Миромагия

Матюхин Александр Миромагия

Стоило бы начать эту историю с крысолова, который в пасмурное пятничное утро расплатился за стаканчик кофе в забегаловке неопределенного типа, купил пирожок с луком и яйцом и неторопливо съел его, поглядывая по сторонам.

Но чуть раньше прохладный ветерок проник через приоткрытое окно в кабинет господина Виноградова, немного поиграл с занавесками, прошелся сквозняком по полу, взъерошил волосы самого господина Виноградова и его секретарши Наташеньки, а потом стряхнул с рабочего стола газету с объявлениями от вчерашнего числа.

За несколько минут до этого Наташенька принесла газету в кабинет, вручила ее господину Виноградову и терпеливо ожидала, пока начальник внимательно изучит каждую страницу.

Дело в том, что господин Виноградов никак не мог найти подходящий подарок на день рождения своему сыну.

У господина Виноградова было все — деньги, репутация, власть, здоровье и красота. А еще любимый сын. Много лет назад страшная катастрофа забрала у господина Виноградова жену, но он не сильно раскаивался по этому поводу, поскольку подозревал, что жена жила с ним из-за денег. Или из-за власти. Ну, уж точно не из-за здоровья. А вот сына господин Виноградов любил. Так сильно, как не любил никого прежде.

Когда-то давно господин Виноградов затолкал все свои чувства куда поглубже, чтобы не мешали продвигаться по лестнице жизни наверх (к тем мифическим благам, о которых не уставала рассказывать мать). Подниматься к вершинам жизни без чувств действительно оказалось проще простого. А вот когда всего достиг, поднялся, так сказать, на недосягаемую высоту, тогда-то и задумался о смысле жизни, об одиночестве и родственных чувствах. И обрушил господин Виноградов всю свою любовь на единственного сына. Да так обрушил, что мало не показалось…

А ветерок подхватил газету и начал таскать ее по полу кабинета, нисколько не заботясь о последствиях.

— Видите, что происходит? — спросил господин Виноградов, обреченно поглядывая на секретаршу Наташеньку. В последнее время господин Виноградов любил относиться к жизни трагически.

— Этот сквозняк вас убьет, — заявила Наташенька.

— А без него я умру от духоты. — проворчал господин Виноградов, — проклятая осень! Сделайте что-нибудь!

Конечно, Наташенька ничего не смогла бы сделать с осенью. Но она ловко подняла газету и положила ее на стол, перед господином Виноградовым.

— Напомни-ка, что у нас по списку, — буркнул господин Виноградов.

Наташенька с готовностью раскрыла блокнот.

— Поездка на Кипр. — прочитала она.

— Старо. И не модно.

— Автомобиль.

— Для начала права надо купить… — закатил глаза господин Виноградов, — с этим сейчас сложновато.

— Вечеринка с друзьями. Отдельная квартира. Прогулка по магазинам в духе "ни в чем себе не отказывай". Набор для дикой охоты и для дайвинга (помните, у него лет семь назад была такая мечта). Собственная мастерская…

— Это я такое предложил? — удивился господин Виноградов, прикуривая.

— Неделю назад. — сверилась с записями Наташенька. — Сказали, что вашему сыну просто решительно необходима собственная мастерская. А то он весь дом заставил мольбертами.

— Даже в туалете пахнет этой его краской, — согласился господин Виноградов, трагически вздыхая, — спасения нет от его художеств. Мастерскую берем на заметку. Поставь там галочку, где надо. Что-нибудь еще есть?

— Вчера вы в сердцах пригрозили, что если не найдете подарок, то вообще никакого праздника устраивать не будете, — сказала Наташенька, — я записала, на всякий случай.

— Вычеркни. — буркнул господин Виноградов, — погорячился отец, что уж. Это ж мое любимое дитя! Единственное! В меня весь! Только потолще чуток, носик мамин, а глаза вообще непонятно чьи. Бабушкины, наверное. Но подбородок мой! Я из-за него, из-за дитя этого, с утра сижу и тыкаю пальцем в каждое объявление! Может, вот это подойдет?.. — господин Виноградов сосредоточился на газете, — мнээ. Сауна японская, на камнях. Сухой пар. Сакэ… недорого. Или вот, смотри, тоже неплохо, мнээ, выставка восковых фигур. Лучшие деятели искусства, политики, музыканты и кинозвезды…

Возникла секундная пауза, во время которой господин Виноградов торжественно затянулся сигарой.

— И в чем заключается суть подарка? — осторожно поинтересовалась Наташенька, на всякий случай взяв наизготовку ручку и блокнот. У Наташеньки было собственное видение продолжения карьеры, но от решительных шагов ее останавливал все никак не заканчивающийся роман с экзорцистом Семеном.

Господин Виноградов пожал плечами:

— Это я к слову, — сказал он, — а кто позволил, извините?..

Наташенька оторвала взгляд от блокнота. На секунду ей показалось, что в кабинете стало абсолютно, непроницаемо темно. По шее пробежали мурашки, будто пытались спрятаться. И вдруг оказалось, что в кабинете возник кое-кто еще.

Звонко хлопнула дверь, резкий порыв ветра смел со стола бумаги, что-то оглушительно задребезжало, и возле стола господина Виноградова возник человек. Наташенька осторожно протерла глаза. Человек не исчез (хотя больше всего походил на видение). Наоборот — он аккуратно пододвинул к себе стул и уселся напротив господина Виноградова, закинув ногу на ногу.

— Простите? — спросила Наташенька.

Человек был одет в старомодный плащ темного цвета. Обтрепанные временем полы плаща теребил ветерок.

— Вы как тут очутились? — поинтересовался господин Виноградов.

— Вы же сами мне назначили встречу, — пожал плечами человек.

— Я?..

— Было дело вчерашним вечером. Наткнулись на объявление, позвонили, заинтересовались, назначили на два часа. — Невозмутимо сказал человек. — Вон у вас в газете маркером обведено.

Господин Виноградов растерянно покосился на газету. Сигарета повисла на кончике губы. Наташенька тоже вытянула шею, опасаясь подойти ближе, и вроде бы даже разглядела жирный маркерный круг вокруг объявления. Что там было написано-то?..

Человек повернул голову. Наташенька разглядела морщинки вокруг глаз, пухлые губы, острый подбородок. Ничего такого, что следовало бы запоминать.

— А теперь разрешите нам поговорить наедине. — Попросил человек, улыбнувшись.

Наташенька неуверенно кивнула.

— Дверь за вашей спиной, — подсказал человек.

Небо кряхтело и урчало так, будто собиралось исторгнуть из своего нутра армию демонов и тем самым начать конец света. Погода и правда была не ахти. Крысолов доел пирожок, вытер губы салфеткой и потянулся за стаканчиком кофе. С погодой следовало бы что-нибудь сделать, только вот все эти громовержцы, громоотводы и тучеразгонятели куда-то запропастились, стоило им узнать о приближении апокалипсиса. Пугливые какие…

Кофе оказался не таким сладким, как хотелось бы. Крысолов сделал несколько глотков и отставил стаканчик в сторону. Уж лучше купить рафинад и погрызть кубики. Крысолов любил сахар ничуть не меньше, чем плохо поджаренное мясо. Крысолов вообще много чего любил, вот только времени катастрофически не хватало. Столько дел, столько дел. Людей вокруг не наблюдалось — они предпочитали садиться подальше от крысолова или даже вообще не садиться, а торопливо проходить мимо, пряча взгляд. Наиболее храбрые задерживались рядом на пару секунд, но и они едва ли не убегали, причем, наверное, не осознавая причину собственного страха. Впрочем, крысолов уже давно привык. Его не боялись только кошки и тараканы.

Над головой прогремел гром, а в кармане куртки завибрировал телефон.

— Алло?

В телефоне несколько секунд непонятно сопели. Потом глухой, далекий голос поинтересовался:

— Все в порядке? — подобный голос мог бы принадлежать классическому демону с красной кожей и огромными рогами. При наличии хорошей фантазии можно было бы представить нечто бестелесное, гигантское, абсолютно бесформенное и обладающее зубастым ртом. Крысолову лично казалось, что он разговаривает с адвокатом.

— Лучше не бывает. — сказал Крысолов и неторопливо направился к перекрестку. Люди, шедшие ему на встречу, начали неосознанно выходить на проезжую часть или перебегать на другую сторону дороги.

— К вечеру обещают сильный ливень. — сказали из трубки, а над головой снова прогремело. Несколько тугих капель разбились у ног крысолова. — Ты там, это, не подведи. Я Мрак удержать не смогу.

— А подводил когда-нибудь? — поинтересовался крысолов.

— Нет. — сказали из трубки, после непродолжительного молчания, — но, сам понимаешь, дело ответственное. Это тебе не пару сотен человек вырезать за ночь. Тут, это, апокалипсис.

— Да апокалипсиса еще надо дожить, — ухмыльнулся крысолов. На другом конце трубки не оценили его сарказм. Телефон тихо и жалобно пискнул, напоминая о том, что собирается в скором времени выключиться.

— В общем, это, — сказали из трубки, — я на связи, если что. Как всегда.

— Отлично. До встречи. — ответил крысолов и положил трубку.

Вообще-то, он всегда предпочитал работать в сухом и прохладном месте, ранней осенью или весной. Но с Хозяином никогда нельзя быть в чем-то уверенным. Фантазер, одним словом.

Несколько капель тяжело упали на тротуар. Крысолов, погруженный в собственные мысли, шел вперед, никого вокруг не замечая.

На перекрестке он зашел в магазин и купил пачку рафинада.

— Так вы потомственный колдун? — господин Виноградов сверился с объявлением в газете.

— Точнее сказать — бродячий волшебник. Но не суть важно. — улыбнулся человек с абсолютно незапоминающейся внешностью. Господин Виноградов прикладывал массу усилий, чтобы запомнить его лицо — но безрезультатно. Много позже он вспомнит только большие голубые глаза и морщинки в уголках губ, возникающие в тот момент, когда человек улыбался.

В комнате в одно мгновение стало невыносимо душно. Господин Виноградов встал и распахнул окно полностью, впуская осенний ветерок и непрерывный шум улицы. Легче не стало. Захотелось расстегнуть пуговицы на рубашке.

— И чем же вы меня могли заинтересовать, раз уж я вам вчера звонил и… обводил объявление? — господин Виноградов с сомнением посмотрел на газету. Объявлений о бродячих волшебниках он точно не помнил. Да и маркеров синего цвета в кабинете никогда не водилось.

— Как чем? Подарками для вашего сына!

Господин Виноградов насторожился.

— Именно поэтому я вам и звонил?

— Безусловно.

— И что же я говорил?

Человек положил руки на колени и улыбнулся.

— Ах, да. — внезапно спохватился господин Виноградов, — кофе?

— Чаю. — сказал человек, — зеленого, с молоком. И зовите меня Вальдемар.

— Отлично. — пробормотал господин Виноградов, придавливая пальцем кнопку связи, — Вальдемар!.. Наташенька, две чашки зеленого чая с молоком… Откуда я знаю, где взять молоко? Давай, побыстрее, пожалуйста.

Вальдемар терпеливо ждал, выстукивая тонкими пальцами по собственной коленке. Голос Наташеньки в динамике стал неразборчивым, а потом и вовсе стих.

— Итак! — сказал он, когда господин Виноградов уселся в кресло. — Давайте сразу к делу. Я и так с трудом выкроил несколько свободных минут.

— Заняты?

— Очень! — улыбнулся Вальдемар.

— Я вот тоже целыми днями тружусь, как белка в колесе, — трагически вздохнул господин Виноградов, совершенно не понимая, отчего это вдруг его потянуло на откровенные беседы с незнакомцем. — Знаете, я всего в жизни добился сам. Вот этими руками. С четырнадцати лет как начала работать, так и до сих пор… тружусь и тружусь. У меня фабрика по производству сахарной свеклы. И сеть магазинов сбыта.

— Так это ваша… — понимающе закивал Вальдемар.

Господин Виноградов оживился:

— Так вы слышали?..

— Безусловно…

— И сеть магазинов сбыта…

— Ну, конечно…

— Крупнейшая в стране…

— Проезжал, проезжал…

— Мнээ. — сказал господин Виноградов, — я вижу, что вы деловой человек и просто так не будете тратить свое время…

— И ваше, кстати, тоже! — улыбнулся Вальдемар. Он запустил руку в карман плаща и извлек на свет несколько крохотных, прозрачных бутылочек, наполненных мутноватой жидкостью.

— Грезы! — сказал чревовещатель, — чистые, незамутненные грезы. Втираете каплю за ухом — и окунаетесь в мир грез как минимум на полтора часа.

Господин Виноградов с сомнением посмотрел на бутылочки в руках Вальдемара.

— Сколько?

— Семьсот.

— Это же грабеж.

— А вы где-то видели дешевле?

Господин Виноградов прикинул в уме какие-то цифры.

— Четыреста. — твердо сказал он.

— На подарках не экономят. — намекнул Вальдемар, — но ваше право. Есть еще масла из натурального смеха. Втираете в кожу и смеетесь до коликов. Существенно разряжает обстановку в больших компаниях, когда не всех знаешь. — бутылочки незаметно исчезли, вместо них возникли пузатые мензурки с маслами.

— У нас не так часто собираются большие компании… — задумался господин Виноградов, — если быть более точным, то вообще ни разу не собирались.

— Тогда эссенция любви! Держите! Втираете в шею и подмышками — и на неделю становитесь неотразимым. Любая девушка у ваших ног. — Вальдемар убрал мензурки и поставил на стол стеклянную литровую бутылку с невероятно узким горлышком. В бутылке плескалась изумрудная жидкость, похожая на "Тархун". Откуда он ее только достал?

— Тут, понимаете… — пробормотал господин Виноградов, с сомнением принюхиваясь. — У моего сына немного другие приоритеты…

— Не интересуют женщины? — бутылка мгновенно испарилась в воздухе, вместо нее появилась другая, точно такая же по форме, но с содержимым золотистого цвета, — есть эссенция для того, чтобы заинтересовать мужчин…

В этот момент открылась дверь, и в кабинет зашла Наташенька с подносом и двумя чашками чая на нем. Успев краем уха услышать окончание разговора, Наташенька старательно делала вид, что ни капли не заинтересована, но при этом не сводила глаз с бутылки, стоящей на столе. Эссенция для привлечения мужчин была очень ей нужна, даже, несмотря на сожительство с экзорцистом Семеном.

— Вот ваш чай. — произнесла Наташенька торжественно. — И молоко!

— Благодарю, — кивнул господин Виноградов и обратился к Вальдемару. — Если бы все было так просто, понимаете? Я хочу найти для своего сына что-то необычное, что доставило бы ему несказанное удовольствие и восхищение, что гармонировало бы с его внутренним миром и позволило бы ему в полной мере самореализоваться…

Вальдемар в задумчивости потеребил подбородок и убрал бутылку с эссенцией со стола. Наташенька, стоящая за спиной чревовещателя, не успела проследить, куда подевалась бутылка, а в тонких пальцах Вальдемара неожиданно появилась шкатулка.

Шкатулка была из дерева, покрытая темным лаком, без видимых рисунков на ней, но зато с крохотным металлическим замочком.

— Ваш сын художник? — спросил Вальдемар.

— Откуда вы знаете?

— От вашего костюма пахнет краской. Плюс, не забывайте, что я волшебник.

Господин Виноградов наморщил лоб.

— Это как-то связано? — спросил он.

— Не совсем, но не суть важно. Мне кажется… нет, я даже уверен, что нашел для вашего сына великолепный подарок.

Господин Виноградов взял чашку с чаем и сделал первый глоток. Ему показалось, что в комнате стало темнее, а духота внезапно прошла, сменившись колючим холодом. Следовало бы закрыть окно.

— Шкатулка — это хороший подарок? — спросил господин Виноградов.

— То, что находится в шкатулке, — вкрадчиво произнес Вальдемар.

— И что же там?

Вальдемар сказал.

Господин Виноградов в сомнении сделал еще один глоток.

— Что-то не верится. — Пробормотал он. — И вообще, уж извините, вы показали мне несколько стекляшек, наполненных жидкостями, и ничего больше. Как мне быть уверенным, что вы не обманщик? Как?

Чай был так себе.

— Вы желаете убедиться? И это ваше право, не спорю. Тогда одну минутку, пожалуйста.

Вальдемар легко поднялся со стула, поставил шкатулку на краешек стола и размял тонкие пальцы…

А в следующее мгновение Наташенька вдруг поняла, что сидит за своим рабочим столом и пьет кофе. Несколько коротких мгновений перед ее глазами таяла темнота, а в голове затихали обрывки какого-то разговора… Болел локоть, будто она только что ударилась им о косяк… закрытой двери к директору… Наташенька внимательно осмотрела себя со всех сторон, вынула зеркальце и обнаружила, что слегка прикусила уголок губы. Что же это такое происходит?..

Тут отворилась дверь, вышел директор, а за ним и Вальдемар. Чревовещатель очень уж по панибратски приобнял господина Виноградова за талию.

— …и вот этот человек станет утверждать, что его маслины самые вкусные в мире? — спрашивал Вальдемар. — он думает, что больше ни в одном городе, ни в одном магазине нельзя купить свежих маслин?

Господин Виноградов не отвечал. Он выглядел сонливым, вялым, но при этом чрезвычайно довольным. По лбу господина Виноградова стекали крупные капли пота.

— Наташенька, — трагически пробормотал он. — Помоги нашему гостю найти выход.

И, не дожидаясь, господин Виноградов освободился от дружеских объятий чревовещателя и скрылся за дверью кабинета.

— Не забудьте про расписание! — крикнул ему вслед Вальдемар, — только после приема пищи, но не позже одиннадцати ночи!

Из-за двери что-то невнятно ответили. Вальдемар лучезарно улыбнулся Наташеньке.

— Позвольте спросить, — начал он, — каким образом столь очаровательная особа оказалась в таком удачном месте и в такое удачное время?

Наташенька подумала и улыбнулась. Ведь у странного незнакомца где-то была припрятана эссенция любви…

Примерно в это же самое время экзорцист Семен находился на окраине города, там, где пару лет назад, словно грибы после дождя выросли сотни дачных домиков. У Семена болели ладони — он изгонял беса.

В этот раз бес решил вселиться в девяностолетнюю бабушку.

У Семена было свое мнение на счет бабушек (точно такое же мнение у него было на счет малолетних наркоманов и тех, кто в детстве лупил Семена в туалете школы), но отказаться от приличного гонорара Семен не решался. А денег вызвались заплатить немало.

— Изыди! — сказал Семен торжественно. Он все еще надеялся, что бес образумится и сам покинет престарелое тело. В ход уже пошла святая вода, а перед этим нательный крестик и две молитвы — а имени беса Семен так и не узнал.

В дверном проеме толпились родственники бабушки — ее богатый внук Георгий, не очень богатый сын Владимир Николаевич, и уж совсем небогатый муж Карепанов Артем Викторович. Где-то за их спинами, в глубине дома, подвывали от горя и печали представительницы женской половины рода.

Семен кусал губы. Привязанная к кровати за кисти рук и ступни ног бабушка издавала неприличные звуки. К тому же она была вся мокрая от святой воды — а это могло навредить ей больше, чем вселившийся бес. От бабушки валил густой пар.

— Что в имени тебе моем? — спросил Семен, подходя ближе.

Бабушка вздрогнула всем телом и попыталась взлететь над кроватью. Глаза ее светились красным. Семен сделал пару осторожных шагов, остановился на расстоянии вытянутой руки и в третий раз за вечер попытался положить ладонь на горячий старческий лоб. Первые два раза бабушка ухитрялась извернуться и цапнуть Семена протезными зубами.

— Я повторяю — изыди! — произнес Семен и прислонил ладонь к бабушкиному лбу.

Что-то зашипело. В комнате отчетливо запахло жареным мясом. Родственники испуганно попятились. Вой из недр дома стал еще громче.

— Ну-ка, ну-ка… — пробормотал Семен и закрыл глаза.

Вообще-то, он не был дипломированным экзорцистом. То есть, он не учился в семинариях, не заканчивал курсов по экзорцизму, не поступал в университеты (если вообще существуют университеты с подобной направленности). Просто у Семена был дар. Он мог видеть бесов в людях. И мог приказать им убраться. И, что самое интересное, бесы его слушались.

Впервые Семен разглядел беса в собственном отчиме — в семь лет. Отчим и без беса-то сильно смахивал на одержимого: много пил, ловил чертиков в пустой кухне и путал дверь туалета с дверью шкафа — но с появлением беса стал просто невыносим. И тогда однажды ночью Семен пробрался в спальню к родителям, положил отчиму ладонь на горячий лоб и приказал бесу убраться куда подальше. И тот убрался. Правда, отчим от этого лучше не стал.

В общем, будучи подростком, Семен прочитал десятки книг об экзорцизме, посмотрел множество фильмов, и пришел к выводу, что этот его дар — весьма полезная штука. Причем, под каким углом ни посмотри — всюду выгода. К восемнадцати годам Семен два раза попрактиковался на друзьях, один раз изгнал мелкого беса за деньги и успел даже заклеить симпатичную девушку, присутствовавшую на церемонии экзорцизма. Правда, их короткий роман не увенчался успехом, а Семен решил, что в амурных делах скорость — не главное…

— Конец света близок! — сказал бес из недр бабушки таким тоном, будто передавал прогноз погоды.

Родственники с ужасом попятились еще дальше. Семен робко улыбнулся. Ох, не любил он все эти разговоры. Ну, почему бы бесам просто не убираться восвояси — куда бы там ни было.

— Я бы дал вам месяц. — продолжил бес, — но, говорят, что осталось не больше двух недель. Привирают, конечно. У нас там, внизу сейчас будоражит всех. На самом деле пара дней — и все.

Семен решительно провел ладонью по горячему бабушкиному лбу.

— Изыди! — повторил он в третий раз. Обычно это помогало.

Бабушка тяжело вздохнула.

— Я зачем приходил-то, — произнес бес глухо, — передайте Маришке, что я ее все еще жду, не отвертится. Хорошо?

И, не дожидаясь ответа, бес провалился в тартарары. Лоб бабушки стремительно похолодел, дыхание сделалось ровным, с легкой хрипотцой, но уже совершенно не бесовский. Бабушка открыла глаза и внимательно посмотрела на экзорциста.

— Здрасте. — Пробормотал Семен. — С возвращением…

Господин Виноградов в задумчивости ходил по кабинету. Никак он не мог взять в толк, что же все-таки произошло.

Появление бродячего волшебника господин Виноградов помнил. Диалог с ним тоже (хоть и смутно). А дальше в голове заваривалась форменная каша. То есть, воспоминания отказывались быть воспоминаниями. Они больше походили на лоскуты рваной бумаги, на которых можно было урывками почитать о происходящем, но абсолютно ничего не понять. Это как пытаться вникнуть в налоговые декларации или разобрать почерк врача — непонятно, почти бессмысленно, но не оставляет ощущение, что где-то что-то упустил…

На столе стояла деревянная шкатулка, а возле нее блестели в свете лампы крохотные мензурки с грезами. О грезах господин Виноградов помнил. Грезы ему достались в подарок к покупке. Три пробные порции. И номер телефона, на случай, если захочется еще…

У господина Виноградова от волнения дрожали руки. Мензурки с грезами манили. Хотелось опробовать их прямо сейчас, немедленно, не дожидаясь окончания рабочего дня.

И еще шкатулка… Господин Виноградов смутно помнил причины, по которым не следовало открывать ценный подарок, но совершенно не помнил доводов, на которые он согласился. И ведь еще заплатил Вальдемару денег… а за что?

Господин Виноградов сел за стол и пододвинул шкатулку к себе. Внутри шкатулки что-то глухо перекатывалось. Подумав, господин Виноградов вызвал Наташеньку.

Наташенька выглядела задумчиво и в некоторой степени растерянно. Господин Виноградов бросил беглый взгляд на ее затуманенные глаза, на чуть взъерошенные волосы, на лишнюю расстегнутую пуговку белоснежной блузки, но мысли его были заняты другим.

— Наташенька! — Сказал господин Виноградов трагическим голосом (и потеребил, при этом, подбородок), — Видишь шкатулку?

— Вижу. — прошелестела Наташенька.

— И что думаешь по этому поводу?

— Прекрасный подарок. — Снова прошелестела Наташенька. — Интересный. Забавный. Идеально подходит для ситуации. Ваш сын будет очень доволен.

— Ты уверена?

— Абсолютно! — заверила Наташенька отстраненным голосом. — Я бы тоже обрадовалась такому подарку…

Если бы в кабинет господина Виноградова в эту самую минуту заглянул человек, не знакомый с ситуацией, он бы решил, что время здесь слегка замедлило свой бег.

— Мне кажется, имело бы смысл посмотреть, что там внутри… — задумчиво протянул господин Виногдрадов, теребя подбородок.

— Ни в коем случае! — сказала Наташенька.

— Почему?

— Есть причины!

Господин Виноградов хмыкнул.

— Какие такие причины?

— Вы не помните? Вальдемар сказал, что если шкатулку открыть до назначенного срока, то чуда не произойдет.

— А. Чудо. — понимающе буркнул господин Виноградов, тщетно стараясь извлечь воспоминания из глубин своей памяти. — И что за чудо? Он не говорил?

— Говорил. — Отозвалась Наташенька. — Но я не помню…

— Понятно. Ладно, не буду больше задерживать. Сделай-ка мне, пожалуйста, чай с молоком, то есть, тьфу, нормального кофе завари, а?.

Наташенька с готовностью исчезла за дверью, а господин Виноградов снова принялся бродить по кабинету, копошась, будто кошка в мусорном ведре, в собственных воспоминаниях.

А еще ему ужасно хотелось взять в руки ампулу с грезами. Просто так, подержать. А потом, может, отломить кончик и попробовать. Или пару капель на кончик пальца и потереть за ухом. Или…

Наташенька принесла кофе, и господин Виноградов плотно прикрыл за ней дверь. А потом подумал и провернул ключ в замочной скважине. На всякий случай, чтобы никто не смог зайти…

Крысолов поправил ворот плаща. Минуту назад он выбросил пустую коробку из-под рафинада в мусорный бак и вышел под дождь из темной и очень неприятной подворотни. Брокк любил темные места. Но проблема в том, что темные места, как правило, оказываются еще и чрезвычайно опасными… или противными… иногда там еще плохо пахло, валялись тонны мусора, что-то капало или журчало, бегали крысы и ворчали бомжи. В этой подворотне кто-то заботливо вывернул содержимого своего желудка в нескольких местах. Еще там, судя по всему, достаточно часто били бутылки. А около одной стены, замотавшись в мокрые газеты, будто в плащ, сидел неприметный серый зомби.

— Привет, крысолов. — Сказал он.

— Привет зомби. Или как там тебя, по имени…

— Как поживаешь?

— Не жалуюсь.

— А у нас снова огненная буря. — Пожаловался зомби. — Духота, пепел в глаз лезет, радиус видимости никакой. Вот, пока тебя ждал, хоть отдохнул немного. Дождик — это просто божий дар.

Крысолов подошел ближе и присел на корточки перед зомби.

— Принес? — спросил он.

— Куда ж я денусь. — отозвался зомби. — Попробовал бы я не принести. Мне бы и второй глаз выклевали. На, держи.

Из-под мокрых газет показалась бледная рука со скрюченными пальцами. Крысолов взял то, что протягивал зомби, а потом поднялся.

— Послушай. — Сказал зомби. — Неужели и тут конец света?

— С чего ты взял?

— Я неделю назад сунулся на одно кладбище в Нью-Йорке. А там валялась доска для общения с духами. Ну, я подумал и прихватил с собой. И спросил у доски, правда ли, что земле конец?

— И что ответила доска? — заинтересовался крысолов.

— Какой-то невнятный набор букв. ХВРЖЫФ. Как думаешь, это что-нибудь значит?

Крысолов пожал плечами.

— Не думаю — сказал он. — А вот о конце света, это ты прав. Недели не пройдет, как Брокк все здесь угробит.

— И дождя не видать… — вздохнул зомби, поежившись в мокрых газетах.

Но крысолов его уже не услышал.

Под ногами хрустело стекло. С неба капало. Дождь еще только собирался заступить на вечернее дежурство. Крысолов перешел через дорогу и поймал такси.

— За город сколько? — спросил он, наклонившись к открытому окну.

Водитель поежился от внезапного необъяснимого чувства, закравшегося в душу.

— Эээ… — пробормотал он. — А сколько дашь?

— Неделю жизни. — отозвался крысолов. — Как раз доживешь до апокалипсиса. А больше и не надо.

Водителю внезапно захотелось вдавить педаль газа в пол. Или выбраться прямо через окно на улицу и бежать, куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого странного сутулого человека с горящими глазами и острым подбородком.

— Шутите?

— Шучу. — Сказал крысолов, распахнул дверцу и уселся рядом. — Просто так отвезешь.

Водитель кивнул, завел мотор и тронулся с места. Руки его дрожали, лоб мгновенно покрылся крупными каплями пота. На перекрестке водитель понял, что за странное чувство гложет его душу. Это чувство называлось — паника.

Клим Виноградов терпеть не мог дни рождения. Если бы за пару часов до праздника на землю упал метеорит и сжег бы все живое, то Клим был бы счастлив. Более подходящего способа избавиться от назойливой любви отца он пока не придумал.

Дело в том, размышлял Клим, склонившись над мольбертом, что у отца гипертрофированное чувство любви. Вот же словечко… отец думает, что без его любви сын будет страдать, у сына случится острый приступ депрессии, сыну начнут сниться страшные сны… Так, здесь чего-то не хватает… — Клим задумчиво провел пальцем по черновому наброску. Этим линиям определенно нужна помощь… Дело в том, что отец думает, будто его сыну все еще двенадцать лет. Пусть он раструбил всем своим знакомым, что сынишке исполняется двадцать, но в душе отец все еще видит маленького сопливого подростка, который скучает по матери, которому нужны тепло и забота… Так, это сюда… Сочный цвет… А ведь двадцать лет — это период взросления. Полного и безоговорочного. Ну, как объяснить отцу?.. Дирижабль выходил, как живой. В смысле, как настоящий. Этакий серебристый, гордо парящий над облаками… А сюда нужен краешек солнца…

Клим отошел от мольберта и замер, наслаждаясь рисунком. До Пикассо, конечно, далековато, но тоже неплохо. Есть чем гордиться.

Итак. Три дня назад Клим решил перебраться в загородный дом и устроить на втором этаже творческую мастерскую. От этого дела Клим выигрывал дважды: во-первых, у него появлялась возможность складывать готовые холсты как угодно и где угодно, без оглядки на отца, а во-вторых, день рождения автоматически отменялся. То есть, отец бы вряд ли притащил в загородный дом кучу близких и далеких родственников, бабушку Фиму, дедушку Ефима и пухленькую племянницу Вячеславу, которая славилась своим несносным характером и желанием совершить над миром какое-нибудь насилие. Да они бы и сами не приехали. Тем более, что погода обещала помочь — небо затянули черные тучи, намекая на то, что солнца придется ждать не одну неделю, да и дождь собирался уже не первый раз… Вот этот штрих существенно улучшит ситуацию…

Клим улыбнулся собственной удачной находке и заспешил из комнаты за чашкой кофе. В доме он был один до самой ночи. Отец обещал приехать после работы.

В коридоре всюду сохли холсты. Клим рисовал с одержимостью алхимика, уверенного, что тайна философского камня не за горами. Бывали дни, когда Клим заканчивал одну картину и тут же приступал к другой, успевая быстро перекусить парой тостов и чашкой кофе. Иногда он рисовал по двенадцать картин за день, плюс еще две-три перед сном. Клим находился в той неуловимой (но почти осязаемой) стадии любого творчества, когда кажется, будто мир рухнет перед твоим гением на колени, и если не успеть завершить начатую работу, то упустишь свой единственный в жизни шанс. О том, чтобы продавать свои картины, или хотя бы показывать их кому бы то ни было (кроме отца и редких гостей), Клим пока не задумывался. Гений и стеснительность всегда ходят рядом. Свой любимый (на этой неделе) холст Клим держал у лестницы. На холсте была изображена таинственная незнакомка с голубыми глазами. Ее Клим увидел в кафе около университета. Незнакомка ела вишневый пирог и пила чай. Конечно, Клим к ней не подошел, хотя глаз не мог оторвать. Конечно, он нарисовал ее совсем не такой, какой она была в жизни. Но от внутренних ощущений никуда не деться, верно?

Клим спустился на первый этаж, поставил чайник и принялся делать бутерброды. Клим любил одиночество. В одиночестве можно сосредоточиться, настроить мысли на нужный лад, окунуться в размышления с головой (как будто ныряешь с большой высоты в воду и долго плывешь наверх). А размышления и творчество — братья близнецы. В одиночестве к Климу приходили самые невероятные образы, которые он мог запечатлеть на бумаге. Кто знает, может быть когда-нибудь эти образы принесут ему мировую славу?..

Клим сделал бутерброды, заварил кофе и направился обратно на второй этаж. Из кухни он вышел в просторный холл, где всегда гулял легкий сквозняк. У массивных входных дверей стояла гигантская статуя трехголового пса-цербера. Отец купил ее много лет назад. За какие деньги и для чего — Клим не знал, а сам отец все время отшучивался, что это, мол, злых духов отгонять. Злых духов и правда в доме никогда не водилось, но Клим в них и не верил…

Правда, в настоящий момент все три головы статуи были повернуты в сторону двери.

Клим застыл в изумлении и осмотрелся по сторонам, просто так, на всякий случай. Потом снова посмотрел на статую. Головы вернулись в прежние положения. Левая — смотрела на потолок, слегка приоткрыв пасть, средняя смотрела строго вперед, а правая исследовала пол. Три пары серых глаз не двигались.

— Показалось. — Пробормотал Клим и стал подниматься по ступенькам.

За его спиной статуя пса-цербера повернула все три головы в сторону дверей и осторожно принюхалась. Псу тоже что-то показалось.

В том, что Наташеньке нравился заместитель директора по связям с общественностью, Толик Сальников, ничьей вины не было. По крайней мере, сама Наташенька, после долгих и продолжительных дискуссий со своим внутренним голосом, пришла к выводу, что причины для легкой влюбленности есть. Плюс к этому — причины весомые. Во-первых, Толик был красавцем, каких поискать. Все девушки из отдела по связям с общественностью готовы были изменить с ним собственным мужьям. А девушки из других отделов каждый день находили повод, чтобы подняться на третий этаж и пройти мимо кабинета Толика, стреляя глазами и источая легкий аромат интрижки. Во-вторых, у Толика были деньги. Он и на основной-то работе получал неплохо, а еще играл на бирже и держал собственный ресторанчик. И, наконец, в-третьих, Толик был холост.

Однажды Наташенька всерьез задумалась, почему она до сих пор живет с экзорцистом Семеном, вместо того, чтобы стать, наконец, одинокой, но гордой женщиной (а это сейчас так модно) и попробовать завоевать сердце Толика. И совершенно неожиданно Наташеньке открылась простая женская истина — Семена Наташенька любила сердцем и душой, а Толика — мозгами. То есть, не испытывала к заместителю директора по связям с общественностью никаких чувств, кроме плотской любви и жажды хорошо пожить. Задумалась Наташенька и пришла к выводу, что любовь любовью, а выгоду в жизни искать надо. И продолжала жить с Семеном, подниматься на третий этаж и пытаться привлечь внимание Толика всеми возможными способами…

В тот пасмурный вечер, за два часа до конца работы, Наташенька, наконец, решила, что поймала удачу за хвост. Вернее, удача сама пришла к ней в гости, в виде бродячего волшебника со странным именем.

Волшебник понравился Наташеньке сразу. А когда она краем уха услышала что-то об эссенции любви, то решила, что такой шанс упускать нельзя. В тот самый момент, когда волшебник вышел из кабинета господина Виноградова, Наташенька поспешила подхватить его под локоток.

— Не задержитесь еще на минутку? — прошептала она.

— Чем-то могу быть полезен?

— Даже не представляете! — Наташенька посмотрела по сторонам, будто ожидала увидеть в приемной кого-то постороннего, затем склонилась к самому уху бродячего волшебники и кратко изложила свое видение проблемы. Стало быть, нужна эссенция, а то душа, понимаете, требует, а ситуация такова, что, ну, сил нет терпеть…

Чревовещатель все понял, сказал: "Ну, как тут не помочь!", и назвал такую сумму за эссенцию, что у Наташеньки чуть глаза на лоб не вылезли.

— Вы в своем уме? — как можно более тихим шепотом спросила она.

— А вы думаете, счастье дешево стоит?

В чем-то он, безусловно, был прав. Наташенька подумала, подумала и полезла в кошелек.

— Вы грабитель, а не волшебник! — сообщила Наташенька, протягивая деньги.

Волшебник же загадочно улыбнулся и протянул ей пузырек с эссенцией. Только после того, как за волшебником закрылась дверь, Наташенька сообразила, что никогда в жизни не позволяла себе совершать столь бессмысленные и непроверенные покупки.

— Надурил! — обреченно решила Наташенька и пошла в женский туалет, подтверждать догадку.

В туалете у окна курили три бухгалтерши с пятого этажа — однозначные проститутки. Наташенька заперлась в кабинке и нанесла несколько капель эссенции подмышки и на шею. Очень хотелось быстрее опробовать, от волнения покалывало в кончиках пальцев. Здравый смысл подсказывал, что нормальные колдуны не ходят по крупным корпорациям и не продают волшебные зелья направо и налево, но где-то в душе остались ростки надежды из детства, которые не оставляли попыток прорасти.

Поэтому Наташенька (внешне спокойная, а внутренне готовая взорваться от любого прикосновения) направилась прямиком на третий этаж. Мысли о работе заботили ее меньше всего.

На третьем этаже было тихо и пусто. Дверь в кабинет Толика, по обыкновению распахнутая настежь, в этот раз оказалась закрытой. Наташенька потопталась у двери, лихорадочно подыскивая повод, чтобы заглянуть. Подходящего повода не наблюдалось. А еще закралась подлая мысль — а что если срок действия эссенцией очень короткий? Скажем. Пять минут? Ну, десять? О, божемой, божемой, божемой!

Наташенька решительно взялась за дверную ручку и потянула ее на себя. Дверь не поддалась. Наташенька дернула сильнее.

— Заперто! — сообщили из-за спины.

в коридоре стояла пожилая уборщица баба Маня со шваброй в руке.

— Ушли все! — сказала она, — Час уже как. Весь третий этаж ушел. У них этот, корпоратив!

— Корпоратив! — эхом отозвалась Наташенька. Что-то в глубине ее души с треском порвалось и рассыпалось в труху.

— Ага. Завтра припрутся. — сказала баба Маня и побрела по коридору, что-то ворча себе под нос.

Это был провал. Наташенька не знала, что делать. Чувствуя полное опустошение, будто кто-то невидимый выкачал из нее все эмоции, Наташенька вернулась на этаж и, включив компьютер, стала бездумно и обреченно раскладывать пасьянс. Пасьянс же, будто издеваясь, раскладываться не желал, чем доставлял Наташеньке еще больше страданий.

В конце концов, Наташенька связалась с Семеном и предложила ему вечером сходить в ресторан и хорошенько поужинать. Семен обрадовался и в свою очередь предложил заехать за Наташенькой через час.

А за окном пошел дождь.

Много лет назад господин Виноградов, будучи еще не господином, а обыкновенным советским товарищем, старшим техником мясокомбината "Буренка", отправился по разнарядке в далекий поселок Вьюжный. Поселок этот затерялся где-то в заполярных сопках, неподалеку от Северного-Ледовитого океана, окруженный нетронутой человеком природой и освещаемый холодным северным солнцем.

В то время товарищу Виноградову стукнуло двадцать девять, он ощущал себя в самом расцвете сил, думал, что свернет горы, сделает умопомрачительную карьеру и, как минимум, сможет выбиться в начальники. Как и любой советский гражданин переходного возраста. Товарищ Виноградов нисколько не заботился о своей печени и поэтому много пил. По пути в поселок товарищ Виноградов познакомился с двумя товарищами-моряками и в первый же вечер путешествия распил с ними бутылочку "Столичной". Моряки оказались ребятами хорошими, разговорчивыми и перспективными. Они плавали на атомной подводной лодке к берегам Кубы, чтобы предотвращать шпионские вылазки американцев. Понятное дело, что иногда моряки выбирались на сушу, в жаркие объятия кубинского солнца, понежиться на пляже, покурить сигары и потискать загорелых белозубых женщин. Ну, и, как и подобает любому честному советскому гражданину, прикупить что-нибудь импортное на перепродажу в Союзе.

В закромах у моряков оказался импортный портсигар с потертой девицей на тыльной стороне, дорогие сигареты с фильтром, несколько банок закрученных ананасов (дольками) и бананов (круглешками), а еще какие-то диковинные и непонятные туристические сувениры, которые моряки не продавали даже, а просто дарили на память. Среди сувениров откопал любопытный товарищ Виноградов штуковину, похожую на рожок, который покрасили в зеленый, приделали к нему подставку и слегка подрихтовали со всех сторон. У рожка с одной стороны была крохотная воронка. Если приложить к воронке ухо, то можно было услышать звуки далекого кубинского прибоя. Товарищу Виноградову очень понравилась сувенирная штуковина и он захотел ее купить. Но моряки отказали, сообщив, что у рожка уже есть покупатель. Друг кока с подводной лодки, заслышав о рожке, решил его купить за приличные деньги и даже уже передал аванс. А теперь, стало быть, друг ждет в поселке, чтобы отдать часть денег. Видимо, друг кока что-то знал об этой штуковине.

Товарищ Виноградов расстроился и предложил выпить еще, дабы залить горе. Пили всю ночь. Моряки оказались крепкими ребятами, но и они, в конце концов, уснули.

Ранним же утром, когда легкий морозец затянул сеткой окна вагонов, товарищ Виноградов незаметно выудил из сумки моряков странную штуковину, похожую на рожок, взял свои вещи, вышел на первой же остановке и позвонил с привокзального телефонного аппарата в милицию, сообщив о двух спекулянтах, перевозящих иностранный товар по стране. А потом товарищ Виноградов с чистой совестью купил билет на ближайший поезд, следовавший в поселок Вьюжный, и с чистой же совестью о моряках забыл…

…Стоило втереть грезы за ухом, и господин Виноградов неожиданно вспомнил о рожке. Запах волшебства, он, знаете ли, запоминающийся. Ничем его не выветрить из головы — ни мечтами, ни другими грезами, ни склерозом. Потому что волшебство — это мифический наркотик. Стоит один раз попробовать, и пристрастишься на вечность…

Дождь бил по окну гулкими ударами, будто взбесившийся звонарь забрался на колокольню и бил в колокола с неистовой силой огромной палкой. Настенные часы рвали секунды диким щелканьем, от которого болели зубы, и кололо в уголках глаз.

Неужели грезы?

Мир дрожал и переливался. Тело внезапно налилось тяжестью. Господин Виноградов рухнул в кресло, и оно жалобно заскрипело под его весом.

И куда же деться от этих чудовищных звуков? Неужели он слышит, как трещат волосы на голове?..

А потом на господина Виноградова накатила волна удовольствия…

Наташеньке осталось положить семерку червей на шестерку пик, когда дверь кабинета господина Виноградова распахнулась. На пороге стоял сам господин Виноградов. Наташенька удивленно вытянула шею, разглядывая его с ног до головы. Господин Виноградов был без пиджака. Рубашка оказалась расстегнута, обнажая волосатую грудь, круглый живот и шрам от аппендицита. Кое-где в области пояса рубашка была заправлена в ремень. Шнурки оказались развязаны. По вискам и щекам господина Виноградова градинами катился пот.

— Я на больничном до понедельника! — Сообщил господин Виноградов. — Подготовь все документы, буду работать дома. И поживее!

Дверь захлопнулась. Наташенька пару секунд удивленно моргала, потом закончила пасьянс и принялась собирать документы.

А непогода, тем временем, наводила скептиков на мысли о конце света. Некоторые особо рьяные фанатики и фанатички обрадовано подсчитывали дни и приходили к выводу, что, мол, осталось совсем немного, готовили резиновые лодки, дождевые плащи и что-нибудь из еды на всякий случай. Другие стремились обратиться в веру, пока не поздно, третьи скупали соль и йод, четвертые смотрели телевизор и ни во что не верили. Каждый из них был по-своему прав. Истину знали немногие.

Даже крысолов не догадывался, чем закончится эта неделя. Ему, в общем-то, было наплевать. Он делал свою работу, а по завершении собирался убраться восвояси, куда-нибудь, где не так холодно, где много сладкого и где не водится порошкового кофе…

Перед крысоловом стоял широкоплечий и розовощекий охранник под зонтиком. Охранник загораживал двери. Разглядеть, что находилось за его спиной, было решительно невозможно. Охранники относились к тому типу людей, на которых не действовала аура крысолова. На охранников вообще мало что действовало в этой жизни, кроме футбола, красивых девушек и простеньких мелодий на мобильных телефонах.

Дождь бил по козырьку шляпы крысолова. Темнело. В это время года ночь вступала в свои права задолго до выпуска вечерней программы новостей.

— По какому вопросу? — переспросил охранник. Где-то на поясе у него определенно висела кобура.

Крысолов принюхался. Пахло крысами, негативной аурой и волшебством.

— Крыс ловить. Я по приглашению господина Виноградова.

— Документы?

— Есть. — Крысолов извлек из кармана лист бумаги, который начал стремительно намокать под дождем.

Охранник неловко ухватил лист мясистыми пальцами, развернул его и долго вчитывался, склонившись к свету фонаря у забора. На могучем лбу охранника собрались тугие морщины.

— Тут сказано, что вы должны прийти завтра, — сказал, наконец, охранник.

— А я пришел сегодня. К чему тянуть? Я второй раз в такую погоду ехать не собираюсь. Тем более, господин Виноградов очень обеспокоен наличием крыс у себя в доме. Крысы — они все портят.

— Это да. — Кивнул охранник. — У меня дома такая же беда. Я даже пробовал толченое стекло с сыром. Говорят, помогает.

— Иногда да. — Сказал крысолов.

— А еще, я читал, что крысы очень любят вату. Я, вот, толченое стекло запихиваю в вату и раскидываю шариками за плинтусом. И все они там умирают. Крысы.

— Тоже неплохое средство. — Согласился крысолов, щелчком сбивая каплю с кончика собственного носа.

— А еще по ночам, бывает, крыса шуршит за телевизором, и сил нет спать. Я жене говорю, слушай, говорю, может пригласить нормального человека, который с этим справляется? То есть тебя, значит. А жена сквозь сон что-то бормочет невнятное. Она у меня спит, как в танке, ничего не слышит…

У крысолова внезапно возникла мысль, что кобура — не такое уж грозное препятствие. Охранник продолжал самозабвенно рассказывать о жене и крысах. Минут через пять он замолчал и пытливо посмотрел на крысолова. Видимо, ожидал какого-то подтверждения. Или отрицания.

— Мда… — неопределенно протянул крысолов, — так, я пройду?

Охранник посторонился.

— Конечно! А не подскажите пару рецептов?

— Всего должно быть в меру. — Бросил крысолов через плечо, направляясь по тропинке в сторону дома.

Крысы тут были совершенно не причем. Если бы спросили его, крысолова, кто в этом мире представляет наибольшую опасность, то крысолов бы, ни капли не задумываясь, ткнул пальцем в кошек. Вот уж поистине злобные самонадеянные хищники… И любят лопать крыс, что немаловажно.

А люди?… Крысолова забавляли люди. Они такие наивные.

Вот взять, например, господина Виноградова. Он хранил у себя великий артефакт, который мог в одночасье уничтожить мир. И что об этом артефакте думал сам господин Виноградов? Что это не более чем забавный талисман, приносящий удачу. Безделушка, которая наделена какой-то там энергией, направленной на его, господина Виноградова, выгоду. Основная наивная ошибка людей в том, что они считают, будто предметы способны выбирать. Они пускают в свои головы мысли, что неодушевленный предмет имеет право выбора, что он направляет свою энергию непосредственно на обладателя предмета (будто вообще способен определять хозяина). В это также наивно верить, как верить в то, что радиоактивный кусок метеорита будет излучать радиацию только на человека, который его нашел и ни на кого больше.

О, наивные, наивные люди.

Другое дело — волшебство.

Крысолов поднялся на крыльцо.

Волшебство, штука загадочная и необъяснимая. Почти как мобильные телефоны. Волшебство — это в первую очередь непредсказуемость. Имея дело с волшебством, никогда нельзя быть в чем-то уверенным на все сто. Иногда кажется, что вот, только что поймал за хвост волшебную птицу удачи, а проходит мгновение, и оказывается, что в руках всего лишь обгорелая ветка… С волшебством вообще нужно быть настороже…

Крысолов дотронулся до дверной ручки и замер. На мгновение, на какой-то безумно короткий миг, ему показалось, что за дверью кто-то есть. Кто-то огромный, и настроенный очень-очень недружелюбно. Крысолов застыл. Мгновения иногда оказывается более чем достаточно.

Некто за дверью тоже застыл… И принюхался… Крысолов ощутил теплую волну негативной энергии. По спине пробежали мурашки, а в уголках глаз закололо.

В этот же момент за спиной раздались короткие сигнальные гудки. Крысолов едва не подпрыгнул от неожиданности. Но это оказался всего лишь подъехавший к воротам автомобиль. Охранник неторопливо направлялся к калитке. Крысолов спрыгнул с крыльца в клумбу и бесшумно растворился в темноте…

Господин Виноградов пребывал в состоянии, близком к… сложно объяснить, когда перед глазами плывут разноцветные круги, тело будто наполнено гелием, а взбесившиеся мысли несутся ураганом, и толку от них никакого.

Господин Виноградов хотел быстрее добраться до дома, принять ванну, запереться в комнате и разломить еще одну ампулу с грезами. От предвкушения у господина Виноградова тряслись руки и подбородок.

На коленях у господина Виноградова лежала шкатулка — подарок Климу — но о дне рождения господин Виноградов думал меньше всего. Грезы! Грезы! Грезы! За такие грезы и денег не жалко. Не обманул, чертов волшебник!.. Грезы сотворили с господином Виноградовым такое, о чем он и не мечтал. Грезы вывернули его сущность наизнанку, а потом встряхнули хорошенько, а потом наполнили сознание звездами и туманом.

— Приехали! — сообщил водитель.

— Славненько! — отозвался господин Виноградов в порыве небывалого счастья. — На чай хочешь, скотинка?

Водитель хотел бы обидеться и возразить, но сунутые под нос несколько лишних сотен мгновенно утихомирили его пыл.

— Если что, звоните! — сказал водитель на прощанье.

Но господин Виноградов его не слышал. Господина Виноградова занимали мысли куда более далекие, чем общение с водителем такси. В это мгновение господину Виноградову казалось, что он стал легким, будто воздушный шарик, и что если он возьмет и подпрыгнет — то тут же взлетит в пасмурное дождливое небо. Чтобы не дай бог не улететь, господин Виноградов ухватился за оградку у забора, потом перехватился за дверную ручку и позвонил. Охранник Володя появился мгновенно, зябко ежась от холода и почесывая бритый затылок.

— Добрый вечер. — Произнес он, открывая. — А я уже и не ждал. Думал, завтра приедете.

— А я вот взял и заявился! — расхохотался господин Виноградов и совершенно неожиданно как для себя, так и для охранника, потрепал последнего по пухлой щеке. — Как работается? Как жена? Дети? Есть ли вообще детишки-то? А то я ни разу не спрашивал. Может, зарплату тебе немного поднять? Для профилактики. Чтобы охранял лучше. Ты и так хорошо охраняешь, но чем черт не шутит — вдруг станешь лучше, а?

Охранник Володя от столь бурного монолога растерялся и внезапно покраснел. Повышения зарплаты он ожидал еще с июня прошлого года, но все никак не решался спросить. А тут, понимаете ли, чудеса.

— В общем, завтра подойдешь, выпишем тебе прибавку! — решил господин Виноградов. — Вот так сразу, чтобы охранял лучше! А как сейчас охраняешь, кстати? Посторонние наблюдались? Сынок мой как? Не буянил? Картины из окна не выбрасывал в порыве творческого отчаяния? Нет? Ну и хорошо. Ладно, Володя, охраняй! Погода мерзкая, а ты охраняй. В мерзкую погоду много кого ходит. А я пошел. Все. Ушел.

И господин Виноградов заковылял по тропинке в сторону дома. Этот дом он знал, как свои пять пальцев. Построил, можно сказать, по кирпичику своими большими мозолистыми руками. Очень много воспоминаний было связано у господина Виноградова с этим домом — так много, что времени не хватит рассказать. Фундамент закладывали еще при живой жене, а первые окна покупали, когда родился Клим. В кризисные девяностые подумывал было господин Виноградов продать дом, чтобы раздать копившиеся долги, но неожиданно свекольный бизнес пошел вверх, спрос вырос, рэкет почему-то не появился, и дом остался в целости и сохранности.

Господин Виноградов подозревал, что дом охраняет талисман-рожок, добытый много лет назад в поезде, но, может, дело было совсем в другом…

На какую-то секунду господину Виноградову показалось, что около крыльца затаилась тень. Господин Виноградов моргнул — и тень обратилась голым кустом сирени, тоскливо качающимся под хлесткими ударами дождя.

— Мерещится! — пробормотал под нос господин Виноградов. — Всюду что-то мерещится! Устал я. Пойду и буду спать. Вот прямо сейчас лягу… — он посмотрел на деревянную шкатулку, которую крепко держал подмышкой.

Ах, да. День рождения любимого сынишки. Подарок бы спрятать до завтра…

Господин Виноградов тихонько отворил дверь и оказался в просторном холле. Из полумрака на господина Виноградова невидящим взором смотрели три пары собачьих глаз. Господин Виноградов моргнул. Головы цербера, как и подобает, были повернуты в разные стороны и конкретно на господина Виноградова не смотрели.

Статую цербера господину Виноградову подарил один деликатный человек из-за границы. В свое время господин Виноградов очень помог деликатному человеку в очень деликатном деле, и тот не замедлил ответить взаимностью, правда, весьма специфичной. Статуя вызывала у некоторых людей удивление, у других восторг, у третьих непонятный и суеверный страх. Находились люди, которые приписывали статуе волшебные свойства и предлагали за нее большие деньги. Господин Виноградов от продажи отказывался — больше из чувства противоречия, чем по здравомыслию.

— Мерещится всякое. — Решил господин Виноградов.

Внезапно легкость покинула его, и тяжесть земных грехов обрушилась с полной силой. Господин Виноградов закряхтел от напряжения и поспешил по лестнице на второй этаж. Эхо его шагов гулко отражалось от стен.

Плотно прикрыв дверь в собственный кабинет, господин Виноградов первым делом решил убрать шкатулку: во-первых, о подарке Клим не должен узнать до завтра, а во-вторых, шкатулка изрядно натерла подмышку. Господин Виноградов знал, куда ее спрятать. В книжном шкафу, за полным собранием сочинений Чехова имелась тайная ниша. Просто так ее обнаружить не получалось — следовало в определенном порядке вытащить третий, пятый и шестой тома, а потом еще нажать на неприметное углубление, чтобы сработал бесшумный механизм…

В нише лежал покрытый пылью рожок-талисман…

Много лет назад в далеком Заполярье Виноградов встретил странного человека, который умел находить золото в ручьях, разговаривать с животными и заставлять росомах танцевать танго. Человек налил господину Виноградову бокал крепкого темного вина, усадил за стол перед камином и сказал:

— Я чувствую, что вокруг тебя скопились великие силы равновесия!

В тот вечер товарищ Виноградов вдоволь поохотился в сопках, выпил не одну стопку водки, для согрева, и поэтому воспринимал действительность сквозь призму веселья и беззаботности.

— Плевать! — сказал тогда товарищ Виноградов. — Нет ничего важнее, чем теплая постель. Ну, и женщины. Куда же без них, верно?

Странный человек улыбнулся. Упоминать о том, что все его действия казались странными, было также нелепо, как говорить, что вода мокрая.

— Дело в том, что я очень хорошо вижу человеческие ауры. — Сказал он. — А у вас аура смешанная. Как будто вы держите за пазухой что-то, что дает вам дополнительные силы. Я не могу разобрать, что именно, но вещь эта чрезвычайно энергетическая. Просто невероятно.

Товарищ Виноградов насторожился. За пазухой он держал высокосортный табак.

— И что теперь? — спросил товарищ Виноградов.

Странный человек пожал плечами:

— В жизни так случается, что некоторые совершенно обыкновенные люди вдруг становятся обладателями необыкновенных вещей. Такая вот судьба. Людям, может быть, и не нужно вовсе становиться обладателями. Они просто живут своей жизнью, наслаждаются, ходят на охоту, пьют вино, слушают музыку… а необыкновенные вещи вдруг попадают им в руки и меняют их жизнь до неузнаваемости. Представляете? Вот был человек, жил себе, никого не трогал, зарабатывал по третьей ставке на предприятии, а потом — бац — и стал директором. А потом еще выше забрался, а там и до генерального секретаря рукой подать. Или еще выше и дальше. А все почему? Потому что в свое время наткнулся на какую-нибудь необыкновенную штуковину, вроде талисмана, и больше с ней никогда не расставался…

Товарищ Виноградов долго вспоминал этот разговор со странным человеком. Иногда казалось, что это был сон, навеянный теплом и водкой. А иногда и вовсе сомнения брали — был ли такой сон, или просто каким-то непонятным образом родились в голове образы, да так там и остались. Странный человек много говорил, много убеждал и еще больше отрицал. Господин Виноградов почти ничего и не запомнил (спать он в тот вечер хотел ужасно). Но после мифического (или реального?) разговора, стал бережнее относиться к своему рожку-талисману. Прятал его от глаз людских, никому о нем не рассказывал, волновался. А талисман, стало быть, отвечал взаимностью. Не успел товарищ Виноградов оглянуться, как стал заместителем директора на свекольном предприятии. А потом рухнул Советский Союз, товарищи все вывелись, а вместо них появились те же, только уже господа. И господин Виноградов, закрыв глаза на некоторые моменты жизни, поднялся по чужим головам до управления свекольной фабрикой, а потом и вовсе стал ее полноправным и безоговорочным хозяином. Помог ли в этом талисман или нет — неизвестно. Зато известно другое — суеверия в господине Виноградове было не меньше, чем в деревенских бабках, плюющих три раза через левое плечо при виде черной кошки…

Господин Виноградов задумчиво провел пальцем по волнистой поверхности талисмана, стирая пыль. Давненько он сюда не заглядывал. С Нового года. Тут бы по-хорошему протереть мягкой тряпочкой, поухаживать, пыль всю убрать, паутину смести, тараканов и пауков разогнать. А то разгневается талисман, отберет удачу, что потом делать прикажите?

— Завтра — непременно. — Буркнул под нос господин Виноградов. От данного обещания сразу стало легче. Он положил шкатулку возле талисмана, закрыл тайную нишу, поправил томики Чехова, и в веселом расположении духа направился на кухню. Очень уж хотелось вина.

В столовой сидел Клим и жевал бутерброд.

— Не спишь еще? — Удивился господин Виноградов.

— Полдевятого. — Отозвался Клим. — Я и не слышал, как ты приехал.

— Потому что я не шумел. Мерзкая погода на улице. Так вымотался, что решил прийти и сразу на боковую. Завтра тяжелый день. Гостей встречать надо, фейерверк заказал, повар приедет из города специально. В общем, лучше высплюсь.

— У тебя глаза красные. — Сказал Клим.

— Это все от проклятой работы. — Господин Виноградов распахнул холодильник и принялся рыться в нем, в поисках бутылки вина. — Работаю, как вол. Себя не жалею. Банкиры всякие, прохвосты, бродячие волшебники. Пора завязывать, а то совсем замотался уже. Честное слово.

— Волшебники?

Господин Виноградов выпрямился и почесал кончик носа.

— Да. — Сказал он. — Волшебники. Кого только не заносит в мою контору. Ты не представляешь. Один раз приходила женщина с клюкой, говорила, что ведьма. Я ее определил уборщицей с окладом в пять тысяч. Второй год работает и не жалуется.

Господин Виноградов побрел в полумрак кухни, искать штопор. Со штопором всегда были проблемы — он то и дело терялся.

— Пап. А обязательно фейерверки и гости? Ты же знаешь, что я ко дню рождения… как-то не очень…

— Это же праздник! — заявил господин Виноградов. — Будут гости, торт и сюрпризы. Душа должна радоваться. Тем более, твоя творческая трогательная душа.

— Пап.

— Ну, ладно. Это я так шучу. Перед гостями неудобно, отказывать. Особенно перед бабушкой Фимой и дедушкой Ефимом. О твоей племяннице Вячеславе я вообще молчу. Они в такую рань приедут, что и подумать страшно.

Клим поморщился от дурных воспоминаний.

— В прошлый раз Вячеслава сломала три мольберта, порвала шесть холстов, уронила шкаф и умудрилась выломать две ножки у дивана.

— И, заметь, совершенно случайно! — парировал господин Виноградов, пытаясь найти штопор в посудомойке.

— Она всегда все ломает совершенно случайно.

— Клим, дружище! Праздник есть праздник. От него не убежишь. Твоей бы маме понравилось.

Возразить было нечего. Клим меланхолично дожевал бутерброд, а господин Виноградов обнаружил штопор в духовке и обрадовано занялся делом. Он налил себе полный бокал вина, нашел шоколадку, прихватил ее с собой и направился в спальню. Настроение у господина Виноградова было приподнятое, можно даже сказать — счастливое. Он предвкушал второе свидание с грезами. Господин Виноградов уже решил, что за ночь израсходует все ампулы, а утром позвонит Вальдемару и закажет еще. Жизнь приобретала новый, странный и не совсем понятный здравым умом смысл.

В темноте коридора на втором этаже господин Виноградов остановился. По коже пробежал странный холодок. Господин Виноградов вгляделся в темноту, но ничего и никого не разглядел.

Показалось.

Много лет назад, когда крысолов был вовсе не крысоловом, а розовощеким юнцом-подмастерьем на одной старой автозаправке, он как-то приметил автомобиль, за рулем которого спал пожилой мужчина. Рядом с ним, на пустом сиденье, лежал кожаный дипломат. А окно было открыто. Искушение оказалось так велико, что юный крысолов наполовину залез через окно в салон и вцепился в дипломат обеими руками. Он хотел было вытащить его, да и ускользнуть за старое здание автозаправки, но вместо этого, к величайшему удивлению юного крысолова, старик неожиданно проворно ухватил юнца за плечи и бесцеремонно втянул в душный салон, пропахший потом и кожей. Стекло на дверце поднялось само собой. На испуганного крысолова смотрели два ярких красных глаза. По щекам старика текли капли пота.

— Пугать людей — это развлечение. — Сказал старик. — А воровство — это твоя работа. В тебе сидит такой мощный дар, что я его за сотни километров учуял! Понимаешь?

Тогда еще крысолов не понимал. Он хотел закричать, но еще больше он хотел оказаться в этот момент где-нибудь подальше от страшных красных глаз. Впервые в жизни крысолов испугался так, что его собственная пятибалльная шкала взорвалась от напряжения. Старик отпустил его руки и позволил несколько секунд безрезультатно биться в истерике, пытаясь открыть дверцу или высадить стекло. А потом старик сказал:

— Мне кажется, тебя-то я и искал.

Старика звали Брокк.

За первой дверью слева оказалась библиотека. Приличная такая библиотека — полки в несколько рядов до потолка, каждая полка освещена. В углу стоит передвижная лестница, а в центре — стол для чтения. В библиотеке царил вечный легкий полумрак.

Крысолов извлек из глубин плаща сверток, все еще пахнущий сыростью могил и землей. Зомби никогда не славились чистоплотностью. Грубо говоря — им было наплевать на правила этикета, на запах изо рта, на волосы в носу, на выпадающие глаза, на вываливающиеся зубы, и они терпеть не могли всякие там расчески, шампуни и ножницы для стрижки ногтей.

Сверток вздрогнул в руках крысолова, выскользнул и упал на пол со звуком, похожим на то, как падает с дивана чересчур жирный кот, не успевший вовремя встать на лапы. Сверток завозился, заелозил по ковру — а потом из-под свертка показался молниеносно двигающийся из стороны в сторону черный нос с копной рыжих, торчащих в разные стороны усов.

Крысолов присел на одно колено. Сверток метнулся к нему, обнюхал руки, ладони, потом юркнул под стол, завозился и там. Крысолов терпеливо ждал. От свертка пахло волшебством, как от младенца — молоком матери. Это был сладковатый запах чистого, девственного волшебства.

— Ыть! — шепотом сказал крысолов. — Ыть! Нашел что-нибудь?

Сверток суетливо выскочил из-под стола, побегал кругами по библиотеке, застыл на мгновение перед лестницей, потом вернулся к крысолову и застыл перед ним, двигая носиком из стороны в сторону.

Крысолов взял сверток на руки — почувствовал сквозь тряпьё, как бешено бьется крохотное сердце — выпрямился и вернулся в пустой коридор. Крысолов двигался бесшумно и незаметно. Ни одно живое существо на свете не смогло бы увидеть его, пока сам крысолов этого бы не захотел.

За следующей дверью оказалась спальная комната господина Виноградова. Крысолов заглянул в узкую щель — со стороны могло показаться, что дверь приоткрылась из-за сквозняка. Господин Виноградов лежал на животе, уткнувшись лицом в подушку. В спальне отвратительно воняло каким-то третьесортным волшебством. Крысолов поморщился, присел на колено и выпустил сверток из рук. Вряд ли в спальной комнате обнаружится что-то ценное… хотя, сверток остановился возле свесившейся руки господина Виноградова и долго принюхивался. Затем показался длинный розовый язычок, который облизал пальцы господина Виноградова. Сверток довольно засопел.

— Ыть! — шепнул крысолов и хлопнул ладонью по коленке.

Сверток стремительно оказался возле крысолова.

— Ыть! Я не буду повторять по сто раз! — шепнул крысолов. — Сначала дело, а лакомиться будешь потом.

Из недр свертка донеслось жалобное поскуливание.

— Я понимаю, что ты любишь питаться волшебством, и что всякие третьесортные заклинания и зелье — это деликатес. — Шепнул крысолов. — Я также понимаю, что тебя не кормили вторую неделю. Но если ты сейчас наешься, то не сможешь отыскать нужную вещь. Понимаешь? Ты же, когда сытый, становишься ленивым и неуправляемым.

Ыть что-то проворчал.

— Нет, это так. Меня предупреждали. За дело, Ыть!

Ыть поворчал для порядка, потом юркнул между ног крысолова и заторопился по коридору. Впереди была целая ночь. Ыть рыскал в поисках волшебства, а крысолов терпеливо ждал. За одной из дверей оказался рабочий кабинет, с массивным столом, дорогим креслом, кондиционером и жидкокристаллическим телевизором на полстены. Крысолов всегда мечтал о жидкокристаллическом телевизоре. Вот только ставить (или вешать) его было некуда.

В кабинете Ыть засуетился, учуял волшебство. Крысолов принюхался. Он тоже уловил аромат магии, а вместе с ним что-то… совершенно неописуемое, странное, будоражащее сознание… Внезапно крысолов захотел рафинада, хотя бы пару кубиков. А еще он вдруг вспомнил, что много-много лет назад мечтал стать летчиком.

Ыть остановился у книжного шкафа. Из глубин свертка донеслось нетерпеливое поскуливание.

— Здесь, да? — крысолов подошел, взял сверток на руки и начал медленно вести его вдоль книг.

На томиках Чехова Ыть заверещал и завертелся, впившись острыми коготками в ладони крысолова. Крысолов вернул сверток на пол, выудил из кармана полный набор взломщика (дополненный) и взялся за дело. Через минуту он обнаружил тайную нишу, еще через двадцать секунд вскрыл ее, а потом стремительно сгреб находки и спрятал в глубине своего плаща.

Потом крысолов взял сверток и запустил его в нишу. Ыть принялся радостно собирать крупицы волшебства. Очень он их любил, особенно с комочками и прожилками.

Когда Ыть насытился настолько, что едва перебирал лапками, крысолов засунул его под плащ и направился к выходу.

Дело, в общем-то, не стоило и выеденного яйца. Штуковина, от которой зависело будущее мира, не охранялась вовсе, а болван-хозяин, видимо, даже не подозревал, какой могущественный реликт лежит у него за томиками Чехова.

В коридоре было тихо. Дом погрузился в сон. Только дождь слабо шуршал по крыше. А в городе крысолова ждал рафинад и…

— Я так погляжу, после нашей последней встречи ты ничуть не изменился.

Вот уж кого крысолов не ожидал здесь увидеть, так это гигантского гипсового цербера. В шести гипсовых глазницах недобро поблескивали красные огоньки.

— Забыл здесь что-то? — вкрадчиво поинтересовался цербер (разговаривала его средняя голова, а крайние тихо, утробно, рычали). Интонации его голоса не предвещали ничего хорошего. Вообще, встреча с цербером всегда оборачивалась для крысолова неприятностями. Они были старыми знакомыми, сталкивались не один раз в локальных передрягах между добром и злом. Вернее, крысолов предпочитал считать, что делает свою работу, а цербер — свою. А уж о добре и зле пусть кто-нибудь другой думает. Цербера создали триста лет назад. Над ним трудился десяток искусных скульпторов. Изначально цербера собирались подарить императору, как символ дружбы, но императору не понравилось заимствование образа. Он бы предпочел получить в подарок гипсового Змея Горыныча. Скульпторов в спешке частью сослали в Сибирь, а частью повесили. Цербера, после недолгих раздумий, отправили на Урал, пугать школьников в историческом музее, где он и провел, без малого, две сотни лет. А после возникновения волшебства, в тот день, когда мир стоял одной ногой в пропасти, кое-кто решил, что из гипсовой статуи выйдет отличный Хранитель — и вдохнул в цербера жизнь. Что там дальше произошло, крысолов не знал, а знал лишь, что цербер стал отличный Хранителем и сожрал не один десяток случайных магов, рискнувших нарушить хрупкое равновесие мира. Крысолов бы многое отдал, лишь бы не сталкиваться с псиной еще раз. Но вот ведь, снова судьба свела в самый неожиданный момент…

— Это тебя я учуял на пороге дома? — поинтересовался крысолов.

— А я, стало быть, тебя. — Парировал цербер. — Что ты здесь забыл, облезлый кошара.

— Я крысолов.

— И я о том же. Не хочешь показать, что у тебя спрятано в плаще? Чую, что ты не с пустыми руками собрался уходить.

— Мне бы твою догадливость. — Усмехнулся крысолов. — Жаль, что у меня дел полно, а так бы поболтали…

И крысолов бросился в сторону ближайшей двери. Хотелось стремительно вышибить дверь плечом, броситься к окну, выпрыгнуть в темноту сада, под спасительный дождь — и поминай, как звали. Но это в идеале.

В опасной близости от крысолова дружно клацнули гигантские зубы.

КЛАЦ!

С хрустом разлетелись в стороны лестничные перила. Дом затрясся от оглушительно собачьего рева. Цербер подпрыгнул, пытаясь достать убегающего передними лапами. Деревянный пролет затрещал от тяжести, пол накренился под опасным углом. Крысолов потерял равновесие и заскользил прямиком в пасть к средней голове.

— Ну, наконец-то! Все собирался тебя съесть, да никак лапы не доходили! — оглушительно прорычал цербер. — А теперь, стало быть…

— Выкуси! — буркнул крысолов, развернулся на пятках и подпрыгнул. Аккурат над головами цербера раскачивалась люстра. Крысолов повис на ней, поджал ноги и тоже принялся раскачиваться. Люстра затрещала, заскрипела, да и оборвалась — в тот самый миг крысолов разжал руки и кувырком полетел в холл.

Люстра осыпала цербера осколками стекла. Грохот стоял невыносимый. Цербер развернулся и вновь попытался поймать крысолова лапами. Не тут-то было — крысолов, будто юркая крыса, метался по холлу, пытаясь приблизиться хотя бы к одному окну.

Никто из них не заметил, как дверь на втором этаже приоткрылась и в коридоре показался Клим, растрепанный и заспанный, в трусах и тапочках. Клим застыл с вытаращенными глазами. На мгновение ему показалось, что дурные фантазии, одолевающие его сознание и заставляющие неустанно рисовать, наконец-то вырвались наружу и завладели разумом. Но грохот и звон мгновенно привели его в чувства. Пол под ногами вибрировал.

Крысолов, между тем, едва увернулся от очередного удара, покатился кувырком мимо кадки с фикусом и побежал к окну. Цербер, ввиду своего огромного роста, не очень удачно действовал в нападении — все больше оставлял в полу и на стенах гигантские вмятины, да ломал мебель.

Крысолов прыгнул в окно. Он имел огромный опыт различных прыжков из окон. Обычно, прыжки из окон — это первое действие любого вора, когда его вдруг обнаруживают. Но в этот раз крысолова ожидал сюрприз. Цербер изловчился и подставил лапу, в которую крысолов и врезался. Удар вышел болезненным. Перед глазами вспыхнули яркие огоньки. Крысолов почувствовал, как по губам течет кровь. Цербер издал радостный вопль и попытался завилять хвостом. Впрочем, и его праздник продлился недолго.

Клим с высоты второго этажа прекрасно видел, как открылась входная дверь и в дом вбежали охранники. Каждому из них хватило мгновения, чтобы оценить обстановку. Контуженого крысолова никто из них не увидел, а вот огромную живую статую трехголового пса, агрессивно лающую и виляющую задом, не заметить было сложно. Охранники решили не ограничиваться предупреждающими выстрелами и открыли пальбу по цели.

Пули проделывали в цербере аккуратные дырочки. Пес развернулся и зарычал, обнажая гигантские клыки. Один из охранников молниеносно сориентировался в обстановке, бросил пистолет и убежал. Двое оставшихся не вняли воплям инстинкта самосохранения и продолжали стрелять. Одним могучим ударом лапы цербер вышвырнул обеих охранников на улицу — через образовавшийся в это же мгновение пролом в стене. В холл с шумом ворвался холодный ветер и ливень.

Клим, наблюдавший за всем происходящим, в это самое мгновение решил, что ему не стоит показываться церберу на глаза, и поспешил в спальню отца. Странно, что отец до сих пор ничего не услышал.

