Медвежий Яр. Часть 3

Глава 65.

– Ну, что я вам скажу, Алёна, – говорил мне доктор, средних лет мужчина с небольшой аккуратной бородкой и строгой морщинкой на переносице, – Нужно быть осторожнее! А теперь, что же? Полный покой, холодный компресс. Сейчас еще выпишу обезболивающее, попьёте. Потом, когда отёк спадёт, посмотрим вас еще раз ваш многострадальный голеностоп… Какое по счёту, вы говорите, это у вас растяжение?

– Третье, – вздохнув и виновато опустив глаза ответила я.

– Ну вот, ну вот, – довольно закивал доктор, – А что доктора говорят? Говорят – нужно себя беречь. А кто их не слушает? Ну вот, ну вот… Ну, лечитесь, думаю, мы с вами как раз на день посёлка станцуем! Если, конечно, вы будете выполнять мои назначения!

Попрощавшись, доктор еще раз осмотрел лангетку на моей ноге, пожал руку моему мужу, и что-то напевая вышел из кабинета. Я сидела, закусив губу от ноющей боли, которая донимала меня от стопы и до самой спины, но больше, чтобы не разреветься прямо здесь от огорчения.

– Алёнка, не огорчайся, – Вадим присел на краешек кушетки, – Я договорился, ты подождёшь нас здесь, у друзей Димы Гаврилова. Тебе нужно отдохнуть, это не шутки, такая травма!

– А может, я хотя бы до заимки с вами? – робко спросила я, подняв на мужа глаза, – А там подожду, пока вы сплавляетесь до заимки, и обратно уже с вами. До того, как вы сплавитесь, у меня как раз всё и заживёт уже!

Щёки мои налились краской, потому что я понимала – то, что я говорю, полная ерунда и никто на это не согласится. Я бы тоже не согласилась, если бы сейчас не я сама сидела с лангеткой на ноге! Быть обузой группе, которая шла на сплав по реке… До которого еще нужно пройти больше двадцати километров! Но ведь я так долго ждала этого похода, всю зиму готовилась к нему! И вот надо же быть такой неуклюжей, чтобы растянуться почти на ровном месте, спускаясь к маленькой пристани на реке, и попасть ногой между двух булыжников!

– Ты же понимаешь, это опасно, – Вадим покачал головой и с огорчением посмотрел на меня, понимая мои теперешние переживания и мысли, – Я думаю, тебе не будет скучно в усадьбе. Шура, её хозяйка, наша с тобой ровесница, и вы обязательно найдёте, чем заняться! Дима сказал, у них очень большая библиотека, а у свекрови Шуры мастерская в доме… Ты и не заметишь, как мы вернёмся!

Я кивнула и ничего не ответила, потому что слёзы комом стояли в горле, так мне было горько от того, что долгожданный поход мой не состоится! И самый первый сплав по реке, с опытной командой, с рассказами у костра и душистой ухой… не в этот раз! Я не имею права портить остальным этот самый поход, в конце концов, сама виновата!

– Алёнка, ты же понимаешь, если бы можно было, я бы тебя на себе понёс! – Вадим обнял меня, – Но я боюсь в первую очередь за твоё здоровье! Подумай сама – никакой поход его не стоит.

Наша забрызганная грязью по самую крышу машина остановилась на холме, который возвышался над рекою, и над небольшим селом, раскинувшимся под холмом. Каменная стена окружала старый сад, аккуратно выровненные ветки деревьев будто по линейке кто-то мерял, так они выглядели со стороны. В глубине сада стоял старый дом, поражающий своей суровой красотой с первого взгляда.

Вадим вышел из машины и хотел было помочь выбраться мне, как в калитке показалась невысокая женская фигурка.

– Заезжайте во двор, я сейчас открою ворота! – крикнула нам женщина с короткой стрижкой и обворожительной улыбкой.

– Ну, давайте знакомиться! Я – Шура! – хозяйка усадьбы протянула мне маленькую свою ладошку, – А вот это – Феня и Герка, знакомьтесь!

Позади хозяйки сидели две собаки, имеющие очень интересный окрас – серовато-седой, переходящий в чёрный. Но больше окраса поражали глаза – такие бывают у волков, подумалось мне.

После знакомства, когда мы были представлены верным сторожам двора и дома, не очень доверчиво смотревших на нас с Вадимом, я похромала в дом, где мне предстояло провести почти две недели.

