Annotation
Мир, который без меня. (Альтернативный гей-роман).Книга 3. (https://ficbook.net/readfic/3211065)
Направленность: Смешанная
Автор: general root (https://ficbook.net/authors/1013726)
Беты (редакторы): CoLandrish
Фэндом: Ориджиналы
Рейтинг: NC-17
Размер: 203 страницы
Кол-во частей:18
Статус: завершён
Метки: Нецензурная лексика, Ангст, Драма, Мистика, Психология, Повседневность, Hurt/Comfort, Смерть второстепенных персонажей, Элементы гета, Элементы слэша
Описание:
Завершающая книга одноименной трилогии.
Книга 1: https://ficbook.net/readfic/3138722.
Книга 2: https://ficbook.net/readfic/3158224).
Десять лет отношений. Много это или мало? Герои повзрослели, но повзрослели ли их отношения? И вообще, можно ли любить вечно?
Посвящение:
Я благодарна замечательному актеру Гейлу Харольду и его интервью за вдохновение в создании этой части романа.
Публикация на других ресурсах: Уточнять у автора / переводчика
Вместо предисловия.
Часть 1. WHY?
Часть 2. I STILL LOVE HIM
Часть 3. I CAN BELIEVE
Часть 4. YOU'RE AN ANGEL.
Часть 5. WHAT IS IT ABOUT YOU?
Часть 6. NO. I CANNOT.
Часть 7. SUPERNATURAL.
Часть 8. OR I'M GET AWAY.
Часть 9. I WANNA TO KNOW.
Часть 10. DEMONS and ANGELS.
Часть 11. IN THE MIDST OF DESTINY.
Часть 12. I'LL TAKE YOU HAVE.
Часть 13. IT'S YOUR WORLD.
Часть 14. UNIVERSE ABOVE ME.
Часть 15. NEVER LEAVE ME.
Часть 16. Yes.
От автора
Вместо предисловия.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ.
Начну с того, пусть с опозданием посвящаю этот роман моему другу Захарову Артему, погибшему нелепо и случайно 4 июля 2015 года и так и не успевшему дочитать третью книгу. Надеюсь, она бы ему понравилась.
Чтобы было понятно, что это, собственно говоря, такое, мне необходимо сделать некоторое пояснение. Третья книга отличается от первых двух кардинально. Она построена по-другому. Конечно, было бы глупо отрицать мое подсаживание на сериал «Queer as folk». Избежать харизмы, как самого сериала, так и его актеров было для меня невозможно. Естественно или неестественно, но мне захотелось узнать больше о том, как это было сделано, и я начала читать интервью актеров. То, что говорил Гейл Харольд и о своем персонаже, и о работе, и о сериале не оставило меня равнодушной. Постепенно, по мере чтения у меня начала зарождаться мысль как-то это использовать. К тому, же мне было грустно после окончания моего собственного романа, и я немало ностальгировала по своим героям. Совместив в единое все вышеупомянутые моменты, я с превеликим удовольствием начала работу над третьей (заключительной) книгой. Должна сразу сказать, что работа эта далась мне непросто, ибо держать героев на одном месте на протяжении всего повествования во-первых трудно, во-вторых, невозможно, в-третьих кошмар. Что вышло из этого, судить вам. Буду очень рада узнать, что мне удалось. Однако, если это не так, расценю это просто, как опыт и что-нибудь оттуда учту.
Итак, повторюсь. В книге использованы куски интервью Гейла Харольда о его работе над «QAF» и как интересный материал, и как дань любимому актеру. Эти фрагменты выделены курсивом.
Кроме того, настольным пособием при написании третьей книги так же послужили материалы труда Пола Рудитиса «Queer as folk — the book».
Буду рада получить от Вас отклик и надеюсь, что работа придется Вам по вкусу.
Огромное спасибо, что выслушали меня и готовы рискнуть временем для чтения.
С огромным уважением.
Ольга.
Часть 1. WHY?
3.1 WHY? (Почему?)
Рою не спалось. Он мучился уже часа четыре, но так и не преуспел в попытках побороть это. Накануне он разговаривал по телефону с Энди, и теперь его грызли сомнения. Голодные и ненасытные. Энди сообщил, что сдал билет и теперь прилетит позже и даже чуть опоздает на пресс-конференцию. Это уже второй раз за последние два дня. Нет, речь не о пресс-конференции, а о том, что он задерживается. И чем больше он задерживается, тем больше Рой не один. Конечно! Кто бы сомневался?! Серебристые лисицы. Вообще, они обнаглели в последнее время настолько, что Маккене теперь и в туалет в одиночестве сходить не удается. Рой уже не в шутку думает, что это Энди так их надрессировал. Рой уже пять раз спускался в гостиную, шесть раз поднялся в студию, но даже жалкого подобия сна так и не смог обнаружить. Можно, конечно, собраться и перетереться в клубе до утра, но Рой не хочет. У него пошаливает сердце, а завтра надо выглядеть… Креативный, независимый, раскрепощенный, свободный… а, да! Еще и сексуальный. Пресса стабильна, предсказуема и консервативна, и так из раза в раз. Рой же напротив – нестабилен и непредсказуем. Одним словом - имидж. Хотя, если честно, это – дело техники исполнения.
Маккена злится. На кого, правда, он не знает, но упорно продолжает это делать. В общем, вариантов несколько: на себя, потому что ему несколько больше, чем слишком нужен Энди. На Энди, потому что тот не вылезает из гастролей, а вместе с этими гастролями всякий раз упаковывает время, и оно останавливается. На время – за то, что оно так быстро течет в категории жизни, и так медленно в категории ожидания. Через три недели ему стукнет… Рой боялся даже думать об этом, не то, что произнести вслух, а у него так и не было этого самого времени, чтобы как следует подготовиться. Еще он никак не мог себе простить, что Энди, перевалив тридцатилетний возраст, все еще выглядит лет на двадцать шесть. Стив до сих пор зовет его «деткой», и он ею и остается. Параллельно Рой злится на азиатский кризис, потому что его раздражают сводки о вечно скачущих котировках валюты. И что-то там с нефтяными барелями. Они каким-то образом то и дело касаются его, хотя он сам никоим образом их не трогает. А еще эта белобрысая девка, с которой Энди танцует в своем шоу. Маккена отмечал, что она до одурения красива и упорно не видел, что она до безобразия талантлива, и это – основная причина, по которой тот не мог удержаться. Конечно, они не говорили об этом, но Рой точно знал, что лучше не говорить. Энди не станет врать, сам он уверен, к чему тогда детализация? У Маккены были огромные неразобранные кучи разных раздражающих факторов, которыми он пытался завалить одну единственную реальную причину – почему? Почему Энди до сих пор с ним? Десять лет изо дня в день этот вопрос выдвигался на первый план, а Рой до сих пор не нашел на него удовлетворительного ответа. Нет, он, без сомнения, отчетливо понимал, что до сих пор irresistible , опуская то обстоятельство, что тратит все больше и больше сил, чтобы это так и было. Можно, конечно, играть с самим собой в догонялки. Сам убегаешь, сам себя догоняешь, только вот зачем? Бег на месте с препятствиями исключает состязательность, и этот извечный вопрос «почему» вновь торчит посреди жизни, как шип в стуле. Рой уже начал догадываться, что устал держать себя в куче различных форм, но альтернативы не было, и он упорно продолжал. Ему иногда хотелось запустить гантелей в тренера по фитнесу, а после пойти и разгромить косметический салон. Или взять гантель и убить тренера в косметическом салоне, чтобы ни от того, ни от другого не осталось и следа, но возвращался парень… Обана! Какое-то не то определение, хотя… Энди до сих пор оставался мальчишкой. Он несся по жизни, и та уже нередко страдала одышкой, стараясь за ним поспеть. Маккена давно перестал его догонять, смирившись с тем, что так и так придет вторым. Неплохо. В его-то возрасте.
Рой улыбнулся. Это надо было такое сказать, когда он, взмокший и задыхающийся, почти ослепший от напряжения, взмолился:
- Энди, если ты сейчас не остановишься, я сдохну. По-любому, сдохну.
- Э-э-э! Нет! Постой. Потерпи. Не хочешь же ты сделать из меня некрофила, потому что я точно не собираюсь останавливаться.
Нет, он, конечно же, остановился, когда почти им стал, но Рой почему-то после этого выжил. Почти. И как-то неожиданно. Маккена размышлял на тему своего падения с моста. Теперь, по прошествии более, чем десятка лет это выглядело однозначно. Он передумал тогда, но не удержался, и всего этого могло бы не быть, если бы удержался Энди. Кто дает человеку судьбу? Кто, не задавая вопросов, закладывает в нее варианты ответов? Не стоит этого делать. Да, парень сказал эту фразу тогда, хотя сам сделал. Стоило? Слишком дорого, но он заплатил, выбрав этот вариант ответа. А Роя мучают угрызения совести. До сих пор мучают. И совесть какая-то бесконечная. Уже сгрызли бы, так нет. Растягивают удовольствие.
Маккена поворочался еще, встал и спустился в гостиную. Шестой раз. Луч от фонаря дремал на спинке дивана. Как, впрочем, и всегда. Если бы Энди понимал его немой язык, он многое узнал бы о Рое. Хотя бы даже то, что Маккена чуть ли не решился вчера начать печь пирожки. Шутка. Рой с пирожками? Взаимоисключающее понятие. Статуя его свободы в фартуке и перепачканная мукой? Что-то как-то не то. Она будет молчать, довольная тем, что пирожки иногда печет Энди. Черт! Тот может все. Статуи его не интересуют, и он с удовольствием ремонтирует Роеву. Аккуратненько так, чтобы Рой не заметил. Может, кофе? Энди бы его убил, но ведь его же нет, следовательно… Маккена - как воришка в чужом яблоневом саду. Но ведь так вкуснее. Точно. Кофе. Ирландский. «Джемесон» ему не нравится, а в кофе сойдет. К тому же Рой никак не найдет в себе серотонин. После звонка Энди уровень его рухнул настолько, что, похоже, ушел в землю. Рой производил изыскания, но… Маккена заварил кофе. О, нет! Только не это! Он забыл покормить кота. Он вообще забыл о его существовании. Наверное, эта тварь шлялась где-то весь день, а теперь явилась и качает права. Это случилось с Роем четыре года назад, когда Энди вернулся и привез с собой это. Это выглядело жалко, и Роя передернуло.
- Соглашайся. Этот мужик будет жить с нами. Не знаю, как все остальное, но согласись, яйца уже крутые.
- Что-о-о? Мы же договорились, что кроме Стива здесь не будет мужиков.
- Все верно, но я не мог же оторвать от него половину.
Кот действительно состоял из двух разных половин. С одного бока он был равномерно шоколадным, а с другого - до отвращения белым. Энди смеялся. Даже имя не надо придумывать. Он – Рой плюс Стив, то есть Рости. За это время Рости вымахал в здоровенную животину весом с хорошую среднюю собаку. Он обожал Ольгу, потому что она его кормила, Энди, потому что он его гладил, и терпеть не мог Роя. Впрочем, у них это единогласно и обоюдно. Когда Энди уезжал, Рости перемещался к Ольге, потом транспортировался обратно, о чем парню знать было необязательно. Он и не знал. Теперь Ольга уехала к какой-то, мать ее, тете, и кот остался с Маккеной. Мать ее, тетя заболела как-то очень не вовремя, что в свою очередь тоже злило Роя. Рости тоже выглядел бедным, и Рой смягчился.
- Что, уродище? Шляешься от безделья? Виски будешь? – спросил он, глядя на сидящего поодаль кота и, выждав минутку, подытожил, - И правильно. От алкоголя разрушается печень. Выглядишь хреново. А я, пожалуй, буду.
- М-мау, - озадачено подтвердил кот.
- Тебе надо работать над произношением. Оратор из тебя хреновый, как, впрочем, и из меня. Здесь мы с тобой похожи. Хотя, со своим произношением я, как видишь, тоже сижу один. Выходит, он кинул нас обоих. Нам бы подружиться уже наконец. У нас много общего, и главное то, что и тебе, и мне нужен Энди. Видишь, какая штука получается, брат?
Рости эта мысль не вдохновила, и из всех далее предложенных Маккеной вариантов он выбрал еду. Маккена покопался в холодильнике, нашел что-то, бросил коту и отправился допивать кофе. Рой откупился, и кот исчез так же неожиданно, как и появился. И, слава богу! Еще не хватает убирать за ним лоток. Похоже, Рости понимал всю серьезность проблемы, потому и гадил где-то за пределами досягаемости Роя. Маккена еще побродил по гостиной и поднялся в студию. Все плохо. Даже хуже. Так хуже, что дальше некуда. Время кто-то украл. Просто выгрыз из него кусок между звонком Энди и моментом, когда тот должен вернуться. Рой полежал на одном боку, на другом. Сна ни в одном глазу, ни в голове, ни в заднице. Просто нет, и все. И Энди просто нет, и все. Черт! Все неправда. Все дороги ведут в Рим. Ни фига они туда не ведут. Все дороги ведут к Энди, потому что он и есть Рим. Самый настоящий. С нешуточными страстями, с сумасшедше-глубокими глазами, с этим зверским сметающим темпераментом. Попав в него однажды… Маккена улыбнулся. Аллегория слов. Так вот, попав в него однажды, выбраться уже невозможно… Рим есть Рим. Царь царей.
Маккена закрыл глаза. Вот он, Энди. Это почти осязаемо. Голос, запах, ощущения. Человек. Человечек. Колокольчик. Звоночек. Мальчишка в свои тридцать. Изменился и не изменился. Рой целует его, пластает, а он дрожит, потому что… Энди знает, как Маккена любит. Он и в пятьдесят будет так делать, потому что Рой – его первоматерия, его всематерия. Черт! Никотин нестабилен. Опять его уровень ниже критического. Он никогда не бросит курить. Да и надо ли? Рой сел на кровати. Образ парня исчез. Наваждение осталось, густо сея флюиды. Внутри все опять рушится. Валится с грохотом с полок, смешивая реальность. Что-что, а творить хаос в организме Маккены… Энди совершенен в этом занятии.
Да еще эта проклятая пресс-конференция. Нудное, раздутое мероприятие. Сериал плюс книга. Это взорвало телевидение и общественное мнение. Рейтинг зашкаливает, мир бушует. Сегодня телевидение выплеснуло в массы последнюю финальную серию, и завтра волны отката потянут за собой тяжелые камни. Скандал войдет в апогей. Наверное, о такой популярности страшно мечтать, а Рою хочется закрыться в студии, и чтобы никого. Только Энди. С годами приоритеты костенеют, покрываясь непробиваемой оболочкой и выстраиваясь в определенный порядок. В конечном счете приходишь к выводу, что все не имеет значения, за исключение тех, кто делит с тобой жизнь.