А крысолова, между тем, и след простыл. Воспользовавшись суматохой с охранниками, он растворился в темноте сада. Цербер припал носами к полу и попытался взять след. Из носовых дырок фонтанчиками вырывалась пыль. От пулевых дырок расползались в стороны трещины, и теперь при каждом движении цербер скрипел, будто плохо смазанные дверные петли. Спустя секунду цербер издал победный рев и прыгнул в окно, выломав, заодно, оконную раму и часть стены. Некоторое время было слышно, как кто-то шумно бродит по саду, раздалась очередь робких выстрелов, чей-то короткий крик, а затем все стихло.

Тишину в холле нарушал только вой ветра и шум дождя.

Все это время господин Виноградов находился во власти грез.

Он был капитаном воздушного корабля, построенного из облаков и сахарной ваты. О таком корабле господин Виноградов мечтал в детском садике, особенно в тихий час. Маленький Виноградов закрывал глаза перед сном и представлял, как он плывет в неведомые дали. А где-то на горизонте катится розовое солнце. И греет теплый ветер. И можно беззаботно кричать "Лево руля!", или "Свистать всех наверх!", а также "Тысяча чертей!". И никто за это не поругает и не заставит кушать холодные макароны с сахаром. На воздушном корабле маленький Виноградов и проводил долгие тихие часы. Потом господин Виноградов вырос, а мечты остались…

Корабль рассекал облака, плыл в сторону розового солнца, и на душе господина Виноградова было спокойно и радостно. Он бы плыл целую вечность, никогда не вспомнив о настоящем, но чей-то голос сказал в самое ухо:

— Пап, проснись!

И следом:

— Пап, ну проснись же! Тут такое творится!

Знакомый, надо заметить, голос. Корабль вдруг сделался невероятно мягким. Таким мягким, что господин Виноградов погрузился в него, будто в подтаявшее желе. Облака забились в уши, в рот, в нос — стало трудно дышать. Господин Виноградов напрягся и оглушительно чихнул.

В то же самое мгновение он вылетел из грез, будто пробка из бутылки — и оказался на полу собственной спальни. Копчик болел, локоть саднил.

— Пап! — рядом стоял Клим. В свете настольной лампы казалось, что его лицо покрыто толстым слоем штукатурки. Господин Виноградов присмотрелся и понял — не показалось.

— Что происходит?

— Ты ничего не слышал?!

— Я не спал… А, да. Я спал. Устал отец на работе, вот и отключился ненадолго. А что происходит-то?

— Пап! Скульптура цербера ожила, сожрала охранников, проломила стену и сбежала!

Господин Виноградов несколько секунд тщательно переваривал услышанное.

— Статуя. — На всякий случай уточнил он.

Клим кивнул. Штукатурка осыпалась с его щек.

— Ожила… сожрала… проломила… так-так… — господин Виноградов поднялся и заковылял к двери. Копчик нещадно болел.

— Ты думаешь, туда стоит ходить? — спросил Клим. — Может, позвонить куда следует?

— Там, куда следует, тебе не поверят. — заметил господин Виноградов. — А если ты говоришь, что статуя сбежала, то и бояться нечего, верно?

Клим согласно, но неуверенно закивал.

— Черт знает, что творится. — проворчал господин Виноградов себе под нос. — Даже в собственном доме не дают спокойно поспать….

Осадок от прерванных грез остался нешуточный. Хотелось наплевать на все и вернуться в кровать, в воздушный корабль. Но вот незадача — грезы закончились. А для звонка чародею уже слишком поздно. И от осознания этого господин Виноградов тихо злился. Если бы статуя цербера все еще находилась в холле, то неизвестно, кто бы из них двоих пострадал больше.

Господина Виноградова встретил гул ветра, развевающиеся занавески, шорох стекла и лужицы воды на полу от нагрянувшего, словно стая диких варваров, ливня. По ногам пробежался морозный сквозняк.

Господин Виноградов внимательно осмотрел разбитые перила, трещины на полу, уничтоженный холл и два огромных отверстия в стенах. Больше всего он злился за то, что пришлось проснуться. А потом, в следующую секунду, внезапная догадка остро кольнула сознание.

— Вот же блин! — прошептал он.

— Что-что? — спросил из-за спины Клим.

Господин Виноградов похолодел — но причина была совсем не в сквозняке.

— Вызвать милицию? — спросил Клим.

— Никакой милиции! Эта тварь украла мой талисман! — рявкнул господин Виноградов и бросился в сторону своего кабинета, шлепая босыми ногами по изувеченному полу.

Прежде чем Клим успел сообразить, что происходит, гулко хлопнула дверь в кабинет. Два раза провернулся замок. И наступила тишина…

Цербер застыл в темноте, принюхиваясь. В носу средней головы застряла пуля, поэтому обоняние было не таким острым. Дождь шумно поливал застывшую статую, смывая с нее штукатурку, осколки битого стекла и пыль. Если бы в эту безлунную и без сомнения мерзкую ночь кто-то вдруг оказался неподалеку, то он бы решил, что поле за городом — довольно странное место для статуи трехголового пса. Впрочем, спустя секунду, этот кто-то в диком страхе убежал бы прочь — статуя ожила, припала двумя головами к земле, а третьей головой всматривалась в темноту.

Четкий след взять не удавалось. Крысолов умел ловко прятаться. А непогода — его родная стихия.

Оставалось надеяться на волшебный след, который дождь стереть не мог. Цербер долго вертелся вокруг дома, потом наткнулся на слабый волшебный запах. Он тянулся в сторону города.

Тогда цербер сел на задние лапы, задрал все три морды в темное дождливое небо и пронзительно завыл.

Деликатный человек заказал себе яичницу, хлеб и греческий салат.

Он любил яичницу, любил собирать растекшийся желток мякишем хлеба и неторопливо жевать, наблюдая за тем, как вокруг суетятся люди.

Деликатному человеку торопиться было некуда. С одной точки зрения — деликатный человек был бессмертен. С другой — его жизнь могла закончиться в тот момент, когда бы перестал существовать этот мир.

Бессмертные, как правило, умеют наслаждаться жизнью. Бессмертные и их жизни — это пара любовников, которые много лет занимались сексом, изучали друг друга, находили что-то новое, придумывали нечто фантастическое и практически невыполнимое, а потом достигли в любовных утехах таких высот, что могли позволить себе получать удовольствие от самой простой и незамысловатой позы.

Деликатный человек изучил жизнь со всех сторон. Его мало что могло удивить, кроме, разве что, простой человеческой глупости.

Он объездил весь свет, побывал там, где не доводилось бывать ни одному смертному. Он перепробовал все блюда мира, испил все существующие напитки, принял все изобретенные лекарства и наркотики. И даже пару раз курил.

Уж поверьте, оказавшись безоблачной душной ночью в сомнительной кафешке на краю Сочи, деликатный человек мог позволить себе есть греческий салат и макать мякиш в яичный желток.

Еще он хотел заказать кофе.

Этот мир нравился деликатному человеку. Мир напоминал ему сыр с плесенью. Сыром была земля с ее обыкновением, законами физики, теорией относительности, атмосферой, гидросферой, самолетами, людишками, насекомыми и грибами. А плесенью было волшебство. Кто занес волшебство на поверхность этого мира — неизвестно. Может быть, оно само проросло от одной единственной случайной споры, занесенной извне. А, может, кто-то специально развил? Как бы там ни было, деликатный человек раньше не видел такого удивительно органичного сочетания. И, да, сыры с плесенью — это деликатес. А значит. Данный мир тоже в своем роде деликатес. По-крайней мере, деликатный человек считал его таковым.

Волшебство данного мира не было напористо-показным. Оно стелилось по земле, будто туман. Оно просачивалось сквозь щели в полу, или через замочную скважину, или сквозь неплотно прикрытое окно. И от волшебства некуда было деться. Но люди жили себе спокойно, уверенные, что могут контролировать ситуацию. А те, кто был порождением этого самого волшебства, не собирались людей разубеждать.

Деликатный человек изловил кусочек сыра из греческого салата и положил его на язык.

Мир и волшебство жили благодаря равновесию. И именно деликатный человек отвечал за соблюдение равновесия. Он, и еще несколько, эээ, странных существ.

— Что-нибудь еще? — возле столика возникла официантка.

— Пожалуй. — Отозвался деликатный человек. — У вас есть хороший капучино?

— Вам с корицей, с сахаром?

— С корицей.

Официантка кивнула и удалилась. Деликатный человек неторопливо стирал хлебным мякишем желток с края тарелки.

И в этот момент он услышал далекий, протяжный вой.

Редкие посетители кафешки, конечно, ничего не услышали. Просто у них у всех разом наступило легкое разочарование в жизни. Некоторым захотелось начать жизнь с чистого листа, другие вдруг решили, что пора бы уволиться, третьи, наконец, признались себе, что они глупцы и никчемные личности. А когда вой прекратился — каждый из этих людей облегченно вздохнул и забыл о секундном разочаровании, вернувшись к прежней жизни. И только деликатный человек, услышавший вой по-настоящему, отложил мякиш на край тарелки. Румянец проступил на его бледных щеках. В глубине глаз загорелся странный и непонятный огонек.

И в следующую секунду деликатный человек засуетился. Во всех его движениях возникла непродуманная суета и торопливость. Он поднялся, зацепив коленкой край стола, уронил вилку, поднял вилку, положил несколько купюр около тарелки, потом придавил купюры тарелкой. Потом как-то странно осмотрел зал сомнительной кафешки и стремительно направился к выходу.

Когда официантка подошла с капучино, деликатного человека уже не было

Странный человек из Санкт-Петербурга ловил крокодила.

Это был особый крокодил. Практически волшебный. Если бы кто-нибудь сказал, что данный крокодил не имеет ничего общего с волшебством, то странный человек предъявил бы достаточно веские доводы, против которых никто возразить не мог.

Крокодил нужен был странному человеку для интерьера. Странный человек как раз купил себе новую квартиру и решил обставить ее, как и подобает всем странным людям — то есть непонятно, но впечатляюще. На кухне странный человек поставил котел, в котором постоянно что-то варилось, булькало и не очень приятно попахивало. Вместо занавесок в комнатах странный человек повесил шкуры животных, а на кухне разместил под карнизом связку из голов летучих мышей. Чучело попугая без глаз странный человек усадил на телевизор. Для полноты интерьера не хватало крокодила. Именно по этой причине странный человек прилетел в Африку, подкупил парочку путеводителей и отправился вместе с ними в закрытый заповедник. Пришлось раскошелиться еще и на охрану, чтоб пропустили, и на некоторые совершенно ненужные вещи, которые якобы могли пригодиться при ловле крокодилов. Еще странный человек дал персональную взятку охотнику, чтобы тот остался на трассе, около автомобиля, и не мешал охотиться.

Река была спокойной. Странный человек сидел без движения уже минут сорок, поджидая жертву. Все аборигены в один голос утверждали, что эта река кишит крокодилами, как уличная лужа — головастиками. Не тут-то было. Либо крокодилы пошли умные, либо как-то все внезапно мигрировали.

Окунувшись в лоно девственной, пусть и заповедной, природы, странный человек позволил себе немного расслабиться и наслаждаться шелестом листьев, журчанием воды и щебетом птиц. При этом он не сводил глаз с ровной речной глади.

Хорошо на природе. Не то, что в Питере. Здесь разговариваешь с жизнью глаза в глаза. Никто не притворяется, никто не лицемерит, никто не старается казаться лучше, чем он есть на самом деле. Особенно в этом преуспели москиты.

По работе странный человек был вынужден общаться с людьми. Он много раз просил, чтобы его перевели на другую службу, что он устал, что всему есть предел, что люди — это самые невыносимые существа в мире. Но его никуда не переводили, и приходилось опускаться до примитивного людского разума, чтобы попросту не сойти с ума…

Из собственных размышлений странного человека внезапно вывел протяжный нечеловеческий вой. Звук не подчинялся известным законам физики — он не был слышен человеческим ухом, и уж точно возник далеко за пределами Африки. Узнать бы только — где?..

От неожиданности странный человек поскользнулся и сполз по грязному склону к самой кромке воды. Впрочем, в данный момент ему было наплевать. Странный человек старался ухватить затихающий вой, собрать с него лакомую информацию, будто медведь, слизывающий мед с собственной лапы. Мгновение спустя странный человек определил источник звука. Странный человек заволновался. Никогда прежде он так не волновался.

Вода в реке внезапно вспенилась, показалась распахнутая крокодилья пасть. Челюсти стремительно сомкнулись на левой руке странного человека. Во все стороны брызнула кровь. Крокодил, предвкушая лакомство, попытался затащить странного человека в воду. Но тот словно не заметил. Находясь в глубокой задумчивости, странный человек схватил крокодила свободной рукой и начал вытаскивать его из воды. Крокодил упирался, но в тот же миг понял, что поймал добычу не по размеру. Странный человек играючи вытащил крокодила на сушу, поднялся вместе с ним по склону наверх и, усевшись на рептилию верхом, разомкнул его челюсти. Левая рука превратилась в кровавую кашу, безвольно болталась вдоль тела. Но и этого странный человек не заметил. Он достал из кармана маленький перочинный нож…

…Через десять минут странный человек вышел на дорогу, где возле автомобиля его поджидал абориген. Странный человек был весь в крови, но свободно действовал обеими руками — тащил мертвую крокодилью тушу, размером превышающую самого человека вдвое. Туземец не стал задавать много лишних вопросов. Странный человек сел в автомобиль, и пока они ехали, не произнес ни слова. Он был чем-то очень сильно озадачен.

Крысолов крался по пустынным улицам ночного города. Ночь была его близкой подругой. Крысолов кутался в каждой случайной тени, будто в теплый плед, становился невидимым и неосязаемым (хотя бы на время). Это могло здорово сбить со следа трехголовую псину. У крысолова с прошлой встречи сохранились не самые приятные вспоминания (и шрам на переносице).

Самое плохое заключалось в том, что крысолов знал, на что способен цербер. А цербер, в свою очередь, знал, на что способен крысолов. Псина непременно начнет вынюхивать самые неприметные щели, заглядывать в самые темные переулки и ворошить любую подозрительную тень. С появлением цербера день внезапно становился желанным временем суток для крысолова. Что ни говори, но трехголовая ожившая статуя для подавляющего большинства населения планеты — событие из ряда вон выходящее.

Но до наступления утра еще надо было дожить.

И поэтому крысолов прятался, путал следы, ходил кругами — но неизменно приближался к следующему этапу своего путешествия. К железнодорожному вокзалу.

Цербер все время был где-то рядом. Незримо. Вынюхивал, пугал редких прохожих, злился. Крысолов чуял его, как любая кошка может учуять пса. И крысолов торопился.

Он отыскал около вокзала старый дом, забрался на чердак и, проверив пути к отступлению, застыл возле окна, наблюдая за улицей. На чердаке пахло голубиным пометом и мочой.

В один момент за спиной крысолова заворочался ком мусора. Из темноты показалось обезображенное лицо с впалыми щеками, глазами навыкате и наполовину изгрызаным носом. В волосах копошились белые черви.

— Брокк хотел предупредить. — Сказал зомби, теряя при разговоре желтые зубы. — Если что-то пойдет не так, весь спрос с тебя.

— А что может пойти не так? — удивился крысолов.

— Ну, мало ли. — Проскрипел зомби. — Говорят, ты наткнулся на Церба…

— Я смотрю, новости разносятся быстрее, чем ветер.

— У слухов, знаешь ли, свои законы. — Усмехнулся зомби. — Мое дело маленькое. Попросили предупредить — я и предупреждаю.

— Спасибо. Без тебя я чувствовал бы себя чрезвычайно одиноким.

Зомби не оценил сарказм. Зомби затих. Все-таки, с Брокком надо быть осторожнее. Где смерть — там его глаза и уши.

Крысолов повернулся обратно к окну.

Так он стоял, без движения, пока небо не начало светлеть, а в домах не зажглись первые огни. Почему-то крысолов подумал о самолетах и парашютах. О свободном падении где-то высоко-высоко в небе. Не расставаясь с этими мыслями, он спустился с чердака и направился к вокзалу.

У окошек с кассами было тихо и немноголюдно. Крысолов купил билет на поезд до Москвы и решил выпить кофе. Дождь все еще лил, но первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь тяжелые тучи, вселяли оптимизм.

Крысолов купил кофе и направился в зал ожидания. До прибытия поезда оставалось еще полтора часа.

Наташеньке снился страстный роман с Толиком Сальниковым, когда зазвонил телефон.

Сначала в прах рассыпалось сновидение, потом оказалось, что часы показывают три ночи. Наташенька тихо вскипела от злости, но звонил директор.

— Слушаю… — Наташенька уткнулась носом в подушку. В полудреме ей было совершенно наплевать, услышит ее шеф или нет.

— Эта тварь украла подарок и талисман! — возбужденно крикнул в трубку господин Виноградов.

— Какой талисман? — удивилась Наташенька, мысленно представив большой белый умывальник со смесителем. — Подождите. Какая тварь?

— Трехголовая статуя ожила, ограбила меня, разворотила дом и сбежала! — надрывно прорычал в трубку господин Виноградов. Он явно был не в духе и, возможно, не в своем уме.

Наташенька перевернулась на спину. Как бы ни хотелось ей сейчас вернуться к восхитительным сновидениям, буйный бред шефа заинтересовал ее куда больше.

— Вы имеете в виду статую, которая стоит у вас… эээ… в холле?

— Именно она. Украла мой талисман-рожок и подарок Клима! Чего здесь непонятного.

— Ну…

— Плюс к этому у меня закончились… некоторые ампулы, которые дал мне на пробу этот бродячий волшебник, помнишь его?

— Вальдмеар?

— Именно. В моем кабинете лежит его номер телефона. Нужно срочно, слышишь меня? срочно с ним связаться и заказать новую партию. И еще более срочно мне нужен твой этот парень.

— Семен? — до Наташеньки вдруг дошла причина, по которой господин Виноградов звонит именно ей.

— Да. — Сказал господин Виноградов. — Семен. Он же у тебя вроде как колдун. А мне колдун и нужен. Без привлечения милиции. Слышишь меня? Чтобы никакой милиции. Жду через час. Все оплачу.

Трубку повесили. Наташенька некоторое время усиленно боролась с желанием закрыть глаза и уснуть. Но потом все-таки поднялась и позвонила Семену.

— Пап! — сказал Клим.

Ветер тащил по холлу мокрые газеты. Несколько ручейков воды оживленно журчали по углам, струились по коридору и затекали под двери столовой, гостиной, комнаты для прислуги и комнаты отдыха. На люстре удобно устроились две вороны. Кафель на полу покрылся сеткой трещин, а еще неприятно попахивало канализацией — не иначе где-то зацепили трубу.

— Пап! Может, объяснишь все-таки, что произошло?

Клим стоял в коридоре на первом этаже, с закатанными до колена штанами, и пытался спасти один из ковров.

Прошел уже почти час с момента исчезновения цербера. Клим совершенно ничего не понимал. Некоторое время назад господин Виноградов заперся у себя в кабинете, через несколько минут оттуда донесся горестный вой, потом господин Виноградов выскочил в коридор с телефоном в руках и долго ходил взад-вперед по второму этажу, объясняя кому-то, что у него пропал талисман и подарок. Поскольку Клим в этот момент пытался вырвать из лап разгулявшейся на первом этаже стихии хоть что-то, то ничего не понял или недослышал. Затем господин Виноградов спустился и даже помог перетащить в комнату отдыха для охранников кадку с фикусом. Правда, на этом его помощь и ограничилась. Сейчас господин Виноградов возбужденно ходил по развороченному холлу, бормотал под нос что-то нечленораздельное, изредка грозил кулаком воронам и то и дело выглядывал на улицу, словно кого-то ожидая.

— Пап! — в третий раз проворчал Клим. — Может, все-таки милицию вызовем?

— Милиция будет только мешать! — отрезал господин Виноградов. — Начнет задавать нелепые вопросы, ждать каких-то ответов… А если мы им расскажем про цербера? Что о нас подумают?

— А тогда кого мы ждем? — не унимался Клим.

— Специалиста! — поднял вверх указательный палец господин Виноградов.

— А чем он нам сможет помочь?

Господин Виноградов остановился в центре комнаты. Вороны с любопытством поглядывали на него с люстры. Вода журчала вокруг ног, устремившись во всевозможные неприметные щели.

— Он сможет отыскать проклятого цербера! — сказал господин Виноградов, возбужденно вытаращившись на сына. Климу стало слегка не по себе. С отцом творилось что-то непонятное. Уж Клим-то знал его много лет, и мог с уверенностью сказать, что вывести господина Виноградова из равновесия может разве что сообщение о том, что завтра на землю упадет метеорит, а, значит, свекольную фабрику придется закрывать.

Так, неужели завтра действительно конец света?

— А зачем нам его отыскивать? — осторожно поинтересовался Клим. — Убежал, и ладно.

— О! Он не просто сбежал! — сказал господин Виноградов. Взгляд его сделался еще более безумным.

"Сейчас он откроет мне какую-то страшную тайну, о которой я не знал с рождения!" — подумал Клим.

— Эта трехголовая псина украла мой священный талисман! — заявил господин Виноградов. — И еще кое-что…

— Талисман?

— Ага. В форме рожка. Знаешь, на Кавказе из таких вино пьют. Если приложить его к уху, то слышен морской прибой. Талисман я привез с севера. Я не знал, зачем он мне нужен, но почему-то хранил…волшебство, не иначе… а потом пришли эти люди… один деликатный, а второй… какой-то очень странный…

Господин Виноградов засунул руки в карманы. Клим ожидал продолжения. Господин Виноградов открыл рот и заговорил. Продолжение последовало.

Много лет назад, еще до рождения Клима, на пороге загородного дома появился странный человек.

Господин Виноградов ни тогда, ни сейчас не смог бы описать внешность странного человека. Образ быстро стирался из памяти. Оставались лишь воспоминания о его присутствии, да легкое недоумение: как же это можно быть таким незаметным? Всем (не только господину Виноградову) казалось, что этот человек чересчур… странный. Да, так оно и было.

— Я бы с удовольствием предложил вам кофе, но, к сожалению, очень занят. — сказал господин Виноградов в тот момент. Он не любил нежданных гостей, а еще готовился к встрече жены из поездки. За его спиной, в холле, специально нанятый цветовод приводил в порядок букет из ста двадцати благоухающих роз.

— Я не займу у вас много времени. — сказал странный человек и, кажется, улыбнулся. — Мне просто нужно кое-что объяснить вам по поводу талисмана.

— По поводу чего?

Странный человек заглянул за плечо господина Виноградова и принюхался.

— А вы позволите зайти?

Господин Виноградов насторожился.

— Вообще-то…

— Вот и хорошо. — Странный человек незатейливо потрепал господина Виноградова по плечу и прошел в холл.

— Красиво у вас! — Сказал он. — Уютно. Много места, и розами пахнет. Женитесь?

— К счастью, уже. Ну, раз уж вы уже зашли… Пойдемте в гостиную.

Они обогнули цветовода. Странный человек на секунду остановился и показал, как нужно правильно обрезать иголки, чтобы девушка ни за что не укололась. А потом господин Виноградов все же угостил странного человека чашкой натурального кофе с корицей. Странный человек пил кофе с огромнейшим удовольствием.

— У вас есть талисман. Штуковина в форме рожка, которую вы привезли с севера. — говорил странный человек, причмокивая губами. — Интересная такая, ручной работы, удивительная вещь, скажу я вам.

— Откуда вы узнали?

— Что она удивительная?

— Что она у меня

— Чистая случайность, поверьте. Я совершенно не собирался ее искать. Между нами говоря, ходили слухи, что талисман навсегда утерян. Такое иногда случается в нашем мире. Магические вещи теряются, исчезают, разрушаются… а иногда оказываются в нужных руках. Или не в нужных и совершенно ненадежных. Слышали историю о колечке?

— Не помню…

— Да ладно вам. Известная история. Тогда тоже считали, что колечко утеряно навсегда. А оно оказалось у всех под носом. Ну, да ладно. С колечком давно все решили, кого надо убили, кого не надо — нет. А по поводу талисмана, я вам так скажу — осторожнее с ним, с талисманом. Его очень легко учуять, особенно когда проезжаешь поблизости.

— Учуять?

— Да, именно. Знаете ли, ваш талисман обладает невероятной силой. Не буду вдаваться в подробности, да они вам и ни к чему. Просто скажу, что пока он у вас — мир в безопасности.

— А миру что-то вообще угрожает?

Странный человек заулыбался. Видимо, он постарался вложить в свою улыбку много смысла. Может быть, хотел показать, что юмор здесь неуместен, или что все очень серьезно, а от господина Виноградова действительно каким-то образом зависит судьба мира.

Потом странный человек сказал:

— Миру всегда что-то угрожает. Иногда в большей степени, иногда в меньшей. Невозможно угадать, наступит конец света завтра или через тысячу лет. Знаете, мы с Хранителями обсудили судьбу талисмана и решили. Пусть побудет здесь, в этом доме, подальше от большого скопления народа.

— А кто такие Хранители?

— Ах, не важно. Зачем вам много знать? Крепче спать будете и все такое. Просто знайте, что талисман принесет вам много удачи в жизни. Если вы этого заслуживаете, конечно. А я и мой коллега вам немного поможем.

— В каком смысле?

— В смысле охраны. Я наложу на ваш дом некоторые заклинания, которые заглушат всплески магической активности артефакта и не допустят, чтобы кто-то мог учуять волшебство на любом расстоянии от дома. А через пару дней подъедет мой друг, вы его сразу узнаете, он такой… деликатный… и привезет вам статую.

— То есть, вы утверждаете, что у меня в доме находится могущественный магический талисман? — переспросил господин Виноградов.

— Правильно будет — артефакт. И, да, я не утверждаю. Я ставлю вас в известность. — отозвался странный человек, делая глоток кофе. И добавил. — У вас все равно нет выбора. Вы же сами украли его у предыдущего сторожа.

— Если бы ваш сторож пил меньше… — буркнул господин Виноградов. — А откуда вы узнали?

— Навел справки, — сказал странный человек, — по некрологам.

— Ага. И теперь, стало быть, мне ничего не остается, как стать новым сторожем артефакта?

— Вы перечитали много сказок. — усмехнулся странный человек. — Но ход мыслей верен. Позволите, я более четко выражу ход вещей? Артефакт будет храниться у вас до той поры, пока не придет время его забрать.

— И как долго?

— Если бы я знал. По-правде говоря, никто не знает. Мы всего лишь охраняем его. Равновесие — такая скользкая штука… Никогда не угадаешь, что случится через десяток-другой лет.

Странный человек не сказал больше ничего интересного или запоминающегося. Он допил кофе, поблагодарил за гостеприимство и ушел.

А спустя несколько дней появился деликатный человек, которому в начале бурных восьмидесятых господин Виноградов помог в одном очень деликатном деле. Господин Виноградов помнил деликатного человека, а то помнил господина Виноградова. Судьбы некоторых людей иногда переплетаются самым невероятным образом…

Деликатный человек пришел не один. Он привез с собой гипсовую статую.

Крысолов не верил, что у него могут быть уязвимые места. Большинство людей предпочитают не замечать собственных слабостей, но зато с невероятным любопытством обращают внимание на слабости других. Как часто можно встретить человека, думающего о том, что он ест слишком много сладкого и от этого весит неимоверный центнер, а то и больше? Но зато этот человек с уютным воодушевлением может тыкать пальцем в чью-нибудь кругленькую попку и ужасаться тому факту, как много в мире развелось обжор и тунеядцев.

У крысолова был хозяин, которого звали Брокк. Так вот Брокк считал, что крысолов чересчур любопытен. Сует нос не в свои дела, вечно пытается откопать какие-то никому не нужные факты, слухи или догадки, роется в чужих вещах и читает желтую прессу. Крысолов был падок до различного рода сплетен. Особенно его интересовали сплетни о конце света. Брокк считал, что если крысолов когда-нибудь и угодит в серьезный переплет, то из-за своего любопытства.

Крысолов об этом не догадывался. Он пил кофе в зале ожидания, хрустел кубиком рафинада и читал статью о том, как пришелец забеременел от разъяренного лесоруба. На странице разместили несколько мутных фотографий, и крысолов пытался понять, где пришелец, а где лесоруб.

Вокруг крысолова было тихо и немноголюдно. Редкие ожидающие предпочитали отсаживаться подальше. Один раз в зал ожидания зашла цыганка с ватагой полуголой ребятни. Оглядев зал внимательным взглядом, цыганка увидела крысолова и насторожилось. Что-то подсказывало ей, что к этому странному человеку, похожему на цыгана больше, чем она сама, подходить не следует. Однако же, в душе цыганки болталась жажда наживы, которая частенько подбивала ее на невероятные поступки. Цыганка заколебалась. Крысолов с интересом поглядывал на нее из-под уголка мокрой шляпы. Цыганка сделала шаг вперед, потом одернула саму себя и вернулась на исходное место. Ее руки задрожали, глаз свело нервным тиком. Цыганка разрывалась от необходимости сделать выбор. Здравый смысл подсказывал ей, что лучше бы подобрать все юбки и поискать счастья в другом месте. Жажда наживы шептала, что все будет хорошо. В конечном итоге цыганка лопнула от нервного напряжения, уселась на пол и зарыдала. Такого с ней не случалось лет тридцать. Цыганка рыдала искренне и с надрывом. Детишки вокруг, не понимая, что происходит, тоже разревелись. Гомон стоял такой силы, что не выдержали даже милиционеры, которым цыганский барон отстегивал по пятьсот рублей в день. Они подхватили цыганку под локотки и вытащили вон. А крысолов улыбался.

На самом деле, уже несколько минут его мозг сверлила одна маленькая, но противная мысль. Он размышлял о деревянной шкатулке, которую прихватил из тайника вместе с артефактом.

Неделю назад Брокк показывал крысолову фотографию артефакта. Шкатулки на фотографии не было. И Брокк не сказал о ней ни слова. А ведь крысолов прекрасно понимал, насколько важный артефакт покоится в недрах его плаща. Все-таки конец света на носу, не позагорать приехал…

Но тогда откуда взялась шкатулка?

Жирный знак вопроса мелькал перед глазами и не давал сосредоточиться.

В конце концов, крысолов поднялся и неслышной тенью промелькнул в туалет. Благо, в туалете никого не было.

— И ты хранил могущественный артефакт у нас дома? — беспомощно всплеснул руками Клим. — И никому об этом не рассказал?!

— Я пытался. — Парировал господин Виноградов. Ему вдруг ужасно захотелось выпить. — Я много раз думал об этом. Я честно пытался рассказать тебе, но…

— И это мой отец!

— У каждого может быть свой маленький секрет, верно? Вот ты же не рассказываешь мне, что у тебя под матрасом лежит два диска немецкого порно!

— Папа!

— Но ведь не рассказываешь! — поднял вверх указательный палец господин Виноградов. — И я не обязан был. Это же мой артефакт? Мой. У нас есть виски на первом этаже, черт возьми?

Ощущая острое желание оказаться где-нибудь на другой планете, господин Виноградов зашлепал по лужам в сторону бара, который скрывался под лестницей, налево. Клим пошлепал за ним.

— Папа! Порно и магический артефакт — это две разные вещи! Я же не могу при помощи порно сделать себя счастливым!

— Ну, как бы, эээ… Артефакт тоже не для этого предназначен! — господин Виноградов распахнул дверцы шкафа со спиртным и некоторое время блуждал взглядом по ряду бутылок. Виски не оказалось. Зато был армянский коньяк. — Понимаешь, сынок. — Сразу смягчился господин Виноградов. — Нам, хранителям, этот могущественный артефакт дает удачу в жизни. Мы, стало быть, его охраняем, а он, стало быть, нам удачу. Никаких других фокусов я от него не видел. Лежал себе и лежал. Пылился…

Господин Виноградов нашел штопор и принялся возиться с пробкой.

— Неувязка какая-то… — сказал Клим, надеясь отойти от темы порно. — Ты говоришь, что цербера тебе подарил человек…

— Деликатный человек!

— Хорошо, деликатный человек, который сказал, что талисман будет у тебя, пока не придет время, верно?

— Ну, верно. — Господин Виноградов откупорил бутылку, поискал глазами подходящую тару, не нашел, тяжело выдохнул и сделал большой глоток прямиком из бутылки.

— Ну, значит, пришло время. Цербер тебя охранял, а потом взял талисман и ушел. В чем проблема-то?

За спиной Клима шумно разбилось стекло — это кусок рамы, чудом державшийся на одном шурупе, все же решил оторваться.

— Помимо того, что цербер разнес нам весь холл. — Быстро добавил Клим.

— Сынок! — голос господина Виноградова потеплел. — Если бы дело ограничилось талисманом, я бы еще пережил. Пусть эта псина забрала мою удачу, я и так заработал себе на старость… но она прихватила с собой еще кое-что. Твой подарок на день рождения…

Крысолов распахнул полы плаща. Под плащом царили пустота и мрак. Со стороны могло показаться, что под плащом ничего нет, а голова крысолова просто болтается в воздухе, соединяясь с темнотой при помощи горлышка от водолазки. Правда, никто не смог бы отрицать обратного. С того дня, как крысолов оказался в автомобиле Брокка прошло столько лет, что даже самые невероятные метаморфозы с его телом могли восприниматься, как должное.

Крысолов пошарил в темноте плаща и выудил деревянную шкатулку. От шкатулки ощутимо пахло волшебством с непонятными примесями. У крысолова защекотало в носу. В детстве мама убеждала крысолова (тогда у него было имя, но оно давно стерлось из памяти), что волшебства в мире не существует. Мир — это серое, скучное и до невозможности рациональное поле деятельности для таких же серых, скучных и рациональных людей. Все волшебство люди выдумали сами, говорила мама. Люди хотели острых ощущений — они выдумали войны и насилие. Люди хотели приключений — они придумали Эльдорадо и землю Санникова. Людям захотелось что-нибудь изобрести — получите рентгеновские лучи и мобильную связь. Если бы у людей не было воображения, говорила мама, то люди давно бы сошли с ума от скуки.

И все же она ошибалась.

Стоило приоткрыть шкатулку, как столп яркого света ударил в потолок общественного туалета, обнажил все его темные пятна в углах, мокрую штукатурку, заляпанные окна и туалетную бумагу, мокнущую на зеркалах возле умывальников. Крысолов привык не удивляться всему, что происходит в его жизни. По-крайней мере, столпы яркого света он видел не один раз.

А тут к свету прибавился и тонкий, едва уловимый аромат женских духов. От нежного запаха, проникшего в ноздри, у крысолова слегка закружилась голова. Он поставил шкатулку на раковину и отступил на пару шагов назад, с интересом наблюдая за происходящим. Джинн из шкатулки уж точно не должен вылезти. А вдруг бабахнет? Иногда, знаете ли, бабахало!..

Внезапно свет сделался ослепительно ярким, таким, что защипало в глазах. Крысолов прикрыл глаза и, видимо, просмотрел какую-то важную часть представления, потому что в ту же секунду раздался треск, а следом — грохот, а потом зажурчала вода, и кто-то удивленно воскликнул:

— Эй!

В этом самом "Эй!" с легкостью можно было обнаружить тонны негодования, злости и непонимания.

Свет сделался тусклее, и крысолов обнаружил, что раковина, на которой стояла шкатулка, предпочла продолжить свое существование в виде сотен белых осколков, рассыпавшихся по всему полу. Из выбитого крана журчала вода. В туче пыли, в ярких лучах белого света, с крошками раковины в волосах, сидела молоденькая курносая девушка, удивленно протиравшая глаза.

Было в девушке что-то неуловимо знакомое. Крысолов даже начал прикидывать в уме варианты, при которых они с девушкой могли бы видеться раньше, но в этот момент белокурое и большеглазое создание (а именно такое определение наиболее характерно описывало девушку в сложившейся ситуации) ткнуло в крысолова тонким пальчиком.

— Что это еще за шуточки?! — взвизгнула девушка. — Как это понимать? У тебя день рождения или что?

— День рождения? — удивился крысолов.

Девушка поднялась из стремительно растекающейся лужи и принялась стряхивать с подолов широкого белоснежного платья серую пыль. Похоже было, что платье свадебное, но крысолов не мог сказать наверняка.

— Хм! — сказал девушка. — Ну и вкусы у вас! Проводить день рождения в общественном туалете! А почему сразу не на мусорной свалке? Где тут выход?

Девушка нагнулась, подняла пустую шкатулку и решительно направилась к дверям. Крысолов преградил ей путь.

— Погодите-ка!

— В чем дело?

— Вы кто такая?

— А разве не видно? — девушка вызывающе вздернула тонкий подбородок. — А разве папаша тебе не сказал? Воображение надо иметь, молодой человек… Хотя, какой же ты молодой человек? Тебе лет тридцать на вид! Не бережешь себя, не бережешь.

Девушка попыталась обойти крысолова, но он удержал ее за локоть, отметив про себя, какой хрупкой кажется рука. Хрупкой и невероятно тонкой…

— Я не люблю такие шуточки! — заявил крысолов.

Девушка презрительно хмыкнула ему в лицо.

— А кто любит? — спросила она и начала растворяться в воздухе.

На мгновение крысолов растерялся: никто и никогда раньше не растворялся перед ним в воздухе вот так, запросто.

— Погоди! Ты куда!

— А что я тут забыла, на этом бесполезном дне рождения!

— Да нет здесь никакого дня рождения! — воскликнул крысолов. — И вообще, какое ты имеешь право растворяться? Я тебя украл, я теперь твой хозяин, кем бы ты там не была. Баньши? Фея? Какая-нибудь разновидность джина?

— Не угадал! — девушка показала сделавшийся почти прозрачным язычок.

И вот тут крысолов разозлился.

В недрах его плаща хранились вещи, которые иногда лучше не извлекать в этом мире. Просто потому что здесь они были чужими…

Крысолов выудил на свет тонкую блестящую удавку и в два счета туго обмотал ею запястье девушки.

— Жжет! — завопила девушка на весь туалет, и сразу же перестала становиться прозрачной. — О, черт, как жжет!

Тут крысолов снова растерялся — а растеряться два раза за пару минут, это было просто немыслимо. Однако, он тут же взял себя в руки и решительно потянул девушку к себе. Она попыталась вывернуться, ударить крысолова ногой между ног, выцарапать ему глаза и плюнуть в лицо. Последнее, кстати, удалось. Крысолов прижал девушку так крепко, что она через какое-то время просто не могла больше сопротивляться, и произнес ей на ухо несколько строк известного заклинания.

— И ничего не жжет. — добавил он, отпуская девушку.

— Откуда тебе знать? — девушка вроде бы успокоилась, отошла на пару шагов, уселась на раковину, свесив ноги, и внимательно изучила удавку.

— Меня самого как-то… поймали. — Ответил крысолов. — Теперь ты не сможешь отойти от меня больше, чем на семь-десять метров, пока я не захочу тебя освободить.

Девушка попыталась стащить удавку и взвыла от бессилия и злобы.

— А это заклинание оградит тебя от пары выбитых зубов? — прошипела она.

— Нет.

Девушка еще некоторое время безрезультатно пыталась стащить удавку, но лишь оставила на белой коже несколько бордовых царапин.

— Может, успокоишься и объяснишь, кто ты такая и что делала в шкатулке? — поинтересовался крысолов. Жажда любопытства, все же, никуда не делась.

— Давай начнем с тебя. — Буркнула девушка, испепеляя его взглядом. — Я так подозреваю, что ты вовсе не юный художник, которому богатенький папашка решил сделать дорогой подарок.

— А ты, я так подозреваю, вовсе не стриптизерша, которой положено вылезать из торта без одежды, но никак не из шкатулки, да еще и в свадебном платье, — парировал крысолов, застегивая плащ.

Девушка задумчиво осмотрела крысолова с ног до головы.

— Мне кажется, что я тебя где-то уже видела. — сказала она.

— Мне тоже. Так может, для начала надо было познакомиться, а не исчезать? Кто ты? Ведьмочка? Вампирша?

— Муза!

— Муза?! — Клим схватился за голову. — Папа! Ты хотел подарить мне самую настоящую музу?! И ее украли? УКРАЛИ?!

— Украли! — эхом отозвался господин Виноградов, все чаще припадая к спасительной бутылке коньяка. После пары глотков говорить с сыном стало как-то неуловимо легче. — Представляешь, сына? Перед самым твоим днем рождения! (глоток) Я же говорю, чихать мне на цербера и на талисман. Главное — что? Главное, что музу украли! Я за нее столько денег отвалил, ты не представляешь! (глоток) Я за нее, можно сказать, едва душу не продал! И ведь мне этот волшебник говорил — стереги шкатулку, как зеницу ока! Много всяких людей по свету бродит, говорил он мне, кто эту самую шкатулку захочет украсть! А я, старый пень, не прислушался! Запер шкатулку в тайнике, думал, не догадается никто, а сам, старый пень, грезы эти выпил и в плавание на воздушном корабле (глоток). В розовый, этот, закат…

— В плавание?

Господин Виноградов развел руками.

— Грезы у меня такие. — Объяснил он. — Но не это есть суть! Я что говорю? Я говорю, что сейчас приедет специалист и во всем разберется! И цербера найдет (глоток), и музу найдет и талисман найдет. Все найдет. На то он и специалист!

Две вороны шумно сорвались с люстры и принялись описывать круги под сводами холла.

— Пап! — пробормотал Клим. — Я вообще ничего не понимаю! А где ты взял музу? А ты ее вообще видел? Как она выглядит!

— О! — Произнес господин Виноградов, ощущая, что совершенно пьян. — О, сынок, там такие дела! Такие дела!.. Постойте-ка… а какие дела? Пришел этот, Вальдемар… всучил мне шкатулку, сказал, что там муза, потом подарил несколько этих, грез (глоток), вот, собственно и вся история.

— Кто такой Вальдеемар?

Господин Виноградов почесал затылок.

— Сдается мне, что Вальдемар — это мошенник и плут. — Сказал он. — Который дал мне шкатулку, одурманил меня грезами и украл талисман при помощи цербера.

— Пап. А ты уверен, что тебе еще стоит пить?

— Не уверен. — Протянул господин Виноградов и сделал еще один глоток. — Теперь теории две! И обе могут быть верны. А, сынок? Правильно я рассуждаю? Что-то в этом есть. Воздушный корабль и розовый горизонт, это, конечно, хорошо, но ведь я в глаза не видел эту самую музу! Ни вот таким краешком глаза! А что это может означать? (глоток) Что меня очень жестоко и очень сильно обманули.

В дверь гулко застучали. В это же самое время в одну из дыр в стене показалось испуганное и бледное лицо Наташеньки.

— Господин Виноградов! — закричала она. — Господин Виноградов! У вас там охранник на заборе! Без ног!

— Я тоже рад тебя видеть! — пьяно закричал господин Виноградов, размахивая руками. — Привезла своего Семена? Проходите же скорее! Я вас очень сильно ждал!

И господин Виноградов заторопился к выходу, шлепая по лужам босыми ногами.

(глоток)

— Муза!

— Догадливый! — хмыкнула муза.

Сбоку тихонечко приоткрылась входная дверь. В образовавшейся щели показался здоровенный бритоголовый детина, робко глядевший на крысолова маленькими глазками. Детина дрожал от страха. Видимо, он был не единственный, кто инстинктивно боялся зайти в туалет.

— Выйди. — Буркнул крысолов, не оборачиваясь.

Детина исчез.

— Мне вот интересно! — сказал муза. — Это же общественный туалет! И ты явно не подросток-художник! У тебя даже нет прыщей, очков и идиотской прически!

— Эээ… А должна быть?

— У всех художников подростков должны быть прыщи, очки и идиотские прически. — Уверенно заявила муза. — Как и у подростков-писателей, подростков-музыкантов, подростков, которые едят слишком много сладкого, подростков, которые не любят умываться и занимаются при этом спортом… да и у любых подростков в переходном возрасте. А ты староват.

— Я в самом расцвете сил!

— Ой, ли! — сощурилась муза, уперев руки в бока. — По нездоровому цвету кожи и не скажешь.

— Знаешь что… — в дверь осторожно заскреблись. Крысолов почесал подбородок. — Знаешь, что. Давай-ка, без лишнего шума пойдем в зал ожидания и поговорим. Не нужно привлекать слишком много внимания.

— С чего бы это?.. Погоди, а при чем здесь зал ожидания? Мы на вокзале? Или в аэропорту?

— С того, что я тебя украл, что за мной охотится огромный трехголовый пес, что он не будет разбираться, кто есть кто, если нас найдет… и, да, мы на вокзале.

Крысолов открыл дверь туалета. Ручейки воды журча устремились мимо его ног в коридор. Народ за дверью терпеливо ждал. Крысолов потянул музу следом за собой. За их спинами тут же началось движение, суета и давка — народ все-таки давно ждал.

— Первый вопрос! — сказала муза, когда они уселись на два свободных кресла в зале ожидания. — Как это — украл? Ты в своем уме?

— Вполне. Это моя профессия. Я вор. Правда, я не планировал красть музу. Как-то само собой получилось.

— Ну, да. Я тоже планировала оказаться на дне рождения, а не в туалете на вокзале. — Муза осмотрелась по сторонам. Зал был почти пуст. Редкие ожидающие косили глаза на странную парочку — не часто встретишь босоногую невесту и завернутого в черный плащ, как в кокон, человека.

— Второй вопрос! Не хочу показаться банальной, но когда ты меня отпустишь?

— Я размышляю. — Отозвался крысолов. — расскажи-ка мне о дне рождении и о том, как ты оказалась в тайнике Виноградова.

— О, это не проблема. Дело в том, что у сына Виноградова сегодня день рождения. Какая-то круглая дата. И Виноградов решил подарить сыну меня.

Крысолов фыркнул.

— Не в том смысле! — смутилась муза. — И как ты мог подумать?! Я же муза! Я несу чистое вдохновение в умы и души людей! Я последняя в своем роде, хотя подозреваю, что единственная.

— Это из-за тебя последние двадцать минут меня тянет к самолетам? — спросил крысолов.

— Возможно. Я будоражу самые тайные желания. Я выискиваю самые важные слова и образы, спрятанные в таких глубинах вашего сознания, что вы сами ни за что бы не догадались, я…

— И сколько такое удовольствие стоит? — перебил крысолов.

Муза осеклась.

— Искусство не продается.

— Да ладно тебе. Виноградов купил шкатулку у Вальдемара, а ты собиралась исчезнуть, как только я открыл шкатулку, не взирая на то, что не знала, кто я такой. Наводит на мысль, что подобный фокус ты проделываешь не впервые. Верно?

Муза посмотрела на удавку. Потом по сторонам. Потом внезапно вскочила, замаха свободной рукой и заверещала, что есть силы:

— Господин милиционер! Господин милиционер!

Крысолов привстал и обернулся. К ним торопливо бежал молоденький сержант, на ходу расстегивающий кобуру. Сержант выглядел так, будто его терзают сложные внутренние противоречия.

— Что случилось? — он остановился на почтительном расстоянии, разглядывая то крысолова, то музу. Редкие ожидающие потянулись к выходу, делая вид, что ничего не происходит, а им всем одновременно вдруг пришла в голову мысль, что неплохо бы оказаться в другом месте. Просто в другом.

— Господин милиционер! — заломила руки муза. — У всех на глазах, при большом скоплении людей совершает акт вандализма и насилия! Это человек решил похитить меня с моей свадьбы и просить большой выкуп!

Милиционер почесал затылок.

— А разве так не делают на свадьбах?

— Делают. — Кивнул крысолов.

— Вот и славно. — Облегченно вздохнул милиционер. Ему очень хотелось оказаться где-нибудь подальше от этих двух странных людей. При взгляде на невесту, у милиционера возникало спонтанное желание начать насвистывать с помощью щели между зубов известные мелодии эстрады. При взгляде же на странного человека в черном плаще, милиционер начинал подумывать о суициде.

— Постойте! — завопила муза, да так, что милиционер непроизвольно что-то присвистнул. — Вы разве не видите, что он меня держит связанной и не отпускает!

— О, она такая выдумщица. — Отозвался крысолов, и милиционер вдруг решил, что выстрел в голову — лучший способ самоубийства.

— Я не выдумщица! Спасите меня от этого… этого… премерзкого маньяка!

Милиционер тихонечко просвистел вступление к песне "Миллион алых роз".

— Я вас не просто прошу! Я вас умоляю! — завопила муза. — Иначе я просто не представляю, что он со мной может сделать!

Милиционер неосознанно перешел на проигрыш.

Крысолов и муза несколько секунд внимательно его разглядывали. Милиционер дрожал от внутреннего напряжения, по щекам стекал пот. При этом он продолжал насвистывать известную мелодию и поигрывать пистолетом, водя дулом в опасной близости от собственного носа.

— Похоже, ему сейчас не до нас. — Пробормотала муза.

— Сама виновата. — Отозвался крысолов. — Я же просил не привлекать внимания.

— Откуда же мне было знать…

— От мамы с папой. Пойдем.

Они обогнули трясущегося милиционера и направились к выходу. Муза шлепала босыми ногами по кафельному полу.

— А куда мы теперь идем?

— В то место, где можно нормально поговорить. — Крысолов открыл дверь и обнаружил за ней толпу людей с сумками. Люди со страхом перешептывались, хотя никто не мог сообщить ничего внятного.

— И где это место? — спросила муза.

— В тупике.

Семен подъезжал к дому господина Виноградова и размышлял об отношениях с Наташенькой.

Когда они познакомились, а потом впервые поцеловались, а потом переспали и стали вроде бы встречаться, Семен, если выражаться виртуозно, пребывал в эйфории. Простым языком — кайфовал от случившейся в жизни первой серьезной любви. Ему было наплевать на то, что Наташенька — прожженный циник и карьерист. Он не обращал внимания на разговоры друзей, которые, как один, утверждали, что у подобной пары не может быть будущего. Семен даже не прислушался к маме (которую слушал всегда), а она сформулировала свое отношение к Наташеньке в двух словах: "Крашенная сучка". Семену было хорошо и беззаботно.

А потом эйфория прошла и стали возникать вопросы.

Во-первых, Семен заметил, что Наташенька никогда не приглашала его на вечеринки своих друзей. Всегда находились какие-то оправдания или отговорки. То собирались исключительно женской компанией, то был закрытый корпоратив для специально приглашенных, то выдавали пригласительный в ночной клуб на одну персону… а сколько еще раз Наташенька ходила на вечеринки, вообще не ставя Семена в известность?

Во-вторых, Наташенька Семена стеснялась. Не в ситуации тет-а-тет, а на людях. Пару раз они встречали Наташенькиных знакомых, и Наташенька как-то очень бегло представляла Семена людям, вскользь называя его фамилию и роняя фразы, содержание которых сводилось к "вроде как парень" и "это несерьезно". Семен делал вид, что не понимает завуалированных намеков, и старательно улыбался.

В-третьих, Семен никак не мог понять, для чего Наташенька решила встречаться именно с ним. Наташенька была эффектной, красивой (чертовски красивой), целеустремленной и очень умной девушкой. Она уверенно шла по жизни к намеченной цели, а цель ставила немаленькую — добиться от жизни всего. Наташенька комфортно ощущала себя среди сильных мира сего. Ей очень шли золотые украшения, шикарный загар, дорогие наряды, изящные ухажеры. Она могла бы быть богиней, если бы только этого захотела.

Семен, в свою очередь, вел замкнутый и скромный образ жизни. Всего два года назад он съехал от мамы в двушку на окраине города, к лучшему другу Спиридону Спиридоновичу, который, после смерти жены, грозил спиться и поджечь самого себя. Это и повлияло на решение о переезде, хотя Спиридон Спиридоныч все равно спился (ну, хоть не поджог никого). Семен работал сторожем в подземке, а подрабатывал экзорцизмом. Он любил тишину и фильмы с Брюсом Уиллисом. Наташенька, к слову, не любила ни первое, ни второго.

В последнее время Семену все чаще стало казаться, что его вопросы так и останутся без ответов. Он ощущал сильный внутренний дисбаланс. С одной стороны. Наташенька не давала ни единого повода подумать о ней плохо. Она все также приезжала к нему на выходные, оставалась ночевать и в течении недели, таскала его в кинотеатр на женские мелодрамы (где позволяла себе в темноте проявить чистые женские эмоции) и ездила с Семеном к маме. Но с другой стороны, Семен понимал, что ему возле Наташеньки не место. Она карьеристка — он плывет по течению жизни. Она богиня красоты — он впервые поцеловался в двадцать один год, напившись. Возле нее должен быть преуспевающий банкир или какой-нибудь хозяин футбольного клуба, а не экзорцист-самоучка, изгоняющий бесов за семьсот рублей сеанс.

Внутренний дисбаланс рос, как на дрожжах. Семен чувствовал, что счастье внезапной любви совсем скоро рассыплется, будто карточный домик…

— О чем задумался? — Наташенька сонно зевнула, прикрыв рот ладошкой.

Она была неописуемо красива в предрассветном полумраке.

— Ты безумно привлекательна. — Сказал Семен, улыбнувшись.

У него был не самый легкий день в жизни. Шесть вызовов, три настоящих беса и три психически больных человека. Все, как один, утверждали, что грядет конец света, а один из психов доверительно сообщил Семену, что видел, как по пустынной улице прогуливается самая настоящая статуя, как в сказке про Нильса. Только статуя была не человека, а трехголового пса. Вот так-то. Пробуждение в два часа ночи не подняло настроение Семена ни на миллиметр. Он очень надеялся, что его тягостные размышления о Наташеньке — это всего лишь результаты усталости и депрессии.

— Спасибо. Если бы я только успела накраситься и вымыть голову… — Вздохнула Наташенька. — С моим директором так сложно… Еще раз прошу прощения, что лишила тебя выходного.

— Ничего страшного. Разберемся с твоим директором и ко мне?

Наташенька секунду помедлила. Вообще-то, считалось, что в их отношениях она безусловный доминант. Семен об этом подозревал лишь частично (услышал от мамы, что Наташенька вертит им, как хочет). Но ему хотелось надеяться, что многие решения он принимает сам.

— Я подумаю. — Ответила Наташенька. — У меня завтра важная деловая встреча, так что надо будет привести себя в порядок. Не обижайся, но с твоим Спиридон Спиридонычем привести себя в порядок не получается.

— Он забавный малый. Просто пьет немного…

— Он пьет по четыре бутылки пива за вечер.

— Он умеет сдерживаться себя, когда хочет. Просто у него много свободного времени.

— Лучше бы не пил, а нашел себе работу, как это делают нормальные люди. Он же по образованию экономист, как и ты? Вот и устроился бы куда-нибудь… в банк!

— Наташ! — вздохнул Семен. Шпильки в адрес того, что Семен не работает на престижной работе, а гоняет бесов, давно перестали быть чем-то экзотическим. Можно сказать, Семен с ними уже сроднился.

— Что — Наташ? — зевнула она. — Разве я не права?

— Человек делает то, что хочет…

— Все должны делать то, что хотят. Это даже приветствуется. Но когда человек вместо того, чтобы работать и зарабатывать, пьет и смотрит телевизор с утра до вечера — это плохо. Поверь мне, Спиридон Спиридоныча его образ жизни до добра не доведет.

Семен снова вздохнул и покосился в окно. За окном лил дождь. Всего двадцать минут назад Семену показалось, что дождь, наконец, выдохся, а небо начало светлеть, но вот снова полило, потемнело так, что глаз выколи. Как будто ночь решила поселиться в этих краях навечно.

— У тебя новые духи? — брякнул Семен, чтобы отойти от темы.

— С чего ты взял?

— Чувствую.

Наташенька, кажется, смутилась.

— Я думаю, тебе показалось. — Сказала она, но Семен заметил в отражении стекла, что Наташенька осторожно принюхивается.

— Приехали. — Сказал Семен, останавливая автомобиль.

— Вот и славненько. — Наташенька завозилась с ремнем безопасности, потом посмотрела в окно и завопила так, что Семен от неожиданности едва не пробил головой крышу.

— Что случилось?!

— Смотри! — Наташенька указала в размытую темноту ночи. — Смотри! Человек на заборе! Без ног!

Господин Виноградов был совершенно и безоговорочно пьян. Он пожал Наташеньке руку, поцеловал в щеку Семена и повел их прямиком к бару под лестницей.

— Как здорово, что вы здесь! — заявил господин Виноградов. — Как приятно осознавать, что в этой нелегкой, опасной, темной жизни есть кто-то, кому ты не безразличен! Коньяку? Нет? Может быть, вина? Здесь, эээ, три сорта я вижу. Не стесняйтесь! Наташенька, золотце, познакомь нас со своим женихом! А то все на словах, да на словах…

Господин Виноградов суетливо, хоть и неловко, откупоривал бутылку с вином. Клим стоял рядом и смущался. Наташеньке доводилось видеть Клима раньше и она считала его типичным сынком богатого родителя. То есть, мальчиком перспективным для замужества, но совершенно не пригодным для нормальной жизни. А еще опрометчиво считает себя художником…

— У вас там охранник без ног. — повторила Наташенька, когда шеф протянул ей бокал вина. — На заборе висит.

— Ну и бог с ним. — Сказал господин Виноградов. — Видели бы вы, что произошло с другими охранниками! Как на улице погода? Льет, как из ведра? И ночь! Вечная ночь! Эх, когда я был молод и горяч, когда встречался на задворках старого кинотеатра с матерью Клима, мне хотелось, чтобы дивные звездные ночи никогда не заканчивались. И не было в то время колик в груди, изжоги, отдышки, высокого давления, да и суставы не ломило на непогоду. Молод был, да. Горяч, да. За молодость!

Господин Виноградом сделал большой глоток из горлышка и пошатнулся. Клим бросился его подержать.

— Бог с ним, с охранником! — господин Виноградов скосил пьяный взгляд на бокал в руках Семена. — Почему не пьешь, колдун?

— Эээ…

— Знаю, что не пьешь. Наташенька рассказывала, какой ты у нее замечательный, непьющий и не курящий. Я подозревал, конечно, что таких мужиков на свете уже давно не существует, вымерли за ненадобностью, но вот, вижу. А, может, вы, это, колдуны, все непьющие? Может, у вас принцип такой, или вера не позволяет.

— Он не совсем колдун. — Поспешила вмешаться Наташенька. — Он экзорцист.

Господин Виноградов непонимающе моргнул.

— Кто, простите?

— Экзорцист. Изгоняет бесов из людского тела.

— Хм. Мне такой не нужен. Зачем мне экрзц… он же не сможет выяснить, кто украл мой талисман, пардон, подарок моему сыну.

— С днем рождения! — запоздало брякнула Наташенька. Клим кивнул.

Господин Виноградов совершил еще один невероятный глоток коньяка и похлопал Семена по плечу.

— А ты что-нибудь еще умеешь, кроме как бесов изгонять? — доверительно зашептал он. — Ну, там, порчу наводить? Или, след магический найти? Или, вот, ситуация какая — стояла у меня статуя цербера… пойдем покажу где… — они оба зашлепали по лужам. Паркет, видимо, придется менять. — Вот здесь стояла статуя. Вот туда была повернута одна голова, сюда вторая, а тут третья. И сегодня ночью эта статуя ожила, сожрала всех охранников и убежала с моим волшебным талисманом и подарком для сына. Тоже, кстати, волшебным. Можешь помочь?

Семен беспомощно покосился на Наташеньку. Наташенька пожала плечами. Если бы она знала, что хочет господин Виноградов, заранее, то тысячу бы раз подумала, прежде чем тащить сюда Семена. Но все равно бы притащила.

Семен, в свою очередь, размышлял недолго. Он был не глупым парнем, и сразу сообразил, что ситуация зависит только от него. Он мог отказаться и, тем самым, в глазах Наташеньки рухнуть в глубокую пропасть неуважения. А мог согласиться, оказать посильную помощь, вырасти в глазах любимой, да еще и помочь ей в карьерном росте. Иными словами — разве был у Семена выбор?

— Помогу, чем смогу. — Сказал он.

— Я в тебя верил! — улыбнулся господин Виноградов, глотнул коньяка и подозвал к себе сына. — Его зовут Клим! Он объяснит ситуацию, а мне надо выйти на пять минут, совершить несколько звонков. Хорошо?

— Хорошо.

Господин Виноградов удалился с бутылкой коньяка на второй этаж.

— Собственно, — сказал Клим, — я и сам толком не понимаю, что происходит…

Наташенька и Семен внимательно слушали. Дождь не утихал. Темнота за окном, как показалось, стала еще гуще.

Что-то необычное происходило вокруг загородного дома господина Виноградова. Что-то определенно необычное…

В предрассветной дымке легко угадывались очертания вокзала.

Бабушка Фима, дедушка Ефим и племянница Вячеслава, вышли из вагона, и долгое время выгружали собственные вещи: четыре чемодана, шесть сумок, два рюкзака, несколько пакетов и большую сумку-холодильник.

Бабушка Фима ворчала на дедушку Ефима за то, что тот забыл дома "арбидол", тонометр и вареную курицу. Дедушка Ефим привычно и беззлобно огрызался себе под нос, выгружал многочисленные сумки и пытался флиртовать с проводницей — полноватой женщиной за сорок с большой грудью и хриплым голосом, как у Высоцкого.

Племянница Вячеслава в это время успела уронить на платформу мороженое, поднять его, распечатать, снова уронить (безвозвратно), суетливо зацепить несколько сумок и случайных прохожих, извиниться всем сразу, подергать бабушку Фиму за подол платья, громко чихнуть, почитать вслух все вывески в зоне видимости, потренироваться в произношении буквы "р", уронить конфету, извлеченную из нагрудного кармашка, нечаянно ударить дедушку Ефима рюкзаком по животу и погнаться за воробьем, едва не сбив коляску со спящим младенцем. Вячеславе едва исполнилось семь. Она была единственным ребенком в семье, самой любимой внучкой бабушки Фимы, и, видимо, поэтому, успела избаловаться настолько, что ежеминутные капризы стали общепризнанной нормой. Родители Вячеславы ничего не могли поделать с буйным нравом дочки и тщетно уповали на стальной характер бабушки Фимы. Бабушка Фима в одиночку не справлялась.

Пока дедушка Ефим сгружал сумки, бабушка Фима взяла Вячеславу за руку и потащила ее через дорогу к ровному ряду такси. Таксисты еще не знали бабушку Фиму и попытались заломить нехилую сумму за поездку за город. Спустя десять минут один из них согласился сбавить цену втрое, а остальные, уставшие от бабушкиного ворчания и пререканий, обрадовано разошлись пить утренний кофе.

Сумки загружали в такси минут десять. Бабушка Фима ворчала на дедушку Ефима и на молодого водителя, за то, что тот не помогает старикам и вообще, видимо, родился в то время, когда слова "честь" и "достоинство" перестали писать даже на стенках туалета. Вячеслава успела уронить еще две конфеты, скормить воробьям половину пакета с чипсами, достать свою любимую куклу, попробовать выдавить ей глаз и убрать обратно в рюкзак. Дедушка Ефим привычно и беззлобно реагировал на мир и трамбовал сумки в багажнике.

На мгновение дедушка Ефим почувствовал легкий укол испуга, когда мимо них прошел странный человек в черном плаще. А когда следом за ним пробежала босая невеста с взъерошенным золотистыми кудрями, дедушка Ефим вдруг захотел поиграть на гармошке. Где-то она пылилась, в недрах антресолей, да вот уже двадцать лет не хватало времени достать и поиграть…

Правда, мгновение спустя, дедушка Ефим забыл о гармошке, отмахнулся от упреков бабушки Фимы и с облегчением запихнул последнюю сумку.

— Почему же так темно? — Семен стоял у окна и вглядывался в дождливую ночь.

Часы показывали восемь утра. А на улице — хоть глаз выколи. И дождь… льет, как из ведра.

— Я боюсь. — Сказала Наташенька таким тоном, будто только что нечаянно укололась иглой. — Нет, правда, страшно. Все эти церберы, дыры в стене, ночь на улице утром. Сёма, сделаешь что-нибудь?

Ожившая статуя, ага. Один из психов утверждал, что видел ее. А еще были бесы, кричавшие о конце света. И все эти предзнаменования — календарь Майя, кризис, майонез с оливковым вкусом пропал, цены летят вверх, будто бешеные…

Семен нервничал. Он чувствовал что-то… что-то неопределенное. Как в детстве, когда остаешься ночью в спальне один на один с темнотой, не можешь уснуть, ворочаешься и чувствуешь, что там, под кроватью, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО что-то есть. И ждешь, когда оно вылезет. И не знаешь, как вести себя дальше — уснуть или продолжать бояться…

— Я экзорцист, а не волшебник. — Сказал Семен, оглядывая искалеченный холл. Становилось холодно. — Может, для начала прикроем чем-нибудь дыры, чтобы дождь не так лил? Мало ли.

— Это я мигом. — Отозвался Клим и убежал на второй этаж.

Наташенька задумчиво обогнула большую лужу, в которой плавал чей-то ботинок.

— Ты же должен почувствовать хоть что-нибудь. — Пробормотала она.

— Если бы тут были бесы, или какие-нибудь потусторонние силы, то возможно. А так, не уверен. Ожившие статуи не в моей компетенции.

— Тогда, может, знаешь кого-нибудь, кто может помочь. Ты же крутишься в их кругах.

— В чьих кругах? — уточнил Семен мрачно. Наташенька почему-то считала, что Семен постоянно крутиться среди волшебников, ведет знакомство с могущественными чародеями и магами, ходит на балы к феям и играет по вечерам в покер с какими-нибудь оборотнями или вампирами. На самом деле, Семен уже несколько лет проводил вечера либо с Наташенькой, либо с собственной мамой, которая умела готовить вкусные рыбные котлеты и думала, что покер — это порода собак.

Наташенька задумчиво пожала плечами.

— Ну, не знаю. Есть же у тебя знакомые среди этих, волшебников. Хотя бы один.

— Ни одного. Разве что позову сюда свою маму.

— А твоя мама волшебница?

— Нет. Но если ее разозлить, она кого угодно может превратить в лягушку.

Наташенька удивленно заломила бровь, не поверила, хмыкнула и продолжила путешествие по холлу. Семен понуро последовал за ней.

Со второго этажа спустился Клим с охапкой одеял и подушек и принялся забивать ими выбитые окна и две дыры в стене. Семен поспешил на помощь. Через двадцать минут в холле стало если и не теплее, то заметно суше. Ветер бессильно взвыл за окнами.

— Теперь лучше. — Неуверенно произнес он.

— Не так дует. — Согласилась Наташенька. — Может быть, стоит вызвать милицию? У меня есть несколько знакомых…

— Отец категорически против. Вообще-то, он поэтому вас и позвал, чтобы решить дело без милиции.

— Семен бы и рад помочь, но он вроде бы экзорцист.

— Раз Семен умеет изгонять бесов, значит у него могут быть и другие способности.

— Он утверждает, что больше ничего не умеет. Даже левитацией не занимался.

— А, может, он почувствует присутствие чего-нибудь магического? Злых духов, например…

— ГХМ!

Семен терпеть не мог, когда при нем говорили так, как будто его нет. Клим и Наташенька замолчали.

— Я чувствую, что творится что-то странное. — Сказал Семен. — И ничего больше. Я захватил кое-какие, гхм, приборы, которые могут помочь. Но для этого мне нужно, что бы в доме было тихо. Очень тихо. — Торопливо добавил он, увидев, что Наташенька открывает рот. Наташенька частенько считала, что за ней должно остаться последнее слово. Из-за этого они иногда спорили несколько часов кряду, а потом еще столько же пытались успокоиться в разных комнатах.

— Давайте, вы оба выйдите на кухню, а я займусь делом… Клим, у вас есть крепкий кофе?

— Заварю! — кивнул Клим.

Семен отправился на улицу, под дождь. Небо по-прежнему не оставляло надежд на рассвет. Черные тучи суетились по небу, будто огромная стая ворон. Ветер трепал занавеску из выбитого окна и раскачивал одинокий фонарь над крыльцом. Ужасная погода, как раз под конец света.

Семен открыл багажник. Внутри лежала старая "запаска", свернутый шланг, черный дипломат, коробка с инструментами, пакет с мандаринами, которые Семен купил еще утром, но забыл вытащить, картонная коробка из-под пиццы — изображение улыбающегося повара на крышке коробки было едва различимо под толстым слоем пыли.

Семен взял дипломат и вернулся в холл.

Из кухни доносилось неразборчивое бормотание. Семен поморщился. Он не зря хотел тишины. Посторонние звуки мешали сосредоточиться. Он положил дипломат на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Сам присел рядом. Первым делом он стер пыль с дипломата и открыл его. В дипломате лежали пузырьки, наполненные разноцветными жидкостями. К некоторым пузырькам были прикреплены листики, у других оказалось запаяно горлышко, на боку одной красовалось изображение черепа и перекрещенных костей. Семен взял именно этот пузырек и аккуратно поставил на ступеньку.

Затем он открыл дипломат.

— Кофе готов. — Сказали из-за спины.

Семен вздрогнул и едва не зацепил локтем пузырек с черепом и костями. За спиной стоял Клим с чашкой в руке.

— Я же попросил тишины! — Заметил Семен раздраженно.

— Так я и разговариваю шепотом. — Ответил Клим. — А что вы делаете, если не секрет?

— Вообще-то, секрет.

Дипломат Семен нашел на чердаке бабушкиного дома, когда после смерти бабушки внезапно оказался единственным наследником и приехал за город, чтобы оформить сделку купли-продажи. Семен решил забрать из дома все необходимое, забрался на чердак и наткнулся на два сундука со старым тряпьем и дипломат, к которому скотчем была приклеена пожелтевшая от времени доверенность. В доверенности (заверенной поблекшей печатью нотариуса) бабушка Семена обязалась принять на хранение дипломат с редкими волшебными зельями у волшебника по имени Ум, в обмен на крепкое здоровье, долголетие и счастье в семейной жизни. Дата у доверенности стерлась, но бабушка действительно прожила на белом свете чуть больше ста двадцати лет, была здорова до самой смерти и счастливо прожила в браке с дедом. Умерла бабушка, к слову, в результате несчастного случая, отравившись грибами.

Семен взял дипломат и отнес его своему хорошему другу, Спиридону Спиридонычу, который имел связи с некоторыми волшебниками, проживающими в городе. Спиридон Спиридоныч очень быстро разобрался в зельях, подписал каждый пузырек и даже успел парочку продать за хорошие деньги.

Семен сделал глоток. Кофе был крепковат, но для бодрости духа пойдет. Клим уходить не собирался.

— Эта работа требует одиночества. — Заметил Семен. — А за кофе спасибо.

— Позвольте, я заберу свои полотна. — Сказал Клим. — Они не успели просохнуть. Надо перенести их в теплое место.

— Конечно-конечно.

— Вы на них сидите.

Семен поспешно встал. Он-то подумал, что это странные капризы богатых людей — стелить на ступеньках разрисованные холсты. Клим отодвинул пузырек с черепом и костями, дипломат и принялся сворачивать полотна.

— Так ты, стало быть, художник. — Выпалил Семен, чтобы сгладить неловкость ситуации.

— Вроде того. Начинающий.

— Я мог видеть где-нибудь твои картины?

— Разве что, если вы бывали в кабинете моего отца. Там висит одна… про дождь.

Семен пожал плечами.

— Нет, не видел. Любитель или профессионал?

— Скорее, любитель. — Клим усмехнулся. — Именно поэтому отец решил подарить мне на день рождения музу.

— Музу? Не очень-то он верит в тебя.

— Скорее, хочет сделать мне приятное. С его колокольни кажется, что муза — это отличный подарок. Якобы, она поможет мне нарисовать что-то стоящее. Он же не понимает, что своим подарком тыкает меня носом в мой непрофессионализм.

— Однажды отец подарил мне гель от прыщей — сказал Семен. — Без всякой задней мысли.

— Гель от прыщей — пройденный этап и уже успел закончиться.

Семен рассмеялся. Клим скрутил полотна и зажал их подмышкой.

— Надеюсь, вы сможете найти папин талисман, но не найдете музу. Подарок, конечно, хороший, но…

— Я понимаю. — Улыбнулся Семен и сделал еще один глоток кофе. Какая-то мысль внезапно засверлила в мозгу.

К ним подошла Наташенька, всем своим видом давая понять, что она очень недовольна тем, что осталась одна на кухне.

— Разве домой никто не хочет? — поинтересовалась она.

— Если мне никто не будет мешать, я постараюсь управиться за полчаса. — Отозвался Семен и вдруг вылупился на Клима, будто безумный ученый, которого внезапно озарило идеей. — Твой отец наверняка купил музу у волшебника!

— И что? — спросила Наташенька.

— Бродячие волшебники всегда оставляют свои контакты, на случай, если человек захочет прикупить что-нибудь еще. Мне Спиридоныч рассказывал. Бродячие волшебники большие умельцы выманивать деньги у богатых людей. Волшебники изучают город, наводят справки о богачах, узнают об их потребностях, а потом предлагают им что-то этакое, от чего богачи не в силах отказаться. Богачи, соответственно, выкладывают некоторую сумму за покупку, но это только начало. Волшебники предлагают богачам лишь маленькую часть, чтобы раздразнить, чтобы закинуть удочку. Потом оставляют свой телефон и терпеливо ждут звонка. И вот во второй раз волшебник уже гнет хорошую цену за нужное волшебство. А богач, как рыба на крючке, не может отказаться от лакомого кусочка. Он покупает, платит бешеные деньги, и в результате остается с носом.

— То есть? — едва не взвизгнула Наташенька.

Семен удивленно посмотрел на нее. Наташенька облизнула пересохшие губы и пробормотала что-то на счет того, что в холле неоправданно душно.

— Бродячие волшебники дурят богачей, подсовывают им безделушки, а сами внезапно исчезают. — Закончил Семен. — Мне нужно поговорить с твоим отцом.

— Врет твой Спиридоныч. — Пробормотала Наташенька, взяла у Семена чашку с кофе и сделала несколько больших глотков.

— С чего бы ему врать? Бродячие волшебники подрывают веру людей в волшебство. Их постоянно ловят те волшебники, которые живут в городах. А Спиридоныч дружит с некоторыми. От них-то и услышал.

— Преувеличение! — не отступала Наташенька. — Ваши разговоры за бутылкой пива выеденного яйца не стоят!

— А если отец уже не в первый раз покупает у бродячего волшебника? — встрял Клим. — Тогда выходит, что муза — это обманка?

