Вцепившись пальцами в каменный подоконник, Шарлотта с ужасом следила, как солдаты набросились на Шарля, как скрутили ему руки и затолкали его, совершенно не сопротивляющегося, в карету с решетками на окнах. Она смотрела на происходящее и все ждала, ждала чего-то - до тех самых пор, когда карета стремительно тронулась с места.
- Нет! Нет… - вскрикнула в этот момент Шарлотта и хотела броситься к лестнице, но вместо этого попала в объятия Жизель, стоявшей рядом.
- Милая, прошу, успокойтесь, - голос ее вернул Шарлотте способность мыслить, - я уверена, король во всем разберется, и очень скоро вашего возлюбленного отпустят.
- Вы так думаете? - обеспокоенно спросила Шарлота, вырываясь из объятий.
- Конечно, все знают, как милостив и разумен наш государь… я только не понимаю, почему мсье де Руан все же сдался - его бы не нашли в этом замке еще очень долго…
- Я знаю, почему он сдался, - отозвалась Шарлотта, всхлипывая, - он считает, что опасно оставаться в Фонтенуа и хотел, чтобы я уехала. Он обещал, что сделает что-то, но я не думала, что он решится на такое…
Однако Шарлотта не стала больше рыдать, а вдруг четко осознала, что обязана выполнить то, что обещала Шарлю - уехать. Если он пошел даже на то, чтобы сдаться, то для него это действительно очень важно. И, потом, они договаривались встретиться в Седане… Чем быстрее она окажется в Седане, тем скорее увидит Шарля!
Твердя себе, как молитву, эту фразу она неожиданно спокойно и твердо произнесла:
- Простите, Жизель, я вынуждена покинуть замок. Спасибо вам за все, но мне нужно ехать.
И она решительно двинулась к лестнице.
- Шарлотта! - бежала за ней герцогиня. - Неужто вы хотите поехать за мсье де Руаном? Вам не следует делать глупостей, это ни к чему не приведет! Или… позвольте мне хотя бы дать вам хорошую лошадь, поскольку ваша все еще не оправилась после ранения.
- Разбойница… да, я совсем забыла, - растерялась она. - Жизель, я была бы вам очень благодарна! - поддалась на уговоры Шарлотта.
Жизель улыбнулась ей понимающе, сняла со стены подсвечник и велела идти за собой.
Для того чтобы пройти на конюшню, следовало выйти через главный вход и пересечь двор, но Жизель подвела ее к дверям, выходящим во внутренний дворик с парком:
- Еще не все солдаты покинула замок, а вам лучше не уезжать вот так на глазах у них - я проведу вас на конюшню другим путем.
Стояла вторая половина дня, хотя солнце еще не садилось за горизонт - было достаточно светло. Жизель шагала впереди нее по узкой, мощеной камнем дорожке: по левую руку располагался пруд с лилиями посредине, по правую - глухая стена замка, а чуть впереди уже виднелась конюшня.
- Возьмите лошадь, что стоит в самых первых стойлах от входа - это лучший жеребец, что у нас есть. Вот только запрягать его вам придется самой - завтра, как вы помните, Рождество, и слуг я уже отпустила в церковь. Вы справитесь?
- Да, разумеется, - с готовностью кивнула Шарлотта, - спасибо вам, Жизель…
- Пустое! - отмахнулась та, сторонясь, чтобы пропустить ее вперед. - Ну же, идите!
Шарлотта обходя герцогиню на узкой дорожке, еще раз улыбнулась ей и, подхватив свои юбки, решила уже добраться до конюшне бегом, как вдруг почувствовала резкую боль в голове - мир как будто опрокинулся на бок, а потом наступила темнота.
Шарлотта начала приходить в себя оттого, что в воздухе нестерпимо пахло гарью. Голова ужасно болела, а перед глазами все плыло. Не сразу ей удалось разобрать в этом тумане, что она по-прежнему находится на той же мощеной дорожке на полпути к конюшне, но теперь она лежала на этой дорожке. Шарлотта только сейчас осознала, что была в обмороке.
- Вы очнулись, Шарлотта? - она сперва услышала голос, а потом разобрала, что у пруда, стоя к ней вполоборота, находится Жизель. Голос ее звучал сдержанно и любезно, будто ничего не произошло.
