира тёти Алины была крайней слева, поэтому соседи за стеной у них были только одни. Да и тех девочка видела всего лишь несколько раз, потому что они поселились здесь совсем недавно. Тётя Алина их не знала, и даже если они случайно сталкивались на лестничной площадке, то никогда друг с другом не общались и не разговаривали. В этом Лерка была абсолютно уверена. Как и в том, что ни соседи, ни их личная жизнь тётушку совершенно не интересовали. Девочка думала поэтому, что и они соседям также безразличны. Оказывается, она ошибалась. Перед ней стояла сейчас та самая Баба Яга, по поводу которой они только что спорили с сестрой и в существовании которой Тоня очень сильно сомневалась. И ни на сказку, ни на выдумку эта Баба Яга ни капли не была похожа. Как раз наоборот. Хотя и не такая безобразная, как на картинках в книжке, но зато самая что ни на есть живая и настоящая. И от этого становилось ещё страшнее.

– Может быть, зайдёте ко мне? И попробуем что-нибудь придумать вместе…

У Лерки похолодело всё внутри: вот оно то жуткое мгновение, которого она боялась больше всего на свете. Она уже открыла рот, собираясь вежливо отказаться, как вдруг… Тоня – эта вечная трусиха, которая не то чтобы руками, но даже палочкой боялась прикоснуться к самому маленькому пауку или к самой безобидной жабе –, не говоря ни слова и даже не оглядываясь на сестру, решительно шагнула вперёд. И Баба Яга (страшно подумать!) взяла её за тоненькие пальчики, а вторую руку протянула Лере.

– Ну, идём! Нужно привести себя в порядок. Нельзя же всё время ходить с такими грязными ногами и в такой мокрой одежде. Это просто-напросто неудобно.

Она снова тихо рассмеялась, и в глазах её появились хорошо знакомые девочке озорные огоньки.

– Ну, давай уже, Лера! Не заставляй так долго уговаривать себя! Или, может быть, ты боишься?

Предательница Тонька, которая обещала ни в коем случае не связываться со старухой, теперь стояла рядом с ней и ещё к тому же подзадоривала сестру.

– Подумаешь, как страшно! Было бы чего бояться! – Лерка не выдержала такой обиды и, ужасаясь собственной смелости, тоже решительно шагнула вперёд.

* * *

О тёте Алине Тоня и Лера знали очень немного, главным образом то, что она работала руководителем какого-то важного отделения в каком-то важном учебном заведении. Поэтому, само собой разумеется, занятая тётушка могла посвятить племянницам только свои выходные, да и то, если у неё не намечалось срочной работы или ответственных мероприятий. По счастью это случалось довольно редко, и ей, как правило, удавалось найти в своём плотном графике место для двух очаровательных сестричек-близняшек и уделить немного времени отдыху и семье. А отдых ей и в самом деле был просто необходим! Устав в будни от бесчисленного количества собраний, отчётов, проблем с учебными планами и распределением нагрузки на текущий и будущий год, она мечтала провести субботу и воскресенье в уютной домашней обстановке, наслаждаясь тишиной и покоем и погрузившись в чтение какого-нибудь увлекательного исторического романа или критических отзывов и рецензий на бессмертные произведения отечественной и зарубежной классики. Чашка кофе или сигарета помогли бы ей скоротать время до вечера и не тратить драгоценные часы на бессмысленное простаивание у плиты, тем более что она не очень-то любила это делать и вообще считала, что основная масса людей слишком много внимания уделяет своему желудку в ущерб остальным увлечениям и интересам. Тётя Алина ни в коем случае не желала опускаться до уровня масс и всеми силами старалась поддерживать себя в хорошей форме. Ради этого она каждое утро начинала с парочки свежих газет, которые доставала из своего почтового ящика и просматривала по дороге на работу. Под стук колёс мелкий типографский шрифт прыгал перед глазами и действовал впечатлительной тётушке на нервы, а большинство событий, о которых докладывали в прессе, происходило где-то очень далеко, в другом, далёком от её родного города мире. Но тётя Алина была твёрдо убеждена, что нужно идти в ногу со временем и уметь поддерживать разговор на любую злободневную тему. Иначе тебя обязательно сочтут отставшим от жизни невеждой, а допустить подобного образованная и энергичная тётушка никак не могла. По той же самой причине она включила в своё расписание много других полезных вещей. Здесь были и курсы французского, потому что тётя Алина где-то вычитала, что знание иностранных языков расширяет кругозор, и вечер в Доме журналистов, потому что там можно было встретиться и пообщаться с хорошо известными в узких кругах людьми, и регулярное посещение выставочных и концертных залов, особенно если речь шла о современном искусстве и новых, но уже успевших заявить о себе именах.

Ничего удивительного, что к концу недели у тёти Алины пропадало всякое желание что-либо предпринимать и проявлять какой-нибудь интерес к тому, что происходит вокруг. Ей хотелось выключить телефон и проспать до обеда или хотя бы поваляться в кровати без сна, наслаждаясь полной тишиной и приятным полумраком зашторенной комнаты, успокоить свои не на шутку расшалившиеся нервы. А потом побаловать себя лёгким завтраком в постели и, приняв тёплую ванну, провести остаток дня за чтением, кофе и сигаретой. До недавнего времени она так и делала: позволяла себе украдкой расслабиться в своей собственной квартире в свои собственные выходные дни. Свежая утренняя газета с самыми последними известиями оставалась в субботу и воскресенье лежать в почтовом ящике. Но тётушка могла себе это позволить, потому что потом она добросовестно навёрстывала упущенное. В понедельник утром по дороге на работу все уже слегка устаревшие и поблекшие новости внимательно просматривались и прочитывались. И когда тётя Алина без единой минуты опоздания переступала порог своего кабинета, никто не замечал в ней каких-либо перемен. Это была всё та же энергичная, современная и осведомлённая деловая женщина.

Так продолжалось до тех пор, пока в её жизни не появились Тоня и Лера, которые с поразительной быстротой сумели перевернуть заведённый и строго соблюдаемый ею порядок с ног на голову. Не нужно думать, будто тётя Алина была чёрствой и бессердечной и совсем не любила детей, тем более таких очаровательных, как её племянницы-близняшки. Но одно дело любоваться этими прелестными созданиями со стороны, когда они весело галдят, играя с оравой таких же прелестных созданий в парке или сквере, или трогательно спорят друг с другом, чья сейчас очередь качаться на качелях, и другое дело пустить их в свою жизнь, позволить им занять там свободное место и время, которых и так катастрофически не хватает.