– Здравствуйте! Проходите, проходите, усаживайтесь! Скоро будем обедать! – в доме нас встретила высокая женщина, возраст которой я затруднилась определить.

Она была… как тайга, подумалось мне тогда – седая и вечная, и в то же время всегда молодая и загадочная. Так я познакомилась с Елизаветой Владимировной, которая в последующие две недели поразила меня так, как никому до этого не удавалось. Её рассказы завораживали меня, и я забывала про чай, налитый мне в кружку заботливой Шурой, и про её вкуснейшие рогалики. Ни один кинофильм, показанный по телевизору, не может похвастаться таким же захватывающим сюжетом, вот что я вам скажу! И, наверное, никому не дано так рассказывать о своей жизни – светло и спокойно, поглядывая через очки на своего собеседника, замершего с открытым ртом в предвкушении продолжения.

Но когда я провожала Вадима, который уезжал к нашей команде вместе с Димой Гавриловым, я еще этого не знала. И потому стояла у калитки, провожая их тоскливым взглядом и уже не сдерживая слёзы.

– Ну что, Феня? Расскажи, чем мы с тобой займёмся? – спросила я у сидевшей рядом со мной собаки и вытерла напрасные свои слёзы.

Собака, которая вообще-то носила прекрасное имя Афина, но в доме была прозвала Феней, как-то сразу приняла меня, видимо пожалев и взяв под своеобразную опеку. В отличие от своего брата Геракла (в быту – Герки), она сопровождала меня, когда я пыталась гулять по саду, лежала у моих ног, когда я сидела с книгой за стареньким столом под яблоней. А вот Герка меня не очень залюбил, смотрел недоверчиво и предпочитал заниматься своими прямыми обязанностями – охранять двор и не любить чужаков!

– Алён, ты не огорчайся! – Шура подошла к нам с Феней, – Я понимаю, тебе тоже хочется пойти… Но, бывает и такое случается! И знаешь что? Я считаю, что все случайности не случайны! И могу обещать тебе, что скучно тебе не будет.

– Спасибо, Шура, – ответила я и подумала тогда, что хотя бы уж высплюсь и надышусь свежим воздухом в саду, раз уж мне довелось остаться в этой прекрасной усадьбе вместо долгожданного путешествия по реке.

На следующее утро мы с Шурой разговаривали словно давние подруги, сидя в саду и перебирая спелые сливы, которые хозяйка только что собрала с дерева.

– Будем варить джем, – объявила Шура, – Ты варишь варенья дома? Или вы в городе всё, наверное, покупаете?

Разговоры велись чисто женские, мы смеялись и шутили, обсуждая ежедневные заботы и просто жизнь. Я рассказывала, чем увлекаюсь, а Шура с интересом слушала и улыбалась.

– А хочешь, мы с тобой попросим маму Лизу (так Шура звала свою свекровь), чтобы она рассказала тебе историю Медвежьего Яра? И я могу тоже кое-что добавить к её рассказу! Я думаю, может быть, ты когда-нибудь и про Медвежий Яр напишешь свой рассказ.

Я согласно кивала, но даже и предположить не могла, что же я услышу и от Елизаветы, и от Шуры, и от Натальи Николаевны, Шуриной мамы, которая частенько заглядывала на вечерний чай, и от Фёдора, который вернулся домой через несколько дней после моего появления в усадьбе.

– Мальчишки мои любят джем, – сказала Шура, – Когда приезжают, утром на хлеб его и с чаем. У нас трое пацанов, – сообщила она мне, – Старший, Алексей, в Перми живёт, у него семья, дочка недавно родилась, а первый – сын, Пашка, внучек мой. Да, я уже бабушка! – рассмеялась Шура на мой удивлённый взгляд.

– А потом погодки – Мишка и Виталик, оба сейчас учатся, в следующем году заканчивают. Сейчас на практике, в Екатеринбурге. Ну, и еще две девчонки, Варвара и Марьяна, – Шура снова рассмеялась, увидев мои глаза, – Одна наша… да и вторая тоже наша, конечно, мы её совсем малышкой удочерили. Она местная, из Бобровки, мать умерла, когда Марьянка в школе училась, они с нашей Варварой дружили… ну и вот, не бросать же было девчонку! Места у нас всем хватает! Девчонки сейчас в детском лагере отдыха работают вожатыми, скоро приедут. Думаю, успеешь познакомиться!