Миллион лет тому назад, наверное, во времена, когда динозавры еще не определились, дохнуть им или нет, Энди выдвинул Рою одно единственное условие, выполнить которое для Маккены оказалось много сложнее, чем выжить тем же динозаврам. «Я хочу, - сказал парень, – чтобы ты был прежним. Не тем, который рухнул с моста, а тем, которого я выловил под ним». Вот так. Ни больше, ни меньше. Рой хорошо понимал, что это значит. Он сдохнет, но сделает. Он будет ходить по краю обрыва. По самому крайнему его краешку. Он заставит Энди бояться, и бояться до одури. Это его условие, и он не скажет о нем вслух.
Мысли Маккены тянулись изощренной канвой, трансформируя одну тему в другую, и он не заметил, как начал плотно думать о романе. Завтра на человечество сразу рухнет огромная куча всего. Жаль. Человечество жаль. Оно разделе′нно воспринимает альтернативные отношения и нередко впадает в безудержное раздражение, хотя зря. Это вряд ли что-либо изменит, разве что выплеснет в никуда тонны опасной энергии. Молодец, все же, эта Бернарда Лави′на. Написать сценарий, а теперь еще и книгу – достаточно смелое решение. Тем более для женщины. А ведь она еще и натуралка. Рой почувствовал гордость. Он был горд тем, что кто-то так же, как и он не побоялся сказать то, что думает. Все-таки интересная штука – провидение. Как оно работает – непонятно, но оно свело Энди и Бернарду, и в соединение своем они оказались тем магнитом, который притянул к ним и всех остальных. То маленькое интервью, которое парень дал журналистке, оказалось зерном, упавшим в благодатную почву. Видимо, флюиды и афродизиаки Энди настолько поглотили женщину, что… В общем, ничто не предвещало ничего. Они просто сидели в кафе, и Бернарда записывала в блокнот ответы Энди. А потом, когда наброски были сделаны, и кофе закончился, Бернарда почти решилась задать ему вопрос, который, как выяснилось, интересовал всех. По сто первому разу. Ну, и ее в том числе. Ориентация. На этом месте будет прилично удивиться, но, нет. Как же без нее? Без ориентации. Парень, ничуть не смущаясь, ответил: «Да». Почему это так волнует всех? Неужели понятие любви столь ограничено, что вызывает недоумение? Вот если бы эта тема так старательно не раскручивалась, люди перестали бы воспринимать ее так болезненно. Ненужными стали бы парады, демонстрации и тому подобные вещи. Они бы просто потеряли смысл, но никто не решается объяснить это людям. А дальше Энди сказал фразу, которая плотно застряла поперек сознания Лави′ны. «Телевидение упадет в обморок, предложи ему кто-нибудь подобный сюжет. Люди боятся, а страх порождает невежество. Толпа, шагающая в ногу ровной колонной, и надо обладать мужеством, чтобы сделать шаг в сторону».
- Как вы решились на… ну… скажем так…
- Видите, - улыбнулся Энди. – Вы не можете даже произнести это вслух. Мне проще. Я не иду в этой колонне, просто потому что не хочу. Вы ведь журналист, во всяком случае, считаете себя таковым. Насколько я понимаю, смысл подобного занятия - это вскрывать фурункулы, так давно назревавшие в обществе. Да, последует грязь, но потом всем станет легче. Хотите, я вам помогу и произнесу для вас то, что вы не смогли?
Энди улыбнулся.
- Вы хотели спросить, как я решился любить его? Я отвечу. Я не выбирал. Я всегда его любил.
- Вы – смелый человек, Энди.
- Отнюдь. Я обычный человек. Такой же, как и вы, - а потом замолчал и улыбнулся, и госпожа Лави′на поняла, насколько он свободен. – Не обижайтесь, но ваша статья для девочек-фанаток. Она вряд ли изменит мир. Стоит ли мучиться? Может, выбрать другое занятие?
Бернарда думала. Слова Энди не шли из головы. Она злилась, а это отличный признак. Наступил момент, когда она поняла, что почти осязала их. Смысл лежал на поверхности. Просто наклонись и возьми. Он прав. Она напишет статью, только он останется свободным, а она не испытает ничего.
Бернарда позвонила через несколько дней.
- Студия господина Гейла Маккены, - произнесла Ольга, и Бернарде стало легче, ведь она уже решилась набрать номер. Кто там из великих сказал? Может, даже и Наполеон, что главное ввязаться в драку, а разбираться придется по ходу.
- Добрый день. Могу я говорить с господином Энджио Джалалли?
- Как вас представить?
И тут Лави′на поняла, что не знает, что сказать. Вряд ли Энди вспомнит ее, но парень вспомнил.
- Я знал, что вы позвоните, - начал он, почти минуя приветствия. – Я почувствовал.
- Я хотела бы обсудить с вами сценарий, - ответила Бернарда и поняла, что последний спасательный трос только что сгорел за ее спиной.
Сценария у нее не было, хотя она и собралась его обсуждать. И вообще, сценарии – не ее профиль. Она делала по ним курсовик, но это было тогда, когда динозавры все-таки определились и решили вымереть. Ей, конечно, проще всего последовать их примеру, но голос Энди отсекает эту возможность.
- Вы шутите?!
Она шутит, конечно, но он говорит так, словно кто-то принес ему на подносе его готовую заветную мечту.
- А вы хотите, чтобы это было шуткой?
Можно по-разному пилить под собой сук, но умный человек десять раз подумал бы, какой вначале выбрать. Вот если бы под ним мягкий мох… но нет. Разросшийся терновник.
- Знаете? Я когда увидел вас, испытал надежду. Не знаю почему, но мне так показалось.
- Знаете Энди. Честно говоря, у меня пока кроме вдохновения ничего нет…
- Так это же хорошо! Значит, не надо будет ничего менять! А то вдруг бы мне не понравились главные герои…
- Я бы хотела пригласить вас на роль главного героя.
В телефонной трубке повисла тишина. Время как-то споткнулось, и теперь стоит на одном месте, поглаживая разбитое колено. Впрочем, оно имеет право. В сравнении с бесконечностью его пути эта заминка будет меньше, чем точка. Кусок от точки. Это тоже расстояние, но…
- Как это?
Рой задремал. Во всяком случае, можно было именно так думать, потому что его перестали мучить мысли. Подушка пахла Энди, и Маккена растворил себя в этом запахе. Вообще… В этот момент звякнул телефон. Эсэмеска сообщила, что Энди сел в самолет. Время вновь перепугалось и шарахнулось в обратную ото сна сторону. Сейчас начнет сглатывать минуты, приближая Энди все ближе. Дурацкая вещь – самолет. Каракатица с растопыренными отростками. Маккена никогда не мог понять, как она летает. Да какая разница? Пусть летает, как хочет. На хрена Рою аэродинамика? Как, в принципе, и среднеазиатский кризис. Вот тебе на! Раздражает. Тем более, если думать об этом в пять утра, так толком и не сомкнув глаз. Завтра он будет выглядеть помятым. Вот тебе еще раз на! Как продолжать оставаться irresistible, когда тебе полтинник? Можно сдохнуть в спортзале и кончиться в косметическом салоне, но мяться от этого будешь ничуть не меньше. А Энди только тридцать, и он так не мнется. Черт! Еще эти среднеазиаты со своим кризисом. От них мнутся мысли. Рой вообще ничего не понимает в политике. А Энди понимает. И Стив понимает. Они ему объясняли, только это была провальная идея. Древнекитайская грамота на глиняных табличках в безлунную ночь. У Стива с Энди много общего. Секс, танцы, политика, кризис. Металлическая палка, опять секс… Так, стоп. У Роя со Стивом тоже много общего. Секс, дружба, идеальные отношения… Что еще? Ладно, для начала неплохо. Он потом подумает и вспомнит, что еще. У Энди с Роем тоже много общего. Секс, выставки, жизнь, дом, постель… В конце концов, у них одна ванна на двоих и шкаф. И Энди кладет грязное белье в ту же корзину, что и Маккена. Стив-Стив… У них троих секс на троих. Нет, не втроем, а на троих. Что ж, вполне даже. Можно еще чего-то пытаться, пока тестостерон подскакивает, потому как, когда перестанет, то и… Нет, что угодно, только не это. Пусть лучше зашкаливает. Куда деть избытки, можно придумать. Рой тут его вчера искусственно поднимал. Пока канал не пересох, и он поднимается по накатанной. Ну, и что, что полтинник? Поднимается же. И все поднимается. Даже давление иногда. Энди запретил ему пить. Пить вообще. И пить кофе. А без кофе – какой тестостерон? Да и вообще… Энди тридцать. Он великолепен. И Маккена великолепен. Только по-другому. Есть же разница в трехлетнем коньяке и четвертьвековом? Нет, никакой. Рой никогда не понимал его вкус, потому что всегда мешал запах. Маккене – что один, что другой - без разницы. Не катит. Лучше перенести это сравнение на виски. Есть же, в конце концов, разница между брендом от года и от двенадцати лет? Есть. И то, и то вкусно по-разному. Приятный такой звукоряд, в котором по всем нотам диезом долбит секс. Даже в виски. Ну, Фрейд! Ну, умница! Уж, где-где, а тут Рой разбирается. Потому и согласен с Фрейдом. Есть сексуальная энергия, есть жизнь. Нет ее, то и… Лучше не думать. Начинает тошнить. Две недели нет стабильности. И это в возрасте Роя. Он, конечно, пару раз сходил в темные комнаты, раза четыре спал у Стива, но… нет стабильности, потому что нет Энди. И в коридоры-то он ходит больше для тестирования. Ну, чтобы не пропустить момент, когда его возраст проступит татуировкой на лбу…
Мысли пьяно заплетаются в уставшей голове. Легкая дремота валит Роя в пропасть. Среднеазиатский кризис, залитый виски как-то отступает, и мозг распускает перегруженные извилины. Шесть. За окном по-деловому волнуются птицы. Выспались и сообщают об этом. Семь. Навязчиво звенит будильник, сообщая Рою, что он тоже выспался, и ему плевать, так это или нет, а вот Рою не плевать, потому, как он не выспался. В голове расплавленное болото из мозга, кофе и перепревших мыслей. И консистенция жидковата. Как-то быстро перетекает из стороны в сторону при любом наклоне головы. А, в принципе, плевать. Семь, и это значит, что самолет Энди приземлится через два часа. Пресс-конференция тоже начнется через два часа, но это вторично. Важнее, что самолет сядет в это время. Он, правда, будет шуршать колесиками в обратную от Роя сторону, потому что кто-то запроектировал так взлетно-посадочную полосу, словно хотел еще чуть–чуть продлить полосу препятствий, но это – как волна. Разгонится, затормозит и потянет парня в обратную сторону.
Маккена спустился в гостиную, налил воды и остановился, глядя на погасшие панно. Реле освещенности сработало, позволяя солнцу подсвечивать изображения. Маккена улыбнулся. Года три назад Энди улетел с гастролями в Канаду, а когда почти вернулся, Рой улетел в Европу с экспозицией. Через три недели Маккена вернулся, но вновь улетел Энди. Улетел и остался. Маккена хорошо помнил свои ощущения. Он вернулся в гордом одиночестве, потому что настроение не составило ему компанию. Было уже темно, и Рой нехотя открыл дверь. Открыл и понял, что настроение его вернулось предыдущим рейсом. Он вошел и… Вся стена между тумбами и полками бесконечной кухонной мебели, словно светящийся экран, демонстрировала канву фотографий. Срезы девяти счастливых моментов, где они вместе. К одному снимку прикреплена бумажка. «Я буду любить тебя вечно». Небрежный черный фломастер. Слова наискосок. Слева направо и чуть вверх. Бешеная энергетика. Роя передернуло. Вместе с тестостероном. Энди мог бы не говорить ничего. За всю жизнь. Ничего и никогда. Только это. А дальше по ступеням лестницы:
Воздержание не всегда полезно.
Для Стива тоже.
Советую провести интенсивные тренировки.
Ничего не говори после.
Советую подготовиться.
Вернусь неожиданно.
Вот он весь Энди.
Воспоминания уютно ложились в ячейки души. Они удобно сооружены и подходят по размеру. Рой поднялся в студию и встал на тренажер. Кардионагрузка. Хорошо, что не кардиостимулятор. Двадцать минут, и он вновь свободен, прекрасен и независим. Ну, почти.
Программа поделена на несколько частей. Повторный просмотр заключительной серии. Презентация книги. Непосредственно пресс-конференция. Лотерея по выигрышу бесплатных подарочных двадцати пяти экземпляров с автографами автора и актеров, сыгравших главные роли. Дальше продажа книг, кучи фотографий на память. Фуршет и различного рода мелочевка. Воздержание не всегда полезно. Особенно рядом с Энди и до пяти вечера. Между половиной шестого и восьмью надо успеть быстро-быстро и много-много раз, потому что с восьми у Стива алкогольный марафон, а в одиннадцать клуб, если, конечно от него что-нибудь останется, откроется для посетителей, не считая той сотни человек, что приглашена на закрытую вечеринку для друзей. Господи! Рой почти заскулил. Он прожил одну и ту же жизнь трижды. Физически, в фильме и в романе, но так и не смог ничего изменить. Энди трижды умирал, и сердце Маккены едва выдержало это. Ольга трижды восклицала: «Мальчик мой!», а Энди только улыбался и говорил: «Я бы и сейчас, не колеблясь, согласился бы на все».
Рой последний раз взглянул на себя в зеркало. Ну, вот, он вполне может ехать. Сейчас перешагнет порог и сразу ступит на пьедестал своей статуи свободы. Только бы не поскользнуться. Вот только засунет подальше, поглубже свою ложь. Уже достаточно продолжительное время он лжет Энди, и это его напрягает. Он ни за что не признается никому, что статуя эта лишь снаружи сияет великолепным начищенным металлом, а внутри давно прогнила до основания. Не нужна она ему, эта проклятая статуя, но… Помни, Рой, ты свободен, прекрасен и независим. Ну, почти. Энди достоин такого его, а не того, что решил купить себе теплый пуловер и сидеть в нем на балконе… Нет! Только не это! Не в этой жизни! Это не ускользнуло тогда от взгляда Энди, но он сделал вид, что не видит. Хочешь быть свободным - будь, только, знаешь что, Рой… Я не думаю о том, в пуловере ты или нет, появились у тебя морщинки или нет… Мне все равно, потому что я буду любить тебя вечно. Любого.
Маккена сидел в зале и смотрел на экран. Хороший сериал. Жизненный. Это, конечно, мотивы их жизни, но этого достаточно. Есть вещи, которые только для двоих. Он почему-то подумал про Бернарду. Про то, как впервые увидел ее. Он только что вернулся из командировки. Самолет измучил его. Благо, пакетов для тех, кто летает так же, как он, было в достатке. Теперь ему хотелось в душ, в кровать, и чтобы проснуться, а Энди рядом, и желательно, чтобы весь набор сразу. «Вот черт», - решил он, когда увидел у дома незнакомую машину.