У тёти Алины была дальняя родственница, что-то вроде троюродной сестры, с которой они никогда не общались, хотя и жили неподалёку. Тётя Полина (так, оказывается, её звали) отличалась совсем иным складом характера и вела совсем иной образ жизни. У неё не было ни образования, ни какой-либо более или менее серьёзной работы. Вообще, между ними было очень мало общего, за исключением того, что обе никогда не выходили замуж и не имели ни собственной семьи, ни детей. Во всём остальном тётя Алина и тётя Полина были совершенно разными. Поэтому неудивительно, что они не поддерживали никаких отношений друг с другом. По крайней мере вплоть до того момента, пока двум маленьким девочкам, неожиданно оставшимся без родителей, не понадобилась их помощь.

Это случилось где-то около года тому назад. Тогда тётушки и увиделись в первый раз в своей жизни. Разговор получился очень коротким, но и этого было достаточно, чтобы понять, насколько непохожи их взгляды на жизнь и на воспитание детей, и что растить осиротевших племянниц они могут только поочерёдно. Не имея возможности долго думать и выбирать, тётя Полина тут же согласилась взять на себя обязанности «будничной тётушки», которая должна была заниматься девочками с понедельника по пятницу. Тем более что среди недели Тоня и Лера большую часть времени проводили в школе, и тёте Полине оставалось лишь отводить их туда каждое утро за руку, а после полудня забирать домой. В остальном жизнь её ничуть не изменилась. Завтрак, обед и ужин – она готовила их и раньше, только теперь стол накрывался на троих, и от этого было как-то веселее. Грязная посуда и бельё? Но пока две прилежные школьницы сидели в классе за партами, у неё хватало времени навести порядок, к тому же и это было для неё не ново. Несколько пар детских платьев и ленточек не могли сделать привычную работу тяжелее. А всё остальное, вроде разбросанных игрушек, потерянных пуговиц или случайных дыр на носках или колготках, и подавно. Неудивительно, что время с понедельника по пятницу пролетало незаметно. «Будничная тётушка» и глазом не успевала моргнуть, как приходила пора уступать свой пост «праздничной тётушке».

Совсем иначе, медленно и вяло, тянулось это же самое время с пятницы до понедельника. Оно вдруг превращалось в неуклюжую каракатицу и начинало то замирать на месте, то мучительно ползти вперёд, позволяя сосчитать каждое своё движение и каждый свой шаг. Девочки уезжали. Дома становилось тихо и пусто. И тётя Полина внезапно впадала в какое-то грустное и унылое состояние. Каждый раз, проходя мимо детской, она смотрела на игрушки, терпеливо дожидающиеся своих хозяек, и ей казалось, что и её убрали в ящик вместе с куклами и плюшевыми медвежатами и что она тоже кого-то ждёт. Но не только для неё выходные стали длиться намного дольше, чем прежде. Тётя Алина тоже почувствовала это. А почувствовав, быстро поняла, какую ошибку она совершила, согласившись стать «праздничной тётушкой». Всё, что она связывала с этой ролью сначала, оказалось в корне неверным, и совместный отдых, такой, каким она его себе представляла, почему-то не был отдыхом и не приносил никому ни радости, ни новых сил.

В её доме была шикарная библиотека, в которой целая полка отводилась детским книгам с большими красочными иллюстрациями. Тётя Алина годами подбирала их и обычно очень ревностно относилась к своим сокровищам. Вход в это святилище был закрыт для посторонних, но ради девочек тётушка сделала исключение из правил, позволив им брать ключи от высокой створчатой двери, ведущей в самую светлую и уютную комнату в доме с мягким кожаным диваном и журнальным столиком возле окна и тремя огромными книжными шкафами вдоль стен. Тётушка сама не знала, почему она так поступила, и впоследствии не раз жестоко ругала себя за опрометчивость и легкомыслие. Может быть, её подкупил восторженный блеск двух пар детских глаз, когда Тоня и Лера впервые оказались в самом потаённом уголке её дома. Может быть, тётя Алина поддалась внезапному порыву великодушия и оказалась жертвой сиюминутной слабости. Трудно сказать, но так или иначе разрешение было дано, и с тех самых пор девочки часами стали пропадать в библиотеке.

Сначала это радовало тётушку. Во-первых, она смогла таким простым способом вернуть какое-то подобие прежних выходных в свою лишённую покоя и отдыха жизнь и восстановить то, что принято называть душевной гармонией и равновесием. А во-вторых, не нужно было переживать за Тоню и Леру: девочки всё время находились под присмотром и занимались делом, о пользе и благотворном влиянии которого вряд ли кто-либо мог поспорить. Первый месяц тётя Алина пребывала в отличном расположении духа и даже сумела убедить себя в том, что всё идёт строго по плану. Сама обстановка и атмосфера её дома, говорила она себе, учат и воспитывают племянниц, помогают им измениться к лучшему, приобрести тот едва заметный налёт изящности, без которого молодым девушкам не обойтись и который никогда не сможет дать им тётя Полина. А ведь думать нужно не только о настоящем, но и о будущем. И «праздничная тётушка» каждый раз тяжко вздыхала на этот счёт.

Спустя пять или шесть недель она решила поинтересоваться, сколько книг успели прочитать Тоня и Лера, и какая из них понравилась девочкам больше всего. К её крайнему удивлению сестрички лишь переглянулись друг с другом и растерянно пожали плечами в ответ. Тётушка была смущена и озадачена и, когда в следующий раз девочки взяли ключ от большой створчатой двери и уединились в библиотеке, она последовала за ними и, преодолевая отвращение, приложила ухо к замочной скважине. Внутри царило странное оживление, и слышался заливистый детский смех. Тётя Алина толкнула тяжёлую дверь и решительно переступила порог своей любимой комнаты. То, что она увидела, повергло её в шок. Библиотека, которая предназначалась для размышления и ухода в самого себя, глубоких внутренних переживаний и погружения в иной, невидимый постороннему глазу мир, превратилась в яркое, пёстрое и до неприличия шумное место, что-то среднее между балаганом и подиумом для выступления фотомоделей или кинозвёзд. Повсюду висела и лежала кукольная одежда, похоже, придуманная и изготовленная самими организаторами этого дурацкого шоу. Такой безвкусицы тётушка не видела за всю свою жизнь! Единственная кукла, которая сохранилась в её доме со времён далёкого и давно забытого детства, перекочевала в библиотеку и красовалась сейчас в чём-то серебристо-блестящем на стопке, аккуратно сложенной из самых больших и толстых книг. Другие редкостные издания – краса и гордость тётушкиной библиотеки – были выставлены на полу вдоль шкафа и служили перегородками или ширмами между отдельными кабинками, в которых кукла могла поправить причёску, передохнуть или примерить на себя новый наряд.

