На мусорку, что находилась возле школьной котельной, ходил раз восемь, не меньше. Всяческого хлама набралось не просто много, а очень много, и если сначала я откладывал в сторонку то, что потенциально могло бы пригодиться, то потом практически перестал это делать.
Зато среди всех этих завалов обнаружились ещё инструменты.
Бас-гитара «Крунк-75» за авторством сумрачных армянских гениев. Четвёртая струна отсутствовала, гриф пошёл винтом, ремня тоже не было, но это самая меньшая из проблем этой басухи. Это… Поделие ереванской фабрики музыкальных инструментов было совершенно неиграбельно, и вряд ли какой-то мастер сумеет её привести в порядок.
Нашлась ещё красная свердловская «Тоника», выглядящая как топор. На такой играл Трубадур в мультике про бременских музыкантов. В жизни, однако, эта «Тоника» оказалась полнейшими дровами. Толстенный гриф, уродливая башка, закисшие и поржавевшие колки от акустики. Но эта гитара хотя бы подлежала ремонту и апгрейду, из неё ещё может получиться играбельный инструмент.
Ну и ещё один «Урал-650», на этот раз чёрная с красивым изумрудным пикгардом, но без струн и нескольких кнопок. Его я приметил сразу. Самое главное, гриф был ровным, а всё остальное легко поправимо.
Барабаны… Вот с ними беда. Бас-барабан ещё ладно, пусть и педаль к нему оказалась максимально разболтана и всё безбожно люфтило, а вот малому барабану от жизни досталось по полной программе. Подструнник отсутствовал, верхний пластик пробит. Пионерия, блин. На напольном томе пластик хотя бы просто был растянут. Железо к барабанам, слава Богу, нашлось отдельно, в коробочке, тарелки из непонятного сплава, верхний и нижний хет, крэш и райд оказались даже без трещин. Разве что крэш с одной стороны был аккуратно обрезан ножницами по металлу и зашлифован.
И, конечно, ионика. Синтезатор «Юность-75», пожилой с виду, но достаточно хорошо сохранившийся. На нём даже вездесущей пыли не было, Варя о своём инструменте заботилась.
На все инструменты белой краской нанесены были инвентарные номера, ладно хоть не на лицевой стороне. Всё учтено, всё на балансе школы. А вот на единственной педали эффектов ЭФФЕКТ ВАУ-ВАУ инвентарника не имелось, и я крайне удивился, что её за эти годы не спёрли пионеры. В жизни такой педали не видел, смесь одновременно квакушки и фузза, выполненная в кондовом советском стиле, из чёрного пластика. Из такого же делали телефонные аппараты.
Пока я разбирался со здешними сокровищами, Варя протирала пыль и мыла пол, а Любочка, усевшись на парту и невольно демонстрируя ножки в капроновых чулках, с интересом за всем наблюдала.
Когда Варя в очередной раз отправилась менять воду, Любочка соскочила с насиженного места. Прошла к барабанам, потыкала пальцем в порванный пласт.
— Это получается, вы теперь народ будете искать? — спросила она.
— Ага, — ответил я.
— А с репертуаром определились уже? — спросила она.
— Пока нет, — сказал я.
— Вам обязательно надо солистку. Девочку на вокал, — заявила Любочка.
Вот этого мне бы не хотелось. Хороший женский вокал днём с огнём не сыщешь. Что эстрадный, что оперный. В записи ещё ладно, можно вытянуть как угодно, перезаписывать партии по двести раз, но вживую это обычно звучит очень плохо. Особенно на нашем, любительском, уровне.
Так что я думал петь сам, как это делал в «Сибирской Язве». Ну, как петь. Рычать.
— Вы, наверное, тоже в ансамбле играли? — спросил я.
— Не-е-е, ты чего! Я же баянистка! — засмеялась Любочка. — Хотя мы вот у себя в Красносибирске выступали, трио баянистов было у нас.
— А вы не отсюда? Не из Чернавска? — спросил я.
— Не-а, по распределению сюда, — сказала она. — Зато комнату в общежитии дали сразу.
— Повезло, — буркнул я.
— Отдельная комната, своя! — воскликнула Любочка. — Конечно, повезло!
Ну да, я бы тоже предпочёл отдельную комнату, а не раскладушку на кухне. Пусть в общаге, гостей особо не приведёшь, и после закрытия не попасть, зато своя.