- Вот черт! – воскликнул Рой, когда увидел в гостиной незнакомую женщину.
- Рой! – Энди бросился ему навстречу.
- Люблю тебя, детка, - признался Маккена, будучи не совсем уверенным, что можно сказать большее.
- Это Бернарда, - радостно сообщил парень, указывая на гостью.
- Мне следовало бы догадаться, - без энтузиазма признался Рой.
- Здравствуйте, Рой, - Лави′на улыбнулась.
- Стараюсь.
- Простите? – не поняла Бернарда.
- Здравствовать, но, похоже, это откладывается.
- В смысле?
- Я надеялся блевать, потом принять душ, потом трахаться, но теперь вместо всего этого – вы. Надеюсь, вы того стоите.
- Рой! – возмутился Энди. – Как тебе не стыдно?!
- У себя в доме мне обычно не бывает стыдно. Даже, если я сейчас разденусь, и начну…
- Не думаю, что меня это убьет. То, что пишут о вас, сильно…
- Я лучше?
- Вы хуже.
- По крайней мере, честно.
- Не совсем. Вы – гораздо хуже.
- Обычно я нравлюсь женщинам, - чуть заинтересовавшись и слегка смягчив тон, начал Маккена. Пожалуй, в ней что-то есть, в этой Бернарде.
- «Обычно» не подразумевает всегда, - твердо заключила Лави′на.
- А вам палец в рот не клади.
- Не припомню, чтобы я горела желанием облизывать ваши пальцы.
- Энди, что это? – недоумение Маккены было почти реалистично.
- Это – женщина, которую со временем ты будешь обожать.
- Должна быть сильно аргументированная причина.
- Фильм! Вернее, сериал! – воскликнул парень.
- Ты уже купил мне клетчатый плед и кресло-качалку? Энди, я не смотрю сериалы.
- Думаю, с этого начнешь.
- Так. Я все понял. Блевать буду не скоро. В кровать лягу еще позже, а трахаться – в следующей жизни, - заключил Рой, нервно отодвигая стул, чтобы сесть за стол. – Дай мне лист бумаги и ручку. Буду конспектировать. Пушечное ранение головы на вылет, знаете ли. Боюсь, услышав последний аргумент, я позабуду первый. И, кстати. Полерни все это кофе. Пожалуйста.
- А вы мне нравитесь, Рой, - вдруг сказала Бернарда, и Маккена потерялся. Ничего необычного она не сказала, хотя сказала весьма необычно. – И, знаете, чем? Вы последовательны. И последовательно убеждаете меня в том, что я не отступлюсь. Герой вашего плана всегда привлекателен. Вы – независимы, самоуверенны и точно знаете, чего хотите. У вас есть принципы, и вы не озадачиваетесь тем, нравятся они кому-либо или нет. Конечно, вы не собираетесь спасать мир, но это для Крепких Орешков и Рембо…
- Мир меня не интересует. Если и надо кого-то спасать, то это точно не его. Он утонул уже настолько, что дышать точно не будет.
- Так ты согласен? – с надеждой воскликнул Энди.
- Разве тебя когда-то интересовало мое мнение? Может, ты согласишься спасти мир?
- Если только от тебя.
Прошло уже три года. Обожать Бернарду Рой так и не начал. Обожание – какая-то слишком трудная для Маккены категория чувств. То ли клетки, отвечающие за подобные характеристики, в нем были не заложены, то ли они были заложены, но отмерли, как рудименты или атавизмы (вспомнить бы, что из них), не оставив даже отростка, но Рой ни разу в жизни не страдал приступами обожания. Несмотря на подобную печаль, Лави′не все же удалось отвоевать в его сердце небольшой, но уютный уголок. Соседство было великолепным, и Бернарда с удовольствием посещала свою резиденцию. Селяне приняли ее сразу… Короче, Рой не вошел с собой в противоречие, а, значит, у мира был шанс еще какое-то время спокойно дрейфовать в пространстве. В свою очередь Бернарда вполне соответствовала эротическому представлению Роя о мире, что намного упрощало дело. Она была какого-то неопределенного возраста. С одной стороны он вполне опускался до возраста Энди, с другой, почти достигал лет Маккены. Худощавое телосложение, вечные и неизменные джинсы, унисекс-стрижка и неспадающая улыбка составляли небольшой список тех качеств, которые мирили Роя с ее совершенно невыигрышным полом. Кроме того, очень скоро Маккена понял, что она талантлива, что и дало ей бессрочный пропуск в его сердце. Помимо всего Лави′не посчастливилось уродиться брюнеткой, что в немалой степени прибавляло ей шансов в категории восприятия Роя. В общем, все яйца удачно легли в одну корзину, которая вполне удовлетворила Маккену.
Кроме всех вышеперечисленных достоинств Бернарды у нее оказалось еще одно – удивительная способность убеждать людей в том, что им что-то надо. В этой цепочке удачно складывающихся обстоятельств у Роя было почетное второе после Энди место, хотя ни тот, ни другой даже ни разу не подумали об этом догадаться. Трудностей так же имелось в достаточном количестве, что делало весь процесс еще более привлекательным. Другой вопрос, что Маккена делал вид, что никоим образом не участвует в процессе кроме, как оказывает материальное вспоможение и снисходительно терпит все это. Никто и не спорил, хотя все давно поняли, насколько он увлекся. Вообще, любой творческий процесс оказывал на Роя магическое действие, и он готов был принять любое его проявление, лишь бы оно взрывало заплесневелые общественные устои.
Итак, Рой смотрел на экран и размышлял, как из ничего, набирая обороты, произрастало то, что теперь пускает мощные корни. Общественность негодовала, но это было где-то за пределами конференц-зала, и Рою было, мягко говоря, плевать на это. Слюны у него доставало, ибо всю жизнь он практиковался в том, что жил, как считал нужным. Да, он жил, как считал нужным. Любил, как считал нужным и дружил тоже, как считал нужным. Он действительно был свободным. Не от себя, конечно. От общества. С обществом его связывали чисто технические связи и налоги. И дело было не в его ориентации. Дело было в его неприятии огромных толп, следовавших за единственным пучком сена, которого, оказывалось, хватало далеко не всем. Те задние продолжали следовать за передовыми, надеясь, что и им когда-нибудь что-то достанется. Святым убеждением Маккены был постулат: если общество не принимает его таким, какой он есть - на х.. это общество.
Сериал снят. Книга отпечатана, и теперь обществу придется как-то с этим мириться. Это не проблемы Роя. Это проблемы общества. Пусть оно с этим и разбирается. Маккена повернул голову, чтобы взглянуть на Стива, а Шон положил ему на колено ладонь и легонько сжал. В этом жесте было куда больше смысла, чем во всех словах, которые Стив и заложил в него. С ума сойти! Двадцать лет неизменно идеальных отношений. За это время они стали только глубже и крепче. Двадцать лет этот человек составлял одну из огромных частей его существования. Составлял, составляет и будет это делать вечно. А Стив красив до сих пор. Сумасшедше красив. Маккена довольно часто приходил к этому выводу, но продолжал удивляться всякий раз. Шону к лицу его возраст. Придает благородную чеканку, в которой детально проступает каждая черта. Он до сих пор его Терра инкогнита. Рой всю жизнь думал о нем именно так. Терра инкогнита его жизни. Огромный экзотический остров, дрейфующий в изумрудно-перламутровой воде. Ныряй в нее, собирай переливающиеся жемчужины, но дна не достигнешь никогда. Мягкий ласкающий придонный песок будет гладить ноги, увлекая погружаться все глубже, но ведь не затянет зыбучими песками, отпуская, чтоб успел хлебнуть воздуха, оказавшись на поверхности.
Двое мужчин. Стив и Энди. Двое самых важных людей его жизни. Приятная теплая волна прокатилась по телу Роя. Несомненно, на свете есть огромное количество более красивых, молодых, идеально сложенных, талантливых и каких угодно еще мужчин. Маккена видел их. Сотни раз. Он понимал в тот момент, что это так, но… Ни одному из них не удалось еще рушить с полок его души весь накопленный жизненный скарб. Этим двоим достаточно только коснуться его, чтобы все с грохотом валилось со своих мест от этой бешеной качки. Маккене ничего не остается, как в миллионный раз расставлять все по местам до следующей волны.
Шон смотрит ему в глаза. Этот его лисий взгляд, застывший в полуулыбке! О, нет! Не смотри так, Стив!
«Вот черт! Он, и правда, его кормит». Последние фразы сериала. Рой обожает этот фрагмент, но Стив смотрит сейчас на него и неслышно, одними только губами повторяет: « Вот, черт! Он и, правда, его кормит». Маккена улыбается в ответ.
Последний эпизод. В кадре главные герои. Рей Макгрегори и Конти Аллали. Парень набирает в рот глоток бульона, чтобы дать Рею. В студии тишина. Даже мухи не летают, проникнувшись единым вниманием. Темно. Лишь освещенный пятачок декораций. Вокруг, затаив дыхание, сотня человек. Вся съемочная группа. Импровизированные столы с шампанским. Люди стоят, сидят, но никто не дышит. Последний эпизод для пятерых. Оператор, светотехник, звукорежиссер и двое актеров. Остальные уже отсняли свой самый необычный в жизни сериал. Нежность, текущая между главными героями, касается каждого. Это тяжело. Очень. И хорошо, что вокруг темно, потому что у некоторых текут слезы. Это, как кусок жизни, который через несколько мгновений станет прошлым. В него уже не войдешь, уже не исправишь, не переделаешь. Огромная семья в сотню человек. Кто-то уходил, кто-то работал лишь в нескольких эпизодах, но атмосфера… Это кусок жизни. Не просто роли. Не просто герои. Сейчас оператор скажет такую обычную фразу. Он говорил ее сотни раз. Но сейчас это будет приговором. ВСЕ. СНЯТО. Мгновение. Еще мгновение, оттягивающее время от первого кадра до этой последней точки. ВСЕ. СНЯТО. Не говори! Подожди! Дай еще секунду!
– Это… аванс. А теперь давай выпей глоток. Тебе нужно есть.
– Не могу.
– А так?
А так? Как? Кто теперь ответит?
ВСЕ. СНЯТО. И тишина. Особая категория тишины. Фильм снят. Но не для этих двоих. И не для этих ста. Кто-то должен включить рубильник, чтобы зажглось освещение, но он не спешит. Это мгновения особой тишины. И особой темноты. Она тягучая. Вязкая. Она пропитывает дыхательные пути и застревает хлопьями. Рой смотрит на этот светлый пятачок студии, где он и Энди. Только другой он, и другой Энди. Кто-то словно протискивает сквозь него металлический кол. Под углом. Наискосок. Через левую ключицу к сердцу. Медленно так. С пониманием, как больнее. Попадает не сразу. Вытаскивает, и вновь. Только чуть изменив угол. Энди стоит, прижавшись к нему спиной, и Маккена не может видеть его лица. А надо? Он и так знает, чувствует, что тот испытывает.
Рой смотрит на экран. Титры. Длинные бесконечные простыни титров. Почему сейчас он вспомнил эти последние минуты работы? Почему бережно упаковал и сложил аккуратными стопками? Как получилось так, что Маккена не просто принял сериал, он прожил его вместе со всеми. И теперь фразы… Первые фразы, когда одна жизнь кончилась, а другая не началась. Тонкая полоса между двумя, летящими в разных направлениях электричками… Когда прошлое неотступно несется назад, а будущее, сломя голову, летит вперед. Эти фразы – как названия глав открытой книги, страницы которой перебирает ветер.
«Ребята, мы все же сделали это! Как я горжусь вами», - Рон Галлилей, режиссер, который, как капитан потерявшего управление судна. Здоровенный, широкоплечий, с копной золотящихся волос, собранных в хвост. – «Я делал это все три года, но только теперь могу признаться. Черт возьми! Я и, правда, горжусь вами»!
Джой Вайт, сценарист, перенявший увлеченность Бернарды и писавший сценарий к последним трем сезонам. Тощий, с огромной, беспредельно растягивающейся улыбкой и бархатным голосом, вдруг всхлипнул и сказал: «Не знаю, кто и что об этом подумает и скажет, но даже, если после этого я не смогу найти работу… В общем, я бы ни секунды не колебался, если бы вы позвали меня, решив начать все заново. Я люблю всех вас. Я люблю каждого из вас».
После очередь дошла и до Джима Сноу, сыгравшего Рея Макгрегори и Роя Маккену в одном лице. Этот до мозга костей натурал, полностью лишенный брутальности, но обладающий чем-то затягивающим, что Маккена так и не смог классифицировать, сыгравший гея так, что, должно быть, должен был сам усомниться в своей ориентации… Он совершенно не умел говорить, и не умел до такой степени, что трудно было представить, что он вообще может быть актером. Джим постоянно повторял фразу: «Ну, вы знаете», словно это убеждало его в чем-то. «Все, что я понял…ну, вы знаете? Я обнаружил, что иногда ты не до конца понимаешь, что реально делаешь до тех пор, пока это не закончится. Многие из тех, что сейчас здесь и тех, кого нет… э-э… спасибо вам за все. Огромное спасибо». Последние слова дрогнули душевными слезами.
«Честно говоря, я не знаю, что мы тут с вами делали эти годы, но я рад, что провел их с вами. Я не могу говорить об этом, как о работе, потому что это было нечто совсем иное. Я, конечно, рад, что мне платили, но… Черт! Я бы сделал это еще раз бесплатно». Коллин Фрей. За эти годы из двадцатилетнего мальчишки, без особой надежды пробовавшего первую роль, он превратился в великолепного профессионального актера.
Бесконечно ползут титры. Бесконечно ползет время. Только жизнь, разогнавшись, несется через все препятствия. И время летит мимо. Оно принесет с собой Энди. Скорый поезд с одной остановкой. Рой будет ждать его на платформе, а, значит, все хорошо.