К счастью, книги были целы и невредимы. Толстый переплёт надёжно защищал хрупкие, почти прозрачные страницы от неразумных детских шалостей и забав. Тётя Алина всплеснула руками и с криком бросилась поднимать свои сокровища, как живую прижимая каждую книгу к груди, прежде чем бережно поставить её на место. Девочки с недоумением наблюдали за сценой, которая разыгрывалась у них перед глазами.

С тех пор вход в библиотеку был закрыт для простодушных племянниц. Тётушка провела серьёзную беседу с Тоней и Лерой. Они признали себя виноватыми и впредь твёрдо пообещали вести себя иначе, но доверие было подорвано, и ключ от большой створчатой двери с комода в гостиной навсегда переместился в портфель для бумаг, с которым тётя Алина ходила на работу и который поэтому она обычно держала под рукой. Не имея больше возможности оставить девочек одних в библиотеке, тётушка вынуждена была пересмотреть весь распорядок праздничной жизни и ввести некоторые существенные изменения в её течение. Отныне она взяла себе за правило читать племянницам книги вслух и пожертвовала ради этого двумя часами полуденного сна. Теперь после обеда семья не рассеивалась по квартире, а задерживалась в гостиной, куда тётя велела перенести удобный диван из библиотеки. Она ложилась на него, а Тоня и Лера устраивались в кресле возле окна, и совместный отдых начинался. Поначалу «праздничная тётушка» гордилась вновь установленными порядками. Конечно, это были уже не те выходные, о которых она мечтала в глубине своей души, но зато как приятно, наверное, посмотреть на их тесную компанию со стороны, когда они вот так, запросто, собираются все вместе, занятые и увлечённые одним общим делом.

«Жаль, что никто нас не видит», – думала тётя Алина и, подавив слабый вздох, продолжала читать выразительно и чётко, но уже без прежнего подъёма историю о прекрасной принцессе, которая проспала сотню лет, напрасно дожидаясь, когда же до заколдованного королевства доберётся сказочный принц, чтобы спасти красавицу, а вместе с ней и весь двор, от злых чар. Принц медлил, потому что у него на пути постоянно возникали какие-то новые преграды. И тётя Алина начинала терять нить повествования и не замечала, что её ресницы опускаются всё ниже и ниже, а девочки давно уже бросают любопытные взгляды из окна во двор, туда, где играет соседская детвора, и, кажется, совсем её не слушают. Не страшась преград, отважный принц продолжал медленно, но верно двигаться вперёд, и, следуя его доблестному примеру, тётушка тоже некоторое время вела отчаянную борьбу с собой, отгоняя неизвестно откуда навалившуюся дремоту. Но полуденный сон ни за что не желал отступать. И когда пару часов спустя тётя Алина просыпалась в пустой и тихой комнате одна, она никак не могла припомнить, успел ли герой добраться до заветной цели, прежде чем книжка выскользнула у неё из рук и приземлилась на мягком коврике возле дивана. В окне жужжала неизвестно откуда залетевшая в комнату муха. Было похоже на то, что она заблудилась и очень хотела вырваться наружу, отчаянно трепеща крылышками и не понимая, почему ей никак не удаётся сдвинуться с места. Девочек нигде не было видно.

Тётушка ещё некоторое время приходила в себя и собиралась с разбежавшимися мыслями, а потом открывала оконную раму, выпускала обезумевшую от горя муху на свободу и начинала громко звать двух непослушных проказниц домой. Чаще всего Тоня и Лера оказывались где-нибудь поблизости и сразу же отзывались на крик расстроенной их исчезновением тётушки. Но иногда случались и абсолютно необъяснимые вещи. Как-то раз девочки пропадали целых три часа и явились лишь к вечеру в таком ужасном виде, что тётя Алина была вынуждена отправить их без разговора в ванную, куда сестрички послушно поплелись, понурив головы и оставляя за собой грязные следы на светлом паркете коридора. «Праздничная тётушка» не могла сдержать негодования, и немного позже разговор, конечно же, состоялся, хотя результат его оказался совсем не таким, на какой рассчитывала тётя Алина. Получившая педагогическое образование и всю свою жизнь проработавшая в учебных заведениях пожилая дама была безутешна. Она убедилась в том, что происшествие в библиотеке было не случайным, а закономерным явлением, и объяснялось оно странными вкусами и наклонностями её подопечных. Неприятное недоразумение помогло сделать массу прелюбопытных выводов. Тётушка была всерьёз озадачена и сбита с толку, когда узнала, что девочки интересуются такими вещами, какими, по её мнению, могут интересоваться только мальчики, да и то если они не очень хорошо воспитаны и за ними нет должного присмотра. Выяснилось, что Тоня и Лера любят лазить по деревьям, гоняться за голубями, шлёпать по лужам босиком и заниматься ещё бог знает какими прескверными делами, когда остаются наедине.

Весь вечер тётя Алина не могла найти себе места. Она вспоминала собственное детство. Конечно, она тоже была далеко не идеальным ребёнком и, как все дети, совершала поступки, за которые родители ругали и наказывали её. Но, во-первых, это случалось довольно редко, а во-вторых, она всегда (!) оставалась девочкой и вела себя как девочка, даже когда баловалась, капризничала и шалила. Поэтому то, что происходило сейчас в её доме, тётя Алина воспринимала как нечто противоестественное, непонятное и дикое. А дикость, по её мнению, была неразрывно связана с примитивностью и грубостью. Это качество пугало тётушку. С ним непременно нужно было бороться. Его обязательно нужно было искоренять.

