Медвежий Яр. Часть 1

Глава 1.

Никто в Бобровке не знал, почему прозвали Елизавету Елагину «Медведихой». Может быть, виной тому была высокая стать, которую местные бабы порой называли «гренадёрской» и «медвежьей», а может быть прозвище Елизавета получила, потому что жила в одноимённой усадьбе.

Сама Бобровка располагалась под холмом, за которым текла Койва, а на холме, так отличаясь от рубленых бобровских изб, стояла она, белокаменная усадьба «Медвежий Яр». Старожилы поговаривали, что заложена сия усадьба ещё дворянским родом Елагиных, якобы сосланных в Сибирь при царском режиме. Ну, чего не знаем, про то, конечно, и лгать не станем. А люди много чего говорят…

Так вот, и про саму Елизавету, и про мать её Екатерину Александровну то и поговаривали, что кровей они явно не простых, и что усадьба эта чудом уцелела в их владении. А всё потому, что покойный муж Екатерины Александровны, Владимир Фёдорович, был врачом, а до того и отец его им был, и дед. Так вот сам Владимир Фёдорович сделал какое-то важное государственное открытие, потому и не трогали их. Как жили Елагины в доме на холме, так и остались даже после кончины самого Владимира Фёдоровича, получая от государства пенсию за учёного.

Екатерина Александровна, тоненькая и высокая женщина, красивая даже в возрасте, не прибранной до последнего волоска на улице никогда не появлялась, а осанка её заставляла бобровских женщин самих расправлять плечи и выпрямлять спину.

– Говорят, мать её, или может быть бабка, в институте благородных девиц обучалась, и её приучила, ты смотри, какая она, эта Екатерина! – шептались местные кумушки, и в голосе их слышалось некоторое осуждение, но в то же время они так старались ей подражать, – А вот Лизка в кого такая уродилась, непонятно – то ли баба, то ли мужик, здоровая, прямо и сказать – медведиха… Кому такая понравится, точно замуж не возьмут, так и проходит в девках!

Бобровскую восьмилетку Елизавета окончила досрочно на год и с отличием, а в том была заслуга её матери – Екатерина Александровна сама учила дочь, видимо, как когда-то учили её саму. Никто и подумать не мог, что Елизавета отлично говорит на французском, довольно сносно знает и немецкий. А не знали потому, что уж очень нелюдимый был у Лизы характер, не приветливый. Да и сама Екатерина Александровна общительностью не отличалась, и в Бобровке ни с кем не приятельствовала.

Не водила Лиза ни с кем дружбы, сторонилась и девчат, всё молчком да молчком, так и уехала Елизавета в город после восьмилетки, к какой-то там своей дальней тётке, там окончила художественное училище, потому что как оказалось, имела она еще и талант к рисованию. Вернувшись в родные места, работать она пошла не абы куда, а в мастерскую при местном храме, который считали таким же «чудом сохранившимся пережитком прошлого», как, наверное, и семью Елагиных.

Снова зажила «Медведиха» в родном доме с матерью и какими-то их дальними родственниками, мужичком в годах и его женой Варварой, про которых поговаривали, что не родня они вовсе, а самые настоящие слуги, а мужик тот наподобие приказчика в доме, как раньше говорили. Хотя, скорее всего это тоже были просто досужие разговоры – какой приказчик может быть в этакое время, когда вся страна строит светлое будущее.

Так вот этот самый «приказчик- не приказчик», величали которого Архип Фомич, каждое утро запрягал гнедую лошадь, чтобы отвезти Елизавету «на службу», как он сам говорил, а вечером исправно привозил домой. Это дело конечно тоже диковинным казалось местным жителям, но уже давно все привыкли к странностям обитателей усадьбы, и внимания на это обращали мало, занимаясь больше своими делами.

Бобровка была большим селом, да ещё с присёлками и хуторами. Колхоз, пилорама, лесосплав с большими складами, небольшое кожевенное производство и еще несколько предприятий давали людям занятие и доход, так что и помимо обсуждений и слухов было чем заняться местным жителям. Да и библиотека была, и клуб был – просто загляденье, новый, с кинозалом!

Так и стояла усадьба на холме, окружённая ухоженным садом, мечтой местных мальчишек, потому что яблоки там были… уууу, ни у кого в Бобровке такие не росли – словно чуть прозрачные, что все семечки насквозь видно, с красноватым бочком. Однако Архип Фомич на ночь выпускал во двор троицу своих подопечных – поджарых, неизвестной породы и помеси псов, которые острыми зубами своими порвали уже не одни штаны…

Еженедельно появлялась в местном магазине полненькая Варвара, в неизменной своей коричневой юбке и повязанным поверх неё ситцевом цветастом переднике и платке. Пристально всматривалась она в то, что было выложено на магазинных прилавках, что-то считала, складывая и вычитая на пальцах. А потом строго говорила продавцам, сколько веса ей необходимо того или иного продукта, чем иной раз ввергала в негодование не очень трудолюбивую Зинаиду, заставляя несколько раз перевешивать то масло, то сахар.

– Ишь, тоже! – ворчала Зинаида, когда довольная покупками Варвара удалялась, – Буржуйские замашки! Вот кто эта Варвара у Елагиных, служанка? Смотри, сейчас на рынок пойдёт! И в кооперативный еще заглянет, откуда только деньги! Я сама видала, она там давеча кофе заказывала, зерновой! А, каково? Нет, Наташ, ты видала такое, чтоб в наше то время… Куда только власти смотрят!

– А что такого? – пожимала плечами напарница Зинаиды, молоденькая Наталья, – У них за отца пенсия знаешь какая? Ого-го! Я сама видала, как Екатерину Александровну дед Архип на поезд отвозил, её куда-то приглашали за покойного мужа очередную награду получать! Говорят, что она даже в Москву как-то ездила, вручали там что-то ей!

– Ой, тоже мне, интеллигенция! А чего тогда тут торчат? Вот и ехали бы в Москву! – ехидничала Зинаида, – Может Медведиху свою там бы за кого пристроили, бобыля какого б подыскали!

– Ну, дом тут у них посмотри какой! Моя бабушка говорила, что Владимира Фёдоровича отец тут жил, местных лечил, и дед его тоже, говорят заведовал в городе больницей какой-то, я не помню уже. Династия у них докторская! Чего бы и не жить там, где сами хотят! А Елизавета у них хорошая, добрая! Зря ты про неё так! И коса у неё посмотри какая шикарная!

– Да чего в ней хорошего то?! Как глянет, страшно делается! А в сумерках такую встретить, умрёшь со страху! – зло буркнула Зинаида, которая стеснялась своих жиденьких волос, и от слов коллеги еще сильнее нахмурилась.

– Мама моя недавно ходила к бабушке в Кузнецово, та приболела, так Елизавету как раз дед Архип вёз, маму пригласили даже, доехала, всё не пешком. А ты – страшно! Не таких людей бояться следует!

– Да ну тебя, блаженная ты какая-то! Вот и водись тогда с Медведихой, раз она так тебе нравится! – надулась обиженная Зинаида и достав из-под прилавка зеркальце и помаду, стала красить губы.

Наталья же покачала головой и принялась протирать витрину, думая о злых словах напарницы. Ведь как несправедлива бывает порой судьба… Вот Лиза Елагина, ненамного она старше самой Натальи, и может быть человек золотого характера, и никогда никому ничего плохого не сделала, а вот поди ж ты, чем-то заслужила такие о себе разговоры…

Что ж, вот такую судьбу и прочили бобровские кумушки Елизавете, как вдруг однажды летом, когда в самой поре был покос, громом среди ясного неба разразилась в Бобровке новость, что Елизавета «Медведиха» выходит замуж!

– Да говорю тебе, Клавка Ромашова мне сказала, а она в сельсовете работает, – говорила в магазине той же Зинаиде её подруга и соседка Верка Быкова, – Так вот, Клавка сказала, Медведиха с женихом приходила, заявление на регистрацию написали! Вот так вот!

– Да ты что! А кто? Кто жених-то? Неужто кто из местных до её роста допрыгнул, – Зинаида хихикнула, – Уж не Сомов ли Николай? Он у нас тут только ходит, каланча! Правда, еще и худой, как щепка!

– Нет, не местный! – продолжала шептать Верка, – Сплавщиков бригадир! Недавно приехал, вот прошлой осенью, а может раньше, разное болтают. Здоровенный, ей под стать! Говорят, сам он откуда-то с Кубани, так ведь собой-то хорош! Чего уж выбрал-то себе в жёны, мог бы и покрасивше кого найти, сам то кудреват, брови чёрные, улыбчивый! Михаилом зовут, мне брат сказал!

– Да ты что! Бригадир! – ахнула Зинаида и густо покраснела, потому как сама уже давно старательно строила Михаилу глаза, когда заходил он в местный магазин, – Не может быть! Может врёт всё твоя Клавка!

– Ничего не врёт, ничего не врёт! – возмущенно зашипела Верка, – Я сама их видала недавно, они в город поехали вместе, на станции стояли, а я как раз к тётке своей ездила! Я еще думала, что обозналась, а вот и нет!

Зинаида утёрла ладошкой вспотевшее лицо. Как же так, ведь она так старалась, когда почти вся бригада с лесосплава являлась в магазин, она-то точно знала, кому как не бригадиру положить и сыр посвежее, и папиросы подороже… Да как же смогла обойти её эта Медведиха, что вообще он в ней нашёл!

Верка замолчала, потому что к прилавку подошла бабушка Анисья Захарова, и подслеповато прищурилась на ценники:

– Зиночка, а скажи, почём у вас кусковой сахар? Я к чаю себе беру, люблю очень.

– Я тут что, справочное бюро?! – рявкнула в ответ Зинаида, злость на Медведиху никак не отпускала её, а тут еще эта старуха, – Вон всё написано, для кого, спрашивается?

– Дак я очки позабыла, дочка, – виновато ответила не вовремя подоспевшая покупательница, – Мне ведь уж почитай восемьдесят два, глаза не видят!

– А не видят, так пусть дети за сахаром тебе ходят, – ответила Зинаида, потом не сдержалась, зло выдернула с дальней витрины ценник на сахар и стукнула им по кассовому столу перед Анисьей Петровной, – Вот, так видно?!

– Спасибо! – ответила Анисья Петровна, но покупать ничего не стала, повернулась и вышла из магазина, опираясь на свою палочку.

– Нет, ну ты видала? – зло воскликнула Зинаида, указав подруге на Анисью, – Пытала-пытала, а брать ничего не стала! Что, поболтать просто приходила?!

До самого вечера не отпускало Зинаиду плохое настроение, и до закрытия магазина всё валилось из рук. Зависть к этой Медведихе просто душила её, никак не могла она поверить в рассказанную Веркой новость, и решила, что всё это не иначе как сплетни, и быть такого просто не может!

Глава 2.

Михаил Голобец, старший в бригаде сплавщиков, и вправду был хорош собой, улыбчив и добр, чем быстро снискал в Бобровке добрую славу. Жил он не в большом бараке, где располагалась обычно бригада, а квартировал в доме вдовы Горшениной, женщины средних годов, очень шустрой и предприимчивой.

Большой дом Людмилы Горшениной стоял почти у самой околицы, рядом с берёзовой рощей, в которой родился и бежал до реки студёный родник. Так вот Михаил занимал небольшой флигель, выстроенный позади дома и выходящий окнами как раз на рощу.

Сам он был родом из маленькой кубанской станицы, рано остался без матери и в общем-то детство своё помнил нерадостным. Отец женился повторно, у мачехи, красивой и видной женщины, было двое своих детей, и пасынок ей был не только безразличен, но даже и мешал. А когда пошли совместные дети, то она и вовсе перестала скрывать, что пора бы Мишке подумать о том, куда он уедет, окончив школу, потому что в доме отца ему места нет.

Отец, работавший механизатором, мало обращал внимания на домашние неурядицы, при том, что в его присутствии новая жена была одинаково ласкова со всеми домашними. Михаил не жаловался отцу, выполняя все указания мачехи, работал по хозяйству и присматривал за младшими, но, к сожалению, никто не поинтересовался, что же у мальчика на душе… Первым делом это отразилось на учёбе, Миша съехал на тройки и это послужило визитом учительницы в дом к семье Голобец.

После беседы с родителями, учительница ушла домой с чувством исполненного долга, а Мишка был выпорот отцовским ремнём. Однако, визит учительницы возымел и некоторый положительный эффект – отец высказал жене, что воспитанием их старшего сына она занимается плохо, раз у него с учёбой трудности, и с того дня мачеха стала строже контролировать Мишу, задавая ему меньше работы по дому. Учёба пошла «в гору».

Так и добрался Михаил до окончания школы, ни шатко, ни валко, но аттестат получился без троек. Чему очень удивились в районном военкомате, куда он явился за месяц до своего восемнадцатилетия.

– А почему в техникум не идёшь? Или в институт, ведь есть хорошие шансы, – внимательно глянул на Михаила офицер, изучив его бумаги, – Ну, раз говоришь – в армию, так в армию. После службы решишь, кем хочешь стать, так?

Отслужив, весенним днём Михаил вернулся в дом, где стало еще теснее – братья и сёстры подросли, еще двое малышей весело агукали в деревянной кроватке. Но всё равно, это был дом, родной дом… Миша лежал на опустевшем за зиму сеновале, закинув руки за голову, и пытался вспомнить, как же выглядел их двор и дом, когда жива была мама… и не мог вспомнить. Только смутные образы темноволосой женщины, её улыбка и тёплые, пахнувшие горячим хлебом ладони, обнимающие маленького Мишку, согревали сердце.

За завтраком, который недовольная лишним ртом мачеха накрыла на дощатом столе во дворе, отец сказал:

– Ну что, Мишка, надо тебе думать, куда-то учиться идти, профессия ведь нужна. От совхоза отправляют учиться на тракториста, или на комбайнёра. А можно и в райцентр, в техникум автомобильный. Сам-то ты чего хочешь? Ты не торопись, подумай, пока отдохни, только ведь приехал.

Однако дома оставаться и отдыхать, как сказал отец, Миша не смог – уж очень красноречив был взгляд мачехи, уж очень громко и яростно гремела она у печи пустыми горшками и кастрюлями…

– Бабка Афанасьева сказала, – вернувшись из сельсовета, сказала как-то мачеха, – Что вот их Генка, вернувшись с армии, дома штаны не просиживает, а едет куда-то там работать, на Урал. Лес сплавлять! Говорят, деньги хорошие платят. Ты бы тоже мог, хоть что-о заработал бы, может дом бы строить начал. Куда жену приведёшь? К нам на сеновал?

Знала, что сказать, на что надавить… Горек стал кусок и думы не шли из Мишкиной головы. Потому что пока он в армии служил, соседка Валюшка неожиданно подросла… И теперь её шикарная рыжая коса и веснушки на носу не давали Мишке спокойно заснуть. Тем более, что девчонка, завидев Мишу, густо краснела и улыбалась. Вроде бы ему улыбалась…

– Валь, пойдём в кино в пятницу? – набравшись смелости, Миша подошёл к сидевшей на скамейке у своего двора Валюшке, – Говорят, хороший фильм в клуб привезли…

– Тоже, жених выискался, – расхохоталась в ответ девушка, вздёрнув носик, – И что, потом и замуж позовёшь? В вашем доме табором жить? Да я каждый день заснуть не могу, пока вся ваша орава не угомонится!

А в пятницу вечером Миша, возвращаясь от бабки, матери своей мачехи, которой относил привезённое отцом лекарство, встретил Валюшку. Она шла в клуб в сопровождении Олега Проценко, сына председателя сельсовета.

Насмешливо глянув на Мишу, девушка отвернулась и рассмеялась на шутку своего спутника, весёлого симпатичного парня, студента второго курса престижного городского ВУЗа.

Миша свернул в переулок, чтобы поскорее дойти до дома Афанасьевых и расспросить Генку, куда он там собрался ехать. Генка был одногодок Михаила, учились они в параллельных классах, но особенно дружбы не водили. Однако теперь Генка встретил Мишу, словно старого друга, только узнав, зачем тот явился.

Так и поехал Миша на сплав впервые. Отец покряхтел, поворчал, но отпустил сына, собрав ему в дорогу и продуктов, и денег, сколько было, прицыкнув на жену, которая было пыталась ворчать, что последнее отдаёт.

А заработок был очень даже неплох. Приехав обратно после первого сезона, Миша все деньги отдал отцу, только немного себе оставил, чтобы купить гостинцев младшим в семье и себе вещи, которые будут необходимы при поездке на следующий сезон. На этот раз мачеха не так ворчала, и даже похвалила пасынка, молодец, мол, что о семье думает…

Отработав подсобником в совхозе до следующего сезона, Михаил снова собрался и вместе с Генкой Афанасьевым отправился в путь.

– Я вот еще съезжу пару раз, и всё, – мечтательно закинув руки за голову, вещал Генка с верхней полки плацкарта, – Отец сказал, хватит мотаться, буду на заочное поступать. Да и это… Галинка моя тоже сказала, что не станет больше ждать, пока я там по стране мотаюсь.

Так и случилось, только всё произошло раньше – отработав сезон, на третий Генка не поехал, семья не отпустила. А вот Мишка решил, что мотаться туда-сюда нет смысла, и стал оставаться в Бобровке и в межсезонье, благо работы там тоже хватало.

Отправляя регулярно деньги семье, Михаил изредка получал из дома весточки – в основном писали братья или сёстры, изредка отец, но письма становились всё короче и короче с каждым разом… Но Миша всё равно каждый раз отвечал подробно и пространно, описывал местность и людей, где жил, сообщал, что теперь его назначили бригадиром и конечно отправлял деньги.

А потом, зимним морозным утром пришла короткая телеграмма. Мачеха сообщала, что отец скончался. Никаких подробностей, ничего, просто пара слов… И Миша понял, что отныне его там некому ждать… С трудом, при помощи директора пилорамы, где он работал, Михаил раздобыл билет на самолет, чтобы успеть на погребение, в последний раз проститься…

Сидя на лавке в родном доме, Миша понимал, что теперь покинет его навсегда, потому что нет ему здесь места.

– Вот, держи. Это матери твоей, венчальная, – мачеха протянула Мише потемневшую от времени икону, – Отец твой берёг, думал, что на твоей свадьбе её достанет. А вон как вышло… Забери, пусть у тебя будет.

Миша взял в руки оклад чернёного серебра, и погладил образ. Он не помнил ничего из того, что осталось от матери, как-то всё само собой исчезло, стёрлось из их дома еще когда он был маленьким. А вот теперь он прикасался к тому, что когда-то его мама держала в руках…

– Спасибо, – только и смог он тогда ответить женщине, прожившей с ним столько лет, но так и не ставшей ему хоть сколько-то родной.

Вернувшись в Бобровку, Михаил продолжал работать и отправлять деньги семье, только вот писем он уже не получал. А вскоре его денежный перевод и вовсе вернулся обратно… Вызвав на переговорный коммутатор Генку, Миша узнал, что мачеха продала всё – дом, скотину, какая была, и уехала к каким-то своим родственникам. Так оборвалась последняя ниточка, тянувшаяся от Миши к местам, где он родился.

Собравшись кое-как с духом, принял Михаил всё случившееся и стал жить дальше. Откладывал деньги, думал, может обзаведётся когда-то своим углом.

Как-то раз сидел он у себя во флигеле, усталая спина ныла от напряжения после смены, неожиданно тоска затопила душу, и он достал завернутую в чистый рушник мамину икону. В дверь стукнули и на пороге показалась хозяйка дома, Людмила Тимофеевна, с тарелкой и крынкой молока в руках.

– Не спишь еще? На-ко вот, угостись. По мужу моему, Ивану Прокофьевичу, годовая нынче. Уж почитай двенадцатый год нет его, ох…

Во флигеле запахло пирогами, Миша посмотрел в грустное лицо хозяйки.

– А это что у тебя? – Людмила Тимофеевна увидела икону на вышитом рушнике, – Как потемнела, помутнела… Образ-то почти не видать. Это твоя что ль?

– Да, моя. От мамы мне осталась, их с отцом венчальная.

– А что же ты, хоть отдай её вон в мастерскую при церкви, там у нас ведь иконописцы есть. Посоветуют, может что поправить можно, да и оклад в порядок приведут. Я вот отдавала, старая икона была, а вернули, так будто засияла.

Идея Мише понравилась, и в следующий же свой выходной он отправился туда, куда направила его хозяйка дома, прихватив с собой и мамину икону в рушнике.

Глава 3.

Благоговение и тишина встретили Мишу в небольшом старинном храме на самой окраине Бобровки, протянувшейся далеко вдоль реки. Храм стоял на невысоком холме, под которым с одной стороны простиралась Бобровка, а с другой шумел бескрайний зелёный лес, простирающийся до самого горизонта.

Что же видели на своём веку эти стены из белого камня, подумал Миша, встав скромно возле стены. Служба в храме закончилась, свечи догорали на кандилах перед иконами, людей в храме почти не осталось. Только невысокая старушка в светлом платочке сидела в углу, и щурясь читала небольшую книжицу.

– Добрый день, матушка, – почтительно обратился к ней Миша, – Простите, что вас побеспокоил…

– Здравствуй, сынок. Ничего, говори, чем тебе подсобить?

– Мне нужна иконописная мастерская, где найти?

– Пойдём, провожу тебя, это позади храма в хозяйстве, – женщина поднялась со стула и повела Михаила на двор, где располагались небольшие постройки.

Миша читал надписи на небольших строениях – «Крестильня», «Пекарня» и еще другие, которые ему были мало понятны. Давно, когда была жива его бабушка, мать его мамы, он смутно помнил, как воскресным утром она его, совсем малыша, водила на причастие. Теперь же знакомые запахи и образы будто вернули его в далёкое-далёкое детство.

Вспомнились Михаилу родные места, тягучие и медленные кубанские реки, по которым поутру разливался такой густой туман, что твоё молоко. Вспомнил старую мельницу возле высокой запруды, где они с другом Данилкой любили удить рыбу. Где теперь Данилка… После окончания школы он уехал учиться в институт, а после его мать говорила, что направился он куда-то на всесоюзную стройку. Так и затерялся друга след на просторах огромной страны. Сжалось сердце и как-то тоскливо стало в груди, посмотрел Михаил на высокое небо над куполами и силился вспомнить мамино лицо.

– Ну вот мы и пришли, – сказала женщина, открывая перед собой дверь невысокого строения с миленькими окошечками, и открытыми резными деревянными ставнями.

Пригнув в дверях свой недюжинный рост, Михаил вошёл внутрь. Помещение было небольшое и практически всё было заставлено столами и шкафчиками, на которых стояло множество баночек с красками, коробки и банки с кистями разной толщины и формы украшали подоконник.

В мастерской Михаила встретил невысокий пожилой мужчина, чью переносицу украшали очки в металлической круглой оправе, поверх которых он смотрел на вошедших. Руки его были испачканы какой-то то ли краской, то ли сероватый сажей, Михаил так и не понял. Мужчина тщательно вытирал их ветошью и улыбался гостям:

– Здравствуйте, чем обязан? В гости к нам редко заходят. Разрешите представиться, зовут меня Николай Никифорович, собственно, я и заведую всем вот этим хозяйством.

– Здравствуйте, Николай Никифорович, а я вот вам гостя привела, – сказала женщина в светлом платочке, – Ну вы тут поговорите, а я пойду.

– Здравствуйте, меня зовут Михаил, – молодой человек огляделся вокруг и протянул Николаю Никифоровичу крепкую мозолистую ладонь, – Мне сказали, что здесь мне могут помочь. Вот, я бы хотел сделать так, чтобы эта вещь вернула прежний вид. Наверное, её хранили неправильно, и потому…

– О! Однако! – Николай Никифорович наклонился над образом, который Михаил бережно положил перед ним на стол.

– Понимаете, это мамина вещь… всё, что осталось мне от родителей…

– Оклад серебряный…м-да, а вот сам образ… липа или кипарис, надо внимательнее смотреть. Так-с, так-с, наверняка льняное масло… Елизавета!

Николай Никифорович снял очки, весело глянул на Михаила и снова склонился над заинтересовавшим его предметом. На его зов из соседнего помещения показалась высокая девушка в фартуке, на котором виднелись пятнышки краски. В руке она держала тонкую кисть и недовольно хмурила брови явно сердясь на то, что её отвлекли от работы.

– Гляньте-ка, голубушка, какую красоту нам принёс наш гость. Кстати, познакомьтесь, это наш специалист, Елизавета Владимировна Елагина. А этот молодой человек – Михаил.

Елизавета кивнула в знак приветствия и совершенно не обращая внимания на гостя, не сводила глаз с принесённого Мишей образа. Николай Никифорович и Елизавета заговорили между собой, словно на каком-то непонятном для Миши языке, хотя он старался вникнуть в смысл слов. Но больше его завораживал тембр голоса Елизаветы… будто он уже слышал его где-то, когда-то очень давно. Глубокий голос её звучал, мягко обволакивая его и отвлекал от сути разговора.

– Ну что, если хозяин согласен, то мы можем попробовать, – сказал наконец Николай Никифорович и посмотрел на очнувшегося Михаила, – Только это не быстро будет. Нужно заказывать материалы, возможно даже в столицу. У знакомых поискать, вот я как раз поеду черед две недели в Свердловск, месяц там пробуду, может быть, что-то найду. Как, согласны, Михаил?

– Я? Конечно, согласен! – спохватился Миша, – Только бы вернуть вид прежний… Я сам же всё равно ничего в этом не понимаю.

Обговорив детали, Михаил вышел из мастерской и остановился возле маленькой скамеечки. Уходить не хотелось, так хорошо и тепло ему не было уже давно… словно домой попал.

Через неделю Михаил вернулся к двери мастерской, подгадав время, чтобы рабочий день уже заканчивался. Елизавета вышла из мастерской, складывая в небольшую сумочку голубую косынку. Увидев перед собой Михаила, девушка покраснела и хотела было поскорее уйти.

– Здравствуйте, Елизавета Владимировна, – Миша шагнул вперед, пытаясь скрыть свой страх, – Простите, что я так вот… не званный-нежданный. Можно с вами поговорить?

– Здравствуйте, – ответила Лиза, – Ну… вам лучше с Николаем Никифоровичем разговаривать по поводу вашей иконы. Я мало что могу вам рассказать, а он очень опытный специалист.

– Да я, собственно… не только про икону. А можно, я вас немного провожу? Вы далеко живёте?

Так и повелось. Миша почти ежедневно приходил встречать Елизавету, хотя Архип Фомич неизменно приезжал за нею, ласково понукая гнедую кобылу с милым именем Ромашка. Сначала он хмурился, завидев маячившего возле ворот в ожидании Елизаветы Михаила, строго расспрашивал, чего ему тут понадобилось.

– Ты сам-то откуда? Чего это я раньше тебя в Бобровке не видал! – строго прищурившись, спрашивал Архип Фомич Михаила, – Смотри у меня, вожжами отхожу, коли нашу Лизаньку обидишь!

Михаил уважительно и обстоятельно, понимая беспокойство Архипа Фомича, рассказал о себе, кто он откуда, как оказался в Бобровке и почему остался. Рассказал и о знакомстве с Елизаветой, уверив, что ничего дурного у него и в мыслях нет.

С того дня частенько Миша объявлялся у мастерской к окончанию рабочего дня, и они с Лизой шли, разговаривая о том, о сём позади подводы, на которой изредка поглядывая на них, причмокивал на Ромашку Архип Фомич.

В дом Елагиных впервые Миша попал зимой. До этого, как бы он ни старался – приглашал Лизу и в кино, и в клуб на концерт по поводу Годовщины Октябрьской революции – на всё он получал категорический отказ. Он понял, что не особенно Лиза любит появляться на людях, чему очень удивлялся. Девушка была таким интересным собеседником… Миша рядом с нею ощущал себя полнейшим неучем, в чём ей и признался однажды.

– Ну ничего, я могу тебя подготовить, и мама моя поможет, – утешила его Лиза, – Поступишь учиться, ведь главное – желание! Кстати, мама просила пригласить тебя на ужин на Рождество. Придёшь?

– Я… приду конечно, – растерялся Миша, – Только я, наверное, не понравлюсь твоей маме… Не умею я вот это… ну, там за столом с приборами, и всё такое.

– Что ты, мама вовсе не такая, – рассмеялась Лиза, – И ты ей обязательно понравишься. Не слушай, что тут люди болтают, в этом и крупицы правды нет.

– Я и не слушаю. Про меня тоже много чего болтают, чего нет, – усмехнулся Михаил, а только всё внутри него похолодело.

Хозяйка дома, где Миша квартировал, сразу увидела, что квартиранта её что-то гложет, а так как любопытства у неё было хоть отбавляй, хоть и не склонна она была к сплетням, а всё же узнать что-нибудь интересное она любила. Потому и махнула ему рукой, приглашая зайти в дом, где на столе дымилась стопка горячих блинков.

– Миш, давай-ка, садись, поужинаем вместе, – пригласила Людмила Тимофеевна, – Напекла вот, одной мне много, ты покушай. Слушай, у меня скоро племянник приедет, хочет тоже на сплаве поработать, поможешь на сезон его пристроить?

– Спасибо, Людмила Тимофеевна, за приглашение, я с удовольствием. А насчёт племяша вашего, конечно я поговорю, возьмем его к себе в бригаду.

– Что, правду говорят, что ты с Лизой Елагиной дружишь? – доверительным тоном спросила Людмила Тимофеевна, – Мне Зинка наболтала, которая в магазине работает.

– Ну, да… А Зине-то до этого какое дело, – Миша недовольно нахмурился, потому что эта самая Зина уж очень была навязчивой, хоть в магазин не ходи.

– Да она по тебе сохнет, ты что, сам не замечал? – рассмеялась Людмила, – Хотя вы, мужики, порой дальше своего носа и не видите. А она ведь на хутор Малинники собралась идти из-за тебя, там знахарка живёт, бабка Аксинья, так Зинка тебя приворожить хочет.

– Меня? Приворожить? – Миша засмеялся, – Не верю я в эти все бабкины сказки! Да и не получится у неё ничего, я… меня уже, можно сказать, другая приворожила! На ужин зовут, а я так опозориться боюсь!

– Не веришь? Ты это зря, – грустно сказала Людмила Тимофеевна, – Я давно на свете живу, всякого повидала… Ну да ладно, главное – ты сам в себе уверен. А про ужин, это к Елагиным тебя позвали? За это ты не бойся, Екатерина, мать твоей зазнобы, женщина очень хорошая, добрая. В неудобное положение тебя уж точно не поставит, вот увидишь. И дочка у неё хорошая… только не любят их здесь многие, в Бобровке нашей… Потому что другие они, особняком живут.

Миша с удовольствием ел угощение, а сам думал, что на всё готов ради Лизы. Потому что теперь и жизни не мыслил без неё.

Глава 4.

Ужин в семье Лизы прошёл для Миши неожиданно… по-домашнему уютно. Несмотря на то, что в начале его немного смутила белоснежная скатерть и приборы на столе, но после того, как Архип Фомич весело подмигнул гостю и радостно потёр руки, завидев на столе запотевший графинчик с наливочкой, Миша подумал, что не будет он тут не к месту. Хоть он не любил спиртное и не употреблял его, но этот весёлый взгляд деда Архипа придал ему смелости и уверенности в том, что здесь живут обычные люди, как и он сам.

Так и оказалось Екатерина Александровна, Лизина мать, больше рассказывала, иногда только спрашивая у гостя, как же ему работается на лесосплаве, не тяжело ли, и как его родные смотрят на то, что он уехал так далеко. Миша рассказал о себе всё, как на духу, не забывая лакомится приготовленным Варварой жаркое, какого он в своей жизни и не едал ни разу.

– Так ты без матери рос…, – Екатерина Александровна прижала к щеке платочек, – Тяжко, наверное, с мачехой-то, не сладко пришлось…

– Ничего, мачеха у меня не шибко суровая была, – ответил Михаил, но по глазам Лизиной матери увидел, как та жалеет его, вероятно представляя еще мальчишкой…

После того дня стал Миша чаще захаживать в гости к Елагиным, чем вызвал в Бобровке немало пересудов о себе. Иные так прямо и говорили, что позарился он дескать уж явно не на красоту Медведихи, а на достаток профессорской семьи, на добротную усадьбу да хозяйство.

– Что, Михаил Фёдорович, к профессорше в зятья метите? – ядовито спросила его Зинаида, когда Михаил наведался в Бобровский магазин за покупками, – И даже невеста не пугает?

– А ты, Зинаида, как я гляжу, до сих пор ни с кем не женихаешься? – опередив Михаила, спросила случайно оказавшаяся в очереди Людмила Тимофеевна, – Никто на такую красоту не зарится и в очередь не встаёт? А вот умела бы ты язык свой прикусить вовремя, может быть, и нашёлся бы кто. И не зыркай на меня так!

Зинаида побоялась грубо отвечать Людмиле Тимофеевне, потому что та издавна водила тесную дружбу с заведующей магазином, Тамарой Матвеевной, поэтому грубость по отношению к женщине могла обернуться для продавца лишением премии, в лучшем случае.

А Михаилу такие разговоры очень досаждали. Неприятно было слышать такое, хоть и было это неправдой, но всё же.

– Не хочу я примаком к ним в дом идти, – говорил он своей хозяйке, когда та завела про это разговор, что людские пересуды слушать не стоит, – Пойду на пилораму к Яковлеву, буду просить, пусть похлопочет, чтобы землю выделили, у меня есть немного денег, хотя бы начну строиться.

– Это конечно, пойди. Только дорого нынче строиться. Ну, может тебе лесу выделят сколь-то, да и у Лизаветы семья поможет, так и отстроитесь с Божьей помощью.

Но землю выделить оказалось не так и просто, потому что Михаил не один такой оказался, кто желает получить участок под строительство. А тянуть с женитьбой он сам не хотел, потому и поехал в город за колечком для Лизы, и уже с кольцом явился в усадьбу Елагиных, просить руки Елизаветы, дрожа от страха и телом, и душой.

Сумбурно и сбивчиво говорил Михаил, стоя перед сидевшей у круглого стола Екатериной Александровной. Пытался рассказать о том, что к лету обещали ему участок, и он уже написал заявление в сельсовете на лес, тут же перескакивал на то, что полюбил Елизавету, как только увидел…

Сама Лиза сидела тихонько в углу и улыбалась, глядя как волнуется её жених. Из-за двери любопытно выглядывала Варвара, прикусив кончик своего цветастого платочка, а возле покрытой изразцами печи на невысоком табурете сидел Архип Фомич, покряхтывая в усы.

– Миша, вы успокойтесь, – ласково сказала Екатерина Александровна, когда взмокший от волнения Михаил окончил свой монолог, – Вы можете пока пожить у нас, в усадьбе. Места здесь хватит на всех, дом большой, и левое крыло давно уже пустует. А если вы волнуетесь, что по селу пойдут какие-то кривотолки, так это дело обычное. Мы уже к этому давно привыкли и не обращаем внимания. Для меня самое главное – это счастье моей Лизаньки, поэтому за ней и остаётся слово – даст ли она вам своё согласие. А я буду рада вас благословить, если моя дочь выберет вас себе в мужья.

Миша повернулся к Елизавете, сил на вопросы и увещевания у него не осталось совершенно, и он просто протянул ей на ладони тоненькое колечко, купленное им в городе.

– Ты согласна? – только и смог он проговорить охрипшим от волнения голосом.

– Согласна, – просто сказала Лиза, и у двери радостно охнула Варвара, дед Архип довольно крякнул, а Екатерина Александровна смахнула слёзы.

Когда страсти и волнения улеглись, а на дубовом круглом столе появилась скатерть и сервиз, и румяная от переживаний Варвара накрывала стол к чаю, Екатерина Александровна сказала:

– По правде сказать, дорогой Миша, я бы очень не хотела, чтобы усадьба пустовала. Мой муж, а до этого его отец очень любили это место, и мне очень хочется, чтобы мои внуки жили здесь. Так ли вам принципиально строить свой собственный дом? Да и так ли это необходимо? Семья у нас дружная, а вас мы уже успели полюбить, вам не будет здесь плохо. Да и усадьба требует хозяйской заботы… Считайте, что это Елизаветино приданое и оставайтесь здесь. Лизанька, а ты сама что же скажешь?

Когда лад в семье, то такие вопросы решаются быстро, поэтому и было решено, что после свадьбы молодые останутся жить в усадьбе. Архип Фомич, казалось, этому был рад больше всех – с превеликим удовольствием водил он Михаила по дому и двору, показывая, что да как, а попутно сообщая, где и что в усадьбе они теперь сделают вместе!

Миша и сам будто загорелся, старинный дом манил его и некоторой своей таинственностью, и руки чесались от слов деда Архипа, что и вот тут, и здесь подправят, хозяин дому нужен, а как же!

Свадьбу даже и скромной нельзя было назвать – молодые расписались в сельсовете, и, как поговаривали бобровские бабули, обвенчались в местной церкви, но никаких торжеств не было. Гудела Бобровка после известия о том, что Медведиха замуж вышла. Не только Зинаида, зло поблёскивая черными своими глазами, нашёптывала товаркам, что Мишка-бригадир оказался таким прохиндеем! Втёрся в доверие к профессорше да и охмурил их дочку, которая того и гляди оказалась бы перестарком, потому что в Бобровке не было ей женихов.

– Ты смотри, какой оказался! Ишь! – говорила старуха Семенихина, – Тихим сапом, а притёрся. Хотя, Варвара про него говорит, что руки у него золотые, не нахвалится! Может и наоборот всё было – как батрака его себе заимели! А что, рукастый парень, да справный! Лизка-то у них всё молчком, набычится и ходит, а смотри-ка ты какого парня охмурить умудрилась! Наши-то девки, которые и с лица получше, и пофигуристей, а ни на одну не поглядел!

Кто на что горазд, то и выдумывал, а пока слухи да пересуды бродили по Бобровке, пока некоторые, такие как Зинаида, крыли почём зря то хитроватую Лизку и её семью, охмурившую бригадира, то наоборот говорили, что это сам Мишка оказался весьма падким на зажиточное хозяйство и усадьбу, сами Миша и Лиза про эти разговоры и не слышали.

Они просто были счастливы, и вообще появление Михаила в усадьбе будто заново вдохнуло в неё жизнь. Теперь во дворе часто звучала пила, под покрикивания и смех Михаила, переговаривающегося с Архипом Фомичом, то дружно стучали молотки где-то к глубине двора, а в кухне у большой печи колдовали Елизавета и Варвара.

А потом, когда уже давно улеглись и пересуды, и разговоры, когда все привыкли, что Михаил со своей Лизы глаз не сводит, в Бобровку пришла весна…

Зазеленели луга, черёмуха во дворе Людмилы Тимофеевны оделась в белый наряд, словно невеста, и проходивший мимо Михаил чуть задерживался у забора, глядя, как хозяйствует теперь во флигеле другой квартирант его бывшей хозяйки.

На душе у него было так радостно, хотелось обнять весь мир, потому что совсем недавно он узнал, что его Лизанька в положении. И скоро затопают маленькие ножки по заботливо выметенным дедом Архипом дорожкам в саду усадьбы, а Варвара достанет из большого сундука отрез батиста, чтобы шить распашонки и чепчики…

Сам он намеревался в это лето брать больше смен, и возможно напроситься у Яковлева доехать до кошельного сплава по большой воде. Там и деньги платили другие, намного больше, да и сезон не только в паводок.

Вячеслав Яковлев, обстоятельный и серьёзный мужик лет сорока с небольшим, руководит в Бобровке и сплавом, и пилорамой, и еще занимал какую-то должность в местном лесничестве. Дружбы он ни с кем не водил, к работникам был строг, но относился справедливо и с пониманием, поэтому, когда к нему пришёл Михаил Голобец, выслушал его внимательно.

– Ты, Миша, подумай хорошенько, это почти на всё лето работа, далеко от дома, – покачал он головой в ответ на просьбу Михаила, – Жена у тебя в положении, забота ей нужна. Давай-ка лучше вот на пилораму, там Захарьин на пенсию уже давно просится, а я ему замену никак не подберу, вот ты и попробуй. И рядом с домом, и зарплата хорошая. Конечно, не как на сплавах. Но ведь там сезон, а здесь ты постоянно дома будешь.

– Спасибо за доверие, Вячеслав Петрович, – Михаил кивнул, – Но я бы вот еще сезон отработал на сплаве, всё же заработок. А Захарьин, как я слыхал, как раз к зиме уходить собирается. Вот я вернусь как раз, и если ты не передумаешь, то сразу и на пилораму выйду, даже отдыхать не буду.

На том и ударили по рукам, оба оставшись довольными таким уговором. Кто бы знал тогда, как сложится жизнь, наверное, и тот, и другой из договорившихся изменили бы свои решения.

Глава 5.

– Миш, может быть, и вправду не поедешь? – грустно говорила мужу Лиза, собирая его в дорогу, – Пока поработал бы на пилораме, пообвык. У Захарьина бы опыта набрался. Ведь денег нам хватает, не нуждаемся, зачем эта поездка… да и тяжело это, сплав, поберёг бы ты себя.

– Что ты, Лизок, загрустить решила? – усмехнулся Михаил и обнял жену, – И соскучиться не успеешь, как я уже и вернусь! Деньги нам сейчас не лишние, дом подновим, мебель какую прикупим. А потом уже и можно жить спокойно, буду на пилораме работать. Тебе можно будет уйти с мастерской, всё же это не полезно, красками дышать и всякой химией. Потом я думаю в лесотехнический поступить, образование ведь нужно, а то вот подрастёт у нас сынок, что скажет? Мама образованная, а папаня – неуч? Непорядок!

– Почему же сынок? – сквозь грусть от предстоящей разлуки говорила Лиза, – Может у нас дочка будет!

– Хорошо, если дочка! Ты её научишь, будет наши портреты рисовать! Ну, утри слёзы, хватит и самой расстраиваться и маленькому настроение портить!

Собравшись, Михаил отправился к конторе лесничества, где ждали его ребята из его бригады, кто тоже на кошельный сплав собрался, на устье Койвы, к Чусовой. Был и новенький – тот самый племянник бывшей квартирной хозяйки Михаила Людмилы Тимофеевны. Серьёзный паренёк, только после армии, чем-то напомнил Михаилу его самого. Звали новенького Игорем, а бригада уже успела прозвать его Игорьком.

Проводила Лиза мужа, скрепив слёзы, потому что Варвара сказала – плохая примета по уехавшему горевать, и стала готовиться к рождению малыша. Теперь чаще она появлялась в Бобровке, заглядывая в магазин то по одной, то по другой надобности, чем неимоверно раздражала завистливую Зинаиду, когда попадала в её смену.

– Ходит тут, пузом своим трясёт! – злобно бурчала Зина, провожая взглядом удаляющуюся Елизавету, – И так была здоровая, как кобыла, а сейчас еще пузатая, так вообще будет как бегемот!

– Зина! Прекрати! – возмущенно выговаривала коллеге Наталья, – Что она тебе сделала плохого, что ты так её ненавидишь! Ты с ней и не разговаривала толком никогда, что такое, откуда такая злость! Ой… похоже это Елизавета забыла…

Наталья увидела, что на витрине отдела промтоваров лежит свёрток, как раз только что Елизавета покупала там нитки сороковку, видимо что-то намеревалась шить.

– Дай сюда, я уберу, – зло сверкнув глазами, радостно сказала Зина, – Пусть Медведиха поищет!

– Нет! Что ты придумала! Сейчас я догоню её, отдам. Недалеко еще ушла! А у меня как раз перерыв начинается.

– Ха! Ушла! Скажешь тоже, станет она ноги свои бить, её поди дед ихний привёз, а то еще растрясёт Медведиха дитёнка своего! Тоже, семейка!

Наталья подхватила забытый свёрток и поспешила догонять Елизавету, которая и вправду ушла совсем недалеко и стояла в тени высокого тополя, вспоминая, куда еще хотела заглянуть, пока пришла в Бобровку.

– Лиза! Постой! – крикнула Наталья, – Ты забыла покупку свою!

– И вправду, позабыла, – спохватилась Елизавета, – Спасибо вам, Наталья, большое. Вот бы мне от Варвары выговор был, мы с ней пелёнки шить собрались, а нитки заканчиваются.

– Не стоит благодарности, – смутилась Наталья, – А что же ты меня на «вы»? Неловко мне, давай уж по-простому, без церемоний. Послушай, я еще тебя всё хотела спросить, сестра у меня младшая рисует хорошо, и нравится ей это. Куда бы её свозить, чтобы посмотрели рисунки, направили, посоветуй.

Елизавета посмотрела в открытое Натальино лицо, ожидая увидеть плохо скрытую насмешку, или какой-то подвох, но та смотрела на неё по-доброму, без той искорки, которая часто встречалась в глазах бобровских жителей, считавших странными всех обитателей Медвежьего Яра.

Они простояли в тени высокого тополя почти весь Натальин перерыв, смеялись, что-то обсуждая, и обе были довольны общением.

– Наташа, ты приходи ко мне как-нибудь на выходных, – пригласила Елизавета, – Приноси рисунки вашей Иришки, я посмотрю, любопытно. Можете вместе с ней к нам прийти на чай. И я напишу тебе адрес и телефон человека, он преподаёт в художественном училище, и может помочь, если увидит, что девочка талантлива.

– Лиза, спасибо, я с удовольствием, – Наташа даже чуть покраснела, получив приглашение, – Ой, у меня же перерыв заканчивается! Ну, я побежала, Лизочка, пока! А то у меня напарница, иной раз хуже собаки злющая!

– Пока! Жду тебя, приходи!

Лиза шла по улице и улыбалась. Приятно было поговорить, вроде бы даже подумалось ей, что они с Наташей могли бы стать подругами, которых у Елизаветы никогда не было. Она радовалась, что догадалась пригласить Наташу на чай, и надеялась, что та придёт.

Наталья же тоже вернулась в магазин в хорошем настроении, разговор с Лизой, которую все, да что говорить – и она сама в том числе, считали нелюдимой и необщительной, оказалась очень даже приятной собеседницей, и добрым человеком.

Надевая скинутый впопыхах синий форменный халат, Наталья прямо-таки наткнулась на злобный взгляд Зинаиды, пронзивший её чуть не насквозь.

– Что, в подружки Лизкины набиваешься? Хихикали там стояли полчаса, две подруженьки! С каких это пор вы с ней стали такие приятельницы?

– Зина, прекрати! – поморщившись, ответила Наталья, – Я не знаю, что тебе Лиза сделала, да и знать не хочу, от чего ты на неё так взъелась! А с кем я говорю и дружу, тебя вообще не касается. Знаешь что? Мне кажется, ты ей просто-напросто завидуешь!

– Ой, я не могу! – рассмеялась Зина злобным смехом, от которого двое покупателей в соседнем отделе испуганно вздрогнули и посмотрели на них с Натальей, – Да чему завидовать?? Тем, что на ней пахать можно, до того здорова? В плуг запрягай вместо кобылы, да и пашню паши!

– Ты завидуешь, – тихо повторила Наталья, чтобы не привлекать внимания посетителей, – Тому, что она за Михаила замуж вышла! За то, что он на тебя даже не посмотрел, а с неё глаз не сводит и любит её.

– Это мы еще посмотрим! – глаза Зинаиды зло сверкнули, – Скоро он на неё и смотреть не захочет, вот увидишь! Я тебе это точно говорю! Останется Лизка со своим отпрыском одна, бросит он её, даже не сомневайся!

– С чего бы вдруг, – пожала плечами Наталья и стала прибираться на кассовом столе, – Или… ты что? Что ты сделала? Ну? Говори!

– Что надо, то и сделала, – дернула плечами Зинаида, – Не твоё дело! А скажешь что-то про меня новой своей подружке Медведихе, я и на твоего Юрку сделаю, поняла? Тошнить его от тебя будет, на километр не подойдёт. Вот и Мишка разлюбит свою Медведиху, вот сама увидишь! Вспомнишь потом мои слова!

