Мир и нир

Глава 7

Первым делом Верун напомнил мне про угрозу свести его рощи под корень. Больше месяца прошло. Диво, что только сейчас заговорил об этом. Старикашка — вредный. Все вредные злопамятны.

— Тебе бы только ругаться. А я угощенье принёс. С праздником, дед!

— С каким ещё?

— С Новым годом. Первое января сегодня. Неужто Иван Павлович не рассказал?

— Так месяц назад был…

Возражение не помешало ему разложить мамину передачу на заснеженном пеньке и вонзить зубы в хлеб с козьим сыром, запивая наливкой.

— Месяц назад был Новый год по исчислению Мульда, 1 декабря. Сегодня — по традиции моей Родины. Хотя, если вернуться в Дымки, там 1 июля. В нашем с дедушкой мире тоже двенадцать месяцев, связанных с Луной. Это такое ночное светило…

— Знаю, был у вас, — перебил божок едва разборчиво, чавкая полным ртом.

— Удивляюсь, здесь нет местной луны, но те же двенадцать месяцев.

— Все миры связаны. Твой разум мелок, чтоб понять.

Кольнуло. Первый раз за всё время знакомства заговорил столь унижающе. Сердится. До сих пор.

— Дед! Ты всё про ту угрозу?

— Ну!

— Так сам негодуешь, когда кто-то твои деревья ломает. Людей караешь, а на животных бессильно глядишь… В ноябре таким неразумным животным была мамина глупость. Нерождённый ребёнок для меня — ценней, чем для тебя сотня деревьев. Только ты мог помочь. А помощник, частичка твоя, стал ныть: не пойдёт он сюда. Вот и сорвался я. Прости.

— Он больше твоя частичка теперь. Оттого скоро станет глупее, чем мои тупые верьи. На него бы и орал.

— В следующий раз — да. Но лучше, чтоб не было следующего раза.

— Будет, — оптимистично заявил Верун. — Жизнь — вообще неспокойная штука. А у шебутных вроде тебя — стократ. Сами к себе беды притягиваете. Землю ещё прикупил?

— Собираюсь. Подгрун посоветовал — в дне пути выше по реке. Там шахты рыть буду. Но холмик над рекой оставлю нетронутым. Под рощицу.

— Холмик, рощица? Скоро кустом вздумаешь меня ублажать?

Я дунул на озябшие пальцы. Рукавиц не взял, а божок заставил себя ждать добрых полчаса. Говорю же — вредный.

— Наоборот, Верун. Идея есть.

Он развернул тряпицу с овощной запеканкой и углубился в трапезу, делая вид, что меня не существует.

— Вот скажи. Если твои саженцы высадить в обычном лесу. Густо высадить. Лес обретёт свойства рощи Веруна?

Он даже жевать перестал. Застыл с куском хлеба, торчащим меж бородой и усами. Потом подпихнул его пальцем. Манеры у него… не особо аристократические.

— Никто из смертных мне не предлагал. Рощу терпели, зная — наказать могу, но и помочь тоже. С погодой, с дождём там. А лес… Лес — нет. Его ж рубить нельзя, верьи спуску не дадут.

— Смотри! Это моё глейство, — я достал карту Подгруна с нанесёнными на ней полями, лесами, деревнями. — Видишь? Две трети границ попадает на лес. А представь теперь, пусть вдоль границы на сотню шагов будет зона Веруна! Вокруг полей — тоже зелёная полоса. Меньше ветер гулять будет. Силы твои удесятерятся! Только проходы оставим. А то любому купцу или путешественнику верьи душу выпьют. Немного неловко выйдет.

Он взял карту и начал пальцами мерить. Вышло, что только в Кирахе его владения вырастут раз в двадцать! Сила тоже. Ох, какого дракона я взращиваю… В полном соответствии с заветом: не хочешь бояться чужих драконов — заведи своего[5].

— Лаяться, что всё спалишь, не будешь? И вверх по течению у рудников — хорошее место дашь?

— Ты же меня знаешь, Верун! Когда я не держал слово?

— Перед Тенгруном сдержи. А то он и на мои рощи ветер степи нашлёт.

Тут совесть чиста.