Утром в доме состоялся ещё один серьёзный разговор, в результате которого распорядок «праздничной» жизни был пересмотрен и изменён ещё раз. Оставить девочек без надзора тётя Алина больше не могла, но и следовать за ними по пятам она тоже не считала возможным. Оставался единственный выход, который напрашивался сам собой: раз тётушка не в состоянии находиться возле девочек, значит, они должны находиться возле неё. Решение было принято, и получилось так, что и тётя, и племянницы лишились как раз того, чего им особенно не хватало: своего свободного времени. Не только на библиотеку, но и на пруд, парк и двор был наложен запрет. С этого момента жизнь ограничилась стенами тесной гостиной, где никто не мог найти себе места и занятия по душе. Выходные превратились то ли в испытание, то ли в наказание для всех членов семьи. Об отдыхе не могло быть и речи, тем более что каждый понимал под этим что-то своё. И даже святое время послеобеденного сна пришлось упразднить, а вместе с ним и чтение вслух: тётя Алина боялась, что она может случайно задремать, и ситуация вновь выйдет из-под контроля.

Так продолжалось несколько недель подряд. Но сегодня случилось то, что должно было однажды случиться. Накопившаяся усталость дала о себе знать, и тётушка, собираясь прилечь только на минутку, незаметно уснула, а девочки не могли больше оставаться взаперти. За окном бурлила жизнь. В ней было столько неизвестного, загадочного и нового, что сидеть у окна и тайком наблюдать за тем, как она проходит мимо, было выше всяких сил. Нужно было спешить, чтобы не опоздать и не пропустить самое интересное. Поэтому, осторожно претворив за собой дверь, Тоня и Лера со всех ног бросились навстречу к ней.

* * *

Когда тётя проснулась, она не сразу поняла, что её так тревожит и угнетает, отчего вместо бодрости и свежести она чувствует только головную боль и ужасное раздражение. Лишь прислушавшись к окружавшей её подозрительной тишине, она заметила, как неприятно эта тишина давит ей на уши. Тётушка закрыла глаза и попыталась унять досаду, едкой отравой разлившейся внутри и мешающей взять себя в руки и как следует обо всём подумать. Было ясно, что девочки ослушались её, убежали из дома, едва у них появилась такая возможность, и никакие запреты не помогли. Зря она надеялась, что ей удастся исправить их дурные наклонности и неверные представления о том, что можно и чего нельзя делать детям в их возрасте. Ни разговоры, ни наказания не принесли нужного результата. Похоже, они не очень-то хотели измениться. Да, именно так оно и есть. В этом главная причина несогласия, прочно установившегося между ними. Девочки умышленно игнорируют все её попытки как-то повлиять на их странные увлечения и вкусы. Они совершенно не поддаются воспитанию, не стремятся стать другими и дичатся каждого, кто мог бы сделать их лучше. Особенно Лера. Вот уж кому достался на удивление трудный характер! Ничего не скажешь. Самая настоящая хулиганка. Все глупые шутки, которые они вытворяют, – это её затеи. Без неё Тоня была бы намного послушнее, а выходные проходили бы тихо и без скандала. Всю жизнь тётя Алина не любила шума и старалась избегать любых громких споров и уж тем более такого постыдного занятия, как выяснения отношений. Но сейчас ей волей-неволей приходилось это делать. И поэтому она чувствовала себя доведённой до крайней меры терпения и вынужденной поступать так, как ей самой было противно.

Абсолютная тишина в квартире напоминала о том, что конфликт близок и от него никуда не деться. Скоро племянницы вернутся, наверняка, опять в каком-нибудь жутко безобразном виде… Хотя это теперь совершенно неважно, потому что наказать их придётся в любом случае. Уже за то, что они нарушили взятое с них обещание, прекрасно зная, чем это грозит. За труднообъяснимое упрямство, закрыть глаза на которое тётя Алина просто не имела права. Иначе последствия могут быть такими, что она сама пожалеет об этом.

– Никакого малодушия, – громко сказала себе тётушка, и в тот же момент в прихожей раздался резкий и пронзительный звонок.

Он зазвучал так настойчиво и так внезапно, что тётя Алина в первую секунду даже растерялась от неожиданности. Но это длилось недолго. Притихшая было головная боль вновь напомнила о себе, а следующий звонок, ещё длиннее и пронзительнее первого, заставил пробудиться и досаду вместе с раздражением и недовольством, с новой силой закипевших в душе. И словно чувствуя, что долго сдерживать себя она не сможет, тётушка в мгновение ока поднялась с кровати и уже в следующую секунду оказалась возле двери. Бурлившая внутри смесь грозилась вот-вот вырваться наружу, и уж если это непременно должно было случиться, то пусть свидетелями окажутся те, кому полезно знать последствия своего собственного необдуманного поведения и не очень умных поступков. Всё, что тётя Алина хотела и собиралась сказать, готово уже было сорваться с губ, когда, взявшись за ручку, она заметила, что дверь не заперта. С удивлением толкнув её, тётушка так и застыла на пороге, молча вытаращив глаза и не совсем понимая, что происходит и как ей вести себя, чтобы не попасть ни в смешное, ни в глупое положение.

За дверью действительно стояли Тоня и Лера, которые вернулись домой неизвестно откуда, но ругать их сейчас было бы совершенно нелепо и странно. У тёти Алины пропало всякое желание это делать. Да и повода, подходящего для такого случая, явно не хватало. Девочки выглядели очень чистыми и аккуратными, что никогда не случалось с ними раньше после подобных исчезновений и прогулок в одиночку. К тому же они явились не таясь, и это тоже было большой неожиданностью и серьёзным оправданием, которое приходилось зачесть им в пользу. Дверь была открыта, а значит, ничто не мешало им попытаться проникнуть домой потихоньку и скрыть следы своей вины. Однако они этого не сделали, и тётя Алина была крайне озадачена и удивлена. Но самая главная причина, по которой язык вдруг стал неповоротливым и тяжёлым, накрепко прилипнув к гортани, заключалась в том, что Тоня и Лера пришли не одни. Они привели с собой ту странную женщину, поселившуюся с недавних пор в соседней квартире и внушающую ей, уверенному в себе руководителю важного отделения важного учебного заведения, что-то похожее на уважение. И даже более того. В присутствии этой новой, малознакомой ей жилички, тётя Алина испытывала непонятную робость, хотя причин для этого не было никаких. За всё время они не обменялись друг с другом и парой слов, ничего кроме того, что требовала обычная вежливость. Но тётушке казалось, будто её за что-то недолюбливают и осуждают. Впрочем, это было уже полным абсурдом, и обращать внимание на такую чепуху, а тем более страдать от своей собственной мнительности тётя Алина не хотела и не могла. За что её можно недолюбливать или осуждать? Особенно постороннему человеку, не имеющему ни к ней, ни к её жизни ни малейшего отношения. Каким образом девчонки познакомились с этой женщиной, и зачем только они привели её сюда? Хотя нет. Похоже, как раз наоборот. Это она познакомилась с ними и привела их с собой. Ух! Как же всё запутанно и сложно!