Наталья похолодела сердцем. Вообще-то она не верила в такие вещи, как разные заговоры да наговоры, но всё же…. У них с Юрой всё было так хорошо, они ладили и собирались осенью играть свадьбу, а что, если… Ну вот кто знает, про эту самую бабку Аксинью, к которой явно и ходила Зинка, разные всякие слухи ходят! И не только в Бобровке. Говорят, что к ней даже из самого Свердловска приезжают люди разные, со своей надобностью…

– Всё это бабкины сказки! – собравшись с духом, заявила Наталья напарнице, – Придумываешь всякое, делать тебе нечего! Я в это всё не верю, и тебе советую подобные глупости выбросить из головы и ерундой не заниматься! А Лизе я, конечно, ничего не скажу, но только не потому, что боюсь этой твоей ерунды, а потому, что не хочу её расстраивать. И всё у них с Мишей будет хорошо, ребёночек родится, будут жить, как все люди! А тебе… добрее надо быть!

Наталья схватила с кассового стола тряпку, и начала протирать стеллажи, ей было неприятно и от взгляда Зины, такого недоброго и самоуверенного, и от этого разговора!

«Надо попроситься в другую смену, – думала Наталья, яростно орудуя тряпкой, – Не могу я с этой… столько злости, просто кошмар какой-то! Вот вчера отчитала Мелехину Таю, а за что? Та уж из магазина выскочила! Зачем вообще её здесь держат, столько жалоб на её поведение, только покупателей распугивает! В понедельник пойду с Тамарой Матвеевной переговорю, пусть меня убирает от неё!»

Если до этого разговора между напарницами и так не было особенной дружбы, то после него и вовсе отношения стали еще хуже. Наталья старалась заняться чем-то даже тогда, когда в магазине не было покупателей, чтобы не общаться с Зиной, а та в свободную минуту по своему обыкновению садилась возле окна и наблюдала – кто куда пошёл по улице, кто с кем, и всё это сопровождала нелестными характеристиками прохожих.

А потом вдруг снова подошла к Наталье, которая стояла на шаткой стремянке, протирая верхние полки стеллажей, стукнула ногой по нижней ступени и прошипела:

– Смотри у меня! Станешь болтать, я тебе покажу! Поняла меня?

– Отстань, ненормальная, – испуганно ответила Наташа, крепко уцепившись за полки, – Совсем с ума сошла! А ну, отойди, а не то и я за себя не ручаюсь! Спущусь, и повыдергаю твоё редколесье, будешь всё лето шапку носить! Ну?!

Зина вздрогнула и отошла, явно не ожидая такого ответа Натальи, а упоминание её больного места – волос, казалось, даже смутило её.

Разлад между напарницами разрешился в понедельник, по приезде заведующей магазином Тамары Матвеевны из командировки. По обоюдной просьбе бывших напарниц поставили в разные смены, чему обе были рады.

Глава 6.

После того, как Наталья приняла приглашение Елизаветы и пришла на чай в Медвежий Яр, они и вправду подружились. Наташа была просто поражена размерами имеющейся у Елагиных библиотеки, а рассказ Екатерины Александровны, сопровождающий показ редких экземпляров книг, которые хранились с особым почтением, и вовсе привёл гостью в полнейший восторг.

– Я очень люблю читать, – призналась она Лизе, когда все усаживались пить чай в веранде, – В нашей библиотеке почти всё прочитала уже, жаль у нас фонд редко пополняется. А может быть, это просто я быстро читаю.

– Я тоже люблю читать, – кивала Лиза, – У нас сохранились еще прадедушкины книги, иногда я аккуратно их беру. Есть даже некоторые экземпляры с подписями авторов, и первые издания. Книги – это моя вторая страсть, после рисования.

Теперь у Лизы, так неожиданно, появилась настоящая подруга. Они с Наташей часто теперь виделись, то Елизавета забегала в гости к новой и единственной своей подруге, то Наташа приходила к Лизе, чтобы обменяться книгами и новостями.

– А ты сама как думаешь, мальчик у вас будет или девочка? – Наталья сидела напротив Лизы и смотрела, как искусно та вышивает на маленькой батистовой рубашечке кораблик, – Моя мама говорит, что как самой думается – это самое правильное.

– Варвара говорит, что мальчик будет, по каким-то там приметам, – улыбалась в ответ Лиза, – А я сама даже не думаю про это. Лишь бы ребеночек здоровым родился, а мальчик или девочка, это уже не важно. И еще за Мишу переживаю… иной раз такое снится… Варвара сказала, что это просто сейчас я в положении, нервничаю и потому сны плохие снятся.

– Я думаю, тетя Варя права, – кивала Наташа, – Говорят, что женщина беременная чувствительнее становится. А ты зря себя не накручивай, всё же малышу это не полезно. Миша у тебя опытный, сколько уже на сплаве работает! Вот вернётся, и осенью вы к нам с Юрой на свадьбу придёте!

– Ты что?! Ничего себе, какая новость! Вы назначили дату? Как хорошо, я так рада за вас!

– Да, назначили, – смущённо улыбнулась Наташа, – Дату выбрали в начале октября, у меня как раз отпуск, и Юра возьмет отгулы. Так что, подружка, готовь наряд! Я с тобой еще хотела посоветоваться, хочу сделать красивые приглашения. Гостей будет много, у нас здесь мало родни, а вот у Юры – половина деревни, но я хочу бабушке его отправить красивое приглашение, она в Свердловске живёт. Ты ведь умеешь красивым почерком писать, может быть напишешь хотя бы несколько, самым близким? А остальным уж я сама, своим кривеньким!

– Я напишу, что ты! Сколько нужно, столько и напишу, там же не много текста, давай в воскресенье начнём писать, так постепенно всем гостям и напишем. Зачем их делить, все близкие, пусть у всех будут одинаковые.

Лиза была рада помочь подруге и уже в воскресенье Наташа прибежала в усадьбу с пачкой купленных в городском книжном магазине открыток, на которых и планировалось писать приглашения.

– Вот, это тебе, – Наташа протянула Лизе красиво связанные пинетки, голубые и розовые, – Это мама моя связала для твоего малыша!

– Красота какая! – восхитилась Лиза и украдкой глянула на Варвару, которая ревниво разглядывала подарок, потому что считала себя ответственной за подготовку приданого для малыша и тоже вязала и шила для него разные вещички.

– Девочки, вы кушать будете? – спросила Варвара, поджав губы, – Екатерина Александровна уехала в город, велела её к обеду не ждать, вернётся поздно.

– Тётя Варя, спасибо большое, я дома пообедала, – ответила Наташа и подружки снова вернулись к своим разговорам.

Так и окрепла дружба за очень короткое время, Лиза привыкла, что теперь у неё есть подруга, с которой можно обсудить многое, а Наташа делилась своими мыслями по поводу грядущей свадьбы.

– Мне нравится твоя Наташа, она добрая и умная девушка, – сказала дочери Екатерина Александровна, – И я очень рада, что у тебя появился друг. Это очень хорошо, что вы ладите.

Лиза и сама была этому рада, вот только в магазин Бобровский она теперь старалась заходить, только когда была Наташина смена, потому что не так давно стычка с Зинаидой буквально вывела её из себя. Вообще Елизавета никогда не обращала внимания ни на какие-либо выпады в свою сторону, и даже в детстве просто проходила мимо, если дети начинали поддразнивать её.

Но однажды вечером она возвращалась домой и по пути решила заглянуть за какой-то надобностью в магазин, и первым же делом наткнулась на колючий взгляд Зинаиды. Лиза поморщилась. Сегодня она и так чувствовала себя не очень хорошо, её немного мутило, а тут еще эта странная девушка, непонятно на что обидевшаяся на неё.

С удивлением глядя, с какой злостью Зинаида швырнула перед нею покупки, Лиза не выдержала:

– Скажите, что я вам такого сделала? За что вы на меня так взъелись, ведь я даже не знакома с вами.

– Иди отсюда, – буркнула в ответ Зинаида, – Купила что надо, вот и иди, не задерживай очередь! Заняла тут полмагазина своими…габаритами!

– Дайте мне книгу жалоб! – вдруг чётко и спокойно произнесла Лиза, и стоявшая за нею одинокая покупательница, которую Зина и назвала «очередью», притихла.

– А батон тебе маслом не намазать? – рассмеялась в ответ Зина, но было заметно, как она побледнела.

– Я сказала – дайте мне книгу жалоб. Немедленно!

– «Немедленно»! – передразнила её Зина, – Смотрите-ка, молчала столько лет, а тут голос прорезался! Думаешь, замуж вышла за бригадира, так теперь все тебе кланяться будут? Тоже мне, барыня!

Лиза молча развернулась и направилась прямиком в глубь магазина, где после небольшого коридорчика располагался кабинет заведующей.

– Ты… ты куда? – Зина явно перепугалась, – Да подожди ты, я же пошутила! Да на, вот тебе книга жалоб, пиши!

Но Лиза уже не слушала, что кричала ей вслед Зинаида, она негромко стукнула в дверь, на который была прикреплена табличка «Заведующий». Пробыла Лиза в кабинете совсем недолго, не более четверти часа, а когда вышла, то сразу же направилась к выходу.

Выйдя на улицу и глотнув свежего воздуха, она остановилась. Нехорошо ей было не только физически, душа просто требовала – расплакаться, разрыдаться тут же в голос, выплакаться как следует. Подумав, что еще немного и она расплачется прямо посреди улицы, Лиза поспешила домой.

Поднимаясь по грунтовой дороге на холм, где за деревьями виднелась крыша её родного дома, она остановилась передохнуть. Обернувшись, она посмотрела на простиравшуюся под холмом Бобровку, на небольшое озерцо в обрамлении зелёного кустарника, блестевшее в лучах предзакатного солнца, словно небольшое зеркальце. Подумалось, вот её родина… здесь она родилась, и детство её здесь прошло, и вот совсем скоро и у неё самой появится ребёнок, чьё детство пройдет здесь. Её отец работал на полставки в местной больнице, делая порой такие операции, какие и в городе-то не в каждой больнице практикуют, а до того и дед её помогал местным, он был сведущ не только в хирургии, но еще и в психиатрии. И что теперь? Местные, предки которых, а некоторые и сами обязаны её предкам здоровьем, а то и жизнью, относятся к её семье и к ней самой, как к изгоям…

Как здесь жить, как рожать и растить детей, к которым так и будут относиться, как к ней самой. Может быть, и прав был Миша, когда говорил, что можно уехать в город, или на его родину, если только Лиза захочет.

Но только как же мама? Как Варвара с дедом Архипом? Как оставить их тут, Лиза закрыла глаза, думая про это. Ведь все обитатели усадьбы так оживились, радуясь новому витку – ожиданию маленького вместе с Лизой и Мишей… А как все приняли Мишу? Как родного, он сам про это постоянно говорит, что такого доброго отношения он не видел даже в детстве, в родительском доме. Да и ей самой было бы жаль оставлять усадьбу, ей бы хотелось, чтобы её дети увидели, как цветет по весне яблоневый сад, как благоухает под окном куст сирени, любовно подрезанный дедом Архипом под чутким руководством Варвары. Она очень любит сирень, Екатерина Александровна всегда приводит из столицы ей в подарок маленький флакончик «Белой сирени» …. И как осенью можно увидеть с холма по-над рекою, как птицы клиньями улетают в тёплые края, а вслед им метёт золотой листопад, предвещая скорую зиму.

Душа, пребывавшая в огорчении после этой нелепой стычки с Зинаидой, отогрелась от этих воспоминаний. Лиза заулыбалась – ведь несмотря ни на что, она счастлива здесь. Счастлива с родными и с Мишей, и вот пройдёт совсем немного времени, и у них будет ребёнок, а потом может быть еще один, и жизнь в усадьбе «Медвежий Яр» непременно будет счастливой!

Лиза повернулась и зашагала к дому. Варвара уже её, наверное, совсем потеряла – Лиза должна была вернуться почти час назад, как обещала. На сегодня у них с тётушкой было еще запланировано много дел, а еще вечером должна была прийти Иришка – младшая сестра Наташи. С недавних пор Лиза занималась с девочкой рисованием, не то, чтобы учила, скорее просто старалась раскрыть девочку, её талант, её стремления и видения в рисовании. Лиза с самого детства звала Варвару тётушкой, и не только потому, что она была женой Архипа Фомича, который приходился двоюродным братом Екатерины Александровны… Бог не дал им своих детей, как говорила Варвара, и Лизу она полюбила, словно родную, а девочка отвечала ей взаимностью.

Стукнув дверью, Лиза заглянула в кухню, где обычно хозяйничала Варвара, но там было пусто. Заслышав голоса в глубине дома, Лиза направилась в гостиную. На стуле у овального дубового стола, бледная и прямая как спица, сидела Екатерина Александровна. У печи на стуле сидела Варвара, вытирая платочком бегущие по щекам потоки слёз, рядом с нею, положив ей на плечо руку, стоял Архип Фомич, понурив голову.

С другой стороны стола, напротив хозяйки, сидел белый как мел Вячеслав Яковлев.

– Что случилось? – изменившимся, не своим голосом спросила Лиза.

– Елизавета… вы присядьте, – тихо ответил Вячеслав, и когда Лиза села на стул рядом с ним, не глядя на неё произнёс, – Михаил утонул. Простите…что с таким известием к вам пришёл… Новенького он спасал… тот не справился, сил не хватило, вот в воду и упал, затянуло его. Миша за ним прыгнул, Игоря то спас, помог ему, а вот сам… брёвнами затёрло…

Дальше Лиза уже ничего не слышала. Она молча подошла к окну и смотрела, как колышутся зелёные ветви, как шелестит на лёгком ветру листва садовых деревьев. Вот и всё… закончилось Елизаветино счастье.

Глава 7.

Если бы Лиза не понимала, не осознавала и не ощущала, что она уже не одна в этом мире, то она, наверное, умерла бы от горя. Всё, что она могла сейчас делать – это сидеть в веранде в старом плетёном кресле и чуть покачиваясь смотреть в даль. Хотя она там ничего и не видела, всё в мире в один миг стало серым. Она плохо помнила и погребение мужа, и слова, что собравшиеся говорили о нём, и что говорили ей самой, пытаясь поддержать, утешить. Всё это прошло для неё, словно во сне.

Она стояла тогда, поддерживая под руку маму и обнимая плачущую Варвару, смотрела на свежий холмик земли. Не верилось, что Миши больше нет, что не увидит она его улыбку, не услышит громкий раскатистый смех, когда он где-то во дворе смеётся над шутками Архипа Фомича. Вообще не верилось, что всё это происходит сейчас наяву. Закрыв глаза, Лиза думала, что вот сейчас она их откроет, и всё это окажется сном, и очутится она дома, в их с Мишей комнате.

Но нужно было жить. Их неродившийся ребёнок, это всё, что останется на земле от Миши, что будет всегда напоминать ей о том, как они были счастливы. Будет смотреть на этот мир Мишиными глазами, жить не только за себя, но и за Мишу… Потому, прилагая неимоверное усилие над собой, Лиза поднималась с кресла и шла в комнаты притихшей и будто опустевшей усадьбы. Разговаривала с мамой, помогала Варваре, повязавшей голову черным платком, готовить обед и прибираться в кухне. Смотрела, как молчаливый теперь Архип Фомич достаёт из чулана детскую кроватку, в которой когда-то спала сама Лиза, а вот теперь они с Варварой собирались шить в неё новый матрасик.

– Лизочка, как же это всё…, – говорила подруге Наташа, которая приходила теперь почти ежедневно, – Но ты крепись, моя хорошая! Нужно думать о своём здоровье, и здоровье малыша.

Подруги теперь стали еще ближе, и часто ходили гулять по тропинке, вниз холма, потом вдоль берега реки, до самого леса, в вершинах которого гулял шумливый ветер.

– А знаешь, Зину вчера уволили, – Наталья пыталась разговорами и деревенскими новостями немного отвлечь подругу, – Сначала было собрание у нас. Коллектив у нас хоть и небольшой, но дружный, все высказались по этому поводу. Много претензий ей высказали, с кем бы она ни работала в смену – у всех недовольство. Тамара Матвеевна всех выслушала и предложила Зине написать заявление по собственному желанию. Ох, что тут началось! Зинка орала на всех, что это мы все виноваты. Не давали ей жизни, завидовали во всём и потому теперь ругаем. А чему завидовать? Из неё злость рекой льётся, а теперь мы все виноваты.

– И что, написала заявление? – вообще Лизе было конечно это безразлично, но она ценила старания подруги, потому пыталась хотя бы немного проявлять интерес к тому, о чём говорила Наташа.

– Написала, а куда ей деваться, – ответила Наташа, – Она же сама понимает, что если не напишет, то Тамара Матвеевна всё равно её уволит, только еще выговоров всяких и взысканий у неё будет столько, что потом никуда не примут на работу.

– Жалко её, только жизнь начинает, а уже столько злости… Можно и захлебнуться.

– Лиз… а ты не думаешь… ну, что это всё из-за неё? Что это она виновата, в том… что произошло! Она же ходила на хутор к той бабке. Может и вправду там что-то сделала… Вот же гадина!

– Я в это всё не верю, – покачала головой Лиза, – Моя семья уже несколько поколений лечит людей, так что… просто не верю, и всё. Если бы всё было в жизни так просто – пошепчет какая-то бабуля на неведомую травку, и изменится у человека судьба. Но это невозможно, ты же сама понимаешь, да? Просто… стечение обстоятельств, приведшее к трагедии. Вот и всё. Миша был бы не он сам, если бы не поступил так, как он поступил. Он бы никогда не смог бросить человека, потому и спас ценой собственной жизни.

Наташа молча посмотрела на подругу. Лиза была спокойна и уравновешена, и Наташа подумала, какой же сильной является её подруга. Сама она, как ей казалось, не смогла бы пережить потерю своего любимого человека. Сердце защемило, когда Наташа вспомнила Юру… Вот, осенью у них будет свадьба, на которую не сможет прийти её лучшая подруга, потому что такое горе в её семье, не до торжеств и веселья. И как непредсказуема жизнь, как быстротечна! Вот только недавно они сидели в саду и пили чай, строили планы на будущее, мечтали… А теперь, всё это в прошлом. Жизнь совершила такой поворот, а сколько их ещё будет, этих поворотов? Неожиданных и неведомых, и только одному Богу известно, что же ожидает их за очередным из поворотов.

– Что ты загрустила? – спросила Лиза подругу, глядя на тёмную речную воду, когда они шли по берегу, – Расскажи, что у вас, как подготовка к свадьбе идёт?

– Да… свадьба…, – отозвалась Наташа, – Заказали вечер в столовой, Юрина мама переживает, что все гости не поместятся, говорит, что нужно летом свадьбу играть, тогда можно все столы на улице устроить. И платье… Ткань я купила в городе, там же в ателье и пошив заказала. Теперь, конечно, придётся ездить на примерки, но я не хочу нашей портнихе местной заказывать – она всё как-то на один манер шьёт. Лиза, а ты может быть придёшь на регистрацию в сельсовет? Я понимаю, что на вечер не пойдешь…

– Да, конечно, приду, – просто и по-доброму отозвалась Лиза, – Ты моя единственная подруга, как же я могу не поздравить тебя! Кстати, когда вернёмся в усадьбу, я тебе кое-что покажу, думаю, тебе понравится. Бабушкино жемчужное колье, я думаю, тебе очень было бы к лицу, если ты его на свадьбу наденешь. Я бы и сама хотела, но… оно на стройную, тоненькую шейку, не на мою. У нас в семье все женщины изящные были, это я одна медведихой вымахала.

Лиза как-то тоскливо усмехнулась, и Наташина душа заплакала вместе с подругой. Сколько сил нужно, чтобы пережить такое горе…

А Лиза жила… Жила, дышала и каждый день ощущала, как растёт внутри неё маленькая жизнь. Между тем в Бобровку и окрестности пришла осень. Холодный косой дождь и серые, так низко висящие над «Медвежьим Яром» облака так подходили к настроению Елизаветы. Теперь она редко ходила в Бобровку. За покупками, как и прежде отправлялась Варвара, всё чаще в сопровождении Архипа Фомича, потому что и ей стало тяжеловато подниматься с сумкой обратно в усадьбу.

После случившейся трагедии, Екатерина Александровна очень волновалась за здоровье дочери и малыша и потому, собрав все свои силы и самообладание, отправилась в райцентр, к другу и коллеге своего покойного мужа. Объяснив, какое потрясение пришлось пережить её дочери, она рассказала о своём беспокойстве за будущее дочери и её ребенка, и договорилась, что в его поликлинике Лиза и будет наблюдаться.

И теперь раз в месяц Архип Фомич отвозил Лизу на станцию, потом она ехала в райцентр, а вечером возвращалась обратно. Несмотря на пережитое, беременность протекала без каких-либо осложнений, будто малыш уже сейчас понимал, как досталось его маме и не хотел огорчать её еще больше. Но тем не менее, пожилой доктор Аркадий Ильич, выписал пациентке больничный лист:

– Голубушка моя, я понимаю, что вы хорошо себя чувствуете, и весьма этому рад, – говорил он, глядя на Лизу поверх очков и записывая что-то непонятным простому смертному языком в её карту, – Но всё же стоит себя поберечь. Если бы не ваше положение, я бы посоветовал вам отправиться куда-нибудь к морю или на воды. Отдохнуть, подлечить нервы, чтобы по возвращению домой вы на всё смотрели уже иным взглядом. Но, опасаясь за ребёнка, я не могу вам рекомендовать длительную дорогу, поэтому прошу вас, старайтесь находить доброе и светлое даже в нашей осени. Ну, и про витамины тоже не забывайте.

Лиза и не забывала. Она дисциплинированно выполняла все указания доктора, но вот находить светлое… это получалось плохо. К великому огорчению Николая Никифоровича, Лиза решила уволиться из мастерской.

– Лизонька, голубушка! Прошу вас, подумайте, – умоляющим тоном говорил он, – Как же я здесь, ведь не справлюсь. Мы с вами, считай, что на всю область одни такие – к нам все едут, к нам всё везут. И на реставрацию, и новые заказы… Ну, давайте я выхлопочу вам отпуск без содержания, всё объясню руководству, я думаю, что нам пойдут навстречу. А после, как вы будете готовы, вы вернётесь, а?

Но Лиза мягко и корректно отказалась. Ни к чему занимать чужое место, как и сказала она Николаю Никифоровичу. За то время, как она сможет быть готова, думала Лиза, Николай Никифорович сможет найти себе нового помощника. Если она вообще когда-либо будет готова…

Она пробовала брать в руки кисть и краски, пыталась найти в своём таланте и увлечении то самое, доброе и светлое, но руки не слушались её, они начинали предательски дрожать. Слёзы прорывались сквозь намертво замороженные чувства и эмоции, и она с трудом загоняла их обратно. Несколько раз она начинала… хотела нарисовать по памяти Мишин портрет, но каждый раз отступалась, понимая, что не может.

– Когда малыш родится и немного подрастёт, я буду поступать в лесотехнический, – объявила она матери, чем несказанно её удивила.

– Зачем это тебе, Лизанька? – удивлённо вопрошала Екатерина Александровна, – У тебя прекрасное образование, у тебя талант, зачем же переучиваться? Недавно меня Алевтина Анатольевна, директор школы, спрашивала, не хочешь ли ты после рождения малыша попробовать преподавать рисование. У них некому преподавать изобразительное искусство, что очень огорчительно, ты не находишь? Ведь в Бобровке есть много талантливых детишек, как я думаю, стоит помочь им раскрыть талант. Ты уже занималась с Ириной, у тебя прекрасно всё получилось, почему бы не попробовать в школе?

– Я думаю, что Алевтина Анатольевна не оставит бобровских детишек без наставника по рисованию. С её-то характером она уж точно добьётся, что сюда пришлют самого лучшего и талантливого, того, кто хочет и может заниматься с детьми. А я буду поступать в лесотехнический техникум.

Екатерина Александровна не решалась перечить дочери, списывая всё на недавно пережитый ею стресс, и на беременность. Но тайком говорила Варваре, что очень надеется на благоразумие дочери и совсем не понимала, зачем Лизе нужен этот лесотехнический.

Когда в Бобровку пришла зима, всё в старой усадьбе было готово к рождению нового её обитателя. Лиза, казалось, окончательно взяла себя в руки, всё своё время посвящая теперь подготовке приданого для новорожденного, и чтению книг, тематика которых говорила, что своё намерение поступать она не оставила.

Даже Екатерина Александровна смирилась с этим, и решала, что уж лучше пусть дочь читает и пишет какие-то конспекты, чем горюет по прошлому. И поэтому тоже решила, что рождение внука всё изменит, а пока пусть всё идёт своим чередом.

Глава 8.

Федюнька родился в аккурат на Рождество. Морозным январским утром в роддоме райцентра счастливая и усталая Лиза любовалась на новорожденного сына, которого улыбчивая медсестра принесла кормить.

– Вот, держите, мамочка, своё сокровище, – она подала Лизе причмокивающий свёрток, – Такой хороший парень, почти не плачет. Ну, кормите хорошенько, чтобы крепко спал и набирался сил.

А у Лизы будто язык отнялся, она даже говорить не могла, слёзы так и норовили хлынуть широкими потоками наружу. От радости и умиления, потому что этот носик и махонькие ручки с «перевязочками», как говорила её соседка по палате, и от горечи, что Миша не увидит своего сыночка.

Они с Мишей давно решили, что если родится мальчик, то назовут его Фёдором – в честь Мишиного отца и Елизаветиного деда, и вся семья согласилась, что это прекрасный выбор.

На выписку приехали все. Даже лютый мороз не остановил счастливых родственников и друзей, собирая вещи, Лиза видела в окно палаты, как на дорожке под окном приплясывает Наташа, махая Лизе руками, как рядом с нею, постукивая руками по бокам, притопывает Юра, а закутанная в шаль Варвара держит под руку счастливую Екатерину Александровну.

В вестибюле роддома Юра дрожащими от волнения руками принял от медсестры свёрток в одеяле с голубой ленточкой, кивая и отвечая на поздравления персонала роддома, от этой сцены у Лизы снова зашлось сердце и задрожал подбородок. Как же жаль, что ничего не изменить… Что не Миша стоит теперь в гулком вестибюле, осторожно прижимая к себе Федюньку.

Екатерина Александровна плакала от радости, вытирая глаза платочком, Варвара стояла под руку с Архипом Фомичом, румяная и довольная, и одобрительно кивала Лизе. Усаживаясь в машину, которую по такому радостному поводу Екатерина Александровна попросила у Яковлева, и тот договорился с администрацией, Лиза прижимала к себе спящего сына и думала, что теперь всё в её жизни будет по-другому.

Всё и было по-другому. Снова ожила замершая было в горе усадьба, снова зазвучали торопливые шаги по натёртым до блеска полам – это Варвара рано утром спешит поскорее протопить печь и согреть воды для маленького Федюньки. А на дворе недовольно фыркает чёрный как смоль Воронко, которого запряг дед Архип, собираясь в Бобровку за молоком.

Лиза теперь спала, что называется, в полглаза. Да ей почему-то и не хотелось. Мама рассказывала ей, какой беспокойной она сама была в детстве, как не давала им с отцом поспать и они ночью по очереди вставали качать свою доченьку. А Федюнька был совсем не такой! Большее время он спал, кушал, снова спал, и агукал на руках у Лизы или Екатерины Александровны, или у довольной Варвары, которая знала всевозможные приметы, касающиеся ухода за младенчиками, неукоснительно следуя им.

Так, возле кроватки Варвара вешала небольшую вышитую подушечку, наполненную какими-то травами, и говорила при этом Лизе:

– Это Богородская трава, мама моя говорила, что это самый лучший оберег для ребёночка!

Лиза, хоть и не верила в такое, но всё же не хотела огорчать тётушку – от душистой травы уж точно хуже не будет, потому просто согласно кивала и благодарила Варвару.

Когда в Бобровку снова пришла весна, осторожно и нерешительно шагая по склонам холмов, Лиза снова заговорила с домашними о том, что хочет поступить в техникум.

– Если вы не против, я бы хотела уже с осени начать учиться, – сказала она домашним, – Тем более, что у меня есть диплом о высшем образовании, так что заочно мне учиться в техникуме всего два года. Федюнька спокойный и покладистый, я думаю, он не доставит много хлопот.

– Лизанька, мы-то, конечно, справимся, но ведь тебе будет тяжело, – вздохнула Екатерина Александровна, ей так хотелось, чтобы дочь вернулась к рисованию и оставила эти мысли о лесотехническом.

– Ничего, я думаю, что справлюсь. Если вы, конечно, мне поможете.

– Да почему именно туда? – не выдержала Екатерина Александровна, – Лизанька, ну вот скажи мне, окончишь ты этот свой техникум, для чего? Что собираешься делать после?

– Пойду работать, что еще делать, – ответила Лиза, – Тем более, что рисовать у меня больше… не получается. А Яковлев сказал, что в Бобровке открывают цех новый, вагонку будут делать и еще что-то. Вот отучусь и туда пойду, как раз Федюнька подрастёт. Мне там самое место!

– Почему это? – удивилась Екатерина Александровна.

– А где еще «Медведихе» место, как не возле леса? – рассмеялась Елизавета, и Екатерина Александровна побелела, подумав, что дочь от горя могла повредиться рассудком, и надо бы показать её специалисту.

– Доченька, а ты как себя чувствуешь? – осторожно спросила она, – Мне кажется, ты устала от всего… Может быть Аркадий Ильич прав, и нам стоит подумать о том, чтобы поехать в хороший санаторий, где нервы лечат. Тем более, что Федюнька наш – крепыш, ему дорога вовсе не повредит!

– Мам, я же на заочное пойду. Так что, если хочешь, поедем куда скажешь, от сессии до сессии. Куда там Аркадий Ильич советует, я не против.

Половину той ночи Екатерина Александровна проплакала украдкой в своей спальне, потому что поняла – это не нервное, и не помешательство движет её дочерью. Это отчаяние, и нечто еще более тяжёлое, гнетущее её душу и не дающее больше рисовать так, как она делала это раньше.

Она взглянула на картину, которая давно висела над комодом, на ней Лиза когда-то нарисовала заросший белыми цветами склон берега Койвы… Там, где на середине склона лежит огромный камень, на котором так любила сидеть Лиза, когда была еще девчонкой. Сможет ли вернуться прежняя Лиза? Сможет ли она снова рисовать, будет ли в её жизни что-то, что вдохновит и возродит её душу…

Что оставалось матери? Только смириться с решением дочери, и помочь ей пережить это горькое время в её жизни, и молиться о том, чтобы оно не затянулось надолго.

Поступив в техникум, Лиза будто воспряла. Хоть и удивлялась Екатерина Александровна, уверенная сначала, что дочь её быстро поймёт, что это ошибка, и вернётся в мастерскую, где Николай Никифорович ждал её с нетерпением. Но мало того, что Лизе учёба давалась легко, так она еще и нашла её весьма занимательной!

Время шло, Федюнька подрастал заботами всей семьи, а Лиза заканчивала учёбу. В Бобровке, на самой окраине за пилорамой тем временем появились новые здания небольшого комбината «тонкой», как говорили бобровские жители, деревообработки.

Туда и пришла Лиза со своим новым дипломом. Новый начальник комбината, Виталий Васильевич Шухрин, которого прислали из области поднимать и налаживать производство, с некоторым удивлением встретил решительную высокую женщину, заявившую ему, что она готова на любую должность. А увидев документы об образовании, он удивился во второй раз. Но решительность, блестевшая в глазах Елизаветы, и рекомендация Вячеслава Яковлева сделали своё дело, и Лизу приняли на должность техника.

Семён Валентинович Агапов – начальник цеха, куда определили Елизавету, средних лет мужчина с пышными усами, чуть желтоватыми от махорки, повёл её знакомиться с коллективом и производством. Лиза с интересом слушала его, осматривая станки, которые до этого дня она видела уже довольно много раз – на практике в техникуме, но теперь, на настоящем производстве это всё выглядело более…грандиозно что ли.

Но неожиданная встреча неприятно поразила Лизу. Шагая по цеху, она вдруг увидела женщину, в синем халате и платке, повязанном по самые глаза. Женщина сметала стружку в кучу и исподлобья поглядывала на стоявших за станками рабочих, громко переговаривающихся и смеющихся. Сама она зло возила метлой по полу и что-то бурчала себе под нос. Судя по выражению её лица, что-то не особенно доброе сходило с её уст. Это была Зинаида. Увидев Елизавету, Зина остолбенела, вытаращила глаза и на губах её так и застряли слова.

– Зинаида, познакомься, это наш новый техник, Елизавета Владимировна Голобец. Прошу любить и жаловать. А это Зинаида Анатольевна, наш уборщик помещений, – добродушно пошевелив усами, сказал Агапов.

– Да, мы уже знакомы, – Лиза кивнула Зинаиде и отвернулась, неприятно было смотреть в эти злые, полные ненависти глаза.

Вернувшись в тот день домой, Лиза подумала, может быть всё-таки зря она… Сидела бы себе сейчас в тишине пахнущей красками мастерской и слушала захватывающие рассказы Николая Никифоровича, знатока истории этого края, чуть не до самых доисторических времён. И никакой Зинаиды, ни шума станков, ни немного насмешливых взглядов мужиков за этими станками – дескать, чего это баба, и в такую профессию лезет…

Но нет, дело это решённое – Лиза тряхнула головой, отгоняя сомнения! И ни из-за какой-то там Зины, и прочих причин она не отступится. Миша бы не отступился, она точно это знает, вот и она будет работать изучать новую и интересную для неё профессию!

– Лизанька! – от входной двери раздался громкий и радостный крик Екатерины Александровны, вернувшейся из Бобровки, – Лизанька, радость то какая!

Екатерина Александровна ходила в Бобровку за какой-то своей надобностью, и вернувшись, явно принесла какую-то радостную новость. Лиза поспешила ей навстречу, попутно глянув на веранду, где дед Архип учил Федюньку заводить маленьким ключиком машинку.

– Лизанька! Я сейчас возле почты встретила Галину Кузьминичну, Наташину маму! Так она сказала, что Наташенька сегодня родила! Девочку, у обеих всё хорошо! Радость-то какая!

Лиза чуть не подпрыгнула от радости, обняла мать и рассмеялась! А уж как Наташина мать переживала за дочь, это они обе знали. Наташа носила тяжело, несколько раз лежала в больнице, но всё обошлось, и вот теперь благополучно завершилось!

Родилась Шурочка! Лиза знала, что Наташи и Юра хотели назвать дочку Александрой, а если родится сын – то Александром. Вот теперь Лиза будут собираться встречать Наташу с доченькой на выписке из роддома! Лиза улыбалась – радостные события в жизни случаются всё же чаще, чем огорчения!

Глава 9.

– И что, как ты с ней вообще общаешься? – спрашивала Наташа шёпотом, уложив заснувшую Шурочку в кроватку, – Мама сказала, эта Зинка еще злее стала. У неё проблемы же начались со здоровьем. Без платка не ходит теперь, в город лечиться ездит. У неё волосы почти все выпали, и какая-то экзема по голове пошла. Она там на доктора нашего орала, что тот лечить не умеет.

Наташина мама, Галина Кузьминична, работала в местной амбулатории медицинской сестрой и хоть и не отличалась говорливостью, но всё же такую скандальную пациентку, как Зинаида, сложно не осудить за мерзкое поведение в медицинском учреждении, где ей силились хоть чем-то помочь.

– Я считаю, это ей за то, что она на хутор к бабке той ходила, – продолжала Наташа, расставляя на столе перед подругой чашки, чайник и вазочку варенья, – Всё ей возвращается теперь, стократно! А Макаровна, соседка наша, сказала, что Зинка в городе себе парик заказала, носить под платок, хоть какая-то видимость волос.

– Жалко, конечно, молодая совсем, а уже такие проблемы со здоровьем, – тихо покачала головой зашедшая к подруге в гости Лиза, – Ей обследоваться нужно хорошенько.

– Злость это у неё наружу прёт, – ответила Наташа, – Никому не полезно такое настроение – постоянно всех ненавидеть! От неё же слова доброго наверное вообще никто никогда не слышал! Ещё бы у неё ничего там не болело! Ты с ней осторожнее, лучше не связывайся.

– Да мы с ней не встречаемся почти, у каждой своя работа. Ходить по цехам мне некогда, отработала и пошла. Редко её вижу, а когда попадается мне, так сама спешит мимо пройти. Не стать нам подругами, – тихонько рассмеялась Лиза.

Разговор перешёл в более насущное для обеих русло – о детях, о малышовых болезнях и трудностях, и прочих вопросах, так волнующих всех мам, у кого есть маленькие детки. Да и не только маленькие, мама – это работа круглосуточная и на всю жизнь, как сказала недавно Лизе Варвара.

Время даже не шло, а летело, как казалось теперь Лизе. Работа её не только увлекла – она ей безумно нравилась, тем более что небольшой комбинат рос, отрылось еще два цеха.

Однажды по случаю празднования Годовщины Октябрьской революции в клубе было общее собрание, где вручали грамоты и подарки отличившимся работникам. Елизавета удостоилась награждения за несколько внесённых ею рационализаторских предложений, существенно улучшивших производство – вот где ей очень пригодилось первое, художественное, образование.

– Лиза, поздравляю, вы молодец, – неожиданно для Лизы раздался голос позади, это был Виталий Шухрин, директор комбината.

– Да, спасибо, – растерянно ответила Лиза и поспешила поскорее уйти, затеряться в толпе односельчан, ей было не по себе от внимания начальства.

Про директора комбината в Бобровке ходили разные слухи. Говорили, что он женат, но с женой давно не живет вместе, а кто-то отрицал это и уверял, что Шухрин в разводе. И что жена его, «столичная штучка», отказалась ехать с ним в этакую глухомань, когда его направили в Бобровку, и отправилась с детьми к своим родителям в Москву. В общем, слухов ходило чуть ли не столько, сколько было дворов в самой Бобровке.

Сам же Шухрин жил в выделенном сельсоветом небольшом домике на окраине, чуть не у самого комбината, особенной дружбы ни с кем не водил, только с местным егерем Гавриловым подружился крепко и теперь они частенько выбирались вместе на дальнюю заимку то охотиться, а то рыбачить.

Местный егерь, Пётр Гаврилов, коренастый крепкий мужик, был женат и имел пятерых детей. Хозяйство у него было справное, жена его Люба работала в лесничестве бухгалтером, и на все вопросы о дружбе мужа с Шухриным и на расспросы о нём лишь пожимала плечами.

И теперь не одна пара глаз вперилась в сжимавшую в руках свою грамоту Елизавету, это ж виданное ли дело, не к кому иному, а к «Медведихе» сам директор подошёл с поздравлениями! Слыша за спиной перешёптывания и принимая их на свой счёт, Лиза собралась поскорее уйти из клуба, хотя сначала хотела остаться на концерт.

Она поспешно взяла в гардеробе своё пальто, сунула за пазуху свернутую грамоту и вышла на крыльцо. Осенний свежий воздух чуть остудил её горящие щёки и немного успокоил. Небо затянуло тучами и уже накрапывал тоненький осенний дождик, грозящий перейти в затяжной, судя по низким тёмным облакам, наползающим с холмов. Спрятав косу под платок, Лиза собралась было поскорее дойти до дому, пока дождь не зарядил сильнее, как вдруг услышала, как над нею раскрылся чей-то зонтик. Она вздрогнула от неожиданности и обернулась.

– Простите, я не хотел вас напугать, – смущённо сказал Шухрин, – Я смотрю, вы тоже не остались на концерт… Не любите самодеятельность?

– Люблю. Просто сегодня мне некогда. Да вон, тучи какие идут, не хочу потом добираться до дома под дождём. А вы? Почему не остались на концерт?

– Можно я немного вас провожу? У меня есть зонт, – шутливо похвастал Шухрин, – А на концерт… Я, честно сказать, засыпаю на концертах. Представьте, какой будет конфуз, если я захраплю посреди зала!

Лиза невольно рассмеялась, хоть и не поверила в озвученную Шухриным причину. Наверное то, что произошло с ней в жизни, сделало её проницательнее, и сейчас она видела в глазах собеседника что-то… какие-то огоньки потаённой грусти, запрятанные глубоко, подальше от всех. И что-то еще было в них, в этих глазах, что напомнило ей Мишу… такие же пляшущие искорки-смешинки, добрые и озорные.

– А вы, как я слышал, художник. Это правда? – спросил Виталий, когда они шли по дороге к холму, на котором стояла усадьба.

– Да, правда. Хотя, наверное, это уже дело прошлое, – Лиза посмотрела на небо, оно как будто смилостивилось над путниками, дождик прекратился, тучи немного разошлись, и сквозь них даже проглядывали лучики солнца.

– Ну, я не верю, чтобы талант вот так взял, да и пропал. Посмотрите, какая здесь красота! Эх, если бы я умел, обязательно нарисовал бы! – Шухрин провёл рукой, указывая на открывающийся с холма вид.

Осенняя Койва в обрамлении бора, кое где расцвеченного золотом и багрянцем листвы, сейчас серебрилась в лучах неласкового уже солнца. Лиза нахмурилась. Она больше не любила реку. Не любила и боялась даже думать о ней, о большой и опасной воде, умеющей в один миг оборвать чью-то жизнь.

– Простите, если я вас обидел, – спохватился Шухрин, – Конечно, каждый имеет право выбрать, художник он или, например слесарь. Это я от зависти так сказал – я рисовать умею хуже некоторых третьеклассников, потому и всегда удивлялся, как это так может получаться у людей…

– Ничего, не стоит извиняться. Я просто о своём подумала, ответила Лиза, – Ну, дальше вам идти нет смысла – дождь закончился, спасибо вам, что поделились со мной своим зонтом.

– Да? И в самом деле, закончился, – удивлённо ответил Шухрин и в его голосе слышалось скрытое разочарование, – Ну, спасибо вам за прогулку. Места здесь красивые! До свидания!

Сложив ненужный более зонт, Шухрин смущённо глянул на плывущие мимо облака и отправился обратно вниз по холму. Вздохнув, Лиза смотрела ему вслед. Хороший человек, думалось ей, и очень жаль, что в прошлом ему тоже пришлось пережить что-то такое, что теперь таилось внутри его взгляда.

Слухи про неё и Шухрина по Бобровке поползли быстро. Не то, чтобы Лизу это расстраивало, за много лет она уже привыкла, что здесь постоянно что-то говорят. И даже если ничего не происходит на самом деле, то всё равно что-то придумают и говорят. Но ей было немного неловко перед Шухриным, человек вообще просто проявил вежливость и немного проводил её, а болтают такое, что уже чуть ли не жениться собрался.

Лиза надеялась на его благоразумие и на то, что и он понимает, что в небольших селениях так и бывает, и принимать серьёзно досужие сплетни вовсе ни к чему. Однако, самому же Шухрину, по всей видимости было абсолютно безразлично всё, что говорят и придумывают в Бобровке, потому что вскоре он сам явился в цех, где работала Лиза и добродушно пошутив с Семёном Агаповым, вош ёл в кабинет, который Лиза делила со сметчицей Леной.

– Здравствуйте, коллеги! – весело произнёс Шухрин, – А у вас тут уютно, цветы разводите.

– Это у нас Елена увлекается. – отозвалась Лиза, – Её заслуга, что у нас здесь такая красота растёт.

– А я к вам, Елизавета Владимировна. У меня есть несколько идей, как использовать ваше художественное образование и опыт, я уже в область начальству звонил. Все заинтересовались, поэтому хотел бы с вами посоветоваться. Приглашаю вас на совещание, послезавтра приедет инженер, будем обсуждать новую линию.

Разговаривая, Лиза вышла вместе с Шухриным в цех, и просто наткнулась на острый, словно нож, взгляд Зинаиды. Лиза поразилась виду женщины, из-под низко повязанного платка так и пылали злобой глаза, лицо было белым, как мел.

– Отойди, говорю, что встала! – услышала Лиза крик мастера цеха, все почему-то забегали и закричали на Зину, загудел станок, который экстренно пытались остановить.

Лиза услышала крик и среди всеобщей кутерьмы увидела, как сложилось пополам тело Зины, откуда-то брызнула кровь, все закричали еще громче.

Оказалось, что Зинаида так увлеклась созерцанием Лизы, стоявшей с Шухриным, что не заметила, как тряпку, которую она держала в руке, затянуло в станок. И спустя буквально мгновение острый резак ударил её по руке, отняв сразу два пальца.

Срочно вызвали скорую, усадив пострадавшую на стул, оказывали первую помощь. Лица людей были взволнованны и бледны, и только сама Зинаида была спокойна и даже как-то горделиво поглядывала на суетившихся вокруг неё коллег.

– Это первый несчастный случай в моей практике, – сказал хмуро Шухрин, – Ни разу не было в моём ведении, чтобы человек пострадал. Надо звонить, докладывать. Что же скорая так долго едет?

– Лиза, побудьте с ней, я на проходную побежал, скорую встречать, – крикнул Лизе начальник цеха и выбежал на улицу.

Лиза подошла к Зинаиде, присела рядом на стул и с участием посмотрела на женщину.

– Ничего, ты потерпи, Зиночка! Сейчас медицина далеко ушла, восстановят, вылечат…

– Чего ты болтаешь, дура! – зло отрезала Зина сквозь зубы, – Отвали! А то не поздоровится тебе!

– Успокойся! Тебе сейчас это совсем не нужно, лишние нервы! – сказала Лиза, жалость куда-то разом ушла от слов пострадавшей.

– Ты… да ты даже не представляешь, насколько я тебя ненавижу! Все бы пальцы на руке отдала, лишь бы ты сдохла!

– За что? Зина, что я сделала тебе, за что это всё? За что ты… и Мише смерти хотела, к бабкам там каким-то ходила… За что?!

– Мишу? Мише я ничего не делала! А к бабке я ходила – на тебя делала! Хотела, чтобы ты сдохла! А Мишу я любила! Это твоя вина, что он погиб!

Лиза не стала слушать дальше, просто отошла от сгибающейся то ли от боли, то ли от злости Зинаиды, и ушла в кабинет, где плакала от страха и переживаний испуганная Лена. Опустившись на стул, Лиза закрыла глаза. Не хотелось видеть этот мир…

Глава 10.

Чуть не сняли тогда Шухрина с должности, да обошлось – только выговор объявили, за недосмотр. Начальнику цеха Агапову тоже выговор, и ответственному за безопасность труда Королёву. Да много кому попало за недосмотр, когда случилось это с Зинаидой. Приехала комиссия, комбинат долго проверяли, по Бобровке даже ходили слухи, что его вообще закроют. Ну, до этого, конечно, не дошло. А вот вопрос об открытии новой линии по проекту Шухрина отложили на неопределённое время, чему он сам очень огорчился.

– А я считаю, это не справедливо! – возмущённо говорила подруге Наташа, – Мало ли что у этой Зины на уме! Ходит сейчас, инвалидность себе оформляет, еще и радуется, что теперь можно на лёгкий труд, а то и вовсе не работать! Как еще башку свою дурную никуда не сунула! Столько хороших людей из-за неё получили нагоняй! А вот, Шухрин этот, он что, с каждым работником должен за ручку ходить, чтобы никто никуда ничего не сунул?! Я считаю, что комиссия неправильно разобралась! Это Зинаиде самой надо было выговор объявить!

– Она же пострадавшая, – отвечала Лиза, наблюдая, как Федюнька пытается научить Шурочку играть в кубики, а та только весело таращится на него, – Кто же ей выговор объявит. Хотя я с тобой согласна, она сама нарушила правила, там ведь даже линия проведена красной краской, за которую при работе станка заступать запрещено. А она… так увлеклась, что не заметила…

– Да надо больше работать просто, а не за другими смотреть, вот что я тебе скажу. Она никогда работать не любила, в магазине от неё только и слышали, что она больше всех на фасовке устала. Не знаю, может быть я, конечно, сама злая, но я считаю, что Зина сама виновата. Нельзя так жить – одной злостью на весь мир. Да ну её! Расскажи лучше, что там Шухрин?