— Не хочу тебя обнадеживать. — Сказал Семен. — Давай, для начала, поговорим с господином Виноградовым.

— Обнадеживать? — хмыкнула Наташенька

Семен ее проигнорировал, аккуратно убрал пузырек с черепом и костями обратно в дипломат и первым стал подниматься на второй этаж. За ним поспешил Клим, а уже следом, после некоторых раздумий, и Наташенька.

В черном тупичке около вокзала пахло гнилыми овощами.

— Откуда ты такой взялся? — Муза зажала прелестный носик пальцами и попыталась найти относительно сухое место. Под ногами у нее хлюпало и чавкало. Ветер трепал старую мокрую газету.

— Чувствуешь что-нибудь? — Крысолов кивнул на босые ноги.

Муза пробурчала что-то невразумительное.

— Я не из жалости. Мне просто интересно. — Поправился крысолов. — Никогда раньше не видел муз.

— Расскажи-ка, как ты умудрился меня украсть?

— Нужна ты мне больно… Так, прихватил ненароком.

Муза остановилась около закрытого мусорного бака, смерила его взглядом и неожиданно ловко запрыгнула на крышку. Удавка натянулась, крысолов невольно сделал шаг вперед. Муза уже устраивалась на мусорном баке, подбирая многочисленные подолы свадебного платья и болтая ножками.

— Итак. — Сказал муза. — Вот мы с тобой и в тупике. Здесь никто не может нарушить наше уединение, наш покой, наше одиночество. Сразу хочу оговориться, что здесь не видно света луны, потому что на улице утро, да и лучи солнца не проникают в эту обитель смрада и разложения…

— Вы ведь мошенники. — Перебил ее крысолов. — Мне не то, чтобы любопытно, просто впервые вижу волшебников-мошенников.

— Вальдемер не просто волшебник. Он гений своего дела. Ты даже представить себе не можешь, что он с тобой сделает, когда поймает.

— А должен поймать?

— Безусловно. Ты же меня похитил.

— Я тебя не похищал. — Сказал крысолов и добавил. — Но отпускать пока не собираюсь.

— Вредный ты.

— Что?!

Муза показала язык и склонила голову на бок. В душе крысолова внезапно вновь зашевелилось желание отыскать самолет, сесть за штурвал, нажать несколько кнопок… и взлететь. О, какое красивое небо над облаками!..

— Ну, зачем я тебе нужна? — произнесла муза вкрадчиво. В ее голосе было столько сладости, что у крысолова мог развиться диабет. — Тебе толку никакого, а люди страдают, ищут, переживают, беспокоятся.

— Сдается мне, ты только что произнесла набор одинаковых слов. — произнес крысолов. Может быть, стоило вместо поезда взять билет на самолет, а потом захватить управление и насладиться полетом? Посмотреть, как катиться на горизонте огромное солнце…

— Ты с детства хотел стать летчиком? — заломила бровь муза.

— С семи лет. — Заворожено кивнул крысолов. — Когда мама подарила мне сборную модель самолета… А ты откуда узнала?

— Я вижу тайные желания каждого, кто со мной общается. В этом нет ничего удивительного. Я же муза, это в моей природе. Можно сказать, что это еще одно чувство.

— А это твое чувство, оно кроме тайных желаний ничего больше не может улавливать? — нахмурился крысолов.

— Не беспокойся. Я модель с ограниченным набором функций. Принуждение к исполнению желаний, извлечение фобий и чтение мыслей в мою работу не входит.

Крысолов перевел дух. Внезапно ему стало казаться, что он утратил контроль над ситуацией. Вернее, впервые за много лет он почувствовал, что совершенно не знает, чем закончится сегодняшний день. А больше всего в жизни крысолова беспокоила неопределенность.

— Сделаем так. — Сказал он. — Мы садимся в поезд и едем до Питера. Там я тебя отпускаю прямо на вокзале, и ты можешь идти на все четыре стороны. Но до этого момента ты полностью подчиняешься мне. Идет?

— Поправка. — Муза выудила из миллиона складок платья губную помаду и миниатюрное зеркальце. — Я никому и никогда не подчинялась.

— Я думал, что работа музы — служить своему хозяину?

— Хозяину? — фыркнула муза, занявшись макияжем. — У муз нет хозяев. Музы — существа свободные. К кому хотят, к тому летят. Захотели побывать в гостях у художника — прилетели. Захотели к кашевару — заглянули. Захотели посмотреть, как там дела у мэтра Ясинского — тоже не проблема. Но чтобы кому-нибудь подчиняться? Шутишь? Не захочу — не будет никому вдохновения. Это не мы подчиняемся, это творческие люди подчиняются нам. Чувствуешь разницу?

— Очень хорошо чувствую. Про поездку уточнять надо?

— Я подумаю — Отозвалась муза таким тоном, будто это не она была пленницей крысолова.

В углу тупика зашевелилась куча мусора. Загремели пустые банки, зашелестели газеты. Из темноты показался старый зомби. Нижняя челюсть болталась из стороны в сторону. Из глазниц сыпались белые червяки. Придерживая челюсть руками, зомби проскрипел:

— Доброго дня, крысолов.

— И тебе того же.

Зомби протер глазницы и вставил в них по глазу. Глаза были разноцветными, и некоторое время вращались в разные стороны. Зомби тряхнул головой и сфокусировал взгляд на крысолове.

— Вот теперь вижу. — Удовлетворенно прошептал он, клацнув челюстью. — Брокк хочет посмотреть на добычу.

— Ты не совсем вовремя. — Пробормотал крысолов, косясь на музу. Та достала из складок платья набор для макияжа и увлеченно рисовала тонкие черные брови.

— Брокк всегда вовремя. Не забывай. — Проскрипел зомби. — Конец света, знаешь ли.

— Да уж, знаю. — Крысолов отвернулся, приоткрыл полы плаща и извлек из темноты талисман.

Глаза зомби загорелись. Он протянул руку без трех пальцев и очень осторожно коснулся бока талисмана.

— Как жаль, что я не могу забрать ее прямо сейчас. — Пробормотал зомби голосом Брокка.

— Подождите несколько часов, и она будет вашей.

— Эти часы… они, как вечность… — зомби убрал руку и отступил на шаг назад. — Крысолов, мальчик мой, будь осторожен. Последние часы — самые важные. Я видел цербера, который прячется в темноте и ждет наступления сумерек. Не дай ему взять след, тем более, когда землю окутает Мрак. А он уже стремится!.. Я жду тебя.

Руки зомби потянулись к глазам — он вдавил их внутрь и небрежно выплюнул в сторону… Спустя мгновение глазницы вновь наполнились извивающимися червяками.

— Избавься от этой девицы. Она тебе не идет. — Прошептал на прощанье зомби, сделал несколько шагов назад и слился с темнотой в глубине тупика.

Крысолов покосился на музу.

— Интересные у тебя друзья. — Сказал муза, не отрываясь от выщипывания бровей. — Интересные у них мечты. Все о конце света, да о конце света…

Бабушка Фима первой заметила, что творится что-то странное. Дедушка Ефим в это время сидел на переднем сиденье и увлеченно рассказывал водителю историю из своей жизни. Дедушка Ефим много поездил по свету, освоил десяток интересных профессий, успел поработать слесарем, водителем, электриком, патологоанатомом, моряком, военным, КГБшником, дипломатом и переводчиком. Историй в его жизни накопилось столько, что если бы поездка затянулась на пару лет, то и к концу путешествия дедушка Ефим нашел бы что рассказать.

За окном внезапно пошел дождь. Несколько секунд назад светило яркое солнце, на небе не было ни облачка, а потом, не успела бабушка и глазом моргнуть — мир наполнился дождливой серостью, окна запотели, а по стеклам снаружи захлестал ливень.

Вячеслава в это время читала книжку, доедала леденец на палочке и что-то тихо напевала себе под нос, поэтому ничего странного не увидела. Вячеслава вообще не отличалась наблюдательностью. Если бы она шла по улице, и в этот момент рядом упал метеорит, то Вячеслава, погруженная в свои мысли, прошла бы мимо, а то и задела бы ненароком какого-нибудь пробегающего очевидца. К слову, сложно ответить на вопрос, что представляло большую опасность для жизни людей: метеорит или задумчивая Вячеслава.

Но бабушка Фима олицетворяла собой зоркость и внимательность. Недаром она двенадцать лет работала в секретном отделе КГБ, где занимались предотвращением конца света во всех его проявлениях. Бабушка Фима лично летала в мятежную страну на Востоке и собственными руками разбирала на части атомную бомбу шестого поколения. Она курировала операцию по захвату и обезвреживанию банды террористов, задумавших погрузить мир в темноту путем уничтожения Солнца. В конце концов, именно бабушка Фима вычислила, в каком городе спрятался идеолог операции "Ной без ковчега". Даже дедушку Ефима бабушка обнаружила в одном из отделов КГБ и сразу же взяла его в оборот. Перед таким красавцем сложно было устоять, но бабушка Фима рассчитала свои чувства с точностью до миллиметра — и свадьбу сыграли спустя всего три недели после "случайного" знакомства в кафетерии на первом этаже…

Дождь усиливался с той же скоростью, с какой усиливалась тревога в душе бабушки Фимы. Она вдруг поняла, что несколько минут вглядывается в темноту за окном. Стремительно наступала ночь. Бабушка Фима сверилась с часами. Без пяти девять утра. Что-то неладное творилось в этом мире.

Бабушка Фима ткнула коленкой переднее сиденье. Разговор впереди стих. Дедушка Ефим повернул к ней добродушное лицо.

— Ничего не замечаешь? — сощурилась бабушка Фима.

— Дождь пошел. И темнеет как-то. — предположил дедушка Ефим. За долгие годы супружеской жизни он привык угадывать настроение жены, также как привык к тому, что почти никогда его не угадывает.

— То есть, это нормально?

Дедушка Ефим подумал.

— Видимо, нет.

— То есть, ты соглашаешься с моим тоном, потому что тебе так выгодно? — бабушка Фима вновь ткнула коленкой в спинку сиденья. — То есть, тебя совершенно не волнует тот факт, что пять минут назад светило солнце, а на часах почти девять утра?

— Волшебство. — предположил дедушка Ефим, который всегда предпочитал искать самые логичные и очевидные пути решения проблемы. Правда, он так и не нашел путь к бабушкиному настроению, меняющемуся, словно осенний ветер, от легкого и прохладного, до тяжелого и ураганно-колючего.

— Волшебство. Как будто я и без тебя не догадалась. Несанкционированное волшебство шестой степени. Надо позвонить Михалычу, сообщить. Где это видано, чтобы волшебники без спросу вызывали дождь или ночь обрушивали на головы, а? Это же прямая опасность населению! А ну-ка убери сосалку от сиденья! — последнее предложение было адресовано Вячеславе, которая так увлеклась чтением, что выудила леденец изо рта и бессознательно елозила им по сиденью, собирая пыль и грязь.

Заслышав бабушкин вопль, Вячеслава вернулась из задумчивости и, не разобравшись, мгновенно запихнула леденец в рот. Бабушка Фима обреченно охнула, мгновенно забыла и о погоде и о волшебстве и о дедушке (к облегчению самого дедушки) и полезла к Вячеславе в рот, вытаскивать леденец. Вячеслава с перепуга тяпнула бабушку за палец, потом сама же громко заревела, чтоб не получить оплеуху, уронила книжку, выронила леденец и стукнулась головой о бабушкину челюсть.

— Остановите машину! — Распорядилась бабушка тоном, не предвещавшим ничего хорошего. Дедушка Ефим, хорошо знакомый с подобным тоном, поежился.

Водитель притормозил.

— Чего случилось там? — спросил он, оборачиваясь.

Бабушка Фима в этот момент искала леденец, закатившийся под сиденье, а Вячеслава продолжала реветь и потирать ушибленный лоб — именно поэтому никто из них не заметил то, что заметил дедушка Ефим. Из пасмурной дождливой серости внезапно показалось нечто огромное, объемное и трехголовое. Дедушка Ефим схватился за сердце. Существо сделало несколько шагов в сторону автомобиля, вытянуло вперед три гигантские морды и принюхалось. Огромные пасти были распахнуты, обнажая ряд аккуратных клыков, из пастей свисали три белых языка, вниз тянулись тугие капли слюны. Трехголовая псина, казалось, не замечала автомобиля. Каждая из голов навострила уши…

— …чтоб я еще раз купила тебе этот треклятый леденец! — говорила бабушка ледяным тоном.

…Псина сделала еще несколько шагов — и дедушке Ефиму показалось, что его сердце сейчас выскочит из груди. Капли дождя стекали по гладкому псиному телу. На могучей груди пса дедушка Ефим с невероятной четкостью разглядел несколько аккуратных дырочек и сеть трещин вокруг них…

— …башку тебе надо вырвать, а не леденцы покупать! — Говорила бабушка. — Сколько раз зарекалась!..

Псина принюхалась еще раз и внезапно подпрыгнула, исчезнув из вида. Дедушка Ефим вжался в кресло, ожидая, что эта трехголовая громадина сиюминутно обрушится своим весом на автомобиль. Но вместо этого машина задрожала от сильного раската грома. Вспыхнула молния. Бабушка Фима замолчала и сильно ткнула коленкой в спинку сиденья.

— Ты чего трясешься, словно банный лист? — спросила она глухо. — Замерз?

— Там, на улице, трехголовый пес! — сказал дедушка Ефим.

— Ага. А если бы я тебе разрешила допить коньяк с этим твоим соседом по купе, то тебе бы и гномы мерещиться начали!

— Но ведь волшебство!

— Не путай мне волшебство и алкоголизм. — бабушка Фима пригрозила дедушка пальцем, а второй рукой влепила звонкую затрещину ревевшей Вячеславе. Та от удивления замолчала.

— Так едем дальше, или что? — спросил водитель, которому эта компания успела порядком надоесть.

— Трогай. — Распорядилась бабушка Фима. Ее не оставляло ощущение, что данная ночь будет очень и очень длинной.

Господин Виноградов откусил кусок штурвала и сощурился от удовольствия. Сахарная вата! О таком можно было только мечтать!

Его корабль, сотканный из облаков и сахарной ваты, медленно плыл по течению солнечных лучей, купался в искрах уходящей ночи и плавно раскачивался на изумрудных волнах небытия. Господин Виноградов был капитаном, а потому мог позволить себе все, что угодно.

— Право руля! — закричал господин Виноградов и рассмеялся чистым детским смехом.

Корабль накренился вправо, меняя направление. Соленый ветер ударил в лицо господина Виноградова — это был ветер свободы.

— А теперь давайте-ка левее! — прикрикнул господин Виноградов. — Следующий пункт — драматический театр из зефира! Люблю искусство!!

Корабль накренился влево. Однако в тот момент, когда господин Виноградов собрался спуститься по мягкому трапу и, утопая босыми ногами в мягкой палубе, пробежать на корму, что-то случилось.

Сначала господин Виноградов подумал, что он ослеп. Потом сообразил, что выключили солнце. А следом услышал голоса, доносящиеся из кромешной темноты.

И куда-то пропал ветер, корабль, вата, зефир…

— Вы нас слышите, господин Виноградов?..

— Пап, проснись же, ну!..

— По щекам его, по щекам…

Два сильных удара, от которых искры из глаз посыпались, привели господина Виноградова в чувство. Мир перевернулся, господин Виноградов больно стукнулся челюстью об пол и сообразил, что только что упал с собственной кровати.

— Вот незадача! — пробормотал он. Очень хотелось обратно, на корабль, в грезы… — Что вы себе позволяете, по какому праву? Кто вам разрешил?

Господин Виноградов пошарил руками по кровати, оперся и тяжело встал на колени, пытаясь сквозь набухшие веки разглядеть присутствующих. Постепенно память вернулась к нему, а мир обрел реальные очертания. Господин Виноградов увидел сына, Наташеньку и ее жениха-экзорциста.

— А, это вы. — сказал он мрачно. — Я уж подумал, что-то случилось.

— Вообще-то, пап, случилось. — Заметил Клим. — Что с тобой происходит?

— Волшебник ничего вам не продавал, помимо музы? — спросил жених-экзорцист, имя которого плавало где-то в глубинах памяти.

— Мне кажется, он немного… перепил… — вставила Наташенька.

Господин Виноградов бросил торопливый взгляд на пустую ампулу грез, лежащую на тумбочке. Хотят отобрать и выяснить, что это, чтобы потом взять себе такое же!

— Ничего существенного. — пробормотал он, стараясь придать голосу как можно большую беззаботность.

— Все понятно. — Клим обошел кровать и потянулся к ампуле. Господин Виноградов зарычал. Клим нерешительно замер. Видеть рычащего отца ему еще не доводилось.

— Он у тебя не кусается? — осторожно спросила Наташенька.

Господин Виноградов зарычал еще сильнее и прямо так, на коленях, стал надвигаться на Клима.

— Пап?

Господин Виноградов не слышал. Он не любил воров. Он вообще не любил, когда кто-то лез в его дела. Он хотел расквитаться с этими незваными гостями и вернуться обратно, на свой корабль, сотканный из облаков и сладкой ваты…

Господин Виноградов оттолкнулся от земли и прыгнул на Клима, намереваясь вцепиться ему в горло зубами. Не учел господин Виноградов одного — его зубы были не предназначены для укусов, да и телосложение не очень позволяло совершать подобные прыжки. К тому же господин Виноградов был пьян. Клим отскочил в сторону, и господин Виноградов, подвернув ногу, растянулся на полу. Он зарычал, издал громкий протяжный вой и привстал на руках, разыскивая взглядом жертву. Сзади господина Виноградова что-то зашевелилось. Он резко развернулся, готовясь прыгнуть, и получил оглушительный удар по голове. Раздался звон битого стекла. Перед глазами все поплыло. Всю ярость с господина Виноградова как водой смыло. Он вдруг подумал о том, что на корабле из облаков и ваты, должно быть, очень укачивает. Не стоит туда соваться, по крайней мере, сейчас. Голова закружилась, руки разъехались в стороны — и господин Виноградов растянулся на полу без сознания.

Клим поднял глаза на Семена, стоящего у кровати. В руках Семен сжимал горлышко дорогой греческой вазы, которую господин Виноградов купил на аукционе шесть лет назад.

— Мне кажется, это лучший выход из ситуации. — Пробормотал Семен.

— А мне кажется, я знаю, что купил отец у волшебника! — сказал Клим и взял с тумбочки пустую ампулу. — Осталось выяснить, где этого волшебника искать… с тобой все в порядке?

Наташенька, не сводившая испуганного взгляда с господина Виноградова, отрицательно покачала головой.

— Я думаю… — прошептала она. — Я думаю, что у меня есть один номер телефона…

И в этот момент внизу оглушительно громко хлопнула дверь. Все трое подпрыгнули от испуга. А снизу донесся громкий и властный голос, от которого у Клима по телу побежали мурашки.

— Есть здесь кто-нибудь? — закричали из холла. — У вас труп на заборе висит, между прочим!

Цербер не знал, как ему выбраться из Мрака. Должна была быть лазейка. Надо бы ее просто отыскать.

Цербер заглядывал в каждый уголок, в каждую щель, за каждый кустик и в каждое окно.

Кто-то определенно постарался, накладывая заклятье. Круг Мрака вышел отменный — темный, дождливый, с характерным неприятным душком, сбивающим запахи. Из такого круга просто так не выбраться, а время все уплывает и уплывает, а круг растет и растет… Крысолов, должно быть, уже далеко.

Время от времени на цербера накатывало отчаяние. Тогда он выл, в надежде, что те, кому надо, услышат его и придут на помощь.

Отчаяние проходило быстро — и цербер продолжал вынюхивать лазейку, искать выход из круга, пугать редких людей и надеяться на то, что конец света не наступит через несколько минут. Один раз ему показалось, что он слышит какой-то осторожный шорох справа, в огромных кустах сирени. Цербер сунулся туда всеми тремя мордами, но ничего не обнаружил, кроме испуганного ежика, свернувшегося клубком. Цербер фыркнул от негодования и поспешил дальше.

Цербер не испытывал усталости. Он был славным Воином, одним из пяти Хранителей талисмана. Он надеялся, что Хватка, Ум, Деликат и Странный уже в пути, спешат на помощь, ищут лазейки во Мрак… Лишь бы другие не пришли, те, кто помог крысолову (а звать-то его на самом деле Вор, не иначе) украсть артефакт.

И в какой-то момент цербер уловил легкий аромат женских духов. Это был аромат небесных цветов, собранных над облаками, после того, как их искупали в солнечном свете и хорошенько высушили в объятиях морского ветра. Цербер навострил уши. По узкой песчаной тропинке шла девушка, лица которой цербер не видел из-за зонта. Но церберу и не надо было видеть.

— Хватка! — рявкнул он и едва не завилял несуществующим хвостом. Ох, уж эти собачьи повадки.

Девушка приподняла зонт. Ее изумрудные глаза сверкали даже в дождливом полумраке.

— Церб! — произнесла она. — Рада тебя видеть.

— А я-то как рад!

— Ты совсем не изменился… Разве что эти трещины и следы от пуль. — Голос лился, будто тихий шепот горного ручейка, пробивающегося сквозь камень, чтобы найти дорогу в вечность.

— Их легко замазать. — Отмахнулся цербер. — Дай-ка обниму старую подругу! Сто лет не виделись!

— Всего двадцать два года. — Едва слышно фыркнула девушка и подошла ближе, складывая зонт в тонкую темную линию.

Цербер склонил все три морды, и девушка легонько потрепала каждую из них. На ладони остался мокрый след.

— Ты тоже совсем не изменилась! — Прорычал цербер довольным голосом.

— Рада, что дождалась комплимента. А теперь расскажи, что здесь произошло.

— Такое дело!.. — произнес цербер и рассказал все, что знал.

Ну, или почти все.

В то время, когда дедушка Ефим увидел цербера и схватился за сердце, девушка по имени Хватка пробиралась сквозь неприметную лазейку в круге Мрака, а Семен влепил господину Виноградову две крепкие пощечины, приводя его в чувство, крысолов и муза заняли пустое купе поезда.

— Как будем делить койку? — поинтересовалась муза, забираясь с ногами на постель. — Предлагаю лечь вольтом. Я к тебе ногами, а ты ко мне. Мои босые ножки не должны доставить тебе неудобств, даже наоборот — многие люди отдали бы огромные деньги за то, чтобы их лица оказались поблизости от этих пальчиков.

— На меня не действует. — сказал крысолов. — И спать я пока не собираюсь. А ближе к ночи что-нибудь решим.

— А что на тебя не действует? Моя болтовня, или мои ножки? — не унималась муза. На протяжении последних двадцати минут она не замолкала ни на мгновение. Видимо, это был ее нехитрый план — своей болтовней свести крысолова с ума. Крысолов и вправду еле сдерживался. Он любил тишину, любил одиночество и любил собственные мысли. А непрерывная болтовня музы нарушала его внутренний ритм. У крысолова начали подрагивать пальцы на руках — верный признак того, что он может кого-нибудь ненароком убить.

— А, я поняла! — сказала муза. — На тебя не действует мое обаяние. Ты совершенно не приспособлен к вдохновению. Ты как все эти отмороженные злодеи из сказок, у которых нет собственных желаний, и которые не имеют за пазухой ни одной стоящей мечты. Ну, да, они только и думают, что о порабощении мира, но их мечта так далека и невыполнима, что за мечту не считается. А ты, стало быть, тоже молчун и невежда. И ничего-то тебе не хочется.

— Мне хочется поесть. — произнес крысолов сквозь зубы.

Поезд тронулся. Мимо поплыли платформы, здание вокзала и провожающие.

— Я никогда не ем. — пожала плечами муза. — Разве что…

— Пойдем в ресторан. — сказал крысолов, поднимаясь. — Хочу распить бутылочку вина и поговорить о жизни.

— Ты серьезно?

— А что такого?

— Просто ты с момента нашего, эээ, знакомства, ведешь себя как серийный убийца — молчишь, весь в себе, ни на что не реагируешь. А тут вдруг решил распить со мной бутылочку вина. Может, тогда и удавку снимаешь, ради такого случая?

— Удавку не сниму, а вот длину увеличу, если будешь себя хорошо вести. Тогда сможем спать на разных койках, и мои дырявые носки не будут упираться в твое прекрасное личико.

Несколько секунд муза переваривала услышанное. Потом хитро подмигнула:

— Исправляешься!

Они прошли в вагон-ресторан и заняли свободный столик. Посетителей было немного. Официант — лощеный юноша с легким пушком над верхней губой, положил перед ними меню и попытался скрыться, но крысолов ловко ухватил его за локоть. На лице юноши читалась плохо скрываемая тревога за свою жизнь.

— Нам бутылку красного, полусухого. И сыра какого-нибудь.

— И конфеток! — добавила муза, мило улыбнувшись. От ее улыбки юношу пробил холодный пот.

— Не стоит пугать всех подряд. — Посоветовал крысолов, когда юноша умчался за стойку. — От твоей улыбки даже мне нехорошо.

— А мне казалось, что я мило улыбаюсь. И еще я думаю, что люди бояться не меня. От тебя негативная аура исходит.

— Еще бы. Я ведь не положительный персонаж.

— Ты вор. А вор может быть как положительным, так и отрицательным. Это зависит от того, каким его видит автор.

— Проблема в том, что я не придуманный и не написанный. А потому могу делать все, что захочу. С характером, знаешь ли, не поспоришь.

Муза задумчиво провела пальцем по полированной поверхности стола. Поезд покачивался, набирая ход.

— Как знать. — Сказала муза. — Я много лет работала у одного писателя. Он считал, что мир вокруг придуман им. И каждый день этот писатель просыпался с мыслью, что он только что придумал еще один невероятный сюжет для пьесы под названием "Жизнь"… Романтично?

Крысолов не ответил. Он смотрел на проплывающий за окном мир.

— Вот и я думаю, что не романтично. — Вздохнула муза.

Трясущийся от страха и слегка побледневший юноша принес бокалы, бутылку вина, блюдечко с сыром и вазочку с конфетами. Исчез юноша быстрее, чем первая капля вина упала на дно бокала.

— Я вообще-то не только не ем, но и не пью — Сказала муза.

— Ни за что не поверю, что кто-то может отказаться от глотка вина. На дорожку.

— Молчаливым ты мне нравился больше. — сощурилась муза, но бокал взяла. — Не в моих правилах пить с вором, знаешь ли, но раз другого выхода нет…

— Я предпочитаю, чтобы меня называли крысоловом. Вором я был очень давно. Теперь времена изменились.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Нет. Я хочу выпить за то, что скоро буду дома.

— А я на свободе.

Крысолов залпом осушил бокал. Муза сделала несколько глотков и развернула хрустящую конфетную обертку.

— Итак. Что же ты такого украл из дома господина Виноградова?

— Тебе необязательно знать.

— Ввиду того, что я твоя пленница, ты можешь рассказать мне все, что пожелаешь.

— Но тогда мне придется тебя убить.

— Тоже верно. Но ведь ты боишься, что я расскажу кому-нибудь о тебе, и поэтому везешь меня за тридевять земель. Из этого следует, что к тому моменту, когда я буду на свободе, доберусь до Вальдемара и смогу ему хоть что-нибудь рассказать, ты уже передашь украденную вещь своему нанимателю, и это перестанет быть тайной. Верно?

Крысолов ничего не понял, поэтому налил себе еще вина.

— Тебе это все равно без надобности. — Сказал он. — Давай пить молча.

— Ты предлагал поговорить по душам. Вот я и поддерживаю разговор…

Крысолов вздохнул:

— Я люблю одиночество. Тишину. Покой. Я всегда пью вино и смотрю в окно, когда еду в поезде. Вроде как ритуал. Поезд мчится, секунды летят, вино горячит кровь и рождает воспоминания… Я не люблю воспоминания, но от вина возникает легкий осадок, что-то вроде ностальгии по прошлому, по тем временам, когда я… А в самолете я заказываю бокал шампанского и наблюдаю, как внизу плывут облака. От шампанского нет воспоминаний, но оно напоминает мне о моей мечте. Я обожаю летать. Я всю жизнь хотел стать летчиком, сесть за штурвал самолета и взлететь в голубое небо. Там так глубоко, одиноко, счастливо… — Крысолов поперхнулся и уставился на музу. Муза делала вид, что разглядывает редких посетителей.

— Это ты сделала? — спросил крысолов таким тоном, будто только что обнаружил, что кто-то обмазал его лицо зубной пастой.

— Что именно? — муза заломила тонкую бровь.

— Заставила меня… это сказать. Про самолеты и шампанское.

— Вовсе нет. Как ты мог подумать? Я просто немного тебя подтолкнула. Я же муза. Я считаю, что нельзя держать внутри себя тайные желания, а нужно воплощать их в жизнь. А то от несбывшихся мечт, если можно так выразиться, люди становятся озлобленными.

Крысолов опустошил второй бокал.

— Не смей меня больше… подталкивать! — пригрозил он пальцем. — Без тебя как-нибудь справлюсь.

— Мое дело предложить. — Пожала плечами муза. — Так на чем мы остановились? Ты что-то украл у господина Виноградова. Ты был бесшумным и невидимым? Двигался тенью и орудовал быстро? Или вломился с оружием наперевес, перестрелял охрану и выломал дверь? Или, может, напугал кого-нибудь и просто пошел и взял? Ты же многих можешь напугать, я знаю.

Крысолов снова не ответил, и снова наполнил бокал. Тишина и одиночество, видимо, решили не садиться на этот рейс. Они предпочли остаться на вокзале. Очень жаль.

— Пей.

Муза пригубила еще немного.

— Я задаю слишком много вопросов?

— Безумно.

— Тогда тебе лучше снять удавку с моей руки и позволить сойти.

— Тогда расскажи, для чего ты решила исчезнуть, как только выбралась из шкатулки? Это такой вид выманивания денег у богачей? Каждый раз по-новому в новом городе, верно?

— Это называется, "Операция Конек-Горбунок". — Сказала муза. — Если расскажу — отпустишь сразу?

— Не раньше, чем приедем.

— Тогда ничего не узнаешь.

— Больно надо. — Пробормотал крысолов и снова наполнил бокал. На этот раз он выпил почти без промедления. — Больно надо.

На душе у крысолова скребли кошки. Ну, почему Брокк не научил его убивать? Ведь иногда кажется, что это так легко — свернуть кому-нибудь шею, бросить кого-нибудь с моста в реку, всадить нож под ребра или просто задушить в туалете… Но ведь рука не повернется. Крысолов это прекрасно знал. Убить кого-то просто так невозможно, каким бы ты злым существом не был. Всему ведь надо учиться. А крысолов был всего лишь вором.

— Ты любишь одиночество или напиваться? — вкрадчиво поинтересовалась муза. — Я никогда в жизни не общалась с ворами, прости, с крысоловами. Может, это у вас в крови? И, кстати, почему ты зовешь себя крысоловом?

— Потому что я ловлю крыс.

— Логично, мой друг. В том тупике крыс много водится, точно. А ты, я так думаю, часто бродишь по тупикам, подвалам, чердакам разным. Верно?

— Случается и такое.

— Ты, наверное, крыс ешь!

Крысолов поморщился.

— Нет. Я их отлавливаю и продаю, куда следует. — сказал он. — Некоторые люди платят большие деньги за десяток свежих крыс. У всех свои причуды, знаешь ли.

— Я заметила, что и друзья у тебя странные. С каких это пор зомби бродят по этому миру, а?

Крысолов налил еще. Бутылка почти закончилась. На донышке плескалось совсем немного.

— С таких пор, — Сказал он, — как мой босс перестал здесь появляться.

— И как же его зовут, если не секрет?

— Брокк. — Сказал крысолов. — Его имя тебе ничего скажет, но я его уважаю. Он научил меня многому, почти всему, что я умею делать сейчас. Когда я был маленьким, то хотел забраться в его машину… что случилось?

Лицо музы искажала гримаса ужаса.

— Ты сказал, что его зовут Брокк? — прошептала она.

— Да, а вы знакомы?

— Мне нужно выбраться из поезда! Отцепи свою чертову удавку и дай мне сойти на первой же станции! — голос музы сорвался от страха. Муза беспомощно посмотрела по сторонам, будто собиралась прямо сейчас, в эту самую секунду, кинуться бежать.

— Нет уж. Если ты считаешь, что эти твои фокусы снова пройдут…

— Я сказала — ты ДОЛЖЕН отпустить меня ПРЯМО СЕЙЧАС! — взвизгнула муза. Над их головами со звоном лопнула лампа. Люди заторопились к выходу, предпочитая думать, что за их спинами ничего не происходит. А те, кто оборачивался, жалели, что они не ослепли. Запахло паленой проводкой.

Крысолов ошарашено замолчал. Не часто ему приходилось видеть разъяренных девиц. Честно говоря — ни разу в жизни. Муза встала и перевесилась через стол, прильнув к самому уху крысолова.

— Как только он увидит меня, то сразу же убьет. — прошептала она. — Брокк уничтожает любое проявление волшебства. Он забирает его себе. Он же совершенно бездушный человек.

— Наоборот. — возразил крысолов, отчаянно пытаясь найти оправдание хозяину. — Он самый душевный человек на свете! У него столько душ! У него их сотни! Тысячи! И он каждой из них пользуется по своему усмотрению. Ничего он с тобой не сделает!

— Вальдемар рассказывал о нем. — прошептала муза. — Брокк убьет меня, как только узнает, кто я такая. Он живет в Храме и уничтожает каждого, кто приблизится к его сознанию. Это страшный человек!

— Так он знает и Вальдемара?.. — хмыкнул крысолов. — Не бойся. Я отпущу тебя, как только мы выйдем на вокзал. И, потом, Брокк не сможет тебя увидеть. Его нет в этом мире, он уже много лет заточен со своими душами в другом месте… Отпущу я тебя, не бойся. — Буркнул он, делая глоток вина. — Попозже.

Муза вернулась на свое место, отчаянно теребя удавку на запястье.

— Пожалуйста! — шепнула она.

— Сколько раз мне повторить, что никакой опасности нет. Я и Брокк отлично знаем друг друга, я могу тебя заверить — он не причинит вреда какой-то там музе. Мы доедем, выйдем на вокзал, я сразу же сниму удавку, и ты сможешь спокойно раствориться и улететь туда, откуда прилетела. Идет? Наши дорожки пересеклись, но это же не означает, что мы будем идти по жизни вместе.

Крысолов тайно порадовался так удачно ввернутой умной фразе и осушил последний бокал. Остатки вина он допил уже из горлышка. Наконец-то наступила тишина. В ресторане больше никого не осталось. Юноша-официант жался в стену и протирал бокал полотенцем с такой скоростью, будто хотел протереть в нем дырку. Муза молчала, а с ее бледного лица не сходила гримаса неподдельного ужаса.

Интересно, если даже муза так испугалась, то что станет с человеком, которому она передаст этот страх?

— Я думаю, нам стоит вернуться в купе. — сказал крысолов.

— Лучшее, что ты придумал за последний час. — процедила в ответ муза.

На короткое мгновение крысолов представил себя за штурвалом падающего и горящего самолета, и ему стало не по себе. Но видение быстро рассеялось. Крысолов поднялся из-за стола, взял горсть конфет, положил в рот кусочек сыра и направился к выходу. Муза неслышно последовала за ним.

Бабушка Фима была в ужасе — такого беспорядка она не видела со времен, когда маленький Виноградов (любимый сын, кровинушка) добрался до горшков с цветами, стоящих рядком на подоконнике.

Пол холла был усеян осколками стекла, щепками, кусками гипса и кирпича, рваные ленты линолеума шелестели в бурных потоках воды. С плеском и шумом холл пересекали дорогие вазы, табуретки и стулья. Со всех щелей завывал ветер, кое-где капало. А эти дыры в стенах, наспех закрытые одеялами?! А раскачивающаяся люстра?! А поломанные ступеньки, разбитые перила и зияющие трещины в двери?!

Вячеслава от удивления едва не села в лужу. Бабушка Фима вовремя схватила ее за шиворот и оттащила подальше, припоминая все известные миру проклятья. Дедушка Ефим безропотно топтался на пороге, нагруженный под завязку тюками, пакетами и сумками. Сделать шаг в этом аду и остаться целым не представлялось возможным. Вячеслава решила вновь зареветь, но не успела открыть рта, как увидела на втором этаже мелькнувшую тень и осеклась. Бабушка Фима тоже обнаружила тень, подслеповато сощурилась и облегченно вздохнула — со второго этажа торопливо спускался ее любимый внук Клим. Вид у него был изрядно потрепанный.

— Бабушка! — выпалил Клим, отчаянно изображая на лице подобие улыбки. — Дедушка!.. О, Вячеслава!

Бабушка Фима обвела кончиком зонта разгромленный холл.

— Что у вас тут творится? — грозно спросила она. — Я даже шаг боюсь сделать в этаком хаосе. Неужели не могли прибраться к нашему приезду? Где этот… сынуля? Где эти девяносто кило бизнеса и ни грамма душевного тепла?!

— Бабуля! — умоляюще воскликнул Клим и кинулся сквозь мусор, через ручейки и лужи, помогать дедушке Ефиму с вещами.

Перед этим, правда, ему пришлось трижды поцеловать бабушку и приобнять Вячеславу, которая не замедлила проверить, настоящие ли у Клима волосы, путем резкого выдергивания пучка за ухом.

— И давно у вас… так? — холодно поинтересовалась бабушка Фима. — Трупы на заборах висят, грязь, хлам, безобразие, одним словом. Неужели ваших деньжищ не хватает на толковую уборщицу?!

— Это случайность! Это скоро исправим! Не переживай, бабуля! — пропыхтел Клим. Безболезненно преодолеть тяжесть поклажи мог только дедушка Ефим — просто он имел немалый опыт. — Пойдемте на кухню, там тепло и тихо. И чайничек поставлю.

— Чайничек я себе и сама поставлю. — Фыркнула бабушка Фима, решительно направляясь за лестницу, налево по коридору, к кухне. Вячеслава болталась на вытянутой руке, пытаясь попасть обеими ногами в лужу, но каждый раз, когда цель была совсем близко, бабушка Фима невероятным образом изгибалась так, что Вячеславе оставалось хлюпать не лужей, а носом. — Где отец твой? Надеюсь, что на работе, а не то ему придется меня хорошенько выслушать. Подумать только — на полгода оставила без присмотра, и вот результат. Ребенка не кормит, за домом не следит, трупы какие-то разбросаны, дождь льет, как из ведра. Кому он умудрился так насолить, что на него обрушили эту темноту и дождь?

— Выясняем. — Пропыхтел Клим, пытаясь сохранить равновесие и удержать вещи. За его спиной тихо брел дедушка Фима.

— Выясняем? — Бабушка остановилась. — Выясняем?! То есть, вы допустили этакий разгром, нагнали на себя непогоду, а теперь — выясняем??

— Всякое в жизни бывает, ба. Чай будешь?

Клим ввалился в кухню и с облегчением уложил вещи вдоль окна. Бабушка Фима наблюдала за ним с недоверчивым прищуром. Вячеслава тут же принялась исследовать окрестности — подошла к плите, покрутила ручки, проверила содержимое духовки, заглянула в микроволновку и набрела на холодильник.

— Чаю не буду. — Сказала бабушка Фима. — Пока не скажешь, что с отцом. Вячеслава, немедленно положи творог на место! Вячеслава! Эх, сказано же было! Что за ребенок растет!

Творог, ловко вывернутый из пакета на пол, растекался по линолеуму. Вячеслава захлюпала носом.

— Я подберу, — быстро сказал Клим и поспешил за тряпкой.

— Не увиливай. — Бабушка Фима дала Вячеславе легкую затрещину, усадила ее на табурет, сама села рядом и жестом приказала сесть куда-нибудь дедушке Ефиму. — Ну, расскажи бабушке, что с отцом-то случилось. Любовницу завел, а она с волшебниками якшается? Или зелье какое купил, чтобы распить, а оно с проклятьем? Может, прогневил кого на работе?

Оставалось удивляться проницательности бабушки Фимы.

— Купил что-то. — Клим осторожно собирал творог тряпкой. — На работе купил, притащил домой и выпил. Теперь бросается на людей, рычит, никого не узнает.

— Такое с ним и раньше случалось, особенно, когда водку хлестал… Психиатра вызывали? На всякий случай. Я еще в детстве подозревала, что этим все кончится. Не при тебе будет сказано, внучек, но папаша всегда был без царя в голове. Особенно, когда за Галкой ухаживать начал. Ну, разве других баб вокруг не было? Разве не мог еще по сторонам посмотреть, да получше выбрать? А? Нет, вперился в эту шмакодявку худющую, ни кожи, ни мяса, и так и говорит, мол, люблю, жить не могу. Уж я его и запирала, и с ремнем по квартире гоняла, и босиком на мороз выставляла, сидел, значит, на балконе в декабре, а нет, не одумался. Так и женился на ней, на мигере. И чему она его в жизни научила? Зелья покупать? А потом на людей кидаться? Вот, знала же, что так и будет.

— Бабуль. Если бы не мама, меня бы не было. — Осторожно ввернул Клим, видя, как на бабушкиных глазах наворачиваются слезы. — А как же ты без меня? Я же у тебя любимый внук!

— И то верно. — Дрогнувшим голосом произнесла бабушка. — Кровинушка! А сына я все равно любить буду, хоть кто там у него был в жизни, хоть Галка эта, хоть еще кто. Пойдем, покажешь мне его, а ты… — Бабушка ткнула пальцем в дедушку Ефима. — звони в скорую, вызови срочно. Сыну, понимаешь, помощь нужна, а он сидит, в ус не дует.

— Так телефоны же не ловят. — Робко возразил дедушка.

— А ты по дому походи, не ленись. На улицу выйди, там сигнал сильнее. — Посоветовала бабушка Фима. — И за Вячеславой пригляди. Не надо ей на дядю смотреть в таком состоянии…

Клим пошел первым, бабушка за ним, бормоча под нос что-то о кровинушке, сырости и ремонте. В комнате она увидела Семена и Наташеньку. Семен едва закончил привязывать господина Виноградова к кровати туго свернутыми простынями. Наташенька сидела в углу на стуле и кусала губы. Мысли у Наташеньки были самые мрачные.

— Ага. — Сказала бабушка Фима, застыв в дверном проеме. — Это у нас кто?

— Это Наташа, личный папин секретарь, а это Семен, ее жених. Он экзорцист, и кое-что мыслит в волшебстве.

Бабушка Фима долго не сводила настороженного взгляда с Наташеньки. Взгляд этот недвусмысленно намекал на то, что если бабушка узнает о тайной связи Наташеньки с сыном, то лично приедет к той в дом и устроит такие вещи, о которых лучше вообще не думать. Потом бабушка Фима вздохнула и перевела взгляд на Семена. Взгляд ее слегка подобрел — правда, вряд ли кто-то из присутствующих уловил это самое "слегка".

— И что же вы мыслите в волшебстве, молодой человек? — Поинтересовалась бабушка.

— Эээ. Немного. Я больше специализируюсь, эээ, по бесам. Изгоняю, там, разговариваю. Иногда провожу сеансы спиритизма, но это не основной заработок. Вообще-то я бухгалтер по образованию.

Бабушка Фима молча кивала. Под ее взглядом Семен сник и поспешил сменить тему.

— А вы кем будете господину Виноградову?

— Я ему буду мать. — сказала бабушка Фима, внезапно потеряв к Семену всяческий интерес. — Сначала я подумала, что мой любимый сынишка просто похулиганил, да не прибрал за собой. Потом я решила, что день рождения моего внучка начался очень уж бурно, не рассчитали, поломали перила, кое-где намусорили. А затем я вспомнила про дождь и непогоду. Волшебство! Без него никуда. Дайте-ка подумать, дамы и господа. — В этот миг бабушка Фима преобразилась. Больше всего на свете она любила читать детективы и разгадывать кроссворды. А еще, по долгу службы в КГБ, приходилось распутывать очень сложные и невероятно запутанные дела, в которых, как правило, фигурировали мертвые люди, шпионы, предатели (реже — политические деятели), дорогие автомобили и влиятельные личности. В те времена все было просто — никакого тебе волшебства, никакой мистики. Взял дело, раскрыл, получил награду и премию, выпил шампанского на обеде в твою честь, выспался — и снова на работу, Родину защищать…

— Но, ничего, — решила бабушка Фима, — и с волшебством как-нибудь справимся.

Она подошла к кровати и лично проверила узлы на запястьях и стопах спящего сына.

— Крепко привязали? Мне тут суицид не нужен. Ты (бабушка ткнула в Наташеньку указательным пальцем) остаешься здесь и сторожишь. Если начнет приходить в себя, зовешь нас. Если это наркотик, должен выйти через час-полтора. Если волшебное зелье — начнет снова рычать и кусаться. В любом случае, зови. Ты (перевела палец на Семена) пойдешь со мной и все расскажешь. От Клима толку немного, он у нас художник.

Клим не успел сообразить, что он только что услышал — комплимент или оскорбление, а бабушка Фима уже решительно направилась обратно, на кухню. Семен последовал за ней.

На кухне никого не было — видимо, дедушка и Вячеслава ловили сигнал на улице. Бабушка Фима поставила чайник и принялась рыться в одном из многочисленных сумок.

— Рассказывайте по порядку. — Сказала она, не поднимая головы.

— Господин Виноградов купил какое-то зелье у бродячего волшебника и стал похож на… странно себя ведет, в общем. Судя по всему, он купил у волшебника еще и музу, в подарок на день рождения вашего внука. Но несколько часов назад статуя цербера, которая, видимо, стояла в холле, я сам ее никогда не видел, ожила, украла музу и убежала.

Бабушка Фима нашла то, что искала и победно выпрямилась — в руках у нее был зажат пакетик с чаем.

— Пока все логично. Я сразу заметила, что чего-то в холле не хватает. А это цербер, ага. — сказала она. — Муза, стало быть, подарок Климу. С днем рожденья, внучек, кстати! Дай-ка я тебя расцелую! Поскольку ситуация у вас в доме такая, что святых выноси, с подарками определимся позже. Бабулечка кое-что для тебя приготовила! Ты даже представить себе не можешь, какая няма! — бабушка Фима причмокнула губами. — Если Вячеслава, зараза этакая, не раздавила, когда в поезде ехали (а она ворочалась, как бешеная, всю ночь), то подарочек в целости и сохранности у меня лежит!… Итак. Что было дальше?

Семен вздрогнул от колкого взгляда.

— Это все. — буркнул он. Бабушка Фима всколыхнула в нем тревожные воспоминания из детства, когда точно такая же бабушка (только ее звали Софья) водила юного Семена на пляж, загорать.

— Как все? А откуда взялась непогода и темнота? Зачем церберу надо было похищать музу? И почему цербер разнес весь холл, выломал перила на втором этаже и проделал в лестнице огромные дыры? Внимание привлекал? — бабушка опустила пакетик в заварочный чайник и вдохнула аромат, с наслаждением прикрыв глаза. — Ну же. Не проведете старуху. Я вас, молодых, как облупленных вижу. Кабы стара была, не смогла бы управиться с этой дьяволицей в юбке, с племянницей твоей. Давайте, сознавайтесь, чего не договариваете?

— Цербер украл не только музу. Он украл у отца талисман, который отец хранил много-много лет. — выпалил Клим.

— И ничего о нем не рассказывал даже своей родной матери. — сказала бабушка, задумавшись. — Вещь действительно важная. Где хранилась, знаешь?

— Приблизительно.

— На втором этаже?

— Верно.

— То есть, огромная статуя, весом в две тонны, забралась на второй этаж, на цыпочках прокралась к тайнику, забрала талисман, потом спустилась вниз, разгромила холл и убежала? Что-то не сходится. Сдается мне, что в деле замешен кто-то еще. Персонаж, которого никто из вас не видел и ничего о нем не знает.

— И не узнаем. — вставил Клим, чтобы показаться хоть в чем-то полезным.

Бабушка Фима задумалась. Она выудила пакетик из чайничка и, не глядя, уронила его в раковину. Когда Клим был маленьким, а бабушка Фима еще работала в КГБ, она часто брала внука к себе на работу, потому что не решалась оставить его дома на попечение дедушки Ефима. Маленький Клим бродил по длинным пустынным коридорам правительственного здания, по махровому красному ковру с зелеными полосками, под ярким светом ламп, которые стирали тени, и заглядывал в кабинеты, по очереди — кабинеты тянулись от лестницы до окна, возле которой стояла кадка с фикусом. За каждой дверью Клима ждало что-то новое — новые люди, новая обстановка, новые настроения. Все знали, чей Клим внук и старались сунуть ему конфетку, потрепать по голове, улыбнуться или просто сказать пару приятных слов. Но за одной из дверей Клим обнаружил кабинет, в котором стоял только стол и стул. На стуле обычно сидели люди с испуганными лицами. А за столом сидела его бабушка (иногда другой человек, но в основном бабушка). Обычно она что-то неторопливо записывала на белых листах в открытой папке. И выражение лица у нее было чрезвычайно задумчивое, будто человек на стуле (который с испуганным лицом) только что задал бабушке серьезный и сложный вопрос, и от того, решит она его или нет, зависела судьба всего мира. Судя по тому, что мир все еще существовал, бабушка находила ответы на вопросы…

— Ну, почему же не узнаем. — пробормотала бабушка Фима. — Мы можем допросить свидетелей, верно?

На секунду в кухне воцарилась тишина. Стало слышно, как неподалеку, за окном, шлепает по лужам дедушка Ефим, пытаясь поймать сигнал.

— Свидетелей? — переспросил Клим. — Каких свидетелей? Ты серьезно? Ты будешь меня допрашивать?

— Шутишь? Любимого внука, кровинушку и допрашивать? Нет. У нас же есть охранники. Наверняка они что-то видели. — Бабушка Фима налила чаю в граненый стакан, сделала глоток и шумно выдохнула. — Тем более, что бояться им больше нечего.

В кафе-баре, который назывался "Солнышко", хотя не имел к солнцу никакого отношения, в полдесятого утра было тихо и немноголюдно. Пахло спиртом и цветами. Вальдемар сидел за самым дальним столиком и потягивал вишневый сок из высокого бокала при помощи трубочки. Вальдемар не привык волноваться, тем более, когда дело касалось музы (уж она-то могла за себя постоять), но пустая трата времени действовала ему на нервы.

Уже несколько минут Вальдемар ловил себя на мысли, что то и дело посматривает на настенные часы. Секундная стрелка никуда не торопилась, отсчитывала время, как ей и положено — посекундно. Пальцами левой руки Вальдемар нервно выстукивал по поверхности стола.

Год назад Вальдемар побывал в городе Снежногорске, что на самом краю света, где-то далеко за Полярным кругом. Как-то судьбой занесло, в поисках легких денег. Легких денег он не нашел, но зато ужасно замерз, потерял осторожность и продал шкатулку с музой какому-то совершенно неизвестному типу. А тип оказался сатанистом и заточил музу в магический круг, собираясь вызвать туда же демона (музу сатанист решил принести в жертву). Есть сомнения, что у сатаниста вообще что-нибудь бы вышло (если учитывать, что демона он вызывал по книжке в мягком переплете, без части листов в середине, купленной за сто двадцать рублей в подземном переходе), но Вальдемар решил не рисковать, пробрался в квартиру, стукнул сатаниста по голове пустой бутылкой из-под лимонада, стер часть круга, схватил музу и испарился. Это был тот случай, когда муза за себя постоять не смогла. Пока они уносили ноги с севера, Вальдемар твердо решил, что больше так рисковать не будет. Нужно продавать музу только проверенным людям. Все таки, не дровами торгует… а искусством!

Виноградный сок кончился. Вальдемар заскрипел зубами, поднялся и вышел на улицу. На него тот час обрушилась августовская жара с ее вязким тяжелым воздухом, теплым до омерзения ветром и тягучими запахами. Следующий город, в который он поедет, будет где-нибудь на севере… но точно не в Заполярье.

Вальдемар поймал такси и попросил отвезти его за город, к дачным домам. Таксист оказался разговорчив.

— За городом, говорят, неспокойно! — сообщил он доверительно, подрезая кого-то слева. — Погода плохая, дождь вроде бы идет. Туда никто ехать не хочет.

— Правда? А у вас кондиционер в машине работает?

— Еще говорят, что там же, у дачных домиков, видели гипсовую трехголовую собаку! Огромную! Она бродила везде и что-то вынюхивала. Один товарищ, товарища моего хорошего друга, мы с ним в школе учились до седьмого класса, сказал, что лично видел этого пса. Тот ему колесо обмочил!

— Гипсовая собака и обмочила, ага. Можно, я окно открою?

— Жарко? Так это август, брат. Здесь в августе всегда жарко. А если окно откроешь, то вообще зажаришься.

— Так и зажарюсь?

— Несомненно?

— А если у меня есть одна магическая штуковина, которая не пустит жару внутрь, а охладит салон изнутри, м?

— У меня она тоже есть, но не работает. Чистить надо. Вообще, кондиционер проще новый купить, чем чистить. За чистку денег больше сдерут, чем бродячие волшебники за свои магические штуковины, не в обиду будет сказано, брат.

— Я и не обижаюсь.

— И не обижайся. Послушай лучше, что я тебе расскажу. Мне один друг рассказал, а ему друг его друга, который тоже слышал раньше эту историю. Дело было…

Тут Вальдемар решил, что сел неудачно, закрыл глаза и постарался отстраниться от действительности. Иногда его удручала сама мысль, что он стал бродячим волшебником. Иногда он хотел вернуться в прошлое, в то время, когда был всего лишь музыкантом. Вальдемар играл на гитаре в подземных переходах, у здания мэрии и у моста, куда по выходным подъезжали новобрачные и кидали в реку цветы. Часто Вальдемар зарабатывал за день больше, чем его друзья, просиживающие штаны в офисах. Еще чаще, правда, день заканчивался неудачно и по вечерам карманы были пусты, пальцы болели, а в животе урчало от голода. Но даже если срезать корочку ностальгии с воспоминаний и посмотреть в прошлое трезвым взглядом, Вальдемару иногда отчаянно хотелось вернуться. Тогда он был свободен, по-настоящему свободен. Он мог лечь спать, а мог отправиться пешком на край города, чтобы встретить рассвет. Он мог случайно влюбиться, а мог возненавидеть. А как давно он испытывал это противоречивое чувство голода и наслаждения от любимой работы? Сотню лет назад, не иначе. В те времена еще и волшебников-то не было. Ни одного. А еще где-то там, внутри, у него была душа. Собственная. Настоящая…

Спустя какое-то время Вальдемар почувствовал легкую прохладу на висках. Он открыл глаза и увидел, что мир вокруг неуловимо изменился. Стало темнее, листья на деревьях налились желтизной, кусты вдоль дороги зачахли — будто за несколько минут автомобиль проделал путь из лета в позднюю осень. Водитель перестал непрерывно болтать о последних новостях, о дырявых носках и о конце света, и лишь неуверенно восклицал: "Ну, ничего себе!", или "Нет, я не верю!", а еще "Вырви мне глаз, если я не ослеп!". В чем-то водитель был прав.

На одном из поворотов, не так далеко от первых дачных домиков, водитель остановил автомобиль и заявил, что дальше не поедет.

— Не хочу я эту трехголовую псину видеть! — говорил водитель. — Чтобы она мне колесо прокусила, или голову? Ни за что, брат! Никуда я не поеду!

За стеклом начал накрапывать мелкий дождик. В воздухе настолько остро пахло волшебством, что Вальдемар почувствовал некоторое теплое родство с этим странным местом. Вальдемар рассчитался с водителем и вышел на дорогу. Дождь был ему не страшен. Вальдемар подождал, пока такси развернется и скроется из виду за поворотом, а потом пошел по дроге в сторону дачных домов.

По дороге Вальдемар совершил ряд странных действий. Сначала он засунул указательный палец правой руки в рот, потом поднял его высоко над головой — так моряки определяют направление ветра. Кончик пальца засветился. Вальдемар нахмурился. После этого он извлек из кармана старенький телефон-раскладушку, распахнул его и подкинул высоко в воздух. Телефон, кувыркаясь, исчез в темное, а обратно не вернулся. Вальдемар, при этом, и не думал останавливаться. Мало того — он все еще шел с поднятой вверх рукой и оттопыренным указательным пальцем, кончик которого светился. Если бы поблизости был еще кто-то, кто обладает достаточным волшебным даром, он бы разглядел, как от кончика пальца тянется тонкая, почти невидимая, светящаяся линия. Линия, будто игривый лучик света, бежала по воздуху, огибала стволы деревьев, дома, кусты, заборы, и уводила Вальдемара куда-то вглубь магического мрака.

Вальдемар свернул с дороги и углубился в небольшой лес, скрывающий ряд дачных домиков в густой зелени листьев.

Дождь все усиливался и усиливался…

Где-то тут, неподалеку, был эпицентр. Вальдемар чувствовал его пульсирующие удары. Да и запах волшебства резал ноздри, будто едкий сигаретный дым.

Вальдемар был так увлечен, что не заметил опасности. А потом кто-то с силой ударил его по голове сзади. Перед глазами Вальдемара расплылись капли черноты, в которые он и провалился. Бродячий волшебник упал лицом в грязь, кончик пальца погас, а спустя секунду рядом с ним упал в траву раскрытый сотовый телефон.

Над Вальдемаром склонилось две тени — одна поменьше, вторая — огромная, трехголовая.

— Бродячий волшебник! — сказал цербер.

— Вижу, мой дорогой. — отозвалась Хватка, присаживаясь перед Вальдемаром на корточки. Тугие капли дождя барабанили по ее раскрытому зонту — Хватке очень нравился этот звук. — Интересно, что он здесь забыл?

— Что-то выискивал. — сказал цербер. — А еще он сумел пройти сквозь Мрак.

— Они все здесь проходят. Это лазейка для волшебников и волшебных существ.

— Думаешь, я пролезу? С моими-то габаритами?

— Мрак расползается, мой друг. — сказала Хватка, задумчиво перебирая тонкими пальчиками по бесчувственному телу. С удивительной ловкостью она обыскала каждый кармашек одеяний Вальдемара, включая несколько потайных, каждую вмятинку на его плаще и рубашке. — Обычный бродячий волшебник, ничего необычного.

— Как думаешь, что он тут искал?

— Неприятности. — Хватка выпрямилась, потеряв к Вальдемару интерес. — И он их, знаешь ли, нашел. Пойдем.

Воин и Хватка направились по направлению к дороге, откуда пришел волшебник. Хватка грациозно огибала корни и камни, цербер шел напролом, не замечая препятствий.

— Первые капли мрака упали на землю. — неожиданно сказала Хватка. — Как дождь. Сначала несколько капель, которые никто толком не замечает, потом еще и еще, пока не хлынет ливень и не затопит все вокруг. А люди сначала и не поймут, что происходит. А в конце будет уже слишком поздно.

— У меня есть предложение. — сказал цербер. Они вышли из леса и остановились на перепутье. — Давай, ты больше не будешь нагнетать и без того неприятную обстановку.

— Речь ведь идет о конце света, да, мой дорогой? — улыбнулась из-под зонтика Хватка.

— Совершенно верно.

— Так куда уж неприятнее?

— Ты не представляешь! — сказал Семен, глядя в испуганные глаза Наташеньки.

Вообще-то, сейчас она могла представить что угодно и даже чуточку больше. Она была бы рада представить теплую постель, чашку горячего кофе, сигарету и бормочущий в углу телевизор (передача безразлична), но в голову лезли совершенно другие образы и мысли. В первую очередь образы были связаны с рычащим и кусающимся начальником, грязью, дождем и зомби.

— Бабушка Клима решила провести спиритический сеанс с духами умерших охранников твоего начальника, чтобы они рассказали, что здесь произошло! — выпалил Семен.

— Ты радуешься, как ребенок! — заметила Наташенька.

— Ну, да. Я же всегда мечтал провернуть такое!

— Считаешь, сейчас подходящее время радоваться? — Наташенька бросила взгляд на господина Виноградова. Тот все еще находился без сознания, хотя ворочался и время от времени бормотал что-то нечленораздельное.

Наташенька находилась на грани нервного срыва. Если верить статье из журнала "Гламур", которую она читала два дня назад, то нервный срыв должен был начаться сразу после того, как Наташенька почувствует неконтролируемое желание разреветься. А вот разреветься хотелось уже минут пять.

"Ты же стойкая девушка! — Убеждала сама себя Наташенька, наблюдая за господином Виноградовым. — Возьми себя в руки! Держись! Покажи, кто здесь еще способен принимать решения!"

— Не вмешивай меня в свои аферы! — заявила Наташенька. — Я уезжаю!

— Куда?

— Домой! И ты меня отвезешь. Сначала отвезешь, а потом делай, что хочешь. Хоть духов вызывай, хоть бесов изгоняй, хоть с чертом разговаривай.

— С чертом я как раз и не умею.

— Твои трудности, Семен! Здесь творится черт знает что, а ты радуешься!

— Но ты же сама меня сюда притащила! — растерялся Семен. — Я же с тобой… я же помочь хотел, ну…

— Ну что, помог? Хватит уже, допомогался! На меня собственный начальник кидается, искусать хочет. Где бы я еще в такое вляпалась? — на этом Наташенька исчерпала весь внутренний запас сил, а в журнале "Гламур" не было статей о том, что делать дальше. Поэтому Наташенька расплакалась. Семен неловко попытался ее обнять, и в таком положении их обоих застукала бабушка Фима, неслышно возникшая в дверном проеме.

— Хватит лить слезы! — приказала она. От бабушки Фимы исходил такой мощный заряд твердости духа и убеждения в том, что все будет хорошо, что Наташеньке вмиг перехотелось плакать. — Кому нужны плаксы? Мужики никогда не выходят замуж за плакс и больных. Запомни, деточка — будешь часто реветь или часто болеть, и останешься в жизни без мужика. Ну, или найдешь какого-нибудь тюфячка, который только и умеет, что кроссворды разгадывать, водку жрать и вещи за тобой таскать по вокзалу. А ведь нашей женской душе хочется большего, правда? Хочется Мужчину с большой буквы.

Наташенька согласно закивала, но вмиг сникла под тяжелым бабушкиным взглядом.

— Но если узнаю, что за моим сынишей решила приударить — найду и убью. — Сказала бабушка Фима. — Он у меня один такой, кровинушка. Сестра его не удалась, да и внучку такую же, как она, подарила. А вот сыночек мой родный, нет у меня больше никого такого же. Золотце, а не сын…

— Я уезжаю! — Наташенька решительно направилась к дверям. Бабушка Фима посторонилась. Семен кинулся следом.

— Наташ, погоди! Ну, куда ты в такую погоду?

— На улице ливень! — подсказала бабушка Фима громко. — И к тому же он волшебный. Никто не знает, что может скрываться в магической темноте, даже я.

Наташенька остановилась на полпути к лестнице. Что-то в душе подсказывало ей, что стоит остаться с Семеном. Все-таки мужчина, пусть и не совсем любимый. Но, с другой стороны, тихий рассудительный голос нашептывал ей, что если ничего не предпринимать самой, то дальше может быть только хуже. Еще никогда в жизни Наташенька не испытывала таких серьезных противоречий. Бывало, она долго не могла выбрать дорогие духи в магазине, но чтобы вопрос стоял ребром — между жизнью и смертью — тут случилось впервые!

— Останься со мной. — попросил Семен тихо. — Если через несколько часов ничего не прояснится, я сам тебя отвезу.

Наташенька вздохнула.

— Если бы мне за это еще доплачивали. — Пробормотала она. — Хорошо. Только давай выйдем на улицу, я хочу кое-куда позвонить.

— Это срочно? — Спросила бабушка Фима. Она все еще стояла в дверном проеме. — У нас спиритический сеанс на носу. Да и сигнала нет.

— Срочнее некуда. — Наташенька решительно потянула Семена за руку.

Они вышли на улицу. На крыльце сидел дедушка Ефим, подложивший под зад целлофановый пакет, и пытался найти сигнал. У крыльца прыгала по лужам довольная Вячеслава. Она была грязная и изрядно промокшая. Судя по несчастному дедушкиному виду, он опасался заходить в дом именно по этой причине.

Наташенька распахнула зонтик, который захватила из холла, и направилась по тропинке в сторону въездных ворот. Семен поспешил следом.

— Ты и правда хочешь дозвониться?

— Я тебе не говорила. — Произнесла Наташенька, подумав. — Но у меня есть номер того волшебника, который продал грезы шефу.

— А почему молчала?

— Не думала, что это важно. Пока не появилась… эта самодовольная особа.

— А, по-моему, милая бабушка. — Усмехнулся Семен. — Всех так любит…

Наташенька усмехнулась, вынула сотовый и завертелась на месте, пытаясь найти сигнал. Одна палочка то появлялась, то исчезала. Тогда Наташенька направилась к воротам. Семен поспешил следом, шлепая ногами по лужам и хлюпая носом. Ливень усиливался, а ветер, обнаружив пару новых жертв, накинулся на них, словно щенок на мячик.

— Она действительно неплохая бабушка. — Не унимался Семен. — Беспокоиться о сыне, о внуке… Как только узнала, что происходит, решила взять дело в свои руки. Очень решительно.

— Так тебе нравятся решительные женщины?

— Решительные. — Согласился Семен. — Но не такие старые. А что плохого в женской решительности?

— Может, ты и меня выбрал, потому что я решительная? Такая деловая, целеустремленная, могу сама принимать решения, за моей спиной легко спрятаться. А? — Наташенька и сама не знала, зачем это говорит. Может быть, он испуга. Или стресс дает о себе знать. Ну, да, нервного срыва только и не хватало.

— Я за твоей спиной не прячусь. — отозвался Семен, хлюпая ботинками. — Да и вообще, это не я тебя выбрал…

Наташенька резко остановилась.

— Ну-ка повтори, что ты сейчас сказал? — тихим голосом попросила она.

— Я не то имел в виду!

— Ага. То есть, ты совершенно безразличный ко мне сукин сын, а я взяла тебя и заставила со мной жить, так что ли?

— Нет.

— Не отпирайся! Сам только что сказал! Бессердечное хамло! — в порыве злости Наташенька попыталась ударить Семена зонтом, но ветер опередил ее, вырвал зонт из рук и зашвырнул в темноту.

— Хамло бессердечное! — Повторила Наташенька, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. Семен стоял мокрый и испуганный, не зная, что сказать.

— Значит, не любил, а только делал вид! Значит, все эти подарки, цветы, разговоры — все впустую! Использовал и бросил! Я так и знала, черт тебя дери!

Семен нерешительно шагнул вперед.

— Мне кажется, ты сама себя заводишь! — пробормотал он.

— Ага. Не заведешься тут, с тобой! — Наташенька жалостливо всхлипнула, посмотрела на телефон и увидела прерывающуюся палочку — сигнала так и не было. От этого ей стало еще обиднее за саму себя, и Наташенька вновь разревелась. — И не подходи ко мне, животное! — сквозь слезы прикрикнула она. — Сама пойду на дорогу, без тебя! Не нужен мне такой мужик, который не любит, а пользуется!

— Да не пользуюсь я! Люблю! Наташ!

Но Наташенька уже не слышала, она выбежала за калитку, а потом к дороге, за которой в сером полумраке проглядывался ухоженный дачный лесок. Наташенька кипела от злости и обиды. От злости на себя, от обиды — на Семена (и на себя — самую малость). Она не замечала, что Семен идет за ней, неслышно, отчаянно надеясь, что Наташенька все поймет и простит. Он всегда чувствовал себя виноватым, в любом их споре, и всегда просил прощения первым.

Наташенька пересекла дорогу и остановилась, вглядываясь в полумрак, щурясь от бессилия, пытаясь найти открытое пространство. И нашла — побрела к полянке возле перекрестка. Слезы катились градом, смешиваясь с дождем. Не успела дойти — затрещал телефон. Звонила мама.

— Алло? Мам привет! Все нормально, все хорошо. Что? Дождь идет. Какой, какой, обыкновенный, сильный. Ага. Мам, тут такое творится… Что с голосом? Ничего с голосом, нормально все. Не ревела, мам. Ну. С чего ты взяла, что я ревела? Мам, ну как ты можешь такое говорить? Мам, ну прошу тебя! Чего звонишь-то? Я не сменила тему, я интересуюсь. У меня тут важные дела, я долго не могу болтать, поэтому и интересуюсь. Что? Нет, завтра точно не приеду. Ты из-за этого звонила? Я тебе новую куплю, мам. Вот она у тебя сто лет лежала, никому не нужная, а как только я ее взяла, сразу тебе понадобилась! Я понимаю, что вещь ценная, но тебе-то она сейчас зачем? Куплю новую, мам, что ты раскричалась? Завтра же поеду и куплю! Да, мам, не кричи. Лежала, лежала тысячу лет, крысы уже ее грызть устали, а тут вдруг понадобилась… Не ворчу, мам, не ворчу. Ладно, мам, у меня дела, не могу долго разговаривать. И тебя целую тоже. Привезу, привезу, не забуду. Завтра же, да, мам. Да… — Наташенька отключилась и почувствовала, как волна отчаяния накатывает с новой силой. Нервный срыв, по сравнению с новыми ощущениями, был всего лишь легким бризом на глади ее нервов.

— Что же это такое происходит? — Пробормотала Наташенька, отыскивая номер волшебника в телефонной книжке. — И с родителями беда, и с погодой, и с любимым. Осталось карьеру запороть, пойти домой, намазаться волшебным эликсиром и тоже начать всех кусать, как шеф. А что? Хорошая идея, между прочим. Ага!

Не замечая того, что промокла до костей, не замечая порывов ледяного ветра, Наташенька приложила телефон к уху, ожидая гудков. Почему-то ей показалось, что разговор с волшебником — лучший способ избавиться от стресса. Все же у него такой приятный голос… Вместо этого она услышала приглушенный звук, будто где-то совсем рядом заиграла мелодия сотового телефона. Пошли гудки. Наташенька сделала несколько шагов в сторону. Мелодия усилилась. Это было что-то из альтернативного рока. Наташенька сделала еще несколько шагов, прислушиваясь. Мелодия усиливалась. Телефон определенно лежал где-то рядом, на земле. Может быть на дороге, а может… Наташенька наступила на что-то мягкое. И это мягкое внезапно тихо, с присвистом, застонало.

Деликатный человек встретился со странным человеком в аэропорту. Они не созванивались, не переписывались, не обменивались электронными сообщениями или смсками, да и вообще не виделись двадцать два года. Оба они выглядели точно так же, как и той холодной зимой, когда расстались. Ни одной морщинки не появилось на их лицах, ни одного нового шрама, ни одного седого волоска. Время будто забыло об их существовании или попросту получило хорошую взятку взамен.

Деликатный человек пожал руку странному человеку и спросил:

— Как дела?

— Неплохо. А у тебя?

— Без особых изменений. Как думаешь, мы успеем?

— Есть надежда, что да. Виделся с кем-нибудь… из наших? — странный человек остановил такси небрежным движением руки и, открыв заднюю дверцу, пропустил деликатного человека первым. Потом сел следом и назвал конечную цель поездки.

— Умника не стало два года назад. — Сказал деликатный человек как бы между прочим.

Такси тронулось.

— Как?

— Устал решать задачки мироздания и ушел. Я пытался приучить его к геометрии, но он сказал, что это не его метод.

— А Хватка?

— Получал от нее открытку много лет назад, с изображением медведя, улетающего на воздушных шарах в темноту.

— Говорят, она стала тенью.

Деликатный человек улыбнулся и пожал плечами. За окном светило солнце, но к нему со всех сторон медленно подбирались тучи. Скоро упадет первая капля. А за ней другая. А потом и вовсе наступит Мрак.

— Мы все станем тенями. — Сказал деликатный человек. — Если будем медлить.

Странный человек не мог с ним не согласиться.

Поезд мчался среди зеленых полей, раскинувшихся, будто невиданное море. Поля заканчивались где-то на горизонте, тянулись и вправо и влево, и не было ни одного деревца, ни речки, ни домов. Вечерело, небо заволакивали серые тучи, солнце катилось к горизонту.

Принесли чаю, и крысолов с удовольствием сделал первый глоток. Муза растянулась на койке, прикрыла глаза рукой и, кажется, спала.

Крысолов растянул удавку насколько мог. Он смотрел на закат и размышлял о том, стоит ли ждать конца света. Не сказать, что крысолов сидел на чемоданах в ожидании. Он ни разу не задумывался над этим. Все произошло слишком быстро. Три недели назад крысолов заехал в супермаркет, купить жареного арахиса в скорлупе, а потом на пустой трамвайной остановке столкнулся с зомби. Вообще-то, зомби никогда не покидали тупиков и свалок, но этот оказался очень настырным. Вернее, его подгонял Брокк.

— Помнишь, о чем мы разговаривали много лет назад? — спросил зомби голосом Брокка. — Когда ты видел меня в последний раз в этом мире?

Крысолов кивнул. О конце света.

— Время пришло, мой друг. — Сказал зомби. — Я все выяснил про артефакт. Я знаю, где он и кто его охраняет. Сколько времени тебе понадобиться, чтобы изъять его?

Брокк всегда говорил "изъять" вместо "украсть". Он ведь тоже никогда не крал души. Он их "изымал"… и иногда "обменивал".

— Две недели. — Ответил крысолов. Из-за поворота вынырнул трамвай, освещая остановку бледным светом фар.

— Подробные инструкции получишь завтра. — сказал зомби и захромал в темноту…

С тех пор крысолов и начал подумывать о конце света. О том, что ждет лично его после этого чудного светопреставления. Мама всегда говорила, что когда терпение Господа иссякнет, он обрушит на головы грешников дождь из огненных камней. Брокк, конечно, никакой не Господь, но почему-то крысолов не сомневался, что с помощью артефакта можно не только камни на головы швырять…

Поезд тряхнуло, и крысолов едва не пролил чай на стол. Может быть, конец света, это не так плохо? Может быть, там, после конца света, дела у людей пойдут намного лучше?.. Брокк ведь всегда говорил, что от нынешнего поколения нет никакого толка. Зажравшиеся людишки даже не видят разницы между религией и бизнесом. Торгуют крестиками у церквей, совершают теракты во имя веры, отмечают уйму дней рождений одного и того же бога… Может, после конца света они научатся думать по-другому?

