Мили до тебя

5 миль под небом. Рональд

Шел по коридору и удивлялся сам себе. Во мне проснулся тот мальчишка со школы, когда хотелось подшутить, поиздеваться над кем-то. Знал слабое место и давил на это, выводя ее из себя.

Когда она одновременно со мной схватилась за ручку двери, почувствовал прохладную ладонь, накрывшую мою. Она не собиралась убирать руку, даже больше, с силой нажала на мою, желая открыть дверь сама. Но я специально не позволил ей сделать это. Ведь просил не командовать мной, но она снова пыталась это делать. Эмили со всей злости впилась в мою кожу ногтями, а потом отдернула руку, сдаваясь.

Пожалуй, стоило прекратить эту игру, пока она не зашла слишком далеко. Открыл дверь, пропуская девушку первой. Она бросила на меня недоверчивый взгляд, но все же зашла к Борисову передо мной, сразу же направившись к его столу. Я зашел следом и закрыл за нами дверь.

– Я обследовала капитана Кейдена, вот отчет, – кладя на стол листы, сказала она, – с ним все в порядке. Глеб, я вас оставлю, у меня дела.

Не дожидаясь ответа, Эмили развернулась и, обогнув меня, направилась к выходу. Лишь громко хлопнула дверью напоследок, отчего Глеб удивленно поднял на меня глаза.

– Вы хорошо постарались, молодой человек, разозлив моего самого спокойного сотрудника, – покачал головой врач и взял листы.

– Проверьте лучше за ней отчет, а то опять не то напишет, – кивнул я на бумаги. Видно было, что его забавляла вся эта ситуация, в то время как мне не до шуток. Я столько времени терял впустую из-за этих обследований.

Борисов читал первый лист, и в уголках его глаз появились сначала многочисленные морщинки, а потом мужчина захохотал. Что такого смешного он мог вычитать там? Неужели она опять написала какую-то чепуху?

– Что такое? – спросил резко.

Еще пара таких справок, и меня на самом деле отстранят от полетов. Эмили добьется своего. Я догадывался, почему она злится на меня. Надо будет все же поговорить с ней как-то и объясниться.

– Вот, – протягивая мне лист, – можете ознакомиться, – усмехнулся Борисов.

Пробежал глазами по тексту. Давление, пульс, температура, для меня тут не было ничего особенного. Пока глаза не дошли до строчки «Примечание».

«Плохое зрение, так как не видит дальше собственного носа. Плохой слух, так как слышит только себя. Лишенный чувств и этики придурок. Рекомендую отстранить от полетов, а лучше отправить домой».

– Надеюсь, это шутка? – скомкал одной рукой лист и швырнул на пол.

– Вот, можете ознакомиться с другим вариантом отчета, – протянул мне еще один лист.

Все данные повторялись, а в графе «Примечание» написано совершенно другое.

«Физическое и эмоциональное состояние капитана Р. Кейдена на отличном уровне. Разрешены полеты на сверхзвуковых истребителях. Плохие предыдущие показатели являются ошибкой в измерениях врача Э. Уотсон».

Она подписывала себе приговор последней фразой. Я поднял глаза на Глеба.

– Вы же понимаете, чем это ей грозит? Хотите дать этой бумажке ход? – ставя меня перед выбором, спросил он.

Черт, я был очень зол на нее. Тогда, в ее комнате, за ее выходку, готов был сам собрать ее вещи и отправить домой, но сейчас вспоминал слова из первой справки, и что-то не давало мне покоя. Что она имела в виду, написав это? Что я не вижу и слышу? Внутри все гудело от ощущения недосказанности. А сердце как никогда начало ускоряться, призывая меня не делать этого. Я покачал головой.

– Вы можете переделать? – бросил отчет ему на стол.

– Если вы этого хотите, то да, – кивнул Глеб.

– Я подожду, – садясь на стул, предупредил.

Глеб взял отчет и удалился.

Я же поднял скомканный ранее листок и развернул его, перечитывая строки.

«Плохое зрение, так не видит дальше собственного носа. Плохой слух, так как слышит только себя. Лишенный чувств и этики придурок».

Что же она хотела этим сказать? Что я должен увидеть и услышать? Что она сохнет по мне, как десять лет назад? Черт, она думает, я не вижу, как она похорошела. Пропали подростковая угловатость и сутулость. Сейчас передо мной была привлекательная женщина. Только у нас разные пути. Мы пробудем на этой базе пару месяцев и опять разъедемся в разные уголки нашей страны. То, что когда-то не срослось, не срастется снова. К тому же теперь я женат. И не смогу бросить Лизу.

Услышав звук открывающейся двери, я обернулся. В кабинет вошел Глеб и протянул мне новый листок.

– Великий русский писатель Лев Толстой говорил: «…Мы любим людей за то добро, которое мы им сделали, и не любим за то зло, которое мы им делали». Я не знаю, что у вас там было в прошлом, да и это не мое дело, – начал он, садясь на свое место, – но, надеюсь, вы перестанете мучать друг друга и займетесь делом. Документы передадите лейтенанту Куперу.

Я пробежал глазами по строчкам, доверять я теперь не мог. Но ничего кроме разрешения к полету и сбоя техники, которую отправят на повторную поверку, не было. Я поднял глаза на Глеба.

– Вы хотите сказать, что я кого-то мучаю? Может, это она ведет себя, как ребенок?

Глеб пригладил седую бороду и задумался.

– Знаете, Рональд, да, это война, и мне нужен работник, солдат, способный лечить людей, а не зареванная девица, которой самой нужна помощь. Думаю, она неспроста так вчера сделала. Если не можете сдержать себя, приходите за разрешением на вылет лично ко мне.

– Я вас понял, Глеб, – кивнул я, – всего хорошего,– встал и направился к выходу, чтобы поскорее покинуть помещение, пропитанное запахом лекарств. Уже в дверях вспомнил, что хотел кое-что спросить, и развернулся к Глебу.

– Глеб, вы же знаете латынь?

– Да. – Врач приподнял брови и расширил глаза.

Я повторил ему ту фразу, что недавно сказала мне Эмили.

– Если дословно, то «не попадись сам». А что это значило в контексте, думайте сами.

Я кивнул Глебу и покинул кабинет.

Лицо обдало горячим душным воздухом, когда я вышел из здания. Но это было лучше, чем атмосфера и запах медикаментов. Направившись в штаб, занес отчет, оттуда сразу пошел на тренировку. Отвлекался, чтобы не думать о постороннем.

Но, когда, наконец, прилег отдохнуть перед очередным полетом, мысли посетила доля сомнения. Из головы же никак не выходила Эмили. Почему у меня такое ощущение, что я перегнул палку? «Зареванная девица…» Неужели все-таки расплакалась, а ведь держалась так уверенно. Хотела покомандовать и не справилась. Мы не виделись десять лет, встретились меньше суток назад, а уже успели поссориться. Она видела меня раздетым, и я тоже видел ее грудь, когда она наклонилась слишком низко, устанавливая свои датчики, и прямо перед моим лицом сверкнула из сдвинувшего вниз халата темным ажурным кружевом. И мне сразу же захотелось уколоть ее, задеть. Что это за форма одежды такая?!

Сейчас же чувствовал себя так дерьмово за то, что наговорил ей. За то, что сделал больно. Ведь я даже не почувствовал ее удар, но умудрился раздуть из этого целое событие. Пожалуй, стоит прислушаться к совету Глеба и избегать с ней встреч.

Спустя час я уже был на предполетной подготовке и разбирал свое задание. Продумываю план полета, рассчитывал расстояние.

На гражданке все постоянно восхищались моей профессией. Со стороны это и вправду выглядело круто и романтично, как и у звезд спорта или профессиональных певцов. Но могут ли тяжелые изнуряющие тренировки выглядеть романтичными? А может, романтично всю ночь сдавать экзамен? Это работа. Это тяжелая, очень тяжелая работа. Это сложнее всего, что я когда-либо делал. Здесь нельзя вполсилы, нельзя расслабленно. Это больно. Всепоглощающее давление. Перегрузки. Конечно, есть моменты, которые знаю только я. Вещи, которые могут испытать только несколько сотен человек. Непередаваемые ощущения полета, высоты, превосходства. Но эти моменты… Они только мои.

Предполетная подготовка закончилась, и я, повторив все в уме еще раз, направился на взлетную полосу. Истребитель, заклейменный моим позывным, уже был готов к вылету. Это, конечно, не моя собственность, но я, помимо полетов, следил за технической историей и техническим обслуживанием своего самолета. Хотя случалось и такое, что мой самолет отдавали на другое задание, тогда приходилось летать на свободном.

И хотя различия в оснащении, управлении, множество мелких вещей ничего не значат, но мне всегда нравилось летать на одном и том же самолете. Привыкнув к его причудам, вероятность заметить что-то необычное быстрее.

– Земля, я Вирус. Прием, – обратился я к диспетчеру.

– Вирус. Это Земля. Вас слышно.

– Земля. Разрешите вылет.

– Вирус. Вылет разрешен, – подтвердил диспетчер мою просьбу.

Поднимаясь все выше и выше, я полностью растворился в небе, отбрасывая мысли о земле.

***

Возвращаясь уже по темноте с задания в казарму, проходил мимо госпиталя и услышал знакомый женский голос. Эмили расслабленно сидела на скамейке спиной ко мне и разговаривала по телефону. Я не собирался подслушивать ее разговор, но услышал мимоходом последнюю фразу, которая почему-то задела.

– …И я тебя люблю и скучаю.