— Хотелось бы и мне свою, отдельную, — признался я.
— Ничего, закончишь десятый, поступишь куда-нибудь, выделят, — сказала Любочка. — Если в другой город поступишь, конечно. Или ещё профсоюзным активистом можешь стать, им тоже место в общежитии положено. Чтобы от коллектива не отрываться.
— Мне скорее место в казарме выделят, — посмеялся я. — Года на два-три.
Вот куда, а в советскую армию попадать мне точно не хотелось. Можно, конечно, и там неплохо устроиться, писарем или в оркестр, но для меня это казалось сплошной потерей времени. Ничего, Расторгуев тоже не служил, но это не мешает ему петь про батяню-комбата.
— А ты поступи туда, где военная кафедра есть, — посоветовала Любочка.
Да, другого варианта, наверное, и не будет. А косить по дурке или как-то ещё… Вредно для моих будущих планов.
— Ага… Младший лейтенант, мальчик молодой, все хотят потанцевать с тобой, — процитировал я.
Любочка заулыбалась.
— Это ты сейчас зарифмовал? Что-то в этом есть, слушай! — воскликнула она. — Песню можно написать, про военных!
Я даже не нашёл, что ответить.
— Военный… Красивый, здоровенный! — она невольно процитировала ещё одну ненаписанную песню.
— Не наш репертуар, я думаю, — сказал я. — Это девочка должна петь. Только я думал, что я петь буду. У меня песни под мужской вокал.
— А я говорю, вам солистка нужна, — настаивала на своём руководитель ансамбля. — Не знаю вот, как Варя, умеет или нет… Да и она же на клавишах, как…
— Очень даже умею! — Варя вернулась как раз вовремя. — И нам ещё одна… Солистка… Не требуется.
Любочка тут же замолкла. В воздухе повисло какое-то напряжение, которое срочно требовалось разрядить.
— Нужна или нет, будем потом решать, первым делом надо с ритм-секцией разобраться, да, Варя? — произнёс я. — Любовь Георгиевна, может, знаете, кто-то из ребят на барабанах играет?
— Саша, ну откуда? Я тут работаю без году неделя, — сказала учительница, охотно меняя тему.
— Можно объявление возле расписания повесить, — предложила Варя.
— Отличная идея! — похвалил я. — Сделаешь?
— Конечно, — улыбнулась она.
Я вдруг вспомнил график поиска барабанщика, когда требования постепенно снижаются от барабанщика с мировым именем до хотя бы просто человека с руками и ногами или просто живого существа. Да, с ударными будет тяжеловато. Особенно если играть мою музыку. Два притопа и три прихлопа в ней не сработают, она зазвучит только если играть всё как подобает, а для этого требуется высокое исполнительское мастерство.
Но я понимал, что барабанщика, скорее всего, придётся учить мне самому. С нуля. И это несколько удручало. Оставалась, конечно, смутная надежда, что к нам в коллектив заявится природный талант, но, повторюсь, в талант я не верю.
— Басист тоже нужен, — сказал я. — Хотя с этим попроще.
На гитаре играют многие, и переучиться на бас не составит труда даже у самого тугого гитариста. Главное, чтобы он мог держать ритм. И чтобы ложкой мимо рта не промахивался.
— По-хорошему, ещё один гитарист нужен, — сказала Любочка. — Чтобы и соло, и ритм были.
Бред. Абсолютный бред, но здесь так было принято. Я, впрочем, ничего против второй гитары не имел, две гитары неплохо так расширяют наши возможности. Да и гитаристов (дворовых) тут как говна за баней. Выбирай на любой вкус.
— Значит, будем искать, — заявила Варя. — Я про них тоже напишу.
— Спасибо, — сказал я.
— Пора, наверное, закругляться, ребятки, — сказала Любовь Георгиевна. — А то так кушать хочется уже, прям совсем.
Варя тихонько буркнула что-то вроде «жопу-то себе вон какую уже отъела», но Любочка, к счастью, не услышала. Она уже выходила обратно в актовый зал с ключом в руке.
— И правда, — сказал я, соглашаясь с обеими девушками сразу. — Остальное завтра доделаем?
— Завтра суббота, — сказала Любочка. — Меня не будет, выходной.
А я, оказывается, совсем потерялся во времени. Замотался.
— В понедельник, значит, — заключила Варя. — До свидания, Любовь Георгиевна.