Когда джем варился в большом тазу, мы с Шурой, не переставая болтать, перебирали мяту, обрывая с неё листики и складывая в корзину.

– Я тебе не позволю тут заскучать, – кивала мне Шура, – Ты только ногу свою пока побереги! А вот вернётся мой муж Фёдор, мы попросим его, пусть нам поможет. Я тебе заседлаю Эльку, Элладу нашу, она спокойная и даже немного ленивая – как раз тебе сейчас… Ты ездишь верхом?

– Обожаю! – воодушевилась я, ведь уже и не надеялась, что хотя бы что-то увижу, кроме живописного вида с холма и старого сада, – У вас есть лошади?!

– Есть, – кивнула Шура, – Только сейчас мы стоим новую конюшню, и наша Элька с Громом временно у Гавриловых обитают.

После такого разговора я ждала незнакомого мне Фёдора не меньше остальных! Очень уж хотелось проехаться по округе, даже нога уже не болела, видимо поддавшись моему общему настроению.

В одно утро я проспала, обитатели усадьбы вставали рано, а я к такому режиму не привыкла, тем более что большой я любитель посидеть ночами, стуча по клавишам удачно взятого с собою нетбука.

Выйдя во двор, я увидела у каменной ограды двух лошадей, уже засёдланных и готовых в дорогу. Елизавета Владимировна позвала меня пить кофе и сообщила, что Шура ушла к маме в село и вернётся через час, тогда и предстоит нам совершить прогулку.

– Алёна, а вам это не повредит? – обеспокоенно спросила она и кивнула на мою ногу, – Не хочется возвращать вас мужу в еще более поломанном виде!

Мы рассмеялись, и я уверила её, что в седле могу держаться, даже если мне сломают обе ноги. Вскоре у ворот зазвучал радостный голос Шуры.

– Так, давай-ка сначала зафиксируем тебе покрепче лангетку, – сказала Шура, мы собирались ехать, – Сейчас Фёдор придёт, поможет тебе сесть на лошадь, сама не прыгай! Заодно и познакомитесь, он ночью приехал.

Эллада, прекрасная серая красотка с добрыми глазами благодарно ткнулась мне в плечо, намекая, что пятый кусочек сахара сейчас будет очень кстати, мы подружились очень быстро и я предвкушала приятную прогулку. Феня сидела в стороне, явно ожидая приглашения последовать за нами.

– Здравствуйте, Алёна! Рад познакомиться! – раздался позади меня глубокий, чуть хрипловатый голос…

У крыльца стоял симпатичный мужчина, с короткой стрижкой. Шрамы на щеке и шее не портили его, скорее даже наоборот, но я представила, сколько же боли пришлось ему пережить, прежде чем раны превратились в такое вот «украшение»… Я подумала, интересно, откуда они?

Росту в нём было около двух метров точно, и я подумала, что если вот сейчас он захочет, то одной своей рукой меня не только на лошадь закинет, но и на крышу дома, при желании!

Мы обменялись приветствиями, Фёдор расспросил меня о так некстати полученной травме и с сомнением в голосе рекомендовал верховую прогулку отложить.

– Федь, да мы недалеко, – сказала подошедшая Шура, – Тем более Алёна не впервые верхом едет. Не волнуйся за нас. Не умирать же ей теперь от скуки, сидя дома!

– Хорошо, но будьте осторожны, – сказал Фёдор.

Он погладил Элладу и что-то шепнул ей в самое ухо, от чего лошадь согнула колени, позволяя всаднику сесть в седло. Я не сразу смогла закрыть открывшийся от изумления рот, в живую такое я видела впервые – раньше только в кино…

Мы ехали по старой, почти заросшей дороге, которая сначала шла по берегу, а после свернула в лес, огибая село. Разговаривая, мы осматривали окрестности, Шура рассказывала мне про Бобровку и её жителей.

– А вот, видишь – полянка заросшая…

Я посмотрела туда, куда указывала Шура. Посреди поляны, с трёх сторон окружённой высоким лесом, я увидела старые развалины дома, поросшие березняком и кустарником.

– Здесь раньше хутор был – Малинники, – сказала Шура, – Говорят, здесь, в этом доме ведьма одна жила… Можно сказать, что как раз отсюда всё и началось….

Глава 66.

– И что же? Они оба погибли? – спросила я Шуру, – И Смык этот, и подручный его?