Тётушка по-прежнему молчала, она ждала теперь, что произойдёт дальше. Тоня и Лера тоже не раскрывали рта. И это было понятно. Вряд ли они станут пускаться в объяснения без всяких вопросов со стороны взрослых. И хотя прояснить кое-что было совершенно не лишним, этих вопросов никто не задавал. Какая-то стеснительность и неловкость овладели всеми, как будто они вдруг почувствовали, насколько мелкими и ничтожными могут показаться сейчас любые попытки начать назревшую ссору или, напротив, заглушить её, чтобы избежать шума и неприятных сцен при посторонних. И лишь один человек, по всей видимости, не замечал того, что смущало остальных и мешало им вести себя так, как обычно. Во всяком случае внешне этот человек оставался совершенно спокойным, и затянувшееся молчание его, похоже, ни капли не беспокоило. С интересом рассматривая тётю Алину, он, а вернее она – та самая новая соседка, о которой толком никому ничего не было известно, – почему-то странно улыбалась. И от этой улыбки тётушке стало ещё хуже. Чуть насмешливый взгляд не выдавал, а, скорее наоборот, скрывал то, что происходило в голове у этой женщины. И если бы молчание продлилось ещё немного, то тётя Алина, наверное, решилась бы на какой-нибудь эксцентричный поступок, лишь бы её перестали так откровенно рассматривать и думать о чём-то, без сомнения, в корне неверном на её счёт. Но, к счастью, пауза была прервана. И сделала это всё та же странная и непонятная гостья.

– Добрый день! – произнесла она таким приятным, мелодичным голосом, что тётя Алина, не лишённая эстетического воспитания и вкуса, невольно заслушалась, и даже её обычная мигрень вдруг куда-то отступила, унося с собой и желание выложить всё, что она хотела и собиралась сказать. – Извините за беспокойство и за то, что я пришла к вам без всякого приглашения. Может быть, это несколько неожиданно. Но мы ведь с вами соседи. И мне давно уже хотелось познакомиться поближе с теми людьми, что живут теперь, можно сказать, бок о бок со мной.

Слова звучали очень естественно и непринуждённо, да и улыбка была не более чем вежливой и вполне уместной. Но тётушке почему-то казалось, что говорится всё это неспроста. Подобных себе тётя Алина узнавала издалека и редко ошибалась в этом. Конечно, перед ней была своеобразная, но явно неглупая деловая женщина. И пришла она, вне всякого сомнения, не за тем, чтобы наивно и доверчиво предложить свою дружбу, о которой её, кстати говоря, никто не просил. Да и времена давно изменились. Кто сейчас запросто, по-соседски навещает друг друга? Среди коллег и знакомых тётя Алина не могла припомнить никого, кто знал бы своих соседей больше, чем по имени или в лицо. Может быть, только её дальняя родственница, тётя Полина. Это очень даже на неё похоже. Но и здесь с полной уверенностью утверждать нельзя. Слишком это как-то несовременно что ли… Хотя можно ли назвать её новую соседку современной? Тётушка слегка растерялась: её мысли зашли в тупик. Зато в самой глубине души в тот же момент вдруг возникло сомнение насчёт того, что подобное слово вообще применимо к этой женщине. И её неуверенность, конечно же, не укрылась от остальных.

Девочки переглянулись, а та, кто была причиной замешательства и непривычной путаницы в мыслях, даже виду не подала, что замечает это, и продолжала как ни в чём не бывало:

– У вас необыкновенные племянницы! Вы просто не представляете, до какой степени вам повезло, и как я вам завидую. Они – настоящий подарок судьбы. Можете мне поверить, я кое-что в этом понимаю.

Тётушка была сбита с толку окончательно и без всякой надежды вернуть себе обычную рассудительность, скептичность и неуязвимость. То, что она слышала, не поддавалось ни логике, ни разумному объяснению. Кто-кто, а уж она-то знает своих племянниц! Такой лестной похвалы они явно не заслужили. Но зачем, зачем постороннему человеку вмешиваться в их отношения, да и вообще заводить разговор о спорных и необъективных вещах? Чтобы вызвать возражения? Или это просто неудачный комплимент, рассчитанный на то, чтобы подкупить её симпатию, но не попавший в цель? Скорее всё-таки второе. Хотя для неглупой женщины начало было довольно примитивным. Или неглупая женщина – это тоже преувеличение, только теперь уже с её стороны?

– Я вижу, что мы вас разбудили. Извините, никто этого не хотел. Девочки, конечно же, могли побыть у меня ещё немного, но им не терпелось вернуться домой: они думали, что вы уже проснулись и беспокоитесь за них.

– Нет, я не спала, – ответила тётя Алина как-то слишком резко и поспешно, будто в подобном замечании пожилой женщины заключалось что-то обидное для неё, и она должна была оправдаться.

Соседка удивлённо вскинула брови, а тётушка, только сейчас остановив взгляд на двух понуренных светлых головках, заметила про себя, что безупречно ровные косички заплетены совсем недавно чьей-то чужой рукой, и, немного помедлив, добавила уже совсем другим тоном:

– Однако то, что Тоня и Лера были у вас, для меня несколько… неожиданно.

– Я попросила их помочь мне, и они, к моему великому удовольствию, согласились. Вы ведь знаете, мы недавно переехали, и в квартире ещё полный бардак.

– Да, переезд – дело хлопотное, – тётя Алина сочувственно покачала головой, продолжая внимательно рассматривать племянниц и думать о чём-то своём.

