Мигранты

Было темно и очень холодно. Игорь Морозов с трудом разлепил глаза. Застонал. Нутро сжалось в спазме, желудок будто бы подпрыгнул к горлу. Судорожно сглотнув, Игорь перевернулся на живот и сумел кое-как приподняться на локтях. Тут его и вырвало мутной жижей.

Игорь точно помнил, как вечером наливался в баре, пропивал законную премию, выданную бригаде, с которой он колымил в Финке. До следующего объекта было три дня. Часть ребят осталась в Турку, здраво рассудив, что мотаться в Таллин[1] — только деньги зря тратить. А Игорю вот втемяшилось в голову: домой, и все тут. Ну да никто и не возражал. Подсобник, не бригадир. Даже если к началу не успеет вернуться, не велика беда. Морозов добрался до Хельсинки, там сел на паром и первым делом забурился в кабак, на верхнюю палубу. Пил Jack Daniel's, шиковал.

При воспоминании о выпивке кишки снова скрутило. На этот раз Игорь сдержался.

Он с трудом отполз в сторону, стукнулся головой о какой-то хлам на полу. В темноте захрустело. Сквозь гул в ушах Игорь слышал чьи-то голоса, крики, кажется, плач, но все это доносилось издалека, будто бы через вату. Голова гудела.

«Что они там мне намешали? — Он привалился спиной к стене, протер глаза. Поднимая руку, зацепился за гвоздь. Жилетка легко треснула и разъехалась по шву в подмышке. — Почему темно?»

Он хорошо помнил, как пил, как палуба стала крениться больше обычного. В тот момент Игорь направился в туалет. Со второй попытки попал в кабинку. С третьей попал в унитаз. А потом… Потом закрыл глаза. Открыл глаза. И оказался тут. В темноте, на холодном полу.

— Э-э-эй! — позвал Игорь.

Получилось негромко, голос был хриплый, сухой. Очень хотелось пить.

Словно в ответ издалека снова донеслись неясные голоса. Кто-то кричал. Кажется, плакала женщина.

Вопли, стоны, громыхание.

— Что происходит? — крикнул Игорь. Голова отозвалась такой болью, что некоторое время он ничего не соображал.

Но постепенно дурнота начала отступать. Глаза привыкли к темноте. Игорь обнаружил, что через отверстие в потолке проникает тусклый свет.

Весь пол был завален каким-то сухим хламом, трухой, кусками пластика. Знакомый до боли по стройкам гипсокартон разбух, покрылся густой плесенью и от любого прикосновения вываливался ломкими грязными кусками.

«Где я?»

В голове плясали сцены из фильма «Пила». Сейчас загорится экран, и страшная харя скажет что-нибудь жуткое… Абсурдный домысел подпитывала темнота, черные потеки на стенах и, главное, то, что он совершенно не помнил, как здесь очутился.

Не падал, головой не бился. Пил, конечно, но не столько же…

Никакой экран не загорался. Страх и оцепенение начали потихоньку проходить.

На всякий случай Игорь ощупал себя, но никаких наручников, ошейников, механизмов не обнаружил. Из одежды на нем осталась только сетчатая майка из синтетики и ветхие, расползающиеся штаны. Любимая кожаная жилетка с множеством карманов была еще ничего, но нитки сгнили, и швы местами разъехались. На поясе болталась сумочка с документами. Пластиковый ремень был единственной полностью сохранившейся деталью гардероба.

Игорь с трудом открыл закисшую молнию и обнаружил, что от паспорта осталась только ламинированная часть. Зато пластиковая ID-карта, выдававшаяся в Эстонии как документ, была почти как новенькая.

Порывшись в сумочке, Игорь выудил кошелек и мобильник, покрывшийся скользкой противной плесенью.

— Вот дрянь…

Морозов вытер руку об пол, но телефон выбрасывать не стал, просто отложил. Вещица ценная, да и номеров на симке столько, что и не упомнишь все. Не в блокнот же записывать, как делал покойный отец.

Из кошелька высыпались мелочью с пяток евро. Бумажные деньги слиплись в единый ком. Слава богу, их было не много, но с тридцатником пришлось расстаться. Банковские карточки Игорь аккуратно вытянул и обернул целлофановым пакетом. Зарплату педантичные европейцы переводили на счет.

— Сколько я тут провалялся? — спросил сам у себя Игорь. — Бригадир уроет, если что…

Он поднялся на ноги и обнаружил, что пол наклонен под углом, потому дверцы туалетных кабинок распахнуты и болтаются на полусгнивших петлях. Внутри кабинок черными зевами торчали унитазы.

Осторожно подойдя к двери, Игорь подергал ручку. Дверь дрогнула. На той стороне что-то заскрипело, бухнуло. Игорь дернул снова, но створка встала как влитая. Тогда он напрягся и потянул. Изогнутая ручка вдруг хрустнула и вылетела из двери.

Игорь с грохотом рухнул на пол.

— Черт!

Вскочив, Морозов принялся барабанить кулаками в заклинившую дверь.

— Люди! Помогите! Кто-нибудь! Эй!

Никто не отозвался. То ли его не было слышно, то ли помощи ждать было неоткуда.

— Да где же я?! Эй! Кто-нибудь!

На грудь навалилось тяжкое, гадкое чувство. Сдавило горло. На миг почудилось, что не хватает воздуха.

Игорь оттянул ворот майки. Ему показалось, что стены комнаты сдвигаются…

Чтобы хоть как-то успокоиться, он зажмурился и сосчитал до двадцати.

Отпустило.

«Ты же строитель, думай… — Морозов стал исследовать помещение, в котором очутился. Он прощупал стены, дверной косяк, долго пытался что-то разглядеть через дырку в потолке, но, кроме крохотного кусочка голубого неба, не увидел ничего. — Да что же это? Должен быть выход!»

Или не должен?

Игорь не знал. Дикий страх очутиться в ловушке какого-нибудь маньяка овладел им с новой силой.

Морозов заметался из угла в угол. Несколько раз оскользнулся на плесени и упал. Попробовал забраться на унитаз, но рухнул, едва не свернул шею и окончательно разодрал штаны. Увидел под потолком черное, заросшее грязной пылью вентиляционное отверстие. Когда-то, видимо, к нему вели гофрированные трубы. Теперь от фольги остались только воспоминания, а каркас ржавой пружиной свешивался с направляющих подвесного потолка.

Несмотря на то, что помещение мало походило на приличный, хотя и изрядно загаженный финнами, корабельный сортир, Морозову казалось, что он на том же пароме, на котором и был. Никуда чудесным образом не перенесся, не был украден маньяком или инопланетянами. Место было прежнее.

Но почему все вокруг такое ветхое, ржавое, хрупкое?

«Может быть, это трюм, или какой-то контейнер? Но как, как я в нем оказался?»

— Ты же строитель, строитель… — повторял Игорь, ощупывая стены.

На самом деле, строителем он не был. То есть, работал в этой области, мотаясь с объекта на объект, но никогда специально не учился. Умел многое понемногу: сооружать черновую кладку, мешать раствор, собирать деревянные конструкции под чутким руководством бригадира, класть плитку. Ну и, конечно, подай-принеси. Девяносто процентов работы на стройке — переноска тяжестей с места на место. Это могут все, но заставлять таскать ведра с раствором высокооплачиваемого каменщика — слишком расточительно. Поэтому на любой сколько-нибудь солидной стройке есть подсобник. Человек, который умеет многое, но по чуть-чуть. Таскает ведра, брусья, доски, мастерит опалубки, устанавливает «леса». Словом делает все для того, чтобы профессионал мог спокойно работать.

Таким подсобником Игорь Морозов и был. Нельзя сказать, что много получал, но в целом на жизнь хватало.

Раньше, до кризиса, дела на стройке вообще шли хорошо: трудяг не хватало, зарплаты росли, а рабочий день уменьшился до приличных восьми часов. На стройку ломились все, кто не сумел найти себя в других сферах. Потом мировые рынки обвалились, строительство в Эстонии встало. Люди, как пчелы в улье, принялись собираться в рои, то есть в бригады, и улетать на заработок туда, где все еще была работа. В более благополучные и стабильные страны. В Финляндию, в Швецию. В Россию ехали меньше, побаивались «кидалова».

Пробиться в одиночку на скандинавский рынок было непросто, но Игорю повезло. Последний его прораб — мужик дельный, в возрасте — подхватил молодого, прежде всего потому, что тот неплохо знал английский. Так Морозов попал на странную должность: кем-то между простым подсобником и переводчиком. Это положительно сказалось на зарплате.

Так что полноценным строителем Игорь не был. Но кое-что знал. Например, что внутренние перегородки бывают сделаны из металлического каркаса и гипсокартона. И такую стену ничего не стоит пробить ногой или даже кулаком.

Игорь забарабанил по стенам, легко раскалывая сыпучий, набравший воды гипсокартон. Почерневший гипс отваливался кусками, с гулким стуком падая на пол. Игорь разодрал руку о торчавший из каркаса шуруп, отшатнулся от висящих пучком проводов, опасаясь удара током…

Увы. За слоем гипсокартона обнаружилась сталь. Железная коробка, в которой оказался Игорь, не желала его отпускать.

Выдохшись, Морозов сел на пол.

Сильно хотелось есть. От поднявшейся в воздух пыли драло горло. Игорь чувствовал себя несчастным и раздавленным.

Привычка носить наручные часы у населения выветрилась с приходом мобильных телефонов. Но мобилка не работала. Аккумулятор не пойми почему покрылся слоем белесых кристаллов, и теперь Игорь не мог даже сказать, сколько времени он просидел вот так у стены, жалея себя. Да и был ли в точном времени какой-нибудь толк? Наверное, никакого.

Свет, проникающий через дырку в потолке, начал меркнуть, и Игорь, наконец, снова взялся за дело. Теперь он попытался с помощью куска каркаса расковырять часть косяка, чтобы добраться до спрятанных петель. Точного понимания того, что будет, когда он до них доберется, у Игоря не было. Но ему казалось, что таким образом он сможет разблокировать створку.

Пластиковая обшивка косяка поддавалась плохо. Жестяной каркас был весьма паршивым инструментом, постоянно гнулся и резал руки. Измазав кровью лицо, дверь и стены, Морозов все же ухитрился проковырять небольшую дырочку, в которую можно было засунуть палец. Но не более.

К тому времени уже совсем стемнело.

Он вновь посидел на полу, привалившись спиной к двери. Спать не хотелось. Затем подобрался к потолочной дыре и попытался разглядеть звезды. Но, увы, на светлом в это время года небе их почти не было видно.

Утомившись от безделья, Игорь снова вернулся к работе. Стал практически вслепую расцарапывать косяк. Он работал с упорством фанатика. Ощупывая пальцем получившееся отверстие, с радостью ощущал там что-то холодное. Железо! Дверные петли! Ощущение близкой победы придавало сил.

В конце концов, Игорю удалось засунуть под пластик руку, и он принялся раскачивать пластик, стараясь выдрать его из креплений. Рывок! Еще рывок!..

Морозов упал на пол вместе с вывороченным куском рамы. Радостно крикнув, он поднялся и бросился обратно к двери, ощупывая ее поверхность и стараясь определить масштаб успеха.

Но его ждало разочарование.

Дверь уходила под край стальной плиты, которая образовывала несущую стену. Петли были надежно спрятаны в стенной нише. Игорь яростно замолотил в дверь кулаками, нецензурно завопил, брызжа слюной.

Остановился.

Тишина. Никто не отозвался на его крики, не пришел на помощь.

Он был один.

В голове глупо крутилось: опоили, заперли неизвестно где. Кто? Какие-нибудь маньяки, уроды, инопланетяне, кто угодно! Чья-то злая воля!

Надо было выбираться, любой ценой, но выбираться из этого мерзкого места, где уже будто бы не хватает воздуха, где стены давят со всех сторон!

В очередной раз Игорь опустился на пол. Обхватил голову руками. Зажмурился, стараясь удержать истерику на том пороге, за которым начинается безумие.

Через некоторое время стало легче. Морозов, все еще не открывая глаз, пополз вперед. Он полз до тех пор, пока не уперся головой в угол. Там и остался лежать. Одинокий, без понимания происходящего, измученный страхом. Вскоре, Морозову удалось уснуть…

Разбудили его крики птиц. Где-то наверху чайки отчаянно спорили из-за чего-то важного в их жизни. Скорее всего, из-за еды.

В желудке у Игоря урчало.

Некоторое время он просто лежал, пытаясь сообразить, где находится. Постепенно в памяти всплыл вчерашний день, и отчаяние навалилось с новой силой.

Игорь застонал и поднялся на ноги.

Теперь он исследовал помещение методично, тщательно, обшаривая каждый угол, каждый закуток. Свернул все три унитаза, в надежде найти какое-нибудь слабое место. Составив унитазы в пирамиду, добрался до дыры в потолке, но сумел просунуть в нее только руку. Потом скользкий фаянс поехал под ногой, Игорь с грохотом упал на пол и больно ушибся.

Шли часы.

Морозов не оставлял попыток. Он раз за разом, снова и снова дергал дверь, ощупывал каждую заклепку. В голове роились «дельные» мысли о том, что будь у него хотя бы плохонькая аккумуляторная дрель, он выбрался бы отсюда в два счета. Не говоря уж про такую полезную во всех отношениях штуку как болгарка.

Вспомнился смотренный еще черт знает в какие времена сериал про секретного агента Макгайвера, где мужик с прикольной старомодной прической выбирался из разных трудных ситуаций при помощи всякой подручной ерунды вроде шариковой ручки или зеркальца из женской пудреницы.

Периодически Игорь кричал и звал на помощь. Бил ногами в звонкую металлическую стену, надеясь, что кто-нибудь услышит. Утешал себя басней про двух лягушек, попавших в молоко…

Но потом снова пришел вечер. И на Игоря навалилась жуткая тоска.

Он лежал под дырой в потолке, бездумно глядя на кусочек неба, наливавшийся густой синевой. Помимо голода его теперь мучила жажда. Губы потрескались, гортань горела. Морозов оборвал все трубы в комнате, но не добыл ни капли воды.

Ночью стало прохладней, и на стенках выступил конденсат. Обнаружив это, Игорь начал слизывать капли с железа. Это оказалось ужасно невкусно, но выбора не было. Кое-как утолив жажду, Морозов заснул…

Проснулся среди ночи от немыслимого грохота.