Был уже поздний вечер, и мы сидели в кухне у печи, к этому времени я уже знала почти всё, что произошло здесь, в усадьбе и её окрестностях. Оставалось только узнать, чем же закончилась та давняя история. От нетерпения у меня даже руки немного тряслись!

– Не спеши, еще чайник не вскипел, – усмехнулась в ответ Шура, и продолжила свой рассказ.

Добежав в тот день до заимки, Шура застала там Диму Гаврилова, который вместе с Лешим пришёл из Бобровки и принёс обитателям лесной избушки продукты и новости. Услышав сбивчивый и торопливый Шуркин рассказ о случившемся на утёсе, Дима не стал медлить, тут же накинул куртку и отправился на ближайший холм, где спутниковая связь брала лучше всего.

Уже вечерело, когда к пострадавшим добралась наконец помощь. Осторожно, то по берегу, то по замёрзшему еще руслу реки пробирался до утёса снегоход с прицепленными к нему санями под управлением коллеги Фёдора и Димы – Сергея Сомова и участкового Андрея Топилина. А снегоход был японский… да, тот самый «утопленник», который после происшествия общими силами мужиков Бобровки достали-таки из ручья. Не пропадать же добру, так сказать, да и для природы вредно – так тогда сказал Пётр Гаврилов. Так вот, снегоход долго стоял в гараже лесничества, ожидая, что его заберёт кто-то из родных или друзей хозяина, вещь-то всё же дорогая. Но никто его так и не забрал на протяжении нескольких лет, тогда молодые егеря, пришедшие на службу, решили – пусть послужит на благо и принялись его чинить. Ремонт длился долго и стоил немалых трудов и средств, но всё же «утопленника» удалось «реанимировать» и поставить в строй. Так вот, именно он и пробирался теперь спасать двух незадачливых «путешественников», попавших в беду у старой заимки…

А тем временем там, под скалой, Фёдор был не на шутку озабочен оказанием хоть какой-то посильной помощи пострадавшим. Едва взглянув на Смыка, он сразу понял, что дела его довольно плохи, и если он выживет – это будет настоящее чудо. Пытаясь остановить кровь из большой раны на затылке пострадавшего, видавший многое Фёдор всё же содрогнулся… Его «пациент» долго не протянет, это было понятно. В рюкзаке Фёдора всегда была небольшая походная аптечка, но при таких делах она мало чем могла помочь. Наложив повязку, которая тут же пропиталась кровью, Фёдор подошёл к Геннадию, который в полнейшем шоке и растерянности сидел возле снежной кучи, свалившейся вместе с ними с утёса, раскачивался из стороны в сторону и невидящими глазами смотрел на Волка. А Волк с интересом смотрел на Гену и иногда с непонимающим видом поглядывал на хозяина, как бы спрашивая: «Хозяин, чего это он? Странный какой-то?»

– Что болит? Эй, что болит, скажи! – Фёдор попытался привести Геннадия в чувство и тот вздрогнул, будто только сейчас увидел Фёдора.

Отключившись, Геннадий чего только не увидел в бреду… привиделось ему, как их с Антоном рвут на части хохочущие волки, пришедшие с той стороны реки. А егерь будто стоит в стороне, опершись на лыжные палки, смотрит на всё это насмешливым взглядом и спрашивает гулким, утробным голосом:

– Что, нашли девчонку?! Довольны, охотнички?!

Неистово закричав, Гена пришёл в себя и никак не мог понять, которое из его видений – реальность. Теперь же, когда Фёдор чуть тронул его рукой, он с облегчением понял, что именно это и есть реальность, и его, возможно, спасут.

Осмотрев бормочущего какую-то чушь Геннадия, Фёдор нахмурился – всё ничего, а вот рана на ноге Геннадия была очень серьёзной. Он потерял много крови, а кроме этого, еще и ползал тут по камням, от чего переломы скорее всего сместились… Жизнь обоих пострадавших была под угрозой, и Фёдор подумал, что какие бы они ни были, но сам он не хотел бы стать виновником их смерти. А потому делал всё, что мог…

Когда прибыл снегоход, оба пострадавших были без сознания, Фёдор пытался не допустить переохлаждения, укрыв Геннадия своей курткой, а Смыка – принесённым еловым лапником. Но оба еще дышали, и Сергей Сомов, который был медиком, хмурясь и качая головой сказал, что нужно поторопиться.