– Вы, кажется, жили в соседнем районе? – вдруг, словно что-то припоминая, спросила она. – Мы как-то разговаривали с вами об этом. Помните? Если я не ошибаюсь, у вас остались там ещё какие-то родственники… Дети или внуки…

– Вы меня с кем-то путаете, Алина Викторовна. Мы с вами никогда и ни о чём не разговаривали. А жаль! Хотелось бы поближе познакомиться друг с другом, тем более что в соседнем районе у меня нет ни внуков, ни детей. Я – одинокая пожилая женщина. Поэтому, если вы позволите девочкам иногда заглядывать ко мне в гости, это будет очень мило с вашей стороны.

– Ну, конечно, – прошептала тётя Алина, вновь теряя почву под ногами, оттого что человек, с которым она никогда и ни о чём не разговаривала, хорошо знает её имя и отчество. – Если они захотят…

Последняя фраза была совершенно излишней. Одного взгляда на просветлевшие лица Тони и Леры хватало, чтобы понять, до какой степени им важно было получить это разрешение.

– Вот и чудесно! – соседка любезно кивнула головой, стоя уже в дверях собственной квартиры. – Я всегда дома. Поэтому заходите в любое время. Не стесняйтесь!

И она исчезла, шаркнув дешёвой дверной обшивкой по коврику, слишком близко и неудачно брошенному у порога.

* * *

– Серафима Игнатьевна, я так больше не могу. Испробовала все средства – и никакого результата. Что ещё можно сделать, просто ума не приложу. По-моему, это безнадёжная затея. Давайте лучше оставим всё как есть. Ну, правда! Пусть они сами разбираются. На что-то ведь они способны и без нашей помощи, в конце-то концов!

– Я понимаю, Светочка, ты очень устала за последнее время. Столько дел, и некому поручить их кроме тебя.

Пожилая женщина, точный возраст которой сложно было определить на глаз, грустно вздохнула и поставила чашку с недопитым утренним чаем на заваленный папками и бумагами письменный стол. А потом смерила каким-то странным рассеянным взглядом свою собеседницу – светловолосую девушку с удивительно изящными запястьями и длинными пальцами, похожими на пальцы музыканта – и почему-то улыбнулась, хотя причин для этого не было никаких. Вид её молодой помощницы или секретарши вызывал скорее жалость, чем веселье. Настолько беспомощным было тонкое и красивое, но очень бледное лицо со слегка припухшими от переутомления и недостатка сна небесно-голубыми глазами.

– А знаешь, у меня есть одна идея, – та, кого звали Серафимой Игнатьевной, хитро сощурилась, и едва заметные морщинки-лучики разбежались по её лицу. – Давай-ка отправим тебя в отпуск! Найдём какое-нибудь подходящее место у моря… или лучше у океана… Куда там ездят сейчас молодые люди, чтобы полежать на солнце, полюбоваться чудесным закатом и забыть обо всём? Уверена, что полное бездействие сейчас самое лучшее лекарство для тебя.

– Да что вы… Разве об этом речь! – девушка досадливо махнула рукой и опустилась в стоящее возле окна кресло. – Я хотела только сказать, что не справилась с вашим поручением и очень об этом сожалею. Мне вообще кажется, что вы меня сильно переоцениваете.

– А вот это зря. Заниматься самобичеванием только из-за того, что кажется. Никакое здоровье не выдержит. Если бы я имела медицинское образование, я бы непременно написала диссертацию на эту тему. Знаешь, как любят вещи и люди принимать совершенно непонятный вид только для того, чтобы в этом виде кому-то показаться? Могу привести тебе сотню примеров. От простого обмана зрения, пускания пыли в глаза и наведения тумана до частичного перевоплощения, смены образа и кратковременного перехода из одного состояния в другое.

– Охотно вам верю, но когда дело касается работы и особенно таких заданий, справиться с которыми практически невозможно…

– Света, ты слишком мало спишь по ночам и слишком много думаешь о своих обязанностях. В этом причина твоего никуда не годного настроения. Что такое возможный? Всего-навсего мыслимый или допустимый. Разве не так?

Девушка задумчиво повела плечами, похоже, она уже начинала в этом сомневаться.

– Ну, давай дадим им ещё один шанс. Допусти, чтобы сегодня они наконец сделали то, чего мы так долго ждали. И всё сразу станет возможным. Вот увидишь!

– Но ведь шансов было предостаточно!

– Тем сложнее для нас с тобой удивить их чем-то новым! – Морщинки-лучики вновь на секунду озарили лицо, а потом погасли, и без их едва заметной паутинки вид у Серафимы Игнатьевны сразу же стал строгим, деловым и серьёзным. – Наверное, стоит вместе подумать над этим. Ни в коем случае нельзя растратить сегодняшний день понапрасну.

Кажется, она хотела сказать что-то ещё, но в это время зазвонил телефон. Света поднялась, чтобы убрать со стола чашку недопитого чая. Проходя мимо висящих на стене часов, она машинально бросила на них взгляд. Пять минут десятого – в «Бюро счастливых находок и неоценимых услуг» рабочий день уже начался.

Открыв кран на кухне и подставив под холодную струю ложки и блюдца, она слышала лишь отдельные фразы, доносившиеся из самой светлой и просторной комнаты в квартире, служившей одновременно и гостиной, и кабинетом. Но и этого было достаточно, чтобы понять, о чём идёт речь. Видимо, кто-то ошибся номером: либо набрал не ту цифру, либо перепутал их со старыми жильцами, и теперь, похоже, извинялся за свою оплошность.