– А что – Шухрин? Работает, как прежде, старается, – пожала плечами Лиза в ответ на вопрос подруги, хотя сама прекрасно понимала, о чём на самом деле та спрашивает.

– Да я не об этом, – отмахнулась Наташа, – Расскажи, как вы с ним? Хотя бы на работе встречаетесь?

– Ну бывает, что и встречаемся, – усмехнулась Лиза, – Ты давай не придумывай ничего такого.

– А что? Ничего я не придумываю, – хитро улыбнулась Наташа, – Просто я верю, что если судьба – то всё сложится. А он вообще-то симпатичный!

– Вот услышит Юра, устроит тебе, – смеялась Лиза, – Договоришься. А если серьёзно… не нужен мне никто. У нас с Федюнькой и так всё хорошо. Да и самому Шухрину, думается мне, никто не нужен. У него тоже какая-то трагедия за плечами, это сразу ощущается.

– Жизнь то продолжается, – покачала головой Наташа, – Человек не должен быть один. Тем более, хорошие люди, не должны жить в одиночестве. Не созданы мы, люди для этого, для семьи созданы. И ты, Лиза, не противься, просто живи. А там, если судьба, само всё как по нотам сложится. Если и было что у него в прошлом, так это же означает одно – дальнейшую жизнь просто необходимо прожить счастливо! Вообще-то вас обоих это касается.

– Ты права, Наталка, – улыбнулась Лиза, – Только вот, наверное, всё же права ты насчет Шухрина. А я… мне лучше одной, я так себя чувствую… в безопасности, что ли. Миша был единственным, кому я доверилась, он был очень хороший человек… Вряд ли я смогу снова так поверить человеку.

Зима пришла в Бобровку, укутав всю округу – холмы, пролески и бор, речку сковало льдом, и она перестала пугать Лизу своей тёмной водой. В середине декабря Архип Фомич собирался в лес за ёлкой, обещая Федюньке переговорить с зайчиком, чтобы тот передал Деду Морозу, что у них всё готово к Новому году, и его с нетерпением ждут в старой усадьбе.

– Мамочка, а он точно придёт? – спрашивал Федюнька, обнимая обеими руками книжку с новогодними картинками.

– Конечно, малыш, обязательно придёт, – отвечала уставшая после работы Лиза, улыбаясь и думая, какое же это прекрасное время – детство, когда можно так искренне верить в чудеса.

– Это хорошо, – сонно зевая, говорил Федюнька, – Почитай еще. Картинки я уже все посмотрел.

Лиза смотрела на засыпающего сынишку и думала, как же он становится похож на Мишу. Неуловимые, невесомые, но такие знакомые черты проглядывали в лице мальчика, и Лиза как-то светло, без горечи загрустила, вспомнив мужа. Как же жаль, что его нет рядом, но Лиза так благодарна ему за сына… И почему-то она была уверена, что где бы сейчас Миша ни был, он знает… чувствует то, о чём она думает сейчас.

А на утро Лиза поняла, что заболела и на работу пойти не сможет. Всё тело горело, голова болела и голос пропал. Расстроенная Варвара, напоив Лизу чаем с малиновым вареньем, отправилась за доктором, и сообщить на комбинат, что Елизавета заболела. Архип Фомич запряг Воронко, чтобы Варваре не идти по морозу пешком до деревни, да и доктора поскорее доставить.

Фельдшер, совсем молоденькая девушка Мария Николаевна, осмотрела Лизу и объявила домашним, что это ангина. Назначила лекарства, пообещала заглянуть через пару дней и поспешила обратно в Бобровку. Время сейчас такое, заболевших было много, кто-то на горке перекатался, параллельно хватая ртом снег, кто-то гулял, пока мать не загнала домой, угрожая ремнём, и нечаянно простыл. Лиза думала про то, как же там без неё справятся в цехе … и сама не заметила, как заснула.

Когда Мария Николаевна пришла с повторным визитом, Лизе было уже лучше, стараниями Варвары, которая к лекарствам добавила липовый цвет с мёдом и еще какие-то свои травки. Похвалив пациентку, фельдшер сказала, что продлевает больничный лист и велела лечиться дальше.

Лиза думала, что теперь ей придётся провести новогодний праздник дома, а она так хотела сводить Федюньку на профсоюзную ёлку… И в райцентр, в Театр Кукол на новогоднее представление. А вот теперь придётся все планы отложить.

Лиза старалась и неукоснительно выполняла все рекомендации и фельдшера, и Варвары, но постоянно лежать в постели было невыносимо. Она поднялась и накинув на плечи шаль, направилась по коридору в небольшую комнатку, которая не так давно, всего несколько лет назад была её домашней мастерской.

Кисти и баночки с засохшей краской, два небольших куска холста, натянутые Мишей на деревянные подрамники… словно вернули её в те времена, когда руки так и просили взяться за кисть… Лиза завернулась потеплее в шаль и посмотрела в окно. За ним простирался заснеженный сад, а дальше, на склоне холма блистало, словно россыпь бриллиантов, белое снежное покрывало. Редкий кустарник на склоне казался махровым от украсившего тонкие ветви инея, среди которого, словно алые капельки крови, висели ягоды шиповника.

– Красиво…, – подумала Лиза, ожидая, что вот сейчас, вот еще немного, и вернётся то самое чувство, когда ничего вокруг не интересует, только то, как ложиться краска на чистый холст.

Но нет. Молчало всё внутри, будто так же замёрзло, как всё там, за окном. Лиза вздохнула и огляделась по полкам, на которых стояли неоконченные её работы, словно памятник чему-то ушедшему в прошлое. Закрыв чуть просевшую от редкого использования дверь, Лиза вернулась в свою спальню, чтобы одеться, Варвара всегда в одно время накрывала обед, и ей хотелось сегодня вместе со всеми посидеть за столом.

– Лизанька, ты встала? – в комнату заглянула Екатерина Александровна, – А я пришла проведать, думала, ты спишь. А к нам гость пожаловал, нежданный, но приятный. Виталий Васильевич решил тебя проведать, принёс мандаринов. Даже не представляю, как в наших краях ему удалось добыть мандарины…

Лиза заметила, как растеряна и в то же время воодушевлена её мама. Да, в их доме очень давно не было гостей, а ведь когда-то, когда Лиза была маленькой и были живы её отец и дедушка, в усадьбе под новый год чуть не ежедневно бывали гости. Папины друзья приезжали со своими семьями, в гостиной наряжали большую ёлку, и Лиза с мамой обязательно вешали на неё конфеты и обёрнутые блестящей фольгой грецкие орехи…

– Ты придёшь? – Лиза очнулась от вопроса Екатерины Александровны, – Все уже собрались, а Варвара сварила для тебя бульон.

– Да, мам, сейчас иду. Только причешусь и оденусь.

Когда осунувшаяся после болезни Лиза появилась в гостиной, то застала такую картину: Федюнька восседал рядом с Шухриным и рассказывал ему, что совсем скоро вот здесь, перед большим окном, дедушка Архип поставит ёлку, а баба Варя уже купила серебряный дождик.

– А у вас дома будет ёлочка? – спрашивал малыш внимательно слушающего его Виталия, – Мама сказала, что Дед Мороз под новый год подарки под ёлочку приносит.

– У меня? – как-то растерянно усмехнулся Виталий, – Наверное, придётся мне обойтись без подарка. У меня нечем ёлочку наряжать, ну вот не подготовился я. Заработался и позабыл совсем, что скоро новый год.

Федюнька с таким искренним сочувствием посмотрел на гостя, что все невольно рассмеялись, а сам мальчик очень серьёзно сказал Архипу Фомичу:

– Дедушка, а ты когда за ёлочкой в лес пойдешь, скажи зайчику, пусть он Деду Морозу скажет, чтоб тот под нашу ёлочку подарок для дяди положил, а мы потом ему передадим. Нельзя же так, без ёлочки и без подарка…

– Эх, хороший ты парень, Фёдор, – без тени шутки ответил Виталий, – Спасибо тебе большое! Я буду рад, если Архипу Фомичу удастся обо мне договориться.

– Лиза! Здравствуйте! – Шухрин увидел Лизу и поднялся со стула, – Вы меня простите, что я вот так… явился без приглашения. Зашёл к вам в цех, а Агапов сказал, что вы заболели. Я и решил заглянуть, может быть вам помощь какая нужна. А теперь вижу – вы в надёжных руках!

– Спасибо за заботу, – чуть склонила голову Лиза, – Хорошо, что зашли, как раз к обеду.

Непривычно прошёл тот простой семейный обед. Чего-то не хватало в последнее время усадьбе, и даже стороннему наблюдателю, окажись он там, было бы заметно – новой волны, что немного отодвинет прошлое, новой жизни, новой любви – от этого ожил бы Медвежий Яр.

Вот как сейчас – смущённо краснела Варвара от того, что гость искренне и красноречиво восхищался приготовленным ею обедом, и как рада была Екатерина Александровна, обнаружив в госте неподдельный интерес к книгам и начитанность, и как Архип Фомич увлёкся разговором о современной деревообработке…

Когда Шухрин ушёл, побоявшись долго утомлять Лизу своим присутствием, она стояла у окна и смотрела, как его высокий силуэт темнеет, спускаясь по склону холма. Взгляд её упал на маленькую полочку, где стоял, бережно хранимый, образ Спасителя, тот самый, приведший к ней Михаила. Лизе показалось в спускающихся сумерках, что образ чуть улыбается ей… значит, всё будет хорошо, подумала она.

Глава 11.

В клуб на профсоюзную Ёлку Федюньку повела Екатерина Александровна, потому что Лизе еще предстояло долечиваться. Фельдшер Мария Николаевна опасалась осложнений, поэтому предписывала домашний режим и дальнейшее лечение.

А Лизе дома было скучно. Она слонялась по дому, начинала читать выбранную в большой семейной библиотеке книгу, но чтение почему-то не увлекало. Она сидела в кресле у большого окна, укутанная в плед, и смотрела как стелется лёгкая позёмка, завивая в клубы лёгкие серебристые снежинки.

Из кухни доносились голоса Архипа Фомича и Варвары, и Лиза подумала, что лучше пойти помочь тётушке, чем скучать без дела.

– О чём спор? – заглянула Лиза в кухню и заметила смущение на лицах говоривших.

– Да мы не спорим, – усмехнулся в ответ Архип Фомич, – Я рассказываю Варюшке, что ёлку я привёз, стоит в задних сенцах, отдыхает с морозу.

– Большую в этот раз срубил, – глянула на Лизу Варвара, – Поди не уместится под потолок. А я завела «немецкое печенье», жду Федюньку, я ему обещала, что вместе станем лепить. И не могу вспомнить, куда формочки запрятала.

Лиза подумала, что всегда, сколько она себя помнит, под новый год Варвара пекла печенье с имбирём, которое почему-то называла «немецким»… Вот теперь и Федюнька будет, как когда-то сама Лиза вырезать формочками заек и мишек из ароматного, мягкого и податливого теста.

– А еще мы думаем, что нам нужно пригласить на новогодний ужин Виталия Васильевича, – сказала, чуть покраснев Варвара, и Лиза очнулась от приятных воспоминаний.

– Это почему же вы так думаете? – с удивлением спросила Лиза, – Он человек взрослый, у него ведь наверное тоже есть, с кем новый год встретить.

– А я его спрашивал, – ответил Архип Фомич, – Нету у него никого, он вообще детдомовский. Его директор детского дома усыновила, когда ему было тринадцать лет. Пожилая уже была, а мальчика они с мужем к себе взяли, не побоялись. Вот, уже лет семь, как не стало их. Так что, мы с Варюшкой думаем – негоже человеку одному в праздник сидеть. Нужно его к нам пригласить.

– Да что же я, навязываться ему разве стану? – ещё больше удивилась Лиза, заслышав в голосе Архипа Фомича упрямые нотки, – Неприлично это! Как вы себе представляете, он мужчина одинокий, а я его зазывать начну в дом?!

– А кто о тебе говорит? – хитро прищурился Архип Фомич, – Я как раз собирался на комбинате досок выписать, хочу у Воронка починить стойло, да ещё там по хозяйству кой-чего. Вот и зайду к нему, поприветствовать. Да и приглашу, если желает, мы будем рады его видеть.

– Ох, чует моё сердце, что вы это всё не просто так придумали, – Лиза взяла старый табурет и полезла доставать с верхней полки формочки, про которые позабыла Варвара, – Я думаю, вы решили немного посводничать!

– А если и так, то что же в этом плохого? – Варвара приняла из рук Лизы формочки, – Человек он хороший, весёлый. К Федюньке как по-доброму отнёсся, любо посмотреть! И к тебе с уважением. Ты ему нравишься, нам-то видать со стороны. Кто знает, может и отогреется твоё сердечко, да и ему тоже – сладко ли было, знамо дело, детский дом для ребёнка всё же не семья!

– Так, так, я это и подозревала, – ответила Лиза, но упрекать родных в заботе о ней самой не повернулся язык.

Сама она пока не понимала, что вообще она чувствует по отношению к Шухрину. И чувствует ли вообще, казалось, что внутри всё замёрзло, как покрытая ледяным панцирем Койва… И в то же время, когда она смотрела, как Виталий чистит мандарин для Федюньки, что-то внутри неё чуть согревалось, как будто морозный рисунок на стекле исчезает от тёплого дыхания…

Может быть, и правы и тётушка, и Архип Фомич… что же это она только о себе думает? Ведь сама понимает, что в прошлом у Виталия могло быть всё довольно нерадужно… и что такого особенного, если они пригласят его в гости. Если у него какие-то свои планы, то он просто откажется, и всё. Лиза решила, что не будет противиться такой задумке родных, как будет, так тому и быть.

А Виталий не отказался, и с большим удовольствием принял приглашение на ужин. Явившись с гостинцами, нарядным, он очень смущался, это чуткой Лизе было видно. Кроме Шухрина, гостями «Медвежьего Яра» была семья Ковалёвых, Наташа, Юра и Шурочка, а еще приехала младшая сестра Варвары, Надежда Ивановна, год назад овдовевшая и всё еще не оправившаяся от потери мужа. Так что, компания подобралась немного странная, однако на удивление общение таких разных, на первый взгляд людей как-то гармонично сложилось и вечер проходил очень приятно.

Когда Федюньку и Шурочку уложили спать после всех подарков и поздравлений, громкость радиоприёмника убавили до минимума, и гости расположились в ожидании праздничной полночи. Лиза и Виталий сидели у маленького столика в углу, немного в стороне от всех.

– Виталий, спасибо вам за подарок Феде, он очень хотел заводную собачку, его мечта была. Я искала в городе, но не нашла. Как вам удалось?

– Спасибо… мне очень приятно, что так угодил с подарком, – ответил мужчина, – Вообще-то Фёдор сам мне говорил, что хочет собачку, которая движется. Попросил друга, он купил в столице. Лиза…можно попросить вас говорить мне «ты»…

– Ну, если только мы не на работе, – рассмеялась Лиза, – А иначе это будет неправильно. И вы… ты тоже можешь меня на «ты» называть.

– Спасибо, я рад. У вас замечательная семья. Екатерина Александровна подарила мне книгу, мою любимую, «Граф Монте-Кристо». Редкое издание! Я задумался, может быть начать тоже коллекцию собирать, очень интересно и захватывающе.

– Да, мама очень любит книги. Она филолог по образованию. Только ради папы и его карьеры оставила столицу и уехала с ним сюда… потом они много ездили по Сибири, пока не родилась я. А вы… то есть ты, как оказался в Бобровке? Как талантливого инженера занесло в такую глушь?

– Ну, это еще не глушь, поверь мне на слово, – рассмеялся Виталий, – А сюда я приехал… Раньше работал в Московской области, а когда сказали, что нужно новый комбинат, с нуля, так сказать, обустраивать, я и поехал. Интересно же, когда всё начинается с тебя и растёт твоими стараниями.

– А семья, не поехала с тобой сюда? Прости моё любопытство, если мой вопрос неуместен, не отвечай. В Бобровке много чего рассказывают, как и обо всех других, но я не люблю слушать эти все сплетни, предпочитаю спросить напрямую, а не придумывать невесть что.

– Да ничего, вопрос как вопрос, нормальный, тем более что ваша семья так гостеприимно меня приняла… А я… ну, я и не ждал, некому со мной было ехать, честно сказать. Мы с женой не смогли быть вместе после… того, как потеряли ребёнка. Нашей дочери было полтора года, когда она заболела. Мы жили в небольшом подмосковном посёлке, довольно далеко от столицы. Я попал туда по распределению, а жена приехала туда со мной, она москвичка. Так вот, в небольшом поселковом медпункте неопытный молодой доктор не смог сразу диагностировать скарлатину… а когда поняли, то было уже поздно. Сначала жена ничего не говорила мне, но мне казалось, что она винит меня в смерти Анечки, и однажды она так и сказала, что если бы мы остались в столице, наша Анечка была бы жива… В общем, что говорить, мы оба…не смогли через это пройти, и спустя некоторое время Марина попросила отвезти её к поезду, сказала, что поедет навестить родителей. Но прощаясь с ней на перроне я знал, что она не вернётся больше. Да я и не виню её в этом, понимаю, каково ей. Да и мне, как казалось, одному будет проще это пережить. Мы с Мариной смогли сохранить некоторое подобие хороших отношений, иногда я получаю от неё весточки, и отвечаю ей. Она снова замужем, ждёт ребёнка, и я этому очень рад.

– Виталий, простите, простите меня! – Лизе было так стыдно за себя, что в новогоднюю ночь она заставила гостя, хорошего и доброго человека, вернуться в то время, которое он явно хотел бы позабыть, – Если бы я только знала, я бы не спросила никогда!

– Да ничего, что ты, – ответил Виталий, – Я же знаю, что обо мне в Бобровке болтают – разведён, или вообще «Синяя борода»… понятно, что правду я никому не озвучиваю, отсюда и идут разные толки. И я знаю, что ты бы не спросила… Потому что про тебя я всё знаю. Ты права, Бобровка – она такая же, как и множество небольших посёлков и деревень по всей стране.

– Знаешь, а я впервые этому рада. Ну, тому что здесь всё про всех местных знают и мне не нужно тебе ничего сейчас рассказывать. Да, у нас обоих не самые подходящие воспоминания для новогодней ночи.

– Ну, зато это отличный повод для того, чтобы в полночь загадать желание, ведь говорят, что оно обязательно сбудется, – Виталий справился с собой, даже несмотря на всю горечь воспоминаний.

– Скорее, скорее, идите к столу! – к ним подлетела нарядная Наташа, – Уже без четверти полночь, Юра открывает шампанское!

– Да, время загадывать желания, нельзя пропустить! – Виталий поднялся с кресла и подал руку Лизе.

Тени прошлого не уходят вот так просто, если их впустить. Лиза хоть и улыбалась, отвечала на поздравления родных, держа в руке хрустальный фужер, но всё никак не могла перестать думать о том, что услышала от Виталия. И хоть ей самой довелось пережить горе, которое до сих пор никак не отпускало её душу, но всё же…

За столом зазвучали разговоры о планах на наступивший новый год, и Лиза незаметно ускользнула в комнату, где спали в кроватках дети. Никак не могла она сейчас справится с собой, и села на край кровати, где, счастливо улыбаясь и прижимая к себе заводную собачку, спал Федюнька… Нет страшнее горя, чем потерять ребёнка! От этого никогда не оправишься, не позабудешь! Она наклонилась и поцеловала тёплую щечку сына, потом подошла к Шурочке, поцеловала и её, поправив светлые кудряшки.

Когда били куранты, Лиза знала, что она попросит, исполнения какого чуда. Она загадала, чтобы Виталий был счастлив, пусть ему улыбнётся эта жизнь!

Глава 12.

По возвращению Лизы на работу после выздоровления, её встретила соскучившаяся Лена, которой было неимоверно одиноко в кабинете.

– Лиза, новостей целая куча! Зинаида уволилась, получив инвалидность. Говорят, что её в школу нашу приняли в гардероб, на неполный день. Как раз по ней работа.

– Даже не знаю… по ней или нет, но ребятишек-школьников мне очень жаль! С Зининым характером и манерой обращения, даже не представляю, что будет с детьми.

– Да, а я не подумала про это. А ведь и правда, она же как собака брехливая, только и умеет, что гавкать. Взрослый хоть как-то еще, а вот ребёнок и ответить ей не сможет. Ну, знаешь, я думаю, что если она не совсем дурочка, то выводы для себя сделает, куда ей еще идти, если и из школы уволят? Должна же понимать.

Лиза ничего не ответила, ей неприятно было вспоминать про Зинаиду, неизвестно за что невзлюбившую и саму Лизу, и всю её семью. Лиза была уверена, что дело тут не только в том, что Зине нравился Михаил, было что-то еще… зависть? Да, но не только она, было еще что-то такое, непонятное Лизе и ведомое только самой Зинаиде. Потому она просто отбросила эти мысли и начала разбирать на столе накопившиеся за время её отсутствия бумаги.

– Лиз… а правду говорят, что ты с Шухриным… встречаешься? – немного смутившись, спросила Лена, наливая себе чай.

– А что, говорят? – усмехнулась Лиза, – Интересно узнать версии.

– Да ничего особенного, просто Тамара Михайловна из МТО говорила, что он у вас новый год встречал.

– А что в этом особенного, – усмехнулась Лиза, – Вовсе не обязательно встречаться с человеком для того, чтобы пригласить его в гости. А говорят… да здесь всегда и про всех что-то говорят. Помнишь, как про Люду Романову говорили, что у неё ребенок не от мужа, а от какого-то командировочного? Помнишь, к чему это привело? Неужели люди не понимают, когда придумывают такие вещи, да еще и озвучивают их, что это может окончиться трагедией. Вот представь себя на месте Люды, когда у тебя на руках малыш… и муж еще скандалы устраивает только потому, что кому-то в голову взбрело развлечься, распуская слухи. Я считаю, что люди не понимают всю силу сказанного ими слова…

Лена задумалась. Она только недавно вышла замуж, детей они с мужем Костей пока не имели, и скорее всего она не думала про то, что озвучила ей сейчас Лиза, но слова её произвели на Лену впечатление и заставили подумать о многом.

– А еще к нам из области опять целая делегация приезжала. Дядьки в пиджаках, – Лена продолжала рассказывать новости, – Ходили тут, всё осматривали и измеряли, с начальством нашим беседовали. Я, конечно, точно не знаю, но поговаривают, что у нас будет открываться новый цех. Будут делать сувениры, например – матрёшек. И Шухрин говорил, что у нас в штате есть даже художник, который может заняться разработкой этапа покраски. Я думаю, это он про тебя говорил… Говорят, персонал для нового цеха на обучение пошлют в Москву. Хотя, может быть, это уже просто болтают.

– Да? Слушай, а ведь идея очень интересная… Я, наверное, хотела бы попробовать, – в глазах Лизы заиграли огоньки, и она уже не могла выгнать из головы мысли про услышанное.

Занимаясь обычными своими рабочими обязанностями, Лиза думала, что хотела бы попробовать… придумывать новые интересные форматы, снова вдыхать запах краски. Она вдруг подумала, что соскучилась по этому всему – кисти, запах краски и ровная, как снежное покрывало, поверхность натянутого на раму холста… нужно будет сходить в мастерскую, на старое место работы, расспросить у Николая Никифоровича, как у него дела. Лиза знала, что у старого мастера новый помощник, парень лет двадцати пяти, и была не прочь взглянуть, как же справляется её преемник.

А между тем, слухи оказались правдой. Через несколько дней Лизу и еще нескольких сотрудников пригласили на совещание, где был и Шухрин, и приехавшие из области специалисты, и даже один опытный сотрудник из Москвы – серьёзный мужчина средних лет, увлечённый идеей до чрезвычайности.

– У нас уже есть опыт в этом направлении, – говорил Леонид Геннадьевич, как представил московского гостя Шухрин, – В Поволжье и в Подмосковье у нас уже работают подобные, обновлённые, производства. Думаю, что мы и здесь, в Бобровке, уже к следующей зиме сможем выйти на запланированные показатели. А пока, обсудим всё, задавайте вопросы, и в ближайшее время нужно будет определить список сотрудников, кто отправится на обучение.

Все зашумели, заговорили радостно и оживлённо, потому что Шухрин грамотно и чутко отнёсся к выбору тех, кому предстоит заниматься развитием нового направления на комбинате. А Лиза молчала, слушая остальных и рисовала простым карандашом на листочке то, что приходило ей в голову – вот матрёшка в цветастом переднике, чем-то неуловимо похожая на Варвару, а вот другая- весёлая и румяная, похожая на Наташу, а рядом с нею – маленькая, с выбивающимися из-под косынки светлыми кудряшками, это же вылитая Шурочка!

– Просто восхитительно, – услышала Лиза за своей спиной голос Леонида Геннадьевича, – Елизавета Владимировна, я не ошибся? – Он посмотрел в свой блокнот, где, по-видимому, были записаны все имена присутствующих, – Снимаю шляпу перед вашим талантом, думаю, нам нужно обсудить ваши идеи. Можно, я возьму эти наброски?

Лиза немного засмущалась и передала листы бумаги Леониду Геннадьевичу, и тут же увидела, как на неё с гордостью и тёплой улыбкой смотрит Шухрин. От его взгляда она смутилась еще больше и подумала, что она вообще-то не очень подходит для этого всего… Она не любит такой публичности и скопления людей, а рисовать так и вовсе предпочитает в одиночестве и тишине.

Совещание зашумело еще громче, люди восхищённо разглядывали Елизаветины зарисовки и с нескрываемым уважением поглядывали на неё саму.

– А вот этот матрёх, ну просто вылитый наш Венька Ганшин, – засмеялся Сергей Макаров, техник из второго цеха, – Вон и чуб торчит из-под фуражки, ему ещё балалайку в руки – и точно наш местный ансамбль самодеятельности получится.

Весёлые и какие-то все воодушевлённые выходили с совещания, обсуждали, что скоро про их маленькую Бобровку будет знать чуть не вся страна. Лиза улыбалась, слушая эти разговоры, ей были приятны вопросы, с которыми подходили теперь к ней коллеги, и шутки – что одну из матрёшек непременно нужно раскрасить под усатого Агапова!

Когда Лиза вышла через проходную, направляясь на обед и надевая тёплые пуховые варежки, она увидела, что напротив, возле небольшой, засыпанной снегом рощицы, её ждёт Виталий. Мужчина прохаживался туда-сюда по тропинке, изредка поглядывая на выходящих людей. Завидев Лизу, он приветливо помахал ей рукой и направился ей навстречу:

– Елизавета Владимировна, здравствуйте!

– Здравствуйте, Виталий Васильевич, – ответила Лиза, как и было уговорено между ними, они с Виталием всегда общались на работе только официально.

– Вы на обед идёте домой? Можно, я немного провожу вас, побеседуем?

Они пошли по неширокой, расчищенной трактором дорожке, ведущей в Бобровку, не обращая внимания на разглядывающих их и тихо перешёптывающихся сотрудников комбината.

– Ну что, тебя заинтересовало это новое наше направление? – улыбаясь, спросил Виталий, – Я заметил, как ты воодушевилась!

– Да, задумка интересная, – согласилась Лиза, – Я думаю, что твоя идея пришлась по душе не только мне.

– А я всё хочу тебя спросить, и никак не решусь…, – сказал Виталий, и Лиза похолодела, ей так не хотелось теперь вопросов, на которые она и самой-то себе не могла ответить.

– Спрашивай, что такое, – немного нахмурившись, сказала она.

– Почему ты больше не рисуешь? Ведь у тебя талант, судя по тем наброскам, да и когда я был у вас дома, я видел твои работы. Это очень красиво, хотя я и не великий специалист, но мне нравится.

– Почему… сама не знаю. Просто не рисуется больше, вот и всё. Иногда хочется, особенно когда вижу что-то… пейзаж или какой-то сюжет, хочется взять кисти, смешать краски. Я пыталась, но когда оказываешься перед чистым холстом, то руки вдруг отказываются слушаться…

– Я надеюсь, что наши матрёшки помогут тебе вернуться. Хотя мне немного грустно от того, что для этого тебя придётся отправить на учёбу на целый месяц…. Ты как, согласна поехать? Я рассчитываю, что ты возьмешь в своё ведение мастерскую по окраске. И подберёшь кадры для неё, ведь всё будет окрашиваться вручную.

– Ты хочешь сказать… что я буду заведовать мастерской? Э… я не уверена, что эта работа для меня. Разрабатывать эскизы, придумывать новые модели, да и наконец просто заниматься окраской, это по мне. Но… руководить я не умею, прости.

– Вот для этого ты поедешь учиться. И я совершенно точно уверен – то, что я предлагаю тебе, у тебя непременно получится. Более того, всё будет просто в лучшем виде, потому что ты не только талантливая. Ты еще и очень хороший, порядочный и сильный человек.

– Ты так думаешь? – усмехнулась Лиза, – Я думаю, ты ошибаешься. Я не люблю находиться среди людей… я люблю быть одна, а ты хочешь, чтобы я еще и рисовала…

– Нет, в таких вещах я никогда не ошибаюсь. И знаешь, я думаю, тебе стоит попробовать. Никогда не поздно будет уйти и просто сидеть на линии, раскрашивая заготовки. Но тогда ты точно будешь знать, что ты попробовала, и это не твоё. Кстати, ты же домой на обед? Я тебя задержал, прости, – Виталий посмотрел на часы, обеденного времени оставалось не так много, а впереди уже виднелась усадьба на холме.

– Да, я домой конечно. Федюнька ждет, да и домашние тоже. Пошли скорее! Ты же понимаешь, что я тебя без обеда не отпущу. Мы с Варварой и мамой вчера налепили пельменей, так что все будут рады гостю. Только шагай быстрее, я замёрзла!

Не принимая никаких отговорок от Виталия, Лиза ухватила его за рукав и вскоре они оказались на пороге дома, за дверью которого так ароматно пахло пельменями и свежезаваренным чаем на травах, как всегда делала только Варвара.

Глава 13.

Москва Лизе очень понравилась. Она уже бывала в столице, в детстве, с мамой и отцом. Они тогда жили на Покровке, в большой квартире друга семьи Елагиных, который уехал в то время работать куда-то за границу. Лиза помнила те солнечные, пропитанные счастьем дни, когда они с отцом и мамой ходили в зоопарк, ели мороженое в небольшом уютном кафе и гуляли по ГУМу.

Нынешняя столица впечатлила Лизу и новыми красивыми зданиями, и многолюдностью. Она и несколько коллег проходили в столице двухнедельное обучение, а после этого должны были поехать в Подмосковье, где уже давно работало подобное производство, чтобы на деле посмотреть все нюансы. Всё это новое и пока еще незнакомое Лизе дело увлекло её, она с интересом впитывала всё, что рассказывали опытные наставники. А в свободное от учёбы время она с удовольствием гуляла по Москве.

Перед отъездом дочери из Бобровки Екатерина Александровна позвонила в столицу своей давней подруге и попросила принять гостью на несколько недель. Ираида Валентиновна, одноклассница и подруга Екатерины, проживала в большой квартире почти в самом центре Москвы. Год назад она овдовела, сын и дочь разъехались по разным городам, и поэтому она была очень рада приезду Елизаветы, встретив её от самого поезда.

– Лизонька, дорогая, как же я рада вашему приезду, – говорила Ираида Валентиновна своей гостье, усаживаясь вместе с нею в машину такси, – Вы не представляете, как же скучно и порой даже страшно оставаться дома одной вечерами. Хочется что-нибудь обсудить, поговорить… Подруги мои все заняты, семья-дети-внуки, а мои вот разлетелись, приезжают пару раз в год. А мы с вами обязательно составим программу, я покажу вам такие места в столице, о каких не каждый экскурсовод знает! Да-да!

Лизе очень понравилась говорливая и неунывающая женщина, а оказавшись дома у Ираиды Валентиновны, Лиза поразилась тому, что почти вся квартира была заставлена шкафами с книгами. Покойный супруг Ираиды Валентиновны был картографом, и в его кабинете любовно хранились его записи и инструменты, и хозяйка дома пространно и в подробностях рассказывала гостье о трудах мужа. Ираида Валентиновна нашла в молчаливой Лизе благодарного слушателя – чуткая к чужому горю Елизавета понимала, что сейчас Ираида Валентиновна, горделиво рассказывающая о муже, просто нуждается в собеседнике…

– Жаль, что ты так недолго побудешь, Лизонька, – грустно вздыхала Ираида Валентиновна, разливая вечерний чай в фарфоровые чашки неимоверной красоты, по такому случаю вынутые из серванта, – Я прошу тебя, дорогая, уговори маму, пусть приедет ко мне погостить! Зову её, зову – а она всё отнекивается. Говорит – некогда, нужно внуком заниматься. А еще лучше, соберитесь все вместе, с Федюшкой, и приезжайте!

– Обязательно с ней поговорю об этом, – обещала Лиза, – Я бы и сама хотела, чтобы мама немного отдохнула от забот, поехала бы куда-нибудь. Фёдор уже подрос, можно определить его в детский сад, но она ни в какую не соглашается. Они с Варварой отчитали меня за такие крамольные разговоры и заявили, что пока они обе живы, то и приглядывать за Федей будут они. Мама занимается с ним, учатся читать, пишут палочки и крючки, а вот Варвара считает, что рано еще ребёнка учёбой «истязать», так что у них там идёт тайное такое противостояние. Знаете, Ираида Валентиновна, я думаю, что вам самой было бы неплохо отправиться к нам и погостить в усадьбе. Природа у нас прекрасная, нигде такой нет, вот увидите. А мама как обрадуется!

– А я была в «Медвежьем Яру», правда, было это очень давно, ты еще не родилась. Помню, как мы поехали на Урал… Это прекрасно, ты права. А после мы с мужем отправились дальше, в Новосибирск и Томск… Он взял меня тогда в свою рабочую командировку… да, интересное было путешествие…

Вроде бы и долго тянулось для Лизы время вдали от семьи, но в то же время оно как-то быстро и закончилось. И вот уже вытирает платочком слёзы на перроне провожающая Лизу Ираида Валентиновна:

– Лизонька, дорогая моя! Как жаль, что уже пора расставаться! Прошу, не забудь, что ты обещала мне поговорит с мамой! Я буду вас ждать!

– Спасибо вам за всё, Ираида Валентиновна, – обнимала Лиза хрупкие вздрагивающие плечи женщины, – Но и вы сами не забудьте, что обещали приехать к нам в августе! Мы будем очень рады!

– Спасибо, – тепло улыбнулась Ираида, – Ты знаешь… всё у тебя будет хорошо, поверь мне, я знаю. Душа у тебя добрая и золотое сердечко!

Лиза устроила в вагоне свой багаж, который оказался вдруг намного больше, чем тот, с которым она приехала сюда, а всё потому, что Ираида Валентиновна непременно хотела порадовать гостинцами всю семью своей подруги. Поезд тронулся, и вскоре тонкая фигурка грустно опустившей плечи Ираиды Валентиновны, махавшей рукою Лизе, скрылась из виду.

– Это твоя тётя, да? – спросила Лизу прижавшая нос к оконному стеклу Галинка Забродина, которая тоже ездила учиться вместе с Лизой, – Хорошая, грустно ей тебя отпускать…

– Это подруга моей мамы. Да, очень хорошая, ты права, – ответила Лиза, – Она меня приглашала на выставки, и в библиотеку мы с ней ходили, в закрытый зал, туда только по записи можно попасть. Вообще, организовала столько всего интересного для меня…

– Лиз, я вот смотрю всегда на вашу семью… как-то всё у вас… дружно, тихо и мирно. В Бобровке по-разному живут, конечно, но вы… будто другие. Почему так? – Галинка была чуть помладше самой Лизы, и росла в многодетной семье, где отец хоть и был работящим, но, к сожалению, любил выпивку чуть ли не больше, чем свою семью… наверное, потому и была немного в диковинку Гале тихая жизнь обитателей старой усадьбы на холме.

– Почему? Не знаю, живём, как все вроде бы, – пожала плечами Лиза, – Ничем не отличаемся от остальных. Ну, расскажи лучше, как тебе учёба? Что вообще думаешь про то, что планируется у нас на комбинате?

Разговор закрутился вокруг того, что они узнали и увидели за это время, и обе попутчицы не сразу заметили, как за окном стемнело, мимо окна в мглистых сумерках лишь изредка одиноким светлячком пролетали фонари на полустанках.

На станции Лизу встречал радостный Архип Фомич, замахавший ей обеими руками, как только увидел её в окне подходящего поезда.

– А Федюнька меня еле отпустил, всё порывался поехать со мной! Ох, что же у тебя там в сумках, тяжёлые какие, – Архип Фомич грузил сумки на лёгкую старенькую бричку, – Ну, Воронко, держись брат! Наша Елизавета половину Москвы с собой привезла, не иначе!

Если в столице весна уже во всю гуляла по улицам, заплетая в свои рыжие косы тёплые лучики солнца, то здесь, возле Уральской гряды, зима еще только думала уступать ли своё место. Снег уже чуть осел, и солнце то и дело пригревало совсем по-весеннему, но в этот день пронизывающий ветер напоминал, что пока еще здесь хозяйничает зима.

– Вот, укройся, а то простынешь, – Архип Фомич подал Лизе попону, а сам поплотнее завернулся в полушубок, – Ничего, сейчас быстро доедем. Дорога хорошая, чуть подморозило очень кстати.

– Постойте! Дед Архип, это ты? Постойте! – раздался позади них женский пронзительный возглас, – Меня подбрось до Бобровки, по-соседски!

Лиза и Архип Фомич обернулись на крик и увидели, что с пригородного поезда, только что прибывшего на станцию, к ним спешит закутанная в платок по самые брови Зинаида. Архип Фомич вопросительно и растерянно взглянул на Лизу, по всей видимости не особенно обрадовавшись такой неожиданной попутчице.

– А, и ты здесь, Елизавета? Я тебя не признала, богатой будешь, – Зинаида говорила с Лизой так, будто никогда между ними ничего не было и вообще, их знакомство было шапочным, – До автобуса ещё три часа ждать, долго очень. А я в больницу ездила, в район. Так что, возьмёте в попутчики?

– Садись, чего уж, – немного ворчливо ответил Архип Фомич, а Лиза просто кивнула в ответ, не зная, как себя и вести с такой непредсказуемой попутчицей.

– Вот спасибо, помогли больному человеку, – охая и кряхтя, Зина устроилась рядом с Лизой.

Лиза смотрела на поросшие лесом холмы, уже чуть синеющие от набухающего весенней влагой снега. Она думала, что раньше она очень любила рисовать как раз вот этот момент… когда природа только-только просыпается от сна.

– Ну что, отучилась ты значит? – от созерцания Лизу отвлек вопрос Зины, заданный самым что ни на есть обыденным тоном, каким обыкновенно беседуют малознакомые и случайно встретившиеся люди, – Наверное, теперь в начальство выбьешься. Это хорошо, всё же и зарплата будет больше. Чай, нелегко одной-то сына поднимать.

– Не знаю насчёт начальства, я не особенно туда стремлюсь, – ответила с некоторой прохладцей Лиза, – Да и на жизнь нам хватает. На сына государство пенсию платит.

– Да… мне вот тоже пенсию назначили… Что, злишься на меня, да? За то самое… А ты не злись, забудь. Не в себе я была. Жизнь меня не жалела, вот и я никого не жалела.

– А сейчас, жалеешь? – тихо спросила Лиза.

– Да… ты права, и сейчас не жалею. Потому что знаю – нет справедливости в этой жизни. Одним всё дается, сразу, от рождения – дом, семья, поддержка со всех сторон. А кто-то бьётся, и всё без толку. Потому и не жалею, что меня никто не жалеет.

Ничего не стала отвечать Лиза, просто ей нечего было ответить. Она понимала, что несмотря на то, что пришлось Лизе пережить, Зинаида считает её счастливой, незаслуженно и просто так, а себя считает обиженной судьбою. И переубедить её, как думала Лиза, было невозможно.

– Что, думаешь теперь вот директор наш тебе опорой будет? – холодно и безразлично говорила Зина, – Да не нужны мы им, местные деревенские. А ты и распустила перья перед ним. Ты не сердись, человек я прямой, как есть говорю. Мы им для развлечения, а любят они городских. Ты хоть знаешь, что к Шухрину твоему жена приехала? Поди не сказали тебе? Ну вот, опять Зинка злая-нехорошая, сплетни распускает… А это правда – жена его приехала, неделю у него жила, а сейчас они вместе куда-то уехали, отпуск он взял на неделю. Я тебе не со зла это говорю, я уже давно выгорела внутри – ни зла, ни добра – ничего не осталось. Так что, вот такие в Бобровке новости.

Глава 14.

Лиза и глазом не моргнула тогда, услышав слова Зинаиды, а та всё пыталась разглядеть на лице Лизы хоть какие-то эмоции в ответ на свои слова.

– Ну вот, отсюда дойдёшь, до дома твоего недалече, – Архип Фомич остановил Воронко на повороте.

– Спасибо, что подвезли, – ответила Зина, чуть поклонившись вознице и торопливо зашагала по тропинке прочь.

– Скоро и мы приедем. Как ты, Лизок, не озябла? К вечеру похолодало, я вот и то чую, хоть и в валенках. Вон, уже усадьбу видать.

– Нет, я не замёрзла, – ответила Лиза, и вздохнула, завидев на холме свет родных окошек.

Ей не хотелось думать о том, что сказала Зина про Шухрина, даже если это и было правдой. В конце концов, их ничего не связывало, кроме приятельских отношений, он имеет полное право жить своей жизнью, какой сам хочет. А дома её ждал Федюнька! И мама с тётушкой! Сердце Лизы согрелось и налилось какой-то радостной тоской, так пронзительно захотелось обнять малыша, зацеловать его, вдохнув родной запах. Всё же права была Зинаида, когда сказала – у некоторых есть всё. Да, у неё, у Лизы, есть всё для того, чтобы чувствовать себя счастливой!

– Мама! Мамочка приехала! – звонкий радостный крик отразился, казалось, от всех стен старой усадьбы, и Федюнька выскочил в сени.

– Ты что, куда раздетый выбежал, простынешь! – вторил ему строгий Варварин голос, – Дай хоть маме раздеться, она ведь в дороге замёрзла!

Не снимая пальто, Лиза подхватила смеющегося сынишку, прижала к себе и целовала тёплые щёчки. Екатерина Александровна и Варвара наперебой задавали вопросы, спрашивая, как доехала, и такое прочее, но Лиза ничего не слышала, кроме радостного смеха своего сына.

Багаж был разобран, гостинцы, купленные самой Лизой и присланные Ираидой Валентиновной, вручены присутствующим, а уставшая с дороги и разомлевшая после бани Лиза сидела за столом и пила Варварин живительный чай на травах.

– Наташа с Шурочкой на днях приходили, справиться, когда ты вернёшься, – рассказывала Екатерина Александровна, – Наташа всё переживает, что у неё скоро день рождения, а её лучшая подруга в отъезде.

– Я помню, что у нашей Наталки день рождения, даже ей подарок купила в Москве. Ох, у меня глаза закрываются, давайте уже укладываться, – взмолилась Лиза, – Завтра вам всё расскажу.

– В самом деле, что же мы с расспросами своими, – спохватилась Варвара, – Девочка с дороги ног под собою не чует, а мы её про Москву пытаем! Иди, Лизанька, отдыхай, я тебе застелила уже.

На самом деле Лиза очень устала, но оказавшись в своей спальне, никак не могла заснуть. Затихла старая усадьба, ночь плотным покрывалом укрыла и дом, и сад, а сон всё никак не шёл к ней. Лиза лежала под тёплым одеялом, заботливо взбитым Варварой, и смотрела на полочку, где даже в темноте указывался еле заметный серебристый блеск оклада образа, который остался ей от Миши… Может быть, это всё и к лучшему, что Виталий помирился с женой… если, конечно, Зина говорила правду. Лиза думала, что сама она не в состоянии полюбить кого-то, потому что она до сих пор любит погибшего мужа… А Виталию, который сам пережил такое горе, ему нужны любовь и тепло, только они способны излечить его, подарить ему счастье. А Лиза… разве может ему это дать? Ответа на вопрос она не знала, но всё же где-то внутри что-то бередило её душу…

В гулкой тишине большого дома Лиза услышала тихие осторожные шажки и подняла голову, прислушиваясь. Дверь в её комнату тихо скрипнув отворилась, в проёме показалась маленькая фигурка, закутанная в одеяло.

– Мамочка, ты спишь? – голос Федюньки звучал испуганно, и Лиза бросилась ему навстречу.

– Ты что же не спишь? Да еще и босиком, по холодному полу! Простудишься! – Лиза подняла сына на руки.

– Можно, я немножко полежу с тобой? – Федюнька прижался к матери, склонив свою головку, – Я так соскучился… я уже уснул, а потом подумал – вдруг мне приснилось, что ты приехала, и пошёл проверить.

– Иди сюда, горюшко луковое, – усмехнулась Лиза, – Не приснилось тебе, я в самом деле приехала!

Она уложила сынишку в свою кровать, сама улеглась рядышком, закутавшись в одеяло. Федюнька счастливо вздохнул, обнимая её и блестя глазёнками.

– Мам, а Москва большая? А ты Кремль видела? Бабушка показывала мне картинки, и ещё у неё есть фотографии, где она с дедушкой в Москве. И с ними еще ты, только маленькая.

– Мы с тобой обязательно вместе поедем и посмотрим Москву, хорошо? Вот у меня будет отпуск в сентябре, мы с тобой и поедем. Я тебя в зоопарк свожу, и в цирк… И обязательно покажу Кремль. А теперь спи, хорошо?

– Хорошо, я сплю, – Федюнька с готовностью закрыл глаза, – А в цирке клоуны будут?

– Спи. Всё там будет, – поглаживая сына по спинке, Лиза чувствовала, как душа её светлеет и успокаивается, как голова освобождается от дум, глаза закрываются, и благодатный милосердный сон заполняет её усталое тело.

Утро выдалось светлым и солнечным, и Лиза порадовалась, что сегодня суббота и еще целых два дня впереди. Варвара на радостях затеяла пироги, Лиза помогла ей приготовить начинку, ласково гоняя вертевшегося под ногами Федюньку, который не отходил от матери ни на шаг и задавал неимоверное количество вопросов.

– А давай-ка мы с тобой навестим Шурочку? – закончив с начинкой, позвала Лиза сына, – Ведь я для них тоже привезла подарочки из Москвы, вот и передадим. Заодно и прогуляемся, погода сегодня солнечная, хорошая.

– А санки возьмём? – подпрыгнул от радости Федюнька, и Лиза, рассмеявшись кивнула в ответ.

Некоторое время спустя Лиза и Наташа стояли возле склона в небольшой овраг, по которому давно уже была наезжена поверхность множеством санок. Федюнька и Шурочка взявшись за верёвку, вместе тащили санки вверх по склону, только что с него скатившись, и вели оживлённую беседу о чём-то своём.

– Ты знаешь, когда я вчера с поезда сошла, то если не считать деда Архипа, первой, кого я встретила, была Зинаида. Из больницы возвращалась, мы её подвезли до Бобровки.

– Да уж, встреча не из приятных. Знаешь, после того, что она тебе говорила раньше, и как себя вела, ты имела полное право высадить её посреди поля, как только она речи свои нехорошие завела. Пусть бы топала пешком по морозу, может быть, поумнела бы хоть немного, – нахмурившись, сказала Наташа.

– Какая ты добрая женщина, – засмеялась Лиза в ответ на слова подруги, – Думаешь, от такого моего поступка Зина бы добрее стала? Нет, так не бывает… только еще сильнее на весь свет обозлилась бы. Кстати, она мне сообщила, что к Шухрину бывшая жена приехала.