— До свидания, ребята, — вновь засмущавшись, произнесла Любочка. — Надеюсь, у нас всё получится.
Я тоже попрощался. Мы с Варей вышли из школы вместе, и как-то так оказалось, что идти нам примерно в одну сторону, поэтому я забрал у неё тяжёлую сумку и без лишних слов взвалил на плечо.
Вечерело, школьников во дворе уже почти не осталось, разве что на спортивной площадке пионеры гоняли мячик.
— А ты как думаешь, Варь, получится народ собрать? — спросил я, просто чтобы не молчать всю дорогу.
— Не знаю, наверное, — пожала плечами она. — В младших классах поспрашивать надо.
— Вряд ли среди октябрят найдутся музыканты, — хмыкнул я.
— Дурак! Я про восьмые-девятые! — воскликнула она.
— Этих да, надо пошерстить, — согласился я.
— А ты правда ничего совсем не помнишь? — вдруг спросила Варя.
— Как с чистого листа, — притворно вздохнул я.
Она прикусила губу, помолчала.
— Интересно, конечно, — сказала она вдруг. — Хотя это многое объясняет.
— Что объясняет? — спросил я.
— Ну… Что ты со мной общаешься, — сказала она.
Я нахмурился, не вполне понимая, к чему она клонит.
— А почему, собственно, нет? — осторожно спросил я.
— Ну… В классе никто… Я и в комсомол-то не вступила… — сказала Варя.
— Да и хрен с ним, Варь, — произнёс я. — Тут доучиться-то осталось… А на класс внимания не обращай. Пошли они все в жопу.
— Ну да, — усмехнулась она. — Ну их в жопу!
— Я вот даже не знаю до сих пор, были у меня друзья какие в классе, или нет, — сказал я. — Если бы были, то, наверное, подошли бы сами, поспрашивали, как у меня дела после больнички. А так только Пономарёва что-то там спрашивала, да и то, потому что комсорг, обязана знать.
— Как тебе сказать… Ты за всеми бегал, понравиться пытался всем… Может, кого-то и считал другом, но… — сказала она.
— Понял, можешь не продолжать, — усмехнулся я. — И с тобой тоже не общался?
— Алгебру иногда списать давал, — сказала Варя. — Рабочие вопросы, в общем.
— Дурак я был, короче, — сказал я.
— Ну… Да, — засмеялась Варя. — Наверное, нельзя так говорить, но я даже рада, что тебя по голове стукнули.
Я издал нервный смешок, Варя смутилась и покраснела. Не уверен, что Саша Таранов нравился ей раньше, но сейчас никаких сомнений не было.
— Пойдёшь завтра в кино? — вдруг спросил я. — Премьеру показывают. «Мы из джаза», про музыкантов.
Варя ответила не сразу, похлопала ресницами, будто пытаясь согнать наваждение.
— Если бабушка отпустит… — пробормотала она. — Она у меня строгая.
— Дневной сеанс, как раз после уроков начало, — сказал я. — Там чё, четыре урока всего, что ли. Даже если не отпустит, скажешь, что в школе задержали.
— Не, бабушке врать я не буду. Она ложь чувствует, — сказала Варя. — Попробую уболтать. Джаз она не то чтобы любит, но в молодости слушала.
— Вот и здорово, — улыбнулся я.
Мы шли по частному сектору, вдоль деревянных палисадников и окон, украшенных резными наличниками. Ни один узор на наличниках не повторялся от дома к дому, и их можно было разглядывать, как в музее деревянного зодчества, но что-то необычное в этом замечал, кажется, только я один.
— А вот здесь нам лучше остановиться, — сказала вдруг Варя. — Не хочу, чтобы соседи увидели. Или бабушка.
Я окинул взглядом округу, запоминая местность. Улица Зои Космодемьянской. Не так уж далеко от моего барака, всего лишь небольшой крюк в сторону.
— Как скажешь, Варь, — сказал я, возвращая ей сумку. — Если хочешь, утром могу за тобой зайти.
— М-м-м… Нет, — отрезала она. — До завтра?
— До завтра, — улыбнулся я. — Не забудь про кино спросить.
— Спрошу, — пообещала Варя.
Постоял на обочине, глядя ей вслед. У самых ворот она, кажется, почувствовала мой взгляд, обернулась и махнула рукой на прощание ещё раз. Помахал тоже.