– Потом было долгое разбирательство, конечно, – говорила Шура, наливая в старинный фарфоровый чайник кипятка, – И Смыка, и его друга довезли живыми до больницы. Хотя все сани были тогда кровью залиты, я сама видела… Очень страшно, вот что я тебе скажу… Знаешь, Алёнка, вообще я тогда поняла, желать врагу смерти – это одно, а вот видеть её, эту самую смерть… Не дай Бог! Я до того случая думала – хотела бы посмотреть, как убийца Паши будет умирать, но…нет! Не хотела бы!

– Кстати, а кто же всё-таки убил Пашу? Неужели эти двое подставили Дениса?

– Да нет, никто его не подставил, – покачала головой Шура, и я поняла, что даже сейчас, спустя много времени ей тяжело вспоминать об этой потере, – Геннадий потом много чего мне рассказал… особенно перед своей смертью.

– Смертью?!

– Давай, по порядку расскажу. Денис убил Пашу, а Смык всё это организовал. Тот самый Никита был знаком с Денисом, и от него услышал про автосервис, и про покупку дома, и про деньги… Так вот, всё тогда так сложилось, Денису обещали всяческую помощь, и огромное вознаграждение. Уверили, что никто ничего не докажет – у них, якобы, у Смыка этого, в милиции всё давно куплено. А тот, дурачок, и поверил в эти сказки. Видимо, уж очень хотелось денег… Настя еще тогда мужа своего во всём поддерживала – говорила, что Смык человек слова, и с ним они в сказку попадут. «С такими людьми в наше время и надо дружить», – её слова, Гена говорил. Я, конечно, не уверена, что и сам Геннадий не сыграл в этом одну из ведущих ролей, но сам он на себя ведь не станет наговаривать! Сказал, что он тогда болел и про убийство мало что знал, только уже потом разобрался, что к чему, когда Смык заставил его на себя наш автосервис оформить. А деньги наши, которые мы на дом собрали, Насте тогда отдали, чтоб молчала, особенно, когда Смык не сдержал обещание «отмазать» Дениса… Никита деньги и отдавал, сам же Смык с такими «низами» не общался! Ну, и еще её к нам в фирму отправили, чтобы со мной подружиться и быть в курсе моих дел. Однако Настя все деньги промотала очень быстро и пришла просить еще. Что и как там было, я не знаю, Геннадий сказал – без него всё обсуждали. Но именно после этого и решили – что нужно меня заставить их бухгалтерию вести, по всем их делишкам.

– А что стало с Настей, и с этим Никитой?

– Никита пропал, когда было разбирательство по этим пострадавшим, его хотели опросить, как и зачем поехали в Бобровку Смык и Геннадий, но нигде его не нашли. И я сама о нём ничего больше не слышала… А Настя жива-здорова. То, что именно ей достались тогда наши деньги, доказать не удалось – Никиту не нашли, свидетелей нет… Ну, и по тем временам, как мне кажется, милиция сама опасалась глубоко копать – неизвестно, что еще выкопаешь. Одно время Настя работала на автозаправке, что-то там из кассы украла, ну, это по слухам, точно я не знаю, конечно… Но тогда владелец заправки «выписал ей волчий билет», она не могла в городе никуда устроиться. Уезжала куда-то, потом вернулась. Так и болтается, по-моему. Так ей и надо, если бы не она… не её язык, то многое могло бы тогда сложиться по-другому! А Денис, кстати, в тюрьме умер, не знаю от чего. Пять лет не дотянул до освобождения.

– А Смык? Умер? – моя жажда справедливости не давала мне покоя.

– Умер, – кивнула Шура, – Но не сразу. В сознание он так и не пришёл, прожил около месяца, может чуть больше, я точно не помню. К нему какого-то профессора из столицы привозили – всё же отец-то его при деньгах… Не помогло, видимо. Кстати, Смык-старший, папаша этого Антона, ко мне приезжал, поговорить. Только я так и не поняла, чего хотел-то. То ли прощения попросить, но не похоже было… Свысока так спрашивал, уверена ли я в том, что говорю следствию. Я не стала ему ничего говорить, пожелала здоровья семье и близким, и попросила ко мне не приближаться. Больше не видела никого из них.

– Да… у них это видимо семейное, – покачала я головой, – Сын был уже при смерти, а отец всё никак не мог понять, что сын сам этой дорожкой прошёл, до самого конца. Всё хотел виноватого отыскать. Так, а что же Гена? Ты сказала, тоже умер?