Поначалу Игорь подумал, что ему приснилось, но через минуту грохот повторился. Пол отозвался дрожью. Где-то в темноте металл заскрежетал о металл. От отвратительного звука проснулись и загорланили чайки. Морозов забился в дальний угол.

Когда все стихло, он на четвереньках подполз к двери и принялся колотить в нее, зовя сорванным хриплым голосом:

— Помогите! Помогите!

Но тишину ночи больше ничто не нарушало. Птицы успокоились.

Стремительно терявший силы и устававший с каждым разом все быстрее и быстрее, Игорь заснул прямо у двери.

На следующий день Морозов не вставал. Он лежал в углу, прислушиваясь к крикам птиц и шуму волн.

— А все-таки я в порту. — Говорить вслух было приятно. Звук собственного голоса успокаивал. — Волны шумят. Значит, в порту. И на корабле. Потому что тут не туалет, а гальюн.

Игорь говорил много, временами нес чушь, иногда повторял одни и те же слова. Спутанное сознание уже не могло контролировать речь.

Иногда, в минуты просветления, Морозов строил планы, как выбраться из той ловушки, в которую угодил. Один другого фантастичней.

Звал кого-то по имени: не то Федора, не то Марка… Хотя уже не мог точно припомнить, кто это был. Единственное осмысленное действие, которое он мог совершать, это слизывание конденсата со стен по ночам. Днем Игорь спал, а ночью ползал, постанывая, вдоль стен.

Сколько прошло дней, он не знал: сбился со счету. Должно быть, много.

Страх, жажда и голод подточили его сознание. Игорь галлюцинировал. Ему грезилась вода, реки, озера в которых он плавал, нырял, пил и пил холодную свежую воду…

Когда за дверью загрохотало, створка задергалась и отворилась, Морозов был фактически без сознания. Мир воспринимался, как из-под толщи воды.

Запомнился только густой мужской баритон:

— А тут что за херня? Японский городовой…

А потом — ничего. Пустота, туман.

Из этого «ничего», из тумана, изредка появлялись чьи-то руки с алюминиевой ложкой, в которой была жирная, соленая вода. Бульон.

Морозов пил его жадно, давился, кашлял.

Тогда из тумана появлялась салфетка. И чей-то голос бубнил:

— Спокойно ты, не трясись, дурак… Разлил.

Так продолжалось какое-то время. Опять же — сколько точно, дней или недель, Игорь сказать не мог. Он с трудом осознавал себя…

Но в какой-то момент бред кончился. Как-то резко, внезапно, словно кто-то решил: всё, хватит.

Морозов проснулся.

Его разбудило солнце. Нахальный и жаркий луч долбил прямо в глаза, пробивался сквозь закрытые веки, окрашивая мир в ярко-красный цвет.

Игорь болезненно нахмурился, недовольно заворчал, повернулся на бок и только потом открыл глаза.

Рядом с лицом лежала мятая, закопченная консервная банка, а чуть дальше стоял большой наглый баклан и с интересом рассматривал Морозова круглыми желтыми глазами.

— Пшёл… — просипел Игорь. Закашлялся.

Птица улетела. Морозов уперся ладонями в железный пол и сел. Закружилась голова. Чтобы унять стук в висках, Игорь зажмурился, выровнял дыхание. Густо пахло морем, наперебой орали чайки.

Когда перед глазами перестали плавать цветные круги, Морозов огляделся. Он лежал на палубе все того же парома, под драным, выцветшим тентом с едва различимой надписью «Кока-кола». Ноги его были укутаны в брезентовый плащ. Рядом были рассыпаны угли и обгоревшие дрова. Валялся перевернутый армейский котелок, на линялых боках которого еще угадывалась зеленая краска. Еще дальше стоял деревянный шезлонг, и на нем, держа в руке погасшую сигару и задрав в небо острый клин бороды, сидел мертвый мужик.

То, что мужик мертв, Игорь понял сразу.

Ну и еще один баклан, примостившийся у мужика на лице и что-то сосредоточенно там клюющий, выглядел вполне убедительно.

— Твою мать… — выдохнул Морозов. — Твою мать.

Баклан посмотрел на Игоря, наклонил голову и, мотнув испачканным клювом, тяжело взмыл в воздух. Сытая, видимо, была птица.

Морозов осторожно поднялся на ноги. Колени чуть дрожали, но стоял он твердо. Сделал несколько шагов к телу, потом увидел лицо, точнее то, что от него осталось, и резко отвернулся. Замутило. С трудом подавив рвотные позывы, Игорь огляделся.

Помимо небольшого кострища, котелка и хвороста, на палубе обнаружилось большое количество пустых бутылок, откатившихся к одному борту. Напитки мужчина потреблял крепкие и, что интересно, дорогие. Коньяк, виски. Водочные бутылки были редкостью. Рядом с шезлонгом лежали серебристые футлярчики от сигар. Видно, жил мужик на широкую ногу. Единственное, чего Игорь не обнаружил, это еды. Несколько пустых упаковок с растворимым супом, какой-то засохший до каменного состояния коржик, которым побрезговали даже чайки, и все. Как-то это не очень сочеталось с дорогими бутылками и сигарами.

Больше на палубе не нашлось ничего. Игорь осторожно вернулся к телу.

Одет покойный был странновато. В одну лишь белую болоньевую куртку и такие же штаны. Голый волосатый живот торчал из разъехавшейся молнии куртки.

Смотреть на труп было неприятно. Игорь брезгливо, не касаясь тела, охлопал места, где должны были быть карманы, но ничего не обнаружил. Кошелька, документов, телефона не нашлось. Игорь обратил внимание, что левую руку мужик крепко прижал к груди. Мертвые пальцы впились в ткань куртки. Именно из-за этого молния на одежде и разъехалась… Сердце?

По другую сторону от шезлонга стояла бутылка с бумажкой внутри.

Подцепить записку пальцем и вытащить не получилось. Игорь, отвернувшись, хлопнул бутылку о ржавый поручень. Осколки разлетелись в разные стороны. С крыши, хлопая крыльями, с возмущенными криками взлетели несколько чаек.

Аккуратно свернутая бумажка оказалась довольно большой. Она была плотно исчиркана чем-то черным, скорее всего, маленьким угольком. Записка писалась не за один раз и более всего напоминала дневники.

Игорь опустил записку и посмотрел на мертвеца. Борода клином, татуировка на руке. Солнышко да имя ТОЛЯ.

Вот тебе приехали…

Бортмеханика Морозов уложил на пол и завернул в тент. Мужик уже порядком окоченел. Вроде, по морским обычаям, полагалось сбросить покойника за борт, но у Игоря не повернулась рука. Он обложил Куприянова всем, чем смог: стульями, снятой с петель дверью, обломками шкафа. Получилось подобие саркофага. Птицы, по крайней мере, не доберутся.

И только после этого Игорь посмотрел на берег…

Вообще, это было странно. Он очнулся, прочитал записку, упаковал тело, и так ни разу за все это время не посмотрел за борт. Будто порта и не существовало вовсе. Где-то в подсознании Морозов знал, что там есть Таллин с его знакомым до отвращения профилем. Башни, шпили, новомодные высотки — образ, растиражированный в миллионах туристических открыток, значков и плакатов. Каждый раз, возвращаясь домой, Игорь видел эту картину. Красиво, да. Правда, когда живешь в этом всю свою жизнь, прелесть теряется.

Нет, конечно, город никуда не пропал. Но…

Наверное, теперь архитекторы, протестовавшие против застройки центра, были довольны. Из башен-высоток осталась только гостиница «Олимпия», построенная еще во времена СССР. Остальные новостройки торчали подобно гнилым, почерневшим зубам. Частично обрушившиеся, с выпирающими остриями строительных ферм и арматуры. Старая часть города выглядела лучше, хотя из церковных шпилей прилично сохранился только один: Нигулисте. Церковь Олевисте лишилась крыши, видимо во время пожара, а что произошло с Домским собором, отсюда было не разглядеть.

В порту ничего особо не изменилось. Разве что у терминала обвалилась крыша, и повсюду росли молоденькие деревца. В трещинах на асфальте зеленела трава.

— Что за… — прошептал Морозов. — Что за хрень?

Он обернулся к самопальному саркофагу, словно ожидая ответа от мертвого бортмеханика. Но тот уже свое отмучился: кроме записки и кучи пустых бутылок ничего после себя не оставил.

Игорь вспомнил, что ему приготовлен сюрприз. В каком-то ящике.

Огляделся.

Ничего похожего рядом не наблюдалось…

Игорь долго рыскал по палубе, вскрывал большие шкафы, где хранились спас-жилеты и круги, противопожарный инвентарь, ведра, топоры, несколько пластиковых баллонов с пресной водой… Но ничего хотя бы отдаленно напоминающего «сюрприз» не находилось. Морозов спустился вниз, прошел по гулким коридорам, но шарить в каютах не решился. Точнее, сунулся в одну и тут же рванул обратно. На черном, покрытом плесенью полу лежала мумия. Сгнившие, наполовину рассыпавшиеся человеческие останки. Больше Игорь в каюты не лез. По лестницам он спускался все ниже и ниже, с опаской заглядывая в темные коридоры. Остановился лишь тогда, когда увидел что ступеньки следующего пролета уходят в воду.

Все нижние палубы были затоплены. Может быть, вместе с людьми, которые там находились. Игорь вспомнил, как в первые минуты после пробуждения слышал чьи-то крики… Люди были. Совершенно точно. Наверное, многие спаслись. Но кто-то наверняка остался на этом пароме. Навсегда.

Сюда, на нижнюю площадку, свет через пробитую крышу уже почти не проникал. В коридорах было темно. Вода, колыхавшаяся рядом, казалось черной.

В этот момент Игорь понял, что он один. Один на корабле, где в каютах лежат мертвецы, расползаются черной гнилью по полу…

Стало страшно. Показалось, что кто-то смотрит на него оттуда, из колышущейся тьмы. Смотрит. Тянет пальцы, холодные, белые, как живот угря, скользкие…

Игорь бросился наверх, часто дыша и стараясь не споткнуться. Вырвавшись на свежий воздух, он упал на палубу, хватая воздух ртом.

— Фу ты, черт! Фу ты… Напридумывал себе, черт знает чего.

Морозов усмехнулся через силу, но по спине все еще бегали холодные мурашки. Казалось, будто там, в темноте пустых коридоров, действительно кто-то был…

В этот момент, лежа на палубе, он и увидел тот ящик, о котором говорилось в записке. Под шезлонгом темнела небольшая фанерная коробка, вроде посылочной.

— А я-то, дурак, искал…

Игорь откинул шезлонг, не без труда оторвал крышку с коробки. На дне, в груде шелухи, лежала фигуристая бутылка коньяка. Hennessy ХО. И пачка растворимых суповых химикалий. Двенадцать кубиков.

Вот и весь сюрприз от бортмеханика Анатолия Куприянова.

— Самое время, — пробормотал Морозов и откупорил бутылку.

Приложился из горла.

Коньяк был душистый, крепкий и показался густым, как сироп. От первого же глотка закружилась голова. Игорь подошел к борту и снова посмотрел на Таллин. Ничего не поменялось, видение не развеялось, как дым. Все было по-прежнему.

Город. Изуродованный, постаревший, полуразрушенный.

— Война, что ли? — Игорь продолжал разговаривать сам с собой. Думать вслух казалось очень естественным делом. — Да какая война… Сколько я там провалялся? Неделю, две? А тут уж камня на камне не осталось.

Он вдруг понял, что напрочь потерял ощущение времени.

Сколько он просидел взаперти? Сколько сейчас часов? Какой день недели? Игорь не знал. Телефон не работал, часов нигде не было. Можно, конечно, спуститься вниз, найти там календарь или какой-нибудь хронометр…

При мысли о том, что придется снова лезть в сумрак мертвого корабля, Игоря передернуло. Впрочем… Был ли сейчас хоть какой-то смысл в точных датах и числах? Гораздо важнее казалось решить, что же делать дальше. Куда идти? Что искать?

— В конце концов, если что-то случилось… — Игорь посмотрел. Поправился: — Когда что-то случается, то обязательно полиция должна быть, скорая, спасатели. Не может же быть, что все умерли. Вон… механик, тоже не сразу…

Ему вспомнился фильм, где какой-то герой очнулся в пустом городе, совсем один. Почему, отчего? Объяснено не было.

Фильмов-катастроф Игорь помнил довольно много, потому что любил этот жанр. Занятно было ассоциировать себя с человеком, который оказался в пустом городе или среди зомби. Был в этом мотив избранничества. Однако сейчас, становилось жутко при мысли о том, что все те люди с которыми он раньше был знаком, выпивал, ругался, любил их или терпеть не мог, сейчас куда-то пропали или того хуже…

Игорь снова приложился к бутылке.

— Что делать-то?

Солнце клонилось к закату. Нужно было что-то решать. Бакланы вновь осмелели: садились рядом, нагло орали, по-базарному хлопали крыльями.

— На хрен пойдите! — крикнул Морозов, махнув рукой. — А ну-ка вон отсюда…

Его быстро развезло. Ослабевший за время голодовки организм, воспринимал каждый глоток алкоголя как оглушающий удар по голове.

Краем затухающего сознания Игорь понял, что, при всем желании, спуститься в город не сможет. Тогда он добрался до кучи оранжевых спас-жилетов, которые сам же выкинул на палубу, пока искал «сюрприз», и зарылся в них.

Как заснул, не заметил…

В ночи кто-то кричал. Пронзительно и страшно. Морозов сквозь пьяный угар пытался вскочить, но не смог. Тело не повиновалось. Было плохо, мутило. А в летних сумерках кто-то надрывно верещал, как подстреленный заяц. Кричал и кричал, кричал и кричал, надрываясь…

Проснулся Игорь с дикой головной болью. Этого, конечно, следовало ожидать, но уж больно башка разламывалась. Всем его вчерашним ужином был растворимый супчик, да и тот почти всухомятку. А коньяка он успел наглотаться немало.

Некоторое время Морозов сидел, привалившись к борту, и дышал морским воздухом. Было довольно прохладно. Небо затянуло серой хмарью, с моря дул сырой неприятный ветер. Если б не похмелье, Игорь, наверное, уже бы убрался с корабля. Делать тут было совершенно нечего. Но удивительным образом именно плохая погода и удерживала его на месте. Казалось, что ветер сдувает головную боль в сторону, вместе с выдыхаемыми парами алкоголя.

Во рту было сухо. Игорь за раз выхлебал почти половину баллона воды.

Он попытался вспомнить и понять: реальными были ночные вопли или показалось? Может, какие-то железки терлись одна о другую? Вон их сколько висит…

Ответа не было.

Постепенно отпустило. Похмелье осталось, но голова уже так не раскалывалась.

Игорь встал, размялся, доплелся до борта, помочился. И тут заметил, что на бетонном основании пирса что-то… расплескано? Он прищурился. С высоты парома казалось, что по пирсу растеклась красная краска. Вчера ее не было, Морозов помнил это совершенно точно.

В памяти моментально всплыли ночные крики. Сложив два и два, Игорь с содроганием понял: вовсе это не краска.

Теперь картина выходила совсем уж дурная.

Город в руинах, корабль — ржавая развалина. Жратвы нет. Связь не работает. А пока он спал, тут, возможно, кого-то убили.

— Ребята, что ж вообще делается-то? — спросил Игорь у бакланов, чувствуя, как подступает новая волна отчаяния.

Птицы с гомоном заметались над водой. То ли что-то нашли, то ли просто, от общей птичьей дурости.

— Погано. — Морозов снова сел. Попытался упорядочить мысли. — Надо Ленку найти. Ленку. Она точно знает. Она ж дома была. Она должна знать, что здесь случилось, пока я в Финке был.

Лена была его девушкой. Двадцати пяти лет — высокая, крепкая, крашеная блондинка. Она нравилась Игорю потому, что у нее всегда был свой взгляд на жизнь. Лена часто могла высказать то, что Игорь не мог понять или не мог оформить в слова. Одним словом, она была умная блондинка.

Раньше у Игоря уже была семья.

Но жена уехала за границу, пять лет назад. То ли в Германию, то ли в Австрию. Уехала, оставив ему ребенка-четырехлетку и долги. Оттуда, из-за границы, Игорю пришли бумаги на развод. Ему, конечно, как отцу-одиночке все сочувствовали и помогали, даже бывшая теща, которая мучилась угрызениями совести из-за того, что так дурно воспитала дочку.

Может быть, из-за этой всесторонней помощи и поддержки толковый отец из Игоря так и не вышел. Своих родителей он давно уже схоронил, а самому почувствовать себя папой как-то… не получалось.

Сын, Андрюшка, большую часть времени проводил у своей бабушки, тещи Игоря. Лена мальчишку любила, таскалась с ним везде. Но когда Морозов уезжал на работу, Андрюшка жил у бабушки. Это было надежно.

Поэтому Игорь в первую очередь и вспомнил про Лену. Во-первых, о ребенке он не тосковал, и во-вторых, чего волноваться, он же с бабушкой. А теща была, что называется — кремень.

Лена жила в старом районе города — Копли. Зеленые улицы, старые деревья, такие же старые хрущевки и еще более древние дома постройки начала двадцатого века. Квартиры с печным отоплением. Несколько уцелевших после Перестройки заводов. Когда-то, в девяностые, этот район был сложным, потому что, по большому счету, был русским. Потом как-то все успокоилось. Одни бандиты перестреляли других. Наступило равновесие, и теперь по улицам Копли можно было без опаски гулять даже ночью. Подросшая гопота теперь промышляла в другом районе. Тоже, что интересно, русскоязычном.

Спускаясь вниз по лестницам, Игорь прикидывал, как ему проще всего добраться до Ленкиной улицы. Лезть через темные переходы и коридорчики было страшно. Конечно, не так как вчера, но все же… Поэтому Морозов разговаривал сам с собой, бормоча под нос.

— Сяду на единицу и — до упора. Совсем рядом же. Через терминал, а там и выберусь.

Тут ему пришло в голову, что трамвай номер один, та самая «единица» на которую он хотел сесть, чтобы ехать до упора, может и не ходить. Да и вообще, с транспортом при таком странном раскладе в городе может быть плохо.

— Ничего, частника поймаю… Хотя, какой частник! Денег нет, один черт. Пешочком пройдусь. Главное, ни на кого не нарваться. А там, как разберусь, в полицию заявлю. Про бортмеханика расскажу, про пирс… Пусть разбираются.

Он с трудом сумел открыть дверь. Все входы и выходы с парома были завалены, как и было написано в посмертной записке. Бортмеханик постарался на славу. Каким образом этот сердечник умудрился натаскать таких тяжелых вещей, осталось загадкой.

Наконец, Игорь выбрался наружу. Спрыгнул с покосившейся, уходящей в беспокойную воду лестницы, шлепнулся в лужу. Резиновые сапоги, подобранные на корабле, были великоваты и уже начали натирать пятки. Брезентовый плащ намок и сделался тяжелым, но снимать его Игорь не стал.

Наполовину затопленный терминал, через который Морозову пришлось пробираться, был в аварийном состоянии. Игорь помнил его крепким, надежным, а сейчас казалось, что эта рухлядь готова обрушиться в любой момент. От обвалившейся крыши остались только решетчатые фермы арматуры. Через щель в полу, прямо в центре зала, проросла березка. С потолка свешивались длинные языки лишайника или вьюнка — толком было не разобрать. Стены зияли прорехами, из которых неряшливо торчала черно-зеленая вата утеплителя. Всё вокруг было завалено хламом: кресла, распахнутые чемоданы, неведомо как тут оказавшийся электропогрузчик, врезавшийся в пустую стойку кафешки.

На всякий случай Игорь пошарил в этом бардаке, но ничего дельного не нашел. Зато едва не порезался о стеклянные осколки.

Выбравшись на улицу, Морозов увидел огромную автомобильную свалку. По-другому это назвать было трудно. Машины стояли повсюду. Ржавые, с просевшими колесами. Некоторые с выбитыми стеклами. Игорь отметил, что большинство автомобилей так или иначе пережили столкновение. Либо с другими такими же машинами, либо с домами и фонарными столбами.

— Похоже, попутка отменяется, — пробормотал Морозов. — И полиция в ближайшее время — тоже.

Второе, на что он обратил внимание, была трава.

Трава росла повсюду. Мостовая с бледной разметкой и щербатым бордюром, теперь была едва различима. Огромные зеленые кляксы будто расползлись по дороге, как вирус.

Глядя на все это, Игорю начало казаться, что покойный бортмеханик был не так уж и неправ, запершись на корабле с грудой выпивки и едва живым «собутыльником».

— Ничего… Ничего-ничего. Как-нибудь, — прошептал Морозов.

Выбравшись из развалин порта, он обнаружил ржавые, едва заметные в зелени клевера трамвайные рельсы. В принципе, Игорю нужно было идти именно по ним, но любопытство тянуло в Старый город, где дома сохранились. В ту его часть, которая почти не менялась еще со средних веков.

Те дома и бастионы из плитняка казались оплотом порядка и цивилизации в этом сошедшем с ума городе. Быть может, там найдутся хоть какие-то ответы на бесчисленное число вопросов?

Игорь принял решение и быстро зашагал в Старый город.

Между камнями брусчатки тоже росла трава. Однако того разрушительного эффекта, как на асфальте она не производила. Улицы лишь немного утратили свой изначальный облик, будто какой-то художник чуть смазал их зеленой краской, растерев ее пальцем. Старые стены, сложенные из плитняка, серые с глубокими швами и трещинами, почти полностью сохранились. Они стояли так не одно столетие и были предметом туристической гордости Таллина. В некоторых местах башни полностью скрылись под переплетением плюща, из сырых мест, куда не заглядывало солнце, поднимался густой мох. Но в целом стены и улицы остались прежними. Гораздо хуже было с домами, покрытыми штукатуркой. Смесь песка, цемента и извести практически полностью обсыпалась, обнажив кладку или деревянную решетку. Почти нигде не осталось целых окон. Только редкие стекла торчали осколками, да в стрельчатых проемах сгоревшей церкви Олевисте, через буйство дикого винограда, просматривались куски разбитого витража.

Еще одна особенность неприятно поразила Игоря. Двери во многих домах были выставлены. От витрин туристических магазинчиков, торговавших разномастной и по большому счету никому не нужной ерундой, остались одни обломки. Складывалось впечатление, что кто-то с особой ненавистью вытаскивал на мостовую деревянную утварь, остатки одежды, керамику и топтал получившиеся кучи. Некоторые магазины не так давно были уничтожены пожарами: в воздухе тревожно и гадко пахло гарью.

Нигде не было видно людей, но явственно читались следы их недавнего пребывания здесь. И это пугало, сильно пугало.

Игорь несколько раз забирался в старые магазинчики, но ничего, кроме крысиного помета на полках, разбитых витрин и исковерканных холодильников, не обнаружил. Тут кто-то побывал до него. И, судя по всему, не раз.

Лезть в жилые дома Морозов не решился. То ли из-за неясного предубеждения, то ли из-за суеверного страха. Осыпающиеся остовы с черными провалами окон выглядели жутко.

Иногда из развалин доносились шорохи, тихий скрип и хруст. Игорь прижимался к стене. Прислушивался. Пару раз Морозов пробовал кричать, звать кого-то, но голос предательски дрожал, и от этого становилось еще страшнее.

В конечном итоге он уперся в баррикаду. Поперек улицы была навалена высокая, едва ли не до второго этажа, пирамида из всякого старья. Облезлые диваны, ржавые газовые плиты, вывороченные из мостовой булыжники, бордюрный камень.

Морозов осторожно приблизился. Из щелей торчали длинные, остро заточенные колья. Перед баррикадой целая россыпь битого стекла.

Не зная, что делать, Игорь остановился. Не пройти. Перелезать через эти завалы опасно. Того и гляди поскользнешься да насадишься на какой-нибудь кол, как бабочка на булавку.

— Эй… — негромко позвал Игорь. — Есть кто живой?

Где-то за баррикадой посыпались мелкие камушки. Толи под чьей-то ногой, то ли сами по себе, то ли сдвинутые ветром.

— Эй! — уже громче позвал Морозов.

По ушам ударил резкий свист. Эхом прокатился по улице, отразился от стен, втянулся в пустые черные окна.

От неожиданности Игорь оскользнулся на куске стекла, но равновесие удержал. Бросился бежать, петляя как заяц. Без оглядки, со всех ног.

За ним никто не погнался. Никто не крикнул в спину. Но страх преследовал Морозова, как опытный погонщик. Игорь чудом не заплутал в переулках. Вскоре, запыхавшись, он выбежал из Морских ворот Старого города, оставив за спиной бастион Толстая Маргарита с провалившейся крышей.

Прыгнул в кусты и упал на траву, чтоб перевести дыхание.

В городе происходило что-то немыслимое. Что именно и почему, Морозов не знал. Да и не особо хотел знать.

Возникла зыбкая догадка, скорее даже, ощущение, что кто-то могущественный, огромный и жестокий, погрузил его, а может быть, и всех людей на Земле, в сон на черт знает сколько лет. А потом разбудил. Пинком. Выкинул в мир, который уже привык жить без человека.

От этой мысли в грудь вполз совсем уж первобытный, необъяснимый, дикий страх. Несмотря на то, что Игорь уже перевел дух, сердце заколотилось с новой силой, затрепыхалось в груди перепуганным зверем.

Морозов поднялся, выбрел на старые трамвайные рельсы. Трава практически полностью скрывала пути, однако идти здесь было сравнительно легко. То тут, то там проглядывали ржавые железяки, так что ориентироваться было легко.

Игорь неожиданно понял, что не помнит названий некоторых улиц. Таблички давным-давно упали и истлели, часть домов обветшала и обрушилась, часть была изуродована настолько, что узнать их было очень трудно. От резиденции «Ильмарине», которая при Советском Союзе была машиностроительным заводом, остались одни руины. Стадион, расположенный неподалеку, густо порос молодыми, но уже крепкими липами.

Все было незнакомым. Диким.

Давно, когда у Игоря и Лены был, как говорится, конфетно-цветочный период, Морозов, ночью возвращаясь от девушки, проходил эти пути за пару часов. От начала до конца. Сейчас он двигался медленно. Осторожно. Постоянно озираясь и глядя под ноги, словно боясь наступить на гадюку или провалиться в заброшенный колодец.

Колодцы, к слову, встречались. На дороге там и тут темнели разверстые пасти канализационных люков. Кому понадобилось выдирать чугунные крышки? Для чего? Неизвестно.

К одному из таких люков Игорь подошел, чтобы заглянуть вглубь, но от дыры так пахнуло тухлятиной, что Морозов шарахнулся прочь и больше к колодцам не совался.

Добравшись до железнодорожного вокзала, Игорь остановился и прилег в кустах. Постарался рассмотреть, что происходит в развалинах. На первый взгляд, никакого движения не наблюдалось, но при этом было заметно: кто-то успел там поработать. Крыши у здания вокзала не было, как и у многих домов. Но весь мусор — обломки, камни, стекла — был вынесен наружу и свален таким образом, чтобы образовывать вал вокруг уцелевших стен. Сгоревший остов привокзальной гостиницы также был укреплен: по верху черных стен шел самопальный частокол.

Тут жили люди.

Игорь не стал переть напролом по трамвайным путям, что проходили совсем рядом с вокзалом, а обошел укрепления стороной, по рассыпавшимся кварталам, где когда-то стояли старые дома. От многих остались только печные трубы. Единственной уцелевшей постройкой оказался бывший райком комсомола: квадратное здание с выбитыми окнами и раскуроченными решеткам.

Обойдя вокзал, Игорь вернулся на трамвайные пути.

Вздрогнул от неожиданности. Замер.

Ей было лет одиннадцать. Вместо одежды на девочке висел рваный «балахон» из полиэтилена, в прорехах которого виднелось голое тело. Девочка рылась в куче хлама.

Морозов переступил с ноги на ногу. Он не собирался пугать девочку, но под ботинком предательски хрустнул камень…

Девочка мигом упала в траву, перекатилась, подхватила палку и замерла, зло глядя на Игоря.

— Тихо, тихо. — Он выставил вперед руки. — Все нормально…

Под полиэтиленом вздымалась худая грудь, волосы девчонки, когда-то светлые, свалялись и теперь походили на сантехническую паклю. Босые грязные ноги были напряжены: видимо, она в любой момент была готова задать стрекача.

— Я ничего тебе не сделаю! — Игорь медленно развел руки в стороны. — Только не кричи…

— Mine perse![2] — выплюнула девочка и нырнула в дыру в старом заборе.

Загрохотало, посыпалась кирпичная крошка. Игорь осторожно подошел ближе, заглянул в отверстие, но там уже никого не было.

— Вот и поговорили, — пробормотал он. Потом громко позвал: — Эй, ты! Где родители?

Никто не ответил.

— Они что тут, одичали? — хмыкнул Морозов себе под нос.

Кто «они», Игорь не знал. Просто рассуждал вслух.

Странное поведение девочки ему совершенно не понравилось. Сводя воедино происшествие в порту, баррикады и укрепления на улицах, разграбленные магазины, получалось, что закон и порядок в городе, а то и во всей стране, рухнули. На гражданскую войну, впрочем, это не было похоже. Происходящее, скорее, напоминало… одичание.

Игорь присел в траву около дыры в заборе, куда сбежала девочка, и открыл бутылку с остатками коньяка. Хлебнул, но, припомнив, как резко его развезло в прошлый раз, тут же закупорил.

— Что же ты там искала? — нахмурился Игорь, глядя на хлам, в котором рылась девочка.

Он поднялся и подошел к разбросанному барахлу.

Какие-то вещи девочка успела отложить в аккуратную кучку: видимо, собиралась забрать с собой. Что-то отшвырнула подальше.

В аккуратной кучке обнаружились пластиковая расческа без половины зубьев, выцветший лоскут ткани и позеленевшая от плесени кукла Барби. Вот и все детское богатство.

Морозов не стал трогать отложенное. Разворошил ногой большую кучу, выдернул оттуда желтый кусок пластика и с одной стороны красную машинку…

А ведь точно! Раньше здесь стоял ларек с игрушками. Девчонка искала то, что когда-то казалось ей очень важным. И она ценила эти вещи даже сейчас, в жутком, исковерканном мире. Гребешок, тряпки, куклы…

Игорь автоматически — сам не осознавая: зачем? — сунул в карман машинку. Двинулся дальше. Странная, одичавшая девочка убежала, ей уже не помочь. К тому же, похоже, что она лучше него ориентируется в ситуации.

Тут с самим собой бы разобраться.

Шагая по бывшим рельсам вглубь района, Игорь поглядывал по сторонам.

Единственной территорией, не так обильно поросшей зеленью, оказалась промзона. Там, где тонны щебенки были залиты сотнями литров масла, бензина, солярки, трава, кустарник и деревья принимались плохо. За сгнившим забором торчали верхушки ржавых железнодорожных цистерн и сухогрузов. На мосту замерла выцветшая и облупившаяся электричка. Откуда-то издалека доносился тоскливый скрип железа. Впереди, за обветшавшим, но все еще крепким зданием бывшего завода «Стандарт», виднелись остатки дизельного локомотива, ушедшего в сторону на развилке и жестко въехавшего в состав, стоящий на соседних путях. Будто диспетчер вовремя не перевел стрелку.

Мертво и страшно. А еще очень необычно…

Напрашивались странные аналогии.

Паром, на котором он пришел в себя, стоял в порту. Но не так, как должен был стоять — пришвартованный, с протянутыми причальными трапами. Корабль словно бы насадился на бетонные ограждения, получил пробоину, наглотался воды и плотно сел на дно.

Два поезда столкнулись, будто автоматика подвела, диспетчер не заметил неверно переключенной стрелки, а машинист даже и не подумал затормозить.

Паром.

Поезда…

Корабль словно бы лишился капитана и, возможно, всей команды. И вошел в порт. В прямом смысле слова.

Машинист дизельного локомотива не затормозил, хотя наверняка мог бы: судя по картине столкновения, скорость была небольшая.

Не доглядели? Ни машинист, ни диспетчер, ни капитан? Вряд ли. Столько совпадений за раз не бывает.

Получалось, что люди… выключались.

От посетившей догадки Игоря прошиб озноб.

А что если и правда: люди не умирали, а именно выключались, как вскипевшие электрочайники. Щелк! И нет человека. А потом кто-то нажимает на кнопку: бац! И человека возвращают на то место, где был, и он снова открывает глаза. А пока он спал…

Морозов притормозил. Посмотрел вокруг по-новому.

Если допустить, что его сумасшедшее предположение верно, все выглядит уже намного осмысленней и логичней. Получается, что люди то ли исчезли неведомо куда, то ли выключились. А мир все то время, пока они где-то пропадали, жил, двигался, зарастал зеленью, ломался.

Правда, это никак не объясняло хаоса, который происходил вокруг сейчас. Полуголые нищие девочки, разграбленные магазины, баррикады…

Словно и не было многих лет порядка, государства, главенствующей роли закона.

— Как будто одичали, — повторил Игорь.

В голове с новой силой закружили вопросы. Даже если предположить, что все население Эстонии куда-то делось, почему же, вернувшись, люди не постарались устроить все по-прежнему? Или там, где они все были, произошло тотальное отупение и озверение?

— Одичали, — в третий раз повторил Морозов и поймал себя на том, что повторяется. — Надо поискать еду.

Он помнил, что неподалеку, возле трамвайных путей, раньше был продуктовый магазинчик. На первом этаже дома. Чем черт не шутит, а ну как там осталось чего. Не могли же враз обезумевшие эстоноземельцы все разграбить.

Игорь поискал глазами нужный дом и, свернув с трамвайных путей, направился к магазинчику. Голод уже всерьез тянул в желудке и быстро отбирал силы. На работе он привык терпеть, когда хотелось есть. Экономил, да и времени не всегда хватало, чтобы нормально пообедать. Один раз за смену перекусил, хорошо. Вечером макарон с тушенкой навернул — вообще порядок. Но сейчас слабый заряд, который он получил от растворимого супа, иссяк окончательно. Во что бы то ни стало, нужно было поесть…

Запах Морозов почувствовал, еще не дойдя до дверей. Поначалу сладковато-терпкий, смутно знакомый, ненавязчивый. Но, как только Морозов распахнул покосившиеся створки, вонь тошнотворной волной ударила в нос.

Игорь попятился. Из-за двери метнулась серой тенью крыса. Согнув руку в локте и прикрыв нос, Морозов осторожно зашел внутрь.

То, что он увидел, ударило по нервам, как молот по наковальне. Желудок подпрыгнул к самому горлу. Морозов зажмурился, пережидая спазм. Потом медленно открыл глаза, стараясь дышать мелко и редко.

Под потолком, раздувшись и источая зловоние, висел труп. Наверное, хозяин лавки или продавец. На мертвеце болтались ошметки белого фартука. По углам шныряли взбудораженные появлением незнакомца крысы.

Для прожорливых грызунов пришел праздник. После стольких лет вернулись люди, а значит… вернулась еда.

Мертвец едва заметно покачивался. Он висел к Игорю спиной, за что Морозов был ему даже по-своему признателен.

В другой ситуации одного этого зрелища было бы достаточно, чтоб бежать из магазинчика куда глаза глядят. Но не теперь. Теперь у Игоря был мотив: он зверски хотел есть. А на полках магазина он заметил подернувшиеся плесенью, но не лопнувшие цилиндры. Консервы.

Рот наполнился слюной, несмотря на жуткую вонь и омерзительный вид.

На полках стояли пирамиды из банок. Этикетки давным-давно облезли, но сами жестянки, судя по всему, выдержали проверку временем.

Игорь пошел вперед, споткнулся о валяющийся табурет, упал, вскочил, зажимая нос. Отчаянно хотелось дышать, вдохнуть полной грудью, но он понимал, чем это может кончиться, и изо всех сил сдерживался!

Морозов прихватил столько банок, сколько сумел. Нагрузил их, как поленья, на сгиб руки, выскочил на улицу и только тут позволил себе глубоко вдохнуть. Вонь дернула в ноздри, будто не хотела отпускать. Игорь отбежал от магазинчика, кинул банки на траву и задышал часто-часто, выгоняя запах.

Когда более-менее полегчало, он стал суетливо перебирать консервы. Ножа-то не было. Чем открыть? О железку?

На одной из банок мелькнул лепесток «ключа». Морозов, не раздумывая, потянул…

С негромким хлопком крышка отскочила в сторону. Игорь резко выдохнул и отбросил банку подальше: от ее содержимого воняло не многим лучше, чем от покойника.

Сразу он не обратил внимания, зато теперь, приглядевшись, заметил, что все банки немного вздулись на основаниях. Странно, что те, на которых был «ключ», вообще не взорвались.

В голову противным призраком втекло полузабытое слово «бутулизм».

— Черт! — крикнул Морозов и швырнул банку в витрину магазина. Чудом сохранившееся стекло побежало трещинами и с хрустом осыпалось на траву. Среди осколков мелькнуло упитанное серое тельце. — Черт вас всех дери!

Игорь встал, пнул от досады банки. У одной от удара лопнула крышка, и вонючая жижа брызнула на траву.

Морозов некоторое время собирался с духом, затем несколько раз глубоко вздохнул, прикрыл нос и снова вернулся в магазин.

Суеверно стараясь не поворачиваться к покачивающемуся трупу продавца спиной, Игорь залез за ветхий прилавок. Все полки были пусты. На том месте, где когда-то стояли пакеты с крупами, теперь лежала труха и мышиный помет. Соль большим окаменевшим комом лежала на полу. А может, это была не соль, а сода или еще что-то похожее?

Разбираться Морозов не стал, консервные банки больше не трогал. Забравшись в тускло освещенную из притолочного окошка подсобку, он шарахнулся от холодильника со стеклянной дверью. Что там когда-то лежало, выяснять не хотелось. Было видно, что тут побывали до него. Но, скорее всего, висельник отпугивал грабителей, поэтому выносили, что попадалось под руку, тщательно не искали.

Но сейчас Игорю нужно было поесть. Голод сделал его терпеливым.

Подсобку Морозов обследовал методично и тщательно, ведь здесь могло сохраниться что-то, ускользнувшее от взгляда предыдущих посетителей.

И действительно!

Усилия Игоря были вознаграждены. Перекопав кучу хлама, он обнаружил пластиковый ящик, с одной стороны прогрызенный мышами. Разодрал. Внутри среди помета, пуха, птичьих косточек и прочего убранства мышиной квартирки, нашлись несколько пачек быстрорастворимых супов. Вермишель и борщ. Плюс два «бомж-пакета» с сушеными макаронами. Отчего их не сожрали вездесущие грызуны, было не ясно. То ли не успели, став добычей более крупного хищника, то ли не унюхали, то ли побрезговали. Говорят же, что многое из того, что ест современный человек, животное обходит стороной. Боится отравиться.

В придачу к найденному на верхней полке обнаружилась пачка чипсов. Наверное, их не заметили последние магазинные визитеры.

Воодушевленный, Игорь снова облазил весь магазин, нашел заваленный рухнувшими полками люк в подвал, но там было темно. Да и, кажется, воды по пояс. Зато под прилавком нашлась большая бутылка с минералкой.

На этом Игорь решил поиски закончить. Найденное добро он сложил все в тот же пластиковый ящик и вытащил на улицу. Не желая торчать на виду перед разгромленным магазином, Морозов отошел подальше. Поймал себя на том, что воровато озирается. Несмотря на царивший вокруг кошмар, он никак не мог отделаться от ощущения, что, обыскивая магазин, делает что-то незаконное, неправильное, за что его могут наказать.

Кто? Игорь не знал.

Греть было не на чем, поэтому Морозов развел суповую основу в холодной воде и долго мешал этот раствор палочкой. Ссохшиеся кусочки не желали размачиваться, плавали на поверхности. Жир всплыл крупными желтыми пятнами. В другое время Морозов вылил бы эту мерзость к чертовой матери. Но сейчас выбирать не приходилось.

Игорь выхлебал жидкость, тщательно пережевал твердую, колючую вермишель. Желудок яростно заурчал. Морозов открыл чипсы.

Густо запахло луком. От плоских кругляшей осталась лишь труха, но он и ей был рад.

Наконец, отбросив пустой пакет, он запил все водой и растянулся на траве. Над головой, клекоча, кружили птицы.

Пришла мысль, что еще совсем недавно понятие о счастье включало в себя новую машину, свою, а не съемную, квартиру, большой телевизор и приличную зарплату. А сейчас все это выглядело никому не нужной шелухой. Да и само понимание счастья резко изменилось: сыт, жив — уже хорошо.

Отдохнув, Игорь поднялся, взял ящик под мышку и пошел дальше. Солнце уже клонилось к закату, и, несмотря на белые ночи, Морозову совершенно не улыбалось остаться ночью на улице. Нужно было искать место для ночлега.

И оно вскоре нашлось. Когда вокруг так много разрушенных, брошенных зданий, подобрать себе приют несложно. Игорь выбрал хрущевку, что одиноко стояла на краю большого старого пожарища. Морозов припоминал, что где-то там, среди обуглившихся остовов, была котельная. Видимо, от нее и полыхнуло. Среди серо-черного поля торчало несколько живых деревьев, но густой травы и кустарника не было.

У хрущевки, в которой остановился Игорь, было два достоинства: частично сохранилась крыша и не до конца обрушилась лестница. Привыкший скакать по «лесам», Морозов легко забрался на третий этаж и соорудил себе убежище на ночь из обломков старой мебели и тряпья. К краю лестницы Игорь придвинул большой древний телевизор. Еще чуть ли не ламповый, в крепком фанерном корпусе. В случае чего, можно было легко обрушить зомбоящик вниз. Мало ли какие психи могут пожаловать.

Впрочем, людей вокруг вроде бы и не было. Лишь косвенные свидетельства человеческого присутствия: баррикады, разграбленные магазины, следы крови, трупы. Но живых, кроме странной девочки, Игорь не видел. В голове навязчиво вертелась мысль о том, что все эти завалы, погромы и убийства могли совершить вовсе и не люди, а какие-то иные существа. Зомби? Пришельцы? Образы, подсаженные в сознание заботливыми ребятами из Голливуда, никак не хотели уходить. И с наступлением сумерек становились только явственней.

А что если «они» активизируются ночью? А что если это какие-то совсем уж инфернальные существа, вроде вампиров? И без толку объяснять взбесившейся фантазии, что вампиров не существует, а ходячие мертвецы встречаются только в кино. Когда приходит ночь, страхи, даже самые дурные, берут верх.