С одной стороны я ощущал некоторую досаду, понимая, что у нас всё равно ничего не выйдет. Я — старый душный козёл, пусть в теле подростка, но всё-таки, она — молодая цветущая девушка, да и пути наши, скорее всего, разойдутся в самом ближайшем времени, после выпускного.
С другой стороны, общение с ней приносило мне массу удовольствия. Даже просто общение, как с лучшим другом. Эх, ладно. Играй, гормон. Всё равно дальше определённой черты я заходить не собираюсь, ни я, ни она ещё не перешагнули порог совершеннолетия.
Домой я отправился, окрылённый успехами. Пока всё складывалось именно так, как и должно, и с группой, и со школьными делами, и с Варей. Ощущение было такое, будто я горы способен свернуть, энергия била ключом, переливалась через край.
Я даже остановился возле нашей дворовой спортивной площадки, повесил портфель на брусья, а сам повис на турнике и даже сумел трижды чисто подтянуться. Думал, не получится ни разу.
— Молодцом, Шурик, — послышался от подъезда сиплый голос дяди Вити, который курил, сидя на лавочке у подъезда.
— Здрасьте, дядь Вить, — сказал я. — Как поживаете?
— Как всегда, лучше всех, — ухмыльнулся сосед. — Только лапы ломит, и хвост отваливается, а так, как всегда.
Я посмеялся из вежливости, прошёл в дом, поднялся в квартиру. Сёстры хлопотали по дому, Таня сразу же нарезала мне задач, едва я переступил через порог, ещё и отругав за опоздание.
— Скоро мама приедет, а ты где-то болтаешься! — пискнула она.
— Не болтаюсь, а важным делом занят, — сказал я. — Давай сюда свою флягу.
Меня, как обычно, отправили за водой на колонку. Там пришлось ещё и отстоять очередь, в которой я встретил знакомое лицо, одноклассника, Альберта Юмашева. Пришлось и с ним перекинуться парой словечек. Разошлись, правда, в разные стороны, скрипя колёсами самодельных рогатых тележек.
После воды отправили ещё и за дровами, хотя погода стояла не такая уж и холодная. Принёс и дров тоже, про себя матеря последними словами проектировщиков и строителей, которые не догадались подключить дом к центральному отоплению, газу и водопроводу с канализацией.
Таня и Лиза зачем-то драили весь дом в пятницу вечером, хотя на мой взгляд это могло подождать и до выходных. Но делать нечего, пришлось отложить все намеченные дела и присоединиться, раз уж сегодня у меня выдался день генеральных уборок.
Убирали и в комнате, и на кухне, а Лиза ещё и пробежалась с тряпкой по подъезду. Само собой, никакого ЖЭКа тут и в помине не было, за домом следили сами жильцы по мере сил. И за порядком в подъезде тоже.
Закончили аккурат перед возвращением матери с работы, и она, не успев даже раздеться, с порога принялась критиковать качество уборки, будто всю жизнь снималась в «Ревизорро», а не впахивала на заводе.
— Танюх, в следующий раз пену мыльную на полу надо развести перед её приходом, будто у нас тут работа кипит, — шепнул я сестре на ухо.
— Будет ворчать, что не успели, — шепнула сестра в ответ.
— Зато доделаем и свободны, а так сейчас переделывать придётся, — шепнул я.
Таня пожала плечами, похоже, такой метод ведения дел ей показался не очень-то эффективным. Она тоже по-своему права, имитация бурной деятельности работает не всегда и не везде.
Лиза возилась с кастрюлями на кухне, шуршала у плиты, изобретая какое-то кулинарное чудо на ужин, один только Максимка, пришедший вместе с матерью, бездельничал в комнате, играя с машинками, привнося чуточку хаоса в наведённый порядок.
Когда всей семьёй сели за кухонный стол ужинать, мать окинула нас четверых строгим взглядом.
— Так, завтра вставать будем рано, не засиживайтесь, — сказала она. — В школу не пойдёте, я вас отпрошу, с первым автобусом едем в деревню, к бабушке. В воскресенье вечером обратно. Понятно?
— Ура, мы в школу не пойдём! — воскликнула Таня.
Я похолодел внутри.
— Какую деревню? Зачем? — спросил я.
— Ну здрасьте! А кто картошку копать будет, Пушкин? — сварливо ответила мать.
Твою мать.