Поезд резко затормозил. Чашка выскользнула из рук крысолова и со звоном разбилась об пол. Тряхнуло. На мгновение крысолов потерял чувство реальности. Его подбросило в воздух. Свет бешено заморгал. Крысолов упал на кровать, съехал с нее и ударился головой о столик. В глазах потемнело, удавка натянулась, сдирая кожу с запястья. Из мерцающей темноты испуганно и сонно вскрикнула муза.

— Что происходит?

— Если бы я знал. — крысолов потер затылок и облокотился о стол. Свет погас окончательно. Купе погрузилось в вечерние сумерки. Где-то на горизонте медленно исчезал краешек солнца.

— Авария?! — спросила муза, протирая глаза.

— Все может быть. — крысолов направился к двери. Удавка натянулась еще сильнее, причиняя боль. — Пойдем вместе, я не дотягиваюсь.

— Тогда освободи меня и иди сам. — проворчала муза, но поднялась.

Крысолов выглянул в коридор. Он оказался не один такой любопытный. В полумраке показались силуэты людей, бродящие по коридору. Все спрашивали друг у друга, что происходит, но никто не мог дать вразумительного ответа.

И в этот момент крысолову отчаянно захотелось оказаться на улице, где-нибудь подальше от этого поезда, хоть в чистом поле, хоть в бурном потоке реки, хоть в окружении голодных волков где-нибудь в лесу. Потому что крысолов почуял опасность, по сравнению с которой волки — плюшевые игрушки, разбросанные по комнате. А крысолов всегда доверял интуиции. А за интуицией стояло что-то еще… что-то вроде выработанного рефлекса выживания.

— Ну-ка, Ыть! — крысолов полез в плащ и выудил шевелящийся сверток.

— Что это? — выглянула из-за плеча муза.

— Что-то вроде удавки. Будешь задавать много вопросов — одену. — Крысолов положил сверток на ладонь. Ыть дрожал всем телом, пульсировал страхом, был воплощение страха. А что может испугать существо, которое питается волшебством? Только другое существо, которое тоже питается волшебством, но настолько большое и сильное, что легко избавляется от конкурента путем его тотального устранения.

— Кажется, нас ищут. — пробормотал крысолов. — Тебе нужно собрать какие-нибудь вещи? Мне тоже не нужно, отлично. Пошли. — И он заторопился по коридору в сторону выхода, таща музу за собой.

— Что происходит? Кто ищет? Меня ищут? Или то, что ты украл?

Люди в ужасе пытались укрыться в своих купе, а те, кто не успел, жались в стены и, спотыкаясь, бежали впереди. Некоторым казалось, что в их головах сейчас произойдет взрыв.

Крысолов распахнул дверь вагона, откинул ступеньки и спустился. Удавка натянулась.

— Я никуда не пойду, пока не объяснишь! — потребовала муза. — Хоть руку отрежь. Себе.

— Отрежу, но тебе! Мне не охота сейчас встречаться с кем-нибудь из Хранителей…

Что-то привлекло внимание крысолова. В это же мгновение справа раздался чудовищный взрыв. Вечер мгновенно окрасился в багровые тона — взорвался первый вагон. Крысолова обдало порывами горячего ветра.

— Хватит препираться! — рявкнул он. — Быстрее!

Муза, кажется, поняла, но не успела сделать и шага, как вагон начал крениться в обратную сторону. Все вагоны начали заваливаться на бока, одновременно. Раздался ужасающий скрежет, слившийся с воплями испуганных людей. Кто-то пытался выпрыгнуть, прыгал, падал, кричал.

Удавка натянулась до такой степени, что у крысолова свело всю руку.

Черт с ней, черт с ней!

Крысолов провел пальцами по удавке, и та лопнула, освобождая. Крысолов попятился назад, увидев на секунду испуганные глаза музы. А потом она пропала в темноте двери. Вагоны падали, люди кричали. Раздался еще один взрыв — пламя охватило второй вагон, а ветер уже был не просто горячим, а обжигающим.

— Ты где?! Крыс…ов…де…ы?!!

Крысолов поднял голову и увидел музу. Она пыталась выбраться. Вагон наклонялся медленно, с неохотой, скрежетал и ухал металлическим эхом.

— Помоги мне, слышишь? Помоги! Пожалуйста! — муза высунулась почти наполовину. Может быть, она бы успела вылезти, но тут показался еще один человек, которому, видимо, было глубоко наплевать на спасение окружающих. Он подмял хрупкое тело музы, используя ее плечи, как опору, и начал выбраться сам.

От третьего взрыва задрожала земля. Обрывки пламени расползлись змейками по траве. Спасающиеся люди разбегались в стороны. Человек выбрался уже наполовину. Откуда-то из недр вагона, сквозь скрежет, до крысолова донеслось слабое, едва слышное: "По…оги!"… А если вагоны взрываются по очереди, то осталось всего три…

Впервые за много лет крысолов растерялся.

Он был вором, но не убийцей. Он убивал, если вынуждали, но никогда — специально. А мама учила его, что нельзя оставаться безучастным к чужому горю. А Брокк говорил, что людское горе — это прокисшее молоко, которое люди пытаются сцедить на голову других… Но ведь никто и никогда не просил у крысолова помощи. Брокк не в счет, Брокку крысолов был должен…

Еще один взрыв. Крысолов не удержался на ногах, упал на колени. Человек уже выбрался из вагона и почти добрался до края — но в этот момент вагон рухнул таки на бок, и от удара человек с воплями соскользнул куда-то вниз. Яркая вспышка света выхватила из темноты очертания рухнувшего на бок поезда, будто полумертвый питон бился в конвульсиях, угодив головой в костер. А в голове крысолова внезапно возникли образы падающих самолетов — тех самолетов, которыми крысолов хотел управлять много лет назад. Но ведь если самолеты упадут, то никакого полета над облаками, в лучах солнца больше не будет. Никогда.

И крысолов решился. Черт с ними, с Хранителями. Он в два шага преодолел расстояние до поезда и быстро взобрался наверх. Низ вагона (который формально теперь был его боком) походил на вываливающиеся внутренности того самого питона. Внутренности, за которые удобно хвататься.

Наверху суетились люди. Музы нигде не было видно. Крысолов оттолкнул какого-то человека и прыгнул внутрь.

— Муза! — позвал он, щурясь в дрожащем мраке. Блики света от огня на улице только мешали.

Снова что-то взорвалось. Воздух вагона наполнился тяжелым гулом и скрежетом, пол под ногами задрожал. Кто-то схватил крысолова за руку.

— Это благородство или безумный поступок? — спросила муза дрожащим от испуга голосом. Под левым глазом быстро набухал синяк.

— Это кислое молоко, которое я только что выпил. — Выдохнул крысолов. — Быстрее, пойдем!

Они добрались до выхода, расталкивая людей. Крысолов подсадил музу, потом начал выбираться сам. Оглушительный взрыв вышиб точку опоры и отшвырнул его назад, в вагон. Из глаз брызнули яркие слезы. Что-то больно впилось в левый бок.

"Последний вагон! — вспыхнула мысль. — Последний вагон перед нашим…"

Он попытался открыть глаза, но сделать это было не так-то просто. Крысолов ощупал бок, засунул пальцы в дыру в плаще и провел по рваной ране, из которой хлестала кровь. Плохо дело. Пора убираться, пока не поздно. Вернее — если не поздно.

Крысолов тяжело поднялся. Давненько он не ощущал себя настолько плохо.

Времени в запасе чудовищно мало — минуты две-три, не больше. Возле входа началась давка. Некоторые били стекла и выбирались наружу. Крысолов замахал свободной рукой, но люди были в таком ужасе, что не обратили на него никакого внимания. Вот ведь ирония судьбы — первый раз в жизни решил кому-то помочь, и так все обернулось…

Над головой с оглушительным звоном разбилось стекло. Крысолова осыпало осколками и обдало потоком горячего ветра. В разбитом окне показалась муза.

— И долго тебя ждать? — крикнула она, — Давай быстрее, а то взлетим оба и уж точно не на самолете!

Крысолов подпрыгнул и, не обращая внимания на боль в боку, начал карабкаться наверх. Ветер обжег его лицо. Было светло, как будто солнце передумало закатываться и вернулось в зенит.

— Быстрее, быстрее! — муза схватила его за плечи и помогла. А потом они вдвоем спрыгнули в траву и побежали. Спустя пару секунд вагон за их спинами взорвался.

В своей жизни крысолов летал всего два раза — и оба раза уложились в прошедшие пятнадцать минут. Крысолову показалось, что кто-то с большими кулаками ударил его в спину с такой силой, что тело перестало сопротивляться земному притяжению и взмыло в воздух. Еще крысолову показалось, что у него горят волосы, а потом ему показалось, что кто-то натолкал в нос и рот горячих углей. А затем крысолов упал, проехал по влажной траве животом, содрал кожу с носа и, кажется, остался жив.

Правда, времени на раздумья не было. Хотелось пожить чуть подольше. Крысолов перевернулся на спину и увидел в ста метрах от себя пылающий вагон. Почти мгновенно взорвался следующий. Горящая цепочка вагонов была уже длиннее той, что не горела.

— Кажется, мы все еще живы! — раздалось сбоку.

— Немудрено. Ты же муза.

— Но сгореть я уж точно могу.

— Все может быть. — крысолов поднялся. — Пора уходить. Если это Хранитель, то какой-то совершенно чокнутый. Такое ощущение, что он получает удовольствие от взрывов.

— Может быть, он такой же фанатик, как и ты? — ввернула муза, тоже поднимаясь. Ее личико было все в грязи, волосы спутаны, а свадебное платье превратилось в черные лохмотья. — А их, Хранителей, много? Что же ты такого украл?..

— Есть такая болезнь — любопытство. Я сам ею страдаю. От нее умирает не меньше людей, чем от аварий на дорогах, в курсе? И почему ты до сих пор не растворилась, как хотела?!

— Вообще-то, я не могу. — пожала плечами муза. — И я думала, что это ты наложил на меня чары, чтобы я не могла переместиться. И именно поэтому, а не по какой-то другой причине, я вытащила тебя из вагона.

— Я думал, ты была признательна…

— Нет.

— И даже не хочешь сказать…

— За то, что ты меня сюда притащил? Я рассчитывала, что спасу тебя, а ты взамен скинешь свое заклятье и позволишь мне вернуться к Вальдемару. — муза уперла руки в бока и стала похожа на маленького разгневанного ангела, очень перепачканного, да и не хватало крыльев за спиной.

Крысолов развел руками.

— Хочу тебя огорчить, но это сделал не я.

— А кто тогда?

— Кто-то, кто взорвал поезд, зная, что в нем едет человек с ценным магическим артефактом. Кто-то, кто рассчитывал уничтожить человека и забрать артефакт…

— То есть, ты сейчас имел в виду себя. Ты украл какой-то ценный артефакт, а тебя собираются за это убить?

— Цербер бы не успел… да и не додумался. Странный и деликатный очень далеко, я проверял… остались Хватка и Умник. Кто же из них ушел два года назад?..

— Кто такой цербер? И скажи мне, если на поезд напал кто-то, кто способен блокировать волшебство, то он же наверняка поймет, что ты все еще жив. Верно?

— Верно. — крысолов опустил взгляд и осторожно убрал край плаща, обнажая рваный свитер и глубокую рану в боку. — Ты совершенно права. И именно поэтому нам нужно бежать.

— С твоим состоянием?

— Лучше раненый, но живой. — крысолов посмотрел на пылающие вагоны. Вот вам и начало конца света… — Поторопимся.

— Это почему?

— Потому что тот, кто бежит от поезда в нашу сторону, не будет разбираться, со мной ты или без меня.

— Кто?.. Что?.. Как?..

Крысолов распахнул плащ и вытащил оружие — шестизарядный револьвер, тяжелый, но надежный. Револьвер не раз спасал шкуру крысолова в прошлом, и, есть надежда, что спасет в будущем.

В их сторону бежал некто высоченный, под три метра ростом и худой, словно жердь. Он поднял руку, вспыхнуло пламя — и в опасной близости от крысолова что-то звонко прожужжало. Крысолов выстрелил, развернулся и бросился бежать со всех ног по сухой траве. Судя по звукам, муза не отставала. Боль в боку сделалась невыносимой. Через несколько метров крысолов понял, что бежать становится все труднее, силы покидали его с каждым шагом.

По мере того, как они отбегали от горящего поезда, становилось темнее. Ночь окутывала непроницаемым покрывалом все вокруг, возвращала себе власть. За спиной раздалось еще несколько выстрелов.

— Мазила! — закричала Муза, задыхаясь от бега. — Стрелять научись, профессор!

В ответ раздалось еще несколько выстрелов. Крысолов не стрелял — берег патроны.

В какой-то момент ноги его поехали, он поскользнулся и, падая, сообразил, что скользит куда-то вниз, по упругому травяному склону. Крысолов упал на спину — боль в боку отдалась яркими искрами в глазах — и поехал. Плащ задрался, а вместе с ним из брюк выбился свитер, а трава больно оцарапала голую спину. Когда склон закончился, крысолов ощутил под спиной колючий гравий. Неподалеку приземлилась муза, сквозь зубы поминая крысолова, неизвестных хранителей и весь белый свет. Крысолов перевернулся на живот, выставив перед собой револьвер. Выглянувшая из-за туч луна услужливо очертила холм, но на его поверхности никого не было. Либо преследователь основательно отстал, либо где-то затаился. Крысолов выждал несколько минут.

— Думаешь, он все еще гонится? — шепотом спросила муза, ложась рядом.

— Он такой фейерверк затеял, что просто не может отступить. — отозвался крысолов, разглядывая холм.

Ну же, где ты?

Внезапно из-за поворота выскочил автомобиль, осветив фарами узкую проселочную дорогу, на обочине которой и оказались крысолов с музой. Приблизившись, автомобиль взвизгнул тормозами, его резко занесло в сторону. Съехав в бок, автомобиль остановился. Хлопнула дверца.

— С вами все в порядке? Вы как там, целы? — в сторону крысолова бежал молодой паренек в круглых очках на длинном остром носу. Паренек был взволнован и удивлен.

— Это же не я вас сбил, да? — дрожащим голосом уточнил он. Потом взгляд паренька упал на револьвер в руках крысолова. Паренек остановился на почтительном расстоянии. — Я вас не сбивал! Я выехал из-за поворота, а вы тут уже лежали, верно? Я ни в чем не виноват. Я помочь хотел!

— Чего ты тараторишь? — проворчала муза, поднимаясь. — До города подбросишь?

— До какого?

— До ближайшего, нам прямо.

Паренек оживленно закивал. Крысолов бросил взгляд на вершину холма. Луна уже снова скрылась за тучами, но очертания холма проглядывались неплохо. Никого там не было. Неужели отстал? Или задумал что-то еще?

— Я вас куда угодно подброшу. Мне по пути туда, к городу. Через поля, стало быть, к маме еду. — затараторил паренек. — Вы только, это, пистолет уберите. А то нервирует…

— Ага. — Крысолов убрал револьвер под плащ и направился к автомобилю. Муза обогнала его и первой села на переднее сиденье.

Впрочем, крысолов и так собирался расположиться на заднем.

Через пару секунд автомобиль завелся и исчез в темноте.

Для счастья нужна была гитара и радостные лица прохожих.

Вальдемар устраивался поудобней, брал первые аккорды, прикидывая в уме, с чего начать рабочий день, и затягивал что-нибудь из "Би-2" или "Чижа", душевное и простенькое, но затрагивающее его собственные чувства. Люди улыбались — Вальдемар был счастлив. Много лет назад он не думал о будущем, жил настоящим и покупал на ужин полуфабрикаты, которые никогда не прожаривал как надо. Вальдемар снимал маленькую комнатку в трехкомнатной квартире, а по соседству с ним жила парочка начинающих наркоманов и дед-алкоголик, у которого раз в месяц случался инфаркт. Но Вальдемар все равно был счастлив.

Он думал поступить в университет, на заочку, но планы так и оставались планами. Зато каждый вечер Вальдемар разучивал новые песни, а уже на следующее утро репетировал в подземном переходе — даже шляпу не снимал, чтоб не кидали денег, потому что считал нелепым получать деньги за репетиции. У Вальдемара был идеальный слух (так говорили друзья, да и он иногда тешил себя мыслью, что не безнадежен), он умел с одного прослушивания запомнить и разобрать по нотам любую мелодию, даже самую сложную. Он бы мог сделать на этом карьеру, но жил одним днем и не задумывался о будущем.

Вальдемар играл в подземном переходе, на улице Красной, возле универмага и на мосту "Поцелуев", потому что доставлял радость молодоженам. Ему хватало денег, чтобы снять комнатку побольше, но ему нравилось общество начинающих наркоманов и деда-алкоголика.

Со временем это бы прошло, Вальдемару бы захотелось серьезной жизни, он бы отложил гитару и занялся поиском настоящей, серьезной работы. Он и сам понимал, что это не навсегда. Юноши с ветром в голове рано или поздно взрослеют. Вальдемар даже чувствовал, как в воздухе витает некий аромат взросления. Рано или поздно Вальдемар не вышел бы в переход, не стал бы расчехлять гитару, не пошел бы за полуфабрикатами, а купил бы газету с объявлениями и немного фруктов.

Но это время так и не настало.

В сухом и сером мире, где законы физики решают все, а яблоко непременно должно упасть вниз, в мире, где люди сами придумывают себе чудовищ под кроватью, потому что в ином случае умрут от тоски, внезапно возникло волшебство. И предвестником волшебства стал некто, по имени Брокк…

— Его зовут Вальдемар, и он бродячий волшебник!

Бабушка Фима посмотрела на волшебника. Он все еще находился без сознания, а потому не смог оценить всю глубину презрения и ненависти, отраженную в бабушкином взгляде.

Семен приволок Вальдемара в гостиную на первом этаже, где бабушка Фима занималась подготовкой к спиритическому сеансу. Она велела дедушке Ефиму разжечь огонь в камине. Клим должен был выдвинуть чудовищно тяжелый стол в центр, зажечь свечи и расставить стулья, а Вячеслава — не путаться под ногами. И если Клим кое-как справлялся с заданием, то у Вячеславы получалось не очень. Она успела опрокинуть дорогую вазу, зацепить кадку с пальмой и едва не опалить брови о зажженную свечу, которую собиралась задуть. Впрочем, бабушке Фиме было не до Вячеславы, а поэтому ничего страшного не происходило.

— Значит так. — Сказала бабушка Фима, с особенной тщательностью разглядывая Вальдемара. — Душенька, ты уверена, что это именно он?

— Абсолютно. — Заверила Наташенька. — Только я никакая не душенька.

— Тогда надо привести его в чувство. — сказала бабушка Фима.

— А вы уверены, что сначала не надо его, ну, скажем, связать? — поинтересовался Семен, стоящий в дверях.

— Я-то уверена, но меня терзают сомнения, что в этой комнате есть еще хоть один настоящий мужик, который бы справился с этим заданием. — проворчала бабушка Фима. — Дед в камине, внучек двигает стол, а ты и не мужик вовсе, раз позволил себе оскорбить невесту.

Семен удивленно поднял брови.

— Все просто. Вы вошли в гостиную по отдельности, встали в разных местах, а ты, Семен, даже не собираешься принести невесте полотенце, хотя она замерзла, промокла и вот-вот простудится.

Семен изменился в лице, пробормотал что-то невнятное в оправдание и исчез. Через секунду он появился с полотенцем. Бабушка Фима улыбнулась про себя. Больше всего в жизни она хотела походить на миссис Марпл — как не упустить такой шанс, когда он сам лезет в руки?

— Итак. — сказала бабушка Фима, наслаждаясь эффектом. — Да простит меня внученька, но чертовски интересное дело завязывается. На очереди у нас допрос и спиритический сеанс. С чего начнем? С допроса. Семен, так и быть, вяжи. А я на минутку.

Бабушка Фима скрылась за дверью, а потом вернулась, опираясь на кривую деревянную клюку.

— Хорошее средство от волшебства! — сказала она, потрясая клюкой в воздухе. — Выменяла у одной ведьмы на западе Монголии. У них там много ненужных волшебных артефактов. Как будто с неба сыплются.

Клим принес из подвала моток веревки, вдвоем с Семеном они крепко привязали бродячего волшебника к стулу, затем Семен осторожно похлопал его по щекам. Вальдемар закашлял, зафыркал, засопел, приоткрыл глаза и встретился с грозным взглядом бабушки Фимы. Мало кому удавалось выдержать этот взгляд и не сойти при этом с ума. В общем, случилась довольно неприятная встреча.

— Даже не думай исчезнуть. — пригрозила бабушка Фима ледяным тоном. Вячеслава, гуляющая около камина, насторожилась. Такой тон был у бабушки, когда она собиралась сделать что-то действительно зловещее. Например, выбросить все игрушки из окна двенадцатого этажа.

— Я не пытаюсь. — отозвался Вальдемар. — Я же не сумасшедший, убегать. Там дождь, холодно, твари какие-то бродят… Я лучше здесь останусь.

Вальдемар посмотрел по сторонам.

— Я же к вам и шел. — сказал он, нервно облизывая губы. — Как только узнал, что тут у вас приключилось, сразу решил прийти на помощь… А, Наташенька, золотце! Как мое зелье? Сработало? Симпатичный молодой человек упал к твоим ногам?

Наташенька стремительно изменилась в лице.

— Молодой человек? — спросил Семен осторожно.

Вальдемар улыбнулся во все тридцать два зуба.

— А вы, стало быть, жених? Сразу видно, статный человек. Извините, если чем обидел, я же не знал. Просто есть у меня еще одно зелье, которое, при должном применении, можно использовать как обратное тому зелью, которое я продал Наташеньке. Если, конечно, она не успела все израсходовать. Тогда процесс, к сожалению, не обратим. Но, знаете, есть другое средство. Дождевые преднебесные капли. Те самые, которые падают с туч в другую сторону, к солнцу. Вас как звать?.. Может быть, вы развяжете меня, и обговорим цену?..

Семен невольно потянулся к веревкам. И, правда — от Вальдемара исходил столь сильный и гипнотизирующий аромат обаяния, что устоять было практически невозможно.

— Я готов поторговаться. — еще шире улыбнулся Вальдемар. — И не думайте, что раз нашли меня без сознания, то я какой-то там бродячий волшебник с большой дороги. Вовсе нет. Я благородный и честный предпри… ай-ай-ай!

Бабушка Фима легко стукнула клюкой по затылку Вальдемара. Волшебник покосился на бабушку затравленным взглядом.

— Я язык прикусил! — сообщил он. — Что вы себе позволяете, в конце концов! По какому праву?!

— С военнопленными всегда так. И что же у нас приключилось, дорогой вы мой? — спросила бабушка Фима, раскачиваясь на клюке. Ее тень зловеще раскачивалась следом.

— Приключилось? Эээ… Ну, я как только узнал, сразу решил все выяснить. Негативная энергия витает в воздухе, знаете ли. Такая совсем уж негативная. Аж дух захватывает. Я ее сразу почувствовал…

Бабушка Фима подняла клюку и снова треснула Вальдемара по затылку. Волшебник панически взвизгнул.

— Будешь еще врать? — спросила бабушка Фима.

— Как вы смеете? Честного волшебника! Я на вас жаловаться буду! Я на вас столько проклятий навешаю, что не оклемаетесь! Знаете, есть такое проклятие — вырвиглаз! А еще, знаете, что я сделаю? Я соберу лунной росы, смешаю ее с девичьими грезами, насыплю немного кривых отражений — и заставлю вас все это выпить. И знаете, что с вами будет? Знаете?

Бабушка Фима вместо ответа ткнула клюкой Вальдемару в нос. Кончик клюки согнул кончик носа, что способствовало возникновению мгновенной тишины в гостиной. Даже Вячеслава затаила дыхание, а уж она-то знала толк в шуме.

— У меня к тебе встречное предложение. — произнесла бабушка Фима с выражением, от которого похолодел даже Клим. — Ты расскажешь нам всю правду, а я, так уж и быть, подумаю, что с тобой делать дальше.

— Звучит так, как будто вы перечитали книг Агаты Кристи. — произнес Вальдемар гнусаво. — Если вы сломаете мне нос, я все равно ничего не смогу вам рассказать, уважаемая.

Бабушка Фима убрала клюку и неторопливо обошла вокруг Вальдемара, давая ему время на размышления. Остановившись перед ним, бабушка Фима склонила голову на бок.

— Мой первый вопрос. — сказала она. — Что ты подсунул моему бедному сыночку? Из-за чего он кидается на людей, рычит и всех кусает?

Глаза Вальдемара забегали от напряженной мыслительной работы.

— И не думай обманывать. — Бабушка Фима покрутила клюкой у Вальдемарова носа. — Это не просто клюка, и ты знаешь.

— От нее пахнет волшебством. — сказал Вальдемар. — И небесной смолой. А ваш сыночек, это, случайно, не господин Виноградов, хе-хе?

— Он самый.

— Тогда дело в грезах. Я сразу догадался. Видите ли, уважаемая, в нашей профессии случаются накладки. Иногда я могу выпить на ночь слишком много пива, проснуться с небольшой головной болью и перепутать пару-другую склянок. Я могу взять их, не глядя, и даже не заметить, что вместо кристальных грез я взял, скажем, эссенцию воздушного потока. С кем не бывает, верно?

Бабушка Фима коротко стукнула его по голове клюкой.

— За что? — взвыл Вальдемар.

— За вранье. По глазам вижу. У тебя осталось две попытки.

Некоторое время Вальдемар молчал. Вячеславе надоело ждать и она с шумом опрокинула кресло-качалку, на которой очень любил сидеть по вечерам господин Виноградов с чашкой чая. Дедушка Ефим заохал и побрел догонять неугомонную внучку. Семен не сводил глаз с Наташеньки. Наташенька старательно прятала взгляд.

— Так и что? — Не выдержал Клим. — Что с моим отцом? Что вообще происходит? Кто украл музу и талисман? Куда делся цербер?

— Цербер? — Переспросил Вальдемар. — Талисман?

Бабушка Фима укоризненно посмотрела на внука.

— Эх. Я планировала выдавать информацию порциями. Маленькими порциями. Крохотными.

— Но ведь это он во всем виноват, разве нет?

— Внучек, милый мой, если бы ты был чуть поумнее, то сразу бы сообразил, что человек, виновный в краже, не стал бы валяться без сознания практически у порога дома. Он был бы уже за сотню километров отсюда. Верно?

— Верно! — вставил свое слово Вальдемар. — Я жертва, понимаете? Жертва случайного стечения обстоятельств. Я не мог никого и ничего украсть, тем более у вашего сына. Разве я не понимаю, что это чревато? Разве я не вижу в вас силу?..

— Второе предупреждение! — сказала бабушка Фима. — Еще раз солжешь, и я сломаю об тебя клюку.

— Я не лгал! Я просто физически не умею лгать, когда сижу привязанный к стулу, а меня бьют по голове!

— То есть, ты готов признать, что подсунул моему сыну какой-то наркотик.

— Признаю. — отозвался Вальдемар, подумав. — Честное слово, жизнь заставила. Ничего страшного в грезах нет. Они всего лишь погружают человека в собственные фантазии. Он будто видит яркие цветные и очень натуральные сны, всего-то.

— А как же его поведение?

— Небольшой побочный эффект. Как ломка. Когда грезы заканчиваются, они цепляют самые нежные струнки человеческой души, вызывая чудовищные боли от осознания потери. И хочется выпить грез еще, а потом еще… Но это временно. Через час грезы выветрятся, и ваш сын станет такой же, как и прежде.

— Тогда тебе придется сидеть здесь еще час. — заверила бабушка Фима. — И зачем ты продал моему сыну грезы?

— Милая шутка и ничего больше. Черт дернул развлечься.

— Уверен? Может быть, план состоял в том, чтобы мой сын выпил грезы и всю ночь валялся без чувств, а ты в это время беспрепятственно проник в дом и выкрал бы музу и талисман.

— Я не брал талисман, и уж точно не брал музу! — выпалил Вальдемар. — С чего вы вообще взяли, что я собирался что-то красть? И что за талисман, вообще?

— Кто совершает мелкую пакость, тот способен совершить и большую подлость! — философски заметила бабушка Фима. — Ты ни разу не спросил про музу, хотя уже несколько раз спросил про талисман. Неужели тебя не интересует, куда делся подарок моему внука на день рождения?

— Кстати, поздравляю. — буркнул Вальдемар. — я устал от этого допроса. Давайте договоримся…

— Учти, что здесь командую я. — вставила бабушка Фима.

— Да-да. У меня возникло предложение. Я так понимаю, что в этом доме произошло что-то совершенно непонятное. Еще я увидел Мрак над дачными участками, который стремительно расширяется и надвигается на город. Мне совершенно не хочется знать, чем закончится эта история, и я хочу как можно быстрее смыться отсюда. Давайте-ка, я расскажу вам все, что знаю, а вы отпустите меня подобру-поздорову. Идет?

— Идет. Рассказывай. — кивнула бабушка Фима.

— Это точно? Вы же знаете, устный договор между волшебниками, это святое дело.

— Конечно. Знаю. Без проблем. С чего хочешь начать?

Вальдемар вздохнул:

— Я продаю музу за деньги. — начал он. — Это наш с ней бизнес. Операция "Конек-горбунок". Я нахожу информацию о людях, у которых намечается праздник, прихожу к ним как бы невзначай и заверяю их, что муза — лучший подарок, о котором они могли только мечтать. Ну, знаете, в каждом из нас есть творческое начало. Кто-то любит рисовать, кто-то разукрашивать или летать на самолетах. Я подыскиваю нужные слова, и человек берет шкатулку с музой в полной уверенности, что его тайные желания скоро станут явью. Правда, как только он открывает шкатулку, муза оказывается на свободе и исчезает.

— А зачем тогда ее вообще туда совать? — Спросила бабушка Фима. — Можно же продавать пустую шкатулку?

— Обычно я показываю клиенту содержимое, он даже обменивается с музой рукопожатием. Таким образом, клиент платит больше и ни о чем не подозревает. Продавать пустую шкатулку тоже можно, но сложнее.

— То есть, как только мой сын открыл шкатулку у себя дома, муза исчезла?

— В том-то и дело, что нет. Она не явилась в условленное время в условленном месте. Именно поэтому я и отправился на ее поиски сюда.

— И как? — хором спросили бабушка и Клим, а Клим добавил:

— Тем более, что я никакой шкатулки не открывал.

— Музу я не нашел. Зато кто-то стукнул меня по голове и украл мой сотовый телефон.

— Не украли. — Наташенька подошла к столу и положила раскрытый телефон. — Он еще даже работает.

— Серьезно? — оживился Вальдемар. — Я ловил сигнал музы, чтобы выяснить, где она находится. Для этого мне еще нужна энергия, высосанная из пальца, и если вы развяжете мне руки, то…

— Никаких развязанных рук, пока мой сын не придет в сознание! — отрезала бабушка Фима.

— Но как же! Я же все рассказал! Ни один волшебник…

— А кто тебе сказал, что среди нас есть волшебники?

— А клюка? — сник Вальдемар.

— Не показатель. Будешь сидеть тихо, и все закончится хорошо. — бабушка Фима потеряла к Вальдемару интерес и вернулась к столу. В центр стола положили овальное зеркало в полроста, а сверху аккуратно налили воды. Клим, который занимался приготовлением, понял, что допрос бродячего волшебника закончен, и продолжил зажигать свечи, расставленные по периметру.

— Подходите, не стесняйтесь. — бабушка Фима поманила пальцем Семена и Наташеньку. Они подошли с разных сторон и сели подальше друг от друга. — Некоторые кусочки головоломки встали на свои места. Теперь мы знаем, что муза не причем, да и волшебник, скорее всего, не врет. Осталось выяснить, что произошло в холле этого дома несколько часов назад, незадолго до нашего приезда. Какие ужасающие тайны могут скрывать замолчавшие навсегда мертвые охранники этого дома? Что же они видели? О чем общаются там, в неизведанных глубинах послесмертия?.. Семен, у тебя большой опыт общения с духами?

Семен от неожиданности вздрогнул. Ему на мгновение показалось, что бабушка Фима умело нагнетает и без того мрачную обстановку.

— Скорее, я общался с бесами. Изгонял их. — сказал он. — А вот с духами нечасто.

— Это плохо. Потому что я тоже не часто. Можно сказать — в теории. Практикой у нас занимались в другом отделе… Слава, что ты делаешь?! Слава, а ну немедленно положи на место тапки! Они грязные, потные и вонючие! Не смей бросать их в камин! Я кому говорю!

Тапки господина Виноградова весело вспыхнули и сгорели в один миг, а Вячеслава побежала в другой конец гостиной, подальше от бабушки Фимы.

— Дед, ну, сколько еще тебе говорить, следи за Вячеславой! — прикрикнула бабушка Фима. — Вот так всю жизнь. Живешь и живешь, будто вдова. Мужского плеча нет, мужской воли нет, характер показать некому, даже за внучкой как следует не приглядит! Ужас один! Ефим, да вон она, за креслом!

Бабушка Фима тяжело вздохнула.

— Остальных прошу садиться за стол. Да поживее. Не ужинал еще, поди, никто. Быстренько проведем сеанс, и бабушка угостит всех печеньем. Если дурья башка их не раздавила все, пока ехали…

Бабушка Фима села во главе стола. Вячеславу поймали и усадили рядом, заняв шоколадкой. Остальные расселись в произвольном порядке. В гостиной воцарилась тишина. Было слышно, как хрустят свежие поленья в камине, да дождь тихо шуршит за окном.

— Пожалуй, я начну. — произнесла бабушка Фима торжественно. — Много лет назад я приехала в поселение городского типа, что на севере, и там познакомилась с одним прекрасным молодым человеком. Он был гением спиритизма. Можно сказать — лучшим в своем роде. К сожалению, чья-то ревность и полное невежество сгубили этого молодого человека, но речь сейчас не об этом. Когда мы с ним были… эээ… в некотором роде близки, молодой человек научил меня приемам спиритизма, а вернее, обозначил главные фазы вызова и общения с нужными призраками. Итак, внимание.

Бабушка Фима взмахнула руками, откинула голову назад и что-то неразборчиво забормотала себе под нос. Глаза ее закатились. Напряжение усилилось. Некоторым в гостиной показалось, что становится невыносимо душно.

Семен непроизвольно подался вперед. Он-то был самый подкованный в этом деле, правда никогда не присутствовал на спиритических сеансах…

По воде на поверхности зеркала пошла рябь. Потом рябь приобрела четкую форму — расходилась кольцами от центра зеркала по краям, будто откуда-то из глубин отражения пробивался слабый родничок.

Бабушка Фима выгнулась совсем уж неожиданным образом, замахала руками и внезапно закричала, да так, что испугалась даже Вячеслава, в ужасе застывшая с куском шоколадки в зубах.

Огонь свечей задрожал. Пот градинами катился по лицам. Дедушка Ефим в панике пытался прикрыть глаза Вячеславе, которая подумывала закатить испуганную истерику.

И в этот момент изнутри зеркала показалась чья-то полупрозрачная кисть. Вне всяких сомнений, в мир живых пытался пробраться призрак. Бабушка Фима победно хмыкнула, затрясла руками с утроенной силой и затараторила непонятные слова. Рука призрака удлинилась до локтя, показалась вторая рука, затем руки ухватились за края зеркала и с силой выдернули из водной ряби все тело.

Призрак оказался худым, скуластым человеком. Смерть не пощадила его, оставив на лице (да и на всем теле) следы разложения. Во впалых щеках копошились полупрозрачные черви, от которых исходило бледное голубоватое свечение. Человек был абсолютно лыс. Он оказался одет в старинный камзол с огромными овальными пуговицами. Призрак сел на край зеркала, упершись ногами в другой его край. Призрак был бос, а ногти на ногах не стрижены, казалось, лет пятьсот.

— Кто посмел? — спросил призрак, позевывая. — Будить от вечного сна призраков прошлого, а?

Бабушка Фима опустила руки и прищурилась.

— А ты кто такой? — Поинтересовалась она.

— Я великий поэт Кристофер Клеб. — сказал призрак. Голос его звучал глухо, будто отражался от металлической кастрюли. — Вернее, его призрак.

— Никогда о тебе не слышала. — призналась бабушка Фима.

— Я непризнанный. Было дело. И рано умерший, между прочим. — уточнил призрак, оглядывая присутствующих. — Между прочим, в пророчестве сказано, что почти все призраки оживут только тогда, когда грясти начнет конец света. Так что, грядет?

— Нет. Мы занимаемся спиритизмом. — сказала бабушка Фима. — Только нам нужен вовсе не призрак поэта. Нам нужен охранник.

Призрак внезапно поднял вверх руку с вытянутым указательным пальцем. Палец был костлявый и с не стриженым ногтем. Призрак прислушался. Все, невольно, тоже.

— Чую. — сказал призрак зловеще. — Конец света грядет. Мрак растекается по земле, а кто-то направляется к Храму Зеркал и Улыбок… Неужели Брокк закончил свое грязное дело и теперь хочет украсть артефакт?

— Брокк? — внезапно взвизгнул из-за бабушкиной спины бродячий волшебник.

Все от удивления подпрыгнули.

— Артефакт? — переспросила бабушка Фима. — Ну-ка расскажи, что ты знаешь об артефакте?

— Пусть лучше расскажет, что он знает о Брокке! — вновь взвизгнул из-за бабушкиной спины Вальдемар.

— Великий артефакт, который сдерживает этот мир от Мрака. — сказал призрак задумчиво. — Считалось, что он утерян навсегда, и все усилия Брокка оказались напрасными. Даже когда он оказался заперт в Храме Зеркал и Улыбок, то не оставлял надежды найти, эээ, нечто похожее на рожу. Никто из нас не верил, что конец света наступит так быстро… А ведь прошло очень мало времени…

— Теперь, пожалуйста, поподробнее. — произнесла бабушка Фима. — Кто такой Брокк, зачем ему артефакт, и при чем тут конец света?

Призрак повернул голову в сторону бабушки Фимы. Несколько червей, извиваясь, вывалились из его глазниц и с хлюпаньем упали на дрожащую поверхность зеркала.

— Я вижу в тебе силу, старушка! — сказал призрак.

— Мне это уже говорили. И я не старушка.

— Сможешь ли ты пройти все испытания по пути к Храму Зеркал и Улыбок и остановить проклятое существо, вздумавшее здесь все уничтожить? — голос призрака внезапно стал чрезвычайно громким. Огонь в камине затрепетал, а шторы взмыли вверх. Все присутствующие ощутили легкий озноб, а шоколадка в руках Вячеславы мгновенно растаяла и стала липкой.

— У меня есть выбор? — спросила бабушка Фима. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Она и не такое видела в своей жизни, в тесном кабинете двенадцатого отдела…

— Нет. Это я для соблюдения церемонии спросил. — отозвался призрак обычным голосом, потом внезапно вновь оглушил. — Тогда ожидай, и за тобой явятся!

— Кто?

— Их будет много! — заверил призрак оглушительно. — Очень много!

Призрак выпрямился, роста он оказался метра два, не меньше. Сверкающие и извивающие червяки разлетелись в стороны, но исчезали прямо в воздухе.

— Ожидай! Ожидай! — повторил призрак, затем взмыл в воздух, без проблем прошел сквозь потолок и исчез.

В гостиной воцарилась тишина, которую невозможно было назвать даже мертвой, потому что было еще тише.

Первым заговорил Семен.

— Мне кажется. — сказал он, тщательно подыскивая слова. — Мне кажется, что я видел его внутренности… Ну, знаете, он же сидел напротив меня, так у него между пуговиц проглядывалось, ну… что-то вроде…

— Умоляю! — воскликнула Наташенька. — Я видела его насквозь. Он же призрак, какие внутренности?!

— А мне кажется. — задумчиво произнесла бабушка Фима. — Что мы вызвали не того призрака.

— Очень даже того! — отозвался из-за ее спины Вальдемар. — Он рассказал столько всего интересного, что дальше нет нужды никого вызывать!

Бабушка Фима резко развернулась.

— Тебе что-то известно?

— О, да. — Вальдемар улыбался. Улыбка его казалась безумной. — Мне известно, что скоро этому миру придет конец. Брокк добрался до ТОГО САМОГО артефакта.

— Это уже и мне известно. — Сказал бабушка Фима. — Есть что-нибудь по существу? Кто такой Брокк? Что за артефакт? И почему, черт возьми, будет конец света?

— Развяжете меня, и я все расскажу. Мне нет смысла убегать, призрак прав, деваться некуда. Если артефакт попадет в руки этому злобному, бессердечному, кровожадному ублюдку, то мы все умрем.

— Эй! — бабушка Фима пригрозила Вальдемару клюкой. — Не ругайся при ребенке!

И в этот момент со второго этажа раздался душераздирающий крик.

Городок накрыла ночь. Внезапно, без предупреждения, на два часа раньше обычного. Почти сразу же заморосил мелкий колючий дождик, переросший сначала в хлесткий дождь, а потом и в буйный ливень. Люди заспешили по домам, люди оставались недовольны, люди ругали гидрометеоцентр и не понимали, что происходит. Оптимисты думали, что непогода продлится максимум пару дней. Пессимисты предвещали конец света и в доказательство приводили примеры из интернета — всюду писали о схожих аномалиях. В Париже, например, дождь начался так внезапно, что большинство людей подумали, будто их окатили водой из шланга какие-нибудь любители развлечений. Аляску засыпало снегом — за два часа выпала месячная норма осадков. По всей Африке за пять минут стало так темно, что в некоторых государствах успели совершить революции, а в одном, наоборот, революция внезапно сорвалась… Впрочем, многие оптимисты утверждали, что искать правду в интернете все равно, что доверять политикам.

Кто бы что ни говорил, темнота с дождем были на руку церберу и Хватке. Они беспрепятственно пересекли город по пустынным улицам, и вышли на федеральную трассу. Автомобилей было немного, а те, кто проезжал мимо вряд ли бы заметил цербера в такую непогоду.

Хватка сидела на спине пса, раскрыв зонт. Ветер трепал ее сливающиеся с темнотой волосы.

— Запах гари! — сказала Хватка, принюхиваясь. Ее нежный голос, будто аромат утреннего чая, был хорошо слышен сквозь шум дождя.

— Ага. Точно. Чую. — отозвался цербер. — Если быстрым бегом, то через два часа будем на месте.

— Мне кажется, стоит поторопиться.

— Мне тоже так кажется.

— Как думаешь, кто-нибудь из других Хранителей уже там?

— Я очень на это надеюсь.

Цербер сорвался с места. Никто в мире не умел бегать так быстро, как гигантская гипсовая статуя трехголового пса.

Крысолову казалось, что ему в бок засунули раскаленный железный прут и хорошенько им подвигали. Наверное, крысолов залил кровью все заднее сиденье.

— Давай начистоту. — сказала муза. — Мне нет никакого дела до того, что ты украл. Меня вообще не должно было здесь быть. Но мне нужно знать, зачем ты меня вытащил из поезда.

— Так вы из того взорвавшегося поезда? — переспросил паренек в очках. — Круто! Я видел, как он горит, как раз проезжал мимо. Я вызвал скорую и милицию! Только я решил не останавливаться, а то, сами знаете, начнут задавать вопросы, всякие там ненужные вещи, время мое тратить. Лучше, думаю, сделаю доброе дело и кину его в воду. А? Как в мультике, помните?

Муза выразительно посмотрела на паренька в очках, и тот мгновенно замолчал, вцепившись в баранку.

Интересно, подумал крысолов, какие тайные желания или мечты вызвала муза своим взглядом? Самого крысолова до сих пор не оставляла мысль о самолетах.

— Когда ты упала. — пробормотал он. — Я вдруг подумал, ну, всего на мгновение, что без тебя у меня не получится кое-что сделать… Понимаешь, я всю жизнь мечтал стать летчиком. Я рассказывал об этом, а еще о том, что мне нравится вид неба над облаками, и солнце, и ощущение высоты… И вот я решил, ну, когда ты упала, что если я не спасу тебя, в тот миг, то может так случиться, что я никогда не смогу осуществить свою мечту…

Крысолов замолчал. Бок отозвался пронзительной болью, словно тело мстило сознанию за нелепые откровения. А ведь и действительно — с чего бы это откровенничать?

— Это твои штучки? — поинтересовался крысолов сквозь зубы.

Муза, полуобернувшись на сиденье, пожала плечами.

— Даже если бы захотела. — сказала она. — То у меня бы ничего не вышло. Волшебство до сих пор недоступно. Какие-то у тебя могущественные враги.

— Тогда, надеюсь, мое объяснение тебя удовлетворит.

— Вполне. Ты себя хорошо чувствуешь?

— Не то, чтобы очень…

— Все ясно. Нужно искать больницу.

— Ты шутишь? Никакой больницы! За нами гонятся!

— Будто бы я не заметила. Особенно, когда взорвался поезд. Удивляюсь твоей глупости, уважаемый! — муза усмехнулась. — То есть, проще умереть, чем потратить время?

— Взгляни на ситуацию с моей стороны.

— Я бы не стала никого воровать.

— А я бы не стал изображать из себя музу, чтобы дурить головы богатым дядям.

Муза вспыхнула:

— Что за намеки? Я не изображаю! Я и есть муза!

— Продажная муза. Что может быть романтичнее. — крысолов закашлял, растирая кровь тыльной стороной ладони.

— Позвольте вмешаться? — внезапно произнес паренек в очках. — Через три с половиной километра будет поселок Двубратский. Там есть больничка, простенькая, но добротная. В пятистах метрах от трассы. Как вам?

— Никаких больниц! — крысолов внезапно чихнул, да так сильно, что внутри что-то со звоном лопнуло. Боль в боку перекинулась на живот, а потом и на грудь, и заметалась по телу, будто взбесившийся хорек, попавший в курятник. Боль заставила крысолова скрутиться на заднем сиденье, парализовала и оглушила.

Муза вздохнула.

— Едем в больницу. — сказала она и увидела первые капли дождя на лобовом стекле.

Крепнев как раз собирался уходить.

Вообще-то, он планировал уйти пораньше, минут на двадцать, чтобы успеть до закрытия цветочного ларька на углу и купить букет белых роз. Но последняя посетительница оказалась дамочкой весьма настырной и потребовала, чтобы ей проверили глаза не просто основательно, а с ОСОБОЙ ТЩАТЕЛЬНОСТЬЮ. Дамочке недавно стукнуло восемьдесят четыре. Крепнев собирался рассказать ей, что в таком возрасте следует искать место на кладбище, а не проверять зрение, но, как всегда, сдержался и провел полное обследование. В итоге, дамочка ушла довольной, а Крепнев в весьма поганом настроении молил всех известных ему богов, чтобы цветочный ларек еще не закрылся. Могут же они иногда задержаться на работе?!

Крепнев спустился на первый этаж, расписался в журнале, подхватил портфель, одновременно накидывая пиджак, и уж было собрался глотнуть свежего вечернего воздуха, как вдруг понял, что выход ему преградила странная на вид девушка.

Во-первых, девушка выглядела так, будто сбежала со свадьбы, преодолев при этом невероятное количество всех мыслимых и немыслимых трудностей. Свадебное платье на ней частью обгорело, частью облезло, частью намокло. Лицо было в ссадинах и порезах, а еще в пятнах гари. Под глазом набухал синяк. От девушки исходил странный смешанный аромат дорогих духов и дыма. Странно, что не водки.

Во-вторых, девушка была босой.

В-третьих, за ее спиной, прямо в дверях, стоял паренек в очках, а на его плечо тяжело опирался еще более странный на вид, чем девушка, мужчина. Он вообще походил на персонажа комиксов, только выглядел потрепанным и уставшим… и, судя по всему, был тяжело ранен.

Чтобы впитать такое количество информации, Крепневу понадобилась всего пара секунд. Долг подсказывал ему совершить правильный поступок. Жажда бурной страсти настаивала на обратном. Крепнев понимал, что если не успеет купить цветы, то Маришка наверняка обидится. А если Маришка обидится, то решит сразу же лечь спать. А если она сразу же ляжет спать, то…

— Простите. — Крепнев хотел обогнуть странную девушку, но она сделала шаг в сторону, параллельно его шагу.

— Нам срочно нужна помощь. Человек умирает. — решительно произнесла девушка.

НУ, почему от нее не разит спиртом? Тогда можно было бы легко вызвать охрану.

— Я ничем не могу помочь. Есть дежурные, есть персонал. Обращайтесь к ним. — Крепнев сделал шаг обратно. Странная девушка последовала за ним.

— Нет. Вы можете. — сказала она. — Мы же теряем время.

Обычно Крепнев сдерживался. Но в этот раз не смог. Наверное, лимит на сдерживание он исчерпал с той дамочкой, у которой зрение в восемьдесят четыре было лучше, чем у пациентов отделения микрохирургии глаза после выписки.

— С чего вы взяли, что я вам что-то обязан?! — прошипел он, приближаясь к девушке. — Кто вы вообще такие?! Откуда взялись? Вон, есть персонал, обращайтесь к ним. Меня ваши дела не касаются! Я опаздываю! На часы посмотрите! Посмотрите!

Крепнев показал девушке часы на запястье и, для пущей убедительности, постучал по ним согнутым пальцем. Обычно это помогало. Но в этот момент кто-то ухватил Крепнева за локоть. Крепко и болезненно.

— Нельзя так обращаться с девушками! — сказал кто-то. — Хотя мне и самому плевать, но все же.

Крепнев попытался повернуться, и ему это почти удалось. Странный человек в потрепанном черном плаще сидел на полу, прислонившись к стене. А рядом стоял паренек в очках. И именно он крепко сжимал локоть Крепнева. Крепнев вдруг понял, что не в силах пошевелить руками. В животе неприятно похолодело.

— Главное, чтобы этот человек остался жив, — сказал паренек в очках. — Делай, что хочешь, но через час он нужен мне живым и стабильным. Ты понял?

Крепнев хотел возмутиться, но не смог. Паренек в очках отпустил его и отошел за спину странной девушки. Она, к слову, выглядела очень сильно напуганной, будто сама не поняла, что только что произошло.

— Почему я? — пробормотал Крепнев отчаянно. — И в старших классах я, и в общаге я, и за пивом и за сигаретами и в туалете… тоже я…

— Потому что ты подвернулся. — отозвался паренек в очках. Что-то в его голосе заставило Крепнева вспомнить не только юность, но и детсадовское детство, когда два мальчика из старшей группы съели его манную кашу с любимыми комочками. О, эти болезненные воспоминания…

Потирая руку, Крепнев направился к человеку в плаще. Под человеком медленно растекалась по кафельному полу лужица крови. Глядя на нее, Крепнев подумал о том, что белые розы он уже сегодня не купит.

Клим любил размышлять о том, что он талантливый художник. Не гениальный, но и не полный ноль. Так, где-то посередине. Картины у него выходили неплохие, кое-какие нравились даже ему самому. Несколько он раздарил своим друзьям и друзьям отца.

А ведь так хотелось признания. Так хотелось, чтобы кто-нибудь, совершенно незнакомый Климу, увидел его работу и удивился, восхитился, обрадовался бы такой находке, спросил бы, кто автор, и высказал бы свое восхищение. К сожалению, реалии жизни были таковы, что восхищение высказывали только работники и друзья отца. Именно благодаря им Клим уяснил для себя одну простую истину — мнения знакомых ничего не значат. Да, именно так… Исключение составляла бабушка Фима, которая всегда высказывала внуку в лицо, все, что думала. За это ее Клим не только побаивался, но и уважал. Только бабушке Фиме он решался показывать свои самые рискованные работы. И ее критику он ценил…

— Мне кажется, что это размазня, а не картина! — сказала бабушка Фима, мимолетом поглядывая на холст, сушившийся у лестницы на втором этаже.

— Почему? — на картине был изображен средневековый замок и ворон, одиноко кружащий в свете бледной луны. Клим трудился над ней три вечера.

— Потому что такие картины рисовали во времена Эдгара По, а, значит, уже сто с лишним лет художники не придумали ничего нового. — сказала бабушка Фима. — А мой внук не должен слепо копировать достижения других художников. Ищи оригинальность.

Клим был согласен полностью. Но в данный момент он больше переживал за отца, чем за картины.

Господин Виноградов пришел в себя. Мало того, он даже пытался развязать узлы на запястьях. Господин Виноградов вспотел, покраснел от напряжения и был явно не в духе (что, с учетом ситуации, вполне логично).

— Вы это видели?! — рявкнул господин Виноградов, едва Клим ворвался в комнату. Следом вошла бабушка Фима, а уже за ней Семен и Наташенька. Дедушка Ефим остался внизу, наблюдать за Вячеславой.

— Вы видели это?! — снова рявкнул господин Виноградов. — Он был зеленого цвета, полупрозрачный, как туман, и разговаривал!!

— По-крайней мере, он больше не рычит и не старается кого-нибудь укусить. — шепнула бабушка Фима. Клим согласно кивнул.

— Пап. Кого ты видел?

Господин Виноградов перестал извиваться, пытаясь, словно фокусник, развязать узлы силой взгляда, и сфокусировал взгляд на сыне.

— Призрака! Самого настоящего призрака! Он просочился сквозь пол и уселся на кровати, вот здесь. Скрестил ноги и сказал что-то вроде: "Грядет", потом почесал лысину и растворился… Представляешь?

— Немного. — согласился Клим. — Пап, как ты себя чувствуешь? Я имею в виду, ну, вообще.

Господин Виноградов хмыкнул. Это был хороший признак.

— А как я могу себя чувствовать? — поинтересовался он. — Не очень, знаешь ли. Меня связали по рукам и ногам, оставили в комнате с призраками, а еще забыли закрыть окно. Теперь радикулит обеспечен.

По комнате действительно гулял сквозняк.

— То есть, с тобой все в порядке? — уточнил Клим.

Тут вмешалась бабушка Фима. Она подошла к кровати и стукнула господина Виноградова по макушке клюкой. Господин Виноградов вскрикнул от боли.

— Что на это скажешь? — осведомилась бабушка Фима.

— Я тоже рад тебя видеть! — буркнул господин Виноградов. — Можно было бы и обнять любимого сына.

— Все нормально, он здоров. — бабушка Фима уступила место Климу, который быстро отвязал отца.

— И все-таки я видел призрака! — сказал господин Виноградов, потирая запястья. Вид у господина Виноградова был изрядно потрепан, под глазами набухли лиловые синяки, будто господин Виноградов сильно пил не первую неделю.

— Мы знаем. — сказала бабушка Фима. — Мы сами его и вызвали. Дай-ка обниму кровинушку. Сколько не виделись-то?

— Месяц, мам! — господин Виноградов зажал бабушку в объятиях.

— А казалось, целую вечность. Я без вас, без родных, так скучаю, так скучаю! Будто время растягивается, и тянется бесконечность… — бабушка Фима всхлипнула. — Сижу, бывает, по вечерам, смотрю телевизор, а все о вас думаю. И кажется мне, что не один год сижу, и не два, а десятилетия. И так грустно становится, так тоскливо на душе. Защемит в груди, застонет, и плачу, плачу горькими слезами, о вас думая…

В комнате возникла неловкая пауза. Бабушка Фима всхлипнула еще раз, видимо, для порядка, отстранилась от сына и тяжело оперлась о клюку.

— А теперь о деле. — произнесла она ровным голосом. — Одевайся, Федь, мне столько тебе еще надо рассказать, что ты не представляешь!

— Ты уже знаешь про статую? — спросил господин Виноградов, натягивая пиджак.

— Я даже знаю про артефакт! — заверила бабушка Фима.

Господин Виноградов начал завязывать галстук, стремительно возвращаясь к привычному образу бизнесмена. У него слегка побаливала голова, а еще хотелось быстро опохмелиться.

— Наташенька, золотце, сделай мне, пожалуйста, кофейку. — произнес он деловым голосом.

Наташенька удивленно моргнула.

— Не надо, я пошутил. — улыбнулся господин Виноградов. — Проверяю профессиональные навыки. Молодой человек, эээ, Семен, как успехи с поисками моих украденных вещей?

— Между прочим, Федь. — произнесла бабушка Фима. — Из-за твоих украденных вещей скоро наступит конец света.

— Серьезно?

— Нам призрак сказал. И это вовсе не шутка. Пойдем на первый этаж, я хочу тебе кое-кого показать. — бабушка Фима взяла господина Виноградова под локоть и повела за собой.

— Клим, ты уверен, что мы должны ходить за твоей бабушкой, будто дети в садике? — осторожно спросила Наташенька.

— Мне кажется, она знает, что делает. — вставил Семен негромко.

— Я не разговаривала с мамиными сыночками.

— А я не разговаривал с неверными невестами.

— Даже так? — вспыхнула Наташенька. — Кто бы говорил? Вечно шлешься по квартирам, бесов изгоняешь. Не удивлюсь, если скоро в городе народиться много маленьких бесенышей, таких же, как ты.

— А я не удивлюсь, если узнаю, что ты купила у этого волшебника пару литров эликсира, чтобы понравиться всем мужикам в вашей конторе!

Клим, который был еще слишком юн, чтобы уметь безболезненно вмешиваться в бурные выяснения отношений, предпочел отойти в сторону, но не удержался.

— Вообще-то, речь идет и о моем отце тоже. — заметил он.

— Ну, твой отец симпатичный малый. Почему бы и нет? Она может приударить за кем угодно, верно?

Наташенька молча влепила Семену пощечину.

— Чтобы ты знал, я действительно тебя любила. Пока не поняла, что ни о какой карьере, ни о каком мужском плече и уж тем более ни о каком понимании с тобой нельзя и мечтать. — и она вышла, цокая каблуками по кафелю.

— Мне кажется, ты погорячился. — сказал Клим и вышел следом.

Вообще-то, Климу было интересно, что происходит внизу. Семейные перепалки его заботили меньше всего. В кои-то веки у него на глазах разыгрывается самое настоящее приключение, а он наблюдает за пощечинами… Так все самое интересное пропустить можно.

— …Не вижу логики. — говорил господин Виноградов, расхаживая кругами вокруг стула, к которому был привязан бродячий волшебник. — Вы, значит, утверждаете, что муза не могла бы выбраться из шкатулки самостоятельно и именно поэтому не могла украсть мой талисман.

— Давайте называть его артефакт. — вставила бабушка Фима. — Так призрак сказал, а я ему в некотором роде доверяю.

— Никогда не доверяйте призракам, уважаемая! — буркнул Вальдемар. — Им же все равно, скажут они правду или солгут. Что им будет за вранье? Клюкой проткнете?

— Я бы и тебе не доверяла, если бы не новые подробности. И вообще, кто такой Брокк?

Вальдемар насупился. Лицо его побагровело.

— Он дьявол? — предположил господин Виноградов.

— Слишком широко берете.

— Ну, я ожидал самого худшего. Могущественный волшебник?

— Он всего лишь человек. — сказал Вальдемар. — Слишком заигравшийся с этим миром человек. Если бы я встретил его, я бы вырвал его горло и выколол глаза. Надеюсь, он от этого умрет.

— Что же вы с ним так?..

— А вы когда-нибудь видели людей, которые считают, что мир создан для них? — спросил Вальдемар. — Людей, которые считают себя Богами? Но при этом они вовсе не боги и даже не волшебники. У них нет голубей в рукавах, нет летающих замков за городом, нет ангелов за спиной и уж точно нет крыльев. Но они одержимы Манией. И от этого становятся в тысячу раз страшнее любого самого могущественного мага…

— Ты же художник, да? — обратился Вальдемар к Климу, стоящему неподалеку. — Я краем глаза увидел несколько холстов. Ты отлично рисуешь, мой мальчик, у тебя есть талант. Отец рассказывал, что ты развиваешься.

— Причем здесь это? — спросила бабушка Фима, поигрывая клюкой.

— У Брокка был нюх на гениев. Он запросто мог отыскать среди тысячи людей одного гениального писателя, художника или музыканта. Брокк их и выискивал…

— Зачем?

— Я был музыкантом. — сказал Вальдемар, глядя в пол. — Мне казалось, что я хороший музыкант, но не более того. Я мог разобрать любую мелодию по нотам, даже если слышал ее всего пару секунд. Мне никто не завидовал, а я получал удовольствие от своей работы. Часто играл в переходах, у метро, на мостах или просто на улицах. Иногда за деньги, иногда — нет. А потом пришел Брокк и предложил купить мой талант.

— Купить? — усмехнулась бабушка Фима. — Многое повидала на своем веку, но чтобы такое…

— Он предлагал неплохие деньги. По-честному, этих денег мне хватило бы до конца жизни, а потом до конца жизни моим сыновьям, а потом еще и внукам, и, может, правнукам, если бы они не сильно транжирили. Мы посидели с Брокком в ресторане, выпили вина, поели куриного мяса. Он убеждал меня, что эта сделка — единственный шанс изменить жизнь. В конце концов, он оказался прав. Я размышлял о предложении еще несколько дней, а потом решил, что дело того стоит. Я подумал, что без музыки как-нибудь проживу, а вот без денег прожить не очень получится. И мы заключили сделку. Брокк повел меня к себе в квартиру, где он совершал ритуалы. Изъять талант — дело непростое, это я вам как бродячий волшебник говорю. Не знаю, где Брокк отыскал нужные инструкции, как он сумел воплотить в жизнь столь древнее волшебство, но в конечном итоге у него получилось.

— И он забрал твой талант?

Вальдемар уныло кивнул. Климу показалось, всего лишь на мгновение, что сквозь маску бродячего волшебника, которым прикрывался Вальдемар, проступило другое лицо, с иными чертами и с совершенно другим выражением. То было лицо молодого музыканта, который вдруг понял, чего он лишился.

— Денег-то хоть заплатил? — поинтересовалась бабушка Фима. — Дед, где Вячеслава? И что, что под столом? Так, достань!

— Заплатил. В этом плане Брокк не обманул.

— То есть, обманул в другом.

— Не просто обманул. Он не стал упоминать о том, что талантливый человек без своего таланта становится пустым человеком. Из меня как будто душу вынули, но ничего не дали взамен. Как будто я был… воздушным шариком без воздуха. Сморщенным, никому не нужным и совершенно пустым. Сначала я не заметил, я наслаждался богатством, купил себе квартиру, автомобиль, несколько дорогих гитар. Я съездил в Чехию, а потом в Польшу и в Америку. Собирался прогуляться по Монмартр в Новый год, но однажды я оказался дома один и увидел ряд новеньких гитар, висящих на стене. Одна из них была с автографом Брайана Мэя. И я вдруг понял, что хочу взять гитару и поиграть на ней, дотронуться до струн, извлечь мелодию, насладиться звуком… но пустота внутри меня решительно сказал "нет". И пустоты было больше, она была сильнее. Противоречие разрывало меня на куски. Я и хотел и не хотел играть. И чем острее становилось противоречие, тем острее я чувствовал боль в груди…

— Все это интересно до безобразия. — прервала бабушка Фима. — Однако время идет, а мы по-прежнему не знаем, что за артефакт украл Брокк. Ты знаешь?

— Нет. Брокк много чего украл в своей жизни. Может быть, в артефакте заключена еще одна душа? Или чей-нибудь могущественный гений.

— Ты хочешь сказать, настолько могущественный, что может уничтожить весь мир?

— Может, все же развяжете меня? — спросил Вальдемар. — Понятно же, что я никуда не убегу. Я сам сюда явился. А?

— Ты украл мои деньги. — заметил господин Виноградов.

— Я же бездушный, мне можно. — пожал плечами Вальдемар. — Плюс, я могу определить, где сейчас находится муза. Я как раз этим и занимался, когда кто-то врезал мне по голове.

— Если мы найдем музу, то сможем отыскать и артефакт. — господин Виноградов задумчиво почесал затылок. — Мам, может, развяжем?

— Дело твое. — пожала плечами бабушка Фима. — Если что, Вальдемар, не забывай о клюке. Вячеслава! Убери руки от огня, кожа слезет!

Мгновенно забыв о происходящем, бабушка Фима заковыляла к камину, возле которого крутилась неугомонная внучка.

— Ох ты боже мой, — причитала бабушка Фима, — вырастили на свою голову! Ну, кто же додумался тебя рожать? Какая мать, такое и дитя! Запустили совсем! Ни совести, ни воспитания, ни вот такой крохотной капли уважения к родной бабушке! И как же жить будешь, а? Как детей своих растить?!..

Когда Вальдемара развязали, он тут же принялся с кряхтением разминать спину, присел на корточки, вытянув вперед руки, и зачем-то погладил живот.

— Проклятый радикулит! Вот бессмертие есть, а радикулит не проходит. И как после этого жить? Бурный день выдался. — бормотал Вальдемар. — Вернее, ночь. Первый признак конца света, знаете ли.

— А как это — жить без души и без таланта? — спросил Клим. Очень уж его интересовали подобные вопросы. В наличие души он не очень верил, а вот без таланта свою жизнь не представлял.

— Вот так. — развел руками Вальдемар. — Теперь я волшебник. Не совсем равноценная замена, но скрашивает одиночество и пустоту.

Подошла бабушка Фима. В левой руке извивалась Вячеслава, требующая шоколадку и спать.

— Так и будете болтать, или все же займетесь делом? — осведомилась бабушка Фима.

— Все будет сделано, глазом не успеете моргнуть. — Заверил волшебник.

В этот раз он, кажется, не обманывал.

Странный человек и деликатный человек остановились у подножия холма. В темноте было хорошо видно, как горит поезд.

Капал дождь, но его никто не замечал. Деликатный человек засунул руки в карманы, а странный человек потирал ладони.

— Мне кажется, это на севере. — сказал деликатный человек после минутного молчания.

— К черту. Нужно подождать остальных, а потом решать. — отозвался странный человек. — Сейчас что север, что юг — одинаково холодно.

— Было бы глупо тратить время зря.

— Есть идеи получше?

Вокруг горящего поезда суетились люди. Через вспаханное поле неслась легковушка с включенными мигалками.

Оба — и странный и деликатный — разом повернули голову в сторону леса, который начинался в километре от поезда, справа, и хорошо проглядывался с холма. В темноте лес казался жирной кляксой на ровном листе поля.

— Быстро бежит. — сказал странный человек.

— Еще бы. — отозвался деликатный.

Если бы на холме находился обыкновенный человек, он бы разглядел движущуюся черную точку только через пару минут. Потом он бы увидел, как точка растет и растет, становиться больше, превращается в странный силуэт, похожий на силуэт какого-то животного. А потом бы человек убежал, оглашая испуганными воплями окрестности.

Еще через минуту на холм взобрался цербер. Хватка соскользнула с его спины и поклонилась странному и деликатному. Цербер сказал:

— Рад вас видеть, ребята.

— Я тоже. — отозвался деликатный человек. — Сколько лет, как говорится.

Странный человек легко кивнул.

— Я бы сказал, что это плохой повод для встречи, но раз уж никто из нас не нашел времени за двадцать два года, то можно считать, что, да, я тоже очень рад. — сказал он.

— Ждем Умника? — Хватка смотрела на горящий поезд.

— Я уговаривал его заняться геометрией, но он предпочел исчезнуть. — сказал деликатный человек.

— Я бы тоже предпочел. — отозвался цербер. — Из-за геометрии-то…

— Он сильно страдал?

Деликатный человек пожал плечами.

— Он передал тебе привет, когда я видел его в последний раз. Сказал, что несмотря ни на что… ну, ты понимаешь.

Хватка опустила глаза. Несколько секунд все четверо молчали, встав в круг, лицом друг к другу.

— Раз уж мы снова вместе. — произнесла Хватка тихо. — Давайте спасем этот ужасный мир в честь нашего общего друга.

— Я предлагал идти на север. — сказал деликатный человек.

— Я чую, что он в часе на северо-западе. — отозвался цербер.

— У кого-нибудь есть сомнения не доверять нюху Церба? — осведомился деликатный человек. — Тогда, в путь.

Не прошло и мгновения, как на холме стало пусто и тихо.

Хранители умели быль невидимыми и неслышными. Даже когда их об этом никто не просил.

— Вы же понимаете, что если я не выйду отсюда, я не смогу принести нужных лекарств. — пробормотал Крепнев. За последние десять минут он перебрал в памяти все возможные причины, по которым он мог сегодня остаться дома. Он мог заболеть, сломать ногу или руку, проспать, взять отгул за свой счет, притвориться больным и съездить, навестить маму, умереть, в конце концов… но ничего подобного не случилось, и Крепнев находился в палате с маньяком, грязной невестой и раненым мужиком в плаще.

Самое интересное, что никто в больнице, казалось, не замечал очевидного. Врачи проходили мимо, люди спешили по своим делам, два охранника вообще не подняли голов, когда Крепнев прошел мимо, таща на плече истекающего кровью человека.

Волшебство?

Крепнев не верил в волшебство. Вернее, он знал, что где-то в мире есть бродячие волшебники, пыль, что заставляет людей летать, зелья бессмертия, летающие корабли и исчезающие небоскребы — но в его собственном внутреннем мире, в том мире, где он хотел прожить до конца дней, места волшебству не находилось.

— Понятное дело, что тебе нужно выйти. — сказал паренек в очках, он же, по определению Крепнева — чистой воды маньяк. — Давай сюда сотовый.

— Что?

— Сотовый давай. — повторил паренек в очках терпеливо.

Крепнев полез в карман, выудил телефон и безропотно вложил его в протянутую ладонь маньяка. В голове вертелось: "Для чего я это делаю??", но ответа не нашлось. Вместо того чтобы возразить, Крепнев пробормотал:

— Я же офтальмолог. Я не смогу ничем помочь. И мне уже домой пора, меня ждут, понимаете?

— Кто ждет? — маньяк приложил трубку к уху.

— Мама…

— Мама?.. А, эээ, здравствуйте, вы мама офтальмолога из шестой больницы? Да, да, Пети. Что? Да, извините, что сразу так вам сообщаю, но у вашего сына проблемы на работе. Он вдруг упал в обморок и никак не может прийти в себя. Мы бы хотели направить к нему домой докторов, ну, вы понимаете, нам нужно узнать, может, он что-то принимал, или… я надеюсь, что все будет в порядке… вы не могли бы рассказать подробно, как к нему подъехать, чтобы мы могли… да, да… спасибо огромное… не волнуйтесь, да. Что вы говорите? Хорошо, если вы подъедете, то будет очень мило. К нему домой? Замечательно. Мы вас там встретим. Да, мы сделаем все, что можем. Спасибо…

Маньяк положил трубку.

— К маме хочешь, да? В общем так, Петр, у тебя в запасе двадцать минут, чтобы заштопать моего друга. Как ты успел заметить, я знаю, где ты живешь, и где будет твоя мама ближайший час, так что, надеюсь, хватит ума ничего не выкинуть.

Крепнев ощутил, как свело желудок.

— Зачем вы это сделали?

— Ну, а что еще остается? — пожал плечами маньяк. — У тебя двадцать минут, не забывай. Я бы на твоем месте умчался искать иголку, нитку, а может быть и опытного хирурга. А?

Крепневу не надо было повторять дважды. На трясущихся ногах он вышел из палаты. В висках бешено колотило, перед глазами темнело. Лишь бы не грохнуться в обморок в такой момент, лишь бы…

Паренек в очках склонился над крысоловом и начал небрежно стаскивать с него плащ. Крысолов не сопротивлялся — не было сил.

— Кто ты такой? — прошептал он. — Брокк послал на помощь?

— Не дождешься. — отозвался человек в очках. — Скажем так, это я взорвал поезд.

Муза у окна хмыкнула. Человек перевел внимание на нее. Муза забралась на подоконник с ногами. Она бы все равно не могла спрыгнуть с другой стороны — окна перекрывала металлическая решетка.

— Я сказал что-то смешное? — человек в очках стянул плащ и швырнул его на пол. Под плащом у крысолова обнаружилась черная водолазка и кобура с револьвером.

— Я-то тут совсем не причем. — сказала муза. — Если бы не идиотское стечение обстоятельств, ехала бы сейчас в поезде совсем в другом направлении и с совсем другими людьми.

— Не знаю, кто ты и какое там стечение обстоятельств (да и чихать я хотел), но ты поедешь с нами. — отозвался паренек в очках, вытаскивая револьвер. — Не зря же он тебя вытащил из поезда.

— Ну, решил человек раз в жизни совершить благородный поступок. — сказала муза, задумчиво наблюдая за происходящим. — А вот у вас, похоже, не выйдет.

— Я и не собирался, чтобы выходило. Моя цель — Брокк. На Вора и на тебя мне наплевать.

— Я поняла. — сказал муза. — Нужно, чтобы Вор, который почему-то зовет себя крысоловом, привел вас к своему хозяину.

— Верно мыслишь. — паренек в очках вскинул револьвер и прицелился, щурясь левым глазом. — Только у меня к тебе просьба. Помолчи. У меня от твоего голоса голова раскалывается и очень хочется заняться геометрией.

— Иначе вы меня застрелите? — спросила муза, обхватывая колени руками.

— Иначе я тебя застрелю. — согласился паренек в очках и принялся обыскивать крысолова дальше.

— Забавная ситуация. — протянула муза. — Из того, что я знаю о Брокке, выходит, что мне нельзя к нему соваться — уничтожит. Но идти против вас я не могу — уничтожите вы. Патовая ситуация. Может, как в шахматах, останусь на месте?

— Может, помолчишь?

— Не выйдет. Я муза, мне положено ублажать слух творческим людям. Вот если бы вы дали мне уйти, тогда бы…

Человек в очках выпрямился. В руке он держал дрожащий сверток.

— А кто сказал, что здесь есть творческие люди? — спросил он. — Мне наплевать, муза ты, или бесеныш. У меня есть задача. Цель.

— Мания. — подсказала муза. — Вы форменный маньяк. Уж я-то вижу.

— А если и так? Будешь много болтать — сделаю с тобой вот это. — Человек в очках крепко сжал сверток в руке. Раздался пронзительный, полный боли и отчаяния писк. Человек в очках заулыбался, обнажая ровные белые зубы. Внутри свертка что-то звонко хрустнуло — и писк прервался. Сверток больше не дрожал. Сквозь пальцы человека в очках закапала на пол светящаяся зеленоватая жидкость.

— Волшебные существа такие хрупкие. — прошептал человек в очках. Кажется, происходящее его возбуждало.

Муза не ответила.

Хорошо, что в этот момент вернулся Крепнев.