– А эта ворона свой длинный нос везде засунет, – покачала головой Наташа, – Даже туда, куда не просят, и её вообще не касается. Болтают конечно по Бобровке про это, но я особенно не слушаю. Знаю только, что приехала она одним днём, утром приехала, а вечером уже он её на автобус в район провожал, а после уже сам уехал. Симпатичная, высокая, стрижечка короткая. Только уж очень грустная. Конечно, я понимаю, почему – страшнее нет горя, чем ребёнка своего потерять…

Шухрин вернулся примерно через неделю. Осунувшийся и похудевший, показался он в дверях Лизиного кабинета. Лена, которая прекрасно понимала, что сейчас самое время ей пойти и отнести бумаги в бухгалтерию, вежливо поздоровалась и тихо исчезла за дверью.

– Ну, как ты отучилась? – спросил Виталий, – Не разочаровалась в задумке, когда увидела всё на практике?

– Нет, не разочаровалась, даже наоборот. И отучилась с удовольствием. Как и все, кого ты направлял, всем понравилось, идеи новые появились, мы это в дороге обсуждали. Но это всё… после. Скажи мне, что-то случилось? Ты сам не свой…

– Да знаешь… устал я, наверное, вот и всё, – Виталий потёр пальцами переносицу, – Марина приезжала… ну, тебе, вероятно, уже про это доложили, здесь же так заведено.

– Ну, мало ли что говорят, – пожала плечами Лиза, – Не всему же нужно верить, я это уже давно поняла. Так что случилось? Может быть, помощь какая-то нужна?

– К сожалению, нечем помочь в такой ситуации. Марина разводится с мужем. Поймала его на измене, от этого потеряла ребёнка, с трудом восстановилась, и то, я думаю, еще не оправилась окончательно после такого. А ко мне приезжала… годовая была по нашей Анечке, звала вместе поехать, я не мог её одну… Понимаешь?

– Понимаю, конечно.

– Я думал… если честно, боялся к тебе сегодня приходить, вдруг ты подумала… нехорошо обо всём этом.

– Тебе давно пора понять, что я не такая, как многие здесь, в Бобровке. Может и правильно меня считают странной. А я тебе из Москвы кофе привезла, ты же любишь. Приходи к нам на ужин вечером, мама спрашивала про тебя, и Федя, и Варвара с дедом Архипом. Все тебя ждут, и я тоже! – Лиза встала и протянула Виталию жестяную высокую банку с напитком.

Лиза увидела, как вспыхнула, загорелась в потухших глазах Виталия жизнь, заиграли смешливые искорки, будто согрелась изболевшаяся душа. Он встал, осторожно взяв Лизу за руку, и притянул её к себе. Удивительно, но женщина, которую в родном посёлке давно прозвали неприятным прозвищем, в объятиях высокого крепкого мужчины оказалась такой хрупкой… Лиза закрыла глаза и прижалась щекой к груди Виталия, сквозь колючий шерстяной свитер гулко и мощно билось его сердце. Как же давно она не слышала этого, Лиза вдруг тихо заплакала и спрятала лицо в свои ладони. Вместе со слезами текла теперь по её щекам годами накопленная боль.

Глава 15.

– Лиза, это неразумно, ну послушай ты меня, – говорила расстроенная Екатерина Александровна дочери за вечерним чаем, когда Федюньку уложили в кровать, – Зачем вам переезжать в этот дом, лучше пусть Виталий к нам переедет! А твоя идея с детским садом для Феди так вообще приводит меня в ужас! Мы с ним занимаемся каждый день по расписанию, он уже читает по слогам, ты сама слышала! И мы начали учить французский, он для тебя выучил песенку, но пока это секрет, будет тебе сюрприз. Какой может быть детский сад? Там мне всю программу поломают!

– Мамочка, ну что ты так волнуешься, – Лиза понимала, что Екатерине Александровне трудно будет расстаться с внуком, – Но ведь Феде нужно и общение с другими детьми, он скоро пойдёт в школу, в садике он найдёт себе друзей, вместе с ними и пойдёт в первый класс. А заниматься с ним ты сможешь в выходные, мы будем к вам приходить. И что плохого в доме, где живёт Виталий, почему ты думаешь, что нам там будет плохо.

– Это казённый дом, что там может быть хорошего, – покачала головой Екатерина Александровна, – Здесь Федя растёт с нами, среди книг и окружённый любовью. Архип Фомич его многому учит, и мы с Варей. Что ему может дать сад такого, чего не можем мы? Мне кажется, ты ошибаешься, доченька. А общению с детьми он уже научился, посмотри, как он дружит с Шурочкой! А еще Надежде Даниловне, что живут в первом доме по улице, привезли внуков из города на целое лето, так вот Федя прекрасно подружился с ними, и Ваня с Митей уже приходили сегодня к нам играть. Послушай, Лизанька, обсудите с Виталием всё еще раз, подумайте. Мы – ваша семья, мы хотим вам счастья, ты это знаешь. Примем любое ваше решение, и, разумеется, поддержим вас, но всё же… я хочу уберечь вас от ошибочного поступка.

– Хорошо, мама. Мы всё еще раз обсудим, непременно. А я не знала, что ты дружна с Надеждой Даниловной.

– Ну, мы не так давно подружились. Их дом стоит первый по улице, как идти от нашего холма, и раньше там жила её свекровь, а вот теперь они в него переехали. Очень хорошая и добрая женщина. Я вас потом познакомлю.

Весна снова украсила Бобровку, холмы зеленели порослью свежей травы, кусты вдоль каменистых берегов Койвы закудрявились листвой, а под ними рассыпались жёлтые мелкие цветочки, которые Варвара называла «сурепкой». Старые яблони в саду, окружающем усадьбу, в этот год зацвели на удивление дружно, и по утрам Лизу будил их аромат, заносимый в окно лёгким ветерком. Они с Виталием решили, что им стоит попробовать и начать жить одной семьёй, потому что непредсказуемая жизнь слишком полосата, чтобы упускать светлую её часть. Но и то, что говорила Лизе Екатерина Александровна имело смысл, и сама Лиза тоже сомневалась в правильности принятого ими решения – переехать к Виталию… Поэтому она решила еще раз обсудить с ним это после ужина, когда они оба вернутся с работы.

Мастерская по окраске сувениров уже месяц как работала, как и новая линия по изготовлению матрёшек. Лиза заведовала мастерской, хоть и боялась сначала до дрожи в коленях, но с первых же шагов поняла, что обучение не прошло для неё даром – она всё быстро наладила, как учили. И если и случались какие-то казусы, то она быстро с ними справлялась, тем более что пока новый цех работал в тестовом режиме, им всем помогали специалисты из области и опытный Леонид Геннадьевич. Который, кстати, не мог нахвалиться замечательной Елизаветой Владимировной, и даже отправлял её эскизы в столицу, чтобы и там применили эти идеи. Работа кипела, и вечером, когда Лиза и Виталий вместе возвращались с работы, им было что обсудить.

Ужин теперь накрывали в веранде, с которой сняли зимние ставни, и теперь можно было наслаждаться видом в сад, а за ним – зелёным ковром луга, до самого берега реки. Усталый Архип Фомич объявил, позёвывая, что он оправляется «на боковую», и пожелав всем спокойного сна, ушёл в дом. Варвара и Екатерина Александровна, словно угадав, что Лизе и Виталию нужно обсудить свои дела, тоже отправились к себе.

– Лизок, ну что, когда назначим переселение? – весело спросил Виталий, – Что родные говорят? Я вижу, что все как будто расстроены.

– Ну, конечно, мама очень переживает за Федю… они занимаются каждый день, учатся. Варвара вообще пришла в ужас от того, что «мальчику придётся питаться в садике чем попало», – усмехнулась Лиза, – Она привыкла, что Федино питание – это её забота… Если честно, я думаю, что мы им нужны не меньше, чем они нам. Сама понимаю, что вот Федя здесь под присмотром… Да и Наташа говорит, что Шурочка в садике постоянно болеет. Мама просила меня поговорить с тобой, может быть лучше тебе переехать к нам? Говорит – дом у тебя казённый, а здесь всем вместе будет хорошо.

– Я как раз хотел тебя обрадовать! – глаза Виталия радостно горели, – «Казённый дом» у нас будет недолго! Я выхлопотал нам участок под застройку, сегодня ходил на комиссию по распределению в управление. Как раз приезжал землеустроитель из района, с планами всякими нас знакомил. Вот и нам достался участок в восемь соток, будет строиться!

– Участок? – Лиза даже вздрогнула, ей показалось, что всё вокруг вдруг как-то завертелось, и она попала в тот день, который уже когда-то был…

– Да, там уже планировали когда-то новую улицу, но пришлось отложить, потому что строили новую ЛЭП, а теперь вот уже столбы поставили, будет улица, будет! Завтра покажу, где это. Думаю, что и все домашние за нас порадуются.

Лиза от волнения не могла вымолвить ни слова, чтобы не омрачать радость Виталия, который так и светился от счастья. Да и как же не понять радость человека, выросшего в детском доме, и теперь обретшего надежду на то, что скоро будет у него дом, свой собственный, построенный им самим…

– Ладно, давай завтра обсудим. Хорошо, что завтра суббота, я так устала за эту неделю, – пожаловалась Лиза и начала прибирать чашки со стола.

Виталий, списав такую реакцию Лизы на усталость, взялся ей помогать, и вскоре в доме на холме погасли все огни.

За завтраком, когда Виталий рассказал приятную новость всем домашним, Лиза сидела немного бледная, но ничего не говорила.

– Это хорошо, конечно, что землю выделяют, – говорил Архип Фомич, – Строится Бобровка, люди вот новые к нам приезжают. Мне давеча Николай Зацепин сказал, что на кожевенном тоже что-то планируется, оборудование новое везут. Живет страна. А где участок-то дали?

– Сейчас нарисую, – радостно отозвался Виталий и взял листок с карандашом, – Вот здесь магазин, потом Первомайская идёт, а вот туда дорога, там еще старые склады стоят, их разберут скоро. Так вот будет улица Новая, и вот примерно здесь – наш участок.

За столом повисла мёртвая тишина. Екатерина Александровна побледнела, как полотно, а Варвара прижала ладонь ко рту и тихо охнула. Да и немудрено, потому что это было то самое место, где сельсовет собирался когда-то выделить участок Михаилу… только вот не дожил он до того момента, когда решение об обустройстве улицы было решено отложить…

– Скверная примета, – прошептала Варвара и перекрестилась, не глядя на удивлённого Виталия, который искренне не понимал, что же такое сейчас происходит.

– Что случилось? Что, в Бобровке говорят, что там какое-нибудь «проклятое место», или что? – он немного криво улыбнулся и вопросительно смотрел на присутствующих.

– Виталий Васильевич, дорогой вы наш, – справившись с собой сказала Екатерина Александровна, – Оставайтесь у нас в усадьбе. Ни к чему это всё… кому и что доказывать… Да и нас, как вы нас здесь оставите одних? Ведь вы понимаете, что Лиза, Федюшка, а вот теперь и вы сам – это всё, что у нас есть дорогого… Не отнимайте у нас жизнь, потому что в вас она и есть, вы продолжаете семью, наполняете нашу жизнь. Нам с Варечкой и Архипом на троих уж под двести лет, что нам осталось? На кого усадьба останется? Не дал Бог мне больше детей – Лизанька одна, вот теперь и Федюшка наше солнышко… Лиза, что ты сама скажешь?

Лиза и сама никак не могла справиться с накатившим на неё страхом и каким-то липким, нехорошим предчувствием. Она села рядом с матерью, обняла её и не могла поднять глаз на Виталия. Как же странно… всё повторяется в её судьбе, словно жизнь бежит по кругу, сворачивая на одной ей ведомых перекрестках так, что Лиза снова и снова возвращается к этому непростому выбору. Что ей сказать? Как ответить и на слова матери, и на вопросительный взгляд мужчины, который теперь смотрит на неё, ожидая ответа…

Она не знала, глядя на Виталия, любовь ли это… Не было в этом чувстве того трепета, того заливающего весь мир света, который она видела, когда выходила замуж за Мишу… Но этот человек был дорог ей, по-другому, ей было не просто жаль его, она хотела напоить его своей добротой и заботой, чтобы снова он начал дышать и жить, не пребывая душою в тени прошлого, как и она сама.

– Если Лиза не возражает, я могу и отказать от участка, – немного растерянный Виталий смотрел на Лизу, – В конце концов, вы – семья, это я пришёл в вашу семью, и если примете, буду счастлив. В самом деле глупо строить другой дом, когда есть усадьба…

– Ну вот и ладно, вот и хорошо, – торопливо заговорила Варвара, только чтобы не висела больше в воздухе эта тяжёлая, напитанная беспокойством молчаливая пауза.

Не было в этот раз той радости, что видела Лиза в тот день, когда подобный разговор случился с Мишей. Екатерина Александровна пошла к себе, украдкой накапать успокоительного, Варвара отправилась в кухню и молча стояла перед небольшим киотом, уставив полные боли глаза на старинные образа над тускло горящей лампадкой. Архип Фомич, хлопнув Виталия по плечу, взял с печурки старый свой кисет и отправился на заднее крыльцо, выходящее в сад. Курил он теперь редко, Варвара запрещала ему из-за недавно перенесённого бронхита, но теперь как уж удержаться было…

– Я что-то не так сделал? – тихо спросил Виталий, когда они с Лизой остались одни, – Я не думал… что так воспримут твой предполагаемый отъезд… хотя, должен был об этом подумать. Тяжело им тебя и Федю от себя отпускать, и это понятно. Сам я мало семьёй-то жил, а настоящей – так и никогда. Прости… мне нужно было сначала с тобой посоветоваться насчёт участка, а потом уже идти его просить. А я-то, дурень. Хотел приятный сюрприз сделать.

– Да нет, всё ты правильно сделал, – покачала головой Лиза, – И сюрприз бы удался, если бы не давило так на нас всех прошлое. Не в участке здесь дело, в другом. Не смогу я их одних оставить, судьба моя такая, вся жизнь здесь…А ты, делай так, как сам того хочешь. Твоя это жизнь, никто не вправе распоряжаться.

– Лиза, выходи за меня, – сказал вдруг Виталий, – Давай распишемся, а уж после и с переездом всё решим, согласна?

Лиза смотрела в искренние и немного смущённые глаза Виталия. Что ответить, она и так знала. Хоть и сомневалась она в правильности такого решения, боясь разочаровать этот взгляд, но только и смогла сейчас, что согласно кивнуть в ответ.

Глава 16.

Расписаться без всяких торжеств Лиза и Виталий решили в сентябре после того, как сам Виталий съездит в область, в отчётную командировку о проделанной на комбинате работе. А сама Лиза планировала на это время отправиться на пару недель в Москву, у неё был отпуск по графику, и она собиралась исполнить своё обещание и показать Федюньке Москву.

Разговор про новый дом, участок под него и переезд Виталия в «Медвежий Яр» пока был отложен до лучших времён, что, наверное, и было правильным решением, давая всем прийти в себя и всё обдумать.

– Я думаю, ты правильно поступаешь, – говорила Наташа подруге, когда Лиза поделилась с нею своими переживаниями и сомнениями, – Всё само сложится, вот увидишь. Виталий человек умный, хороший, уж ему ли не понять, насколько дорога может быть семья! Я считаю, мама твоя права – усадьбе нужен хозяин, да и вам там лучше будет. Причём всем, и Виталию тоже. А о прошлом ты забудь, мало ли, что было, я в эти все «дурные приметы», как Варвара говорит, не верю.

– А я уже не знаю, верю или нет, – вздохнула Лиза, – Странно всё складывается в моей жизни, тут уж и не захочешь, а поверишь.

– Да ну, в наше время какие тут приметы, – отмахнулась весёлая Наталка, – Вот я чуть не позабыла тебе сказать, в магазин к нам привезли ткань, очень красивую. Приходи, я попрошу Настю Устинову, чтобы тебе оставила на платье, всё у тебя скоро свадьба. Нужна обновка! И не качай головой, в новую жизнь – в новом платье! И никак иначе!

Лиза невольно рассмеялась, всё же как они с Наташей дополняют друг друга, Наталкина лёгкость и жизнелюбие живительной волной вливались в Лизину душу. После разговоров с подругой куда-то сами собой уходили сомнения, жизнь казалось лёгкой и невесомой.

С таким чувством Лиза уезжала в Москву, к гостеприимной Ираиде Валентиновне. Федюнька, который путешествовал так далеко впервые в жизни, серьёзно попрощался на перроне с провожающим их дедом Архипом, пообещал ему вести себя хорошо, слушаться маму и непременно привезти деду из Москвы подарок.

– Лизок, ты смотри там осторожнее, в столице этой, – пыхтел Архип Фомич, – Захар Коростелёв мне рассказывал, кум его недавно был в Москве, так чуть было без кошелька не остался. Цыгане- не цыгане, а народ какой-то ушлый там образовался, говорят, что на вокзалах больше и промышляют. Куда только милиция и смотрит. Потому и говорю тебе, смотри в оба. Да и ты, Фёдор, от мамы ни на шаг! И за ней присматривай, ты же мужик. Ну ладно, езжайте с Богом. Виталий через неделю из области вернётся, он уж вас сам встречать-то будет на обратном пути.

Федюнька в пол уха слушал наставления деда, а сам во все глаза смотрел на пыхтящий локомотив, тянущий мимо них свои вагоны.

– Ну что, нравится тебе? – с усмешкой спросила Лиза сынишку, когда они устроились в купе.

– Да, очень! – восторженно блестел глазёнками Федюнька и прижимался носом к стеклу, пытаясь разглядеть оставшегося уже далеко позади на перроне станции деда Архипа.

Москва встретила их золотым листопадом, радостная Ираида Валентиновна вновь стояла на перроне, только теперь на ней был кремовый плащ, и сама она приветливо улыбалась и махала рукою, издали завидев Лизу.

– Лизанька, дорогая! Как же ты хорошеешь и хорошеешь! А этот молодой человек, вероятно, Фёдор? Очень приятно познакомиться, я тётя Ира.

Федюнькины щёки залились смущённым румянцем, он вежливо поздоровался и осмотрелся по сторонам:

– Мама, а где «ушылый народ»? – спросил он Лизу.

– Кто? – не поняла та вопроса.

– Ну, дед Архип сказал, что здесь на вокзале ходит «ушылый народ». Где они, покажи мне.

Лиза и Ираида Валентиновна, переглянувшись рассмеялись, пообещав непременно показать такой народ, если он сегодня им встретиться, и отправились домой.

Не знающая усталости и уныния Ираида Валентиновна вновь устроила своим гостям просто волшебный отдых, который ежевечерне заставлял их просто валиться с ног, но полными ярких, незабываемых впечатлений.

– Лизонька, а ты видела, как Федя нарисовал слона? – Ираида Валентиновна и Лиза пили вечерний чай, уложив уставшего за день мальчика спать, – У него талант, обрати внимание. Это нужно развивать. И кстати, когда ты мне уже расскажешь про своего жениха? Катюша мне писала о нём, но очень коротко. Кто он по профессии, и вообще, какой человек. Ты же знаешь, я любопытна, интересно узнать, кому же удалось воодушевить тебя.

Лиза, черпая из розетки крыжовниковое варенье, начала рассказывать о Виталии, и по ходу рассказа, сама задумывалась, что некоторым вещам она и сама не придавала значения, а вот теперь вспомнила – и подумала, что характером Виталий очень похож на Мишу.

– Этот замечательно, что тебе встретился такой человек, понимающий и надёжный, – ободрительно кивала Ираида Валентиновна, – А что же, со временем не намерены ли вы всё же перебраться поближе к столице? Вот ты же говоришь, что раньше Виталий работал в Подмосковье, может быть, он захочет воспользоваться старыми связями и перевезти вас? Я Катюше писала, чтобы и она подумала про это, всё же ближе к столице, больше возможностей для детей. Но она не хочет оставлять дом мужа… Хотя я думаю, что очень напрасно. Нужно думать о будущем!

– Мы пока не думали об этом, – уклончиво сказала Лиза, хотя точно знала, её мать ни на какой переезд не согласиться никогда, а сама она не сможет оставить родных и усадьбу.

Отпуск пролетел быстро, но соскучившийся по дому Федюнька ничуть не грустил по этому поводу и радостно пританцовывал на перроне, пока Лиза и Ираида Валентиновна прощались. Одно только немного омрачало радость мальчика -он так и не увидел «ушылый народ», обитавший, по всей видимости, только в столице, чтобы дома во всех подробностях рассказать об этой встрече деду Архипу, бабушке и Варваре.

Лизе отпуск тоже пошёл на пользу. Перед отъездом она чувствовала себя немного выдохшейся от постоянных совещаний, где требовались всё новые и новые идеи для вверенной ей мастерской, часть из них комиссия признавала неудавшимися или неподходящими, и иногда Лиза не совсем понимала, что же на самом деле от неё хотят. Ей хотелось делать штучные вещи, ни на что не похожие, такие, каких раньше никто не делал. Но от неё требовали, наоборот, того, что будет идти «в массы».

Кроме того, Лиза обнаружила, что все переживания на так называемом личном фронте напрямую влияют на её работу. И если что-то выводило её из равновесия, то даже самые простые эскизы у неё не получались. Иногда ей начинало казаться, что всё это – плохая идея, и совсем не подходящая для неё работа, но боялась в этом кому-либо признаться. Особенно она боялась подвести Виталия, ведь он так старается, и так много сделал для неё.

Пригородный поезд прибывал на станцию ранним утром. Здесь погода была уже вполне осенняя, плотные серые тучи висели так низко, что казалось будто вот-вот коснуться верхушек деревьев, на которых уже почти не осталось листвы.

Когда Лиза увидела, что на перроне вместо Виталия её встречают Екатерина Александровна и Архип Фомич, знакомое и только недавно изгнанное из души чувство беспокойства и страха снова вернулось без всякого приглашения. Она уже знала, что что-то случилось.

Взяв за руку Федюньку, она приняла от проводника свои сумки, поставила их на чуть потрескавшиеся от времени плиты перрона и пошла навстречу родным.

– Лизонька, Федюшка! Наконец-то, мы так соскучились! – Екатерина Александровна хоть и старалась не показать виду, но как только Архип Фомич чуть отстал, расспрашивая Федюньку про столицу, тихо сказала дочери, – Лизанька, ты крепись… Я при Федюшке специально не стала говорить. Виталия нашего позавчера задержали! На комбинат явились, и после он в машину сел и все в район уехали. Семён Агапов к нам приходил, всё это рассказал. Говорят, что в область увезли…

– За что? – только и смогла вымолвить Лиза помертвевшими губами.

– Семён сказал, что не знает наверняка, но они с главным инженером пытались разузнать. Говорят, что на Виталия кто-то написал анонимное письмо. Якобы мастерскую эту и вообще всё это новое производство он затеял из личных интересов… для своей любовницы! – Екатерина Александровна с трудом выговаривала слова, и еще держалась, чтобы не разрыдаться, – А вчера к нам приходил молодой человек, назвался Сергеем, удостоверение показывал и спрашивал, когда ты вернёшься. Просил передать, чтобы по приезде ты пришла в сельсовет. Я узнавала, мне сказали, что приехали четыре человека, будут разбираться… Ох, Лизанька, что же теперь будет…

А что будет, думала Лиза, глядя на проплывающие мимо осенние унылые пейзажи и прижимая к себе Федюньку. Для них с Виталием скорее всего уже ничего не будет. Вот и снова она принесла полюбившему её мужчине только несчастье… Видимо, не пролетело мимо неё тогда загаданное Зинаидой проклятье, чёрным пеплом посыпая всех, кто пытался быть рядом с Лизой…

На следующий день после приезда Лиза собрала в папку все свои рисунки для производства, готовые и отточенные до мелочей, и только еще карандашные наброски. Забрав в тугой узел свою густую косу, она надела пальто и отправилась в сельсовет, куда приглашали.

Справившись на входе, где расположилась приезжая комиссия, или как там они себя именовали, Лиза поднялась на второй этаж и постучала в дверь большого кабинета.

– Здравствуйте, – она осмотрелась и направилась к человеку, который сидел за письменным столом и разбирал какие-то бумаги, кроме него, в кабинете никого больше не было, – Я Елизавета Елагина. Меня просили подойти для дачи разъяснений.

– Здравствуйте, рад знакомству, – добродушно ответил мужчина, – Дюрягин Пётр Гаврилович, мне поручено разъяснить этот… инцидент. Присаживайтесь и успокойтесь, мы просто побеседуем.

Глава 17.

Отвечая на многочисленные и задаваемые самым участливым тоном вопросы – в каких отношениях она состоит с товарищем Шухриным, как давно и при каких обстоятельствах они познакомились, Лиза начала понимать, что беседующий с нею человек уже сделал для себя определённые выводы. Отсюда и чуть насмешливое выражение его глаз, которое он тщательно скрывал от собеседницы, и чуть поднимающиеся вверх уголки тонких губ, когда он слушал ответы Лизы на свои вопросы.

Лиза замолчала. Какой смысл обстоятельно и подробно вспоминать те дни, года и где она впервые увидела

Виталия, что ему сказала и что он сказал ей. И кому в голову пришла идея о новом производстве, от кого она про это услышала, и почему так быстро согласилась кардинально сменить профессию.

– Что же вы замолчали? Устали? Может быть, воды? Или чаю? – Пётр Гаврилович добродушно поднял брови.

– Нет, спасибо, ничего не нужно.

– Вы сердитесь? Но за что? Мы ведь не желаем зла ни вам, ни вашему… жениху. Мы как раз хотим разобраться, может быть, кто-то этой самой анонимкой хотел навредить не только вам, а вообще производству! Сорвать производственные планы, нарушить всё, что было создано трудом и стараниями многих людей, не только вас. Кстати, у вас есть подозрения, кто бы мог её написать?

– Нет у меня подозрений. Как я могу оговаривать людей?

– Ну, как я выяснил, у вас не особенно много друзей здесь, в Бобровке? Почему? Ведь вы же живёте здесь с самого рождения, а ваши предки много сделали для всех здесь. Больница – это полностью заслуга вашего деда, и вашего отца тоже, перед которым, надо сказать, вся страна в долгу за его разработки… Хотя, надо сказать, что односельчане говорят о вас хоть и сдержанно, но только хорошее. Очень положительные характеристики… Только некоторые аспекты – например, что ваша семья индивидуалисты, так сказать, стараетесь держаться особняком… ребёнка вот своего учите на дому, в сад не отдаёте… Он нездоров?

– Здоров, спасибо за заботу. Моя мама имеет подходящее образование и занимается с внуком, разве это запрещено? У неё диабет, но она старается быть полезной… Скажите, за что арестовали Шухрина?

– Арестовали?! Да Бог с вами, моя дорогая Елизавета Владимировна! Что же вы из нас зверей делаете! Его тоже пригласили для дачи пояснений, на беседу, только и всего. Скоро всё выяснится, и я уверен, что вы увидите своего ненаглядного. Кстати, простите за вопрос… как погиб ваш первый муж?

– А это -то какое отношение имеет к мастерской? – изумилась Лиза, – Для чего этот вопрос?

– Ну…просто я собираю всю информацию… ведь вам же нечего скрывать, почему вас так возмутил этот вопрос? Я хотел бы узнать, как расследовали обстоятельства его гибели.

Лиза на миг прикрыла глаза и постаралась успокоиться. Если это поможет Виталию… но нужно быть спокойной, хоть это и неимоверно трудно. Она глубоко вздохнула и начала рассказывать о том, что никогда бы не смогла забыть, даже если бы очень старалась.

Дюрягин слушал её, и Лиза видела, как постепенно исчезали в его глазах потаённые смешинки, как выражение его губ перестало быть надменно-насмешливым. Строгая складка пролегла меж бровей, он взял карандаш и что-то записывал в свой блокнот, лежащий перед ним на столе, делал пометки и подчёркивал там что-то.

– Так вот, а что касается мастерской и нового цеха, – Лиза раскрыла принесённую с собою папку, – Если вы, или другие специалисты из комиссии считаете, что я бесталанна и заняла это место только благодаря дружеским отношениям с директором комбината, то прошу показать мне – какие из моих рисунков и эскизов хуже тех, что принимаются в работу на подобном нашему производстве в Подмосковье, или же в Поволжье. Эти? Или может быть вот эти?

Она старалась держаться спокойно и даже немного улыбалась, хоть и была бледна, как полотно. Дышать было трудно, в груди теснило и очень хотелось выйти на воздух. Выйти и бежать отсюда, бежать до самого Медвежьего Яра, закрыть ворота и оказаться среди облетающих осенних яблонь, отгороженной от всего мира.

– Хоть я и не специалист, но мне кажется, что вы очень талантливы, – тон Петра Гавриловича изменился, нотки уважения теперь сквозили в нём, но Лизе было противно до того, что она не могла поднять взгляда на своего собеседника.

– Можно, я возьму несколько рисунков? – спросил Дюрягин, – Я вам их потом самолично верну, не сомневайтесь.

– Берите. Если хотите, я вам прямо сейчас еще нарисую, – Лиза ответила немного резковато, и сама испугалась этому, но Дюрягин сделал вид, что ничего не заметил.

– Я могу идти? – спросила она, смягчив тон.

– Да, конечно, спасибо вам за беседу. Спасибо, что пришли сюда и не заставили меня идти на другой конец Бобровки, да еще и на холм.

Лиза вышла на улицу, слёзы душили её, болело всё, что только может болеть. Казалось, каждая клеточка её тела отдавала болью. Она постаралась глубоко и спокойно дышать, постепенно сердце, так бешено колотившееся в груди, успокоилось, и она вытерла слёзы со щёк. Обернувшись, она увидела, что Дюрягин стоит у окна во втором этаже и смотрит ей вслед. Лиза расправила плечи, поправила шёлковый шарф на шее и спокойно зашагала по дороге к дому.

У самых ворот усадьбы её встретила заплаканная Варвара, седые её волосы были растрёпаны и выбивались из-под кружевной косынки, которую она обычно носила. Увидев шагающую по склону холма Лизу, Варвара всплеснула руками, прокричала что-то стоявшему на крылечке мужу и бросилась навстречу Лизе:

– Лизанька! Мы тут все извелись! Думали, что тебя так долго нет, вдруг и тебя…задержали! Катя собралась за тобой идти, да мы не пустили. Дед уже оделся, думали – еще полчаса подождём и его отправим узнавать, где ты! Что же это, как же это, девочка моя?!

– Всё хорошо, тётушка! Всё хорошо! Пойдёмте в дом, сейчас я воды попью и всё вам расскажу. Ничего страшного не происходит, я уверена, что Виталий скоро вернётся.

В доме витал страх и пахло лекарствами. Возле окна сидела Екатерина Александровна и не своим голосом читала Федюньке сказку, Архип Фомич снимал повязанный для солидности галстук, который он надевал, на памяти Лизы, только на её свадьбу с Мишей. Явно собирался идти и произвести впечатление серьёзного человека! Лиза обняла его, стоявшего в прихожей у зеркала и трясущимися пальцами развязывающего непослушный узел.

– Архип Фомич, что же ты так редко галстук надеваешь? Вон как тебе идёт. Прямо жених!

– Ох, Лизанька, – только и смогла выговорить Екатерина Александровна при виде вернувшейся дочери, – Федюшка, внучек… Поди пожалуйста, принеси мне воды. В горле пересохло.

Заняв ребёнка, чтобы не слышал лишнего, все домашние уселись за стол, разлили по чашкам приготовленный заботливой Варварой чай и начали негромкую свою беседу. Лиза рассказала всё, что узнала и услышала сегодня от Петра Гавриловича, только сама вот никак не могла понять, какое же впечатление осталось у неё после общения с этим человеком. Какой-то он был… неуловимый, что ли. Так сразу и не поймёшь, зачем он задает вопрос, и как правильно на него ответить.

– Я помню, дядьку нашего арестовывали, по подозрению то ли в краже, то ли ещё в чём-то, – задумчиво пропыхтел Архип Фомич, – Тоже всех опрашивали, слухи да сплетни собирали. У нас на селе-то, не хуже, чем тут в Бобровке посплетничать любили, как они потом в этом всём разбирались, я не знаю. Ну, ничего, вроде бы всё выяснили со временем, месяца через три домой отпустили.

– Три месяца! – всплеснула руками Варвара, – Да как же так можно, по наговору на человека его же еще и держать взаперти!

В дверь постучали, и на пороге показалась бледная Наташа с мокрым зонтом в руках.

– Лиза! Ох, ты дома, слава Богу! А то соседка наша, Мелехина, болтала, что ты в сельсовет пошла к этим… городским.

– Наташенька, проходи скорее, ты вся промокла, – Варвара взяла из рук гостьи зонт и пошла в кухню за чашкой для неё, – Садись за стол, сейчас мы тебя горяченьким напоим.

Лизе пришлось начать снова свой рассказ, теперь уже для Наташи. Она неимоверно устала и чувствовала даже какую-то дурноту, хотелось лечь и лежать в темноте.

Екатерина Александровна немного успокоилась, что дочь дома, в целости и сохранности, и вроде бы даже улыбается немного, поэтому она отправилась заняться внуком, пока Лиза и Наташа разговаривают за столом.

– Я думаю, это Зинка! Паршивка, её рук дело, больше некому! Накатала анонимку, вот ведь гадина! Это у неё от злости все волосы повылазили, мегера!

– Может быть и она, а может и нет, кто знает, – покачала головой Лиза, – У Виталия тоже есть «доброжелатели»… Он недавно Тарасова уволил за пьянку. Тот уж сколько раз на смену нетрезвым являлся, и предупреждали, и премии лишали, и на поруки брали, а что толку? Как пил, так и продолжал. Вот, составили акт, всё как положено, да и уволили по статье.

– Я слышала, он жаловался в магазине, что его за опоздание уволили, – удивилась Наташа.

– Ну вот, видимо стыдно признаться, что за пьянку… Так вот, он когда за трудовой книжкой и деньгами приходил, я как раз была в бухгалтерии. Так он так зло на меня косился, и шипел Ирине Анатольевне, расчётчику, что покажет еще этому Шухрину, чтобы не зазнавался. Пьяный был, конечно…

– Да… так вот и задумаешься, – покачала головой Наташа, – Живёшь себе по совести, ничего плохого не делаешь, вот так вот, оказывается, что на тебя уже и кто-то зубы точит… Нет, я всё же думаю, что это дело рук не пьянчуги-Тарасова… Это всё Зинка! Я завтра сама пойду к этой… комиссии, поговорить! Расскажу им про эту дамочку и её делишки.

– Наташа, ты сначала хорошо подумай. А лучше никуда не ходи! – покачала головой Лиза, – Там люди не чета нам, простофилям… Нужно знать, что говорить, и знать очень хорошо. Как бы хуже не сделать… А про Зинку они и сами уже знают, меня этот Дюрягин о ней спрашивал. Но я думаю, что целую комиссию из-за одного анонимного письма никто бы не стал отправлять сюда… Всё гораздо серьёзнее, только нам никто не скажет.

Подруги смотрели, как над нетронутыми чашками с горячим чаем поднимается лёгкий дымок, думалось каждой про своё.

Глава 18.

Комиссия, конечно, во всём разобралась со временем. Доброжелательный Пётр Гаврилович Дюрягин, и молодой его помощник Сергей Мищенко расспрашивали сельчан о том, о сём, иногда что-то записывая на ходу. А вот третий их коллега, никому не известный и малозаметный, ни с кем не разговаривал, он просто изучал изъятые с комбината документы.

Наташа, работая в магазине, каких только версий не наслушалась. И о баснословном богатстве Шухрина говорили, которое он якобы приобрёл хищениями на комбинате, но тщательно ото всех скрывал. И о том, что комиссия, которая открывала новый цех, была директором подкуплена опять-таки при помощи тайного его богатства… Про Лизу тоже много чего говорили, конечно, но при Наташе никто не осмеливался даже упоминать её имя вместе с именем Шухрина, совершенно справедливо опасаясь, что Наталья за словом в карман не полезет. А уж в таком небольшом селе, как Бобровка, о каждом можно было рассказать многое, особенно когда ты работаешь в местном магазине, куда новости доходят быстрее всего.

К концу октября землю уже подморозило, ощущалось близкое дыхание зимы, хотя на радость людям иногда еще выдавались солнечные дни, когда холодное солнце так украшало почти облетевшую яркую листву. Вот в такой день и шла Лиза по усыпанной опавшими листьями дорожке в контору комбината. Просидев в приёмной минут двадцать, она дождалась, когда её пригласит в кабинет заместитель Шухрина, молодой и шустрый Богдан Жарков.

– Ну, Елизавета Владимировна… не ожидал я от вас такого, особенно сейчас, когда на комбинате и так всё непросто! – прочитав принесённое Лизой заявление, пробурчал недовольно Жарков, – Да и к чему эти жертвы? Шухрина вашего по всем статьям только и делают, что хвалят, комиссия копала-копала, да ничего не выкопала! Сегодня вот акт прислали, что всё у нас хорошо и даже отлично! На наше счастье, конечно. Пишут, что снимут с должности Шухрина только, во избежание разных кривотолков, на главного инженера производства рекомендовано перевести, так это еще и выгоднее, там премии какие… Да и спокойнее, что говорить! Зачем вам увольняться? Да и как думаете, где я найду сейчас нового руководителя покрасочной мастерской, а? Можно подумать, тут в вашей Бобровке в каждом дворе по художнику! Надо немного и о производстве переживать, а не только о собственных… личных чувствах.

Сам Жарков был не местным, его прислали из района, как только стало известно о задержании Шухрина, и теперь он еще только вникал во все тонкости, но его энтузиазм и желание не ударить в грязь лицом делали своё дело, и производство на комбинате не особенно пострадало от неожиданной смены руководства.

– Ничего страшного, незаменимых людей не бывает, – пожала плечами Лиза, – Привезёте из района, или из области пришлют. Я же в своё время нашла целую бригаду, все до сих пор работают и отлично справляются. Могу рекомендовать кого-то из коллектива, все достойны занять моё место. Всё работает в штатном режиме, бригада справляется с окраской всех заказов, какие есть в работе. Тот, что к годовщине Октябрьской Революции заказали, уже готов, находится на сушке. Максимум через три дня можно будет отправлять. С вашим рвением, я уверена, что справитесь. А мои личные…чувства, как вы изволили выразиться, здесь ни при чём. Я не хочу больше этим заниматься, вот и всё. Любое творчество – это вдохновение. А у меня его больше нет – закончилось.

– Ну скажите мне, – Жарков придвинул стул и уселся напротив Елизаветы, – Куда вы здесь, в Бобровке, пойдёте работать? Я слышал, вы растите сына одна, разве вам не нужна работа? Всё же у вас отлично получается, скоро и Виталий Васильевич вернётся, как только выпишут, и всё здесь будет, как и прежде. Не принимайте поспешных решений.

– Выпишут? – Лиза вопросительно уставилась на Жаркова, – Откуда это выпишут?

– А вы не слышали? А, ну да… что это я, мне же только что сообщили… Приболел наш Виталий Васильевич, воспаление лёгких подхватил. Положили в стационар, в областной поликлинике. Ну, там мигом на ноги поставят, не сомневайтесь. Так что, можно ваше заявление отправить в корзину, – весело, в своей манере закончил Жарков.

– Спасибо, что сообщили новости о Виталии Васильевиче. А заявление примите пожалуйста в работу. Сколько времени вам нужно на то, чтобы подобрать нового сотрудника? За это время я подготовлю всё для передачи, документы, эскизы и разработки, какие нужно будет отправить в район. Людмила Семакина меня замещала, когда я была в отпуске, она в курсе всех нюансов. Кстати, рекомендую рассмотреть её кандидатуру, если вас интересует моё мнение по этому поводу.

– Не особенно интересует? – сердито бросил Жарков, – Вы понимаете, что бросаете комбинат в непростой момент?! Это вас не красит, ни как специалиста, ни как гражданина!

Жарков искал на лице своей гостьи хоть какую-то тень смущения, но Лиза даже бровью не повела. Заместитель директора пробежался по кабинету, судорожно соображая, чтобы еще такого сказать этой упрямой женщине, которая уже поднялась со стула и направилась к выходу.

– Хорошо. Пусть так. Я постараюсь найти замену, но всё же надеюсь, что сейчас вы отправитесь домой, всё обдумаете еще раз, посоветуетесь с родными… И с Виталием поговорите. И всё же передумаете уходить.

– До свидания, Богдан Тарасович, – попрощалась Лиза и тихо прикрыла за собой дверь в директорский кабинет.

Когда она вышла на улицу, то отправилась она вовсе не домой. Обогнув холм, она направилась к белеющему на фоне серого осеннего неба храму, на территории которого она когда-то работала в мастерской.

Как будто ничуть не изменившийся за это время Николай Никифорович, только чуть больше сгорбивший плечи, встретил бывшую свою коллегу с радостью.

– А ведь я, Лизонька, уже месяца три, как один работаю. Алексей уехал, учится теперь в самом Ленинграде! Хочет стать настоящим реставратором. А у нас… что у нас, всё по-прежнему – со всей области привозят, и с музеев, и прочих мест хранения. С церквей, всё реже, конечно…. Я вот думал, что и нашу мастерскую перенесут в район, боялся этого. Ан нет, сказали, что пока там не имеют возможности организовать, помещений нет свободных. Так что держимся пока. А ты… порадуй меня хорошими новостями.

– Порадую. Я увольняюсь. Вот и зашла к вам, может быть, возьмёте обратно.

– Я с превеликим удовольствием, – сверкнул глазами Николай Никифорович, – Только сама пойдёшь ли? Алексей-то потому и уехал, что у нас только половину второй ставки оставили…. Ах, Лизонька, сейчас везде всё по-новому, перестройка, все что-то носятся, говорят – обновления какие-то будут везде. А что у нас обновлять? В реставрации что важно? Руки мастера, вот что. Ну и глаза еще, конечно, меня вот подводить начали глаза-то. А ты приходи, как документы на комбинате отдадут. Мы с тобой как сделаем – ты на ставку пойдёшь, а я на половину. У меня уж давненько пенсия, пора и отдохнуть хоть немного. Я уж и сам уставать начал. Хорошо, что ты пришла, я этому рад.

Лиза шла домой и думала, как же хорошо там, в маленькой мастерской, в которой ничего и не поменялось с того дня, как Лиза её покинула. Не её это – творчество… слишком сильно влияют на неё разные события, происходящие в жизни, а вот реставрация, здесь только точность движений и профессионализм играют роль и позволяют делать свою работу на отлично. Не вышел из неё художник, что поделать… Но как же приятно было видеть старую мастерскую, ту самую, где она когда-то встретила Мишу…

В субботу Лиза ехала на пригородном поезде в областной центр, навестить Виталия. Варвара и Екатерина Александровна упаковали ей целую сумку с гостинцами для больного, Варвара добавила еще свой собственный чай с липой и малиной, а сама Лиза прихватила для Виталия одну из его любимых книг из их библиотеки.

Утром выпал снег, и пока еще тоненькой вуалью покрывал мёрзлую землю. А в городе снега не было, только сероватая слякоть осталась от ночной метели, пронёсшейся над городом с приветом от зимы.

Лиза доехала до нужной остановки и направилась в приёмный покой, чтобы разузнать, в какой палате разместился нужный ей пациент и когда его можно будет увидеть. Узнав, что до разрешённого больничным режимом часа посещений остаётся еще больше часа, она присела на небольшую скамью в углу приёмного покоя и сняла перчатки с озябших рук. В голове крутились мысли, как же сказать Виталию о том, что она решила уйти из покрасочной мастерской…. Лиза решила, что сейчас, когда Виталий болен, подобные разговоры ему не нужны, это всё сможет подождать и до лучших времен. Потому она решила, что сначала посмотрит на самочувствие больного, и будет знать, что говорить, а с чем подождать.

– Я знал, что ты приедешь, как только узнаешь, – Виталий, изрядно похудевший, встретил Лизу радостной улыбкой, – Я сегодня звонил Агапову, чтобы он сходил в усадьбу и сообщил, что со мной всё хорошо. Он сказал, что видел тебя утром, когда ты на станцию поехала.

– Как ты себя чувствуешь? – Лиза немного смущалась от того, что соседи по палате глазели на них, – Тебя не пустили вниз, где зал для посещений, наверное, нельзя при твоём самочувствии?

– Лиза, не волнуйся, я себя отлично чувствую, температура невысокая, доктор говорит, что вовремя обнаружили воспаление и начали лечение. Я сегодня просился домой, на амбулаторное, но он сказал пока рано и вниз тоже велел меня не пускать, чтобы не продуло, там сквозняки.

Они вышли в небольшой коридор и устроились на стульях, которые стояли вдоль стены. В палате говорить было очень неудобно, а здесь хотя бы их разглядывали только прохожие пациенты.

– Ну, ты уже, наверное, слышала, что комиссия дала акт по проверке, – Виталий взял в свои руки Лизину ладонь, – Всё закончилось… Я боялся за вас, как вы это всё переживёте… Как Екатерина Александровна, как Федя и домашние?

– Да всё хорошо у нас. Я маме сразу сообщила, как только узнала… она сказала – лучше уж в больнице, чем в тюрьме. Кто же мог это сделать? Как ты думаешь, кто написал ту анонимку?

– Да кто же скажет. И вообще, была ли эта анонимка… Я теперь не уверен. После того, как узнал, что Жаркова назначили на моё место. Ты знаешь, кто его отец?

– Понятия не имею, – честно призналась Лиза.

Виталий наклонился и прошептал ей на ухо высокую должность отца своего преемника. Лиза тяжело вздохнула и покачала головой.

– Так что, очень вероятно, что никакой анонимки никто и не писал. Просто нам был озвучен такой предлог. А может и написал кто-то какую кляузу, может даже с чьей-то подачи, кто-то умный научил, вот и нашли, за что зацепиться. Ну, я с самого начала знал, что ничего такого на комбинате не найдут – дела там ведутся так, что комар носа не подточит. Был уверен, что разберутся. Да и меня… спрашивали больше про других – кто и что на комбинате, главный инженер и технолог, главбух, чем живут и дышат. Лиза, всё позади, успокойся. А то, что с должности сняли… Ну и ладно, я не особенно за неё держался! Может и к лучшему!

Лиза смотрела на Виталия, на его усталый взгляд, на то, как он покашливает время от времени, и кутается в больничную свою кофту… Не разделяла она его уверенности, что всё плохое уже закончилось, хотя и сама очень бы хотела в это поверить.

Глава 19.

– Так, всё. Шухрин, извольте отправляться в палату, – раздался строгий голос медсестры, – Долгие посещения при вашей болезни вам не на пользу. Доктор запретил! Да и на процедуры скоро, готовьтесь!

Спохватившись, Лиза стала говорить Виталию, что отправили ему домашние, и что разрешили передать на сестринском посту. Не стала она говорить ничего про то, что решила уйти с комбината, оставила эти разговоры до выписки.

Спустившись вниз, она вдруг увидела в зале для посещений высокую симпатичную женщину с короткой стрижкой, которая сидела в самом углу и вытирала платком заплаканные глаза. Лиза остановилась. Что-то внутри подсказывало, что она не ошиблась…

– Здравствуйте, – Лиза подошла к удивлённо глядевшей на неё женщине, – Вас ведь Мариной зовут? И вы приехали к Виталию Шухрину?

– Да, это я… Но мне пока сказали, что к нему нельзя, попозже, велели подождать…, – растерянно ответила Марина, – Ох, простите, кажется, я знаю, кто вы. Вы – Лиза?