Часть 2. I STILL LOVE HIM
3.2. I STILL LOVE HIM. (Я все еще люблю его)
Рой сидел на сцене и периодически выпадал из реальности. Тонны вопросов и тонны ответов смешались в его голове, и единственное, о чем он мечтал — чтобы все, наконец, кончилось. Он уже начал хотеть есть, потому что в желудке кроме утреннего кофе — ничего. Отвечать на вопросы тоже не входило в круг его вожделения. К тому же, он ждал Энди, и это его занимало куда больше, чем все происходящее вокруг. Он думал обо всем подряд. Причем, совершенно не замечая этого. Муза в последнее время стала очень неряшливой. Хотя… Не зря же говорят, что от долгого совместного проживания биологические особи становятся похожими друг на друга. Вот и позавчера, явившись без предупреждения, муза пораскидала всюду свои платья и уселась ждать Энди. Так до сих пор сидит и ждет. Она уже успела покопаться в мыслях Маккены, извлечь оттуда идеи и теперь забавляется с ними, а Рой… А что Рой? Хочет снимать парня, что и обдумывает одновременно с музой в данный момент. Правда, она осталась в студии, а он на этой прессскучнейшей конференции. Время тащится еле-еле, словно волочет за собой тонны груза. Рой уже приготовился зевать, когда его сердце вдруг засуетилось. Оно, как собачка, начало скакать, почуяв приближение хозяина. Энди все-таки приручил его, и теперь оно хранит ему верность. Есть такая категория отношений, которая накрыла Маккену как-то вдруг и более десяти лет тому назад, и он смирился с мыслью, что ему это даже нравится теперь. Есть в этом смысл — ждать кого-то. А если не просто кого-то, то и смысла гораздо больше. Рой заволновался вслед своему сердцу, потому, как уже давно замечал, что научился чувствовать Энди. Радиус его чувствования распространялся километров на пятьдесят, и по мере приближения парня усиливал сигнал. Маккена обернулся именно в тот момент, когда Энди появился на сцене. Зал разразился радостными аплодисментами, а тот, сияя непревзойденной улыбкой, весело помахал рукой. У сердца Роя случилась кома. Оно соскользнуло само по себе и соскочило с ритма. Маккене еще ни разу не удалось подготовиться к появлению парня. Полсекунды, и вся титаническая работа по подготовке летит… нет, валится на это самое «нет», словно Энди несет с собой хаос. Рой стоит сам посреди себя и, в принципе, как обычно, не знает, что с этим делать.
Энди поприветствовал всех на сцене, подошел к Рою, наклонился и поцеловал. Просто так, потому что это было для него естественно. Запах теплого тела, остатков его любимых духов, чужого солнца и сексуальности вслед за сердцем почти загнали в ту же кому и самого Роя. И это он? Тот, который свободен? Независим? Непредсказуем? Статуя едва удержалась на пьедестале. Ее повело, и перекосившийся центр тяжести почти обрушил ее. Хорошо, что он проскочил все чакры, затормозив где-то на уровне коленей.
— Вы, словно принесли с собой огромный букет энергии, — радостно заметил ведущий, и Маккена отметил, что это чуть ли не единственное умное заключение, которое ему удалось произнести собственноручно.
Вообще, Рой терпеть не мог любые ток-шоу. Ему всегда было жаль ведущего, которому приходилось беспрестанно нести всякую чушь, заполняя собой дорогое эфирное время.
— Я готов, — ответил Энди, — раздать каждому по цветку.
— Вы так нежно сейчас поцеловали Роя, что, думаю, многие успели позавидовать. В чем секрет ваших столь долгих отношений? Вы ведь вместе что-то около десяти лет?
— Через пару недель четырнадцать. Секрета никакого нет. I still love him. (Я все еще люблю его)
Сознание Маккены сделало кувырок, вошло в пике и плюхнулось на то же место лапками кверху.
— Рой, — обратился к нему ведущий. — Мы только что услышали ответ Энди. Интересно было бы послушать, что по этому поводу скажете вы. В чем, по-вашему, секрет таких долгих и необычных отношений?
— He still loves me. (Он все еще любит меня)
Энди улыбнулся. Это как раз то, за что он и любит Роя. Хотя, нет. И это тоже. Помимо всего. Маккена взглянул на парня, неопределенно-виновато пожал плечами и чуть прикусил нижнюю губу. Черт! Он всегда так делает! Сейчас задвинет за щеку язык… Рой, я действительно люблю тебя и, знаешь, почему? Потому что… Просто я готов любить тебя вечно.
— Тебе придется ответить за свои слова, — мысленно пригрозил Энди.
— Я только этого и жду, — так же мысленно парировал Рой.
— Уверен?
— Не сомневайся.
Вот он, извечный вопрос «почему»? И лисицы тут, как тут. Зараза! Сколько еще он будет их терпеть? Это все Стив. Притащил в свое время целую стаю, вот они и поселились. Подселились черти, собаки страшные! И ничто на них не действует. Иммунитет у них, видите ли! Ведущий тем временем пустился в мутные разглагольствования на тему отношений, но Рой почему-то взглянул на него с другого ракурса и тут же посочувствовал. Очень. Наверное, он уже давно стал психологом, потому как тут же разложил для себя на составляющие всю жизнь этого человека. Жена в засаленном на животе халате; детишки, не подающие особых надежд; пивной бар по пятницам и порнушка втихаря, когда жена посещает маму. Секса нет, потому что-то, что есть, им, вряд ли, можно назвать. В общем, спят в одной кровати, лишь случайно соприкасаясь во сне задницами. Во всяком случае, весь вид ведущего не просто говорил об этом. Он кричал, срываясь на хрип. Нет! Маккена тут же решил, лучше сдохнуть в тренажерке, чем оступиться и разбиться, когда перетянет пивной живот. И надо что-то срочно делать со вторым подбородком, пока он не отвис совсем для всеобщего обозрения. А еще… давно пора решить, делать ли новую процедуру… короче, морщины начинают его раздражать. Энди будет смеяться, но это же не его проблема. Его проблема в том, чтобы становиться все большим извращенцем, продолжая увлекаться увядающим… А он сам прекрасен. Рой сглотнул слюну. И все еще пока… Ревность почесалась спиной о натянутый нервный канат. И к психиатру пора. Шалят, шалят нервишки. Парень улыбается, поглядывает на него, мнется в кресле, почти касаясь его плечом, а потом наклоняется и…
— Я голоден так, что если не порву тебя, считай, тебе повезло.
Вот уж любитель (это он об Энди) несвежего мяса (а это он уже о себе). Явно бродят мысли, а такими еще и не до того додумаешься. Ну, давай, Рой, начинай опять определять степени извращенности парня. Когда ж ты, наконец, поверишь, что плевать ему на все твои раскладки и доводы. Ну, не видит он твоих морщин и прилипших фунтов. Не интересны ему твои стремления стать лучше, потому что… Он сказал: «I still love him».
— Надеюсь, — постарался, как можно безразличнее, ответить Рой, — я тоже.
Энди улыбнулся. Врет же. Ну, пусть. Я-то чувствую, как его трясет. Играй, Рой. Обманывай сам себя. Я все равно чувствую, как залпами выстреливают из тебя протоны нетерпения. Или наказать, лишив сладкого? Ну, Рой! Эх, и врунишка.
А у Маккены шипы в кресле. Ерзает, словно они впиваются в попу. Он же поменял створки на своих внутренних полках, а они не выдерживают, и хаос близок к тому, чтобы случиться вновь. Впрочем, здесь без вариантов. И так, и так случится. Определенно.
— Энди, — голос ведущего впивается в размышления Роя. — Всем интересно узнать, насколько и книга, и сериал близки к действительности? Это ведь биографическая вещь?
— Настолько, насколько вам этого хочется. Разве вы поверите мне, если я скажу «нет»? Не секрет, что почти всегда характер героя произведения накладывается на актера…
Дальше Энди объясняет слишком подробно, что для фанатов стирается граница между… Ага, граница. Рой начинает размышлять: «Какого черта»? Вопрос емкий и вмещает слишком много категорий этого самого «какого черта». Какого черта граница между ним и Энди состоит из пары подлокотников именно в тот момент, когда он, наконец, дождался парня и может теперь делать с ним все, что захочет. «Что захочет» гораздо обширнее, чем само приличие этого хотения. Да, он может делать с ним все, что захочет, потому что может это делать, но… Не делает, что хочет, потому что не может этого делать. В данный момент. Энди как-то не совсем случайно жмется к нему коленом, но «какого черта» граница из подлокотников предполагает нейтральную полосу? Какого черта эта пресс-долбанная конференция случилась именно тогда, когда Маккене плевать на границы? Он хочет делать все, что хочет, но полоса проклятого отчуждения заставляет его не делать ничего, и он может продолжать хотеть даже больше, чем ему влезет. Дальше Рой размышляет на тему, какого черта Энди так красив, что он сам — почти девочка-фанатка. Проклятая неразбериха в полах. Маккена понимал, что сейчас он течет от самой макушки, как эти самые особы почти также, с той только разницей, что у него не намокают трусы. Теперь он точно знает, что именно будет делать с Энди, надо только встать, послать всех… кого куда, и трахнуть его прямо на сцене. К тому же, он уже проделал это мысленно.
Маккена взглянул на Стива. Улыбается, зараза. Точно знает, лисица, что у него в голове. Наверное, Шон уже определил, что у Роя отключился гипофиз, потому, как нет никакого контроля за количеством гормонов, а они все валятся и валятся пачками. Господи, Энди! Как ты можешь что-то там говорить, когда у него самого «какого черта»? И кроме того…
— Рой, — голос ведущего, как скрип гвоздя по стеклу. — Вы согласны с тем, что сказал Энди?
А что сказал Энди? Какого черта?
— Воздержусь и оставлю это на его совести.
Может, сработает? У Роя тестостероновые пробки в ушах. Он ничего не слышал. Только себя.
— То есть вы так не считаете, и вам было легко с Энди всегда?
— Почему было? Мне и сейчас с ним легко. Трудно — это когда ищешь причины отказаться от чего-то. Если действительно чего-то очень хочешь, трудности не имеют значения…
Глоток бульона. Материнское молоко, с которым Энди дал ему жизнь. Глоток абсолютного счастья, когда все потеряно, и жизнь проиграна. Наивысшее счастье. Голое. Прозрачное. Лишенное примесей. Наверное, так приходит смерть, когда душа становится легкой-легкой. Рой испытывал разные категории счастья, но это… Оно было один раз. Только один раз. Мгновения, которые остались навсегда.
Сил не было. Ныло раздробленное колено, и тело превратилось в тянущий вниз камень. Рой хотел моргнуть, но не смог открыть глаза. Он слышал, как Энди сбежал по лестнице. Легкие веселые шаги. Усталость выбралась из укрытия, чтобы накинуть на измученное тело сонную органзу′. Он не совсем уверен, но, кажется, так ловят и крадут нимф. Это не может быть адом. Это не может быть раем. Это другой мир. Двенадцать измерений, как в зазеркалье. Мир, в котором каждая клетка, каждый волос обостренно чувствует вину, которую за что-то окружают прощением. Это мир, в котором каждое клеточное ядро, захлебнувшееся в этой вине, кто-то бережно наполняет любовью.
Сквозь сон Рой ощущал, как Энди гладит его по волосам. Пальцы едва касались кожи, и сквозь нее проливалось тепло. И слова. Тихие. Нерешительные. «Ты поправишься… Обязательно поправишься… Я обещаю… Я мечтал о тебе все эти годы… Я выжил, потому что думал о тебе…» Рой слышал, но не верил. Это слишком. Этого не может быть. Он бредит, заменяя реальность нереальностью. Так не бывает. Так не может быть. Пусть не может, но ему нравится. Нравится на минутку оказаться там, где не может быть. Первый раз за все время он заснул спокойно. Легкая пушинка, которая, покачиваясь, опускается в теплую ласкающую глубину. Выше остался уровень сознания, подсознания, неосознанного. Сто восемь ступеней вниз, только и они остались далеко позади. Ни сновидений, ни ощущений, ничего. Вакуум.
Маккена очнулся от чего-то, чего он давно не испытывал, и что было крайне необычно для него сейчас. Ему было хорошо. И не просто хорошо, а хорошо и спокойно. Он не сразу опознал себя, потому что ничего не болело, словно ощущения были отдельно от сознания, а сознание отдельно от тела. Кажется, он позабыл, как выполнять безусловные жизненные процессы и потому едва смог открыть глаза. Мир вокруг показался каким-то другим. Кто-то, словно хорошенько вымыл его, тщательно оттерев в уголках, и теперь он сох на утреннем солнце. Раздвинутые шторы, раскрытые ставни, и так чудесно пахнет политой травой. Энди смотрел в окно, скрестив на затылке ладони. Маккена прищурился. Свет резал глаза. Первая мысль — они прекрасны оба. Он и солнце. Солнечный ангел. С легкими прозрачными крыльями. Господи! Они при нем! Почти такие же, как тогда! В прошлой жизни. На двадцать втором этаже. Только уверенные и сильные. И тело… Уверенное и сильное. Проступает линия позвоночника, чуть искривляясь на пояснице, тренированные мышцы и ямочки на плечах. Рой рассматривал парня и боялся, что его взгляд грубо спугнет мгновение. Татуировка на четвертом позвонке. Р. Г. М. Его авторское клеймо, словно поставленное на произведение искусства. И это когтястое крылатое чудовище на руке, словно недремлющий страж охраняющее вход в его мир.
Рой смотрел на Энди, и с каждой минутой возвращалась тяжесть. Возвращалась боль. Его собственная. Энди. Она тянула ужас, и Рой почти видел, как рвется его мир. Зачем? Зачем Энди здесь? Мир мутнел, словно кто-то последовательно закрывал полупрозрачные занавеси. Одна. Вторая. А Энди там, по ту, другую их сторону. Третья. Они горячие и влажные. Слезы. Человек. Человечек. Прошел не семь, а семьдесят кругов ада, чтобы сейчас стоять здесь? И крыльев нет. Они лишь голографическая память. Мираж воспоминания. Их и не может быть, потому что он падал не только двадцать два этажа и две ступени, а еще двадцать два этажа вниз. Он продал каждую клетку своего тела не один раз. Сотни раз.
Я все еще люблю его. И это после сорока шести этажей падения?
Энди обернулся.
— Я не слышал, как ты проснулся, — улыбается, и губы со шрамом перестраиваются в открытую улыбку. — Как ты?
— Как-то.
Это неправда, потому что не может быть правдой.
— Это лучше, чем никак. Я сейчас. Пройдет совсем чуть-чуть времени, и ты будешь бегать, как резвый жеребенок.
— Скорее, ползать, как старая дохлая кляча.
— Это не ко мне точно, и раз я здесь, то и не к тебе тоже. Верь мне.
— Энди, почему ты…
— Здесь? Потому что нужен тебе. По крайней мере, мне так кажется. Проверим?
Парень не дождался ответа и побежал в гостиную. Те же легкие шаги. Рой ведь уже слышал их. Значит, это не сон. И все остальное… Тоже? Энди вернулся быстрее, чем Маккена успел додумать последнюю мысль.
— Смотри! — весело воскликнул мальчишка. — Человечество изобрело уникальную вещь!
— Что это?
— Это — ложка, а это — банка. Совместим одно с другим и с тобой, и все будет шоколадно! Предлагаю тебе не вникать в инструкцию по использованию этого набора, а лишь открывать рот, закрывать и глотать. Даже жевать не нужно.
— Энди…
— Смотри-ка, что тут написано. Пюре из кабачков с брокколи для детей от пяти месяцев. Это как раз для тебя! И порция солидная. Семьдесят пять грамм. Надеюсь, ты не объешься.
— Ты издеваешься надо мной?
— Помилуй. Я же не тварь какая-нибудь глумиться над лежащим ослабевшим человеком. Давай, Рой. Ну, пожалуйста.