Семену было сильно не по себе. Он не то, чтобы боялся, просто… чувствовал себя не в своей тарелке. Все-таки, его территория — это изгнание бесов. Если бы где-нибудь в одной из многочисленных комнат господина Виноградова объявился человек, одержимый бесом, Семен кинулся бы туда с радостью, с облегчением, со счастливой улыбкой на устах. А вот с волшебством Семен был незнаком, да и побаивался его. Как-то в детстве мама подарила Семену волшебный фонарь, который светился зеленым, когда Семен не спал, и становился красным, когда Семен засыпал. По этому фонарю легко можно было угадать правду, чем мама и пользовалась. Даже когда Семен притворялся и наблюдал за фонарем, прищурив глаза, тот светился зеленым. И мама говорила: "Прекращай щуриться!", или "Немедленно спать!", и становилось понятно, что волшебство — это не новогодние подарки, и даже не жвачка под подушкой наутро, когда за день до этого вел себя хорошо и умылся перед сном… волшебство — это способ вывести на чистую воду кого угодно.

Когда Семен стал постарше, в мире как раз широко распространилось настоящее, не выдуманное волшебство. В городе стали появляться первые бродячие волшебники, которые делали деньги на чем угодно — от продажи говорящих голубей, до вызова кратковременного дождя кому-нибудь на огород. Однажды одноклассники Семена решили скинуться и купить у бродячего волшебника шкатулку знаний — вещь, о которой ходило множество слухов, но никто и никогда ее не видел. Поговаривали, что в шкатулке хранится полный курс школьной программы, и тем, кто эту шкатулку откроет, знания будут доступны в полном объеме. Когда у школы появился волшебник, одноклассники произвели быстрый обмен, и уже после третьего урока укрылись в туалете, чтобы опробовать шкатулку. Семен не успел вовремя и, как оказалось позже, это его спасло. Стоило одноклассникам открыть шкатулку, как из нее вырвались языки разноцветного пламени. Языки огня ловили испуганных ребят, обвивали их, поднимали над землей и швыряли под потолок. Участники событий потом рассказывали, что некоторые языки огня осуществляли самую настоящую порку (в доказательство были предъявлены следы на поясницах и чуть ниже), а чей-то голос монотонно повторял: "Учи историю! Откуда есть пошла земля Русская! Учи историю!". Потом огонь угас, а одноклассников обнаружили со следами ожогов, с пеплом на лице и в волосах, и испуганными до икоты.

С тех пор Семен волшебства и побаивался. Он хотел бы очутиться сейчас не в просторной гостиной загородного дома, а в своей уютной, пусть маленькой, но такой домашней квартирке.

— Итак, господа! — сказал Вальдемар. — Перед вами обыкновенный с виду телефон. Ничего особенного, раскладушка, купил на рынке у одного местного торговца. Но если присмотреться глубже, то, смею вас заверить, ничего более диковинного вы в жизни не видели. Я его, так сказать, усовершенствовал. Привнес в эту скромную модель толику чистейшего, незамутненного волшебства. Первым делом, я телефон разобрал и протер его поисковым эликсиром. Этот эликсир вырабатывают феи-треножницы, которые рождаются в сотне километров друг от друга и живут всего девять минут. Для того чтобы продолжить род, им нужно за столь короткий промежуток времени найти себе партнера или партнершу и совокупиться. Тело феи-треножницы вырабатывает фермент, который и помогает им быстро определить местоположение партнера или партнерши. Из добытого фермента я создал эликсир.

— И скольких же бедных фей вы убили? — холодно поинтересовалась бабушка Фима.

Все сидели за столом, с которого еще не успели убрать зеркало с водой и свечи. Справа от Семена расположились Клим, господин Виноградов и Наташенька, а слева — бабушка Фима, дедушка Ефим и Вячеслава, которая в кои-то веки подустала и решила просто посидеть и поковырять ногтем скатерть. Как раз напротив Семена сидел Вальдемар. Уверенность бродячего волшебника била фонтаном.

— Я не убил ни одной! — заявил Вальдемар. — Я выслеживал их, наблюдал за спариванием, а потом собирал мертвые тела, пока их не склевали птицы. Каждая оплодотворенная фея приносила потомство, поэтому я не нарушил экологический баланс. Все по-честному. Но не в этом суть, господа. Дело в том, что моя милая муза, как существо в некоторой степени эфемерное и не от мира сего, тоже выделяет подобные ферменты, и смазывать ее эликсиром не надо. Достаточно раскрыть телефон и набрать небольшой числовой код…

— Что за код? — поинтересовалась бабушка Фима.

Вальдемар открыл телефон и нажал несколько кнопок.

— Комбинация цифр, кодировка внутреннего генома музы. — отмахнулся Вальдемар. — В одной секретной лаборатории подсказали.

— Вас пустили в секретную лабораторию?

— Меня туда попросили прийти! Все из-за кристальных грез. У директора началась ломка, он впал в некоторое безумие, ну и… — Вальдемар осекся и покосился на господина Виноградова. — В общем, смотрите. Ждем несколько секунд и — опа — вот вам местоположение моей ненаглядной музы.

Вальдемар показал раскрытый телефон, на котором светился ряд цифр.

— И что это означает? — поинтересовалась бабушка Фима.

Вальдемар пожал плечами:

— Я не знаю. Это был первый этап.

— А второй?

— Второй этап — переправить меня туда с помощью волшебства и телефона.

Бабушка Фима покачала головой.

— Не пойдет. Один ты туда не пойдешь.

— Понятное дело, не пойду. Неизвестный похититель — один из слуг Брокка, и я не знаю, кто из них опасней.

— А кто там вообще есть? — спросил Семен.

— По именам всех не знаю. Брокк взял их на воспитание много лет назад, когда узнал, что некоторые люди собираются его уничтожить. Брокк хотел сделать из них вроде как собственных защитников, но потом, по слухам, слишком заигрался и угодил в Храм Зеркал и Улыбок.

— Я уже слышала это от призрака. — перебила бабушка Фима. — Занятная мифология, но, к сожалению, времени у нас мало. Кто пойдет с волшебником?

— Я пойду! — приподнялся со своего места господин Виноградов. — Это мой артефакт, мне его и забирать.

— В этом есть логика. Кто с тобой?

— Я тоже хочу! — поднял руку Клим. — Ба, я серьезно. Сегодня же мой день рождения!

— Ты думаешь, что лучшим подарком тебе будет смерть?

— Почему сразу смерть?

— Ты слышал, что есть господа, которые служат Брокку? Наверняка они собираются кого-нибудь убить!

— Юноша, я бы не стал рисковать, — вставил Вальдемар. — Ладно мне, старому бродячему волшебнику, не сидится на месте, но у тебя-то впереди столько времени!

— Семен? — бабушка Фима выразительно посмотрела на экзорциста.

Этого-то Семен и опасался. Внизу живота стремительно похолодело. Семен не любил ответственности. Он даже мамину собаку никогда не выгуливал — боялся, что с ней может что-нибудь случиться во время прогулки…

— Я, эээ, пожалуй, эээ, может быть, отправиться всем вместе?

Вальдемар покачал головой.

— Не выйдет. Вас слишком много. Я бы с радостью, но не выйдет.

Семен беспомощно посмотрел по сторонам. Наташенька не сводила с него испепеляющего взгляда. Никогда еще Семен не чувствовал себя настолько ответственным и настолько виноватым.

— Я, эээ, пожалуй, не против. — выдавил он, наконец, с невероятным трудом.

— Вот и ладно. Вот и хорошо. — Вальдмер аккуратно положил раскрытый телефон на стол. — У кого-нибудь есть два зеркала и фонарик?..

Дождь лил вовсю. Мгла нависла над поселком. Ветер радостно и хищно, будто взбесившийся пес, рвал провода, раскачивал вывески, таскал по земле газеты, мусорные баки, велосипеды, оставленные без присмотра и кучи разнообразного хлама. Кто бы мог подумать, что в конце августа разыграется такая непогода? А кто бы мог подумать, что через несколько дней наступит конец света?

У черного входа в больницу, в пролете металлической лестницы, стоял молодой санитар и докуривал сигарету. На душе у него скребли кошки. Интуиция подсказывала, что из больницы надо немедленно бежать. Что-то неладное творилось в больнице, страх гулял по коридорам, паника пробиралась в палаты, а ужасные предчувствия наполняли воздух. Большая часть врачей и санитаров в спешке разошлись, многие дежурные не явились на дежурства, но их никто не дожидался. Многие уходили просто так. Легкие больные вдруг решили переждать непогоду дома, а те, кто не мог передвигаться самостоятельно, сорвали голосовые связки, упрашивая по телефонам друзей, знакомых и родственников приехать и забрать их. Санитар не знал в чем, дело, но в какой-то миг он сделал свой выбор. Докурив сигарету, санитар выбросил бычок в темноту, спустился с лестницы и поспешил по дороге в сторону дома, стараясь (интуитивно) держаться в свете редких фонарей.

Четыре тени бесшумно возникли у черного входа.

— Я думала, он никогда не уйдет. — прошелестела, будто падающий осенний лист, Хватка и сложила зонтик.

— Церб, тебе лучше охранять выходы. — деликатный человек потрепал статую пса по средней холке.

— А мы устроим погром! — хмыкнул странный человек.

— Не переусердствуйте!

Цербер дождался, пока трое его друзей скроются за дверью черного входа, и затрусил по периметру больницы — проверять выходы. Держался он (интуитивно) в тени.

Крепнев привел с собой патологоанатома по фамилии Попов. Патологоанатом был человеком бесстрашным и не верил в чудеса. Крепнев застал его в коридоре, когда Попов собирался уходить домой. В отличие от остальных сотрудников больницы, которые в панике разбегались кто куда, Попов уходил, потому что у него закончился рабочий день. Он собирался заглянуть в киоск, купить журнал о кино и провести вечер в ванной. Крепнев взял его под локоть, отвел в сторону и сбивчиво рассказал о богатом клиенте, которому срочно нужна помощь, но клиент не хочет раздувать скандала, потому что очень богат и очень знаменит, и поэтому готов заплатить немалые деньги за анонимную и квалифицированную помощь. Крепневу было невероятно стыдно за свою ложь. Он чувствовал, как уши его буквально раскаляются докрасна, но иного способа затащить Попова в палату не мог. Крепневу и в голову не приходило, откуда в больнице деревни Двубратской мог взяться известный и чрезвычайно богатый клиент. Но Попов поверил.

Паренек в очках сидел на тумбочке, болтая ногами. Человек в плаще истекал кровью на кровати. Грязная невеста изучала улицу.

— Милая компания! — усмехнулся Попов, оглядывая палату поверх очков. — Мои условия — три сотни баксов сразу, плюс три сотни после операции. И еще сотню, если хотите, чтобы все было сделано быстро.

Крепнев мысленно сжался в тугой, неприметный комок. Паренек в очках несколько секунд сидел без движения, потом легко спрыгнул с тумбочки и подошел к Попову. Патологоанатом был на голову выше и шире в плечах, но Крепнев отчего-то верил, что пареньку в очках ничего не стоит сломать Попову шею одним движением руки.

— Еще сотню дам, если заштопаешь его прямо здесь. — неожиданно сказал паренек в очках.

У Крепнева отвисла челюсть.

— Деньги решают все! — подмигнул паренек в очках. — По рукам?

— По рукам. — Отозвался Попов.

— Это самый простой фокус в моей практике. — Вальдемар взял два прямоугольных зеркала и закрепил их на столе в вертикальном положении при помощи бокалов для вина. — Мгновенному перемещению даже не нужно учиться. Просто послушайте объяснения умудренного годами волшебника, и у вас все получится!

— Можно без объяснений. — сказала бабушка Фима. — Главное, сделайте все правильно.

— Обижаете!

Зеркала были повернуты таким образом, чтобы ловить изображение друг друга. Таким образом, возникли бесконечные отражения бесконечных зеркал. Между зеркалами волшебник оставил зазор сантиметров в десять.

— Принцип прост. Кладем сюда фонарик и наводим его на одно из зеркал… Видите? — Вальдемар включил фонарик. Луч отразился от одного зеркала в другом, потом спустя долю секунды в зеркалах вспыхнули миллионы крохотных лучиков света, которые уходили все глубже и глубже, все дальше и дальше…

— Ба! А можно мне посмотреть? — Вячеслава потянула бабушку Фиму за край платья.

— Это не опасно? — спросила бабушка Фима.

Вальдемар заулыбался. От этой его улыбки, порой, таяли самые заледенелые сердца самых заядлых аристократов и олигархов.

— Отраженный свет сам по себе безопасен. — сказал он. — Это всего лишь лучик, затерявшийся в бесконечности собственных отражений. Но вот если применить волшебство…

— Ба! Я хочу посмотреть на лучики света! — взвизгнула Вячеслава.

— Деточка моя! Раз дядя говорит, что безопасно, то, наверное, можно и посмотреть…

Вальдемар торжественно воздел руки над головой и выкрикнул несколько неразборчивых (но, без сомнения, волшебных) слов.

— Ба! — Вячеслава потянулась к ближнему зеркалу. Она привыкла сначала брать, а потом смотреть.

На мгновение в гостиной возникла этакая торжественная тишина, которая обычно возникает либо перед какой-нибудь церемонией, либо перед глобальной катастрофой.

Вячеслава дотронулась до зеркала. Вальдемар испуганно вскрикнул. Кто-то кашлянул.

Отраженный свет ярким фонтаном взвился вверх, между зеркал, озарив полумрак гостиной и разогнав тени. Пол под ногами задрожал. Свет ударил в потолок и рассыпался миллиардами светящихся снежинок, которые угасали, не преодолев и половины расстояния до пола.

— Будут неприятности! — завопил Вальдемар.

Вячеслава тотчас забыла про зеркальце и принялась ловить тающие снежинки.

И в этот момент фонтан прервался, свет угас, а присутствующим неожиданно показалось, что в гостиной стало еще темнее, чем до происшествия.

Вальдемар исчез. На полу, где минуту назад стоял волшебник, дымилось размытое обгорелое пятно.

— Сбежал, ирод! — в сердцах воскликнула бабушка Фима. — Оставил нас, родненьких, без прикрытия! Ну, дайте мне его только найти! Я ему устрою кузькину мать!

— Мам. — тихо пробормотал господин Виноградов. Голос у него неприятно дрожал. — Мам. Мне кажется, он, эээ, не совсем сбежал. Ну, а если и сбежал, то прихватил с собой Клима и, эээ, Наташеньку…

Бабушка Фима медленно обвела взглядом гостиницу. Народу действительно поубавилось. В воздухе ощутимо пахло горелым.

— Я очень надеюсь, что они отправились туда, куда нужно. — произнесла бабушка Фима, и от ее тона всем в гостиной стало не по себе…

В коридоре Хватка столкнулась с насмерть перепуганной медсестрой. Запах страха, всеобщей паники сбивал Хватку со следа. Он не могла точно определить, где находится артефакт. Только этаж — второй. А вот какая палата?..

И кто вообще додумался тащить артефакт в больницу?

Хватка схватила медсестру за плечи и хорошенько встряхнула.

— От кого бежишь? — поинтересовалась она.

Медсестра замотала головой. На глазах выступили слезы. Деликатный человек и странный человек переминались с ноги на ногу.

— В какой палате… страх? Где… паника? Можешь показать?

Медсестра помедлила, потом ткнула пальцем в сторону коридора. Там было, по меньшей мере, десяток дверей.

— Мне кажется, проще проверить, чем пытаться что-нибудь из нее вытащить. — предположил странный человек. — И, потом, я доверяю твоему чутью.

— Ты прав.

Медсестра вырвалась и убежала к лестничному пролету. Судя по всему, из медперсонала на втором этаже больше никого не осталось. Странный и деликатный одновременно запустили руки в карманы брюк и вытащили оружие — небольшие дубинки, похожие на милицейские, но с толстым округлым набалдашником. Оба не любили огнестрельное оружие, а предпочитали старое, проверенное волшебство.

Хватка подошла к первой двери справа и распахнула ее. В палате было пусто. Хватка направилась к двери слева — распахнула. С кровати на нее смотрел человек, укутанный в гипс, будто мумия — в бинты.

— Может быть, вы вытащите меня отсюда? — попросил он.

Хватка молча закрыла дверь и направилась к дальше.

В этот момент в холле первого этажа появился Церб. Он был очень любопытен. И еще он учуял артефакт.

Попов залатал рану за десять минут.

— Ему повезло. — говорил Попов со знанием дела. — Рана небольшая, края ровные, никаких внутренних повреждений. Ему бы, конечно, постельный режим и капельницу на пару часиков, но если у вас этого в распоряжении нет, то хотя бы постарайтесь не нервировать пациента.

Крепнев смотрел на происходящее сквозь призму ужаса и непонимания. Он думал о маме и о цветах, которые не купил сегодня. Он думал о десятках пациентов, которые давали ему взятки, чтобы пройти медосмотр, и еще о десятках других пациентов, которые взятки не давали, и поэтому медосмотр не прошли… Он думал о том, что мог бы прожить свою жизнь более достойно, если бы знал, чем она может завершиться. А ведь, казалось, смерть еще так далека…

— Куда уж тут не нервничать. — отозвалась грязная невеста. — Теперь вы, скорее всего, всех их убьете, верно?

— С чего бы это? — паренек в очках вытащил кошелек и отсчитал Попову ровно четыре сотни долларов.

Попов подтянулся, убрал использованные перчатки в задний карман брюк и, уходя, добавил:

— Не забудьте про крепкий сон. Это залог любого выздоровления.

Дверь за ним закрылась. Крепнев обречено осел в углу палаты. Он чувствовал задом холодный кафель, но даже не думал вставать. Ему было все равно.

— Я всегда знал, что патологоанатомы самые бесстрашные люди в мире. — заметил паренек в очках. — А чего им бояться? Они же препарируют смерть!

— Ну, а этого мужчинку ты точно убьешь. — произнесла грязная невеста задумчиво.

— Почему ты решила, что я кого-то убью? — огрызнулся паренек в очках. — Делаешь из меня монстра!

— Потому что я вижу желания каждого из вас. Тайные, явные, полуявные, все, какие только проступают. Вообще-то, моя задача подтолкнуть человека к исполнению его желания, развить в нем чувство, скажем так, прекрасного… но почему-то именно для тебя я не хочу этого делать.

— И не надо. Я не просил. Так справлюсь.

Крепнев увидел револьвер в руке паренька в очках и закрыл глаза. Жизнь, может быть, и не стоила того, чтобы прожить ее заново, но разве человек должен умирать именно так? И ведь не лезет в голову ни одного достойного воспоминания, в которое можно было бы укутаться, словно в теплое одеяло, и спокойно умереть…

Выстрела не последовало.

— А это еще что такое?.. — удивился паренек в очках. — Неужели?.. О!

Крепнев открыл глаза.

Крепнев увидел вспышку яркого света.

И в палате вдруг возникли люди. Просто возникли — и все. Перед окном.

Паренек в очках. Кажется, удивился не меньше Крепнева.

— Вы кто такие, откуда взялись?

В этот момент с треском распахнулась дверь и кто-то ворвался в палату — стремительно, как ветер, будто тени умерших здесь пациентов решили вырваться на волю из царства мертвых и отомстить за что-нибудь… Не важно за что, ведь месть, иногда, очень неразборчивая дама.

Паренек в очках развернулся и выстрелил. Грохот оглушил Крепнева. Дрожащий сгусток тени, размытый человеческий силуэт, заслонил его от происходящего. Крепнев обхватил голову руками — где-то внутри головы зародился и начал стремительно нарастать гул.

Вновь раздался выстрел. Кто-то закричал — было слышно даже сквозь тонны ваты, заложившей уши. Крепнев упал на живот и пополз к открытой двери. Паника захлестнула его, будто окатили кипятком из ведра. Крепнев застонал, завопил, заскулил. До двери оставалось всего чуть-чуть, всего полметра…

Еще один выстрел. Пуля расколола кафельную плитку. Крепнев замер. Внезапно он понял, что вокруг — не только в его голове — наступила тишина. Мир застыл, превратившись в киношный стоп-кадр.

— Даже не думай убегать. — это был голос паренька в очках. Такой естественный, будто только его Крепнев и ожидал услышать. — Теперь мне точно понадобиться твоя помощь.

Крепнев медленно перевернулся на спину. Худшие ожидания сбывались.

Никто — и уж точно не Наташенька — не мог ожидать, что произойдет в следующую секунду после того, как бродячий волшебник закричит о грядущих неприятностях.

В своей бурной и насыщенной всевозможными событиями жизни, Наташенька привыкла правильно реагировать. Она точно знала, когда следует принести кофе в кабинет господина Виноградова. Она прекрасно понимала, когда не стоит звонить маме или ехать на свидание к Семену. Она всегда выбирала удачный день для похода по магазинам, чтобы купить все самое новое и самое интересное (и таким образом, оказаться на пике моды среди своих подружек). Но в последние несколько часов Наташенька вдруг поняла, что от ее реакции не осталось и следа. Либо жизнь сделалась очень непредсказуемой, либо Наташенька сдала позиции…

А гостиная растворилась. Мир вокруг обрушился в непроглядную темноту. Пол ушел из-под ног, и Наташеньку с силой дернули вверх — будто пробку из бутылки шампанского. Наташенька взлетела, почувствовала сильное головокружение, потом, кажется, несколько раз перекувырнулась — и ощутила под ногами твердый пол.

А затем темноту сорвали, будто занавеску с художественного полотна, и Наташенька увидела больничную палату.

Прямо перед ней на кровати лежал человек с обнаженным (и, кажется, только что зашитым) животом. Кровать была вся в крови. Чуть поодаль стоял паренек в очках. В руках он держал револьвер.

— Вы кто такие? Откуда взялись?

Вальдемар, оказавшийся рядом, открыл было рот, но в это мгновение дверь в палату распахнулась, и Наташенька увидела… нет, не успела увидеть… в комнату словно ворвался сквозняк… осязаемый, почти видимый сквозняк. Вихрь теней!

Паренек в очках развернулся и выстрелил. Кто-то ударил его — кто-то настолько стремительный, что Наташенька видела лишь условно размытый силуэт. Паренек в очках отступил на шаг — видимо, успел парировать — и выстрелил снова.

Наташенька с ужасом увидела, как из сгустка тени внезапно выпал человек. Он сложился пополам, выронил странную дубинку с железным набалдашником, и, прижимая руки к животу, упал на колени, а потом лицом вниз.

— Умник! — крикнул кто-то.

— Хватка! Я так и знал.

Паренек в очках запрыгнул на кровать. Рядом с ним внезапно оказался еще один человек. Снова выстрел — человека отбросило назад, он рухнул с кровати, взмахнув руками, упал спиной на пол и затих.

Паренек с револьвером с силой дернул за ворот рубашки и поднял свободную руку вверх. В руке сверкала пуговица — сверкала ярким изумрудным светом.

Наташенька увидела еще двоих — в сторону двери осторожно полз человек, а у изголовья кровати застыла девушка. Именно застыла — с занесенной для удара рукой, с искаженным от напряжения лицом, с растрепанными (и тоже застывшими) волосами. Мало того — девушка зависла в воздухе, в нескольких сантиметрах от пола.

Кто-то нажал на паузу в этом стремительном боевике, остановил время.

Снова прозвучал выстрел.

И внезапно наступила тишина.

— Даже не думай убегать!.. — сказал паренек в очках, опуская руку — пуговица осталась висеть в воздухе, разбрасывая по палате изумрудные блики.

И тут Наташенька поняла, что не может пошевелиться. Совсем.

Паренек в очках легко спрыгнул с кровати и подошел к Крепневу, потирая челюсть. На скуле стремительно вздувался багровый синяк.

— Я теперь похож на музу и крысолова. Мы как три сапога пара. — сообщил он радостно. — Все в синяках и ссадинах!

Паренек в очках сел рядом с Крепневым, поигрывая револьвером. Вытянул ноги и оперся о стену спиной.

— Как тебе ситуация? — поинтересовался он.

Крепнев промолчал. Он бы и рад был чего сказать, но слова попросту застряли в горле.

— Я знал, что мои бывшие друзья отправятся в погоню за артефактом, но не подумал, что они доберутся так быстро. Знаешь, двадцать лет не практиковался, успел многое подзабыть. Хватка же быстро бегает. Он так молода…

Паренек в очках ткнул пистолетом в свернувшегося клубком парня, слева от койки.

— Его звали Деликатный. — сказал он доверительным шепотом. — Никогда не умел драться. Он — за переговоры. Если возникала конфликтная ситуация — на помощь приходил именно Деликат. Добрый малый был. Надоедал мне вечными рассуждениями о современном обществе… — паренек в очках перевел револьвер на человека, который лежал на спине, раскинув руки, у изголовья кровати. Пол вокруг него был в крови.

— Этот всегда был каким-то очень странным. — сказал паренек в очках. — Я никогда не мог понять, что у него на уме. Мог положить голову в пасть льва, я серьезно. Или мог ходить по улице голышом, потому что постирал все вещи. Он мне никогда не нравился, хотя я был слишком умным, чтобы ему это показать.

Паренек в очках задумчиво посмотрел на застывшую у окна троицу — молоденькую девушку, худенького остроносого паренька и бродячего волшебника.

— С ними не знаком. — сказал он. — А вот с этой девицей давно не виделись. Не знаю, стоит ли вскрывать старые раны?

Паренек в очках повернулся к Крепневу.

"Теперь точно пристрелит" — подумал тот и мгновенно вспотел.

— Когда-то я ее любил… — шепнул паренек в очках и поднялся.

Он неторопливо обошел застывшую в прыжке девушку, забрался на кровать и сел так, чтобы его лицо было напротив ее лица.

— Привет. — сказал паренек негромко. — Тут, такое дело… Ты, наверное, совершенно не имеешь представления, что происходит, а я не очень-то хочу объяснять. Наверное, мне стоило быть на одной стороне со всеми вами, но прошло слишком много времени, а я слишком многое обдумал, когда собирался… ну, уходить. Я подумал, что не совсем правильно раз за разом предотвращать зло и надеяться, что его больше не будет. Я подумал, что нужно один раз уничтожить корень зла, чем каждый раз обрубать его буйные побеги… Я бы хотел извиниться… за их смерти… но, если честно, ни Деликат, ни Странный мне никогда не нравились, с самого создания. И, кстати, я больше не Умник. Я взял себе имя, настоящее человеческое имя. Потому что клички — для животных. А я ведь не животное. Да и тебе следует над этим подумать… — паренек в очках осторожно и нежно провел пальцами по неподвижному лицу девушки. — И не надо меня преследовать. Я не хочу тебя убивать, Хватка. Ты слишком много для меня значила.

В следующее мгновение он ловко соскочил с кровати и, поигрывая револьвером, приказал:

— Хватай нашего больного, и пошли.

Крепнев торопливо встал и побежал к кровати. В голове вертелось: "Пока еще жив! Пока еще жив!". А будущее казалось неопределенным.

— Плащ на него накинь, не забудь. — произнес паренек в очках, поглядывая на три застывшие фигуры у окна. — Интересно бы узнать, кто вы такие, но чертовски не хватает времени. Наверняка где-то поблизости крутится Церб… Кстати!

Паренек в очках подошел к окну и аккуратно снял с подоконника музу.

— Ты тоже пойдешь с нами, дорогая. — сообщил он — Совсем о тебе забыл! Совсем!

Паренек щелкнул пальцами, муза заморгала и едва не упала на пол, но он успел ее подхватить.

— Что вы себе позволяете? — слабо возмутилась муза.

— Действие демтрикона скоро кончится. Нам надо торопиться. — улыбнулся паренек в очках.

— Это не ответ!

— Меня все устраивает.

Крепнев тем временем неловко накинул плащ на лежащего без сознания человека и как можно более аккуратно поднял его. Человек застонал.

— Поживее, господа, поживее! — прикрикнул паренек в очках.

Он пропустил Крепнева с ношей вперед, подтолкнул музу и, добродушно хохотнув, прикрыл за собой дверь.

В коридоре было тихо и пусто. Все, кто мог убежать, уже давно убежали, а те, кто не мог, притаились, в надежде, что их никто не найдет.

— Куда идем? — вяло поинтересовался Крепнев. Ему начинало казаться, что нынешняя ночь больше никогда не кончится — по крайней мере, для него лично.

— На автостоянку. — шепнул паренек в очках. Он был не просто безумен — он был совершенно, немыслимо и бесповоротно безумен. — Подкинешь нас до следующего города — и свободен. Идет?

— Свободен?

— Честное слово. И накину пару сотен в придачу, за работу. Я не убиваю положительных персонажей!

Крепнев невольно улыбнулся. Хотя от психов можно ожидать всего, чего угодно, но с надеждой жить как-то легче…

Неожиданно рядом раздался невнятный шум, будто кто-то очень большой (просто огромный) пытался протиснуться через узкую дверь. Створки дверей с треском разлетелись в стороны, и Крепнев обнаружил, что за последние полчаса не разучился удивляться: в коридоре появилась трехголовая каменная псина.

— Блин! — выдавил Крепнев.

Псина сделала несколько шагов, обтирая боками стены, и застыла.

— Умник! — рявкнула средняя голова. — Не могу поверить своим глазам!

— Я тоже, Церб, я тоже. — прошептал паренек в очках. — Только у меня теперь есть имя, знаешь ли.

— Ты вырубил крысолова? Молодец! Я услышал выстрелы и сразу все понял!

Крепнев напрягся. Кажется, псина не догадывалась, что происходит.

— Я так рад тебя видеть! — произнес пес. — А где остальные?

— В палате. Мне очень жаль.

— Почему? — искренне удивился пес.

— Ты же меня просто так не пропустишь, верно?

Кажется, пес ничего не понял.

— К чему ты это, Умник? Я думал, мы вместе работаем. Мы же одна команда, верно? С самого начала…

Паренек в очках грустно улыбнулся.

— Это был так давно, что мне иногда кажется, будто это сказки. Я стал другим, Церб. Я не понимаю всей этой вашей справедливости. Мне нужно найти Брокка и уничтожить его.

— Ты уверен, — осторожно спросил Церб, — что поступаешь правильно?

— Я думаю, да.

Церб тряхнул всеми тремя головами одновременно.

— Тогда, боюсь, я действительно не смогу тебя пропустить.

— Ага. Мне очень жаль. И я это уже говорил — паренек в очках поднял револьвер и выстрелил два раза.

Первая пуля снесла ощутимый кусок с центральной головы, вторая пуля проделала дыру в груди, аккурат под левой головой. Паренек в очках с треском оторвал вторую пуговицу от рубашки — в его руке она засветилась изумрудом. Пес пошатнулся. На мгновение Крепневу показалось, что он сейчас кинется на обидчика и разорвет его в клочья. Но пес просто упал на передние лапы.

— Вы такие наивные. — пробормотал паренек в очках. — Как можно было доверить вам охрану этого мира? Я не понимаю.

Он швырнул пуговицу в сторону пса. Пуговица ярко вспыхнула, забирая себе весь свет, погружая пространство вокруг в темноту. Крепнев невольно прикрыл глаза рукой. Раздался страшный треск и хруст, а потом все стихло. Свет снова стал прежним. Крепнев убрал руки и увидел, что на месте пса кружится легким завихрением пыльный миниатюрный ураган. Пыль заскрипела на зубах и забилась в ноздри.

— Ты его убил! — пробормотала муза.

— А у меня был выбор? — паренек в очках взял музу под локоть и повел его по коридору. — Теперь нам точно нужно торопиться.

Крепневу показалось, что в голосе паренька в очках возникли совсем другие нотки, чем прежде.

Неужели, это была горечь?

Бабушка Фима несколько томительных секунд смотрела на разбитые зеркала, из которых валил густой черный дым. По гостиной распространился запах горелой пластмассы. Если бы кому-нибудь из присутствующих предложили на выбор — умереть сейчас или же остаться наедине с разгневанной бабушкой Фимой, все бы, без раздумий, выбрали мгновенную и безболезненную смерть.

Семен посмотрел на пустующее кресло, где только что сидел Клим. От Клима остались точно такие же воспоминания, как и от Наташеньки и от бродячего волшебника.

— Так. — произнесла бабушка Фима решительно. — У меня складывается стойкое ощущение, что Вячеслава осталась на завтрак без сладкого.

— Ба! Мне его и так нельзя! — заметила Вячеслава, стараясь оказаться как можно дальше от бабушки.

— Я сколько раз тебе говорила, чтобы ты не совала нос в дела взрослых? — голос бабушки Фимы, вначале совсем тихий, внезапно стал расти, подобно ртути в градуснике подмышкой у тяжело больного. — Сколько раз я могу повторять, что если случиться какая-нибудь гадость, меня твои родители живьем съедят?! Да я сама себе не прощу, если с тобой что-нибудь случится! Да я руки на себя наложу, если с внученькой моей, с радостью моей единственной что-нибудь произойдет! А если бы сейчас и ты пропала? Что бы я без тебя делала? Я бы сразу бы тут и померла. Для чего я живу на этом свете, карга старая, если не ради тебя? Ну, подойди, успокой бабушку, обними родимую, чтобы сердце мое дряхлое успокоилось, да слезинушка не покатилась…

Вячеслава отрицательно покачала головой.

— Ну-ка марш сюда! — рявкнула бабушка Фима, да так, что Семен подпрыгнул от неожиданности. — Дьявол ты во плоти, а не ребенок! Вот поймаю — убью! Дед, чего стоишь? Поймай и выпори хорошенько, чтоб у нее в следующий раз и мысли не было совать свои лапищи, куда не следует!.. а вы еще кто?

Последнее обращение адресовалось совсем не любимой внучке, а призракам, сидящим по периметру большого овального зеркала, свесив ноги в центр.

Призраков было пять. Все похожие друг на друга — одинаково мерзкие, одинаково полупрозрачные и одинаково мертвые. Все пятеро заинтересованно наблюдали за происходящим.

Господин Виноградов судорожно подскочил, опрокинув стул.

— Призраки! — в волнении воскликнул он. — Я же говорил, что мне не показалось! Это они!

— Не нервничай, все под контролем. — заверила бабушка Фима. — Вы, вероятно, пришли сообщить, что видите во мне силу, а потом спросить, готова ли я пройти множество испытаний и кого-то там убить?

Один из призраков повернул голову. Глаза-то у него были на месте, но зато отсутствовала кожа на лице, обнажая редкие зубы и натянутые мышцы.

— Истинно! — сказал он, слегка шепелявя. — Гляжу, не обманул Кристофер!

Господин Виноградов отошел на несколько шагов от стола. Ему явно было не по себе. Честно сказать, Семен тоже был бы не прочь оказаться сейчас где-нибудь в другом месте, но его охватило некоторое нездоровое любопытство. В конце концов, бесы — это еще куда ни шло, но не каждый же день приходится слышать о конце света от призраков.

— Изгоните их! — попросил господин Виноградов. — Призраки! Или дайте выпить, чтобы я поверил. Где мой бар? О, где же мое драгоценное виски!

Цепляя мебель, господин Виноградов бросился прочь из гостиной. Бабушка Фима проводила его снисходительным взглядом.

— Не обращайте внимания. Это мой сын. Он такой лапочка. — обратилась она к призракам. — Можно узнать подробнее о сути вашего появления? И, да, первый призрак говорил, что вас будет много, а я вижу только пятерых. Так и задумано?

— Скоро придут остальные! — сообщил призрак. Голос у него был низкий и чрезвычайно хриплый. — Я предвестник перемен! Имя мое — Гайозет. Историк в прошлом, призрак в нынешнем и великий дух в будущем!

— Звучит не очень впечатлительно. — пробормотала бабушка Фима. Семен поежился. Он бы ни за что не стал спорить с призраками. — Тогда у меня к вам, предвестник, несколько вопросов. У меня внук пропал. Только что, можно сказать, мгновение назад. Не знаете, где он?

— К сожалению. — вздохнул Гайозет. — Тайна волшебства мне неизвестна. Не для этого я прибыл.

— А ваши помощники?

— Они равные мне! — объяснил Гайозет. — В мире призраков нет помощников, подчиненных или начальства.

— Тогда объясните мне, в чем причина такого вселенского переполоха?

Остатки бровей Гайозета удивленно поползли вверх.

— В вас же сила!..

— Да, да, я это слышала. И про конец света тоже, а еще один безумный волшебник тут говорил о другом безумном волшебнике, который задумал уничтожить мир. Но неужели вы, призраки, думаете, что я поверю во всю эту чушь с первого слова? Или вам кажется, что я, Фимиана Семеновна, всю жизнь совершала безумные и непродуманные поступки? Может быть, вы решили, что появление призрака должно привести меня в благоговейный трепет, и я буду бежать за вами на цыпочках? Нет, уж. Я требую объяснений! И немедленно!

В этот момент в дверях гостиной возник господин Виноградов с бутылкой в одной руке и бокалом в другой.

— Кто-нибудь еще будет виски? Призракам не предлагаю!

— Ребенку спиртное нельзя! — рявкнула бабушка Фима, и ее любимый сын тотчас растворился за дверью.

Бабушка Фима вновь повернулась к призраку.

— Будут объяснения? — нежным голосом поинтересовалась она.

Видимо, Гайозет и рад был бы помочь, но совершенно не понимал, что происходит. В этом смысле Семен был с ним полностью согласен. Если бы спросили его, Семена, мнение на счет творящегося вокруг безобразия, вряд ли бы он нашел вразумительный ответ. Может быть, мир сошел с ума — и в этом конец света?

— Вы хотите, что я изложил историю с самого начала? — поинтересовался призрак.

— Я хочу, чтобы было понятно. — отрезала бабушка. — Все-таки, это вы просите у меня помощи, а не наоборот. Мой старушечий мозг привык к рационализму, знаете ли. И ему нужны доказательства. А без доказательств — какое мне дело до конца света?

В чем-то бабушка Фима была права, но Семен, хоть убейте, не мог понять, в чем именно. На всякий случай он торопливо вставил:

— И я тоже хочу знать, в чем дело! — а увидев взгляд бабушки Фимы, нацеленный на него, добавил. — Моя девушка только что пропала с бродячий волшебником! Я должен знать, что происходит.

Гайозет вздохнул.

— У нас так мало времени! — произнеср он.

— А вы попробуйте по-современному, быстро и кратко. — посоветовала бабушка Фима. — Многим помогает, знаете ли.

Гайозет вздохнул еще раз, обнажая при вздохе округлость грудной клетки.

— Ну, почему люди становятся доверчивыми только после смерти? — спросил он у воздуха.

— Потому что потом уже все равно. — подсказала бабушка Фима.

Гайозет закатил глаза, так, что не стало видно зрачков, потом потер полупрозрачные виски полупрозрачной кистью и сказал:

— Слушайте. И не говорите, что не слышали…

(история призрака Гайозета, не краткая, но современная)

Семьдесят лет назад жил-был на земле юноша, которого звали Станислав. Имечко родители выбрали не просто так, а потому что считали, что их сын обязательно должен вырасти интеллигентным и творческим человеком. Где-то они вычитали, что люди с именем Станислав обязательно становятся гениями: режиссерами, руководителями театров, художниками или писателями. Родителей устраивал любой вариант.

К их огромному сожалению, Станислав не проявлял признаков гениальности, да и талантом ни в одной из перечисленных областей не блистал. Зато любил Станислав читать книги и выдумывать странные штуковины. Еще он хорошо чертил. Иногда родители убеждали себя, что черчение — это почти что рисование, и от чертежей до гениальных полотен рукой подать, но, как показало время, надежды были напрасными.

Станислав окончил школу, распрощался с детством на холодном полу актового зала, в обнимку с горячей одноклассницей Машей, потом поступил в университет на физика-теоретика и занялся юношескими делами. То есть зажил в общежитии, принялся искать несложную работу, пристрастился к пиву, девушкам и видео кассетам с немецкими фильмами. Таланта, и тем более гениальности, за ним как-то не наблюдалось.

И вот однажды что-то произошло. Станислав вдруг стал замкнутым, съехал с общаги в собственную квартиру, подтянулся по основным предметам, а затем и вовсе пропал из виду. Многие однокурсники даже стали забывать о рубахе-парне, который за ночь мог осилить десяток литров пива, переспать за раз с тремя, а то и четырьмя девушками, и рассказывать пошлые анекдоты до самого утра. Многие видели его исключительно в университете, а потом Станислав исчез и оттуда.

Поползли слухи, что Станислав влип в какую-нибудь серьезную переделку и теперь скрывается. Некоторые утверждали, что он переспал с дочкой ректора, и тот расплатился сполна. Третьи утверждали, что видели Станислава в объятиях девушки на вокзале. Четвертые просто говорили, что, должно быть, Станислав умер.

На самом деле, никто и никогда не узнает правду.

Университетские друзья так и остались в полной уверенности, что Станислав, скорее всего, мертв. Родители объявили розыск, который не дал результатов. На квартире Станислава обнаружили его нетронутые вещи и огромное количество книг, связанных с магией и волшебством. Соседи говорили, что часто слышали, как Станислав включал на полную громкость радио и что-то забивал, сверлил, разбивал и пилил. Через полгода поисков, Станислава объявили пропавшим без вести, а потом и мертвым.

Еще через полгода в другом городе появился человек, которого звали Брокк. Это был уже не юноша, а крепкого телосложения мужчина, с темной бородкой и легкой сединой на висках. Он был очень похож на Станислава, но, пожалуй, мало кто мог бы узнать в нем бывшего студента-физика. А если бы существовала возможность заглянуть в его душу и разум, то многие бы ужаснулись…

Дело в том, что Станислав очень хотел стать гением. Ведомый родителями с самого детства, он думал, что стать гением — легко. Нужно только захотеть, и мир упадет к твоим ногам. В детстве все это представлялось настолько достижимым, насколько вообще можно было представить. Как шнурки завязать. Но в шесть лет Станислава отдали в школу искусств, где он пробыл месяц, пока не понял, что рисовать не умеет. Потом был кружок по музыке, где выяснилось, что у Станислава нет слуха (да и голос подкачал). После музыкального, была танцевальная школа, потом кружок по фотографии, потом кружок английского языка, плаванье, греко-римская борьба, сценического искусства… и еще множество других кружков и секций, в которых Станислав надолго не задерживался. Чем чаще он сменял очередной кружок, тем больше закреплялся в мысли, что гением ему не стать. Но ведь так хотелось обрадовать родителей! И, видимо, в то самое время где-то в глубине души Станислава что-то порвалось, и ранку заполнила пустота. Станислав рос и рос, и рана, наполненная пустотой, становилась все больше и больше. Станислав страдал от этой раны не меньше, чем люди страдают от ран внешних — ссадин, царапин, переломов. Он не знал, чем заполнить пустоту в душе. Ему невыносимо хотелось стать гением.

И, как это часто бывает в жизни, Станислав начал наполнять пустоту души ненавистью. Он ненавидел любое проявления таланта, потому что видел в нем собственное бессилие. Он ненавидел знаменитых певцов и музыкантов, он ненавидел художников, ненавидел писателей, поэтов, обладателей премий в области физики, теоретики, химии и множества других наук. Он начал воспринимать искусство в любом его проявлении как нечто враждебное, чуждое, ненавистное. Рана в его душе расширялась, но ненависти в ней становилось еще больше.

Станислав страдал. Он хотел доказать ненавистному миру, на что способен — но не знал как (и сам же убедил себя, что не может доказать, потому что ничего не умеет). Но как обратить на себя внимание? Как стать гением, если таковым не родился? Станислав стонал от боли и бессилия. В этом сером, бездушном мире он не мог сделать ничего, что было в его силах. Если уж он таким родился — то таким и останется навсегда. Что можно было изменить? Как можно было изменить?.. Однажды ему на глаза попалась книга по магии — в затертой бесцветной обложке, с тонкими листами на которых блестели капли жира, с плохо проглядывающимися буквами. Кто-то привез эту книгу в общежитие, и она гуляла из рук в руки, потеряв треть листов в туалетах, пока не попала к Станиславу. Он тоже начал читать ее в туалете, потом в комнате, потом вышел на ночь в кухню, где круглосуточно горел свет, потом пошел с ней утром на пары, и под конец ушел в парк, где провел целый вечер и пол ночи.

На следующее утро Станислав начал искать отдельную квартиру.

Никто не знает (и даже призраки расходятся во мнении) что именно вычитал Станислав в потрепанной книжке магии. А потом появились другие книжки, которые он собрал в своей квартире. Но ведь верно говорят — каждый видит то, что хочет увидеть! Станислав определенно чему-то научился. Он узнал, чем заменить ненависть в душе (а, может, выяснил, с чем ее следует смешать, чтобы получился неслабый коктейль). И, узнав это, сменил имя, сменил город и занялся делом.

Теперь его звали Брокк.

В первый же день своего появления, он направился в квартиру к известному художнику Афанасию Кривцу. Афанасия величали не иначе, как новой надеждой русского абстракционизма, хотя сам он скромно называл себя гениальнейшим художником. В тот день Афанасий Кривц собирался дописать новую картину, но появление Брокка смешало все его планы. Брокк предложил Афанасию Кривцу незабываемую сделку. Он, Афанасий, отдает Брокку свой талант художника, а Брокк, взамен, дает Афанасию бессмертие. Афанасий не читал Фауста, но заподозрил неладное. Нечасто, согласитесь, вам предлагают бессмертие в обмен на способность рисовать. Тогда Брокк достал из рукава пуговицу и продемонстрировал Афанасию нечто такое, от чего художник пришел в дикий восторг, и сделка состоялась.

В тот же день Брокк посетил еще троих (гениальных) художников города. А на следующий день занялся писателями. А еще через день — музыкантами. Брокк ходил по городу, будто продавец невиданных товаров, будто бродячий волшебник, предлагающий ненужные, но красивые безделушки, но еще лучшее сравнение — как Смерть, собирающая свою кровавую жатву.

Через неделю у Брокка скопилось полсотни талантов, а полсотни человек в городе обрели бессмертие.

Станислав был бы удовлетворен, получи он хотя бы десятую часть того таланта, что хранился за замками в съемной квартире Брокка. Но Станислава к тому времени уже не существовало. Ненависть к миру, заполнявшая пустоту его души, выплеснулась наружу и полностью поглотила молодого человека. Он бы не смог жить, когда по его венам текла ненависть. И он умер, уступив место другой личности. Собирателю талантов. Ненавистнику мира. Вот Брокку-то всегда всего было мало.

И он поехал в другой город. А потом в следующий. И еще в один. И дальше — по всему миру — обменивая талант на бессмертие. И все никак не мог насытиться. Однажды он решил, что его талантам угрожает опасность — паранойя это еще не самое страшное, что вылезло наружу из Брокка. Тогда он нанял двух телохранителей и наделил их талантами. Одному дал талант убивать, второму — обманывать. Еще через несколько лет Брокк приметил молодого паренька, в котором был скрыт полезный талант — воровать. Брокк взял паренька на воспитание и вырастил из него искусного вора.

А потом ненасытная душа Брокка захотела продолжения.

В какой-то момент он заперся в тесной темной комнате, где слабый свет от настольной лампы создавал гигантские тени, и решил испробовать накопленные им таланты в деле. Не стоит размениваться про мелочам. Используя обмененные таланты, он мог бы стать самым великим человеком на земле. Он покорил бы мир (да, что там говорить — мир бы сам упал к его ногам). Он бы оставил в истории неизгладимый след. Брокка и раньше искушали подобные мысли, рвущиеся из глубин души, но в тот день он не смог устоять. Брокк достал накопленные таланты (а копил он их без малого семь лет) и начал впитывать их, поглощать, сливаться с ними. Поначалу все шло хорошо, но талантов было множество, а Брокк оказался не таким резиновым, как хотел. Но сущность его, ненасытная рана в душе, требовала продолжения, не давала остановиться. И когда талантов набилось так много, что они уже не помещались в сознании, когда Брокк почти полностью потерял над собой контроль и рухнул на колени под весом гениальнейших задумок и образов, которые роились в его голове, будто взбесившиеся пчелы, случилось нечто совсем необъяснимое. Воображение Брокка, питаемое талантами, создало Храм Зеркал и Улыбок — место в выдуманном им мире, в глубине его сознания, где сам Брокк мог стать тем, кем хотел — гениальнейшим из всех людей. Только в Храме он мог применить любой из своих талантов: написать гениальную книгу, нарисовать гениальную картину, построить гениальную галерею — все, за чтобы он ни брался в Храме, становилось гениальным. К сожалению, за пределами Храма Брокк оставался все тем же обыкновенным человеком. Но ведь он не хотел быть обыкновенным. Он хотел стать гением! И Брокк отправился в добровольную ссылку в воображаемый Храм Зеркал и Улыбок — ушел, чтобы никогда не вернуться. Храм был отличной альтернативой серому и беспросветному миру, в котором, как считал Брокк, нет ему больше места.

Брокк мог бы остаться в Храме навсегда. Его воображение создавало самые причудливые образы, с помощью которых Брокк выстраивал новые мансарды, коридоры, целые этажи. Миру было бы наплевать на его воображение, а Брокку было бы наплевать на мир. Но так уж вышло, что в своих опытах по обмену талантов на бессмертие, Брокк допустил небольшой просчет. Скорее всего, что- то он не дочитал в своих книгах по магии, или стал трактовать некоторые вещи немного не так, как следовало бы (а, может, перепутал один-единственный ингредиент, создавая первый штамм бессмертия). В общем, следует вернуться к Афанасию Кривцу, гениальному художнику, и на его примере объяснить, что произошло.

После того, как Афанасий Кривц стал бессмертным, но совершенно разучился нормально рисовать и ценить красоту рисунка, он ощутил в душе странную, пугающую его пустоту. Дело в том, что Кривц ХОТЕЛ рисовать еще. Он ПОМНИЛ, каково это — создавать из смешанных красок весенний закат или снежные горы, падающий лист или надвигающуюся бурю. Глава Кривца цеплялись за каждый белый лист бумаги, его руки перебирали кисточки в стаканчике — они тоже хотели рисовать. Кривц начал страдать от собственного бессилия. Он запил, потом перешел на наркотики, несколько раз пытался покончить жизнь самоубийством, продал дом, чтобы тот не напоминал ему о прошлой профессии, и даже переехал в другой город — но во сне он продолжал рисовать так же хорошо, как и много лет назад. И, просыпаясь, Кривц хватал блокнот и карандаш, делал несколько кривых, дрожащих линий, рвал тонкую бумагу и плакал. Когда-нибудь должен был наступить предел. Отчаяние не бывает бесконечным. И в какой-то миг отчаяние Кривца достигло критического предела, после преодоления которого вернуться уже невозможно. Он взял блокнот и карандаш, сел на ступеньках у безымянного продуктового магазина и начал рисовать какую-то невразумительную чушь. Кривц видел, что у него ничего не получалось, но продолжал рисовать, стиснув зубы до такой степени, что заболели скулы. И невообразимая чушь на листе вдруг заискрилась и соскочила к Кривцу на колени. Дышать Кривцу стало легче. Он взял в ладони произведение своего бесталанного искусства и назвал ЭТО волшебством. И в тот же миг в рациональном и будничном мире, среди законов физики, среди логики, действий и противодействий возникла магия.

Это была не такая магия, какую применил Брокк. Это была свободная, чистая, никем не управляемая магия. Она вспыхнула и наполнила собой воздух. А Кривц ощутил, пусть и на короткое мгновение, легкое удовлетворение от проделанной работы…

Это происходило не только с Кривцом. Многие талантливые люди, которые так безрассудно променяли свои способности на бессмертие, рано или поздно доходили до пределов отчаяния и искали спасение в том, что они раньше так хорошо умели делать. Кто был музыкантом — неумело дергал струны гитары, писатели — неловко складывали слова в несуразные предложения, поэты — искали рифмы. И каждый из них, может быть против воли, а, может, подчиняясь неведомым законам, открыл путь магии. Ведь магия подобно искре, зарождается от ударов двух камней — отчаяния и желания…

— Неплохая предыстория. — пробормотала бабушка Фима, поглядывая на часы. — Надеюсь, мы скоро перейдем к той части, где все объясняется, верно? Пока я не очень улавливаю, при чем тут конец света.

— Вас не удивляет моя история? — удивился Гайозет.

— Меня удивляет. — вставил Семен.

— Когда я работала в одном секретном отделе, мы поймали врага народа. — многозначительно произнесла бабушка Фима. — Им оказался бродячий волшебник. Он не стал долго упираться и рассказал все, что знал о магии. Вот примерно ту же самую историю, что я слышала сейчас. Мы решили, что это выдумка и отправили волшебника на север.

Призрак повернулся к бабушке Фиме и страшно ухмыльнулся.

— Знаете, почему каждый бродячий волшебник может рассказать эту историю, даже если его разбудить среди ночи после бурной пьянки? — спросил он. — Потому что бродячие волшебники и есть те самые бессмертные, обменявшие своей талант Брокку семьдесят лет назад. Они не просто впустили магию в этот мир, они сами стали источниками магии. Брокк вместе с бессмертием наделил их необъяснимой силой. Эти люди перестали быть талантливыми, но они продолжили заниматься любимым делом, чтобы утолить жажду самореализации, но теперь вместо талантливых рисунков или гениальных музыкальных произведений у них стали получаться какие-то непонятные волшебные штуки. Хороший музыкант мог поиграть на скрипке — издать несколько чудовищных звуков — а из-под смычка блеснут искры, и возникнет настоящая муза. А другой захочет создать модель ДНК, но сотворит пузырек с чистейшими грезами. Много лет спустя каждый из них понял, что на этом можно зарабатывать деньги, и постепенно бессмертные стали бродячими волшебниками — олицетворением хаотичного, бесцельного, уродливого волшебства.

— Вальдемар успел кое-что рассказать. — пробормотал Семен. — Бедные люди…

— Не беднее нас с тобой. — отозвалась бабушка Фима. — Я всегда знала, что от бродячих волшебников лучше держаться подальше. Они, оказывается, еще и таланты свои продали…

Тут в гостиную заглянул господин Виноградов. Вид у него и до этого был слегка потрепан, а сейчас вовсе пришел в упадок. Судя по всему, господин Виноградов успел выпить не одну рюмку.

— Я тут невольно все услышал. — произнес он заплетающимся языком. — Вы уж извините, господин призрак… но у меня возник вопрос… не подскажите… а при чем тут мой артефакт?..

— Пьянь! — кратко бросила бабушка Фима, вложив в одно единственное слово все, что она думала о своем сыне: разочарование, боль и чувство утраты.

— Мне просто интересно! — взмахнул руками господин Виноградов. — Мам, это же не твой дом разнесли на куски… и не твою секретаршу похитили… и чтобы еще такого выпить, интересно…

— Он всегда был так слаб. — объяснила бабушка Фима призраку. — И все-таки, он прав. Причем здесь артефакт? И почему сбежал цербер? И, раз уж на то пошло, может, подскажите, у вас там, в мире мертвых, наверняка существует связь между собой, так вот, может, кто-нибудь знает о Софье Николаевне Штольц? Она умерла, не успев…

Гайозет вытянул шею и, казалось, к чему-то прислушался. Остальные четверо призраков внезапно зашевелились и завертели головами.

— Что происходит? — насторожился Семен.

— Они идут! — прошептал Гайозет с привкусом благоговения на устах. — Миллионы!

— Но вы еще не все рассказали!

— Поздно! Миллионы не станут ждать! Нам пора отправляться в путь к Храму Зеркал и Улыбок! По пути я постараюсь закончить рассказ, но ничего не обещаю. Вас ждет трудное испытание! Может быть, в следующий раз окажемся по одну сторону! — призрак взвился под потолок. Его ноги превратились в размытую зеленоватую дымку. Остальные призраки взлетели следом и начали летать по гостиной, будто стайка испуганных ласточек.

— Я, конечно, стара, но… — пробормотала бабушка Фима и осеклась.

Вода в зеркале начала испаряться. Вот только испарения были странного цвета и не таяли в воздухе, а образовывали некие формы, похожие на человеческие конечности…

В этот момент завопила Вячеслава.

А Семен вдруг подумал о Наташеньке.

Наташенька тоже подумала о Семене.

Как было бы хорошо, если бы сейчас он оказался рядом. Просто замечательно. Он, конечно, женоненавистник, ни капли ее не ценит, зависим от своей мамы и вообще жуткий тип… но такой нужный, бесстрашный, замечательный и мужественный. По крайней мере, он бы точно сообразил, что делать. Он же экзорцист, в конце концов, а не бухгалтер…

Наташенька стояла без движения более получаса — у нее затекли ноги, покалывало в кончиках пальцев на руках, и сильно болела шея. Каково было той девушке, что застыла в прыжке — подумать страшно. Наташенька и не думала.

У нее было целых полчаса, чтобы поразмыслить о своей жизни. Говорят, перед смертью всегда вспоминают самые важные моменты. Наташенька пока не собиралась умирать, но важные моменты так и лезли в голову, против ее воли.

Наташенька вдруг вспомнила, как потеряла девственность. В десятом классе девочки из ее класса собрались на девичник. Пользуясь тем, что взрослых поблизости не наблюдалось, девочки распили несколько бутылок шампанского и разоткровенничались. Оказалось, что никто из девочек еще не зажил половой жизнью, но все очень хотели. Это Наташеньку зацепило. Наташенька всегда любила быть лучше всех. Поэтому на следующее утро Наташенька проснулась с мыслью во что бы то ни стало стать женщиной. Сказано — сделано. Вечером она подкараулила у школы толпу мальчишек, возвращавшихся с тренировки по баскетболу, нашла глазами своего одноклассника Никиту (почти красавца, но металлиста), незаметной тенью шла с ним до дома, а потом, якобы случайно, оказалась с ним в одном лифте. Девственности Наташенька лишилась спустя полтора часа на крыше Никитиного дома… Тогда Наташеньке казалось, что это достижение! Она чувствовала себя на голову выше всех остальных, неразвитых и не успевших вкусить прелесть запретного плода… Вот только сейчас Наташенька подумала, что это был не самый продуманный поступок в ее жизни.

А еще в голову полезли воспоминания о том, как Наташенька выселила родителей в дом престарелых. Вообще-то, дело было в квартире и в карьере. Наташенька была хрупкой и легко ранимой девушкой, а поэтому не смогла бы существовать в двухкомнатной квартире с двумя стариками, стремительно катящимися в объятия маразма. Они вечно включали телевизор погромче, забывали выключить воду в ванной, пересаливали ужин, звенели бутылками и громко хохотали. Наташенька не могла в таких жутких условиях ни учиться, ни вести личную жизнь, ни тем более думать о карьере. Поэтому сначала Наташенька отправила маму в санаторий в Крыму, потом с помощью знакомых перевела папу в дом престарелых (у него такое слабое сердце!), ну а когда вернулась мама — отправила следом и ее… И почему именно сейчас где-то в душе засверлила, зацарапала коготками совесть? Почему проснулась так не вовремя, намекая на то, что папа и мама могли бы прожить гораздо более долгую и гораздо более счастливую жизнь в собственной квартире, рядом с любящей дочерью? Но, черт возьми, как же тогда карьера?

А еще Наташенька вспомнила тот ужасный момент, когда он чуть было не изменила Семену с Толиком. Но почему этот момент стал ужасным именно сейчас, а тогда не вызывал никаких негативных эмоций?…

Та девушка, что застыла в прыжке, внезапно упала на кровать. Это произошло так неожиданно, что Наташенька не смогла сдержать изумленно вскрика.

— О, боже!

— Что происходит? — воскликнул клим.

— Где мы оказались?

— Спокойствие! Только спокойствие! — а это был Вальдемар.

Девушка резво соскочила в кровати и присела на колено возле скорчившегося на полу человека.

— Давайте по порядку! — сказал Вальдемар осторожно. — Вы кто такая и что происходит?

Девушка не отреагировала. Она осторожно перевернула человека на спину. Человек раскинул руки. Рубашка была вся в крови. Лицо у человека было какое-то… странное. Будто на гладкой поверхности вылепили из пластилина нос, губы, вырезали щелочки для глаз, прилепили уши.

— Мертв. Мертв. — голос у девушки походил на шелест дождя по жестяному карнизу.

— Без сомнения. — сказал Вальдемар. — Посмотрите, сколько крови. Ужас. Была бы прир мне шкатулка с оздоровительными зельями, я бы мог вам предложить пару мензурок, но, к сожалению…

Девушка переступила через тело, подошла к другому человеку, что лежал у изголовья кровати, и присела около него.

— Мертв. Мертв.

— Мне кажется, она в шоке. — пробормотал Клим едва слышно. — Повторяет все время одно и тоже.

— Давайте все-таки разберемся! — Вальдемар подошел к девушке и положил руку ей на плечо. — Вам как звать, для начала?

Что-то произошло в следующее мгновение… Неуловимое человеческому глазу… Вальдемар оказался на полу, прижавшись щекой к кафелю. Кажется, он хрипел. Сверху на нем сидела девушка и крепко держала руку Валдемара в таком положении, что если бы он захотел высвободиться, то непременно руку бы сломал.

— Что вы здесь забыли? — спросила девушка. И хотя говорила она негромко, Наташенька была уверена, что кому надо ее услышали.

Вальдемар что-то невнятно прохрипел. Девушка перевела взгляд с Наташеньки на Клима. От ее взгляда Наташеньке стало не по себе. С таким взглядом готовы не просто убить — стереть с лица земли, и следов не останется.

— Мы тут случайно оказались… — заговорил Клим. — Мы ищем… музу. Она была здесь… эээ… если только вы не есть та самая муза… Вы же не она, верно?

— Бродячий волшебник с вами? — спросила девушка.

— Как это ни странно, она нас сюда и перенес.

— Против нашей воли! — вставила Наташенька.

— Нельзя доверять бродячим волшебникам! У них в душе пустота. — сказала девушка.

— Я с вами согласен. Но этот конкретный волшебник помогает нам из-за собственной выгоды… — Клим шумно сглотнул. — У него, как бы, личная неприязнь к человеку по имени Брокк…

Девушка поднялась и помогла Вальдемару подняться. Бродячий волшебник постанывал и покашливал, неумело изображая немощного старика.

— Вы охотитесь за Брокком? — переспросила девушка недоверчиво.

— В некотором роде. — Вальдемар отряхнул пыль с плаща и сапог. — Если бы я знал, как его достать, но точно начал бы охоту… Но вообще-то, мне нужна моя муза.

— Мне казалось, бродячие волшебники давно плюнули на Брокка и его учеников.

Вальдемар пожал плечами:

— Так и есть. Бессмертие, знаете ли, приводит к смирению. Мы привыкаем к неспешному течению времени, к постоянно меняющейся моде, к новым жанрам музыки и к тому, что никто из нас не сможет отомстить этому проклятому мошеннику, будь проклят тот день, когда он услышал, как я играю.

— Так ты был музыкантом.

— Забавно, не правда ли. — Вальдемар скорчил кислую мину, будто не желал возвращаться к прошлому. Наташенька понимала его, как никогда. — Тебя зовут Хватка, я прав?

— Точно. — девушка коротко кивнула. — Вот и познакомились. Не буду больше тратить ваше время, и вам не советую тратить мое. Пока мы тут болтаем, Вор и Умник уходят все дальше.

— Я запутался. — сказал Вальдемар. — Разве Умник не на вашей стороне? Все эти истории про учеников Брокка и специально созданных Хранителей артефакта — разве это чушь?

— Я сама ничего не понимаю. — отрезала Хватка.

— А уж мы-то как запутались. — тихо произнесла Наташенька.

Хватка повернулась в ее сторону. Наташенька похолодела.

— Я хотела сказать, что мы с Климом случайные люди. Нас здесь не должно было быть. Вообще. Так что, если вы торопитесь, то пожалуйста. Мы вас точно держать не будем. Никаким образом.

— Хотя, по сути, нам идти в одну сторону! — внезапно сказал Клим.

Наташенька похолодела еще больше. Она подумала о том, что Клим вот уже двадцать минут не сводит глаз с девушки по имени Хватка.

— Вы ищите артефакт, а мы ищем музу. И то и другое находится у Вора. Так, может, объединим усилия? Меня, кстати, зовут Клим. Я художник.

— Мило. — прошелестела Хватка. — Но я не вижу ни одного повода оставаться с вами и тратить время. Сейчас найду Церба, и мы отправимся в погоню. Извините, но вам за нами не угнаться.

Девушка направилась к двери. На пороге она обернулась:

— Советую уходить подальше и побыстрее. Мертвые Хранители хоронят себя сами. — она улыбнулась еще раз и скрылась в коридоре.

Наташенька же решила, что улыбка странной девушки определенно не предвещала ничего хорошего.

Крепнев вел автомобиль и размышлял, сможет ли он съехать с дороги на огромной скорости и убить всех, сидящих в салоне, к чертовой матери? Решиться ли?

С одной стороны, это могло бы спасти мир от маньяка. С другой стороны, Крепнев был не уверен, что все умрут. А если умрет он один? Тогда будет как-то совсем обидно…

Маньяк сидел сбоку и курил. От маньяка остро пахло потом. На заднем сиденье расположилась муза и лежал крысолов — все еще без сознания.

Дождь лил вовсю и сужал видимость до предела. Крепнев мог съехать с трассы, сам о том не ведая. Вот тогда точно всем каюк.

— Ты, главное, не боись. — сказал маньяк, затягиваясь. — Я хороших людей не убиваю. Только плохих и предателей. Ну, еще тех, кто мне мешает.

Крепнев судорожно размышлял, как на это реагировать — жалко кивать головой или делать вид, что не расслышал. Да икак определить кто предатель, а кто нет?

— Те люди в палате, они мне мешали. — продолжил маньяк. — И Церб, к сожалению тоже. Но это не его вина. Он Воин, а, значит, создатель не дал ему мозгов, а только силу. Еще он был слишком большой и загораживал весь коридор. Если бы я просто его пристрелил, то нам бы пришлось выпрыгивать в окно, понимаешь? Поэтому я и использовал демтрикон.

— Интересные у вас пуговки. — заметила с заднего сиденья муза. Крепнев не видел ее в зеркале заднего вида, но каким-то образом ощущал ее присутствие. Крепнева пугала мысль о том, что он находиться в одном салоне с существом, которое может вызывать в нем тайные желания и способности. А Крепнев порой боялся своих желаний.

— Я разрабатывал их семнадцать лет. — улыбнулся маньяк. — Чтобы добыть демтрикон, нужно хорошенько постараться.

— Говорят, капля демтрикона стоит целой вечности в мире мертвых. — сказал муза.

— Намного дороже, моя дорогая. Ты даже не представляешь.

— Не надо называть меня "дорогая". Я с тобой в путешествие не напрашивалась.

— Я слышал о музах-феях, о музах-мечтательницах, о музах-бродягах и даже о музах-сказочницах, но о сварливых музах никогда не слышал…

— Видишь, какой ты счастливчик.

Маньяк захохотал. Крепнев вздрогнул от этого смеха и едва не крутанул руль в сторону. Автомобиль ощутимо тряхнуло.

— Осторожнее, мой друг! — прикрикнул маньяк. — Тебя-то хоть можно так называть? Или ты у нас сварливый доктор?

Маньяк вновь захохотал:

— Подумать только! Сварливый доктор! Что происходит с этим миром? Я только что убил троих своих бывших друзей, а теперь хохочу так, будто с ума сошел?

Крепнев вцепился в руль с такой силой, будто собирался взлететь вместе с ним в черное дождливое небо прямо сквозь крышу автомобиля.

Хохот внезапно стих.

— Я смеюсь, потому что нервничаю. — объяснил маньяк ровным голосом и вновь затянулся сигаретой. — Конец света близок. Единственный человек, который знает, как попасть к Брокку, может умереть в любую минуту. За мной наверняка гонится Хватка…

— Куда мы все-таки едем? — перебила муза.

— Прямо. Пока что прямо.

Крепнев включил дворники — как делал это раз двадцать за последние пять минут — не помогло.

В то время, когда автомобиль Крепнева мчался по пустынной трассе в сторону небольшого поселка, затерявшегося между двумя городами, лесом и многочисленными холмами, дом господина Виноградова подвергался нашествию призраков. Их было множество — если не миллионы, то сотни точно.

В мгновение ока призраки наводнили гостиную. Большинство из них взмыли под потолок и кружились в облаке зеленоватого цвета. Некоторые разместились пониже, летали над головами, проходили сквозь стены, сквозь шкафы и каминную трубу, исчезали и появлялись вновь. Другие стелились по полу в туманной субстанции того же зеленоватого цвета — изредка из тумана возникала чья-то голова. Вместе с призраками в гостиную пришел неимоверный шум: призраки будто впервые в жизни увидели друг друга, и тут же принялись активно общаться.

"Здравствуйте, милочка! Сколько лет, сколько зим! Сотни? О, вы прекрасно сохранились для своего возраста!"

"Боже! Да на вас лица нет! Я понимаю, что без предупреждения, но можно было бы хотя бы глаза прихватить!"

"Я тоже думаю, что зеленое меня полнит!"

"И вот этим самым топором он кааак даст мне по шее! Вот это был удар, скажу я вам! Меня вышибло из тела, будто кеглю с поля!"

"А мне все еще кажется, что я чувствую запах настоящей кубинской сигары! Всю жизнь курил "Приму", а как умер, сразу стал чувствовать сигару…"

В глазах рябило от всей этой зеленоватой массы, движущейся и по воздуху и по земле и по стенам. Семен схватился за голову. Гвалт, грохот, скрежет, лязг — не хватало слов, чтобы описать воцарившуюся в гостиной вакханалию. Среди этакого шума не стало слышно даже воплей Вячеславы, которая, к слову, заметила, что на нее не обращают внимания, и перестала кричать. Призраков она не боялась — не тот случай. Семену даже подумалось, что это призракам следует бояться Вячеславы.

Зеленый вихрь закружился вокруг бабушки Фимы, которая выглядела так, будто собиралась прямо сейчас, на месте, взорваться от негодования. Из вихря то и дело показывались размытые лица, давно забытые в мире живых, костлявые конечности, пальцы, зубы, коленки, локти.

— Вот она! Вот она! — донесся до Семена тихий, размытый шепот. Странно, но в общем гуле разговоров шепот не затерялся. — Сила! Сила! Вы видите? Вы видите?

— Обязательно повторять? — поинтересовалась у вихря бабушка Фима. — Немедленно верните Гайозета, пусть расскажет, что тут происходит!

— О! Она сильная! Сильная! — зашелестел зеленый вихрь.

Семен обнаружил, что все призраки начали сливаться друг с другом, образуя единый поток зеленой массы — она кружилась в несколько слоев по гостиной, проходя сквозь предметы без видимых усилий. Вячеслава пыталась ухватить парочку вихрей, не преуспела в этом и надула губы. Дедушка Ефим поспешил всунуть ей в руки леденец на палочке. Сам дедушка Ефим выглядел не испуганным или удивленным, а, скорее, обреченным. Семен его, кажется, понимал.

— Я требую объяснений! — Грозно повторила бабушка Фима. Ее не мог смутить даже поток слившихся воедино призраков.

Из зеркала, между тем, все прибывало. Призраки выскакивали, взмывали в воздух и тут же растворялись в общей массе. Среди призраков были и мужчины и женщины, и старики и дети, и обнаженные и одетые в какие-то лохмотья, и в современной одежде, и в старинной. Были призраки, не похожие на людей вообще, были призраки без голов, без рук, без ног или без других конечностей. Поток и не думал иссякать, а усиливался все больше и больше. И разговоры усиливались, сливались в единый неразборчивый гул, и шепот вокруг становился все громче и громче.

— В путь! Пора в путь! — шептали призраки. — Великая сила, созданная для равновесия, может прикончить этот мир. А вместе с ним и мертвые города! А разве нам этого хочется? Нам не хочется! Никак не желаем!

— И все же!.. — начала бабушка Фима, но в этот момент поток призраков окутал ее, подхватил и закружил по гостиной. Стоит отдать ей должное — бабушка Фима явно не собиралась показывать свою женскую сущность и вопить от испуга.

В следующее мгновение поток подхватил и Семена. Мир вокруг завертелся, а уши заложило от навязчивого шепота сотни призраков.

— Мы знаем, что так правильно! Нам подсказала сама сущность! Храм Зеркал и Улыбок — вот наша цель! Если бы сила, созданная для равновесия, все еще находилась в надежных руках, мы бы испытали вечный покой! Может быть, он нам только снится? А, может, мы всего лишь песчинки в общей системе мироздания, неприметные личинки, что извиваются в темноте и никогда не увидят света? Может, сущность наша, лишенная плоти, обратилась во мрак? Для чего тогда мы существуем? Зачем нужны призраки? К чему этот дешевый фарс, зеленый дым, мертвые города и русалки?..

И голоса других призраков, пробивающиеся сквозь шепот, жалостливые, скрывающиеся в пелене, безликие, невидимые:

— А сила в том, что никто не может нарушить гармонию, кроме человека, решившего отдать свою сущность ради изменения мира! Сила в нем, потому что отчаяние, злость и безумие наполнили его душу до краев, и он стал как переполненная чаша, выплескивать ненависть в этот мир. Сила в том, что есть люди, которым не все равно. Но есть ли среди призраков такие люди? Может, найдутся, а, может, нет…

И еще шепот, прямо в сознание, прямо в сердце:

— Это последний путь последних людей. Обратной дороги нет… Сначала направо, потом через лес и вниз, сквозь время и наплевав на пространство…

Испытывая тошноту и жуткое головокружение, Семен вдруг заметил господина Виноградова. Семен постарался сфокусировать на нем взгляд. Шепот в голове усиливался.

— Не трогайте мать! — внезапно закричал господин Виноградов. — Иначе пожалеете у меня!

Вместо ответа, призрачный поток подхватил и его.

Вновь все закружилось, с все нарастающей силой. Семен перестал замечать что бы то ни было вокруг. Ему показалось, что он угодил в аквариум, наполненный до краев изумрудными водорослями.

А потом его вышвырнуло из гостиной. Семен почувствовал, что он летит куда-то вниз, потом стремительно перекувырнулся через голову, ухнул в бездонную пропасть, взлетел, закружился и вдруг ощутил на лице холодные капли дождя. Запоздало донесся звук разбившегося стекла. Несомый призраками, Семен вылетел на улицу.

— А где остальные? — закричал он.

— Нас миллионы! — ответили ему.

— Я имею в виду людей! Живых людей, что были со мной!

— О, за них не беспокойся! Каждый из них летит следом! Мы не можем разлучить вас! Вдруг, вы взаимосвязаны?

— А разве вы не знаете?

— Кто же о таком знает? — спросили у Семена.

— А как быть с теми, кто исчез? Три человека пропали! Может быть, вы и их тогда вернете?

Семен подумал о Наташеньке. Беспокоился ли он о ней? Сердце подсказывало, что да.