– Умер, – Шура вздохнула, и мне показалось, что его она даже немножечко жалеет, – Вообще, конечно, сложно сказать, кто из них чего заслужил. Вот этот Смык, по-моему, так легко отделался. Ничего не ощущал и помер тихо в больнице. А Геннадию досталось. Сначала вроде бы нормально, на поправку пошёл, но та рана на ноге… Сначала по колено ногу отняли, потом еще выше, но и это не помогло. Где-то около года он так промучился – по больницам, по операциям. Когда мог, приезжал к нам несколько раз, у меня и у мамы моей прощенья просил… А что, наше прощение, что оно изменит, если тебя Господь приговорил. Потом мы с Фёдором к нему в больницу приезжали, его мать попросила – сказала, он уже не встаёт и хочет с нами поговорить. Мы приехали, но поговорить уже не смогли, он уже был на грани, ему препараты кололи… Всё что-то про волков бормотал.

– Раз он, этот Геннадий, такой совестливый стал, – немного ворчливо сказала я Шуре, – То вернул бы всё, что отнял! Автосервис, например!

– Вернул, а как же, – кивнула Шура, – Только там уже почти нечего было возвращать – сервис не работал уже несколько месяцев. Оборудование было выставлено на продажу, но желающих купить не находилось, работников набрать не могли – никто не шёл, а клиенты все разбежались кто куда. Гена вроде бы со Смыком старшим как-то утрясал этот вопрос, потому что мне намекнул однажды, что Смык-старший с этим «провальным проектом», погубившим его сына, связываться не желает, и у него своих забот полно. Гена мне сказал тогда, что история эта стала «слишком уж известной» в определённых кругах, которым лишняя огласка ни к чему. Потому и оставили нас тогда в покое. Ну, и еще потому, что у московского коллеги Фёдора оказались очень полезные знакомства в органах, покруче милиции. Так что, сервис Геннадий мне продал обратно за символическую сумму, я позвала Мещерякова и тот, умница, за год всё наладил более-менее, конечно не на прежнем уровне. Репутация – вещь хрупкая… А сейчас наш Алексей там управляется, всё же это его наследство от отца, так что всё справедливо.

Я задумчиво смотрела, как за окном ветерок ласково играет в ветвях старых яблонь… Яблонь, чья кора помнит еще заботливы руки Архипа Фомича, и смех добродушной Варвары… И Мишу, и Виталия…

Глава 67.

Вечерние сумерки почему-то всегда располагают к долгой беседе. А когда у тебя под боком еще и уютно потрескивают поленья в печи, а над головой чуть покачивается старенький абажур…

– Скажи, Шура, почему ты жалеешь этого Геннадия? По-моему, он заслужил свою участь. Думаю, что они с этим Смыком не только с тобой такое дела проворачивали!

– А я и жалею, и не жалею, – вздохнула Шура, наливая в чашки горячий крепкий чай, – Понимаю, что заслужили… Да и не мне решать, кто насколько виноват из них. Иногда думаю – хорошо, что они тогда на нас споткнулись, а то сколько бы еще дел натворили? Ну и ещё… пошла я как-то маму Лизу встречать, а там отец Дмитрий, батюшка наш. Пока ждала, разговорились… Вот я его и спросила – как же он принимает в храме… вот таких, которые приезжают на машинах, стоимостью как несколько домов у нас в Бобровке. Как выслушивает их исповедь, отпускает грехи… Ведь это всё так….

– Богомерзко? – спросила я тихонько.

– Да… тогда все они казались мне «смыками», без совести и жалости, считающие, что мешком денег можно замолить любой смертный грех. И думала я, что все они достойны смерти, упасть с утёса и не топтать землю… А батюшка мне сказал: «Я, Александра, не могу их не принять. Они не ко мне приходят – к Богу… и кто я такой, чтобы судить, достойны ли они покаяться в стенах этого храма. Я всего лишь слуга Божий, делаю всё, что могу, чтобы и такие, как они к Богу пришли каяться. А уж Господь сам разберёт кому, когда и за что ответ держать. Только вот в том, что с каждого он спросит – в этом я не сомневаюсь, и каждому из них об этом говорю». И меня как-то отпустило… не то, чтобы я простила, наверное, мне это не дано! Я иногда до сих пор думаю, почему эта Настя жива, ведь предала многих, продала и деньгами кровавыми не побрезговала… Но после этого разговора с батюшкой я решила – потерянного не вернуть, сколько бы я себя не ела злостью изнутри… только мне будет хуже! И пошла дальше своей дорогой, как ходят, сложив воспоминания в рюкзак…

Шура смотрела в тёмное окно, на склон холма, спускающегося к реке и залитого лунным светом. Лицо её было так задумчиво и светло, что я не сразу решилась и дальше задавать вопросы, коих у меня было великое множество! Ведь интересно было знать всё, до конца, до самой капельки!