— Зачем тебе все это?
— Зачем мне все это? — мечтательно повторил Энди. — Действительно, зачем мне все это? Что это?
— Такая развалина, как я.
— Где-то я слышал, что у ценителей прекрасного очень высоко котируются старинные вещи. Разве не престижно, когда в доме такой раритет? Сейчас чуть подремонтируем, и вновь будешь, как новенький.
Настроение Маккены соскользнуло вниз, словно по склону, отполированному маслом. Он ведь всегда был… Именно, ключевое слово «был». Его статуя… с банкой брокколи… лучше сдохнуть сразу.
— Энди, пошел ты со своей брокколи, — Рой отвернулся.
Он хотел подняться, но не смог. Черт! Возится в простынях, словно баба, запутавшаяся в подоле. Энди хотел помочь, но только вызвал приступ нового раздражения.
— Вчера ты не стеснялся просить помощи. Что-то изменилось за ночь? Хотя, без разницы. Неизменен только твой дурной характер.
— Ты из меня посмешище хочешь сделать, насколько я понимаю?
— Зачем же? На тебя и без особых усилий посмотришь и оборжешься. Давай так. Встанешь, окрепнешь, тогда и возбухай, а пока… Давай, Рой! Тебе надо есть. Не хочешь же ты, в самом деле, чтобы я сплевывал тебе эту несчастную брокколи, как заботливая утка.
— Дай руку, — преодолевая себя со страшным скрипом, произнес Маккена. — Спущусь вниз. Буду кофе.
— Не будешь, Рой. По-любому, не будешь. Кофе — для взрослых мужчин, а не для безрассудных мальчишек, играющих со спичками в луже бензина. Засунь поглубже все свои дурацкие принципы. Можешь оставить только дивный характер. Без него никак. Имидж. Ешь эту жратву, ибо ничего другого я все равно не предложу. И еще одно. Не заставляй меня вывалить ее тебе на голову, иначе, клянусь, я точно сделаю это.
Просить помощи Рою, все же, пришлось. Вернее, не просить, а принять. Хотя… Выбор небогат. Либо с помощью Энди доползти до ванной, либо обмочиться, не сходя с места. Здравый рассудок все же включился, и Маккена выбрал первое. Когда он кое-как справил нужды, появился парень с табуреткой.
— Раздевайся, — совершенно безразлично произнес он. — Предваряя вопрос, отвечаю. Ты воняешь.
Маккена хотел что-то сказать, но Энди опередил:
— Знаю, что ты чувствуешь. Проходил. Раз уж тебе второй раз повезло, прими это и живи. Иноходцы — обычно сильные и красивые мустанги. Тебе придется над этим поработать. Я лишь могу немного помочь. И еще одно. Завтра нам предстоит ехать на консультацию, а сегодня сдавать анализы, почти не вставая с кровати. Стив договорился. И раз уж с тобой произошла такая печаль, и ты выжил, не заставляй нас теперь делать то же самое.
Рой чувствовал стыд. Его было два. Ну, этого стыда. Первый — он выглядит хреново и стесняется самого себя. Но это ладно. Хуже, что он заставляет Энди нервничать, но парень здесь. С ним. Сейчас. После всего. Черт! А шрам на губе постоянно привлекает внимание. Он — как гвоздь под ногтем. Нет, он не портит мальчишку. Он просто болит где-то у Роя внутри… Еще раз — черт! ..
Маккена встрепенулся, туго соображая, что находится на сцене. Видимо, ведущий отстал от него, раз Рой отъехал. С чего он вдруг впал в воспоминания? Впал… Вляпался! Вот так вот, просто сидя на сцене. Вляпался и отъехал. Ах, да! Черт! Вот он, портал между мирами. Он же только что подмигивал Энди, как всегда прилипая взглядом к его губам, а Энди улыбался в ответ. Он всегда так делает. Меняется, что угодно, только не это. А еще смотрит. О-о-о! Это отдельная категория. Анатомическая энциклопедия. Многотомный труд Роя Гейла Маккены по классификации, на котором до сих пор стоит статус: «Не окончен», а в перечне количества глав: «Не определено». Навигатор Маккены опять дал сбой в бесконечных попытках определить свое положение между слоями одного и того же взгляда Энди. Проклятая полоса из подлокотников. У ведущего вспотел затылок. А Джим сыграл его самого отлично. Рей не совсем Рой, но Маккене он нравится. В смысле, и Джим, и его герой. И Каррель на вершине славы. Попасть с улицы в сериал, сыграть самого себя… Черт возьми! Бывает же. Ну, Бернарда! Слава богу, что мир, в котором правят женщины, параллелен миру Маккены. Он бы не вынес. Люблю Стива. Этот острый маринованный чили. Сколько же он его ест! От него поцелуи терпкие и пряные. Подсадил Энди. Обожа… Нет, не то. С ума схожу от восхи… вожде… Подыхаю, короче. А еще… Надо думать о чем угодно, лишь бы не думать о том, как смотрит Энди. Серебристые лисицы! Вот они, уродливые твари, потому что Рой теперь только о том и думает, как Энди смотрит. И от того, что он точно знает, о чем думает Энди, потому что смотрит именно так, становится невыносимо. Статуя его свободы сидит на постаменте, свесив ноги. Последнее время она горбит спину, и что-то у нее с позвоночником. Кстати, муза опять свалила свои чемоданы в гостиной. Не стала дожидаться Энди. Вернулась раньше. Ну, почему он так смотрит? Кто его научил? У Тиу такой сладкий малыш. Рой терпеть не может детей. Нет, он их, конечно, любит, только параллельно себе. Но этот! От Энди были бы красивые дети. А от него самого? В смысле, от них двоих… Рой бы женился… Извращенец! Странная вещь, он уже думал об этом, но не уверен, что Энди не откажет. Чертовы социальные ячейки! Это простое желание делить с человеком и пиццу, и жизнь. А еще корзину для грязного белья и… Семья. Само понятие бьет по самому уязвимому. Но тогда как? Энди не знает, и Рой ни за что не признается, что разглядывал в ювелирном магазине обручальные кольца. Хреновый признак, но факт остается фактом. Надеть парню на палец простой металлический кружок, засунуть в него свою свободу и признать, наконец, что хочешь этого больше всего. Просто видеть на его пальце… Боже, нет! Это так сентиментально. А если он откажет? Вот, черт! Ведь думаешь об этом серьезно. И не вдруг, а уже продолжительное время. Выходит, социум не избежать, и он не давит, а лишь закрепляет законы человеческого существования? Нет, все это бред! Какая семья?! И тем более у него, Маккены Гейла Роя? Хорошо еще, что статуя его свободы не в курсе такого поворота дела. Ей не выжить. Она бы скинулась со своего пьедестала, не вынеся позора, и он может ее понять. Ну, зачем ей такие потрясения? К тому же, парень еще не видел, что он набрал пару лишних фунтов. Завтра надо сдохнуть на беговой дорожке. Скорость на семерочку и угол подъема на шесть, и так минут на сорок… тридцать… хотя бы двадцать пять. Десять лет тому назад Энди чуть не убил его на этой беговой дорожке. Рой, правда, ползал по ней тогда, но даже это было слишком. Вот дурак! В смысле, он сам дурак! Еще какой! Сволочь, да и только! Господи, Энди! Почему! I still love him. Все еще… сейчас, а тогда?
Сидя в измождении на гребанной табуретке, а Рой именно так к ней относится, потому что она подчеркивает его бессилие, он смотрит на спину Энди. Парень что-то там делает с его зубной щеткой, и у Маккены есть секунды, чтобы бесконтрольно продолжать смотреть. Длинная такая спина. Длиннющая. Километры спины, потому что Рой еле ползет по ней взглядом. Красивая. Стройная. И позвонки — как камни под прозрачной водой. Похожа не реку, и теряется под ремнем джинсов, словно уходит, прячась, под валуны. Маккена почти лижет ее взглядом, ощущает на вкус, но теперь он даже на парапет встать не сможет, не то, чтобы сигануть с него в воду. Он вообще больше ничего не может, потому что он — покойник. Лежит, раздавленный плитой вины. Осознание — всегда запоздалая категория. Оно приходит на полфазы позже. Осознание — неизменная категория, когда подведена черта, и под ней четко и безразлично написано: «итого». После могут идти приложения и кучи PS, но это лишь приложения после. Договор выполнен, счета оплачены. Итого. Маккена смотрит на спину Энди. Под кожей проступают ребра. Первое… второе… четвертое… На них навсегда останутся швы, потому что жизнь не особо запаривалась, выбирая сварочные электроды. Уже после, спустя время Рой нащупает их. А тогда у Энди не было ни денег, ни времени ждать, когда они срастутся красиво. И ребра схватились, как пришлось.
Итого. Есть в этом какая-то безысходность. Наверное, оттого, что это слишком емкое понятие, которое левее нуля, на котором сейчас стоишь.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает Маккена, и вопрос кажется странным. Он почти, как кокосовая пальма в арктических снегах. Ладно, пальма, но ведь с нее падают кокосы. — Уезжай.
Энди замер. Километры тишины, сквозь которую волокут телегу без колес. В душе скрежет. Из взорвавшегося шланга под давлением — адреналин безумными всплесками. Надо как-то заставить себя вспомнить правила словообразования, а потом еще и перевести получившийся результат, чтобы он не потерял, хотя бы, смысл. В голове парня что-то наподобие: простоРойяхочутебепомочьпотомучтолюблютебяииззатогочтоятебялюблюмнебольносмотретькактымучаешьсяпозвольмнеостатьсяипомочьтебе.
— Нет.
Энди обернулся и пристально уставился на Маккену. Взгляд такой, словно тело прозрачное, и ничего, кроме тоннелей этого стального взгляда.
— Нет, Рой, — а голос сухой, взвешенный, и взгляд сухой и взвешенный. — Не сейчас. Я уеду. Не сомневайся. Без проблем, но не раньше, чем ты вытащишь свою задницу из этого дерьма.
Основная характеристика дерьма состоит в том, что это дерьмо. У него только два количественных уровня. Либо просто, либо полное. То, что сейчас происходило, было полным. Предельно полным. Абсолютным. Настолько, насколько это возможно. И Рой, и Энди ощущали это. И, если Рой, прижав руки, вертикально шел вниз в этом болоте, и ему оставалось сделать один-два глотка воздуха перед тем, как массы сомкнутся над головой, то Энди… Другая характеристика. Он только что понял, что прыгая с парашютом и приближаясь к земле, вспомнил как-то вдруг, что вообще забыл его взять. Кстати, что там с китайской стеной? Самая длинная, высокая и широкая? Та, которая сейчас выстраивалась между Роем и Энди, спокойно перекрывает раритет.
— Давай так, — начал мальчишка. — Мне глубоко плевать на то, что ты там думаешь. Мне не менее глубоко плевать на то, что когда-то между нами, скажем так, случалось. Мне жаль Стива. На нем лица нет. Считай, я здесь из-за него. Да, и Ольге это все надо, как собаке пятое колесо. Так что, как только ты будешь в состоянии хоть как-то себя таскать, я уеду. А пока считай, я нанялся к тебе нянькой. Это уже не в первый раз, так что стаж я наработал. Из дома ничего не украду, да и за работу возьму недорого. Меня устроит то, что я съем из твоего холодильника, когда совсем проголодаюсь. К тому же, у меня привычка есть не много и не часто. Думаю, мои условия не хитрые. Поэтому, сейчас ты разденешься, и я помогу тебе помыться, а после ты съешь брокколи и отправишься в постель. Вопросы?
Маккена молчал. Самая отвратительная черта кругов в том, что, как не ползай по периметру, рано или поздно вернешься к тому, откуда начал. Только это будет гораздо хуже, потому как принесет с собой сожаления о пройденном пути. Рой прошел свой круг. И Энди прошел. Он не проронил ни звука, пока делал свою работу, но Маккена чувствовал, как… Самообладание парня позволяло… на самых последних усилиях позволяло касаться его безразлично, но внутренняя мембрана Роя считывала совсем другую информацию.
— Ну, вот, — наконец, почти весело заключил парень. — Теперь тебе должно стать легче. Тонн на пять, наверное.
— Энди…
— Не стоит этого делать, Рой. Ничего нового. Это с одной стороны. С другой, я устал перемалывать одно и то же.
— Это не то, что ты…
— Я ничего не думаю, так что не трудись объяснять. Все хорошо. Все нормально. Кстати, я купил зеленый чай. Совсем забыл сказать. Не знал, какой ты выберешь, поэтому взял разные. Китайцы говорят, в нем — сила.
После того, как Рой вдавил в себя пару ложек поносной жижи, как он тогда подумал, и запил ее отваром из приболотной травы, выросшей возле автострады…
— Прости меня, — промямлил Маккена, выдохшись на пятой ступеньке.
— За что? Разве ты что-то натворил? — спокойно переспросил парень, а после перевел разговор на другую тему. — Думаю, уже вечером будет понятно, в каком ты состоянии, и что у тебя с анализами и коленом, и мы сможем составить план твоего выздоровления.
— Я хотел поговорить не о том…
— Сэкономь силы. Нам еще ползти вверх полтора пролета.
Время шло. Или не шло. Эта уникальная способность Роя потеряться в пространстве. Вот, вроде бы, стоял на месте и вдруг забыл, где это самое место, а потом забыл, что вообще стоял. Провалы во времени, когда, переступив на другой край, уже не помнишь, где только что был. Маккена открыл глаза. Неопределенное время суток за окном. Слишком темно для утра. Слишком светло для вечера. Утровечерие. Ветер застрял в занавеске и уже потерял силы в попытке выбраться из нее. На тумбочке возле кровати стакан сока, а дальше на табуретке «это». Стив притащил «это», чтобы Маккене не приходилось таскаться в туалет по лестнице вниз. Биотуалет для его биоотходов… Тишина. Рой поднялся. Проклятое колено! Лучше бы он сломал себе шею. Прошла всего неделя с того момента, как он сказал «уезжай». Нет, Энди не уехал. Пока, но стало на семь гребанных дней меньше до момента, когда он его уже не удержит. Полушария Маккены опять разъехались в разных направлениях, и логика в мыслительном процессе прервалась. Он опять ничего не понимает. Как бы там ни было, но Энди размазан по всем его мыслям, и Рой опять злится. Он злится на себя, потому что не может простить Энди то, что он занимался проституцией. Нет, не то. Не потому что он этим занимался, а потому, что… занимался этим. Не то, чтобы… Он ненавидит Энди за тот момент, когда он решил этим заниматься и после того, как он этим занимался, он решил выгребать за Роем дерьмо. То есть, находясь по самое дальше некуда в дерьме, еще и пытаться его разгребать. Выходит, что для мальчишки нет ничего важнее, чем что-то решить. Решил, что Рою рано умирать — Рой живет. Решил уйти — ушел. Решил заниматься этим -… Решил, что будет тянуть сейчас — тянет. Господи-и-и-и! Да, что же это тако-о-о-е-е-е?! Сколько еще он собирается ломать свою жизнь?! Семь дней парень возится с ним, старательно избегая разговоров. Он попросту не оставляет Рою ни единого шанса что-то исправить, потому что он опять решил…
Маккена кое-как сполз в гостиную. Никого. Входная дверь закрыта на ключ. Впрочем, этого и следовало ожидать. Жаль, нет таблички «закрыта для твоей же безопасности». Внизу как-то странно. Все, вроде бы, как обычно, но в то же время это не так. Дом, словно поделен на две половины. Там, наверху, в студии одно пространство, здесь, внизу совершенно другое. Ощущение неопределенности и какого-то промежутка, вырезанного из времени. Та же мебель, та же обстановка, только… аккуратно сложенное на диване постельное белье. Энди не спит наверху уже… Не спит с самого начала.