— Первую сотню под охраной воинов уже отправил. Потом ещё и ещё. Серебро есть — люди будут. Соберу босяков-изгоев со всего Мульда. Старший над ними — Дюлька, мой самый доверенный хрым. Выкопают.

— Ну-ну…

Вот тебе и ну-ну. А у меня из-за отправки на юг, к сожалению, глейство осталось почти без охраны. Если бы верьи закрыли периметр, божий бесплотный спецназ, тогда другое дело.

Вызвал Кодая в замок, рассказал про будущую линию Манергейма из лесных духов.

— Глей! Ты — человек уважаемый, — начал староста. — Но мало кто согласится жить, окружённый верьями со всех сторон. А как в деревни придут, у детей малых души выпьют?

— Мы хитро поступим. Отмеряешь от границы глейства ровно сто шагов. Потом пятьдесят шагов — просека. Дальше — обычный лес. За просекой следите. Проберутся через неё побеги от Веруна — весь лес станет его, так просто не зайти. А уж ветку сломать — ни-ни. Он тут же тебе заделает Грету Тунберг!

— Кто это?

— Страшный сон всех ломальщиков веток там, где я родился. Не важно. Главное, чтоб верьи нас защищали, но не могли сами внутрь проникнуть. Проход оставим — на дороге в город. И по реке снизу и сверху к нам попадут, если что. Больше и не надо. Входы башнями укрепим. Как тебе план?

Он вздыхал, чесал лохматую голову.

— А на юг, каналы рыть, нас не погонишь как Дюльку?

— Он не роет, а командует. Мои хрымы здесь нужны. Мама скажет размер премии каждому. Хотя это вы мне платить должны — о вас забочусь. Сам и в замке укроюсь — пересижу. Завтра приступайте. Закончить до весенне-полевых работ.

Он встал, комкая шапку в руках, хотел что-то сказать, даже рот раскрыл. И ушёл, смолчав. Правильно. Приказы исполняются, а не обсуждаются. По крайней мере, так должно быть. В теории.

Жаль, что на лесное дело придётся снять десятка два рабочих, занятых на стройке каменного замка. Он побольше старого деревянного, потом общая каменная стена окружит оба. Нет здесь Суворова, чтоб взял такой Измаил. Жабры коротки. Но до «боевой готовности» больше года. Много. Верун силу набирает быстрее. Как окольцует глейство саженцами, и деревца наберут хотя пару человеческих ростов высоты, верьи начнут патрулировать периметр.

Древесины у меня наберётся много. Просека по периметру всего глейства — это же сколько кубометров? Похоже, часть нанятых придётся отправить не на юг, а на рубку леса. Хорошо хоть, мой божок не станет ворчать по поводу его уничтожения.

«Дети» Веруна превращаются во взрослые деревья с непостижимой скоростью. Роща в Кирахе выглядит, будто ей лет двадцать. Да и у столицы — не меньше десяти. Зелёный дракон наращивает силу, и я всё думаю: не прилетит ли мне ответка за изменение баланса на местном олимпе?

Рабочих в замке оставил пяток из числа моих хрымов, да десяток умельцев из города работает. Стройку неохота прекращать совсем, хоть из земли вылез только фундамент. Подвалы внутри. Я же — средневековый деспот. Сатрап. Должен иметь пыточную с кандалами, вмурованными в стену. Шутка. Хотя бы погреб для огурчиков могу себе позволить?

К февралю, надо сказать, вообще остановил стройку и распустил рабочих. Мама посчитала расходы стеклозаводика и сказала «тпру». Кроме того, купцы посмотрели на ящики с ниром, разлитым по бутылкам около литра, и покрутили носом. Непривычно. Представьте банку с чёрной икрой, где банка дороже икры, а сама икра подозрительно дешёвая. Пусть в сумме то на то, цена справедливая… По любому — настораживает!

Хотите что-то продать, объясните потребителю надобность этого «что-то». Он должен верить, что его жизнь прошла зря, пока он не взял в руки шампунь «Хеден Шолдерс». Или самогонку в запечатанной бутылке.

Как-то во время вечерних посиделок я крутил в руке полупрозрачный стеклянный стакан, справедливости ради — практически идеально круглый. В распоряжение папы отправился золоторукий Пахол. Он сделал токарный станок по дереву, приводимый в движение подмастерьем. Вытачивал любые нужные формы из дубовых чурок, куда папа загонял надутые стеклянные шары. Смоченное дерево не успевало загореться, пока остывал расплав.