– Ничего страшного, – слышала она низкий приятный голос Серафимы Игнатьевны. – К нам чаще всего и попадают совершенно случайно… Вы можете ничего не объяснять… Говорите, опять не повезло, сплошные неудачи, просто чёрная полоса какая-то… Ну, знаете, это как раз по нашей части… Нет, не кадровое агентство… И не биржа труда… Но с поиском работы помочь можем… Ах, у вас есть работа, и она вас устраивает… Ничего менять не собираетесь… Ну, смотрите, решать, конечно, вам. Только мне кажется, тот проект, над которым вы так долго работали и который уже четвёртую неделю лежит на столе у вашего руководства, будет отклонен, как, впрочем, и все предыдущие… Дело не в том, что ваши идеи ничего не стоят. Просто некому заняться этим всерьез. Сами понимаете, у начальства проблем выше крыши. Никто ваши бумаги пока и в руки не брал, можете мне поверить. Не до того им сейчас… Думаете, нужно подождать? Сомневаюсь, что это поможет. Со своими идеями лучше идти туда, где их смогут оценить… А вот тут вы не правы. Такие люди, наверняка, есть. Только нужно их искать… А вы пробовали это сделать?… Ну, тогда как же вам могло повезти? Если вы не дали себе ни единого шанса?… Нет, я не шучу… Честно говоря, по телефону объяснить очень сложно. Заходите лучше сегодня часов около пяти… Когда у нас заканчивается рабочий день? Не уверена, что могу назвать точное время… В семь значит в семь… Хорошо, мы отправим вам адрес и схему проезда… В этом нет никакой необходимости. Скажите только своё имя – с остальным мы сами разберёмся… Да, это удобно, но мы предпочитаем собственные методы работы. Зачем связываться через посредников, когда можно обойтись и без них? Живое общение всё равно ничем не заменишь. Разве не так?.. Об этом можно поспорить, но предлагаю сделать это при личной встрече. Только прошу вас: приходите ровно в 19.00… Вот и договорились… Значит, до вечера. И… удачного вам дня!

Серафима Игнатьевна повесила трубку и что-то быстро набросала на маленьком клочке бумаге, а потом протянула его своей помощнице, уже вернувшейся на рабочее место и принявшейся разбирать и раскладывать стопками кипу документов на столе.

– Нужно связаться с этим человеком. Он будет здесь сегодня вечером. Поручи это, пожалуйста, Семёну, только не торопи его: ничего сверхсрочного и неотложного, обычная курьерская доставка. Пусть занимается своими делами, а в перерыве выкроит пару минут и заскочит к нему по дороге.

– Хорошо, – Светлана сняла с полки папку с надписью «Курьер», вписала туда несколько слов, а затем смяла записку и привычным жестом бросила её в мусорную корзину.

– А насчёт нашего с тобой разговора… Я думаю, стоит попробовать ещё раз. Давай-ка вместе проверим всё, что у нас есть по этим двоим. А вдруг найдётся какая-нибудь хоть маленькая зацепка!

– Вряд ли. По-моему, они абсолютно неуязвимы. В этом-то и проблема.

– Ты помнишь, где и когда они встречались, точное время и место?

– Конечно. Последний раз в кафе три дня назад.

– Ну, и что?

– Ничего. Сидели за соседними столиками, но друг друга не видели. Вернее, не смотрели вообще ни на кого вокруг. Каждый был занят своими делами. Он разговаривал по телефону. Она пила кофе, потом подправляла макияж. Напоследок зашла в уборную стереть крохотное пятнышко со своей блузки. Вот и всё.

– А на улице ты их не сталкивала?

– Обижаете, Серафима Игнатьевна. Я же говорю: испробовала все средства! И вчера, и позавчера, и даже сегодня утром перед работой. Максимум, чего я смогла добиться – он спросил у неё, который час.

– Ну, сегодня утром – это, конечно, чересчур… Всё-таки люди ещё не в духе: плохо выспались, боятся опоздать… В такое время самого себя в зеркале и то не всегда узнаешь.

– К ним это не относится. Она – жаворонок. А он часто вообще не спит по ночам. Профессиональная привычка.

– Хм-м, ясно… Ну, а как насчёт друзей и знакомых? Что если попробовать через них?

– Бесполезно. Я их всех пересмотрела. Никого, кто мог бы нам помочь.

– Почему?

– Её подруги все без исключения свободны и независимы, и замуж никто из них, по моим сведениям, выходить не собирается. Не хотят связывать себя.

– Знакомая история. Тут её и правда никто не поймёт, скорее наоборот. Ну, а что скажешь про него? Он тоже убеждённый холостяк?

– Нет, он просто очень занятой человек. Нигде не бывает, ни с кем, кроме коллег по работе, не общается: нет на это ни времени, ни сил.

– Думаю, кое-что мы могли бы здесь изменить.

– Вряд ли. Даже если мы найдём для него время, скорее всего он потратит его совсем не так, как вы предполагаете.

– Что же сделает занятой человек, если завтра, к примеру, у него совершенно случайно окажется выходной день?

– Выспится. Я почти уверена в этом. Хотя, конечно, какая-то доля сомнения есть, но цепляться за неё не имеет смысла. Во всяком случае, из дома он никуда не пойдёт. Это я вам точно обещаю.

Серафима Игнатьевна задумчиво потёрла свой лоб рукой:

– Да, ты права: дело и вправду непростое. Видимо, остаётся только один выход: привести её к нему. И не домой или в кафе, а на работу. Там фразой «Который час?» уже так просто не отделаешься. Кажется, он хирург-травматолог? Вот и замечательно! Пусть, наконец, поговорят по-человечески друг с другом. О том, что болит.

– Но ведь для этого нужна причина. Разве мы имеем право брать на себя такую ответственность?

– Эх, Света, до чего же ты безобидное создание! Я иногда даже диву даюсь. Счастье с несчастьем не-воз-мож-но отделить друг от друга. Сколько раз уж говорила об этом и, оказывается, всё зря! Конечно, ничего серьёзного не должно произойти. Лёгкая травма без всяких последствий для здоровья. Впрочем, я сама этим займусь. Считай, что твоя работа выполнена обстоятельно и добросовестно. Оставляй всё, как есть. Дальше я за ними присмотрю.

– Спасибо.

Было видно, что у девушки гора свалилась с плеч.

– Не за что, – Серафима Игнатьевна хитро прищурилась в ответ. – Тем более что для тебя найдётся кое-что поинтереснее. Слышала мой разговор с молодым человеком, который обещал зайти сюда сегодня вечером? Советую присмотреться к нему повнимательнее. Уверена, это как раз по твоей части.

– Ну, Серафима Игнатьевна, вы опять шутите! – Светлана засмеялась, махнула рукой и вновь принялась разбирать бумаги на столе.