— Мы не можем этого сделать! — шептали со всех сторон. — Мы не в силах кого-то искать и кого-то возвращать! Если был кто-то важный, случится казус!

— Но вы же несете нас!

— О. это не сложно. Семь десятков рук — и дело сделано!

— Но тогда…

— Не в силах! Не в силах! Находящиеся в доме, призвавшие нас, открывшие Силу — вот наша цель. Те, кто пропал, нам неинтересны!

— Но они интересны мне! — Семен вздохнул. — Ну, да вам, наверное, наплевать…

Призраки не ответили. Они все шептали и шептали, тихо переговаривались между собой, знакомились, вспоминали былое, бредили, несли чушь и тихо напевали давно забытые песни.

Семен обессилено закрыл глаза. Сейчас ему казалось, что он плывет по течению бурной реки, но все никак не может утонуть. Еще несколько капель упали на разгоряченное лицо.

— А куда мы летим? — спросил он у призраков.

Сквозь сотни шепчущих голосов выделился один, мужской, с легкой хрипотцой и странным акцентом.

— В сторону леса! — шепнул голос. — Там, где должно начаться путешествие!

— А где Гайозет?

— Он один из нас. Может, покажется, как придет время, а, может, и нет. Все зависит от времени, а оно такое капризное…

"Летоисчисление поменяли! Раньше новый год был в сентябре…"

"А мне казалось, что призраком жить невесело. Я столько книг про них почитала…"

"Открою вам страшную тайну. Мне было девяносто шесть, когда я умер. А все думали, что сто два. В тридцать втором мне выдавали новый паспорт, ну и…"

Семен больше не сопротивлялся. Ему даже стало немного нравиться происходящее (ну, или, во всяком случае, показалось, что нравится). Все эти загадки, похищения, призраки, говорящие статуи, бродячие волшебники… разве не о приключениях он мечтал, когда стал работать экзорцистом? Разве он не хотел острых ощущений? А вместо этого пришла рутина обычной жизни — семейные драмы, сумасшедшие старики и старушки, заигравшиеся с волшебством девицы… И ни одной по-настоящему захватывающей истории. Ни одного загадочного убийства или, скажем, погони. Бесы предпочитали сбегать, а не вступать в схватку с человечеством. Большинство бесов вообще селились в людские тела ради забавы или на спор. Шутки у них такие…

Семен вновь подумал о Наташеньке. Было ли ей хоть минуту интересно с ним? Хоть короткое мгновение? Или жизнь с Семеном была для Наташеньки чем-то вроде перевалочного пункта? Может, она и не любила его никогда, а только использовала? Целей у нее, как оказалось, было предостаточно…

И все же он переживал за нее. Сильно переживал.

— Интересно, — пробормотал Семен. — Где она сейчас?

Призраки не ответили. Им было все равно. Они выполняли свое задание и переговаривались. Шепотом.

— А мне вот интересно. — сказал Клим, поворачиваясь к Вальдемару, — что она имела в виду, когда говорила о мертвых Хранителях?

Бродячий волшебник долго и задумчиво переводил взгляд с одного мертвеца на другого. С момента ухода Хватки прошло не больше двух минут, а Вальдемар уже начал нервничать. Нехорошее предчувствие. Оно как таракан — шуршало, царапало и не давало покоя. Вообще-то, если оценивать ситуацию трезво, то ничего хорошего не предвиделось. Но почему тогда он решил, что дальше будет еще хуже?

— Мне кажется, стоит выбираться отсюда, как можно быстрее. — сказал Вальдемар.

— Когда вам в последний раз что-то казалось, мы очутились здесь. — Наташенька не сдвинулась с места. — Может быть, сначала подумать?

Вальдемар вновь посмотрел на мертвых Хранителей.

— Как ты думаешь, если из тела одного идет дым, а второй начинает гореть, стоит тратить время на размышления? — задумчиво пробормотал он.

И тут оба Хранителя вспыхнули, точно факелы, раскидывая хлопья огня в стороны. Тут же загорелась кровать, а следом вспыхнули занавески, огненная дорожка стремительно добралась до двери, отрезав путь к отступлению. Извивающиеся тени весело запрыгали по стенам.

Наташенька взвизгнула, но быстро взяла себя в руки.

— И что вы на это скажете? — Вальдемар повернулся в ее сторону.

— Надо бежать!

Вальдемар ухмыльнулся.

— Может быть, стоит подумать? — спросил он.

С грохотом отвалился карниз, разбрасывая вокруг снопы искр. Клим подбежал к окну.

— Мы на втором этаже! Можно попробовать спрыгнуть!

— И переломать себе ноги? — ужаснулась Наташенька. — Нет уж!

— Ты предпочитаешь сгореть заживо? — Вальдемар подошел к Климу и посмотрел через его плечо на улицу.

Палата стремительно наполнялась дымом. Наташенька сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Как там писали в журнале по технике безопасности? Главное, не паниковать, действовать быстро и решительно…

— Наколдуйте что-нибудь! Вы же волшебник! У вас же полно всяких там волшебных штук!

— Всякие там волшебные штуки я предпочитаю продавать всяким там искательницам простого женского счастья. — парировал Вальдемар. Казалось, что происходящее его сильно забавляет. — Но для вас у меня есть несколько интересных вещей.

— Можно побыстрее, а? — Наташенька покосилась на полыхающую кровать. Становилось жарко.

Вальдемар извлек из кармана флакончик небольшого размера, в котором плескалась мутная жидкость.

— По одной капле за ушами! — сказал он, передавая флакончик Климу.

— Что это?

— Летающий уксус. Срок действия минуты полторы, пока не испарится. Помогает преодолевать небольшие препятствия и эффектно появляться на балконе шестого-двенадцатого этажа. Выше подниматься не рискую.

Клим и Наташенька нанесли по две капли за уши. Жидкость оказалась холодной и легонько жгла. Последним капнул за уши Вальдемар, убрал флакон обратно в карман и ударом локтя высадил стекло. В комнату тотчас ворвался холодный ветер. Огонь в палате взметнулся под самый потолок. Языки пламени поползли по обоям.

— Можно же было просто открыть! — воскликнула Наташенька, подбегая к окну.

Вальдемар одарил ее улыбкой, в которой проглядывалось безумие. Потом извлек из рукава еще один бутылек и оросил прозрачной жидкостью металлические решетки в форме "солнышка". Решетки зашипели, покрылись пеной и рассыпались.

— Ах, ты так примитивна! — Вальдемар подхватил подолы плаща и забрался на подоконник. — Иногда я благодарен Брокку за то, что он населил мир волшебством!

— А это он населил? — удивился Клим.

— Совершенно случайным образом! Но если я сейчас начну углубляться в историю, то, боюсь, вы не успеете меня дослушать!

Вальдемар развернулся лицом на улицу, прыгнул и растворился в темноте. Клим взял Наташеньку за локоть.

— Теперь вы.

— С удовольствием! — Наташенька забралась на подоконник. В темноте не было видно ничего (кроме самой темноты) — будто прыгаешь в пустоту. Наташенька начала прокручивать в голове любые, даже самые фантастические варианты, при которых ей бы удалось не сгореть, но спастись. А потом кто-то осторожно подтолкнул ее в спину. И Наташенька вывалилась из окна.

Она хотела завопить — но холодный воздух забил ее легкие. Глаза наполнились слезами. Ветер в озорном бешенстве собрался сорвать с нее всю одежду.

"Я сейчас умру!" — успела продумать Наташенька, и на последнем слове мягко приземлилась на мокрую траву.

Оказалось, что она упала на газон между двумя поникшими елями. Неподалеку сидел и ухмылялся Вальдемар.

— И ничуть не смешно! — пробормотала Наташенька, стремительно поправляя взбившуюся юбку, блузку и растрепанную прическу.

Она поискала глазами окно, из которого выпрыгнула. А ведь и правда — невысоко. В окне показался Клим — озаренный бликами огня, будто греческий бог, спускающийся с Олимпа. Сейчас он сделает шаг и взлетит…

В этот момент что-то оглушительно взорвалось. Клим исчез в ослепительно вспышке света. А Наташенька вдруг сообразила, что ничего не видит и не слышит. И только секунду спустя она поняла, что катится по траве, усеянной горящими обломками бетона, щепками и осколками стекла…

В автомобиле внезапно задрожали стекла. Крепнев покрепче ухватился за руль. Он думал только о цели путешествия, и о том, чтобы его жизнь не закончилась одновременно с этой самой целью.

А вот маньяк оживился, высунулся из окна и некоторое время смотрел назад, хотя в этакой темноте, да еще в дождь, вряд ли что можно было разглядеть. Потом маньяк сунулся обратно, поднял стекло и радостно потеребил намокшие волосы. Очки у маньяка сползли на нос. Нужны ли они ему вообще?

— Мертвые Хранители хоронят себя сами! — воскликнул маньяк. — А тебе, мой друг, придется искать новую работу!

— Ты взорвал больницу? — поинтересовалась муза.

— Не совсем я. Просто так сложились обстоятельства. Как там наш общий друг?

— Ему лучше. — сухо ответила Муза. — Температура упала. Кажется, он просто спит.

— Тогда нужно отыскать уютное местечко и попробовать его разбудить! — маньяк дружески хлопнул Крепнева по плечу. — А? Верно я говорю? Если бы убил еще и Хватку, то взрыв был бы в сто раз сильнее! Мертвые Хранители, знаешь ли, хоронят себя сами!

Крепнев хотел бы сказать, что уже слышал эту фразу, но вовремя сдержался. Он все еще хотел жить.

Холодный ветер донес до Семена запах гари. Дрогнул воздух, принеся слабый отзвук взрыва. В следующее мгновение Семен понял, что падает. Вернее, его просто опускали на землю — быстро и бесцеремонно. Колючие ветки оцарапали кожу. Семен почувствовал под ногами влажную рыхлую почву, а в ботинки стремительно залилась вода.

Зеленый свет вокруг рассеялся. Семен увидел неподалеку бабушку Фиму, дедушку Ефима, господина Виноградова и Вячеславу. Призраки образовали плотное кольцо и плавно двигались кругом. Из зеленого потока привычно показывались чьи-то лица, части тела и одежды. Шепот не прекратился, но стал едва слышен и совершенно неразборчив.

— Это был взрыв? — спросила бабушка Фима.

— Верно! Верно! — отозвались призраки. — Тут недалеко!

— Что взорвалось?

— Скоро узнаем! — отозвались призраки. — Тут недалеко!

— Толку от вас! — хмыкнула бабушка Фима. — Чего мы ждем-то?

— Человека без имени! — снова отозвались призраки.

— И сколько ждать?

На этот раз никто не отозвался. А Семен вновь подумал о Наташеньке.

У Наташеньки, правда, не было времени думать о Семене. Мощнейший взрыв вышиб из ее бедной головы все мысли, оставив один протяжный, отчаянный вопль. Если бы Наташенька могла вопить просто так — она бы с удовольствием это сделала. Но горячий воздух наполнил до предела ее легкие, не давая возможности нормально вздохнуть. Взрывная волна тащила Наташеньку по газону. Вернее ей, взрывной волне, скорее всего, было наплевать, кто там попался на ее пути. С одинаковым безразличием взрывная волна тащила и Вальдемара, и вырванные с корнем деревья, швыряла комья сырой земли, кустики, охапки листьев. А когда взрывная волна прошла и скрылась в темноте, ухая, дребезжа и зловеще постанывая, Наташенька сообразила, что у нее полный рот грязи, каблуки сломаны, колготки порваны, а шею и живот жжет так, будто под одежду натолкали горячих углей, только с костра. Наташенька лежала в невообразимой позе, и слабо удивлялась тому, что еще жива.

Все вокруг горело — трава, земля, мусорный бак, деревья. Огонь лизал стены ближайшего дома и разбегался дорожками, в сторону припаркованных неподалеку автомобилей. Даже ливень не в силах был ему помешать, хотя очень старался.

Наташенька села и подтянула колени к подбородку. Ей было и жарко и холодно одновременно. Голова кружилась. А еще очень хотелось заплакать. Не потому, что ей было жалко Клима, а потому что вдруг показалось, что хуже быть просто не может. А ведь еще вчера она мечтала о новой жизни, о Толике, о престижной работе и успешном карьерном росте… жизнь, оказывается, такая хрупкая штука… Беречь ее надо было, беречь изо всех сил, а не тратить попусту, надеясь, что прожитые зря секунды когда-нибудь вернуться вновь, что жизнь перевернется, будто песочные часы, и потечет заново, давая возможность исправить ошибки. Не будет такого. Теперь уж точно не будет…

Что-то зашевелилось в куче тлеющего хлама неподалеку. Показалось испуганное, бледное молодое лицо.

— Клим! — Наташенька поднялась и, прихрамывая, поспешила на выручку. Еще бы голова не кркжилась…

Клим запутался в мусорных пакетах и, казалось, совсем не понимал, что происходит. Волосы его были опалены, превратив прическу в "ежик", от головы шел пар.

— Клим! Я так рада! — Наташенька выудила молодого человека из мусора, отряхнула и крепко обняла. Клим не сопротивлялся. — Ты говорить-то можешь? Помнишь, что произошло?

Клим моргнул. На лице отразилась напряженная работа мысли.

— Я летал? — хрипло спросил он.

Наташенька аккуратно сбила пепел с его волос.

— Да, еще как. Словно олимпийский бог!

Клим моргнул еще раз.

— Серьезно? А что произошло?

— Больница взорвалась! — сообщила Наташенька радостно.

Кажется, Клим кое-что вспомнил.

— Тут где-то должен быть бродячий волшебник! — пробормотал он. — Только я не помню, зачем…

— Главное, что ты живой.

— У тебя слезы?

— Это от ветра! — отмахнулась Наташенька. — Честное слово… Я подумала, что осталась здесь совсем одна…

Клим огляделся. То, что осталось от больницы, утонуло в облаке пыли. В небо валил черный — чернее ночи — густой дым. Кое-где трещал огонь. Дома через дорогу молча смотрели на произошедшее темными окнами. На улице было совершенно пустынно.

— Должны же быть люди! — произнесла Наташенька нерешительно. — Разве никто не увидел, что произошло?

— Здесь уже нет людей. — сказал тихий женский голос, и Наташенька вдруг обнаружила, что за спиной Клима стоит девушка, которую звали Хватка. Она собрала густые черные волосы в хвост, обнажив неуловимо-красивое лицо. В другое время Наташенька бы с удовольствием позавидовала ее красоте. Клим испуганно вздрогнул и развернулся.

— Откуда вы…

— Меня вообще редко замечают. Только когда я сама захочу. — произнесла Хватка шепотом, от которого у Наташеньки по спине прошла дрожь. — Я искала своего товарища… Я думала, что он охраняет больницу, но оказалось, что он тоже мертв. Из-за него и произошел взрыв. Мертвых Хранителей оказалось слишком много… Бедный, бедный Церб. Он был отличным помощником.

— Наверное, он был хорошим человеком. — сказала Наташенька.

— Он был гипсовой статуей и все равно когда-нибудь потрескался бы и рассыпался. Просто теперь я осталась одна против бывшего… друга и Брокка.

— Мы тоже ищем Брокка!

Хватка усмехнулась.

— И где же он?

— В Храме Зеркал и Улыбок!

— И вам, должно быть, известно, как туда добраться?

Клим замялся. Наташенька предпочла не вмешиваться.

— Дело в том, юноша, что дорога к Храму лежит через Мрак, попасть в который мечтают далеко не все. Я бы даже сказала — никто не мечтает. Только отчаянные глупцы или самоубийцы решаться искать дорогу к Брокку без опытного проводника. А многие даже боятся приблизиться к Мраку, потому что знают, что их ждет.

— Вы нас сейчас пугаете? — спросил Клим.

— Нет. Я констатирую общеизвестные факты.

— А мне показалось…

— Поздно предполагать, юноша. Мы уже во Мраке.

Хватка выдержала эффектную паузу, явно наслаждаясь моментом. Клим открыл и закрыл рот. Наташенька была ошарашена не меньше его.

— А мы… не хотели! — произнесла она нетвердо. — Может быть, нам как-нибудь обратно? Вы же сами только что сказали, что только отчаянные глупцы и самоубийцы…

— Нельзя обратно. Дело в том, что Мрак сам обрушился на землю. А он, знаете ли, ни у кого не спрашивал.

— А почему только мы? Почему остальные люди исчезли? Где все?

Вместо ответа Хватка огляделась.

— С вами был бродячий волшебник. — сказала она. — Мне кажется, это он виноват. Не в том, что Мрак окутывает землю и близится конец света, а в том, что вы все здесь оказались. Я-то отчаянный глупец или самоубийца, а вот что вы здесь делаете — загадка. И главное — сможете ли вы вернуться?

— Он и правда виноват. — подхватил Клим. — Я, кажется, припоминаю. Этот ваш Брокк украл артефакт и мой подарок, а Вальдемар собирался отправиться за ним в погоню. Но не с нами…

— Уж точно не со мной. — вставила Наташенька. — Я бы сюда ни ногой.

Хватка повертела головой и направилась к еще одной горке мусора, от которой шел легкий дымок. Поворошила в ней ногой. Из горки донесся приглушенный стон. Хватка нагнулась, запустила руку в пепел и свалявшуюся траву и вытащила за шиворот Вальдемара. Бродячего волшебника сильно потрепало. Его лицо было черным от копоти, бородка обгорела, одежда покрылась пеплом.

— Я и сам… могу… ходить! — пробормотал Вальдемар голосом человека, неуверенного в своих силах. — Что происходит?

— Это я бы у вас хотела спросить. — Хватка с неженственной ловкостью поставила Вальдемара на ноги, отряхнула и пару раз звонко ударила по его щекам ладонью.

Вальдемар заморгал, заскрипел зубами, постарался отстраниться, а под конец вытаращился на Хватку удивленным взглядом, будто только что, совершенно внезапно, протрезвел, и обнаружил возле себя ослепительной красоты женщину, причем трезвую.

— Я бы меньше удивился, если бы увидел дьявола! — пробормотал он. — Вы, кажется, собирались уходить!

— Мы тоже здесь! — сказал Клим.

— Во Мраке! — добавила Наташенька.

— Во Мраке? — ужаснулся бродячий волшебник. — Как мы тут оказались?

— Вот у вас бы я и хотела спросить. — Хватка отступила, оглядываясь по сторонам. Казалось, она неотрывно наблюдает за пустынными улицами. Будто ждет, что из темноты в любую секунду может выскочить… кто-то…

Вальдемар провел тыльной стороной ладони по лицу.

— Это не я. — сказал он. — Это моя муза. Понимаете, я настроил свой волшебный путеводитель таким образом, чтобы оказаться рядом с музой. Я, честное словно, не ожидал, что мы окажемся в центре таких событий. Наверное, муза уже было во Мраке, да и вы все здесь постепенно ушли во Мрак, а мы, стало быть, следом.

— Ты очень хорошо умеешь оправдываться! — заметила Хватка. — Не даром, что бродячий волшебник.

— Поосторожней. Ты же прекрасно знаешь, кто я на самом деле. — поправил Вальдемар.

— Я считаю, что рассказы о вас — сказки.

Вальдемар усмехнулся:

— Тогда ты не более чем сказочный персонаж, вроде русалочки. Потому что вас, Хранителей, создал бродячий волшебник.

— И это тоже сказки. — усмехнулась в ответ Хватка. — Мне в детстве бабушка рассказывала таких сказок целый миллион.

— Это в каком же детстве? В выдуманном? Вас, Хранителей, создал бродячий волшебник, обманутый Брокком! Он создал вас из остатков своего таланта, для того, чтобы вы не дали этому миру погибнуть. Больше вы ни на что не годны, между прочим. Ты даже готовить не умеешь.

— Зато я умею убивать. — заметила Хватка как бы между прочим.

Ситуация накалилась. Наташенька, на всякий случай, встала за спину Клима. Что-то ей подсказывало, что лучше не задавать лишних вопрос и не интересоваться, когда все это закончится.

— Я тоже художник! — внезапно сказал Клим. — И я тоже, вот совпадение, не умею готовить! Но я же никакой не хранитель.

Хватка медленно повернула голову в его сторону. Вальдемар сделал то же самое. Наташенька вдруг решила, что Клим не жилец. Ну, точно. Сейчас ему снесут голову.

— Тогда тебе повезло. — сказала Хватка. — Даже если я и созданное каким-то художником существо, у меня, хотя бы, есть цель в жизни.

Последнее предназначалось Вальдемару. Бродячий волшебник снова протер лоб ладонью.

— Не надо смеяться над чужим горем. — тихо попросил он.

— Я и не смеюсь. Я констатирую факт. Что вы собираетесь делать?

— А мы не можем вернуться обратно?.. В дом к господину Виноградову? — спросила Наташенька робко.

— Увы и ах. Муза привела нас во Мрак, только она может вывести нас обратно. Либо какое-нибудь волшебное действо, на которое я не способен. — пожал плечами Вальдемар. — Поэтому нам нужна муза, как диабетику инсулин.

— А я пойду искать артефакт. — сказала Хватка.

— Как странно. Нам, видимо, по дороге.

Они снова уставились друг на друга. Наташенька уже устала бояться за свою жизнь. Теперь ей очень хотелось в тепло и там, где свет. Начал накрапывать мелкий дождик.

— Может быть, мы пойдем вместе? — предложила она. — А что? Хорошая идея! Знаете поговорку про один прутик, который ломался, и про несколько прутиков, которые вместе… — Наташенька поняла, что запуталась и затихла.

Прошло несколько томительных секунд. Над головами вальяжно заворчал гром.

— Ладно. Все равно же потащитесь. — согласилась Хватка. — Только никакой болтовни в дороге. Я этого не люблю.

— Будем немы, как рыбы! — заверил Вальдемар за всех. — Я предлагаю пойти на север. Мне чутье подсказывает!

— Идем на юго-восток. — коротко сказала Хватка и направилась вдоль дороги, мимо пустынных домой, в темноту.

— На юго-восток, значит на юго-восток. — Вальдемар поспешил за ней. — Я бы мог применить свои особенные способы поиска, но доверюсь опытному Хранителю. Скажи, а ты правда чувствуешь артефакт, словно у тебя в голове стоит маячок электронный?..

Наташенька и Клим переглянулись и поспешили следом.

В жизни Семена было много разных интересных историй. К сожалению, большинство из них не следует считать историями-долгожителями, или историями, которые приятно вспоминать (чаще эти истории попросту забывались за бокалом-другим пива), и Семену частенько приходилось неловко в компаниях. Когда друзья и знакомые, разгоряченные алкоголем, начинали рассказывать что-нибудь этакое из своей жизни — интересное, увлекательное, головокружительное — от чего их слушателям оставалось удивленно вздыхать, а затем охать, ахать и лихорадочно вспоминать что-нибудь из своей жизни — тоже интересное, увлекательное и головокружительное — в такие минуты Семену становилось не по себе. Он не ценил воспоминания и не умел интересно рассказывать. Даже с Наташенькой Семен не чувствовал себя раскованно и частенько молчал и слушал. Он честно старался исправиться, запоминал кучу мелочей, множество подробностей — чтобы потом, в один прекрасный момент, поделиться с кем-нибудь замечательной историей. Так тоже иногда бывает, пусть и в сказках.

Находясь в доме господина Виноградова, Семен запомнил не только цвет обоев в холле, узоры кафельной плитки на полу, марку виски, размеры барной стойки, рисунок на рамке зеркала, да и много других вещей. Он запомнил, как выглядели призраки — каждого по отдельности, а не просто ту зеленую массу, в которую они превратились. И, наконец, сейчас Семен старался как можно более тщательно разглядеть массивное сухое дерево и запомнить каждую трещинку на нем, каждую веточку, каждое дупло. Было ли это важно? Семен не знал. Но он также знал, что бог — в мелочах. В любом рассказе главное — это подробности. Люди тебе поверят, если ты припомнишь как можно больше всевозможных деталей, накрутишь финтифлюшек, расскажешь такие подробности, какие никому бы и в голову не пришли.

Например. От холода у дедушки Ефима раскраснелся нос. Дедушка Ефим, судя по всему, стесняла данного факта, и постоянно нос растирал. Не помогало.

Или вот еще. Господин Виноградов прихватил с собой бутылку крепкого армянского коньяка, но не прихватил штопор и теперь маялся, отчаянно пытаясь придумать способ открыть бутылку.

А также. Бабушка Фима тоже порядком замерзла, у нее шел пар изо рта, но она не показывала виду и украдкой похлопывала себя по плечам.

Только Вячеславе было все равно. Она крутилась около призраков и пыталась вырвать себе на память фалангу призракового пальца. Поскольку призраки — существа относительно бесплотные (имеется ввиду, что когда захотят, тогда и воплотятся), то у Вячеславы ничего не получалось.

А дерево был не просто массивным — гигантским. Чтобы обойти его, понадобилось полминуты. Сколько же лет оно здесь стояло? Вернее — сколько столетий? Семен провел ладонью по поверхности дерева. Кора была теплой и шершавой, будто мелкая наждачная бумага.

— Долго еще ждать? — спросила бабушка Фима. С момента их приземления прошло минут пять.

— Совсем недолго, совсем недолго. — заверил призрачный шепот.

— У этих призраков все так расплывчато! — проворчала бабушка Фима, взяла Вячеславу под локоток и подтащила к себе. — Не смей играться с ними! Навлечешь беду, или подхватишь какую-нибудь смертельную болезнь! Не знаю даже, что хуже! Столько лет с тобой маюсь, так еще не хватало полжизни тебя потом лечить. Занесло же на мою старческую голову! Я два дня назад у деда спросила, стоит ли вообще ехать или нет? Вроде бы дата, говорю, круглая, но с другой стороны, ну, что ему сделается с этой датой? В армию Клима никто не заберет, деньгами его папаня любимый, сынок мой, снабжает, может он захочет компанию пригласить, посидеть, выпить… говорю, дед, может не поедем, чего мы там мешать будем, старики… А он заладил свое — по внучку соскучился, по внучку соскучился. Ну, вот и поехали.

Бабушка Фима посмотрела на Семена пронзительным взглядом, будто собиралась забраться в голову и выпотрошить все мелочи до основания. Семену стало как-то не по себе. Он-то считал, что это его бабушка самая строгая на свете, потому что нещадно порола армейским ремнем по заднице, увидев, как Семен тайком курит на лестничном пролете. А, оказывается, бывают особые случаи…

— Чего молчишь? — устало спросила бабушка. — Даже тебе сказать нечего. Сам вляпался, небось, по самые уши. И невесту потерял….

— Она мне не невеста. — пробормотал Семен, но где-то в груди кольнуло больно.

— Жаль. Смотрелись вы хорошо. И я бы за своего сынишку была спокойно. А то он у меня недоросль, никак за ум не возьмется. Поставит себе длинноногую секретаршу и будет за ней увиваться, ухаживать, деньги тратить. Он такой. Вечно не в тех влюбляется. Недоросль, одним словом.

Словно в подтверждение ее слов, господин Виноградов попытался вдавить пробку от бутылки коньяка в горлышко при помощи ветки, тихо ругаясь под нос. В этот момент господин Виноградов чем-то неуловимым напоминал Вячеславу.

— И долго нам еще ждать? — вновь прикрикнула бабушка Фима.

Начал накрапывать несильный дождик.

— Совсем скоро! Совсем скоро! — нашептывал призрачный голос.

— Опаздывает ваше начальство. — буркнула бабушка Фима для порядка.

От общего зеленого потока отделилась едва видимая тень и приземлилась неподалеку. При ближайшем рассмотрении, тень оказалась Гайозетом. Выглядел он неважно — пар из чайника смотрелся бы на его фоне лучше.

— Ну, вот мы снова и встретились! — сказал он. — Выкроил для вас свободную минутку, чтобы закончить рассказ.

— Свободную минутку из чего? — нахмурилась бабушка Фима. — Вы же ничего не делаете, только вертитесь вокруг и шепчете чушь. Вы же призраки, столько всего повидали, могли бы что-нибудь дельное рассказать.

— Это называется ритуалом.

— Дело ваше, но я теперь считаю, что все призраки полные бездельники!

Призрак примирительно заулыбался, обнажая редкие зубы.

— Вы, наверное, все еще негодуете от неведения, в которое мы вынуждены были вас поставить!

— Еще как!

— Позвольте, я закончу прерванный рассказ и объясню всю важность вашей светлой миссии!

Бабушка Фима прищурилась.

— Я очень надеюсь, что ты меня чем-нибудь удивишь, — сказала она, — в ином случае придется сильно подумать, прежде чем сделать еще хотя бы один шаг!

(история призрака Гайозета, завершение)

Не прошло и года, а мир наполнился волшебством.

Люди очень быстро привыкли к волшебству и перестали воспринимать его, как что-то из ряда вон выходящее. Появились школы магии, возникли настоящие корифеи магического искусства. Кто-то зарабатывал на этом деньги, кто-то искал славы, кто-то просто самоутверждался.

Но никто не задавался вопросом — откуда все это произошло и когда закончится. По большей части, людям было наплевать. Людям свойственно привыкать к самым необычным обстоятельствам. То, что их окружает, перестает быть для них в новинку, перестает удивлять. Богачи стали нанимать на работу волшебников, сами волшебники стали патентовать новые магические штуковины, вроде самополивающегося и саморастущего газона или воображаемых женщин, которые проникали прямо в мозг и заставляли сознание трепетать от удовольствия. Мир изменился, но жители этого мира проглотили и переварили изменения, словно легкий салат на ужин. Спустя несколько лет все жили так, как и жили, без потрясений.

(Конечно же, существовали мелкие группы ученых, которые вечно кому-то что-то доказывали, писали диссертации, научные статьи в журналы, наполняли газеты разоблачительными статьями и спорили между собой, что же такое магия — волна или частица — но их мало кто слушал).

Только бессмертные бродячие волшебники ходили по миру, не зная усталости и не находя покоя. Многие из них сошли с ума, другие пропали без вести, третьи отчаялись и ушли в добровольные заточения, надеясь наполнить смысл существования одиночеством. Но нашлись и те, кто не смирился с обманом и посвятил много времени поискам Брокка, чтобы отобрать у него свой талант и вернуть былое положение вещей. Одним из таких людей был Витя Виноградов — гениальный поэт, но алкоголик и дебошир. Он променял свой талант на бессмертие в безымянном баре где-то в темноте большого города. Витя был в стельку пьян и смутно помнил, как завел беседу с незнакомцем и то ли в шутку, то ли в серьез согласился на обмен. А потом Витя помнил, как его тошнило в подворотне, выворачивало наизнанку, желудок жгли каленым железом, а из груди нагло, бессовестно, выдергивали то, что принадлежало ему — и только ему…

Витя протрезвел и понял, что произошло. Но было уже поздно. Брокк бесследно исчез. Витя решил отыскать его, во что бы то ни стало — еще до того, как узнал о невероятных муках душевной пустоты. А когда узнал, в отчаянии, доведенный до предела, поклялся, что рано или поздно отыщет дьявола и расквитается с ним.

Витя потратил на поиски двадцать лет. Почти без сна, почти без еды, он бродил по миру, расспрашивал других волшебников, составлял карты, чертил схемы, и готовился, готовился, готовился… Он узнал о Храме Зеркал и Улыбок, созданном в воображении Брокка; он узнал о том, что Брокк, пленник магии, и сам стремится вернуться в этот мир, но не может вырваться из плена украденных душ; он узнал о бродячих волшебниках, таких же бессмертных, которые, будто безликие тени, будто забытые призраки, не живут, а существуют…

Еще через несколько лет Витя понял, что вряд ли сможет проникнуть в обитель воображения Брокка, и решил пойти другим путем. Он задумал уничтожить всю магию на этом свете и вернуть мир к той точке, с которой все начиналось. По логике Вити, с исчезновением магии, исчезнет и его бессмертие, и он сможет хотя бы умереть, а не вечно скитаться по свету и копить злость и отчаяние. Да и Брокк должен погибнуть, потому что Храм Зеркал и Улыбок существовал исключительно благодаря магии. Ведь верно?

Витя начал собирать бродячих волшебников и объяснять им свой замысел. Многие из них давно хотели умереть, не в силах выносить тягость жизни, но не знали, как это делать. Многие согласились помочь Вите. Общими усилиями бродячие волшебники создали могущественный артефакт — вещь, похожую на изогнутый рог, в который воины древности дули, чтобы призвать на помощь войско. С его помощью можно было изъять всю магию, находившуюся в мире. Но в самый последний момент, когда артефакт был почти доведен до ума, нашелся бродячий волшебник, которому стало страшно за свою жизнь. Он перехотел умирать. Пусть лучше худая жизнь, чем хорошая смерть, решил он и втайне от других затеял грандиозную рокировку. Бродячий волшебник создал Хранителей (так он их назвал), которые должны были помешать остальным волшебникам. Он дал Хранителям имена — Воин, Хватка, Деликатный, Странный и Умник. Незадолго до решающего часа Хранители напали на Витю и его помощников и отобрали у них артефакт. Битва была жаркой, но неравносильной. Бродячие волшебники не умели воевать… И случилось страшное — во время битвы (а заняла она не больше десяти минут), артефакт все же сработал, но поскольку был не доделан, радиус его действия оказался весьма узок. Бродячие волшебники, попавшие под действие артефакта, мгновенно потеряли свои способности. Люди старились и умирали на глазах. Многие бились в конвульсиях и кричали. Другие умирали молча, с улыбкой на устах. Витя тоже состарился, но не умер. Он лежал на холодной земле и немощно наблюдал за тем, как Хранители убегают с артефактом в ночь. Потом Витя увидел дрожащую тень, которая заковыляла в его сторону. К нему подошел старый зомби, с облезшей кожей и порванными веками. Зомби присел на одно колено и спросил:

"И чего же ты добился, Витя?"

Как оказалось, это было воплощение Брокка. Он мог проникать в реальный мир с помощью зомби, и уже давно наблюдал за попытками Вити создать артефакт. Брокку надоело жить в Храме. Он проклял свою жизнь, проклял свои стремления и свои убеждения. Он хотел только одного — выйти из им же самим созданной тюрьмы. На Витю возлагались огромные надежды. Брокк отсчитывал дни до того момента, когда создание артефакта будет завершено. Брокк очень сильно хотел умереть. И вот теперь его надежды рухнули…

Утром Витя отправился на свидание со смертью, а Брокк решил действовать самостоятельно. Он связался со своими помощниками, которые умели убивать, обманывать и воровать. И он приказал найти артефакт и принести его в Храм Зеркал и Улыбок. Всех троих Брокк наделил способностью проникать в Храм — пусть ненадолго, но все же. Может быть, это было для них губительно, но Брокку было наплевать.

Еще через год его помощник, который умел убивать, наткнулся на Хранителей и был убит в неравной схватке. Такая вот ирония судьбы.

Прошло еще несколько лет, и помощник, который умел обманывать, нашел Хранителей и успел украсть у них артефакт, и даже едва не добрался с ним до Храма, но столкнулся с Воином и тоже погиб. При этом, помощник успел передать артефакт одному знакомому, который обещал связаться с вором. Правда, знакомый оказался ненадежным парнем и потерял артефакт по дороге в город Вьюжный, где проходил службу по контракту.

Брокк был в ярости. Казалось, артефакт утерян навсегда. Следов его не могли найти двадцать два года…

Вор исколесил весь мир, побывал там, где невозможно побывать в принципе, поймал и допросил сотню бродячих волшебников, собрал тысячи доказательств того, что артефакт уничтожен и сотни тысяч — что артефакт все еще на земле. И в один прекрасный миг Вор обнаружил артефакт в загородном доме господина Виноградова — правнука того самого Вити Виноградова, который этот артефакт и создал. В этом заключалась главная уловка Хранителей. Они спрятали артефакт в месте, куда бы Брокк и его помощник заглянули в последнюю очередь.

Ну, а когда Брокк нашел артефакт, он решил действовать…

Гайозет промолчал, хитро поглядывая на бабушку Фиму. Та действительно выглядела слегка ошарашенной.

— Я не поняла. — сказала он, спустя длительное время. — Мой отец был бессмертным бродячим волшебником?

— Почти бессмертным. Он все же умер.

— Мама всю жизнь рассказывала, что он был военным летчиком и погиб, выполняя секретное поручение! Я же из-за этого пошла работать в милицию. Я же всю жизнь хотела стать похожей на своего отца… — бабушка Фима ссутулилась и вдруг стала похожа на совершенно обыкновенную бабушку, сломленную очередями в больнице, инфляцией, маленькой пенсией и невежами-внуками. Семену захотелось подойти и легко приобнять ее за плечи.

— Будь жива моя мама! — тихо сказала бабушка Фима. — Я бы ей так врезала! Зачем всю жизнь обманывала? Не могла нормально сказать, кто был у нее муж. Стеснялась она, видите ли, стыдно ей было за мужа-волшебника! Напридумывала летчиков! Дочке жизнь испортила! Сделала из женщины непонятно что, диктатуру пролетариата, блин! И чуть внуков своих и правнуков до такого же не довела! Благо я вовремя за ум взялась! Хоть сына и дочурку нормально воспитала, не обманывая и не вводя в заблуждение! Эх, мама, мама!

Бабушка Фима воинственно оглядела присутствующих. Призрак, казалось, смутился. Даже Вячеслава перестала выдергивать локоток из крепкой бабушкиной руки.

— Я так понимаю, что артефакт может уничтожить всю магию. — сказала бабушка Фима. — Наш таинственный вор украл артефакт, чтобы именно это и сделать, верно?

— Верно. — сказал Гайозет.

— Тогда я не понимаю, почему мы должны его останавливать? Ну, пусть завершит начатое, и будет душенька этого вашего Брокка спокойной. А? Верно бабуля говорит?

— Не совсем. В корне недопустимо.

— Это почему?

— Во-первых, за то время, что существует магия, она стала частью порядка, частью мира, причем неотделимой. С помощью магии строят дороги, возводят здания, мосты, очищаю водоемы от грязи, даже размножают редких животных. С помощью магии лечат неизлечимые болезни, летают в космос, изобретают вечные двигатели…

— Хорошо, хорошо. Это я поняла! Что там "во-вторых"?

— Этого недостаточно? — ужаснулся призрак.

— Честно? Не очень.

— Хорошо. Магия слилась с миром живых и с миром мертвых. Мы, призраки, существуем только благодаря магии. Мертвый мир, мир мифических богов, мир фей, эльфов, орков, других волшебников — все это питается магией. Если магии не станет, конец света обеспечен не только на земле, но и вне ее пределов. Вы хотите допустить, чтобы исчезли, растворились, ушли в небытие целые народы?

Бабушка Фима пожала плечами:

— Сказать по правде, я не слишком с ними знакома!

— Но ведь в мире мертвых обитают и ваши родственники! Вы можете пообщаться с ними при помощи спиритических сеансов! Вы можете просто поболтать, или передать важные сообщения! Поймите же, никто не хочет исчезать! В том числе и призраки!

— А у меня, значит, дар.

— И у вас, поскольку вы самый близкий родственник бродячему волшебнику, и у ваших детей и внуков. — кивнул Гайозет.

Бабушка Фима задумчиво потерла подбородок.

— Знаете, тут надо подумать. Взвесить все "за" и "против". Слишком необычная просьба…

Зеленая волна вокруг пошла рябью. Растворились призрачные лица.

— Он идет, он идет! — зашептали призрачные голоса.

— Кажется, мне пора! — Гайозет поклонился и нырнул в зеленую полосу.

— Постой, я еще не все сказала и обдумала!

Дождь продолжал накрапывать. Бабушка Фима поежилась и повернулась к Семену. Вид у нее был, все-таки, растерянный.

— И что мне теперь прикажите делать? — спросила она.

Массивный ствол дерева задрожал. Ветки затряслись. По стволу спускался Человек без имени…

Сначала крысолову казалось, что он куда-то падает. Ощущения вызывали дурноту, к горлу подступал горький комок, желудок сводило, а конечности деревенели от холода. Крысолов рассчитывал куда-нибудь, в конце концов, упасть.

Потом стало казаться, что воздух вокруг сделался вязким как желе. Крысолов открывал рот, но воздух не проникал в легкие, а забился в горле…

Кто-то провел холодной ладонью по лицу, крысолов ощутил покалывание на веках и открыл глаза. Перед ним сидела муза.

— Привет! — сказала она.

— Привет. — голос был будто чужой, не его голос, далекий, хриплый с признаками долгой тяжелой болезни. — Где мы?

Муза пожала плечами:

— В какой-то гостинице. Не знаю.

— Что мы тут… делаем?..

— А ты как думаешь? — спросил кто-то.

Крысолов огляделся. Каждое движение отдавалось в висках глухими пульсирующими ударами боли. Последний раз крысолов ощущал себя также безнадежно плохо, когда отбил себе селезенку в девятом классе. Крысолов неудачно научился кататься на велосипеде, покатился с горки и врезался в припаркованный у киоска автомобиль. Помимо дикой боли в боку и суставах, ситуацию усугубляли две велосипедные спицы, проткнувшие ногу… Сейчас крысолову казалось, что такие же спицы пронзают его мозг.

Он лежал на койке у маленького квадратного окна с решетками. Комнату заливал мутный желтый свет одинокой лампочки под самым потолком. В комнате больше не было мебели. У стены напротив стоял паренек невысокого роста, с таким бледным лицом, будто он целый день сдавал кровь на нужды населения. Чуть поодаль сидел на корточках паренек в очках и вертел в пальцах обыкновенную пуговицу. Пуговица слегка светилась изумрудным.

— Привет, ученик чародея! — сказал человек в очках безо всякой иронии. Глазки у него так и бегали. Лицо показалось крысолову смутно знакомым, но спицы в мозгу дрожали и мешали сосредоточиться.

Внезапно крысолов вспомнил об артефакте, шевельнул рукой, но вовремя остановился. Паренек в очках заулыбался, обнажая ровные белые зубы — слишком белые и слишком ровные, чтобы быть настоящими.

— Все нормально. Я не трогал твою прелесссссть. — произнес он. — Я боюсь, что могу не сдержаться и уничтожить артефакт раньше, чем загляну в мертвые глаза твоего хозяина, Вор.

Ужасно хотелось сладкого. Особенно рафинада.

— Давно меня не называли Вором. — произнес крысолов. — Может, объяснишься?

— А есть смысл?

— Всегда и во всем есть смысл. — заметила муза. — Это я вам как генератор идей говорю.

— Ты заступаешься за человека, который тебя украл? А как же нейтралитет?

— Я не люблю злых людей.

— То есть я зло?

Муза не ответила, но выражение ее лица говорило о многом. Крысолов усмехнулся. Он готов был простить музе все ее ворчание, лишь бы она оставалась на его стороне… Или вновь дотронулась бы холодной ладонью до его пылающего лба.

— Мне вообще наплевать, кто ты такой. — сказал крысолов. — Объясни, что происходит? Откуда ты взялся? Ты Хранитель?

— Видимо, да. — ответила муза, стрельнув взглядом в сторону паренька в очках. — Только он сумасшедший Хранитель, потому что перебил всех остальных в больнице. Еще он сказал, что не любит, когда его называют Умник.

— Осторожнее, муза. — шепнул человек в очках. — У меня теперь есть имя!

— Умник! — выдохнул крысолов. — Так вот, как ты выглядишь. А я двадцать лет гадал…

— Двадцать два года, если быть более точным.

— Когда я встретился с Хваткой и Цербом…

— И Странный подоспел не вовремя, а то бы они прищемили твой куцый хвост…

— А я вовремя сообразил, что это ловушка…

— И Деликатный не успел пустить тебе пулю в лоб…

— Я бежал под дождем, а полы моего плаща горели…

— А я думал, что мой план удался…

— И, кажется, я видел нечеткий силуэт, который вынырнул из тени…

— Да. В тот день я промахнулся. — паренек в очках убрал пуговицу в карман. — Я мог бы избавить мир от такой мрази, как ты, одним удачным выстрелом. Но не повезло.

— Или, я вовремя увернулся. — крысолов невольно потер затылок. Боль отступала.

— Как бы там ни было, все в прошлом. — заключил паренек в очках. — Мы с тобой встретились снова. Можно сказать, это судьба. Я хочу убить Брокка, чего уж скрывать, а ты хочешь помочь ему уничтожить мир. При этом, я выступаю в роли злого гения, а ты у нас этакий добрый малый. Правда, муза? Нашепчешь ему на ухо, какой он милый парень?

— Еще чего. — фыркнула муза. — будем считать, что я на нейтральной стороне.

— Вообще-то, Брокк не собирается уничтожать мир… — произнес крысолов, внезапно испытав чувство неловкости перед музой. — Он хочет уничтожить магию. Собрать ее из всего мира и уничтожить. Сделать мир таким, каким он был много лет назад… Обыкновенным.

— Ты думаешь, мир без магии выживет? — усмехнулся паренек в очках. — Люди останутся без света, тепла, самолетов, поездов, телефонов. У них не будет возможности верить в чудеса! А ведь все так привыкли, что могут сойти с ума… А еще этот Мрак…

— Ты ведь тоже хочешь уничтожить магию! — воскликнул крысолов.

— Я так не говорил. Я хочу уничтожить Брокка, потому что он хочет уничтожить магию. Было бы у нас больше времени, я бы с удовольствием рассказал тебе, что за сила хранится в артефакте. Когда я убью Брокка, я заберу у тебя эту штуковину и закину ее далеко-далеко в океан, в самую глубокую расщелину, туда, где ее не сможет достать ни один водолаз, даже при помощи магии. И вот тогда я заживу спокойно.

Крысолов открыл, потом закрыл рот. Что-то не укладывалось у него в голове. Возникли сложные противоречия, о которых он не хотел думать… не сейчас… но они лезли, настырно, вытесняли все остальные мысли.

И, о боже, как же хотелось сладкого.

— Ты покажешь мне путь к Храму Зеркал и Улыбок, а я оставлю тебя в живых, и больше никогда не буду трогать. В принципе, после смерти Брокка, мне будет на всех наплевать. — паренек в очках поднялся и сделал несколько шагов в сторону койки. — По рукам?

— Ты думаешь, я предам своего хозяина?

— Я думаю, пора бы повзрослеть и понять, что ты самостоятельная личность, а не выращенный Брокком раб.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Противоречий становилось все больше. Велосипедные спицы в мозгу дрожали и причиняли боль. Как все сложно в этой жизни! Как же сложно жить!

— Если не покажешь дорогу, — вкрадчиво сказал паренек в очках, — я сначала убью вон того врача, потом музу, а потом тебя. Может быть, так нам удастся договориться?

— Ты думаешь, у меня мягкий характер? — крысолов отвел взгляд и сел. Чудовищно заболел бок, но крысолову надо было встать на ноги, подняться, ощутить, что он все еще может двигаться. Почему-то это было очень важно.

— Я уверен, ты перенесешь их смерти. — ответил паренек в очках. — Но вот свою смерть, увы, ты перенести не сможешь.

— Черт возьми! — внезапно вмешалась муза. — Что за разговоры? Причем тут мы? Убей его, да и дело с концом! Или не убивай! Только нас не трогай, а? Мы-то здесь причем? Ты же спаситель человечества, подумай о нас, о людях!

— Ты не человек, а плод магии одного из бродячих волшебников. А докторишка слишком жалок, чтобы оставлять его на этом свете! И вообще, не стоит мне указывать! — сказал паренек в очках тихим и совершенно не дрогнувшим голосом, однако всем в комнате стало не по себе.

Крысолов тяжело оперся о металлическую спинку кровати и встал на ноги. Что-то звонко щелкнуло в пояснице. Пока Хранитель выяснял отношения с музой, можно было бы броситься на него, обезоружить и связать… вот только сейчас по ловкости и по скорости движения крысолова мог обставить даже слюнявый малыш трех лет от роду. Крысолов повернулся к окну. Из-за света лампы улицы видно не было — в отражении на крысолова смотрел небритый, помятый мужчина средних лет, с острым подбородком и выпирающими скулами, со следами сажи на щеках и лбу и с небольшим синяком под левым глазом. Неважно ты выглядишь, крысолов, неважно… Сверкнула молния, выхватив из небытия ряды надгробных плит, неровные кресты и церковную башенку в темноте…

— Мы что, возле кладбища? — спросил крысолов, подходя ближе к окну.

— Первое, что попалось. — отозвался паренек в очках. — Мне нужно было привести тебя в сознание. А есть какие-то предрассудки, относительно кладбищенской сторожки?

Крысолов прислонил ладони к окну "лодочкой" и присмотрелся внимательнее. За окном лил дождь. Темнота была странной, неестественной. В темноте что-то шевелилось.

— Мы во Мраке. — пробормотал он.

— А ты себя, кажется, чувствуешь намного лучше. — заметил паренек в очках. — Давай, я перефразирую наш договор. Если мы не отправимся к Храму через десять минут, я убью музу. Идет?

Муза вскрикнула. В сознание крысолова проникло легкое желание сейчас же, сиюминутно, отправится на поиски самолета — проникло и растворилось, будто взяли кровь из пальца.

— Почему музу? — спросил он.

— Потому что у докторишки машина. — ответил паренек в очках. — Вроде бы логично.

Крысолов отвернулся от окна. Он изо всех сил старался сдерживать улыбку.

— Хорошо. Пойдем прямо сейчас.

— Нам долго ехать? Мы на середине трассы М16.

— От силы два часа. Если ничего не случится.

— Я уверен, что ничего не случится. — паренек в очках достал из кармана револьвер — его, крысолова, револьвер. — Прошу на выход, дамы и господа.

Они вышли из комнаты, не выключив свет.

За сторожкой, на кладбище, тени продолжали шевелиться. Их становилось все больше.

В любви с первого взгляда Климу не везло. Климу казалось, что подобная любовь — безрассудство, ребячество и признак юношеской глупости. А девушкам, знакомым с Климом, казалось, что он слишком молод, чтобы в него влюбляться, а еще чрезмерно романтичен и вообще художник. Поэтому к своему совершеннолетию Клим подошел убежденным реалистом. Если он и собирался влюбиться, то только после того, как добьется серьезных успехов в карьере — неважно в какой: пойдет ли по стопам отца или окунется в мир творческих грез.

Но вот отвести взгляда от Хватки Клим не мог.

Юное сердечко колотилось с такой силой, будто в него каждую секунду ударял разряд молнии. Пальцы рук дрожали. Голос предательски осип.

Клим хотел ее нарисовать. Хватку. Желательно обнаженной, а там, как пойдет. Столь совершенно создания Клим не встречал никогда в жизни. И, глядя на нее, Клим понимал, что очень стремительно и очень неожиданно достиг того момента, когда, что называется, может "снести крышу".

Они шли воль дороги, освещенной мутным светом луны. Справа стелилось ровное, бесконечное поле, слева подступал лес — голый, без единого листочка, и черный, словно душа дьявола.

— А что такое Мрак? — спросил Клим. Он вышагивал рядом с Хваткой и уже минут двадцать тщетно пытался придумать интересную тему для разговора.

— У бродячего спроси. Он лучше знает. — кивнула Хватка.

Вальдемар и Наташенька шли чуть поодаль. Наташенька прихрамывала на левую ногу и проклинала туфли на шпильках.

— Я-то что? Я ничего. — отозвался Вальдемар. — Мое дело маленькое. Мне музу найти надо. Про Мрак я почти ничего не знаю.

— И все же? — настаивал Клим, украдкой разглядывая Хватку. Ну, не мог он просто так отвести взгляд. — Вы же, наверное, тоже знаете. Вы же… Хранитель!

— Мрак — это излишки волшебства. — сказала Хватка. — Первобытная магия, которая оседает в укромных уголках мира и там и остается, пока ее не потревожат. Представь, что Мрак — это облако газа, которое клубится в недрах гор или в жерле вулкана. Клубится оно там до определенного времени, а потом что-нибудь взорвется, или землетрясение произойдет — и газ разлетится по всему миру и накроет всех с головами. Вот так и Мрак. Он накрывает землю облаком, погружает мир в темноту.

— А куда деваются люди?

— Они пока еще на своей стороне.

— Ничего не понимаю. — признался Клим. — А вам сколько лет?

Хватка на мгновение перевела взгляд на Клима. Усмехнулась.

— Я не знаю. Должно быть, много. Намного больше, чем тебе, юноша.

— И вы все время жили в нашем мире?

— Я могу перемещаться с одной стороны на другую. Ваш мир похож на слоеный пирог. Есть один слой, где живут люди, есть другой слой, где обитает магия и магические существа, есть слой, где людские фантазии и мечты становятся материальными… Иногда с одного слоя на другой перетекает начинка, и тогда слои смешиваются. А я, вот, могу прыгать по слоям туда-сюда.

— Это невероятно! — восхитился Клим.

— Интересное описание мира. — заметил Вальдемар. — И почему же Хранителям не сидится на месте в каком-нибудь одном слое? Я бы на вашем месте выбрал, ммм, слой с брусничным джемом. Он воистину хорош!

— Наша задача охранять артефакт. — ответила Хватка спокойным голосом. — А по слоям мы прыгаем в другое время.

— Как долго нам идти? — спросил Клим.

— Зависит от тех, кого мы преследуем. Может быть, несколько часов.

Сзади застонала Наташенька.

— Я так и умру на этой дороге!

— Я никого не звала с собой! — снова совершенно спокойно ответила Хватка. Клим так и не понял, испытывает ли она хоть какие-нибудь эмоции. Может быть, стоит проверить?

— А кто был в палате, когда мы появились? — спросил он. — Кто убил ваших друзей?

— Ты всегда такой любопытный, юноша?

— Нет. Только когда нахожусь, эээ, рядом с вами. — Клим слегка смутился. Но только слегка. — А можно я перейду на "ты"?

— Ничего не имею против.

— Это были Хранители. Деликатный, Странный и Умник, верно? — Подал голос Вальдемар. — И еще Вор, который лежал на кровати. Я его сразу узнал. Мы, бродячие волшебники, много о нем знаем. Мне вот только интересно…

— Он сошел с ума. — сказала Хватка, не оборачиваясь. — Если тебе именно это интересно. Совсем выжил. Думает, что если уничтожит Брокка, то все встанет на свои места. Он не понимает, какую опасность несет разрушение артефакта и убийство Брокка.

— Я краем уха слышал о конце света. — Сказал Клим.

— Если Ум найдет Брокка и уничтожит артефакт — случится конец света. Мир погибнет без магии.

— Если говорить образно, — Подсказал Вальдемар, — То слой пирога без джема засохнет и развалится.

— Точно. Поэтому нужно остановить и моего напарника и Вора.

— А почему нельзя убить Брокка? — голос Вальдемара едва заметно дрогнул. — Почему он не заслуживает смерти за свои поступки? За ту пустоту в душе, которая не дает мне спать на протяжении многих лет? Почему это существо, похитившее тысячи душ. Исковеркавшее сотни тысяч судеб, не заслуживает смерти? Объяснишь мне?

Хватка помолчала. Клим решил, что она вновь ничего не скажет. Но потом раздался ее тихий голос.

— Я Хранитель, а не убийца. Нас создали, чтобы охранять артефакт. Я никогда не задумывалась о том, что будет, если убить Брокка. В голову не приходило.

— А твоему напарнику, вот, пришло. Может, он правильно делает? Может, не стоит ему мешать?

— Я должна забрать у Вора артефакт. — сказала Хватка твердо. — На напарника мне… наплевать.

— Есть сомнения.

Хватка резко остановилась.

Сейчас она выхватит нож и молниеносным движением снесет Вальдемару голову, — решил Клим. В полной тишине раздастся глухой и частный стук — это отсеченная голова покатиться по дороге в овраг. Вот тебе и Хранитель, а не убийца… На всякий случай, Клим решил не встревать с комментариями.

— Хорошо. — произнесла Хватка, и голос ее был холоднее, чем ветер в Антарктиде. — Мне не наплевать. Мы с Умником шесть лет жили вместе. Мы любили друг друга. Мы купили дом с видом на океан, мы загорали, пели песни, жарили мясо на огне и летали в путешествия на Север и в горы. У нас даже был медовый месяц, хотя мы так и не поженились… но потом появились слухи о том, что артефакт не утерян навсегда, что его кто-то нашел. Деликатный прилетал к нам, он курировал поиски, и оставил координаты. С того момента Умник стал словно сам не свой, замкнулся, часто улетал по каким-то делам… и однажды он не вернулся. От него пришло письмо, что он решил уйти…

— На другой слой пирога. — подсказал Вальдемар.

— Можно и так. Я не знаю, что случилось, но я большего его не видела. Умник пропал. И я постаралась вычеркнуть его из своей жизни. Странный и Деликат несколько раз виделись с ним. Умник был так поглощен идеей поиска артефакта, что препвратился в монстира. А потом он и вовсе решил, что этот мир его не достоин.

— Он просто очень умный. — вновь подсказал Вальдемар. — Была бы у меня такая возможность…

— И еще чертовски красивый. — добавила Хватка.

— Вот это история. — пробормотала Наташенька, которой очень хотелось снять туфли и размять ноги. — Никогда бы не подумала, что можно так любить…

Хватка кивнула.

— Мир такой большой. — сказала она негромко. — Неужели вы думаете, что среди миллиардов людей нет того, в кого можно было бы по-настоящему, крепко, без оглядки влюбиться?

— Может быть…

— Просто надо уметь смотреть по сторонам. А иногда так бывает, что нужный человек уже давно рядом, просто ты слишком рьяно ищешь и не замечаешь естественного хода вещей. Смотришь на горизонт, а не под ноги.

Глаза Наташеньки сделались влажными от слез. Еще секунда — и она бы вновь разрыдалась (в который уже раз за минувшую вечность). Что там говорить, даже Клим ощутил прилив сильнейших чувств, будто увидел перед собой ангела.

— То есть, дело не только в артефакте. — вставил свои пять копеек Вальдемар. — Это месть.

Хватка пожала плечами.

— Сначала я заберу у Вора артефакт, а там посмотрим…

Она развернулась и пошла по дороге, впереди всех. Темные деревья гнулись под напором ветра. Мрак швырял в сторону Хватки неясные тени. Начал накрапывать мелкий дождик.

Больше всего Семен жалел, что нельзя укрыться от дождя. Сначала он подумывал встать под ветки огромного дерева, но не успел — по стволу спускался Человек без имени.

Был это человечек небольшого роста, очень худой, с выпирающими ребрами, четко проступающими позвонками, впалыми щеками и острыми скулами. На вытянутом и остром со всех сторон лице горели два больших красных глаза. Человек больше всего напоминал отшельника из какого-нибудь популярного фильма про отшельников (названий, правда, Семен вспомнить не смог). В одной руке человек держал деревянный посох с себя ростом. В другой руке горел зажженный факел. Человек ловко спустился по стволу, спрыгнул на землю и некоторое время разглядывал присутствующих.

Поток призраков приутих. Полупрозрачная, мутно-зеленая река стала спокойней.

Разговор начала бабушка Фима, которой ужасно надело стоять и кого-то там ожидать. Это было не в ее характере.

— Может быть, представитесь? — произнесла бабушка Фима ледяным тоном.

— У меня так много имен, что я затрудняюсь ответить. — сказал человек. — Поэтому предпочитаю, чтобы меня называли Никак. Или Человек без Имени. Или Безымянный. Многие зовут меня — Многоимен… Другие называют — Морепрозвищ. Как вам будет удобнее, в общем.

— Хм. — сказала бабушка Фима. — Давайте остановимся на Никак. Меня зовут Фима Витальевна, Это мой муж — Ефим Евгеньевич, моя внучка Вячеслава Юрьевна, а это… Семен.

Семен сконфуженно кивнул.

— Теперь к делу. Что происходит? Кто вы такой? Кого надо убить, чтобы вернуться к нормальной, человеческой жизни? Шучу. Мне почти все известно. Вы хотите помешать некоему Брокку уничтожить некий артефакт. А я, стало быть, должна вам помочь. Я тут сказала нашему общему другу Гайозету, что нужно подумать, поэтому мне нужно подумать. Бабуля быстро соображает, не переживайте.

От столь дикого словесного потока Никак растерялся и не сразу нашелся, что ответить. По бледному лицу пошли от волнения красные пятна.

— Хорошо. — пробормотал Никак. — Подумайте.

— Вот и славно. — бабушка Фима подтянула к себе Вячеславу, присела на корточки и принялась заправлять девочке платье. Платье, к слову, было все в грязи, а полы покрылись мокрой зеленой субстанцией — то ли из-за призраков, то ли еще из-за чего.

Никак ткнул факел в мокрую траву, и тот погас, испустив струйку черного дыма.

— А ты что здесь делаешь, друг мой? — обратился Никак к Семену.

— Я? Ну… вроде как пришел на помощь… Вообще-то, я случайно…

— Вижу в тебе силу. — сообщил Никак таким тоном, будто приметил, что у Семена расстегнута ширинка. — От бабушки досталась. А твоей бабушке от ее бабушки. Сила твоя из глубин веков идет, из тех времен, когда сила магии не соприкасалась с этим миром. Бесов изгоняешь, да?

— В некотором роде.

— Общаешься?

— С бесами? О чем же с ними общаться. Они же в людей вселяются, душу едят…

— Бесы интересные собеседники. Много чего знают, видят, рассказать могут.

— Был один болтливый, рассказывал о невинных девицах с того света, как он за ними ухаживал. Угольки им таскал разноцветные, прямо из адова кострища, потом души блудников, которые многому научить могли… — Семен осекся. Никак хитро улыбался.

— Твой дар не в том, что ты бесов изгонять можешь, а в том, что ты их видишь. — сказал Никак. — Подумай об этом. Может и в жизни легче станет.

— А с чего вы решили, что у меня в жизни все нелегко? — осторожно поинтересовался Семен. Мало ли что можно о себе узнать.

Никак не ответил, а снова хитро улыбнулся.

— Вы, я так поняла, главный. — вставила бабушка Фима, поднимаясь с корточек. Вячеславу она крепко держала под локоток.

— Это все призраки. Они думают, что я великая сила магии, источник всего сущего и прочее в том же духе.

— А кто вы на самом деле?

— Я многолик. — скромно сказал Никак. — Я наблюдаю за тонкой гранью миров. Я путеводитель между реальным миром и миром фантазий. Я могу отличить выдумку от правды и увидеть то, чего другие не увидят никогда.

— Вы похожи на эльфа. — сказал Семен. — На очень пожилого эльфа.

— Оставьте эльфов писателям. — отмахнулся Никак. — Друиды здесь тоже не причем. Мое дерево не имеет к ним никакого отношения. Я посадил его десять лет назад из маленького волшебного орешка, а вымахала этакая громада. Вообще-то, бродячий волшебник говорил, что на дереве можно будет жить, но он забыл упомянуть, что там нет туалета, ванной, горячей воды (холодной, впрочем, тоже), и нормальной кровати.

— Вы верите бродячим волшебникам? — усмехнулась бабушка Фима.

Господин Виноградов невыразительно помахал перед носом бутылкой с коньяком.

— Никогда не верьте бродячим волшебникам! — буркнул он и потерял к беседе интерес.

— Дерево выросло. — улыбнулся Никак. — Прямо под ним переход во Мрак, а далее — путь к Храму Зеркал и Улыбок. Как только я прослышал о том, что Брокк хочет уничтожить мир, я решил, что пора бы вмешаться. С концом света, знаете ли, я рискую умереть. А мне не хочется. Я так Брокку и сказал, но он не стал меня слушать…

— Вы знаете Брокка?

— Бывал у него в гостях несколько раз. — пожал плечами Никак. — Он не очень-то гостеприимен. Знаете, все эти купленные души, гениальность, отчаяние, зло — они не красят человека, они делают его несчастным. Брокк очень несчастный. Он совсем обезумел в плену, но еще больше, чем безумие, его гложет тоска по нормальной жизни. Он даже не предложил мне чаю…

— И вы хотите, чтобы мы остановили Брокка.

— Забрали у него артефакт. Или не позволили бы артефакт уничтожить. Такова моя цель. А я в данный момент отвечаю за большинство магических существ. Как минимум, за призраков.

Призрачная волна зашелестела, зашептала взволнованно, но разом стихла, стоило Никак поднять тощую руку.

— Я всего лишь проводник. Я умею показывать путь и много болтаю. — сказал он. — А вы те, кто умеет действовать. Спасите мир от уничтожения, и этот мир не останется перед вами в долгу.

Бабушка Фима задумчиво потерла подбородок. Господин Виноградов все еще возился с бутылкой. Дедушка Ефим был само внимание (он вообще-то не хотел никуда идти, а хотел вернуться к себе домой и принять теплую ванну, но прекрасно понимал, что выбора у него нет). Семен же переводил взгляд с бабушки Фимы на Никак. В силу своей натуры, он не умел принимать самостоятельных решений — особенно когда дело касалось спасения целого мира.

— Я надеюсь, там, во Мраке, будет тепло и сухо? — спросила, наконец, бабушка Фима.

— Во всяком случае, лучше, чем здесь. — пообещал Никак.

— Тогда показывайте дорогу, уважаемый. Я много лет защищала мир от всяческого безобразия. Меня провожали на пенсию всем бюро. У меня шесть почетных грамот, две медали и именной ТТ ручной работы. Я вот этими мозолистыми руками воспитываю уже двенадцать лет личное маленькое проклятье (родили же на мою голову). Так неужели я не справлюсь с каким-то там концом света?

— Вот именно! — обрадовано вставил Семен.

Бабушка Фима перевела на него хмурый взгляд.

— А вы, молодой человек, держитесь меня, и все в вашей жизни будет просто замечательно.

Семену очень хотелось в это верить. У него из головы не уходил разговор с Никак. Семен решил, что сначала спасет мир от конца света, а потом займется собственной жизнью. Неплохой план на ближайшее будущее, верно?

Ночное кладбище. Здесь тихо и безлюдно. Здесь нет посторонних людей, которые бы засоряли воздух словами и дыханием, нарушали бы прелестную тишину звуками шагов, похрустыванием косточек в суставах, шмыганьем носов или мелодиями мобильных телефонов. Кладбище — это место вечного покоя. Абсолютного и безоговорочного. Как правило, никого не спрашивают, хотят ли они провести вечность на кладбище. Как правило, люди узнают об этом уже после своей смерти, но когда их кладут в гроб, а гроб опускают в двухметровую яму, а потом закидывают землей — сопротивляться уже не только бесполезно, но и физически невозможно. Как бы ты там ни вопил внутри черепной коробки.

Ночное кладбище во Мраке. Здесь всегда ночь, всегда ветер, капает легкий дождик, а луна, будто одинокий фонарь над целым миром, лепит тени в уголках надгробных плит, у склепов и на крестах. У луны это единственное развлечение, и не надо ее упрекать. Мрак преобразует, превращает обычные вещи в нечто совершенно непредсказуемое. Голые ветки деревьев над гробовой плитой какого-нибудь графа Сухавальского кажутся руками давно умерших людей, застывших в нелепой позе, будто зовущих кого-то, или ждущих… Холмики свежих могил, с сырой землей, еще не успевшей осесть, похожи на норы мифических существ, которые живут в недрах земли, в том самом Мраке, и выползают на поверхность, чтобы забрать очередную жертву. Они выбираются из-под земли неторопливо, разгребая вокруг себя землю, щурятся подслеповато и сверяются с древними списками — кто же сегодня умрет? Кого привезут в обед, а кого ближе к вечеру?.. Во Мраке все не так, как кажется, не стоит забывать об этом.

Крысолов шел медленно и тяжело. От каждого шага в боку словно проворачивался раскаленный кулак, наматывающий кишки. Перед глазами плясали огоньки, мысли путались. Одно было ясно — дела плохи.

Еще и Ыть пропал. Без его тепла под сердцем было совсем неуютно.

Они вышли на улицу, под дождь — сначала водитель, потом муза, следом крысолов, замыкал паренек в очках и с револьвером

Справа и слева от сторожки раскинулось кладбище. Впереди тянулась тропинка утоптанного песка, упиравшаяся в металлические ворота. За воротами стоял припаркованный автомобиль. До автомобиля идти не больше трехсот метров, но крысолов подозревал, что это будет долгая прогулка. С его-то здоровьем… и с некоторыми обстоятельствами…

Слева мрак казался гуще, тени от деревьев ласкали надгробные плиты. Справа темноту разгонял одинокий фонарь. Света было достаточно для того, чтобы очертить неровный круг, позади фонаря все исчезало во всепроникающем Мраке.

— Не задерживаемся. — приказал паренек в очках. — Не малые же дети, зачем мне вас уговаривать? Давайте, быстро разделаемся со всем и по домам, идет?

— Я хоть сейчас. — призналась муза. — Мне все это порядком надоело.

— А мне из-за тебя так и хочется заняться изучением азов тригонометрии! — заметил человек в очках. — Я вот о чем подумал. Может, поработаешь на меня?

Кажется, муза оскорбилась.

— В каком смысле?

— Ну, ты же муза. Поработай на меня музой. Я тебе денег заплачу. Сколько ты хочешь? Сотню? Две?

Муза фыркнула. Столько презрения крысолов слышал разве что в перепалках между его матерью и отчимом. Оба ненавидели друг друга, будто один был ангелом, а вторая бесом. Хотя, они оба были бесами.

Внезапно крысолов музу зауважал. А еще начал осторожно оглядываться по сторонам. Ему очень хотелось увидеть хотя бы одну могилу, увидеть, как дрожит земля, поросший легкой травой холмик, будто кто-то мертвый пытается выбраться из-под земли наружу…

— Ты думаешь, мы за деньги работаем? — спросила муза. — Может быть, ты думаешь, что мы какой-то там профсоюз по вдохновению? Расписание, там, составляем, график или еще что?

Паренек в очках пожал плечами.

— Вам виднее. — сказал он. — Мое дело предложить.

— Все вы в этом мире одинаковые! Вы любите достигать своих целей просто так, с легкой руки, чтобы муза вам в помощь. И губите себя, душу травите, сознание рвете, спиваетесь, самоубийством жизнь кончаете… Думаешь, я мало видела непризнанных гениев, которые решили, что раз муза появилась, то и дело в кармане? Думаешь, у них что-то получилось? Вы все всегда ищете легкости. В заработке, в жизни, в смерти даже. Все жалуетесь на муз, которые не пришли вовремя и не сделали вашу работу такой легкой и воздушной. И ведь никто из вас не замечает, что работа, она не делается, если вы ее сами не начнете делать, безо всякой посторонней помощи! Запомнить надо!

Паренек в очках зааплодировал. Звонко, восхищенно, от чистого сердца.

— Браво! — воскликнул он. — Блестящая речь! Похвально! Ценю! Тогда, объясни мне, что ты делаешь у Вора? Вдохновляешь его на следующую кражу? Или перевоспитываешь? Или он тебе заплатил? А?

Крысолов сделал несколько шагов по дороге. Ему очень хотелось, чтобы тени по сторонам зашевелились — и совсем не просто так. Ну, же. Кладбище, полное мрака и зомби. Брокк, где же ты?

— Чем я занимаюсь — не твое дело! — решительно отрезала муза. — Ты меня чуть не взорвал в поезде, а теперь предлагаешь работу? Будь я тысячу раз продажная, я бы ни за что не согласилась.

— У тебя есть два часа, чтобы подумать. — заметил человек в очках.

— У меня есть два часа, чтобы выцарапать тебе глаза!

Обмен любезностями закончился. Крысолов украдкой смотрел по сторонам. До ворот осталось не больше двухсот метров. Еще несколько шагов — расстояние таяло. Неужели помощи не ждать?..

— Хозяин хотел бы узнать, что тут происходит.

Из темноты слева показался зомби. Старый разлагающийся зомби. Из подбородка торчали редкие седые волоски, зубы топорщились шатким заборчиком, из глаз сочилась прозрачная жидкость. Видимо, зомби никого, кроме крысолова не заметил.

— Я теперь пленник. — шепнул крысолов.

— Не понимаю.

В этот момент прозвучал выстрел. Зомби отшвырнуло в темноту, остро запахло паленой кожей.

— Тут и понимать нечего. — улыбнулся паренек в очках, картинно сдувая дым, струившийся с дула револьвера. — А теперь живее! Мы и так тут задержались до безобразия! Кто последний — останется в сторожке до самого конца света. Не до того, который мог бы наступить, а до самого настоящего, неопределенного и далекого. Почти вечного!

Хохотнув, паренек в очках принялся подталкивать крысолова в спину револьвером. Они дошли до автомобиля и сели в салон. Испуганный водитель завел мотор, автомобиль тронулся с места.

А крысолову очень хотелось верить, что зомби пришел не один.

— Сначала нам вниз. — сказал Никак, и они провалились под землю.

Вот так, все разом. Вячеслава завопила где-то в темноте (света, естественно, не было, а вокруг царил неописуемый Мрак, будто сначала выкололи глаза… а потом еще раз выкололи глаза, для верности).

Семен почувствовал, как ледяной ветер начинает хозяйничать под его одеждой. В ноздрях защипало.

— И долго нам так лететь?! — донеслось из темноты.

— Еще секунду! — отозвался Никак. — Теперь нам нужно осмотреться!

И под ногами появилась земля. Мягкая и упругая, будто свежая корка хлеба. Вокруг по прежнему было темно, но Семен вдруг ощутил нежность этой темноты, ее неуловимую наполненность светом, который словно бы зарождался где-то вдалеке, а потом растекался и растекался киселем вокруг, заполняв пространство, лез в глаза… Сначала Семен разглядел неясные очертания, силуэты, затем увидел бабушку Фиму, следом из темноты показалась Вячеслава. Подковылял господин Виноградов, крепко и заботливо прижимая к груди бутылку коньяка. Господин Виноградов озирался по сторонам, и вид у него был слегка разочарован.

Оказалось, что они стоят в центре гигантского холла. Со всех сторон уходили вверх массивные колонны, их верхушки исчезали в непроглядном мраке. Видны были только три стены — абсолютно белые и ничем не украшенные. Этот холл мог бы с равной легкостью исполнять обязанности склепа, или тюрьмы. Семен живо представил себе арестантов, набитых плечом к плечу до самого основания. Сколько их здесь могло бы уместиться? Тысяча? Две тысячи?

— Теперь нам нужно идти туда, где темнота. — направлял Никак. Голос его разбежался многоликим эхом.

— Это склеп? — вырвалось у Семена.

— Это начало путешествия. — отозвался Никак. — Любое воображение начинается с голых стен. Сначала пустота, а потом — голые стены. Эти стены — начальная точка любой мысли. Отсюда она начинает путешествие в темноту, потому что никто не может знать наперед, что сформируется в вашем воображении, в вашей голове. Куда заведут вас ваши мысли, верно?