Бутылочные формы, разрезанные на две половинки, Пахол выточил много десятков. Получился свой стандарт «от Гоши». Разлитый строго по мерке, нир запечатывался деревянной пробкой, которая сверху заливалась чёрным сургучом особого состава — из сосновой живицы с многочисленными добавками, цвет придавала угольная пыль.

В общем, круто. Но пока нашу крутизну не торопятся оценить.

— Папа! Стекло в стакане прозрачное… почти. С оконным пробуешь?

Даже если и пробовал, не получилось. Потому что если что-то у него выходит, его распирает. Не расскажет — разорвётся изнутри как перекаченный воздушный шарик.

— С флоатингом не всё гладко. Пробую на малой площади — в две ладони. Наверно, в промышленности были свои технологические тонкости. Что-то с составом свинцовой ванны, в которой плавает расплавленное стекло… Не знаю! Не так просто это.

Коль не прочёл длинную лекцию на стекольную тему, значит — в самом деле нехорошо.

Его слушал я один. Мама колупалась в планшете, давно уже не вспоминая, что он когда-то принадлежал Насте. Кроме бухгалтерии, нашла как им фотографировать. И собрала фотогалерею глейства, с нетерпением ожидая весны. Распустятся листы, зазеленеют деревья, она развернётся… А ещё внук родится, фотомодель года! Его щёлкнет тысячу раз. Если хватит памяти гаджета.

Мюи, наконец, мысленно углубилась в будущее материнство. Скоро! Совсем скоро — примерно в апреле. В начале месяца. Рожать поведу её в рощу Веруна, уже хорошо потеплеет. А повивальной бабкой пусть будет самый могущественный акушер этого мироздания. Ну, и мама с тазом горячей воды.

Больше за столом никого не было. Мы иногда приглашали приближённых. Но — редко. Пусть знают дистанцию.

— Оставим пока флоат, па. И до него делали оконное стекло. Куда дешевле, чем дерут городские — по десять дуков за пластинку в те же две ладони.

— Так это самый распространённый размер, — пояснил отец. — Здесь проще и дешевле делать мелкоячеистые окна. Деревянные рамы ручной выделки намного доступнее стекла. А если ставить разноцветное, не так видны огрехи стекловарения. Помнишь, что твой дед про оконные стёкла в войну рассказывал?

— Конечно. Когда ждали карателей, уводили в леса детей и скот. А ещё уносили рамы со стеклом. Немцы или полицаи хату спалят, так потом отстроят всем миром. Леса хватало. А откуда стекло взять? Дефицитное оно. И в городе тоже. Сколько их от взрывов побилось… Здесь тоже, па, воюют. Ладно, мы — мирные люди, и наш ППС висит на запасном крючке. Давай ближе к делу. Любым способом, не обязательно флоатингом, наделай пластинок. Пахол поможет с оснасткой. Повезу в столицу, покажу королю и свите. А ты подумай, как зеркальное покрытие нанести. Зеркала здесь — страх. Смотрю и не понимаю, я там отражаюсь или пырх.

К слову, перенос выпуска стекла выше по реке отложился. Там, у реки, в дне езды на карасском кхаре, я взял в пользование участок, хозяин которого отчаянно нуждался в серебре, но и продавать фамильную землю не желал. А в той земле имелся столь нужный мне уголь.

Поскольку река не замерзала, лишь у берега образовалась тонкая корка, судоходство не прекращалось. Было оно не слишком частым — боялись степняков. Сейчас за углём раз в три дня ходила ладья. При благоприятном ветре — под косым парусом. А так дюжина хрымов тащила её аки бурлаки на Волге. Кварцевый песок нашёлся также неподалёку. Папа мог быть счастлив. Оттого охотно переключился на новую продукцию.

Оснастка для окон была не сложнее бутылочной. Пахол высверливал в дубовой чурке отверстие диаметром сантиметров двадцать и в локоть длиной. Потом аккуратно распиливал вдоль. Вставлял шипы, чтоб половинки идеально сложились в цилиндр. Собственно, и всё.