- Да, кажется, я упала… - произнесла Шарлотта, силясь подняться, и - новое открытие - обнаружила, что ее руки связаны за спиной. - Что происходит? - испугавшись уже не на шутку, спросила она.
- Простите, мне пришлось вас ударить подсвечником, - так же легко пояснила Жизель, - не беспокойтесь, даже крови нет - у вас очень густые волосы, и это смягчило удар. Впрочем… - она усмехнулась грустно, - вашу жизнь это все равно не продлит, к сожалению. Вы хорошая девушка, Шарлотта, и дело вовсе не в вас, дело во мне.
Она, кажется, потеряла к Шарлотте всякий интерес и отвернулась, глядя на пруд.
- Вы знали, Шарлотта, что много лет назад на этом пруду погибла девочка? Маленькая и очень милая девочка. Вы думаете, я говорю о сестрице Филиппа?
Шарлотта ничего не думала и почти не слышала ее. Ей было очень страшно, и страх этот заставлял, не чувствуя боли на стертых в кровь запястьях, изо всех сил пытаться высвободить свои руки.
- Нет, Шарлотта, - продолжала она, - это я здесь умерла. Вместе с Мадо, хотя она, как и вы, ни в чем не была виновата. Нам было по пять лет, но я уже понимала, что доплыть до центра пруда, где растут лилии, мы не сможем - а она этого не понимала и поплыла. Нянька как всегда дремала в беседке и не слышала криков - может быть, если бы я сразу ее разбудила, Мадлен бы спасли. Но я не разбудила. И не смейте осуждать меня, Шарлотта, я всего лишь хотела найти свое место в этом мире - кто же виноват, что я оказалась более сообразительной и удачливой, чем Мадлен? И, потом, жертва Мадлен была ненапрасной - вы же видите, какая утонченная и благородная дама из меня получилась, а Мадлен бы выросла в кого-то - только не обижайтесь, Шарлотта - похожего на вас. Так что все к лучшему, но, тем не менее, та девочка, которой я была прежде, тоже умерла здесь, вместе с Мадлен.
По щекам Шарлотты катились слезы, но даже вздохнуть в голос она не смела. Она уже ясно понимала, что Жизель не в себе, и - если то, что она рассказывает об этой несчастной девочке, правда - то не в себе она уже очень давно.
Шарлотта продолжала вытягивать свою кисть из пут - и, кажется, у нее получалось. По крайней мере, петля уже не обхватывала ее запястье так крепко, а сместилась ниже, намертво застряв теперь в районе большого пальца.
Жизель ее стараний не видела, она смотрела на воду и не умолкала ни на минуту:
- А может быть, я умерла еще раньше. Когда ребенком сидела подполом и слышала, как наверху испанские солдаты убивали мою мать. На близлежащие деревни часто нападали и сжигали их дотла, но до определенного времени я просто не верила, что такое может случиться и с нами. Я сидела там, Шарлотта, и не смела даже плакать, но чувствовала, как с каждым криком матери во мне обрывается что-то, и что прежней я никогда уже не буду. - Она вдруг обернулась и сказала, резко повеселев: - кстати, а мою мать звали Оливией Госкар - забавно, как любит говорить наш общий знакомый, да?
Шарлотта обомлела, забыв о веревках.
- Уж не хотите ли вы сказать, что де Виньи и ваш отец?
Жизель рассмеялась, будто Шарлотта сказала что-то безумно веселое:
- Нет-нет, о нет! Он не мой отец, но этот человек был живой легендой в нашей семье. А для моей матери и вовсе Богом. Представьте себе: грязная вечно утопающая во мраке хибара, беспробудно пьяный отец, нищета, которой нет конца и края - и обрамленный золотом и бриллиантами миниатюрный портрет блестящего красавца на медальоне. Отец бил мать смертным боем, вынуждая продать этот медальон - но она прятала его и не позволяла. А иногда обнимала меня и шептала на ухо, что очень скоро этот божественный красавец де Виньи приедет сюда, заберет нас с собой, и мы заживем счастливо-счастливо в великолепном замке Седан - том самом, куда намеревались ехать вы, Шарлотта. Она до последнего дня свято в это верила. И я верила. Только напрасно мы ждали: как оказалось, у него и в мыслях не было даже навестить мою мать, потому что - оцените иронию - он боялся нарушить ее семейное счастье. Знаете, кто мне это рассказал? Одна из его любовниц - такая же крестьянка, как и моя мать, только помоложе и не растерявшая еще своей красоты. Говорят, их у него много было, и каждой, наверное, он дарил по медальону.