— А что же там в темноте?

Никак пожал плечами:

— То, что вы вообразите. Я же говорю, что путь к Храму сложен и полон опасностей. Прежде всего, потому, что не все люди умеют контролировать свои мысли. Думайте о дороге, которая приведет вас к Храму, и эта дорога появится перед вами.

— В чем тогда твоя функция проводника? — поинтересовалась бабушка Фима, крепко беря Вячеславу под локоть.

— Я вас предупреждаю. — улыбнулся Никак. — Пойдемте в темноту, узнаем, что ждет нас дальше.

Семену вдруг расхотелось, куда бы то ни было идти. Совсем. Но он тоже зашагал следом за бабушкой Фимой и остальными.

Темнота на месте четвертой стены стала растворяться. Люди приближались — темнота таяла, будто боялась их, ускользала, отступала, сдавая рубежи.

— В вас есть сила! — в который раз повторил Никак, обращаясь к бабушке Фиме. — Представьте себе то место, где бы вы хотели оказаться. Ваше воображение слепит во Мраке любой образ. Ваше воображение — это умелый художник, талантливый скульптор и гениальных фотограф в одном лице. Просто попробуйте.

— Я и так стараюсь! — скрывая неуверенность, пробормотала бабушка Фима.

Темнота отступила окончательно. Они уперлись в стык двух стен. Вместо логичного угла обнаружилась деревянная дверь с металлической ручкой. Никак пожал плечами.

— Я не знаю, что за дверью, — сказал он. — Но если мы ее не откроем, то никогда и не узнаем, верно?

Еще не успел раствориться запах выхлопных газов, не затих звук двигателя, земля дрожала от колес автомобиля… а на кладбище вовсю кружились тени. Может быть, земля дрожала не только из-за автомобиля. Может быть, это сотни оживших мертвецов прогрызали себе дорогу наверх.

Эти зомби были глазами и ушами Брокка. Вот, что он приобрел, оказавшись в заточении собственного воображения. Он мог поднимать мертвых людей и пользоваться ими, будто тряпичными куклами, которых надеваешь на руку. Это так примитивно! Но вместе с тем — так необходимо. Иначе Брокк просто сошел бы с ума…

И слева и справа от дороги ветер доносил шорох осыпающейся земли, треск одежды, сухой звук трущейся друг о дружку кости. В резко очерченный свет одинокого фонаря выступил зомби, в голове которого зияла совсем свежая рана. Зомби лишился одного глаза и ряда зубов, но смотрелся не очень-то хуже, чем раньше. За его спиной, в темноте, вырастали скрюченные фигуры.

— Хозяин устал спрашивать, что происходит. — сказал зомби. — Он хочет решить все раз и навсегда.

И зомби заковылял по дороге в ту сторону, куда уехал автомобиль. Зомби знал, куда поедет крысолов. Путь к Храму всегда заканчивался одним и тем же — Тупиком.

Дорога казалась бесконечной. Ноги болели. Хотелось есть.

Наташенька вдруг вспомнила рецепт греческого салата из журнала. Как там… пятьсот грамм помидоров, триста грамм болгарского перца (Наташенька любила красный, просто из-за цвета), четыреста грамм огурцов, лук еще нужен…

— Извини! — сказал Клим. Он все никак не отставал от Хватки. Почему она его все еще терпит?

— Чего тебе? — спросила Хватка.

— Ты думаешь, мы сможем догнать автомобиль на своих двоих? Я просто подумал, нет ли во Мраке других машин? Ну, знаешь, как в фильмах о конце света. Вроде как все вымерли, а машины всюду стоят, пустые, с наполненными баками. Мы бы могли воспользоваться, так сказать, транспортом.

— Целиком поддерживаю! — заметил Вальдемар. — Я умею летать, так что для меня вообще проблем нет, а вот люди… они выдохнуться могут.

— Я никого не звала. — ответила Хватка. — Вы сами вызвались.

"А еще есть рецепт мяса по-французски. — неожиданно подумала Наташа. — Какой-то необычный рецепт. Мясо, само собой, картофель и майонез…"

— А вы умеете летать? — вопрос был адресован Вальдемару.

Бродячий волшебник расправил плечи от гордости.

— Умею. В жизни, знаете ли, может пригодиться.

— Может, тогда слетаешь вперед и посмотришь, есть ли поблизости место для ночлега? — поинтересовалась Хватка

— Мы будем ночевать? — воскликнула Наташенька радостно. Еще бы поесть…

— Нет. Но Умнику нужно было где-то остановиться, чтобы привести Вора в чувство. Это же логично. — на губах Хватки заиграла улыбка. Или Наташеньке показалось?

— А что? И слетаю! — сообщил Вальдемар. — Вот сейчас возьму и полечу. И все посмотрю. И будет всем счастье!

Он разбежался, взмахнул полами плаща и действительно взлетел. Правда, не очень эффектно и не высоко. Складывалось ощущение, что Вальдемар летает не часто, раз в десять лет (может, реже). Нарезая замысловатые круги и петли по воздуху, Вальдемар быстро скрылся из виду в ночи.

"Баклажаны с яйцом и сыром! — подумала Наташенька, и в животе у нее заурчало. — Триста грамм, значит, баклажанов…"

— Так что на счет брошенных автомобилей? — обратился Клим к Хватке.

— Ты думаешь, если бы они здесь были, мы бы их уже не нашли?

— А, может, они стоят где-нибудь на другой дороге?

— Да. Тут недалеко. Километров пять через лес, направо. Я буду не против, если ты отправишься на поиски прямо сейчас. Честное слово.

— Я имел в виду… — Клим сконфузился. — Я в качестве предположения, ну…

"…И тертый сыр, смешанный с тертым вареным яйцом и майонезом, аккуратно выкладываем…"

— Не обижайся. — сказала Хватка. — Просто у меня сложный период в жизни. Последние полтора часа — самый сложный.

— Я не обижаюсь. — пробормотал Клим, старательно пряча взгляд. Вынырнувшая из-за туч луна бледным светом озарила его несчастное лицо, при взгляде на которое даже Наташенька перестала думать о еде и о том, что у нее вот-вот заурчит в животе.

— У меня сегодня утром должен был быть день рождения. — продолжил Клим. — Но солнце не встало, и я даже не знаю, наступил мой праздник или нет.

— Поздравляю. — буркнула Хватка. — Сколько тебе?

— Двадцать.

— Волшебнику, который создал Хранителей, исполнилось двадцать в тот день, когда к нему пришел Брокк. Он думал, что бессмертие — лучший подарок.

— Откуда ты узнала о нем?

— Нам рассказывали. Никто из Хранителей не видел своего создателя. Он ведь тоже бродячий волшебник — скиталец без души. Создал нас и куда-то уехал, искать новые ощущения.

— И кто же о вас заботился?

— Да мы и сами неплохо справлялись. Создатель дам нам кое-какие навыки, наделил воспоминаниями. Мы все думали, что родились, росли и взрослели в нормальных семьях… только потом нам открылась вся правда.

— Вы были, как ожившие куклы. — подсказал Клим осторожно. — Как Буратино, которого учил папа Карло.

Хватка нахмурила брови.

— Это что за зверь?

— Это такая сказка. Не бери в голову. Я все же настаиваю на том, чтобы ты позволила нарисовать твой портрет.

— Если тебе так хочется…

— Безумно.

— И вы так и не встретили своего Создателя? — поинтересовалась Наташенька.

— Мне кажется, он нашел способ уйти из этого мира. Это нелегко, но если сильно постараться, то можно.

— Жалко. — насупилась Наташенька. Она вообще любила сказки с хорошим концом.

В животе все же заурчало.

В свете луны показалась стремительно приближающаяся фигурка. Вальдемар возвращался.

Бабушку Фиму никто и никогда не мог упрекнуть в трусости. В своей жизни она боялась только одного — измены любимого мужа. Раньше дедушка Ефим часто подавался в разъезды, исколесил страну вдоль и поперек, да, к тому же, задерживался в секретных городках на пару тройку недель. В такие моменты бабушка Фима места себе не находила от страха. Сколько слез она пролила, сколько нервов истратила, сколько бессонный ночей провела у окна, либо в размышлениях о том, что она сделает с мужем, если узнает об измене…

Но страх измены остался позади, и бабушка Фима никогда бы в жизни не подумала, что однажды ей будет страшно взяться за обыкновенную дверную ручку и распахнуть обыкновенную (с виду) дверь.

Но вот ведь, случилось…

Она посмотрела на худого старика с клюкой, который только и делал, что улыбался желтыми зубами.

— Там, за дверью, безопасно? — поинтересовалась бабушка Фима и быстро добавила. — У меня маленький ребенок, между прочим. Все это может плохо отразиться на ее психическом здоровье. Она и так у меня, душенька, не совсем здорова, и я не хочу усугублять. Родителей жалко….

— Откуда же мне знать, безопасно там или нет? — ответил Никак. — Это ваше воображение, а не мое. Когда я в последний раз приводил сюда людей, двери вообще не было. Только голые стены и дыра в полу.

— И что эти люди сделали?

— Прыгнули в нее, разумеется. До сих пор не знаю, куда они в конечном итоге угодили. Но не в Храм, это точно.

— В любом случае, если мы не откроем дверь, то не сможем пойти дальше. — осторожно вставил Семен.

Бабушка Фима смерила его ледяным взглядом.

— Это мне и так известно, молодой человек.

— Тогда не томи, мам! — К двери протиснулся господин Виноградов. — Давай совершим этот великолепный полет на розовом корабле вместе!

— На чем?! — бабушка Фима картинно схватилась за сердце.

— Разве мы не идем в мир собственных фантазий? Я всегда мечтал лететь над облаками на собственном розовом корабле. Из сахарной ваты. И летающем, разумеется! — господин Виноградов потряс бутылкой коньяка. — Там, на горизонте, так красиво…

Он взялся за ручку и распахнул дверь.

Бабушка Фима с удивлением обнаружила за дверью ровный коридор с бетонным полом и серыми стенами. Вдоль коридора, с обеих сторон тянулись металлические двери. Под потолком мерцали лампы дневного света. Где-то гулко капало, а в самом конце коридора, в тени, притаилась неприметная фигурка. Бабушка Фима помнила этот коридор. Много лет назад она бывала здесь… и потом старалась забыть, отгоняла воспоминания в снах, в страхах, а они подступали в минуты слабости, вгрызались в сознание и не желали отпускать…

Семен подошел ближе. За дверью скрывалась тесная кухонька стандартной малогабаритной квартиры. Кухонька оказалась забита всевозможной мебелью — стоял холодильник, шкаф с посудой, один большой круглый стол, еще один поменьше, на который горкой свалили табуретки и стулья. На холодильник поставили микроволновую печь, чайник, тостер, пустые вазы для цветов, кастрюли и сковородки. Слева от холодильника было распахнуто окно, и ветер развевал грязные пожелтевшие занавески. Только Семен не чувствовал дуновения ветра. Семену внезапно стало невыносимо душно.

Господин Виноградов прищурился. Ему в глаза бил яркий свет заходящего солнца. Там, на горизонте, солнце куталось в мягкие облака. Если постараться, прибавить ходу, то можно было преодолеть полмира на воздушном корабле и поймать ускользающую звезду за хвост… А корабль медленно раскачивался на невидимых волнах, прикованный якорем к дверному косяку. Трап был спущен. Оставалось сделать всего несколько шагов…

Дедушка Ефим увидел пустоту. Такой и должна быть идеальная пустота — без границ, без света, без ощущения глубины или плоскости. Дедушка Ефим подозревал, что рано или поздно он столкнется с пустотой, он стремительно катился к ней на протяжении последних тридцати лет. От встречи с пустотой его останавливали осечки пистолета, просроченные таблетки и (один раз) не вовремя пришедшая домой теща, которая успела перекрыть газ и открыть все форточки. Но дедушка Ефим не потерял надежды. Он хотел в пустоту. Он устал жить.

Что увидела за дверью Вячеслава — неизвестно. Бабушка Фима прикрыла ей глаза рукой, чтобы не испугать.

Никак осторожно заглянул внутрь. Он знал, что увидит, и поэтому ни капли не удивился. Фантазии у людей такие предсказуемые…

— Всего лишь вечность над облаками… — прошептал господин Виноградов и сделал шаг внутрь дверного проема.

Иллюзия со звоном разбилась на миллион мелких осколков. Они заиграли бликами света, будто просыпавшиеся на пол звезды.

— Что за чушь! — бабушка Фима уперла руки в бока. — Причем здесь коридоры? И почему вы вообще взяли, что это путь к Храму?

Семен удивленно заморгал.

— Какие коридоры? Я даже не представляю, почему я подумал о своей кухне… Разве я могу выбраться через нее…

Три пары глаз уставились на тощего старика с клюкой. Дедушка Ефим не обернулся. Он не мог оторваться взгляда от пустоты. Она манила.

— Что все это значит? — спросила бабушка Фима. — И не говорите мне о Силе.

Никак пожал плечами.

— Хорошо, не буду. Каждый из вас видит тот путь, через который он может пройти. Ваше подсознание указывает вам направление к Храму. В свое время Брокк прошел по своей собственной дороге и сжег почти все мосты, чтобы никогда не вернуться. Оставил всего лишь одну лазейку, с живыми мертвецами, да и то, неосознанно.

— И что увидел Брокк за дверью?

— Там была не дверь, а стена с выступами, по которым он забрался на самый верх.

— А потом?

— Одному Брокку известно. Ходят слухи, что подсознание выбирает самую сложную тропу, преодолеть которую могут не все.

— И какая из наших троп правильная?

Никак пожал плечами:

— Может быть, все. Я проводник, а не путеводитель. Я не могу предсказать, чем закончится ваше путешествие. Дальше каждый из вас пойдет сам.

Семен задумчиво почесал затылок.

— А если я не хочу? — спросил он. — Мне, вот, подумалось только что. Это же не мое дело. У госпожи, эээ, Виноградовой есть Сила, у ее сына и у внучки, я так понимаю, тоже… а я тут при чем? Может быть, я пойду?

— Ты боишься? — хитро прищурился Никак. — Боишься того, что видишь за дверью?

Семен покосился на кухоньку. Старую, тесную, желтую от света лампы, забитую всяким хламом, давно забытую…

— Не то, чтобы…

— Тебя здесь никто не держит. — сказал Никак. — Если хочешь, я могу проводить обратно, во Мрак, где ты сможешь спокойно дождаться либо конца света, либо возвращения к привычному образу жизни. Но сначала подумай — тебе это надо? Ты действительно хочешь остаться таким, как и был? Экзорцистом неудачником, с которым даже девушка встречается из-за своих нерешенных комплексов? Будешь зарабатывать копейки, ездить на разваливающемся авто, жить с мамой и копить деньги на поход в кинотеатр? Если тебя устраивает твоя жизнь, я не против. Пойдем обратно вместе.

Никак замолчал, и наступила неловкая тишина. Даже бабушка Фима не нашлась, что сказать. Только Вячеслава возилась, пытаясь посмотреть, что происходит за дверью. Ей было очень любопытно.

— А мы… — Семен постарался собраться с мыслями. Получалось плохо и скомкано, как лист бумаги с неудачным текстом в руках отчаянного поэта. — Мы встретимся там, в Храме?

— Если вы дойдете, то встретитесь. — отозвался Никак. — Гарантий, к сожалению, нет…

— Тогда, можно, я пойду первым?

— Никто не держит. — Никак улыбнулся.

Возможно, для Семена это был самый нелегкий шаг в его жизни. Он мысленно перекрестился и переступил через порог.

Для оставшихся исчезновение Семена было похоже на тусклую вспышку света, будто Семен мгновенно сгорел, и не осталось от него даже пепла.

— С ним все в порядке? — поинтересовалась бабушка Фима. — Потому что если там будет какая-то гадость, или еще что… Вы же понимаете, что я вас потом найду. У меня много связей среди больших людей… Я тридцать лет преданно служила родине, вы понимаете, и некоторые люди просто обязаны мне по гроб жизни. Стоит мне сделать хотя бы один звонок…

— Вы идете? — мягко перебил Никак. — Не бойтесь. Это всего лишь ваши фантазии.

Бабушка Фима кивнула, взяла Вячеславу под локоть и повела ее рядом с собой. Через мгновение они обе исчезли.

Господина Виноградова не надо было ни уговаривать, ни подталкивать. Он сам заспешил к дверям, навстречу своей мечте, своим кристально чистым грезам.

Когда исчез и он, перед дверью остались стоять два пожилых человека — Никак и дедушка Ефим. Вид у дедушки был усталым.

— Вы думаете, это правильно? — спросил он.

Никак покачал головой и аккуратно прикрыл дверь. Сухо щелкнул замок.

— Мне кажется, вам просто нужно собраться с мыслями. — сказал Никак, приобнимая дедушку Ефима за плечи. — сделать последний шаг может каждый и в любой момент. Вот только не каждый знает, нужен ли ему этот последний шаг? Может быть, развернуться и зашагать в обратном направлении, туда, где раньше светило солнце? Как вы считаете?

Они пошли по огромному помещению, среди колонн, которые исчезали в темноте, а над их головами тихо кружились снежинки.

— Хотите чаю? — предложил Никак. — Я здесь очень давно, а общаться в последнее время приходиться только с призраками. Они ни черта не понимают в чае…

Крепнев хотел быстрее со всем покончить и сойти с ума.

Точнее, он подозревал, что второе уже произошло, а первого придется ждать целую вечность.

— Сейчас направо. — сказал из-за спины тот, которого звали Вором.

Крепнев повернул, хотя не видел поворота. Автомобиль наскочил на кочку, подпрыгнул, да так сильно, что Крепнев едва не пробил головой крышу.

— Осторожнее! Не дрова же везешь!

Огни фар выхватывали из темноты ровное поле. Больше ничего не было видно, кроме темноты и снежинок.

— Теперь налево. — сказал Вор.

— А ты уверен, что… — начал паренек в очках, но в этот момент автомобиль врезался в пустоту.

Что-то с треском разорвалось. Автомобиль подбросило вверх и перевернуло. Крепнев внезапно понял, что ничего не понимает. Перед глазами закружились звезды. Где-то был верх, а где-то низ… Кто-то ругался. Громыхнул выстрел. Потом автомобиль упал. Видимо, колесами вверх.

— О, черт возьми! — женский голос.

— Приехали! — голос мужской.

Крепнев попробовал пошевелиться и внезапно вывалился из салона на улицу. Под спиной захрустел снег. Заболел бок, как будто кто-то прошелся по нему кулаками. Крепнев мгновенно вспомнил два месяца в военной учебке, когда проходил практику. Только ему еще ребро сломали… Но, не в этом же дело, совсем не в этом. Крепнев сел, обхватив голову руками. Огляделся. Свет фар выхватывал из темноты все тоже однотипное ровное поле, покрытое снегом. И ничего больше вокруг. Никаких огней. Темнота.

Из салона загрохотало, застучало, донесся приглушенный голос маньяка:

— Немедленно! — кричал он. — Кто-нибудь! Вытащите меня! Иначе я за себя не ручаюсь!

А задняя дверца хлюпала на ветру, сорванная с петель. И внезапно на снег вывалилась невеста, смешно задрав ноги. Босые пятки ее были грязными до безобразия. Следом показались ноги вора.

Крепнев потер виски. Перед глазами, конечно, прыгали светлячки, но это не должно помешать заботиться о своей жизни. Пусть, эта самая жизнь не очень ценна для окружающих, но его самого, Крепнева, она заботила в первую очередь.

Крепнев поднялся на ноги, пошатываясь, ощущая сильное желание тела вернуться в горизонтальное положение.

— Я вас вижу! — завопил маньяк из салона. — Вижу, слышите?! Вижуууу!

Быстрее. Пока ноги держат! Куда-нибудь! Лишь бы подальше от этого проклятого места, от маньяка, от вора, от невесты с грязными пятками. Быстрее!!

И Крепнев бросился в темноту.

У крысолова бок болел так, будто ему вшили внутрь горсть горячих углей. Вдобавок, раскалывалась голова. Чудовищно. Так всегда бывает, когда приближаешься к Тупику. Отсюда до Храма — рукой подать. Не больше часа пешего пути. Вот только есть ли сейчас время? Хватит сил?

Из автомобиля донеслась неразборчивая ругань. Умник не станет стрелять снова — оглохнет.

— Что происходит? — Муза сидела рядом, растирая плечи ладонями. На ее волосы медленно садились снежинки.

В ответ из недр автомобиля неистово заколотили.

Крысолов перевернулся на бок, попытался встать и понял, что совершенно не готов к побегу. Ноги не слушались.

— Мне нужна твоя помощь. — пробормотал он. — Как ты понимаешь, пора смываться.

— Мы из-за тебя чуть не погибли! — воскликнула муза. — Мог бы предупредить!

— Ага. Вон там, впереди, край света, который я называю Тупиком. Сейчас мы в него врежемся на полной скорости. Пристегнитесь, мадам.

— Я до вас доберусь! — злобно предупредили из автомобиля.

— Между прочим, я не мадам. — муза поднялась и захромала в сторону крысолова.

— Доберусь! — взвыл Ум.

Крысолов тяжело оперся о музу, ощущая слабый аромат духов и легкий привкус рафинада на губах. Голова закружилась от острого желания взлететь. На самолете. Под облака.

— Кажется, блокировка отключилась. Ты на всех так действуешь?

— На тех, у кого есть мозги. — усмехнулась муза. — Считай это комплиментом. Куда идти-то?

Крысолов покосился на автомобиль — видит их Умник или нет? — потом жестом указал музе дорогу.

Вообще, в этакой темноте сложно было ориентироваться. Обычно крысолов приезжал к Тупику ранним утром, когда солнце едва появлялось над горизонтом. Свет в такое время кажется серым-серым, туман стелется по полю, но зато хорошо видно мост-лазейку к Храму. Если бы крысолов не задержался, он бы успел до темноты…

— Во что мы врезались? — спросила муза.

— В ничто. Это край света. Просто пустое место — вертикальная стена абсолютного ничто.

— Так бывает?

— Во Мраке бывает все, что угодно.

— А мы могли пробить эту стену и вылететь куда-нибудь?

— Вряд ли! — Усмехнулся крысолов.

Они отошли на несколько сотен метров от автомобиля. Стало очень тихо — крысолов слышал легкое шуршание снежинок, оседавших на одежде. Свет автомобильных фар впивался в черное небо и растворялся в нем.

— Тебе не холодно?

Кожа у музы была теплой и нежной.

— Я же не живая, забыл? — усмехнулась муза. — Стала бы я тут ходить босиком.

— Кстати, а почему босиком?

— Образ такой.

— А я плащ ношу, тоже для образа.

— Ты вообще странно выглядишь.

— Не хочу тебя расстраивать, но ты тоже. Синяк под глазом… Особенно по моим внутренним ощущениям. Все хочу взлететь…

— Все хотят. Ты, главное, контролируй себя!.. Кстати, куда мы идем?

— К мосту. — ответил крысолов, потом добавил, чуть тише. — Если хочешь, можешь идти. Я тебя держать уже не стану. Слишком поздно.

— Шутишь? Куда я пойду одна в темноту и неизвестность? Не бросать же тебя здесь одного. Умрешь еще, а я буду думать.

— Разве у тебя могут быть чувства?

— Еще какие. — заверила муза. — Я самое чувственное существо на свете. Я кладезь чувств. Я воплощение всех возможных чувств и желаний. Меня, между прочим, для этого и создали!

— Я рад, что ты останешься. — признался крысолов. — Не то, чтобы я сильно к тебе привязался, но мой бок ужасно болит, и один я не выберусь… Сейчас налево. Видишь, снег падает как бы тропинкой? Вот снег, а вот — грязь. Нам по снегу.

— Скажи, а ты уверен, что конец света необходим?

Крысолов пожал плечами.

— Я не знаю. Это не мое дело, а Брокка. — сказал он неуверенно. В голове вообще был бардак, как на старом чердаке бабушкиного дома.

— Ты во всем доверяешь Брокку?

— Он мой учитель. Он вырастил меня таким, какой я есть.

— Вором и крысоловом? Человеком, который кутается в плащ и пугает людей?

— Почти. Я всегда боялся людей, так почему бы и им не бояться меня? Я всегда любил совать нос, куда не следует.

— Ты книжки читал в своей жизни?

— Несколько. — неопределенно отозвался крысолов. — По биологии и магическому искусству.

— Ты хоть знаешь, что делает этот артефакт?

— Да. Он заберет всю магию мира и уничтожит ее. Исчезнут волшебники, волшебные существа, волшебные предметы, все, что связано с волшебством.

— Тогда, выходит, исчезну и я?

— Выходит, что так.

Крысолову внезапно сделалось чудовищно неловко. Головой он понимал из-за чего, но догадывался, что дело не только в конце света. Что-то шевельнулось в груди. Жалость? Может быть, другое чувство?

— Наверное, есть возможность тебя, ну, сохранить.

— Не стоит утруждаться.

— Я могу поговорить с Брокком. Он наверняка знает несколько способов.

— Да ладно. Я переживу.

— Ты исчезнешь.

— Я фигурально выражалась. Наверняка после смерти существует множество других способов жить дальше.

— Это снова фигуральное выражение?

— Я надеюсь, что нет.

Темнота постепенно рассеялась, уступив место серому дрожащему свету, будто луна пыталась пробиться сквозь тучи, да все никак не получалось.

— Твой край света закончился? — спросила муза.

— Смотри. — кивнул крысолов.

Неподалеку от них прямо на земле лежал веревочный мост. Он был старый, с прогнившими досками и легкими перилами, которые сейчас ползали по снегу, подчиняясь порывам ветра. Кое-где досок не хватало. Мост походил на шкуру гигантской змеи, которую бросили сюда много лет назад, а время не пожалело ее и превратило в лохмотья.

— Что это? — шепотом спросила муза.

— Это мост к Храму. Последняя ступенька из Мрака в мир фантазий Брокка. Одна из лазеек.

— Он же валяется на земле.

— Не верь глазам, когда находишься во Мраке. — усмехнулся крысолов. — Это не мои слова, а Брокка. Он любил так повторять. Главное, не смотри под ноги.

— Там, наверное, ужасная пропасть? — муза усмехнулась, но очень неуверенно.

— Там ничто. Если упадешь — не вернешься.

— Звучит угрожающе.

Крысолов не ответил. Он сотню раз переходил по этому мосту, но никак не мог привыкнуть. Легкая паника сдавливала виски. Много лет назад он наблюдал, как с моста сорвался его напарник. Эти глаза, этот вопль отчаяния, оборвавшийся на высокой ноте. Вообще-то, напарник сам виноват. Он был какой-то слишком любопытный, а еще сильно любил жизнь. Тех, кто любит жизнь, ничто забирает с охотой.

Луна, наконец, вынырнула из-за облаков, осветив поле бледным светом.

— В общем, не смотри под ноги. — еще раз предупредил крысолов. — Я пойду первым.

— Какие-нибудь еще сюрпризы ожидать? — спросила муза.

— Когда перейдем через мост, старайся ничему не удивляться.

— Я же муза. Я создаю то, что заставляет людей удивляться.

— А сама?

— Ни разу.

— Вообще?

— В это сложно поверить, я знаю.

Крысолов открыл рот, не нашел, что сказать, махнул рукой и ступил на первую ступеньку моста. Действительно, странное чувство. Мир вокруг замер. Редкие снежинки застыли в воздухе. Лунный свет разделился на отдельные бледные лучи, которые вонзились в землю. Под ногами задрожала укрытая легким снегом земля. Изо рта крысолова вырвалось облачко пара. Стремительно похолодало.

А потом мир вокруг рассыпался на снежинки. И крысолов оказался в полнейшей темноте. Мост натянулся, задрожал, будто гитарная струна. Теперь под ногами была пустота, ничто, Мрак. С обледенелых ступенек срывался куцый снег, исчезающий где-то внизу.

Самое сложное — сделать первый шаг. Первые несколько раз крысолова спасала молитва. Потом он стал доверять собственным ногам. Сейчас перебежать не получится.

— Всегда хотела там побывать. — шепнула из-за спины муза. Из ее рта тоже вырывался пар. У крысолова по коже побежали мурашки — приятные мурашки.

— Где?

— В голове какого-нибудь гения. А то все время работаю над созданием, так сказать, фундамента, но ни разу не заглядывала внутрь.

Крысолов осторожно перешагнул на следующую ступеньку. Потом еще на одну.

— Мне казалось, муза контролирует весь процесс работы. — произнес он.

— Если бы. Вы, люди, такие неблагодарные. Вам муза нужна, чтобы вдохновить и пинками отправить в путь, а потом каждый из вас про ее работу как-то забывает. И никакой от вас награды.

— Но не зря же все гоняются за музами.

— Может быть и зря. — ответила она.

Крысолов сделал еще несколько шагов. А молитвы-то забыл все. Подчистую…Мост едва заметно дрожал. Ухватиться было не за что. А падать — некуда. От ощущения опасности крысолов чувствовал себя лучше. До конца путешествия осталось совсем недолго.

А потом — что? Конец света?

Крысолов ощутил дыхание музы на собственном затылке. В этот момент (и крысолов очень четко обозначил конкретную секунду) он начал сомневаться в целесообразности конца света.

Ступенька под ногой сухо треснула. Щепки полетели в темноту. Крысолов раскинул руки, стараясь удержать равновесие. Сердце гулко застучало в висках.

— Не смей падать! — предупредила муза. — Куда я сейчас без тебя денусь?

И она была совершенно права.

Бабушка Фима оказалась в светлом коридоре шестого отдела (третий этаж).

Совершенно одна.

Вячеслава куда-то запропастилась.

Под ногами бабушки Фимы стелился древний ковер зеленого цвета с красными полосками по бокам. С обеих сторон коридора ровным рядом тянулись дубовые двери с красными табличками и золотым теснением. Бабушке Фиме не составило труда вспомнить названия табличек по порядку, с левой стороны до самого конца коридора, потом с правой стороны от конца до начала. Как-никак, бабушка Фима отдала службе в Органах сорок лет.

Кажется, здесь сменили лампы. Раньше это были стеклянные плафоны, сеющие желтый свет и размазывающие тени по углам, а сейчас поставили современные лампы дневного света, энергосберегающие, не оставляющие теням ни единого шанса. Бабушка Фима даже слегка сощурилась от внезапной яркости.

— Интересно. — Пробормотала она, оглядываясь.

Последние воспоминания о шестом отделе (третий этаж) сложились у бабушки Фимы самые теплые и приятные. Она очень любила свою работу. Многие годы бабушка Фима провела в кабинете под номером три (слева. С табличкой — "Начальник магического отдела, полковник Виноградова Фима Евгеньевна"). В ее кабинете был уютный стол, вентилятор, ваза с цветами, несколько рамок с фотографиями любимых детей, внуков и мужа, и шикарнейший шкаф с подшивками дел за много-много лет. Такого уюта, как в своем кабинете, бабушка Фима не смогла воссоздать ни у себя дома, ни на даче, ни даже в квартире свекрови.

Бабушка Фима очень скучала по шестому отделу, даже сейчас, спустя почти семнадцать лет после выхода на пенсию…

Крайняя правая дверь распахнулась, и в коридор выскочил молодой и подтянутый майор Семенцов. Тот самый, который постоянно менял цветы в вазе бабушки Фимы… Вернее, в то время она еще и не думала становиться бабушкой. Просто — Фима, для подчиненныx — Фима Евгеньевна.

Майор Семенцов выглядел привычно — с фуражкой на затылке, с расстегнутыми верхними пуговками на кителе, с лихо закрученными усиками и с букетом белых гвоздик в руке.

— Фимочка! — возопил он. — Ты же сказала, что до обеда не вернешься!

Бабушка Фима нахмурилась.

— Я?

— Фимочка! — майор Семенцов стремительно спрятал цветы за спину. — Ну, конечно, ты. Забыла что ли? Что с задержанным? Неужели так быстро доставила?

— Задержанным?

Майор Семенцов осекся и внимательно всмотрелся в бабушку Фиму. Неужели не заметит следы времени на ее лице? Морщины, мешки под глазами, подкрашенные волосы — признаки старости, от которых бабушка Фима старалась всеми силами отгородиться, но которые с каждым годом ломали преграды и преодолевали рубежи.

— Ты как-то странно выглядишь. — сказал майор Семенцов неуверенно. — Я всегда говорил, что тебе нужно хорошенько высыпаться. Не к лицу женщине вести себя на работе, как мужик.

— Я и не веду. — ответила бабушка Фима, ощущая, что ситуация совершенно уходит из-под ее контроля. — Какой сейчас год?

Майор Семенцов усмехнулся.

— Ну, Фимочка, знаешь, это уже не смешно…

Бабушка Фима решительно направилась к двери в собственный кабинет. Она ожидала увидеть какую угодно табличку. Пусть даже на ней будет фамилия заядлого врага и упертого карьериста подполковника Шипулина. Но табличка оказалась привычной, слегка потертой по углам, с едва тусклым золотым теснением: "Виноградова…"

И в этот момент на бабушку Фиму нахлынуло давно подзабытое, острое и неуправляемое чувство ностальгии. Как же она с ним боролась! Как же старалась забыть!

— Я цветы не успел поменять. — сказал из-за плеча майор Семенцов.

— Ты же думал, что никто не знает о твоей влюбленности в меня. — пробормотала бабушка Фима. Где-то в уголке сознания она радовалась тому, что никто из ее нынешней жизни не находиться рядом. Особенно дедушка Ефим. А то сложилась бы чрезвычайно неловкая ситуация.

— Мне потом рассказали. — отозвался майор Семенцов. — После моего перевода, в пятьдесят шестом.

— Я помню. Но сейчас ты еще здесь?

— Недолго осталось.

Бабушка Фима взялась за прохладную металлическую ручку и толкнула дверь. Она открылась легко, без скрипа, выпуская воспоминания, будто застоявшийся воздух. Голова у бабушки Фимы закружилась. За дверью находился ее кабинет. Точно такой же, как и тридцать, и сорок лет назад. Кабинет, в котором застыли годы жизни — переживания, радости, горе, интриги, легкие влюбленности и тяжелые разочарования, кропотливая работа бессонными ночами и часы дремотной лени в праздничные дежурства, расследование дел и подшивание папок, стук печатной машинки и звуки рвущейся бумаги. Рабочий кабинет показался бабушке Фиме воздушным пузырем, который она многие годы наполняла дыханием собственной жизни…

Таким он и остался в ее воспоминаниях. Ничего не изменилось. Совсем.

Легкий ветерок развевал занавески. На столе горкой высились папки с делами. Печатная машинка стояла в чехле на табуретке возле батареи. За стеклянными дверцами шкафа пылылись подшивки в картонных переплетах. Цветы в вазе на краю стола казались чуть завядшими… И запах. Это чудесный запах времени.

Майор Семенцов неслышно прошмыгнул из-за ее спины в кабинет, выдернул из вазы цветы и усадил туда свежие гвоздики. Смущенно поджал губы.

— Я так всегда делал, когда ты уходила. Думал, это приятная тайна для всех. Романтическое приключение юности.

— Тебе было тридцать два.

— В душе я оставался молодым. — парировал майор Семенцов.

— Но у нас бы все равно ничего не вышло. Я терпеть не могу романтиков.

Майор Семенцов понуро склонил голову.

— Тогда я, пожалуй, пойду. — сказал он. — Если будет желание, забегай. Кондратьев сказал, что к вечеру ты должна ему отчет по делу номер двадцать два "а" передать, так что постарайся не задерживаться.

— Двадцать два "а". - повторила бабушка Фима едва слышно.

Майор Семенцов выскользнул из кабинета и прикрыл за собой дверь.

Бабушка Фима осталась один на один с воспоминаниями.

Или, может быть, это настоящее? Может, всю свою жизнь она попросту придумала? Задремала в кабинете и увидела себя пожилой дамой, которая живет в столице в трехкомнатной квартире, воспитывает внучку, учит жить детей и надоевшего до смерти мужа? Может, она увидела ту жизнь, которую подсознательно не хотела для самой себя?

Бабушка Фима засомневалась. А ветер доносил с улицы приятный аромат цветущей сирены.

В зеркале на бабушку Фиму смотрела молодая женщина с аккуратным, на грани строгости, макияжем, с пышными кудряшками и голубыми глазами. На вид женщине было около двадцати пяти. На деле — двадцать восемь.

Голова закружилась от необъяснимого волнения.

Сон? Страшный сон о жизни, которая может ее ждать? Неужели она, Фима, превратилась в ворчливую старуху, которая не доверяет собственному мужу, и обозлилась на весь мир из-за того, что время нещадно рисует морщины на ее коже и отсчитывает минуты до неизбежного маразма? Какой реалистичный сон! Какие реалистичные ощущения, черт возьми!

Фима внимательно оглядела себя в зеркале, надеясь, что отражение поможет ей стереть из памяти воспоминания о страшном сне. Вроде бы полегчало. Только мифические воспоминания о прошлой (будущей?) жизни не покидали. Может быть, стали чуть дальше, затаились — но не покинули.

— Приснится же такое. — Фима села за стол и пробежала пальцами по папкам, выдвинула каждую из трех полок, вспоминая, что и где у нее находится. Обнаружила в средней полке овальное зеркальце и еще несколько минут разглядывала свое отражение.

Запах сирени. Легкий аромат настоящего.

Что там с делом двадцать два "а"? Где оно вообще лежит? Фима обнаружила папку с нужным делом на подоконнике, возле горшка с каланхое. В папке аккуратной стопкой лежали фотографии и несколько листов с кратким отчетом. Дело называлось "Бродячие волшебники".

Фима заинтересованно вернулась за стол. Бродячие волшебники, говорите? Взяла несколько фотографий. На одной бродячий волшебник показывал фокус с цилиндром и кроликом, на другой бродячий волшебник закидывал в широкий рукав балахона куриные косточки, на третьей — он же выуживал из рукава белого лебедя. Еще на нескольких фотографиях тот же самый бродячий волшебник был запечатлен на допросе — без балахона, стриженый и гладко выбритый. На другой фотографии еще один бродячий волшебник парил в воздухе, над удивленной толпой людей (среди которых был и неизвестный фотограф). Фима перевернула фотографию. В углу карандашом было написано: "Иллюзия полета с целью выманивания средств у населения. Волш. гражд-н Крылов С.В.".

Вот в чем суть. В голове Фимы заворочались воспоминания. В пятьдесят четвертом поступило указание расследовать дело о бродячих волшебниках, которые, якобы, творили нелегальную магию с целью заработать денег. Сами волшебники утверждали, что их магия — самая подлинная, а все остальные в мире — иллюзия. Но им, понятное дело, никто не верил. По городам прошли масштабные чистки. Было арестовано почти две сотни бродячих волшебников. Всех их посадили по липовым обвинениям, подальше от общества. Кажется, большинство сидело до сих пор…

До каких пор?

Фима нахмурилась.

Она снова посмотрела в овальное зеркальце. Морщин не было. На вид — двадцать пять. Настоящее? Тогда откуда она знает, что эти бродячие волшебники до сих пор сидят в тюрьмах, если делу еще даже не дали полного хода. Вот она — папка с материалами. Фима составит отчет, передаст генералу Кондратьеву, а потом?

Потом массовые аресты. Призывы очистить страну от бродячих волшебников. Лозунги вроде: "Магия на страже закона!", или "Магия — людям!". Что же произойдет дальше? Мир увидит первый спутник земли, запущенный в космос при помощи магии. Изобретут телевидение, в котором заложены основы теории магии. Автомобили на магической тяге. Сотовые телефоны. Интернет. Омолаживающие крема и мази. Все с помощью магии. Ни капли без волшебства…

Фима поспешно убрала зеркальце в среднюю полку.

Забыть о будущем, которое прошлое? Остаться в настоящем?

А что если ей дан шанс прожить свою жизнь заново. С этой самой отправной точки. Принять решения, которые она не успела принять. Обдумать то, о чем не задумывалась. Совершить поступок, который не совершила…

Но кто дал ей этот шанс?

Никто?

Фима поднялась и подошла к окну. О. запах сирени. За окном привычный пейзаж — тихая улочка, узкая дорога, еще не до конца заасфальтированная. Дворник лениво гоняет пыль из одного конца двора в другой. Детишки в коротких штанишках бегают за футбольным мячом. Этот мир такой спокойный, такой предсказуемый.

Фима вернулась за стол. Перебрала все фотографии. На самой последней фотографии из стопки был запечатлен старик с безумно вытаращенными глазами. Он держал подмышкой шкатулку, а свободной рукой пытался закрыть камеру…

Когда-то давно один бродячий волшебник решил прервать страдания остальных и изобрел могучий артефакт, способный уничтожить всю магию в мире… Но нашелся также и другой волшебник, который испугался за свою жизнь. Он создал Хранителей…

Фима нахмурила лоб. Не может быть. Волшебник на фотографии был ей хорошо знаком. Даже слишком хорошо.

— Вот зараза!

Бабушка Фима убрала фотографию в карман и решительно направилась к двери.

О, этот сладкий запах сирени. Он не хотел ее отпускать.

Может быть, попробовать прожить жизнь заново?

Дверь распахнулась, не успела Фима дотронуться до ручки. На пороге стоял майор Семенцов с большим букетом цветов — пышных роз.

— Куда-то собралась? — проворковал он.

— По делам. — невозмутимо ответила бабушка Фима.

Аромат роз смешивался с ароматом сирени и кружил голову. В теле зародилась какая-то неестественная слабость.

— Зачем по делам? Останься! Я так долго ждал удобного момента, что бы… что бы признаться тебе в любви! — майор Семенцов протянул Фиме букет роз. У Фима закружилась голова.

— Так ты меня все-таки любил?

— Ни дня не мог прожить.

— Но почему не признался… сразу?

— Испугался. Ты такая строгая. Такая… правильная! — глаза майора Семенцова восхищенно горели. Фима не могла устоять. Ну, просто не было сил.

— Но ведь сейчас же ты признался! Наконец-то!

— Я пересилил себя! Я хочу, чтобы ты осталась здесь со мной навсегда!

Фима улыбнулась. На глазах навернулись слезы. Вот он — поворот в жизни, который она в свое время не успела заметить. Важный? Безусловно… Взгляд Фимы упал на отражение в зеркале книжного шкафа. Изображение вышло искаженным и бледным, будто выпрыгнувшая на свет тень… Из зеркала на Фиму смотрела умудренная годами бабушка, чуть сгорбившаяся под натиском времени, накрашенная в строгих тонах, одетая в старомодный стиль — в современном мире так уже точно не одеваются. Но с пронзительно голубыми, молодыми глазами.

Бабушка Фима вздрогнула. Перевела взгляд на майора Семенцова. Он все еще держал в протянутой руке букет цветов и улыбался. Теперь майор походил на застывшего оловянного солдатика. Запах роз и сирени стал стремительно терять свою насыщенность.

— Что с тобой случилось потом? — спросила бабушка Фима, отмечая, что голос у нее стал привычным — чуть хрипловатым и осипшим от возраста.

— Я крепко подсел на портвейн. Хороший такой, дорогой портвейн. — сказал майор Семенцов. — Потом женился на одной девушке… прапорщице. Мы с ней завели троих детей.

— Хорошо жили?

— Не жалуюсь.

Бабушка Фима задумалась, потом сказала:

— Я тоже не жалуюсь. Тогда зачем что-то менять. Раз все было хорошо, верно?

Майор Семенцов кивнул и отступил в коридор, давая возможность пройти.

Бабушка Фима вышла следом и осмотрелась. Там, откуда она пришла, теперь была голая стена синего цвета. С другой стороны коридор заканчивался окном. В настоящей жизни окна там не наблюдалось, а рос фикус. Бабушка Фима решительно направилась к окну. За окном плавали розовые облака — на вид очень плотные. Бабушка Фима распахнула створки и не без труда забралась на подоконник. Облака были повсюду. Они неторопливо и вальяжно плыли с одной стороны бесконечности в другую. На горизонте бабушка Фима заметила черную точку. Точка росла и росла и, в конце концов, превратилась в корабль.

Бабушка Фима улыбнулась вновь. Она увидела, кто стоит за штурвалом.

Крепнев бежал с предельной скоростью. Он задыхался от морозного ветра и мерз. Казалось, силы вот-вот кончатся. Но Крепнев продолжал бежать — и не думал останавливаться, по крайней мере, до тех пор, пока не увидит перед собой живых людей.

Впереди в темноте что-то шевелилось. Крепнев перешел на быстрый шаг. Света луны было недостаточно, чтобы разглядеть подробности, но Крепнев был уверен, что ему на встречу идут люди. Много людей. Очень много людей. Он счастливо заулыбался и закашлял. Проблемы воспаления легких заботили его меньше всего. Крепнев вообще передумал работать врачом. В данный момент он хотел хорошенько напиться и полежать в горячей ванне, подальше от всех этих маньяков, концов света и говорящих гипсовых статуй.

— Люди! — закричал Крепнев хриплым голосом и замахал руками. — Я здесь, люди! Спасите меня!

Он уже различал их силуэты. Людей было так много, будто они собрались со всех ближайших городков. Что за массовый митинг, интересно?

Крепнев направился в их сторону. Странно, что вокруг было очень тихо. Он слышал только скрип снега под ногами. Ни разговоров, ни вздохов…

Из сумрака показался человек. Вернее, не совсем человек. У Крепнева похолодело в груди — и дело было не в плохой погоде. Человек прихрамывал на одну ногу. Вместо левой руки у него торчала белоснежная косточка. Еще не было одного глаза и щек. Крепнев с легкостью разглядел редкие белые зубы.

Крик застыл в горле. Мертвец прошел мимо Крепнева, не обратив на него никакого внимания. Следом за ним показался еще один мертвец — с половиной головы и развороченной грудной клеткой. Потом возник еще один. И еще. И еще. Они выплывали из темноты, будто бесшумная армада кораблей, отправившаяся по снежному полю на поиски врага. Их было так много, что у Крепнева зарябило в глазах. Мертвецы проходили мимо в полной тишине, только скрипели снегом и суставами.

От страха Крепнев совсем обессилел и упал на колени. Ему показалось, что конец света все же наступил. Прямо здесь и сейчас. А это — армия мертвецов, которая уничтожает на земле все живое. Подчистую. Не оставит никого.

Прошла бесконечность, прежде чем поток мертвецов иссяк, и звуки их шагов замерли где-то вдалеке, за спиной. Крепнев осмелился пошевелиться. Вокруг снова было тихо и безлюдно.

— Люди! — шепнул Крепнев. — Помогите кто-нибудь! Я больше никогда не буду продавать "арбидол" и воровать презервативы…

Кажется, его никто не услышал. Тогда Крепнев поднялся и на негнущихся от страха ногах побежал дальше, в темноту. Он надеялся, что когда-нибудь наткнется на людей, и тогда (может быть) у него будет шанс начать жизнь с чистого листа.

Сначала Семен почувствовал запах подгоревшего кофе. Потом понял, что оказался в тесной кухоньке, до боли знакомой, родной, отвратительной и совершенно ему не нужной.

Сколько лет Семен пытался вырвать, выцарапать, вычеркнуть из памяти эту кухоньку? Десять? Пятнадцать? Много больше…

Здесь все и началось.

На плите горел кофе — переливался через почерневшую турку и шипел на огне. Застывшее мгновение. Воспоминание, которое похоже на кусочек фильма на монтажном столе. Его прокручивают раз за разом. Возвращаются от конца к началу, и заново, и так раз за разом.

Семен повернулся, но увидел за спиной стену.

Слева стоял холодильник, он занимал почти все пространство. Справа через пять шагов находилось окно, сквозь которое в комнату втекал мягкий молочный свет. Между Семеном и окном находился стол, потом газовая плита, потом круглый отопительный котел. У стола валялась табуретка, а около табуретки на спине лежал его, Семена, старший брат Артем.

Много лет назад он сразу после школы отправился на заработки в Москву. Артем всегда хотел стать актером. Он не поступил на актерский факультет, но зато познакомился с некоторыми относительно известными режиссерами и сумел получить несколько второстепенных ролей. Потом его заметили, Артем снялся в главной роли в сериале для центрального канала и в один из летних дней проснулся знаменитым. Семен смутно помнил то время. Для него это была пора взросления, подростковой агрессии, бурных мальчишеских гормонов, драк, баскетбола и увлечением порнографией. О брате актере Семен слышал, в основном, от матери, и любил прихвастнуть перед одноклассниками. Хотя сам сериал с братом так ни разу и не посмотрел.

А спустя полгода Артем вернулся домой. Только спустя много лет Семен узнал, что Артем "зазвездился". Он начал много пить, хамить режиссеру, попробовал наркотики и почти прописался в ночных клубах столицы. Спустив гонорары на ветер, Артем вдруг обнаружил, что на новые роли его никто не приглашает, а в кинокомпаниях вообще-то не ждут. Побродив еще месяц среди бывших друзей, он решил вернуться домой, чтобы хоть как-то спасти свою стремительно разрушавшуюся жизнь.

А еще через два месяца Семен прибежал с баскетбола домой, чтобы переобуться, заскочил на кухню… и увидел старшего брата, лежащего на полу между окном и холодильником. Изо рта брата шла бурая пена. Дышал ли он? Семен не знал. Он помчался за мамой, а та вызвала скорую. Когда приехали врачи, Артем был уже мертв…

Семен сделал первый осторожный шаг. Первое в жизни столкновение со смертью, это всегда неимоверно тяжело. Как будто много лет ты живешь в прозрачном кубе, который огораживает от смерти, а потом невидимая рука со здоровенным молотком расшибает куб на мелкие осколки. И ты ощущаешь дыхание смерти. Смерть пробирает до костей невидимыми пальцами, приглядывается, оценивает. Раньше она тебя не видела — и ты был бессмертным. А теперь заметила, поставила галочку в бесконечном списке, напротив твоей фамилии.

По коже Семена пробежала дрожь. После того дня он начал чувствовать себя не в своей тарелке. Ему казалось, что смерть идет за ним по пятам… После смерти Артема мама замкнулась в себе. Она не перестала быть хорошей матерью, но отношение к жизни изменилось. В их доме все реже звучал смех или играла музыка. Дом превращался в обитель скорби. Из этого дома Семен не мог убежать даже сейчас. Спустя много-много лет.

Семен подошел ближе и присел на одно колено перед братом. Кстати, это был не его брат. Кто-то очень похожий. В воспоминаниях всегда искажается реальность. Может быть, незнакомец был не так мертв?

Он открыл глаза и посмотрел на Семена. Улыбнулся, растягивая серую пену вокруг губ.

— Приветик! — Сказал незнакомец. — Помнишь меня?

— Ты не мой брат. — Отозвался Семен.

— Понятное дело. Я один из бесов. Один из тысяч бесов, которых ты изгнал из этого мира. — Незнакомец протянул руку и размазал пену по всему лицу. Глаза его — ярко красные точки — будто горели в молочном свете. Запах подгоревшего кофе усиливался, вызывая легкую тошноту.

— Тогда при чем здесь кухня? — спросил Семен. — Это совершенно разные воспоминания.

— У тебя все едино. — хихикнул незнакомец. — Ты еще не понял? Ты не видишь бесов. Ты не даешь своему брату поговорить с тобой. Он все пытается пробраться в мир живых, чтобы оставить тебе послание. А ты прогоняешь его обратно, швыряешь в него заклинаниями, заговорами, вышибаешь из тела. Сколько тел уже? Пятнадцать? Семнадцать?

Семен покачал головой.

— Это неправда. Я видел бесов. Многие из них вообще ничего не говорили. Они просто хотели перегрызть мне руку. Последний кричал о конце света. Среди них не было моего брата…

— Ну, возможно, некоторые бесы и правда пытались выбраться через тела людей в ваш мир. — легко согласился незнакомец. — Но ты же ни разу ни одного беса не выслушал. Так ведь? Ни одного.

— А зачем их слушать? И так все понятно.

— Но твой брат…

— Хватит о моем брате! — рявкнул Семен и сам испугался своего голоса. Добавил чуть тише. — Он уже давно мертв. Он сам загнал себя в гроб, тут некого винить. Что он может мне рассказать? О загробной жизни? О том, чего не существует?

— Ты же боишься не только смерти.

— Я и смерти не боюсь.

— Ты смотрел на своего брата, как он умирает здесь, на полу в кухне, и тебе стало так страшно, что ты готов был убежать на край света и никогда не возвращаться. Ты начал бояться жить. Тебе стало казаться, что смерть поджидает за каждым поворотом. Автомобиль мог легко сбить тебя, кирпич мог упасть с крыши недостроенного дома прямо на голову, какой-нибудь щенок мог лизнуть тебя в щеку и занести неизлечимую болезнь… Ты стал параноиком, Семен. Самым настоящим.

Незнакомец захихикал. Противно, приглушенно. Семен бессильно сел на холодный пол, упершись спиной о буфетницу. Кофе шипел на огне.

Прав был незнакомец?

— Я всю жизнь пытался уйти от этого. — произнес Семен вполголоса.

— Ты сломал всю свою жизнь. — ответил незнакомец. — Закрылся от всех. От матери, от двоюродной сестры, от учителей, даже от своей девушки (как она тебя вообще нашла — непонятно). Ты боишься раскрыться, потому что не хочешь перемен. Ты изгоняешь бесов, потому что думаешь, что таким образом продлишь свою жизнь. Неужели ты думаешь, что смерть наблюдает и ставит плюсики напротив твоей фамилии за каждый верный шаг? Ты вообще уверен, что делаешь правильные шаги?

— И как же быть?

— Перестань бояться и выслушай, наконец, всех вокруг. Кроме матери, у нее уже давно старческий маразм. С матерью ты опоздал лет на пять.

— Думаешь, это поможет?

— Если бы я прислушался, мне бы помогло. — сказал незнакомец.

Семен повернул голову. Перед ним лежал не незнакомец, а Артем. Как-то совершенно естественно осознавать, что ты все это время разговаривал с собственным братом, пусть и умершим.

— Ты вроде как моя совесть, что ли? — спросил Семен.

— Нет. Я твои воспоминания. — отозвался Артем. — Еще я пробовал пробиться к тебе с помощью живых людей, но ты профессионально выбрасывал меня обратно в мир мертвых.

— Я же не знал.

— Ну, теперь знаешь.

— И что мне делать дальше?

— Во-первых, не совершать моих ошибок. — сказал Артем. — Во-вторых, думаю, ты у меня умный и сам обо всем догадаешься. В-третьих, не трать время попусту. Жизнь коротка.

— Я так и сделаю.

— Вот и славно.

Семен поднялся с холодного пола. Артем остался лежать на спине. Он улыбался и подмигивал. Семен выключил газ, и кофе перестал шипеть, хотя его запах наполнил всю кухню. Запах, который не выветрится из сознания Семена никогда.

— Увидимся когда-нибудь? — спросил Семен.

— Возможно. Но, надеюсь, не очень скоро. — отозвался Артем.

— Тогда, до встречи.

Артем помахал рукой и закрыл глаза. Семен помахал рукой в ответ. На душе стало как-то легче. И не только на душе. Будто в голове раньше лежала целая гора камней, а потом вдруг кто-то забрался в голову, не поленился, и выбросил камни наружу. А заодно забрал с собой целый мешок мусора страхов, паники, неуверенности и комплексов. В общем, стало так легко и непривычно, что у Семена закружилась голова.

Он подошел к окну и увидел розовые облака, голубое небо и бордовое солнце, медленно катившееся к бесконечному горизонту. Семен открыл окно и забрался на подоконник. Снизу раздался громкий призывный гудок. Семен свесился вниз и заулыбался.

— Я здесь! — закричал Семен. — Я здесь!

Когда закончилось бесконечное заснеженное поле и началось некое подобие леса, Крепнев позволил себе перейти на шаг.

Крепнев задыхался, хрипел и волочил левую ногу. Кажется, он натер себе самые большие в мире мозоли. Ноги просто отваливались.

Появление леса вселило в Крепнева надежду. Он уже начинал верить, что скоро увидит нормальную дорогу и какое-нибудь поселение с людьми. Если ему дадут выпить воды и накормят хотя бы кусочком хлеба, то он решит, что точно угодил в Рай.

Вместо этого Крепнев вдруг увидел впереди фигурки людей. Или мертвецов? В темноте не разберешь. На всякий случай Крепнев спрятался за деревом и застыл, стараясь сильно не хрипеть. До него донеслись обрывки разговора.

— …Если учитывать, что этот мир и так не заслуживает ничего большего, то можно было бы потерпеть и до конца света…

— …Я хотел бы быть тем самым последним художником, который запечатлеет апокалипсис. Я бы сел на вершине горы и рисовал бы все, что увидел бы сверху…

— …А я бы все отдала за нормальную обувь. Мои ноги скоро сотрутся до колен. Это просто ужас.

Мертвецы так разговаривать не могли. Значит, люди. Настоящие живые люди!

Переполненный эмоциями, Крепнев выскочил из-за дерева и обомлел. В непосредственной близости от него стояли те самые люди, которых он уже видел в больнице. А именно — воинственная девушка, молодой паренек, женщина в деловом костюме и бродячий волшебник.

Все четверо тоже уставились на Крепнева.

— Я его знаю. — сказала воинственная женщина. — Тебя взял с собой Умник, чтобы ты вел машину!

— Я ни в чем не виноват! — внезапно завопил Крепнев. Силы покинули его. — Я просто собирался уйти пораньше, чтобы купить цветы! Я плохой офтальмолог, честное слово! Я не умею лечить! Я не умею водить машину! Я совершенно не могу вам ничем помочь! Отпустите меня, пожалуйста!

— Да, мы тебя и не держим… — немного растерянно ответила воинственная девушка. — Ты только скажи, где Умник и все остальные.

— Это не я! — возопил Крепнев. — Это странный дядька в плаще, которому сделали операцию! Он приказал повернуть, а там была невидимая стена, мы в нее врезались, и автомобиль перевернулся! Я если бы знал, то никогда бы не повернул! Я бы нормально ехал! Я вообще патологически не способен причинять людям вред! Даже если это были не люди!

— Ага. — сказала воинственная девушка. — Как далеко вы перевернулись?

— Там поле. — ответил Крепнев. — Оно бесконечное. Сыпет снег! И мертвецы! Тысячи мертвецов!

— Я не поняла. — пробормотала деловая женщина. — Это означает, что очень далеко?

— Нервный тип какой-то. — шепнул бродячий волшебник. — Может, это, колдонуть немного?

Крепнев бросил на него испуганный взгляд:

— Я никому не причиню вреда! — снова возопил он. — Если вы ищите маньяка в очках, то вам прямо и прямо и прямо. Через бесконечное поле! Там увидите автомобиль! Можно мне пройти?

Люди расступились. Крепнев ощутил на высохших губах привкус свободы.

Ума не приложу, как ты собрался выбраться из Мрака. — пробормотала воинственная девушка сочувственно.

Крепнев пропустил ее слова мимо ушей. Он кинулся бежать. Когда странные люди остались далеко позади, Крепнев радостно захохотал. Морозный воздух рвал его легкие. Это был воздух настоящей свободы.

Навыки управления воздушным кораблем у господина Виноградова имелись. Не зря же он провел много часов в сладостных грезах. Кто-то скажет, что это были всего лишь галлюцинации, совершенно неправдоподобные фантазии, но разве можно оспорить тот факт, что даже в фантазиях можно научиться лавировать между облаков из сахарной ваты и держать курс в сторону бордового солнца?

А что там, на горизонте? Бесконечность.

Господин Виноградов с радостью обнаружил в руках бутылку коньяка, отбил горлышко о деревянный штурвал и сделал большой глоток. Говорят, коньяк продлевает жизнь. А если здесь бесконечность, то еще лучше.

Среди облаков сверкали солнечные зайчики. Ветерок холодил кожу. Господин Виноградов наслаждался ощущением спокойствия и одиночества. Он уже и забыл, когда оставался один на один со своими мыслями, вот так, не обременяя никого и ничего. Просто плыл по течению.

За свою долгую жизнь господин Виноградов преодолел сотню ступенек карьерной лестницы. Не сказать, чтобы он стремился на самый верх, но чем выше забирался, тем комфортнее себя ощущал. Но на каждой ступеньке он был не один. Существовали и другие карьеристы — большие и маленькие, резвые и медлительные, неудачники и любители рискнуть. С ними господину Виноградову приходилось бороться. С ними господин Виноградов сталкивался нос к носу каждую минуту жизни. И нигде не было покоя. По ночам господин Виноградов долго ворочался и не мог спать. Он обдумывал план действия на следующий день. На выходных господин Виноградов ловил себя на мысли, что постоянно поглядывает на сотовый телефон, ожидая какого-нибудь важного делового звонка. Подъем по карьерной лестнице, знаете ли, медлительных не любит. Стоит один раз задержаться, и кто-то обязательно толкнет в плечо, подставит подножку, да и опрокинет вниз — и будешь катиться, ломая косточки, до самой первой ступеньки.

А за двадцать с лишним лет подъема, господин Виноградов начал забывать, каково это — ощутить умиротворение и покой разума и души…

Корабль медленно покачивался на волнах. Господин Виноградов счастливо улыбался. На карьеру в данный момент ему было глубоко наплевать. Была бы его воля — остался бы здесь навсегда. Превратился бы… скажем… в пирата. Или в вольного путешественника. Открыл бы какой-нибудь неизведанный мир. Сразился бы… с какими-нибудь чудовищами… Это был предел мечтаний, жизнь без головной боли и собственного завтра.

Господин Виноградов сделал еще один глоток. На душе стало не только светло, но и тепло. Паруса развевались на ветру. В этот момент за его спиной раздался стук, будто кто-то не очень ловкий соприкоснулся лбом с мачтой.

Господин Виноградов обернулся. Чудовища? Наконец-то!

На корме стояла Вячеслава и потирала ушибленный лоб. Равновесие давалось ей с трудом. Вячеслава выглядела так, будто собиралась попасть в мир собственных фантазий, а оказалась на премьере фильма ужасов для подростков (хотя не исключено, что это одно и то же).

Настроение господина Виноградова стремительно рухнуло в пропасть. Ветерок уже казался не таким прохладным, а погода не такой чудесной. Он снова глотнул коньяка.

— Ты что здесь делаешь?

Вячеслава пожала плечами:

— Я была с бабушкой! — сообщила она. — А потом оказалась в каком-то тесном, вонючем подвале! Там одни сети и пахнет рыбой!

— Наверное, это трюм! — догадался господин Виноградов. — Занесло же тебя! Ну, почему именно ко мне?

Вячеслава вновь пожала плечами:

— Расставили тут всяких палок! — пробормотала она. — Пройти негде! Я все бабушке расскажу! Ой, розовые облачка! А их едят?

Вячеслава оживилась и понеслась к борту, снося все на своем пути. Загремели опрокинутые бочки, разлетелись в стороны картонные коробки, корабль закачался. Господин Виноградов ругнулся и бросился наперерез, позабыв и про штурвал и про коньяк и уж тем более про хорошее настроение. Он успел перехватить Вячеславу в непосредственной близости от борта.

— Их не едят! — рявкнул он. — Никогда так не делай больше!

— А если мне хочется!

— Я тебе не бабушка Фима! Как дам по заднице!

Вячеслава так удивилась, что успокоилась.

— А вот и не дашь! — сказала она неуверенно.

— Хочешь проверить? — осведомился господин Виноградов, а про себя подумал, что даже на облаках не может обрести спокойствие… это просто проклятье какое-то. — Ты должна была быть в своих фантазиях! У тебя что, фантазий нет?

Вячеслава пожала плечами.

— Разве у ребенка не может быть фантазий? — господин Виноградов взял Вячеславу за руку и пошел вместе с ней на капитанский мостик.

На мостике бешено вертелся штурвал, но корабль не кренился и даже почти перестал раскачиваться. Впрочем, не все ли равно, куда плывет корабль, когда вокруг море из розовых облаков. Вот только солнце на горизонте стало чуть левее.

Господин Виноградов указал на деревянную коробку.

— Будешь сидеть тут.

Вячеслава не замедлила усесться на коробку и с хрустом ее проломить.

— Как же тебя сюда занесло! — схватился за голову господин Виноградов. Настроение испортилось окончательно. — Неужели ты тоже всю жизнь мечтала о корабле, который плывет в облаках к горизонту?

Вячеслава поднялась, отряхиваясь, но ничего не ответила. Господин Виноградов устало взялся за штурвал.

— Не может быть. — пробормотал он. — Ну, как же так, а?

Как прикажите испытывать радость от путешествия? Какие теперь, к черту, пираты и чудовища? Господин Виноградов прищурился от ветра. На губах ощутил привкус морской соли. Только радости от этого не прибавилось. Вот так разная мелочь может испортить настроение…

А где-то на краю периферического зрения вдруг замаячило черное пятнышко. Господин Виноградов протер глаза и вгляделся. Пятнышко как будто висело в воздухе. Больше всего оно напоминало… окно.

Господин Виноградов посмотрел на недопитую бутылку коньяка. Потом перевел взгляд на Вячеславу.

— Ты ничего не видишь? — спросил он. — Вон там, слева.

Вячеслава приставила ладонь ко лбу, как в старых фильмах про моряков.

— Вижу! — сообщила она радостно. — Там окно, а в окне бабушка Фима! Рули туда! Рули туда!

Господин Виноградов тяжело вздохнул. Вот и пришел конец воплощению мечты. Добро пожаловать в реальность.

Через несколько минут воздушный корабль подплыл к окну, в котором бабушка Фима радостно размахивала руками. Она сама, без чьей либо помощи, перепрыгнула на борт корабля и заключила в объятия Вячеславу.

— Рада вас видеть, мои дорогие! — воскликнула бабушка Фима, и господину Виноградову показалось, что он ни разу до этого не слышал подобных интонаций в бабушкином голосе (разве что в детстве)… Неужели, она говорила с любовью?.. Нет, не может быть!

— А уж мы-то как рады. — пробормотал он, выкручивая штурвал. Солнце теперь стало очень и очень далеким. Почти недосягаемым.

Окно, из которого выпрыгнула бабушка, бесшумно растворилось в воздухе.

Бабушка Фима поднялась на борт и встала рядом, разглядывая безбрежную розовую гладь. Кое-где облака завивались барашками от ветра и, казалось, что кто-то прошелся гигантской расческой по шерстяному покрывалу.

— Какой воздух! — воскликнула бабушка Фима радостно. — Я никогда в жизни не вдыхала такой прекрасный воздух.

Господин Виноградов принюхался. Пахло действительно странно.

— А ты все пьешь? — спросила бабушка Фима таким тоном, будто застукала любимого сына за поеданием чрезвычайно полезных витаминов.

— Ну… — замялся господин Виноградов. — Есть немного… Это же мои фантазии, верно?

Бабушка Фима с любовью во взгляде взяла начатую бутылку коньяка, осмотрела ее и выбросила за борт. Господин Виноградов и глазом не успел моргнуть.

— еще раз увижу, что налегаешь на спиртное — выпорю! — нежным голосом пообещала бабушка Фима и перевела взгляд на Вячеславу, возившуюся с толстым канатом, свернутым кольцами и борта. — К тебе это тоже относится, дорогая моя! И отойди от борта, а то свалишься, ищи тебя потом среди облаков.

— Я вижу еще одно окно! — сообщила Вячеслава и неопределенно взмахнула руками.

Господин Виноградов прищурился и действительно обнаружил еще одно окно, висящее в воздухе. В окне снова кто-то маячил. Просто не грезы, а морской порт какой-то. Бабушка Фима прикрыла глаза ладонью, от солнца.

— Мне кажется, мы на верном пути. — сказала она.

— А мне казалось, что я просто отдыхаю…

— Это дорога к Храму Зеркал и Улыбок. Разве непонятно? Куда запропастился мой дед, интересно? Неужели, погряз где-то в своих фантазиях? Узнаю — убью!.. Семен! Эй, Семен! Что-то ты бледный какой-то, Семен!..

В окне действительно сидел Семен, болтал ногами и приветливо махал рукой. Господин Виноградов вздохнул и начал причаливать.

— А давайте Вальдемар всех нас поднимет в воздух, и мы попросту полетим? — простонала Наташенька. — Я ног не чувствую! Надо было мне пойти следом за тем парнем, который чокнутый, который рассказывал про мертвецов!

— Он не сможет выбраться самостоятельно. — ответила Хватка. — По-крайней мере до тех пор, пока над миром висит Мрак.

— Но он хотя бы пытается.

Хватка пожала плечами:

— Мы тоже пытаемся.

— И я не смогу вас всех поднять, даже если бы захотел. — вставил свое слово Вальдемар. — Я старый, немощный волшебник. Я себя-то не всегда могу поднять в воздух!

— Скоро будем на месте. — Отрезала Хватка. — И, кажется, я предупреждала, чтобы вы шли молча.

Лес закончился. Они шли по заснеженному полю. Где-то на горизонте, далеко-далеко, растянулась тонкая золотистая полоска, будто там пыталось взойти солнце, но все никак не всходило. Что-то ему наверняка мешало. Наташенька готова была поклясться. Но для начала она готова была остановиться и отдохнуть, снять туфли, сломать каблуки, что-нибудь поесть и выпить хотя бы пару капель воды.

— Я менеджер, а не путешественник, понимаете? — пробормотала Наташенька, не обращая внимания на то, что ее никто не слушает. — Вернее, я работаю секретаршей, но по образованию я — менеджер. Я в самом начале своего карьерного пути! Ну, почему кто-то пытается мне помешать встать хотя бы на ступеньку выше? И куда делся Семен? Парень, называется. Как только какая-то опасность, он сразу в кусты. Я так и знала…

Вальдемар осторожно взял Наташеньку под локоток.

— Не переживай. — шепнул он. — Скоро будем на месте.

— Где?

Вальдемар пожал плечами.

— Где-то возле Храма.

— А вам-то зачем этот Храм?

— Я ищу свою музу. — подмигнул Вальдемар. — Без нее никуда.

Почему-то Наташеньке показалось, что подмигнул Вальдемар не просто так. Бродячий волшебник вообще выглядел чрезвычайно оживленным, по сравнению с остальными. Ждал чего-то? Или просто радовался приключению?

— А у меня нет музы. — пожаловалась Наташенька.

— Это потому что ты не хочешь ее искать. У каждого человека должна быть в жизни муза. Иногда она может быть близким человеком, иногда просто фотографией на стене, иногда достаточно ее просто выдумать…

— А иногда, — не поворачиваясь, вставила Хватка, — муза может запросто воткнуть тебе нож в спину.

— Или в сердце. — подхватил Клим. — Я прав?

— Утешили! — вздохнула Наташенька, глотая слезы.

— Зато от сердца. — сказал Вальдемар рассеянно. — Не реви, ну.

— Я и не реву.

— И как только все закончится, обещай помириться с Семеном. — бродячий волшебник поймал ее удивленный взгляд и вновь подмигнул. — Он замечательный человек. Поверь моему опыту. Я умею видеть людей так же хорошо, как и их создавать. И завязывай с ухаживаниями за видными парнями. Эссенции и капли не помогут. Сердцу, что называется, не прикажешь.

Больше он ничего не сказал и поспешил вперед, к Хватке. Наташенька вновь осталась один на один с собственным отчаянием. Вот только в голове появились какие-то более светлые мысли…

В темноте все так просто…

Мгновение назад мир был нарисован на бумажной салфетке, а потом чья-то рука смяла его и выбросила в вечность. И осталась только темнота. Тот самый Мрак из сказок, о котором Брокк рассказывал по вечерам.

Если рассматривать этот мир с точки зрения сна, то становится понятно, что ничего не понятно. Мир полон парадоксов и совершенно ненужных логических умозаключений. Например, люди считают себя цивилизованными, но боятся темноты не потому, что на них может напасть хищник, а потому что там, в темноте, тоже есть люди. И они могут убить, ограбить, изнасиловать… Или, скажем, творческий человек, если он профессионал, знает миллион приемов, сотни способов, тысячи решений создать произведение искусства, но когда дело доходит до решающего момента, всегда ссылается на отсутствие музы. Сил не хватило? Нет музы. Спился? Так, муза не пришла. Хочешь устроить миру конец света? Где же муза, черт возьми? Во сне нет логики, как и в пустоте.

Под ногами лишь тонкий мост — единственная ниточка, связывающая крысолова с миром. А вокруг темнота. И цепи умозаключений обвивают сознание.

Еще один шаг.

Муза. Муза? Муза!

Не поворачивая головы, крысолов протягивает руку и нащупывает теплую ладонь музы. Самой прекрасной невесты на свете. К чему скрывать? Ведь это так и есть. Можно себе признаться здесь, в темноте, что муза была отчаянно красива. А крысолов мог и влюбиться ненароком. Ведь, мог же?

От прикосновения стало теплее в душе. Крысолов захотел взлететь.

Иногда, чтобы сделать последний шаг на пути к намеченной цели, действительно не хватает кого-то, кто легонько подтолкнет в спину. Ведь музой можно назвать кого угодно — жену, друга, бродячего волшебника, любимого щенка, невесту… Но кто сказал, что намеченная цель обязательно является правильной?

Еще один шаг.

Если бы здесь можно было разговаривать, крысолов бы нашел подходящие слова.

Он крепче сжал кисть музы. Еще один шаг. Главное, не смотреть вниз.

А вот и дорога к Храму.

Добро пожаловать.

Его правую ногу крепко зажало между сиденьем и сплющенной коробкой передач. Голову сдавило так, что время от времени казалось, будто она сейчас треснет, как яичная скорлупа.

В тесном, исковерканном, раздавленном автомобильном салоне чудовищно пахло гарью.

Вот уже несколько минут Умник пытался выбраться, но не мог. Чего уж говорить — он даже руки не мог освободить, чтобы дотянуться до последней пуговицы демтрикона. Умник вообще сомневался, что его правая рука на месте. Левая хотя бы шевелилась.

— Убью! — шептал он с такой ненавистью в голосе, что если бы ненависть обратилась в яд, то автомобиль бы в считанные секунды заполнился до отказа. — Как они могут? Я же им шкуры спасаю! Я же их жизни! Их судьбы! Целый мир, черт возьми!

Умник видел револьвер, валяющийся около треснувшего лобового стекла. В салоне было очень холодно. Ветер завывал в многочисленных щелях, швырял горсти сухого мелкого снега.

— Убью! Убью! — гневу не было предела и выхода.