— Я хочу, — произнес Рой, стараясь вложить в слова, как можно больше уверенности, — чтобы ты спал наверху.
— Продолжай, — почти перебил Энди.
— Что продолжать?
— Продолжай хотеть.
— Энди…
— Рой, я буду спать здесь. Тебе придется это принять.
— Но твое место там!
— Место бывает у собаки, а я — человек. К тому же, кто его определил? Ты?!
— Перестань. Прошу тебя.
— Послушай, Рой. Прошло слишком много времени и слишком много событий с того времени, когда мы жили вместе. И ты, и я ушли из того мира, и будет наивно полагать, что, вернувшись, мы найдем его таким, каким оставили. Никому не под силу вернуться в прошлое и опять прожить кусок жизни, что-то в нем изменив. Мы оба другие, и оба не уверены в том, что можно что-то вернуть. Капли Дождя научил меня слышать, и я слышал, что нужен тебе. Поэтому я здесь…
— Это жалость.
— Как и у тебя, но, знаешь что? Самое худшее — это начать оправдываться. По-любому, останешься виноватым. Я не уверен ни в чем, кроме одного. Больше всего на свете мне сейчас хочется, чтобы ты поправился. Все остальное не имеет значения.
В гостиной никого. Ощущение неопределенности плотно заткнуто в каждый угол. Его много, этого ощущения. Одно из величайших достижений Роя — это способность думать, загнав себя в вакуум. Причем, думать в никуда. Это сложный углеродный процесс опровержения собственных умозаключений. Это, когда сначала да-нет-да, а после в обратную сторону. Нет-да-нет. Знаменитые круги Маккены. Обойдя себя по кругу и вернувшись назад, начинаешь понимать, что ничего не решил. Колебания вечного двигателя с незатухающей амплитудой. Вообще, весь его мыслительный процесс удачно соответствовал детскому стишку. «Думала, думала, все передумала, думала, думала, думала я. А как подумала, чем же я думала, так уж лучше б не думала, подумала я». Рой стишка не знал, поэтому циклично продолжал оборачиваться по этому кругу. Думая и передумывая.
Все не клеится. Отношения не клеятся, жизнь не клеится. Какого черта? Вообще, с возрастом почти у каждого человека возникает потребность определить самый главный его жизненный вопрос. Это вопрос, который может объяснить суть поступков человека. И Рой его определил. Вопрос выглядел странно, но Маккена почему-то не удивился. Какого черта? Он задавал его себе уже на протяжении больше десятка лет, и он заставлял его шевелиться. Сейчас Маккена почти не шевелился. Он запутался в себе, впал в уныние и ждал, что все разрешится как-то и само собой. Не разрешалось. Он любил Энди. Это было «да». Он с ума сходил от мысли, что делал с собой парень два года. Это было «нет». Но, невзирая на это, он все равно продолжал его любить. Это чистое «да». Не может Энди после всего продолжать испытывать к нему чувства. «Нет». Но Маккена чувствует, что мальчишка все еще делает это. «Да». Это невозможно, в принципе. «Нет». Да-нет-да. Нет-да-нет. Круг пройден, и Рой готов заступить на новый. Он хочет быть с Энди. «Да». Он не может с ним быть, потому что это неестественно в данной ситуации. «Нет». Но он хочет. «Да». Энди не должен его простить. «Нет». Это всего лишь жалость. «Да». Он здесь, потому что… «Нет». Да-нет-да. Нет-да-нет. Можно до бесконечности топтаться на месте, думая во взаимоисключающих направлениях, но от этого чувство вины не уходит. Маккена никогда раньше не думал, каково оно, это чувство вины. А оно тошнотворное. Это все равно, что пытаться проглотить пересохшим горлом что-то сухое, перченное и горькое. Оно не глотается, еле-еле проталкиваясь через пищевод острым обдирающим комом. Рой чувствует каждый миллиметр этого движения, чувствует, как всасывается в кровь горький привкус, отравляя все вокруг.
Энди! Господи! Я хочу тебя! Я не могу без тебя! Я готов! Ни фига я не готов! Каждый взгляд парня вколачивает в тело Роя новый ржавый гвоздь. Оно уже все истыкано, но с каждым новым взглядом Маккена слышит удар молотка по металлической шляпке. Как сказать тебе, Энди, что готов броситься в ноги, вылизывая каждый ноготь в поисках прощения?! Как найти в себе силы принять то, что ты даешь?! Где взять право удерживать тебя? А еще эти слова Стива: «Если любишь, отпусти». Роя разрывало, но в каждом куске остаются молекулы ДНК. Их нити дребезжат, сбивая параллельность, изгибаются, тянутся. Больно. Невыносимо больно. А парень ходит, делает что-то, улыбается… Как теперь коснуться исковерканного тела? Как тронуть разорванную душу? Я люблю тебя, Рой, а поверх — все то, что он сказал там, в Литл Рок. А еще… Слова Дженнифер. Искаженная ухмылка Дава. Шест и блестки пота на теплой живой коже…
Коленка Энди касается колена Роя, и он вздрагивает. Джим Сноу все еще что-то говорит, бесконечно повторяя: «Ну, ты понимаешь…». Как мог он играть эту роль? Играть… Это тот же падший ангел Маккены, только без последнего кадра, потому что Джим… Нет, он не мог испытать то, что испытал сам Рой, хотя… Наверное, это и к лучшему. Что понимают люди, глядя на экран. Восторгаются, сочувствуют, думают, что прикасаются к жизни героев. Это почти зоопарк. Толпа стоит возле клетки с хищником, разглядывает, рассматривает, обсуждает, но разве хоть одному из них приходит в голову мысль, что там на самом деле думает уставший от их внимания зверь? Разве кто-то из них может до конца ощутить глубину трагедии? Зверь лоснится на солнце, сыто облизывается, но внутри у него холод и голод. Так и с ним, с Роем. Сколько раз они разговаривали с Джимом. Сноу хотел постичь суть, но как?! Как?! Как, не ударившись о землю, ощутить всю боль увечья?! Это зеркало. В нем может отразиться все. Красота, харизма, что-то еще, но в нем никогда не отразится внутренняя суть. В нем никогда не отразится тепло, звук и запах. А, может, это и лучше? Боль Роя — это только его боль. И ощущения Роя — это только его. И мысли — это тоже только его. И Энди. Он тоже только его.
Рой смотрел на Джима. Эти его бесконечные «ну, ты понимаешь». Вообще, он недолюбливал Сноу, потому что… Он был слишком хорош, чтобы Энди не увлекся. И, слава богу, натурал. Хотя, это не спасает. Ревность не имеет половой принадлежности. И ориентации не имеет. И возраста тоже. В общем, не имеет ничего, но при этом раздражает не на шутку. А еще раздражает то, что сам Рой не испытывал к Коллину Фрею, который играл Энди, ровным счетом ничего. Он даже был разочарован, когда познакомился с ним в самом начале съемок. Фрей был так мало похож на Энди, что Маккена изумился. У начинающего актера не было основного, того, что Рой запомнил на всю жизнь. Взгляда Энди. Того, первого, размытого предрассветной мглой, когда он говорил: «Не стоит этого делать». Если бы в тот момент не Энди, а именно Коллин сказал ему эту фразу, Маккена бы не поверил. После он привык к начинающему актеру, но достаточно часто думал, стал бы тот прыгать вслед самоубийце? Ответ не менялся. Наверное, нет. Скорее всего, нет. Нет. Это сейчас, после столького времени съемок Фрей оперился, а тогда? Хотя… Энди тоже выглядел вначале почти долговязым щенком. Ревность — отвратительная штука, и Рой гонял ее по себе, пиная из угла в угол. Она гибко перемещалась, но не уходила. Вот и сейчас Маккена пытается ее утихомирить, вылавливая сачком всплески где-то между… Ее, наверное, нет только ниже колен. Как Энди смотрит на него. Какого черта? На ум почему-то лезет фраза, когда парень сказал, что Коллин не определившийся. Они обсуждали вопрос опять все той же самой ориентации, когда уперлись в проблему, как два не гея собираются играть двух геев. Ответ, как и выход из самой проблемы выглядели настолько мутными, что почти тянули в категорию провала. Это к вопросу о дерьме, когда его категория переходит на уровень «полное». Энди вдруг улыбнулся тогда и сказал: «Это поправимо. Я когда-то тоже был не определившимся», потом подмигнул Рою: «Кто-то же меня определил». Лучше бы он не говорил этого, потому как Маккену переклинило. Он методом селекции тут же взрастил в себе определенный сорт ревности, которая активизировалась только в отношении Фрея. Хотя «определение» Коллина не входило в первоочередную задачу, Рой напрягся.
Сериал снят. Роман издан. Фрей определился в самый широкий спектр человеческих притязаний. Сноу хорош до безобразия, а Маккена снова может подгребать под себя Энди по ночам, что-то все равно настораживает. Черт возьми, Рой! Ты стареешь! А парень смотрит на него, улыбаясь только глазами. Не, старение откладывается, потому что у Энди в глазах: «Готовься, ибо я сожру тебя целиком». Сожри, Энди, только выплюнь потом, чтобы я смог испытать это снова.
Часть 3. I CAN BELIEVE
3.3 I CAN BELIEVE. (Я могу и поверить)
Ведущий ток-шоу напоминал Рою опытного специалиста по стрижке овец. Он ловко выхватывал кого-то из сидящих на сцене и хорошо наточенными вопросами срезал приличный клок информации. Сейчас он прицепился к Бернарде. Вообще, надо признать, что порой подобные вопросы вызывали в Маккене глухое раздражение. Это было для него почти то же самое, что с немытыми ногами лезть на чистые простыни. Лави′на спокойно выдерживала натиск ведущего, чуть склонив к плечу голову и законсервировав на губах пограничную усмешке улыбку.
— Интересно узнать, — ерзая на стуле, тек ведущий, — как вы решились на это?
— Мне не пришлось решаться. Это получилось естественно. Просто стало интересно узнать, насколько общество готово принять и переварить альтернативу.
— То есть, ваш роман можно считать альтернативным?
— Альтернативно-классическим. Извечная ценность — любовь в нестандартном проявлении. Ничего того, что было бы неизвестно человечеству.
— Интересное объяснение. То есть, вы ходили-ходили, и вдруг вас осенило…
— Вообще-то я сидела и пила кофе, а осинение как-то не мой вариант.
— Ага. То есть, чтобы сделать что-то необычное, надо пить кофе?
— Обязательно.
— Хорошо, но вот мне несколько не понятна одна вещь. Я, как мужчина, весьма далекий от таких отношений, не могу понять, как может женщина разбираться в подобной теме?
И тут Роя понесло. Слава богу, пока внутренне, но он был готов почти сказать это вслух. «Я, как мужчина…». Уже неправда. Ожиревшая особь, с причиндалами, отодвигающими это нечто в сторону по направлению «быть мужчиной», которые, разве что и удастся нынче разглядеть в зеркало. Вообще, в последнее время Маккена ловил себя на мысли, что всякий раз проходя, проезжая, проползая… короче, минуя любыми способами людей с избыточным весом, задавался вопросом: «Какого черта ты так нажрался»? А если учесть, что сам Рой в последнее время сидел на диете и жил, почти не слезая с весов, вопрос становился более, чем актуальным. Ведущий не утруждал себя ни тем, ни другим, потому и попадал для Маккены в категорию сожаления и неприятия. А если учесть, что он был лет на десять моложе Роя, эта категория переходила в неприемлемую для него форму. Далее по фразе следовал кусок: «весьма далекий от таких отношений«… Каких таких? Уже в начале пресс-конференции Рой сделал заключение, что ведущий вообще далек от каких-либо отношений и, тем более, таких. Вообще, любые отношения с подобным облаком в розовых тонах казались ему весьма далекими. Поэтому этот кусок фразы Рой кое-как принял и почти переварил. Ну, если не считать небольших колик. "Как может женщина…". А что, собственно, ведущий понимал в женщинах? По всей вероятности, ничего. Без вероятности. Рой был просто уверен в этом. Хотя Рой и недолюбливал эту ошибочную часть народонаселения, он не отрицал, что именно эта его часть способна на многое. Как могла Бернарда, он видел и принимал, и даже гордился. Особо не афишируя это. "Разбираться в такой теме"… Она не могла. Ей помогли. Рой не мог понять другого. Как у Энди хватало терпения в самом начале, но после… когда Лави′на начала мочь, ему самому это даже стало интересно. Вообще, с появлением Энди в жизнь Маккены потянулись женщины. К счастью, они не внедрялись слишком глубоко, и Рой, напоминая себе самому отдыхающего и помахивающего хвостом гепарда, позволял им немного приблизиться.
— Какой?
— Ну-у-у…
— Обычно. Так же, как и в любой другой. Скажите, у вас есть друзья?
— Конечно.
— Вам известна их жизнь?
— Безусловно.
— Безусловно, и мне знакома и понятна жизнь тех людей, которые стали моими друзьями и прототипами героям этой книги.
Ведущий крутился, заходя на одну и ту же тему с разных сторон. Бернарда улыбалась, ответами заставляя разворачиваться и заходить на новый круг. Видимо, он не понимал, что она играет с ним.
Бернарда улыбалась. Самой себе. Внутренне и очень глубоко. Все эти ток-шоу, интервью и тому подобное — такая, в сущности, чушь. Незнакомые люди сидят и по какому-то праву наделяют себя полномочиями судей и адвокатов в делах сугубо чужого личного характера. Всем интересно знать то, что, в сущности, не касается их никоим образом. Лави′на вспомнила себя. Она пятьдесят раз и в пятидесяти оттенках пожалела, что позвонила тогда Энди. Они были мало, слишком мало знакомы, чтобы обсуждать достаточно откровенные темы. Это делало все невозможно трудным. Чертовски трудным.
— Итак, — начал Энди, когда Бернарда пришла к нему в первый раз.