Морозову стало совсем не по себе.

Он, замерев в своем логове, прислушивался к шорохам, к скрипу разболтавшегося кровельного железа на ветру, к шелесту деревьев.

— Ну и ну, — прошептал Игорь, вглядываясь в полумрак за оконным проемом. — Взрослый же человек.

Но страшно было до одури.

Он зажал в руках ножку от стула и напряженно смотрел в серый сумрак эстонской белой ночи.

Игорь просидел так час или около того. Но затем усталость взяла свое, и он забылся беспокойным сном. Провалился в него, как в мутную воду. Мрачные образы поплыли где-то рядом, легко касаясь сознания своими холодными щупальцами. Заставляя даже во сне вздрагивать…

Морозов пришел в себя от истошного крика. Он дернулся, уперся в стену рукой и сбил на себя остатки цветастого ковра. Запутался в пыльной ткани. Вскочив, наконец, на ноги, Игорь метнулся в сторону, налетел в полумраке на хлипкий стол, упал, больно ушиб колено.

А из темноты снова донеслись крики, и теперь стало ясно: не приснилось! Орала женщина.

Боль в колене привела Игоря в чувство. Он покрепче сжал ножку от стула и выбежал на лестничную клетку. Оттуда рванул к провалу, где когда-то была вторая половина дома. Притормозил.

Сердце бешено колотилось в груди.

Морозов осторожно выглянул за край. Внизу метались тени.

— Держи ее! — рыкнул мужской голос. — Держи, падла! Уйдет!

Женские крики не стихали.

Одна из теней упала. Кажется, прижала руки к лицу.

— А, тварь! Глаза!

— Коля, козел ты, мать твою!

Жертва вырвалась и дернула прочь через пустырь. Из-за дома следом за ней выбежали трое.

— Упустим, Коля, урод ты!

Трое поскакали следом за женщиной и скоро догнали ее. Раздался визг. Женщину сбили наземь и долго пинали. Коля — тот, кому едва не выцарапали глаза, — ковыляя, спешил к месту расправы.

Игорь прикусил губу, заметался на своем этаже, не зная, что делать.

С одной стороны, надо было хоть как-то помочь женщине.

С другой стороны… а с другой стороны, было очень страшно. И мужиков там было достаточно, чтоб Морозова укатать, и тетка была не знакомая. А ну как это какие-нибудь семейные дела? Чего лезть-то? Да и что он может сделать?

Но грызла, грызла изнутри совесть. Билось в груди что-то, кричащее: ты же человек! Убивают же!

Игорь в отчаянии упал на пол, стиснул до скрежета зубы и зажал уши ладонями, чтобы не слышать хрипов и нового звука: довольного хэкания.

Женщина, наконец, перестала орать. Притихли и мужики. Они что-то деловито делали там с телом…

Через некоторое время Игорь поднялся. Шатало, словно он был пьяный. Отошел от края, бросив через плечо чумной взгляд.

Морозов оперся на что-то и едва не сверзился вниз. Опора ушла из-под руки и тяжело рухнула в темноту. Через мгновение, показавшееся Морозову невероятно долгим, старый ламповый телевизор хрястнул и загрохотал по ступеням лестницы.

— Э, мужики, тс-с-с, — донеслось снизу, когда громыхание стихло.

Игорь замер.

Теперь сердце колотилось у самого горла. По спине побежали мурашки. Казалось, даже волосы на голове зашевелились.

Внизу послышался сдавленный шепот. Что говорили, разобрать не получилось. Хрустнула щебенка под ботинками. Уже у самой лестницы.

Кто-то шикнул.

— Да тут без шума не пройдешь, — громче ответил другой голос.

— Не топай как слон-то!

— Эй, кто там есть? Выходи! — крикнули с улицы.

Игорь даже дышать перестал.

— Серый, что там?

— Телик упал.

— Откуда?

— Вот оттуда, с лестницы.

— Э! Слышь, выходи! — снова позвали снизу. — Не тронем, вылазь!

Игорь молчал, застыв, как изваяние, и редко-редко дыша. В руке он крепко сжимал свое дурацкое орудие. Мысли в голове метались одна другой дурнее.

Ответить? Сдаться? А ну как не тронут… В банду возьмут, с ними пойду… Или заорать, что нас тут много? Может, не сунутся. Сбросить еще что-нибудь?

Морозов поискал глазами хоть какую-нибудь в меру массивную вещь, но ничего подходящего рядом не было. В дальней комнате валялись остатки стола, но что от них толку?

Сознание того, что он из безучастного свидетеля может запросто стать следующей жертвой, пугало до онемения в скулах.

— Да нет там никого. Толстый в прошлый раз чуть ноги не переломал. Там лестница худая… Кто полезет?

— Я проверю.

По лестнице зашуршали шаги.

Игорь стиснул зубы и до боли сжал кулак, чтобы не сорваться с места.

Хрустнули камушки.

Еще ближе. Еще…

Надсадно заскрипела арматура. Морозов вспомнил, как пролезал по торчащим из бетона штырям. Опасное место…

Он осторожно, маленькими шажками, подкрался к краю лестничного пролета, спрятался за выступ стены. Старая штукатурка с шумом обсыпалась вниз.

Сердце пропустило удар.

Зачем рыпнулся? Ну зачем?..

Шаги на лестнице замерли.

— Ну, что там?

— Да черт знает… Тут, блин, сыпется все уже… Стремно.

— Ползи-ползи. А то засел там какой-нибудь хрен.

— Ну и что? Засел. Мало ли, кто тут засел… Светает уже. Территория чужая, валить надо. И так из-за этой сучки завязли.

— Лезь давай, умник!

Шаги послышались снова. Осторожные, едва слышные. Но арматура опять угрожающе заскрипела. Игорю показалось, что он мельком увидел в полумраке чье-то лицо. Деревяшка в руке сделалась скользкой от пота.

Арматура скрипнула. Что-то упало.

— На хрен! Нет там никого. Тебе надо, Маркел, ты и лазай. Туда фиг заберешься!

— Ну, смотри.

Шаги стали удаляться. Еще пару раз что-то упало, хрустнуло и после того внизу все стихло. Сердце стало биться ровнее, одеревеневшие ноги стали ватными, чуть не подогнулись…

До самого рассвета Игорь не спал, сторожил лестницу. Но больше до наступления утра ничего не произошло.

Когда рассвело, Морозов осторожно спустился вниз.

Следов ночного преступления было немного. Только кровь. В подъезде и на пустыре. Там, где лежала женщина. Тела на этом месте не оказалось.

Игорь перехватил дубинку и поспешно убрался с жуткого пустыря. Прочь, прочь отсюда, от этого зверского кошмара…

Ночь отступила, оставив после себя не только мрачные тени из беспокойных снов, но и вполне реальные жертвы. Зато теперь было ясно наверняка: люди в городе были.

Когда опасный пустырь остался позади, Морозова слегка отпустило. Вернулись усталость и голод. Трамвайные рельсы кончились, в трещинах на асфальте густо росла трава. Местность вокруг все больше напоминала лес. Ветхие дома виднелись там и тут сквозь кустарник и кроны деревьев, но Морозов никак не мог понять, где находится. Может быть, виной всему был шок от пережитого ночью, может быть, переутомление.

Игорь понял, что заблудился. Это звучало смешно. В родном городе, в знакомом районе… Заблудился. Среди деревьев, мощного подлеска, высокой некошеной травы.

И рельсы пропали.

— Трамвай дальше не идет… — прошептал Морозов и сел под дерево. — Чертовщина.

В животе протяжно заурчало.

— Война войной, а обед по расписанию… — пробормотал он и только тут понял, что забыл все припасы там, на третьем этаже. И коньяк, и сухие супы…

В кармане плаща остался только мятый «бомж-пакет». Ни воды, ни супов. Отлично!

Возвращаться назад?

Игорь покачал головой. Нет. Назад ему не хотелось совершенно.

— Приехали.

Он с хрустом разорвал пакет и стал, крупинка по крупинке, есть сухие, обезвоженные макароны. Гадость…

Содержимое вкусовых пакетиков он всухомятку употреблять не решился: высыпал в траву. Черт с ними.

Игорь дожевывал травянистые, безвкусные волокна, когда в траве, как раз там, куда он сыпанул золотистый порошок, зашебуршало. Морозов напрягся, ожидая увидеть змею, но из зелени выглянула острая серая мордочка и глазки-бусинки.

Игорь не ожидал от себя такой молниеносной реакции. Дубинка, казалось, сама прыгнула ему в руку. Удар!

Крыса подскочила, но тут же упала на траву с разбитой головой.

Это получилось рефлекторно. У Морозова не было намерения убивать животное. Он даже не знал, что теперь делать с тельцем зверька…

Но внутри уже что-то сработало само по себе.

Некоторое время Игорь смотрел на тушку. Потом осторожно, двумя пальцами поднял мертвую крысу за хвост.

Нет, он не испытывал брезгливости. Да и вообще от чрезмерного чистоплюйства был избавлен. Но мысль, которая пришла Игорю в голову ему совершенно не понравилась.

Мясо.

Он держал в руках мясо. Добычу. Еду. Именно этой идеей, пусть несознательной, объяснялась быстрая реакция и то, как легко Морозов, прежде никогда не убивавший животных, прибил крысу. Организм сам решал за него, что лучше, а что хуже. Рядом была пища, и инстинкты требовали: бери, ешь!

Для рассудка же эта перспектива была отвратительна. Будь то птица: утка или голубь… Но крыса! С ее мерзким голым хвостом, с ее похожими на человеческие руки лапками. К тому же, некстати вспомнилось, что крысы в средние века были разносчиками чумы.

Игорь осторожно поднес трупик к лицу и втянул воздух. Пахло как в сыром подвале.

А еще — кровью.

И от этого запаха у Морозова во рту непроизвольно собралась слюна.

— Дичаем… — пробормотал он, сглатывая. — Что ж мне ее… сырую? Без соли?

Он вспомнил, что в лавке с висельником видел соль, хоть и слипшуюся в единый ком, но все же… Что ей сделается? Соль она и в Африке соль.

Но это означало — возвращаться. Во-первых, в дурную лавку, где разлагающийся труп смердел на всю округу, во-вторых, через страшный пустырь. Можно было, конечно, в обход…

Игорь оборвал эту мысль.

— Да что я ее, жрать, что ль, собрался?

Он откинул тушку в сторону.

— Шкуру еще надо содрать… — сквозь зубы процедил Морозов, тщательно вытирая руки. — Нечем. Даже ножа нет.

Он вспомнил, что в далекой Финляндии остался в его потрепанной робе классный строительный нож. С широким и острым как бритва лезвием. Плексигласовая рукоятка удобно ложилась в ладонь, даже в воде не тонула! Как-то раз напарник Морозова уронил нож в ливневую канализацию. Нашли легко.

— Да. Жалко.

Игорь высыпал оставшиеся макароны в рот, с натугой захрустел и в очередной раз огляделся.

Деревья… Будто и не в Таллине.

Нет, конечно, столица Эстонии всегда была местом зеленым и экологически чистым — не Марду какой-нибудь и не Кунда, где стоял целлюлозный завод и от вони можно было задохнуться. Но деревья и парки в Таллине были разбиты с эстонской аккуратностью. В них нельзя было заблудиться.

Морозов припомнил, как давным-давно, когда еще был жив отец, он ездил с ним к родне, в Брянск. И тамошний родич, то ли дядька, то ли еще кто, стращал молодого Игоря тем, что в центральном брянском парке в годы войны прятались партизаны. На отца эти истории не производили впечатления, его больше волновала пивная: он с европейской непривычки маялся похмельем, оставшимся после давешней бурной родственной встречи. А вот Игорь запомнил. Уж очень его поразили деревья, которые он по малолетству не мог обхватить. И то, что дорожек как таковых не было. А главное, его удивила тетенька, собиравшая в парке, посреди города, грибы.

В Таллине ничего подобного не было, и быть не могло по определению. В советские годы маленькая Европа держала марку. Да и места откровенно не хватало. Не размахнешься с парками, одним словом.

Оттого еще более странной казалась буйная растительность, выросшая посреди города.

И главное, рельсы-то где? Вроде бы он по ним шел…

Игорь встал и побрел к ближайшим развалинам. Перелез через упавший, вывороченный с корнем ясень, обошел колючий кустарник, взобрался на гору кирпича и битого шифера. Прикинул расположение фундамента. Получалось, что там, на другой стороне развалин, должна была быть улица. На уцелевшей части стены угадывалась арка подъезда. Морозов осторожно, чтобы не оступиться, преодолел руины и стал внимательно изучать углы здания.

Где-то тут, по логике, должна быть табличка с названием улицы. По ней можно сориентироваться.

Увы. Ничего подобного Игорь не обнаружил. Зато среди мусора нашел предмет, который заставил Морозова ненадолго забыть обо всем.

Нож!

Небольшой, ладонь в длину, грязный, но не ржавый, с хищно задранным носиком, наподобие финки. Простенькая пластиковая рукоятка была поцарапана, в одном месте сколота, но неплохо сохранилась.

— А вот это удачно! Ой как удачно!

Игорь подбросил нож, перекинул из ладони с ладонь.

— Нержавейка.

Сказать по правде, нож имел совершенно кухонно-самопальный вид. Этим, наверное, и объяснялось его «нержавеечное» происхождение и странная финкоподобная форма лезвия. Видимо, выточил его какой-нибудь местный дядя Петя. Или дядя Ваня, что сути не меняло. С советского времени тут осталось много заводов, которые с началом Перестройки были начисто распроданы, а то и вовсе снесены. Слесари же остались, промышляя кто чем в новой, незнакомой для них жизни.

Игорь сунул нож в карман и неожиданно вспомнил про крысу. Он вернулся и попытался найти тушку. Не удалось. Труп крысы исчез. То ли утащили не слишком брезгливые сородичи, то ли кто покрупней.

Игорь вздохнул, но не сильно расстроился. Найденный нож перевешивал любые потери.

В надежде выйти на дорогу, Игорь начал бродить по округе, все дальше и дальше уходя от развалин. В конце концов, он вышел к обветшавшей, но почти полностью сохранившейся часовне. Высокий, изогнутый клен пророс сквозь здание, поднявшись над крышей и раскинув над ней зеленый полог кроны.

— Живые и мертвые… — прошептал Морозов.