Отец, вооружившись длинной трубой с глиняным набалдашником на конце, совал её в расплавленное стекло. Жара в мастерской стояла адская, невзирая на лёгкий морозец снаружи и открытое окно.

Я любил смотреть на его священнодействия. Но спрятав руки за спину. У меня никогда не получалось, как у отца.

Лицо его краснело — от температуры и внутреннего напряжения, когда на конце трубки возникал переливающийся пузырь. Сначала — маленький. Пузырь этот он вводил в цилиндрическую форму Пахола и, выбрав подходящий момент, делал продольный надрез, когда стекло уже не текло, но ещё не утратило пластичности. Прозрачный цилиндр распрямлял, разложив на мокрой доске. Застыв, стекло легко отделялось от дерева.

— Бери!

Мальчишка-подмастерье подхватывал тёплую заготовку, чтоб правильно обрезать и отшлифовать. Трудился около часа над каждым квадратиком. Я, если честно, успевал заскучать.

Зато интересно было рассматривать готовые, полированные.

Ну, что сказать… Если бы в Брянске кто-то заказал стеклопакеты, и привезли со стеклом такого качества, продавца наверняка побили бы. Возможно — ногами. Брянские — не злые. Но прямолинейные.

В сравнении со здешним стеклом или слюдой папина поделка получилась очень даже ничего.

— У короля Каруха в кабинете стёкла куда хуже, — похвалил его.

— Так давай ему вставим. Как рекламу.

— Не бесплатно, — вклинилась вошедшая мама. — В счёт годового налога.

— Хорошо. Сделаем. Но давайте начнём с себя. В спальнях, в зале. В каменном доме — тоже, но потом.

Мюи обрадовалась. По местным меркам настоящее стекло в комнате — что «Айфон» последней модели. Не только полезно, но и офигенно престижно.

Семейный заказ фирма «Михаил Петрович энд кампани» выполняла неделю. Один квадратик кто-то из хрымов разбил вдребезги при установке и едва не схлопотал инфаркт, представив сумму ущерба, что придётся возмещать.

Я оказался в трудном положении. Себестоимость такой стекляшки — менее одного дука. Простить или ограничится одним дуком штрафа нельзя. Хрымы должны беречь барские ценности. Но и десять дуков с него сдирать — что шкуру живьём. Решил либерально — сумму объявил Кодаю. На всю общину. Отдача — с рассрочкой на год. Иначе никто не согласится работать со стеклом, если штрафы превысят заработок.

Наконец, собрался в столицу с тяжёлой сумкой. Внутри — десяток стёкол, переложенных соломой, чтоб не побились. Несколько бутылок с ниром. Телепорт системы «Верун» безотказен, но на той стороне нет моего брентства и моих людей. Отправляюсь без охраны. Роща пропустит только меня и мою маму, но из неё такой себе телохранитель. Пистолет в кобуре и выпивальщик душ в ладошке защитят лучше.

Жаба кричала: быстрее! продадим дороже! Разумная часть организма стремалась. Может, лучше взять Нирага с десятком вооружённых туристов и скакать по дороге?

Но хотелось быстрее. А спешка, как известно, до добра не доводит.

Первое, что увидел, переместившись к столице, был (или была, было) верья. Голодный и разъярённый. Практически невменяемый. Если бы не Биб, успевший спеть песню Маугли «Мы с тобой одной крови — ты и я», высушил бы меня как вампир гипертоника.

Верьи не слишком разумны. Если мой помощник столь же отупеет, попрошу Веруна убрать его. Станет опасен. Встреченный в роще если и отличался умом от собратьев, то в худшую сторону.

— Что случилось?

— Э… о… во-о-он…

Я посмотрел в указанном боевым призраком направлении и понял причину его бешенства. Здоровенное стадо тягловых кхаров со скотским равнодушием на лосиных мордах (на то они и скот) жрало молодые побеги в веруновой роще. Млин, я же предупреждал отставного тысяцкого, эти растения — табу, если жизнь дорога!

Оставив сумку под охраной верьи, я поплёлся к «замку», ещё менее подходящему под это определение, чем дом тестя. Бывший военный, с виду — нормальный дядька был, шутит с огнём. Точнее — со смертью.

Вышло иначе.