- Так это вы убили барона? Взяли нож Шарля и поехали за ним ночью…
- Я, - легко согласилась она. - Я безумно хотела с ним встретиться и познакомится поближе, чтобы узнать - помнил ли он хотя бы ту женщину, которая умерла с его именем губах. Я даже написала ему письмо из Фонтенуа, едва прознав о ваших пикантных отношениях с мсье де Руаном - тем вечером, помните? И это сработало, он примчался. Только меня он и знать меня не хотел - это, увы, стало последней каплей. К тому же в тот вечер я услышала, как де Виньи и мсье Госкар говорят о завещании в вашу пользу: барон просил заверить его у нотариуса как можно быстрее. Мне показалось, что он чувствовал себя в чем-то виноватым перед вами и, как всегда, предпочел принести извинения в качестве материальных благ. А я решила, что мсье Госкару это наследство будет нужнее: я не очень хорошо его знала, но он всегда был учтив и почтителен со мной. К счастью, он совсем не похож на своего отца. Пусть считает, что это небольшой сестринский подарок.
- А что сделал вам дурного Шарль, что вы подбросили именно его нож?
Жизель хмыкнула:
- Вы думаете, я не догадалась, что за спектакль вы и мсье де Руан разыгрывали тогда за завтраком? Как он пытался морочить мне голову и помешать вам сказать правду о моем муже и Ирен? Так что он получит по заслугам.
Когда веревка все же соскользнула с ее левой кисти, Шарлотта даже не поверила сперва. С замиранием сердца она смотрела на Жизель, подумав, что нужно выждать удобный момент, а потом бежать. Однако услышав о ее рассуждениях по поводу вины Шарля, нервы ее не выдержали, и она, поднявшись на ноги, помчалась в сторону конюшни. Жизель даже не шевельнулась в ее сторону, только лениво проследила взглядом.
И вскоре Шарлотта поняла, почему: в конюшне не было ни одной лошади, а сено, разбросанное здесь повсюду, горело, чадя черным дымом. Пути назад не было, и Шарлота отчаянно начала дергать ручки дверей, всех подсобных помещений, выходящих из конюшни. Наконец, одна поддалась - за дверью была кладовая, утопающая во мраке, из которой вела вниз каменная лестница, упирающаяся в ржавую решетку.
Толкнув и ее, Шарлотта осознала, что оказалась в подземелье замка - да не простом: вдоль сырого и темного коридора располагались несколько тяжелых дверей с окошками. Кажется, в те времена, когда Фонтенуа был настоящей крепостью и боем оборонял окрестности, это подземелье использовали в качестве тюрьмы - здесь содержали и, возможно, даже казнили пленных.
Дрожа, как осиновый лист, Шарлотта бросилась обратно, но - наткнулась на тяжелую проржавевшую решетку, которую деловито запирала Жизель.
- Отпустите меня, прошу! - рыдая, Шарлотта цеплялась за прутья. - Я ведь ничего вам не сделала - за что вы так со мной?
- Я уже сказала, что вы ни в чем не виноваты, Шарлотта - просто, если вы останетесь живы, наследство де Виньи достанется вам, а не мсье Госкару. - Она поморщилась, кажется, устав от разговора. - Я давно уже все решила, а решений своих менять не привыкла. Потерпите, через пару часов для вас все закончится.
А потом она ушла, вылив напоследок раскаленного воска со свечи в настил из соломы у самой решетки. Солома немедленно вспыхнула.
Шарлотта, рыдая, отступила назад. У нее совсем не осталось сил - больше всего хотелось сдаться, не двигаться с места и ждать конца. Но что-то все же заставило ее попытать удачу: кашляя из-за дыма, она направилась в конец коридора - быть может, там есть другой выход?…
Коридор действительно заканчивался еще одной решеткой - тоже, увы, запертой.