Кладбищенский парк — место, где с восемнадцатого века хоронили моряков, — разросся до неузнаваемого состояния, одичал, превратился в лес. Почва, благодаря старым могилам, тут всегда была добротная…

— Как же это я такого кругаля дал?

Игорь огляделся. Получалось, что он в какой-то момент потерял направление и ушел от трамвайных путей в сторону. Эти места он помнил плохо, потому что обычно гулял с девушками в старом городе, на Вышгороде, где было больше романтики и всяких красивостей. А на старом кладбище… какая к черту романтика?

Игорь на глазок прикинул направление и пошел в ту сторону, где, как ему казалось, раньше проходила дорога.

Скоро деревья поредели, идти стало легче, и Игорь выбрел на потрескавшийся, белесый асфальт. Под фальшиво легкомысленным, солнечным небом тихо догнивали остатки трамвайной остановки.

В целом, разрушений здесь было меньше. Зелени тоже. Деревья и кустарники не сумели сильно разрастись. Трава, как в центре города, торчала там и тут, взламывала асфальт, но не сплошным ковром, а клочками. На некоторых домах неплохо сохранились крыши.

Игорь обратил внимание, что некоторые окна заколочены. И, судя по всему, совсем недавно.

Люди…

Морозов задумался.

Что делать? Кричать? Звать кого-то?

Возможно.

Но для чего? Спросить дорогу? Узнать, что произошло?

Так дорогу он и сам знает, а что произошло… Почему-то ему казалось, что на этот вопрос вряд ли кто сумеет внятно ответить.

С другой стороны, он уже столько времени не видел людей…

Хотя нет. Стоп.

Людей он как раз видел. Совсем недавно. Этой ночью. И снова встречаться с ними не имел никакого желания.

Странный все-таки зверь человек. И с себе подобными ему плохо, и в одиночестве жизни никакой нет.

И все-таки любопытство пересилило. Кричать и привлекать к себе внимание Игорь не стал, но в подъезд, стараясь не шуметь, зашел.

Тут жили. Лестницы были очищены от мусора и ссыпавшейся штукатурки. Побитые кирпичи и прочий хлам, лежали аккуратными кучками. На нижних этажах двери квартир были либо распахнуты, либо вовсе отсутствовали.

В них Морозов соваться не стал. Он поднялся выше, на третий этаж, потому что именно на нем еще с улицы приметил забитые окна.

Здесь двери всех четырех квартир были заперты.

Игорь потоптался в нерешительности и, собравшись с духом, постучал в дверь с кривым облезлым номером «9».

Секунда, другая. Тихо.

Морозов занес было руку, чтобы стукнуть повторно, но в квартире послышались шаркающие шаги.

— Какого надо? — донесся из-за двери глухой старческий голос.

— Я… Меня…

Игорь осекся. Нахмурился. В самом деле: какого надо-то?

Сказал, наконец:

— Меня Игорем зовут.

— И что с того? Сплясать? Пшел отсюда! Уходи! А то собаку спущу!

— А где все-то?

— Ой, нечего паясничать, а! Жрать тут нечего. Всё! Давай, шевели копытами! Вали-вали!

— Да я не жрать, я не понимаю ничего…

— А я понимаю? Справочное бюро, прям.

— Я на корабле проснулся. А тут черт-те что творится… Да откройте!

— Пошел в жопу, морячок! На корабле он проснулся… А я тут проснулся. И что с того? Сто лет в квартире прожил, и ничего. И еще проживу. Пошли вы все! Понял? Не вытащишь меня! Так сиплому вашему и передай. Не вытащишь. Не пойду никуда. Дурачка нашли? Сами вы кретины безмозглые…

Старик еще долго брызгал желчью. Морозов не уходил, просто слушал. Молча. В этом было какое-то странное удовольствие: слышать хоть и бранную, но человеческую речь.

Наконец, дед замолчал.

Наступила тишина.

— Эй, — через минуту снова подал голос старик. — Ты там еще?

— Это ты, дед, там. А я тут.

— Тут он… Ты вот что, морячок, ты в «двенадцатую» постучись.

— Куда?

— Напротив!

Игорь оглянулся.

— С клеенкой, что ли?

— Ага, ага. С ней, с клеенкой.

Обитая поблекшей клеенкой дверь выглядела вполне надежно. Правда, номера на ней не сохранилось.

Игорь подошел. Постучал.

Отозвались почти сразу.

— Чего надо?

Голос был женский. Резкий и звонкий.

— Да я… Меня Игорем зовут.

— И что?

Разговор грозил пойти по тому же сценарию, что со стариком из «девятой».

— Я поговорить хочу. Узнать, что происходит?

— В «девятую» стукнись. Там тебе скажут.

— А пошла ты в задницу, Машка! Дурой ты была, дурой и осталась!

Игорь вздрогнул и обернулся на громкий голос. Успел увидеть, как захлопывается дверь «девятой» квартиры. Хитрый дедок умудрился бесшумно открыть дверь и подначить соседку.

— Ах ты, старый пердун! — яростно заорала тетка из «двенадцатой». — Зараза!

Дед за дверью хрипло захохотал и тут же закашлялся.

— А ты потаскуха старая! — отозвался он, прочистив горло. — Старая, старая! И мужик от тебя ушел! Вот так!

— Я тебе шарики оторву! — вскипела женщина.

— А силенок-то хватит?..

Игорь плюнул и пошел вниз.

— Эй, морячок! Морячок! — ударил в спину крик старика. — Стукни к ней еще, а? Пожрать дам.

— Смотри не подавись… — Женский голос Игорь уже едва расслышал.

Морозов убрался со скандального этажа, вышел из дома и отошел от подъезда. Задрал голову и посмотрел на окна жилых квартир. В одном из окон качнулась целлофановая занавеска. Видимо, кто-то из жильцов следил за происходящим на улице.

— Психи, — пробормотал Игорь и вернулся к скелету трамвайной остановки.

Идти оставалось недолго.

В этом районе обжитые дома встречались все чаще. Людей по-прежнему заметно не было, но следы их присутствия явственно читались. Мусор лежал кучами, а не как попало, многие деревья были срублены, осколки стекла не торчали из рам кривыми зубами. Кто-то пытался, пока еще робко, наводить здесь порядок. Но опасливо, не в открытую. Словно боялся чего-то.

Возле одного из подъездов Игорь увидел висящие на проволоке серые шкурки и с содроганием вспомнил про убитую крысу.

Соваться в чужие дома он больше не рисковал, но чувствовал пристальное внимание к себе. Будто кто-то постоянно наблюдал за ним.

Морозов шел осторожно: не торопясь, но и не скрываясь.

И через два квартала он, наконец, встретил людей…

Игорь остановился.

Трое мужиков, одетых во что попало, стояли посреди улицы. Позы у всех были расслабленные, даже слегка развязные, наполненные той уверенностью, с которой гопники обычно обкладывают свою жертву.

Мужики молча разглядывали Игоря. Он в переговоры вступать не спешил, стараясь угадать, что произойдет дальше.

«Неужели прикурить попросят? — пришла непрошеная мысль. — Жаль, мобильник на пароме остался…»

Первым подал голос тот, что был постарше.

— Ты чей? Откуда тут?

— Я Игорь, — просто ответил Морозов. — А чей — не знаю пока. Я с парома только-только…

— С какого-такого парома? — перебил старший.

— Из Финки.

— Не понял… Это что, паромы, типа, ходят?

— Не знаю. Может, и ходят. Тот, где я очнулся, в пирс уже врос…

— А, ну понятно. Ты, типа, новенький?

— Ребят, — не выдержал Игорь, — я вообще ничего не понимаю. Новенький-старенький… Я к бабе своей иду! Очухался на пароме, кругом черт-те что!

— И чего ты на пароме так и торчал все это время?

— Застрял я там. Потом меня мужик один вытащил да выходил. Я без сознания провалялся…

Морозов вдруг понял, что он не знает точно, сколько пробыл без сознания.

— А бабу твою как звать? — прищурился второй, одетый в старую брезентовую штормовку.

— Ленка Малахова. А что?

Мужики переглянулись.

— А живет она где?

— А вам зачем?

— Надо, раз спрашиваем. Чего, адреса не знаешь?

— Знаю. На Калури она живет. Что дальше-то?

— Ладно, — махнул рукой тот, что был постарше. — Давай, проходи. Только учти: тут у нас, типа, порядок. Если шухер какой подымешь, пеняй на себя. Таких тут не любят. Понятно?

— Понятно, — кивнул Игорь.

— И вот еще что… — Старший нахмурился. — Ты на Калури не ходи. Нет там больше ничего. Одна рухлядь. Если баба твоя жива, то в школе, наверное. Школу-то знаешь тутошнюю?

— Я не местный. Я с Ласнамяе[3] вообще-то… Так-то территорию знаю, в общем и целом. Но где там школа, или еще что… — Морозов пожал плечами.

— Найдешь. Школа большая, сохранилась хорошо. Давай, дуй…

И мужики ушли с дороги, скрылись за домом. Игорь успел подметить, что у каждого за пояс были заткнуты солидные тесаки.

«Местная полиция, что ли?» — подумал Морозов, торопливо двигаясь дальше. В сознание моментально втекло основательно забытое слово «дружинник».

По мере продвижения вглубь района люди стали встречаться все чаще.

Тут сохранилось подобие нормальной жизни. Старики грелись на солнце у заросших подъездов. На растянутых проволоках сушились тряпки: белье — не белье, одежда — не одежда. Окна жилых квартир были либо заделаны наглухо, либо, к удивлению Игоря, сияли вымытыми стеклами. В этом квартале сохранилось много оконных стекол. Дома, в основном, выстояли. У многих уцелела даже крыша, хотя Морозов как-то раз участвовал в капитальном ремонте такой хрущевки и своими глазами видел балки, которые составляли основу крыши. Паршивые были балки, гнилые. С них постоянно сыпалась желтоватая труха.

Дорогу, с оглядкой на общий фон разрухи, можно было назвать чистой. Судя по всему, жильцы самостоятельно убирали территорию, чего здесь не случалось, наверное, с советских времен. Крупных деревьев в неположенных местах почти не осталось: с зеленью тут боролись усердно. Если не обращать внимания на редкие развалины, можно было сказать, что в этом районе город похож на город.

Встречалось немало молодых мужчин. Хмурых, заросших, каких-то… неустроенных. Они сидели небольшими группками на пнях, о чем-то разговаривали вполголоса и замолкали, когда Игорь подходил ближе. Практически у каждого было при себе оружие. Дубины, топоры, ножи. Но ни одного огнестрела. С одной стороны — странно и нелогично: в Эстонии можно было вполне официально купить пистолет. С другой — если все вокруг так обветшало, то и огнестрельное оружие наверняка пришло в негодность.

Люди людьми, общество обществом, а все равно было неуютно. Слишком пристальные взгляды в спину, слишком хмурые взгляды исподлобья в лицо. Тут и в обычное время было не слишком ласково, а сейчас…

Впрочем, Лене тут нравилось. Она говорила, что Игорь слишком предвзято на все смотрит.

Через некоторое время Морозов добрался до школы. Пройти мимо нее и не заметить действительно было сложно. От морского побережья район словно бы отгородился густым лесом и развалинами. Что тут произошло, черт его знает, но дома, стоявшие близко к морю, были разрушены практически полностью: из-за деревьев виднелись лишь груды строительного мусора. Школа же сохранилась очень хорошо, только некоторые лопнувшие окна портили общую картину.

Около школы Игоря снова остановили дружинники с тесаками.

— Кто такой? — поинтересовался мускулистый мужик в полосатом тельнике.

— Игорь я, Морозов. Лену Малахову ищу. Мне сказали, тут она…

— Может, и тут. А сам откуда?

— Да я уж рассказывал, — нахмурился Игорь.

— А ты повтори. Глядишь, не развалишься.

Мужик говорил спокойно, без эмоций, совершенно не меняясь в лице. То и дело оценивающе окидывал взглядом Игоря, словно что-то прикидывал.

— Очнулся на пароме, застрял там. Мне мужик один помог. С того света вытащил, можно сказать. Я только вчера более-менее очухался и на берег смог выбраться. Вот и все. Еще вопросы есть?

Морозов вдруг понял, что ответил резко, раздраженно.

— А ты не кипятись. Мы тут таких враз успокаиваем. — Мужик сплюнул. Его голос показался Игорю смутно знакомым. — Может, и есть вопросы. Спросим — ответишь. Никуда не денешься. Значит, все время на корабле был. Хм. И как выбрался?

— Говорю же, помог мне мужик один.

— А он с тобой, что ли?

— Нет. Помер он. Сердце у него слабое оказалось.

Дружинники неторопливо, без суеты окружили Игоря.

Погано. Если навалятся, пикнуть не успеет…

— Эк не повезло-то, — с иронией покачал головой мускулистый мужик. — Сердце. Болеть тут не с руки, это да. А сам-то ты, чего же… откуда?

— С Финки я вернулся. Работал там. Ребят, чего за проблемы-то?

— Строитель, что ли? — проигнорировал мужик вопрос Игоря.

— Ну, типа того.

— А к-как через город-то прошел? — слегка заикаясь, поинтересовались из-за спины.

Морозов обернулся. Там стоял лысый бугай.

— Как… Шел-шел и прошел. На трамвае приехал.

— Сюда смотри. — Мужик в тельнике дернул Игоря за рукав, разворачивая к себе. — И что, никого не встретил?

— Почему никого? Девку какую-то. Да висельника…

Позади дружинников возникло шевеление. В темноте дверного проема показалась опухшая физиономия. Мелькнула и пропала. Игорь вздрогнул. Он успел заметить, что поперек лица у мужика пролегали четыре глубокие красные борозды, а один глаз был замотан грязной тряпицей. Раны были свежие.

— Какого висельника?

— Да в магазине, повесился мужик. Я внутрь забрался…

— Чего нашел?

— Ни черта не нашел.

— Есть хочешь?

— Не, — соврал Игорь. — Спасибо, позавтракал.

— Это чем же?

— А крысу прибил, да поел. Чего еще рассказать?

Мускулистый лидер переглянулся с остальными дружинниками.

Некоторые вразнобой пожали плечами: черт его знает, мол.

— Ладно. Я Маркел. У нас тут порядок. Баб обижать нельзя. Все по согласию, так что, если какой шухер наведешь, разговор короткий будет. Мы в другие районы не суемся, и к нам чужих не пускаем. За тобой присмотрим… Еду тут каждый сам добывает, как может. Но если что, помогаем. Своих не бросим. Понятно?