А Серафима Игнатьевна достала из ящика толстую книгу в старом потрёпанном переплёте и, нацепив на нос очки, открыла первую попавшуюся страницу и стала изучать её так внимательно, словно силилась найти что-то важное и новое в этом зачитанном до дыр издании, которое брали в руки, наверное, уже не одну тысячу раз. При этом она то подносила текст к самым глазам, как бы разглядывая в лупу каждое пятнышко, оставленное временем на пожелтевшем листе, то отстраняла его от себя и, перевернув книгу вверх ногами, задумчиво разглядывала ровные строчки и столбики опрокинутых и беспомощно повисших в воздухе букв и слов. Её помощницу такое занятие, похоже, ничуть не удивляло: с совершенно невозмутимым видом она продолжала выполнять свою работу. И даже те непонятные вещи, которые Серафима Игнатьевна, увлёкшись, время от времени бормотала себе под нос, не вызывали с её стороны никаких вопросов или возражений.

– Несчастный случай, дающий возможность разбогатеть… Нет, это нам совсем не подходит… Несчастный случай, помогающий избежать встречи с врагом… Уклониться от более крупных неприятностей… Обрести душевный покой… Не то… Опять не то… Добиться повышения по службе… Вернуться на верный путь… Это уже лучше… Бросить пить и курить… Снять пелену с глаз… Хм-м, недурно. Кажется, это то, что нужно… Мне нравится. Я бы даже сказала, есть над чем подумать всерьёз. Ну-ка посмотрим, что тут у нас…

Вновь приблизив книгу к самым глазам, Серафима Игнатьевна на некоторое время замолчала, вглядываясь в чёрно-белую картину из чётких штрихов и линий, словно ощупывая её и стараясь понять, что это такое и как с этим можно поступить. А затем взгляд её стал неподвижным и очень задумчивым. Он остановился в одной точке, где-то по ту сторону написанного и замер, будто там неожиданным образом начало разворачиваться что-то важное и интересное, предназначенное только для одного зрителя, и за этим непременно нужно было проследить. Насколько важным всё открывшееся казалось Серафиме Игнатьевне можно было судить по мелким капелькам пота, выступившим у неё на лбу, и по напряжённой работе мысли, которая тотчас же отразилась на застывшем и слегка побледневшем сейчас лице.

Светлана тихонько подошла к окну и стала прислушиваться, как часы на стене отсчитывают одну секунду за другой. Теперь их было особенно хорошо слышно. Время капало с каждым методичным ударом, заставляя стрелку перескакивать на один крохотный шаг вперёд.

– А что у нас там со сроками этого договора? Ты помнишь, когда они истекают?

– Завтра.

Удары на стене стали глуше. Часы присмирели, и комната вновь наполнилась лёгкими шорохами и звуками.

– Ну что же, завтра так завтра.

Серафима Игнатьевна захлопнула книгу и, откинувшись в кресле, прикрыла глаза, будто желая дать им возможность отдохнуть. А девушка прошлась взад и вперёд по комнате, а потом привычным движением выдвинула ящик стола и тёмный переплёт с затёртой надписью «Энциклопедия взаимосвязи вещей в природе» перекочевал на своё обычное место.

Что-то негромко звякнуло на полке, где стояли пухлые папки, раздувшиеся от количества набитых в них бумаг и покорно выстроившиеся в том порядке, который был кем-то установлен и указан аккуратно выведенной латинской цифрой на корешке каждой из них. Помимо номера, некоторые папки имели названия: «Срочное», «Бытовое», «Обслуживание населения» и что-то ещё в этом же роде –, по которым об их объёмистом и солидном содержимом практически ничего невозможно было сказать.

– Доставка выполнена, – коротко информировала Светлана, заглянув в ту из них, на которой имелась надпись «Курьер».

* * *

Бытовая техника – вот что занимало с утра до вечера инженера по образованию Белякова Максима Вячеславовича и служило для него предметом постоянного расстройства и перенапряжения. Причём сама техника была в этом совершенно неповинна. Она отличалась высоким качеством и производилась по новейшим технологиям где-то за границей. Претензий к ней никто не имел. Но зато необъяснимым образом масса претензий изо дня в день обрушивалась на голову Максима Вячеславовича, который никакой ответственности ни за разработку, ни за изготовление продукции не нёс, а занимался только весьма скромной задачей её реализации и сбыта. Как ни странно, именно реклама и продвижение конкурентоспособного товара среди наводнивших рынок халтурных и бесполезных вещей вызывали наибольшее недовольство потребителя. Не имея возможности объяснить людям всю нелепость подобной ситуации, Максим Вячеславович, или попросту Макс, вынужден был разрываться между глупыми телефонными звонками, назойливой корреспонденцией, абсурдными вкусами клиентов, нелицеприятными разговорами с начальством и своим собственным неотвязным желанием отправить всех к чёртовой матери. Самым сложным было то, что в последнее время это желание обострилось до крайности, и Максу стоило большого труда заглушить его и попробовать спрятать от других и от самого себя. Хотя со стороны это выглядело, наверное, смешно, как наспех засунутая в карман бомба. Оставалось надеяться, что опасная штука не взорвётся в самый неподходящий момент, и удивляться тому, как она вообще попала к нему в руки.

Кое-какие соображения на этот счёт, конечно же, были. Но назвать точное время, место или обстоятельства, при которых совершилась преступная (или скорее всё-таки роковая?) ошибка, не замеченная и не исправленная своевременно, Макс никак не мог. И это мучило его. Он начинал с самого начала, вспоминал своё детство, сложное и довольно скромное, пожалуй, даже бедное. Без современной техники (чёрт бы её побрал совсем!), без дорогой мебели и даже без тех продуктов, которыми завалены сейчас полки любой мелкой лавочки или магазина. Приходилось экономить, отказываться от многих не просто красивых, но и необходимых вещей, смотреть с завистью на тех, кому чудом доставалось что-то редкое, лучше всего не наше, а заграничное. Но так жили все его знакомые, и это воспринималось почему-то как должное. Потом студенческие годы. Те же стеснённые обстоятельства. Хотя магазины уже пополнились и запестрели нынешними вызывающе-порочными цветами и красками, в кармане по-прежнему было пусто. Но он знал, что это продлится недолго. К тому же у него были свои цели: выучиться, добиться чего-то в жизни. И ради этого он готов был терпеть и отсутствие денег, и неудобства общежитского быта, и даже разлад в семье, где родители, и так не очень хорошо понимавшие друг друга, после того как он стал достаточно «самостоятельным» и «взрослым», решили окончательно расстаться и разъехаться по разным городам.