Марина встала навстречу Лизе и протянула свою маленькую ладошку:

– Я очень рада с вами познакомиться. Я хотела встретиться с вами, думала разыскать вас на комбинате. А я случайно… случайно узнала, что это всё произошло… Мне Виталий про вас много рассказывал! Знаете, мы недавно ездили с ним… к нашей дочери, и заказали новый памятник. Так вот, его недавно сделали, и установили. Я позвонила Виталию на рабочий номер, чтобы сообщить это, а мне сказали, что он задержан, – Марина говорила очень взволнованно и сбивчиво, немного даже испуганно поглядывая на Лизу, будто не зная, какой реакции от неё ожидать, – А мой отец… он, знаете ли, имеет некоторые знакомства, и я попросила его разузнать. Вот, а на днях нам сообщили, что он в больнице. И я приехала…

– И я рада нашему знакомству, – спокойно ответила Лиза, – Ну, сейчас, я думаю, вам уже можно будет пройти в палату. Меня пустили ненадолго, но поговорить успели…

– Лиза, вы… вы простите меня, – Марина собралась с духом, было видно, что этот разговор давался ей нелегко, – Я знаю, вы очень хороший человек, и это хорошо, что мы с вами сейчас встретились… Знаете, я уже сказала вам, что мой отец… ну, может помочь в некоторых вопросах. Но Виталий всегда запрещал мне пользоваться помощью и просить отца о чём-либо. Но теперь, я попросила тайком от него. И Виталию скоро предложат перевод, в Подмосковье. Я прошу вас – отпустите его! Ведь вы же сами понимаете, что ему здесь не место!

Марина едва сдерживала слёзы, губы её тряслись, и это делало её такой беспомощной и… милой. Она шумно вздохнула и взяла Лизу за руку:

– Это я виновата во всём! И в том, что он сюда уехал тогда, бросив всё… и за Анечкой… это ведь я не уследила, я не поняла сразу, что это за болезнь! А ведь я же мать, должна была понять! А Виталий… он очень хороший человек, самый лучший… Я прошу вас, отпустите его! Пусть и вы сами с ним поедете, я буду рада, если он будет с вами счастлив! Но я хочу всё исправить! Ему не место здесь, он достоин большего, лучшего! Лиза, вам и самой понравится в Подмосковье, вот увидите! Не губите его, прошу…

Лиза совершенно растерялась и не знала, что отвечать, как себя вести. На счастье, выручила её медсестра, объявившая:

– Шухрина! Кто Шухрина? Пройдите в третью палату.

Прощаясь с Лизой, Марина торопливо обняла её и скрылась в коридоре, ведущем в стационар. А растерянная Лиза стояла и смотрела ей вслед. Шухрина… она даже фамилию бывшего мужа себе оставила, не стала менять…

Устроившись на сидении в пригородном поезде, Лиза смотрела в тёмную осеннюю мглу ничего не видящими глазами. Домой она вернётся далеко за полночь, и у неё есть время, чтобы хорошенько обдумать всё случившееся.

Любит ли она сама Виталия так же, как любит его Марина? Лиза знала ответ на этот вопрос, и думая про это, горестно покачивала головой. Нет, не любит… И не полюбит уже никогда, потому что она, вероятно, из тех людей, кого называют однолюбами. А вот Марина… она любит мужа, любит так же, как сама Лиза любила когда-то Мишу, да и любит его до сих пор. Разве имеет она право? Имеет ли право Лиза просить его остаться с нею в Бобровке, потому что сама она никуда не поедет, не сможет оставить родных и свой дом… даже ради Виталия.

Ответы на все вопросы были готовы у неё в голове, Лиза прекрасно их знала, только вот не знала, как же ей быть и что теперь делать с этими ответами. Лиза сейчас корила себя за то, что позволила и себе, и Виталию надеяться на то, что у них возможно общее счастливое будущее, хотя ведь она с самого начала знала… что это не так.

Качая головой, Лиза думала, что Виталий и так уже достаточно натерпелся в этой жизни, чтобы еще жить с женщиной, которой почти каждую ночь снится другой. Он этого не заслуживает, и Лиза никогда не сможет с ним так поступить, хотя и знает, что с ним ей и Федюньке жить было бы гораздо лучше и проще. Ну что ж, видимо, не судьба. Не Елизаветино это счастье, чужое… Унесло её счастье тёмной водой, навсегда.

Одинокий фонарь на перроне маленького полустанка освещал такую же одинокую фигуру встречающего Лизу Архипа Фомича, зябко кутающегося в куртку от пронизывающего осеннего ветра.

– Ну что, Лизок, как там наш больной? – Архип Фомич, покряхтывая, взял из рук Лизы сумку, и она подумала, что только сейчас заметила, как сдал дед Архип за последнее время…

– Да ничего, больной себя и больным-то не считает, – грустно усмехнулась Лиза, – Домой собирается проситься.

Архип Фомич, знавший Лизу с самого её рождения, сразу же уловил всю горечь, которую Лиза так тщательно хотела сейчас спрятать. Ей нужно было всё обдумать, и решить, как поступить дальше.

– Что, Лизок, вроде бы и разрешилось всё, и Виталий наш на поправку идёт, а думы у тебя невесёлые. Что на душе, расскажи деду.

– Да… не знаю, просто устала, наверное, – Лиза сама еще не могла хоть как-то уложить все мысли в голове, не то, чтобы еще их озвучивать, – Решила уйти обратно в мастерскую к Николаю Никифоровичу. Не получается у меня рисовать весёлых матрёшек, когда на душе невесело.

– Дак может и правильно, если того душа просит, – покачал головой Архип Фомич, – Николай то уже ведь тоже в возрасте, тяжеловато одному ему. Да и всё переживает, что некому будет мастерскую передавать. Хотя, сам я считаю, что матрёшки твои тоже хороши, зря ты считаешь, что не получаются они у тебя.

Лиза улыбнулась на похвалу. Но как объяснить, что в последнее время она с великим трудом вымучивает из себя какой-нибудь новый весёлый образ улыбающейся румяной красавицы… Нет у неё вдохновения, нет того самого настроя в душе, когда всё получается и всё рождается само собой.

– Ну, я считаю, что ни к чему сидеть и себя терзать. Зачем занимать чужое место? Придёт другой человек, с новыми идеями и мыслями. Производство от этого только выиграет.

– Может и так, я ведь не художник, не понимаю, как у вас там талант устроен. А всё равно рисуешь ты хорошо. Матери-то уже сказала?

– Нет еще, не говорила. Пока еще мне замену найдут… Думаю, вот соберемся все, Виталия выпишут, вот тогда и скажу.

– Не пожалеешь? Подумала бы…

– Я думала. Времени у меня больше появится, а то я Федьку не вижу почти. Хорошо, что вот вы у меня есть, а так рос бы ребенок у меня в садике, как придорожная трава. Конечно, в мастерской и заработок поменьше, но я думаю, нам хватит. Единственного сына хочется всё же чаще видеть, а то прихожу, когда он уже спит. И ухожу, когда еще спит.

– Что же ты, вы молодые еще, родите с Виталием ребятишек, да побольше, Федюньке братиков-сестрёнок. Чтобы бабки не передрались, кому кого воспитывать, надо чётное количество!

Лиза невольно рассмеялась, согрелась душа, она была дома. Вскоре показалась сама усадьба, светившая оставленным для них, поздних путников, над крылечком фонарём.

Укладываясь в кровать, Лиза всё никак не могла перестать думать про тот разговор с Мариной. И всё пыталась придумать, как же сказать Виталию, что не выйдет за него… и вообще, как же сказать, что разные у них судьбы. И как сказать об этом домашним… Уснула усталая Лиза только под утро.

Однако, с домашними всё оказалось гораздо проще, чем себе надумала Лиза. Несколько дней спустя, когда все в усадьбе ждали выписки Виталия, который сообщил, что его переводят домой на амбулаторное лечение, Лиза и Екатерина Александровна припозднились, чаёвничая за столом.

– Доченька, ты не сердись на меня, я тебя хочу спросить, – начала Екатерина Александровна, которая давно уже наблюдала Лизаветину задумчивость, – Мне кажется, не радостно у тебя на душе…. И это связано вовсе не с увольнением твоим и сменой работы, я думаю, дело тут в ваших с Виталием отношениях.

– Да, наверное, всё собралось в «букет», вот и думаю, про всё сразу, – Лизе не хотелось расстраивать мать, да и что ответить, она сама не знала.

– Ты знаешь, я тебе хочу рассказать одну историю, – Екатерина Александровна чуть покраснела, видимо история была очень для неё не проста, – Помнишь, когда отца не стало, к нам стал заезжать Павел Петрович Куликов? Ты должна его помнить, представительный такой мужчина, они с отцом долго работали вместе, и после его кончины он продолжил Володины разработки. Да и нас очень тогда поддержал, выхлопотал нам пенсию за отца.

– Да, помню его, конечно, – кивнула Лиза, – Он привозил мне краски и кисти, мастихин импортный подарил, до сих пор им пользуюсь.

– Года три тогда прошло после ухода Володи, стал Павел Петрович всё чаще заезжать… А после напрямую сказал, предложил мне уехать с ним в Пермь, его туда приглашали на какую-то должность. Человек он хороший и добрый, одинокий к тому же… Да и для тебя в Перми какие были перспективы, не то, что здесь. Всё я тогда головой своей понимала, и вроде бы уже и собралась. А в последний момент – не смогла… Здесь мой дом, здесь вся память моя о человеке, которого я любила всю жизнь, и люблю до сих пор, хоть его уже и нет на этом свете…. Но знаешь, я до сих пор не уверена, правильно ли я поступила тогда, ведь ничто не может вернуть ушедшего человека… Но прими я тогда другое решение, твоя жизнь, жизнь моей дочери, могла сложиться совершенно по-другому.

– Ты хочешь сказать, что жалеешь о том, что осталась в усадьбе?

– Я не знаю, Лизанька… иногда думаю, что жалею, а иногда кажется, что это было верное решение. Жизнь такая непростая штука, и как бы мы ни думали, как бы ни раздумывали, а она сама распорядится так, как назначено. Но я не желаю тебе прожить эту жизнь в одиночку.

– Мам… а ты смогла бы жить с Павлом Петровичем? Ведь ты его не любила… смогла бы жить с нелюбимым человеком и тем самым… обманывать его…

– Наверное, не смогла бы, – вздохнула Екатерина Александровна, – Думаю, потому и не поехала тогда…

– Вот и я думаю, что не смогу. Хотя я, как и ты когда-то, не уверена, что это решение правильное.

Глава 20.

Никто не слышал разговора между Виталием и Лизой, никто не знал, что они тогда сказали друг другу, когда решили выяснить всё, что происходило между ними. Но именно после этого разговора Лиза сходила в сельсовет и молча забрала поданное на регистрацию брака заявление, которую уже дважды откладывали из-за неожиданного «отсутствия» Виталия. А сам Виталий так и не переехал в усадьбу, как собирался еще недавно, остался жить в своём доме, который ему и был выделен сельсоветом, когда он только приехал в Бобровку. И теперь он иногда заглядывал в гости в Медвежий Яр.

– Ты знаешь, мне кажется, вы просто поторопились, – говорила подруге Наташа, – Виталий сам торопил события, конечно, я уверена, что он хотел как лучше. Но ему нужно было просто дать тебе время, вот и всё. И я думаю, что сейчас он так и решил сделать, он решил подождать, когда ты будешь готова.

– Да, ты безусловно права, – кивала головой Лиза.

Она никому не говорила про свою встречу с Мариной и их разговор, как и не спрашивала Виталия о визите в больницу его бывшей жены. Лизе стало намного легче после того, как она сказала Виталию всю правду – что она не может выйти за него, и не знает, изменится ли это когда-нибудь. Мужчина хмуро слушал её объяснения, и Лиза всё ждала, что он рассердится, но нет… Он молча выслушал её, и попросил разрешения заходить в гости в усадьбу, потому что считает всех её обитателей своими друзьями, поддержавшими его в сложное время. И теперь хоть и не очень часто, но бывал он желанным гостем за ужином или за обедом, где радовал Варвару своим аппетитом, Екатерину Александровну – беседами о прочитанных книгах, деда Архипа – разговорами о том, что происходит на комбинате по технической части, а Федюньку – новой игрушкой или лакомством.

– Лиза, я думаю, ты очень поспешила с увольнением, – говорил он Лизе, – Даже Жарков это признал, что мы не можем найти тебе замену. Теперь лебезит передо мной, пока никто не видит – просит меня, чтоб я тебя уговорил вернуться обратно.

– А ты что же, будешь уговаривать? – усмехалась в ответ Лиза.

Ей стало теперь очень легко жить. И от того, что она сказала Виталию всю правду, что позволило ей относиться к нему, как к другу, и от того, что ушла работать обратно в мастерскую. Там не было сумбурных совещаний, приезжих отовсюду проверяющих и прочих комиссий. Была только любимая ею работа.

– Нет, не буду уговаривать, – отвечал Виталий, – Я и сам вижу, как ты засияла от этой перемены. Видимо, матрёшки – это не твоё. Это я тебя втянул в это всё… не подумав как следует.

– Твои матрёшки помогли мне вернуться. Всё ты сделал правильно. Просто всему своё время и мне пора было уйти оттуда.

Лиза говорила правду, как бы то ни было, а именно всё то время, что она провела на комбинате, позволило ей пережить нечто такое, что необходимо было пережить. Потому что сейчас, возвращаясь из мастерской, она частенько усаживалась за старый стол в маленькой комнате, выходящей единственным окном на заснеженный теперь сад, и на холсте, который так долго простоял пустым и чистым, стали появляться первые наброски.

А Бобровка жила своей прежней жизнью. Разговоры про недавние события, приведшие к смене руководства на комбинате, еще не стихали и развлекали население, которое и само придумывало новые, порой невероятные события этой истории.

– Вот, значит я была права, когда говорила, что не просто так Медведиху в руководители мастерской взяли! – вещала Зина на весь магазин, заглянув туда за хлебом, ну и поболтать, и совершенно не подозревавшая, что Наташа сегодня подменила заболевшую коллегу и внимательно слушает её, сидя за прилавком, – Этот Шухрин её по блату протолкнул, мне Фрося говорила, что сама видала, как он подарки областной комиссии возил, чтобы её согласовали! Какой из неё художник! Тоже мне, Шишкин! Да она раньше сажу с церковных образов чистила, это что ли художество?! Разжилися там в усадьбе своей, как барчуки! Управы на них нету, куда только власти смотрят, такое позволяют!

– Да ничего тебе Фрося не говорила, не ври, – ответила ей Люся Гриценко, она была этой самой Фросе, работающей теперь на месте Зины уборщиком помещений, родной сестрой, – Фрося с тобой вообще не разговаривает после того, что ты про неё наболтала! Так что не приплетай её к своим выдумкам! Заняться тебе нечем, вот что я тебе скажу, ты от безделья всякую ерунду про людей и придумываешь!

– Я инвалид! На производстве пострадала, а ты меня в безделье обвиняешь! – со слезой в голосе ответила Зина и промокнула сухие глаза кончиком платка, – А про Елагиных давно пора куда следует заявить, пусть разберутся с этой семейкой.

– А вот мы и выяснили, кто же это у нас в Бобровке анонимки на честных людей строчит, – раздался над самым ухом Зинаиды тихий и вкрадчивый Наташин голос, которая незаметно подошла к ней сзади, – А комиссия-то приезжая головы свои умные ломала, кто же это хотел производству навредить и напраслину на Шухрина навёл! Всё думали, кто же, кто же хотел заказы в новом цехе саботировать! А это Зиночка наша решила отомстить за свою несостоявшуюся жизнь. Вот, теперь ты при свидетелях об этом заявила, и мы не станем писать анонимки! Мы напишем коллективное письмо, все тут слышали, что ты говорила!

– Ты что?! Ты что, Наташка?! – кричала испуганная Зинаида, – Да не писала я никаких анонимок! И что я такого сейчас сказала?!

– Да не юли, поздно, дорогая моя! – холодно блестя глазами ответила Наташа, – Все слышали, что ты про Елагиных сказала, и про Шухрина тоже, что он якобы кому-то там подкуп давал! Я всегда говорила, что твой язык тебя до добра не доведёт, если ты его не научишься прикусывать вовремя! Ну вот, и сбылось моё предсказание!

– Ты! Змея! Только попробуй тронь меня! – испуганно затараторила Зинаида и попятилась к выходу под насмешливые взгляды продавцов и немногочисленных покупателей, – Ничего я не говорила, ничего!

– Следи за языком своим, – отрезала Наташа, строго глядя на Зинаиду, – Если я еще услышу, как ты зря про людей болтаешь, не поленюсь и схожу к участковому нашему, да и спрошу у него, куда написать про то, что мы сегодня тут все своими ушами слышали!

Потом, когда Наташа рассказывала про эту встречу Лизе, обе сначала давились от тихого смеха, но потом Лиза нахмурилась:

– Наташ, я не понимаю – за что? Что такого сделала моя семья? Чем провинилась, что такие разговоры идут, я никак не могу понять!

– Ты что, судишь по одной Зинке? Так она про всех говорит только плохое, всех хает и обвиняет в чём-то! Вон, про лесника знаешь, чего говорит? Что он всю осень своих детей в лес по грибы гоняет, чтоб потом на грибоварку за деньги сдавать. Зинка говорит – вот и нарожал пятерых для этого! А в Бобровке люди хорошие и добрые, ты вспомни, какие они характеристики давали Виталию и тебе, когда комиссия эта приехала. И вообще, не стоит на людскую молву внимание обращать. Перемелется, мука будет – такая, кажется, есть поговорка.

После нового года, когда февраль уже принимал бразды правления от морозного своего предшественника и добросовестно заметал всю округу снегом, воскресным метельным днём на пороге усадьбы Лиза услышала радостные голоса. Отложив кисти и вытирая руки от краски, она вышла из маленькой своей мастерской посмотреть, что же за радостное событие происходит в доме. В прихожей, отряхивая с куртки снег, которым он был просто заметён по самую макушку, стоял улыбающийся Виталий.

– Как же ты вообще до нас добрался, столько снегу выпало, дорогу всю замело, – говорил гостю Архип Фомич, – Я утром на санях до Харитоновых ездил за молоком, так Воронко уж на меня и косился недовольно, и фыркал, мы в ним еле пролезли! Вели́ко снегу выпало нынче, говорят, к урожайному году.

– Да ничего, я не прямо, а по распадку. Там не так глубоко, – отвечал Виталий, доставая из-за пазухи коробку с зефиром, – А где у нас Фёдор? Я ему принёс фломастеры, в районе достал, ездил позавчера.

– Ну, проходи скорее, сейчас обогреешься. Варвара чай поставила и блинков напекла.

Когда все расселись за столом, обсуждая новости, Лиза внимательно глянула на Виталия. Что-то подсказывало ей, что он сегодня пришёл не просто так, а с какой-то важной новостью. Так и оказалось.

– А я вам что хочу рассказать-то, – сообщил Виталий, – Меня позавчера в район вызывали, я уж снова было подумал – чихвостить будут. У нас ведь показатели упали, да и народ уходить начал, как новый директор премии урезал… Ан нет, ругать не стали! Мне предложили перевод в Подмосковье. Должность та же, но есть перспективы, и очень хорошие…

– Это отличная новость! – Лиза смотрела на Виталия, в глазах играли радостные и одновременно грустные искорки, – Я считаю, что тебя давно должны были заметить и оценить по достоинству! Ты хороший производственник, умный руководитель, и между прочим, при тебе показатели-то не падали! Теперь вот и посмотрим, когда к нам на этот предмет комиссию пришлют – разбираться, почему же у стабильного производства вдруг такие сбои происходят.

Все стали бурно обсуждать эту новость, только сам Виталий поглядывал на Лизу и ждал момента, когда же можно будет им поговорить наедине. Лиза и сама это понимала, потому и повела гостя в их библиотеку, где он брал почитать книги с разрешения Екатерины Александровны.

– Лиза, я хочу поговорить с тобой, – начал Виталий, не подозревая, что сама Лиза давно уже знает и тему этого разговора, и его исход, – Я могу отказаться, конечно, от перевода… Но я думаю, что вам… что для нас всех – это шанс. Поговори со своими, едемте со мной! Не сейчас, конечно, но я думаю, что к осени я уже всё подготовлю, найду нам жильё, обоснуюсь там. Нет, я не принуждаю тебя… ни к чему. Просто за это время я будто нашёл дом… и вы поддержали меня, как настоящая семья. Я думаю, что для тебя там будет намного больше возможностей по реставрации, там всё же столица совсем рядом. И для Федюньки, да и для всех там будет лучше!

– Мама никогда не оставит усадьбу, – тихо проговорила Лиза, – Да и Архип Фомич с Варварой, я думаю, тоже. Но ты не должен отказываться, такое предложение не делают дважды. Ты поезжай, а нам некуда спешить, мы пока здесь побудем. Время покажет, что делать дальше.

– Я думаю… ты просто не хочешь сейчас обижать меня, потому и не говоришь «нет», – покачал головой Виталий, – Не смог я до твоего сердечка достучаться… А я всё же не теряю надежды! Вот уеду, а ты соскучишься по мне, и передумаешь! Возможно ведь и такое, правда? Ты же будешь мне писать? А осенью я всё равно постараюсь приехать.

– Не особо хороший из меня писатель, – усмехнулась Лиза, – Но я постараюсь. И если ты захочешь, то в нашей усадьбе ты всегда желанный гость.

Через месяц Елагины провожали Виталия Шухрина, желая доброго пути и удачи на новом месте. Федюнька даже подарил ему одну из любимейших своих машинок – на счастье, Екатерина Александровна выбрала несколько книг из обширной библиотеки, а Варвара настряпала в дорогу его любимых пирожков.

Лиза провожала Виталия, как доброго друга, без горечи и сожаления, и очень надеялась, что хоть он-то обретёт наконец своё счастье, хоть и не с нею.

Глава 21.

После отъезда Виталия Лиза почему-то очень ждала весны. Может быть, ей просто хотелось тепла и солнца, и чтобы сирень возле старой беседки в саду снова завилась густыми гроздьями, которые когда-то давно Лиза так любила рисовать. На душе её было светло и покойно, тихое счастье заполняло её всю, а одиночество скорее лечило, чем удручало её. Работа в мастерской, такая привычная и спокойная, ей нравилась не в пример больше прошлого занятия, и она несколько раз уже говорила себе, что всё сделала правильно.

Правда, отъезд Виталия снова вызвал кривотолки в Бобровке, особенно переживали уже известные личности, такие, как Зинаида. Однажды, возвращаясь с работы, Лиза нос к носу столкнулась возле продуктового магазина с этой особой.

– Что, Елизавета, осталась одна куковать? – участливым тоном изрекла Зинаида, – Все они, мужики, такие! Пока тут жил – нужна была, потому что было удобно, а как возможность появилась уехать с нашей деревни, так и позабыл. С глаз долой, из сердца вон.

– Спасибо тебе, Зинаида, что ты так обо мне беспокоишься, – с улыбкой ответила Лиза, – Наверное, ночи не спишь, валерьянку пьёшь, так переживаешь о моей жизни. Своя-то у тебя жизнь слишком видимо скучная.

Зина дёрнулась, будто её ударили, и поспешила скрыться из вида за углом, а Лиза только рассмеялась ей вслед. Ничто не изменит отношения Зины к ней, думалось Лизе, причём эта непонятно откуда взявшаяся ненависть с годами не только не утихает, а будто только усиливается и зреет. Этакая ненависть с «выдержкой», как коньяк.

Лето пролетело для обитателей «Медвежьего Яра» в хлопотах. Архип Фомич безапелляционно заявил, что дом требует ремонта, да и во дворе тоже необходимо навести порядок. Для этой цели были заказаны на комбинате материалы, а в хозяйственном магазине – гвозди и прочие необходимые вещи. Лиза приходила после работы домой и встречала там деда Архипа, пребывающего в блаженном настроении и раздающего указания двоим дюжим ребятам, подрядившимся на подработку.

Ребят звали Сергей и Павел, были они родными братьями и приехали в Бобровку подработать на сплаве, а по выходным брались за любую подработку. Под руководством и неусыпным контролем Архипа Фомича старое крылечко было почти полностью заменено и светлело новыми, еще не окрашенными досками и балясинами на перилах, крыша правого крыла дома была перекрыта, а дворовые постройки обновлены.

Вечером Варвара накрывала для голодных работников сытный ужин, Федюнька носился по саду за бабочками, а Лиза сидела перед холстом… Она всё пыталась нарисовать Мишу, и набросок уже отражал каменистый берег реки, покрытый кустарником и нависающим с небольшого утёса лесом… Там, на маленькой намытой течением косе, Миша так любил бывать, посидеть с удочкой! Именно туда приводил он когда-то Лизу, и они до самой темноты сидели рядышком на сухом бревне, принесённом рекою еще по весне, и смотрели, как зажигаются в небе одна за другою звёзды. Всё помнила Лиза, и реку, и тихий шум листвы над рекой, но вот никак не могла она нарисовать того, кто был ей так дорог… Она помнила каждую чёрточку Мишиного лица, его улыбку и тонкие лучики морщинок, складывающихся под глазами, когда он улыбался. Но только кисть в её руке начинала дрожать, краска не ложилась, а перед глазами наливалась темнота. Так и стоял набросок в углу на старом мольберте… река и лес, каменистый берег, покрытый лёгкой дымкой вечернего тумана… и силуэт человека без лица.

– Смотри, а старший-то братец какой симпатичный, – шептала Лизе заглянувшая на чай Наташа, указывая на работающих на крыше бани Сергея и Павла, – Как его зовут? Сергеем, да? Смотри, как он на тебя поглядывает! Ну точно, вон как косится, как бы с крыши не слетел! А он симпатичный, ты бы присмотрелась! И рукастый.

– Наташка, отстань, – сердито шептала Лиза в ответ, – Что ты меня опять сватаешь! И вообще, может быть, он не на меня смотрит, а на тебя!

– Скажешь тоже, на меня! А то я слепая и не вижу! Знаешь, Лизка, ты не обижайся, но вот такое унылое лицо еще никого не привлекало. Я понимаю, что досталось тебе от жизни, но нельзя жить прошлым и воспоминаниями, у тебя вся жизнь впереди. Вот зачем ты Виталия отпустила? Мало ли, что там его бывшая жена хочет его вернуть, он не вещь какая-то, у него и свои желания есть. Она попробовала новой семьёй жить, ничего не получилось, и она решила вернуться обратно. А ему такого шанса она не хочет дать? Я вот что думаю, если сейчас Виталий узнает, что его перевод – это её рук дело, и её отца… ни к чему хорошему это не приведёт! Жаль, что она сама этого не понимает! И вот лично мне она сама безразлична, а Виталия жаль. Человек он хороший, справедливый и принципиальный! И если всё откроется, то он не простит ей этого… А ты его этой Марине на блюдечке, с голубой каёмочкой подала.

– Я его отпустила не ради неё, – ответила Лиза, – И даже не ради него самого, а ради себя. Если бы я хотела быть с ним… то это давно бы сложилось само собой.

– Ты права, хоть это меня и не радует. Ты сама не пускаешь никого в свою жизнь. И это очень плохо. И кстати, я что тебе хотела сказать, – Наташины щёки залились лёгким румянцем, – Не обрадует тебя такая новость. Юре предложили работу в Перми, и жильё от завода… Мы посоветовались и решили согласиться. Всё же город. А здесь, у нас… много что говорят. Поговаривают, что какие-то перемены будут и на кожевенном, и вообще. И вот мы подумали, пока у нас одна Шурка, мы хотя бы в заводском общежитии пожить сможем, а там, может быть, и квартиру дадут, дом строится от завода, пятиэтажка.

– Правильно вы решили, – кивнула Лиза, – Хотя ты права, я, конечно, не представляю, как вообще я тут останусь без тебя. Но всё равно, если у Юры такие перспективы там, то и нечего тут сидеть. А мама твоя? С вами поедет или здесь останется?

– Здесь, конечно, разве её вытащишь, – вздохнула Наташа, – Да и Юрина мать тоже говорит, вы мол поезжайте, а мы уж тут останемся. Дом, хозяйство… разве они оставят.

– Вот и хорошо, будет к кому в гости в Пермь поехать! – Лиза обняла подругу, хотя на душе у неё было невесело, но она была искренне рада за Наташу.

Осенью Фёдор Голобец стал первоклассником. Лиза стояла в толпе родителей и смотрела, как её сынок, немного растерянный и в то же время счастливый, стоит в стройном ряду нарядных ребятишек с букетами и ранцами в руках.

Как-то незаметно повзрослев, Федюнька из малыша превратился в очень старательного школьника, ответственного и умного. Уже через две недели с начала обучения Лизу пригласила в школу Федина учительница Людмила Алексеевна. Мальчик так разволновался, отдавая матери записку от учителя, что Лиза поспешила успокоить сына:

– Ну что ты, я же знаю, что ты у меня умница, почему ты думаешь, что учитель зовёт меня, чтобы пожаловаться на тебя!

– Потому что она родителей Мити Егошина тоже звала, когда он разрисовал стену в классе, – нахмурившись, ответил Федя, – Мамочка, честное слово, я ничего не делал плохого!

– Я в этом уверена, не волнуйся, – Лиза прижала к себе сына, – И я всегда буду на твоей стороне… даже если ты что-то и натворишь!

– Правда?

– Конечно! Я верю, что ты никогда не сделаешь ничего плохого, и на все поступки у тебя будут причины. И ты всегда сможешь мне обо всём рассказать.

Лиза оказалась права, учитель позвала её вовсе не за тем, чтобы пожаловаться на Мишину учёбу или поведение.

– Елизавета Владимировна, я вас пригласила по такому поводу… Ваш сын практически один из класса, кто умеет писать, читать и считать. Как я понимаю, вы с ним основательно занимались дома?

– С ним занимается моя мама. Кроме чтения и письма они еще языки начали учить, французский и немецкий, на мой взгляд, весьма успешно.

Учительница уважительно и с интересом взглянула на Лизу, сама она была не из местных, только год назад приехала в Бобровку с мужем – лесотехником и была всего на пару-тройку лет старше Лизы.

– Я бы хотела, чтобы вы поговорили с сыном. Он очень умный и вежливый мальчик, и я боюсь, что ему будет не интересно сейчас в классе, когда остальные только ещё учатся писать палочки и крючочки. Я, конечно, буду давать ему задания, более сложные, но у меня в классе двадцать шесть человек, я не всегда смогу уделить ему время, как бы мне того ни хотелось. Думаю, если вы объясните ему, что для остального класса это только начало обучения, и если он будет тренировать руку со всеми… палочки-крючочки, то это только ему на пользу.

Учительница понравилась Лизе, и она для себя отметила, что чувство это взаимно. Они проговорили довольно долго, обсудив не только учёбу.

– Скажите, а можно я как-нибудь загляну к вашей маме в гости? Я сама в школе учила немецкий язык, потом пыталась продолжить, а сейчас вот вроде бы и время появилось свободное. Мы раньше жили в Тобольске, там у меня два класса было под руководством, времени не было совершенно, а здесь…

– А здесь вы немного заскучали? – поняла её Лиза, – Конечно приходите! Мама будет очень рада, у неё много книг и учебников по языкам, а вот с собеседниками не особенно здесь густо.

Тогда Лиза еще не знала, что у них с Людмилой с этой самой встречи завяжутся приятельские отношения на долгие годы.

А в октябре, как раз к осенним школьным каникулам, в Бобровку приехал Виталий. Без телеграммы или другого предупреждения появился он субботним утром на пороге «Медвежьего Яра», и дом, такой тихий обычно, зазвучал его шагами и смехом, который заставил вздрогнуть Лизу, которая снова сидела в мастерской, рисуя осенний пейзаж и изредка поглядывая в окно.

– Ай да молодец! – радостно восклицал довольный Архип Фомич, – Ну и сюрприз ты нам устроил, я уж и не думал тебя увидеть так скоро. Давай-ка, раздевайся! Я сейчас Варвару обрадую, что у нас гость.

Лиза вышла в коридор, увидела знакомый силуэт мужчины, снимающего в коридоре промокшую свою куртку. Это было другое… не то, яркое и всепоглощающее чувство, которое она испытывала к Мише, но этот человек был ей тоже дорог. И сейчас она была рада его возвращению, и очень хотела бы узнать, надолго ли он вернулся.

Когда все расселись за столом, на Виталия со всех сторон посыпались вопросы – что да как там на новом месте, и как его отпустили в Бобровку аж на целую неделю. Федюнька сидел рядом с гостем и подробно отвечал на вопросы Виталия про школу и учёбу, которые тот умудрился успевать задавать ребёнку в ходе оживлённой общей беседы.

– Ну что, приютите меня на неделю? Я ведь сразу к вам со станции, а сначала хотел к Гавриловым заглянуть, у них могу остановиться.

– Нет, что вы! Никаких Гавриловых! – всплеснула руками Екатерина Александровна, – У нас места много, оставайтесь!

А Лиза понимала по глазам гостя, что есть у него и к ней разговор, и что вовсе не просто так приехал он в такую даль.

Глава 22.

Так и вышло. После обеда Архип Фомич объявил, что идёт топить баню, и Лиза с Виталием расположились у окна гостиной, наблюдая, как за столом Федюнька рисует новыми фломастерами, с высунутым от старания кончиком языка.

– Екатерина Александровна сказала мне, что ты снова рисуешь. Я рад этому…

– Рисую… так, немного, под настроение. Ну и с Федькой занимаемся, он любит сидеть у меня в мастерской, пришлось ему свой старый мольберт отдать, чтобы, как он говорит, «всё было по-настоящему». Ну, у нас-то всё по-прежнему, лучше ты расскажи, как обустроился на новом месте.

– А что мне обустраиваться, у меня и вещей-то два чемодана. Я привык малым обходиться, еще в детском доме. Ну, приехал, сначала в местной гостинице разместился, а через неделю комнату мне выделили. Вот и всё размещение. Предприятие, конечно, огромное. Нашего комбината раз в пять побольше будет, народу много, да и видов продукции больше. Директор, Андрей Сергеевич, человек опытный, давно должность занимает. Через два года на пенсию собирается, хотя, я думаю, ему дома скучно будет. Столько энергии! Ну вот, везде меня провёл сам, ознакомил, так сказать. Работа – она везде работа. Через месяц я уже и сам всё знал, где и что. А сейчас попросился на недельку, к вам наведаться и посмотреть, как вы тут без меня…

–Ну, у нас вот Фёдор теперь первоклассник, вот и все новости, – усмехнулась Лиза, – Я рада, что тебе на новом месте нравится, и всё хорошо складывается. А еще у нас говорят, что Жаркова на повышение куда-то забирают, не знаю только, может быть так, болтают.

– Да? Надо заглянуть к нему, пожелать удачи. А то он уж очень переживал, когда я уезжал, что не ему предложили. Лиза… я хочу спросить… в общем-то я, наверное, только потому и приехал. Я нашёл там дом, хозяева сами в Москве живут, можно его снять. Поедем со мной! А если ты не хочешь уезжать отсюда… то я тоже не хочу!

Лиза удивлённо посмотрела на Виталия, лицо его было серьёзно, брови нахмурены.

– Через месяц примерно после моего приезда, – рассказывал Виталий, – Мне позвонил мой бывший тесть, Аркадий Иванович. Сам по себе звонок меня уже насторожил, и я уже тогда заподозрил, что весь этот перевод… не просто так случился. Сам он в Москве, конечно, в министерстве. Пригласил к себе, повидаться, поговорить. Надо сказать, человек он хороший, умный и порядочный. Мы с ним как-то сразу подружились, когда я с Мариной только ещё познакомился. Я в выходной и поехал, встретились с ним, поговорили. Потом и с Мариной говорили, когда я узнал, что это по её просьбе Аркадий Иванович мне перевод организовал. Она почему-то была уверена, что мне здесь, в Бобровке, не место.

– Я виделась с Мариной, когда она приезжала к тебе в больницу, – призналась Лиза.

– Да, я знаю, она мне сказала. А я… наверное, только когда сам уехал, то понял многое. Но я не подозревал, что это Аркадия Ивановича рук дело, хотя должен был догадаться сразу – таких случайностей не бывает. Это заставило меня о многом задуматься! И вот что я решил. Если ты не поедешь со мной, то я… Сейчас до нового года доработаю, потому что у меня там задачи как раз до конца года поставлены, надо доделать. А потом вернусь в Бобровку на комбинат. В цех работать пойду, устал я от всех этих «игр»!

– Ты из-за меня решил вернуться?

– Да… нет, не только из-за тебя, – Виталий смутился, – Я хочу жить простой жизнью, ходить на работу, а по выходным – на рыбалку, или вон с егерем нашим на заимку! А вот это всё… руководство, не для меня это. А еще мне кажется… грядут какие-то перемены. Уже сейчас нет того, к чему я привык – когда тебя продвигают на руководство за твои достижения, знания, опыт! Всё чаще и чаще я сталкиваюсь с тем, что на «высокое» место приходит чей-то кум, сват, брат… А ведь когда-то я, детдомовский мальчишка без связей и блата, мог пробиться только потому, что работаю на совесть и стремлюсь делать работу лучше и лучше. А теперь я вижу, что эти времена заканчиваются…

Лиза и сама не так давно думала об этом. Ей казалось, что сама она стоит где-то на самом краю этого мира, который меняется так стремительно, а главное – автономно от неё самой. Она не была такой гибкой, чтобы вот так, практически в одночасье, изменить своим принципам в угоду духу времени.

– И я от тебя никогда не скрывал своих намерений и чувств к тебе, – продолжал Виталий, – И всегда знал, что ты по погибшему мужу тоскуешь. Но, Лиза! Его нет, и мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить! Но я – вот он, и я хочу быть с тобой… и с Федюшкой, и со всеми вами… Мы оба очень многое потеряли в прошлом, это никогда не забыть. Но жизнь – она не стоит на месте… И в неё приходит что-то, или кто-то новый, и это счастье – что такое может случиться! И никому не дано знать, что будет дальше, но жизнь – вот она, сейчас, в этот момент, она только и есть.

Лиза смотрела в глаза мужчины и думала, что она ошиблась. Ошиблась в тот момент, когда решила, что Марининой любви к Виталию им хватит на двоих. Оказывается, не хватит… Не может, да и не хочет Виталий возвращаться в прошлое, и слишком он честен для того, чтобы остаться с бывшей женой из-за какой-то своей выгоды, или же из жалости к ней самой. И он прав… Миша не вернётся к ней, как бы она того не хотела, но и из памяти её он никогда не уйдёт. Ей придётся жить с этой памятью всю свою жизнь, с этим ничего уже не поделаешь… Но сейчас, когда Виталий был рядом, после недолгой. Но довольно ощутимой разлуки с ним, она поняла – она не хочет потерять и его.

– Скажи мне, реши наконец…, – Виталий смотрел в Лизины глаза, – Если хочешь – уедем, я всё сделаю для того, чтобы на новом месте тебе, и всей семье было хорошо. Хочешь остаться – тогда скажи, позволишь ли ты мне остаться с тобой.

– Ты прав. Никто не знает, что с нами будет дальше, – Лиза сама даже чуть испугалась того нового ощущения свободы от прошлого, вспыхнувшего в её душе, – И я не знаю, как будет… Но не хочу расставаться с тобой… А решать – уезжать или остаться здесь, в усадьбе, я не могу одна. Мама, и Варвара с дедом, это моя семья, я не могу их здесь бросить.

– Ну, значит за ужином все вместе об этом и поговорим, – счастливые, радостные нотки в голосе Виталия и его блестевшие глаза заставили Лизу улыбнуться.

– А ты сам, что бы ты хотел? – Лиза сама взяла Виталия за руку, и он чуть вздрогнул от этого, – Это мне здесь хорошо, и вот маме с Варварой и дедом. Ещё, Федюньке, конечно, у него друзья в школе появились, занятия, секция футбола. Но ты ведь очень хороший специалист, тебе самое место на большом производстве. И пусть всё так и есть, как ты сказал – кумовья, сватья и братья… но на них производство не сможет устоять – шаткие у них для этого ноги. Кто-то должен и по-настоящему работать!

– Много лет в моей жизни была только работа. И что-то никто этого не оценил, когда Жаркова на должность ставили. А я… многим в своё время пожертвовал ради работы, с головой в неё уходил. И знаешь, какие выводы я сделал? Никто на работе меня уже через пару недель не вспомнит, никто, как в семье ждать не будет.

Вечером, когда вся семья, довольная и расслабленная после жаркой бани, снова собралась за столом, Виталий и Лиза начали этот разговор с домашними. Когда все вопросы были заданы, старшее поколение погрузилось в трудные раздумья. И только Федюнька сразу объявил, что лично он не хотел бы никуда переезжать, потому что скоро в школе будет Новогодняя ёлка, он участвует в сценке, а в январе, после зимних каникул, у него будут первые в жизни соревнования по футболу и он не может подвести свою команду.

– Ну вот, я думаю, что самые серьёзные аргументы уже названы, – без тени улыбки сказал Виталий, – Я бы при таких обстоятельствах тоже не согласился бы ни за что на свете, ни на какой переезд.

– Мы уже старые, чтобы куда-то перебираться, – покачал головой Архип Фомич, – Наше дело пенсионерское, вон, в саду копаться и повидло на зиму варить. А вам, молодым, нужно движение! Я считаю, вам с Лизой можно поехать, обживётесь там, обоснуетесь. А на будущий год и Федюньку к себе сможете забрать.

Хоть и сказал он это вроде бы весело, но горечи скрыть не смог, особенно когда говорил про Фёдора. Екатерина Александровна и Варвара только и смогли, что согласно кивнуть в ответ, не найдя слов. Но Виталий не стал ждать, пока отчаянье разольётся до самых глубин любящих свою семью людей:

– На самом деле, мы с Лизой поговорили… и оба пришли к выводу, что нам нравится жизнь в Бобровке. Так что, мой отъезд был ошибкой, в первую очередь для меня самого, но что уж теперь говорить? Лиза согласилась выйти за меня… Потому, я снова прошу у вас, дорогая Екатерина Александровна, благословения, а у Фёдора – разрешения… И на этот раз я бы не хотел тянуть!

Расписаться решили не в местной администрации, а в районе, воспользовавшись старыми связями Виталия, потому что вообще-то регистрация брака проводилась по месту жительства. Но им пошли навстречу, потому что сам Виталий в паспорте имел пока еще штампик о проживании в Подмосковье, потому и сочли возможным расписать молодых в новом красивом Дворце Бракосочетаний районного центра. Дата была назначена на ближайший четверг, потому что в субботу Виталий должен был уже отправляться обратно. Свидетелей, Наташу и Юру, огорошили таким неожиданным известием и попросили в четверг отпроситься с работы, на что удивлённое таким поворотом событий семейство Ковалёвых, разумеется, согласилось без возражений.

Медвежий Яр зажил, задышал предвкушением события, и новой жизни. Лиза попросила отгулы на три дня, и Николай Никифорович, узнав причину, безусловно согласился её отпустить. Никто из знакомых Лизы такого поворота событий явно не ожидал, но узнав о грядущем событии, радостно улыбался.

Сама же Лиза находилась в каком-то немного испуганном состоянии, ей всё казалось, что это происходит будто во сне… И снова может случиться что-то такое, что отметит все их планы и задумки. Но ничего не случилось, ничего не произошло, и всё случилось в назначенный срок.

В субботу Лиза провожала мужа на станции, её палец украшало новенькое обручальное колечко, такое же блестело и на пальце Виталия, который и сам светился от счастья.

– Я постараюсь закончить всё раньше, поговорю с Андреем Сергеевичем, он должен понять. Какая разница, если я не собираюсь всё равно там оставаться! Думаю, что новогоднюю ночь мы будем праздновать вместе!

– Не правильно это, конечно, – качала головой Лиза, – Жена должна за мужем поехать… А я тут остаюсь!

– У тебя Федюнька, не говори так! У мальчишки школа, занятия, и мама должны быть с ним. А я уже человек взрослый, и тем более, что скоро вернусь! Не грусти, хорошо?

Гулко стучало сердце в груди, когда Лиза махала рукою вслед вагону, в окне которого улыбался ей Виталий. Только в этот раз стучало оно не от тревоги… а как-то непривычно радостно, в предвкушении скорой встречи. Именно в этот момент Лиза поняла, что правильное решение она приняла, и что-то ей подсказывало, что она никогда о нём не пожалеет.

Глава 23.

Зима, нарядная и торжественная королева, хозяйской рукою накрыла холмы и предгорья, речку, лес и саму Бобровку. Над крышами домов, будто одетых в тёплые меховые шапки, на фоне фиолетового неба сизыми тонкими струйками поднимался лёгкий дымок. Лиза шла с работы домой и медленно поднималась по холму, часто останавливаясь, чтобы полюбоваться на волшебный вид. Приход зимы её очень радовал, и в этот раз она поторапливала время.

– Ох, Лизка, я до сих пор поверить не могу, и насмотреться на тебя не могу, – говорила подруге Наташа, – Не должна женщина одна век свой вековать, не предназначены мы для этого. Вот и ты вся светишься.

– Я и сама не верю, что всё это со мной происходит. Будто проснулась, а на дворе новый день.

– Ты представляешь, а у Зинки то чуть дар речи не пропал! Мне Ульяна наша рассказала, пришла Арефьева в магазин, и давай новости всем вещать, что Шухрин к тебе приехал, и что жениться вы решили. А тут еще и бабушка Кушнарёва, тоже ведь поболтать то любит. Ну вот, и не сошлись они во мнениях – Арефьева говорит, что он за вами приехал, забирать вас с сыном к себе, а Кушнарёва говорит наоборот, что он сюда насовсем вернулся, к тебе. Чуть не разругались между собой, страсти какие, хорошо не подрались! А Ульяна и говорит – сижу я за прилавком, смотрю, Зинка как это всё услышала, позеленела вся и рот открыла. А потом Арефьева из магазина выскочила, надоело, значит, с бабкой старой препираться, а Зинка давай у Кушнарёвой выпытывать, где да что та слыхала. А саму всю аж корёжит от злости!

– Ох, что же это я, не догадалась, – покачала головой Лиза, – Надо было мне сразу к Зинаиде сбегать, и всё в подробностях доложить. А то человек переживает, ночи не спит из-за меня. Жалко её!

– Ты знаешь… я, конечно, сама не знаю, но слышала, как девчонки в магазине шептались, что Зина того… в положении. Я думаю, это всё сплетни. Где отыщется такой герой, что вытерпит всю глубину Зининого характера? Наши девчата болтают, что это она на лечение в район ездит, вот там с кем-то и завела знакомство.

– Да кто бы ни был, я за Зину рада, если это правда! – покачала головой Лиза, – Может быть подобреет, на мир по-другому взглянет. Ребёнок, это совсем другая жизнь…

– Думаешь, её материнство изменит? – с сомнением ответила Наташа, – А мне уже заранее этого неродившегося малыша жаль. Злая она… откуда только в ней столько злости, я не знаю. Ну, может ты и права окажешься, пусть изменится. Но я считаю – яд никуда не денется. Да и несладко одной, без мужа, ребёнка-то растить. Тем более у нас в Бобровке, теперь вот сама узнает, каково это, когда тебя на все лады обсуждают.

– Пустое это всё, – Лиза поднялась и подошла к окну, они с Наташей сидели в гостиной усадьбы, – Пересуды эти, сплетни. Я вот иногда думаю, а почему Зина такая стала? Ведь не родилась же она такой? Никто у неё не спрашивал, может быть ей помочь нужно чем-то, или просто человеческое участие… у неё ведь никого, ни подруг, ни родни?

– Родня есть, мать у неё жива, только они разругались и не общаются, мать в Ореховке живёт. Даже и тут не получилось отношения наладить, а ты говоришь – участие ей человеческое нужно. Никто ей не нужен! Даже мать старая, и та не нужна.

А перед самым новым годом Бобровка гудела слухами еще сильнее. Зима – время скучное, потому и развлекаются сельские жители разговорами и пересудами. А тут сразу несколько поводов, чтобы поговорить!