— Понятно, — кивнул Игорь.

Вранье насчет «других районов» он отметил, но виду не показал. Больно подозрительно смотрел на него этот мускулистый Маркел, да и рожа, мелькнувшая в дверях, навеяла неприятные ассоциации.

— Типа, добро пожаловать, — протокольно осклабился Маркел. Игорь заставил себя вернуть улыбку. Дружинники, не сводя с него глаз, отвалили в сторону.

— Погодите, — окрикнул Игорь. — А Ленка-то Малахова где? Жива?

Лысый бугай безразлично махнул рукой в сторону темного подъезда:

— Там спрашивай…

В школе Игорь Лену не обнаружил. Спрашивая у всех подряд, Морозов, наконец, наткнулся на тетку, которая послала его к колодцу, куда Лена вроде как недавно ушла. В школе было много бодрствующих женщин, мужчины же, в основном, спали на матрасах и набитых травой тюфяках. Судя по неплохому вооружению, они тоже были дружинниками. Рядом с караульным находился целый арсенал: ухоженные тесаки, заточенные арматурины и даже короткие копья. В воздухе стоял тяжелый запах мужских тел.

— Армия, — пробормотал Игорь, осторожно пробираясь между спящими.

Женщины жили в бывших классах, тоже сообща. Они сновали туда-сюда, суетились по хозяйству: носили ведра, стирали, мыли, резали, натирали. Вокруг царил дух большой казармы, где у всех есть дело, и где, одновременно, всем на всё плевать.

Что-то неестественное почудилось во всей этой жизни. На короткий миг Игорю показалось, что цвета изменились, поблекли, что спящие уже и не спят вовсе, а давно умерли — просто никто не удосужился их вынести, похоронить…

Морозов тряхнул головой, отгоняя наваждение. Ну и чушь в башку лезет!

Пытаясь выбраться из душных коридоров, Игорь сам не заметил, как потерял направление. Его занесло в темный закоулок на лестнице, где густо воняло чудовищной смесью мочи и гнилых опилок. Двое с пиками резко выступили из закутка на свет.

Морозов замер.

— А чего верхние этажи? Заперты? — спросил он, кивнув на угадывающуюся в полумраке дверь с массивным засовом.

— Резерв, — важно ответил веснушчатый парень, перехватив пику.

— А чего все на первом этаже ютятся? Жилья, что ли, нет?

— Всё есть. А там резерв. Вали давай, а то шухер подымем.

— Как к колодцу пройти? Мне там человека найти надо.

— Новенький? — уточнил второй парень, подозрительно глядя на Игоря.

— Вроде того.

— Вон туда, направо, там во двор выйдешь и найдешь свой колодец. Заходи со стороны котельной, а то вода разлилась. — Парень гыгыкнул, веснушчатый тоже усмехнулся. — По-другому только вплавь.

— Понял, спасибо.

Игорь, озираясь, пошел в указанном направлении и через пару поворотов действительно нашел выход.

Часовые не соврали: на заднем дворе школы растеклось порядочно. Из канализационного люка били мутные ключи, собирались в ручьи и стекали в огромную лужу. Женщины таскали воду в подвал, пригибаясь у низкой двери и громыхая ведрами на кургузой лестнице.

В груди приятно сжалось.

— Ленка! — крикнул Игорь, вертя головой. — Ленка!

Он не сразу увидел ее, не сразу выглядел среди других, одетых как попало, растрепанных и запыхавшихся баб. Она сама обернулась на зов.

Бухнула ведра на землю, вода прозрачным фонтаном брызнула в разные стороны. Развернулась и с криком «Игорёшка!» бросилась к Морозову, сдирая на ходу с головы платок.

Разлетелись на ветру светлые волосы, и Игоря будто кипятком обдало. В горле образовался комок, глаза защипало, сердце заколотилось часто и сильно.

— Ленка!

Он схватил ее, поднял в воздух, закружил, едва не оскользнувшись, замер, осторожно поставил на землю. Прижал к себе, как самое драгоценное сокровище.

— Игорёша, Игорёша… — зашептала Лена. — Миленький! Игорёша! Господи! Худой какой…

Она бормотала еще что-то свое, бабье, бессмысленное и нелепое в этом кривом, в единый миг состарившемся мире, а он прижимал ее к себе и слушал, как колотятся сердца. Совсем рядом, почти в унисон. Сильно и часто.

Наконец Лена замолчала. Постояла немного, выравнивая дыхание, аккуратно отстранила его, шепнула «Погоди» и опрометью кинулась обратно. К ведрам. Но остальные бабы замахали на нее руками: иди, мол, иди! Только одна тетка, крупная и толстая, подошла, глянула недовольно. Лена что-то ей сказала, та сморщилась, но потом тоже махнула рукой и пинком опрокинула одно из ведер. Сердито выругалась.

Лена вернулась, взяла Игоря за руку и потащила прочь.

— Что это за баба рожу корчила?

— Старшая это, Игорёша, старшая. Потом объясню! Пойдем!

— Да куда ты меня тащишь?

— Дурак! — Она вдруг развернулась, обхватила его за шею и впилась губами в губы. — Игорёша! Дурак ты какой, господи…

И снова потащила.

В подвал.

Шуганула молодежь, а затем просто и бесхитростно отдалась ему, со всей страстью изголодавшейся, отчаявшейся, перепуганной женщины. Они разделили друг с другом весь накопившийся страх, все переживания, весь сладостный восторг от долгожданной встречи. Разделили все, что билось в их сердцах.

Жгуче. Поровну. Без остатка…

После этого они выбрались наружу и долго сидели под одиноко стоящей стеной, на солнышке. Молчали. Лена по-кошачьи щурилась, Игорь, прикрыв глаза наблюдал за ней. В теле была нега и расслабленность. Даже голод, ставший во все эти дни постоянным спутником Морозова, отступил.

Лена потянулась, провела по волосам Игоря. От ладони шла прохлада, но прикосновение получилось не отстраненным, а нежным.

— Где ж ты был все это время?

Морозов улыбнулся.

— Кажется, только это и интересует всех окружающих. Уже устал объяснять.

— Да ладно. Расскажи еще раз.

— Паром. Туалет. Заклинило дверь. Если б не тамошний бортмеханик, кранты мне. Потом тебя искал. Ты как?

— Ох… — Лена вздохнула. — Жуть была такая, что и вспоминать не хочется. Тошно. Сейчас как-то отлегло, а тогда, поначалу…

— Ну и черт с ним, не вспоминай.

— Да ладно. — Она снова вздохнула. — Очнулась в завале. Обломками придавило. Помню, под шифоньером лежу, не вылезти. Страшно было… Орала. Ногти все обломала. А рядом кто-то тоже кричит. Мне еще повезло. Я на пятом этаже была…

— А что случилось-то, кто-нибудь знает? Что говорят у вас тут?

Лена махнула рукой.

— Кто что болтает. Ерунда всякая. Кто про пришельцев несет, кто про какие-то аномалии. Пара психов была, так они подумали, что теперь типа вокруг будут одни живые мертвецы, мол, вирусы, зомби… Сгинули потом где-то.

Игорь хмыкнул и отвернулся. Симптомы были знакомыми.

— А выбралась как?

— Откопали. Многие друг друга откапывали. Мне повезло. Катьку вытаскивали, так ногу сломали. Маму я не нашла, видимо погибла. Она ж на первом этаже была, а дом как карточный сложился. — Лена помолчала. — Жуткое дело было. А вокруг чертовщина, если одним словом. Когда я из дома выбралась, гляжу, кругом кошмар. Лес. Все кричат. Ночью собаки напали…

— Собаки?

— Да. Большая стая. А огня у нас, очнувшихся, не было. Друг к другу жались, палками отбивались. Катьку твари… насмерть загрызли.

— Погоди, Лен. Собаки на людей же не нападают вроде…

— Да черт его знает, Игорёша. — Между бровей у Лены пролегла глубокая морщина. Игорь пожалел, что начал этот разговор. — Собаки… Собаки, это еще ничего. Поначалу все тут на власть надеялись, что спасатели придут, полиция, пожарники… Не пришли. А когда стало ясно, что весь город в таком положении, стали ждать помощи от Евросоюза. Мол, должны же гуманитарку прислать…

— И чего?

Лена печально улыбнулась.

— Глупый ты. Откуда ж помощи взяться, если везде так. — Она кивнула на развалины. — Везде, понимаешь? И пошло-поехало…

— Ну, у вас тут вроде порядок, — попробовал перевести тему Морозов.

Лена махнула рукой.

— Да какой тут порядок. Живем как в кошмаре.

— Ну, не знаю. У вас более-менее нормально.

— Это кажется, что ничего, потому что в других местах еще хуже. Как ты сюда добрался, ума не приложу.

— А что?

— Вокруг погляди. Школу в форт превратили. Гарнизон, часовые. Все как надо. Казарма. Мужики службу несут, вроде как охотятся. А на деле что? Крыс да собак ловят. Голубей, кто проворный. Отбирают все, что есть, у слабых, а то и еще хуже. Думать не хочется. За бульонный кубик убить могут! Это в форте, а что там дальше, так совсем жуть. Психов столько, столько психов… Помнишь дядю Сережу? Ну, Коновалова?

— А, мужик такой в ветровке все бегал.

— Точно. Он самый. Так теперь ему чудится, что все по-прежнему. На углу вон — ларек сохранился. Каждое утро дядя Сережа у прилавка там стоит. Знаешь, чего ждет?

— Чего?

— Когда откроется, чтоб газету купить. У него в доме крыши нет. Он там на верхотуре и живет. Голый уж почти ходит. А все живой… Когда по ночам костры жгут, выходит к огню. Сидит, молчит. Убогий такой, жалкий. И таких тут полно! Те, кто пошустрее, по подвалам прячутся. Понимают. Детей видел?

— Нет, — признался Игорь. Встреченную у кучи хлама одичавшую девчонку он в расчет не принимал.

— Прячут.

— От кого?

Лена не ответила. Некоторое время они сидели молча. Потом она вдруг всплеснула руками, вскочила.

— Игорёша, ты ж голодный поди! Вот я дуреха… Пойдем! У меня ж паек остался… Пойдем! — Она схватила Игоря за руку и потащила за собой.

— Куда? Какой паек?

— Я ж в форте живу, нам паек полагается. Вроде как — от общего котла. За него и работаем… Давай, шевелись!

Она протащила Игоря кружными путями мимо охраны и часовых, в подвал. Но не в тот, куда они спускались в первый раз, а с другой стороны. Там в большом чане что-то булькало.

Пахло супом. Настоящим! Морозов уж и забыл, как пахнет суп! В животе заурчало, рот наполнился слюной.

— Теть Валь? — позвала Лена. — Теть Валь, вы где?

Игорь огляделся. Когда-то здесь был тренажерный зал. В углу валялись ржавые блины от штанги и разобранные брусья. Часть зала была отгорожена большой цветастой тряпкой, на удивление хорошо сохранившейся. Перед тряпкой стоял длинный стол. Грубые алюминиевые миски лежали в большом чане с водой.

За перегородкой послышалось кряхтение. Занавесь колыхнулась, и на свет выбралась могучая тетка.

— Это кто там? — с тяжелым придыханием спросила она.

— Это я, Лена. Теть Валь, ко мне парень пришел. Покормить бы его, а?

— Покормить… А Маркел опять ругаться будет, — проворчала тетя Валя, убирая волосы под косынку.

— Да он и не заметит. Тем более охотники опять ушли, долго еще не вернутся. Ну, теть Валь… Он хороший, он меня нашел. Поздоровайся. — Лена дернула Игоря за рукав. — Это тетя Валя, она поваром у нас.

— Здрасьте, — кивнул Игорь.

Повариха, подслеповато прищурившись и уперев руки в необъятные бока, молча изучала его. Вдоволь наглядевшись, вздохнула.

— Налей ему еды. Вон миски чистые, сейчас покажу…

Она пошла к большим стеллажам, что стояли вдоль стены, но Лена успела раньше.

— Не беспокойтесь, теть Валь, я сама… Вы отдыхайте.

— Ну, сама так сама… А и хорошо, что разбудили. Все одно надо готовить. Скоро набегут, архаровцы Маркеловы. Корми их… Дежурных-то, как всегда, нет. Шляются где попало.

Она говорила тем привычным тоном, каким обычно говорят люди незлые от природы. Ворчала не чтобы поругаться, а так, для острастки.

Лена подхватила большой половник, налила в миску густого парящего варева.

— Ложку возьми.

Игорь подошел к сетке с грудой алюминиевых ложек.

— Откуда это все?

— Из школьной столовой. Там крыша совсем плохая, того и гляди рухнет. Маркел обещал новую поставить.

— Ох, уж обещать он мастер, — хмыкнула повариха.

— Вот. Мы оттуда все сюда перенесли. Только плохо, что со светом тут не очень, — продолжила Лена.

— Вечером с лучинами сидим. — Тетя Валя загремела грязной посудой. — Средневековье какое-то. Дикость.

— Хорошо еще, что огонь есть. — Лена поставила миску на стол. — Ешь давай.

— Уж это точно, — повариха хохотнула. — Как, помню, они маялись. Как зажигали… Ужас. Чистый ужас.

— А как справились-то? — прихлебывая варево из миски, пробубнил Морозов.

— Не подавись, — строго погрозила ему пальцем тетя Валя.

— Тетя Валя у нас повар со стажем. — Лена погладила Игоря по спине. — Так что ты ешь нормально. Потом говорить будешь.

Игорь возражать не стал. Суп был невероятно вкусен.

— Тот же Маркел кремень нашел, только так и справились. А то зажигалки, которые нашлись, выдохлись. Спички отсырели. А откуда еще огонь-то взять? Вот то-то. Нашлись умники: палочку терли. Говорят, мол, древние люди так огонь добывали и мы добудем! Руки натерли только, онанисты проклятые. Потом уже, с кремнем-то, легче пошло. Но света все равно не хватает. Говорила, в столовой надо оставаться, там окна большие. А тут? Что за окошки? Одно названье.

— Нельзя там, — покачала головой Лена. — Там же стекол нет. И потолок худой.

Повариха отмахнулась.

— Да знаю я! Дай поворчать.