Несколько минут Умник трепыхался, будто голубь, оказавшийся в тесной клетке. Потом слегка успокоился.

Вообще-то, надо бы подумать. Из любой ситуации есть выход. Если уж он остался жив, то выбраться определенно успеет.

Умник прислушался. Вокруг было удивительно тихо. Во Мраке вообще не место громким звукам. Мрак — это что-то вроде кладбища. Попавшие сюда стараются вести себя как можно незаметнее…

Так. Левая рука. Шевелим пальцами. Права рука. Неважно. Проверяем, на месте ли ноги. Голова. Сейчас ка-ак треснет… Около левой ноги медицинская аптечка. Если осторожно подтолкнуть ее ближе к пальцам левой руки, то можно постараться ее открыть и…

Умник начал с плавных движений. От неспешности действий зависела его жизнь. И жизнь других людей, которых теперь он непременно хотел убить…

Хватка внезапно остановилась.

Клим как раз пытался найти подходящую тему для разговора, и едва не налетел на пленительницу собственных чувств. Кажется, Клим крепко влюбился.

— Что случилось? — спросил он.

Хватка прислонила указательный палец к губам.

— Впереди кто-то есть. — шепнула она.

Хотя в этакой серости вообще ничего не было видно на расстоянии пяти метров, Клим в Хватке не сомневался. Он даже мгновенно убедил себя, что видит какие-то мутные движущиеся тени.

— Ничего не вижу. — пробормотал Вальдемар, подслеповато щурясь. — Ты уверена?

— Там много народу и, мне кажется, что они не совсем живые…

Наташенька тихо застонала.

— Ты хочешь сказать, что там впереди — зомби?

— Их очень много. Может несколько сотен. А может даже тысяча.

Наташенька застонала еще громче. Климу тоже стало не по себе.

— И они идут к нам, да? — прошептала Наташенька. — Они хотят сожрать наши мозги, обглодать наши косточки и превратить нас в таких же, как они?

— Ты фильмов насмотрелась. — усмехнулась Хватка. — Но в целом, права. Только они идут не в нашу сторону… Это мы идем за ними.

— Так, может, не пойдем? — оживился Клим. — Ну их, этих зомби. Что мы, зомби не видели? Я один раз рисовал картину про зомби. Правда, не с натуры, а воображение подсказало. Очень симпатичная картина получилась. Там такой багровый закат, значит…

— Тсс!

Все разом замолчали. Стало слышно, как шуршит падающий снег.

— Мне кажется, зомби пришли за нашим старым знакомым…

— Ты слышишь их разговоры? — удивился Клим, а про себя подумал, что удивительнее женщины он попросту не встречал.

— Я же Хватка. Я все хватаю налету.

— И о чем они говорят?

— Ну, примерно: "Надоело ждать, пора развлечься", и "Окружаем потихоньку", а также "Я помню твою прабабушку. Она выглядела примерно так же, как и сейчас".

Клим издал нервный смешок.

— Про последнее я пошутила. — заметила Хватка.

— Давайте здесь подождем, а? Я как раз каблуки попробую сломать, а то ноги совсем не ходят. Хотя бы на двадцать минуточек сделаем перевал.

— У кого-то из вас есть желание остаться во Мраке навечно? — поинтересовалась Хватка.

Все трое отрицательно покачали головами.

— Тогда надо идти. Если опоздаем — конец всему сущему.

— Сильно сказано! — похвалил Вальдемар. — Прямо как по книге.

— Старалась.

Хватка вновь пошла впереди, Клим заторопился следом.

Несколько бесконечных минут ему казалось, что автомобиль — это могила, последняя обитель, место, где придется остаться навсегда. Потом мир взорвался болью, кусок металла вонзился в ногу, и Умник покатился по обледенелой земле.

Выбрался! Ну, не ожидал! Отчаяние было так близко, а тут… Вцепился зубами в жизнь, добился своего. Молодец! Умница!

Он упал на спину, раскинув руки, и некоторое время смотрел, улыбаясь, в черно небо, на бесшумно падающие снежинки. Колючий холод начал забираться по ногам, под рубашку, за шиворот. Изо рта повалил пар.

Еще секунда, и можно подниматься. А еще надо надеяться, что муза и вор не успели далеко убежать. В ином случае…

Он шумно и хрипло вздохнул. В ином случае, скоро все исчезнет. Даже снег и темнота. Только вечная пустошь останется, по которой нужно будет идти и идти, потеряв надежду и распрощавшись с мыслями…

А кто-то и шел. Неподалеку. Хрустела корочка снега под ногами…

Умник сел, обхватив руками колени.

Из темноты на него смотрели сотни мертвых людей. Не сказать, что большинство из них хорошо сохранилось. А еще, зомби, судя по всему, были настроены очень недружелюбно.

Паренек в очках, которого раньше звали Ум (а теперь и очков-то не осталось), дотронулся до последней пуговицы-демтрикона. Револьвер, понятное дело, остался где-то в салоне автомобиля. Что еще есть в запасе? Кажется, ничего.

Он огляделся. Зомби обступили плотным кольцом. Молчали. Поскрипывал снег под ногами. А в остальном — тишина. Угрожающая. Ехидная. Безжалостная.

— Я же только что выбрался! — Пробормотал Умник, теребя пуговицу. — Не может такого быть, чтобы сначала я чудом спасся, а потом снова погиб. Ведь не может, верно?

— Это интересный парадокс. — отозвался один из зомби скрипучим голосом.

Умник сразу узнал его, в основном из-за пулевого отверстия на полголовы.

— А. Сведение счетов. Я так и понял.

— Ты просто очень сильно мешаешь. — сказал зомби, слегка шепелявя.

— Вы что, хотите конца света?

— Нам все равно. А вот хозяин очень даже хочет. Он устал искать вдохновение, и предпочтет отправиться в НИЧТО, лишь бы не оставаться в Храме собственных иллюзий.

— Это тоже парадокс? — усмехнулся Умник.

— Это закон жизни. — отозвался зомби. — У всех остальных, кроме меня, ничего личного, поверь. Но они тоже хотят на вечный покой.

Зомби синхронно сделали шаг вперед. Кольцо вокруг Умника сузилось. Ему внезапно стало трудно дышать. Пуговица-демтрикон в пальцах закрутилась с бешеной силой.

— Проблема в том. — шепнул Умник. — Что я-то как раз на покой не собираюсь.

Круг сузился еще на один дружный шаг. Умник оторвал пуговицу и поднял ее над головой. Пуговица ярко засветилась изумрудным цветом. Умник поднялся на ноги, с сожалением отмечая, что левая нога почти не слушается, а стопа правой ноги горит адовым пламенем.

Последняя пуговка. Вот он парадокс — в насквозь логичном и продуманном мире никогда нельзя быть в чем-то уверенным. Разве можно было предугадать такой поворот событий?

Зомби молчали. У кого-то выкатывались глаза, у кого-то вылезали последние волосы, кто-то аккуратно стаскивал с лица лоскуты желтой кожи. Умник размахнулся и швырнул пуговицу в толпу.

Взрыва не последовало. Яркая вспышка света на мгновение ослепила, и вновь наступила абсолютная, ни с чем несравнимая тишина.

Умник протер глаза и захромал в сторону застывших, будто гигантские фигурки оловянных солдатиков, зомби. Пару раз он чуть не упал. Ноги не слушались. Дышать с каждым шагом становилось все труднее. Но ведь сейчас главное — выжить, верно? Главное, успеть убраться подальше от мертвецов, пока не закончилось действие демтрикона.

Умник оттолкнул первого зомби. Тот плашмя упал на землю, лицом вниз. Умник оттолкнул второго, потом следующего и так далее. Он продирался сквозь застывших зомби, будто брел по густому лесу. Враждебно настроенному лесу, где каждая ветка мешала ему пройти, мешала убежать, мешала выбраться туда, где легко дышать…

Казалось, что он прошел много сотен метров, но стоило оглянуться, и оказалось, что перевернутый автомобиль на расстоянии не более десяти шагов. А зомби нескончаемой стеной тонули в темноте. На них сыпал снежок, придавая вид зловещих статуй с какой-нибудь популярной выставки сюрреалистов.

Впрочем, Умнику некогда было разглядывать зомби. Умник торопился. Он уже нервничал. А ноги не слушались. И с каждый следующим шагом ему начинало казаться, что действие демтрикона заканчивается.

Один шаг, потом второй, потом третий… Все дальше и дальше от перевернутого автомобиля. Есть ли во Мраке расстояние? Если идти в темноте — то как ощутить время, которое скользит мимо, забирая с собой мгновения, секунды, минуты жизни?

Умник скрипел зубами от злости. Время стремительно неслось мимо, будто поток дикой реки. А мертвецов вокруг становилось все больше и больше.

И вот, наконец, некоторые из них начали шевелиться.

Воздушный корабль плыл по розовым облакам в сторону Храма Зеркал и Улыбок.

Вернее, господину Виноградову хотелось верить, что дела обстоят именно так. Ведь это же его грезы. А разве случается так, что собственные фантазии подводят?.. Правда, новой бутылки коньяка не появилось, но хотелось бы.

— Держим курс на Храм! — уверенно обещал господин Винорадов, подставляя лицо прохладному ветерку.

Бабушка Фима и Семен стояли на корме и разглядывали облака. Вячеславу уложили спать в трюме. Там оказалась довольно уютная кабина на одного человека, с кроватью, фотографией заката и с пластиковыми цветами, крепко привязанными к стене.

— Кажется, у меня морская болезнь! — говорил Семен, поглядывая на облака.

— Тебя тошнит?

— Немного.

— Голова кружится?

— Есть чуть-чуть.

— А ты давно ел?

Семен попытался вспомнить.

— Если не считать кофе и бутербродов вчерашним вечером, как раз перед тем, как позвонила Наташенька, то больше суток назад… Хотя я сейчас даже не уверен, что прошли всего сутки.

— У меня тоже урчит в животе! — сообщила бабушка Фима. — Это не морская болезнь, это от недоедания. Тошнить тебя будет желчью, в горле потом такой ужасный привкус, будто съел кусок мыла, и живот скрючит.

У Семена округлились глаза.

— Это я не преувеличиваю. — добавила бабушка Фима невозмутимым тоном. — Пошли, поищем, что-нибудь поесть.

— И мне захвати, ма! — воскликнул господин Виноградов, у которого тоже начинало урчать в животе.

— Вообще, это твой корабль, и ты должен знать, есть у тебя здесь еда или нет!

— Видимо, есть. В трюме, сразу за спальной каютой! — наугад брякнул господин Виноградов.

За спальной каютой обнаружилась дверь в столовую. На двух столиках стояли алюминиевые миски и алюминиевые же ложки с вилками. Семен порылся в шкафах и обнаружил две буханки хлеба, не очень свежие, но зато съедобные. Бабушка Фима нашла сливочное масло и банку сгущенного молока. Это навеяло воспоминания о бурной студенческой молодости.

Они вернулись на борт и разложили добычу на деревянной бочке, будто пираты из фильма об острове сокровищ собирались вкусить трапезу перед боем. Не хватало только говорящего попугая, треуголок и оружия.

— Не видно Храма? — спросила бабушка Фима, ломая хлеб ломтями.

Господин Виноградов всмотрелся в розовую даль.

— Нет. Пока нет. Но я уверен, что мы на верном пути.

— Тогда спускайся к нам, будем есть.

— Как же я оставлю штурвал?

— То есть, мы плывем по розовым облакам на воздушном корабле в мире твоих грез, и ты думаешь, что-то случится, если бросить штурвал? Не смеши меня. Дуй вниз, я как мама тебе говорю.

Господин Виноградов решил не испытывать судьбу и присоединился к трапезе. Правда, настоящего удовольствия от еды получить не удалось. Еда оказалась совершенно безвкусной. Хлеб рассыпался на крошки, масло было не жирным, а сгущенное молоко больше всего напоминало белую воду. Господин Виноградов с трудом проглотил первый кусок и поморщился.

— Совершенно никаких ощущений! — пожаловался он. — Ни для меня, ни для моего живота.

— Это все потому, что оно ненастоящее. — сказала бабушка Фима, разглядывая сгущенку. — Как думаете, мы хотя бы наедимся?

— У меня голова все еще кружится. — сказал Семен.

— А я прямо ощущаю, как кусок хлеба двигается по пищеводу к желудку…

— А я… — начал было господин Виноградов, но тут резкий удар сбил его с ног.

Бочка кубарем покатилась по накренившемуся борту, банка сгущенки улетела за борт. Семен упал на спину и покатился следом за бочкой, ударился плечом о деревянный бортик и едва успел ухватиться за промасленную тугую веревку. Он поднял голову и увидел, что корабль резко накренило на левую сторону. Бабушка Фима кое-как держалась за мачту. Господин Виноградов шевелился под грудой всевозможного хлама. Откуда-то из недр корабля донеслось жалобное: "Бааабуууляя!"

— Я здесь, деточка моя! Кровинушка! — отозвалась бабушка Фима. — Бабушка все слышит! Не переживай! Скоро бабушка подойдет! Только не сломай ничего!.. Что тут происходит, черт возьми? На что мы напоролись?

— Я же говорил, что штурвал отпускать нельзя! — донеслось из-под горы хлама. — Судя по всему, куда-то приплыли…

Семен осторожно поднялся. Нос корабля окутывал туман, и было совершенно не видно, что там впереди.

— Я пойду, посмотрю. — пробормотал Семен.

— А я схожу за внученькой. Вдруг с ней что-нибудь произошло? — бабушка Фима стала перебираться от одной мачты к другой, в сторону трюма.

И только господин Виноградов никуда не пошел, потому что пытался выбраться из-под горы хлама.

Семен перебрался на корму, ухватился за покосившийся штурвал и практически ползком добрался до носа корабля. Ветер трепал его волосы. Туман казался вязким и солоноватым на вкус. Семен свесился вниз.

— Там ступеньки! — закричал он взволнованно.

— Что? — из трюма показалась бабушка Фима, тащившая за руку перепачканную зеленой краской Вячеславу.

— Мы наткнулись на ступеньки! Широкие каменные ступеньки! Тут лестница и она ведет… куда-то в туман.

— Не видно, что там дальше?

— Нет. Ничего не видно.

Корабль вздрогнул и накренился еще больше. Вячеслава завопила.

— Кажется, мы тонем! — холодным тоном сказала бабушка Фима. — Без паники! Раз есть ступеньки, то они куда-то ведут. Надо убираться с корабля, и быстрее.

— Но это же мой корабль! — из горы мусора показался господин Виноградов, перемотанный толстенными веревками. — Я не позволю! Это моя единственная мечта!

— Она уже сбылась. Ты поплавал. Теперь можно продолжать путь. — отрезала бабушка Фима. — Подумай о племяннице!

— Уже подумал. Хочу остаться на корабле!

— Подумай о сыне!

— Если бы я знал, где он!

— Подумай о том, что будет, когда корабль утонет. Он же провалится сквозь облака и куда-то упадет!

— Но зато я упаду вместе с ним! — трагически произнес господин Виноградов. — Мам, не отбирай у меня мечту, а?

Бабушка Фима махнула рукой.

— Черт с тобой. — произнесла она. — Делай что хочешь. Совсем меня не слушается… Если там внизу встретишь деда, твоего отца, передай, что я его убью.

— Обязательно передам.

Бабушка Фима потащила Вячеславу по левому борту в сторону корабельного носа. Корабль трещал и ухал, готовый в любую секунду развалиться на части и пойти ко дну. Из многочисленных щелей корабля странным образом проникали золотистые лучи солнца, словно оно было внизу, под облаками, и только и ждало удобного случая, чтобы принять тонущий корабль в свои объятия… А вообще, зрелище было очаровательным.

Семен перевесился через борт и спрыгнул на лестницу. Под его ногами всколыхнулся туман, обнажая изумрудный мох, покрывающий ступеньки. Здесь, в сером тумане, было тихо. Семена мгновенно настигло ощущение полного и неотвратимого одиночества. Проглядывалась четкая граница между розовыми облаками и серым туманом. Будто невидимый художник нарисовал кистью разделительную полосу. А еще стало холодно. Семен поежился и поспешил подхватить свисающую через борт корабля Вячеславу. Корабль задрожал и накренился еще больше. Вячеслава издала вопль и свалилась в объятия Семена, будто мешок с картошкой. Семен едва не улетел со ступенек вниз, в непроглядную серость. В пояснице что-то звонко хрустнуло.

— А меня кто-нибудь поймает? — свесилась сверху бабушка Фима.

Семен поспешил на помощь. Когда ноги бабушки Фимы коснулись лестницы, корабль затрещал, заскрипел и начал медленно отплывать в сторону, погружаясь в розовые облака все больше и больше.

Внезапно на носу корабля, у штурвала, возник господин Виноградов. Он счастливо улыбался и махал рукой.

— Береги себя! — крикнула бабушка Фима, а потом ворчливо добавила. — Вечно он без царя в голове. И когда женился, не думал. И когда путешествовал, не думал. И вот сейчас, не думает.

— Он же всегда об этом мечтал. — осторожно заметил Семен. — Может быть, впереди его ждут приключения…

— А, может, вечная тишина и спокойствие. — добавила бабушка Фима. — Все я понимаю. Думаешь, старая дурра? Не на ту наткнулся, да!

Корабль почти скрылся в розовых облаках. Господин Виноградов крутанул штурвал, разворачивая корабль. Облака розовыми вихрями взвились вокруг, скрывая корабль от посторонних взглядом. А когда вихри рассеялись, корабля уже не было. И вновь стало тихо и спокойно.

— Пойдем. — сказала бабушка Фима, беря Вячеславу за руку. — Я уже так устала, что продала бы душу за уютную кровать, чашку горячего кофе и ужин…

— Я бы не отказался от куриного окорока. — мечтательно пробормотал Семен и побрел по уходящим в серый сумрак ступенькам.

Зомби определенно шевелились.

Умник постарался идти быстрее, но ноги не слушались. В какой-то момент умник споткнулся и упал лицом в холодную снежную жижу. Грязь набилась ему в нос и в рот. Умник закашлял и попытался подняться.

— Мне кажется, он все еще пытается убежать. — сказал голос над головой. Это был голос зомби — без эмоций, тихий… мертвый.

— Ему почти удалось. Еще каких-то сто метров, и, может быть, он бы оказался на свободе.

— Но сто метров, это длинный путь.

— Вы, как всегда, правы. Как дела у вашей прапрапрабабушки?

— О, у нее снова пропали обе челюсти. Вынуждена общаться при помощи подмигивания.

— Это так мило.

— Господа, хорош трепаться, давайте приступим к делу…

Кто-то схватил Умника поперек живота. Он ударил, не глядя, угодил кулаком во что-то мягкое, бесформенное. Кто-то засмеялся. Смех размножился, разнесся по воздуху, вырвавшись из сотен открытых ртов.

Умника схватили за руки, за ноги, за шею, закрыли ему глаза, рот, зажали нос. Умник пытался сопротивляться, но понимал, что уже слишком поздно. Он попросту не успел убежать. Каких-то сто метров.

Плотное кольцо оживших мертвецов сомкнулось над Умником. Через несколько минут все было кончено.

В полнейшей тишине, какая бывает только на кладбище глубокой ночью, зомби принялись рыть землю. Они работали быстро и уверенно. Обледенелая земля подавалась им с такой легкостью, будто это был сухой золотистый песок с пляжа. Не прошло и часа, а на поле образовалось несколько тысяч свежевырытых могил. Зомби синхронно попрыгали в могилы и легли, сложив руки на груди. Синхронно же закрыли глаза. Горки земли начали ссыпаться вниз. Они сыпались тонкими струйками, будто песочные часы, отсчитывающие минуты до полного захоронения.

Прошло еще какое-то время, и поле превратилось в свежее кладбище с тысячами могильных холмов, на которые лениво и неторопливо сыпал легкий снежок. Среди этих могил лежало мертвое тело человека без очков. Его-то хоронить никто не собирался…

Крысолов остановился у подножья холма. Теплый ветер рисовал на земле миниатюрные вихри изумрудного цвета.

— Я вижу Храм! — пробормотала муза. — Он… он великолепен!

— Ты все еще хочешь идти со мной? Потому что, ну, если тебе все равно, ты можешь возвращаться…. Куда бы ты там не хотела возвращаться.

Муза перевела взгляд с вершины холма на крысолова. В ее глазах светилась радость. Так бывает со всеми, что впервые видит Храм, порождение фантазии самого одаренного существа в мире. Только сам Брокк знает, сколько талантливых душ скопилось у него в коллекции. А, может, и он уже давно сбился со счета.

— Я что, похожа на идиотку? — прошептала муза. — Не побывать внутри такой красоты? Он и вправду весь из зеркал, или это такой оптический обман?

— Нет, не обман. Когда солнце поднимается высоко над горизонтом, от стен Храма отражаются лучи и разлетаются по всему миру. Бродячие волшебники могут видеть отражение солнца. И еще некоторые волшебные существа.

— А улыбки?

— Что?

— Раз есть зеркала, должны быть и улыбки.

— Ну, так вот же одна из них. — крысолов осторожно дотронулся пальцем до губ музы. И тотчас отдернул руку, засмущавшись.

Муза улыбнулась еще шире.

— Не бойся, я не кусаюсь. — сказала она. — А ты познакомишь меня с Брокком?

— А тебе хочется?

— Если потом произойдет конец света, я уже не успею ни с кем познакомиться.

Крысолов промолчал. Идея о конце света с каждой минутой становилась все менее привлекательной.

— Пойдем, или как? — прищурилась муза.

— Пойдем. — отозвался крысолов. — Я думаю поговорить с Брокком о конце света. Может, он передумает.

— Он двадцать лет пытался найти артефакт, а теперь, ты думаешь, просто возьмет и послушает тебя?

— А откуда ты узнала, что двадцать лет?

— Я много чего знаю. — отмахнулась муза.

— Может, тогда расскажешь?

Она улыбнулась и подмигнула.

— Не расскажу. Всему свое время. — и припустила бегом по ступенькам.

Крысолову ничего не оставалось, как побежать следом за ней.

А на вершине холма сверкал в лучах поднимающегося солнца Храм Зеркал и Улыбок.

Тело Умника слегка присыпало белоснежной крупой.

Хватка присела на одно колено и провела кончиком пальцев по заиндевевшему лицу. Казалось, что человек без очков сейчас откроет глаза и вцепится в шею Хватки мертвой, эээ, хваткой. Но этого не произошло. Умник был окончательно и бесповоротно мертв.

Хватка до сих пор не могла поверить в то, что Умник сначала пропал из ее жизни, потом возник вновь, превратившись в какого-то маньяка, в монстра… Зачем тогда вообще нужны чувства, если он делают с людьми… такое. Если, подчиняясь чувствам, превращаешься в монстра, причиняешь боль любимым людям и даже после смерти дергаешь за самые чувствительные струнки в глубине души…

— Не нравится мне это кладбище. — пробормотал Клим, осматриваясь. — Мне кажется оно, ну, совсем новое. Как будто эти могилы вырыли здесь незадолго до нашего прихода.

— А так и есть. — ответила Хватка. — Захоронения свежие.

— Мы их догоняли, этих мертвецов. — сказал Вальдемар.

Клим пожал плечами. В принципе, кладбище не стало нравиться ему больше. Хотелось быстрее покинуть это место и оказаться где-нибудь в тепле, чтобы ноги укрывал плед, а на столике стояла чашка горячего чая. И отчаянно хотелось нарисовать какую-нибудь картину. Чтоб с зеленым лугом, одиноким деревцом и — обязательно — золотистым рассветом. Мрачные картины Клим рисовать не любил.

Хватка закрыла Умнику веки и поднялась.

— Какие будут предложения? — спросила она. — Есть мысли, куда идти дальше?

— У меня нет. — сказала Наташенька. Ее мысли вращались вокруг Семена и теплой ванны.

— Я могу попробовать вывести вас к музе. — заметил Вальдемар. — Если, конечно, никто не против.

— Я целиком поддерживаю. Лишь бы убраться отсюда подальше. — проворчал Клим, пританцовывая на месте.

Вальдемар хитро прищурился.

— Они были здесь час, может быть, полтора назад. Я отлично вижу свет. Секундочку…

Вальдемар выудил из кармана сотовый телефон и набрал несколько цифр. Все вокруг замолчали, ожидая услышать далекую телефонную трель. Однако вокруг царила тишина.

— Тэк. — сказал бродячий волшебник. — Нам прямо.

После чего взял, да и подкинул телефон высоко вверх. Телефон исчез в темноте. Вальдемар поднял над головой руку с вытянутым указательным пальцем. От пальца внезапно отразился свет и тонким лучиком разрезал Мрак.

— Мой личный путеводитель. — похвалился Вальдемар. — Рекомендую. Недорого. У меня есть еще два варианта — один с сенсорным экраном, а второй с картой памяти на 18 гигабайт. Никто не хочет?

— Если выживу, обязательно куплю, — мрачно пообещала Наташенька.

Хватка вгляделась в темноту.

— Твой путеводитель не врет? — уточнила она. — Мне кажется там, впереди, больше ничего нет. Только пустота… Как там сказал паренек-водитель?

— Впереди невидимая стена. — подсказал Клим.

— Значит, нам туда. — подмигнул Вальдемар, — Ну, кто за мной? Не бойтесь, впереди ничего страшного. Да и вообще, разве есть повод чего-то бояться?

— Есть. — отозвался Клим. Но рядом шла Хватка, и молодой художник отчего-то пришел к выводу, что быть бесстрашным тоже интересно. По-своему интересно….

Облака закончились внезапно. Вот они были, а вот закончились. Словно кто-то взял ластик и стер их, а потом нарисовал пронзительное голубое небо, яркое солнце и изумительный холм, покрытый изумрудной травой.

Семен прищурился, глаза заболели от внезапного перехода. Позади удивленно воскликнула Вячеслава.

— Цветочки! — завопила она, — Бабочки!

— Я тебе дам, цветочки! Ни шагу от бабушки! Мало ли что здесь водиться! А вдруг если пауки какие-нибудь или змеи?

Бабушка Фима очень ловко умела разрушать иллюзии.

Семен дождался, пока глаза привыкнут к яркому свету, и огляделся. На вершине холма стоял огромный зеркальный дворец. Видимо, тот самый Храм. Стены его сверкали на солнце, отражая сотни (а то и тысячи) солнечных лучей. Создавалось ощущение, что Храм тонет в огне, что он и есть — часть этого ослепительно света… Лестница тянулась прямо к Храму, извивалась и терялась где-то у его подножия. Значит, другого пути нет. Только вперед.

Семен сделал несколько шагов и оглянулся. Внизу простирались розовые облака. Они вальяжно плыли вокруг холма, омывали его розовыми хлопьями, и устремлялись в свое бесконечное путешествие. Розовое море — глубокое и бесконечное. А что там под ним? Что за мир? Что за земля?..

Бабушка Фима легонько толкнула Семена в коленку.

— Замечтался что ли? — пробормотала она. — Я бы на твоем месте поторопилась! Кушать хочется!

— Вы уверены, что нас покормят? — усмехнулся Семен и запрыгал по ступенькам.

— Нет, но хозяина Храма все равно же придется убивать. А зачем ему, мертвому, еда?

Семен сомневался, что хозяину Храма и живому-то нужна была еда, но благоразумно промолчал.

Лестница показалась ему бесконечной.

Крысолов остановился перед дверьми Храма Зеркал и Улыбок. Крысолов был счастлив. Он улыбался. Счастье, будто паразит, проникало в организм крысолова и там, внутри, дергало за какие-то невидимые ниточки, заставляя улыбаться, испытывать удовольствие, радоваться жизни. Без этого в Храме нельзя. Иначе можно задохнуться от одиночества. А так — растягиваешь рот в улыбке, вдыхаешь полной грудью и медленно распахиваешь огромные двери. И счастье там, внутри, ворочается, защищает…

— Ты странно выглядишь. — спросила муза. — Так надо?

— И ты тоже улыбайся! — наставительно сказал крысолов, после чего отворил двери.

Храм никогда не запирался. Это вообще глупо — запирать что-то в своем сознании.

Храм начинался с длинного и узкого коридора. На полу лежал бархатный ковер красного цвета, стены были зеркальными, а с потолка на тонких нитях свисали светящиеся круглые шарики.

Зеркала ловили отражение музы и крысолова и запускали их в бесконечность, отражая и отражая — все дальше, в глубину собственных иллюзий.

Муза с любопытством оглядывалась по сторонам, хотя смотреть здесь было, в общем-то, не на что. Следы от ее босых грязных ног тянулись ровной цепочкой по ковру от самых дверей.

— Он сразу уничтожит мир? — спросила муза.

— Что?

— Ты дашь Брокку артефакт… и он сразу возьмет и уничтожит весь мир?

— Я не знаю. Мне надо будет с ним поговорить. — крысолов никогда в жизни не испытывал столь острую нехватку времени. Ему казалось, что он так много не успел. Например, просто, по человечески, пожить… — Я не хочу, чтобы Хозяин уничтожал мир. Я… мне надо подумать, понимаешь?

— Понимаю. Каждому из вас есть, что терять.

— А тебе нет?

Муза пожала плечами:

— Я же выдуманная. Я не скучаю. Разве что иногда от безделья.

Они подошли к еще одним дверям. Двери были черного цвета, покрытые густой паутиной трещин (да и обыкновенной паутиной тоже), с нелепой овальной ручкой и крохотным отверстием замочной скважины.

Крысолов напряженно выдохнул. Он хоть и был счастлив (в этот самый момент, в эту самую секунду), но не смог сдерживать волнения. Ох, сколько мыслей, мыслишек суетится в голове, будто взбесившиеся тараканы, вздумавшие захватить мир.

— Что-то не так? — спросила муза, переминаясь с ноги на ногу.

Крысолов обнял ее за плечи. Сам не знал почему. Пробормотал:

— Ты, это… главное, ничего не говори. А то знаю я тебя. Вылезешь вперед, начнешь Брокку что-нибудь доказывать… А он этого не любит. Храм — это его мир, его воображение. Здесь мы всего лишь гости. Поэтому, ну, знаешь, будь осторожнее.

— Я что, похожа на сумасшедшую? — отозвалась муза. — Конечно, буду осторожнее. В ином случае, всему миру конец, верно?

— Да, верно… постой, что? Причем здесь конец света и твое молчание?

Муза хитро подмигнула подбитым глазом и внезапно толкнула дверь ногой. Дверь со скрипом распахнулась. Повеяло теплотой, запахом свежих булочек с кремом, сыростью и плесенью. В глаза ударил яркий свет.

Муза легонько, почти неощутимо, чмокнула крысолова в щеку, потом шепнула:

— Спасибо. — и первой прошла в приемный зал Храма Зеркал и Улыбок.

Крысолов удивленно моргнул.

— Ты идешь? — спросила муза, не поворачивая головы.

— Что происходит?

— Все в порядке. Я же муза.

Крысолов переступил через порог и оказался в приемном зале. Дверь за ним захлопнулась. Внезапно запахло рафинадом.

— Лестница. — сказал Вальдемар. — Я так и знал! Секретная лазейка в Храм!

Снежок еще не до конца присыпал следы недавнего пребывания здесь людей. Хватка присела на корточки, задумчиво водя ладонью по земле. Клим присел рядышком, для порядка, и разглядывал лестницу.

— И что дальше? — поинтересовалась Наташенька. — я тоже могу присесть с вами, но это вряд ли поможет, верно?

С неба упал сотовый телефон и при этом не разбился. Линия света исчезла. Вальдемар поднял сотовый и убрал его в карман.

— Мне кажется, — сказал он, — нам нужно перейти по лестнице на ту сторону.

— На ту сторону?

— Вот именно. — Вальдмер отошел на несколько шагов в бок и протянул вперед руку. Рука уперлась в прозрачное, невидимое НИЧТО. В стену. В совершенную неизвестность.

— Впереди конец мира. — объяснил Вальдемар. — Это место, где заканчивается Мрак и остается пустота.

— Земля круглая. — уточнила Наташенька на всякий случай. — в школе все проходят!

— Никто и не спорит. Но дальше этой невидимой границы мы сможем пройти только по мосту.

— И мы попадем в Храм. — отозвалась Хватка. — Мы с Умником искали лазейку в Храм целую вечность… с того момента, как появились на свет. Он был так близок…

— Ты все еще жалеешь его? — осторожно спросил Клим.

— Невозможно любить кого-то, а потом сразу его ненавидеть. Даже если этот человек псих.

— Он убил всех твоих друзей.

— И в чем-то я его понимаю. Он стремился к своей цели.

— Но ведь…

— У Умника была цель в жизни. И он старался ее достичь. У меня, вот, цели нет. Я всего лишь Хранитель. А это не цель, а обязанность. Понимаешь разницу?

Клим кивнул. В какой-то степени, у него тоже не было цели в жизни. Он просто рисовал в свое удовольствие, просиживал штаны в университете, через три года стал бы дипломированным специалистом в области маркетинга и устроился бы на работу с папиной помощью. А дальше — карьерная лестница, привилегии, сытая семейная жизнь, почетная старость… и никаких достигнутых целей. Ни единой. И через много-много лет Клим бы заглянул в подвал загородного дома и обнаружил бы старые, стершиеся холсты, покрытые пылью и паутиной. И на этих холстах была бы изображена его несбывшаяся мечта. И, возможно, тогда бы до Клима дошло, что где-то в своей жизни он свернул не туда. Но ведь жизнь всего одна. И вернуться на верную тропинку уже никогда не получится…

Хватка похлопала Клима по плечу:

— Поздравляю. Ты немного повзрослел. — потом поднялась и сказала. — Волшебник прав. Нам нужно перебраться по мосту в Храм. Не знаю, как это действует, но попытаться следует. Кто пойдет первым?

— Считаешь, что кто-то рискнет, кроме тебя? — нервно хихикнул Вальдемар. — Я всего лишь бродячий волшебник. Я не умею совершать подвиги, геройствовать или спасать чьи-то жизни…

— Но ты пошел на край света за своей музой.

— Меня заставили. — напомнил Вальдемар. — Подло и без возможности выбора, между прочим.

— Что ж, тогда я пошла, а вы догоняйте.

Кажется, Хватка вообще ничего не боялась в этой жизни. Она ловко ступила на первую ступеньку. Мост заскрипел, стряхивая снежное покрывало. Ветер подхватил веревочные перильца и замотал ими из стороны в сторону. Хватка сделала еще один шаг. Доска под ее ногой жалобно застонала. Казалось, еще миг — и доска сломается… но Хватка переступила дальше… и пропала.

Семен достиг последней ступеньки, сел на нее и попытался перевести дух. Все-таки говорила мама заниматься физкультурой, а он не верил. Или ленился. Или еще что. Не занимался, в общем. И вот результат — сердце выпрыгивает из груди, а в горло будто раскаленных углей натолкали.

Рядышком примостилась бабушка Фима, посадившая на колени Вячеславу. Бабушка Фима выглядела бодрой и даже слегка помолодевшей. На щеках играл бледный румянец. Вячеслава ковырялась в носу, разглядывая сверкающий Храм. Видимо, Вячеслава хотела разбить хотя бы пару зеркал (в качестве эксперимента).

— Даю на отдых две минуты, а потом идем дальше! — сказала бабушка Фима.

— Две минуты? — ужаснулся Семен.

— Много? Хорошо, полторы. Время, знаешь ли, не ждет. Это ты молодой, кровь бурлит и все такое, а я пожилая старушка, у меня каждая секунда на счету. Я, вот, с Вячеславой вожусь, а сама на нее смотрю и думаю: какая же она еще молодая. Только-только жить начинает. Самый сок, можно сказать. Впереди у нее долгая и счастливая жизнь… может быть… если мозги вправить, а то совсем от рук отбилась! Ладно, хватит отдыхать, пошли.

Семен тяжело поднялся, размышляя, прошли обещанные полторы минуты или нет. Впрочем, возмущаться не имело смысла.

Они пошли по утоптанной узкой тропинке из золотистого песка, которая вилась среди травы, будто юркая змейка. Семен — впереди, бабушка Фима и Вячеслава позади.

Храм ослепительно сверкал на солнце. Идти до него было не больше километра. Семен старался перевести дух, но все равно ощущал дикую усталость. А еще урчало в животе. Это же надо — в воображаемом мире может урчать в животе!

Вскоре он приметил небольшую деревянную дверь, которая казалась архаизмом в общей целостности зеркальной стены Храма. Как если бы к новенькому автомобилю приделали деревянные колеса. К тому же дверь была приоткрыта.

Неужели, их ждали?

Впрочем, чему удивляться? Это же мир, созданный в голове Брокка. А он наверняка нашел способ наблюдать за собственными фантазиями. Ведь верно?

Хватка вывалилась из пустоты в нежные объятия изумрудной травы. Сложно было противостоять давлению бездушного, холодного, необъятного НИЧТО. Почти невозможно.

Дыхание перехватило, в глазах прыгали огоньки. И хотя тело окутал теплый, по-летнему теплый, ветерок, Хватку колотило от холода. Зубы клацали друг о дружку.

— А я ждал. — сказал кто-то. — Правда, не так скоро. А еще я думал, что вас будет больше, честное слово.

Голос был тихим и скрипучим, будто доносился из динамиков старенького магнитофона.

Хватка подняла голову. Неподалеку стоял человек, одетый в ослепительно белый костюм, при галстуке и в шляпе с широкими полями, скрывающими в тени лицо. Человек опирался о трость. Больше всего человек походил на какого-нибудь университетского профессора (хотя сейчас так одеваются и водители такси, а, порой, и воры или даже маньяки). Дорогой костюм не признак ума, а признак хорошего заработка…

— Ты Брокк? — уточнила Хватка, отчаянно собирая все силы в кулак.

— Кто же еще? — усмехнулся человек.

Хватка стремительно прыгнула. Ей нужно было мгновение, чтобы оказаться рядом с Брокком и накинуть удавку ему на шею. А потом связать руки и ноги, повалить на землю и… всего лишь мгновение…

Человек небрежно, будто никуда не торопился, а совершенно случайно оказался неподалеку, сделал шаг в сторону, взмахнул тростью и парировал первый удар. Хватка почувствовала острую боль в груди. В глазах потемнело вновь, словно поток горячего ветра превратился вдруг в гигантскую боксерскую перчатку и нанес сокрушительный удар. Ее отшвырнуло в сторону. Хватка покатилась по траве, выронив удавку.

— Ох, не надо! — посоветовал Брокк тихим голосом с магнитофонной пленки. — Это же мой мир. Я тут, знаете ли, почти что бог… хм, еще один?

Из воздуха вывалился Клим. Упал на колени, мотая головой, не соображая, что происходит и где он очутился. Брокк захохотал.

— Интересное развлеченьице! А я тут сижу, сижу, скучаю себе в одиночестве!

Хватка подпрыгнула. Брокк, не оборачиваясь, выставил вперед трость. Хватка ударилась о плотную невидимую стену и упала вновь.

— Не надо, говорю! — повторил Брокк. — Ну, зачем?

Возле Клима появилась Наташенька. С протяжным воплем он покатилась по траве, теряя туфли. Брокк захохотал еще громче. Ситуация его чрезвычайно веселила.

— Давно я так не развлекался!

И в этот момент прямо перед Брокком возник Вальдемар. Бродячий волшебник рухнул на одно колено, но почти мгновенно выпрямился. Смех затих. Улыбку словно стерли с лица Брокка.

— Ты?

Вальдемар кивнул.

Брокк отступил на шаг назад, тяжело опираясь на трость. Веселья как не бывало. Хватка нащупала в траве удавку и крепко сжала ее в руках. Теперь надо выбрать удобный момент, чтобы прыгнуть, чтобы связать…

— Я долго тебя искал. — сказал Вальдемар, и в голосе его не было того странного старческого веселья, как раньше.

— Ты все равно не успел. — отозвался Брокк. — Так что…

— Неплохо выглядишь.

— Ты тоже. Не постарел совсем.

— Я думал, ты окончательно развоплотился.

— Нелегко жить в мире собственных фантазий, знаешь ли… — Брокк задумался, будто решал, как поступить дальше. Потом сказал. — Ладно, хотя бы поглядишь, как все произойдет.

Вальдемар едва заметно улыбнулся. Хватка прыгнула в третий раз. Брокк рассеянно поднял трость. Воздух внезапно сделался вязким, будто кисель. Хватка застыла в нем, не в силах пошевелиться. Клим и Наташенька тоже застыли. Да и Вальдемар обратился в статую. В улыбающуюся статую. Только Брокк двигался, как ни в чем не бывало. На его лице проступили капли пота. Он снял шляпу и швырнул ее далеко в траву. Потом развернулся и поспешил по невидимой тропинке в сторону Храма Зеркал и Улыбок. Застывшие фигуры взмыли в воздух и полетели за ним, похожие на трехмерных воздушных змеев.

Семен взялся за дверную ручку как раз в тот момент, когда кто-то ударил по двери с обратной стороны. Семен отпрыгнул назад, едва не задев Вячеславу. Бабушка Фима тихо ругнулась сквозь зубы, потом сама же себе пригрозила, мол, нельзя ругаться при детях.

А в дверях показался человек в ослепительном белом костюме и с тростью. Он был лысоват и не очень красив: уши торчали в стороны, нос с горбинкой, а один глаз ощутимо косил в сторону.

— Приветствую. — сказал человек в белом костюме. — Знаете, мне расхотелось со всеми вами играть, поэтому давайте-ка, следуйте за мной. Я покажу вам конец света. Благо, в вашем мире остался один единственный человек, который все еще умеет нормально воровать.

Бабушка Фима открыла было рот, чтобы возразить, но человек в белом взмахнул тростью, и бабушка Фима застыла, будто статуя. Семен и Вячеслава, к слову, тоже застыли. Семен, вдобавок, ощутил, что у него невыносимо чешется под лопаткой.

Человек в белом развернулся и исчез в дверном проеме. Три застывшие фигуры поднялись в воздух и полетели за ним. У Семена в таком положении закружилась голова — в общем, чувствовал он себя неважно.

— О, мой друг! — воскликнул Брокк, появляясь в главном зале Храма Зеркал и Улыбок.

Это был один из ста главных залов Храма. Брокк возводил их один за другим, едва ли не каждый месяц. Не очень хороший способ уйти от одиночества — всего лишь тысячный способ сократить вечность.

В голосе Брокка, как и обычно, не было слышно никаких эмоций. Он просто констатировал факт.

Крысолов и муза сидели на упругом диване, обтянутым кожей. Муза с интересом разглядывала овальные своды, расписанные удивительными картинами. Сложно было поверить, что эти картины — не творение гениальнейших художников, а всего лишь легкие наброски воображения одного гениальнейшего волшебника.

Поскольку главный зал был огромен (настолько огромен, что одна из его стен исчезала в полумраке, а чтобы пересечь зал потребовался бы час), то эхо чувствовало себя здесь полноправным хозяином.

— Как же я рад тебя видеть! — сказал Брокк, пересекая холл по диагонали, наплевав на ковровые дорожки. По кафельному полу гулко цокали каблуки.

Крысолов поднялся, прижимая руку к болевшему боку. Боль заставляла крысолова нервничать.

— Это кто с тобой? — поинтересовался Брокк, подходя ближе. — Подружку привел? Не ожидал…

Крысолов пожал протянутую руку. Пошатнулся. Брокк подхватил его и осторожно усадил рядом с музой.

— Кого вы мне напоминаете, уважаемая… — пробормотал он, вглядываясь в голубые глаза изрядно потрепанной невесты.

— Наверное, музу. — обронила муза небрежно. — Такую, настоящую, не выдуманную, реальную и готовую абсолютно на все ради спасения мира музу. Верно?

Брокк отступил на шаг, стремительно бледнея. Лицо исказилось. В это же мгновение за его спиной возникли застывшие фигурки — Семен, Наташенька, Вальдемар, бабушка Фима, Хватка, Клим и Вячеслава. Фигурки парили в нескольких сантиметрах от пола. Они казались куклами — только живые глаза испуганно бегали из стороны в сторону.

Брокк повернулся к ним, дотронулся концом трости до Вальдемара — и бродячий волшебник шумно рухнул на кафельный пол. Глухой кашель разнесся по главному залу. Волшебник поднялся, вытирая рукавом бороду. Левая бровь у него была разбита, струйка крови медленно, будто змея, ползла по щеке вниз.

— Рассказывай. — потребовал Брокк. — Что это еще за шутки?

В этот же момент со своего места вскочила муза. Зашлепала босыми ногами по кафелю, поравнялась с Вальдемаром. Бродячий волшебник хитро улыбался, кося глазом на Брокка. Происходящее доставляло ему удовольствие. Ни с чем несравнимое удовольствие.

— Можно, я расскажу? — попросила муза.

Крысолов уже ничего не понимал. Вернее, он понимал, что дело не чисто, но никак не мог взять в толк, что происходит. Перед его глазами стремительно наступала ночь. В боку ворочали раскаленным ломом. Очень хотелось рафинада, и лечь поспать. Веки сделались тяжелыми.

— Крысолов, дружище! — пробормотал Брокк, не оборачиваясь. — Достань-ка артефакт, будь добр.

Крысолов хотел потянуться к плащу, но руки были такими тяжелыми, что попросту висели плетьми вдоль тела. Крысолов почувствовал, что медленно сползает на бок.

— Крысолов!

— Он может скоро умереть. — сказала муза. — Если вы не выслушаете хотя бы меня.

— Или меня. — добавил Вальдемар. — Хватит уже, а? Мы же старые знакомые, давно не виделись. Может быть, поговорим по душам?

— К чему весь этот спектакль? — Брокк кивнул на людей, застывших в воздухе.

Вальдемар пожал плечами:

— Сами увязались. Я никого с собой не звал. Но ведь героический отряд, не правда ли? Посмотри. Здесь три родственника Виноградова, а еще один из Хранителей.

Брокк усмехнулся:

— Ее притащил за кампанию?

— Хотел посмотреть на плод своих фантазий. — отозвался Вальдемар. — Я же их никогда не видел…

— Мог бы познакомиться, раз создал. Я к своим детям отношусь более благосклонно.

— И все же, я хочу рассказать! — вмешалась муза.

Брокк внезапно развернулся и бросился к крысолову. Муза и Вальдемар не двинулись с места.

— Крысолов! Мальчик мой! Подожди! Где артефакт, а? Не умирай, не теряй сознание, скажи… — Брокк приподнял крысолова и принялся обшаривать его плащ, выворачивать наизнанку скрытые карманы, тайные нашивки. На пол упало несколько авторучек, с шелестом спикировал носовой платок. Следом — кожаный кошелек, потрепанный календарик с изображением обнаженной женщины, посыпались хлебные крошки, упал крохотный кусочек сахара.

— Не суетись. — сказал Вальдемар. — Поздно. Мы уже здесь. Или ты думаешь, что артефакт способен что-то изменить?

— Артефакт вернет меня к нормальной жизни! — пропыхтел Брокк. — Ну, или, по крайней мере, закончит эту!

— А ты хочешь умереть?

— Еще как! Еще как!

Крысолов обмяк окончательно. Или умер или потерял сознание. Брокк положил его на диван и повернулся, сжимая в руке рожок, очень похожий на сувенирный, какие продают в магазинах "Подарки для мужчин", и из каких иногда выпивают жители Северного Кавказа. Данный рожок был покрыт золотом и, кажется, слегка светился.

— Я не понимаю, зачем вы держитесь за свои никчемные жизни! — сказал Брокк. — Нет смысла в одиночестве. Нет смысла в вечном существовании. О, я почти сошел с ума здесь. Я так счастлив, что смогу устроить конец света…

— Не надо. — шепнул Вальдемар.

Брокк захохотал. Этот смех разлетелся по главному залу, отражаясь от гигантских стен, утонул в темноте, заставил вздрогнуть тени.

От смеха или еще по какой причине, застывшие в воздухе фигурки пришли в движение и упали на пол. Вячеслава тут же завопила, держась за подбитую коленку. Бабушка Фима кинулась к ней, причитая что-то о любви, заботе и неудачниках. Наташенька растянулась на полу, вытянув ноги, пытаясь прийти в себя. Туфлей на ней как не бывало, колготки порвались, а тушь растеклась по щекам. Семен тот час бросился к ней — и они обнялись с такой силой, будто не виделись тысячу лет. Клим стоял в растерянности. А Хватка сделала несколько резких шагов в сторону Брокка, но остановилась, поглядывая на Вальдемара.

Все вышеописанное прошло за считанные секунды. Еще не успех затихнуть смех, а муза сказала, обращаясь к одинокому колдуну.

— Расскажи мне об одиночестве!

И если бы кто-нибудь в главном зале (да и во всем Храме Зеркал и Улыбок) мог представить силу воздействия музы на одинокий разум человека, много лет назад лишившегося собственной души…

Взгляд Брокка затуманился.

— Я… это неверный способ. Я не хочу больше так жить. — шепнул Брокк.

— Я же всего лишь муза. Если честно, я существую на земле всего месяц. Я еще не успела разобраться в том, что вы, люди, называете одиночеством или любовью, тоской или паникой, страхом или привязанностью. Я такая молодая и неопытная…

Муза сделала первый робкий шаг. Брокк мотнул головой. Трость выпала из его руки.

— Я знаю, что ты хочешь сделать. Ты собираешься меня околдовать, чтобы забрать артефакт. — сказал он неуверенно. — и даже если ты будешь все отрицать, я не поверю. Слышишь? Не поверю! И тебя, Вальдемар, это тоже касается.

— Я всего лишь бродячий волшебник. — отозвался Вальдемар. — Я тут практически, совершенно, не причем.

— Ты собираешься уничтожить целый мир, потому что считаешь, что мир отвернулся от тебя? — поинтересовалась муза. Видимо, в данный момент ее ничто не интересовало больше, чем Брокк.

Брокк поежился, но артефакт не опустил.

— А почему мир должен жить? Мир не дал мне ничего хорошего.

— Может быть, ты сам не брал? Много лет назад ты выбрал свой путь, по которому и шел долгое время, пока не добрался сюда, в обитель одиночества… Зачем тебе нужны были души гениев?

— Я сам мечтал стать гением…

— Но ведь есть множество разных способов добиться собственной цели, правда? Ведь у каждого в мире есть свое предназначение.

— Может быть, мое предназначение в том, что я уничтожу, наконец, этот мир.

— Мне так не кажется. Ты привнес в мир магию. Ты создал тот мир, который находиться за пределами твоего сознания. Просто ты никогда не выбирался из Храма и даже не можешь себе представить, что происходит за его стенами.

— Я не могу выбраться! — воскликнул Брокк, и даже Вячеслава перестала реветь, удивленно вытаращив глаза. — О, если бы я мог снова вернуться к нормальной жизни! Но этого не случится! Я пленник Храма! Я пленник собственного разума! Я не знаю, как это произошло, я даже не смогу описать каково это — быть живым призраком собственного воображения! Я так одинок, что даже собственная душа покинула меня много лет назад! И именно поэтому я хочу умереть, понимаешь?

— А ты никогда не задумывался, что твоя душа… она может вернуться? — спросил Вальдемар.

Брокк удивленно моргнул.

— Ты раздал свою душу бродячим волшебникам, которые взамен отдали тебе таланты. Ты не подозревал, что с каждый новым обменом становишься все более бездушным, все более одиноким. Но рано или поздно ты должен был почувствовать это…

— Я почувствовал… Но какой мне смысл…

— Это был хорошо продуманный план. — вмешалась муза. — Вальдемар создал Хранителей не только для того, чтобы они помешали тебе уничтожить артефакт. Это еще позволяло оттянуть время на поиски твоей души.

— Я решил, что пора покончить с тобой раз и навсегда. Не в смысле — убить, а в смысле, чтобы миру больше ничего не угрожало. А то надоело, честное слово, спасать всех.

— И долго ты… искал мою душу? — нетвердым голосом поинтересовался Брокк.

— Долго. Для бродячего волшебника прошла всего лишь секунда, но для некоторых пролетела целая жизнь.

— Я тоже тебя помню! — внезапно заявила бабушка Фима. — В пятьдесят шестом ты проходил по делу о бродячих волшебниках. Ты что-то вынюхивал в отделе секретных материалов.

— Хорошая у вас память! — отозвался Вальдемар.

— Стараюсь… — потупила взор бабушка Фима.

— Однако я хочу продолжить! — сказал Вальдемар.

Брокк кивнул:

— Да, да, продолжай! Где же оказалась моя душа, если не секрет?

— Складывается ощущение, что ты думаешь, будто душа — это набор кубиков, которые были разбросаны по всему свету, а я взял их и собрал. Но это не так. К сожалению, твоя душа исчезла раз и навсегда. Она растворилась в душах бродячих волшебников, у которых ты отобрал их таланты.

Взгляд Брокка потускнел.

— Но с другой стороны, можно считать, что ты теперь бессмертен, потому что сотни других бессмертных с частичкой твоей души бродят по свету.

— Слабое утешение.

— Но это еще не все. — Вальдемар презрительно фыркнул, будто сказанное им было всего лишь предисловием. — Думаешь, я остановился на середине пути? Не тут-то было! Я решил создать, эээ, ну скажем так — душезаменитель. То, что сможет вернуть тебя к жизни.

— Душезаменитель?

— Ага. Музу.

Наступила тишина. Брокк посмотрел на музу. У нее были спутанные грязные волосы, лицо в грязи, под глазом лиловел синяк. Свадебное платье превратилось в лохмотья, босые ноги покрылись царапинами и ссадинами.

— Ты шутишь? — спросил Брокк.

— Ни капли. Я двадцать лет создавал… её.

— Что больше всего не хватает тебе в жизни? — спросила муза, делая еще один шаг в сторону Брокка.

Брокк замялся.

— Во-первых, ты эгоист. — подсказала муза. — Никогда не думал о людях, а только о себе. Так нельзя жить. Эгоисты всегда одиноки. Всегда. Ты хочешь уничтожить мир, но ведь ты сам его создал много лет назад. Это единственное, что ты сделал для людей. И что в итоге? Плюнешь на все, освободишь энергию артефакта и умрешь тем же эгоистом, каким был прежде?

— А есть причины этого не делать?

— Посмотри. — муза показала на кучку людей, стоящую в темноте. — Внимательнее посмотри. Перед тобой целый мир. В миниатюре, конечно.

Бабушка Фима, которой показалось, что муза указывает конкретно на нее, на всякий случай прикрыла собой Вячеславу.

— Это мир, который может жить дальше, развиваться и помнить о тебе, как о создателе. Ведь магия — твоих рук дело, верно?

— В некотором роде, да…

— Вон там наше, мирское, прошлое. — муза показала на бабушку Фиму. — А рядом с ней — будущее, которому еще предстоит быть. (Вячеслава поежилась от внезапного внимания к своей персоне и попросила у бабушки хотя бы конфетку). А вон стоит любовь, у которой еще все впереди. Настоящая любовь, безо всяких там оговорок. (Муза показала на Семена и Наташеньку, который просто крепко и с наслаждением обнимались). А еще есть творчество, фантазия, смелость — двигатель мира (Клим даже раскраснелся от столь ярких сравнений). И, наконец, магия. (Хватка). Без нее в современном мире никуда. Она сердце нашего общества. Без магии мир пропадет. И не останется ничего. Ни прошлого, ни будущего, ни любви.

— Только одиночество… — эхом отозвался Брокк.

— И если ты умрешь, то там, в мире после смерти, ты все равно останешься одиноким. Но помимо одиночества тебя будет грызть отчаяние и совесть. А они чрезвычайно вредные паразиты.

Брокк тяжело опустился на диван, рядом с крысоловом (мертв он или, кажется, дышит?). Артефакт в руке дрожал.

— Давайте-ка вернемся к душезаменителю. — пробормотал Брокк. — Ты же муза, верно? Что ты можешь сделать для меня? Для чего ты… создана?

— Я расскажу. — муза подошла ближе. Присела перед Брокком на колено и осторожно, нежно, дотронулась до его руки. Брокк вздрогнул.

— Поле. — сказал он внезапно. — И новый город. Море. Нет, даже — океан. Рельсы. Поезд. Многоэтажные дома и мельница…

— Ты не ограничен в своих фантазиях. — подсказала муза так тихо, что никто, кроме Брокка, ее не услышал. — Раз уж ты здесь, то почему бы не построить целый город и не населить его людьми? Почему ты ограничился только Храмом?

— Потому что я не мог. — шепнул в ответ Брокк. — Я не знал как… Я был пленником, понимаешь? Пленником…

— Ну вот теперь я, как твоя персональная муза, даю свободу. Пойдем. Покажешь мне, что ты хочешь построить.

— Мельницу! — воскликнул Брокк. — Я хочу построить огромную мельницу на берегу реки. С деревянным колесом!

Артефакт, мгновенно забытый, упал на пол и, звеня, закатился под диван.

Брокк приобнял музу за плечо и, воодушевленный до предела, повел ее в темноту, тараторя на каждом шагу:

— А еще я мог бы построить метро, в котором вместо обыкновенных вагонов летал бы настоящий дракон! Ну, просто так, для эффекта. Люди садились бы ему на спину и летели бы до нужной станции. А безбилетников можно было бы сбрасывать…

Голоса затихли. Муза и Брокк исчезли в темноте. Главная зала погрузилась в тишину.

— Что все это значит? — спросила бабушка Фима. — Я совершенно ничего не понимаю.

Вальдемар хитро подмигнул, подошел к дивану и выудил из-под него артефакт. Повертел его в руке и неспешно убрал в карман, а потом сказал:

— Я только что предотвратил конец света!

— Это я поняла. Меня больше интересует, как ты умудрился?

— О, все очень просто. Я создал музу, которая должна была нейтрализовать сумасшествие Брокка, а потом придумал, как доставить музу непосредственно в Храм Зеркал и Улыбок. Для этого мне понадобился день рождения Клима, врожденная жадность господина Виноградова и крысолов, который умеет отлично воровать. Вот, собственно, и все.

— Так это было продумано заранее? — воскликнул Клим.

— За исключением нескольких моментов. Во-первых, я собирался отправиться за музой один, а не в огромной кампании. Но кто-то ударил меня по голове, потом я оказался в плену, ну дальше вы все знаете. Короче говоря, никого из вас здесь не должно было быть. Но я рад, что все именно так закончилось. У музы появилась удачная возможность для яркой метафоры.

— Это я ударила тебя по голове. — внезапно сказала Хватка. — Извини. Мы с цербером как раз проходили мимо…

— Это все хорошо, — вмешалась бабушка Фима, — но у меня два вопроса. Во-первых, что теперь будет с Брокком?

— О, тут все просто. Брокк останется жить в собственных фантазиях вместе с музой. Она напрочь отбила у него желание уничтожать мир. Брокк теперь не одинок, у него появились новые цели в жизни. Он наверняка найдет, как скоротать вечность.

— А муза тоже вечная?

— Она будет существовать, пока существует разум Брокка. Если и не вечность, то довольно длительное время точно.

— Тогда второй вопрос. Как бы нам вернуться обратно, в наш мир?

— Кушать хочется! — добавила Вячеслава.

— Ну, это еще легче. Вы же в мире грез. Выбраться отсюда можно только одним способом — проснуться.

— Проснуться? — хором спросили все присутствующие (кроме крысолова, который или умер, или был без сознания).

— Вот именно. — сказал Вальдемар. — В любом учебнике по колдовству вам скажут, как это сделать. Смотрите…

Мрак рассеялся или впитался в почву или попросту отступил под напором обстоятельств. Не суть важно. Главное, что апокалипсис снова не наступил, а долгая мрачная ночь подходила к концу.

Кто-то вообще не заметил Мрака, а кое-кто посчитал, что миру он даже на пользу. Только солнце лениво выкатывалось из-за горизонта, и ему было наплевать на то, что совсем рядом промелькнул конец света.

…Была ли душа у Брокка — никому доподлинно неизвестно. Разум точно был. До недавнего времени — холодный, острый, безжалостный, никого не щадящий. А еще расчетливый. Брокк мог предугадать, как разовьются события… но мог ли он заглянуть в будущее? Вряд ли. Иногда даже великие волшебники и гениальные злодеи не видят дальше собственного носа. Или, может быть, не хотят видеть? Может быть, в том месте, где у них должна была быть душа, все еще тлеет слабый огонек надежды? Огонек не греет, нет, он просто напоминает, что когда-то это гениальное, злобное, холодное существо была человеком. И у него были свои радости, свои заботы, своя любовь. И, быть может, пока не погас этот слабый огонек, конец света и не наступил бы. Ведь Брокк надеялся, что кто-нибудь избавит его от одиночества. Ну, или хотя бы составит компанию…

— А я могу влюбиться в музу? — спросил Брокк с надеждой?

— Еще как. — отозвалась муза. — Куда идти?

— Сейчас налево. Ты умеешь летать? Потому что в восточном крыле Храма, ну, там нет пола. Там туманность Андромеды. И еще кое-что из спиралевидных галактик.

— А воздух там есть?

— Непременно.

Муза легко поджала ноги и воспарила над землей. В той части Храма, где они шли, стены были каменными, а пол — деревянным. Откуда-то из темноты сводов доносился приглушенный колокольный звон.

— Знаешь, я не очень хотел уничтожать весь мир разом. — поделился сокровенным Брокк. — Просто один я не могу умереть. Во-первых, артефакт слишком сильный. Он как атомная бомба. А во-вторых, ну, я же вроде как злодей. Я должен был кого-нибудь убить, верно?

— Ты и так многих убивал. — отозвалась парившая муза. — Не переживай. Злодей из тебя вышел еще тот. Поверь, магия принесла в мир не меньше вреда, чем пользы.

— Например?

— С помощью магии обнаружили некоторые химические элементы с уровнем распада в семь раз превышающие уровень урана. Создали несколько новых бомб, которыми теперь хвастаются на каждом углу. С помощью магии создали новейшие бесшумные истребители и военные корабли, несколько новых видов оружия. С помощью магии многие научились ловко воровать, насиловать, убивать. А если бы ты знал, сколько политиков прибегают к магии, чтобы победить на выборах…

Глаза Брокка засветились.

— Так, может, ну его, этот мир? — пробормотал он. — Зачем вы тогда старались? Если бы я уничтожил его — было бы легче всем.

— Нет. — покачала головой муза. — Пусть все будет так, как есть. Пусть у этого мира тоже будет надежда.

Брокк не стал возражать.

Они дошли до того места, где стены Храма расступились, а пол рассыпался на мельчайшую космическую пыль. Впереди был только космос.

— Красиво. — сказала муза.

— Старался. — ответил Брокк.

Крепнев увидел людей.

Они возникли так внезапно, будто поджидали его появления в темноте, а потом — раз — и выпрыгнули навстречу. Людей было много. Они веселились, пели, плясали, пили и слушали музыку. Кажется, Крепнев угодил в центр какого-то праздника.

Да и темнота расступилась. Показались уличные фонари, многоэтажки, автомобили. Воздух наполнился звуками обычной, человеческой жизни.

Крепнева толкали, извинялись, просто толкали без извинений, спрашивали который час и предлагали выпивку. Людям вокруг было все равно, кто он такой и откуда здесь взялся. У людей был праздник. И они точно были не зомби.

А Крепнев отошел в сторонку, сел на бордюр мостовой и счастливо заулыбался. Подумать только, несколько минут назад он начал всерьез опасаться, что наступил конец света…

Где-то на окраине города случился легкий всплеск магии. Правда, никто этого не заметил, кроме большого серого кота, мирно спящего на тротуаре.

Из кустов сирени показались Семен и Наташенька.

Они поймали такси, забрались на заднее сиденье и всю дорогу долго, с наслаждением, целовались.

— Я так тебя люблю! — шептал Семен, поглаживая волосы Наташеньки.

— Я тоже тебя люблю. Безумно! — отвечала Наташенька.

— И давай больше никогда не ссориться, а?

— Никогда-никогда!

— И я завтра же найду себе отдельную квартиру и займусь поиском нормальной работы. Надоело изгонять бесов, честное слово!

— А я как раз хотела предложить тебе остаться… мы могли бы работать вместе. Я бы стала твоим менеджером. Ну, там, организовывала бы встречи, договаривалась о цене и все такое…

— Это хорошая идея. — произнес Семен. — Очень хорошая идея!

— Ну, так. Муза подсказала… И еще одно. Ты меня извини, что я на тебя кричала, ругалась и все такое…

— А ты извини за мою ревность.

— Я если бы знала, что так все обернется… я бы никогда…

Семен не дослушал, прижав палец к ее губам. Он был влюблен по самые уши, а впереди была целая жизнь. И что мешало ему раньше осознать это?

Они доехали до дома и забрались в постель.

А в окна квартиры бился утренний свет, и он предвещал еще очень много интересных и ярких моментов в их совместной жизни.

А бабушка Фима и Вячеслава оказались внезапно около загородного дома господина Виноградова.

Дождь больше не шел, а темнота стала какой-то… другой. Чувствовался в этой темноте легкий свет — будто предрассветная дымка скользила, намекая на то, что скоро взойдет солнце.

Бабушка Фима и Вячеслава остановились перед воротами и увидели дедушку Ефима, который торопливо шагал в их сторону.

— Ну, и где ты пропадал, старый развратник? — холодно поинтересовалась бабушка Фима.

— Я решал глобальные вопросы мироздания! — отозвался дедушка Ефим, обнял бабушку Фиму за плечи и крепко поцеловал.

Вячеслава захихикали и, вырвавшись, помчалась по тропинке к дому. У бабушки Фимы от неожиданности едва не подкосились ноги.

— Ты что, старый, совсем свихнулся? — поинтересовалась она неестественным голосом.

— Мне тут дали понять, что жизнь коротка, а любовь… она вечна! — отозвался дедушка Ефим. — И зачем тогда тратить секунды на ругань, ненависть и зло? Давай просто любить друг друга, а?

Бабушка Фима заломила бровь.

— Знаешь, эээ, я тут поразмышляла немного… в те моменты, когда, ну, думала что все, что крышка всему миру… Наверное, ты прав. В некоторой степени, прав. Зачем было тратить время своей жизни на всякую ерунду?.. Можно же было прожить ее, ну, жизнь, по-другому… Давай, да, изменим жизнь в лучшую сторону!… Только, может, сначала поедим что-нибудь горячее? И чаю хочу. — сказала она и решительно зашагала к дому.

Дедушка Ефим пошел следом. Он не был уверен, что советы Никто сработали, но ему показалось, что с этой минуты жизнь станет проще.

Ведь, правда?

А Вальдемар и Хватка шли по пустынной главной зале в неизвестном направлении и разговаривали.

— Можешь остаться у меня, — говорил Вальдемар. — Квартира не большая, но на двоих хватит. Тем более, что я, в некотором роде, бродячий волшебник. Буду отлучаться на несколько месяцев, странствовать…

— Ты видел, как Умник убивает остальных Хранителей…

— Мне всех их очень жаль. И Умника тоже. Он плохо понимал, что происходит. У него была своя философия… Если не хочешь квартиру, могу подкинуть немного денег, на первое время. Чем планируешь заняться?

— Я так полагаю, что следить за артефактом и за Брокком теперь бессмысленно?

— Ага. Муза за него хорошенько взялась. Как минимум на несколько тысячелетий.

— Тогда я отправлюсь в путешествие. — решила Хватка.

— Серьезно?

— Ну, не могу же я сидеть без дела. Не для того я была создана.

— Кто знает…

— В каком смысле?

— Я шучу. Честно говоря, никогда не задумывался над тем, что с вами будет, когда вся эта история закончится. Вы же были Хранителями. Вы, как бы так правильнее выразиться, больше ни на что и не годны.

— Но путешествовать же я могу. И потом, в деньгах я не нуждаюсь, еда мне тоже не нужна. Разве что теплая постель на ночь — да и она не всегда обязательна. Ничего не изменилось. Просто в жизни больше не осталось цели.

— Верно подмечено. — вздохнул Вальдемар и замолчал.

Они вышли из дрожащей темноты к огромной стене, покрытой, будто лицо подростка прыщами — самыми разнообразными дверьми. Там были двери круглые и овальные, выпуклые и впалые, белые и разноцветные, светящиеся, деревянные, стеклянные, металлические, двери от подводных лодок (которые именовали люками), двери от сейфов и даже не двери, а калитки, сделанные из тонких кривых дощечек и держащиеся на больших ржавых петлях. Дверей было так много, что глаза разбегались. Двери исчезали под потолком и терялись в темноте. Двери тихо поскрипывали.

— Что это? — спросила Хватка.

Вальдемар пожал плечами.

— Откуда же мне знать. — ответил он. — Я в Храме в первый раз. Мало ли что может прийти в голову Брокку?

— Может, он намекает на то, что нам пора уходить?

— В его голове черт знает что творится.

Вальдемар подошел к ближайшей двери и осторожно взялся за ручку. Дверь отворилась, выпуская липкие клубы тумана сизого цвета. Вальдемар поежился и дверь закрыл.

— Нам стопроцентно не туда. — пробормотал он, открывая другую дверь — круглую, будто вход в нору хоббита.

Лицо Вальдемара осветил яркий солнечный свет. Запахло свежескошенной травой. Оттуда, из-за двери, раздалось щебетание птиц, подул теплый ветерок. В общем, погода как-то сразу расположила.

Хватка осторожно заглянула через плечо бродячего волшебника и восторженно улыбнулась.

— Мне нравится! — сказала она.

— Мне тоже. — ответил Вальдемар.

— Так и оставишь музу с Брокком до конца времен?

— Для этого я ее и создал. Пока у Брокка есть вдохновение, он не захочет уничтожать мир.

— Вроде бы, все логично.

— А по-другому в этом мире и быть не может. Пойдем?

— Пойдем.

И они пошли.

Впервые за много лет Брокк был искренне, по-человечески счастлив.

Он сидел на холме, обхватив колени руками, и строил собственный город. Несколько улиц уже появилось, а сейчас с шумом и лязгом выстраивался торговый центр, в котором разрешено торговать всем, чем только возможно.

Музы рядом не было, она отлучилась по собственным делам, но Брокк почти физически ощущал ее присутствие. Муза заполнила пустоту в душе, муза… она не давала Брокку задуматься об одиночестве. И это, знаете ли, было здорово.

А вот когда он построит город и населит его людьми — тогда вообще будет не до одиночества. Ведь за людьми нужно приглядывать. А Брокк догадывался, что это не так-то просто, ведь люди — существа крайне непредсказуемые. У них ужасно неустойчивый характер. Особенно у людей творческих. А ведь и такие появятся. Художники, например, или писатели. О, эти писатели! Толку от них никакого, зато внимания придется уделять бешеное количество времени…

Брокк улыбнулся от предвкушения. Да, скоро свободного времени совсем не останется… И это так здорово! И куда он глядел много лет? Почему оставался одинок и никогда, никогда не пытался найти себе занятие?..

На крышу торгового центра приземлилась птица. Первая настоящая птица. Первый поселенец в мире фантазий некогда одинокого волшебника. Теперь все будет по-другому…

Крысолов и муза сидели на самой вершине Храма Зеркал и Улыбок.

У крысолова все еще болел бок, но уже не так сильно, как полчаса назад. Тогда ему казалось, что смерть совсем близко. А потом пришла муза и парой пощечин привела крысолова в чувство. Пощечины действительно помогли. К тому же, проснулось чувство голода — а это верный признак выздоровления.

— Может быть, я все-таки умер, а ты, это мое первое видение? — спросил крысолов, разглядывая с вышины ровные изумрудные поля, розовые облака, покрывающие землю, и стремительно возникающие многоэтажные дома поодаль.

— Если тебе такая мысль нравится, то пожалуйста. — отозвалась муза.

— Что произошло?

— Я тебе как-нибудь попозже расскажу.

— Конца света не будет?

— Никогда. Зато я теперь останусь в Храме Зеркал и Улыбок.

— С Брокком? — что-то кольнуло крысолова в груди.

— Глупыш! — улыбнулась муза. — И с тобой тоже. Это же твой дом, верно?

— В некотором роде, да.

— Ну, вот. В мире и без нас хватает всяких странных личностей.

— Я совсем запутался. — признался крысолов.

— Да ладно. Тебе и не надо много знать. Ты просто хороший парень, которому надо вправить мозги.

— В каком же это смысле?

— Я теперь и твоя муза тоже. Вообще, мне кажется, что когда Брокк построит свой город и населит его людьми, мне вообще придется работать на износ. Чтобы никто не остался равнодушным. — муза весело болтала грязными ногами в воздухе. — Но мне это нравится. Честное слово.

— А что буду делать я?

— Для начала, ты осуществишь свою мечту.

Крысолов удивленно заломил бровь.

— Я смогу полететь?

— Прямо сейчас. — кивнула муза.

Крысолов посмотрел вниз. Падать было очень высоко (даже в воображаемом мире).

— Ты шутишь?

— Нисколько. Тебе просто надо поверить в себя, и все будет в порядке. Это я тебе как эксперт говорю! Мне можно верить, я же муза.

Крысолов снова посмотрел вниз. Дух захватывало от этакой высоты… Вот только… хотелось взлететь. Просто взлететь. Ну, там, взмахнуть руками и воспарить над облаками…

Далеко на горизонте крысолов увидел небольшой корабль, плывущий на волнах розовых облаков. Еще одна придумка Брокка? Или первый путешественник, забредший в чужие фантазии?

— Ты летишь или нет? — поинтересовалась муза. — У нас еще столько дел.

— Например?

— Брокк хочет поставить вон там завод по производству рафинада. Кому-то же надо запустить производство. А еще он собирается пригласить людей из настоящего мира, чтобы они тут жили.

— Реальных людей?

— Все верно. И ты будешь переговорщиком.

— Меня люди боятся…

— А ты им улыбнись и страх пройдет. Знаешь, как в старом мультфильме.

Вообще-то, крысолов не помнил этого старого мультфильма.

— А если я улыбнусь сейчас, то страх пройдет? — с сомнением поинтересовался он.

— Прыгай! Ничего страшного в полетах нет.

Муза дотронулась до его руки. Крысолова захлестнула волна желания. Яркая, дикая, неуправляемая. Он вдруг понял, что так близко к осуществлению своей мечты еще не подбирался никогда в жизни. И если сейчас упустить момент, то он, возможно, не повторится никогда.

— Ладно. — буркнул крысолов. — Тогда я полетел.

И, оттолкнувшись руками от зеркальной крыши, крысолов прыгнул.

КОНЕЦ

Ноябрь 2009 — июль 2010