Во-первых, слухи про Зинаиду Дорогову оказались правдой, и даже свободный покрой её пальто не скрывал, так сказать, «улики». Теперь уже местные кумушки строили догадки и версии о том, кто же является отцом Зининого ребёнка. Мнения разделились и версий звучало очень много, но, как думала Лиза, иногда слыша эти разговоры в магазине или на почте, правдивую версию вряд ли знал кто-то, кроме самой Зинаиды.

А второе событие, которое обсуждали ничуть не меньше, а может даже и побольше, случилось под самый новый год. В Бобровку вернулся Виталий Шухрин, сразу же поселился в усадьбе и тем самым пресёк ходившую сплетенку про то, что кольцо Лиза носит на руке «просто так, для красоты» и «никакой свадьбы на самом деле не было».

А когда Лиза появилась в Бобровке в новенькой, безумно красивой шубке из натурального меха, даже самые стойкие из сплетниц едва могли скрыть свою зависть. С трудом подавляя завистливые вздохи, местные кумушки рассказывали друг другу, что шубку в подарок жене Шухрин привёз из столицы, да и там добыл её по какому-то блату. Вообще-то это не было неправдой, шубку Виталий и правда достал с помощью бывшего тестя, с пониманием отнёсшегося к решению Шухрина вернуться обратно в Бобровку, к любимой женщине.

Сам Виталий по приезде тут же отправился на комбинат, к заместителю директора, временно исполняющему обязанности руководителя, потому что Жаркова уже перевели куда-то с повышением.

– Как же я тебя, с таким опытом, и простым рабочим возьму? Да меня за нерациональное использование кадров премии лишат, если это где всплывёт, – говорил, качая головой, замдиректора Константин Нестеров, – Да и вообще, мне такие специалисты позарез сейчас нужны! Пока у нас тут Жарков был у руля, народу разбежалось знаешь сколько? Работать вообще не с кем! Давай, хотя бы цех под руководство бери, ведь ты же сможешь.

– Нет, не хочу я на цех, – покачал головой Виталий, – Максимум – на бригаду пойду, и не выше. Наигрался я уже в эти игры. Ну, я тебя не заставляю, конечно. Не примешь рабочим, ладно. Пойду в лесничество проситься, там, говорят, егерь нужен. Гаврилов, друг мой старинный, меня всему научит, зато жить буду спокойно.

– Ладно, пусть будет по-твоему, – горько вздохнул Нестеров, – Я думал, ты за производство душой болеешь, а ты… Ты что же, за ту комиссию обиделся? Так всех проверяют, что ты думаешь, один такой что ли. Я вот обязанности исполняю еще всего ничего, три месяца с лишком. А меня уже два раза в район вызывали, с отчётом, и по бухгалтерии проверку присылали! Работа у них такая – проверять! А наша работа – работать!

– Ну а я что же, к тебе бездельничать прошусь? – усмехнулся Виталий, – Я и пришёл, говорю – хочу работать! А ты меня руководить тащишь!

– Ладно, иди в кадры, пиши в первый цех заявление. Там две бригады, в любую пиши.

На самом деле Нестеров обрадовался, когда увидел Шухрина в своём кабинете. Сам он работал на комбинате не очень давно, но время, когда Виталий был там на должности главного инженера, застал. И прекрасно помнил, что тот знает это производство, как свои пять пальцев. И характер Шухрина ему тоже был знаком! Потому сейчас Константин надеялся, что Шухрин поработает в цехе, а после и на повышение согласится. Таким нехитрым способом Нестеров и хотел заполучить в свою команду опытного и знающего специалиста. В самом деле, не упускать же его, потому что в лесничество Шухрина с руками оторвут, в этом можно было не сомневаться!

А Виталий обрадовался, и вместо отдела кадров отправился сперва в знакомый ему до последнего винтика на станках первый цех, чтобы разузнать, кто сейчас там работает, и чем вообще живёт производство. К концу дня заявление было написано, утверждено и подписано, и после новогодних праздников, отдохнув буквально недельку, Виталий собирался выходить на работу в созданный при его же участии комбинат.

Новый год стал для Лизы волшебным. Вроде бы и к присутствию Виталия в своей жизни она привыкла, но как же много было позабытых мелочей… Например, когда тебя встречают после работы, прохаживаясь возле старой мастерской, и достают из-за пазухи добытые при помощи знакомого любимые Лизины конфеты… А в школу, смотреть новогоднюю сценку, Лиза отправилась вместе с Виталием и уже не ощущала себя так неуютно, как раньше, она будто была теперь под защитой. Федюнька очень старался, но всё же то и дело отвлекался от спектакля и украдкой поглядывал на маму и Виталия, сидевших совсем недалеко от сцены. Виталий же ободряюще и чуть заметно кивал «артисту», чтобы его поддержать, и это вызвало у Лизы такое чувство счастья, что хотелось заплакать.

Жизнь для Лизы приобрела новые краски, да и не только для неё одной. Федюнька теперь с нетерпением приплясывал в прихожей вечером, когда подходило время возвращения Виталия с работы, чтобы похвастаться своими успехами в школе, да и вообще поболтать «по-взрослому», как он сам это называл.

После новогодних праздников Екатерина Александровна уехала в санаторий подлечиться, Варвара было заскучала, а после решила, что в гостиной не мешает поменять шторы и кое-что из обстановки. Дед Архип усмехался в усы, и в женские дела не лез, только лишь беспрекословно выполняя задания жены, если таковые были.

Наташа с Юрой собирались весной переезжать в Пермь, что вызывало у Лизы одновременно и радость, и огорчение. У неё и так было очень немного близких людей, с кем можно было бы поговорить, обсудить всё без утайки и опасения быть прославленной на всю Бобровку… А теперь, она останется без Наташи…

Вообще, Лиза сейчас редко появлялась в Бобровке, дорога от мастерской лежала по самому краю села, и она каждый день шла на работу или возвращалась с неё и думала, как же красиво здесь… Николай Никифорович объявил, что доработает до осени и отправится на заслуженный отдых, потому что «старые глаза ничего уже не хотят видеть, да и голова начинает уставать»:

– Не хочу я, Лизонька, дождаться того момента, пока испорчу что-нибудь, – признавался Лизе старый мастер, – Нужно уметь вовремя уйти, что я и хочу сделать. И так уже засиделся! Да и супруга моя, Анна Семёновна, ругается на меня, мол, сколько можно твои рубахи от краски отстирывать! Все другие уже дома сидят, заслуженным покоем наслаждаются! Я думаю, Лиза, что ты сама здесь прекрасно справишься. А руководство наше, которое в районе заседает, обещало в помощь присылать практикантов, чтобы учились. Ну, и я тут недалеко буду, иной раз нет-нет, да и стану заглядывать к тебе на огонёк!

Лиза думала, как же всё-таки, наверное, сложно будет Николаю Никифоровичу оставить мастерскую… ведь проработал он в ней почти всю свою жизнь. Но всё же старый мастер прав – уходить нужно вовремя, и потому Лиза готовилась принять дела, старательно запоминая все премудрости наставника, чтобы, оставшись без него, не ударить в грязь лицом.

Глава 24.

Странно всё в жизни складывается. Вот когда что-то не очень приятное происходит, то время так долго и бесконечно тянется, будто испытывая нас на прочность. А когда всё хорошо – дни пролетают так быстро, что не успеваешь отрывать листочки от висящего в кухне под часами численника, заботливо украшенного Варварой красивой открыткой с цветами.

Лиза так и работала в старой мастерской, только теперь вся ответственность была на ней самой, но за это время она уже привыкла. И даже то, что мастерскую перевели на «хозрасчёт», особенных трудностей ей не создало, а вот работы неожиданно прибавилось – увеличилось число так называемых «частных» заказов на чистку и реставрацию старинных икон. Лиза справлялась, но от помощи, когда к ней присылали студентов художественного училища, не отказывалась и всегда щедро делилась знаниями и опытом. Но весь этот «хозрасчёт», ориентированный на получение денег с малыми затратами… И непонятного рода занятий люди, всё чаще заглядывающие в мастерскую, даже не скрывающие, что им не важна историческая ценность принесённых ими образов, а нужно лишь одно – чтобы Лиза придала им наиболее презентабельный вид для антикварного рынка. Со временем Лиза стала подозревать, что именно такие перемены и стали истинной причиной ухода на отдых Николая Никифоровича, а вовсе не «старые глаза»!

Виталий, как справедливо предполагал Константин Нестеров, долго в бригадирах не задержался, и уже через полгода перешёл с должности мастера на начальника цеха. Но вот все попытки Нестерова продвинуть его выше успехом не увенчались – Виталий нашёл для себя ту самую золотую середину, когда кроме работы успеваешь еще и жить.

Фёдор уже учился в пятом классе, учёба давалась ему легко, и кроме неё он успевал еще заниматься с бабушкой языками, которых теперь уже изучал целых три – потому что школьной программой было предусмотрено изучение английского.

С Виталием же Фёдор водил не просто тесную дружбу, они были, так сказать, единомышленниками, собратьями по интересам. С самого своего приезда в Бобровку Виталий был дружен с семейством местного егеря, младший сын которого, Дима, был ровесником Федюньки и его одноклассником. Вся эта «честна́я компания», основательно собравшись, частенько отправлялась на дальнюю заимку, добраться до которой можно было только пройдя на лодке вверх по реке, а потом еще пешком по непролазному лесу. Мальчишки с упоением учились разводить костёр, искать и различать следы зверей и птиц, находить тропу по едва заметным приметам, и прочим премудростям, какие просто обязан знать человек, который живёт на самом краю огромного леса.

Лиза же, хоть и тщательно это скрывала, но каждый раз, когда «мальчишки», как звала Виталия и Федю Варвара, собирались с Гавриловыми «на обход», у неё холодело и почти останавливалось сердце. Она боялась реки и не доверяла ей, хотя и прекрасно знала, что Фёдор давно уже умеет плавать получше неё самой, и Пётр Гаврилов никогда не допускает поездки мальчиков в лодке без того, чтобы лично не проверить, как на Феде и Диме завязаны спасжилеты. Но всё равно, память никак не хотела отпускать её до конца, и эти дни, пока родных не было дома, Лиза нервно ходила из-угла в угол и не могла думать ни о чём другом, кроме их возвращения.

Но когда довольный и счастливый Федюнька по возвращению с восторгом рассказывал ей, что дядя Петя давал им с Димой подержать настоящее ружьё, и еще они стреляли из «мелкашки», то понимала – Виталий правильно поступает, что учит Фёдора тому, чего боится она сама, но именно эти знания и могут обезопасить его. Все эти умения никогда не позволят заблудиться в лесу или оказаться там совершенно беспомощным.

Наташа и Юра жили теперь в Перми, но регулярно навещали родителей, а Шурочка проводила все каникулы в Бобровке, и иногда жаловалась Лизе, что очень хотела бы вообще остаться здесь, потому что в городе у неё и друзей почти что нет.

– Да и мне там особенно некогда ни с кем дружить, – грустно жаловалась Наташа подруге, тоскливо поглядывая в окно усадьбы и черпая ложечкой Варварино повидло, – Это у нас здесь в магазине продавцов три человека, и посетителей немного. А там, в гастрономе, такой поток, постоянно кто-то заходит, спрашивают, смотрят. Когда я в продуктовом работала, думала останусь вовсе без ног, перешла в промтовары. Немного полегче, но всё равно, тяжеловато. Привыкла, конечно, что делать. Вот и Шурка тоже, во дворе ребята постарше её, а одноклассники кто по домам, кто в секции разные. Наша вот на танцы ходит, хоть занятие, но всё равно, это не так, как в Бобровке – все одной ватагой. Вот и ждёт лета, чтобы сюда поехать.

– Шура у тебя замечательная, – Лиза улыбнулась, вспомнив украшенный веснушками и чуть вздёрнутый носик девчонки, – Я ей обещала, что нарисую её портрет, она так обрадовалась, уселась позировать. На пять минут хватило, потом говорит: «Можно, тётя Лиза, ты потом остальное дорисуешь? А то меня там ребята ждут!» Пришлось по памяти рисовать! Стрекоза!

– Мы с Юрой второго хотим, – грустно улыбнулась Наташа, – Да вот всё никак. Ходила в женскую, всё нормально говорят, старайтесь. А я иногда с работы прихожу без задних ног, какое тут «старайтесь»! А вы с Виталием что же? Надо Фёдору братика или сестричку!

– Так и нас так же, – пожала плечами Лиза, – Я к докторам уже года три не хожу, что толку – то же и говорят, что и тебе, иногда просто слова другие используют. Ну, я и решила, что Варвара правильно говорит – все мы под Богом ходим, так что уж как она даст.

– А что там Зина-то? Надо же, такое несчастье, я вот сколько на неё злилась, а как узнала… так на неё вся злость и прошла.

Дело было в том, что когда Зининому сыну исполнилось чуть больше года, она как-то замкнулась, хотя и до того была не особенно общительной. А по Бобровке поползли слухи, что мальчик отстаёт в развитии, что и проявилось со временем всё больше. Сама Зина если и слышала, что кто-то из местных любительниц посплетничать упоминает её сына, тут же учиняла такой скандал, что «виновница» надолго запоминала этот прецедент и предпочитала в будущем даже близко не упоминать ни саму Зину, ни её сына Андрюшу.

– Зина сына забрала, и они уехали. Дом стоит закрытый, окна она досками заколотила. Сказали, что она помирилась с матерью и уехала к ней, в Ореховке есть коррекционная группа в садике, – сказала Лиза, – Мне тоже её очень жаль. Несчастная судьба у человека, и мальчика очень жаль. Его тут на улице ребятня дразнила, наш Федька один раз даже подрался из-за него с Бушуевым, наш же за справедливость, что маленьких нельзя обижать. А Зинин-то Андрейка, хоть и маленький, а всё понимал. Плачет, в обидчиков плюётся и камнями кидает, а те ещё сильнее над ним смеются. Я даже в школу потом ходила к завучу, чтобы беседу с детьми провели… Нельзя так! И хорошо, что Зина уехала, может быть, там мальчику помогут, специалисты ему нужны.

– Всё зло, которое человек в своей жизни творит, – задумчиво сказала Наташа, – К нему же и возвращается. Я знаю, что ты не веришь в это всё… Но я верю. Верю, что тот самый поступок, когда Зина к той бабке в Малинники таскалась… ничего это ей даром не прошло. Она тебе зла хотела, хотя сначала я думала, что она Мишу приворожить собиралась… Так вот каким образом ей жизнь за это отплатила.

– Ну конечно, я в это не верю, – покачала головой Лиза, – Потому что… ладно сама Зина! Но ребёнок её, дитя невинное, чем виноват? Не знаю, кто или что там управляется с нашими судьбами… но каждому из нас своё назначено. И хорошее, и плохое.

– А меня Люда зовёт в школу, кружок вести по рисованию, – Лиза хотела порадовать подругу хорошими новостями, и перевела разговор в другое русло, – Я думаю, наверное, соглашусь. Хочется чего-то нового, интересного. Попробую в свободное время с детьми заниматься, хотя пока еще не оговорили все детали с директором.

– Ну вот, я всегда говорила, что тебе бы это понравилось! – Наташа искренне радовалась за подругу, – Шурка в школе своей рисование любит, говорит – учительница добрая, почти как тётя Лиза.

Подруги подолгу болтали, потому что встречи их были теперь редкими и такими желанными. Иногда и Шухрины выбирались в Пермь в гости к друзьям. Наташа и Юра получили квартиру от завода, как и загадывали, просторную двушку с двумя лоджиями, но Юра жаловался иногда Виталию, что жизнь в городе – это конечно не Бобровка… Там и двор, и хозяйство, и соседи через забор, уже как родня. А здесь в подъезде и то не все с тобой поздороваются…

Так и шло время в повседневных делах и заботах, по весне приболел Архип Фомич, и Лиза с грустью только сейчас увидела, как незаметно стареют её родные… И если старую усадьбу можно было обновить, перекрыв крыши и подлатав крылечко, то течение человеческой жизни всегда неизменно.

Сплав леса по реке почти прекратили, и теперь небольшой посёлок сплавщиков на берегу реки опустел, даже когда шла хорошая вода, уже не слышно было окриков и весёлых разговоров сплавщиков, баграми правящих поток.

– Странное дело, – качал головой Архип Фомич, украдкой от жены попыхивая папиросой, – Неужто лес нынче никому уже не нужен! Вон ведь как, железку протянули лет десять назад, или сколько? Так до неё ведь еще нужно доставить лес-то! А как еще, кроме как по реке? Не понимаю!

Виталий молча слушал деда, а сам думал, что и на комбинате иной раз творится не пойми что… Что за политика партии такая, мало кто понимал. Мужики в курилке без конца обсуждали разное, но всё это были так, досужие разговоры.

Хотя вот и Пётр, давнишний друг Виталия, съездив в правление своего лесничества, вернулся какой-то потерянный. Сказал, что на второй участок егеря брать не будут, и скорее всего эту вакантную должность сократят… А кто же будет присматривать за угодьями, да вот сам Гаврилов и будет… А то, что один на два участка – так сколько успеет, столько и присмотрит.

Всё чаще в недоумении шептались мужики, не понимая, что же грядёт, каких перемен еще ждать… Но то, что они будут, никто уже не сомневался.

Глава 25.

– Даже не верится, что Федюньке уже пятнадцать, – Наташа смотрела на стройного высокого красавца, разрезающего для гостей именинный пирог, приготовленный Варварой, – Лизка… дети растут, а мы с тобой стареем! А Фёдор уже жених!

– То-то и оно, что жених, – шептала в ответ подруге Лиза, – Вон, смотри, как он с Шуры глаз не сводит! И она, по-моему, этому рада.

Шура из немного неуклюжей тощей девчонки незаметно как-то превращалась в стройную красавицу с каштановыми волнистыми волосами и искорками в зелёных глазах, и в Бобровке не одно пацанячье сердце начинало учащённо биться, когда она приезжала к бабушке на каникулы и со стайкой девчонок выходила вечером гулять.

Лиза давно заприметила, как лёгкий румянец покрывает щёки сына, когда Наташа с дочерью приезжают к ним в гости, или сами они выбираются к Ковалёвым в Пермь. Шурка же озорно постреливала глазами, смеялась, задорно сморщив носик, на шутки Фёдора, но она была его помладше, а потому воспринимала всё не всерьёз, с еще детской непосредственностью пока что считая его только лишь другом.

А между тем, новости и в стране, и в самой Бобровке иной раз тревожили население, а иной раз вроде бы и вселяли надежду на что-то новое… Никто и не понимал, куда же ведут всех происходящие перемены, которые в провинции были менее заметны, чем в больших городах, но всё же местные умы тревожили.

– Ты слышала, что сейчас в институтах и в техникумах тоже не будет больше распределения, – говорила Лиза Наташе, – То есть, вот отучатся наши, а работу будут сами искать, куда возьмут… Странно это как-то.

– Ну, может быть это и хорошо, – задумчиво отвечала Наташа, – А то вот так отучится человек, и потом зашлют его невесть куда! Вот в такую вот «бобровку», как наша, только еще дальше! И как хочешь, а отправляй туда ребенка! А здесь, отучился и ищи в родном городе или селе работу. Не зря говорят – где родился, там и пригодился. Ладно вот – мальчишек, а девочек как отправлять от себя далеко? Мне не дал Бог больше детей, Шурка одна у нас!

– За мальчишек тоже страшно, не меньше, чем за девочек. Фёдор собирается в военное училище, в Москву, или в Ленинград… Боязно мне, в большой город, в какую еще компанию попадёт.

– Фёдор у тебя умный парень, всё с ним будет хорошо. А вот моя красота, спрашиваю – кем хочешь быть, а она глазами только хлопает, не знает! Ну, может еще до выпускного класса выберет, определится.

В Бобровке между тем закрылся небольшой кожевенный завод, говорили, что это временно, и что его якобы продают в какие-то частные руки. А вот что же ожидать от этих самых «рук» никто не знал.

– Это что же, возвращаются те времена, когда тут помещичьи мануфактуры были? Прабабка моя рассказывала! – покашливая говорил дед Архип, когда читал районную газету, – Как так? Деды наши и отцы это всё для народа отвоевали у буржуев, а сейчас – обратная дорога? Да быть такого не может! А про этих, как их… репрессированных, вы видели, что пишут? Всех под одну гребёнку – все жертвы плохой и злой власти! А вот я повидал разных… и среди них такие были, что не приведи Бог в своей жизни встретить! Мать родную продадут! Отец мой лечил таких, одно время его отправили служить в такое место… жизнь им спасал, а они на него жалобы строчили и доносы, а потом сами рыдали и рассказывали правду – за что их осудили! Так вот что я скажу, может и были среди них такие, кто по оговору или еще как-то попал, но много, очень много, готово было ради своей выгоды глотки другим рвать…

– Ты чего же это, дед, разошёлся, – ворчала на мужа Варвара, – Иди давай лекарство пить, или позабыл, что доктор тебе сказал? Не волноваться и сердце своё беречь, а ты тут ораторствуешь, как с трибуны мавзолея!

– Варечка, да я ведь просто говорю, – Архип Фомич жене в вопросах здоровья не прекословил, – А сердце я и сам берегу, не принимаю всё близко к себе. Ну вот разве я не прав? Смотрите, что творят! Лесничество, почти половину сократили, это в наших-то краях! А они ведь не только лесом занимались, а еще много за чем следили! Вот количество волков и прочих хищников, за этим следили, а сейчас говорят опять в Каменке корову задрали, и собак дерут дворовых… так и до людей доберутся! Разве это дело? Я и говорю – бардак!

Как-то по весне вернулась в Бобровку и Зинаида Дорогова с сыном. Андрейка, то ли стараниями Ореховских специалистов, то ли еще по какой причине, но на какого-то «не такого» ребенка похож уже и не был. Ходил в обычную школу, в обычный класс, был тихим и не очень общительным. Учился не очень хорошо, и было видно, что учёба давалась ему не просто, но видимо сама Зина уделяла сыну достаточно времени, помогая делать уроки, и с трудностями он справлялся при помощи матери и местных учителей, за ребёнка болевших душой.

Зинаида же сняла ставни с окон старого своего дома, побелила печь и раскопала огород, засадив всем, чем посчитала нужным. Скверный свой характер она видимо научилась смирять за это время, и потому соседи, жалея её, помогали, кто чем мог.

Говорили, что мать Зинаиды скончалась, её дом и большое хозяйство Зинаида продала, положив деньги на сберкнижку, а сама вернулась в родную Бобровку, но прямо про это у неё никто, конечно не спрашивал, у всех своих забот было полно.

– Здравствуй, Лиза, – как ни в чём не бывало, поздоровалась с Лизой Зинаида, встретив её как-то на улице, – Давно не виделись с тобой… А я вот, вернулась обратно, работу подыскиваю.

– Здравствуй, Зина. Да, давно не виделись.

– Я у тебя спросить хочу – мать твоя, Екатерина Александровна, не берёт детей заниматься? У Андрейки английский язык хромает, я бы заплатила ей, пусть бы помогла ему…

– Мама болеет в последнее время, – покачала головой Лиза, – Но я у неё спрошу, конечно. Но у неё английский не основной, она его сама только несколько лет, как изучать начала…

– Я слышала, и ты кружок рисования ведёшь с школе. Туда всех берут, или только у кого талант?

– Все желающие могут приходить, главное – чтобы ребёнок сам хотел заниматься.

Лиза никак не могла отделаться от неприятного чувства, хоть и тщательно старалась скрыть его от собеседницы. Она сомневалась, что её мама захочет заниматься с сыном Зинаиды, хотя та иногда и брала детей подтянуть знания по языкам или литературе, разумеется, ни о какой плате речи не шло, ей просто это нравилось… Но ведь ребёнок тут ни при чём, мало ли что творила его мать в прошлом. Лизе было искренне жаль Андрейку, и еще она видела перемены в самой Зине… потухшие, усталые глаза, старая перчатка на руке, надетая, чтобы скрыть увечье… Любой нормальный человек захочет помочь ближнему, оказавшемуся в такой от жизненной ситуации, думала Лиза. Эх, если бы только это была не Зина…

В начале лета, когда настоящая жара еще не пришла в эти края, Виталий с Петром Гавриловым собрались, по старому обыкновению, провести неделю на дальней заимке, порыбачить и поохотиться.

– Я думаю, скоро мы туда вообще не сможем добираться, на старую заимку эту, – говорил Виталий жене, перебирая рыболовные снасти, – Старая просека зарастает, никто сейчас уже лес на делянки не граничит. Вырубки санитарные некому делать… Тропа останется, только что и пройдёт, что зверьё.

– Не ездили бы, что там делать, – покачала головой Лиза, – Люба Гаврилова мне сказала, что Пётр сам нездоров, только бронхит вылечили. А вы – в лес! Что, и Федьку с Димой возьмете?

– Пётр говорит, что вот в лесу всё и пройдёт, вся хворь лесным духом вылечится. А мальчишек возьмём, если сами захотят поехать.

Димку тогда Любаша не отпустила, хотя он за это и обиделся на мать, потому что поехать на заимку он очень хотел. Но по причине того, что в учёбе у Димы не всё было гладко и его оставили на дополнительные летние занятия, Люба заявила сыну, что никаких развлечений и прочих радостей ему не видать до тех пор, пока не исправит все эти свои «позорные трояки»!

А вот Фёдора, как круглого отличника и лучшего ученика в классе, наказывать было не за что, поэтому он хлопнул друга по плечу, пообещал по приезде обязательно помочь ему с геометрией, и пошёл собирать свой походный рюкзак. Он уже был заправским охотником, хотя бить без причины зверьё не желал, потому все упражнения в меткости происходили на нарисованных мишенях.

Виталий гордился сыном, так он его называл уже давно, испросив на то разрешения у самого Фёдора еще в детстве. Сам же Фёдор Виталия звал отцом, что тоже сложилось как-то незаметно и само собой уже довольно много лет назад, хотя о своём настоящем отце он знал всё, Лиза никогда ничего не утаивала от сына.

– Ну, хоть Федька развеется, ему же не очень интересно здесь в усадьбе сидеть, – обнимая Лизу, сказал Виталий перед отъездом, – В город и то его не отпустишь, в кино там, или просто погулять! Там говорят чёрте что творится, нападают, грабят, бьют! Пусть лучше с нами.

Лиза покачала головой, она понимала – муж прав. Про город, да и про районный центр разные слухи ходили, как и вообще про криминальную обстановку. Еще говорили, что молодёжь нынче какую-то гадость научилась нюхать, и Лиза подумала, что в самом деле, уж лучше в их маленькой Бобровке, где все на виду, и пока всё спокойно.

Когда до воскресенья, когда должны были вернуться муж и сын, оставалось всего три дня, Лиза сидела в мастерской и недовольно хмурила брови. Никак не шла у неё сегодня работа, она уже чуть не испортила небольшую картину, которую ей совсем недавно привезли в работу из областного центра и шепнули, что принадлежит она одному «важному» человеку, потому и сделать её нужно по высшему разряду и в короткий срок. А тут, как назло, у Лизы ничего не получалось, и она решила пока отложить полотно, взявшись за старую, потемневшую от времени и копоти икону, принесённую ей дочкой Ефросиньи Кушнарёвой.

– Лиза! Лиза! – раздались крики во дворе мастерской, Лиза вздрогнула и выронила из рук баночку с очищающим раствором, это был голос Любаши Гавриловой.

– Лиза…, – запыхавшаяся, растрёпанная и красная, Люба ввалилась в распахнутую дверь мастерской, – Бежим скорее на старую пристань, там наши…наши вернулись…

– Что? Что случилось! – Лиза не смогла выговорить слова, голос сорвался на хриплый шёпот.

– Не знаю! Бежим скорее, я по пути за тобой! Галка Мищякова ко мне прибежала, сказала – раненые все, случилось что-то, муж её туда бегом побежал…

Григорий Мищаков был местным фельдшером, и от этого известие было еще ужаснее… Как Лиза и Люба долетели до старой, полуразвалившейся пристани, почти наполовину уже ушедшей «в реку», Лиза не помнила. Сердце билось, бу́хало, как набат, но ног они обе под собою не чуяли.

Продравшись сквозь небольшую толпу, собравшуюся у пристани, Лиза увидела страшную картину, и рядом с нею раздался стук падающего на землю тела потерявшей сознание Любы.

Старый, но добротный «Прогресс» Гавриловых был весь залит кровью. Сам Пётр, белый до синевы, сидел привалившись к борту, было видно, что он вопреки всему довёл лодку до Бобровки. Его левая рука… казалось, что вот-вот и она просто отделится от тела, из плеча торчали осколки кости. Голова была изранена, а одежда изодрана.

В лодке лежали Виталий и Фёдор, в таком же состоянии, если не хуже… Только глянув в лицо мужу, Лиза поняла, что он мёртв, а вот лицо сына… оно превратилось в кровавое месиво, но он часто и шумно дышал.

Лиза не потеряла сознания, она подошла к лодке и спросила бледного и перепуганного Мищакова, который сам был на грани:

– Что? Чем помочь?

– Это… это медведь… наверное, пока не скажу точно. На, зажимай вот здесь, чтобы кровь остановить. Галка вызвала из района, скоро приедут.

Глава 26.

Пока ждали скорую, еле живой Пётр рассказал, задыхаясь от боли, что же приключилось с ними на дальней заимке. Домой они собрались немного раньше срока – сам егерь почувствовал недомогание после перенесённой недавно простуды. Да и Фёдор без Димки совсем заскучал, поэтому компания собралась и направилась к берегу реки, где их ждала старенькая лодка Гаврилова.

Пока шли от заимки, Пётр услышал вдалеке звуки выстрелов и очень удивился – этот участок леса к охотничьим угодьям не относился, поэтому все не на шутку встревожились. Когда до реки оставалось совсем немного, в кустах они увидели мёртвого медвежонка, по всей видимости убитого браконьерами совсем недавно.

– Скорее, давайте к лодке! – скомандовал Гаврилов, но не прошли они и десяти метров, как из-за деревьев на них налетела огромная, разъярённая медведица…

– Виталий Федьку собой закрыл, а у меня даже ружьё не заряжено на медведя… Так, пугалка…, – воздух со свистом вырывался из груди Петра, он пытался не потерять сознание, – Я заорал, чтобы отвлечь её, она трепала ребят со всей злостью… И она пошла на меня… Ушла она неожиданно, бросив нас… То ли услышала что-то, то ли нас мёртвыми посчитала. Я очнулся и кое-как, по одному дотащил ребят до лодки, потом потерял сознание, сколько пролежал, не знаю, а как очнулся, повёл домой… Там, в кустах, видел чью-то лодку, новенькая совсем, точно не местная… я … такую не знаю, вроде импортная какая-то.

Две скорые присланные из района, приехали довольно быстро в сопровождении милицейской машины, и врачи, торопливо покрикивая на толпу, на ходу разворачивали носилки.

– Здесь уже не помочь, – тихо сказал средних лет доктор, и накрыл тело Виталия окровавленным плащом, который достали из лодки.

Лиза и Люба сидели в тихом коридоре районной больницы и молчали, уставившись в стену. Обе были бледны и испачканы в крови, чем пугали изредка проходивших мимо медсестёр и пациентов.

– Пойдёмте, вам нужно умыться, – строгим тоном, хоть немного приведшим обеих женщин в сознание, сказала подошедшая к ним старшая медсестра.

Люба и Лиза послушно поднялись и пошли вслед за нею в уборную, где обе умылись, кое-как почистили свою одежду, а после их провели на сестринский пост, где измеряли давление и каждой дали по нескольку таблеток, сказав, что это успокоительное. Послушно исполнив всё, что требовал медперсонал, женщины вернулись к стульям в самом углу коридора.

Была уже почти ночь, когда из-за стеклянной матовой двери показался усталый доктор, глянул на женщин, в глазах которых читалась отчаянная мольба и подозвал к себе Лизу.

– Вы мать мальчика? – спросил он, и Лиза только смогла кивнуть в ответ, – Повреждений много, но опасности для жизни нет. Каким-то чудом не задета артерия, рана совсем близко, и глаза тоже, ему повезло… Но вот лицо, шея… голос… мышцы повреждены глубоко, поэтому пока не могу делать прогнозы. Но жить мальчик будет, повторяю, опасности нет. Сейчас он в реанимации и к нему нельзя. Поэтому советую вам поехать домой, прийти в себя и отдохнуть.

– Спасибо, доктор… спасибо вам, – Лиза не могла говорить, голос куда-то пропадал, доктор пожал её холодную руку и скрылся в глубине коридора.

Лиза обернулась и увидела, что рядом с Любой сидит женщина, по-видимому, тоже доктор и о чём-то негромко ей говорит.

Она отошла чуть в сторону, чтобы не мешать их разговору, и прислонилась горячей своей спиной к прохладной стене. Она закрыла глаза и постаралась отогнать от себя эту чёрную, непроглядную пелену, так и пытающуюся затянуть её, накрыть с головой и утянуть, утащить поглубже…

– Надо домой ехать, – раздался рядом безучастный голос Любы, – Ночь уже, наверное, сейчас ни на чём уже не уедем. Если только на электричке, а там до Бобровки пешком через поле… Или завтра на автобусе.

– Что, Любаш? – тихо спросила Лиза.

– Руку отняли, не спасти уже. Жизнь спасали, так доктор сказала… Ох, Лиза, что же это…, – Люба затряслась и закрыв лицо ладонями, тихо зарыдала.

– Любаша… он живой! Петя живой, понимаешь? Рука…что теперь, главное – живой…

Обе поняли, что сидеть на автовокзале до завтрашнего утра всё равно не смогут, и направились на электричку. Только на перроне обе поняли, что когда садились в скорую, даже не подумали о том, что нужно хоть денег на обратную дорогу прихватить.

– Ты сиди, я сейчас к начальнику станции схожу, – сказала Люба, осознав, что Лизе сейчас многократно хуже, чем ей самой.

Когда подошла электричка, на перрон вышел пожилой мужчина в форменном плаще и о чём-то поговорил с машинистами, потом кивнул Любе и махнул им рукой, чтобы заходили в вагон. Народу было немного, женщины устроились на сидении и пытались унять бившую обеих крупную дрожь. Сами не заметили, как доехали до своего полустанка, и вышли, устремив красные заплаканные глаза туда, где за полем, под холмом, редкими огоньками, едва видимыми в ночи, виднелась Бобровка…

Спустя несколько недель, когда закончились самые тяжкие дни похорон Виталия и ожидания вердикта врачей по состоянию сына, Лиза стояла в дверях покинутой в спешке своей мастерской. Всё было прибрано заботливым Николаем Никифоровичем, поддержавшим Лизу в такой трудный момент жизни… кисти, краски, инструменты для работы – всё было аккуратно расставлено по своим местам.

Было еще совсем раннее утро, рассвет только занимался на востоке, вызолачивая вершины деревьев на склонах холма. Спать Лиза всё равно не могла, все её сны превращались в один непрекращающийся кошмар, от которого она с криком просыпалась, доводя до икоты и без того перепуганную Варвару, да и всех домашних тоже. Поэтому она и ушла сегодня в мастерскую, чтобы дать хотя бы им отдохнуть.

Посмотрев на стоящие в углу стола неоконченные свои работы, Лиза вздохнула и вышла на улицу. Не знает она, как снова поднять руки, пустота и чернота – всё, что было у неё внутри.

Со стороны старого храма, на территории которого располагалась мастерская, показался слегка размытый в утреннем тумане силуэт, и Лиза узнала в нём отца Сергия, он шёл прямо к ней.

– Как вы, Лиза? – тихо спросил её батюшка, – Как себя чувствуете?

– Здравствуйте, отец Сергий. Что сказать? Я себя не чувствую вообще. Будто умерла, а еще по земле хожу.

– Крепитесь, горе большое, да… Но Бог нас любит, детей своих…

Батюшка хотел еще что-то сказать, но Лиза неожиданно для самой себя рассмеялась каким-то страшным, низким и хрипловатым смехом.

– Любит? По-моему, обо мне он давным-давно позабыл… Не тратьте слов, батюшка, нет в них смысла.

– Лиза, если тебе нужна помощь, говори. У меня в областной больнице есть друг старинный, можно спросить совета, чтоб сказал, куда лучше обратиться тебе по поводу сына.

Лиза чуть удивилась – она ждала от священника других слов, о смирении и терпении, но он вдруг сказал совсем другое…

– Спасибо… Спасибо большое, батюшка. Мама уже подняла всех старых знакомых и друзей отца. Как только будет можно, Федю повезем в Москву, там его ждут. Может быть, хотя бы смогут восстановить голос…

– Пойдем, я тебе чаю налью, – священник увлёк Лизу за собой, – Еще рано совсем, да и утро прохладное. Согреемся, я и сам озяб, пока сюда шёл.

Как-то неловко было отказываться, и вскоре перед Лизой дымилась большая чашка горячего чая, стояла вазочка с карамельками, хотя ни вкуса, ни запаха она не ощущала. Ничего отец Сергий не спрашивал и ничего не говорил, просто молча сидел напротив Лизы.

– А милиция искала, и не нашла, чья это там лодка была, – сказала Лиза, отвечая, наверное, на свои мысли, – Ну, лодку, которую Петя видел тогда. И место осматривали… нашли и медвежонка мёртвого, и что-то там еще… а людей не нашли… Так вот в наше время бывает…

– Да, времена нынче непонятные, – ответил негромко её собеседник, – Живёшь, и не знаешь, что от завтрашнего дня ожидать.

Будто очнувшись, Лиза выпила остывший чай и поблагодарив отца Сергия, вышла на улицу.

По прошествии времени, когда врачи разрешили, Лиза взяла отпуск и они с сыном собирались в столицу, старые знакомства Екатерины Александровны позволили им добиться приёма в одной из известных на всю страну клиник, где было и современное оборудование, и врачи, с известными не только в стране именами, но и признанными в мире. Правда, их сразу предупредили, что лечение скорее всего будет стоить денег… Сейчас такие времена, пояснил Екатерине Александровне ученик Владимира Фёдоровича, теперь сам уже именитый хирург, что государство за всё не может платить… и потому, скорее всего потребуются средства…

Недолго думая, Екатерина Александровна достала с самой заветной полки книжного шкафа все антикварные и дорогие издания книг… Позвонив в Москву своей подруге Ираиде, Екатерина Александровна с её помощью нашла антиквара, готового эти книги посмотреть, и если его устроит состояние, то деньги за это они выручат немалые.

– Лизанька, я уверена, книги он возьмёт, – говорила Лизе мать, – Я, конечно, не антиквар, но в книгах кое-что понимаю! И знаю, сколько они стоят! И чтобы тебе самой с этим еще не возиться, я поеду с вами.

И скоро встречала несколько испуганная Ираида Валентиновна на московском перроне свою подругу с семьёй… только невесёлой была встреча, не такую причину поездки они обе хотели бы сейчас видеть, но, увы…

Красивое лицо Фёдора областные хирурги собрали, как могли… Шрамы на шее и голове, на лице и груди уже немного зажили, и когда Лиза смотрела на сына, то думала – не так всё и страшно, как показалось ей тогда, в тот ужасающий момент, когда увидела сына в лодке Гаврилова… Только вот говорить он почти не мог, причиной тому были не только повреждённые связки, но и не слушающиеся мышцы лица. И теперь, если повезёт, то столичные хирурги смогут исправить что-то, и помочь парню снова обрести голос.

Глава 27.

Спустя неделю Лиза уехало домой, обратно в Бобровку. Нужно было работать, тем более что заказов было много, а деньги сейчас были очень даже нужны. Хотя за книги Екатерина Александровна выручила очень приличную сумму, но лечение оказалось не просто дорогое…

Вообще, по приезде в Москву, Лиза подумала, что весь мир как-то перевернулся, только она одна этого не заметила. Столица поразила её, хотя и была она в таком состоянии, что многих вещей попросту не замечала, однако того, что теперь творилось в некогда красивом городе, в физическом и духовном смысле этого слова, было сложно не заметить. На улицах, словно какие-то прыщи, появились ларьки, за пыльными витринами которых были видны яркие обёртки с иностранными надписями… Да и вообще, было у Лизы такое ощущение, что она попала не в Москву, настолько город и его жители показались ей другими.

Лечение Фёдору предрекали долгое, но Лиза радовалась тому, что врачи, к которым они обращались через старые знакомства отца, не отказывались помогать, да и денег просили далеко не все. Еще она поражалась стойкости своего сына… Всё, что ему предстояло перенести было тяжело и для взрослого-то человека… а уж если еще учесть то, что Фёдор был еще только подростком, такие страшные изменения во внешности было сложно принять. Но он держался и как мог поддерживал бабушку и мать, писал на листочках им записки, весёлые и жизнерадостные, успокаивал всех.

Теперь же вот оставался он на попечении двух пожилых женщин, в странном городе странной страны, которую сотрясало в корчах неизвестно откуда взявшихся перемен. Мальчику предстояло перенести несколько операций, но голос ему обещали вернуть, шансы были неплохими. Да и шрамы обещали исправить по какой-то новой технологии, хотя и просили за это баснословную сумму.

– Сейчас вообще всё перевернулось с ног на голову, – тихо говорила Ираида Валентиновна Лизе и Екатерине Александровне, когда они поздним вечером пилив кухне чай, – По квартирам грабежи пошли, страшно… У нас соседи на первом этаже почти все решётки поставили, ну, вы сами видели. За сумкой на улице только и гляди, чтоб не вырвали. Я вот теперь денег с собой почти и не беру, только малую сумму на продукты, какие купить собираюсь. А Женя Веселова недавно звонила… Кать, ты её помнишь, она с нами училась, муж у неё еще – с параллельного потока. Так вот, звонит, плачет – мужа по голове стукнули в подъезде, шапку меховую сорвали и кошелёк из кармана. Так он сейчас в больнице, с черепно-мозговой травмой. Ох, хоть вообще на улицу не выходи! Женя говорит – одеваться надо в старьё, чтоб никто внимания не обращал. Что за жизнь!

Лиза слушала и думала, что вся её жизнь похожа стала на какое-то кошмарное кино, наподобие тех, что показывают в этих новых видеосалонах. Лиза видела такие много где, когда ходила по Москве, и афиши фильмов висят – морды страшных чудищ, или инопланетных существ…

– Мам, ты не волнуйся, со мной всё хорошо будет, – писал Лизе сын на бумажке синим карандашом, – Мне Вячеслав Константинович сказал, что шансы выше среднего. Ты поезжай домой, работай спокойно, а мы с бабушкой скоро приедем, и мы с тобой снова будем ночью болтать, пока все спят.

Лиза старалась не плакать, улыбалась, обнимала сына, а ночью не могла сомкнуть глаз от мыслей, что ему, совсем ещё мальчику, выпали такие страшные испытания в жизни. И он держится, еще и её пытается поддержать.

Старые напольные часы в гостиной Ираиды Валентиновны тихо позванивали, отмеряя часы, а сон всё никак не шёл к Лизе. Она теперь вообще почти не спала, а те малые часы, когда она забывалась, и на сон не были похожи. Она слышала гул шумного московского проспекта, звуки большого города, и всё это тревожило её еще больше.

Вернувшись в Бобровку, Лиза почти всё своё время проводила теперь на работе. Заказов было много, но она бралась за все не только потому, что нужны были деньги…. Так она забывалась, отвлекалась от остального мира, порой забывая поесть, чем очень огорчала Варвару, которая присылала с Архипом Фомичём обед ей в мастерскую, очередной раз отчаявшись дождаться Лизу к обеду домой.

Один раз поздно вечером возвращалась она домой, усталая, но воодушевлённая. По пути из мастерской она зашла на почту и оттуда позвонила матери и Ираиде Валентиновне , которые сообщили ей, что первая операция у Фёдора прошла хорошо, сегодня к нему их даже пустили навестить. Поэтому Лиза шла по узкой дорожке между заборов и отчаянно лелеяла эту надежду в душе, что всё будет хорошо…

– Да я понимаю, вроде бы не хорошо, горе у людей, – услышала Лиза за забором, во дворе дома, знакомый голос Зинаиды, – Но всё равно смешно, у Медведихи мужика медведь задрал! Анекдот какой-то!

– Ты, Зина, нашла над чем смеяться! – укоризненно отвечал ей другой женский голос, – Такое горе в семье, врагу не пожелаешь! Язык у тебя, ну чисто змеиный! Прикусила бы лучше, Господь всё слышит, мало тебе своих забот, над чужими смеёшься!

– Да уж и слова сказать нельзя, – недовольно проворчала в ответ Зинаида, – Ладно, молоко я забрала, банку пустую вот тебе на лавку поставила. Запиши там, сколь я тебе должна за молоко, пенсия придёт – отдам.

– Ладно… иди уже с Богом, – по голосу женщины Лиза узнала тётю Нюру Смышляеву, женщину строгую и набожную, которая помогала в храме и нередко заходила к Лизе в мастерскую поздороваться.

Прибавив шагу, Лиза вышла из проулка и нос к носу столкнулась с Зинаидой, которая держала в руках банку молока и недовольно поглядывала через забор на отчитавшую её тётку Нюру.

– Говоришь, смешно? Что у Медведихи мужика медведь задрал? – тихо проговорила Лиза, приблизившись к Зине почти вплотную, – А ты давай, смейся! Да и я посмеюсь над тобой, что же, мы уж за всю жизнь с тобой так сблизились, почти родня!

– Ты чего, чего! – Зина испуганно отшатнулась от неожиданно объявившейся из сумерек Лизы, – Уйди, чокнутая!

– Сейчас возьму, да и тресну тебя башкой об лавку, а после скажу – сама упала, – голос Лизы звучал страшно и низко, – Мне-то всё равно, если что – могут и на расстройство списать, ничего мне не будет. А ты будешь до конца жизни улыбаться и ходить под себя…если выживешь, конечно!

– Уйди, дура! – Зина проворно отскочила и чуть не выронила из рук банку, – Я жаловаться на тебя пойду, за угрозы.

– Иди. Только сперва подумай, может и не дойдёшь… Потом в речке выловят.

Лиза отвернулась и зашагала прочь, ей не хотелось видеть этих глаз, злобно буравящих её из-под низко повязанного платка, бледного неприятного лица, на котором никогда она не видела доброй улыбки…

– Да что ты на неё внимание обращаешь, – говорила подруге приехавшая на следующий день Наташа, которая теперь сидела рядом с Лизой на старом стуле в мастерской, – Всегда такая была! А вот по морде ей бы надо съездить, и ничего тебе бы никто даже не сказал – все её знают. Кстати, мама мне рассказывала, не так давно Зинке попало всё же за язык! Она про жену Болотова сплетничала, что та ребенка не от мужа нагуляла. Так сам Болотов услышал, подошёл к Зине поговорить, а та как давай орать, ну, он и вспылил – отвесил ей пинка! Сказал – женщин бить нельзя, но такую – нужно!

– Как мама твоя себя чувствует? – спросила Лиза подругу, потому что знала, что Наташа приезжает теперь в Бобровку всё чаще, потому что её мама болеет.

– Да ничего, лекарства вот новые привезла ей, – покачала головой Наташа, – Зову её к нам, так ни в какую, ты что! Говорит, тут жила всю жизнь, тут и помирать буду. Огород бросить не может… Он нас, конечно, сейчас очень выручает, хоть с него есть что взять! Потому и мотаемся с Юрой сюда постоянно. А ты сама, почему только и сидишь на работе? Смотри, вся зелёная уже! Надо ведь хоть иногда себе отдых давать.

– А я вот на завтра и взяла выходной, – ответила Лиза, – Если тебе нужно помочь у мамы, ты скажи. Вместе быстрее всё переделаем, что ты там одна будешь. А с самого утра я завтра на хутор хочу прогуляться…

– Куда?! – Наташа вытаращила на подругу глаза, – На какой такой хутор, ты чего?

– На Малинники схожу. А что такого, ты же сказала – надо отдыхать от работы, вот и прогуляюсь!

– Да сейчас время-то самое подходящее – по лесам шляться! Ты что придумала?! Зачем туда пойдёшь? Бабка Аксинья давно как померла уж, дом стоит заколоченный.