Он поставил перед ней кофе, конфеты, пирожные и начал извиняться за свой выбор. Она, в свою очередь, почувствовала стеснение, которое от слов парня распухло до невообразимых размеров. Что она собирается делать? Как? Зачем? По сути, в тот момент ей было страшно, но только в тот момент, потому что в следующий Энди это изменил. Он изменил это только один раз, но уже навсегда.
— Итак, нам предстоит стать друзьями. Предлагаю именно этим и заняться. В качестве смазки могу предложить кофе. Я сварил по собственному рецепту и собственной технологии. Если он войдет легко, все остальное, думаю, тоже пойдет легко.
— Как просто.
— Думаю, это самый верный путь — упрощать все, что сложно. Надеюсь, вы… нет, это неверный шаг. Ты, если это удобно?
— Верный путь, — улыбнулась Лави′на, — это упрощение. «Ты» мне нравится больше.
Бернарда сделала глоток. Кофе действительно показался вкусным. Было в нем что-то… что и в Энди, что вызывало доверие.
— У-у-у, и, правда, необычный.
— Рой обожает кофе. Уж кто-кто, а он понимает в нем толк.
— Как и во всем другом?
— Как и во всем другом. Рой — отдельная категория. Вот люди классифицируются по разным признакам, но он во всех признаках и во всех категория что-то отдельное. Ну, об этом по ходу. Итак. С чего мы начнем?
Лави′на смутилась. Она уже давно отодвигала момент признания, что начинать, как, в принципе, и продолжать не с чего. Было как-то немного стыдно, и Бернарда чувствовала себя виноватой.
— У меня ничего нет, если честно. Я не уверена, что вообще это хорошая идея.
— Хорошая, — улыбнулся Энди. — Очень хорошая. В таком случае поступим так: я покажу студию, потом мы поболтаем, потом еще попьем кофе, потом я сделаю кучу предупреждений относительно господина Маккены, потом придет Ольга, мы опять выпьем кофе, опять поболтаем и…
Он был открыт и весел. Бернарда почувствовала, что с ним легко. Они поднимались в студию, и Лави′на разглядывала с каждой ступеньки меняющуюся перспективу. Картина с изображением Роя в кресле заставила ее остановиться. Энди улыбнулся. Это происходило со всеми, кто видел ее впервые, и парень просто всякий раз наслаждался. Теперь это накрыло Бернарду.
— Это ответ на твой вопрос, — неожиданно сказал Энди.
— Вопрос? — удивилась Лави′на.
— Он неизбежен и звучит приблизительно так: почему я с ним?
— Откуда ты знаешь, Энди? — Бернарда была настолько удивлена, что не сразу могла найти то место, где только что себя потеряла. — Я ведь…
— Ты бы обязательно спросила. Это проверенный факт. Рискнешь опровергнуть?
— Ладно. Один ноль в твою пользу. Перед тем, как приехать сюда я прочитала все, что смогла найти и о тебе, и о Рое…
— Забудь. Это не так. Если хочешь, я расскажу тебе о нем.
— Очень, но у меня есть один вопрос. Наверное, он самый важный, и он мучает меня. Почему ты прыгнул за ним с моста, ведь он был совершенно незнакомым для тебя человеком?
Наверное, это действительно был один из самых сложных вопросов и для самого Энди. Он до сих пор не знал на него ответа. Парень думал об этом не один раз. Он любил жить. Наверное, кто-то когда-то шепнул ему на ухо, что жизнь — это дар. Во всяком случае, Энди думал так всегда. Он помнил, как мать гладила его по волосам, и он засыпал, мечтая о том, как будет счастлив. Он верил, когда она говорила, что нужно просто верить. Он продолжал верить, когда ее не стало. Он верил даже тогда, когда шел по мосту, продрогший и уставший. Вода так обычно пахла болотом, машины неизменно неслись мимо, и это была его обычная жизнь, и она продолжала таковою быть, пока… в его жизни не случился Рой. У Роя было все. Дорогая машина, куртка, ботинки, часы… Все, кроме одного. У него не было надежды. Энди никогда не забудет мысль, проскользнувшую в то мгновение в его голове. Мертвые глаза. Зеркало души, в котором не отражается ничего. Парень не знал, какого они цвета, не видел сводящих с ума зеленоватых штрихов. Он видел лишь отчаяние и нерешительность. Рой стоял на парапете, а значит… Либо ты делаешь это сразу, либо не делаешь никогда. Прошло всего несколько секунд, и Энди понял, как отчаянно Рой пытается цепляться за эту жизнь…
— Он хотел жить, — ответил парень. — Очень хотел.
— Но как же…
— Я уверен, судьба сводит людей не просто так. Если думать, всегда можно понять для чего. Даже если бы мы больше никогда не встретились, это не имело бы значения, я все равно не смог бы ему отказать.
Бернарда грустно улыбнулась. Есть что-то в словах этого мальчика высшее. От бога, что ли. Оно очень сильное и огромное. Большее, чем он сам. Испытание? Жертвование? Что? Ответ слишком сложен, чтобы просто так ответить. «Он хотел жить». Тогда выходит, что Энди не хотел? Зная дальнейшую судьбу мальчишки, все становится недоступным для понимания, словно обрастает чешуйками подобно капустному кочану, но парень вдруг улыбается и, чуть стесняясь, признается:
— Если честно, я понял это позже, но я любил его уже тогда.
— Какой он? — спросила Лави′на.
Энди задумался. Не то, чтобы он не знал ответа. Он пытался уместить его в коробочку небольших габаритов, а он не умещался. Коробочка трещала, и парню не удавалось удержать ее.
— Ты можешь, — Бернарда усложнила задачу, — дать мне только три слова, чтобы я поняла, кто он?
Айсберг представлений Энди перевернулся, выступив из воды огромным основанием. Эти три слова ушли под воду, и теперь иди, пробуй их оттуда извлечь. Это слишком мало. Три слова. А как же все то, что окружает его вот уже почти десяток лет? Каждая черта Роя… каждая клетка его тела… каждый пиксель его таланта… каждый грамм его души… каждая «ми» бесконечных октав его голоса…
— Непредсказуемость. Секс. Талант, — неуверенно перечислил Энди, а после стушевался. — Черт! Это вообще никак!
— Но, все же, ты назвал именно эти три слова.
Бернарда достала блокнот и записала: «Маккена. Капризная классика Фрейда».
Эта капризная классика Фрейда ехала домой, преодолевая приступы тошноты и мечтая о том, как после перелета отмоется в ду′ше, выпьет кофе, ну, и дальше непосредственно проследует по этим самым классическим раскладкам. Все бы так и было, но закон облома, то есть неожиданно-непредвиденного замещения, из которого непременно вытекает причинно-следственная связь, не мог отменить даже сам Фрейд, и с Роем случилась Лави′на. Можно сказать, она проткнула ему колесо, и он съехал на обочину уже в дурном настроении. У Маккены не было блокнота, и он записал на каком-то ветхом клочке своей памяти: «Баба в студии хуже бабы на корабле». Но все же у кораблей-то могли оставаться шансы, у Роя нет, ибо обломки его планов тихо и плавно шли ко дну. Видимо, они потонули не до конца, потому, как передумали и всплыли. Маккена понял это очень быстро, а, вернее, сразу после того, как вышел из душа и, почти теряя полотенце, прошел мимо Бернарды и Энди. Ступени лестницы поднимали его на пьедестал его статуи, и он опять ее любил. Самый простой способ демонстрации собственной независимости — это не что иное, как простая ее демонстрация. Маккена, собственно говоря, как раз сейчас это и делал. Энди ничего не сказал. Просто улыбнулся и проводил Роя взглядом. Лави′на тоже ничего не сказала, проводив взглядом взгляд парня. Вот он ответ на все вопросы, и Бернарда увидела свой сценарий. Вдруг. Словно кто-то опустил перед глазами полотно с четко нанесенным текстом. Там уже выставлены знаки препинания, отступы, шрифты, абзацы и ударения. Готовый макет ее фильма. Правда, он накладывался на макет поведения Маккены, что несколько смещало их в пространстве, но грубый слепок с характера Роя уже был получен.
— Хорошо, — не отлипал ведущий. — Вы написали сценарий. Как вам удалось убедить это огромное количество людей поверить вам?
— Я не убеждала. Когда убеждаешь верить, всегда врешь. Я просто искала тех, кому это было бы интересно.
— Как я вижу, их оказалось немало. И все же, как все происходило? Вот пытаюсь представить, что ко мне приходит кто-то и предлагает что-то, что неизвестно выгорит или нет…
— А вы разве творческий человек? — Бернарда произнесла это достаточно жестко, чтобы ведущий осекся. — Творческие люди общаются на особом, только им понятном языке.
— Расскажите.
— Рон Галлилей — мой преподаватель, и я обратилась к нему с вопросом, насколько возможно то, что невозможно. У меня тогда были только наброски пилотной серии и больше ничего…
— А почему Рон Галлилей?
— Он — неординарный человек, и я сочла, что неординарный проект может его заинтересовать. Чутье этого человека безупречно, и я бы, наверное, отказалась от проекта, если бы он сказал, что это провал.
— И он так не сказал?
— Он не сказал ничего. Попросил оставить рукопись и обещал связаться со мной в течение недели.
— Могу представить, какая это была волнительная неделя.
— Не можете, потому что не была.
— В смысле? — выражение лица ведущего переместилось в категорию глупого, причем, в самый дальний ее угол.
— Он позвонил через полчаса после того, как я ушла.
Не меняя выражения, ведущий всем корпусом развернулся к Галлилею. Рон широко улыбался, и улыбка его была такой же золотящейся, как и цвет волос. Большой человек, не утерявший ноток хулиганства, в своем возрасте без возраста, с огромными ручищами, выглядел сейчас переросшим озорным ребенком.
— Рон? — емкий вопрос ведущего требовал объяснений, и Галлилей покусывал губы, словно волновался перед стартом.
— Я открыл наброски и сразу понял, что хочу это.
— Но просто хотеть — слишком мало.
— Я даже не представлял насколько, но что я знал точно, это то, чего еще никто не делал на американском телевидении. Дело было не в том, что это должен был быть квир-проект, дело в том, что это должен был быть уникальный, шокирующий, никогда ранее не делавшийся оригинальный проект. Проект под лозунгом «без преград». Это должен быть откровенный сериал. Настолько, насколько это, в принципе, возможно. Это означало, что он должен был содержать определенное количество весьма откровенных сцен, что много усложняло задачу. И любовь, потому что именно она — основополагающий фактор. Эти две сферы человеческой жизни неотрывны друг от друга. Несомненно, я понимаю, что найдется огромное количество людей, которые будут утверждать, что это не так. И я не стал бы спорить, но… учитывая характер персонажей, это было именно так. То есть, по-другому. Для мужчины-гея секс основопологающ, потому что все замешано именно на нем. И дело не в том, чтобы просто смаковать эти моменты, дело в том, чтобы показать, что у людей есть мужество иметь свободу этим заниматься. И не просто, а чувствовать в этом свое редкое счастье. Это радость не испытывать стыд оттого, что ты другой. Это гордость оттого, что ты решился любить и быть счастливым.
— Да-а, — протянул ведущий, — вам удалось шокировать массы.
— Мы были готовы к этому, хотя не ставили это в ранг основной задачи. Мы просто хотели показать людей с их недостатками, проблемами, как социального, так и внутриличностного характера; людей, которые ошибаются и имеют мужество признать это. Это сериал о людях, которым было просто трудно любить друг друга, о людях, которые преодолели все именно потому, что решились друг друга любить. Мы с самого начала договорились позволить всему быть таким, каково оно и есть.
— Не представляю, — вставил ведущий, — как можно было решить такое количество проблем.
— Это не количество, потому что все началось гораздо позже. И это наступило тогда, когда мы поняли, что не хотим снимать традиционный сериал, в котором обычно присутствуют идеальные персонажи с ярко выраженными идеальными характерами. Эти сериалы имеют адаптированную версию, которая легко переваривается зрителями…
Бернарда смотрела на Галлилея и радовалась. Он говорил. Боже! Как красиво он говорил! В его глазах горел огонь. Все еще горел, несмотря на то, что все уже кончилось. Нет, не кончилось. Для нее. Какие все же правильные слова, звучащие в самом конце сериала. Они за кадром, и оттого голос Рона воспринимается объемно. Эта маленькая деталь появилась спонтанно. Такого еще не делал никто. Камера перемещается, берет в ракурс ступени лестницы, гостиную, входную дверь… «Этот сериал изменил нашу жизнь, — говорит Галлилей. — Мы научились у наших героев многому. Надеемся, что он изменит и вашу жизнь…». Он изменил жизнь Бернарды. Как-то вдруг, и она ощутила, что значит быть счастливой. Рон Галлилей, ее преподаватель, недосягаемый предмет студенческого вожделения, самый прекрасный в ее представлении мужчина… он теперь ее мужчина. Так странно. Что случилось, что она внезапно обрела для него не визуальную, а физическую оболочку? Как произошло, что пустое пространство, в котором он никогда не замечал ее, стало для него плотно заполнено ею? Энди сказал тогда, когда она оправдывалась, стесняясь этой связи: «Блин! Прикольно! Я так и знал, что любовь — это заразно!» Потом он нес какую-то чушь про кукурузные зерна, про которые вещал ему Капли Дождя, потому что понял, что не застал, а именно застукал эту пару за каким-то не тем занятием.
Бернарда любовалась, рассматривая, как Рон делает эти широкие жесты своими огромными ручищами, словно сматывает огромный клубок шерсти, и думала, что даже, если в ее жизни не будет больше ничего, того что есть уже достаточно, чтобы считать себя самым счастливым человеком на свете.
Ведущему было плевать и на Лави′ну, и на Галлилея, и на всех, и все остальное, поэтому он грубо вклинивался, словно ему платили за каждую реплику. Он был ей неприятен, и она параллельно обдумывала это. Вообще, у многих творческих людей бывают определенные состояния с запахом шизоидности, когда они спокойно и одновременно существуют в нескольких плоскостях. Гораздо реже случаются ситуации, когда одна из плоскостей какого-либо человека полностью совпадает по конфигурации с плоскостью другого, словно попадая в некий карман общего творческого пространства. Сейчас Бернарда не знала, что обдумывает одну и ту же мысль совместно с Роем. Вообще, у каждого из присутствующих на сцене параллельно и перпендикулярно друг другу возникали схожие мысли. Вывод односложен: ведущий выглядел невоспитанно-убого на фоне сияющего Галлилея.
— Если я правильно понимаю, — не унимался ведущий, — вы хотели показать, насколько привлекательны квир-отношения?
— Не правильно понимаете! — не выдержала Лави′на. — Мы наоборот хотели показать, насколько они обычны. Это отношения между людьми и подчиняются законам обычного людского существования…
— А она — молодец, — шепнул Энди Маккена. — Не думал, что у нее хватит смелости.
— А у меня? — парень незаметно потерся коленом о ногу Роя.