Лена заулыбалась, и в темном подвале будто бы стало светлей. Впервые со времени пробуждения Игорь почувствовал себя почти счастливым. Рядом любимая женщина, он сыт, вокруг малознакомые, но все же люди. Живые, нормальные.

В супе плавала какая-то трава, похожая на капусту, и что-то, напоминающее картошку. А еще там плавало мясо! Волокнистое, немного напоминающее говядину. Небольшими кусочками.

— Откуда мясо? — спросил Морозов.

Тетя Валя хмуро глянула на него.

— Откуда-откуда… Оттуда. Будешь много знать, станешь мало есть.

— Да ладно вам, теть Валь. — Лена села рядом, положила голову Игорю на плечо. — Охотники приносят. Ходят по округе, ищут съестное. Что попадется, то и готовим, не до капризов. Тут все так живут. Первое время крысами одними питались. Потом собак стали бить…

— Собак?

— Да. Они сильно поначалу досаждали. Обнаглели совсем. Злые такие. Стаями ходят. А потом мужики собрались… Теперь псы нас даже боятся. В окрестностях их и не видно совсем.

Игорь хмыкнул, но все же поймал на себе пристальный взгляд тети Вали. Но решил, что повариха просто не любит разговоров во время еды.

Суп был вкусный. Но очень не хватало хлеба. Во время работы на разномастных стройках Игорь понял одну простую истину: какой бы ни была еда, она должна быть с хлебом, иначе от нее мало проку. Потому даже пельмени он предпочитал есть с горбушкой черного.

Но сейчас, как сказала Лена, не до капризов…

Через минуту он уже отставил пустую миску и поблагодарил повариху. Потянулся.

— Ленка, с ног валюсь. Где тут можно прикорнуть?

— Эк тебя развезло, — улыбнулась Лена. — Только… здесь тебе нельзя.

Она беспомощно посмотрела на повариху.

— Не-не, тут никак нельзя! — покачала та головой. — Даже и не думай, девонька! Тут не могу. Маркел на ремни порвет, ты его знаешь. Кто не из форта, тот не из форта. Не серчай, но тут не оставлю.

— Ладно-ладно. — Игорь встал. — Я там, где-нибудь…

— Пойдем, найдем тебе место, — сказала Лена. — Спасибо, теть Валь!

Повариха только рукой махнула.

Лена вывела Игоря на улицу, и вместе они вернулись к давешним развалинам. Подыскали более-менее комфортное место, натаскали сухой травы и завалились на эту импровизированную лежанку.

Спину кололи тростинки, мешались комья, но несмотря на это было уютно. Через проломы в потолке проникал солнечный свет, а вместе с ним приятное, умиротворяющее тепло.

— Спи, тут тебя никто не тронет. У нас не принято. — Лена прижалась к Игорю сбоку.

— А у кого принято? — сонно уточнил Морозов.

— Да много тут вокруг всяких, — уклончиво ответила она. — Сбились в стаи, как волки. Да и мы-то не сильно отличаемся. Просто тверже устроились. А так-то все одно, человек человеку…

Она что-то еще говорила, но слова уже слились в однотонный, баюкающий звуковой фон. Сквозь подступающий туман сна сознание выхватило всего несколько фраз:

— Ты спи… Мне работать надо… А то Маркел ругаться станет… Когда проснешься, не ищи меня… Сама найду…

Морозов хотел ответить, но не успел. Уснул…

Проснулся резко, непонятно от чего всполошившись. Мотнул головой, дернулся и тряхнул затекшей рукой. Кончики пальцев закололо.

На дворе стояла ночь. Вокруг царил полумрак.

Морозов потянулся, сел… И понял, что не один. Присутствие чужака вдруг почувствовалось так явно, что по спине пробежал холодок.

Игорь осторожно огляделся и увидел на фоне серого оконного проема темный силуэт. Незнакомец был без верхней одежды: неверный свет, проникающий с улицы, мутно бликовал на голых коленях и плечах. Человек сидел на корточках так естественно, как это умеют только шпана, дикари и обезьяны.

— Здрасьте, — негромко проговорил Морозов.

Человек вздрогнул. Наклонил голову на бок. Свет скользнул по лицу, по-волчьи блеснули глаза.

— Это ваш дом? — спросил Игорь и попробовал бесшумно нашарить свою дубинку.

Гость движение уловил. Пошевелил руками, которые показались в полутьме неестественно длинными. Сверкнул длинный нож с широким лезвием.

Морозов замер. Прошептал:

— Я просто тут сплю. Я новенький.

— Мяса хочешь? — голос низкий и… молодой.

Подросток?

— Есть хочешь? Хочешь есть? Мяса? — забормотал незнакомец. — Мяса, да? Много мяса возьмешь? Хочешь есть? Хочешь? Вкусно. Жевать. Мяса хочешь? Приходи. Мясо есть. Будешь? Вкусно. Жевать. Зубами. Мясо…

Он говорил, как квакал. Не слова, обрывки.

Игорь почувствовал, как на загривке зашевелились волосы. Он прижался спиной к стене, ладонь наконец нащупала дубинку, машинально стиснула ее.

Справа рывком метнулась тень.

Игорь вскрикнул, замахнулся. В лунном свете мелькнул тощий голый зад, и на мгновение стало совсем темно. Когда Морозов развернулся, в проеме уже никого не было.

Сердце бешено колотилось, пульс гулкими ударами бил по ушам.

Кто-то забрался сюда, пока он спал. И черт его знает, чем бы все закончилось, не проснись он вовремя. Почему не напал сразу?

Осторожно, сжимая в руке дубинку, Морозов пробрался к проему, выглянул на улицу. Пухлый месяц освещал траву, кустарник, развалины, школу.

Никого?

Игорь выбрался наружу. Какое-то движение возле школы привлекло его внимание. Он присмотрелся: наверняка разглядеть не удалось, но ему показалось, что кто-то копошится у входа.

Пригибаясь, стараясь держаться в тени кустарника, Морозов подобрался ближе. Чертов пульс продолжал долбить по ушам, не давая сосредоточится.

Их было двое. Совершенно голые, худые подростки усердно ковыряли палками окно в школьный подвал. Вот рама подалась, и один из них ловко, будто много лет тренировался, нырнул внутрь.

Воруют!

Игорь хотел было отползти и поднять шум, но вовремя почуял неладное.

Если бы не запах, наверное, парню удалось бы подобраться вплотную и пустить в дело нож. Но легкий ветерок дул Игорю в спину, и острый запах пота ударил в ноздри, выдал подкрадывающегося человека.

Морозов резко обернулся и встретился взглядом с тем, кто зашел ему за спину…

Большие, широко раскрытые глаза. Волосы грязными прядками спадают на лоб, делая его узким, едва заметным. Мокрые губы, жадные губы. И нож. Тот самый, кухонный…

— Мяса хочешь… — вновь расслышал Морозов алчный шепоток. — Мяса хочешь…

Это был уже не вопрос. Это было утверждение. С кем говорил парень? С Игорем или сам с собой?

— Хочешь… хочешь…

Морозов перехватил дубинку, отвел ее назад для удара. Просипел:

— Не шали, пацан.

Сердце трепыхалось у самого горла. В висках продолжала тяжело бухать кровь.

Парень шагнул вперед. В лунном свете было хорошо видно, как играют под кожей мускулы…

В этот момент в школе кто-то закричал.

Парень вздрогнул, скачками, пригибаясь, бросился в сторону, словно уходя из-под обстрела. Спустя секунду мимо Игоря таким же рваным галопом пронеслись двое подростков, что пробрались в подвал.

Застыв в оцепенении, Морозов смотрел им вслед. От школы уже бежали мужики с факелами.

— А ну лежать!

— Ребят, ребят! — Игорь выставил перед собой руки. — Ребят, я свой!

— Дубинку брось!

Морозов выпустил палку. Ее тут же пинком отшвырнули подальше. В дрожащем свете факелов блестели оскаленные, небритые рожи. Злые, как черти, мужики окружили его со всех сторон.

— Вяжем!

Кто-то подскочил, махнул палкой. Игорь успел уклониться. Но его тут же сбили с ног, несколько раз крепко саданули ногами по бокам, прижали к земле так, что дух чуть не вылетел.

В ноздри ударил густой запах давно немытого тела. Замутило.

Руки заломили за спину. Грубо стянули веревкой. Кто-то коленом надавил на затылок, душа крик. В рот набилась земля.

— Поднимай!

Игоря поставили на ноги и, дергая из стороны в сторону, потащили к школе.

— Мужики! Не я это! — прохрипел Морозов, сплюнув сырые комья.

Ему моментально сунули кулаком в живот. Желание оправдываться на время пропало.

Игоря протащили по коридору. В полумраке кто-то перешептывался, кто-то плакал испуганно, но негромко, метались фигурки женщин… Морозов попытался разглядеть Лену, но в прыгающих отсветах факелов не смог ничего толком разобрать.

Наконец его приволокли в крошечную комнатку, швырнули на пол, пнули напоследок и заперли дверь. Шаги удалились, навалилась тишина.

— Сволочи! — крикнул Игорь в кромешную темноту. Окон здесь не было.

Заелозил ногами, кое-как отполз к стене. Выгнутую под немыслимым углом шею свело, Морозов со стоном уронил голову на пол и ощутил щекой холод кафеля.

Неужто опять туалет?

Сочащиеся кровью губы сами собой разъехались в горькой усмешке.

— Это начинает становится похоже на дурную традицию… — пробормотал он. — Не жизнь, а сплошной сортир.

В темноте время потянулось медленно. Игорь не взялся бы точно сказать, через сколько дверь распахнулась, и в лицо ударил свет, через час или через несколько. Казалось, прошла целая вечность.

Крепкие руки вцепились в Морозова. Он хотел отмахнуться, но получил очередной тычок в бок и решил не дергаться. Его выволокли из каморки, провели коридорами и вывели на улицу.

Глаза начали привыкать, но их все еще резало от непривычно яркого света. Щурясь, Игорь глянул на красноватое солнце, поднимающееся над горизонтом.

Значит, рассвет.

Его снова куда-то погнали. На этот раз не тащили, просто гнали пинками, как скот. Игорь молчал.

В конце концов, Морозова втолкнули в кабинет.

Маркел. Понятно.

Местный заправила сидел за большим столом, сцепив пальцы в замок. Ни дать, ни взять — следователь. Не хватало только пухлого личного дела на столе и писчих принадлежностей.

— Ну, привет.

Игорь не ответил.

— Как мы с тобой быстро встретились, а? — Маркел ухмыльнулся. — Чего молчишь-то?

— А чего говорить? Сначала лупите, потом в кутузку кидаете, а уж потом на разговоры тянете. Я поговорить-то и раньше пытался, так мне чуть башку не проломили. Лучше помолчу.

— Чего ж ты хотел? Являешься неведомо откуда. Про паром какой-то заливаешь. И следующей же ночью повариху режешь. Как прикажешь поступать?

У Морозова екнуло сердце. Повариху? Ту, что суп давала?

— Никого я не резал, — сказал он. — Я спал.

— Да? А ребята тебя возле школы повязали.

— Да не я это! Там трое пацанов было! С ножами, психи конченые! Голые бегают… Я в подвале спал. Они ко мне забрались, бормотали чего-то… Мясо, мол… Чего мясо, какое? Я за ними пошел, думал воруют…

— Эх ты, какой герой получаешься. А чего это они пришли и тебя не тронули?

— Поди у них спроси, — окрысился Игорь.

— Ну-ну. Не борзей. — Маркел потянулся, хрустнул пальцами. — Я сам-то, может, думаю, что ты ни при чем, но выглядит странно. Пришел, черт знает откуда. Живой, почти здоровый. И в ту же ночь — нападение. Согласись, хрень выходит?

Морозов пожал плечами, понимая, что с точки зрения местных — действительно может показаться, что он странный тип.

— Руки развяжите. Пальцы немеют уже…

— Успеется. Мы знаешь что сделаем? Мы сейчас дежурную позовем. А ну как признает она тебя. А то наплел, понимаешь, про голых пацанов… Вдруг ты у нас упырь, а? Что скажешь?

— Зови кого хочешь. Я никого не трогал.

— Ладно. — Маркел встал, прошел по кабинету, открыл дверь и крикнул: — Эй, кто там! Эвелин сюда давайте!

Вернулся, сел, закинул ноги на стол.

Через минуту привели Эвелин — пожилую эстонку, напуганную, с заплаканными глазами.

— Этот? — без предисловий спросил Маркел.

Игорь поморщился, повернулся к женщине. В груди беспокойно сжалось: вдруг ляпнет чего-нибудь не того с перепугу…

— Нет, — покачала головой Эвелин. — Те молодые были, мальчики совсем. И голые.

Она опустила взгляд и густо покраснела.

— Ты точнее посмотри. Может, привиделось в темноте?

— Нет, я точно помню. Они ж Валю, бедняжку, разделали почти. Зарезали. Крови столько… — Эвелин зажмурилась, прижала ладони к лицу, сдерживая слезы.

— Ладно, — вздохнул Маркел. — Иди.

Эстонка ушла.

— Ну вот, видишь. — Маркел остро улыбнулся. — А ты боялся.

— Руки развяжи, — хмуро повторил Игорь.

— Развяжу. Но имей в виду, ты мне все равно не нравишься…

Дверь распахнулась. В комнату вбежала Лена.

— Маркел, отпусти его! Маркел, не дури, говорю тебе! Он ничего не делал! Отпусти! Я его знаю. Ручаюсь за него. Не мог он Валю зарезать!

Она почти кричала, нависнув над грозным Маркелом.

— Тихо, тихо, — он поднял руки. — Налетела. Отпускаю уже. Ошибка вышла… может быть.

Он встал. Лена сделал пару шагов назад, испуганно глядя на Игоря. Маркел подошел сзади, рывком — так, что Морозов застонал — развязал узел. Стянул веревку.

Игорь принялся неуклюже растирать запястья. Колкая боль пульсировала под кожей.

— Я-то отпущу, — вздохнул Маркел, поглядывая на Лену, — а чего Костя скажет, ты знаешь?

— Это мое дело, — коротко и серьезно ответила Лена.

— Твое, твое… Идите. — Маркел махнул рукой. — Но учти, парень, как там тебя звать… Я следить за тобой стану. Если хоть что-нибудь не так пойдет, пеняй на себя.