– Не знаю, просто хочу пойти туда, и всё. На дом посмотрю, постою… Да что такое, сейчас что в лесу, что в селе, что в городе – везде одинаково, ничего нет хорошего…

– Я… я деду Архипу скажу, они с тёткой Варей тебя не пустят! – испуганно шептала подруге Наташа и с опасением смотрела в бледное и безучастное лицо Лизы, видимо опасаясь увидеть там признаки безумия.

– Да, не пустят, – кивнула головой Лиза, – Ну что ты, не волнуйся так. Будто мы и раньше никогда в лес не хаживали! Да и сейчас, считай, половина Бобровки с леса кормится.

Ранним утром следующего дня Лиза седлала Чалого и убеждала Архипа Фомича, что только немного проедется по округе и ничего страшного с ней не приключится. Чалый был еще молод, и горячился под седлом, но Лиза ездила верхом с самого детства, поэтому не боялась норовистого мерина.

– Лиза, это ведь не Воронко, тот спокойный был, покладистый, – с сомнением говорил Архип Фомич, – Смотри, осторожно с ним. И далеко не езди… мало ли что…

Малинники, куда отправилась Лиза, «умерли» вместе с последней своей обитательницей – бабкой Аксиньей, которая и слыла знахаркой и ведуньей на всю округу. Лиза спешилась у старого, покосившегося забора. Обветшалый без хозяев дом стоял с заколоченными досками окнами и зарос травой почти по самые окна, крыша дровяного сарая провалилась, стены зияли дырами… Что сказать? Зачем она приехала сегодня сюда, Лиза и сама не понимала, просто будто что-то позвало её сюда сегодня.

– За что? – спросила Лиза, глядя в заколоченные окна, будто в глаза хозяйки, некогда жившей здесь, – За что ты прокляла меня, скажи? И почему это проклятие губит не меня саму, а тех, кто рядом со мною? Упокой, Господи, твою душу, тётка Аксинья… перед Ним тебе отвечать, по справедливости…

Лиза вздрогнула, потому что в блаженной лесной тишине услышала невдалеке звук лодочного мотора. За старым хутором, в котором уже лет пятьдесят как был только всего один этот дом, протекал небольшой безымянный приток Койвы, куда местные редко наведывались на рыбалку. Но как раз за старым ельником позади дома, и был самый удобный бережок старого русла.

– Тише, Чалый, тише, – Лиза погладила коня по бархатистой шее, – Постой-ка здесь, подожди меня, я быстро…

Глава 28.

Привязав Чалого возле забора, где он тут же начал жевать сочную траву, Лиза осторожно пробиралась через заросший кустарником холм, за которым, как она и предполагала, раздавался недавно звук лодочного мотора. Сейчас всё в округе было тихо, ничего не нарушало лесного спокойствия, наполненного только шумом листвы и шелестом вечно беспокойной осины.

Лиза осторожно выглянула из-за дерева и осмотрела берег. Так и есть, у засыпанного камнями пологого берега она увидела лодку. Внутри и рядом на берегу никого не было, но на траве лежал небольшой рюкзак, будто кто-то только что положил его здесь и отошёл на минуту. Поверх рюкзака была кинута куртка, и Лиза решительно направилась к берегу. Еще раз оглядевшись, она никого не увидела, но и сама голоса подавать не стала. Подняв куртку, она быстро хлопнула по ней и извлекла из внутреннего кармана кожаный чехол, внутри которого были водительские права. Каледин Игорь Романович, всё что и успела она запомнить, торопливо сложив всё назад как было.

Лиза осмотрела лодку – та была необычной, раньше Лиза никогда таких не видела, и пожалуй, что она была похожа на ту, что описывал Петя Гаврилов – «импортная»… Постаравшись запомнить как можно больше деталей, Лиза так же тихо, как и появилась на берегу, скрылась в зарослях кустов. Дожидаться хозяина лодки и задавать ему какие-либо вопросы она не собиралась, пусть этим занимаются те, кто и должен разбираться в подобном… Вернувшись к Чалому, она еще раз посмотрела на заколоченный дом, и поспешила покинуть эти места.

– Вот такая была лодка, и там тоже была она же, – говорила Лиза участковому, у которого сидела теперь в кабинете, – Я Гаврилову показывала этот рисунок, он подтвердил, что это она. Видите, номера нет на ней, и егерь тоже про это говорил! Как такое может быть? Вы обязаны проверить, ведь я же вам даже имя и фамилию владельца сказала!

– Елизавета Владимировна, успокойтесь, – устало тёр лоб участковый Степашин, – Рисунок очень хороший, подробный. И за фамилию спасибо! Я передам, чтобы разобрались с этим, но самому мне не до браконьеров, поверьте! В самом деле, не этот же самый… как его там, Каледин, убил вашего мужа! Простите… У меня в Старокаменке убийство, понимаете?! Огнестрел, человек погиб, двое ранены, вот с этим еще разбираемся, а вы – лодка… Ну мотается кто-то, браконьерит, так пусть лесники с этим и разбираются, как положено!

Лиза опустилась на стул. Как ни крути, а Степашин был в чём-то прав, не Каледин этот, будь он неладен, убил Виталия и покалечил Федю и Петра… Но ведь это он, или те, кто были тогда с ним, убили медвежонка, от чего и напала тогда медведица на ни в чём не повинных людей! Разве это не преступление – если человек совершил поступок, который привёл к гибели людей!

– Я сказал – сделаю всё, что могу, – покачал головой Степашин, – А теперь ступайте домой! И прошу вас, будьте благоразумнее! Хотя бы вы-то должны понимать, как опасно сейчас бродить вот так по окрестностям! Это вам не увеселительные прогулки, места у нас безлюдные… Чего вы на Малинники эти потащились, можете ответить?

– Могу! – Лиза с трудом сдерживала злость, – Коня выводила! Он молодой, ему нужны верховые нагрузки, а Архип Фомич должен сердце беречь, потому я, как вы выразились, потащилась! Не думала же я, что у нас теперь опасно стало, что не только зверя, но и человека приходится опасаться! Вы бы, Леонид Николаевич, тогда объявили про это всем, что теперь наша милиция нас не бережёт, ей времени не хватает.

Степашин ничего не ответил Лизе, которая вышла из кабинета и хлопнула дверью, потому что она была права. Что творилось в округе, порой пугало и самих милиционеров, не то, что обычных жителей… Откуда-то появились люди, не простые, а с большими деньгами и знакомствами на самом высоком уровне. Их большие блестящие машины, каких раньше в этих краях и не встречали, летали теперь по дорогам, и попробуй, что скажи! В той же Старокаменке пару недель назад кто-то вот на такой машине сбил несколько коров из стада… Люди, кормящиеся теперь только и считай, что своим хозяйством, пришли к сельсовету, требуя объяснений, но никто им так и не смог сказать, кто это сделал и какое наказание за это понесут, виновные. Хотя, честно говоря, сам Степашин прекрасно знал, кто это сделал! Но у него самого был дом, семья, двое детей… А ему так и сказали – прямым текстом – если хочет жить, и чтобы дом дальше стоял там, где стоит, целёхонький…то лучше ему помолчать.

Степашин с отчаянием кинул в угол шариковую ручку, от чего та разлетелась по запчастям! Он всегда был принципиальным, и ему не было стыдно за свою работу ни перед людьми, ни перед своими сыновьями, но теперь…

– Лиза! – окликнул он удаляющуюся по коридору женщину, – Лиза, постойте!

Лиза остановилась и чуть постояв вернулась обратно в кабинет Степашина, увидев, что тот беспокойно оглядывается по сторонам.

– Послушайте, я вам скажу то, что вообще-то не должен говорить. Но этот Каледин… человек он не простой, и я боюсь, что даже если мы все здесь, всей Бобровкой на него напишем заявления – ничего ему не будет. И то, что он браконьерствует, когда один, а когда и с товарищами, все про это знают… И у нас в управлении, и выше, я дума, тоже. Поэтому прошу вас, подумайте хорошенько, прежде чем ввязываться в разного рода жалобы на него, и такое прочее. Товарищу моему в Чусовом недавно дом сожгли… очень уж упорствовал на том, что нашёл он истинного виновника одного происшествия. Нам с вами еще здесь жить…

– Спасибо, Лёня, – тихо ответила Лиза, – Спасибо тебе за то, что волнуешься за нас, простых людей. И за советы твои я тебя благодарю, я последую им обязательно. У меня сын, трое пожилых людей на руках… Да и усадьба наша на отшибе стоит.

Пожав горячую руку взволнованного Степашина, Лиза вышла на улицу и осмотрелась вокруг. На Бобровку опускались вечерние сумерки, уже ощущалось, что скоро снова придут холода. Осень уже гуляла по окрестностям в разноцветном своём плаще, прихватив краски и кисти, и щедро расцвечивая листву. Лиза задумалась, что же будет дальше с родными ей местами, что же будет с ними всеми…

– Да, знаю я в Старокаменке егеря, – сказал Пётр, когда Лиза заглянула в гости к Гавриловым, – Сейчас он правда уже не егерь, передали его полномочия в район, укрупнили, так сказать. Оставшимся-то платить нечем, зарплаты уже полгода не видали, все перебиваются кто чем. Вот и Воронин тоже, бывший егерь старокаменский, теперь тамошний завод на металлолом разбирает. Завод ликвидируют частично, так новый собственник захотел. Вот и он подрядился, детей же надо кормить…

– Хочу навестить его, – сказала Лиза, – Ты, Петя, можешь написать ему пару строк, так сказать, чтобы меня он не испугался, когда я с вопросами приду. А то сейчас времена такие, все бояться всего, человек человеку волк…

– Зачем тебе к нему? – беспокойно спросил Пётр, – Мне написать не трудно, но ты сама… поберегла бы себя, Лиза.

– Я ведь только спрошу, что в этом такого, – пожала плечами Лиза, – Что я, женщина, вообще могу? Я для себя… просто хочу знать.

– Ладно. Но ты мне должна пообещать, что не станешь делать ничего… такого, – покачал головой Пётр, – Всё это небезопасно.

– Я знаю. Сейчас всё небезопасно. Я вот тоже думаю, нужно быть готовыми себя защитить, – сказала Лиза, – Я с тобой хотела посоветоваться, что нужно, чтобы получить разрешение на ружьё?

– Ого! Ружьё?

– Ну а что такого, обращаться с ним я умею, Виталий меня научил, меня и Фёдора. Просто нужны документы. Разрешение… Я думаю, скоро наступят такие времена, что охота и рыбалка станет хорошим подспорьем в жизни. А в наших местах в лес ходить без ружья… сам знаешь.

– Ладно, давай после про это поговорим, – устало вздохнул Пётр, он еще не оправился от страшной своей травмы, как физической, так и душевной, – А что по тому рисунку лодки, который ты мне показывала? Ходила к Степашину?

– Ходила, сразу же от тебя тогда и пошла, – ответила Лиза, – Обещал передать куда следует.

– Не станут искать, – огорчённо покачал головой Пётр, – Лодку эту я не рассмотрел тогда, но рисунок твой… Дорогая лодка, нет таких у простых людей. Ну и времена настали.

Лиза не стала долго утомлять Гаврилова… На него и так было больно смотреть! Тяжело мужчине, привыкшему быть опорой своей семьи, принять свою немощь… Хоть и отшучивался Пётр, что у него осталась правая рука, и с нею он управляется не хуже, чем с двумя, но в глазах его было столько боли… Лиза понимала и его, и Любашу, которая тщательно прятала слёзы за приветливой улыбкой и весёлыми разговорами, чтобы поддержать мужа. Но сама Лиза сейчас многое отдала бы, чтобы и Виталий был жив… пусть без руки или ноги, но только жив… улыбался бы ей такой же вот улыбкой, скрывающей боль, прятал за пояс пустой рукав рубахи, но был с нею!

Но ей остались только два холмика на погосте за храмом, так и ходила она туда по узкой тропке мимо старого, почти пересохшего пруда, сначала к Мише, а потом чуть дальше, где разрасталось свежими могилами старое кладбище, к Виталию.

Субботним утром так кстати приморозило, идти по дороге было хорошо, вся грязь затвердела, и Лиза шагала до остановки. Автобус до Бобровки ходил теперь редко, и местные добирались на проходящих по шоссе, которое было километрах в трёх от села. Вот теперь и Лиза шла туда, намереваясь навестить сегодня Старокаменку.

Добравшись туда уже к обеду, Лиза нашла дом бывшего егеря и постучала в ворота. Из дома показалось немного встревоженное лицо женщины:

– Что вам нужно?

– Я от Гаврилова, к вашему мужу. Можно войти?

Женщина недовольно поджала губы, но спустилась с крыльца и пристегнула на цепь здоровенную собаку, которая, впрочем, не выказывала никакой враждебности, а просто внимательно смотрела на Лизу за забором.

– Ну, и о чём же вы хотите со мной поговорить? – прочитав переданное ему письмо от Петра, спросил Алексей Воронин, – Какую помощь вы хотите получить от меня?

– Лёша! – строго окликнула его жена, которой судя по её виду, визит Елизаветы очень не нравился, – Что им надо от нас?! У нас дети…

– Молчи! – приказал Воронин жене, и Лиза почувствовала, что от него пахнет застарелым алкоголем, глаза красные, а руки чуть подрагивают.

– Да ничего особенного, просто я ищу человека, – она постаралась, чтобы голос её звучал как можно непринуждённее, – Он приезжает охотиться и рыбачить в наши края, вот я и хотела спросить, может вы знаете, у кого он останавливается?

– Хех, – усмехнулся Воронин, – Решила мужичка себе богатенького заарканить? Ну, что ж, знаю я, про кого ты говоришь…

Глава 29.

Зима пока еще только дышала на землю, покрывая её тонким инеем на рассвете. Бобровка жила своею обычной жизнью, в которую иногда врывались бурным ветром новости, происходящие в стране. Лиза работала, помогала по дому Архипу Фомичу и Варваре, раз в неделю ходила на почтамт, чтобы поговорить с мамой и сыном.

Лечение Фёдора затягивалось, но давало хорошие результаты. Только вот понятно было, что учебный год он пропустит и догонять своих сверстников ему придётся на будущий год. Хотя Людмила Алексеевна, его классный руководитель и подруга Лизы говорила, что мальчик способен самостоятельно усвоить материал и подготовиться к годовым контрольным. Ему все лишь и потребуется небольшая помощь, которую сама она с удовольствием окажет. Решили попробовать учиться самостоятельно и несмотря ни на что попытаться окончить год, а если уж не получится, тогда и оставаться еще на год. Сам Фёдор воспринял это с энтузиазмом и взялся за дело. Тем более, что в помощь ему была теперь не только бабушка, но еще и Ираида Валентиновна.

Осенним ясным днём в опустевшее за последнее время здание районного лесничества решительным шагом вошла высокая женщина. Мы-то бы сразу узнали в ней Елизавету, но Рещиков, исполняющий обязанности руководителя и своего же заместителя, с нею знаком не был. И потому недовольно нахмурил брови – женщины к ним теперь наведывались в основном чтобы просить, например дрова или пиломатериал для ремонта… А так как денег не платили почти ни на одном из местных предприятий, то и всё это люди просили в долг, но у Рещикова таких полномочий не было.

– Здравствуйте. С кем я могу поговорить по поводу работы? – обратилась к сидевшему за столом мужчине Елизавета.

– Работы? Какой работы? – удивился Рещиков.

– Я знаю, что у вас есть место, на половину ставки. Егерем в Бобровке и Ореховке. Вот, я бы хотела поработать.

– Вы? Егерем?! Вы понимаете, что там два участка за половину ставки? Да и вы, простите, всё же женщина… как вы собираетесь?..

– А что такого, что женщина? У меня образование подходящее-лесотехнический окончила, – пожала плечами Лиза, – За половину ставки сколько раз нужно сделать обход участка? С этим и женщина справится. Лыжи, верхом – это всё я умею.

– Так нам и за половину то ставки уже больше полгода не платят, – проворчал Рещиков, гадая, зачем этой странной женщине понадобилась работа егерем, – Давайте, я лучше вас попробую учётчиком оформить на Бобровку. Не факт, конечно, что область согласует, но попытка не пытка, как говорится. Зарплату так же задерживают, конечно, но хоть по лесам не надо мотаться. А в счёт зарплаты, может быть, разрешат лес выписать, потом продать кому-то можно.

Лиза подумала, кому сейчас в этих краях нужен лес, да еще и на корню. Но у неё была своя цель, поэтому она сказала:

– Нет, учётчиком мне не подходит. Я говорила с Гавриловым. Он рассказал мне все нюансы обязанностей, я думаю, что справлюсь. Так что, возьмёте? Вот мои документы, посмотрите.

Рещиков перебирал бумаги, которые Елизавета положила перед ним, и пребывал в полной растерянности. Хотя то, что эта странная женщина упомянула Гаврилова, вселяло в него какую-то надежду…работать всё равно было некому – кто же согласиться работать на два участка, да еще и практически за копейки, которые еще и не платят.

– Ладно… если вы сами уверены в себе… но имейте ввиду, что хоть у нас по зарплате задержки, с проверками-то задержек нет! Наседают, будь здоров. А кстати, как вы… с ружьём умеете? В лесу ведь звери водятся, – пошутил Рещиков, но тут же осёкся, увидев, как дёрнулась его гостья.

«Надо будет самому с Гавриловым поговорить, что это вообще такое, – подумал Рещиков, подавая Лизе бумагу для заявления, – Он то должен знать, может это местная сумасшедшая там, в Бобровке!»

Но всё решилось и утряслось как-то неожиданно быстро. То ли обстановка с кадрами была на самом деле такой катастрофической, то ли еще по какой причине. Но в области препятствий приёму Елизаветы чинить не стали, сам же Рещиков так и не удосужился поехать в Бобровку к Гаврилову, и просто махнул на всё рукой. А сама Лиза со свойственной ей дотошностью стала изучать обязанности своей новой должности. Работа в мастерской ей нисколько не мешала, тем более что её можно было брать на дом. А в силу развившейся у Лизы страшной бессонницы чем-то заняться ей было просто необходимо.

Между тем, Игорь Романович Каледин, большой любитель отдыха на природе в виде рыбалки и охоты, праздновал в известном городском ресторане получение депутатского мандата вместе со своими друзьями. Странная «смесь» находившихся за банкетным столом людей никого уже не удивляла, и рядом с полковником милиции, испачкавшим форменный китель икрой, сидел местный криминальный авторитет в модном бордовом пиджаке, тоже, конечно, уже испачканном едой.

– А поехали в пятницу ко мне в провинцию, у меня там угодья! – икнув и едва выговаривая слова заявил Каледин гостям, – По-мужски отдохнём! Я там у одного бедолаги дом снимаю, за пару пузырей, приезжаю, когда хочу, он нас размещает в доме, а сам пока в бане спит. Места такие, красота! Постреляем, вон у меня на даче уже и шкура медвежья перед камином, и рога лосиные вместо вешалки! Купить то любой может, а ты сам попробуй, по-настоящему! А потом баня, настоящая, деревенская, с веником! Не эти ваши модные сауны! Для одного только и годятся! – тут он загоготал во весь голос.

Гости зашумели, засыпая похвалами удачливого охотника и рыболова, «настоящего мужика». Нашлись и те, кто изъявил желание присоединиться к развлечению. Редкий «голос разума» прозвучал из уст какого-то молодого человека, вроде бы владельца аудиторской фирмы, приглашённого в виде «полезного человека, который в будущем пригодится».

– А что, разрешение не надо на охоту? Да и оружие надо, на него тоже всякие бумаги… такая волокита – до пятницы точно не сделаем. А если егеря там какие?

– Да какие егеря?!– сверкнул глазами Каледин, – Вот они у меня все где! – тут он показал присутствующим свой немаленький кулак, – Давно всех купил, им сейчас жрать нечего, так они смирные стали! Ну что, пока еще снега не выпало, едем? А к зиме я снегоход себе заказал, японский! И вон, Костя Яворский со мной, Гоша тоже с нами, будем гонять! Так что, кто еще желающие в наш охотничий клуб? Кто тут настоящие мужики?

«Настоящих мужиков» среди гостей оказалось немало, но как после выяснилось, это только на словах. Большинство любили сауну и горячительное, а не морозить пятую точку в какой-то Тмутаракани. Но нашлись и энтузиасты, тем более что в это смутное время не составляло труда и ружьё купить, и билет охотника и рыболова… да всё, что угодно можно было оформить, если есть чем платить, и знать к кому следует обратиться.

В старом, но добротном еще доме Вениамина Тарасова было жарко натоплено, а в печи стоял большой чугунок картошки с мясом. Веня явно ожидал приезда гостей и по этой причине даже прибрался. Ну, то есть вынес в сарай пустые бутылки из-под водки, подмёл затоптанный пол и застелил кровати в маленькой комнате старыми, давно не стиранными покрывалами. С той самой поры, когда его уволили с комбината за пьянку, перебивался он случайными заработками, которые пускал в основном на выпивку. Ходил в лес по грибы, рыбачил, а зимой тайком от всех ставил на зверя запрещённые капканы… но кто его сейчас накажет – такие времена. Никому нет дела до людей, не то, что до лесного зверья, очень расплодившегося кстати, так что Веня считал себя этаким «санитаром леса», делающим благое дело.

Вот в одну из таких лесных прогулок и встретил он компанию мужиков, выпивающих у костра. Сначала Вениамин немного испугался, мало ли кого теперь в лесу встретишь. Но увидев дорогую экипировку, лодку и прочие современные «блага цивилизации», он немного расслабился и принял приглашение познакомиться и выпить. Ему даже польстило, что такие люди приглашают его к себе в компанию, пусть даже и немного насмешливо поглядывая на старую его куртёшку и дырявую шапку.

Жидкость чайного цвета, которую ему щедро плеснули в алюминиевую кружку, явно была очень дорогой, он такой отродясь не пробовал, хоть название «виски» слышал в каком-то фильме. Поболтав её в кружке и понюхав, Веня залихватски тяпнул всё до донышка и занюхал грязным рукавом.

Когда третья бутылка была опорожнена, сидящая у костра компания стала уже закадычными друзьями, и была приглашена в дом к Вениамину, если когда-нибудь снова соблаговолит пожаловать в эти края на лесную прогулку.

– Я старую заимку знаю, – болтал Веня новым друзьям,– Раньше лесники часто там бывали, а сейчас некому. Так там зверя и бить, и разделать можно, никто слова не скажет – места глухие, мало кто там бывает. А у вас лодка, я гляжу, не в пример нашим… быстроходная? Поди импортная вещь, дорогая!

Расставались тогда все добрыми друзьями, договорившись, что теперь, как только соберутся на охоту-рыбалку, так сразу к нему, к Вене. Сам-то он, вернувшись домой сильно навеселе и потеряв где-то корзину для грибов, после и позабыл об этой договорённости. Потому и удивился, когда спустя время возле его дома, стоявшего на самом краю Бобровки, за старой заброшенной пилорамой, остановились две шикарные машины… С той поры и повелась эта странная дружба, оплачиваемая парой литров недорогого спиртного и кое-какими продуктами, привозимыми гостями.

Сам Каледин охоту любил и в тот день недовольно морщился от того, что они со старым товарищем, Гошей Князевым, с которым и на медведя уже ходили, взяли с собой этого «зелёного» Стаса Каримова. Ему было то холодно, то сыро, то «западло спать в этой грязной Венькиной халупе». Зря его, неженку, взяли с собой, ему бы всё только в тепле сидеть – разве это мужик!

Да и охота в тот день не задалась. Хотя Венька и божился, что выследил на днях волчье логово, но когда компания охотников явилась в указанное место, логово оказалось пустым. При чём было видно, что волчица совсем недавно увела отсюда свой выводок. По всей видимости кто-то спугнул чуткого и умного зверя и потому Каледин сердился еще больше. Гоша тоже недовольно кривился, с опаской поглядывая на неуклюже держащего ружьё Стаса… как бы не пальнул, куда не надо, по глупости этот недоумок.

И что самое интересное, так стало теперь постоянно каждую их вылазку. «Будто кто проклял!» – ворчал Каледин, жалуясь другу. В другой раз решили поехать в старую Ореховку, где у них тоже была договорённость с одним местным.

– Может, тогда уж порыбачим? – стуча зубами от холода, говорил Гоша, – Как-то не задаётся у нас в последнее время охота, не идёт зверь. Ни мелкий, ни крупный… Нагрешили где-то, как отец Дмитрий говорит, у которого я свой крузак освящал.

Каледин молчал. Ему было стыдно признаться друзьям, что он… иногда нет-нет да и видел в туманном утреннем мареве какой-то размытый женский силуэт, будто наблюдавший за ними. Её, эту призрачную женщину, он сам и считал виновницей их неудач. Хотя он и не верил в разную там мистику, но теперь… откуда в лесу, в глухих этих местах взяться бабе? Не иначе, как видится ему, потому и стыдно было сказать про это даже Гоше.

А к рыбалке интерес у него как-то пропал, хотелось новых охотничьих трофеев, тем более он тогда в ресторане слукавил – медвежью шкуру он сам тогда купил…хотя и довелось однажды пристрелить небольшого медведя, но забрать его не получилось. Рёв медведицы разогнал их тогда по лесу, да так, что плутали они с Гошей потом до самой ночи, кое как выбравшись на берег в трёх километрах от оставленной ими лодки. Потом Венька рассказывал, якобы тогда медведица там кого-то задрала, отомстив за своё дитя, но сам Каледин в эти пьяные россказни не верил – этот деревенский сброд чего только не болтает! А Венька – так особенно! И баба его, изрядная сплетница и крохоборка, которая изредка появляется в грязной его избе… видимо за деньгами приходит, или за жратвой. Страшна, как атомная война, Гошка так и сказал – платок по самые глаза намотан, нос крючковатый, сама сутулая и тощая… а взгляд как у гиены, чем бы поживиться! Да и приходит постоянно чуть не ночью, чтобы никто не увидел, что ли. Венька им сказал, что сам её терпеть не может, да сын у них как-то получился, случайно всё вышло, по пьяни… Но ему сына жалко, вот и даёт иной раз этой Зинке то мяса, то денег сколько-то, то продуктов каких-никаких.

В общем, не покорялась Каледину охотничья удача, что бесило его неимоверно, и решил он, привыкший, чтоб было всё по нему, что расшибется, но и волка, и медведя добудет себе в трофеи.

Глава 30.

Зима дала в тот год мало снега. Жутко холодный ветер носил по замёрзшим холмам горстки снежинок, и не мог прикрыть землю таким малым их количеством. Странно было смотреть на покрывшуюся коркой льда реку в тёмно-серых бесснежных берегах. Жухлая замерзшая трава хрустела под ногами, местные бабульки шептались, что в этих местах подобное было в аккурат перед войной и предрекали новые беды и ненастья…

В «Медвежьем Яру» жизнь текла своим чередом, и жителей там прибавилось – Лиза привезла из Старокаменки двух щенков неизвестной породы и теперь к ним трижды в неделю приходил Пётр Гаврилов, чтобы помогать Лизе воспитывать собак «по всем правилам». А те и воспитывались, как нужно – были просто до жути злыми к чужим, а к своим относились уважительно, без типичного собачьего подхалимства. Старина Рекс, который в силу возраста был уже слегка глуховат, но и тот вскакивал и испуганно озирался, если кто чужой намеревался войти во двор, потому что новенькие начинали неистово лаять. Зевс и Гор, два новобранца, отлично знали своё дело, и потому старине Рексу можно было со спокойной душой заслуженно отдыхать, посиживая у крылечка рядом с дедом Архипом.

– Это кто же этим двум сатанам такие имена-то дал? – вопрошала Варвара, вынося кастрюлю с собачьей похлёбкой на двор, – Я бы бесенятами их назвала! Номер один и номер два! Ишь, как глядят, глазюками жёлтыми!

– Ты за что же их так, – смеялся дед Архип, – Хорошие ребята, службу свою знают! Побольше им налей, заслужили. Я давеча видал, как они лису гоняли, под курятник хотела. Так они её потрепали, ух и потрепали! Кабы снег бы был, не ушла бы, а так – тощая, под заднюю калитку просквозила, видать со страху стреканула! Жалко, Лизавета пока не разрешает их со двора выпускать, а то бы был тебе, баба, лисий воротник, как в той сказке.

Лиза и сама, вместе со своими новобранцами постигала азы науки – быть егерем. Благодаря тому, что Пётр Гаврилов не любил скучать и сидеть без дела, часто они вместе ходили в лес, правда недалеко и ненадолго, помня строгий Любашин наказ. Пётр, рассказывая Лизе, что и как в лесу, никогда её не хвалил, наверное, потому что знал истинную причину того, зачем понадобилась ей эта работа. Но по его глазам и одобрительным «хмыкам» Лиза понимала, что все она запоминает и делает правильно.

А между тем, времена наступили такие, что и эти «егерские» полставки, за которые зарплату не выдавали, принесли свою пользу. На всю скопившуюся задолженность Лиза выписала дрова, правда не пиленные и не колотые, но всё равно усадьба теперь не рисковала остаться зимой без тепла, что случилось с довольно многими дворами в Бобровке. Люди, отчаявшиеся прокормиться и как-то перезимовать, оставляли дома, и кто мог, тот перебирался к родным и знакомым туда, где была хоть какая-то возможность заработать. А кто оставался, те своими силами заготовляли дрова. Лиза не препятствовала, понимала – нет у людей выхода, и потому всем говорила – берите сухостой, за него не будет никакого наказания. А в силу того, что за массивом леса уже несколько лет особо никто не ухаживал, сухостоя было много. Поэтому и не возникало конфликтов у местных с новым их егерем, и за это Лизу бобровские очень зауважали.

А между тем, непростые времена пожинали свои жертвы. В семью Ковалёвых пришла одна беда за другой – сначала скончалась Юрина мать, а после, всего месяц спустя не стало и Юры, его жизнь оборвал случившийся прямо на работе сердечный приступ. Наташа и Шурочка остались одни, и теперь редко бывали в Бобровке… вообще, времена настали такие, что и по гостям не особенно поездишь. Наташа крутилась, как могла, чтобы обеспечить себя и дочку, изредка вырываясь, чтобы помочь матери, которая ни в какую не соглашалась переехать к дочери в город.

– Ты не представляешь, как я устала, – жаловалась Наташа подруге в один из редких своих визитов в Бобровку, – Маме лекарства приходится теперь покупать втридорога, потому что на бесплатной выдаче в больнице их попросту нет в наличии. Заказываю в частной аптеке, а там такие цены… Пришлось подработку найти, в ночном ларьке, а что поделаешь… вот и бегаю – смена в магазине, потом дома быстренько перекусить, умыться, Шуркины уроки проверить, и в ларёк бегом. Ну ладно хоть хозяин не обманывает, платит деньгами, а не своими товарами. Да и поспать разрешает, если народу ночью нет – раскладушку для этого поставил. Хотя вот Галя, коллега моя, тоже устроилась куда-то в ларёк, так там хозяин требует – сиди у окошка, есть покупатель или нет его, все равно сиди – чтобы видели, что открыто. А еще их ограбили недавно, Галка так плакала, страху натерпелась, мало того, так еще хозяин премии лишил – говорит, проворонила сама, что не покупатель это, а бандит. А что она, женщина, должна сделать была, когда ей в окошко пистолет сунули? У неё двое детей на руках, мужа нет, в разводе. Убьют – кому дети нужны? Ночью одна в конурке этой, что та дверь в ларёк – название только. Пни посильнее, да и всё!

– Как же странно слышать – хозяин…, – вздыхала слушающая разговор подруг Варвара, стуча спицами возле лампы, – Слыханное ли дело, до чего докатились. Что же, скоро батраки появятся?!

– Да, наверное, скоро до того и докатимся! – вздыхая отвечала Наташа, – В магазине у нас полки пустые, если что и привозят, так народ очередь занимает с ночи… А что, Лиза, в Москве как с этим? Что Екатерина Александровна рассказывает, и как там Федюшка наш?

– Федя в школу ходит, там рядом с домом. Ираида Валентиновна, дай ей Бог здоровья, со своей знакомой договорилась и его временно взяли. Задания дают, он потом сдаёт, письменные контрольные пишет. Еще две операции будут – одна лёгкая, шрам поправить, а вот вторая решит, насколько он сможет говорить. Думаю, что не скоро они еще сюда, в Бобровку… Да и хорошо, здесь бы ему никто не помог! А с остальным там так же примерно, как и у вас в Перми, кто как может, так и выживает. Мама продает еще несколько книг из тех, что привезла… Говорит, что антиквар этот, знакомый Ираиды Валентиновны, какого-то заграничного покупателя нашёл, из «потомственных эмигрантов», сказал. За доллары вроде бы покупать будет, и цена выросла, потому что спрос…

– Ох, что же твориться, как в революцию, – вздохнула Варвара, – Прабабушка моя после революции картины вынуждена была менять на хлеб, а картины те еще её дед собирал… Что же дальше-то будет, подумать страшно!

– Скоро я с тобой на охоту ходить буду учиться, – вздохнула Наташа и посмотрела на подругу, – Скатимся до того, что начнём собирательством жить! Только вот я леса боюсь… не представляю, как ты там одна ходишь… Там же волки, да и вообще… Как страшно стало жить, а еще и Юры нет…, – на глазах Наташи показались слёзы, – Так рано мы без него остались…

– Да, рано… У каждого свой срок, отец Сергий говорит, и кому-то так мало дано…, – ответила Лиза и обняла подругу.

– А что волков бояться? – пожала плечами Лиза, – Волк сам от тебя уходит подальше, если правильно себя вести. Люди страшнее волков, так мне теперь думается.

Собравшись, подруги отправились вниз по холму из усадьбы, к Наташиной матери, работы было много, чтобы помочь по хозяйству и во дворе, и Лиза не могла бросить подругу одну с этой проблемой. Елена Ивановна, Наташина мать, хозяйство вела не маленькое, но возраст теперь давал себя знать и в подворье остались только куры, кролики да пара поросят. Управляться с коровой женщина уже не смогала, и с сожалением продала свою кормилицу этим летом, о чём горевала до сих пор.

– Здравствуйте, тётя Лиза, – приветствовала подругу матери Шурочка, – Как там Федя? Передайте ему от меня привет.

Шурочка выросла. Красивая, стройная и улыбчивая девушка с длинными каштановыми волосами и зелёными глазами даже сейчас, в старой куртке и с граблями в руках, привлекла бы внимание самого привередливого человека.

– Здравствуй, Шура! Давно тебя не видела, ты красавица! А Феде передам, спасибо, ему будет приятно. Лечится, надеюсь, к лету уже всё лечение закончится и приедет.

– Жених у нас завёлся, – прошептала подруге Наташа, – Ходит всё вокруг да около! В кино раза два приглашал, я разрешила сходить. Ну, не знаю… Не нравится он мне!

– Ну что, дело такое, девичье – женихов выбирать, а ты, как будущая тёща, обязана ворчать! – усмехнулась Лиза, – Давай, пойдём работать, пока не стемнело.

Когда Лиза возвращалась домой, уже смеркалось и накрапывал мелкий осенний дождик. Всё живое уже попряталось по домам, кое-где во дворах еще слышались разговоры соседей. Лиза шагала по раскисшей дороге и прятала в карманы озябшие руки.

– Здрасьте, добрый вечер, – раздался позади Лизы женский голос, кто-то нагонял её по скользкой пожухлой траве, – Куда это на ночь глядя? А, это ты, Елагина… Чего тут бродишь по ночам?

Даже приглядываться не нужно было Лизе, чтобы узнать личность догнавшей её женщины – это был давно знакомый ей голос Зинаиды Дороговой.

– Тебе какое дело, кто куда ходит на ночь глядя? – чуть свысока ответила Лиза и прибавила шагу, потому что коротать дорогу с такой вот попутчицей ей вовсе не хотелось.

– Ой смотрите! Нос задрала! – хмыкнула Зинаида, – Что, как тебя Гаврилов в лесники протолкнул, возомнила из себя королеву? Это значит ты жалуешься в район на то, что люди капканы ставят? Говорят, искать приезжали, кто ставит, по жалобе егеря! Штрафовать будут, если найдут! На своих же односельчан жалобы пишешь, значит, вон как… А что людям есть нечего, это ты не думаешь!

– Это ты, Зина, с какой целью сейчас спрашиваешь? – вкрадчиво сказала Лиза, – Ты сама что ли капканы ставишь? Или за своего Вениамина спросила? Он-то давно шалит такими вещами и не сообщает про это никому, как положено.

– А чего это он мой-то?! – тут же взвилась Зина, аж подпрыгнула, – Никакой он не мой, чего ты болтаешь! Просто беру у него иногда, что там лес даёт, потом с пенсии отдаю деньги. Сейчас все кое-как выживают!

– Тогда тебе какое дело? Пусть Тарасов сам приходит, с ним и поговорим. Пока до штрафов дело не дошло, или того хуже – до вреда человеку! Не один он по лесу ходит!

– Как была ты стерва, Елагина, так и осталась! Жизнь тебя потому и бьёт, а ты не понимаешь! Смотри, народ долго терпеть не будет! Ходи, да оглядывайся при таком к народу отношении!

– Это кто же этот самый «народ», что я оглядываться должна? Вы что ли с Тарасовым? А ты мне не грози, я вас таких не боюсь. Да и тебя саму то, Зина, жизнь не бьёт, а больше по голове гладит? Иди домой, к сыну, и не болтай лишнего, лучше будет, если язык свой попридержишь!

– Понятно, что меня-то не боишься! – прищурилась Зина, – Что я могу, женщина-инвалид, сама еле выживаю, кое-как, никто не помогает! А только есть теперь люди, кто с пониманием к таким, как я относится! И помочь не брезгает! Не бойся, есть кому за меня заступиться! Я тебе сказала – ходи, да оглядывайся!

Зина плюнула в сторону и зашагала по тёмному переулку к своему дому. Лиза покачала головой, глядя вслед угловатой её фигуре, зло вышагивающей по тропке, и подумала, нет в этом мире такой силы, что способна исправить ненависть Зинаиды к Лизе, да и ко всему миру.

Глава 31.

– Отстань, Романыч! Не поеду я с вами ни на какую охоту! – возмущённо ответил Каледину его закадычный товарищ Костя Яворский, – То, что вы с Гошкой повёрнутые на этом деле – это ваши проблемы! А я не хочу себе ничего отморозить. Да и вообще, какой смысл ездить на охоту, когда вы уже сколько ни ездили, всё пустые возвращаетесь. Если ездите побухать, так и говорите, а не вот это вот – охота, рыбалка! Нету зверя в лесах, чего непонятного, видать времена такие, что и зверь чует да в лес дальше уходит.

– Не думал я, что и ты, Костя, слабаком окажешься! И любителем девок в тёплой баньке потискать! – сверкнул глазами Каледин в ответ на слова товарища, – А зверь в лесах имеется! Просто его кто-то пугает! Венька божится-клянётся, что нашёл лежбище, специально близко не подходит, чтобы не спугнуть! Место приметит и нас ждёт! А кто-то специально что ли шастает там за ним, зверя пугает, следы такие оставляет, что любой зверь логово бросит и глубже в лес уйдёт! Мне бы выследить эту сволочь, я б его голову тоже вместо лосиной на даче повесил, как трофей! И я его найду, не сомневайся! Ты меня знаешь, я своего всегда добиваюсь!

– Мне кажется, что вы с Гошкой совсем уж свихнулись на своей охоте! – обиженно проворчал Костя, – Я вот купил снегоход, чтобы на даче самому кататься и детишек своих катать, а не для того, чтобы тащить его на прицепе к чёрту на кулички, к какому-то алкашу в гости! У меня жена, дети, есть чем в свободное время заняться! А ты – слабак… за такие слова, Игорёк, можно и в морду схлопотать!

– Да ладно тебе, не обижайся, – примирительно сказал другу Каледин, – Хочешь, так и сиди, охраняй жёнину юбку, кто не даёт! Наше дело тебя позвать, а тебе уж самом решать ехать с нами или нет.

Костя Яворский предпочёл не связываться больше со взбалмошным и непредсказуемым Калединым. В конце концов, дело это личное, как проводить свободное время… Да и спорить с тем, от кого в какой-то мере зависят некоторые твои дела, приносящие доход, было по меньшей мере глупо.

А вот самого Каледина слова друга задели за живое! Мало того, сам он неистово бесился от того, что никак не мог добиться успеха в охоте так же, как и во всём остальном! Он уже привык брать всё нахрапом и не держать за это ответа, а тут… Можно было, конечно, поменять место и ездить на охоту в другой район, как это делает его знакомый Кондратьев. Он-то ездит в заповедник, где вообще-то охота запрещена совершенно, но немаленькие суммы, уплаченные кому следует, и нужные знакомства делают возможным всё при теперешней жизни.

Но Каледину хотелось не такой охоты, когда на тебя гонит измученного и уже полумёртвого зверя толпа купленных за доллары местных оборванцев, а тебе остаётся только сделать финальный выстрел… Ему хотелось доказать самому себе и всем окружающим, что он не просто так, а настоящий охотник, от Бога, так сказать! Потому что в последнее время ему казалось, что даже вечно нетрезвый Венька, и тот тайком посмеивается над ним…

Конечно, в глаза Венька-пьянчуга этого никогда не скажет, и даже намёком не покажет, потому что ему тогда и жить-то будет не на что, если Каледин и сотоварищи перестанут к нему приезжать! Да и баба его, которая всё время трясёт перед гостями покалеченной своею рукой и просит её, инвалида, пожалеть и дать денег на сына. Просьбы её с каждым разом звучат всё наглее, и уже становятся не просьбами, а требованиями, что начинает бесить Каледина… Наверное, Костя прав! Пора закругляться с этим развлечением и найти для себя что-то другое.

В тот день Игорь Каледин решил, если ему в эту зиму не повезёт, и не добудет он себе того, что наметил – бросит он это дело! Будет искать себе какое-нибудь новое развлечение, а всё это снаряжение для охоты и рыбалки продаст.

Когда они с Гошей снова поехали в Бобровку, настроение у Игоря было хуже некуда. Хотел было вообще не ехать, сказавшись больным, но уж как-то неудобно было ему перед Гошей показаться слабаком, как этот сопляк Яворский! А в старом доме их встретил радостный хозяин, и сообщил, что выследил он наконец-таки берлогу, где на зиму залёг медведь! Выследил тихо и аккуратно, чтобы зверь его не учуял и из людей кто не заметил, если всё то, что говорил Каледин про какого-то человека, который наблюдает за ними.

Каледину было стыдно признаваться, что видит он вообще-то женщину, и теперь уверен в этом. То пешая, то на лыжах, она изредка появляется где-то на холме, или в старой заросшей просеке за деревьями, но близко не подходит, но зверя всегда нет там, где она. Даже зайца не удаётся добыть, если она рядом. Но ведь Каледину нужно было как-то обосновать свои тотальные неудачи в охоте, потому он и сказал, что видит иногда какого-то человека, наблюдающего за ними.

Снегу было не очень много, хотя и было теперь начало декабря. Зато морозы давали себя знать, и сопровождались еще и ветром, пронизывающим до костей и будто предостерегающим от чего-то.

– Холодно-то как, жуть! – потирая озябшие руки, в дом вошёл Венька, – Куртка у меня старая, надо как-то новую справить, что ли… Рыбий мех, одно слово! Баню я истопил, можно париться.

Каледин так и думал, что не обойдётся без меркантильных Венькиных намёков хоть на что-то, вот в этот раз намекнул, что ему бы куртку. Каждый раз одно и то же! Если б не пил, то не только куртку уже мог себе новую купить, алкаш чёртов! Каледин зло глянул на Веньку и решил, что в следующий раз не будет заморачиваться и везти ему коробку с замороженными куриными окорочками, «ножками Буша», как их величали в народе! Пусть сам себе пропитание добывает, ему и так денег дают за постой достаточно!

– Я перед тем, как берлогу-то выследил, неделю ничего не пил, ни-ни! – хвастался Венька, поблёскивая осоловелыми глазами, – Чтоб даже запаха не было! Точно в этот раз поднимем мишку и будет у вас добыча! Главное, сами готовы будьте!

Гоша Князев многозначительно глянул на друга, и показал знаком, что хочет что-то сказать Игорю, только это не для Венькиных ушей. Потому чуть позже, когда они вдвоём сидели на старом, просевшем банном полке́ закопчённой Венькиной бани, Гоша сказал:

– Игорь, давай этого алконавта брать не станем в этот раз! Пусть дома сидит, мне кажется, что от него так смердит, на весь лес! Да и надоел уже болтовнёй своей. Пусть объяснит, где и что он там видел, где берлога, сами найдём, без него. Мы с тобой по этим местам уже сколько мотаемся, мне кажется, уже лучше Веньки всё тут знаем! А за него я постоянно думаю, что он отчудит что-то, он же не просыхает уже сколько? Да сколько я его знаю, столько он и бухает! Там от мозгов ничего не осталось уже!

– Ладно, давай скажем пусть дома сидит, нафиг он нужен! – проворчал Каледин, – Пусть сидит дома, в халупе своей. Может и правда, без него еще лучше справимся.

Друзья-охотники распорядились Вениамину оставаться дома и ждать их возвращения. Надо сказать, Вениамин и не расстроился такому раскладу – дома оставалась привезённая гостями провизия, а еще у него была припрятана бутылка беленькой… Гости-то были не дураки, и своё дорогое спиртное от хозяина дома запирали в своей машине, когда уезжали. Но Венька был не промах, у него на чердаке была припрятана пара бутылок коньяка, которые он ловко увёл у гостей в прошлый раз, когда они раздобрели с выпитого. А потому, таскаться по лесам с гостями у Вениамина не было никакого желания.

Игорь и Гоша, выспросив подробно у Вениамина приметы, по которым можно найти ту самую берлогу, про которую он говорил, отправились за трофеем.

Утро выдалось морозным, Каледин радостно обозревал окрестности и оглядывался на лёгкую снежную дымку, завивающуюся за снегоходом. Изнутри его распирало радостное чувство предвкушения, он был просто уверен, что сегодня он точно вернётся не с пустыми руками.

Берлога и вправду оказалась там, где и указал забулдыга-Венька. Все признаки того, что хозяин леса устроил себе зимовку именно возле старого лога, спускающегося к реке, были такими явными, и душа Каледина возликовала предвкушением.

Перемигиваясь и переглядываясь, охотники знаками показывали друг другу какие действия нужно предпринять, чтобы поднять зверя и убить его. У обоих от предвкушения немного тряслись руки, но они понимали опасность задуманного ими мероприятия. Достав заготовленного заранее «ежа» из ёлки, охотники приготовились и начали тревожить хищника…

Однако все попытки «поднять» медведя начали наводить охотников на одну интересную мысль… всё указывало на то, что никакого медведя в берлоге нет, и все следы его пребывания в берлоге сделаны искусственно.

– Ну что, охотнички, не задалась у вас опять охота? – раздался с пригорка насмешливый женский голос, от которого оба охотника вздрогнули и выронили «ежа» из рук.

– Нет там никого, да и не было, – продолжала Лиза, а это конечно была она, – Берлогу-то для вас обустраивала, так и думала, что народ вы городской, обязательно поведётесь на такую простую хитрость.

– Так это ты, тварь…, – не своим голосом прошипел Каледин, – Ты… ты всё это время душу из меня вынимала! Да я тебя закопаю!

Но на пригорке уже никого не было, только лыжный след тянулся по небольшому склону к ручью. Ручей был вовсе не ручьём, а довольно глубоким и широким безымянным притоком Койвы, и имел одну очень важную особенность, известную разве что только местным жителям.

– Давай быстрее! – проорал Каледин другу, и бегом кинулся к снегоходу, оставленному неподалёку, – Сейчас мы эту дрянь догоним, и так отделаем, что она имени своего не вспомнит! Тайга большая, людей много пропадает, одной бабой меньше, никто и не хватится!