– А что же фирма твоя, работает?

– Не так, как раньше. Закрыли несколько лет назад направление учёта, сейчас Фёдор там с ребятами занимаются программами разными, сопровождением. Невыгодно стало, сейчас у всех учёт автоматизирован, налогообложение стало проще, многие сами ведут. А у нас, как ты сама видишь, новая задумка. Мы решили маленькую базу для туристов обустроить. С конными прогулками, конечно. Так что, в следующем сезоне ждём вашу команду в гости! Думаю, ты не разочаруешься.

Я с улыбкой подумала, что у этих двоих, Шуры и Фёдора, получится вообще всё, за что бы они не взялись. Их стараниями и при помощи мамы Лизы усадьба оставалась живой во все времена, и думается мне, что будет жить ещё очень долго.

Нога моя заживала… хотела написать – как на собаке, но даже не знаю, как это прозвучит в рассказе… Хотя это чистая правда и народная мудрость, и я говорила моей подружке Феньке, что повезло им, животным, если на них так всё быстро заживает. Собака смотрела на меня своими жёлто-зелёными глазами и думала о чём-то своём… наверное, о том, что мы, люди, очень странные существа.

А мы с Шурой стали ходить гулять, недалеко и немного, с разрешения доктора, но всё же эти прогулки позволили мне увидеть эти прекрасные места… И мастерскую при храме, и сам храм, и заброшенное здание кожевенного заводика, который Елизавета Владимировна называла «кожевенной мануфактурой», что мне страшно нравилось.

По дому на холме я гуляла, ощущая какую-то неведомую силу, разливающуюся в моей душе, умиротворяющую и навевающую думы. В гостиной над старинным комодом висела картина… мне она нравилась, и я очень хотела разглядеть её ближе… и дольше, чтобы рассмотреть каждую мысль, которую художник принёс на холст на кончике своей кисти.

На картине был изображён берег реки, знакомое будто место… наверное, мы с Шурой там гуляли. Каменистый берег, поросший кустарником, и небольшая коса, на которой сидел человек… Это был мужчина, очень похожий и лицом, и сложением на Фёдора, но всё же это был не он.

– Это Миша, мой первый муж и отец Фёдора, – увлечённая созерцанием, я не сразу заметила, как ко мне подошла Елизавета, – Я долго не могла его дописать, это полотно… Только когда у Феди родился сын, наверное, тогда что-то ушло, упало с моих плеч…

– Очень красивое полотно… и очень красивый мужчина, – тихо сказала я, – Вам удалось передать в картине, что у него был характер…

– Да… был. А как иначе, разве смог бы слабохарактерный человек полюбить «Медведиху»? А вот это портрет Виталия – он стал для Фёдора вторым отцом. Жаль, что недолго…

Елизавета улыбнулась мне, а я подумала, что даже время не властно над этой женщиной – глаза её и душа были такими… после всего пережитого ею в этой жизни, она не сломалась, и была сильна духом, чтобы простить судьбу и идти дальше.

– Ваш сын очень похож на отца. Я подумала сначала, что это он. Только потом уловила разницу.

– Пойдёмте, Алёнушка, покажу вам то, о чём рассказывала в самом начале – тот самый образ, который достался мне от Миши. Я до сих пор не могу себя заставить и заняться его реставрацией – хочу, чтобы всё осталось так, как было при нём.

Странным образом в этом доме до сих пор будто жили те, кого давно уже нет… Вот с небольшого холста в уютной комнате со старинной кроватью на меня смотрит пара – седой мужчина со смеющимися в добром прищуре глазами, а рядом с ним миловидная женщина, Варвара, с нежной ямочкой на подбородке. Её синее платье и крахмальные белые манжеты говорили, что она готовилась к написанию этого портрета, и не очень одобряет несерьёзности своего супруга, Архипа Фомича…

А вот картина, где Архип Фомич ведёт по снежному склону холма запряжённого в сани Гнедко, а в санях сидит закутанная в шаль женская фигурка. А рядом – портрет женщины, чей строгий взгляд подчёркивают очки с цепочкой, изящно закинутой на плечо. В руках её книга, перед нею стол, на нём тоже лежат книги в красивых переплётах… теперь таких уже не делают, подумала я. Это Екатерина Александровна, мама Елизаветы и бабушка Фёдора, рядом с нею – портрет её мужа, мужчины в строгом костюме и очках.