- Вцепившись в нее пальцами, Шарля принялась кричать, сколько хватало голоса:
- Помогите! Кто-нибудь!…
Но, тут же поняв тщетность своих попыток, замолчала - беззвучно плача и падая на каменный пол. Через несколько минут у нее не осталось сил, чтобы даже плакать. Уже и не всхлипывая, Шарлотта просто сидела, прислонившись лбом к решетке и слушала тишину, нарушаемую только потрескиванием огня в другом конце подземелья. И в этой оглушающей тишине Шарлотта вдруг услышала чей-то надсадный кашель.
Кто-то нашел ее, она будет спасена! - была первая мысль.
Надежда придала сил, и Шарлотта, снова поднявшись, направилась по коридору. Вот только обнаружила, что кашель раздается не снаружи, а за одной из дверей камер.
Не без опаски она заглянула в зарешеченное окно и - действительно: в полутемном помещении сразу видела женщину, сжавшуюся в комок и сидящую на охапке сена. Выбившиеся из прически свалявшиеся волосы, оборванное, перепачканное платье, царапины на руках и лице… узнать в ней светскую красавицу Ирен де Сент-Поль было практически невозможно.
- Ирен?… - обронила Шарлотта в ужасе. - Боже мой, что она сделала с вами?
Та, резко обернувшись на голос, мгновенно вскочила на ноги и бросилась к решетке:
- Шарлотта? Это вы? Вы привели помощь? Слава Богу, спасите нас, вытащите отсюда, я вас умоляю…
Шарлотта поняла, почему она говорит «нас» - в другом углу камеры на сене лежал мужчина, в котором Шарлотта узнала герцога де Монтевиля. Тот не шевелился.
- Он жив? - спросила она у Ирен.
- Не знаю… - отозвалась та, а по измазанным грязью щекам катились слезы, оставляя влажные дорожки. - На рассвете он приходил в себя, а сейчас я даже не знаю, дышит ли он… я боюсь… не уходите, Шарлотта, я прошу вас.
Она так больше никуда и не отпустила ее, крепко держа сквозь решетку за руку. Шарлотта не смогла сказать, что помощи не будет - вместо этого рассказывала небылицы, что их ищут и вот-вот найдут.
Ирен же, то и дело теряя нить повествования, поведала, что когда Филипп забрал ее из Охотничьего замка, то велел вернуться в Париж - так она и поступила. Но в дороге ее догнала герцогиня де Монтевиль и предложила вернуться в Фонтенуа - поговорить откровенно и решить, что делать дальше. Ирен согласилась. Уже в замке Жизель вынесла ей вина и, не подумав ничего дурного, Ирен, уверенная в собственной безнаказанности, выпила, после чего очнулась уже в подземелье. Здесь же она нашла Филиппа - без сознания и с раненной головой.
С того дня Жизель ни разу не навестила своих узников. Уже трое суток Ирен не видела ни людей, ни еды, а пила лишь воду из фляги, по счастью оказавшейся у Филиппа, да и та вчера закончилась. Однако когда Шарлотта попыталась встать, чтобы попытаться найти хотя бы питье в подземелье - Ирен только в истерике начала хвататься за ее руку и так и не отпустила.
Шарлотта не все слышала из рассказа Ирен - то и дело сознание покидало ее. Виной тому был, разумеется, черный дым - Шарлотта надышалась им уже порядочно: голова ее раскалывалась, словно сдавленная обручем, и не отпускала сонливость, смирившись с которой, можно было и вовсе не проснуться.
В один из таких моментов - то ли во сне, то ли наяву - Шарлотта услышала голос:
- Мадам Шарлотта! Мадам, вы здесь?
Она не отзывалась, уверенная, что ей мерещится. Однако голос звал все настойчивее, и не верить было уже сложно. Легонько выдернув свою руку из ладони примолкшей Ирен, она, едва передвигаясь, добралась до решетки.
Ей не мерещилось: за решеткой стоял слуга Шарля, Бернар, и, увидев ее, начал говорить что-то - она не могла разобрать слов, только припала к прутьям со вновь проснувшейся надеждой.
- Вы главное не спите, не смейте спать… - Бернар с покрасневшим от натуги и жара лицом, ковырялся в замке железной спицей. - Пожалейте меня, мсье Шарль мне шею свернет, если узнает, что я вас не уберег. Я часа два бегал вокруг замка, недоумевая, куда она вас дела… Как чувствовал, что нельзя было вас бросать, да хозяйка всем слугам велела убираться, и про вас сказала, что, мол, вы давно уже в Седан умчались. Ну я и поехал туда. А в дороге вижу - в леске ваша лошадка пасется - меня как кольнуло что-то! Помчался назад, а здесь уже замок полыхает так, что мама дорогая!…
Дверь за спиной Бернара, ведущая наверх, была раскрыта настежь, возможно поэтому свежий воздух поступал в подземелье, и к Шарлотте худо-бедно возвращалось сознание. Ирен и герцогу, к которым дым проникал лишь через узкое окошко в двери, наверное, было несколько легче.
- У вас не очень-то получается… - едва шевеля губами, произнесла Шарлотта, глядя на то, как у Беранара в руках ломается уже третья спица, так и не открыв замок.
- Ну, уж извините, - нахмурился он, - я же не домушник какой-нибудь. Вот был у меня приятель - он бы этот замок в два счета открыл. Его, правда, задушили в темной подворотне пару лет назад…
- Бернар… - перебивая его, жалобно позвала Шарлотта, - наверное, я скоро умру. Мне так хочется спать… Вы простите меня за то, что называла вас ничтожным человеком - вы не такой уж и плохой в глубине души. А за то, что вы притворялись священником, я давно уже вас простила.
- Эй… Эй! - Бернар оставил замок и принялся хлопать ее по щекам. - Вы только не засыпайте!
- У меня больше нет сил, Бернар. И Шарля все равно казнят… я больше не могу…
С этими словами Шарлотта снова провалилась в сон, а очнулась от весьма ощутимого шлепка по щеке - она даже поморщилась.
- Очнулись? Ну, слава Богу… - Видимо, на этот раз она уснула очень надолго, потому что лицо Бнрнара было взволнованным не на шутку. - Не пугайте меня больше, мадам Шарлотта, не спите. Если не будете спать, то я расскажу вам одну историю.
- Про вашего приятеля-домушника? Лучше не надо…
- Нет, про то, как я учился в семинарии.
- В семинарии? На священника? Надо же… и за что вас выгнали?
Он как-то странно и затравленно посмотрел на нее и ответил:
- А меня не выгоняли.
Шарлотта, проснувшись окончательно, изумленно глядела на него и, кажется, хотела еще что-то спросить, но в это время в коридоре за спиной Бернара послышались шаги.
- Там кто-то есть! - воскликнул он удивленно и пообещал, убегая: - Я сейчас вернусь!
Шарлотта не хотела его отпускать. И ужасно боялась, что вернулась эта ужасная женщина. Не прошло и минуты, как Бернар вернулся - не один. Впереди него к решетке мчался герцог де Тресси - человек, которого Шарлотте было не намного приятней видеть, чем Жизель.
Увидев то, что открылось его взору, даже привычны ко многому де Тресси несколько растерялся, но быстро собрался и велел Бернару:
- Что ты стоишь как истукан?! В комнате экономки на первом этаже есть запасные ключи! Неси!
- Я об этом как-то не подумал… - произнес Бернар и умчался.
А де Тресси бросился к решетке:
- Где Жизель? Она здесь?! - первым делом спросил он. Шарлотта даже не знала, что ответить - она лишь беззвучно плакала, хотя думала, что все слезы давно кончились. Герцог же, глядя на ее измученное лицо, понял все без слов и только, прижавшись лбом к прутьям, простонал: - Господи, Боже мой… Шарлотта, умоляю, скажите, что это не она с вами сделала. Она не могла, не могла…
***
Следующие три дня Шарлотта провела в Охотничьем замке, куда отвез ее герцог де Тресси.
Монтевиль и Ирен тоже были спасены. Ирен, на удивление быстро пришедшая в себя, покинула Лотарингию так скоро, как только смогла. Она мечтала забыть о случившемся, как о страшном сне. Герцогу досталось больше всех: вызванный к нему доктор сказал, что он очень плох - удар по голове был слишком сильным и, если он и выживет, то, вероятно, до конца жизни будет страдать сильнейшими мигренями. Если выживет.
Де Тресси неотлучно находился при нем, а Шарлотту, кажется, избегал, чувствуя перед ней вину. Однако на третий день, когда Шарлотта пришла в себя настолько, что смогла, наконец, выбраться из спальни, он все же рассказал ей все, что знал.
Несколько дней назад в Париже его застало письмо от Жизель, которая, как и все остальные обитатели Фонтенуа-ле-Шато, находилась в то время под домашним арестом. Жизель слезно просила его поехать в придорожную таверну между Иль-де-Франс и Лотарингией, обыскать номер мсье Госкара и добыть ларец, в котором, как она сказала, находятся компрометирующие ее письма.
Разумеется, де Тресси не стал ничего уточнять, а, счастливый, оттого, что герцогиня просит его о чем-то, помчался разыскивать таверну. Где позже его и застали мсье Госкар и Жоржетта.
- Они не сразу поверили мне… я и сам бы, наверное, не поверил, услышав такое. Но, узнав, что ларец просила забрать именно Жизель, немедленно помчались в Фонтенуа, беспокоясь о вас. Я поехал следом, не веря, что Жизель могла сделать что-то дурное - и пришел в ужас, увидев горящий замок. Мне повезло, я нашел вас первым. Потом, пока вы спали, мсье Госкар и мадам де Руан уехали в Париж, чтобы добиться освобождения мсье де Руана.
***
…Жизель де Монтевиль была найдена в лесу Лотарингии спустя несколько дней. Она вовсе не выглядела безумной - напротив, была спокойна и невозмутима как обычно. Вины своей она не отрицала. Король, узнав, что герцогиня хладнокровно убила его верного подданного, тотчас приговорил ее к казни, но к нему с многочисленными прошениями являлся ее законный муж, герцог, а также и мсье Госкар, наследник покойного де Виньи, который лишь в эти дни и узнал о существовании сестры. Король, приняв во внимание ужасное детство герцогини, сжалился, приказав лишь заточить ту в монастырь, где она и окончила свои дни, медленно угасая.
Тогда же, во время следствия, стало известно и о других неприглядных поступках герцогини. Например, о том, что она пыталась выставить герцога де Тресси заговорщиком: узнав, что комнаты приближенных к королю обыскивают, Жизель подумала, что это отличный шанс избавиться от столь мешающих ее браку домогательств де Тресси. А если повезет, то и от него самого. Потому, задействовав некоторые связи, она сделала так, чтобы сундучок с испанскими дублонами оказался в комнатах де Тресси. А чуть позже, так и не сумев уговорить мужа ехать в Фонтенуа-ле-Шато, герцогиня решила, что небольшое ранение Филиппа ей в этом поможет. Она наняла человека, который, назвавшись именем де Тресси, должен был найти людей для нападения на ее мужа в темном переулке. Жизель утверждала на допросе, что ею заранее было оговорено, что ранение то должно было быть несерьезным…
***
Вестей из Парижа все еще не было, отчего Шарлотта пребывала в унынии. Но однажды в предзакатный час она задремала в своем будуаре в Охотничьем замке за книгой, а когда распахнула глаза, то первым, кого увидела, был Шарль.
- Вы мне снитесь? - еще не веря, спросила она.
- Кажется, нет, - улыбнулся в ответ Шарль.
- Вы приехали, чтобы забрать меня с собой, в Шато-де-Руан?
- Если вы все еще не передумали, - улыбка Шарля немного дрогнула.
Шарлотта же, окончательно поняв, что это он - живой, невредимый и теперь уже точно принадлежащий ей одной - вместо ответа бросилась ему на шею.
- Шарль, - дрогнувшим голосом позвала вдруг она.
- Что? - отозвался он, не размыкая объятий.
- Вы помните наше венчание в Церкви Святой Елены?
- Разумеется…
- Сейчас я скажу вам одну вещь, только вы сначала поклянитесь, что не будете бить мсье фон Дорна. Я ему уже пообещала, что вы его не тронете.
- А почему я должен бить мсье фон Дорна? - хохотнул Шарль.
Шарлотта глубоко вздохнула и начала говорить. Все-таки она очень опасалась за здоровье преподобного отца Бернара.