– Да куда торопиться! – бросил другу Князев, – На снегоходе мы её по следу найдём, что сложного! Ружьё подбери, кинулся скорее, будто баб в жизни не видал!

– Да я её, тварь эту, столько времени в кошмарах видел! – орал Каледин, – Я же говорил вам, что постоянно вижу её, она всё это время нам всё портила!

– Так ты же не говорил, что это баба, – хохотнул Князев, – Или скрывал от нас такую подробность, а? Сам хотел выследить и позабавиться, отведать деревенского колорита!

– Хорош ржать! – зло отрезал Каледин и завёл тихо заурчавший своим японским мотором снегоход, – Сейчас догоним, и дам я ей попробовать колорита!

Лыжный след был хорошо виден на белоснежном покрывале, и двум охотникам не составляло труда идти по следу вожделенной своей добычи.

Глава 32.

– Вон она, вон, смотри! – возбуждённо орал в ухо Каледину Гоша, – Поднажми, сейчас мы её нагоним! Осторожно, там кусты!

Каледина раздражали вопли друга. Ему хотелось скинуть эту обузу, лишний груз, и тогда снегоход понесётся еще быстрее! И тогда уж точно нагонит эту мерзавку, чья спина в яркой куртке, будто специально надетой чтобы быть заметной, мелькала между деревьев. Местность шла чуть под уклон, и снегоход, чудо импортного производства, резво катился нагоняя женщину.

– Стой, стой! Вон она! – услышал Каледин крик Гошки и повернул голову.

Женщина никуда уже и не убегала, она стояла возле огромной укрытой снеговыми шапками ели и насмешливо поигрывала лыжной палкой. Только теперь Каледин заметил, что они все оказались на берегу какой-то речушки, или пруда, так сразу и не поймёшь. Снеговое покрывало спрятало под собою ледяной покров, и только два следа от лыж прямо прочерчивали его, как альбомный лист.

– Ну что, герои?! Не вспотели меня догонять? – рассмеялась женщина, и было в ней, что-то такое… волнительно-жутковатое.

Хотя это заметил только Князев, его спину пробрал озноб, мурашки побежали со спины до самой макушки, и он открыл было рот, чтобы остановить друга… пусть катится ко всем чертям это непонятная баба с её выкрутасами с фальшивой берлогой, да и вообще, вся эта чёртова охота-рыбалка, и Венька-паразит со своей грязной избёнкой… Всё, наохотился Гоша! Это раз точно станет последним, не нужны ему никакие волчьи-медвежьи шкуры, а понадобятся, так он вот у таких, типа Веньки, купит всё, что нужно! Благо в деньгах он нужды не знает!

Но Каледина было не остановить, он даже не услышал, что вообще там за спиной кричит ему испуганный непонятно чем Князев! Баба с её противной высокомерной ухмылкой – вот она, рукой подать! Всё, что заметил Каледин – баба-то безоружная! Нет ружья за спиной, как это часто водится у местных… Только лыжные палки, и небольшой рюкзак за спиной, всё! Ему хотелось ухватить её за горло и душить, душить, пока не захрипит и не подавится этой своей насмешкой!

Взревел двигатель, и ринулся снегоход на речную запорошенную снегом гладь, и Каледин больше всего боялся, что вот сейчас эта баба вновь пропадёт, исчезнет за деревьями, как это бывало на протяжении последних месяцев… Но та стояла никуда не торопясь, только глаза её стали какими-то тёмными, злыми…

Не успел Каледин и рта раскрыть, потому что победный рык так и рвался наружу, как лёд под носом снегохода вдруг поднялся, вздыбился… тонко и истерично, как женщина, завопил Князев прямо в ухо Каледину, оба они быстро погружались в обжигающе холодную, тёмную воду…

Булькнув и как-то жалобно звукнув напоследок, пропал подо льдом снегоход, чудо японской техники. Истошно орал Гошка, тщетно пытаясь ухватиться за тонкий, ломающийся под ним лёд, окунаясь при этом с головой в почти чёрную воду и выныривая с круглыми от смертельного ужаса глазами… Сам же Каледин судорожно хватал ртом воздух и делал ровно то же, что и его друг, чувствуя, как меховые, на заказ сшитые унты намокая тянут его вниз, в страшную, холодную темноту…

Уходя под воду, Каледин отчаянно боролся и бросил последний взгляд вверх, где синело небо, еще видимое сквозь покрывшую его с головою воду… он судорожно взмахнул руками и вдруг ухватился за что-то… Его потянуло вверх, туда, к небу, к жизни! Он почувствовал, что сжимает в руке конец верёвки…

– Хххыыы, – судорожно всхлебнул он воздуха в сдавленные водою и смертельным холодом лёгкие…

Каледин осмотрелся… Рядом с ним, словно какая-то мерзкая рыбина из фильма ужасов, выпучив глаза лежал на снегу Гошка, а неподалёку стояла она… та самая, и сматывала на руку верёвку.

– Помните, как вы в этих местах медвежонка убили? – голос женщины казался насмерть перепуганным охотникам каким-то потусторонним, – Считали, что вы здесь хозяева, на всех вам плевать? И на то, что люди из-за вас пострадали, вы тоже плевать хотели… Так что, хлебнули водички, может нутро ваше чёрное она хоть немного прочистит… Ну, потонуть я вам не дала, совесть моя не позволила, на берег вас вытащила. А уж дальше всё от вас зависит, – женщина посмотрела на небо, – К вечеру мороз будет хороший, если сможете, то дойдёте до села, а нет – так значит Господь вам жить не позволяет! Поспешите, волчья стая недалеко, я видела! Вон туда – в село! Прощайте!

Лиза указала рукой направление в сторону Бобровки, вскинула на плечи рюкзак и взялась за лыжные палки, еще раз глянув на лежавших на снегу, мокрых и перепуганных мужиков. Хотела она дать им утонуть, таков был её изначальный план… Протока эта, все местные про неё с испокон веку знают, богата тёплыми ключами, и никогда лёд на ней не встаёт накрепко! Даже в самые лютые морозы не выдержит здесь ледяной панцирь такой нагрузки, даже одного крупного человека! Сама Лиза прошла на лыжах тем местом, где в воде лежало поваленное дерево, потому и провалиться не боялась. И знала, что этот человек с бешенными глазами за рулём снегохода, ринется за нею! Она знала, что он давно понял – не просто так у них развлечения не задаются…

– Стой! Ты куда?! – испуганно воскликнул Князев, – Ты что же, нас тут бросишь?! Мы же насмерть замёрзнуть можем!

– Конечно, можете, а как же! – кивнула Лиза, обернувшись, – Вообще в тайге всё, что угодно может случиться! Тут вам и звери хищные, и мороз, и прочие всякие опасности! Чего дома не сиделось, кто вас сюда звал? Должны были предвидеть такой расклад, когда охотниками решили назваться!

– Ты кто? Кто ты такая? – глухо спросил Каледин, стуча от холода зубами.

– Я? Жена без мужа, мать покалеченного сына! Вот кто я! А вы – всему этому виновники!

Всё понял тогда Каледин… он раньше думал, что Венька так болтает, с пьяного языка, что медведица тогда порвала людей… Он поднял глаза, хотел что-то сказать женщине, но её уже не было на берегу, скрылась в лесу, будто и не было…

– Вставай, чего разлёгся! – зло толкнул он Гошку, – Пошли скорее, бегом надо, а не то и вправду замёрзнем насмерть!

– Я…я не могу и пошевелиться, у меня всё тело окоченело! – закатывая глаза и стуча зубами ответил Князев.

– Ну, как знаешь! Лежи тут, подыхай! А я жить хочу! – Каледин с трудом поднялся, одежда на нём хрустела ледяной коркой, которая уже начала сковывать и куртку, и штаны.

Каледин не обернулся на друга, молча снял унты, выжал сколько мог носки и снова надел на себя, а потом быстро, насколько мог, зашагал в ту сторону, куда указала женщина. Минут пятнадцать спустя он услышал позади себя натужное пыхтение и чуть обернувшись, увидел, что за ним топает Князев…

– Не думал я никогда, что ты меня бросишь вот так! – задыхаясь и еле переводя дух, сказал Гошка.

– А ты что думал? Что я тебя, как красного командира, на плечах к своим потащу через линию фронта?! – заикаясь от холода и еще размыкая челюсти, зло ответил Каледин и отвернулся, чтобы не видеть укоризненного Гошкиного взгляда.

На самом деле в глубине души Каледин надеялся, что Гошка там и останется, на берегу этой проклятущей речки, и никому не сможет уже рассказать про постигнувший их позор… Уж лучше бы его волки задрали, думал Каледин, чем выслушивать теперь до конца дней Гошкины упрёки!

– Давай быстрее шагай, темнеет уже! – бросил он Гошке со злостью, и увидел, что тот так же смотрит и на него, с такой же скрытой ненавистью в глазах.

«Наверное про меня думает то же, что и я про него, – думал Каледин, опираясь на подобранную в снегу палку и упрямо шагая вперед, – Как бы не пристукнул меня, сзади идёт!»

Он хотел было чуть сбавить шаг, но понял, что это смерти подобно – тело начинало гореть, мокрая одежда тянула его вниз, каждый шаг давался всё тяжелее… А тут еще где-то далеко позади раздался леденящий душу и пробирающий до самого сердца протяжный волчий вой.

– С-с-с неё с-станется! – заикаясь, сказал негромко Гошка, – Она стаю на нас пригонит! Она может, я теперь знаю! Ты всё! Трофеи, шкуры, настоящее мужское занятие! Идиот! Башку тебе лечить надо, Игорёша!

– Заткнись! Пока я сам тебе башку не вылечил вот этой палкой! А что? Неплохая идея! Сейчас тебя по башке тресну, да и брошу тут, пока тебя волки доедают, я как раз до села дойду! И буду всем рассказывать, как пытался тебя спасти, да не вышло!

– С-с-сволочь ты! – процедил сквозь зубы Князев, – Самого тебя надо волкам скормить! Сволочь!

Вой раздался еще ближе, совсем близко, и Каледину показалось, что где-то за деревьями в спустившейся ночной тьме сверкают зелёным хищным блеском глаза, многочисленные и страшные, глаза стаи… Оба как по команде прибавили шагу и уже почти бежали, насколько могли. На их счастье, зима в тот год выдалась бедная на снег, и сугробы были им чуть выше колена.

Радостный хриплый крик вырвался из воспалившегося от частого дыхания горла Каледина, когда он увидел впереди спасительные огоньки, светящиеся в окнах Бобровки…

– Гошка! Дошли, мы с тобой дошли! – закричал он другу и обернулся, чтобы на радостях обнять Гошку, но тот отшатнулся от него и пошёл вперед, искоса поглядывая на шагающего рядом Каледина.

Вскоре показалась и старая пилорама, за которой стояла изба Веньки. Теперь обоим, и Каледину, и Князеву, Венькина изба не казалась старой грязной халупой! Гостеприимным приютом, где жарко натоплена печка, где на столе стоит чугунок с картошкой, которую так вкусно готовил Венька, вот чем казалась теперь старая изба Тарасова для измученных и промёрзших путников.

– О том, что там было – молчи! Веньке ни слова, понял? – Каледин остановил Гошку и тряхнул его за плечи, – Бабу эту мы потом найдём и уроем! Всю семейку, кто у неё еще там остался, всех кончим! Но пока – молчи! А то Венька это по всей деревне разнесёт! Говорим – просто провалились в речку, снегоход утопили и сами еле выбрались!

– Да отстань ты! – Гошка вырвался и зло бросил косой взгляд на светящиеся окна тёплой избы, – Сам без тебя знаю!

Когда они вошли в дверь, в нос им ударил запах алкоголя и уже слегка прокисшей закуски. Венька сидел за столом, уставленным грязными тарелками, между которыми стояла пара почти пустых уже бутылок, а напротив хозяина сидела и его баба, как обычно по самые брови повязавшая свой платок.

Глава 33.

– Вы чего? – испуганно уставился на вошедших в избу мужиков Венька, и по его глазам было видно, что он не понимает, на самом деле это происходит, или ему блазнится пара бледных, покрытых инеем мужиков, от которых идёт будто бы даже пар…

– Ничего! Баня у тебя тёплая, или не топил? – зло бросил Каледин, плеснув в грязный стакан и бутылки и опрокинув содержимое в рот, – Топи иди, будем отогреваться! Гошка, тебе налить?

– Я такое не пью! – буркнул Князев, еле двигающимися руками стаскивая с себя мокрую одежду, – Сейчас сухое одену и в машину схожу, нормального принесу!

– Баня тёплая, я думал, вы раньше вернётесь. Натопил, а как же, – затараторил Венька, хотя это плохо у него получалось заплетающимся языком, – А снегоход где? Вы что, пешие вернулись?

– В полынью провалились, потонул снегоход, – ответил Каледин и многозначительно посмотрел на Гошу, но тот только сердито пыхтел, развешивая у печи мокрые свои вещи.

– Как потонул?! – всплеснула руками Зина, которая до этого молча сидела в уголке, – Это же как жалко…дорогой наверное! А где потонул-то? Может там неглубоко, так можно достать! Третьего года у Карасьего озерка у Берникова сани с полынью ушли, лошадь кое-как успел отстегнуть, да и сам выбрался, по пояс мокрый. А сани после достали. Неглубоко были, почти у самого берега. Вытянули!

– Может и достанем, после об этом! – отрезал Каледин сердито, уж больно любопытная у Веньки баба, до всего есть дело, вопросов много задаёт, – Нам сейчас бы не заболеть, промёрзли до костей!

– В баню идите, в баню! – Венька, словно курица-наседка, взмахивал руками, – Я сейчас быстро подтоплю! А после самогонки, и внутрь, и растереть, и ничего не будет, никакая простуда не возьмёт! Сейчас с подпола достану, Зина принесла, нагнала давеча, на травах настоянная!

– Я твою отраву на мухоморах и в рот не возьму! – отрезал Князев.

– Да ладно тебе, думаешь, ваша химия лучше! – захихикал Венька, – Давайте ключи, сейчас ваши вещи с машины принесу.

– Сейчас прямо, разбежались! – Князев буравил Веньку жёстким взглядом, – Пусти тебя, козла, в огород! Сам сейчас схожу! Тулуп твой накину!

– Эх, сколько вы у меня уже гостите? Хоть раз я у вас что взял? – со слезой в голосе ответил Венька и отвернулся, обиженно засопев.

– Ладно тебе, не дуйся, – примирительным тоном сказал Каледин, – Гоша просто беспокоится, сломаешь ему там что, техника новая, недавно только с Германии ему на заказ пригнали! Иди давай, Вениамин, топи баню, отогревай гостей.

Венька демонстративно не глядел на заносчивого Князева, обул свои валенки, накинул ватник и вышел во двор.

– Давайте, я вам сейчас чайку хоть приготовлю, с собой в баньку возьмете, – засуетилась Зинаида и стала быстро убирать со стола нелицеприятные следы недавней гулянки, – Вы на Веньку не думайте, он хоть и выпить не дурак, а человек честный… И добрый, никогда не подведёт.

– Конечно, не подведёт, пока платим ему, – продолжал сердиться Князев, который видимо решил сорвать свою злость на ни в чём не повинном хозяине дома.

– Хватит! – отрезал Каледин и исподлобья глянул на Гошку, – Чего грызёшься, как баба! Давай, по пятьдесят намахнём и в баню, отпустит сразу!

– Не буду я эту отраву, сказал же! Да и вообще, спиртное сейчас только во вред! У меня в сумке аспирин есть, давай вот лучше его, потом чаю тёплого, баню, и на боковую! Бог даст, не подхватим себе никакого воспаления!

На самом деле Князев никак не мог прийти в себя, у него всё тряслось внутри и снаружи, руки хоть и отогрелись, но не слушались его, а тело всё горело, от пяток и до самой макушки. Больше всего он сейчас боялся, что заболеет серьёзно, после такого приключения, а докторов в этой деревне явно нет, а если и есть, то какой-нибудь коновал! Да и скорая сюда пока приедет, можно пять раз концы отдать! От этих мыслей его трясло еще больше, и он понял – всё же без спиртного он сегодня не сможет уснуть… Понадеявшись на то, что аспирин и водка, принятые организмом почти одновременно, не подерутся там внутри, он опрокинул предложенную Калединым стопку.

Гоша накинул на голый торс старый Венькин тулуп и вышел во двор. Мороз окреп, и пробирался своими холодными щупальцами под овчину. Где-то в бане гремел тазами Венька и что-то бубнил сердито, видимо в его адрес!

Князев копался в своей сумке, но непослушные руки никак не могли найти того, за чем он пошёл. Он закрыл глаза, пытаясь немного успокоиться. Хорошо, что сегодняшнее происшествие закончилось, они остались живы… и добрались до села, не отморозив себе конечностей… но теперь ему предстоит еще и неприятный разговор с Калединым, которого не избежать. Игорь задумал найти ту женщину и отомстить ей, и её семье, и от этого он не отступится, Гоша это знал! Каледин вообще был человеком, что называется, безбашенным, и если что ему в башку взбрело, значит будет расшибаться в лепёшку! Сам же Князев не хотел ничего… ни поисков этой женщины, ни разборок. Он хотел уехать домой и позабыть, где вообще находится эта самая Бобровка! Но Каледина он боялся! Потому что прекрасно помнил, что случилось со следователем и его семьёй, который пытался раскопать, кто положил из пистолета тогда на пустыре за городом семь человек… когда Каледин «развивал» свой бизнес. И теперь Князев прямо чувствовал, что Каледин держит его крепко за известное место, и просто так не отпустит, вынудит разобраться с той, что чуть их не утопила… но всё же и спасла.

Плюнув в сердцах, Князев отчаялся искать в темноте таблетки, и взял всю сумку в избу. В конце концов, там еще и смена белья, и вещи сухие, чистые… Вернувшись в избу, Гоша увидел, что стол уже застелен относительно чистой скатертью, на нём стоит бутылка, блюдо с дымящейся картошкой и миска квашенной капусты…

Он молча подошёл к столу, налил себе полную стопку, чуть расплескав жидкость под насмешливым взглядом Каледина, разом выпил не закусывая, и сразу же налил и выпил вторую. Расстегнув свою сумку, он начал искать там аспирин, чувствуя, как от выпитого всё начинает расплываться перед глазами. Каледин налил им по третьей, и оба молча выпили, не замечая, как из угла на всё это смотрит Зинаида…

А смотрела она вовсе не на них, и не на то, как они пили рюмку за рюмкой. Она смотрела туда, в недра расстёгнутой сумки Князева, где лежали деньги… А лежали они не просто так, как например у неё самой – аккуратно сложенные и тщательно посчитанные купюры, которых всё равно не хватит даже на самое необходимое, как ни крои… В сумке лежали пачки! Перетянутые резинками пачки рублей, и еще иностранные зелёные доллары, Зинка такие и видела всего пару раз, Венька ей показывал, когда выпросил у хорошенько поддавших тогда постояльцев. Пачек было не много, но у Зинаиды так запестрело в глазах… что показалось, будто этих пачек там чуть не полная сумка!

Со двора вернулся Венька и объявил, что баня готова, можно идти париться, и он даже веник уже запарил, можжевеловый.

– Спасибо, хозяин, – сказал ему Каледин, чтобы хоть как-то сгладить то, что наговорил Веньке этот дурак Князев, расклеившийся, как истеричная баба, – Давай-ка по маленькой с нами! Георгий нам тут вон что из машины принёс, бренди!

Венька сразу подобрел, он вообще любил, когда эти «высокие» гости оказывали ему такое уважение и приглашали выпить то, что привозили для себя. Опрокинув рюмку, вкуса он не распробовал, но тут же принялся хвалить напиток, чтобы так сказать, не ударить в грязь лицом, что он ничего в этом заграничном пойле не понимает.

– Вень, ты это…, – прошептал ему на ухо Каледин, наливая следующую рюмку, – Подружку-то свою восвояси выпроводи сегодня, что она тут рассиделась… ты не обижайся, мы ведь не то, чтобы командуем тобой, ты хозяин в своём доме, это просьба у нас такая. Поговорить надо серьёзно, без лишних ушей! Ты-то уж считай, что свой, а баба есть баба, язык у них у всех за зубами не держится.

– Я это… дак конечно, я сейчас, – сипло зашептал Венька в ответ, – Скажу, пусть идёт! Да и ей самой пора -сын один дома, бабка-соседка присматривает, вот она же мать – пусть идёт занимается сыном!

– Я тебе потом дам денег, сыну своему купишь, что там надо, всё же мы тебе неудобства такие чиним, ты уж не обижайся. Но разговор у нас важный, да и тебя спросить кое о чём нужно. Ну, мы в баню. А как вернёмся, чтоб лишних ушей не было!

Из бани оба гостя вернулись быстро. Даже изрядно уже поддатый Венька заметил, что чёрная кошка пробежала промеж двух друзей. Каледин зло зыркал на бледного чуть не до синевы Князева, который старался не смотреть ему в глаза. Венька быстро собрал на стол закуску, поставил бутылки, которые Князев принёс из своей машины, и мужская компания расселась за столом. С первых же нескольких фраз Венька побледнел, протрезвел и слушал Каледина, открыв рот.

– Я… вы чего, я не могу! – испуганно бормотал он, – Это у вас денег куры не клюют, если вас за задницу возьмут, вы-то откупитесь! А я? У меня видали же – баба сама инвалид, сын тоже с детства… Это вы сейчас золотые горы мне обещаете, а потом кто знает, как сложится?! Не могу!

– Да ты чего заюлил-то? – стальным голосом сказал ему Каледин, – Чего запричитал, как девственница! Ну хочешь, я тебе заранее дам денег. Много дам, не скули! И если возьмут за задницу, помогу тебе, у меня там знакомства не маленькие! Уедешь из этой своей Бобровки, вон хоть в райцентр, всё лучше! Ну? Смотри, Вениамин, такой шанс только раз в жизни выпадает, да и то не каждому! Я вот почему тебе это предлагаю? Потому что мужик ты надёжный, я это сразу понял, как только мы к тебе ездить начали! А то, что выпиваешь – так сейчас жизнь такая, как не выпивать, мы вон тоже выпиваем!

Венька крепко задумался и чесал в давно немытом своём затылке… Пристально, насколько мог, вглядывался он в глаза своих гостей, силясь разглядеть, где же тот подвох, что они утаивают от него… Но Каледин только и знай, что щедро разливал всем по рюмкам дорогущее своё пойло, которое всё вместе стоило дороже Венькиной избы… А Князев отводил глаза и был бледен, при почти белом лице на щеках пятнами горел нездоровый румянец, он покашливал, то и дело прикладывал руку ко лбу, будто пытаясь определить, нет ли у него жара…

Когда все уже еле ворочали языками, а Князев так вообще спал, уронив голову на руки тут же, за столом, Венька глянул на Каледина, встал, чуть не снеся при этом стол, и сказал:

– Ладно! Помогу тебе! Но и ты… ты не забудь, что мне помочь обещал!

Ударили по рукам, и вскоре уже спал Каледин, повалившись на лавку, спал и Вениамин, уронив голову на стол рядом с головой Князева…

Глава 34.

Зинаида шла домой не разбирая в темноте дороги. Да и дорогу ту она знала чуть не наощупь, всю жизнь, с самого рождения она живёт в этой Бобровке, а счастья и не видывала… Почему так в жизни всё устроено, несправедливо? Одним всё достаётся, а другие перебиваются с хлеба на воду…

Она сердито хмурилась и качала головой, злость на такую жизненную несправедливость прямо клокотала внутри. Зина постояла немного на крыльце, глядя на тихие улицы, освещаемые только тусклым светом месяца, уже скрывающегося за тёмными тучами… будет снег, подумалось ей. Была уже поздняя ночь, нигде в Бобровке не горели окна, только и видно было, что пару фонарей над крылечком у кого-то во дворе. Спать Зине не хотелось, выпитый у Веньки алкоголь как-то разом выветрился, да вообще-то и не пила она много никогда, не особенно любила эту горечь… пила больше, чтоб хоть немного отвлечься и не думать ни о чём. Вот лучше бы Венька вместо того, чтобы на деньги, что эти горе-охотнички дают, купил что-то путное, а не палёную водку, что Трушин тайком с города привозит и продаёт! Сколько раз ему говорила, а тот только отмахивается, не твоё мол дело, иди отсюда, ты тут никто… Оно что и верно – никто… Хотела было Зинаида Веньку уговорить сына признать законно, да потом подумала – надо ли это? Пусть лучше так, чем папаша- местный пьянчуга, только что и будет разговоров о том, что Андрейка потому и недалёк умом, папаша-то кто…

Зинаида зло сжала кулаки и снова глянула на несправедливое к ней небо! За что?! Вопрос ответа не получил, конечно… Она вошла в дом, плотно притворив просевшую дверь. Давно всё рук просит, а кому делать? Венька не ходит к ним, всё боится, что увидит кто и узнает, что сын-то от него у Зинки. А мог бы хоть дверь вон починить, и половицы просели, скоро совсем рухнет чуть не половина избы. В доме было холодно, протопленная с утра печь уже почти остыла, что и понятно – дуло из всех щелей. Андрейка давно спал на лежанке у печи, закутавшись по самую макушку в старое лоскутное одеяло и прижавшись спиной к остывающей печи.

Зинаида вздохнула и разожгла огонь, подкидывая в печь тонкие поленья. На дрова вот тоже денег еле наскребла в этом году! Венька всё только и обещает, а толку? Допекла его, заупрекала, так он заказал у какого-то забулдыги с Ореховки, и что? Привезли не пиленные, а как она их пилить станет? Так и лежат вон во дворе под снегом, не пилены-не колоты! Они с Андрейкой сколько могут, пилят понемногу, колют. Да много ли у них сил – баба-инвалид, да мальчишка-подросток, которые по нынешним временам досыта и то не каждый день едят!

Зина смотрела в огонь в печи, тепло потекло по старой избе, Андрейка довольно вздохнул во сне и выпростался из-под одеяла. Закутав сына, Зина подошла к окну, зябко поведя плечами от сквозившего из старых рам холода. Месяц скрылся, темень была такая, что в окне ничего и видно-то не было, кроме её тусклого отражения в красноватом свете огня в печи. Ей и самой казалось, что в глазах у неё сейчас тоже прыгают такие же красноватые искорки недобрых мыслей.

Тонкие полешки быстро прогорели, но в избе стало хоть немного потеплее, когда Зинаида стояла у двери, одетая в старый ватник и замотанная по самые брови в тёмный платок. Посмотрев на сына, она решительно шагнула за порог. Метель ещё только начинала свою пляску, лёгкие редкие снежинки порхали в кромешной тьме, но Зина знала, глядя на небо, совсем скоро снегопад разразится нешуточный… и это хорошо – к утру никто уже и не найдёт её следов.

В Венькиной избе неярко горел свет, сто лет немытые окна почти не пропускали его наружу. Зинаида подошла к окну и попыталась заглянуть внутрь. Было едва видно, но она разглядела, что вся компания собутыльников спит, повалившись кто где. Злой и непредсказуемый Каледин, которого Зина побаивалась, развалился на лавке, подтянув под голову старый Венькин тулуп. Его друг Князев спал, повалившись боком на стоявший рядом стул и свесив вниз руки. А сам хозяин дома спал, как уже ему было и не привыкать – чуть не каждый день он засыпал сидя, уронив голову на стол…

Зинаида тихо отворила незапертую дверь и вошла внутрь. Старые половицы тихо скрипнули под нею, и она замерла. Но никто не проснулся, не услышал её… Князев тяжело дышал во сне, хрипло и с надрывом, видимо, купание в проруби не прошло для него даром. Венька спал, повернув голову набок и слюна тонкой струйкой стекала на столешницу. А Каледин и во сне чувствовал себя хозяином жизни – развалившись на широкой лавке, он похрапывал и хмурил брови, ничто не нарушало его сон, никакие муки совести или кошмары от пережитого… Зинаида подумала, что не зря она его опасалась всегда – страшный это человек, и руки его запачканы не только вот теперь – сажей от печи…но и чем-то пострашнее.

Однако раздумывать было некогда, решила она и направилась к стоявшей в углу на стуле сумке Князева. Денег не так и много там оказалось, не половина сумки, как она подумала, увидев её ранее. Но немного – это, наверное, по меркам хозяина сумки, потому что для неё, для Зины, это было целое состояние! Обшарив сумку, она вытащила оттуда всё, покидав на пол одежду. Дорогое кожаное портмоне она тоже взяла, обнаружив в нём кроме денег ещё и толстую цепь, кольцо-печатку и часы, всё золотое, конечно. Сунув добычу себе за пазуху, она уговаривала себя – завтра скажет, если её станут спрашивать, что ничего она не брала, и в избе Венькиной не была, как ушла, так и ушла! А если у них там что-то пропало, так пусть ищут, кто там в незапертую избу мог войти, пока они дрыхли! А она тут ни при чём! Кольцо, цепочку, часы и деньги она пока припрячет, до лучших времён, пока всё не утихнет, а уже потом специально поедет в Пермь. Там у неё есть приятельница, вместе когда-то в больнице лежали, так у той знакомства есть в нужной среде, поможет сбыть и цепку, и кольцо с часами! А уж деньгам и сама Зина применение найдёт! Первым делом, как всё утихнет, как перестанут эти богатеи искать пропажу, соберёт она вещички и купит им с Андрейкой билеты, подальше отсюда! Дом продаст, хоть за копейки, и уедет из этой проклятущей Бобровки!

В голове вдруг вспыхнула мысль, что надо посмотреть в машине, вдруг она не заперта… Князев был уже здорово пьян, когда возился в машине, мог и позабыть запереть… А там, может быть еще деньги есть, или еще что-то! Зинаида нашла в сенях старый керосиновый фонарь и зажгла его, потому что во дворе была непроглядная тьма. Лампочка над крыльцом давно перегорела, и Венька всё никак не удосуживался её поменять, ему и так было нормально.

Обшарив машину, Зинаида недовольно вздохнула – ничего там не нашла ценного… несколько некрупных купюр валялись в бардачке, да так, всякая ерунда. Она снова осторожно подошла к окну, проверить, не проснулись ли там, внутри… Снег уже валил крупными хлопьями, заметая всё вокруг, и она решила – нужно поторапливаться!

Зинаида тихо вошла в сени, чтобы оставить там старый Венькин фонарь и вдруг остановилась… Как она убеждала даже себя в последствии, всё произошло случайно. Будто кто-то, какой-то невидимый бес толкнул её тогда под руку, и уронила она старый фонарь… стекло разбилось со звоном, огонь дорожкой пробежал по разлившейся горючей жидкости, быстро и отчаянно занялось старое дерево на ступенях в дом…

Как раз до того, как пламя вырвалось наружу, успела Зинаида добраться до своего дома, не чуя под собою ног и прижимая к груди добытое богатство. Испуганно глянув в окно, она задёрнула выгоревшую ситцевую шторку, разложила на лавке всё, что принесла, а после сложила в старую сумку, обернув её мешковиной.

Дома оставлять такое нельзя, Зина это знала. Накинув кофту, она вышла во двор и тихо прокралась к соседскому дому. Старая глуховатая бабка Вера Гусева, жившая по соседству, жалела Зину и часто помогала ей, оставаясь присмотреть за Андрейкой, или еще чем, что под силу пожилой женщине. Зинаида тоже в долгу не оставалась, и в благодарность иной раз мыла пол бабке Вере, или в огороде что-то помогала. Поэтому и знала, что позади дома бабки Веры есть маленькая дверка в подпол, закрывающаяся только на щеколду. А подпол у бабки большой… картошку и заготовки бабка Вера хоть и делала, но немного, в подпол спускалась редко, боясь сломать себе руки-ноги. Сын бабки Веры, Иван, служил где-то во Владивостоке что ли, Зина точно не помнила, но приезжал он очень редко. Потому – опасности в задуманном не было никакой.

Зинаида отгребла руками снег от маленькой дверцы, повернула щеколду и без труда оказалась в соседском подвале. В углу был навален старый хлам, вот его-то и разобрала Зина трясущимися руками. Нашла какой-то старый чугунок с дырявым боком, сунула в него свои сокровища и завалила старыми вещами. Не прошло и четверти часа, как уже лежала Зина в своей кровати, бессонными глазами глядя в потолок, а за окном бушевала метель, скрывая белой пеленой все её секреты.

Лиза в тот день видела, что спасённые ею из полыньи люди уже затемно вернулись в Бобровку. Она долго стояла на опушке леса, потом вернулась назад и незаметно подглядела, что оба шагают по снегу, упорно и зло… она поняла – дойдут. Ей это не сулило ничего хорошего, она знала, но всё же на душе её не было тяжело. Задумывая всю эту штуку с незамерзающей крепко протокой, она никак не могла отделаться от камня, который будто тяжким грузом лежал у неё на душе. Камень состоял из злости, обиды, неистовой жажды отомстить, погубить этих никчемных людишек, которые и мизинца не стоят тех, кого они погубили… И в то же время сомнения точили её душу. Есть ли у неё такое право – погубить живые души, пусть даже и такое вот… Если право – стать судьёй чужим поступкам…

И теперь, когда она знала, что не стала виновником их смерти, она понимала – это и есть правильно. Но впереди ей предстояло новое испытание. Каледин не отступится, найдёт её, и это ему не составит никакого труда, потому что стоит только расспросить Тарасова – тот выложит про Лизу всё, как на духу. И кто, и где живёт, и чем дышит!

– Ну что, ребята, готовы постоять за своих? – спросила она Зевса и Гора, вернувшись в Медвежий Яр, – Думаю, что в ближайшие дни нам всем предстоит много интересного!

Мало было в этих собаках истинно собачьего, не было виляния хвостом перед хозяйкой, не было весёлой «собачьей ухмылки» и радостного взгляда! Жёлтые глаза хищника, достойного хозяина этих мест смотрели на Лизу, в то же время принимая её в «свои».

– Архип Фомич, поговорить нужно, – позвала Лиза деда во двор, – Сегодня спать не придётся, готовь ружьё. Возможно, так будет несколько дней. Спать будем по очереди.

Варвара уехала на пару недель к своей сестре, как она думала – по своему желанию, а на самом деле с подачи Лизы, это она позвонила Надежде Ивановне и попросила об этом, пригласить сестру погостить под любым удобным предлогом. То же самое она хотела сделать с дедом, но тот быстро раскусил все её хитрости, и заявил, что с ним такое не выйдет и он остаётся дома!

Ночь выдалась тёмная, месяц, только показавшись из-за леса, тут же нырнул в плотное одеяло снеговых пушистых туч. Лиза поняла, будет метель, и это был козырь не в её пользу. Усадьба располагалась на холме, и подобраться к ней не заметно было сложно, но в такую метель… возможно всё! Лиза сидела у маленького окошка на чердаке, вглядываясь в мельтешение снежинок, пляшущих по склону холма. Сегодня если и можно было чего-то ожидать, так это поджога, на подготовку чего-либо другого у Каледина не было пока времени.

– Лизок! Спускайся скорее! – в чердачном люке показалась голова Архипа Фомича, – Тебе отсюда не видно, а я с собаками двор обходил… Пилорама старая горит, а с ней, похоже, и Тарасова изба! Горит, пылает! Народ туда побежал, слышно, кричат!

Глава 35.

Это страшное происшествие всколыхнуло той зимой сонную Бобровку, страшное и странное. Всякие службы и компетентные органы долго разбирались с пожаром, вспыхнувшим в старой избе Вениамина Тарасова, в котором погибли три человека – сам хозяин дома, и двое гостей, один из которых был человеком, не последним в городских структурах… В конце концов, списали всё на трагическую случайность, старый керосиновый фонарь и количество выпитого погибшими алкоголя. Сам Вениамин перед этим не просыхал уже не просто дни, никто в Бобровке его не видел трезвым уже многие месяцы, если не годы… Бабушки местные шептались между собой, что такого и следовало ожидать – так пить, разве это когда приводило к чему хорошему?! Изба выгорела практически дотла к приезду пожарных из Старокаменки, а количество пострадавших только потом и смогли определить. Самих пожарных очень удивила дорогая машина, припаркованная у ворот, но после опроса местных, всё стало понятно – что хозяин, скорее всего не один был в доме в момент трагедии. Уже потом милиция выяснила и источник дохода Тарасова, и причину, по которой двое городских оказались у него в доме. Тогда все и посчитали, что произошедшая трагедия была роковой случайностью…

Судачили про это в Бобровке очень долго, история обрастала новыми подробностями, выдуманными людьми, у кого фантазия побогаче… А между тем, время шло и в эти края снова пришла весна.

Лиза и дед Архип весело переговаривались по дороге на станцию. Они ехали встречать Екатерину Александровну и Федюньку, которые наконец-то возвращались домой! Фёдор стойко перенёс почти целый год операций, процедур и прочих манипуляций. Но именно его упорство и терпение позволило докторам вернуть ему голос, хотя он был негромким и немного с хрипотцой. Но всё же – это был голос! Лицо мальчика зажило, столичные хирурги сделали всё возможное, чтобы шрамы не так бросались в глаза. И теперь их можно было увидеть, тонкими ниточками они шли от лица к шее, спускаясь к груди. Врачи в один голос уверяли, что со временем они станут еще менее заметны. Ну а сам Фёдор жизнерадостно утверждал, что так он выглядит, как старый пират!

А вот сама Екатерина Александровна сдала… тяжело дались ей нервные переживания за внука, бессонные ночи, когда Федюнька был на операциях, разговоры с докторами. Хотя в столице и она сама получала хорошее лечение, побывала у известного доктора, давшего ей рекомендации и назначившего новые препараты, но чувствовала она себя безмерно уставшей…

– Ничего, вот вернёмся домой, всё наладится, – говорила она Ираиде Валентиновне, – Там и воздух лечит! Ты, Ирочка, соберись к нам погостить! Знаешь, как цветут у нас яблони в саду! Утром в окно ветерок заносит такой аромат… а вечером – тишина… Нет гудения машин, как в городе, тишина, только листва шумит.

– Соберусь, обязательно, – обещала Ираида, – Вот подлечу свой артрит, и приеду к вам летом!

После возвращения домой Фёдора и Екатерины Александровны жизнь в усадьбе потекла тихо и спокойно, ничто не нарушало её размеренного хода. Варвара пекла пироги и блинчики, утверждая, что Федюшка исхудал на больничных харчах, а у него растущий организм! Екатерина Александровна вернулась к своим любимым книгам, находя в них лучшее лекарство от нервов и переживаний. Архип Фомич занимался обычными своими делами – подрядил себе помощника из местных, и они поправляли баню и дровяник.

А Лиза работала, успевая отработать и свои полставки в лесничестве, и не забросить мастерскую, где заказов не убавлялось. Деньги сейчас были нужны – Фёдору скоро поступать учиться. К сожалению то, что произошло с ним, поставило крест на мечте мальчика поступить в военное училище, и он решил поступать в лесотехнический, туда, где когда-то училась сама Лиза.

– Сынок, может быть, всё же подумаешь? В лесники что ли пойдёшь? Ты три языка иностранных знаешь, в лесу с кем говорить станешь? – пробовала она повлиять на сына, – Может быть, переводчиком или что-то такое.

– Мам, ну что ты, – улыбался Фёдор, – Какой из меня переводчик, я долго не могу вслух говорить, голос садится. А в лесу…разве плохо? Вот ты сама сейчас лесничий, хозяйка тайги! А языки никуда от меня не денутся, нужно будет – стану переводы письменные делать. Я, кстати, когда в Москве учился, познакомился там с учителем английского языка, Валерием Петровичем Звонких, так он новое направление хочет развивать – программирование ЭВМ. Мы с ним обменялись адресами, телефон мне свой дал. Будем созваниваться, я вот книги привёз по этой теме, он их из-за границы достал.

Лиза тогда подумала, что не будет ни на чём настаивать, и убеждать в чём-то сына. Ему и так досталось в этой жизни, пусть найдёт себе занятие, которое не будет выматывать из него душу. Так и решили – лесотехнический, так лесотехнический!

Одно огорчало Лизу, как ни старался Фёдор скрыть от матери и домашних внутренних своих переживаний, но материнское-то сердце чуяло их… Нелюдим стал Фёдор, старался поскорее вернуться из школы домой, гулять с друзьями и одноклассниками почти не ходил. Сначала объяснял это занятостью – Людмила Алексеевна пригласила его на дополнительные занятия летом, чтобы он мог нагнать то, что возможно пропустил, и сама занималась с ним дважды в неделю. А потом так и повелось, что прогулкам со сверстниками Фёдор предпочитал книги. И Лиза смирилась, такая видимо судьба уготована её единственному сыну, может оно и к лучшему… потому что как раз в эти смутные времена добрались и до Бобровки новомодные и не слишком полезные увлечения современной молодёжи.

Лето пролетело быстро, в домашних хлопотах и заботах. Усадьба возвращалась к обычной своей жизни, залечивая душевные свои раны, после горестных потерь – уже в который раз… Как и обещала, на месяц выбралась наконец в Медвежий Яр Ираида Валентиновна, и согласилась со всеми утверждениями своей подруги – покойнее и умиротворённей места на земле и не найти.

Осенью Фёдор пошёл в выпускной класс, впереди был последний год обучения в школе, экзамены и прочие заботы. Людмила Алексеевна, как классный руководитель и как подруга Лизы, со всей ответственностью заявила, что Фёдор хоть сейчас готов сдать выпускные экзамены по любому предмету, и обещала сделать всё возможное, чтобы мальчику было не скучно и комфортно в классе. Лиза немного боялась за сына, хотя кроме Людмилы никому в этом не признавалась – боялась, что в школе будут дразнить или что-то такое. Но нет, дети бывают порой мудрее и великодушнее взрослых… И если некоторые из местных кумушек, так любивших посплетничать, порой и позволяли себе поспрашивать Фёдора фальшиво-участливым тоном про самочувствие или стоимость столичного лечения, то дети просто не замечали его изъянов.

Одну такую любительницу Варвара поймала прямо за этим занятием, когда та спрашивала, сколько же отдали денег московским докторам… Незаметно подойдя сзади, Варвара отодвинула Фёдора в сторону и такое устроила сплетнице, выдав как говорится «на-гора» такие эпитеты и подробности из жизни односельчанки, что у той дар речи пропал, и рот открывался только чтоб судорожно ойкнуть. Пообещав выложить еще и дополнительные подробности, Варвара пригрозила сплетнице физической расправой, и с чувством исполненного долга отправилась дальше по своим делам, в магазин и на почту. С того случая расспрашивать Фёдора местная «редакция сарафанного радио» опасалась, а чуть позже и вообще позабыла о нём. Потому что Бобровку потрясло новое страшное происшествие…

Ранним осенним утром крики и беготня раздавались в тихом переулке, чуть позже туда с мигалками проехала милиция и скорая помощь. Возле дома Зинаиды Дороговой быстро собралась толпа односельчан, тихо и испуганно переговаривающихся между собой. Немного позже хмурые люди в форме вынесли на носилках бездыханное тело, накрытое старой застиранной простынёй…

– Убил её, убил топором прямо, ужас какой, – причитала в полголоса Клавдия Степановна, соседка бабушки Веры Гусевой, – Вера услышала крики, пока оделась, прибежала, а та уж всё, дух вон… А он сидит в углу, улыбается, топор тут же валяется… Ох, что делается, родную мать…

Немногим позже из старого дома, мимо покосившегося, почти уваленного на землю забора вывели спелёнатого, как кукла, Андрейку. Он был мертвенно бледен, почти бел лицом, но улыбался безмятежной улыбкой и блуждал глазами по лицам толпившихся возле забора сельчан. Смотрел в лица людей, со страхом и жалостью глазеющих на взъерошенного подростка, совсем еще ребёнка… А он будто искал в толпе чьё-то лицо, чьи-то глаза, и не находил. Вся одежда его, руки и лицо были вымазаны в крови, но сам Андрейка этого будто и не замечал, только и улыбался безумной и от этого страшной улыбкой.

Дом закрыли, окна, прикрытые старыми рассохшимися ставнями, заколотили досками, на двери повис большой навесной замок. А в Бобровке гудели слухи, и поди тут узнай, что из сказанного было правдой…

– Толмачёва Нина говорит, – рассказывала вернувшаяся из магазина Варвара, – Что мать, Зина-то значит, наказала его за что-то, соседка Вера слыхала, как она на сына за что-то ругалась. После всё вроде бы и стихло. Ну что, дело то житейское, поругалась на ребёнка, у кого не бывает. А тем более, что Андрейка у неё с детства странный, иной раз Зина его зовёт, а он сидит и будто не слышит. Ну вот, Вера и говорит, сидела чай себе погрела, да и слышит – стоны будто и вскрики какие-то у соседей, явно что-то происходит, и на помощь зовут, тоненько так. Вера-то пока оделась, ноги еще ведь больные, пока дохромала до дома Дороговой, зашла, а там… до порога всё в крови, и Зина лежит уже еле дышит, вздохнула тяжко, да и отошла! Топор валяется на полу, весь в крови тоже, а в углу Андрейка сидит, руками коленки обхватил… Ох, страшно как… смерть какая страшная Зинаиде досталась, от рук собственного сына! Ведь кто бы подумал? Всё он тихий, смирный, слегка не от мира сего, да и всё! Что уж ему привиделось, что причудилось, что он мать родную вот так… А Нина Толмачёва сама медик, я её и спрашиваю, что же теперь с парнем-то будет? А она – да что будет, ничего… Всю жизнь проведёт в лечебнице, скорее всего, то и будет…

– Да… тоже не позавидуешь такой судьбе, – тихо проговорила Екатерина Александровна, – Сирота, ни отца, ни матери, ни родни… Да еще и будущего никакого, всё… приговор.

А еще через какое-то время, уже под самую зиму, приехал на побывку сын Веры Гусевой, Иван. Да и затеял он у матери кой-какой ремонт да уборку, потому что дом собирались они выставить на продажу – Вере по возрасту и здоровью уже тяжело было жить одной в деревенском доме, где и дрова, и вода сами собой в дом не приходят. Вот и уговорил он мать переехать к нему в город, где совсем недавно получил квартиру, отслужив сверхсрочную.

Разбирая хлам в подвале, нашёл Иван в старом чугунке сумку, а в ней и рубли, и доллары, и золотые украшения, мужские… Тут же расспросил он мать и оба в недоумении уставились друг на друга. Дом этот принадлежал Гусевым давно, уже три, а то и четыре поколения считай в нём выросли, а о долларах никто из ранее живущих и слыхом не слыхивал! Смекнул Иван, в чём тут может быть дело, да и вызвал милицию.

После свидетели, друзья Каледина и Князева, опознали в часах, перстне-печатке и цепочке с крестом вещи, принадлежавшие погибшему Георгию Князеву… Нашлась и та, с кем Зинаида всё же делилась сокровенным, её одноклассница Лена Сыромятникова. До гибели Зинаиды и находки вещей в подвале Гусевых, она, конечно, хранила тайну, а уж после и рассказала участковому Степашину, что как-то проговорилась ей Зинаида, что это она случайно уронила в сенях Тарасова фонарь… А уж там и сложилось два да два, ведь многие в деревне подозревали, к кому ходила поздно вечером Зинаида Дорогова, и кто был отцом её Андрейки. Да только с покойной-то какой уже спрос…

Окончание первой части.

На этом закончится первая часть рассказа, мы оставим пока обитателей Медвежьего Яра жить, как жила в те неспокойные времена вся страна, выживая только благодаря русской смекалке, терпению и выносливости. Ну, и ещё, конечно, тому, что не принято у нас смотреть, как голодной смертью погибает твой сосед, если у тебя есть хоть корка хлеба… Разделить и поделиться, так только и можно выжить, сообща. Что и доказано уже не раз историей многострадального русского народа, привыкшего надеяться только на свои руки да голову!

А мы с тобой, дорогой мой Читатель, перейдём ко второй части рассказа, и называется эта часть – «Шурочка».