Эти люди жили здесь, в усадьбе «Медвежий Яр», их помнят не только родственники, но и многие жители Бобровки. Рассматривая портреты, я подумала, а кто помнит Каледина? И его друга, имя которого даже я почти позабыла к концу рассказа… Гоша, кажется… Георгий. Как вспомнят их здесь, в Бобровке? И как вспоминают о них их дети? «Папа в подпитии чуть не потонул в ручье, а после сгорел, в какой-то избе» – так себе воспоминания, как о таком рассказывать внукам?

И как будут вспоминать потомки и родные Смыка и его товарища, Геннадия? Будут рассказывать, что сгинули те в вихре девяностых, но будет это неправда… Они сами и были проклятием этих самых девяностых, и рассказать о них попросту будет нечего, чем могли бы гордиться потомки. Канут имена в небытие, потому что стыдно будет потомкам, ведь о таком родстве лучше позабыть, ибо перед людьми совестно.

И батюшка был прав, когда говорил Шуре – кто мы такие чтобы судить… А мы и не судим, просто так видимо Господь управил, что помнят достойных.

– Алёнушка, мы ждём вас обедать, – раздался голос Елизаветы Владимировны, он будто вынул меня из омута времени, его интересных и не всегда счастливых водоворотов, которые так живо рисовало теперь моё воображение.

– Вы у нас не заскучали? – спросила меня хозяйка дома, – Наверное, по сравнению с городом, у нас этакое болото!

– Болото! Точно! – вскричала Шура, – Алёнка, я тебе про Лучкино болото еще не рассказала! Мне бабушка говорила, там в старые годы тоже история была! Завтра же попросим Семёна нам заседлать лошадей, я тебя в такое место свожу, обалдеешь!

– Шурочка, ведь у Алёны повреждена нога! – укоризненно покачала головой Елизавета Владимировна, – А ты её совсем не бережёшь! Что нам скажет её супруг, когда вернётся! Между прочим, уже через три дня!

– Три дня? – я даже растерялась от неожиданности, неужели так быстро пролетело время, и наша команда путешественников возвращается…

– Ну да, через три дня, – кивнула Елизавета, – Соскучились наверное?

– Как вам сказать… Я даже не заметила, как пролетело это время! И теперь думаю, что, наверное, мне очень повезло подвернуть тогда ногу и остаться у вас. Шур, так что там, про болото?

– Нет, ну вы посмотрите! – всплеснула руками Елизавета, – Я им про здоровье, доктор сказал – нужно поберечься! Девочки! Вы же уже не девочки, а взрослые женщины, должны понимать!

Мы с Шурой переглянулись и рассмеялись, а поняв, что она сказала, невольно рассмеялась и сама Елизавета Владимировна.

Через три дня уезжала я из Медвежьего Яра в полной уверенности, что непременно вернусь сюда снова. Ведь я так и не успела познакомиться ни с девчонками, которых Шура ругала за то, что те без спросу остались работать в лагере на следующую смену, ни с ребятами, которые должны были вернуться к концу месяца…

И я так и не осмотрела полностью те места на Лучкином болоте, о которых поведала мне Шура, ни тот старый прииск, в чаще леса, который так красочно описывала Шуре её бабушка, приправив историю изрядной долей невероятно колоритной мистики.

– Ну, ты не скучала? Наши уже все на станции, там микроавтобус ждёт. Заберем двоих, остальные на нём поедут, – Вадим с усмешкой посмотрел на меня, не выпуская из рук руля – мы ехали по извилистой лесной дороге, ведущей к шоссе.

– Нет, не скучала, – призналась я, – И даже была бы не против остаться там еще на пару недель. А ты веди пожалуйста осторожнее! А то побьём Шурины банки с джемом, и просыплем из корзины все яблоки!

– Понял, капитан! – рассмеялся муж, – Не извольте беспокоиться! Ну а что рассказ, наверное, новый написала?

Я ничего не ответила, только загадочно улыбнулась и чмокнула его в небритую, пропахшую лесом щёку.