— Смотря на что?
— На то, чтобы трахнуть тебя тогда, сто лет тому назад.
Маккена повернулся к нему почти всем корпусом, совершенно позабыв, где находится.
— Что-о-о?
— Говорю, что ты лишь физически сделал то, что я проделывал с тобой в уме уже не один десяток раз.
— Отличная новость, — Маккена чуть не воскликнул это вслух.
— Владей, — улыбнулся Энди и завел за щеку язык.
— Я люблю тебя, — произнес Рой как-то между «серьезно» и «очень серьезно».
— Замолчи, а то ведь я могу и поверить, — ответил парень как-то между "несерьезно" и "очень несерьезно"…
Замолчи. Я ведь могу поверить. Поверь Энди. Пожалуйста, поверь.
Мир Роя разделился и теперь существовал отдельными кусками, подчиняясь непонятному, но определенному закону. Он напоминал космическую систему, причем, далеко не солнечную. Все оборачивалось по определенным орбитам. Они пересекались, но никогда не соприкасались. Вакуум заполнял пространство, и от него веяло спокойным устоявшимся холодом. Энди существовал отдельно. Сам Рой отдельно. Стив, подобно луне, курсировал между ними, периодически вызывая приливы и отливы в жизни каждого. Каждый прожитый день ставил зарубку в душе Маккены, словно отсчитывал какой-то законченный период. Зал ожидания. Откладывающийся рейс. Прошло сорок дней с того момента, когда он сказал: «Уезжай», и оставалось все меньше времени до того, как подадут борт. Маккена пытался несколько раз разговаривать с Энди, даже оправдывался, но парень всякий раз обрезал его. Не стоит этого делать. Раз не решился сразу, то уже и нет смысла. Время шло, откусывало от надежды по кусочку, прожевывало и проглатывало. Рой перекопал себя сотни раз, но кроме слежавшегося перегнившего торфа не обнаружил ничего. Он, словно разделился внутри себя, и противоречия плодились, подобно раковым клеткам. Это был уже слишком многокомпонентный коктейль из несовместимых ингредиентов. Это вполне напоминало стрельбу из рогатки по взлетающим куропаткам. Любые всплески любви сбивались тяжелыми шарами вины. Следом неслись осколочные мысли о жалости, и куропатки взлетали все реже.
Энди был стабилен. Улыбался, шутил и вел себя, как добрый старый друг. Он проявлял нежность, но Рой воспринимал ее, как нечто, заключенное в бесконечные рамки жалости. Ко всему добавилась еще и ревность, и Маккена окончательно запутался в себе. Он дополз до клуба именно в тот момент, когда Энди танцевал со Стивом. Это танго «Roxanne». Бывает ли в чем-то больше смысла? Нет, они не танцевали его на шестах. Они танцевали его просто парно. Рой залюбовался, а после изловил себя на полпути к восхищению и, грубо затолкав обратно, приказал не двигаться. А еще эти дурацкие нервные окончания. Проклятые антенны. Посылают сигналы, а приемник внутри ловит их, трансформирует и выдает скрипичные визги в сердце. Эти двое… Маккена закрыл глаза, чтобы не видеть, но фигуры продолжали двигаться по внутреннему экрану, и мелодия звучала уже внутри него. Эти двое… Как же они подходят друг другу? Рой понял это в очередной раз и заревновал. Он незамедлительно пришел к выводу, что являет собой жалкое зрелище, опирающееся на палочку, и тут же решил принести себя в жертву, правда кому и зачем, так и не смог решить. Однако… он как-то не думал об этом. Должно быть, они не только танцуют вместе. А дальше все понеслось разгоняться с горы без тормозов…
Энди соскочил со сцены, заметив Роя.
— Боже мой! — он действительно был искренне рад. — Ты в клубе! Как твое колено?
— Колено, как колено. Вижу, хорошо проводишь время, — буркнул Маккена и тут же пожалел.
Что происходит? Что за неведомая сила не позволяет ему исправить что-то, все глубже и глубже затягивая в круговорот противоречий? Он же течет внутри. Истекает. Он отталкивает Энди в тот момент, когда больше всего хочет притянуть?
— Рой, мне необходимо тренироваться, иначе я просто потеряю все, что наработал, — по лицу парня пробежала тень, но он ответил спокойно. — Стив позволяет мне танцевать, и я благодарен ему.
— Не сомневаюсь. Он всегда тебе позволял… танцевать, — Маккена сделал еще один поворот в обратную сторону, усложнив и без того сложное.
— Я не буду отвечать. Рад, что тебе лучше.
— Не лучше. И никогда не будет лучше, потому что прошлое меня уже не оставит.
— Оно не оставит тебя до тех пор, пока ты сам его не оставишь.
Энди отвернулся и ушел. Рой тоже отвернулся и тоже ушел.
— Прошло не больше пяти минут, — удивленно произнес Стив, заметив, что парень расстроен чем-то. — Что успело случиться…
— Что и должно было. Рой.
— В смысле?
— А что, Рой случается в каких-то разных смыслах?
Стив включил монитор с камерами видеонаблюдения.
— Он вышел из клуба и садится в такси…
— Стив, можно мне сегодня переночевать где-нибудь здесь?
— Тебе обязательно нужен мой ответ?
— Спасибо.
— Энди, — Шон не знал, с какой стороны подступиться, чтобы не причинить еще боли. — Ты должен понять…
— Я должен понять. Что именно я должен понять? Что он злится на меня, что я из кожи вон лезу, чтобы вытащить его задницу?
— Больше всего на свете, как в то же время и меньше всего он хочет, чтобы ты это делал…
— За что он меня наказывает?
— За то, что не может простить себя.
— А я-то тут причем?
— У него сейчас мир, как в страшной сказке. Там ведь нет полутонов. Либо хорошо, либо плохо. Либо черное, либо белое. Ему было бы намного проще, если бы ты кричал, обвиняя его во всем. Ты лишил его возможности вымаливать прощение…
— Зачем, Стив? Я не переставал его любить, и он не переставал оставаться мне нужным…
— Именно это он и не может понять. Он не верит, что это возможно, потому что в собственных глазах сделал из себя монстра…
— Он не далек от истины, хотя это ничего не меняет.
— Я не знаю, как тебе помочь. Не обижайся, но я предупреждал тебя.
— Я люблю его, Стив, и не хочу, чтобы мне помогали.
Рой измучился от бессонницы. Энди не возвращался, и Маккену терзали… Нет, это были не угрызения, а пожиратели совести, и они не терзали, а именно пожирали его совесть. Ревность, словно навязчивая проститутка, лезла к нему в постель, прилипая с бесконечными поцелуями. В конце концов, Маккена осел в гостиной и тупо уставился на дверь. Больше всего на свете ему хотелось услышать хрип мотоцикла Энди, но на улице, как назло, не жужжала ни одна муха. Время тоже не жужжало, пытаясь прокрасться мимо Роя на цыпочках. Он и не думал его ловить, но оно останавливалось и исчезало, словно играло с ним в прятки. Еще, хотя, в принципе, как обычно, хотелось напиться и обкуриться травой, но Рой понимал, что это будет даже не конец конца, а что-то, что еще дальше. Через час, наконец, прошло пятнадцать минут, и Маккена сменил позу, просто перевалившись с правого локтя на левый. Ничего не изменилось. Мухи не жужжали, дверь не открывалась. Если не алкоголь и трава, то, хотя бы, кофе и никотин. Рой сварил две чашки и поставил на стол. Должен же Энди когда-нибудь вернуться. Он просто обязан, потому, что нужен Рою. Плевать, что он спал сегодня с Шоном и даже тр… Так, стоп! Ни звука больше. Он имеет право, потому что заплатил за это слишком дорого. И не в этом дело. Он просто имеет право, и непонятно, какого черта ты в это лезешь. Маккена понял, что ждет напрасно. Он же видел, как Энди танцевал со Стивом. Можно вообще больше ни о чем не думать, потому что этого достаточно, чтобы сойти с ума от ревности, от зависти, от восхищения. Видел ли Рой когда-нибудь что-то прекраснее? Знает ли хоть что-то, что возбуждало бы больше? Дело не в «Roxanne». Дело в том, что он любит их. Хотя именно «Roxanne» вскапывает сейчас непреодолимую полосу отчуждения.
Рою до боли в зубах захотелось послушать танго, и он пополз в студию. Длинная череда файлов на экране. Youtube предлагает посмотреть клипы по данному запросу. Интересно, и Маккена кликает. Плохого качества видео. Двое ребят танцуют на улице возле какого-то супермаркета, а у Роя отличного качества ком, из которого шипами: «потому что не ты». И тогда не ты. И сейчас не ты. Потому что он. И еще он. И еще «Roxanne».
Рой открыл сайт службы доставки цветов. Какие любит Энди? Черт! Он говорил. Он точно говорил, но Рой не запомнил, потому что… потому что он ничего не запомнил. Может, заказать бордовые? Слишком. Слишком претенциозно. Белые? Как-то наивно. Розовые? Совсем слюни. Желтые? Почему-то кажется, что именно про желтые и говорил Энди. Элегантно. Молочно-желтые. Еще и нежно. И Рой выбрал лилии. Наверное, он готов, но только «наверное». Все сложнее с каждым днем, и Маккена понимает, что просто боится. Боится сказать Энди, что любит, потому что… Серебристые лисицы. Он оброс ими так, что уже себя разглядеть не может. Два года. Госпо-о-о-ди! Как перешагнуть через них? Как говорить человеку о чувствах, когда… Еще больше серебристых лисиц. Человек. Человечек. И именно ты сделал с ним то, что сделал. Это просто так не вырвешь, не сотрешь ластиком, как карандашную линию. Энди возится с ним, словно ничего и не было, но оно было! Было! Ему-то самому как через это перешагнуть? Оно будет всегда, потому что оно будет. Не может не быть. Смотреть человеку в глаза и говорить, что любишь? Кричать, перекрикивая голоса этих тонн человеческого мяса? Как? Ка-а-ак?! Рой вспомнил, как Энди жался, когда впервые переступил порог его студии, а теперь он сам жмется, не решаясь перешагнуть. Надо бы дать Ольге выходной. Она уже стала родным человеком, но пусть ее лучше не будет сегодня. Мутное решение дало надежду, и время поехало быстрее, словно кто-то поставил его рельсы и дал приличный пинок. На улице вовсю жужжат мухи, машины, люди. Жужжит сама жизнь. Энди нет, но Рой, не переставая, ждет. Да, желтые лилии – то, что надо. До соплей романтично, но пусть.
Кофе остыл, но Маккена не заметил. Чертова жизнь. Чертово колесо с литыми дисками. Давит, и не гнется. Рой вспомнил про бульон. Вот уж где категории его жизни. Он разный, этот бульон. С гренками, с мухами, с поцелуями, с окурками. По нему можно отмечать повороты его жизни. Вот и сейчас он стоит на плите, ожидая своего наполнения. Но, как бы там ни было, он всегда был с любовью. Энди умеет любить, а он сам? Никогда. Он каждый раз спотыкается на ровном месте, потому что ждет торчащих под ногами корней. Их ведь нет, но он спотыкается. Психосоматика. Рой понял, что устал. Просто устал. Устал от чего-то. Неразбериха в спине, и колено побаливает. Ну, конечно! А чего бы ему не болеть? Он ведь забыл про повязку, да, и про мазь забыл. Ни к чему. Черт с ним, с коленом. Не самое страшное. Хуже, что он забыл про жизненный бандаж, вот и гнет его опять. Маккена поднялся в студию и прилег. Он не будет спать. И даже хорошо, что поднялся. Это его сентиментальное ожидание. Ни к чему Энди это. И ему ни к чему.
Сон — хитрый искуситель. Выпускает вперед себя нимфу, и она шепчет, припадая к глазам: «Закрой-й-й-й-й-й…». Заигрывает с ресницами, перебирая волоски. Закрой-й-й-й-й-й… Сладко облизывает языком дрогнувшие веки. Закрой-й-й-й-й-й… А дальше крадет и отдает спящего, размякшего повелителю своему, и сон берет в плен. Вскрывает вампиром вены, высасывая усталую тяжесть, лижет кошкой измученное тело, сажает на иглу наркотика забвения: «Я дам тебе безоблачные дали-и-и-и-и… луга-а-а-а-а… звезды-ы-ы-ы-ы… Я буду совокупляться с тобой, потому что ты — мой-й-й-й-й… мой-й-й-й-й… й-й-й… ты хочешь меня-я-я-я-я… я твой-й-й-й-й…».
Солнце спорит, ласково поглаживая кожу. Ночная нимфа испаряется, дрожащим воздухом поднимаясь с прелой земли. Солнечная фея расплетает спутанные ресницы, осторожно вдувая через ноздри бодрящий эликсир. Где-то вдалеке неугомонно что-то звенит. Настаивает, и Маккена вздрагивает, понимая, что звонят в дверь. А звонок чужой. Беспокойный. Он несет клубы хаоса, и Рой спешит вниз. На пороге беззаботный улыбающийся человек в бейсболке с названием чего-то. Радостно приветствует, словно действительно рад, и зачитывает адрес. Рой неуверенно качает головой. Не потому что не уверен в адресе, а потому что это единственное, в чем он уверен.
— Доставка, — еще шире улыбается парень, протягивая планшет. — Распишитесь. Сборка тоже оплачена.
Маккена судорожно пытается соизнести услышанное с желтыми лилиями, но оно не соизносится. Какая сборка? В десять утра? Он заказывал цветы на пять вечера. Ком из каких-то спутанных мыслей пухнет в голове. Вопросы налипают на невнятную спираль, выстраиваясь в длинный червь. Хочется спросить все сразу…
— Что?
— Вы Энджио Джалалли? — уточняет парень.
— К несчастью, нет.
Маккена вглядывается в листок, на котором, словно в проявочном реактиве, проступают строчки и клеточки. Беговая дорожка, название, марка, что-то еще. Три тысячи долларов плюс сто пятьдесят за сборку. Итого. Число. Подпись Энди. Ком в голове перестает пухнуть и начинает сжиматься. Вопросы, ощущения, какой-то песок воронкой втягиваются вовнутрь, и Рой, наконец, осознает происходящее. Три тысячи долларов плюс сто пятьдесят за сборку, и все это вместе… нет, это не беговая дорожка. Это то, что Маккена сейчас чувствует, а чувствует он только цифры. Это не просто цифры, это то, что он сейчас думает. Перед тем, как платить за цветы, он проверял счет, и такая сумма с него не списывалась. Ни такая, ни аналогичная, ни даже похожая отдаленно. Рой не заметил, как прошло полчаса, когда мастера попрощались и исчезли. Маккена смотрел на беговую дорожку и ненавидел ее. Он еще не ощутил, но его уже разгоняло по большому кругу. Страшная центробежная сила, словно разделяла его на две фракции, отжимала, выдавливая внутреннее содержимое.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги