Мир без работы

1. Янгстаун, США[1]

Исчезновение работы — пока ещё футуристическая концепция для большинства жителей США, но для города Янгстаун это понятие уже стало историей, и поворотный момент его жители могут назвать с уверенностью: 19 сентября 1977 года.

Большую часть 20-го века сталелитейные заводы города процветали настолько, что город являл собой модель американской мечты, мог похвастаться рекордной величиной медианного дохода, а процент домов, находящихся в собственности, был одним из самых высоких по стране. Но после перемещения производства за океан после Второй мировой город начал сдавать позиции, и в серый сентябрьский день 1977 года компания Youngstown Sheet and Tube объявила о закрытии сталелитейного завода Campbell Works. За пять лет в городе число рабочих мест уменьшилось на 50 000, а фонд заработной платы в промышленности упал на $1,3 миллиарда. Это произвело настолько ощутимый эффект, что родился даже особый термин для его описания: региональная депрессия.

Янгстаун изменился не только из-за сбоя в экономике, но и из-за культурного и психологического упадка. Резко возросло количество депрессий, семейных проблем и самоубийств. Загрузка регионального центра психологического здоровья за десять лет утроилась. В городе в 1990-е годы было построено четыре тюрьмы – редкий пример роста в этой области. Одним из немногих проектов пригородного строительства стал музей, посвящённый упадку производства стали.

Этой зимой я ездил в Огайо, чтобы понять, что может случиться, если технологии заменят большую часть человеческого труда. Мне не нужен был тур по автоматизированному будущему. Я поехал потому, что Янгстаун стал национальной метафорой исчезновения работы, местом, где средний класс 20-го века стал музейным экспонатом.

«История Янгстауна — это история Америки, поскольку она показывает, что когда работа исчезает, культурное единство местности уничтожается,- говорит Джон Руссо, профессор, специалист по изучению труда в Янгстаунском государственном университете. – Упадок культуры значит больше, чем упадок экономики».

За последние несколько лет США частично выбрались из безработицы, созданной Великой рецессией, но некоторые экономисты и технологи всё равно предупреждают, что экономика находится в критической точке. Разбираясь в данных по рынку труда, они видят нехорошие знаки, временно замаскированные циклическим восстановлением экономики. Поднимая голову от электронных таблиц, они видят автоматизацию на всех уровнях – роботы трудятся в операционных и за кассами фастфудов. Они видят в своем воображении робомобили, шныряющие по улицам, и беспилотники от Amazon, виднеющиеся в небе, заменяющие собой миллионы водителей, работников складов и продавцов. Они видят, что возможности машин, уже достаточно внушительные, увеличиваются экспоненциально, а людские – остаются на том же уровне. Они задаются вопросом: есть ли вообще должности, находящиеся вне опасности?

Футуристы и фантасты давно и с легкомысленной радостью ждут, когда роботы займут рабочие места. Они представляют, как тяжёлая монотонная работа сменяется ничегонеделанием и бесконечной персональной свободой. Будьте уверены: если возможности компьютеров продолжат увеличиваться, а их стоимость будет уменьшаться, огромное количество как необходимых для жизни, так и люксовых вещей будет становиться дешевле, и это будет означать рост достатка. По крайней мере, в пересчёте на государственный масштаб.

Оставим в стороне вопросы перераспределения этого достатка – повсеместное исчезновение работы приведёт к невиданным доселе социальным преобразованиям. Если Джон Руссо прав, то сохранение работы важнее сохранения конкретных рабочих мест. Трудолюбие было для Америки неофициальной религией со дня её основания. Священность и первенство работы лежат в основе политики, экономики и социальных взаимодействий страны. Что же может случиться, если работа исчезнет?

Рабочая сила в США сформирована тысячелетиями технического прогресса. Сельскохозяйственные технологии привели к рождению фермерства, индустриальная революция перевела людей на фабрики, а глобализация и автоматизация вывели их обратно, породив нацию услуг. Но во всех этих перетрясках количество рабочих мест увеличивалось. Теперь над нами нависло совсем другое: эра технологической незанятости, в которой компьютерщики и программисты лишают нас работы, а общее количество рабочих мест уменьшается постоянно и навсегда.

Этот страх не нов. Надежда, что машины освободят нас от тяжёлого труда, всегда переплеталась со страхом, что они отнимут у нас средства к существованию. Во время Великой депрессии экономист Джон Мэйнард Кейнс предсказал, что технический прогресс обеспечит нам 15-часовую рабочую неделю и вдоволь отдыха к 2030 году. Примерно в то же время президент Герберт Гувер получил письмо, в котором содержалось предупреждение о технологии, как о «монстре Франкенштейна», который угрожал производству, и грозил «поглотить цивилизацию». (Забавно, что письмо пришло от мэра Пало Альто). В 1962 году Джон Кеннеди сказал: «Если у людей есть талант к созданию новых машин, которые лишают людей работы, у них будет талант для того, чтобы снова дать этим людям работу». Но два года спустя комиссия учёных и социальных активистов отправила открытое письмо президенту Джонсону, в котором утверждали, что «революция кибернации» создаст «отдельную нацию бедных, неумелых безработных», кто не сможет ни найти работу, ни позволить себе предметы первой необходимости.

В те времена рынок труда опроверг опасения буревестников, и согласно последней статистике, опровергает их и в наше время. Безработица едва превышает 5%, и в 2014 году наблюдался лучший за это столетие рост количества рабочих мест. Можно понять мнение, согласно которому недавние предсказания об исчезновении рабочих мест просто сформировали самую новую главу в длинной истории под названием «Мальчики, которые кричали 'роботы!'». В этой истории робот, в отличие от волка, так и не появился.

Аргумент об отсутствии работы часто отвергают под предлогом «луддитских заблуждений». В 19 веке в Британии неразумные люди разбивали ткацкие станки на заре индустриальной революции, в страхе, что они лишат ткачей работы. Но один из самых трезвомыслящих экономистов начинает опасаться, что они были не так уж неправы – просто слегка поторопились. Когда бывший министр финансов США Лоуренс Саммерс учился в MIT в 1970 годах, многие экономисты с пренебрежением относились к «дурачкам, которые думали, что автоматизация приведёт к исчезновению рабочих мест», как он выразился на летних встречах Государственного комитета экономических исследований в июле 2013 года. «И до недавнего времени я не считал этот вопрос сложным: луддиты были неправы, а те, кто верит в технологию и прогресс, правы. Теперь я уже не так в этом уверен».