Там распоряжался гораздо более молодой человек. Где я его видел? Точно! Это же брент Нимирх. Игрался с другими детишками в песочнице молодого короля. Именно он выдумал брать плату за право гнать нир.

Без малейшего желания общения потопал к нему.

— Привет, брент.

— Уже глей, — самодовольно ответствовал тот. — Этот нужник — не самое большое моё владение. Король Карах щедр к преданным слугам. Земля здесь дерьмовая. Зато заводик есть. Чуешь знакомый запах? Нир. Мой нир!

— А где прежний владелец? Ты купил брентство или подарили?

— Королевский фискал выписал ему пеню за невыплату взноса с продажи нира. Бедолага кинулся по кабинетам доказывать: купил брентство у глея Гоша. Больше денег нет, дайте отсрочку… Пока бегал, срок уплаты прошёл. Брентство отошло казне. Я выкупил, — Нимирх ухмыльнулся. — За недорого.

То есть отжал. Государственный рэкет крупным планом.

— Огорчу. В купчей есть пункт. Если не будет сохранена роща Веруна, купчая теряет силу. Брентство возвращается глею Гошу. Ты готов в суде оспаривать этот пункт, положив руку на Камень Правды? Так что гнать нир можешь. Но не продавай — он мой, коль сделан на моей земле.

Парень вспыхнул гневом, потом задумался. Власть королевская сильна, но даже короля прибьёт как крысу дверью, если он соврёт, возложив лапку на судейский камень. Оттого здесь правосудие сравнительно правосудно.

— Так… А что там с рощей?

— Твои хрымы пасут в ней кхаров.

— Подумаешь… Щас прикажу отогнать.

— Не выйдет. Там очень разозлённый верья, слуга Веруна. Животных не трогает. А любого человека убьёт, выпив душу. Сам не хочешь попробовать?

Скоро я пожалел о сказанном. Двуногий пырх всё же отправил туда селянина, невзирая на мои протесты.

Хрым не дошёл до кхаров шагов пять и упал замертво.

Новосделанный глей решительно ткнул плёткой в сторону другого хрыма, со страхом наблюдавшего за происшедшим. Тот мотнул головой и бросился наутёк. Рощу грызли рабочие крестьянские животные. Их хозяева были мне не знакомы. Новый владелец притащил своих пейзан, неосведомлённых. Мои прежние точно знали, что дешевле повеситься, чем трогать рощу.

Я сжалился и отправился к кхарам сам. Лупил по толстокожим мордам рукоятью пистолета. Обычного хлыста они не слушались, упиваясь сочными ветками, зелёными даже в феврале. Отогнал одного, второго. Потом ко мне подплыл верья.

— Ещ-щё-ё-о-о… Ду-ушу… вы-ы-ыпи-и-ить…

— Видишь молодого придурка с плеткой в руке? Валяй.

— Далеко-о-о. Бли-и-иже…

Вот оно. Троллейбус не уедет от проводов, верья не улетит от рощи. Ладно. Разобравшись с крестьянскими коровками, я снова потопал к Нимирху.

— Верья на тебя глаз положил. Не хочешь подойти к нему — поздороваться?

Тот с ненавистью глянул в сторону рощи. Неровен час, добудет баллисту и начнёт пулять туда чем-нибудь огненным.

— Хрен твоему верье. А Верун наглый стал. Мелкий периферийный божок. Таких с десяток. А вот — возомнил себе. К столице полез. Тебе он — кто?

— Мне — союзник. В чем-то партнёр. Защитник.

— А, плевать. Мы находимся под покровительством самого Моуи.

— Так смело дуй вперёд и скажи это верье! Беда слишком великих богов в том, что они редко вмешиваются в дела обычных людей. Ты для Моуи — муравей. Или клоп. Ну, задавили клопа — велика ли потеря?

— Придержи язык…

— А ты не обижайся на правду. И за рощей следи. Пришли хрымов с угощениями Веруну. Пусть славят имя его, приближаясь, верья не тронет. Мусор уберут. Тогда не буду предъявлять купчую в суд. Но с тебя — услуга.

— Что ещё?

— Каросский кхар и пара верховых воинов на поездку к королю. На обратном пути отдам.

Он нехотя кивнул и повернулся ко мне спиной. Где их воспитывают такими засранцами? Тяжёлый тип.