Миры Уильяма Моррисона. Том 1

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Уильям Моррисон — псевдоним, наст.: Джозеф «Джо» Сэймексон (Joseph «Joe» Samachson)

Родился 13 октября 1906 г. в г. Трентон, штат Нью-Джерси (Trenton, New Jersey)

Умер 2 июня 1980 г.

Уильям Моррисон известный американский ученый и популяризатор науки, доктор биохимии. В период с начала 1940-х по конец 1950-х годов написал ряд блестящих произведений научной и приключенческой фантастики. Печатался во многочисленных журналах и сборниках того времени. Но профессиональным фантастом он себя не считал, поэтому не ставил себе задачу выпустить книги. Так что книг с его произведениями в Америке не вышло до сих пор. А жаль…

АРМИЯ ДРАКОНА

ФРЕНК НЬЮВЕЛЛ был все еще взволнован, когда услышал писк радиотелефона на поясе. Он отложил семена, над которыми работал, щелкнул рычажком и услышал Балкли. Голос звучал встревоженно, это так забавно. Можно подумать, что надвигается настоящая опасность.

— Ньювелл! Вы в порядке?

Ньювелл приложил усилия, чтобы ответ прозвучал совершенно спокойно. Еще рано обнародовать открытие. Нет резона давать Балкли время, чтобы этот хитрый умишко успел придумать очередной финт.

— Все отлично, — сказал он. — А как у тебя жизнь? Как родные?

— Не смешно, Ньювелл. — Судя по металлу, проскользнувшему в голосе, упоминание о родных, должно быть, причинило ему боль. Оно лишний раз подчеркнуло изоляцию и отчаянное одиночество Балкли. — Минуту назад мне стало тебя жаль. Но не стоит делать так, чтобы мне захотелось своими руками сломать твою шею.

— Да, это вроде бы опасно, не так ли?

— Последнее падение деревьев случилось не рядышком с тобой?

— Я не находился рядом с деревьями. Я был на открытой местности.

— У тебя больше ума, чем я полагал, — Ньювелл почувствовал облегчение в голосе собеседника. — А то уж я уж подумал, что ты попался.

— Ты просто боишься потерять меня, Балкли. Вот и приходится отрывать свою задницу от созерцания танцовщиц по телевизору.

— Снова твои шуточки, Ньювелл? Ты же знаешь, я не смотрю днем телевизор.

— Думаю, ты только что сидел, уставившись в экран, и тосковал по ней.

— Ну, Ньювелл, если бы ты не был мне так нужен…

— Спасибо, я знаю, что ты обо мне думаешь. Но, так или иначе, мой дорогой друг, я все еще жив. Жив курилка! И через пару часов я вернусь.

И тогда мне будет, что сказать тебе, мысленно добавил он. Что-то, что даст надежду, которой у тебя не было очень давно. Мы не приятели, мы ненавидим друг друга до самых печенок, но все же нам придется провести вместе еще, по крайней мере, три месяца — если мы столько проживем.

А это под большим вопросом, подумал он, возвращаясь к семенам. Эта красивая планета, столь умиротворяющая и спокойная на вид, на самом деле является смертоносной ловушкой. Эта планета, где опасность подстерегает на каждом шагу. Именно поэтому нас с Балкли сослали именно сюда.

На него нахлынули воспоминания. Сколько же они пробыли здесь? Да ведь не больше шести месяцев. Подумать только, всего шесть месяцев! А кажется, точно целую жизнь. Правда, шесть месяцев с Балкли покажутся целой жизнью где угодно.

Ему никогда не одурачить меня, с мрачной гордостью подумал Ньювелл. Поначалу я ненавидел его, хотя и не так сильно, как сейчас. Я понял, что он мне сделал. Настала ночь, когда открылась вся правда — и мне понадобилось все самообладание. Это было время, когда желание отомстить, убить его все росло и росло, и почти одолело меня. Но тогда я бы остался совсем один на этой проклятой распрекрасной планете.

Постепенно я овладел собой, и мои чувства изменились. Моя ненависть к Балкли стала более глубокой. Но теперь это была холодная, расчетливая ненависть. И наступит день, когда я отомщу. Но пока мы вынуждены жить и работать вместе, и защищать друг друга, как самые близкие друзья. Мы слишком нуждаемся друг в друге, чтобы позволить кому-нибудь из нас умереть.

БРАТСКАЯ ЛЮБОВЬ, подумал Ньювелл. Братская любовь, такая же, как любовь Каина и Авеля в доисторические времена.

Ньювелл продолжил сортировать семена. Это был крупный мужчина, одетый в одни шорты, с влажной от пота, бронзовой кожей. Жарко палит розоватое солнце, ни малейшего ветерка. Лишь в лесу время от времени из-за каких-то внутренних изменений в метаболизме потрескивают растения-ползуны.

Закончив с семенами, он резкими движениями отряхнул руки. Уже поздно, пора возвращаться в их хижину из надежного пластекса. Он приготовил все для экспериментов на следующий день и отправился домой.

Лес был по-прежнему тих, но как только подул слабый ветерок, внутри у Ньювелла всколыхнулось чувство опасности и стремление убежать от нее. Не будь дураком, сказал он себе. Не от чего бежать, нет никакой опасности. Он подавил панику и пошел медленнее.

Возле хижины ученый заставил себя остановиться. Не стоило демонстрировать Балкли волнение. В течение долгого времени у них не было надежды на спасение, и теперь, если она вдруг появится, Балкли преисполнится лихорадкой ожидания. А нужды в этом нет, так что Ньювеллу не стоит даже намекать на свое открытие.

Как он и ожидал, Балкли застыл перед телевизором с глазами, приклеившимися к экрану. Гибкая девушка, одетая в полупрозрачную кисею, изгибалась и кривлялась на экзотическом фиолетовом с золотом фоне. Это единственная образовательная программа, которую любит Балкли, с мрачной улыбкой подумал Ньювелл. Программа по антропологии иных планет, с экскурсами в этнографию прошлого Земли. В ней объединены обучение и секс. Прекрасная программа, захватывающая программа, программа, составленная так, чтобы окончательно свести с ума одинокого человека.

Почти случайно, Ньювелл бросил взгляд на лицо танцовщицы. Оно было полускрыто парящей в воздухе вуалью, но все-таки мужчина отметил, что девушка задумчива и привлекательна. Балкли, вероятно, этого даже не рассмотрел, как не заметил и названия программы, скромно напечатанной на табличке в правой части экрана: ЗАБЫТЫЕ ТАНЦЫ ЗЕМЛИ. Балкли слишком увлекся, наблюдая за извивающимся телом и ожидая, когда на мгновение откинется ткань и обнажится кусочек плоти.

С чувством неожиданного удовлетворения, позволяя себе иногда выпускать крохотный фитилек пылающей в нем ненависти, Ньювелл протянул руку и выключил телевизор. Девушка исчезла, экран погас.

В хижине наступила тишина. Ряды пластексовой прозрачной посуды, висящей на стене, прозрачная и непрозрачная одежда из пластекса, комнатная атомная электростанция в дальнем углу — все было неподвижно и безмолвно. Безмолвно и напряжено, словно в ожидании удара молнии или грома среди ясного неба.

Гроза надвигалась. Бессмысленный взгляд Балкли медленно сфокусировался. Затем он понял, что Ньювелл проделал это нарочно, и вскочив на ноги, потянулся рукой к кобуре.

— Ну, достал ты меня, проклятый космический дебил!

Гнев этого человека будет вот-вот отражен, и это делает его забавным. Ньювелл улыбнулся и сел на свое место.

— Успокойся, — сказал он. — Мне нужно рассказать тебе кое-что важное. А ты не можешь сосредоточиться, пока смотришь передачу.

— Я буду смотреть все, что захочу, понятно тебе, извращенный умник…

— Полегче, Балкли, а то ты быстро исчерпаешь все слова, и мне будет скучно слушать, как ты повторяешься. Ты же все равно смотришь не то, что хочешь. Ты смотришь лишь то, что позволяет цензура. А цензоры никогда не разрешат девочкам на телевидении раздеться до последней нитки.

Балкли все еще ругался, но постепенно становился более вменяемым. Ньювелл наблюдал за ним и думал, что с собственным волнением справляться легче, когда наглядно видно, на какого идиота похож его взбудораженный компаньон. Но все-таки Балкли не был дураком. Это проницательный, опасный враг, притворяющийся другом. Он чрезвычайно силен физически. Высокий, широкоплечий, а развитой мускулатурой, которую он накачал, работая инженером на разных планетах, превзошел даже Ньювелла. Он старше Ньювелла и — приходилось с этим согласиться — проницательнее его. Балкли всегда знал, что почем и как работает. Ньювелл оставался хорошим биохимиком, человеком, по специальности близким к ботанике. Ему всегда казалось, будто он знает, что чувствуют растения, но это абсурд — ведь у растений нет никаких чувств. А Балкли, в отличие от него, знает, что чувствуют окружающие люди.

И он тоже мог контролировать себя, когда считал нужным, — как и ньювелл. Гнев мгновенно исчез, а в глазах появился холодный блеск.

— Когда-нибудь, Ньювелл, — спокойно сказал он, — я тебя убью за такие грязные уловки.

— Убьешь? Да ты должен благодарить меня, Балкли. Ты только напрасно расстраиваешься, глядя подобные передачи. У тебя еще долго не будет ни малейшего шанса встретиться с живой девушкой. Так зачем мучить себя? Рано или поздно, у тебя подскочит давление, а никаких докторов на нашей планете нет.

— Ты так заботишься о моем здоровье, Ньювелл, что даже не знаю, как тебя и благодарить. Но я все равно тебя убью. Это последнее предупреждение.

— И ты все равно меня не убьешь. Нас лишь двое на всей планете. Ты крайне нуждаешься во мне.

— В один прекрасный день ты заставишь меня забыть, что я нуждаюсь в тебе.

НЬЮВЕЛЛ медленно поднялся.

— Я не стану высказывать свое мнение о тебе, Балкли. Додумайся сам. Но я не хочу, чтобы ты считал, будто я тебя боюсь. Если бы существовал космический дьявол, то я не побоялся бы и его, и вряд ли ненавидел его больше, чем ненавижу тебя. И еще я не хочу, чтобы ты воображал, словно одурачил меня. Потому что ты меня не одурачил. Не одурачил, черт побери! Я знаю, почему нахожусь здесь, на этой планете. Потому что ты подставил меня, сфабриковав улики. Это из-за тебя я торчу здесь!

— Ты бредишь, Ньювелл!

— Мне так не кажется. Я долго думал. Мы находимся здесь примерно шесть месяцев, так что у меня нашлось время подумать, почему меня признали виновным.

— Все очень просто. Потому что ты попался, — на лице силача появилась высокомерная усмешка. — Они собрали против тебя доказательства так же, как собрали их против меня. А денежки прикарманила какая-то важная шишка, которая все и провернула.

— Важная шишка? Да не было там никакой важной шишки! Это все сделал ты. Ты сфабриковал улики. И бесполезно отмахиваться, Балкли, потому что я знаю правду. Исчезли миллионы кредитов, и ответственен за это один ты. А когда они стали наступать тебе на пятки, ты попытался свалить всю вину на меня. Но вышло плохо. Ты сам не смог выкрутиться, хотя впутал во все это меня.

— А ты просто невинная овечка!

— Я обыкновенный ученый. Когда все началось, я был чересчур погружен в свою работу. А после предъявления обвинения, я оказался слишком потрясен, чтобы понять, что происходит. Но, вероятно, это и не имело бы никакого значения. Исследовательское Бюро, где я работал, ограбили. Маленькими шансиками, способными мне помочь, могли стать показания людей — секретаря Бюро, его помощника и остальных. А это все твои приятели, Балкли!

— Все это лишь твое воображение, Ньювелл. Никакие они мне не приятели. Особенно после того, как смылись и их не смогли разыскать.

— А может, причина в том, друг мой, что ты докатился до убийства?

Лицо Балкли внезапно покраснело от прилива крови, но все-таки он не вышел из себя. Остался хладнокровным. Хладнокровным и еще более опасным.

— У тебя слишком буйное воображение, — медленно проговорил здоровяк.

— Ну да, — резко рассмеялся Ньювелл. — Ты понятия не имеешь, Балкли, насколько близко был к смерти той ночью, когда признался во всем.

— Я признался?

— Ты разговаривал во сне. Наверное, тебя слишком достало одиночество. А звукоизоляция здесь никакая, так что я проснулся, а потом приоткрыл дверь в твою комнату, чтобы лучше слышать.

— И ты ничего не сказал мне утром?

— Я не доверял себе, чтобы начать говорить на эту тему. Утром я рано проснулся и ушел, прежде чем ты поднялся.

— Да, время от времени ты совершал странные поступки, — медленно проговорил Балкли. — Я думал, что это из-за одиночества.

— Нет, не из-за одиночества. Из-за желания убить тебя, Балкли. И мне кажется, основная причина, по которой я тебя не убил…

— Та же самая, по какой я позволяю жить тебе. Мы слишком нуждаемся друг в друге.

— ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, чтобы не сойти с ума, — кивнул Ньювелл, — если нет другой причины. Нас обоих оставляют на этой планете, вдали от оживленных галактических маршрутов, без надежды на возвращение к цивилизации. Не знаю, принимали они в расчет, что мы ненавидим друг друга, или нет. Во всяком случае, бросить нас здесь вместе — неплохой способ наказания. — Он выглянул в пластексовое окно, — как видишь, это симпатичная планетка. Есть и еда, и чистая, прозрачная вода в ручьях. И нет опасных хищников, с которыми нельзя справиться. Они, пожалуй, добры к нам, насколько доброта может сочетаться с суровостью наказания. Нам оставили книги, телеприемник, сырье для производства пластекса и запас лекарств от различных болезней. Они хотели, чтобы мы оставались в живых как можно дольше… пока не произойдет какой-нибудь несчастный случай.

Он на секунду замолк, подумав одновременно с Балкли, о несчастном случае, которого они совсем недавно едва избежали. Гигантские протуберанцы на розовом солнце, видимые невооруженным глазом, вследствие этого свирепая буря, повсюду треск и грохот сломанных и падающих деревьев — той ночью смерть прошла от них очень близко. И она будет близко всегда, когда поднимется буря, может наступить в любой момент от землетрясений, ужасных землетрясений, не позволяющих основать здесь нормальную колонию. Рано или поздно, землетрясения их прикончат.

Вернее, прикончили бы, если бы вдруг не забрезжила новая надежда.

— Это все, что ты хотел сообщить мне? — спросил Балкли.

— Нет, я рассказал это для того, чтобы мы реально оценили положение вещей и начала понимать друг друга. То, на что я наткнулся, может оказаться крайне важным и даже помочь нам убраться с этой планеты.

Он заметил, как в глазах Балкли запрыгали искорки. В них зажглась надежда, новая надежда и новая опасность.

— И что это такое, Ньювелл?

— Прежде, чем я отвечу, хотел бы узнать, разобрался ли ты с оборудованием разбившегося космического корабля, который мы отыскали в лесу. Там может быть что-нибудь полезное?

Балкли полуприкрыл глаза.

— Полезного мало. Корабль безнадежно устарел, и все оборудование вышло из строя.

— Тогда бесполезно рассказывать тебе, что я нашел.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Балкли.

— Мы не сможем убраться отсюда, если не сумеем послать сообщение на ближайший космический аванпост. И если ты не сможешь собрать радиопередатчик дальнего действия…

Балкли, наконец, уставился на напарника, заранее подготовившись, чтобы взгляд казался искренним и правдивым.

— Я еще и не занимался этим как следует. Я могу сделать передатчик, если в нем возникнет серьезная необходимость.

Понятно, подумал Ньювелл. Скорее всего, у тебя уже есть радиопередатчик, и ты пытаешься сохранить его существование в тайне. Теперь, когда у тебя появилась надежда выбраться отсюда, ты понимаешь, что нуждаешься во мне гораздо меньше. Я знаю, что ты — убийца, так что я для тебя опасен, слишком опасен, чтобы оставлять меня в живых. Ну, так и я не собираюсь с тобой откровенничать. Я не открою тебе ничего такого, что бы ты решил, что дальше можешь справиться без меня. Ведь тогда сразу же меня убьешь.

— Теперь появилась серьезная необходимость. Но я ничего не скажу, пока не увижу работающий передатчик.

Балкли уставился на него, от массивной фигуры исходила ненависть.

— Значит, ты приходишь сюда, мешаешь смотреть мою любимую передачу, хвастаешься и оскорбляешь меня, потом говоришь о какой-то надежде, а на самом деле, тебе нечего рассказать…

— Я ничего не скажу, пока не увижу передатчик, — повторил Ньювелл. — Я не доверяю тебе, Балкли. Никогда не стоит доверять убийце.

Ненависть в комнате сгустилась настолько, что казалось, вот-вот материализуется. Но Балкли просто презрительно хмыкнул:

— Завтра ты увидишь передатчик. И то, что ты расскажешь потом, должно мне понравиться.

— Тебе это понравится.

Ньювелл включил телевизор. На экране возникло высохшее, морщинистое лицо старика, и его голос стал заполнять воздух странными звуками, демонстрируя тонкости различия фонем разных рас Галактики. Это явно шла образовательная передача.

— Смотри свой телевизор, Балкли. Только, похоже, старый сыч не собирается раздеваться…

Балкли протянул мощную руку за пультом, и изображение на экране исчезло. В комнате осталась только ненависть, плотная, тяжелая.

Поели они в молчании и, когда закончили, Ньювелл отправился к себе в комнату, запер дверь и устроил заранее подготовленную ловушку. Он знал, что Балкли не станет убивать его сразу же после того, как услышит об открытии. Но что помешает ему вырубить Ньювелла, связать и пытать до тех пор, пока тот не выдаст свою тайну? Так что предосторожности не помешают.

Спал Ньювелл крепко, даже слишком крепко. Но посреди ночи вскочил, разбуженный диким воплем человека, ревом животного ужаса.

ЛОВУШКА сработала. Ньювелл включил свет. На полу валялся пистолет и веревка. А в дверном проеме корчился Балкли, весь обвитый длинными, гибкими, коричневыми щупальцами. Отростки туго обхватили шею, обвились вокруг туловища, опутали ноги. Это были просто щупальца, сами по себе. Они просто висели в воздухе, подобно змеям, которых на этой планете не существовало.

Было жалко смотреть на испуганного человека, пусть даже и такого негодяя, как Балкли, намерения которого столь убийственно очевидны. Ньювеллу даже стало как-то нехорошо.

Щупальца сдавливали шею Балкли все туже, и крики становились хриплыми, полузадушенными. Ньювелл понял, что через минуту Балкли потеряет сознание. Он нажал кнопку своего исследовательского фонарика и направил невидимый инфракрасный луч на коричневые щупальца. Те замерли неподвижно.

— Они не станут сжиматься сильнее, Балкли, — спокойно сказал Ньювелл, — если ты прекратишь дергаться и пытаться высвободиться.

Балкли был все еще смертельно напуган. Он уже не пытался вырваться, но на шее подергивалась какая-то жилка, а лицо в тусклом свете блестело от пота.

— Я так и думал, что ты попытаешься это сделать, — презрительно произнес Ньювелл. — Вероятно, ты уже нападал на спящих. Тебе не повезло, что мои веревки оказались проворнее твоей.

Балкли, наконец, обрел дар речи и хрипло прошептал:

— Освободи меня от этих проклятых тварей.

— О, нет, друг мой. Я не настолько доверяю тебе. Это — одни из растений, с которыми я работал последние месяцы. Обычно они безопасны, но я научился управлять ими, и теперь нахожусь под надежной защитой.

— Освободи меня, — запинаясь, прохрипел Балкли. — Я не могу дышать.

— Вряд ли меня это как-то волнует. Ладно, я слегка ослаблю их хватку, но не собираюсь убирать совсем. С этой минуты они будут находиться на тебе днем и ночью, чтобы исключить возможность навредить мне. Буду рад сообщить, что им не нравятся резкие движения, так что не советую дергаться, а то они задушат тебя.

— Ничего я не собираюсь пробовать. Освободи меня!

Ньювелл слегка изменил длину световой волны фонарика, и щупальца несколько ослабили хватку. Ньювелл услышал протяжный вдох.

— Теперь можешь перемещаться более свободно. А мне кажется, нужно еще поспать.

Балкли слегка поколебался, потом побрел в свою комнату. Ньювелл улегся на кровать и на сей раз проспал до самого утра.

У ПЛАНЕТЫ был примерно двадцатипятичасовой день, и ночи в это время года значительно удлинились. Проснувшись, Ньювелл почувствовал себя отдохнувшим и довольным собой. Но вряд ли то же самое мог сказать его компаньон, носивший теперь живые оковы.

Ньювелл с аппетитом позавтракал, а у Балкли кусок не лез в горло, которое все еще саднило от ночных объятий щупалец. Он умоляюще похрипел:

— Сними с меня эти штуки, Ньювелл. Клянусь, я не стану пытаться убить тебя!

Ньювелл невесело рассмеялся.

— Не болтай чепуху, — ответил он высокомерно. — Они — моя единственная защита от тебя. — Он весьма сомневался в этом, но говорил таким уверенным тоном, что Балкли никак не должен заподозрить подвох. — Убей меня, и ты навсегда останешься на этой планете. И сгниешь с этим штуками на шее. Если они не задушат тебя раньше. А теперь я хочу увидеть радиопередатчик.

Как Ньювелл и ожидал, передатчик находился в развалинах разбившегося космического корабля. Даже несмотря на то, что мешали удавки на шее, Балкли понадобилось всего несколько минут, чтобы собрать его.

Ньювелл задумчиво поглядел на сплетение трубок, транзисторов и проводников их электрогенератора.

— Да, генератор слишком слаб, чтобы поддерживать постоянную работу передатчика, но послать единичное сообщение мы сможем. Отлично. Ты неплохой инженер, Балкли. Ненадежный человек с тягой к убийствам, но высококвалифицированный специалист.

Балкли ничего не ответил, но ход его мыслей был очевиден.

Ньювелл заколебался. Казалось глупым выполнять обещания человеку, который попытался его убить, но Ньювелл всегда держал слово и не собирался менять свои привычки на этот раз.

— Хорошо, Балкли, — сказал он. — Теперь я выполню свою часть сделки. Идем со мной.

Ньювелл шел впереди к тому месту, где обычно работал. Краем глаза он наблюдал за идущим позади человеком, словно был не вполне верен, что смертоносные щупальца смогут заставить Балкли правильно себя вести. Он не хотел, чтобы Балкли узнал, что у щупалец короткое время существования, и через пару дней Балкли так и так бы освободился от них.

Небольшое поле пустовало и выглядело недавно вспаханным. Примерно с полакра коричневато-черной почвы было начисто лишено растительности.

Ньювелл протянул Балкли горсть непонятных штучек.

— Погляди. Как ты думаешь, что это такое?

— Зубы! — Балкли задохнулся от удивления. — Большие белокоричневые зубы! Выходит, на этой планете все-таки есть животные?

Он огляделся вокруг в очередном приступе страха. Планета и так была весьма опасна, с падающими деревьями и землетрясениями. А теперь она, значит, стала вдвойне опасней.

— Нет здесь никаких животных, — успокоил его Ньювелл. — А теперь смотри сюда.

Ньювелл взял пакет, полный коричневых, похожих на зубы, штуковин, и пошел по распаханному полю, разбрасывая семена вправо и влево. В эти минуты он походил на древнего фермера, точно так же расхаживающего в доисторические времена по матушке-Земле.

СТРАХ на лице Балкли сменился недоумением.

— И что ты собираешься вырастить?

Ньювелл ничего не ответил. Он лишь взглянул на быстро поднимающееся над горизонтом солнце, розовое и горячее, и пошел дальше. Закончив засеивать последнюю борозду, ученый оглядел свою работу.

На другой стороне поля из земли уже проклюнулись крошечные, фиолетово — зеленые ростки. Они вытягивались какими-то толчками, как минутные стрелки старинных часов, механизм которых работал рывками. Когда первая поросль достигла высоты шести дюймов, растения на противоположном краю поля еще только начинали пробиваться.

— Они очень быстро растут, — сказал Балкли, забыв о своих неприятностях при виде удивительного зрелища.

— Я научился ускорять их рост, — согласился с ним Ньювелл.

— А где ты взял необходимые химикаты?

— Добыл из других растений. Всякому химику известно, что растения могут содержать любые вещества. Я научился извлекать из них стимуляторы роста в чистом виде.

— Значит, это были не зубы, а семена?

— Да. Их естественный цвет — белый, но после моей обработки они приобретают коричневый оттенок. Однако, смотри дальше.

Некоторые растения достигли уже двух футов в высоту. До этого они росли совершено прямые, а теперь на верхушках стали формироваться маленькие коричневые утолщения.

Потом таких утолщений стало три, они увеличивались и постепенно разделили верхушки на три части. Пока земляне наблюдали, образования стали удлиняться, и растения стали смахивать на карикатурных человечков. Достигнув четырех футов высоты, растения походили на людей еще больше, нежели прежде. Исчез фиолетовый оттенок, теперь они выглядели коричневыми мужчинами с белыми лицами.

Балкли притих, в его глазах плескалось удивление пополам со страхом. Но было в них и что-то еще. Ньювелл мог поклясться, что тот принялся за свои хитроумные прикидки.

Растения продолжали расти и в высоту, и в ширину. И по мере роста они все больше походили на людей. Ньювелл со страхом смотрел на то, что сам же и вызвал к жизни. Все это стало результатом применения достаточно простых и понятных принципов — использования гормонов роста растений, света, высокой температуры и других несложных действий, о которых он даже не упомянул Балкли, — и все же результаты показались чудом.

Урожай, который он посеял, заполнил все поле. Коричневые с белым человеческие фигуры корчились и гримасничали по мере того, как на них попадали солнечные лучи, стимулирующие рост. Число силуэтов росло, по меньшей мере, две тысячи, их окружала аура силы, энергии, и только корни удерживали их на месте. Но многие уже начинали крутиться, словно хотели оторваться, обрести свободу и напасть на врага.

Ньювелл вспомнил древнюю легенду о том, как один человек посадил зубы дракона, из которых выросла армия солдат, и лишь маленькая случайность заставила их перебить друг друга. Но подобное не произойдет с этими солдатами, подумал он. Я слишком хорошо управляю ими.

Ньювелл расширил луч фонарика в невидимый конус, и там, где он падал на поле, коричневые люди замирали на месте. Постепенно на поле воцарилась тишина и неподвижность.

А затем его глаза ослепила яркая вспышка. Ньювелл рухнул на землю и последним, что он услышал, был торжествующим смех Балкли.

КОГДА он очнулся, уже стемнело. Ньювелл лежал на своей кровати, и даже не был связан. Он понятия не имел о том, сколько времени провалялся без сознания. В голове пульсировала боль, и сквозь нее прорывались какие-то крики и шум, дергавшие его за нервы. Когда мужчина с неимоверным усилием сел, этот шум приобрел смысл. Звуки телепередачи, которую смотрел Балкли.

Странные, пронзительные, пронизывающие звуки. Экзотическая музыка, догадался Ньювелл. Музыка, сопровождающая танцы, подобные тому, который он не дал досмотреть Балкли. Эта передача шла раз в два дня. Значит, он пролежал без сознания в течение, по меньшей мере, полутора дней.

Ученый задался вопросом, что же Балкли выяснил за это время? Наверняка больше, чем следовало. Достаточно много, чтобы причинить гигантский вред.

Ньювелл встал и, шатаясь, пошел к двери. Но когда он собрался ее приоткрыть, с обеих сторон в него вцепились бело-коричневые руки.

— Наконец-то очнулся, — проворчал Балкли, не отрываясь от телевизора.

Ньювелл ошеломлено уставился на державших его существ, которых сам прежде превращал из растений.

— Ты допустил ошибку, Ньювелл, — спокойно сказал Балкли. — Щупальца, которые держали меня, прекратили шевелиться так же, как и фигуры на поле, так что сперва я сорвал повисшие на шее, потом срезал остальные, а потом добрался и до тебя.

— Выходит, теперь ты управляешь этими существами. — Это не вопрос, а констатация факта — очень плохого факта.

— Да, благодаря твоему компьютеру. Ты назвал меня хорошим инженером, Ньювелл. В ответ я могу назвать тебя хорошим биологом. Ты настолько все хорошо проработал, что разобраться в этом не составило труда. Из компьютера в твоей комнате я узнал, что могу управлять этими существами, которые мне так понравились.

Разговаривая, он не отрывал взгляда от экрана телевизора. Та же танцовщица, которую он видел в последний раз, выступала снова, на этот раз почти полностью одетая. Пока девушка кружилась, он мельком увидел лицо, но смог оценить, каким она обладала очарованием. Интересно, подумал он, уж не видит ли ее Балкли в своих мечтах?

— Все оказалось легко, — продолжал Балкли. — Я использовал различные длины волн в твоем фонарике и одновременно подавал команды голосом. Я послушно воспроизвел все твои инструкции. Эти существа обучаются быстрее, чем собаки или обезьяны. Вообще не было проблем, чтобы они начали выполнять команды, поданные одним голосом. Мне лишь пришлось говорить громче, чтобы существа смогли уловить звуки своими органами. Все выглядело так, будто у них есть мозги.

— У них есть мозги, — вяло сказал Ньювелл. — У них есть центральное управление двигательной системой в верхней части груди… точнее, там, где у человека находится грудь.

— Понятно. Но кое-чему они все же не смогли научиться. Я прижигал их огнем, рубил ножом, травил химикатами. Они реагируют на опасность, но не чувствуют страха. Это означает, что у них вообще нет эмоций. И это прекрасно для тех целей, для которых они мне понадобятся.

СУЩЕСТВА возле Ньювелла не издали ни звука. Они застыли неподвижно, как растения, которыми и были когда-то. Но они производили впечатление настороженности, напряженного ожидания, что растениям вовсе не свойственно, а являлось чисто человеческими качествами.

— Дай-ка я покажу тебе то, что могу заставить их делать, — сказал Балкли, сунул пальцы в рот и пронзительно свистнул.

В хижину вошли еще двое — подожги себя, — приказал Балкли.

Одно из существ короткой рукой взяло зажигалку и поднесло пламя ко второй руке. Ее пальцы обуглились и затем загорелись. Выражение лица существа не изменилось.

— Потуши, — сказал Балкли.

Существо ткнуло горящей рукой в стены хижины и погасило огонь. И снова выражение того, что так ужасно напоминало человеческое лицо, осталось неизменным.

— Это дало тебе общее впечатление. Они сделают все, чему обучены — а я знаю, как их учить. Пока что я отдаю им простые команды, но они быстро учатся. У меня таких уже две тысячи.

— Балкли, они опасны, — голова Ньювелла прояснилась, и он стал понимать, к чему клонит его компаньон. — Они могут сжечь себе руки по приказу, но ты… ты же просто играешь с огнем.

— Что ж, я рискну. У меня все под контролем. И еще у меня есть ты.

Танец закончился, и Балкли выключил телевизор.

— У меня есть маленькое дельце, которому я должен уделить внимание, Ньювелл. Примерно за миллион миль от этой планеты. — Он заметил удивление Ньювелла и злобно усмехнулся. — Я не смогу добраться до следующей планеты. Но на разбитом корабле оказалось больше полезных вещей, чем я тебе рассказал. Например, на нем нашлось несколько почти неповрежденных спасательных шлюпок. Я построил из их частей маломощную одноместную ракету, которая снабдит меня нужными запчастями. Если через несколько часов ты переключишь телевизор с развлекательных каналов на частоту автоматических космосканеров, то увидишь, что я задумал. Полагаю, это тебя позабавит. Только не пытайся удрать.

И Балкли вышел, сопровождаемый двумя существами. Двое оставшихся отпустили руки Ньювелла, но остались поблизости.

Ньювелл глубоко вздохнул и попытался обдумать положение. Он слишком хорошо разбирался в этих растениях, чтобы думать, будто свободен. Собаку можно выдрессировать, чтобы она постоянно следила за вами и напала, если вы попробуете достать оружие. Эти существа обучались быстрее собак и становились куда опаснее. Во время своих первых экспериментов он слишком волновался, чтобы разобраться, с какой невероятной скоростью они обучаются.

Об их физической силе у него имелось лишь общее представление. Гибкие растительные волокна могли становиться такими же жесткими, как напряженные животные мускулы, но не в этом крылась главная опасность. Ужаснее тигров и диких собак, ужаснее шестиногих гарпий с Венеры IV, или любых самых свирепых хищников, от которых в страхе когда-то бежали дикари, делало их отсутствие чувств. Они не ощущали ни боли, ни радости. Они были растительными роботами, и если что-то начинали делать, то сметали все со своего пути. Остановить их можно, лишь полностью уничтожив.

Нет, Балкли не был столь небрежным, каким оказался он сам. Ньювелл даже застонал при мысли о том, каким невнимательным оказался. Он забыл про растения, мешавшие Балкли напасть на него, когда решил остановить растущую на поле армию. Он повел себя просто как последний придурок.

ОН ВКЛЮЧИЛ телевизор. Оба растительных существа стояли рядом. У них не было глаз, как таковых. Мелкие, почти невидимые зрительные рецепторы разбросаны по всему телу и не упускают ни малейшего движения.

На экране появилась тусклая картинка, заговорил мягкий, обволакивающий голос:

— У вас трудности со сном? Вы страдаете от бессонницы? Вам не дают спать проблемы? Тогда посмотрите нашу специальную передачу с доктором Гипно! Доктор Гипно поможет уснуть без труда через миллионы миль пространства! Целебная методика доктора Гипно подействует, как бальзам для Вашей израненной души! Методика доктор Гипно разработана «Психиатрической Ассоциацией, инк.», как и масса других изобретений. Только «Психиатрическая Ассоциация, инк.» расскажет во всех подробностях о замечательных предложениях, которые Вы сможете получить у нас…

Ньювелл наклонился вперед, чтобы выключить телевизор, когда внезапно, в ответ на его движение, среагировали стражи. Они схватили Ньювелла и крепко сжали, лишив возможности пошевелиться.

Глаза доктора Гипно расширились, стали громадными, запылали огнем. Уловка киносъемки, вяло подумал он, но уже не смог отвести глаз от этого зрелища. Мягкий голос проникал в самую душу:

— Вы засыпаете… вы засыпаете…

И Ньювелл заснул.

Довольно странно, но проснулся он бодрым и свежим. Постгипнотическое действие доктора Гипно, подумал ученый, и шевельнулся, чтобы проверить, не держат ли его по-прежнему. Он свободен. Медленно, опасаясь, что стражи вновь его схватят, Ньювелл потянулся и переключил телевизор.

Космосканеры, насколько он знал, устанавливались вдоль главных пассажирских и грузовых трасс. Они походили на древние бакены в океанах богатых водой планет, сообщая морским судам их местонахождение. Но, в отличие от бакенов, у космосканеров имелись автоматические телекамеры. На случай, если в поле их действия появится терпящий бедствие корабль. Космосканеры передадут изображение, и к пострадавшим будут направлены спасательные службы.

На экране появилась крошечное серебристое пятнышко. Оно медленно росло и, наконец, стало гигантским, закрыв собой звезды. Это грузовой корабль, идущий по траектории, проходящей в двух миллионах миль от планеты, на которой торчал Ньювелл.

Откуда-то из черноты космоса появился крошечный комарик и ринулся следом за судном. Постепенно он вырос и принял определенную форму. Это оказалась маломощная реактивная ракета самого примитивного дизайна, напоминающая одноместные самолетики докосмической эпохи. Скорость ее была высока, но из-за маленьких размеров кислорода на ней должно хватить лишь на несколько миллионов миль. Теперь Ньювелл рассмотрел сидящего внутри человека. Это Балкли, полный решимости догнать грузовое судно. А лицо… Лицо убийцы, готового на очередное убийство.

Из носа самолетика вырвалась ослепительная вспышка света, и борт грузового судна лопнул, как яичная скорлупа. В космическом вакууме не передается никаких звуков, но беззвучная вспышка ужаснее любого рева. Затем весь экран озарился бешеным светом и резко погас. Балкли уничтожил космосканер.

НЬЮВЕЛЛ выключил телевизор. От волнения его сердце колотилось в груди. Через несколько часов грузовое судно рухнет на поверхность планеты. До этого момента есть время подумать. У него еще есть возможность найти выход из ужасного положения, в которое его поставила собственная промашка.

Ньювелл еще раз осмотрел охраняющих его существ. Странно, подумал он, что они не совершено одинаковые. Расположение белых полос на коричневой поверхности различается. Выходит, они все же обладают индивидуальностью. Тот, что справа, выглядит крутым и жестким, а у левого, кажется, более добродушный вид. Они заслуживают имен. Я окрещу их Крутосваренным и Мягкосердечным.

Ньювелл рассмеялся над собой. Я пытаюсь читать выражение их лиц, словно это человеческие лица, сказал он себе. Но у них не лица, они же растения. У них нет никаких чувств.

Нет никаких чувств вообще. Балкли может использовать их для любых целей. Например, для убийства.

Так или иначе, я должен остановить его. Они натасканы слушаться Балкли, значит, мне нужно их изменить. Дрессировка прежде всего производит в них химические изменения. Они получают голосовые приказы посредством механического колебания воздуха, но сперва эти приказы инициируются облучением светом с определенными длинами волн. Если бы у меня остался фонарик…

Вся беда в том, что у него больше нет фонарика. И в комнате нет никаких источников света или тепла, интенсивность которых можно изменить. Балкли оказался достаточно внимателен, чтобы убрать все подобное. Но не может же Балкли предусмотреть все. Возможно, он тоже совершил ошибку, как и я. Возможно… да, телевизор!

Он двигался медленно, осторожно, чтобы не поощрять этих существ к нападению. Включив телевизор, повернул его, открыл заднюю крышку и заглянул внутрь. Никаких световых трубок там не нашлось. Но, поднося руку поближе, можно почувствовать исходящее изнутри тепло. А растения — термотрофики, они откликаются на температурные изменения.

Ньювелл повернул телевизор так, чтобы исходящее тепло направлялось на Крутосваренного. Существо шевельнулось, поколебалось и шагнуло вперед. Оно отвечает на стимул, подумал Ньювелл, но стимул слишком слаб, поэтому и отклик незначителен. Таким образом невозможно изменить его условные рефлексы. Но это лишь начало. Возможно, Мягкосердечный отреагирует активней.

Мягкосердечный не среагировал вообще. Ньювелл разочарованно проворчал себе под нос. Нужно попробовать что-нибудь другое, понял он. Нужно пытаться. Возможно, к тому времени, как вернется Балкли, я придумаю что-то подходящее.

Несколько часов прошло в бесполезных экспериментах. К тому времени, как он услышал гул ракет совершающего посадку грузовому судна, он мало что выяснил. Но эти два существа, которых Балкли оставил для охраны, стали для него почти что старыми приятелями. Без сомнения, у них присутствует индивидуальность. Но нет никаких чувств. Не больше чувств, чем у двух табуреток.

Открылась дверь, Балкли вошел в хижину и усмехнулся.

— Я вижу, ты все еще здесь, Ньювелл.

— Я видел, что ты сотворил с грузовым кораблем.

— Неплохая работа, верно? Мне потребовались кое-какие устройства, которых не нашлось на старом, разбитом корабле. Я настроился на рабочую частоту и узнал, что в том грузовике будут именно те предметы, которые мне необходимы.

— Балкли, ты же не сможешь долго выходить сухим из воды. Тебе повезло, потому что никто не ожидал появления пиратов в этой части космоса. Но к настоящему моменту патрули уже получили сообщения о твоей выходке. Возможно завтра они направят хорошо вооруженный патрульный корабль. Ты беспомощен против него.

— Ну уж нет, Ньювелл, не беспомощен. Я точно знаю, как справлюсь с любым патрульным кораблем, который прилетит за мной.

Фактически, я с нетерпением этого жду. Чем больше кораблей они пошлют, тем лучше я вооружусь.

Ненависть искривила его лицо ужасной усмешкой. Ньювелл почувствовал, как в нем самом закипает злость при мысли о том, что этот подонок собирается натворить.

По выражению лица Балкли догадался, что чувствует пленник.

— Что, не понравилась идея, Ньювелл? Ты не хочешь, чтобы патрульных прихлопнули, как бесполезных космических вшей? Очень жаль, потому что тебе придется мне помогать. Именно поэтому я и оставил тебя в живых, Ньювелл. Ты будешь очень полезным для меня. Можешь начинать работать. Мне понадобится много этих зубов дракона.

Ньювелл стиснул зубы и покачал головой.

— Ты скоро передумаешь, Ньювелл, — мрачно усмехнулся Балкли. — Это для меня слишком важно, чтобы позволить тебе упрямиться. Да ты понимаешь, что я могу сделать с помощью подобных существ?

— Понимаю. Именно поэтому и не стану помогать.

Но Балкли, казалось, не слышал.

— Прекрасные роботы, — заговорил он, словно обращаясь к самому себе. — Их можно научить чему угодно. И ни малейшего страха, вообще никаких чувств. А еще они дешевле, чем любые другие роботы. С ними не сравнятся никакие дорогостоящие аппараты. Человечество давно уже ищет себе таких рабов. Но они не только прекрасные слуги, Ньювелл. Они — солдаты. Знаешь, существует древнее выражение, очень подходяще для них — пушечное мясо. Это они и есть. Не осознают, что живут, так что не возражают против того, чтобы умереть. И не нужно никакой идеологической обработки, никакой чепухи о том, какие ужасные враги нам противостоят. Научите их повиноваться, и они станут убивать ради вас, и ради вас пойдут на смерть.

ДА У НЕГО просто мания величия, подумал Ньювелл. Нет, он не сумасшедший. До какой-то степени он даже слишком нормален. Но его сжигает ненависть, ненависть, которая на безлюдной планете не смогла найти никакого выхода. Теперь же у нее появился выход. И он неотвратимо повлечет за собой смерть и разрушение.

— Теперь ты понимаешь, друг мой, зачем мне нужно много зубов дракона.

— Их нелегко подготовить, — медленно произнес Ньювелл.

У него замерцала смутная идея, способная помочь ему остаться в живых какое-то время. Он нужен Балкли. Так почему бы не притвориться, что он соглашается с требованиями Балкли, притвориться, что повинуется, — и в то же время помешать этому человеку претворить свои планы в жизнь.

— Они быстро растут, когда попадут на поле, — продолжал он, — но перед тем нуждаются в длительной обработке. Это займет много времени.

— Так начинай прямо сейчас. Эта парочка будет наблюдать за тобой и одновременно служить помощниками. Возможно, процесс не очень сложный, и они сами научатся подготавливать семена. Это было бы здорово, верно, Ньювелл! Пушечное мясо, самостоятельно готовящее еще больше пушечного мяса. — Он засмеялся, но внезапно, без предупреждения, сменил тему. — Между прочим, у нас гости, Ньювелл. Не того типа, что выбрал бы я, но все же они скрасят наше одиночество.

Команда, подумал Ньювелл. Часть команды осталась жива.

Балкли подал из окна команду фонариком. Дверь открылась, и в хижину вошли мужчина и женщина, которых конвоировала парочка существ-растений.

— Мистер Хилтон, — сказал Балкли.

Мужчина пристально посмотрел сквозь тонкие, прозрачные линзы. У него было очень плохое зрение, поэтому глаза под мощными очками в прозрачной оправе казались громадными. Худое, морщинистое, взволнованное лицо. Да он глубокий старик. Ему лет сто двадцать, не меньше, подумал Ньювелл.

— А это — мисс Индра Хилтон, его дочь.

Девушка глядела на них тоже через очки. На ее лице все еще отражался ужас от того, что случилось несколько часов назад. Ее напугал взрыв, повредивший обшивку грузового корабля. Однако, ее очки и одежда… Она выглядела бы симпатичной в правильных очках и одежде, подумал Ньювелл, а может, и не очень. Но в любом случае, восьмиугольная шляпа и такие же восьмиугольные очки не совсем подходящий наряд для девушки. Она выглядела «училкой» в худшем смысле этого слова. Одежда была не по размеру, слишком просторной и скрывала любые достоинства фигуры, какими она, возможно, и обладала. Но она не стара. Ни в какой одежде молодая девушка не сможет выглядеть старухой. Ей наверняка не исполнилось и двадцати лет.

— Досточтимые гости, — сказал Балкли, — позвольте представить вам моего талантливого коллегу мистера Ньювелла. Именно мистер Ньювелл создал существ-растений, которые охраняют вас. А поскольку ему не понравились мои планы, то теперь он такой же заключенный, как и вы.

Ньювелл, наконец, обрел дар речи.

— Что произошло с командой?

— Все члены команды, к сожалению, погибли при… э-э… назовем это несчастным случаем, который вывел из строя грузовик. Мистер Хилтон посадил корабль на планету, следуя тем инструкциям, которые я передавал ему по рации. Мистер Хилтон очень хорошо следовал инструкциям.

— Я педагог, — звучным голосом сказал Хилтон. — Да, господа, я обучаю молодежь знаниям прошлого. Это благородная профессия и обучает людей мыслить.

Голос у него вовсе не старый, а сильный и хорошо поставленный, и показался Ньювеллу странно знакомым. Может, я когда-то учился у него? — подумал Ньювелл. В Университете Большого Проциона IV, например, где я проходил спецкурсы органической химии, работали тысячи учителей, и большинство из них помнится смутно.

— Мисс Хилтон тоже преподавательница, — снова усмехнулся Балкли. — Но мне кажется, есть кое-что, что я смогу и сам ей преподать.

В комнате повисла напряженная тишина. На Ньювелла внезапно нахлынуло чувство глубочайшей ненависти. Он почувствовал удушье, его мускулы напряглись, словно он собирался прыгнуть вперед и разбить ненавистную морду Балкли. Но, возможно, Балкли именно этого и добивается. Пожалуй, именно на это он и рассчитывал, уверенный, что при малейшей попытке бунта, все растительные роботы планеты немедленно встанут на его защиту.

Только старик казался безмятежно спокойным. Он снял свои металлические линзы и стал их полировать.

— Всегда хорошо приумножить знания, — звучно объявил он.

Слишком стар, подумал Ньювелл. Он не понимает, что происходит. Однако, выражение достоинства на лице старика заставило его промолчать. Возможно, только слегка тормозит, предположил Ньювелл. А может, просто разыгрывает спектакль.

Старик надел очки и посмотрел сквозь них.

И все-таки его лицо и голос кажутся знакомыми, мучительно старался вспомнить Ньювелл. Где же я его видел?

Балкли выглядел даже разочарованным, что не услышал никаких протестов и, помолчав, проворчал:

— Наверное, мисс Хилтон разочаровалась во мне. Действительно, я пренебрег ею. В открытом космосе, при отсутствии тяжести, у человека не остается ни времени, ни сил, чтобы думать о более приятных вещах. Но можете не беспокоиться, мисс Хилтон. Я ужасно рад, что вы здесь, хотя и не похожи на танцовщиц с каналов межзвездного телевидения.

Что-то щелкнуло в голове у Ньювелла. Он вспомнил, где видел старика.

— Сейчас мне нужно разобраться с оборудованием на грузовом корабле. А ты, Ньювелл, тем временем, позаботься о наших гостях. Только не пытайтесь сбежать. Эти существа все равно вам не позволят. Их нельзя убедить, подкупить или обмануть.

И он ушел, оставив пленников в комнате.

— Я видел вас раньше, мистер Хилтон. По телевизору. Вы не школьный учитель. Вы — доктор Гипно.

— Да, уважаемый мистер, я — доктор Гипно.

— Я с трудом узнал вас. Даже сейчас ваше лицо не очень похоже, но это, наверное, эффект съемок.

— Конечно, — кивнул старик. — но я на самом деле педагог. Школьный учитель, как вы невежливо выразились. Я много лет изучал гипноз, как часть нашей культуры, а когда этой компании, «Психиатрическая Ассоциация, инк.» понадобился специалист, им порекомендовали меня.

— Вы можете загипнотизировать Балкли?

— При существующих условиях, без его желания и без специального оборудования? Боюсь, что нет.

— Возможно, вы все-таки понадобитесь, — пробормотал Ньювелл и повернулся к девушке. — Ну, а какие у вас особые таланты, мисс Хилтон, которые мы могли бы использовать против Балкли?

По непонятной причине девушка вдруг вспыхнула.

— Я тоже школьный учитель, — сказала она. — Мы с отцом решили провести каникулы вместе. Цены на грузовом корабле гораздо ниже, чем на пассажирском лайнере, потому что здесь меньше удобств. Именно поэтому нам так не повезло угодить в руки вашего партнера.

— Не называйте Балкли моим партнером.

Девушка подняла брови движением, неуместным для школьной учительницы.

— Но он сам назвал себя так.

— Он просто солгал.

— Он сказал, что вы были вместе в одном дельце, когда вас поймали.

НЬЮВЕЛ мрачно усмехнулся.

— Балкли развивает у себя чувство юмора, — сказал он. — На деле он просто подставил меня, чтобы свалить всю вину. Но его план сработал лишь наполовину. Нас обоих признали виновными.

— Значит, эта планета — исправительная колония?

— Только для нас двоих. В былые времена, когда преступления совершались гораздо чаще, правительство поддерживало многочисленные исправительные колонии для осужденных преступников. Но последняя колония закрылась пятьдесят лет назад, и они не знали, как поступить, пока кто-то не предложил сослать нас сюда. Нам дали все, необходимое для жизни, но не то, что помогло бы сбежать с планеты. Недавно появилась надежда, когда мы нашли останки космического корабля, пролежавшие здесь Бог знает сколько времени, в которых отыскалось кое-что полезное.

Старик быстро оглядел пластексовую комнату.

— Примитивно, но, очевидно, удобно, — прокомментировал он. Потом его взгляд упал на бело-коричневых существ. Вон те, сэр, кажется, наши охранники. У них вроде бы другие лица.

— Да, они отличаются друг от друга, — кивнул Ньювелл. — Надеюсь, у меня получится поработать над ними.

Его взгляд снова упал на девушку. Было в ней что-то, сбивающее его с толку. Почему она покраснела, когда он спросил, есть ли у нее особые таланты? И почему же так раздражают нелепые восьмиугольные очки, глупая шляпка, уродливая одежда?

Он протянул руку и резким движением сорвал с нее очки. Преображение было поразительным. За долю секунды она превратилась в красавицу.

Сверкнули глаза, избавившись от линз, искажающих их выражение.

Она прыгнула к нему, рука обожгла ему лицо. Охранники-растения дрогнули, их рецепторы отреагировали на резкие движения, их тела заколебались, как деревья во время бури. Они были обучены реагировать на определенные виды опасности. Но в такой ситуации не знали, что делать.

Ньювелл потер рукой подбородок.

— У вас сильный удар, — сказал он. — Это ведь необычно для танцовщицы?

— Так вы знаете, кто я?

— Да. Конечно, очки и одежда эффектная маскировка, но через некоторое время ваше лицо стало казаться навязчиво знакомым. Это ведь вы — исполнительница экзотических танцев Земли? Возможно, я понял бы это быстрее, если бы сообразил, что танцы показывались в записи, как и гипнотические уловки вашего отца. Но я то думал, что вы танцевали в студии…

— Нет, тс ганцы демонстрировались в записи. Я смонтировала их, когда работала над дипломом по Галактической Антропологии.

— А из-за чего вы решили носить такую одежду?

— Меня раздражало, что люди узнают меня и пялятся, куда бы я ни пошла. Это мешало в получении новых материалов.

— Может быть, вы не знаете, но Балкли — ваш горячий поклонник. Он очень долго мечтал встретиться с вами…

— Из-за таких людей, как Балкли, я и ношу очки, — она взяла очки из его рук и вернула их на место. Он поразился, как они преобразили внешность. Она опять превратилась в убого одетую женщину, как и пару минут назад.

— Во всяком случае, — сказал он, — теперь я знаю, каковы ваши особые таланты.

Выражение ее лица осталось непроницаемым, должно быть, из-за очков.

— Вы и половины не знаете обо мне, — тихо сказала она. — У меня есть чем удивить вашего приятеля Балкли.

Снаружи послышались шаги. Дверь распахнулась и в хижину, усмехаясь, вошел Балкли.

— Могу себе представить, что вы тут наговорили обо мне, — проворчал он.

— Конечно, ничего хорошего, — согласился Ньювелл.

— Я позабочусь о тебе позже, Ньювелл, — сказал Балкли. — А пока что у всех много работы. Скоро сюда прилетит патрульный корабль, так что я хочу быть готовым к его прибытию Поэтому приступай — ка к зубам дракона. Что же касается гостей, им пора начинать строить себе пластексовую хижину. То есть, если мисс Хилтон хочет сблизиться со мной…

— Нет уж, спасибо, — высокомерно ответила та.

— Вы не понимаете, какую я вам оказываю честь. И лучше поскорее понять это, если не хотите…

Старик стал пристально смотреть на него.

— На что, черт побери, вы пялитесь? — раздраженно взорвался Балкли.

— На вас, сэр. Я пытаюсь оценить вашу интеллектуальную и эмоциональную силу.

Наверное, понял Ньювелл, он прикидывал, легко или трудно загипнотизировать Балкли. Это был сложный момент. На какое-то время в хижине воцарилась тишина, словно все взвешивали силы и обдумывали свое будущее.

ВНЕЗАПНО Балкли натужно рассмеялся.

— Вы скоро поймете, что моей силы достаточно, чтобы удерживать вас здесь. Только не делайте глупостей.

— Разумеется, нет. Могу ли я кое-что предложить, сэр, как похищенный похитителю?

— Вовсе не желаю слушать никаких предложений.

Старик, казалось, обрадовался ответу.

— Как я и ожидал.

— Чем вы так довольны?

— Я обнаружен, что вы податливы внушению. Вы уж простите старому педагогу его привычку по любому поводу читать лекции, но я должен это пояснить. Есть два типа людей, которые легко подаются внушению. Первый тип принимает все, что ему предлагают.

— Вы скоро поймете, что я не принадлежу к этой категории, — сказал Балкли.

— Я уже понял это, сэр. Вы принадлежите к противоположной. Вы отклоняете все, потому что понимаете свою слабость. Вы возводите искусственные барьеры, чтобы удержаться и не принять то, что предлагают другие. Вы не доверяете собственному рассудку выбран» то, что будет для вас полезно. Это означает, что, как только барьеры будут сломаны, вы полностью окажетесь во власти того, кто их сломает.

Интересно, подумал Ньювелл. Старик чрезмерно напыщен, кичится своими способностями, но у него присутствует проницательность старости. И, пожалуй, он прав относительно Балкли. Причиной его жестокости может быть недостаток уверенности в себе. С другой стороны, все это могло оказаться просто психологическими трюками, направленными на то, чтобы сломить сопротивление Балкли.

Но чем бы это ни было, Балкли оно не понравилось.

— Не знаю, о чем вы говорите, — проворчал он. — Но я знаю, что в целом вы бесполезны, и меня не затруднит избавиться от вас. Так что ступайте и начинайте строить пластексовую хижину. — Он ткнул рукой в угол. — Там найдете все необходимое.

Ньювелл, сопровождаемый двумя стражами, вышел из комнаты. У старика есть способности, подумал он. Он проверяет Балкли, ищет слабые места в его психологии, о которых Балкли сам не ведает. Голыми руками вряд ли удастся загипнотизировать убийцу против его желания, но если появится аппарат, то явно возникнут шансы на успех. А теперь, когда Балкли вынужден отвлечься, чтобы подготовиться к прилету патрульного корабля, они могут сделать что-то полезное.

Но вскоре пленники обнаружили, что Балкли не настолько глуп, чтобы позволить им добраться до опасных предметов. Ньювелл сделал такую попытку, заявив, что ему требуются кое-какие химикаты, именно в тот момент, когда Балкли занимался собственными приготовлениями. И, несмотря на то, что Балкли сам поторапливал с работой, все же заставил Ньювелла дожидаться. Нужные химикаты достали под присмотром Балкли, а остатки были убраны в дальний угол комнаты и заперты в ящик, так что ни Ньювелл, ни его товарищи по несчастью не могли до них добраться.

К КОНЦУ третьего дня, когда уже дальше оттягивать момент становилось опасно, у Ньювелла оказались готовы три тысячи зубов дракона. И в эту ночь назревающая проблема, наконец, прорвалась, как нарыв.

Розовое солнце опустилось за деревья, и небо быстро темнело, когда Ньювелл вернулся в хижину, которую продолжал делить с Балкли, сопровождаемый, как всегда, своими охранниками. Самого Балкли нигде не было видно. На другой стороне поляны выросла неуклюжая пластексовая хижина, построенная стариком для себя и дочери.

Последние три дня Ньювелл почти не видел девушку, хотя много думал о ней. Ученый мрачно подметил, что ирония ситуации состоит в том, что единственной женщиной на планете оказалась именно та, о которой Балкли давно и страстно мечтал, но теперь, когда она, фактически, целиком в его власти, похитителю стало не до нее.

Ньювелл увидел, как девушка вышла из своей хижины и направилась к нему. Несмотря на нарочито непривлекательную одежду, она двигалась с гибким изяществом профессиональной танцовщицы. Если бы Балкли увидел ее в этот момент, то, вероятно, одна походка выдала бы мисс Хилтон с головой. Но, очевидно, его не было поблизости, раз уж она рискнула покинуть хижину. За ней, как и за всеми пленниками Балкли, следовали охранники.

— Мне необходимо поговорить с вами, — быстро произнесла девушка, подойдя к Ньювеллу. — Наедине.

— Прошу в хижину, — кивнул он.

— Не знаю, правда ли, что вас подставили. Я имею в виду, что суд признал вас таким же преступником, как и Балкли.

— Что я должен сделать, чтобы доказать, что я не преступник?

— Ничего. Вы не сумеете меня в этом убедить. Но это не имеет значения, по крайней мере, в течение какого-то времени. Главное, мы должны действовать против него сообща.

— Разумеется. У вас есть план?

— План есть у отца. Он говорит, что Балкли настолько поддается внушению, что, будь у него даже самый примитивный гипноаппарат, он будет в состоянии справиться с этим человеком.

— Я уже искал оборудование, которое можно использовать для этой цели, но ничего не нашел.

— Отец имел в виду телевизор. Он мог бы использовать транзисторы. Практически двух уже достаточно.

— Это хорошая идея. Но что, если Балкли вернется и захочет включить телевизор?

— Это — риск, на который мы вынуждены пойти. Давайте надеяться, что мы сумеем загипнотизировать его прежде, чем он обнаружит неработающий телевизор.

Ньювелл быстро вскрыл телевизор, вынул из него две крошечные трубки, вернул аппарат на место и протянул транзисторы девушке.

— Держите. Скажите отцу, чтобы он использовал их как можно быстрее.

— Спасибо.

— Да, и передайте ему просьбу не гипнотизировать меня. Скажите, что меня уже ввели в транс глаза его дочери.

— А вы тоже довольно внушаемы. Сколько времени у вас уже не было женщины?

— Около шести месяцев. Но такую, как вы, я не встречал за всю свою жизнь.

— Наверное, вас привлекает мой наряд, — иронически усмехнулась она.

НЬЮВЕЛЛ ничего не ответил. Он увидел улыбку, заигравшую на изящных губах, и внезапно притянул девушку к себе, словно хотел стереть ее поцелуем. Пару секунд она позволила себя целовать, затем оттолкнула.

— Ваш приятель возвращается, — просто сказала Индра.

Снаружи раздались шаги Балкли. Он вошел, увидел их и нахмурился.

— Кошки нет, и мышки пляшут, — недовольно сказал он.

— Полагаю, что так, — холодно сказала девушка. — Эта древняя пословица кажется здесь уместной, хотя я никогда не видела кошку, и понятия не имею, что такое мышки.

— Мышки — множественное число, — объяснил ей Ньювелл.

— Единственное — это мышь. На Земле их обитало множество, но грызуны не смогли приспособиться к жизни на других планетах и, в итоге, оказались истреблены.

— Это хорошая идея насчет истребления, — с чувством согласился Балкли. — Я бы сохранил, конечно, вашего любовничка, но, боюсь, скоро не буду нуждаться ни в Ньювелле, ни в вашем отце.

— Ты всегда рассматривал убийство, как единственное решение проблем, Балкли, — сказал Ньювелл. — Но боюсь, что в данном случае ты лишь все испортишь. Если захочешь еще получить семян, придется держать меня под рукой.

— Интересно. Ты слишком часто говоришь об убийствах, Ньювелл. Как будто хочешь отважиться убить меня. А наша маленькая дочурка школьного учителя, по-моему, хочет меня совсем в другом смысле. И мне бы не хотелось разочаровывать ее.

Балкли схватил девушку за руку. Ньювелл бросился на него, но тут же был задержан своими стражами.

— Успокойся, Ньювелл, — презрительно бросил Балкли. — Ну, что ты можешь мне сделать?

— Убери от меня свои грязные лапы, — резко сказала девушка.

Для таких типов, как Балкли, это вроде спускового крючка. Он рассмеялся и притянул ее к себе…

Ньювелл так и не понял, что произошло потом. Балкли внезапно пролетел по воздуху, с глухим стуком ударился о противоположную стену хижины и рухнул на пол, ошеломленный, почти потерявший сознание.

Ньювелл хотел было сорвать фонарик, висевший на поясе Балкли, но державшие его существа не позволили. Он ничего не мог сделать в их объятиях, прочных, как деревянная клетка.

Но, несмотря на это, он пребывал в восторге от произошедшего чуда. Каким образом, во имя Космоса, девушка смогла проделать этакое с таким здоровяком, как Балкли?

Выражение ее лица оставалось спокойным, а на губах опять играла улыбка.

— Я же говорила вам, что у меня еще есть таланты, — подмигнула она Ньювеллу.

— Что это за дьявольская штука? — спросил Ньювелл.

— Часть знаний, которые я получила, изучая древнюю историю Земли. В старину это знали под названием джиу-джитсу. Принципы достаточно просты, но результаты кажутся потрясающими, особенно современным людям, которые давно забыли, что такое боевые искусства.

Балкли с трудом поднялся с пола. Внезапно, словно убедив себя в том, что происшедшее с ним было лишь дурным сном, он снова ринулся на девушку.

На сей раз он полетел головой вперед и врезался в шкаф с такой силой, что Ньювелл понадеялся, вдруг мерзавец раскроит себе голову.

— Чем больше усилий он прилагает, тем эффективнее результаты, — пояснила девушка. — В этом вся прелесть джиу-джитсу.

Череп Балкли оказался слишком прочным, чтобы пластекс проломил его. Еле-еле поднявшись на ноги, он несколько мгновений колебался, не броситься ли опять, но затем передумал.

— Убирайся в свою хижину, — хрипло сказал он. — Попозже я уделю тебе внимание.

Девушка удалилась, чопорная, как настоящая школьная учительница, только что преподавшая урок тупому ученику.

Балкли с негодованием глядел ей вслед, потом повернулся к Ньювеллу.

— Сотри со своей рожи глупую улыбку, — потребовал он. — А не то это сделаю я.

— Я вовсе не смеялся над тобой, дружище, — кротко сказал Ньювелл. — Я сочувствовал. У тебя такой жалкий вид…

— Заткнись, будь ты проклят! — взревел Балкли.

— Теперь тебе нужно быть осторожней, Балкли. Эта девушка опасна. Жалко, что у нас здесь нет рентгена. Возможно серьезное сотрясение мозга.

— Я в порядке. Не лезь не в свое дело.

Балкли поднял с пола телевизор, который снес со столика во время второго полета. Вероятно, он хотел посмотреть свою любимую передачу, надеясь, что сегодня снова покажут Индру. Но телевизор не работал, экран вообще не засветился.

— Наверное, разбился при падении, — поспешно сказал Ньювелл. — Он открыл заднюю крышку. — Фью-у-у! — присвистнул он. — Да тут сплошное месиво.

На этот раз Балкли испустил такую длинную серию ругательств, что даже Ньювеллу многие из них оказались в новинку.

Ннемного побушевав, он в итоге успокоился и ушел к себе в комнату, чтобы поспать.

А Ньювелл спать не ложился. Некоторое время он думал о девушке, затем о Балкли и о том, как освободиться от этого человека. Если бы только не постоянная охрана! Но он порадовался, что они не среагировали на движения девушки, когда она швыряла Балкли. Это произошло потому, что ее движения были слишком мелкими, слишком незначительными — перенос веса с одной ноги на другую, мягкий толчок… Что-то в этом определенно есть… Некоторое время Ньювелл размышлял.

Перед тем, как все же улечься спать, он твердо решил дождаться удобного случая.

Незадолго до рассвета их разбудил рев двигателей космического корабля. Ньювелл с Балкли выскочили из хижины и увидели над самым горизонтом слабый белесый выхлоп ракетных двигателей на фоне светлого неба.

Это прибыл, разумеется, патрульный экипаж, корабль, с которым обещал справиться Балкли.

Он снижался под острым углом, используя для торможения как сопротивление атмосферы, так и собственные двигатели. От трения об атмосферу его корпус нагрелся и мерцал красным, потом, по мере замедления скорости, стал бледно-серым. Приземлился он не далее, чем в полумиле от их пластексовых хижин.

Глаза Балкли сверкали от нетерпения.

— Космический корабль — это все, в чем я нуждаюсь, — бормотал он. — Я захвачу его и уберусь с этой планеты.

— Ты не сумеешь выйти сухим из воды, — возразил ему Ньювелл.

— Да? Ну, поглядим…

И поскольку ничего больше нельзя было сделать, Ньювелл смотрел в сторону корабля с нарастающим страхом.

РАССВЕЛО. В борту корабля открылся люк, из которого выбрались два человека. Оба вооружены винтовками неизвестной Ньювеллу системы. Они замерли по обеим сторонам люка, готовые, казалось, отразить любую угрозу.

Ньювелл открыл было рот, чтобы предупредить об опасности, но Балкли отдал приказ сигналом фонарика. Деревянная рука стража сомкнулись вокруг его горла и задушила крик.

Из корабля начали выходить люди. Они двигались осторожно, попарно, с оружием наготове. Прибывшие знали, что на планете находятся два преступника, один из которых напал на грузовой корабль. Но сама планета, как считалось, не имела хищных животных и опасных растений.

Розовое солнце продолжало медленно взбираться на небо, все выше и выше. Глазам патрульных предстала несколько странная, но все же кажущаяся вполне безопасной картина. Вокруг корабля торчали бело-коричневые растения в рост человека и формой напоминающие людей. Космонавты никогда не видели подобных растений, но мало ли что встречается на иных планетах.

С помощью фонарика Балкли подал сигнал ультрафиолетовым светом, который люди не могли заметить. Бело-коричневые растения пришли в движение.

Они захватили ближайших патрульных, вырвали у них оружие и направили его на корабль. Прозвучали первые выстрелы.

Поляна перед кораблем превратилась в поле битвы. Люди, попавшие в тиски существ-растений, уже не могли вырваться. Те же, что пережили первое нападение, побежали к кораблю, отстреливаясь на ходу.

Некоторые из существ — растений тоже были поражены выстрелами. Ньювелл, горло которого уже отпустили, смотрел, как они бежали за отступавшими людьми и горели на ходу, причем их лица оставались спокойными, ничего не выражающими, и это было самое страшное.

Оставшиеся на корабле попытались закрыть люк, но оказалось слишком поздно. Существа-растения, не обращая внимания на выстрелы, уже прорвались в корабль. И, хотя их деревянные тела повредились во многих местах, они были все еще способны убивать.

Балкли торжествовал, глаза пылали, словно у человека, который видит, как претворяются в жизнь его самые грандиозные планы и мечты.

— Корабль мой! — вопил он. — Ты представляешь, Ньювелл, боевой космический корабль! Полностью мой! Я могу полететь на ближайшую планету и взять с собой пятьсот моих воинов. Ничто не сможет остановить меня!

Он прав, подумал Ньювелл. У него теперь есть корабль, и мирные колонии на незащищенных планетах теперь лежат перед ним, как на ладони. Как и большинство преступников, Балкли мечтал о мести обществу, которое так несправедливо с ним обошлось. Он полагал, что зря пострадал, что он неповинен в тех преступлениях, которые ему инкриминировали. И теперь Балкли собирался осуществить свои мечты о мести.

Поле битвы опустело, все люди погибли. Балкли шагнул вперед.

И планета содрогнулась.

ЗЕМЛЯ качалась и тряслась под ногами, как желе. В лесу передние ряды деревьев внезапно опрокинулись, словно поваленные гигантской рукой.

Балкли упал, его фонарик отлетел в сторону. Ньювелл опустился на четвереньки и потянулся к фонарю. Балкли этого не заметил.

Существа-растения же реагировали совершено неожиданно. Их подобные ногам придатки вросли глубоко в землю, укоренились в ней. Внезапно поднялся ветер, и под его порывами существа легко гнулись и выпрямлялись, когда напор воздуха ослабевал.

Не было смысла подавать им сигналы-команды фонариком с такой ситуации. К тому же Ньювелл не знал, какую длину волны Балкли установил для какой команды, а порывы ветра стали слишком сильны, чтобы управлять их движениями. Ньювелл увидел, как Балкли встал на ноги и повернулся, что-то крича, но ветер унес слова. Тогда Балкли шагнул к нему.

И тут между ними разверзлась земля. Внезапно появившийся провал протянулся на дюжину футов в ширину и где-то на сто в глубину. По прежнему опыту Ньювелл знал, что землетрясения здесь сильны, но серии толчков кратковременны. Еще несколько минут, и Балкли сможет восстановить управление своей армией. Если есть шанс сбежать, то Ньювелл должен воспользоваться им немедленно.

Он попытался подняться, но порыв ветра тут же снова сбил его с ног. Тогда Ньювелл пополз как можно быстрее. Он слышал лишь вой ветра, громадный солнечный диск становился все темнее по мере того, как в воздух взмывались все новые облака пыли.

Ньювелл добрался до упавших деревьев и стал перелезать через них.

Внезапно, так же неожиданно, как и началось, землетрясение прекратилось. Земля стала устойчивой и перестала качаться, как корабельная палуба в шторм. Ветер продолжал дуть, но с каждой минутой слабел. Лишь облака пыли все еще затеняли светило, и Ньювелл по прежнему опыту знал, что весь день сегодня будет темно.

Ньювелл припал к земле между упавшими деревьями. Балкли скоро начнет поиски, так как ему потребуется еще много зубов дракона. Семена, которые уже подготовил Ньювелл, не способны прорасти, и Ньювелл представил себе, насколько ужасным окажется гнев Балкли.

Вдалеке Ньювелл разглядел обе пластексовые хижины, сломанные и покосившиеся. Ну, повреждения не столь невелики. Достаточно засыпать порошок пластекса в трещины, а потом выправить их, хотя, если не брать в расчет эстетическое чувство, кривые хижины являются убежищем не худшим, чем дом с прямыми стенами.

А вот корабль… Внезапно Ньювелл понял, почему вообще видит хижины. Стоявший между ним и поляной, на которой они жили, корабль исчез. Корабль утонул в земле, раскрывшейся прямо под ним, а потом закрывшейся, как щипцы для орехов. Металлический корпус конечно же раздавлен без малейшей надежды на восстановление. С ним произошло то же самое, что и с кораблем, прилетевшим на планету задолго до того, как на ней появились Балкли с Ньювеллом.

Затем Ньювелл услышал, как ругается Балкли. Он снова не смог покинуть планету и вынужден ждать следующего патрульного корабля, который прилетит на поиски первого. Планы Балк-ли получили вынужденную отсрочку. А Ньювеллу эта задержка дарила надежду.

Но он знал, что Балкли пошлет солдат — растений искать его, чтобы восстановить численность своей армии. Нужно убираться как можно дальше отсюда. Только расстояние означает безопасность.

ОН СТАЛ пробираться через деревья, когда неожиданно услышал человеческую речь.

Ньювелл резко обернулся. Индра помогала отцу перелезть через упавший ствол. Они тоже бежали. Значит, Балкли остался в одиночестве со своей армией солдат-растений. И он станет еще более отчаянным и еще более опасным, чем прежде.

Старик заметил его, морщинистое лицо озарила улыбка. Теперь есть с кем поговорить, помимо дочери.

— А, мой дорогой сэр, — начал Хилтон. — Рад видеть, что вы тоже убежали. Этот ужасный ветер…

— Этот ветер не нанес и половины ущерба, который причинило землетрясение.

— А те существа, — содрогнулась девушка. — Эта отвратительная бойня… Мне пришлось закрыть глаза.

— Эта резня повторится, когда прилетит следующий патрульный корабль, — резко сказал Ньювелл, — если мы не найдем способ остановить ее.

Старый педагог пожал плечами.

— Как вы отлично понимаете, мистер Ньювелл, добраться до Балкли при нынешних условиях крайне трудно. Сейчас, когда мы убежали, это будет труднее вдвойне. Он, несомненно, прикажет охранникам искать нас.

— Нам нужно придумать какой-то способ разобраться с ними. А что с вашим гипнотическим устройством?

— Ах, да, я совсем забыл. Спасибо, сэр, что напомнили мне. Действительно, оно закончено. Но я еще не испытывал его, так что не могу поручиться за эффективность. — Он достал из кармана короткую пластексовую трубку. — Смотрите.

Ньювелл поглядел на конец трубки и увидел, что тот слегка засветился, сначала вишнево-красным, потом стал бледнеть, превратился в оранжевый, в белый, затем снова в оранжевый и опять в красный. И еще раз цвета изменились по всей гамме спектра. И еще раз. И еще…

Я устал, понял Ньювелл, устал от волнения, когда наблюдал бой. Хочется убежать, забыть планету, забыть Балкли, забыть существ-растений. Хочется отдохнуть и спать… спать…

Его голова откинулась назад, и Ньювелл внезапно очнулся.

— Уберите от меня эту штуку! — закричал он.

Старик с удовлетворением захихикал.

— Действительно, сэр, она даже более эффективна, чем я думал. Комбинация изменения цветов и колебаний интенсивности не дает большинству людей возможность сопротивляться. Важен, конечно, точный ритм. Это результат многих экспериментов, результат большого труда, за который я, к сожалению, не могу потребовать вознаграждения. Сам принцип обнаружен исследователем в одной далекой звездной системе…

— Это неважно, мистер Хилтон. Главное в том, что она работает.

— Да, и, как я сказал, весьма эффективно даже без дополнительной помощи. А если, кроме нее, использовать наводящие на мысли о сне фразы или даже отдельные слоги, то успешный гипноз почти гарантируется. Если вы — один из тех, кто страдает от бессонницы, тревожного сна или неспособности расслабиться…

Впервые за это утро Ньювелл нашел над чем рассмеяться.

— Не надо входить в свою роль, доктор Гипно, — сказал он. — Мне вполне достаточно вашего слова, что она работает.

Старик гладил свое устройство, как ребенок любимую игрушку.

— Но я беспокоюсь, — сказал он, — будет ли у нас шанс испробовать ее на Балкли?

— Позже, отец, позже, — сказала дочь.

Старик улыбнулся и погрузился в размышления, в которых блуждал, как в густом лесу.

Ньювелл повернулся к девушке и только теперь заметил, что во время поспешного бегства она не успела сделать себя, как обычно, непривлекательной. Теперь ее одежда соответствовала стройному телу, девушка выглядела приятно и волнующе. Глядя на нее сейчас, можно сразу поверить, что именно она — танцовщица, которая выступает на телевидении и пробуждает желание в жителях всех обитаемых планетных систем.

Но Индра думала отнюдь не о своей внешности.

— Мы не сможем долгое время оставаться в лесу, — серьезно сказала она.

— Вы имеете в виду, из-за своего отца?

— Да, ему уже сто двадцать лет, и здоровье, понятно, весьма пошатнулось. Если погода испортится…

— Здесь нужно волноваться не о погоде. Она умеренная весь год, лишь изредка идут небольшие дожди. Но вот ветра здесь опасны. Даже если нет землетрясений, они частенько превращаются в ураганы, а падающие деревья смертельно опасны.

— Значит, нам необходимо найти открытую поляну.

— Но не забывайте о существах-растениях, которых Балкли пошлет на наши поиски.

Ньювелл подумал, что она должна выглядеть обеспокоенной, но не мог прочесть выражения ее глаз за очками. Тогда он снова протянул руку и снял их, и на этот раз не получил удара.

— Вам они совсем не нужны, — сказал он.

— Это просто привычка, — призналась она.

— Ну да, для того, чтобы держать мужчин на расстоянии. Но со мной они вам не нужны. К тому же, вы владеете джиу-джитсу.

— Да, я всегда могу воспользоваться приемом.

— Полагаю, что рискую полететь кувырком, если попытаюсь поцеловать вас.

— Я уверена, вы помните, как это случилось с предыдущим претендентом.

— Ну, это риск, на который стоит пойти.

Он поцеловал ее. И не полетел кувырком. И когда отпустил девушку, то мысли его пребывали в таком беспорядке, что не ощущалось никакой разницы.

За несколько часов до захода солнца Балкли отправил на их поиски солдат-растений. Их было сложно разглядеть, когда они стояли неподвижно — бело-коричневые тела сливалась с бело-коричнево-зеленой окраской окружающего леса. Но они сразу становились заметными, когда начинали двигаться. И, насколько мог видеть Ньювелл, от двадцати пяти до пятидесяти из них, растянувшись в тонкую цепочку, медленно шли вперед, вызывая страх своим непреклонным, сродни морскому приливу, движением.

— Что будем делать? — прошептала девушка. — Мы же не можем с ними драться.

— Я знаю, что мы можем сделать, чтобы отбиться от них. Но это потребует времени. Так что бежим. Они не могут двигаться достаточно быстро, чтобы догнать нас.

— Мой отец слишком стар!

— Но мы же не собираемся мчаться, сломя голову. У нас появится преимущество, если мы будем просто без остановки идти прогулочным шагом. Главное, нужно постепенно увеличивать расстояние.

И они пошли по лесу. Старик сначала ворчал, убегать казалось ему ниже собственного достоинства. Он бы вышел к этим существам и стал объяснять, что их действия незаконны и должны быть пресечены.

НЬЮВЕЛЛ не стал этого дожидаться. Он просто тащил упрямого старика за руку, пока одышка не заставила того замолчать.

Так они двигались больше часа, когда появился слабый ветерок. Прохладный, он приятно освежал лица, пока Ньювелл не понял, что это играет им на руку. И поняв это, объявил привал.

В лесу часто попадались сухие стволы деревьев. Ньювелл быстро нашел необходимый для осуществления его планов трут. В фонарике, который он стащил у Балкли, были батарейки постоянного тока, дававшие сильную искру. Потребовалось какое-то время, чтобы поджечь трут и раздуть огонек, поначалу крошечный и слабый.

В лесу нашлось полно хвороста и высохших упавших деревьев. Ветер быстро раздул огонь в сплошную стену пламени и погнал его навстречу цепи преследователей. Пожар заревел диким зверем, и шум все усиливался, по мере того, как он находил себе новую пищу. Стена пламени неслась, подгоняемая ветром, яростно пожирая все на своем пути.

Преследовавшие беглецов существа-растения без колебаний вошли в огонь. Они не рассуждали, что к чему, а просто непреклонно двигались вперед, чтобы достичь своей цели или умереть. И они погибли. Ньювелл смотрел, как живые факелы какое-то время продвигались в море огня. Они шли, пока огонь не охватывал их целиком, потом падали и догорали уже на земле.

В конце концов, люди все — таки чем-то лучше этих созданий, подумал Ньювелл, со всеми нашими страхами и несовершенством. Иногда, в боевых условиях, люди понимают, что жертвы необходимы, и идут на смерть. А иногда жертвы глупы и напрасны, и тогда страх останавливает людей-солдат, и они остаются в живых. Существа-растения лишены таких инстинктов, и все погибли понапрасну.

Индра выглядела встревоженной.

— Они так похожи на людей, — сказала она. — Я знаю, что они не люди, но все равно, пока я смотрела, мне казалось, что это люди идут на смерть.

— Я чувствую то же самое, — мрачно кивнул Ньювелл. — А вот Балкли плевать на это. Для него их жизни так же бессмысленны, как жизнь былинок. И в этом у него преимущество перед нами.

— И у него в запасе две тысячи таких солдат?

— Немного меньше. Кое-кто убит при нападении на патрульный корабль, и сколько-то сожгли мы сейчас. Но все же большая часть его армии еще существует. — Внезапно Ньювелла охватил гнев. — Армии, которой его снабдил я!

— Нет смысла сейчас думать об этом. Отец очень устал и не может дальше идти. Давайте подумаем об убежище на ночь.

Он нетерпеливо покачал головой.

— Предстоит сделать кое-что еще, и я единственный, кто может это выполнить. Найдите подходящее место для вас с отцом и поспите, если хотите. А мне предстоит потрудиться.

— Что у нас с едой?

— Я покажу вам съедобные растения. — Он указал на маленькие кустики. — Можете собирать эти ягоды. Они вкусные и полезные. И если захотите, можете собрать их и на мою долю, когда утолите голод. Можно, я поцелую вас для поднятия сил?

Она уклонилась от его объятий.

— Нет, я не хочу, чтобы вы забыли о своих делах.

А ведь я бы забыл, сказал он себе. Теперь, познакомившись с девушкой поближе, он понял, что она может заставить его забыть обо всем на свете.

Ученый выбросил будоражащие мысли из головы, и стал собирать семена, в которых нуждался. Все необходимое он мог смастерить сам. И большую часть нужных химикатов способен извлечь из тех растений, которые уже использовал для этой цели.

ВСКОРЕ он так увлекся работой, что вздрогнул, когда девушка вновь появилась перед ним, протягивая собранные ягоды. Он механически съел их, едва ли почувствовав вкус.

— Что вы делаете? — спросила Индра.

— С огнем можно бороться при помощи встречного огня, — ответил Ньювелл. — Я хочу создать свою собственную армию.

— И сколько потребуется времени, прежде чем она будет готова?

— Два дня на подготовку семян, еще день, чтобы вырастить их, и сколько-то еще, чтобы обучить солдат-растений.

— А что, если Балкли найдет нас раньше?

— Значит, нам не повезет. Но даже если он нас не найдет, мне предстоит совершить опасный трюк. У меня нет всех необходимых химикатов. Одну сложную смесь я оставил в пузырьке в нашей хижине. Мне придется вернуться туда.

— Это безумие! Вас же поймают!

— Я должен попробовать.

Она побледнела, и Ньювелл с удивлением подумал: «Она волнуется за меня. Интересно, Индра просто рассчитывает, что я спасу ее от Балкли, или за этим кроется нечто более важное?»

— Я пойду с вами, — сказала девушка. — Двоим проще, чем одному.

— Нет, — покачал головой Ньювелл. — Вы будете только отвлекать меня. Мне придется думать о вашей безопасности, а не о своей.

— Но я хочу помочь. Может, я смогу подготовить другие ингредиенты?

Он с сомнением покачал головой.

— Это очень кропотливая работа.

— Я привычна к такой. Я провела много научных экспериментов. Не забывайте, я же — преподаватель.

Он взглянул на нее. Во время прогулки через лес одежда Индры порвалась во многих местах, не предусмотренных модельерами, и тело, проглядывающее в прорехи, вовсе не было телом школьной учительницы. Конечно, он несправедливо думал о школьных учителях.

— Хорошо, что вы напомнили мне об этом, — проворчал он и вернулся к своей работе.

Благодаря ее помощи, он закончил предварительную подготовку семян к вечеру следующего дня, на сутки раньше, чем планировал. А сейчас он крался к хижине, которую полгода делил с человеком, мечтающим убить его.

У него с собой оружие — гипнотизатор, который смастерил отец Индры. Это менее надежно, чем пистолет, но лучшее из того, что он мог получить. Если ему повезет, и он сумеет проскользнуть мимо Балкли, то гипнотизатором вообще не придется воспользоваться. Но если Балкли поймает его, пока он будет воровать пузырек с химикатами…

Ньювелл пожал плечами. В открытой борьбе все преимущества окажутся не на его стороне. Значит, придется действовать тайно.

Он осторожно шел в темноте через лес, не смея воспользоваться фонариком. Еще до того, как его башмаки подняли облако пепла, Ньювелл понял, что добрел до пожарища. В ноздри ударили запахи горелой древесины. Несмотря на то, что прошло больше суток, то тут, то там взметались слабые искорки, подобно сигнальным огням отмечавшие его путь.

Когда пожарище осталось позади, Ньювелл стал еще более осторожным. Он понимал, что, оставшись в одиночестве, Балкли будет спать чутко, как дикий зверь. Существа-растения не очень чувствительны к слабым звукам. Но зато, благодаря рецепторам, рассеянным по всему телу, они очень чутко реагируют на свет. Даже слабое изменение освещенности, например, легкая тень, способна пробудить их.

ОН ЗАМЕР, когда под ногами треснул сучок. Но все вокруг оставалось тихо, и тридцать секунд спустя Ньювелл двинулся дальше, при каждом шаге тщательно проверяя ногой землю. Через сто шагов проявилось массивное темное пятно. Это оказался полу погруженный в землю корпус патрульного корабля, раздавленный разбушевавшейся, игривой планетой. Теперь только его верхушка на несколько метров высовывалась из земли.

Приблизившись к хижине, Ньювелл лег на землю и пополз. Чем меньше отбрасывать тени, тем лучше, подумал он. Идти было бы легче, зато ползти — безопаснее. Он полз медленно, очень медленно и осторожно.

Когда ученый уже добрался до двери хижины, послышался какой-то странный звук — низкий, угрожающий. Ньювелл замер и какое-то время лежал неподвижно, но звук не прекращался. Затем он сообразил, что это такое, и слегка расслабился. Чертов дурак, подумал он, напугался собственного дыхания.

Отдышавшись, он услышал доносившееся из хижины легкое посапывание. На сей раз это был Балкли, который спал безмятежно, не терзаемый никакими мыслями и никакими страхами.

Должно быть, растения-существа на страже, подумал Ньювелл, и некоторые прячутся в хижине. Но в доме совершено темно. Удачно для меня, подумал Ньювелл, что они не приучены реагировать на инфракрасное излучение, так что тепло моего тела их не потревожит. Они, конечно, видят и в инфракрасном, и в ультрафиолетовом спектре, растения вообще очень чувствительны к таким лучам, но им нужны стимулы для ответной реакции. Нет стимулов, нет и реакции. А раз так, то я в безопасности.

Ньювелл прокрался в хижину. Остановился, снова прислушался — дыхание Балкли стало громче, но в нем не слышалось никаких изменений. Лишь бы не коснуться в темноте существ-растений, подумал Ньювелл. Я знаю, где нужные химикаты, я могу добраться до них, не включая свет, потому что я много месяцев жил здесь. Конечно, Балкли за последние дни мог произвести какие-то изменения, но вряд ли он затеял приборку в кладовой. Так, вот и дверь. Теперь я внутри. Вот бутылки, большие и маленькие. Мне не нужно читать наклейки, чтобы узнать, что в них. Это я легко определю и так по размерам и форме бутылок. А вот и тот пузырек, что мне нужен. Практически, мне хватило бы одного кристаллика из него, но не стоит оставлять его Балкли.

Цель достигнута, теперь остается уйти по-английски и…

Внезапно раздался шум. Но не из хижины, а откуда-то сверху. Слабый гул, похожий на гудение насекомого, становился все громче, приближался. Пока не превратился в рев двигателей космического корабля. Это появился второй патрульный корабль, посланный узнать, что случилось с его предшественником. Он действовал более осторожно, чем первый, не снижаясь в темноте и осматривая планету сверху. Очень умно, похвально умно. Но все эти предостережения бесполезны, потому что капитан и его команда не знают, что смерть придет от безоружных растений, заполнивших поверхность планеты.

ОДНАКО, меры предосторожности пока что работали. Рев превратился в жужжание и смолк, когда корабль отлетел дальше.

Остается слабая надежда, что они не скоро отыщут нас, подумал Ньювелл. Надежда для них самих.

Стихли все звуки. Даже звук дыхания Балкли. И это странно. Очень странно. Обычно, крепко спящего человека не разбудил бы такой шум…

Но Балкли не спал. Балкли стоял в дверном проеме, держа фонарь в одной руке и оружие — в другой. Балкли зло усмехался, готовый стрелять, готовый убивать.

Пожалуй, придется изменить окончание отчета, с сарказмом подумал Ньювелл. Моя цель не достигнута.

Балкли шагнул вперед.

— Не двигайся, Ньювелл, — предостерег он. — Если, конечно, не хочешь тут же сдохнуть.

Ньювелл замер. Проклятый космический корабль, с горечью подумал он. Разлетались тут, черт бы их побрал. И не вовремя разбудили Балкли.

Балкли включил верхний свет и выключил фонарь.

— Пойдем в гостиную, — спокойно сказал он. — Располагайся. Чувствуй себя как дома. Представь, что ты живешь здесь.

Плоский, как всегда, юмор Балкли. Или это не юмор. Вряд ли Балкли хотел, чтобы Ньювеллу было удобно. Просто сидящий человек не может прыгнуть на вас так же внезапно, как стоящий. Сидящий человек представляет собой более легкую добычу, особенно под прицелом пистолета.

— Я так и думал, что ты вернешься, Ньювелл, — продолжал Балкли. — Я так и думал, что ты не покинешь старого приятеля, не сказав ему «гуд-бай». Только не уходи. Не думаю, что сейчас случится еще одно землетрясение, но если таковое все — таки произойдет, я пристрелю тебя при первых же его признаках.

ОН ВСЕ РАВНО пристрелит меня, когда я стану ему бесполезен, подумал Ньювелл. Что же делать? Существа — растения следят за мной. Трое из них прямо тут, в комнате. Подумать только, они все время находились здесь, торчали как манекены, ничего не видя, ничего не слыша, ничего не предпринимая. Кстати, старые знакомые, узнаю Крутосваренного и Мягкосердечного. Или это их двойники? Все может быть. А вот третий выглядит еще более похожим на человека. Бело-коричневое лицо пересекает коричневый шрам с белой каймой. Лицо со шрамом. Вполне человеческое и зловещее.

Но не важно, как они выглядят. Главное — как они действуют, их побудительные мотивы. А действуют они как роботы, хорошие роботы под контролем Балкли. Ну, может, не совсем идеальные. У них есть свои слабости. Но сейчас мне рассчитывать не на что. Вопрос: что же теперь делать?

Непосредственно с растениями ничего не сделать, так что нечего о них и думать. Балкли — вот слабое звено в цепочке, приведшей меня в ловушку. Нужно разобраться с ним, и роботы не получат приказов, они станут безопасны. Нужно лишить Балкли сознания хотя бы на несколько секунд, и я получу шанс. И тогда я смогу опередить их, особенно в темноте.

Нужно начинать. Моя рука медленно ползет по подлокотнику пластексового стула, на котором я сижу. Балкли ничего не замечает. Хорошо. Теперь нужно заговорить, нужно затеять разговор, который заинтересует Балкли настолько, что он не заметит, что делает моя рука. Рука может быть более быстрой, чем глаз. Она собирается проскользнуть в карман и достать гипнотизатор. Загорится пульсирующий огонек, станет изменять цвет и привлечет к себе внимание Балкли, прежде чем тот сообразит, что происходит…

— Ну, ладно, Балкли, ты меня поймал. Чего ты хочешь?

— Сперва я хочу, чтобы ты помог мне вернуть ту девчонку.

— Школьную училку? Она же тебе не понравилась.

— Черта лысого это училка! Она танцовщица! Она была у меня в руках, а я не понял этого! Вчера я смотрел свою любимую передачу — да, я починил телевизор, своего единственного верного друга, — и меня словно стукнуло, что я совсем недавно видел это лицо.

— Ты быстрый, лишь когда нажимаешь спусковой крючок. А доходит все до тебя туго.

— Не пытайся шутить, Ньювелл. Это моя привилегия.

— Хорошо, хорошо, ты — прирожденный юморист.

Он начинает заводиться, подумал Ньювелл. Отлично. По крайней мере, он не обращает внимания на мою руку.

— Последнее предупреждение, Ньювелл. Хватит с меня твоих шуточек. Я хочу вернуть эту девчонку.

Теперь нужно рассмеяться, подумал Ньювелл. Рассмеяться, хотя так хочется разбить ему морду.

— Ты сумасшедший, Балкли. Или теперь твоя очередь хохмить?

— Я не сумасшедший, и я не шучу. Я хочу ее вернуть.

— Но ты же понял меня. Я ответил: «Нет».

Глаза его заблестели, подумал Ньювелл. Не нужно заходить слишком далеко. Я не хочу, чтобы он открыл стрельбу. У него пересохли губы. Он все время облизывает их.

— Ты дурак, Ньювелл, — спокойно и очень опасно произнес Балкли. — Круглый дурак. Зачем тебе девчонка? Ты и знаешь-то ее лишь несколько дней. Она ничего для тебя не значит. Я имею в виду, ничего жизненно важного. Ты можешь жить или подохнуть, но я все равно заполучу ее, так или иначе. Я предлагаю тебе жизнь, если ты поможешь мне ее вернуть.

— Ты впустую тратишь время, — стоп, подумал Ньювелл, это неправильная тактика, нужно тянуть время, спросить, что он хочет, чтобы я сделал. Но я не могу. Только не о ней, как о предмете торга. Я даже думать об этом не могу в таком ключе. — Ты говоришь о ней так, словно она — вещь. Тогда можешь застрелить меня, и покончим с этим. Я не стану это обсуждать.

БАЛКЛИ застыл. Лицо его покраснело от гнева. Вот сейчас он может выстрелить, подумал Ньювелл.

Но Балкли спокойно сказал:

— Независимо от того, что я решу сделать тебе, Ньювелл, могу точно сказать, что это тебе не понравится. Я не застрелю тебя сейчас. Это был бы для тебя слишком легкий выход. А мне нравится продлевать удовольствие. На какое-то время я оставлю тебя в живых.

— Ты не можешь заставить меня жить против моего желания. Если начнешь меня пытать, я покончу с собой. И тем самым вырвусь из твоей власти.

— Ты соблазняешь меня, Ньювелл, — медленно, тихо проговорил Балкли. — Мне даже неловко говорить, как ты соблазняешь меня. Я возненавидел тебя до самых печенок с тех пор, как узнал поближе…

— С тех пор, как подставил меня. Мы всегда ненавидим тех, кого подставляем. Наверное, это происходит из-за чувства вины.

— Какая чушь! Я вовсе не чувствую себя виноватым из-за того, что сделал тебе. Я лишь жалею, что не придумал чего-нибудь похлеще. Но я собираюсь сделать все, что в моих силах, чтобы придумать этакое…

— А ты ни о чем не забыл, Балкли? Вскоре мы не будем на этой планете одни. Тебя разбудил космический корабль…

— Знаю. Я услышал его.

— И он не нарушит твои планы? Скоро корабль приземлится где-то там, — левой рукой Ньювелл неопределенно махнул в сторону окна. — Капитан и команда уже знают, что эта планета чем-то опасна. Потому что они прилетели на поиски пропавшего первого корабля. На сей раз они будут осторожны. И ты не застанешь их врасплох.

— Дурак, — в голосе Балкли прозвучало презрение. — Они не могут быть достаточно осторожными, потому что не знают, чего опасаться. Разве кто-нибудь станет опасаться нападения деревьев?

Он прав, подумал Ньювелл. Он говорит то же, что думаю я сам. Но не стоит показывать, что я с ним согласен.

— Они станут с подозрением относиться ко всему.

— Ко всему, что шевелится, но не станут опасаться того, чего следует бояться на самом деле.

Как и ты, дружок, подумал Ньювелл. Ты следишь за мной, чтобы я не прыгнул на тебя с этого стула. Но не обращаешь внимания на левую руку. И не понимаешь, что я жестикулирую правой рукой, чтобы отвлечь тебя, направить твое внимание на окно, в то время, как моя рука уже достала гипнотизатор.

А теперь он уже начал работать, и ты даже не видишь его, свет слишком слабый, слишком близкий по спектру к инфракрасному, так что твои глаза воспринимают его, но не передают сигналы мозгу. А ты восприимчив к внушению, старик определил это, когда беседовал с тобой в моем присутствии. Так что прежде чем ты поймешь, что происходит, твои глаза застынут, и ты уже не сможешь отвести их. Ты сделаешь все, что я скажу, на этом и закончатся все твои грандиозные планы…

Балкли заговорил более резко, но его слова уже имели мало значения для Ньювелла.

— Однако, сейчас я не хочу говорить о корабле. Я разберусь с ним, когда придет время. И надеюсь, второй раз не случится землетрясения, способного нарушить мои планы, и я захвачу корабль в целости и сохранности, и уберусь с этой проклятой планеты.

— Это ты так думаешь.

— Это так будет. А теперь давай-ка о тебе, Ньювелл. Ты хочешь жить или умереть? Впрочем, это не тот вопрос. Когда я займусь тобой, тебе захочется умереть, даже если я позволю тебе жить. Настоящий вопрос в том, хочешь ли ты умереть легко, или желаешь сперва пострадать?

— Будем разумными, Балкли, — еще немного, подумал Ньювелл, и он будет у меня под контролем. — Мне нравится мучиться не больше, чем любому другому человеку. Так что твой вопрос…

— Выключи его, Ньювелл.

В ГОЛОСЕ Балкли появилось нечто неожиданное. Что-то, что мне не нравится и чего я не могу понять, подумал Ньювелл. Дикая насмешка, звериное торжество, заглушившее даже презрение. Я как-то выставил себя дураком?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Ньювелл.

— Только то, что сказал, — ответил Балкли. — Эта штуковина у тебя в руке не сработала. И не сработает, неважно, сколько времени ты будешь ее на меня направлять. Я невосприимчив к гипнозу.

Это невозможно, подумал Ньювелл. Он просто лжет, чтобы выбить меня из колеи. Старик сказал, что этот подонок подвержен внушению. А гипнотизатор срабатывает в девяноста девяти случаев из ста даже на среднем человеке, и нет никаких причин, почему бы ему не подействовать на эту мразь.

Балкли резко прекратил смех.

— Ты далеко не все знаешь обо мне, Ньювелл. Я много чего о себе не рассказывал. Пока проводилось следствие, меня неоднократно пытались загипнотизировать. Я успешно симулировал транс, но не сказал им ничего, что хотел скрыть.

— Но как…

— Потому что я в принципе не могу быть загипнотизирован, в голосе Балкли вновь прозвучало звериной торжество. — Я неуязвим для гипноза, по крайней мере, когда на мне пробуют штучки, пригодные для обычного человека. Как существуют прививки против инфекций, так и я давно уже сделал себе прививку против гипноза. В свое время я обратился к классному специалисту, который ввел меня в гипнотический транс и сделал внушение: Никогда не позволяйте опять загипнотизировать себя. Хорошая уловка для убийцы, не правда ли, Ньювелл? И она все еще действует.

ОН ОБМАНУЛ меня, подумал Ньювелл. Так пусть теперь злорадствует, он имеет на это право. Грязный, жестокий, подлый убийца, он выказал такую проницательность, какой я вовсе не ожидал от него. Он сделал из меня полного идиота. И цена всему этому — не только моя жизнь, которую не стоит и брать в расчет, но жизнь Индры и ее отца.

Выражение его отчаявшегося лица, должно быть, было забавным. Балкли собирался снова рассмеяться, но тут сила отчаяния заставила Ньювелла прыгнуть со стула прямо на него, и сомкнуть руки на горле Балкли.

Балкли инстинктивно вскинул руки, с его губ сорвался хриплый крик: «На помощь!».

Но существа-растения не шевельнулись. Ньювелл отпустил горло и ударил кулаком прямо в челюсть. Балкли упал на спину. И вновь преданные рабы не пришли к повелителю на помощь. Крутосваренный, Мягкосердечный и Лицо Со Шрамом — все трое стояли, словно парализованные… нет, словно загипнотизированные! Гипнотизатор, потерпевший неудачу с Балкли, прекрасно справился с ними.

Балкли грязно выругался, его рука потянулась к валявшемуся на полу пистолету. Ньювелл швырнул стул, но промахнулся и не отбросил пистолет от Балкли. Тогда Ньювелл метнулся к двери и выскочил из нее, и сразу же пуля пробила стену хижины за спиной беглеца.

Ньювелл мчался в темноте, сжимая в руке все еще работающий гипнотизатор. Огонек делал его мишенью для Балкли, но приходилось рисковать, так как теперь он знал, что гипнотизатор помогает справиться с существами-растениями. Ньювелл уже понял, как это произошло. Существа по-разному реагировали на различные длины световых волн. А когда те быстро менялись в непрерывной последовательности, существа получали противоречивые приказы. И в результате не делали ничего, стояли неподвижно, как самые обычные растения.

Балкли преследовал его в темноте. Позади раздался звук выстрела, вспышка пламени на мгновение разорвала темноту. Затем Ньювелл нырнул за стоящее дерево, и Балкли потерял из виду огонек, за которым следовал. Ньювелл отметил, как его проклятия стихли где-то вдалеке.

Он позволил себе короткую передышку, прежде чем тронуться в путь.

Позже, когда он рассказывал Индре о своем избавлении по счастливой случайности, то увидел, как сильно это подействовало на нее. Лицо девушки побледнело, голос дрожал.

— Теперь он станет еще опаснее, — сказала она и содрогнулась. — Он будет преследовать вас, придумает что-нибудь, чтобы отомстить.

— Он может послать за нами своих солдат-растений. Но теперь мы можем защититься от них гипнотизатором, и Балкли это известно. Он должен отправиться на поиски сам, если хочет добиться результата.

— Он знает, что, по большому счету, мы не сможем от него убежать, — сказала Индра. — Отец не может уйти далеко, а я не оставлю его на милость Балкли.

— Но у Балкли нет для нас свободного времени, — возразил Ньювелл. — Вы же видите, Индра, он должен приготовиться к прибытию космического корабля. А поскольку он не знает, где приземлится корабль, то не может рисковать, охотясь за нами. Корабль может выжечь себе место для посадки в лесу, но если потом на открытой поляне появятся растения, это вызовет у людей подозрения. Так что Балкли должен заранее послать своих солдат-растений в нужное место и заранее отдать им необходимые распоряжения.

— Так что, вы думаете, мы на какое-то время в безопасности?

— Пока космический корабль не совершит посадку и не подвергнется нападению.

— Но мы же не можем позволить, чтобы и эта команда была перебита так же, как предыдущая. Мы должны что-то сделать!

— И что же? — спросил Ньювелл.

— Предупредить их! Подать им сигналы!

— Это невозможно, пока они в воздухе. У нас нет надлежащего оборудования. Кроме того, вряд ли они сразу поверят тому, кто свяжется с ними. К тому же, если бы мы и сумели с ними связаться, то они стали бы остерегаться нас, а не Балкли. Нет, единственное, что мы можем сделать, это добраться до корабля после того, как он сядет, и остановить армию Балкли.

— Вы хотите использовать гипнотизатор?

— Это лучшее, что у нас есть.

— Но что, если Балкли это понимает? — спросила Индра. — И он попытается улучшить своих солдат? Вы сами рассказывали, как он предвидел, что на него попытаются воздействовать гипнозом, и принял меры предосторожности против этого. А если он найдет способ защитить от гипноза своих солдат-растений?

Ньювелл медленно кивнул.

— Вы правы, Индра, такая опасность существует, и я не могу отмахнуться от нее. Я и так все время недооценивал Балкли, но больше не могу себе этого позволить. Теперь это может стать смертельно опасным…

— Вот если бы у нас была такая штука, как огнемет…

— Но у нас нет огнемета. Кстати, Индра, разговор об огнемете кое-что мне напомнил. Как я уже говорил, против огня нужно бороться огнем. А против рабов — рабами. И я почти готов к этому. — Он достал из кармана пузырек, добытый с таким риском. — Необходимо продолжить наши эксперименты как можно быстрее. Я буду работать всю ночь, чтобы получить зубы дракона, готовые к посеву.

— А поле, где собираетесь их сеять?

— Его тоже следует подготовить. У меня не займет много времени закончить химическую обработку. И вы тоже сможете мне помочь.

— А может, вы недовольны, что я, простая школьная училка, высказываю такие правильные идеи?

Он обнял ее в темноте и рассмеялся.

— Я влюбился в вас не из-за идей.

— Вы, как все мужчины, влюбляетесь, выбирая для этого самые худшие причины. Например, в мое лицо, которое увидели на телеэкране!

— И не только лицо.

— Не заставляйте меня краснеть.

Краснеть? Ну, вы же школьная училка. Наденьте свои очки, и никто этого не заметит.

У планеты не имелось луны, но небо всю ночь было чистое, и свет крупных звезд прекрасно все освещал. Ньювелл выключил фонарик, который использовал, пока смешивал химикаты, и продолжил работу в полутьме. Индра работала рядом, и это ощущение близости придавало ему сил. Неудивительно, что Балкли завидовал Ньювеллу и сходил с ума от ярости.

Через несколько минут после того, как они закончили работу, рассвело. Наступил новый день. Отец Индры спал неподалеку на куче листьев, которые дочь тщательно собрала, приготовив ему мягкую постель. Когда стало совсем светло, он проснулся, поднялся на ноги, потянулся и стряхнул с себя листья и остатки сна.

— Действительно, здесь очень благоприятная среда для человека в возрасте ста двадцати одного года, — прокомментировал мистер Хилтон. — Но все же я не думаю, что сон на голой земле благоприятно скажется на моих суставах. Нет, сэр, я расцениваю свой поступок как неразумный, но, к сожалению, неизбежный в данных обстоятельствах. И в то же время, сэр, я полагаю, что такой сон оказал на меня бодрящий эффект. Нет ничего лучше непосредственного контакта с живой природой, чтобы восстановить энергию человеческой души.

Ньювелл, слишком занятый работой, чтобы при этом вести светскую беседу, что-то промычал в ответ.

— Приятно услышать, сэр, что вы согласны со мной. Это дает надежду будущему Человечества. Иногда я склонен полагать, мистер Ньювелл, что наш способ существования слишком сложный, слишком искусственный. Это сбивает душу с толку, лишает ее контактов с истинным величием Вселенной. Да, боюсь, что мы потеряли Истину, когда лишились простоты бытия. Мы живем в больших городах на разных планетах, которые являются частями еще более крупной системы. В детстве мы ходим в большие школы, затем в еще более крупные Университеты. Мы принимаем на себя все более и более усложненные обязанности. Но совсем не так было когда-то, в былые времена.

Старики и тогда были такими же, подумал Ньювелл. Наверное, и в стародавние времена они говорили то же самое. Но, слушая хорошо поставленный голос и мудрую речь, люди меньше задумываются о значении слов. А то, что времена меняются, почему-то всегда принято считать новым открытием.

— Мой отец, сэр, прожил до ста шестидесяти трех лет, и лишь несчастный случай прервал его жизнь. Я родился, когда ему исполнилось сто одиннадцать. Я происхожу из рода долгожителей, сэр, из рода, который очень долго сохраняет свои мужские способности.

— Все хвастаешься, да? — спросила Индра. — Ладно, папа, пора идти. И еще…

— Да, дорогая?

— Я знаю, что мистер Ньювелл слишком вежлив, чтобы просить тебя о помощи, но мы очень торопимся.

— Какое-то важное дело, да, дорогая?

— Да, очень важное. И было бы здорово, если бы ты нам помог.

— Все, что в пределах моих способностей, дорогая Индра, в довольно широких пределах моих способностей. Объясните, в чем ваша проблема, и я приложу все усилия, чтобы дать полезный совет.

— Понимаешь, отец, нам не нужны советы. Нам нужна чисто физическая помощь.

Старик откашлялся.

— К сожалению, Индра, как ты знаешь, я испытываю недостаток в физической энергии. Теперь я уже не тот, что прежде. Мысленно я всегда с тобой, но вот физически…

— Это будет не трудно, отец.

— Одну минутку, Индра, я должен сказать мистеру Ньювеллу кое-что важное. Поверите ли, сэр, кода мне было двадцать три года, и я являлся аспирантом Промежуточной Секции… нет, Малого Галактического Отдела аспирантуры 4-А… или, скоре, 5-С?… сейчас, сейчас, я вспомню…

— Иди сюда, отец, — сурово сказала Индра. — Это действительно очень просто. Нужно всего лишь прорыть борозды. Помнишь вспаханное поле на древних картинах?

— Ты хочешь, чтобы я делал работу простого чернорабочего, да, дочь?

Но он подошел к ней и, к удивлению Ньювелла, под настойчивым руководством Индры вскоре занялся полезным делом.

Ньювелл потряс головой и продолжил свою работу. Уже два часа, как солнце поднялось над горизонтом, кода он, наконец, начал высаживать семена под названием зубы дракона.

ДЕЛО ШЛО медленнее, чем тогда, когда он проводил опыт на глазах у Балкли. Здесь он шагу не мог ступить, не глядя внимательно под ноги. Поле оказалось загромождено поломанными деревьями, пнями и всевозможным кустарником, но не было времени искать лучший участок. Должно хватить и такого, чтобы вырастить урожай зубов дракона.

Девушка и старик со страхом наблюдали, как мгновенно, буквально на глазах поднимаются только что вылупившиеся из земли побеги, как постепенно они превращаются в человекоподобные фигуры.

— Великолепно, — сказал старик. — Это самое замечательное явление из всех, что я видел. Однако, оно не совершенно беспрецедентно. Я вспоминаю описания некоторых растений с планет малоизвестных звездных систем…

— Конечно, отец. — Индра повернулась к Ньювеллу. — И что вы будете делать теперь?

— Обучать их командам, подаваемым светом. Для этого у меня есть фонарик и гипнотизатор. Мне потребуется приучить их к сигналам различной интенсивности. У них врожденная тенденция тянуться к красному свету и отстраняться от фиолетового. Несомненно, это связано с розовым солнцем. И поможет мне управлять их движениями и увязать световые сигналы с командами, подаваемыми голосом. Создать у существ условные рефлексы, чтобы они могли реагировать на мои слова.

— И сколько времени это займет?

— Я получу первые результаты уже через несколько часов…

Сверху раздался такой же грохот, который они слышали предыдущей ночью. На солнце сверкнул крошечный серебристый кораблик. Сверкнул и исчез.

— Это — космический корабль, прилетевший вчера! — воскликнула девушка.

— Они все еще барражируют над поверхностью планеты, пытаясь обнаружить Балкли и меня. Надеюсь, не скоро преуспеют в этом, потому что трудно с воздуха разглядеть крошечную пластексовую хижину.

— Надеюсь, теперь, когда им известно о происшествии с первым кораблем, будет нелегко застать космонавтов врасплох! — воскликнула девушка.

— Я бы не стал на это рассчитывать, — покачал головой Ньювелл. — Им наверняка известно о случающихся здесь землетрясениях, и когда они обнаружат полузарытые в землю обломки первого корабля, то прежде всего подумают, что аппарат стал жертвой стихии. Балкли даже может кое-что предпринять, дабы заставить их так думать. Например, поднять сигнал бедствия.

— Тогда у нас мало времени!

— Вы правы. Чем быстрее я обучу своих солдат, тем более защищенными мы станем.

Время тянулось долго. И если раньше казалось, что существа-растения вырастают почти мгновенно, то теперь они едва шевелились. Права старая пословица, гласящая, что горшок, который все время проверяют, никогда не закипит. Растения, за которыми они пристально наблюдали, казалось, совсем перестали расти.

Но, рано или поздно, они все же достигли полного роста и начали высвобождаться из земли. Ньювелл включил фонарик и стал чередовать его сигналы с голосовыми командами.

Было удивительно наблюдать, как быстро существа учатся повиноваться — или, скорее, приобретают условные рефлексы к повиновению, поскольку об их сознательном обучении речи не шло. Ньювелл быстро достиг первых результатов и мог уже единственным словом посылать своих солдат вперед или назад.

Над их головами опять пролетел космический корабль, но, к счастью, не стал снижаться поблизости. Времени оставалось все меньше. С отчаянной быстротой ученый продолжил тренировки.

Вскоре он научил их ходить и маневрировать. Теперь предстояло научить их убивать.

РАЗУМЕЕТСЯ, Ньювелл не собирался заставлять их убивать людей, даже Балкли. О Балкли он позаботиться сам. Целью для его воинов были существа-растения того же вида. На любой войне солдаты нужны для того, чтобы убивать друг друга. Они не должны быть слишком честолюбивыми и думать об убийстве командиров. В прежние времена, когда военные кампании широко распространялись на Земле, существовала пословица, что генералы должны умирать в своей постели.

Но генералу Балкли не светило умереть в своей постели. Потому что, по сравнению с армией Ньювелла, Балкли попадал в невыгодном положении. Солдаты Балкли обучены убивать людей, поражать их в слабые места и нападать в дикой яростью, чтобы заранее испугать своих жертв. И против сородичей своего вида они стали бы сражаться точно так же, били бы в сердце или в горло — но у существ-растений там нет уязвимых мест. К тому же, растения нельзя напугать.

Правда, у них тоже есть слабые места — но Балкли не ботаник и ничего о них не знает. Но я-то знаю, подумал Ньювелл, и научу этому секрету свою армию. Я покажу как парализовать двигательные центры, отвечающие за движения рук и ног. Я сделаю из своих солдат первоклассных убийц своих собратьев.

Учились они быстро. Спустя чуть больше часа после того, как началось обучение, Индра спросила:

— А как они будут знать, на кого нападать? В сражении они станут принимать друзей за врагов.

— Это хорошая мысль, — кивнул Ньювелл. — Нужно дать им если не форму, то по крайней мере, знаки отличия. Они соберут с деревьев зеленые лианы и повяжут их на руки.

Отец Индры наблюдал за приготовлениями вплоть до последней минуты, когда Ньювелл уже был готов привести свою армию в движение.

— Есть что-то весьма внушительное в военном параде, — сказал он. — Если бы у людей была такая же дисциплина, как у этих растительных существ! Я частенько думаю, сэр, что главной слабостью молодого поколения является отсутствие дисциплины. Молодые люди непослушны, непочтительны к старшим, нетерпимы к накопленной мудрости и опыту тех, кто жил до них. Он считают себя самыми мудрыми. Эти же существа — растения уважают и власть, и мудрость. И они повинуются им, сразу и не раздумывая.

Ньювелл пропускал слова мимо ушей. Его армия уже готова к походу, и он сам, как полководец, испытывал неуверенность лидера, которому предстояло принять важное решение. Ему понравилось обучать существ-растений, но время истекало. Возможно, он и так уже задержался слишком долго.

Ньювелл подал зеленый сигнал, означающий: «Вперед марш!»

И армия двинулась вперед.

Это выглядело так, словно весь лес снялся с места и пришел в движение. В голове у Ньювелла вертелась фраза из какой-то древней пьесы: «Когда на Дунсинан Бирнамский лес пойдет». Он понимал, что для древних людей это всего лишь речевой оборот, игра слов. Сейчас же данное пророчество приобрело буквальное и ужасающе значение.

Солдаты-растения двигались медленно и непреклонно. Сколько понадобится времени, подумал Ньювелл, пока они доберутся до хижины, укрытия, где затаился Балкли, готовясь перебить команду прибывшего корабля? Самое малое, еще полтора часа. И если Балкли что-либо заподозрит, если он окажется достаточно прозорливым, чтобы шпионить за мной, то попытается остановить мою армию, сжечь ее, как я поступил с его солдатами. Мне нельзя попасть в ловушку, а я уверен, что она уже приготовлена. Остается только надеяться, что корабль не вздумает приземлиться именно сейчас.

РАЗ, ДВА, три, четыре, раз, два, три, четыре. Это — мрачная пародия на человеческую армию, четыре тысячи деревянных ног, марширующих в едином ритме. Раз, два три, четыре, раз, два, три, четыре — они идут безжалостно, без остановок. И не ведут никаких разговоров, сбивающих дыхание, ломающих ритм марша, расслабляющих и отвлекающих.

Трудно дышать, подумал Ньювелл. Во рту пересохло, сердце колотится в груди. Желудок болит, словно завязан в тугой узел. Неужели все это чувствовали перед боем и раньше, в те времена, когда Человечество было молодо и наивно? Но они готовы следовать приказу хоть смерти в зубы…

Балкли вооружен, подумал Ньювелл, у Балкли есть оружие, способное поразить, как существо-растение, так и человека. У меня же есть только голые руки, чтобы бороться с ним. Гипнотизатор теперь бесполезен, у него слишком малый радиус действия, к тому же вместо Балкли я загипнотизирую своих солдат. Так что его нельзя использовать, нельзя…

Раз, два три, четыре, раз, два, три, четыре. Обычные, человеческие солдаты не нуждаются в гипнотизаторах, их вводит в транс сам ритм. Главное — приучить к нему, думал Ньювелл. Ну вот, дыхание у меня успокоилось, живот перестал болеть. Сколько мы уже идем? Не больше четверти часа. Но страха и неуверенности уже нет, теперь я готов столкнуться с чем угодно. Индра с отцом идут позади. Старик, как обычно, разглагольствует о молодом поколении, девушка идет с бледным, застывшим лицом. Увидев, что я обернулся, она машет мне…

Возможно, мне стоило приказать им отстать, чтобы не подвергаться излишней опасности, но она бы все равно не послушалась. А, кроме того, это не играет никакой роли. Если моя армия победит, никакой опасности не возникнет. Балкли не станет стрелять в Индру, а мои солдаты защитят девушку от прочих врагов. Защитят, если все пойдет по плану, если преуспеют в том, чему я их обучил. Если же войско потерпит неудачу, то она умрет, как и все мы. Мысль об этом пугает меня, думал Ньювелл, но так для нее будет лучше, гораздо лучше, чем угодить в лапы Балкли.

Раз, два три, четыре, раз, два, три, четыре. Еще четверть часа позади. Пройдена треть пути. И никаких следов посадки корабля. Время все еще на моей стороне.

Раз, два три, четыре, раз, два, три… Что-то сломало ритм. Бело-коричневый объект поднимается с земли и бросается на меня.

Деревянные руки, хватающие меня за горло, жесткая кора, впивающаяся в кожу. Умный парень этот Балкли. Нападите на генерала, оставьте армию без командования. Убейте генерала…

Я пытаюсь оторвать от горла деревянные руки. Моя силы против силы ничего не чувствующего существа-растения, моя плоть и кровь против растительных тканей, дождь, заливающий глаза… нет, это не дождь, это пот, покрывший мое лицо.

Тупик. Никто из нас не может шевельнуться. Оба напряженные, застывшие. Вот только растение не устанет в отличие от меня…

Но это еще не конец. Солдаты хорошо усвоили данные мной уроки. Они поспешили на помощь. Деревянные руки отпустили горло, бело-коричневое тело разорвано на части. Хорошие солдаты…

НЕБОЛЬШАЯ дезорганизация все же нарушила стройные ряды моей армии. Пришлось дать сигнал к остановке и навести порядок.

Значит, у Балкли есть разведчики, наблюдающие за мной. Я так и думал. Балкли не дурак. Но все еще остается вопрос: научил ли он своих солдат защищаться от собратьев?

Что-то сверкнуло в небе, потом еще раз. Появилась маленькая серебристая фигурка, которая быстро росла. Это пошел на посадку патрульный корабль.

— Корабль приземляется! — сказал Ньювелл Индре. — В конце концов, мы опоздали!

— Пока еще нет, — ответила девушка. — Они станут принимать меры предосторожности, и это их задержит. Вряд ли сразу после приземления экипаж выйдет из корабля. Сначала они наверняка проверят приборами окружающую местность. Если бы только наши солдаты могли двигаться быстрее.

— Я попытаюсь, но не уверен, — ответил Ньювелл. — Если я усилю стимул, то получу более сильный ответ. Сейчас я включу зеленый сигнал как можно ярче…

Ньювелл включил фонарик и стал водить его лучом по рядам солдат. Никакой реакции. Но это в первый момент, а чуть позже… да, армия стала постепенно набирать скорость. Ритм увеличивался. Теперь это было не «раз, два, три, четыре», а «раз-два и три-четыре». Они стали передвигаться вдвое быстрей.

Но корабль все снижается и через десять минут завершит посадку.

Старик что-то бормочет, подумал Ньювелл. Я слышу, как он ворчит где-то позади, потому что не может выдержать новый темп похода. Еще одна фигура кидается на меня с земли. Но я теперь начеку, реагирую быстро и уворачиваюсь от опасных деревянных клешней, предоставляя своим солдатам избавиться от злоумышленника. Независимо от того, что происходит, мне нельзя задерживать основную часть армии.

Судно совершило посадку. Очевидно, космонавты увидели предыдущий корабль и решили узнать, что произошло, потому что приземлились менее чем в ста ярдах от места крушения.

Десять минут, всего лишь десять минут, подумал Ньювелл. Пусть они остаются внутри эти десять минут, и тогда останутся в безопасности. Как бы их предупредить…

Я должен бежать, нужно обогнать своих солдат. Во рту и горле совсем пересохло, очень трудно дышать.

Но это меня не остановит, подумал Ньювелл. Я мужчина и, как храбрый вождь, должен быть впереди. Я увидел, как открывается внешний люк корабля. Они собираются выходить.

— Оставайтесь внутри! — во всю мощь легких заорал Ньювелл. — Не выходите! Опасность!

УСЛЫШАЛИ ли они его? Увидели ли силуэт на экране? Или вообще заняты своими делами?

Как бы там ни было, но люк остался закрытым.

Двое существ-растений прыгнули на Ньювелла. Он попытался отскочить, но еще несколько отрезали ему путь назад, окружили… И в этот момент в бой вступили его солдаты.

Вся поляна оказалась заполнена странными фигурами, корчившимися, как при порывах сильного ветра. Наиболее поразительной особенностью сражения Ньювеллу показалось то, что происходило оно в полнейшей тишине. Отчаянные поединки возникли в сотне мест и были неистовыми — но все в совершенном молчании. Эти солдаты не могли ни криками пугать противника, ни вопить от боли. Лишь иногда раздавался хруст ломающихся сочленений или треск раскалывающегося пополам ствола. А все поле боя казалось сущим кошмаром.

По поляне, казалось, хлестал гигантский меч, сметая ряды противника и своих солдат. Потом одно из существ-растений Балкли пустило в ход лучевой пистолет. На пути луча вспыхнула серия пожаров, и через несколько мгновений все пространсто оказалось объято огнем.

Дым поднялся над сражающимися фигурами, превращая фан-тасмагоричный бой в кошмар. Треть солдат на поляне уже лежала без движения, и Ньювеллу показалось, что в основном это солдаты Балкли. Он обучал их сражаться с людьми, а не со своими собратьями, и это не могло не сказаться на ходе боя.

Люк так и не открылся. Ньювелл увидел, как пришли в движение орудия корабля. Очевидно, капитан, не в силах разобраться, кто на чьей стороне, решил нанести удар по всем сразу.

Ньювелл подал фиолетовый сигнал к отступлению, и его солдаты покинули поляну, оставив на ней лишь солдат противника.

В это мгновение ударили лучи корабельных орудий. Через пять секунд на поле боя осталось лишь несколько, пылающих как факелы, солдат Балкли. Сражение закончилось.

Люк корабля скользнул в сторону. Двое мужчин с оружием наготове осторожно выглянули наружу и поморщились, когда резкий запах наполненного дымом воздуха забил им ноздри. Позади появились еще двое, тоже вооруженных.

Ньювелл вышел вперед. Он чувствовал себя опустошенным, как после целого дня тяжелого физического труда, хотя солнце еще не успело подняться высоко. Он с изумлением осознал, что весь бой не занял и получаса.

— Поднимите руки, — резко произнес один из мужчин. — И пройдите вперед, чтобы мы вас обыскали.

Ньювелл хотел улыбнуться, но его лицо сковала судорога.

— У меня нет оружия. Это я предупредил вас.

— А где командир этих существ?

— Вероятно, спасает жизнь бегством. Он хотел поймать вас врасплох, как первый корабль.

— Что же тут произошло?

НЬЮВЕЛЛ объяснил как можно короче. Затем его увели на корабль, где пришлось еще раз рассказать все капитану.

Тот, выслушав историю, нахмурился.

— Беглец мог захватить с собой несколько рабов-растений.

— И может быть, он сумеет создать их еще, — добавил Ньювелл. — Методика не слишком трудная. Если он нашел еще один пузырек с химикалиями, взамен украденного мной… Он опасен.

— Его необходимо поймать, — сказал капитан. — Вы знаете его привычки. И знаете эту часть планеты. Как вы думаете, сумете привести нас к нему?

— Я постараюсь. Но мы должны быть осторожными. В лесу легко устроить засаду.

— Конечно. Это можно сделать даже в одиночку. Но я хотел бы знать, Ньювелл, почему я должен вам доверять?

— Это намек на то, что я преступник, не так ли? Обо мне и моем характере могут свидетельствовать мистер Хилтон и его дочь. Это они летели на похищенном грузовом корабле.

— И они живы? Отлично! Так где же они?

Где они? Последний раз, когда он их видел, отец и дочь находились неподалеку от поляны, но это было полчаса назад, в начале сражения. Ньювелл почувствовал, как кровь отливает от его лица при мысли, что, возможно, они оказались в руках отчаявшегося Балкли.

— Я думал, что они рядом со мной, капитан. Должно быть, они потерялись во время боя.

— И вы думаете, что их мог взять в плен Балкли, не так ли? — резко спросил капитан.

— Боюсь, что так, сэр.

— Это — еще одна причина его поспешного бегства. Ньювелл, я дам вам несколько человек с бластерными винтовками. Но больше, извините, ничего не могу сделать.

— Мне больше ничего и не нужно, сэр. У меня есть солдаты-растения. Правда, они обучены нападать на своих сородичей, а не на людей, но они разберутся с существами, которые все еще могут оставаться у Балкли, и позволят мне добраться до этого негодяя.

Усталость исчезла. Страх за жизнь Индры и ее отца молнией промчался по жилам и придал Ньювеллу новые силы.

Куда же Балкли их увел? Только не через поляну, простреливаемую орудиями корабля. Должно быть, он отступил к пластек-совым хижинам, чтобы забрать вещи, в которых будет нуждаться больше всего, а также химикаты, чтобы создать новые зубы дракона, запчасти для изготовления фонаря, и энергогенератор. Без всего этого ему вообще нет смысла убегать.

Ньювелла уже поджидали два человека, которых ему выделил капитан.

— Держитесь рядом со мной, — приказал он, а деревянным солдатам высветил фонариком приказ: «Построиться на поляне и цепью вперед!».

Существа построились и двинулись вперед. Небо все еще было застлано дымом от тлеющего поля боя, но в лесу царили тишина, мир и спокойствие, землю покрывала трава и листья, цвели какие-то кусты, лианы обвивались вокруг деревьев.

Теперь увидим, подумал Ньювелл, кто из нас умрет в собственной постели. Выбор на сей раз невелик — или я, или Балкли. Но у него на руках сильный козырь — Индра и ее отец.

Все вокруг выглядело мирно, нигде никаких признаков опасности. Интересно, сколько солдат осталось у Балкли. Первоначально у него было две тысячи, но сейчас не могло остаться слишком много. И они ему не помогут. Я задушу негодяя голыми руками, как только доберусь до его глотки.

ДЕРЕВЯННАЯ армия внезапно остановилась. Перед ними возник старик Хилтон, предупреждающе поднявший руку.

— Мистер Хилтон? — воскликнул Ньювелл. — Вы в безопасности? А где Индра?

— Именно это, сэр, я и собираюсь объяснить вам. Не двигайтесь с места, мистер Ньювелл. И прикажите вашим людям, если вы простите мне использование выражения, описывающего очевидно нечеловеческих существ, тоже оставаться на месте. Я под прицелом, сэр. Мне приказали вести переговоры.

— Значит, Балкли прячется где-то позади, держа вас на мушке?

— Вы совершено правильно описали ситуацию, мистер Ньювелл. И для завершения картины я должен добавить, что моя дочь, — его голос на секунду задрожал, затем снова стал твердым, — тоже в смертельной опасности.

— Это ему не поможет. Слышишь, Балкли, где ты там прячешься? Твоя песенка спета. Единственный шанс остаться в живых — это немедленно сдаться и молить о милосердии.

Наступила тишина. Затем старик продолжал:

— Он не станет отвечать непосредственно сам, потому что боится раскрыть свое местоположение. Он говорит так, чтобы я слышал его, но я сам не могу точно сказать, где он находится.

— Это ему тоже не поможет.

— Искренне надеюсь, мистер Ньювелл, но, тем не менее, я вынужден повторить переданное сообщение. Или вы все сдадитесь, или ценой вашей победы будет моя жизнь, а также жизнь моей дочери. Я сам не боюсь, сэр, хотя, если бы не это досадное происшествие, у меня бы впереди оставалось еще много лет полезного существования. Сейчас мне сто двадцать лет, а мой отец, может, вам это и неизвестно, прожил на сорок лет дольше, и то его жизнь оборвал несчастный случай…

Ньювелл перестал слушать ровно журчащий ручеек слов старика. В голове у него осталась только одна мысль: он должен спасти Индру. Балкли прятался где-то поблизости и, наверное, завязал девушке рот, чтобы она не могла кричать. Вероятно, ее держали существа-растения, оставшиеся у Балкли, чтобы она не смогла убежать. Но где же они?

-.. таковы, сэр, его условия, — уловил Ньювелл окончание фразы старика.

— Повторите-ка!

— Мне казалось, я явно высказал условия Балкли. Однако, я повторю их, сэр. Мистер Балкли требует, чтобы вы бросили оружие и вышли вперед безоружным — а вашим людям приказали отступить.

— Он хочет, чтобы я отдался ему в руки. Так, что ли?

— Именно так, мистер Ньювелл. Иначе он убьет мою дочь и меня.

— У меня нет никакого оружия, Балкли, — закричал Ньювелл, — так что я не могу бросить его! Но это не мешает мне пойти к тебе!

— Стойте, мистер Ньювелл! — воскликнул старик. — Сначала вы должны приказать вашим людям отступить.

— Хорошо, я сделаю это.

Ньювелл сунул руку в карман и достал гипнотизатор. На конце трубки вспыхнул и стал пульсировать огонек.

Его существа-растения застыли, будто парализованные. А как солдаты Балкли? Они тоже должны видеть это. А раз так, то больше они не держат Индру и, почувствовав, как размыкаются их объятия, она могла догадаться освободиться…

Внезапно раздался громкий скрип, словно впереди, ярдах в двадцати пяти от Ньювелла, начали раскачиваться стволы деревьев, и послышались возгласы гнева и отчаяния. Потом оттуда вылетел и упал в заросли какой-то черный предмет — пистолет Балкли. Ньювелл изо всех сил бросился туда.

У стены хижины стояла Индра, вытаскивая изо рта кляп, с искаженным лицом и взъерошенными волосами. А рядом — Балкли, борющийся с парочкой своих же солдат-растений. Бело-коричневые, карикатурные лица показались Ньювеллу знакомыми. Ему понадобилась доля секунды, чтобы охватить взглядом всю сцену, и он узнал эту парочку. Это — Крутосваренный и Лицо Со Шрамом.

БАЛКЛИ издал последний придушенный крик, потом его голова упала на грудь, и тело обмякло.

Существа, убившие бывшего командира, повернулись к Ньювеллу. Ньювелл быстро подал световой сигнал своим солдатам, и через несколько секунд убийцы были окружены, и их деревянные тела разобраны на составные части.

Индра рухнула в объятья Ньювелла. Он крепко сжал ее, игнорируя двух человек, которых послал с ним капитан. Наконец, он повернулся к ним.

— Спасибо за помощь, господа, но вы мне больше не нужны.

— Понятно, — усмехнулся один из них.

— Можете доложить обо всем капитану.

Они развернулись и отправились к кораблю. Индра дрожала в его объятиях.

— В конце Балкли совсем сошел с ума, полностью потерял контроль над собой, — сказала она. — Он обвинял тебя в том, что ты нарушил все его планы. Он только и мечтал, чтобы тебя убить.

— Да уж, к этому он приложил все усилия, — проворчал Ньювелл.

— Я думала, как бы его остановить, но была совершенно беспомощна. И только, когда я увидела у тебя в руках гипнотизатор, я вспомнила из твоего рассказа, какой эффект он оказывает на существ-растений, поэтому дождалась нужного момента и освободилась от захвата. Балкли попытался застрелить меня, но стоял слишком близко, и я смогла разоружить его, используя прием джиу-джитсу. Он понял, что я сейчас убегу, и бросился на меня, а я швырнула его так, что он приземлился прямо на своих солдат, замерших в трансе. Именно это заставило их очнуться и напасть на него.

— Все эти существа, которых он научил убивать людей, очень опасны, — сказал Ньювелл. — Надо их всех разыскать и уничтожить.

— Да, я знаю. Но они так похожи на людей. Это будет настоящее убийство.

— Вовсе нет. Они же ничего не чувствуют, — Ньювелл немного подумал и продолжал: — Конечно, все может измениться. Как только они узнают побольше об окружающем мире, у них может зародиться настоящее сознание. Разовьются чувства. Вот тогда они станут серьезной проблемой.

— Но те же, которых обучал ты, не вредны для нас. Они могут быть полезными.

— Именно такими я их и задумал. Быть полезными. Мне казалось, что я могу продемонстрировать их властям, доказать, что я способен не только торчать в одиночестве на этой проклятой планете, и тогда, может быть, мне вернут гражданские права. Эта планета опасна для людей, но растениям здесь привольно, так же, как и произошедшим от них существам. И если эти существа-растения разовьются настолько, что создадут свое общество, то эта планета могла бы войти в нашу межгалактическую систему.

— Ты прав, — кивнула девушка.

— Я думаю, что, когда объясню все, что здесь произошло, и власти поймут, что это именно Балкли попытался направить мою работу на достижение порочных целей, то без труда смогу убедить их вновь открыть мое дело, и сумею доказать свою невиновность в преступлении, которое мне инкриминировали.

— А мы с отцом сможет продолжить каникулы, прерванные Балкли.

— Твой отец слишком стар, чтобы куда-то лететь после перенесенной здесь встряски. Тебе потребуется другой компаньон. И почему каникулы? Пусть лучше это будет медовый месяц.

И в этот момент разговор прервал звучный, хорошо поставленный голос старика:

— Я тут размышляю, мистер Ньювелл, и мои размышления касаются этических и социологических аспектов проблем, связанных с существами — растениями. Это напоминает нам о многих странных и неожиданных формах жизни на планетах других звезд…

Ньювелл с трудом удержался от резкого ответа.

— Папа, — вдруг сладко сказала Индра. — Взгляни-ка сюда.

Она держала в руке гипнотизатор, созданный стариком, на конце которого горел и пульсировал слабый огонек.

Глаза человека, которого миллионы зрителей знали, как доктора Гипно, остекленели, черты лица расслабились, взгляд сделался безучастным.

— Он все равно никогда не замечал того, что делается у него перед носом, — сказал девушка и слегка покраснела.

Это хорошее начало, подумал Ньювелл, протягивая к ней нетерпеливые руки.

Fantastic Adventures, November 1952

ПЛОХОЕ ЛЕКАРСТВО

Сатурниане никогда не видели ничего подобного и столпились вокруг космического корабля, который Тренхольм и О’Хара посадили рядом с их поселком. На широких, добродушных лицах туземцев ясно читалось волнение.

На боку корабля красовалась картинка, на которой индианка торжественно держала бутылку со «Старинной Радиоактивной Настойкой Краснокожих, с витаминами от А до Я и недавно открытым изотопом углерода».

Возле девушки первоначально располагался знак, объявляющий, что корабль является собственностью дома Тренхольма и Гиганта Медицины О’Хара, но сейчас имена владельцев были небрежно закрашены и заменены на Джон Бразес. Тренхольм и О’Хара, понятное дело, не хотели никакой огласки.

О’Хара давал сатурнианам свое обычное представление.

— Подходите ближе, дамы и господа, подходите ближе, — вопил он, надрывая глотку. Дамы и господа, с горящими ожиданием глазами, повиновались. Их грубые лица украшали громадные трясущиеся уши, напоминающие слоновьи. Только хоботов не хватало. О’Харе они напоминали древние мультики, на которых символом Республиканской партии служил человек с головой слона.

Но в первую очередь его заинтересовали не головы, а грубые розовые бусинки ожерелий, которые туземцы носили на шеях.

— А сейчас мы собираемся дать вам, дамы и господа, — надрывался О’Хара, — два часа абсолютно бесплатного, самого захватывающего, поучительного и образовательного зрелища, какое когда-либо видели смертные! Да-да, дамы и господа! Развлечение! Беспрецедентное, совершенно бесплатное развлечение!

Тренхольм щелкнул переключателем, и на трехмерном экране древнего кинопроектора марсианка начала танцевать под рев модной танцевальной мелодии из громкоговорителей. Солировали электротрубы и тромбоны, которые гарантированно должны были оглушить любые чувствительные уши. Сатурниане смотрели и слушали, как зачарованные. О’Хара не сводил взгляда с их розовых ожерелий и прошептал:

— Тренхольм, дружище, у нас в руках целое состояние!

Тренхольм кивнул. Это был крупный блондин с внешностью викинга, но без капли безрассудства древних воинов. Безрассудство в наше время не окупалось. Но сатурниане достигали двенадцати футов роста, с соответствующими мускулами, и перед ними любой земной силач был, что дитя.

О’Хара же, маленький, смуглый, трещал без умолку, так как волновался, очень волновался.

Привлеченные музыкой сатурниане толпами стекались к кораблю. О’Хара чуть с катушек не съехал, пытаясь определить стоимость всех ожерелий. Ожерелья были из сатаргирита, состоящего из сульфида серебра с заметными примесями Сто Второго элемента.

А Сто Второй элемент единственный известный источник атомной энергии, причем регулировка ее мощности чрезвычайно проста, так что его стоимость, соответственно, чрезвычайно высока. Но добыть его крайне опасно. Сатурниан, обладавших самым низким IQ в Системе, защищали строгие законы. Если бы Тренхольм и О’Хара попались на своих небольших проделках, то лет десять тюрьмы без кондиционеров и телевидения были бы им гарантированы.

Когда танец марсианки закончился, Тренхольм включил запись выступления меркурианских комиков. Их шутки и хохмочки выглядели настолько плоскими, что это понял бы любой земной ребенок от десяти лет и старше, но они отлично подходили к сатурнианским вкусам. Волна смеха прокатилась по толпе.

О’Хара же в это время проводил в уме некоторые вычисления. Оценивая размеры собравшейся здесь толпы, они должны распродать запасы своей «Радиактивной Настойки» за три дня. А патрульное судно служителей закона в любом случае не должно появиться раньше, чем через четыре. Это дает целый день форы. О’Хара усмехнулся, чувствуя приятную тяжесть богатства у себя в кармане.

Меркурианские комики закончили выступление, и О’Хара вышел вперед, подняв правую руку.

— Дамы и господа, — заревел он, — а теперь мы предлагаем вашему вниманию нечто настолько сенсационное, настолько невероятное, что вы можете решить, будто глаза и уши обманывают вас! Такого никто не видел на Сатурне от начала времен! Такого никто не видел на любой планете! Дамы и господа, мы предлагаем вашему вниманию Уолу, сатурнианского мыслителя, посетившего Землю!

Уолу вышел вперед, гордо усмехаясь. Он походил на среднего сатурнианина и безусловно им являлся. Уолу они нашли на Меркурии, где он оказался на мели и уж точно не выказывал признаков мудрости. Но теперь на нем красовались громадные очки в толстой оправе, плотно зацепленные за его огромные уши. Сатурнианам он должен был показаться столь же мудрым, как судья.

— Уолу, — серьезно спросил О’Хара, — сколько будет два плюс два?

Уолу задумался.

— Четыре, — сказал он через некоторое время.

Толпа начала взволнованно перешептываться. Очевидно, они проверяли. Через какое-то время они убедились, что Уолу ответил совершенно верно, и все с восхищением уставились на мудреца.

— А сколько будет шестью четыре? — спросил О’Хара.

— Двадцать четыре, — ответил Уолу.

— Сколько будет девяносто девять разделить на три?

— Семнадцать, — глупо усмехаясь, сказал Уолу, и О’Хара, готовый его задушить, поспешил задать следующий вопрос, прежде чем сатурниане могли сообразить, правильно ли он отвечает.

Какое-то время Уолу отвечал правильно. И затем О’Хара разыграл свою козырную карту.

— Дамы и господа, — закричал он, — вы все слышали о теории Эйнштейна. Она настолько сложна, что очень немногие, даже на Земле, разбираются в ней! Но Уолу один из этих немногих! Уолу, объясните нам, пожалуйста, теорию Эйнштейна!

Уолу задумался.

— В обычной физике, — начал он, если тело А перемещается со скоростью «О» большей нуля относительно тела В, то разница их скоростей…

Все были поражены до ужаса. Разумеется, ни у кого не возникло ни малейших подозрений. Тренхольм просто взял эти фразы из старого учебника физики и переписал их для Уолу на небольшой плакат.

Плакат повесили высоко на борту космического корабля, где близоруким сатурнианам его просто не разглядеть. Но поскольку на Уолу были очки, то он мог прочитать плакат вслух с той же непринужденностью, с какой читал ответы на вопросы, только что задаваемые ему О’Харой. Они записывались современным фонетическим письмом, и даже сатурнианин мог прочитать их, хотя, разумеется, не был способен понять ни слова. Самым сложным оказалось научить Уолу читать ответы по одному и не раньше, чем будут заданы вопросы.

Уолу довел объяснение теории Эйнштейна до конца, и был награжден бурными аплодисментами. Он вспыхнул от счастья.

«Проклятый дурак, похоже, действительно считает, что понимает, о чем говорит», — подумал О’Хара и снова обратился к толпе.

— Друзья мои, теперь вы все видели и слышали сами. Вы когда-нибудь встречали такой интеллект у сатурнианина? Разве вы не считали это невозможным? Ну, а теперь вы все можете стать такими же умными, как Уолу! Да, дамы и господа! Это может показаться невероятным, но мы можем увеличить ваш ум в тысячу раз! Только пейте по бутылке «Старинной Радиоактивной Настойкой Краснокожих, с витаминами от А до Я» ежедневно в течение пяти дней, и вы сможете легко ответить на все вопросы, на которые только что ответил Уолу! Эта настойка, придуманная одним старым индейцем с примесью марсианской крови на Земле, в США, в Оклахоме, успешно помогает в ста процентах случаев. Она радиоактивна! Это легко проверить! Глядите, я подношу к бутылке электроскоп! В настойке есть все витамины в мире, а также волшебный элемент, изотоп углерода семнадцать-Б, а именно он ответственен за появление всех гениев на Земле. Мы гарантируем результат, иначе вы можете потребовать вернуть деньги!

О’Хара увидел, что зацепил их. Какими бы глупыми ни считались сатурниане, они отличались от других глупцов тем, что прекрасно знали о своем недостатке. Они испытывали огромное уважение к наукам и ученым, и были готовы сделать все, что угодно, чтобы улучшить свои способности. О’Хара, разумеется, не сказал им, что на Земле та же самая «Радиоактивная Настойка», состоящая, в основном, из подкрашенной воды, рекламировалась как очиститель крови и для лечения различных болезней. На Меркурии же они гарантировали, что она увеличит мускульную силу. У средства имелся неприятный вкус, и это служило дополнительным доказательством, что оно настоящее. Сомневающихся они могли послать к марсианскому доктору, который написал умопомрачительную статью, торжественно утверждая, что они сумели улучшить мозги.

Иногда О’Хара не мог сдержать усмешки, наблюдая воочию, что, несмотря на развитие науки, у людей остаются те же самые слабости и желания, и они попадаются на те же самые старые уловки.

— Мы гарантируем вам результат или возвращаем деньги! — повторил он.

— Цена, идиот, цена! — прошептал Тренхольм. — Скажи им цену!

О’Хара частенько пьянел отупивания собственными речами.

— И что мы просим за нашу волшебную «Радиоактивную Настойку»? — возопил он. — Не тысячу межпланетных стандартных долларов, которые она должна по-хорошему стоить, не сто и даже не десять! Нет! За пять бутылок этого замечательного стимулятора разума мы просим всего лишь маленькое ожерелье из розовых бусинок! Подумайте об этом! Только одно ожерельице из розовых бусинок за пять бутылок! Подумайте! Маленькое ожерелье из ничего не стоящих розовых бусинок за пять бутылок! А в качестве дополнительной премии, десяти первым покупателям, берущим эту замечательную «Радиоактивную Настойку с витаминами», мы абсолютно бесплатно вручим красивые, ручной работы, качественные пластиковые очки, в которых вы будете выглядеть такими же умными, как Уолу!

Если сатурнианам и прежде не терпелось купить это средство, то предложение очков нанесло окончательный удар по колеблющимся. Они устремились вперед такой плотной массой, что О’Хара вынужденно закричал:

— Минуточку, леди и джентльмены, только минуточку! — повысил он голос до предела. — «Травяной Настойки» хватит на всех! А также, мой друг и партнер мистер Джонс уполномочил меня заявить, что наше предложение бесплатных очков распространяется на всех покупателей!

Через час, когда покупательский бум сошел на нет, и от них отошел последний сатурнианин, крепко прижимая к груди пять бутылок «Радиоактивной Настойки» и гордо красуясь очками с зелеными стеклами, закрепленными на ушах, О’Хара затанцевал возле корабля.

— Распродана почти половина запасов! — ликовал он, лаская охапку ожерелий. — Тренхольм, еще такой же вечерок, как нынешний, и мы улетаем. У нас будет достаточно, чтобы стать богачами!

Тренхольм оставался более сдержан.

— Завтрашние трофеи будут поменьше, — сказал он. — Сегодня мы собрали самые сливки.

— Что бы мне взять побольше бутылок, — простонал О’Хара, потом огляделся. — А где Уолу? — внезапно спросил он.

Уолу возле корабля не оказалось.

— Наверное, он отправился в деревню, — сказал Тренхольм. — Нужно пойти за ним.

О’Хара скрылся внутри корабля и вернулся с маленьким круглым металлическим предметом в руке.

— От жалящих зубцов, — пояснил он, и они отправились в деревню.

Кольца Сатурна испускали сверху слабый, рассеянный свет, при котором не требовались электрические фонари. В этой полутьме поля вокруг деревни выглядели зловеще. Пирамидальные растения покоились на широком основании, а к вершине сужались, как острия копий. Такая форма им необходима, чтобы лучше сохранять тепло во время долгих, холодных ночей. Они были однообразно темно-красные или коричневые, без малейшего проблеска зеленого, способного нарушить их уродливую монотонность.

Вначале Тренхольм и О’Хара оставались на хорошо утоптанной троне. Затем справа послышалось тихое ржание мегапода. Они резко остановились.

— Не нравится мне это, — сказал Тренхольм.

— Уолу услышал бы его и свернул.

Они повернули направо. Маленькая блестящая спираль, неторопливо вращаясь, пролетела мимо них, проливая вокруг мертвенный фиолетовый свет, и они уступили ей дорогу. В возбужденном состоянии спираль могла мгновенно обернуться вокруг руки или ноги человека и тут же сжаться. А ее светящиеся кольца обладали ужасающей силой, так что в результате рука или нога оказывались отделенными так же ровно, как скальпелем хирурга.

Вдалеке они увидели мегапода, подпрыгнувшего в воздух и медленно опускающегося вниз. Затем услышали тихий свист. Это был, несомненно, Уолу.

Сатурнианин находился не дальше, чем в ста метрах впереди и, если бы повезло, то минут через пять они бы увидели его. Но едва парочка двинулась вперед, как внезапно их накрыла тень. Они снова остановились и уставились вверх.

Слева от них, с одного из колец Сатурна по параболической орбите вниз летело что-то, кажущееся облаком пыли.

— Именно этого я и боялся, — сказал О’Хара, покрепче перехватывая маленький металлический предмет, который прихватил с корабля. — Может, прислонимся спиной к этим растениям? — предложил он.

Тренхольм покачал головой.

— По ним могут скатиться зубцы, — сказал он. — Нам лучше убраться отсюда подальше. Экономь энергию в излучателе.

Частички того, что казалось пылью, приближались и становились похожими на черные шарики. Они были еще высоко, когда внезапно разлетелись на тысячи фрагментов. Теперь они опускались медленнее, встретившись с сопротивлением сатурнианского воздуха. Когда до них оставалось не больше километра, частички вновь соединились в черные сферы.

— Они снова расколятся? — спросил О’Хара.

— Нет. Теперь это отдельные жалящие твари.

Пока животные дрейфовали вниз, земляне могли разглядеть их очертания. Каждый черный кожистый шар составлял почти два фута в диаметре. У них не выделялись ни глаза, ни другие органы чувств. За сферой тянулись три широких фиолетовых хвоста длиной в несколько ярдов.

Именно из-за этих хвостов, похожих на зубья вилки, твари и получили свое название, и именно в них крылась опасность. Малейшее прикосновение фиолетового хвоста вывело бы из строя сатурнианина или убило землянина.

Зубцы спускались, заполнив все небо.

— Включай излучатель, — сказал Тренхольм.

О’Хара нажал кнопку и поднял излучатель над головой. Они почти ничего не видели, поскольку зубцы застили свет от колец, а излучатель работал в ультрафиолетовом диапазоне. Но они знали, что излучатель работает, поскольку зубец прямо над ними внезапно взорвался.

Ультрафиолетовый свет ударил в черный шар, и его кожистое покрытие, а также хвост, мгновенно превратились в газ. О’Хара почувствовал слабый запах серы.

Теперь зубцы взрывались один за другим, и воздух над головами людей на мгновение очистился, но тут же прилетели другие шары, и О’Хара ни на секунду не мог опустить руки с излучателем. Когда он устал, Тренхольм принял у него излучатель и направил аппарат на безмолвную тучу нападающих.

Какой-то зубец сумел подлететь к ним на десять футов, и О’Хара разорвал его на части выстрелом из электро-пистолета.

— Излучение слабеет, — крикнул Тренхольм. — Если они не перестанут прибывать…

Внезапно подул ветер, отгоняя зубцов прочь.

— Наконец-то! — счастливо воскликнул О’Хара. — Теперь остается лишь подождать…

Ветер свежел, усиливался и через минуту превратился в ураган.

А потом пошел дождь.

Большинство зубцов улетело достаточно далеко, а остальные начали распадаться в воде. Капли ливня были громадные, не меньше трех дюймов в диаметре, и лупили гораздо сильнее, чем любой град, какой Тренхольм и О’Хара видели за Земле.

Падая, капли не растекались, потому что состояли не из воды, а из вязкого раствора. Ветер гнал их к озеру, попутно швыряя в Тренхольма и О’Хару.

Земляне бросились под защиту одного из тетрафитов, громадного пирамидального растения, и стали ждать, когда утихнет буря. Капли дождя лупили по головам и стекали по лицам, ужасающе горькие на вкус, что было значительно хуже ударов.

Десять минут спустя ветер внезапно стих одновременно с прекратившимся дождем. Приятели с трудом поднялись на ноги и постарались выжать как можно больше жидкости из одежды. Впереди снова подпрыгнул мегапод, и они услышали, как Уолу опять насвистывает ему.

Они двинулись дальше и вскоре увидели мегапода более отчетливо. На первый взгляд он походил на четыре громадных ноги горчичного цвета, скрепленных вверху почти незаметным туловищем. На каждой ноге имелась пара свернутых крыльев. Когда животное прыгало вверх, крылья раскрывались в верхней точке прыжка, давая ему возможность медленно планировать. Крылья были также полезны во время сильного ветра, тогда животное могло без усилий пролетать большие расстояния. Ноги соединялись между собой, причем передние были в два раза длиннее задних, так что у мегапода наблюдались проблемы с равновесием, и ему иногда приходилось помогать себе жестким хвостом. Голова у него круглая, крошечная, совершено не соответствующая размерам существа, способного нести на себе взрослого сатурнианина.

Уолу протягивал ему что-то зеленое. Когда Тренхольм и О’Хара подошли поближе, то увидели, что это корни одного из тетрафитов. Одновременно Уолу тихонько насвистывал, чтобы успокоить мегапода.

Мегапод замер, его крошечные глазки нерешительно взирали на Уолу. Затем зверь прыгнул вперед и принялся жевать зеленые корни. Уолу не шевелился, и мегапод повел себя смелее.

— Это противозаконно, не так ли? — тихонько спросил О’Хара.

— Да, но не слишком, — сказал Тренхольм. — Поле, на котором мы находимся, принадлежит группе сатурниан.

— Значит, если Уолу схватят..

— Это будет означать для него тюрьму.

О’Хара нахмурился.

— А для нас?

— Сатурниане, вероятно, наделают много шума, и кто-нибудь пошлет за патрулем, — ответил Тренхольм. — А ты знаешь, что нам ждать от патруля. Тюрьма, и конец нашей затеи.

— Но ты же не думаешь, что нам пора убираться отсюда? — воскликнул О’Хара. — Уолу будет нам нужен еще несколько вечеров…

Тренхольм внезапно напрягся.

— Что происходит с животным?

Мегапод внезапно заснул стоя, опершись на хвост. Глаза животного закрылись, и он обрел сходство с заготовкой для какой-то безумной скульптуры. Зеленые корни содержали препарат под названием сонник, который действовал очень быстро.

Уолу вытащил из кармана тонкую металлическую бечевку и тщательно связал крылья мегапода.

— Каким образом сатурниане могли додуматься, чтобы так ловить этих животных? — поинтересовался О’Хара.

— Это не они, — ответил Тренхольм. — Этот способ разработал один марсианин, который научил их ему. Гляди.

Когда крылья были связаны, Уолу сел животному на спину, крепко обхватив ногами его бока, а затем осторожно прикусил зверю позвонок сразу пониже шеи. От неожиданности его «мустанг» подпрыгнул высоко в воздух.

Со связанными крыльями он не мог планировать и тут же рухнул вниз, больно ударившись ногами о землю. Уолу крепко держался на спине. Мегапод снова прыгнул.

На сей раз он едва не упал, с трудом удержавшись на ногах. Следующий прыжок получился уже не такой высокий, а следующий еще ниже. Через несколько минут мегаподу стало так больно, что он вообще перестал прыгать. Тогда Уолу развязал ему задние крылья и снова укусил мегапода за шею. Зверь прыгнул и расправил два освобожденных крыла, так что боль от приземления была уже не такой сильной.

Через полчаса Уолу развязал животному все крылья. Мегапод больше не пытался сбросить наездника со спины, и Тренхольм с О’Харой зачаровано наблюдали, как «конь» и всадник парят в воздухе.

Внезапный хруст заставил землян обернуться. К ним приближался сатурнианин, уставившись на Уолу с выражением гнева на лице.

— Надо предупредить проклятого дурака, — прошептал О’Хара партнеру.

Уолу не видел приближающуюся опасность. Внезапно сатурнианин заорал голосом, напоминающим рев сотни быков, и откуда-то издали ему ответили таким же ревом. Испуганный мегапод прыгнул высоко вверх, расправляя крылья, и перевернулся в воздухе. Уолу отчаянно попытался удержаться на его спине, но тщетно. Он грохнулся о землю, а мегапод громадными скачками-перелетами ринулся прочь.

— И что нам делать? — спросил О’Хара.

— Бежать, — ответил Тренхольм. — Кто-нибудь наверняка послал за патрулем. Мы не можем дожидаться его.

— Но Уолу…

— Получит пару месяцев тюрьмы, не больше. Нам же грозит десять лет. Ты этого хочешь?

— Но у нас еще остались непроданные бутылки!

— Забудь о них. Вырученного сатаргирита нам хватит до конца жизни. Бежим!

Уолу неподвижно лежал на земле. Компаньоны бросились бежать, не оглядываясь на него. Сначала рев голосов сатурнианцев остался далеко позади, но когда беглецы приблизились к космическому кораблю, гул внезапно вновь стал нарастать.

Это громадными двадцатифутовыми прыжками их догонял Уолу. За ним неслась толпа сатурнианцев, завывая и требуя остановиться. Уолу не обращал на требования никакого внимания.

Ярдах в ста от корабля он перегнал О’Хару и Тренхольма, которым пришлось отскочить в стороны, чтобы избежать столкновения. Прямо у них на глазах Уолу заскочил в корабль и моментально захлопнул люк.

— Что нам делать? — заорал О’Хара. — Если они решат выместить на нас досаду за бегство Уолу…

Но сатурнианцев не интересовали земляне. Они хотели добраться до Уолу. Через прозрачные иллюминаторы они видели его внутри корабля, с ключом от люка в руке. Они орали, проклинали его, убеждали выйти и принять наказание, как подобает честному сатурниаицу. Уолу не двигался с места. Тогда сатурнианцы стали в гневе кидать в корабль камни.

— Они поломают корабль, — застонал О’Хара. — А скоро здесь появится патруль!

Тренхольм тяжело дышал.

— Сперва нам следует успокоиться, — сказал он. — Спокойнее, О’Хара. Патрулю понадобится по меньшей мере полчаса, чтобы добраться сюда, так что у нас масса времени. Мы должны успокоить сатурниан и вытащить Уолу из корабля.

— Всего-то навсего? — нервно усмехнулся О’Хара.

— Успокойся, или я дам тебе по зубам… Вот так-то лучше.

У меня есть план. Ты поговоришь с толпой. Уолу услышит через переговорную трубку, и неважно, станет ли он обращать внимания на твои слова. Просто заболтай их. Расскажи им вновь об Уолу, первом умном сатурнианине.

До О’Хары постепенно стало доходить, и он заулыбался. Потом глубоко вздохнул и закричал:

— Леди и джентльмены!

Стоявший вокруг корабля гвалт сразу же стих.

— Леди и джентльмены, — продолжил О’Хара, — сейчас вы увидите совершено бесплатный, самый поучительный двухчасовой спектакль, который когда-либо видели смертные! Да, леди и джентльмены! Непревзойденное шоу! И совершенно бесплатное!

Голос О’Хары завораживал их. Они слушали. Некоторые продолжали что-то бубнить себе под нос, но все же слушали.

— И для начала, — продолжал О’Хара, — мы предлагаем вам сенсационное зрелище, настолько невероятное, что вам покажется, будто глаза и уши обманывают вас! Ничего подобного не было на Сатурне с незапамятных времен! Ничего подобного не было на любой планете! Леди и джентльмены, сейчас вы увидите Уолу, сатурнианина, обладающего умом не меньшим, чем жители Земли!

И Уолу, загипнотизированный знакомым вступлением, открыл дверь корабля и вышел наружу, не забыв нацепить на уши очки.

Толпа сатурниан восторженно заревела и ринулась вперед, буквально внеся Уолу обратно на корабль. Тренхольм и О’Хара едва сдержали вопли отчаяния.

Через десять минут сатурниане покинули корабль и удалились, унося с собой Уолу в качестве трофея. Следующие нескольких месяцев ему предстояло провести в клетке, заменяющей на Сатурне тюрьму.

Тренхольм и О’Хара поспешили на корабль. Там царил бардак, но, на первый взгляд, оборудование не повредилось.

Они быстренько захлопнули люк и уселись по местам.

— Готов? — спросил Тренхольм и, не дожидаясь ответа, рванул корабль с места на полной тяге.

Корабль метнулся вверх, вскоре покинул кольца Сатурна и ринулся в космос в направлении Земли. О’Хара вытер пот со лба. Через задний иллюминатор они увидели, как на то место, где только что стоял их корабль, приземляется патрульное судно.

— Близко же они были, — пробормотал О’Хара. — Надеюсь, не попытаются нас преследовать?

— Им понадобится полчаса, не меньше, чтобы найти сатурниан и выяснить, в чем дело. К этому времени мы будем уже далеко.

— Если бы ты знал, как я рад убраться отсюда… — начал было О’Хара, направляясь к складу, и тут же взвыл: — Бутылки! Бутылки!

— Что — бутылки? — спросил Тренхольм.

— Их нет! Сатурниане украли все наши запасы «Радиоактивной Настойки». Осталась только одна бутылочка! А ты еще утверждал, будто они честные!

— Да, честные. По простодушные. Если они видят, что могут что то взять, то просто берут это.

О'Хара немного помолчал, а потом завопил еще громче:

— И ожерелья! Они забрали все розовые ожерелья! А ведь они не валялись на виду! Я сам хорошенько спрятал их!

— Что?! — задохнулся Тренхольм.

— Все ожерелья! Все до единого! — голос О’Хары дрожал от отчаяния. — Тренхольм, мы совершили ошибку. Сатурниане вовсе не глупы.

Тренхольм сам обыскал склад. О’Хара оказался прав. Не осталось ни единого ожерелья.

— Мы мошенники, — тяжело сказал Тренхольм. — Мы попытались надуть этих проклятых сатурниан. Но я не понимаю… — он немного помолчал, затем воскликнул: — Нет, будь я проклят!

— Что еще?

— Это все та проклятая травка! Помнишь, откуда у нас появилась идея усилителя разума? Правильно, из прочитанной статьи о действии некоторых марсианских растений, содержащих изотоп углерода, временно увеличивающий IQ. Вот мы и использовали эту траву для создания нашей настойки. О’Хара, мы действительно сделали сатурниан такими умными, что они сумели нас обчистить!

— Что ж, у нас теперь будет достаточно времени поразмышлять об этом! — бушевал О’Хара.

— Успокойся, — уговаривал его Тренхольм. — Лучше выпей…

— И что ты хочешь мне предложить?

— Ну, у нас еще осталась последняя бутылка «Старинной Радиоактивной Настойки Краснокожих». Лучшее средство стимулировать мозги. Мне кажется, именно эта настойка нужна нам сейчас, как никогда, — уныло добавил Тренхольм.

Thrilling Wonder Stories, February 1941

СВЕТ ВО ТЬМЕ

Медаль, которую Сэм Рэндалл носил на груди, вручил ему сам начальник Межпланетной полиции, за проявление необычайной храбрости при исполнении служебных обязанностей. Она должна была служить амулетом, защищающим от страха. Но, увы, этого не случилось, потому что в настоящий момент Сэм Рэндалл оказался крайне напуган.

Он чувствовал, как ствол атомного пистолета уткнулся ему в бок, и мог вообразить, что натворит легкое движение указательного пальца, нажавшего на спусковой крючок. Если бы коротышка марсианин выглядел более жестким и уверенным в себе, Сэм бы так не боялся. Но быть захваченным существом, которое выглядело так, словно легкое чихание напугает его до смерти, вызовет сокращение сухожилия в указательном пальце, и…

Сэм Рэндалл радовался только одному. Внешне он не показывал страха. Любой прохожий мог бы предположить, что он просто ведет приятную беседу с синим коротышкой, и это должно было несколько успокоить последнего. Сэму даже удалось унять дрожь в голосе, когда он спросил:

— Ну, и что дальше?

— Давай, пошел, — велел марсианин.

— Куда?

— Прямо вперед. Я скажу, когда надо будет свернуть.

Рэндалл выполнил приказ. Синий ссохшийся коротышка пошел с ним в ногу, ни на секунду не убирая от его бока ствол пистолета. Несколько прохожих повернули головы, посмотреть на них, и Рэндалл понадеялся, что это не напугает марсианина.

— Не знаю, слышал ли ты анекдот, — начал было Сэм, — об одном ирландце…

Он заметил, что коротышка прямо-таки подпрыгнул.

— Заткнись! Держи рот на замке и шагай…

— Ну, скучно же просто идти и молчать. Это хороший анекдот. Он начинается…

Сэм почувствовал, что ствол пистолета уткнулся ему в бок еще сильнее, и услышал голос коротышки, резкий и, несомненно, испуганный:

— Заткнись!

Его собственный голос замер на полуслове. Дальше они двигались в тишине.

Время от времени маленький марсианин делал краткие распоряжения: «Здесь направо» или «Не оглядывайся».

Рэндалл знал территорию, по которой они шли, но марсианина это, казалось, не заботило, что весьма плохо. Значит, у Рэндалла не будет шанса вернуться этим путем.

Он уже начал уставать, когда они свернули с освещенных улиц. Впереди лежала кромешная тьма.

— Вперед, — последовало распоряжение.

— Но я ничего не вижу.

— Зато я вижу. Шагай вперед.

Дальше они шли в полной темноте. Теперь Рэндалл попал в еще более невыгодное положение, нежели прежде. Марсианин мог видеть в инфракрасном свете, а Сэм вынужден двигаться вслепую.

— Мне следовало есть побольше моркови, — уныло сказал себе Рэндалл, хотя отлично знал, что потреблял он витамины или нет, марсианин все равно будет иметь перед ним преимущество. Его зрение приспособлено к инфракрасным лучам, так что для него все вокруг предстает в ярком освещении.

Через какое-то время Рэндалл услышал неясный шум. Немного погодя он превратился в человеческие голоса.

— Стоять, — сказал марсианин, и Рэндалл едва не врезался в борт космического корабля. Лязгнул, открываясь, люк. Его ввели на корабль.

Люк лязгнул снова. Рэндаллу показалось, что на него смотрят со всех сторон. Потом чей-то незнакомый голос отдал приказ, и судно оторвалось от земли. Рэндал мысленно проклинал себя, что не мог ничего разглядеть.

Какое-то время спустя он почувствовал легкость во всем теле и понял, что корабль покинул объятия матушки-Земли. Потом включилась искусственная тяжесть примерно в половину земной, и больше долго не было никаких изменений.

Наконец, неожиданно зажегся тусклый красный свет. Сэм осмотрелся и присвистнул. Его окружало пятеро марсиан и одна девушка. Естественно, именно ее Сэм рассмотрел первой. В ней оказалось, по меньшей мере, пятьдесят процентов земной крови, если не больше. И еще, она была красавицей.

Именно из-за нее он не мог удержаться, чтобы не присвистнуть. Любой столетний беззубый старец попытался бы присвистнул, при виде такой красоты.

Лицо ее было строгим, но она не хмурилась, в отличие от мужчин. Теперь, когда атомный пистолет не упирался ему в бок, Рэндалл почувствовал прилив храбрости.

— У кого же из вас возникла гениальная идея похитить меня? — спросил он. — Я всего лишь бедный полицейский, и не смогу заплатить вам выкуп, которого хватило бы даже на оплату перелета…

Его прервал один из марсиан, у которого рот был полон зубов, что вообще-то нехарактерно для марсиан, а некоторые из зубов имели неприятное сходство с клыками.

— Пожалуйста, отдайте нам карту.

— Чего?

— Я не шучу. Я хочу получить карту, которую вы отобрали у того ирландца.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

Глаза марсианина блеснули гневом. Значит, все-таки был ирландец, каким-то образом вовлеченый в это, подумал Рэндалл и внезапно понял, почему похититель разозлился на его попытку рассказать анекдот. Он решил, что Рэндалл над ним насмехается.

— Возможно, вы слышали обо мне, — снова заговорил острозубый. — Я Манг Фахз.

— Конечно, я слышал о тебе. Ты жулик, — сказал Рэндалл и машинально добавил: — Помимо всего прочего.

Манг Фахз усмехнулся, почти полностью обнажая клыки.

— Тогда ты должен понимать, что, когда я прошу что-то дать, то я совершенно серьезен. Дай мне карту, пожалуйста.

— Я не могу отдать то, чего у меня нет.

Другой марсианин прервал их беседу. Он был немного ниже Манг Фахза и гораздо приятнее на вид.

— Манг Фахз, возможно, господин Рэндалл хотел бы знать, почему мы так уверены, что карта у него.

Тот пожал плечами.

— Можешь сказать ему, Дуорр, если хочешь.

— Вчера вечером, — сказал Дуорр, — вы совершили арест.

— А, тот ирландец. Он всего лишь напился. Кстати, неплохой парнишка. Мне даже его жалко, но я обязан поддерживать порядок…

— Он не был пьян. Он хотел быть арестованным.

Рэндалл улыбнулся. Это становилось забавным.

— Послушайте, приятель, — сказал он, — вы знаете, о чем он рассказывал мне по пути в участок? О своей дорогой старушке-матери в старой доброй Ирландии и о том, что один ирландец стоит десяти марсиан, и снова о любимой матери в старой доброй Ирландии. Он был пьян в стельку, когда мы приехали.

— Он притворялся, — холодно возразил Дуорр. — Разумеется, он не раз бывал пьян, так что знал, как нужно себя вести. Он пытался скрыться от нас. Он знал, что в течение нескольких часов мы бы все равно поймали его, поэтому напросился на арест, чтобы в отделении полиции оказаться в безопасности.

— Ну, и причем здесь я?

— Сегодня днем он умер. И карты при нем не нашли.

Глаза Рэндалла сощурились, когда он понял значение этих слов.

— Вы убили его. Как?

— Он сам умер. Мы знаем, что он не отдавал карту тюремщику. И вы единственный человек, который встречался с ним. Значит, он отдал ее вам.

— Откуда вы знаете, что он не передал ее кому-нибудь другому прежде, чем я подобрал его?

— Знаем. За ним наблюдали.

Рэндалл занервничал.

— А почему вы так уверены, что у него вообще была карта?

Теперь настала очередь Манг Фахза вмешаться.

— Не будет вреда, если мы расскажем тебе, — резко сказал он. — Шон О’Брайен работал разведчиком. Он посетил астероид Теллус-Б, известный также под названием Ложная Земля.

Рэндалл кивнул. Он слышал об этом недавно открытом астероиде, напоминающем Землю силой тяжести и атмосферой. К сожалению, он находился слишком далеко от Солнца, иначе в любой момент подвергся бы колонизации. А так на нем побывало не больше полудюжины человек.

— О’Брайен открыл на нем месторождение мандита. Этот минерал разыскивали давно, но безуспешно. У О’Брайена, должно быть, имелись собственные методы обнаружения. И как только он нашел его, то наверняка нанес на карту.

— А почему вы решили, будто он что-то нашел?

— Потому что он по-настоящему напился и хвастался, что будет делать с деньгами.

— И с чего вы взяли, что это не обычная пьяная трепотня?

— Потому что он показывал крошечный экземпляр минерала. Слишком маленький, чтобы нести опасность, но достаточный, чтобы доказать его слова. Мы украли камень и проверили, чтобы удостовериться, но, к сожалению, не смогли найти карту. Однако, кража минерала насторожила ирландца…

— Простите меня, — очень вежливо сказал Рэндалл, — но что такое, черт побери, мандит?

— Это не твое дело, — рявкнул Манг Фахз. — Где карта?

Рэндалл пожал плечами.

— Достаточно, — резко сказал Дуорр. Больше он не выглядел приятным.

Они с Манг Фахзом обменялись взглядами, а мгновение спустя вперед выступил еще один тип. На первый взгляд Рэндаллу показалось, что это человек, но тут же он понял, что это фобианин. Это вялое, почти совершенно безмозглое существо с Фобоса обладало кожей, по прочности не уступающей стали, и железными мускулами. Несмотря на маленькую головку, фобианин достигал почти шести футов роста, и Рэндалл не имел вообще никаких шансов выстоять против него. Он понял, что время разговоров прошло.

— Оставляем вас вдвоем, — любезно сказал Дуорр.

— А стоит ли? — Манг Фахз выглядел раздраженным. — Нам нет нужды убивать дурака. Фактически, это даже нецелесообразно.

Рэндалл увидел, как побледнело лицо девушки, ставшее белым со слабым голубоватым оттенком. На четверть марсианка, не больше, подумал он. И тем не менее, это была самая красивая девушка, какую он видел с тех пор, как вообще стал интересоваться женской красотой.

Манг Фахз выключил красный свет. Рэндалл очутился в темноте, а остальные прекрасно все видели. Манг Фахз что-то произнес. Рэндал на ощупь двинулся вперед, но тут нечто, принятое им за стальной рычаг, врезалось ему в грудь, вышибив дух.

Далее он смутно понимал, что происходит. Несколько раз он слышал, как Манг Фахз дает какие-то указания фобианину, а позже ему показалось, что он услышал женский вскрик. Но все ощущения затмевала боль. Фобианин наносил удары бесстрастно и размеренно, точно робот, и с теми же разрушительными результатами. Прошло пятнадцать минут, прежде чем Рэндалл потерял сознание. Как раз в этот момент фобианин остановился.

Рэндалл очнулся в полной темноте. Он был не один.

— Выпейте это, — сказал чей-то голос.

Какая-то жидкость потекла по его подбородку.

— Включите свет, — пробормотал он.

— Простите. Я забыла, что вы ничего не видите.

Загорелась красная лампа, и он увидел стоящую возле него девушку. Она протягивала чашку, и он залпом выпил ее содержимое.

Однако, лучше не стало. Он попытался подняться, но не смог. Незнакомка смотрела на него, лицо ее было бледным, и Рэндалл задался вопросом, что она делает в этой банде.

— Отдайте им карту, — сказала она.

Ему удалось рассмеяться.

— Можете не верить, но я говорил правду. Не видел я никакой карты…

Она долго молчала. Ее глаза служили единственным признаком, указывающим на марсианское происхождение. Темно-фиолетовые, каких никогда не бывает у землян. При красном свете они выглядели почти совершенно черными.

— Интересно, что они попробуют после этого… — пробормотал Рэндалл, словно обращаясь к себе самому.

— Что вы имеете в виду?

— Они избили меня, но это не сработало. Теперь они дали возможность попробовать вам уговорить меня, но это тоже не сработает. Любопытно узнать, что они придумают дальше.

Она вспыхнула.

— Они не посылали меня к вам. Я пришла сама. Я подумала, что вы нуждаетесь в помощи.

— И они не возражали?

— Нет. Они решили, что вам лучше некоторое время оставаться живым. Они знают, где именно О’Брайен приземлялся на Теллусе-Б. Они хотят опуститься там же. Они намереваются восстановить его маршрут в надежде, что обнаружат месторождение мандита. Таким образом они хотят, чтобы вы себя выдали.

Лицо Рэндалла сморщилось.

— Выдал себя? Ничего не понимаю…

— Они уверены, что вы знаете, где именно поставлены отметки на той карте. Когда вы наткнетесь на знакомые ориентиры, они ожидают, что вы чем-нибудь себя выдадите.

— Теперь понятно. И какова ваша роль во всем этом?

Она вспыхнула снова.

— Я — всего лишь наблюдатель. Я — секретарша Дуорра, и была ею в течение многих лет…

— С каких это пор жулик нуждается в секретарше?

— Он не жулик. Он — миллионер, и всегда выступал против того, чтобы Марс объединился с другими планетами. Он всегда верил в независимость Марса и мечтал помешать этому объединению.

Рэндалл кивнул. Он слышал о Движении за независимость. Они было не очень популярно даже среди марсиан и давно бы сошло на нет, если бы не богатство некоторых его сторонников.

— С другой стороны, Манг Фахз не интересуется политикой, — продолжала девушка. — Он просто наемник. Но ему обещали премию, если он найдет месторождение, и он хочет ее получить.

— Я все еще не понимаю, какова здесь роль секретарши.

— Меня взяли с собой, потому что Дуорр — чрезвычайно занятый человек, и всегда есть сотни вещей, которые нужно не упускать из виду даже в такой поездке. Кроме того, он мне доверяет. Считает, что я восхищаюсь им.

Рэндалл посмотрел вопросительно.

— Да нет, просто делаю вид, — сказала девушка. — Манг Фахза немного беспокоит мое присутствие, но он тоже не видит в этом вреда. Поэтому мне и предоставили такую свободу передвижений.

Рэндалл почувствовал себя немного лучше. Он посмотрел девушке в глаза.

— Вы не сказали, как вас зовут.

— Я — Марта Сун.

— Я — Сэм Рэндалл. Теперь, когда мы познакомились, может быть, сможете помочь мне достать атомный пистолет.

— Могла бы. Но вы же знаете, что пистолет бесполезен против фобианина.

— Все равно, оружие может пригодиться.

Она заколебалась.

— Я попытаюсь стащить один. Но сейчас мне нужно вернуться к остальным. У Дуорра, как всегда, для меня куча работы.

Когда Марта Сун ушла, Рэндалл медленно поднялся на ноги. Из того, что он узнал, стало ясно, что Манг Фахз никогда не оставит его в живых. Но страха он больше не чувствовал. Это дело перестало касаться его одного, как и в том случае, когда он заработал медаль. Слишком много жизней на кону, чтобы заботиться о собственной. Теперь он снова стал представителем закона. Неважно, что такое мандит. Дуорру в любом случае нельзя позволить завладеть им.

Девушка долго не приходила. Вместо нее появился фобианин, который принес еду, и Рэндалл, хотя тот совсем недавно избил его до полусмерти, смог спокойно рассмотреть врага. Ни нервов, ни жизненно важных центров, никаких уязвимых точек даже для атомного пистолета. Интересно, подумал Рэндалл, как же избавиться от монстра?

Ни Дуорр, ни Манг Фахз больше не допрашивали его. Очевидно, они решили, что это бесполезно. Рэндалл не знал, сколько дней просидел в этом закутке космического корабля. Но, наконец, сила тяжести вновь начала увеличиваться. Они приближались к цели.

Он ощутил небольшой толчок, когда корабль приземлился. Тяготение здесь немного меньше, чем на Земле, и Рэндаллу показалось, что он полон сил. Но эта иллюзия быстро исчезла, когда он увидел Манг Фахза. Того сопровождал фобианин, который будет постоянно находиться с Рэндаллом на Теллусе-Б.

Солнце заметно припекало, когда он вышел из корабля. Далекие горы окутались туманом, и на мгновение Рэндаллу показалось, что он вернулся на Землю. Сэм видел похожий пейзаж в Калифорнии. Такие же заснеженные пики. Такие же покрытые лесом предгорья, такие же кудрявые облака, медленно летящие на слабом ветерке. Только солнце здесь другое — маленькое, холодное, очень далекое. Но из-за плотной атмосферы здесь не очень холодно.

Они шли до тех пор, пока не наступила ночь. Инфракрасное излучение здесь значительно слабее, поэтому даже для марсиан стало темно. Дуорр включил инфракрасную лампу, которая, нагреваясь, осветила лагерь. Но такое освещение годилось лишь марсианам. Сам Рэндалл по-прежнему находился в темноте.

Он подумал о карте, которую, как они считали, ему отдал О’Брайен, и хихикнул. Манг Фахз резко обернулся на звук.

— Тебе что-то показалось забавным?

— Анекдот об ирландце. Я начинал рассказывать его тому возбужденному типу, который похитил меня…

— Вы, земляне, полагаете, будто у вас есть чувство юмора, — бросил Манг Фахз. — На самом деле, ваши шутки не смешны. Так что ты увидел?

— Ничего из того, что могло бы вас заинтересовать.

В темноте к нему подошел Дуорр.

— Но вы не можете знать, что это — то самое место, где приземлился О’Брайен, когда нашел мандит.

— Напротив, я знаю это даже лучше, чем вы.

Глаза Дуорра сверкнули.

— Дурак. Вот ты и выдал себя. Вот видишь, Манг Фахз? Он видел карту. И он узнал это место.

— Я никогда не видел упомянутую карту, — вежливо парировал Рэндалл.

В глазах Дуорра ясно читалась ненависть. Рэндалл знал, что творится у него в голове. Оказаться так близко к цели и не добраться до нее из-за упорства одного человека… Из темноты возник фобианин, и Дуорр вопросительно взглянул на лидера нанятых им головорезов. Манг Фахз покачал головой.

— Для этого придет время позже, — сказал он. — Сегодня нужно отдохнуть и как следует выспаться. Завтра попробуем пройти в другую сторону.

Рэндалл заснул прямо на земле, на ковре из мягких эластичных листьев, похожих на сосновые иголки. На следующий день он узнал, что они не растут на деревьях, а являются травой. Однако, той ночью он не был склонен изучать флору и фауну этой странной копии Земли. Ему требовалось как следует отдохнуть.

Было еще темно, когда он почувствовал удар в бок и проснулся. Возле него лежал атомный пистолет. Инфракрасная лампа марсиан вроде бы погашена, и он понадеялся, что передача пистолета прошла незаметно. Он спрятал пистолет под рубашку. Одежда была вся измята, так что небольшая выпуклость возле лопатки должна остаться незамеченной. Теперь оставалось только придумать, как избавиться от фобианина.

На этом месте Рэндалл заснул, а когда проснулся, миниатюрное солнце поднялось над горизонтом. Марсиане уже встали и готовились к выходу.

Они направились к горам, на которые Рэндалл смотрел прошлым вечером. Теперь их не закрывал туман, и ясно виднелись остроконечные пики. Расстояние до них, должно быть, не маленькое, потому что через час ходьбы горы ничуть не приблизились.

Через некоторое время к Рэндаллу приблизилась Марта Сун.

— Ничего, если я пойду рядом с вами? — спросила она.

— Валяйте.

Манг Фахз шел слишком близко, поэтому Рэндалл специально отстал, чтобы они с девушкой оказались одни — не считая фобианина, двигающегося за ним с неотступностью целеустремленного робота.

— Не обращай на него внимания, — сказала девушка. — Он должен помешать вам убежать, но понять, о чем мы говорим, он не в состоянии.

— Но он все же разумное существо.

— Это не имеет значения. Практически, мы здесь одни.

— Почему? — резко спросил он. — Почему Манг Фахз не возражает, что вы беседуете со мной?

— Потому что он думает, что после я все ему расскажу. Они почему-то предполагают, что я с ними заодно.

Рэндалл кивнул. Он все еще не уверен в девушке, хотя атомный пистолет служил весомым доказательством. Внезапно Рэндалл сменил тему.

— Что такое мандит? — спросил он.

— Минерал, обнаруженный только на Теллусе-Б. Существует гипотеза, что именно из-за него эта планета находится здесь.

— Не понимаю.

— Как предполагают, Теллус-Б прибыл из далекого уголка космоса через гиперпространство. А в гиперпространство его забросил чрезвычайно мощный сверхвзрыв. Ученые считают, что для такого взрыва как раз и необходим мандит. А чтобы его инициировать, достаточно простой реакции атомного распада.

Рэндалл наскоро обдумал информацию.

— А Дуорра мандит интересует именно как взрывчатое вещество?

— Вот именно, — согласилась она. — Взрыв атомной бомбы — ничто по сравнению с мандитом. Взрыв маленького кусочка этого минерала способен вынести из нашей Вселенной целый город так же легко, как вы можете расплавить медную монетку.

— Я полагаю, Дуорр очень мало знает о мандите?

— А много не знает никто. Первоначально его открыл один марсианин, который и подорвался на нем. Фактически, некоторые до сих пор думают, что все это — миф.

— Но О’Брайен так не думал? Как он нашел месторождение?

— Никто не знает, как.

Рэндаль уставился на нее. Выражение лица мужчины, должно быть, показалось ей странным, потому что сперва она выразила недоумение, а затем вспыхнула.

— На нас смотрит Манг Фахз. Он нас поджидает, — сказала Марта Сун.

Рэндал взглянул на бандита-марсианина.

— Наверное, он хочет узнать, как вы поживаете. Покажите ему, что неплохо.

С этими словами он притянул девушку к себе и поцеловал. Она оттолкнула его, но не слишком при этом спешила.

— Какая в этом необходимость?

— Это поможет убедить Манг Фахза. Вы скажете ему, что мне известно, где мандит, и вскоре вы собираетесь узнать это от меня.

— Вы блефуете.

— Я говорю правду. Или вы хотите, чтобы Манг Фахз получил дополнительные доказательства?

Она поспешно отошла в сторону.

— Не нравятся мне ваши доказательства. Давайте догоним остальных.

Тем вечером в лагере на лицах Дуорра и Манг Фахза красовались загадочные выражения. Очевидно, рассказ Марты дал им надежду. Рэндалл скрыл улыбку. Они получат информацию о мандите немного раньше, чем ожидают.

Рэндалл ждал, пока все не заснут. Дуорр и Манг Фахз долго совещались. Рэндалл слышал их уже после наступления темноты, когда лагерь «освещала» лишь инфракрасная лампа. Фобианин торчал где-то поблизости, вероятно, немигающе уставившись на Рэндалла.

Пришло время действовать. Нужно лишь точно установить, где находится фобианин. Рэндалл встал и бросил в темноту камешек.

— И зачем это? — резко прозвучал голос Манг Фахза.

— Забавно. Или ты возражаешь? — вызывающе спросил землянин.

— Да. Прекрати.

— И не подумаю.

Манг Фахз издал серию воркующих звуков. Таким образом он общался с фобианином. В следующую секунду Рэндалл услышал шаги, приближающиеся слева.

Рэндалл хотел точно удостовериться, где находится фобианин, и теперь знал это. Он навел пистолет на кучу сухих веток, которую заметил на земле, когда еще было светло, и поджег ее с краю. Импровизированные дрова ярко вспыхнули.

В их свете он увидел приближающегося к нему фобианина. До него оставалось футов двадцать.

— У него атомный пистолет, — прошипел Маг Фахз.

— Он дурак, — отозвался Дуорр. — Пистолет не принесет ему никакой пользы.

Рэндалл бросил крошечный камешек в фобианина. Тот автоматически поднял руку, чтобы отбить. Из пистолета Рэндалла вырвался луч. Раздался слабый хлопок и — больше ничего. Только вот фобианин исчез.

Не было ни дыма, ни пламени, ни пара. По существу, не было вообще никакого взрыва. Фобианин просто исчез, отправившись в путешествие через гиперпространство, чтобы закончить его где-то в другой вселенной, в тысячах световых лет от дома.

Рэндалл тут же перекатился ничком, и два луча из пистолетов пораженных марсиан не причинили ему вреда. Рэндалл заранее выбрал свою позицию. Лучи пистолетов ударили в большой камень, за которым он спрятался. Ветки по-прежнему ярко пылали, а Рэндалл знал, что такой свет не подходит для марсианских глаз. Он рискнул высунуть из-за камня руку и быстро выстрелил. В ответ раздался вопль Дуорра, а затем хриплый крик Манг Фахза:

— Не стреляй! Я сдаюсь!

— Иди к огню, — кратко сказал Рэндалл.

Манг Фахз прошел вперед с поднятыми руками и мучительно щурясь.

Рэндалл подошел к нему сзади и быстро провел свободной рукой по одежде. А затем услышал сзади какой-то звук и вновь пригнулся к земле.

— Если хочешь жить, прикажи своим подручным сдаться, — сказал он Манг Фахзу.

Но это не подручные Манг Фахза. Это была Марта.

— Где Дуорр? — быстро спросила она.

— Кажется, он мертв, — ответил Рэндалл. — Не могли бы вы проверить?

Она подошла туда, где лежал марсианин, и секунду спустя Рэндалл услышал ее прерывающийся голос:

— Его голова… У него нет…

Она не смогла закончить. Рэндалл целился в голову и прекрасно понимал, что марсанин без головы не является приятным зрелищем.

Он бросил девушке атомный пистолет Манг Фахза.

— Держите его под прицелом, пока я позабочусь об остальных.

— Хорошо.

Рэндал колебался всего лишь секунду после того, как оставил ее. Он услышал голос Манг Фахза, который начал что-то шептать на марсианском диалекте, но тут же резко замолк. Луч из пистолета девушки подпалил бандиту волосы. Тогда Рэндалл направился к остальным членам команды, больше не оглядываясь, чтобы выяснить, может ли Марта держать главаря бандитов под контролем.

К его удивлению, вся команда дрыхла без задних ног. Марсиане всегда были не дураки поспать, и эти головорезы не являлись исключением. Так что он смог тихо — мирно их разоружить.

Потом он тщательно связал Манг Фахза, как борова, которого собираются резать. Девушка с восхищением наблюдала за его движениями. Манг Фахз оказался весьма тяжел, но Рэндалла это не волновало. Подручным придется попотеть, пока они донесут шефа до космического корабля.

— А сейчас поспите до утра, — сказал он Марте. — Я посижу на страже.

— Я не смогу уснуть, — ответила девушка. — А как вы нашли мандит?

— Вы имеете в виду камешек, который я бросил в фобианина?

Она кивнула.

— Вы даже не слышали об этом минерале прежде, чем попали сюда. Вы ведь сами в этом признались.

Связанный Манг Фахз слушал из разговор.

— Мне кажется, — сказал Рэндалл, — все объяснения подождут до завтра. Пусть наш приятель-бандит сам поразмыслит над этим. А мне все — таки кажется, что вы должны немного поспать.

На сей раз, к некоторому сожалению Рэндалла, она согласилась. Сэм остался один. Чтобы не уснуть, он то и дело подкладывал ветки в костер, который разжег атомным пистолетом. К тому времени, когда первые полосы рассвета украсили небо, он с трудом удерживался, чтобы не клевать носом. Обойдя лагерь, Рэндалл с интересом отметил, что Манг Фахз связан так же надежно и даже жестоко. Бандит барахтался, пытаясь развязать веревки, и чуть было не задушил себя.

Утром Рэндалл приказал подручным Манг Фахза нести своего главаря к космическому кораблю. На борту несли вахту несколько бандитов, но после того, как Рэндалл заставил исчезнуть целую рощицу при помощи камешка мандита и атомного пистолета, они наперегонки побежали сдаваться. Рэндалл запер всех, включая Манг Фахза в каморках в задней части судна.

— Вам даже не придется дышать со мной одним воздухом, — сказал им Рэндалл. — Если вы начнете создавать мне проблемы, я выкину вас в гиперпространство безо всякого ущерба для себя и с превеликим удовольствием.

Он знал, что несколько преувеличивает, когда заявил, что взрыв мандита на корабле не причинит ему беспокойства, но у Манга Фахза едва ли была возможность проверить это. Рэндалл пустился в долгий полет назад, на Землю, где мог передать арестованных властям, которые окажутся рады позаботиться о них.

Едва они оставили Теллус-Б, когда Марта Сун продолжила свой допрос.

— Как вы обнаружили мандит? — озадаченно спросила девушка.

Рэндалл улыбнулся ей.

— У вас ведь марсианские глаза, не так ли, Марта?

— Ну, и какое это имеет отношение к моему вопросу?

— Вы неплохо видите инфракрасный свет. Еще лучше воспринимаете красную часть спектра. Фактически, ваши глаза чувствительны к красному свету. Но я не думаю, что они лучше или хуже, чем мои собственные. Мы с вами просто воспринимаем различный диапазон световых волн.

— Вы подразумеваете, что можете видеть цвета, которые не могу видеть я? — нахмурилась она.

— Так и есть. Я могу видеть фиолетовый свет, который невидим для вас. Обычно, у вас есть передо мной преимущество, потому что инфракрасный свет широко распространен, а фиолетовый — редок. Вы можете видеть там, где мне кажется полная темнота, а я могу видеть там, где темно вам. Однако, есть исключения. Все, что относится к мандиту, представляет собой одно большое исключение. Этот минерал, оказывается, светится фиолетовым светом.

— Но Дуорр и Манг Фахз могли же использовать какие-нибудь приборы.

— Они даже не догадывались об этом. Первым, кто обнаружил мандит, был марсианин, и он погиб прежде, чем мог узнать о фиолетовом свечении. Потом появился О’Брайен. Как только он оказался в темноте на Теллусе-Б, там, где располагалось месторождение мандита, он увидел фиолетовое сияние. О’Брайен знал, что ни один марсианин не способен увидеть то, что видит он. Поэтому он не нуждался ни в какой карте. Он просто начеркал светящиеся фиолетовые стрелки, указывающие направление на холмы, где залежи мандита показались ему самыми богатыми. Он нарисовал эти стрелки самим мандитом. Я увидел их в первую же ночь после посадки. Естественно, у Дуорра и Манг Фахза возникли подозрения, когда я сказал, что знаю, где был О’Брайен.

— Так вот что, — протянула девушка. — Ну, я больше не буду высокомерно относиться к людям с земными глазами.

— А ты уже поняла, — вдруг не к месту спросил Рэндалл, — что твой работодатель — покойник, что ты осталась без работы и без единого шанса найти другую?

— Об этом я еще не думала.

— Есть только одно, что на твоем месте может сделать девушка. Я имею в виду, что если бы нашелся кто-то настолько сумасшедший, что захотел жениться на тебе, то я бы, вернее, ты…

— Что-то я совсем запуталась, — пожаловалась она.

— Я могу все распутать простым поцелуем, — ответил Рэндалл.

Что он и сделал.

Thrilling Wonder Stories, Fall 1943

ТАЙНИК

Он подошел к двери, постучал и прождал целых три минуты. Когда, наконец, дверь распахнулась, он уставился на человека, которого и ожидал увидеть. И человек это понял.

Холодные серые глаза внимательно наблюдали из-под очков без оправы, тонкие губы слегка улыбались.

— Вы ко мне?

— Да, мистер Берроуз.

— Ну, что ж, проходите, там мы сможем поговорить в подходящем дискомфорте. Надеюсь, вы не привыкли к роскоши.

— Я не…

Дверь закрылась за ними.

— Если вы не против, — продолжал Берроуз, — я хотел бы узнать ваше имя.

— Оно имеет значение?

— Может быть. Вы не похожи на остальных.

— Меня зовут Уолтер Бэйлс. И вы правы, я не похож на остальных. Я химик, а не детектив.

Берроуз улыбнулся.

— Это становится забавным. — Он сделал жест рукой. — Садитесь, мистер Бэйлс. Стулья не такие хрупкие, как выглядят. Ну, вот он я.

Бэйлс сел.

— Я не сужу по внешнему виду.

Берроуз опять улыбнулся.

— Наверное, они предполагали, что мы начнем обсуждать какие-нибудь старые формулы. Или вы говорите формулы?

— Может быть. Я предпочитаю «формулы».

— Хорошо, я рад, что вы не педант. И возможно, они надеялись, что мы начнем болтать и о новых формулах?

— Это было бы прекрасно, — сказал Бэйлс.

— Знаете ли, это не сработает. Вообще ничего не сработает.

Бэйлс был склонен согласиться с ним. Но терпеливо сказал:

— Вы не понимаете, Берроуз. Что-нибудь да сработает. Здесь замешаны большие деньги, и то, что вы тянете, доводит их до бешенства. Рано или поздно, они узнают то, что вы скрываете.

— Скорее, поздно, чем рано, мистер Бэйлс. И если окажется достаточно поздно, я не стану возражать.

— Знаете, если вы не будете сотрудничать, то не получите ни цента.

— Конечно, знаю, — сказал Берроуз.

— Однако, если вы готовы начать говорить, то можете назвать свои условия.

— Для меня будет лучше продолжать молчать.

Наступила пауза, во время которой у Бэйлса впервые появилась возможность осмотреть комнату. Обстановка была дрянной, словно изношенный коврик. Стол выглядел таким же шатким, как и стулья, и даже обивка абажура разорвалась. Одежда на его собеседнике выглядела довольно новой, но низкого качества и давно не глажена. Очевидно, в его жизни нет женщины. Зато нет и лишнего едока, никто не ворчит по поводу бедности и не пытается убедить принять предложенные деньги.

— Вы можете потерять и нынешнюю работу, Берроуз. Вы же понимаете это, не так ли?

— Я никогда не был идиотом, Бэйлс. Я понимаю свое положение.

— Не вполне, иначе бы вы испугались, — задумчиво сказал Бэйлс. — Я бы хотел задать неуместный вопрос, если не возражаете. Почему вы стали школьным учителем?

— Ну, это достаточно просто, — сказал Берроуз. — Чтобы мой мозг отдыхал.

— Именно поэтому вы стали преподавать мертвый язык?

— Конечно, Бэйлс. Что может быть успокоительнее, чем гудение детских голосов, талдычащих «Комментарии Цезаря», слово за словом переводя те же унылые описания, что вгоняли в дрожь десятки предыдущих поколений учеников? Да я могу преподавать свой предмет даже во сне. Что, кстати, частенько и делаю.

— И вы никогда не преподавали научные дисциплины? — спросил Бэйлс.

— О, нет. Тогда бы пришлось работать мозгами, а они должны отдыхать. Я мог бы преподавать греческий, но в средней школе греческий не изучают.

— Ученый, который знает латинский и греческий языки… Вы необычный человек.

— А вы первый, кто это сказал.

Бэйлс немного помолчал.

Его собеседник выглядел абсолютно хладнокровным, абсолютно уверенным в своей способности держать все в тайне. И у него было на это право. Сколько это уже продолжается? Двенадцать лет? Но сначала, конечно, никто ничего не подозревал.

— Странно, — сказал Берроуз, — что вы потратили много времени, чтобы найти меня. Простое изменение фамилии не должно было сбить вас с толку. Как это пишут о преступниках: совершив одно преступление, преступник в дальнейшем действует по шаблону и не изменяет его? Вам следовало догадаться, что я буду продолжать преподавать.

— Вы немного запутали нас ложными ходами, — сказал Бэйлс.

— К тому же мы не думали, что вы сумеете еще раз получить работу в школьной системе. Как вам удалось вторично зарегистрироваться?

— Да никаких проблем. Моему коллеге предложили другую работу. Я просто воспользовался его именем. Зарплата настолько низкая, что больше никто не претендовал на это место.

Бэйлс кивнул. Если у вас крепкие нервы, вы будете действовать так, словно бояться нечего, и тогда многое может сойти вам с рук. Теперь стало ясно, что за чопорной личиной школьного учителя скрываются крепкие нервы. Крепкие нервы и отличные мозги.

Бэйлс сунул руку в карман за сигаретами, вытащил пачку и тут услышал цоканье когтей по полу. Он обернулся.

Из открытой двери соседней комнаты появился немецкий дог. Это его когти стучали по полу.

— Он наблюдал за вами все это время, — приятно улыбнулся Берроуз. — Когда вы сунули руку в карман, но не знал, что вы собираетесь достать…

— Вы хорошо обучили пса, — произнес Бэйлс.

— Естественно. Я приготовился к некоторому ограниченному насилию.

— К ограниченному насилию?

— Разумеется, никакая собака не сможет справиться с группой вооруженных и тренированных людей. Я знаю, что те, кто послал вас, Бэйлс, настроены очень решительно. Но Артур, во всяком случае, даст мне немного времени. Времени, чтобы покончить с собой и не попасть к вам в руки.

— Но у нас нет никакого намерения применять силу.

— Но ее уже применяли.

— Вот как? — вежливо спросил Бэйлс. — Должно быть, это случилось еще до меня.

— Они обыскали мои комнаты, но ничего не нашли. Затем как-то вечером подстерегли меня и избили…

— И снова ничего не добились? — сказал Бэйлс. — Наверное, мне забыли сообщить об этом.

— После этого инцидента я решил сменить место жительства.

— Приношу извинения, — сказал Бэйлс. — Очевидно, они понятия не имеют о вас, как о человеке. Им следовало воззвать к вашим лучшим чувствам.

— Ну, это тоже было. Деньги, слава, патриотизм — все это не принесло пользы. Видите ли, я отдаю себе отчет, что может натворить это открытие.

— До сих пор известно только о взрыве, который разнес к чертям лабораторию…

— Ну да. И с такой же легкостью можно разнести к чертям весь мир. Я не могу этого допустить, Бэйлс. Когда наступят другие времена, когда люди изменятся…

Бэйлс ждал, что Берроуз замолк на полуслове.

— Вы хотите сказать, — спросил, наконец, Бэйлс, — что где-то храните записи о вашем секрете?

— Я этого не говорил.

— Но вы сказали, что пойдете на самоубийство, чтобы не дать открытию попасть в наши руки. А затем сказали, что наступят времена, когда люди получат его. Даже несмотря на то, что вы будете мертвы, они смогут воспользоваться им.

— Вам кажется, здесь противоречие? — сказал Берроуз. — Глупость с моей стороны. Но я же сказал вам, что не люблю работать мозгами. Я наговорил много глупостей…

— Не много. Только одну. Вы признались, что ваш секрет легкодоступен.

— Я так сказал? Тогда почему же вы не заберете его?

— Вероятно, мы его заберем, — улыбнулся Бэйлс. — Видите ли, Берроуз, мы можем сколько угодно говорить и делать глупостей и, по большому счету, они не причинят нам вреда. Но стоит вам совершить единственный промах — и все будет кончено.

Берроуз пристально посмотрел на него, затем отвернулся и взглянул на громадную собаку. Животное дрожало от возбуждения.

— Спокойно, Артур, — сказал Берроуз. — Все в порядке. — Затем повернулся к Бэйлсу. — А вы везунчик.

— Нет, — покачал головой Бэйлс. — Всего лишь терпеливый.

— Нет, вы везунчик, потому что сумели раскусить меня. Вы поняли, что я, как вы выразились, проклятый дурак, отказывающийся от миллионов только потому, что мое открытие уничтожило бы изрядную часть человечества. Я — проклятый дурак, который не может приказать, чтобы собака убила вас, потому что я ненавижу кровопролитие. Учитывая даже то, что вы — единственный человек, который понял, что тайна легкодоступна.

— Ну, меня нельзя назвать везунчиком, пока я не отыскал записи, — возразил Бэйлс.

— Вам не повезет даже тогда, — сказал Берроуз. — А теперь уходите.

И Бэйлс ушел.

Человек, который поджидал его на углу, ничего не сказал, но взгляд теребил: «Ну, что?»

— У меня есть догадка, Ридли, где могут находиться записи, — сказал Бэйлс.

— Догадка?

— Догадка, и больше ничего.

Не было смысла рассказывать Ридли о промахе, который допустил Берроуз. В этом бизнесе платят только за результат. К тому же, чем больше вы говорите о других людях, тем больше это говорит о вас самих.

— Они в квартире? — спросил Ридли.

— Ни в коем случае. Когда он убегал, у него не было возможности прихватить что-либо с собой.

— Ну, не знаю. Он не заходил домой, но, возможно, нашел другой способ…

— Никакого способа он не находил, — категорично сказал Бэйлс.

— При нем записей не было.

— Я знаю, — кивнул Бэйлс. — Вы обыскали его.

— Ни в квартире, ни лично при нем, — с раздражением сказал Ридли. — Как вы думаете, где они могут лежать? Спрятаны где-нибудь в раздевалке? Но прошло столько лет… Банковский сейф? Тогда он должен ежегодно платить за аренду, и мы бы это проследили. Передан другу? У него был только один близкий друг, его дом мы тоже обыскали. К тому же, этот человек уже умер.

— Вы ничего не говорили мне об этом, — сказал Бэйлс. — Как он умер?

— Сердечный приступ, — ответил Ридли. — Можете не беспокоиться, Бэйлс, мы не имеем к этому никакого отношения. Мы бы не докатились до убийства.

— Тем лучше для вас. Кстати, сколько получите лично вы, когда мы найдем то, что ищем?

— Я получу десять тысяч, — ответил Ридли. — Возможно, добавится экстра-премия, если я буду умен. Вы должны получить больше. Возможно, тоже экстра-премию, если будете умны вы. Однако, обсуждать это пока что нет никакого смысла. Этот его друг тоже служил учителем латинского языка. Никакого отношения к науке он не имел. И для хранения записей был совершенно неподходящим. Мы держали его под наблюдением несколько месяцев, а он даже не подозревал об этом. Черт побери, даже детишки, которых он учил, могли разгадывать его мысли. Им удавалось выяснять у него, что будет на весенних экзаменах. Никто не доверит важную тайну такому человеку.

— Да, никто не доверит, — пробормотал Бэйлс. — И все же… Как, вы сказали, он умер?

— Больное сердце, — ответил Ридли. — Он готовил новое издание Юлия, который Цезарь… Ну, знаете, «Вся Галлия разделена на три части…». И, должно быть, слишком переволновался. Он умер, не успев закончить последнюю страницу.

— Значит, там ничего. Но все же… все же…

— Черт побери, все вышло бы по-другому, если бы нас вызвали сразу же, — в голосе Ридли прорезалось раздражение. — Но никто ничего не заподозрил. Сперва подумали, что взрыв лаборатории произошел от кислородного резервуара или чего-то в этом роде. Всплыли кое-какие детали, не согласовывающиеся с этой теорией, но вы же знаете следователей. Они всегда хватаются за самый легкий ответ. Когда Берроуз немного успокоился, то рассказал им что-то невнятное вперемешку с рыданиями. Двое парней, которые работали вместе с ним, погибли, и то же чуть не произошло с ним самим. Никто и не подумал, что он обнаружил нечто важное… — Ридли помолчал, затем продолжал: — Почти десять лет никто и не почесался, пока случайно не всплыл старый отчет, давно положенный на полку и забытый. Этого было немного, но вполне достаточно, чтобы снова найти Берроуза. И когда он не захотел разговаривать, они догадались…

— Значит, все это время лаборатория работала над той же проблемой? — спросил Бэйлс.

— Полным ходом, но совершенно безрезультатно.

— Тогда больше ничего не остается, кроме как продолжать за ним слежку, — сказал Бэйлс.

Но кое-что все же оставалось, и он это знал. Хотя не было смысла рассказывать об этом Ридли. Он только что упоминал об экстра-премии самому умному, а если ее получит один, значит, упустит другой.

Они бы ничего не добились, следя за Берроузом. Можно фиксировать его передвижения в течение недели, месяца или года, и ничего не узнать. Для результатов требовалось шевелить мозгами.

Двенадцать лет, и никто в лаборатории ничего не добился. Значит, открытие, сделанное Берроузом, получилось случайно. Его могут не повторить еще сотню-другую — а то и тысячу лет. И все же Берроуз сказал, что люди в итоге смогут им воспользоваться.

Это как у Эдгара По. «Украденное письмо», лежавшее на самом виду. Вот только они не такие простачки, каким оказался детектив у По. Если уж они обшаривали, то обшаривали все. Все материальное, разумеется. Обшарить мозги Берроуза они не могли.

Бэйлс начинал понемногу разбираться в его натуре. Берроуз — человек, который не заботится о физических удобствах, а значит, он не станет выбирать материальный тайник. Тайник должен быть простым и каким-то… ментальным, что ли?

— Не думаю, что он намеревается покинуть дом, — сказал Бэйлс с притворной усталостью. — Пойду — ка я в какой-нибудь бар. Возможно, выпивка поможет мне думать.

На самом деле, не хотел он никакой выпивки. Независимо от того, что говорили детективы в книгах, Бэйлс никогда не считал, что алкоголь улучшает его способности рассуждать. Детективы и люди, которые пишут о них, могли пить во время работы. Эйнштейн с компашкой — нет. Бэйлсу было нужно только уйти от Ридли и хорошенько подумать. Он наверняка очень близко подобрался к ответу, иначе Берроуз не стал бы угрожать ему собакой.

Бэйлс зашел в дешевый, почти пустой ресторанчик и заказал чашку кофе.

Ментальный тайник. Чем бы это могло быть?

Чей-либо мозг? Ответ отрицательный. Умрет человек, умрет его мозг, и открытие умрет вместе с ними. Как тот учитель латинского языка. Книга? Она одновременно и физическая, и ментальная. Но книгу они бы не пропустили. После того, как они прочитали тот старый отчет о лабораторных работах, они наверняка прошерстили каждый листок в квартире Берроуза.

Они прочитали бы каждую книгу, обратили бы внимание на каждую пометку на полях. Кроме того, тайник не просто должен быть ментальным. Его должны найти люди, когда придет время.

Три чашки кофе не помогли. Бэйлс покинул ресторан и пошел по улице.

Ментальный тайник. Механический мозг? Такого не существует, да и чем это лучше человеческого мозга? Запись на грампластинке? На магнитной ленте?

Бэйлс прищурился. Нужно спросить об этом у Ридли.

Но это тоже не помогло. На следующий день он не задавал прямых вопросов, но, поговорив с Ридли, выяснил, что это тоже пустой номер. К тому же, где гарантия, что запись не сгниет, прежде чем будет найдена и прослушана?

Они не решились обратиться к школьным властям из опасения, что Берроуз вновь попытается скрыться. Будет лучше, чтобы он оставался здесь, под присмотром.

Но Бэйлс направился в школу, чтобы кое-что выяснить.

Берроуз — хороший учитель. Он давал детям перевести только половину текста Юлия Цезаря, затем подкидывал им кое-что поинтереснее. Берроуз был весьма замкнутым, но дети любили его и даже с грехом пополам изучали латынь. И все в итоге довольны, в том числе школьный совет.

Бэйлс пролистал один из учебников. Замусоленные страницы первой половины, над которой трудились ученики, и чистенькие, нетронутый страницы второй. Учебник издан издательством, о котором Бэйлс даже не слышал. Редактором значился некий Вирджил К. Стюарт, учитель латинского языка в средней школе…

Бэйлс почувствовал волнение. Минутку, это же та самая школа, где прежде преподавал Берроуз. И Вирджил К. Стюарт был его другом. Но Вирджил не закончил свой текст. Как это сказал Ридли? Он упал замертво, не закончив последнюю страницу. И все — таки, вот он, учебник, завершен и издан. Кто же закончил последнюю страницу? Берроуз?

Когда-то давным-давно, еще в школе, Бэйлс самостоятельно прочел «Записки» Цезаря, но помимо того, что Галлия разделена на три части, ничего из них не помнил. Вообще все, что он помнил о латыни, уместилось бы на кончике мизинца.

Но это мог оказаться тот самый тайник, открытый для широкой общественности, слишком открытый, чтобы его можно было заподозрить. Бэйлс забрал с собой экземпляр учебника, словарь латинского языка, и принялся дома бороться с оборотами речи гордого римлянина.

Через пару дней Бэйлс вновь посетил квартиру Берроуза.

— Ну, и о чем вы хотите поговорить на этот раз? — спросил Берроуз.

— О странных обычаях германских племен, с которыми воевал Цезарь, — ответил Бэйлс. — И о тех специфических лекарствах, которыми они пользовались.

Дыхание Берроуза участилось.

— Вы нашли тайник, — сказал он.

— Конечно, нашел. Но вы же ожидали, что когда-нибудь он будет найден, не так ли? А после того намека, который вы мне дали, это было не трудно.

Должно быть, Берроуз подал сигнал, потому что прибежала собака и уставилась на обоих мужчин.

— Успокойте собаку, — сказал Бэйлс. — Нам нужно просто поговорить.

— О чем? — спросил Берроуз.

— Насколько вы оказались умны. И насколько глуп был я. Очень умно, Берроуз, найти такой тайник. Вы закончили учебник Стюарта, не так ли?

— Этого требовала дружба.

— Но не только. Это дало вам шанс вставить вашу довольно-таки небольшую формулу прямо в середину напыщенной речи Цезаря. Вы знали, как учат в школе латынь. Вы знали, что дети будут переводить все, не вникая в смысл.

— Никто никогда не задумывался над Цезарем, — сказал Берроуз.

— Конечно, вы правы. Когда дети дошли до формулы, то перевели ее дословно, не задумываясь над смыслом, как не задумывались над ним до этого места. Но одного я не понимаю. А как насчет учителей?

— Я единственный учитель латыни.

— Вы уверены в этом? — спросил Бэйлс.

— Стюарт пользовался бы своим учебником, но он умер. Я издал книгу на собственные сбережения. Именно поэтому я без труда смог вставить в текст формулу. Когда я переехал, то забрал учебник с собой. Но я не рекламировал его, и ни один учитель латыни не слышал о нем.

— Таким образом, экземпляры этого учебника есть только в двух средних школах?

— И кое-что на складе, — сказал Берроуз. — Когда-нибудь их тоже продадут.

— Но разве в другой школе ими не пользуются?

— Разумеется, нет. Когда приходит новый учитель, он пользуется своим учебником. Зачем ему нужен другой, в котором материалы расположены не так, как он привык их давать?

Бэйлс кивнул.

— Вы рассчитали, что учителя это не прочитают, а дети не поймут. Однако, все экземпляры этого учебника будут храниться. И кто-нибудь в будущем прочитает его из праздного любопытства. Или появится учитель, который решит сэкономить деньги, и воспользуется уже имеющимся учебником. В результате, он будет прочитан. И понят.

— На это я и рассчитывал. Но я надеялся, что это будет в то время, когда люди начнут жить по-другому. А не сейчас. Вы с кем-нибудь говорили о своей находке? — спросил Берроуз.

— Нет.

Собака тут же напряглась.

— Я не дурак, — сказал Бэйлс. — Если со мной что-нибудь произойдет, особенно здесь, мои наниматели поймут, что я докопался до истины. Если проследят мои действия за последние дни и узнают, что я унес домой ваш учебник и словарь латинского языка, и откроют истину. Если же со мной ничего не произойдет, то все останется в тайне.

— Я не могу рисковать. Я очень не хочу, но вынужден вас убить. Мне придется избавиться от тех книг, даже если я сожгу школу…

— Вы только выдадите себя. Не паникуйте, Берроуз. Если совесть заставила вас отказаться от миллионов, то почему вы думаете, что они не может заставить меня отказаться всего лишь от десяти тысяч, плюс премиальные?

— Не знаю. Я не могу рисковать.

— Да можете, — сказал Бэйлс. — Вы просто должны рискнуть. Позвольте напомнить вам, что я — химик. Я прекрасно понимаю, как легко можно изготовить эту взрывчатку. Если ваша тайна раскроется, все начнут производить ее. И зачем мне тогда десять тысяч долларов, когда все в итоге взлетит на воздух? Я должен держать рот на замке ради собственной безопасности. К тому же, у меня есть жена и ребенок. Для вас это что-нибудь значит?

— Не знаю, — холодно сказал Берроуз. — Я знал мужчин, у которых тоже были жены и дети…

— Я хочу, чтобы мой сын жил спокойно. До свидания, Берроуз. Когда к вам придут в следующий раз, ничего не говорите. Вообще ничего, даже рта не открывайте.

Собака была настороже, но Берроуз не подавал ей сигнала. Бэйлс пошел к двери, но возле нее остановился.

— Еще одно, — сказал он.

— Что именно?

— Будьте вы прокляты, что поделились со мной этой тайной. Вы думаете, я теперь буду спокойно спать по ночам?

Fantastic Universe, June 1955

ВАРВАРЫ

Красивым миром оказались эти Геспериды, планета младшего брата Солнца, и при более удачных обстоятельствах Мэл Вентнер с женой Хелен любовались бы ею. Они приземлились на широкой, покрытой изумрудной травой равнине, на которой лучи маленького солнца играли и переливались, словно на россыпях изумрудов. Содержание кислорода оказалось немного выше обычного, и от этого, наряду с маленьким тяготением — планета по массе была в половину меньше Земли — они все время пребывали в возбужденном состоянии. Но пока Мэл рассматривал окрестности, стоя возле стофутового космического корабля, доставившего их на Геспериды, его вдруг охватило какое-то оцепенение. К счастью, это продлилось только мгновение. Когда оно прошло, он вернулся на корабль и закрыл за собой люк.

Жена вопросительно поглядела на супруга.

— Я почувствовал луч сканера, — пояснил Мэл. — Думаю, лучше нам оставаться внутри, в безопасности…

На верху приборной панели внезапно вспыхнула крошечная лампочка, а через секунду — вторая, у основания. Хелен спокойно припудрила носик крошечным пульверизатором, который носила на пальчике, как колечко, затем осмотрела панель.

— Кажется, к нам подбираются с обеих сторон. Без сомнения, война начинается.

— Примите нашу сторону, чтобы уютно устроиться в нейтральной зоне, — пробормотал Мэл. Корабль содрогнулся, когда в него ударил энергетический луч. — Интересно, а какая сторона является нашей? Будет печально, если нас выведут из строя наши же союзники.

Приборная панель уже пылала разноцветными огнями, в то время как лучи всех видов лупили по кораблю, продолжая наращивая мощность.

— Мне казалось, — заметила Хелен, — ты говорил, что мы будем здесь в безопасности.

— Ну, оружие, которое есть у этих людей, достаточно примитивно, а наш корабль покрыт броней, но вряд ли стоит проверять ее на прочность. Мне кажется, стоит погрузиться.

Он нажал несколько кнопок, и корабль начал крениться на бок, словно парусник в бурном море. Земля расступилась под ними, и вскоре энергетические лучи уже не включали индикаторы тревоги, проносясь над ними.

— Теперь можно вернуться к роли невинных свидетелей, — мрачно проговорила Хелен, — и наблюдать, как эти люди уничтожают друг друга. Интересно, зачем вообще нужны войны?

— Наша работа, — сказал ей Мэл, — состоит не в том, чтобы ломать над этим голову, а в том, чтобы сообщать о происходящих событиях. Мы посланы Землей в качестве специальных корреспондентов, а не для того, чтобы выяснять, почему эти люди воюют. — Он внимательно посмотрел на экран, на котором под ветерком колыхалась трава на равнине. — Кажется, нападение продолжается.

В дальнем углу экрана показались крошечные точки. Они двигались медленно, используя каждую кочку и впадинку, чтобы укрыться от энерголучей.

— Этого не может быть, — пробормотал Мэл. — Этого просто не может быть. Сперва я подумал, что это мужчины, но люди не двигаются так рационально. Это — роботы.

Роботы несли с собой высокотемпературные винтовки, и воздух над ними начал дрожать, поскольку, нагреваясь от выстрелов, изменял показатели преломления.

— Какова же, по-твоему, их цель? — спросила Хелен.

— Наверное, тяжелая робоартиллерия врага. Но, Господи, они же так ничего не добьются.

Роботы падали. Они неуклюже доходили до какой-то невидимой линии, затем тяжело грохались оземь и там замирали неподвижными кусками металла. Остальные продолжали идти, не обращая внимания на упавших. Воздух на другой стороне равнины внезапно стал затуманиваться, окрашиваясь в светло-розовые тона, и медленно перемещаясь навстречу идущим роботам. Энерголучи, которые роботы пустили в облако, не дали никакого эффекта. Несмотря на потери, механизмы неуклонно продвигались вперед, но когда край облака достиг их, заколебались. Но было поздно. Розовый газ окутал наступавших, они начали скрипеть, а затем повалились наземь. Из нескольких тысяч роботов лишь жалкая дюжина успела отступить и вернуться на свои позиции.

Мэл посмотрел на Хелен.

— Нам не поверят, когда мы сообщим об этом на Землю. Электрическое управляемое коррозийное облако… Когда оно, как считается, вышло из употребления?

— Около ста тысяч лет назад.

— Сто тысяч!. А эти люди, мне кажется, все еще расценивают его, как последнее слово современного вооружения.

— Все это время они не имели контактов с Землей, — заметила Хелен. — Нам удалось обнаружить их лишь несколько месяцев назад. У колонистов не было возможности узнать, что происходило со времени их отлета.

Они с Мэлом вдруг вспомнили, как были обнаружены Геспериды. Внезапно, за границей Солнечной системы, далеко за орбитой Плутона вспыхнула невидимая ранее звездочка, тут же названная Sol Novus (Новым Солнцем). После короткого периода стадии Новой, яркость ее уменьшилась и она превратилась в звездочку минус первой величины.

Дальнейшие наблюдения выявили, что тяготение их родного Солнца изменило движение Новой, и она вошла в Солнечную систему по очень вытянутой эллиптической орбите. В момент этого открытия она проходила на минимальном расстоянии от Солнца.

Научно-исследовательская экспедиция обнаружила, что у Sol Novus есть безжизненная планета, названная Гесперидами. Условия на ней посчитали самыми подходящими для колонизации: кислородная атмосфера, низкая сила тяжести, средняя температура, сравнимая с умеренными климатическими зонами Земли. К тому же ось вращения планеты сильно наклонена по отношению к Sol Novus, так что перепады температур на поверхности точно не больше, чем на Земле.

Вскоре после этого на открытой планете обосновалась колония. Но не одна Земля открыла Геспериды. Такое же открытие сделал и Марс, и марсианские колонии появились там всего лишь на несколько месяцев позже земных. Поскольку между обитателями планет был мир, новые жители Гесперид также стали мирно сосуществовать друг с другом.

У поселенцев имелось не только механическое оборудование, но и ассортимент флоры и фауны, особо желательный для новой планеты. Они привезли с собой даже микроорганизмы — бактерии, дрожжи, почвенные одноклеточные — все тщательно отобранное и апробированное. Из отчетов, посылаемых колонистами на родные планеты, следовало, что жизнь на Гесперидах походила на существование в раю.

Однако, Sol Novus вместе с Гесперидами, улетал все дальше от Солнца — орбита-то была очень сильно вытянутой, — и постепенно связь Земли и Марса с колониями становилась затруднительной, а потом и вовсе невозможной. И в течение тысячи веков цивилизации колоний развивались без контактов с материнскими планетами. И вот теперь, когда Sol Novus вернулась, и появилась возможность связаться с Гесперидами, там началась война.

Еще десять лет назад отношения между Землей и Марсом из просто натянутых докатились до стадии вооруженных конфликтов. Но до противостояния планет было еще далеко, а воевать на слишком больших расстояниях нерентабельно, так что единственным местом, где обе стороны могли напасть друг на друга, оказались как раз Геспериды. Именно в это время они приблизились настолько, что стало возможным связаться с ними, так что и Марс, и Земля приказали своим колониям начать войну.

После того, как земная колония повиновалась приказу, сюда направили Мэла с женой. Вся имеющаяся до сих пор информация указывала на то, что оружие у колоний крайне примитивное, следовательно, посланцам Земли нечего опасаться на Гесперидах.

Мэл прочесал смотровым лучом поле битвы, нашел одного из упавших роботов и вывел его изображение на экран. Тогда они увидели то, что не заметили раньше. На металлической груди и лбу были нарисованы зеленые и синие круги.

— Эмблемы Земли! — взволнованно закричал Мэл. — Это наши войска! Хелен, это мы потерпели поражение!

— Мы проиграли сражение, а не войну, — покачала она головой. — Гляди, они собираются атаковать по-новой.

Одного взгляда на большой экран было достаточно, чтобы увидеть — земные роботы начинают новую атаку. На первый взгляд, их не меньше, чем в прошлый раз, но сейчас железные солдаты продвигались значительно медленнее и осторожней. Присмотревшись, Мэл заметил вокруг каждого робота слабое желтоватое свечение.

Марсиане, успешно отбив первую атаку, рассчитывали снова использовать коррозийное облако с тем же успехом. На войско опустился розовый туман и окутал сражающихся так плотно, что армия практически скрылась из виду. Но роботы не упали. Желтое свечение рассеивало коррозийное вещество, и роботы продвигались вперед. Облако двигалось вместе с ними, постепенно рассеиваясь в воздухе.

Тогда поле битвы пронзили энерголучи и встретились с ответными импульсами. Несколько роботов упало, но остальные продолжали идти. Через какое-то время лучи марсиан стали ослабевать. То ли у них заканчивалась энергия, то ли часть вооружение вышла из строя.

Когда роботы перестали продвигаться вперед и неподвижно застыли, Мэл вздохнул.

— Похоже, здесь наступление захлебнулось. Стоит, наверное, осмотреть другие места.

— Пожалуй, — согласилась Хелен, но тут корабль внезапно содрогнулся.

Прежде чем Мэл успел пошутить, началась длинная серия неприятных толчков.

Хелен рассмеялась, и смеялась до тех пор, пока у нее из глаз не брызнули слезы.

— Марсиане совершили под нас подкоп! — простонала она, сгибаясь от смеха пополам. — Боже мой, какая невероятная древность! Можно подумать, эти люди все еще занимаются подземными войнами!

— Пожалуйста, смейся, но эти взрывы не очень приятны, — проворчал Мэл. — Ну что, покажем парням, кто есть кто?

— Нет, не нужно принимать чью-либо сторону. Мы здесь всего лишь наблюдатели. Давай поднимемся в воздух и сверху понаблюдаем, что там происходит.

Когда корабль взлетел с земли, Мэл заметил, что роботы подняли головы и направили на них оружие. Но тут же они заметили сине-зеленые знаки различия на бортах корабля, потеряли к нему всяческий интерес и стали продолжать окапываться, готовясь к контратаке противника.

Марсиане же решили, что их подземная атака имела успех, и решили теперь атаковать корабль в воздухе. Хелен первая заметила воздушные машины, ползущие к ним со скоростью не боле пятисот миль в час.

— Бомбардировщики, — сказала она, — и только один истребитель… И… Мэл, взгляни на эту морду!..

Мэл направил телескоп на передовой самолет. За штурвалом сидел мощный, широкоплечий человек. Красное, уродливое лицо с громадными выпученными глазами, большой рот и квадратная, неприятная, решительно выдвинутая вперед челюсть.

— Никогда не думала, что даже лучшие представители марсиан могут быть красивыми, — прошептала Хелен. — Но эволюция на Гесперидах сделала их еще ужаснее. — Она содрогнулась. — Он ничего не может нам сделать, но мне все равно страшно.

Через несколько секунд они поняли, что самолет летит прямо на них. Пилот заметил опознавательные знаки, и наблюдатели увидели, как исказилось его лицо перед тем, как вооружение самолета начало изрыгать энергетические лучи и снаряды. Самолет пролетел мимо и развернулся для следующего виража. Судя по выражению лица пилота, тот явно озадачен, что они остались целыми-невредимыми.

— Как ты думаешь, может, заразим его каким-нибудь смертельным вирусом? — спросила Хелен.

— Да ладно, — отмахнулся Мэл. — Он же ничего не может нам сделать. Лучше давай подождем. Мне хочется посмотреть, как марсианин поступит дальше.

Выпученные глаза пилота пылали яростью не хуже энерголучей. Внезапно он изменил тактику и, вместо того, чтобы летать вокруг, обстреливая их, ринулся на таран. Он врезался в них на максимальной скорости, так что корабль покачнулся в воздухе, и обломки самолета полетели к земле.

— Храбрый был мужик, — восхищенно сказал Мэл. — Он посчитал, что наш корабль — более смертоносная машина, чем его самолет, и пошел на смерть, лишь бы причинить нам урон.

— Это храбрость варваров, — возразила Хелен.

На них снова напали. Сразу пять самолетов устремились в атаку. Корабль закачался в воздухе от пяти мощных взрывов.

— Они начинают меня раздражать, — хмуро сказал Мэл. — Так и подмывает воспользоваться твоим предложением насчет заражения.

Но тут в дело вступила эскадрилья защитников. Марсианские истребители отвлеклись от космического корабля, поняв, что нападать на него безнадежно, и ринулись защищать свои бомбардировщики. Через мгновение небо заполонили группы самолетов, злобно плюющих друг в друга огнем. Их броня, как отметили Мэл и Хелен, была очень слабой по сравнению с оружием нападения, так что ежесекундно то один, то другой самолет падали на землю. И везде, где возможно, обреченные пилоты шли на таран, стремясь захватить с собой на тот свет как можно больше врагов.

— Наши пилоты не менее отважные, чем марсианские, — заметил Мэл. — И не менее дикие. Думаю, у тебя нет никаких оснований чувствовать превосходство, Хелен.

Марсианские бомбардировщики под защитой своих истребителей освободились от смертоносного груза над захваченной земными роботами территорией и повернули домой, в то время как истребители отчаянно отбивались от преследователей.

— Ну, здесь все ясно, — вздохнула Хелен. — Как ты думаешь, Мэл, не пора ли разыскать штаб земных войск и войти в контакт с его лидерами?

Мэл кивнул и направил корабль в противоположном от марсианской эскадрильи направлении. Несколько раз к ним приближались земные самолеты, но как только различали сине-зеленые знаки на бортах корабля, тут же оставляли наблюдателей в покое. Вскоре шум битвы остался далеко позади и наступили тишина, нарушаемая лишь тихим мурлыканьем их собственных двигателей.

Темнело, маленький диск Sol Novus скрылся за восточным горизонтом. Они летели на высоте четырех миль, и впереди, из сумрака, начали появляться огни земного города, находящегося еще в двадцати милях от них. Главное Солнце виднелось на небе всего лишь, как тусклая звездочка, а знакомые созвездия южного полушария Земли исказились почти до неузнаваемости.

Они смотрели на раскинувшийся внизу город. Его строения не были ни очень большими, ни исключительно красивыми, и Мэл с Хелен почувствовали разочарование от столь низкого уровня, на который опустилась цивилизация Гесперид. Изоляция от Земли и Марса явно не принесла колонистам пользы.

Мэл вопросительно посмотрел на жену.

— Приземлимся здесь или полетим дальше на нашу территорию?

— Голосую за поиск чего-нибудь получше. Это явно не столица. Зачем нам связываться с бюрократией мелких провинциальных чиновников?

Мэл кивнул.

— Здание в центре кажется…

Он не успел договорить, как здания в центре города не стало.

Его стены и крыша плавно взлетели вверх и исчезли в столбе пламени. И по всему городу так же взлетали на воздух приземистые, уродливые дома. Хелен уставилась на потрясенного мужа и услышала его бормотание:

— Сейчас ударит взрывная волна. Нужно уходить…

Мэл потянул рычаг, и корабль устремился вверх, за несколько секунд поднявшись на тридцать миль. Затем он остановился, и лишь через три минуты их настиг гул взрывов, низкий и угрожающий, точно рычание хищника, потерявшего добычу.

Еще не стих шум последних взрывов, как город погрузился во тьму, полнейшую тьму, которую не нарушал никакой огонек. Они стали медленно спускаться, пытаясь понять, что произошло.

— Если бы это воздушный флот противника сбросил бомбы с большой высоты, — сказал Мэл, — наши приборы обязательно бы зафиксировали. К тому же, с такой высоты невозможно настолько точно прицелиться. Я думаю, марсиане выкопали подземные туннели, чтобы взорвать город.

Хелен дрожала, ни слова не говоря в ответ. Круги света от корабельных прожекторов ползали по мертвому городу, показывая только смерть и разрушения. Внизу не наблюдалось ни малейшего движения, в поле зрения не попадали ни люди, ни домашние животные, ни роботы. Все, что могло гореть, мгновенно сгорело, так что нигде не было даже пожаров. Город выглядел так, словно простоял разрушенным целую вечность.

— На Земле даже в самые худшие времена не случалось ничего подобного, — тихонько сказала Хелен. — Эти люди не умеют хорошо строить, но отлично научились убивать и разрушать. Возможно, очень хорошо, что их оружие сильно устарело.

— Они воюют по нашему приказу, — заметил Мэл. — Не забывай, что это мы приказали им начать войну. Ну что, поищем другой город?

Хелен кивнула. Корабль набрал высоту и продолжил полет. Вскоре впереди показалась россыпь огней, гораздо более яркая и обширная, чем от прежнего города. Супруги с радостью отметили, что архитектура этого города куда красивее. Здания гораздо выше, намного изящнее, построены из красивых материалов. И сам город выглядел куда более живым. Корабельные приборы уловили идущий от него гул, в котором миллионы человеческих голосов смешивались с шумом бесчисленных механизмов.

Когда они приблизились, лучи прожекторов поймали корабль и несколько секунд плясали на опознавательных знаках. Затем слепящие огни погасли, а на приборной панели вспыхнул индикатор, указывающий, что их вызывают по радиосвязи. Мэл настроил прием, и к ним обратился приятный женский голос, говорящий на старом земном языке, который оставался неизменным все эти тысячелетия, лишь чувствовался слабый, непривычный акцент.

— Вызываю земной корабль. Вызываю земной корабль.

— Земной корабль отвечает, — сказал Мэл. — Мы — специальные представители, посланные собрать информацию о ходе войны. Вам должны были сообщить о нашем прибытии. Мы хотим встретиться с президентом Земной Колонии.

— Одну секунду, пожалуйста, — ответил женский голос. — Сейчас президент будет на связи.

Прошло несколько секунд, и с ними заговорил президент.

— Пожалуйста, передайте изображения ваших лиц и верительных грамот.

Мэл включил телепередатчик. Наступила пауза, пока президент просматривал верительные грамоты. Наконец, он сказал:

— Посадочная площадка находится к северу от города. Там вас встретит официальная делегация. Добро пожаловать на Геспериды, мистер и миссис Вентнер.

Мэл выключил телепередатчик и усмехнулся таким старомодным оборотам речи.

Посадочная площадка была раз в пять больше необходимой. На экране Мэл видел восхищенные лица официальной делегации, наблюдающей за тем, что казалось им высшим пилотажем. Очевидно, они больше привыкли к тому, что посадку кораблей совершали автоматические устройства.

Президент оказался высоким человеком с серьезным выражением очень некрасивого лица, и это сочетание Хелен посчитала просто очаровательным. Не считая одежды, которая бесчисленные тысячелетия развивалась отличными от земной путями, президент ничем не отличался от любого жителя Земли. Если жизнь на Гесперидах сделала марсиан еще более уродливыми, то на землян не оказала никакого влияния.

— Наш корабль будет здесь в безопасности? — с тревогой спросил Мэл. — Всего лишь час назад мы видели, как марсиане напали…

— Корабль будет в полной безопасности, — улыбнулся президент. — Мы здесь в несколько ином положении, чем Новый Карфаген.

Им представили членов официальной делегации. Галантные манеры мужчин, похоже, понравились Хелен больше, чем она готова была признать, но позже тихонько шепнула Мэлу:

— Если это варвары, то, по крайней мере, очаровательные варвары.

Мэл рассеяно улыбнулся в ответ. Он как раз слушал, как дочь президента рассказывает о какой-то игре, и Хелен подметила, что муж больше занят разглядыванием девушки, чем пытается понять, о чем та говорит. Парадоксально, подумала внезапно Хелен, но даже те колонисты, что обладали некрасивой внешностью, как-то ухитрялись выглядеть солидно. А некоторые так и просто хорошенькими, как, например, эта президентская дочка. Если бы Хелен знала мужа хуже, то могла начать ревновать.

Прежде чем приступить к делам, заставившим наблюдателей пуститься в такое далекое путешествие, им показали город. Мэл и Хелен осмотрели площади, через которые их провел сам президент, кинотеатры и другие места развлечений. Все выполнено с прекрасным вкусом, словно построено на Земле, и не имело никаких недостатков. Безобразие разрушенного города, который президент назвал Новым Карфагеном, постепенно становилось загадкой.

Когда они, наконец, осмотрели все главные достопримечательности, было уже слишком поздно заниматься делами. Их провели в квартиру, где слуги-роботы могли позаботиться о всем необходимом. И, наконец, супруги остались одни.

— Разумеется, они варвары, — глубокомысленно заметила Хелен. — Они очень сильно отстали от нас в развитии и слишком свирепы в бою. Но они умеют не только разрушать… Короче, они очаровательны!

— Умеют произвести впечатление на женщин, — ответил Мэл.

— Девушки у них тоже красивы, — продолжала Хелен, — но я не думаю, что они могут произвести впечатление на мужчин.

— А я думаю, — рассеянно сказал Мэл, — что пора ложиться спать.

На следующее утро Бентнеры завтракали с президентом, ведя светскую беседу и не касаясь тем, приведших их на Геспериды. Только когда убрали со стола, они приступили к серьезному разговору.

— Должен признаться, — сказал президент, — несмотря на то, что мы твердо удерживаем позиции, я не могу сказать, что мы выигрываем войну.

— Какие у вас военные силы по сравнению с войсками врага? — спросил Мэл.

— Наше население составляет двести двадцать миллионов против его двухсот сорока. С другой стороны, наша промышленность немного более развита и роботы чуть лучше. Но еще рано думать о конечных результатах.

— Господин президент, — спросила Хелен, — а вот интересно, что вы можете сказать о потерях с обеих сторон?

— А, потери… Они исключительно высоки с обеих сторон, но тем не менее, я счастлив вам сообщить, что у врага они немного больше. У нас разрушено лишь пять городов по сравнению с их семью. Мы практически уничтожили самолетостроительные и роботостроительные промышленные комплексы марсиан. Правда, у нас самих осталось таковых лишь десять процентов от первоначального числа, — с улыбкой добавил он. — Что касается потерь вооружения, у меня нет под рукой точных данных, так что могу вам сообщить лишь приблизительно. Я хорошо помню, что мы потеряли около пятнадцати миллионов роботов против шестнадцати миллионов вражеских. И более восьмидесяти процентов наших потерь составляли роботы дешевого подкласса С, а у врага около сорока процентов потерь составляли роботы более дорогого типа.

— Я не имею в виду потери расходного материала, господин президент, — терпеливо пояснила Хелен. — Мне нужно знать, сколько вы потеряли людей.

— Боюсь, что не совсем понимаю вас, — сказал президент.

— Сколько было убито мужчин, женщин и детей?

Президент поднял брови.

— Разумеется, ни одного…

— Мы не шутим, господин президент, — прервал его Мэл. — Мы хотим знать, каковы у нас жертвы?

Президент пораженно уставился на них.

— О, Господи! Не хотите же вы сказать, что во время ваших войн убивают людей?

— Я думала, — тихонько сказала Хелен, — именно это и является целью войны.

— Ничего подобного. Война ведется, чтобы определить, какая из двух группировок является более сильной. Современная наука давно уже выяснила, что эта сила зависит от человеческих ресурсов и запасов оружия. Мы проверяем, насколько качественно и быстро наши люди способны производить оружие, и также проверяем, насколько эффективно это оружие в бою. Поскольку у нас есть роботы, чтобы управлять оружием, то вообще нет смысла убивать людей. Мы воюем, пока одна сторона не исчерпывает запасы оружия, тогда победа бесспорно отдается другой стороне. Затем мы заключаем мир.

— И нигде нет никаких жертв?

— Уже достаточно плохо тратить впустую дорогих роботов и вооружение. Но было бы непростительно потратить впустую человеческие жизни.

— Мы видели, как разрушили город, — сказал Мэл.

— Новый Карфаген. Город, где не было ничего живого. Всеми городами в зоне боев управляют роботы, которые там выпускают различные виды вооружения. Их разрушение никогда никому не вредит.

— Но у вас есть люди — летчики, — возразила Хелен.

— Должно быть, вы видели марсианских летчиков — роботов, — улыбнулся президент. — У их конструкторов изрядное чувство юмора, и издалека они похожи на людей. Но это совершено бездушные роботы.

Наступило неловкое молчание. Ни Мэл, ни Хелен не смотрели на президента. Наконец, Мэл сказал:

— Должен вам сказать, господин президент, что мы… ну, мы рады, что вы не понесли потерь. Только, боюсь, наши генералы на Земле едва ли будут удовлетворены. У них возникнет впечатление, что вы не прилагаете максимальных усилий для победы.

— Эта война уже нарушила всю нашу экономику, — горячо возразил президент. — Если вы считаете…

— Вы неправильно меня поняли, господин президент, — покачал головой Мэл. — То, что я вам сказал, не является моим личным мнением. Но это мнение, которое, несомненно, выразят мои начальники. Боюсь, вам будет нелегко убедить их в собственной неправоте.

— Мне что же, следовало перебить мой народ, чтобы командование поняло, что я воюю всерьез? — сурово спросил президент.

— У меня возникла великолепная идея! — вдруг воскликнула Хелен.

Мужчины повернулись к ней. Хелен быстро продолжала:

— Почему бы не создать специальные кладбища? Сделайте несколько миллионов надгробных плит, напишите на них земные и марсианские имена. Разумеется, под ними не будет никаких тел, но кто про это узнает? Надгробных плит будет вполне достаточно, чтобы удовлетворить наше начальство.

Мужчины рассмеялись. Хелен тут же вспыхнула.

— Если вам не нравится моя идея, придумайте что-нибудь получше!

— Превосходная идея, — успокаивающе сказал президент. — Только… — Он взглянул на Мэла, и они опять рассмеялись. На этот раз Хелен присоединилась к ним.

Через неделю они покинули Геспериды. Марсианам сообщили, что необходимо построить кладбища, для чего было объявлено короткое перемирие. Мэл и Хелен ехали на посадочную площадку, где стоял их корабль, и оборачивались с тоской, глядя, как вдали исчезает прекрасный город. Вокруг расстилались изумрудные поля, покрывавшие большую часть планеты. Они были потрясающе, неправдоподобно прекрасны.

— Очаровательная нация, — пробормотала Хелен.

— Да, но война, во время которой никого не убивают… — Мэл улыбнулся. — Все — таки они варвары!

Future Combined with Science Fiction Stories, January 1951

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Этот день стал началом самого большого разочарования в его жизни, но Хортон Перри об этом и не подозревал. Он только знал, что человек, которого единственная и, соответственно, любимая доченька представила, как своего будущего супруга, оказался из того разряда мужчин, которых Перри всегда презирал. Уже сама внешность Стюарта Пэйна просто вопила об этом: долговязый, нескладный, в дорогом костюме, настолько измятом, словно в нем спали, Пэйн выглядел настолько непрезентабельно, что даже через пятьдесят лет Пери не нанял бы его даже в качестве продавца орешков с лотка.

Сам Перри был среднего роста, упитанный, аккуратно одетый, и выглядел всегда очень дружелюбным. Он обаятельно улыбался, даже когда готовился перерезать вам горло, и мог честно смотреть прямо в глаза, готовясь предать.

Пэйн же, однако, не был способен на такие подвиги. Он никогда не смотрел человеку в глаза — а всегда словно сквозь него. Перри подметил эту странную особенность Стюарта Пэйна, точно тот видит нечто, недоступное другим.

Его выдавали глаза. Пейн беседовал с человеком, который станет его тестем. Он слушал, но с таким видом, будто думает о чем-то постороннем. Словно его занимали некие таинственные проблемы, которые он вынужден постоянно решать. По одному этому становилось ясно, что он из тех рассеянных неудачников, за которых никто не даст и ломаного цента. А Хортон Перри подозревал, что от него потребуют куда больше цента.

— И как вы собираетесь делать деньги? — спросил Перри.

— Но, мистер Перри, я получаю зарплату, — удивленно ответил Пэйн.

— И велика ли зарплата?

— Три тысячи долларов в год, — гордо сказал Пэйн. — Я, знаете ли, доцент.

Перри содрогнулся, его второй подбородок задрожал от прилива эмоций. Три тысячи долларов? Да его любимая дочурка тратит гораздо больше на арахис, далеко не самые дорогие орешки из тех, что он производит. Но Анджела, кудрявая блондинка с фривольным характером, который у большинства людей обычно сочетается с пустой головкой, нежно улыбнулась Пэйну, и в ее взгляде засветилась гордость.

— Ну, Стюарт не долго будет доцентом, отец, — сказала она.

Головка Анджелы отнюдь не была пустой. Она давно доказала, что обладает железной волей и непреклонным характером, так что Перри понимал, что связываться с доченькой порой куда неприятнее, чем с самыми непримиримыми врагами. И он решил сделать то, что адвокаты называют заранее оговоренными условиями.

— И сколько получает профессор? — спросил он.

— Ну-у… — мысли Пэйна опять устремились куда-то вдаль. — Я не уверен…

— Шесть тысяч долларов в год, — быстро сказала более практичная Анджела. — Всего лишь через десять лет службы.

Хортон Перри приложил все силы, чтобы не заскрипеть зубами. Он прекрасно знал свою доченьку и был уверен, что она приложит все силы, чтобы сделать этого недотепу его зятем, как он сам прилагал все силы, чтобы стать королем соленых орешков.

— Послушайте, Пэйн, — сказал он, — если вы женитесь на Анджеле, то будете жить на зарплату, и я не дам вам ни пенса на ведение хозяйства. Однако, я не зверь какой и не имею ничего против помочь вам сделать кое-какие деньги. При условии, что вы вообще способны делать деньги. — Он взял миску с орешками кешью и неожиданно предложил: — Вот, попробуйте.

Пэйн захватил сверху щепотку орешков и прожевал так тщательно, словно проводил научный эксперимент.

— Довольно пресные, — сказал он.

— Теперь ты попробуй, Анджела, — сказал Перри.

Анджела съела несколько орешков, выбирая покрупнее с самого низа.

— Слишком соленые, — сказала она.

— Вы оба правы, — заявил Хортон Перри. — В этом и кроется моя проблема. В наш век телевидения, портативных раций и ядерной энергии она наверняка окажется смехотворно легкой. Я дам вам пятьсот долларов на ее решение. Я расцениваю эти деньги в качестве премиальных. Выполните эту работу, и считайте, что вы их заработали..

— Ничего не понимаю, папочка, — сказала Анджела. — О какой проблеме ты говоришь?

— О проблеме с солеными орешками. Оказалось, что невозможно посолить орешки так, чтобы соль распределялась на них равномерно. От сотрясения упаковок при транспортировке кристаллики соли падают на дно, и верхние орешки получаются пресными, а нижние — слишком солеными. Конечно, на каких-то орешках соль держится лучше, на каких-то хуже, это зависит от степени их маслянистости. Но все же проблема остается везде. Я хочу решить ее кардинально. Я хочу, чтобы вы, Пэйн, разработали метод равномерного распределения соли по каждому орешку, и чтобы этому не мешала их транспортировка на поездах или грузовиках. Если вы такой хороший ученый, как думает Анджела…

— Он куда лучше, — встряла Анджела.

— Тогда эта работа не должна отнять у вас больше недели. И согласитесь, пятьсот долларов в неделю — неплохая прибыль. Ну как, вы согласны?

Пэйн ничего не ответил. Он что-то невнятно забормотал, и Перри сумел уловить лишь несколько слов. «Ионы натрия», «ионы хлорида», «адсорбция в мономолекулярных слоях», «ориентация ненасыщенной керосиновой цепи в триглицеридах», «Возможность использования электродиполя» резанули его ухо.

— Он согласен, папочка, — оживлено ответила Анджела. — Через неделю Стюарт покажет тебе выполненную работу.

— Отлично! Предоставьте мне формулу процесса, и можете играть свадьбу.

— Ну уж нет, папочка, — тут же надула губки Анджела. — Я выйду за него в любом случае.

— Я не дам вам своего отцовского благословения, пока Пэйн не решит проблему, — сказал Перри, чувствуя, как жалко это звучит.

— Тогда мы поженимся без него, — отрезала Анджела.

Перри с негодованием смотрел, как она тащит все еще продолжавшего невнятно бормотать ученого из комнаты. В дверях он продолжал нести какую-то ерунду о силах Ван дер Ваальса и потенциальных барьерах. Оставшись один в пустой комнате, Перри выругался. Доверьтесь дочери, и она выберет самого последнего придурка, который обречет ее провести всю жизнь в бедности, и еще станет гордиться своим выбором.

Затем, с неизменной прагматичностью, которой славился в деловых кругах, Перри выкинул из головы и дочь, и ее непутевого жениха, и стал думать, куда пристроить груз грозящих испортиться грецких орехов, а затем обратился к еще более важной проблеме, как перехватить для «Орешков Хортона» важный заказ у своего ненавистного конкурента.

Две недели спустя, в самый канун свадьбы, Стюарт Пэйн позвонил будущему тестю.

— Кажется, я решил вашу проблему, мистер Перри, — скромно начал он.

Перри стиснул телефонную трубку.

— Прекрасно, — сказал он. — И как именно?

— Ну, если мы погрузим орешки в перенасыщенный раствор поваренной соли на грани кристаллизации, то…

— Насколько это увеличит стоимость?

— На доллар-другой за фунт, — рассеянно ответил ученый. — Может, на пять. Какая разница? В массовом производстве…

— А сколько будет стоить высушить потом орешки?

— Около цента за фунт. Конечно, для этого потребуется специальная установка… — внезапно голос Пэйна снова превратился в неразборчивое бормотание.

— Что вы сказали? — не понял Перри.

— Мне только что пришло в голову… Да, наверное, это будет препятствием.

— Что вам пришло в голову? Что за препятствие?

— Просто в этом процессе задействованы некоторые производные антрацена, которые являются канцерогенами.

— И что это значит на английском языке?

— То, что они возбудители рака.

— Вы хотите сказать, что люди, поевшие этих орешков, заболеют раком?

— Да, существует такая возможность… — рассеяно пробормотал Пэйн, словно потерял интерес к беседе. — Вероятно, нужно придумать что-нибудь получше, — добавил он через полминуты.

— Вероятно, вам самому следовало быть получше, — брюзгливо сказал Перри и бросил трубку. Сбывались его наихудшие предчувствия.

Спустя два месяца после свадьбы Хортон Перри был приглашен в лабораторию зятя.

— Ну что, думаете, что на этот раз вы нашли решение? — неприветливым тоном спросил он.

— Совершенно верно, отец, — уважительно ответил Пэйн. — Это… это…

— Мы провели тесты, — гордо добавила Анджела. — Используемые материалы недороги и безопасны. Они позволяют равномерно покрывать орешки поваренной солью, и…

— С каких это пор, Анджела, ты узнала, что вообще существует поваренная соль? — фыркнул Перри. — Перестань уже важничать…

— Стюарт проверил готовые орешки на вибрационном стенде, — терпеливо улыбнулась Анджела. — Количество оставшейся после них соли столь незначительно…

— Практически, — уточнил Пэйн, — осыпавшиеся с орешков крупинки соли можно обнаружить лишь с помощью спектрометра.

Хортон Перри взял горстку предложенных ему орешков и внимательно осмотрел их. Орешки искрились, как алмазы, и ни единая крупинка соли не осталась на ладони. Перри сунул их в рот…

И в следующую секунду взорвался. Осталось загадкой, что вылетело у него изо рта раньше: орешки, проклятия или пара зубов. Орешки и зубы со зловещим, как показалось, стуком покатились по полу, в то время, как проклятия заполнили воздух.

— Папочка, что случилось? — завопила Анджела.

Но Пэйн, как истинный ученый, не стал тратить время на пустяки. Он поднял с полу несколько орешков и уставился на них отсутствующим взглядом.

— Очень интересный и неожиданный эффект, — принялся бормотать он. — Замедленная вторичная реакция… интенсификация сил натяжения… Вероятно, это поможет создать более крепкую сталь…

Он положил один орешек на мыльный камень на лабораторном столе и с силой ударил по нему молотком. Орешек погрузился в камень, а в молотке появилась вмятина, хотя на самом орешке не появилось ни царапинки. Хортон Перри все еще изрыгал проклятия, не замечая ничего вокруг.

Год спустя, вскоре после рождения первого внука, Хортон Перри вновь посетил лабораторию. За истекший год он так и не получил от зятя решения проблемы, а появление на свет внука стоило ему пять тысяч долларов, которые Анджела самым наглым образом выманила из отца, так что он чувствовал на душе горький осадок.

Его зять, не считая сотворения ребенка, больше не добился никаких заметных результатов. Ну, да, он опубликовал пару научных статей о природе сил поверхностного натяжения, но они были полны ученой тарабарщины, так что Перри с отвращением отказался их читать. А решения своей проблемы он так и не получил.

Пэйн, как ему сказали, находился в дальнем крыле здания, так что Перри сел за его стол и принялся ждать, праздно блуждая глазами вокруг, а пальцами то и дело ощупывая новую вставную челюсть, появившуюся у него после дегустирования злосчастных бронированных орешков.

Перри терпеть не мог тратить впустую драгоценное время, поэтому минут через пять внутри у него уже все кипело. Еще через пять минут он вскочил и пошел к выходу, но в дверях столкнулся с каким-то человеком.

В руке незнакомец держал револьвер, и Перри не на шутку перепугался, да так, что не запомнил ни роста, ни возраста, ни какие-либо иных особых примет злоумышленника.

— Мне нужна формула, доктор Пэйн, — сказал незнакомец вместо приветствия.

— Уберите оружие, — ответил Перри.

— Не валяйте дурака, доктор. Я могу застрелить вас и уйти, прежде чем кто-либо поймет, что произошло. Мне нужна ваша формула.

— Почему вы называете меня доктором? — возмутился Перри.

— И не мелите чепуху о формуле, о которой я слыхом не слыхивал.

— Я говорю о формуле, которую вы упоминали в ваших статьях, доктор. Ту, что усиливает поверхностное натяжение. Отдайте ее мне.

— Я все время пытаюсь вам сказать, что я не доктор Пэйн! — взревел Перри. — И кроме того…

И в эту секунду в кабинете появился Пэйн. Он бросил взгляд на револьвер в руке незнакомца, потом на стену позади него.

— Мне показалось, кто-то упомянул мое имя, — сказал он.

— Значит, это вы — доктор Пэйн? — спросил незнакомец. — Отлично! Отдайте мне формулу.

— Боюсь, что не могу этого сделать, — извиняющимся тоном сказал Пэйн. — Я не хочу чтобы моими методиками воспользовался кто-то еще. По крайней мере, не сейчас. И я не думаю, что вам стоит продолжать целиться в меня из револьвера. Это, знаете ли, опасная штука. Лучше отдайте его мне.

Он протянул руку к револьверу. Незнакомец отступил на пару шагов, обескураженный таким поведением.

— Стойте на месте, доктор! Говорю вам в последний раз, отдайте мне формулу. Не злите меня, иначе я выстрелю!

— Чушь, — сказал Пейн и сделал шаг вперед.

Револьвер выстрелил несколько раз подряд. Хортон Перри нырнул за письменный стол. Пули ударили в грудь его зятя, но Пэйн не упал. Он просто немного отшатнулся, а пули срикошетировали от него, как от танковой брони.

Такое Хортон видел лишь в комиксах. Он отказывался верить своим глазам. Несостоявшийся грабитель, казалось, ощутил то же самое. Он выпучил глаза и несколько раз нервно сглотнул, тяжело дыша разинутым ртом. При этом он чувствовал себя ребенком, впервые увидевшим фокусника.

Внезапно злодей вышел из оцепенения. Перехватив револьвер за ствол, он с силой ударил Пэйна рукояткой по голове. Пейн опять слегка пошатнулся, но остался на ногах, а револьвер вырвался из руки нападавшего и упал на пол.

Незнакомец тут же развернулся и ринулся к двери. Пэйн бросил в него горстку орехов, которые достал из кармана. Пара орешков попали бегущему в голову. Тот заорал от боли, словно получил по голове кирпичом, и скрылся за дверью. Когда он исчез, Пейн подбежал к тестю.

— С вами все в порядке? — спросил он.

— Да, но что происходит? Вы не ранены?

— Нет. Пули не могут пробить мою кожу.

— Так это не какой-нибудь трюк? Я хочу сказать, вы ведь не загипнотизировали меня, чтобы я увидел все это?

— Нет, я вообще не умею гипнотизировать. Просто я обработал свою кожу по той же методике, которую разработал для орешков. Теперь ее невозможно пробить обычными средствами.

— Обработали кожу?

— Ну да.

— И вы ни на волос не продвинулись в решении той проблемы, о которой мы говорили в прошлом году?

— Этот вопрос оказался более сложным, чем я думал вначале, — рассеянно сказал Пэйн. — Вот если бы вы прочитали мои статьи…

— Я попытался, но не смог ничего понять.

— Да, это недостатки нашей образовательной системы. Любой взрослый человек должен разбираться…

— Не смейте делать грязных намеков о моем образовании, — заорал Перри.

— У меня и в мыслях не было оскорблять вас. Меня только беспокоит, что я не могу вам ничего объяснить. Тут все упирается в вопрос о силах поверхностного натяжения. Если мы сумеем выровнять группы атомов и покончить с анизотропией…

— С чем, с чем?

— Покончить со слабыми сцеплениями в определенных направлениях. Как вы знаете, легче расколоть полено вдоль волокон, чем поперек, кристаллы вдоль граней, и так далее. Поэтому нашей задачей является перестроить атомы так, чтобы прекратить это…

— И вы можете это сделать?

— Вы только что видели результаты.

— А как это поможет с солеными орешками?

— Как я уже сказал, тут требуются дальнейшие теоретические исследования, проведя которые, мы, возможно, сумеем…

Перри молча повернулся на пятках и вышел из кабинета, оставив зятя бормотать бессмыслицу наедине с собой.

Стюарт Пэйн оказался хорошим отцом. Три года спустя, качая на колене своего младшего внука и глядя, как Анджела готовит ко сну остальных, Хортон Перри вынужден был с этим согласиться. Анджела имела полное право гордиться детьми, хотя еще больше она гордилась мужем, который стал профессором задолго до конца десятилетней службы и зарабатывал теперь пять тысяч шестьсот долларов в год.

— К концу года он, вероятно, получит Национальную премию по физике, такую же по химии, и еще отдельную премию Общества Технического Развития. У открытого им метода, увеличивающего силу поверхностного натяжения, есть множество самых невероятных применений.

— А мы все еще солим орешки дедовскими способами, — упрямо сказал Перри.

— Папочка, а ты читал, что о нем написала «Трибьюн геральд»? А лондонская «Таймс»? А московская «Правда»?

— Он обманом выудил у меня пятьсот долларов, — упрямо стоял на своем Перри.

— Какая чушь, папочка! Все это время он работал над твоей проблемой. Правда, признаю, иногда он сворачивает далеко в сторону. Но он вспоминает о тебе ежедневно.

— Вспоминает? Да он постоянно глядит на меня так, будто видит впервые в жизни!

— Папочка, это не так! Ему просто стыдно смотреть тебе в глаза, потому что он жалеет тебя.

— Жалеет меня? — изумился король соленых орешков.

— Да. Он думает, что ты такой непрактичный…

Перри заорал так, что его новая челюсть вылетела изо рта и разбилась о стену. Внук у него на коленях тоже заорал. Заорала Анджела, и остальные дети поспешили присоединиться к всеобщему хору. Перри отдал младенца дочери, подобрал с полу искореженную челюсть и в волнении попытался засунуть ее обратно в рот, однако она не вставала на место.

— Это я непрактичен? — прошамкал беззубым ртом Перри.

Со временем Перри со многим смирился, однако, ситуация, которая вызывала у него ярость, не улучшалась и, напротив, становилась лишь хуже. Лишь много лет спустя, разговаривая со своим старшим пра — правнуком Аланом, очень смышленым парнишкой, который, много поколений спустя, унаследовал — таки деловую хватку прадеда, Перри прекрасно его понимал.

Алану было уже двенадцать, и он обладал умом, который по-прежнему энергичному Хортону Перри казался острым, как бритва.

— Я редко вижу прадеда Пэйна, — пожаловался ему как-то Алан. — Но когда мы встречаемся, мне кажется, что он вечно витает в облаках.

— Это точно, парень, — кивнул Хортон Перри. — Он никогда не видел за лесом деревьев… — Перри пару секунд подумал и добавил: — Или наоборот. Во всяком случае, не видел, это уж точно.

— Но, тем не менее, предок, он великий ученый.

— Так все говорят. Но никто не может убедить меня в этом.

— Вы просто необъективны, предок.

— Нисколько. Я практичный человек, и сужу по результатам. Люди теперь развиваются быстрее, чем в мое время. Они раньше созревают…

— В двенадцать, — уточнил Алан. — Я уже взрослый.

— Почти, — благодушно кивнул старый Перри. — Мы живем, в среднем, больше двухсот лет, и весь этот срок остаемся здоровыми. Здания, которые мы теперь строим, будут стоять вечно. Мы летаем на Марс и Венеру. У нас есть инструменты, способные обрабатывать любые материалы, и оружие, способное пробивать любую броню. Мы легко создаем защиту, успешно сопротивляющуюся даже атомному взрыву. Мы так часто превращаем чудеса в банальность, что теперь только банальность остается единственным чудом…

— Все это прекрасно, предок, — с уважением сказал Алан, — но к чему вы клоните?

— Сейчас поймешь, — ответил старик. — Все, что я перечислил, все это — сугубо практичные результаты. А Стюарт Пэйн даже не подумал ни об одном из них.

— Но, тем не менее, вы должны признать, что без его открытия не было бы ничего этого, — возразил Алан. — Без его методики, усиливающей поверхностное натяжение, наши ткани и органы старели бы, как и раньше. Мы бы не становились взрослыми в двенадцать лет и не жили по двести с лишним. Без этой методики мы бы не могли оставаться здоровыми, а наши здания рушились бы, как и прежде. Без этой методики мы не создали бы прочных ракет, способных выдержать удары метеоритов, и вряд ли бы сейчас достигли даже Луны.

— Только не говори мне, что ты восхищаешься стариком, — с тревогой в голосе сказал Перри.

— Я понимаю его, предок. Конечно, он мог бы быть чуток попрактичнее, но для теоретика это не столь уж важно.

— Не знаю. С моей точки зрения, это не может не быть важным. С того самого дня, как я встретил его, я только и делал, что разочаровывался. Я выбросил кошке под хвост пятьсот долларов лишь потому, что этот «ученый» обещал мне… — Перри прервал себя. — Попробуй-ка вот эти марсианские орешки, Алан.

— Спасибо, предок. Ну, они слишком соленые. Наверное, достались мне со дна коробки.

— Он обещал мне результаты через неделю, — неприятно усмехнулся Перри. — И вот, прошло уже более ста тридцати лет, а он все еще не решил эту проблему. Совершено никудышный тип. Теперь — то это должно быть уже всем ясно.

Startling Stories, July 1950

ПАРАЗИТЫ

Гигантская тень накрыла их без предупреждения, и оба путника невольно съежились. Однако, Саркин отметил, что Норик, имея достаточно длительный опыт, не стал дергаться, а спокойно отошел к утесу и сказал голосом тихим, но все же явно не шепотом:

— Подождем здесь. Он нас не заметил.

И правда, тень тут же исчезла, и несколько секунд спустя Норик повел их дальше. Сбоку вверх, насколько хватало глаз, простиралась сплошная скала, а позади, далеко на краю широкой равнины, высилась вторая такая же отвесная стена. Внезапно Норик остановился и отдернул полог, скрывающий вход в пещеру. Они поочередно залезли внутрь.

— Вы что, никогда не видели пьесу? — удивленно спросил Норик.

Саркин и его жена Лета покачали головой.

— До нас доходили лишь смутные слухи, что такие вещи существуют, — ответил Саркин.

— Конечно же, существуют, — фыркнул Норик. — Практически, я и сам пытаюсь писать их в свободное время. Но пьесы, которые разыгрываются, обычно очень древние. Есть парочка совсем доисторических, приписываемых Шекспиру и некоторым его современникам — Эврипиду, Уайльду, Ибсену и Шоу. Разумеется, их трудно понять, поскольку действие там происходит во времена, о которых давным-давно все забыли, еще задолго до Великого Переселения. Но все равно, в них чувствуются какие-то успокаивающие ритмы. Так что входите и слушайте.

И Саркин, и Лета смотрели в молчании на странную сцену, открывшуюся их глазам. На слегка приподнятой платформе, хорошо видной всей собравшейся аудитории, стояли два мужчины и женщина, декламировавшие вслух свои самые сокровенные мысли и вообще ведущие себя так, будто считали, что их никто не видит.

— Эта платформа называется сценой, — объяснил Норик по окончании того, что он назвал актом. — Люди на ней притворяются, что нет никаких зрителей.

— Но ведь они знают, что зрители есть, — тут же возразила Лета. — Все собрались здесь только за тем, чтобы посмотреть на них. Глупо было бы им думать, что нет никаких зрителей.

— Я понимаю, что это абсурдно, — согласился Норик. — Но через некоторое время вы привыкнете к этой нелепости, а потом у вас начнутся другие трудности, когда вы поймете, что их действия являются не самыми естественными в мире. Но не заостряйте на этом внимание. Просто смотрите, слушайте и наслаждайтесь тем, что сумеете понять.

Они попытались последовать этому совету, но было сложно избавиться от ощущения неправильности зрелища. А затем, в конце третьего акта, театр внезапно задрожал, и замерли все — и зрители, и актеры.

Саркин увидел, как покрылось потом лицо одного из актеров, который представлял из себя спокойного и невозмутимого мужчину, но никто не поставил ему это в вину. Когда сотрясение кончилось, игра продолжилась, словно ничего не произошло.

Позже, провожая Саркина с женой домой, Норик признался:

— Я уж думал, что они выследили нас.

— И что бы случилось, заподозри они, что мы собираемся там? — спросила Лета.

— Они бы разрушили театр и попытались убить всех, пока мы разбегались, — ответил Норик. — У меня был близкий друг, — голос его слегка задрожал: — Мы вместе когда-то поступили в институт. Так его убили на концерте. А моего брата раздавили год назад, как только он вышел из собственной двери. И тот, кто наступил на него, даже этого не заметил.

— Ну, это не так уж плохо, по сравнению с тем, где живем мы, — сказал саркин. — У нас их гораздо больше, и появляются они все чаще. Так что пришлось нам создать тщательно продуманную систему сигнализации.

— Ну, и чем это поможет, если станет известно, что они направляются к вам? Они, если захотят, всегда сумеют добраться до вас.

— Нет, не всегда. У нас есть хорошие убежища. И мы разрабатываем способы нанесения ответных ударов. Как ученый, — скромно добавил Саркин, — могу вам сказать, что они более уязвимы, чем воображают многие из нас.

— Нужна целая армия, чтобы убить хотя бы одного, — уныло сказал Норик. — Я не из тех, кто склонен критиковать науку, но согласитесь, что до настоящего времени все наши изобретения оказались более чем скромными.

— Могу признать, что у нас мало причин для хвастовства, — безмятежно сказал Саркин. — Но, как я уже отметил, мы только начинаем их изучать. И я думаю, наши шансы на успех гораздо выше, чем думаете об этом вы, лирики.

Норик наверняка бы нашелся, что ответить, но в этот момент Лета вскрикнула. Саркин обнял ее, она вся трепетала в его объятиях.

— Что с тобой, милая?

Она не ответила, но показала рукой вперед. Там, возле скалы, какое-то маленькое существо перебегало из одной тени в другую, а затем скрылось в трещине.

— Все вы, женщины, одинаковые, — пожал плечами Норик. — Я плохо ее разглядел, но эта тварь слишком маленькая, чтобы причинить нам вред. И стоило так вопить?

— Тьфу! — с отвращением сказала Лета. — Она была такая… такая мерзкая. Кто это был?

— Не знаю, — покачал головой Норик. — Никогда не видел подобной.

— Последнее время они стали появляться в соседнем районе, — вставил Саркин. — Я читал о них статейку в одном журнале. Считается, что из бывших мест обитания их выгнала засуха.

— Надеюсь, — передернула плечами Лета, — им здесь не понравится. Один их вид бросает меня в дрожь.

Норик рассмеялся, как любой мужчина, гордящийся своим превосходством. Но смех застыл у него на губах, когда, словно в ответ, над ними прокатился оглушительный гром. Несмотря на большой опыт, он на миг ослабил бдительность, но зато первым пришел в себя и подтолкнул остальных в укрытие. Мимо них прошли два гиганта, а затем, чуть дальше, еще три. Они наблюдали за ними, потея в тесном убежище.

Норик был уже не таким веселым и беспечным, когда повел их к себе домой, прячась по возможности в тени каменных стен, и рывками перебегая равнину, когда выход на открытое пространство был неизбежен, но делал это всегда вблизи оврага или расщелины, куда можно укрыться в случае опасности. Для его гостей поход получился не самым приятным. К моменту, когда цель была достигнута, все совершено вымотались.

Позже, после плотного ужина, они попытались расслабиться, но так и не могли забыть, что враги бродят где-то неподалеку. Дом располагался в хорошем месте и был построен надежно, но все равно чувствовались слабые колебания, напоминающие о близости врагов.

Потом Норик провел гостей в отведенную им комнату и заверил, что они могут ложиться спать без опаски погибнуть во сне. Лета попыталась обратить его слова в шутку, но закончила все пронзительным криком, когда заметила еще одну тварь, выбежавшую из норки в дальнем углу комнаты. Позже она сказала по секрету Саркину, что всю ночь не могла глаз сомкнуть.

Саркин чувствовал себя немногим лучше. Сам он смог заснуть лишь на пару часов перед самым рассветом, а до этого лежал в темноте и размышлял. Когда, наконец, рассвело, он оделся и попросил Норика отвести его в местную публичную библиотеку, одну из двух, которыми славился цивилизованный мир. Посещение театра и картинных галерей было делом попутным. Его послали сюда для важной работы, и пришло время к ней приступить.

Полка с историческими книгами была полупустой, но сам библиотекарь оказался историком, и с его помощью Саркин воссоздал достаточно ясную картину прошлого, ради чего и приехал сюда. Он записал много данных, размышлений и выводов.

История их расы брала начало от двух десятков мужчин и женщин, появившихся на большой центральной равнине пятьсот лет назад. Сведения о точном количестве первых колонистов оставались спорными, но в целом картина была ясна. Они прибыли сюда во время Великого Переселения с планеты, вращающейся вокруг звезды под названием Солнце. Великое Переселение началось потому, что на их родной планете бушевала бесконечная гражданская война.

— Осталось неизвестным, каким способом они прибыли сюда, — глубокомысленно заметил библиотекарь. — Мы знаем, что наша раса уже посетила соседние планеты, но межзвездные путешествия были по-прежнему недостижимы.

Принято единогласное заключение — я могу процитировать такие источники, как Трельяна, Момбера, Джиллиуса и других, — что наши предки прибыли сюда не с родной планеты, а с одной из внешних колоний. Предполагается, что наш год — иначе совершено произвольный и необъяснимый — соответствует периоду обращения родной планеты вокруг светила. Но я отклонился от темы. Предполагается, что колонию на одной из спутников Солнца посетил космический корабль Гигантов. А эту колонию населяли представители проигрывавшей в войне стороны.

Гиганты вообще не заметили существование разумной расы, таких маленьких существ по сравнению с ними самими. Предполагается, что наши предки в количестве двадцати человек проникли в корабль Гигантов на маленьких вертолетах, что позволило им избежать множества разнообразных ловушек.

Конечно, на огромном корабле нашлось множество укромных местечек, где они и укрылись. Путешествие длилось несколько поколений, и когда экспедиция достигла родной планеты Гигантов, их число, несмотря на несчастные случаи, увеличилось до тридцати семи человек.

Во время десятилетий Полета нами было утрачено множество научных достижений. Трудно предполагать, что двадцать человек окажутся высококлассными специалистами в различных областях биологии, физики, химии и прочих наук, являвшихся частью древней цивилизации.

К счастью, они захватили с собой несколько чрезвычайно ценных книг. Переселенцы также сохранили кое-какие знания, и мы уверены, что когда-нибудь восстановим остальное. Но все исследования необходимо многократно повторить ab initio.

— Что бы это ни означало, — вставил Саркин.

— С самого начала, — перевел ему библиотекарь. — Эта фраза пришла к нам из древности, когда наша цивилизация только начала развиваться. Но позвольте мне продолжить. Наши предки неплохо приспособились к жизни на этой планете. Они сохранили как можно больше знаний, начали строительство и организацию повседневной жизни, разумеется, скрытно от Гигантов, перед которыми у них оставался естественный страх.

Около сотни лет или даже больше нашим предкам удавалось скрывать свое существование. Но постепенно Гиганты стали о них узнавать. Казалось бы, нет никаких причин, почему два разумных вида — большой и маленький — не могут мирно сосуществовать. Мы слишком малы и незначительны, чтобы вмешиваться в дела Гигантов, и непонятно, зачем Гигантам вмешиваться в наши дела.

Однако, у Гигантов имелась своя точка зрения. Они с самого начала возненавидели нас и предприняли все, чтобы истребить. Но, хотя они чрезвычайно увеличили количество смертей, наша численность все равно растет. Мудрая политика, установленная Вильером, заключается в том, чтобы строить наши дома в городах Гигантов, в тех местах, которые наиболее густонаселены. У такой практики есть неприятные аспекты, но именно в этом кроется наше спасение.

Чтобы полностью уничтожить нас, великанам необходимо разрушать собственные дома. Поэтому они не могут использовать атомную взрывчатку или что-то подобное, а вынуждены ограничиваться ядами, да и то в ограниченных количествах, которым мы в состоянии противостоять.

Мы создали противоядия для порошков и газов, используемых против нас. Мы даже придумали кое-какое оружие…

— Об этом можете мне не рассказывать, — прервал Саркин. — У меня с собой одна из последних моделей.

— К сожалению, оно не способно убивать Гигантов, — пожаловался библиотекарь.

— Но даже в таком виде это эффективно.

Библиотекарь продолжал углубляться в детали, подтверждая то, что уже сказал. Саркин слушал, делал пометки и обдумывал то, что узнал. Итак, они ведут войну, в которой нет никаких надежд на победу, но она хотя бы позволяет им просто выжить. Трагизм ситуации заключалась в том, что вообще не существует никаких причин для войны.

А если предположить, что мы сумеем вступить с Гигантами в диалог, объяснить им ситуацию и заключить мир на условиях, выгодных обеим расам? Он задал этот вопрос библиотекарю.

— Пробовали уже, — ответил библиотекарь. — Примерно сто лет назад. Один видный специалист по электричеству — кажется, его звали Джугс — изобрел аппарат, способный испускать и принимать электромагнитные волны, которые фиксирует аппаратура Гигантов, и таким образом стало возможно установить с ними связь. Он даже составил словарь их языка, который до сих пор хранится у меня. Вот он, — высохшая рука старика достала с полки объемистую книгу и передала ее Саркину. — Но его попытки закончились сокрушительным провалом, а он сам оказался раздавлен.

— Но почему?

— Гиганты наотрез отказались даже слушать о перемирии. При этом, насколько я знаю, они не привели никаких доводов.

— Вы не будете возражать, если я заберу словарь с собой и изучу его на досуге? — спросил Саркин.

— При данных обстоятельствах, нет. Разумеется, на вас придется завести карточку.

На обратном пути Саркин держался у стен весьма рассеянно, как и любой ученый, голова которого занята более важными мыслями. Он вскинул в тревоге голову и услышал громовое рычание, а затем гигантское тело, казалось, заполнило воздух вокруг и ринулось на него.

Саркин бросился в сторону, но угодил ногой в трещину, упал и ударился головой. Чудовищное тело накрыло его, стало темно, ноздри забил острый, удушливый запах. Громадные остроконечные щетинки прошлись по одежде, разрывая ее в клочья и царапая тело.

Затем инерция отбросила от него чудовище. Саркин увидел, как оно развернулось, увидел блеск его глаз, увидел, как оно присело для второго прыжка. Саркин выхватил пистолет, которым столь недавно похвастался библиотекарю.

Напавшее на него существо было гораздо меньше Гигантов и представляло собой отличную мишень. Саркин попал ему чуть ниже глаза, и воздушная волна от рева чудовища, полного боли, едва не унесла его прочь.

Существо стало корчиться в муках, закрыв глаза громадными лапами, и тут на Саркина упала еще одна тень. Он увидел, как вздымается ввысь громадная нога, готовая его раздавить.

Саркин выстрелил еще раз. Он не мог промахнуться по такой большой цели, но теперь его снаряд должен был пробить подошву обуви Гиганта, прежде чем достигнет ноги. Однако, он успешно справился с этой задачей. Настала очередь Гиганта взреветь, нога исчезла, и это дало Саркину возможность нырнуть в щель и спастись.

Он оказался в узком темном коридоре, боковой проход из которого вел в нужном направлении. Узкого луча электрического фонарика оказалось достаточно, чтобы осветить путь. Из карты на стене он узнал, что оказался в одном из многочисленных спасательных туннелей, которые щедро понастроили везде местные власти. Эти туннели позволили ему вернуться в дом Норика с минимум риска.

Все еще не придя в себя после счастливого избавления от смертельной опасности, Саркин принялся изучать словарь. Структура языка Гигантов оказалась гораздо проще, чем он предполагал, и его основы хорошо пояснялись в приложении к словарю.

Во втором приложении детально описывался аппарат, который Джугс использовал для связи с Гигантами. За несколько дней он сумеет разобраться в устройстве, а еще через пару деньков техники под его руководством построят точно такой же.

Почти всю неделю Саркин трудился, прерываясь лишь на сон и еду. Ему не помешала и очередная газовая атака Гигантов. Необходимые абсорбенты быстро справились с газом, так что Саркину даже не пришлось покидать жилище.

Однажды, когда Норик принимал в соседней комнате гостей, а Саркин продолжал свои исследования, он услышал в гостиной шум и бросился посмотреть, что случилось. Оказалось, что шум вызвало семейство крошечных существ, осмелившихся вылезти из своей норки. Они походили на ту тварюшку, что вызвала такое отвращение у Леты. К удивлению Саркина, гости Норика повели себя не лучше. Умные с виду, люди творческих профессий — двое мужчин и две женщины — принялись вопить, бегать по комнате и бросать в несчастных животных все, что под руку подвернется.

Саркин взирал на это, пока последнее существо не скрылось в норке, после чего наступила тишина.

Через несколько дней аппарат был готов. Саркин учел печальный опыт Джугса, и устроил так, чтобы радиопередачи велись через ряд ретрансляционных станций, так что если Гиганты решат проследить источник передач, чтобы уничтожить его, как они убили Джугса, то это будет сделать нелегко.

Саркин стал посылать сообщения, но ответ получил лишь на второй день. Очевидно, мозги Гигантов работали медленнее, так что на диалог ушло еще несколько дней. Были, конечно, повторы, иногда собеседники снова и снова возвращались к каким-то вопросам, чтобы лучше понять их, но, в целом, беседа протекала так:

Саркин: Меня зовут Саркин. Я действую неофициально, но в случае, если мы сможем достигнуть каких-либо соглашений, я готов передать их правительству, которое внимательно все рассмотрит. (Это должно произвести на них впечатление, подумал Саркин. Нужно как можно больше походить на дипломата).

Гигант: Нас не интересуют никакие соглашения.

Саркин: Почему вы ведете против нас истребительную войну?

Гигант: Это наше дело.

Саркин: Мы не причиняем вам никакого вреда. Разве не абсурдно, что вы тратите столько энергии, чтобы убить нас?

Гигант: (молчание).

Саркин: Вы хотите сказать, что мы причиняем вам вред?

(Опять никакого ответа. Наверное, это какая-то военная тайна, подумал Саркин, чувствуя, как его охватывает странное удовлетворение. Должно быть, мы более опасны для них, чем думаем).

Саркин: Если мы причиняем какой-то вред, это совершенно неумышленно. У вас что, аллергия на нас?

Гигант: Нет.

Саркин: Что бы там ни было, мы можем договориться и не совершать действий, которые вам не нравятся.

Гигант: Договориться можно только об одном. Вы должны безоговорочно капитулировать и покинуть нашу планету.

Саркин: Это не обсуждается.

Гигант: Значит, никаких соглашений.

Саркин: Скажите нам, как мы вредим. Мы сможем больше этого не делать.

Гигант: (молчание).

Саркин: Ваши действия абсурдны. Вы убиваете нас просто из жажды крови? Или потому, что считаете нас беззащитными? Мы хотим жить в мире, но мы не беззащитны, несмотря на ваше превосходство в размерах. У нас тоже есть и газы, и взрывчатка. Мы тоже можем вести войну, но мир принес бы пользу и вам, и нам. (Я, конечно, преувеличиваю, подумал Саркин, но не слишком. Лет через десять мы уже сможем эффективно защищаться всем перечисленным).

Гигант: (молчание).

Саркин: И вся ваша раса думает так же, как вы?

Гигант: (молчание).

Саркин: Вы не оставляете нам выбора. Если вы действительно намерены истребить нас…

На этом беседа резко оборвалась. Гиганты определили местонахождение первой ретрансляционной станции и разрушили строение. Но Саркин заранее заминировал ее, и почувствовал удовлетворение, услышав сперва взрыв, а потом крик боли Гиганта, уничтожившего станцию.

Саркин хорошо научился на ошибках Джугса. Гиганты попытались заманить его в ловушку и сами угодили в нее. Таким образом, они получили наглядное доказательство его слов, когда он заявил о способности своей расы защищаться.

Позже он обсудил положение с Летой. Все это время она ходила по музеям, посещала игры и вечера поэзии, но удовольствия от этого получала мало, особенно когда узнала, что Гиганты отслеживают места таких сборищ, чтобы разом уничтожить как можно больше людей.

— Нужно что-то делать, — твердо сказала Лета. — Никакие актеры не могут играть в полную силу, когда постоянно думают о том, что их выступление может в любую минуту прерваться самым фатальным образом.

— Все это второстепенно, — заметил Саркин. — Самый главный вопрос: почему они нас ненавидят? Почему они хотят нас уничтожить?

— Для этого обязательно должна быть причина?

— Конечно, ведь Гиганты разумны.

— Значит, должна быть разумная причина? А может, это всего лишь прихоть?

Саркин закусил губу.

— Ты права, не обязательно должна быть разумная причина. Но не стоит судить всех Гигантов по отдельным особям. Не станут они действовать только из прихоти.

— Не знаю, что ты имеешь в виду, — жалобно сказала Лета. — Боже, Саркин, я не поняла и половины стихов, услышанных за последнее время. Так что не начинай говорить, как поэт.

— Ладно, я просто имею в виду, что прихоть непостоянна и быстро проходит. А у Гигантов есть какой-то непреходящий мотив. Лета, а почему ты не любишь маленьких зверушек и начинаешь визжать при их появлении?

— Не знаю, сумею ли я объяснить… Они такие мерзкие…

— В этом-то все и дело. Но почему?

— Как можно ответить на этот вопрос? — беспомощно сказала она. — Почему я полюбила тебя? Почему я возненавидела Горсона Мандерса?.

— Стоп-стоп, — поспешно сказал Саркин. — Я не хочу обсуждать мужчин, бывших у тебя до нашей женитьбы. Вернемся к теме разговора. Мы просто обязаны отыскать причины, которые есть у Гигантов.

— Ну… Могу лишь сказать, что ничто в мире — я имею в виду, не только на этой планете — не заставит меня полюбить Горсона. Так же как мне никогда не понравятся эти маленькие пушистые уродцы.

— Они тебе не нравятся, потому что они — пушистые?

— Не только. А как они ползают, крадучись… Бр-р! При одной этой мысли меня бросает в дрожь!

— Ты имеешь в виду, они ползают, как вши по коже?

— Точно! Они… они паразиты!

Глаза Саркина блеснули при этом слове.

— А для Гигантов паразиты — это мы. Вот она, причина!

— Но это чушь! Мы же не отвратительные!

— Да, друг для друга. Точно так же, как пушистики не кажутся отвратительными друг другу. Например, Гигантам может показаться омерзительной наша гладкая кожа — у них-то самих кожа покрыта волосами, и из-за этого им может казаться, что гладкая кожа — уродлива. С другой стороны, они передвигаются на трех ногах, и наша двуногая походка опять-таки может показаться им неприятным, дерганым способом передвижения. А наши голоса кажутся им отвратительным писком. Добавь к этому, что мы так же умны, как они, а значит, потенциально опасны. Так что у них предостаточно причин нас возненавидеть.

— Но если это так… что мы можем с этим поделать?

— Боюсь, что ничего. Возможно, мы сумели бы найти способ избавить людей от страха перед пушистиками. Но мы никогда не сможем заставить Гигантов перестать нас бояться.

— Если они в самом деле боятся…

— Думаю, я прав. Но я займусь дальнейшими исследованиями, Лета.

Как Саркин и ожидал, изыскания в архивах лишь подтвердили его теорию. В старинных книгах нашлось описание различных фобий, которыми были подвержены люди еще на Земле. Некоторые боялись мышей, пауков, насекомых, ракообразных, улиток, червей — список оказался неимоверно длинным. Даже слоны боялись мышей.

Что касается других планет, там дело обстояло еще хуже. Колонисты на Венере, например, старались полностью истребить одно безобидное растение, потому что оно напоминало им слизняков.

И не существовало никакого способа справиться с этими фобиями, не считая длительного лечения в психиатрических клиниках. Но разве возможно убедить Гигантов пройти такое лечение? Война не на жизнь, а на смерть оказывалась неизбежной.

Это случилось через несколько дней после того, как Саркин совершил свое открытие. Гиганты начали кампанию по истреблению людей, по сравнению с которой все их предыдущие действия казались лишь детской забавой.

Они использовали ядохимикаты, понаставили всюду ловушек, начали систематически искать и разрушать места скопления людей. Они даже стали выслеживать несчастных с помощью прирученных животных. В некоторых местах уровень смертности среди людей пересек опасную черту.

На Особом Собрании, которое было созвано, чтобы выработать способы борьбы с новой напастью, у Саркина появилась возможность публично изложить свою теорию. И оказалось весьма неожиданным, что особенно рьяно против нее выступил его друг Норик.

— Просто глупо считать, — говорил Норик, — что они ненавидят нас по таким смехотворным причинам, что столь разумная раса может быть подвержена подобным иррациональным страхам. Кроме того, теория Саркина ни на шаг не продвигает нас в изобретении способов борьбы с опасностью…

— Не могу согласиться, — мягко ответил Саркин. — Если я прав, — а я уверен, что прав, — моя теория предлагает очень простой способ борьбы с Гигантами. Надо обратить их страхи против них самих. Надо заставить их бояться нас. Разумеется, требуется какое-то время для подготовки. Но уже сейчас есть способы нападения на Гигантов, и я лично готов начать применять их.

— Ты хочешь сказать, — недоверчиво спросил Норик, — что мы должны напасть на Гигантов первыми?

— Совершено верно.

— Господин председатель, — закричал какой-то делегат, — благородный докладчик, очевидно, сошел с ума. Я требую, чтобы приставы немедленно вывели его вон. А нам следует обсуждать реальные методы противодействия.

К досаде Саркина, дальнейшее обсуждение превратилось во всеобщий бесплодный спор. Только к вечеру он сумел, наконец, рассказать о своем плане. И лишь неделю спустя, после тренировок, Саркин и один из молодых делегатов, сформировали экспериментальный отряд для нападения на Гигантов.

Вооруженные самым современным оружием, которое было способно болезненно жалить врагов, они отыскали одно из мест скоплений Гигантов. Гиганты предпочитают нападать на наши развлекательные центры, подумал Саркин, так что ответим им тем же.

В громадном помещении собрались Гиганты, двое из которых сидели за столом и, судя по громовым раскатам их голосов, вели увлекательный диалог, остальные внимательно слушали. Саркин со своим молодым напарником сумел незамеченным пробраться под стол. Сердце Саркина колотилось в груди, он боялся, что их вот-вот обнаружат, но Гиганты были слишком заняты разговором и не смотрели по сторонам. В нужный момент, когда напарник подал сигнал, Саркин сделал решающий шаг.

Он взобрался по ножке стола с помощью приготовленной раздвижной лестницы, и внезапно выскочил на пустую столешницу, вопя во все горло:

— Я здесь! Попробуйте схватить меня!

Разумеется, для Гигантов его слова значили не больше, чем бессмысленный писк. Пушистая рука одного из Гигантов взметнулась вверх, но замерла. Гигант явно заколебался, не желая давить голой рукой отвратительное существо.

На это Саркин и рассчитывал. Он, также, ожидал, что второй Гигант попытается прихлопнуть его книгой. Так и случилось. И когда в воздух взметнулся громадный том, Саркин метнулся в сторону и прыгнул на тыльную сторону руки, держащей книгу.

Он помчался по пушистой коже Гиганта, чувствуя, как монстр задрожал, и чуть не оглох, когда тот испустил вопль отвращения. Одновременно с этим напарник Саркина полез по ноге второго Гиганта.

Огромная комната превратилась в сумасшедший дом, потому что все в панике бросились к выходу. Вбежали охранники и, не разобравшись, выстрелили, ранив одного из актеров. Когда Саркин с напарником сумели спуститься на пол и побежать к спасительному выходу, это осталось незамеченным.

Безумие продолжалось, один из Гигантов сорвал с себя одежду и дико ревел, в то время как его опрыскивали зеленой жидкостью, которая как знал Саркин, была ядовитой для людей.

Последующие дни театр Гигантов оставался пустым.

— Они наверняка думают, что он кишит людьми, — с мрачным удовлетворением сообщил Саркин Военному Совету.

С тех пор кампания против Гигантов начала быстрое развитие. Тысячами обучались добровольцы и собирались в отряды, чтобы деморализовать Гигантов. Не всем так везло, как Саркину. Фактически, третья неделя кампании принесла огромные жертвы среди людей, но Гиганты уже пребывали в паническом состоянии, и Военный Совет не давал им шанса оправиться.

К концу месяца Гигантов изгнали из ближайшего города. Они послали огромные самолеты с бомбами, заражающими все вокруг радиацией, но Совет приготовился к такому повороту событий и заранее эвакуировал людей.

Спустя несколько дней после бомбежки, отряду людей удалось незамеченными пробраться в один из грузовиков Гигантов и доехать на нем до их новой базы. Используя тактику, разработанную Саркиным, они изгнали Гигантов сперва с аэродрома, а затем и с плацдарма.

А еще через четыре месяца кампания завершилась. Гиганты эвакуировались на больших звездолетах, оставив людям планету. На это им потребовался еще месяц, но уже стало ясно, что они признали себя побежденными.

Через некоторое время, когда люди уже начали забывать о том страхе, что охватывал их, когда с неба гремел гром или сверху падала тень, Лета как-то за завтраком вдруг сказала мужу:

— Мой герой!

Сказано это было с улыбкой, но в глубине души Лета гордилась мужем, и Саркин знал об этом. Он также знал, что она ничего не имела бы против, если бы он постоянно носил свои медали, и даже подумывал как-нибудь удивить ее, надев их на концерт. Но сейчас лишь сказал:

— Это ты вдохновляла меня, дорогая. Ты дала мне ключи к разгадке, произнеся слово «паразиты».

— И паразиты выжили своих врагов с планеты.

— Ничего подобного. Паразитами как раз были те, кого выжили.

Симпатичные брови Леты поднялись.

— Но Гиганты слишком большие, чтобы их можно было так назвать.

— Дело вовсе не в размерах, — ответил Саркин. — Когда-то давно на Земле — материнской планете — у наших предков использовался термин «вредное животное», или, сокращенно, «вредители» — более общий термин, означавший паразитов. Так могли быть названы и большие животные.

— Кто я такая, — сказала Лета, — чтобы спорить с историком?

— Очень милая женщина, — ответил он так, как Лета и ожидала. — И ты знаешь многие вещи гораздо более важные, нежели историческая наука. Однако, «вредителями» обычно называли животных, которые что-либо истребляли или разрушали. Поэтому к Гигантам больше подходит термин «паразиты». Однако, мы были готовы сосуществовать с ними в мире. Они сами не захотели. Обуянные иррациональной ненавистью, они стремились уничтожить все живое в своих городах, кроме самих себя. Помнишь их радиацию?

Лета кивнула.

— Те, кто занимается массовым истреблением жизни, сами лишаются права на жизнь, — продолжал Саркин. — Нужно это помнить. Мы были вправе уничтожать Гигантов, потому что боролись за выживание рода человеческого. Но у нас не может быть никаких оправданий за убийства ради слепой ненависти.

— Разумеется, это так, — сказала Лета.

— Я рад, что ты согласна со мной. Посмотри-ка сюда.

Лета посмотрела на то, что он держал в руках, и испуганно завизжала:

— Убери ее от меня! Убери немедленно!!

— Ничего подобного. Не бойся, я его не выпущу. Я хочу, чтобы ты убедилась, что оно не кусается и не царапается. Я хочу, чтобы ты рассмотрела его поближе. Неужели оно действительно такое отталкивающее?

Лета подчинилась. Она увидела шестиногое существо дюйма три в длину. У него был короткий хвост и круглая мордочка с синими кружками вокруг глаз, из-за чего казалось, что оно носит очки с синими линзами.

— Фу! — сказала она.

— И вовсе не «фу»! — возразил Саркин. — Оно чрезвычайно легко приручается и готово отдать жизнь за тех, кого считает своими друзьями. Гляди!

Он разжал руку. Существо пробежало у него по рукаву, обогнуло шею, пробежала по другой руке до самой кисти, и там вопросительно защебетало.

Лета нерешительно рассмеялась.

— Ну, и скажи мне честно, чего ты боишься?

— Не знаю. Оно… ну…

— Что оно? Я поймал нескольких в своей лаборатории, изучил их, после чего подружился с ними. Теперь я могу сказать, что это самое полезное домашнее животное. Оно охотится на мелких грызунов, портящих продукты, может предупреждать о наличие в воздухе отравленных веществ, и много еще на что способно. Я не жду, что ты сразу же избавишься от страха перед ним. Но постарайся привыкнуть к мысли, что это друзья, потому что очень скоро они станут модными. Я думаю, уже через месяц в каждом доме станет жить по меньшей мере одно такое животное.

— Правда? — спросила Лета. — Они действительно войдут в моду?

Саркин кивнул.

Через полчаса Лета уже кормила маленькую дружелюбную зверушку с руки, в то время, как Саркин размышлял над тем, что ведь Гиганты вместо врагов могли бы тоже заполучить отличных домашних питомцев, и лишь по собственной глупости отказались от этого.

— Ведь это мы могли бы есть у них с рук, — с печалью подумал он, но не захотел делиться этими мыслями с Летой.

Fantastic Story Magazine, Fall 1951

НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЙ ПРИШЕЛЕЦ

Весь долгий полет в одиночестве он утешал себя мыслью о том приеме, который ждет его в конце пути. Какие толпы станут собираться вокруг, какие овации будут устраивать! Все самые знаменитые земляне примчатся, чтобы посмотреть на него, коснуться своими хваталищами его щупалец, послушать его предложение установить мирные, добрососедские отношения. Разумеется, его прибытие станет самым важным событием за всю историю Земли…

Наступило время приземления, и мечтать стало некогда. Он медленно опускал корабль в самый центр большой площади, так осторожно, словно садился на родную планету. Он давал туземцам шанс очистить место посадки, чтобы никто не пострадал. Когда корабль, наконец, опустился на странное твердое покрытие, он с облегчением вздохнул и несколько секунд сидел неподвижно. Затем встал и двинулся к выходу.

Слегка увеличенное тяготение не мешало ему так, как он ожидал. И, разумеется, он приготовился к плотной земной атмосфере с высоким содержанием кислорода. На всякий случай ввел себе в кровь еще одну дозу дыхательного фермента, затем распахнул люк. Ворвавшийся внутрь воздух вызвал у него лишь секундное головокружение.

Он вышел наружу, осмотрелся по сторонам и застыл в удивлении.

Никто не обращал на него никакого внимания.

Безразличие окружающих ударило по нему, точно дубиной. Люди обоих полов — их можно было легко различить по одежде — занимались своими делами, словно его вообще не существовало. Только какое-то мелкое четвероногое животное на секунду припало передними лапами к земле, несколько раз обежало вокруг, с шумом вдыхая воздух органами дыхания, затем подбежало вплотную, обнюхало его без особого интереса и убежало по своим, наверное, более важным делам. Больше никто не оказал ему даже такого внимания.

Может быть, они меня не видят? — недоверчиво спросил он себя. Может, их органы чувств воспринимают другую длину световых волн. Возможно, мы с кораблем кажемся им не розовым и серым соответственно, а непроницаемо черными, так что их чувства не в состоянии этого воспринять? Нужно поговорить с ними. Я должен объявить им о своем существовании. Вероятно, земляне будут поражены, но я должен рискнуть.

Он обратился к человеку, который возвышался над ним на целый спард, и заговорил с полной серьезностью:

— Приветствую вас! Я, Ксэнф, уполномочен приветствовать вас от лица всех жителей планеты Гфун. Я прилетел предложить вам дружбу…

Без всякого сомнения, человек услышал его. И увидел. Он посмотрел прямо на Ксэнфа, и пробормотал о розовом монстре что-то такое, чего Ксэнф не смог понять, после чего пошел своей дорогой.

Ксэнф скептически посмотрел ему вслед.

Похоже, они не понимали язык, который он выучил специально для этого путешествия. Но это было и не обязательно. Сам вид космического корабля, внешность его самого, первого пришельца из космического пространства, уже должны были заинтересовать их настолько, чтобы вокруг собралась толпа. Как они могли проходить мимо с таким равнодушием, с такими лицами, даже чужаку кажущимися холодными и пугающими?

Но если бы у вас был такой же опыт путешественника, какой имелся у Ксэнфа, вы бы тоже не сдались так легко. Ксэнф выбрал другого человека, пониже, встал перед ним и снова начал свою речь:

— Приветствую вас! Я Ксэнф…

На этот раз человек даже не остановился. Он пробормотал на ходу что-то такое, что показалось Ксэнфу идиомой, торопливо обогнул его и ушел.

Ксэнф совершил еще пять попыток, прежде чем сдался. Он бы продолжал свои попытки и дальше, если бы заметил хоть малейшие признаки интереса. Но таковых не находилось. Единственными эмоциями, которые он заметил, были нетерпение и раздражение. Ксэнфу не оставалось ничего иного, как только вернуться на корабль.

Некоторое время он сидел в пилотском кресле, предаваясь размышлениям. Затем ему пришло в голову возможное объяснение, которое, однако, казалось не слишком реальным. А что, если эти люди не являются типичными представителями своей расы? Может, этот город населен умственно отсталыми или психически больными? Возможно, в другом месте люди окажутся более нормальными?

Он снова воспрянул духом. Наверное, так оно и есть. Продолжая убеждать самого себя, он поднял корабль в воздух и переместился на несколько дюжин гролл от этого города.

И ничего не изменилось. Люди и здесь смотрели на него так же безучастно и нетерпеливо уходили, когда он пытался их остановить.

Тогда он понял, что бесполезно пытаться искать какие-то другие места. Если вообще существовало какое-то рациональное объяснение такого неразумного поведения, его можно было обнаружить здесь не хуже, чем в любом другом месте. Объяснение должно существовать. И он должен его найти. Но его следовало искать. Оно не появится само по себе, если он будет сидеть в корабле и просто тупо ждать неизвестно чего.

Он вышел наружу, выключив всю корабельную аппаратуру, чтобы никто не смог ее повредить, если вдруг проявит любопытство. И Ксэнф начал кататься по городу.

Всюду его встречало такое же равнодушие, как и при первой встрече. Даже дети глядели на него безо всякого любопытства и продолжали свои игры. Тогда он остановился у одной группы детишек и стал смотреть и слушать.

Они заставляли прыгать довольно большие мячи, повторяя при этом какие-то слова. Если кто-нибудь упускал мяч, то возобновлял игру, декламируя все с самого начала. Он понял, что дети просто ведут счет, и постарался изучить их системы счисления, одновременно слушая и наблюдая за всем, что происходит вокруг.

Время от времени игру прерывали мелкие ссоры. Детские ссоры, полные встречных обвинений. «Ты сделал то-то, а я то-то…». Он запоминал все слова, все глаголы, названия всех предметов для игры. Он запомнил слова, которые произнес появившийся родитель по материнской линии, явно состоявший с частью детей в каком-то родстве.

К вечеру он приобрел довольно приличный словарный запас и покатился обратно к кораблю. Когда же он добрался до места, где оставил корабль, его охватила паника. Корабль исчез.

Должно быть, его куда-то перетащили. Наверное, их безразличие было просто уловкой, взволновано думал он. Они просто ждали удобного момента, чтобы проникнуть на корабль и раскрыть все его тайны. Что они с ним сделали? Может быть, что-то повредили, а может, даже сломали двигатель? Как же он покинет эту проклятую планету, когда настанет время возвращаться на Гфун?

Он подкатился к ближайшему человеку и попытался использовать весь свой словарный запас, чтобы задать простой вопрос:

— Где?.. Где?.. — Внезапно он понял, как будет на их языке «космический корабль». — Где галенфайн?

Человек посмотрел на него, как на сумасшедшего, и пошел дальше.

Ксэнф проорал ему вслед проклятия на своем родном языке, затем стал кататься по ближайшим улицам, все больше и больше приходя в отчаяние. Наконец, когда ему казалось, что он взорвется от гнева и страха, он набрел на свой корабль. Его просто утащили на соседнюю улицу и оставили в окружении ржавых канистр, битых бутылок и прочего мусора.

Он испытал смесь облегчения с оскорблением и опять выругался. Такого неуважения вполне достаточно, чтобы начать межпланетную войну. Если об этом узнают на Гфуне, им захочется просто взорвать эту глупую планету.

Он поспешно вкатился на корабль и, к своей радости, обнаружил, что там ничего не повреждено. Ничто не мешает ему взлететь и вернуться на Гфун. Но еще оставалась тайна равнодушия местных жителей. Он не мог улететь, не открыв ее.

Отдохнув, он выкатился из судна, чтобы продолжить свои наблюдения. Очевидно, местные жители посчитали чудо космической техники Гфуна не более, чем мусором, так что на свалке корабль будет в полной безопасности, и о нем можно не волноваться.

Дела пошли быстрее, когда он стал понимать отдельные элементы человеческой речи. Ему лишь оставалось держать свои слуховые органы открытыми и переводить ключевые слова в наиболее близкие ему понятия. Это не должно занять много времени. Одной из причин, почему его отобрали для такого полета, был имеющийся у него лингвистический дар. Так что еще пара дней — и он сможет общаться на языке землян.

Он долго катался по городу. Слушал переговоры транспортных полицейских, направлявших потоки вертолетов. Незаметно стоял рядом, подслушивая разговор мальчика с девочкой. Ему даже удалось проникнуть в одно место для развлечений, где незатейливые трехмерные движущиеся картинки пробудили в нем чувство ностальгии. Но он все еще чувствовал, что изучил язык не достаточно для непринужденной беседы. Когда стемнело и люди почти совсем исчезли с улиц, он вернулся на корабль, чтобы тоже отдохнуть.

На утро он вновь принялся за дело и к концу дня почувствовал, что узнал разговорный язык достаточно хорошо. Теперь следовало решить, как поступать дальше.

На изучение письменности ушло бы слишком много времени. А потом ему бы пришлось еще дольше копаться в земных хранилищах информации, чтобы отыскать все ответы. Нет, нужно просто отыскать кого-то, у кого нужная информация уже есть на кончиках щупалец или, как здесь говорят, на кончиках пальцев.

Он снова попытался заговорить с различными людьми, ничуть не обескураженный их холодными, невежливыми ответами. И, наконец, нашел того, кого искал — старого человека с белыми волосами, который медленно шел, опираясь на палку, по одной из тихих улочек.

Старик посмотрел на него с полным отсутствием интереса, когда Ксэнф остановился перед ним и произнес:

— Приветствую вас! Я, Ксэнф, уполномочен приветствовать вас от лица всех жителей планеты Гфун. Я прилетел предложить вам дружбу и сотрудничество.

— Рад познакомиться, сэр, — ответил старик вежливо, но все еще без неподдельного интереса.

Наконец-то хоть кто-то ответил! Ксэнф включил свой портативный диктофон.

— Мне нужна информация. Вероятно, вы сможете ее предоставить.

— Ах, молодой человек, я много видел и много знаю. Но теперь молодежь редко хочет узнать то, что знаем мы, старики.

— Возможно, я плохо объяснил. Я — житель планеты Гфун.

— Ну, да. Вы надолго останетесь здесь?

— Я прилетел предложить дружбу и сотрудничество, но, похоже, никто не нуждается в этом.

— М-да, как неудачно, — сказал старик. — В наше время люди стали такими непоседами. Время — деньги, как говорят они. Хочешь сэкономить деньги, так нечего стоять и болтать. Когда-то у меня был магазинчик стерео по Мадларк — стрит. Крупнейший магазин в городе. Все покупали только у меня. Мое имя Джефферсон Дж. Гарднер. Возможно, вы слышали обо мне в… откуда, вы говорите, приехали?

— Из Гфуна. Я хочу все прояснить…

— В жизни не продал ни одного стерео кому-то из Гфуна. Из любых других мест — пожалуйста. Меня здесь все знают, мистер… м — м…

— Ксэнф. Но прежде, чем мы пойдем дальше…

— Стерео были ходовым товаром, когда появились. Улетали в те деньки, как горячие пирожки. Хотя я не думаю, что вы знаете, какими они были. Качество весьма хромало. Зато у них имелся большой экран со стереоэффектом. Господин Глупер — его тогда выбрали мэром, Роберт Ф. У. Глупер… так вот, у него имелась дочь, которая занялась…

В который уж раз Ксэнф проклял эту трижды ненавистную планету. Единственный, кто не отказался с ним разговаривать, был старик, и его мысли легко перепархивали с темы на тему. Однако, сказал себе Ксэнф, я столько времени уже потратил впустую, так что могу позволить себе потратить еще немного. Рано или поздно этот человек сообщит мне то, что я хочу выяснить.

Однако, спустя полчаса, когда Джефферсон Дж. Гарднер стал повторяться, Ксэнф понял, что просто не в состоянии ждать. Следовало сменить тактику.

— Почему люди не обращают на меня внимания? — грубо прервал он старика.

— А? Что вы имеете в виду?

— Я прилетел с планеты Гфун. Я думал, что мне, как инопланетному гостю, окажут радушный прием. Вместо этого меня полностью игнорируют.

— Я вспоминаю, что когда-то, в былые времена…

— Это сейчас неважно. Почему люди не обращают на меня внимания?

— А почему они должны обращать внимание?

— Это не ответ.

— Но, сэр, — с достоинством сказал старый джентльмен, — они просто не находят вас необычным. Зачем им обращать на вас внимание?

— Вы хотите сказать, что привыкли к посетителям из космоса?

— Нет, сэр, вовсе нет. Я хочу сказать — в настоящее время мы привыкли к идее пришельцев из космоса. Я вот помню…

— Оставьте при себе, что вы там помните!

— Когда я был ребенком, уже тогда истории о пришельцах с Марса или Венеры считались банальными и похожими одна на другую. Что делали пришельцы? На что походили? Все возможные ответы давным-давно существуют, и мы знакомы со всеми. Мы придумали пришельцев со щупальцами и без, с тысячей ног или вообще безногих, с пятью головами и восемнадцатью животами. Мы придумали пришельцев-растений, или электромагнитах волн, или вирусов, или состоящих целиком из энергии. Они умели читать мысли, обладали телекинезом или вторгались к нам из бесчисленных измерений. У них были космические корабли всех видов, летающие гораздо быстрее света или ползающие со скоростью пролитой патоки. Не знаю сэр, к какой категории вы относитесь — животное вы, овощ, минерал или сгусток энергии, — но я знаю, что в вас нет ничего нового.

— Но вы знакомы с идеями. Я же настоящий пришелец!

— Молодой человек, мне сто десять лет, а идеи о вас считались уже старыми, когда мне было восемь. Я читал о вас в комиксах. Вы далеко не первый пришелец, который притворяется настоящим. До вас находились сотни подобных. Я видел дюжины фильмов о вас. А уж рекламные ролики о Марсе, Венере, Луне и пришельцах со звезд вообще не поддаются счету. Ваши коллеги чуть ли не толпами таскались по улицам всех городов. Правда, мы устали от вас. А вот вы, сэр… Пожалуйста, простите меня, но вы меня разочаровали.

— Должно быть, ваша раса безумна, — прервал его Ксэнф. — Но может, вы знаете, куда мне обратиться с подарками, которые я привез землянам?

— Да никуда. Вам не удастся меня одурачить. А учитывая то, что время — деньги, мы не хотим разоряться, проводя расследование и доказывая, что вы не настоящий пришелец.

— А если предположить, что я хочу принести вред вашей планете? — поинтересовался Ксэнф.

— Если ваша раса способна это сделать, то вряд ли мы сумеем вас остановить. Если же нет, то вы впустую потратите силы.

— Это безумие! Вся ваша раса безумна!

— Вы повторяетесь, — заметил старик. — Мы просто пресытились. Благодаря нашим писателям-фантастам, мы в воображении пережили все, что только возможно, контактируя с пришельцами, так что настоящий контакт может оказаться сплошным разочарованием. Мне это напоминает об инциденте, случившемся, когда Джеральд Кромби, в те времена член Городского Совета, решил заказать двадцатипятидюймовый стереотелевизор…

Ксэнф покатился прочь. Он раскрыт тайну и мог дальше не слушать болтливого старика. Он бесцельно катился по улицам и думал, что скажут на Гфуне, когда он вернется домой.

Кого они посчитают безумными — планету или его самого? Почти наверняка, ему не поверят. Он представил себе, как его сограждане обмениваются понимающими взглядами после каверзных вопросов, их первые тонкие намеки, что он переутомился во время долгого полета, а потом уже не такие тонкие намеки, когда он будет упорно придерживаться своей истории. Он вспомнил великие надежды, связанные с его полетом, поручения, данные ему Руководителем Планетарных Отдела, Главой Бюро По Делам Науки, Директором Экономического Отдела и многими другими деятелями планеты. И он вообразил себе прием, который они ему окажут, когда он заявит, что не смог передать даже одно-единственное сообщение.

Он не знал, сколько времени предавался таким размышлениям, но потом, постепенно, пришел в себя. Бессмысленно оставаться здесь дальше. Он должен вернуться на корабль и улететь домой, на Гфун. Поверят ему или нет, он все равно напишет в отчете правду. А видео и аудиозаписи подтвердят его историю.

Какая дурацкая планета, вновь подумал он. Сотни миллионов, миллиарды обитателей, достаточно разумных, в меру любопытных, чтобы заинтересоваться им, но ни у кого не хватило воображения, чтобы понять…

— Простите меня, — раздался чей-то пронзительный голосок. — Извините, но я прочитал ваши мысли. Я просто не мог удержаться… Дело в том, что я тоже пришелец.

Он резко обернулся. Возле него стоял тип очень странной формы, но от него исходила аура дружелюбия, и Ксэнф понял, что бояться нечего. Его не стоит бояться — а стоит быть ему благодарным.

Они доброжелательно посмотрели друг на друга, в то время, как мимо проходили люди, даже не удостаивая их взглядом. Розовые щупальца и зеленые клешни коснулись друг друга жестом дружелюбного пожатия, которое сократило миллионы миль межпланетного пространства, разделяющего их цивилизации.

If, October 1954

ПОГОДА НА МЕРКУРИИ

I

ЕДИНСТВЕННОЕ ПОЛЕЗНОЕ, что сделал Маккрэкен, так это выстрелил в меркурианина. Разумеется, все остальные решили, что Маккрэкен, несмотря на крепкие мускулы, не дружит с головой.

Экспедиция, естественно, приземлилась в Сумеречной Зоне. Тогда еще не существовало спецкостюмов, поэтому Холодная Сторона с ее вечной ночью, и Горячая Сторона с температурой плавильной печи, даже не обсуждались. Сумеречная Зона в этом районе была около сорока миль в ширину, и «Звездный свет» аккуратно посадили как раз посередине. Через два часа после приземления, убедившись, что воздух пригоден для дыхания, как и докладывал раньше Калинофф, Маккрэкен вышел наружу и выпустил в меркурианина разрывную пулю.

Если бы не Карвальо, оказавшийся рядом, никто бы из экипажа не узнал об инциденте. Именно Карвальо сообщил о случившемся капитану экспедиции Лемуреуксу.

Маккрэкен, конечно, стал энергично отрицать, что стрелял в туземца.

— Вы же не думаете, что я такой идиот, чтобы создавать себе проблемы?

Лемуреукс как раз думал, что он именно такой идиот, но не стал произносить этого вслух.

— Но вы действительно во что-то стреляли. Все мы слышали звук выстрела.

— Я хотел подстрелить опасную птицу.

— Что это была за птица?

— Немного похожая на пингвина, по-моему, но с широкой такой головой, и, практически, без клюва, достойного упоминания.

— Тогда и не упоминайте о нем, — сказал Лемуреукс. — Вы попали в цель?

— Кажется, я попал ей в плечо. И она убежала.

— Ну и слава Богу, — сказал Лемуреукс. — Эта птица, голубиные твои мозги, и была меркурианином. И как ты думаешь, что подумают об этом жители других планет? То же что и ты? Они же лопнут от обиды и злости.

— Черт побери, откуда мне было знать?

— Я приказал никому не стрелять, если не гарантировано прямого нападения, — нахмурился Лемуреукс. — Калинофф где-то в Сумеречной Зоне, и мы планировали найти его при помощи меркуриан. Если бы тебя хоть что-то интересовало, ты бы знал, что пока развлекался стрельбой, здесь появились несколько меркуриан, которые вели себя так, словно хотели продемонстрировать свое дружелюбие. Затем они внезапно исчезли. Наверное, они получили известия о том, что ты сделал. Много же помощи они нам окажут теперь.

— Мы найдем Калиноффа и без них, — уверено ответил Маккрэкен.

Карвальо, который на все смотрел с изрядной долей пессимизма, сказал:

— Я думаю, меркуриане могут на нас напасть.

— У них нет оружия, — ответил Маккрэкен.

— Откуда вы знаете?

— Калинофф не упоминал о нем.

Лемуреукс испустил смешок, более напоминающий змеиное шипение.

— Калинофф мог и не знать о нем. Он относился к ним дружелюбно и сообщил, что они весьма смышленая раса. Будет не очень здорово, если они используют свой ум против нас.

Маккрэкен выдвинул вперед нижнюю челюсть. У него был вид упрямца, который не горит желанием обыскивать все грязные трещины внизу.

— Мне кажется, вы делаете из мухи слона, — проворчал он.

— Из мыши — гору, — поправил его Лемуреукс.

— Неважно. И что, Калинофф действительно сказал, что меркуриане станут нам помогать? Почему мы должны верить ему на слово? Все знают, кто такой Калинофф.

— Калинофф — великий человек и великий исследователь, — опять нахмурился Лемуреукс.

— А еще его называют межпланетным сумасбродом.

— Только не в моей экспедиции, Маккрэкен. Так что изволь держать свои грязные мысли при себе.

— Ничего такого грязного я не сказал. Калинофф — сумасброд, и вам это отлично известно, капитан. Вечно у него на уме какие-то розыгрыши. Помните, как он заманил марсианского сенатора в клетку с лунной змеей и запер дверцу? Сенатора чуть кондрашка не хватила. Откуда он мог знать, что змея совершенно безопасна?

— Не думаешь же ты, что Калинофф станет шутить шутки, когда под угрозой окажется его жизнь?

— Сумасброд — всегда сумасброд, — упрямо сказал Маккрэкен.

Лемуреукс потерял терпение.

— А идиот всегда идиот, — отрезал он. — Возвращайся на корабль и помоги с разгрузкой. И запомни, если мы не отыщем Калиноффа, это будет твоя вина, и тогда помоги тебе Боже!

ВОГНАВ Маккрэкена, как он понадеялся, в краску стыда за свой поступок, Лемуреукс ушел. Ответственность начала тяготить его. Остальные девятнадцать членов экспедиции думали, что прилетели сюда только для того, чтобы спасти великого космического исследователя, потому что человеческая жизнь священна. Они не знали, что за эксцентричными поступками Калинофф скрывал острый ум и не менее резкую практичность. Частенько он находил ценные месторождения — и не забывал их тут же застолбить.

В последний раз он наткнулся на залежи устойчивых изотопов металлов с атомными весами от 95 до 110. Они обладали весьма полезными свойствами. В особенности материалы ценились, как катализаторы некоторых химических реакций. Например, элемент 99 в присутствии кислорода считался более сильным окислителем, чем платина и палладий являлись восстановителями в присутствии водорода. И окислением можно было легко управлять, сам же элемент 99 легко восстанавливался и мог использоваться снова и снова. Несколько сот граммов одного этого элемента смогли бы легко окупить затраты на экспедицию.

А если добавить стоимость нескольких килограммов элементов 101–110, которые Калинофф обнаружил в избытке, то он и все члены спасательной экспедиции могли стать богачами.

Лемуреукс очень хотел стать одним из таких. У него было трое детей, которых он мечтал послать учиться в Лунный Технологический. У него имелась жена с изысканными — а стало быть дорогими — вкусами. У него числилась куча родственников. И он надеялся, что если спасет Калиноффа на этой забытой Богов планете, где тот исчез еще в прошлом году, то даже в межпланетном сумасброде наверняка проснется чувство благодарности. Оно плюс грамотно составленный контракт, который исследователю останется лишь подмахнуть, и Лемуреукс мог считать, что богатство у него в кармане. Если только Маккрэкен не испортил все своей глупостью.

Лемуреукс вздрогнул при мысли о том, что к тому времени, как они разыщут Калиноффа, тот может уже оказаться мертвым, и тогда придется иметь дело с его наследниками — а у наследников нет никаких причин быть такими уж благодарными. Внезапно капитан снова почувствовал себя бедным, но выбросил мрачные мысли из головы и продолжил работу.

РАЗГРУЗКА должна была закончиться самое большее через несколько часов. Одновременно проводился предварительный осмотр окрестностей, отмечались ориентиры, чтобы у экспедиции появилась хорошая привязка, с которой можно начать поиски. Калинофф упоминал о двух горах, соединенных горным хребтом, похожим на седло. Эти горы будет легко узнать — как только экспедиция наткнется на них.

Маккрэкен, повинуясь приказу, честно трудился на разгрузке. При низком тяготении Меркурия и его собственной мускульной силе, ему не доставляли никаких проблем ящики массой в пятьсот футов. Но работать здоровяку пришлось недолго, вскоре Лемуреукс вызвал спасателя по рации.

— Маккрэкен!

— Да, сэр!

— Брось эти ящики. Ими займутся другие. Я хочу немедленно тебя видеть…

Он резко замолчал, потому что разговор прервал характерный звук отдаленного выстрела. Наступила полная тишина, в которой слышалось лишь тяжелое дыхание людей. Затем вдалеке раздался еще один выстрел, потом еще один — и снова полная тишина.

— У туземцев нет оружия, — прошептал кто-то. — Это должно быть Калинофф!

— Какая удача отыскать его так быстро!

Лемуреукс выхватил оружие, дал десять залпов в воздух и стал ждать. Никакого ответа.

Тогда Лемуреукс стал сыпать приказами, как из пулемета:

— Маккрэкен, Карвальо и Хагард — направо. По-моему, выстрелы раздавались оттуда. Гронский, Террилл и Кэннони — прямо. Марсден и Блэйн — налево, Робинсон и Спрот — защищайте тыл. Двигайтесь быстро, смотрите во все глаза. Но не удаляйтесь за пределы слышимости выстрелов. Проверьте под каждым кустиком, разройте каждый холмик, но не возвращайтесь без Калиноффа. Марш вперед!

Мужчины двинулись в указанных направлениях. Лемуреукс чувствовал нарастающее волнение. Он прилетел сюда, готовясь к трехмесячным поискам. Он представлял, как со своими людьми проделает длинный путь и, уже изнемогая от усталости, они встретят Калиноффа, раненого, обессиленного, и он, Лемуреукс произнесет на правах капитана историческую фразу: «Я полагаю, доктор Ливингстон?»

А вместо этого они найдут Калиноффа уже сегодня. Он бегом вернулся на корабль, распечатал контракт и еще раз пробежал взглядом текст.

Все в порядке. Уже сегодня Калинофф подпишет его.

Через полчаса Лемуреукс дал еще десять выстрелов в воздух. Повар Хаскелл обеспокоенно посмотрел на небо, потом подошел к Лемуреуксу с виноватым выражением на лице.

— Простите, капитан…

— Чего тебе, Хаскелл.

— На Меркурии когда-нибудь идут дожди?

— Нет, никогда. Здесь не бывает ни дождей, ни снега, ни града. Никто еще не видел здесь плохой погоды. Калинофф подчеркивал это.

— Ну, я вроде бы тоже так помнил. Но сейчас я, кажется, чувствую приближение дождя.

— Это невозможно, Хаскелл. Некоторые птицы…

Лемуреукс резко замолчал. Он тоже почувствовал приближение дождя.

Хаскелл вытянул вперед волосатую руку.

— Кажется, на меня упала капля. — Его взгляд остановился на коричневых камнях, покрывающих землю. — Смотрите, капитан, это же…

Коричневые камни начали темнеть от влаги. Одновременно Лемуреукс почувствовал, что его голова намокает. Теперь уже не осталось сомнений — начался дождь.

У капитана невольно отвисла челюсть.

— Но на Меркурии не идут дожди!

Хаскелл уже бежал к кораблю. Лемуреукс последовал за ним и захлопнул люк. Остальные члены экспедиции, которых не отправили искать Калиноффа, были уже внутри. Дождь забарабанил по корпусу «Звездного света», зашлепал по выжженной земле.

Лемуреукс выглянул из люка и безучастно пробормотал:

— Но ведь на Меркурии не идут дожди!

К счастью, шум ливня был такой громкий, что никто не услышал, какие именно слова он произнес.

III

МЕРКУРИАНИН сидел, покачивая головой, как китайский болванчик, словно ожидал похвалы. Лемуреукс пребывал теперь в совершенной уверенности, что это существо, играющее в шахматы лучше любого чемпиона Земли, либо не может, либо не хочет говорить. Кроме того, его беспокоило то, что снова пошел снег.

Стали падать снежные хлопья, большие, пушистые, и Лемуреукс все больше хмурился. Большинство продолжало пялиться на меркурианина. Один только Спротт отошел в сторону, и с озадаченным видом оглядел небо.

— Он преследует нас, капитан.

— Кто?

— Снег, сэр.

— Глупости, Спротт, мы просто столкнулись с очередной полосой непогоды.

— Все это очень странно, — упрямо продолжал Спротт. — Сначала в течение десяти дней вокруг корабля идет дождь и снег. Но осадки, или, по крайней мере, снег не идет здесь. А час спустя после того, как мы добрались сюда, он начался и тут.

Лемуреукс отряхнул снег с плеч.

— Ладно, Спротт, предположим, ты прав. Непогода следует за нами. Но это еще не причина, чтобы тревожить весь экипаж, не так ли?

— Я буду молчать, сэр. Ни слова никому не скажу. Но я бы хотел поговорить с вами ещё кое о чем. О Маккрэкене, сэр.

— Ты полагаешь, это он вызвал снег.

— Я не это имею в виду, сэр, — удивленно ответил Спротт. — Как бы он мог вызвать его?

— А я имею в виду именно это, — сказал капитан. — Он выстрелил в меркурианина. Я полагаю, именно они насылают на нас непогоду.

— Но причина, сэр?

— Ну, Калинофф упоминал о том, что у них нет никакого оружия. А что, если их оружием является погода. Очень эффективное оружие, Спротт. Они уже весьма осложнили нам жизнь.

— Но как они могут вызывать дождь, не находясь поблизости, капитан? Я видел заклинателей дождя на Земле. Они могут вызывать осадки только поблизости от себя. И кроме того, дождь собирается не мгновенно, а постепенно. Вначале несколько часов сгущаются тучи… Здесь же вовсе не было никаких облаков.

— Я не знаю, как они это делают, Спротт, — признался Лемуреукс. — Но я согласен, что снег нас преследует. И уверен, это делают меркуриане.

СПРОТТ ненадолго задумался, затем сказал:

— И вы думаете, сэр, это… ну, все это лишь потому, что Маккрэкен ранил одного из аборигенов.

— Они, очевидно, верят, что дождь является справедливым наказанием. То же касается и снега.

— Ну, не знаю, сэр, — с сомнением произнес Спротт. — Но я точно слышал, что Маккрэкен принял по рации какие-то странные звуки.

— Такие же, какие издает Хаскелл, распевающий на корабле колыбельную?

— Ну, не такие неприятные, капитан. Только отдельные звуки, вроде «да-да-да-дааа».

— Когда вы слышали их?

— Примерно десять минут назад. Маккрэкен ничего не понимает в шахматах, я тоже, поэтому мы пошли бродить по окрестностям. Маккрэкен сказал, что вспомнил, где находятся горы.

Лемуреукс прищурился.

— Эти звуки, несомненно, какое-то сообщение. Я вспоминаю, что несколько столетий назад жил на Земле человек по имени Морзе, который изобрел особую азбуку. Вот именно, азбука Морзе. Она состояла из серии длинных и коротких звуков. Но откуда могло быть послано такое сообщение?

— Не могу сказать, сэр, — покачал головой Спротт. — Предполагается, что на Меркурии никого нет, кроме Калиноффа, а его рация не работает. Может, это сообщение послали с Земли?

— Это невозможно, Спротт. Такие рации действуют максимум на двенадцать тысяч миль.

Спротт задумался.

— Тогда, возможно, то, что я услышал, вообще не является сообщением, сэр.

— Нет, мне кажется, это именно сообщение. Маккрэкен в курсе, что вы слышали?

— Не думаю, сэр.

— Ну, так и не говорите ему, будто мы что-то подозреваем. Подумайте сами. Маккрэкен, похоже, не такой дурак, каким притворяется. Я не удивлюсь, если окажется, что, когда он стрелял в меркурианина, то отлично понимал, что делает.

— Вы полагаете, сэр, он намеренно попытался доставить нам неприятности? Но зачем ему это?

— Не знаю, — медленно произнес Лемуреукс.

Это была не вся правда. Разумеется, он не знал наверняка, но подозревал. В этой экспедиции он все время спешил из-за боязни, что Калинофф погибнет до того, как спасатели его найдут. Теперь у него появилась еще одна причина опасаться задержки. А что, если есть другая экспедиция на спасению Калиноффа? И что, если Маккрэкену тайком заплатили руководители той экспедиции, чтобы он саботировал эту?

Лемуреукс кивнул, соглашаясь со своими рассуждениями. Это могло оказаться правдой. Тогда первое, что следует сделать, отобрать у Маккрэкена рацию.

СИЛАЧ, как называли Маккрэкена остальные члены экспедиции, ушел вперед на несколько сотен футов. Что он там мог разглядеть, помимо снега, оставалось загадкой.

— Эй, Маккрэкен! — крикнул Лемуреукс.

— Я здесь, капитан!

После короткого разбега, Маккрэкен совершил прыжок, который перенес его сразу на семьдесят пять футов по воздуху мимо того места, где стоял Лемуреукс. Приземлившись, он поднял руку, отдавая честь.

Лемуреукс нахмурился. В свете того, в чем он только что заподозрил Маккрэкена, эта ребяческая, глупая выходка произвела на него неблагоприятное впечатление.

— Маккрэкен, — сказал он, — ты переходишь из группы Карвальо в мою. Мне может потребоваться физическая сила, и ты самый подходящий для этого человек.

— Слушаюсь, капитан.

— А поскольку у меня есть рация, свою передай Карвальо.

Маккрэкен казался скорее раздосадованным подобным облегчением, нежели обрадованным.

— Рация тяжелая, капитан. Давайте тогда, я понесу вашу.

— Нет, предпочитаю держать ее под рукой. Отдай свою рацию Карвальо.

— Есть, сэр! Хочу сообщить, что с того места, где я стоял, когда вы меня позвали, мне показалось, что я вижу горы.

У Лемуреукса имелись в этом сомнения, но он оставил их при себе.

— Хорошо, — коротко сказал он. — Пока двигаться дальше.

Капитан собрал всех и отдал приказы. Лемуреукс не знал, понял ли меркурианин его слова. Но, во всяком случае, он пошел вместе со всеми.

Они быстро достигли места, где уже побывал Маккрэкен, и Лемуреукс посмотрел туда, куда показывал Силач. Действительно, вдалеке высились две горы, едва различимые сквозь снегопад, и действительно, между ними пролегал вогнутый хребет. Вот только одна гора была почти вдвое выше другой. А в сообщении Калиноффа говорилось, что они одинаковой высоты.

— Они не подходят под описание Калиноффа.

— Возможно, — сказал Маккрэкен, — он смотрел на них под другим углом, сэр. Тогда они могли показаться ему одинаковой высоты.

— Если бы он смотрел под другим углом, хребет не казался бы ему седловидным.

— Это правда, сэр. Но вы ведь знаете, что Калинофф — сумасброд…

Лемуреукс обнаружил, что довольно трудно непринужденно общаться с человеком, которого подозреваешь в предательстве. Но он продолжал скрывать свои чувства.

— Возможно, Маккрэкен, но он же не косоглазый. Это не те горы, которые он описал. Однако, мы все равно пойдем к ним. Может быть, с более высокой вершины мы получим хороший обзор.

ОНИ снова отправились вперед. Через четверть часа снег опять прекратился, воздух стал совершенно прозрачным, и Лемуреукс смог увидеть горы, не напрягая зрения. Без сомнения, он оказался прав. Это не те горы, которые описал Калинофф.

Линия горизонта на Меркурии находится гораздо ближе, чем на Земле, и Лемуреуксу было сложно верно оценить расстояние. Однако, подножия этих гор не могли тянуться дальше двадцати миль. По сравнению с прошлым днем, солнце поднялось немного выше над горизонтом, и пики пылали всеми оттенками алого и золотистого, в то время, как впадина на хребте казалась унылым черным пятном.

Снега не было и пять часов спустя, когда они остановились на ночлег. Однако, он начал идти после того, как группа пробыла тут три четверти часа. Теперь Лемуреукс твердо убедился, что во всем этом виновны меркуриане. Но капитан продолжал задаваться вопросом, как они делают это.

Единственный меркурианин, которого они встретили, по-прежнему оставался с отрядом, и Лемуреукс подумал, что теперь ему еще труднее, чем раньше, считать это существо разумным. Он только и умел делать, что играть в шахматы. У Лемуреукса давно сложилось негативное мнение о шахматистах, даже когда речь шла о людях. Еще более низкое мнение у него было о дрессированных животных. Меркурианин, по его оценке, расположился где-то посредине.

Они уже находились в одной-двух милях от предгорий более высокой горы, и хребет со впадиной поднимался на несколько сотен футов. Но, к сожалению, все еще валил густой снег, не давая возможности все отчетливо разглядеть. Интересно, подумал Лемуреукс, а на вершине горы снег продолжит идти? И в очередной раз проклял Маккрэкена за то, что тот стрелял в меркурианина. И тут же понял, что стрелковые подвиги Маккрэкена отнюдь не завершены. Маккрэкен поднял винтовку и навел ее на какую-то цель, которой капитан не видел.

Лемуреукс вскочил на ноги.

— Стой, идиот! Не стреляй!

Но было поздно. Раздался выстрел, а затем прозвучал виноватый голос Маккрэкена:

— Простите, сэр, я не расслышал вас, пока мой палец уже не нажал на крючок. Но я не пытался попасть во что-то живое. Это, скорее, похоже на скалу…

Слова застряли у него в горле. Лемуреукс поднял взгляд и увидел, как нечто взметнулось над ними в воздух. У него имелись глаза и пасть на громадной голове размером с небольшой дом. Голова сидела на бесконечно длиной шее, и Лемуреукс был уверен, что где-то далеко позади имеется еще более огромное туловище. Но он не стал терять времени, пытаясь его углядеть.

Глаза чудовища уставились на людей, и каждый глаз превышал рост человека. Затем шея стала вытягиваться, и голова ринулась вниз, прямо на них.

ЛЕМУРЕУКС повернулся и бросился бежать. Последние годы он не занимался физическими упражнениями, но теперь с лихвой восполнил этот пробел. Однако, как командир экспедиции, он вспомнил, что остальные могут ожидать от него каких-то приказов, но, повертев головой, увидел, что все бегут уже впереди него. Набрав скорость, он обогнал Спротта, затем Марсдена, затем Гронского. Потом кто-то споткнулся, и Лемуреукс потратил драгоценные секунды, помогая споткнувшемуся удержаться на ногах.

Огромная пасть раскрылась, и вибрирующий рев едва не разорвал ему барабанные перепонки. Земля задрожала. Значит, чудовище, кем бы оно ни было, гонится за ними. Гронский и Спротт прибавили ходу, словно кто-то воткнул им иголки в задницы, а Лемуреукс, хрипло дыша, споткнулся о камень и полетел вниз лицом.

Земля задрожала, словно от серии толчков при землетрясении. Густая тень накрыла капитана, и Лемуреукс попытался зарыться в грунт и не дышать. Ужасный рев расколол воздух далеко впереди.

Когда землетрясение кончилось, и тень исчезла, Лемуреукс осмелился поднять голову. Далеко впереди он увидел взметнувшуюся вверх гигантскую шею. Ее контуры смутно виднелись сквозь густой снег. На расстоянии нескольких футов от него распластался Гронский, а чуть дальше — Маккрэкен.

Больше никого не видно.

Отважный Маккрэкен, все еще стискивая в руках винтовку, сел и вжал голову в плечи, словно хотел исчезнуть.

— Не беспокойся, Маккрэкен, — сказал Лемуреукс. — Ты уже причинил достаточно вреда.

— Я только хотел напугать его, сэр. Ведь он бы не понял, откуда прилетела пуля.

— Ну что ж, ты его напугал. И он сразу понял, откуда стреляли. Говорю тебе, больше не беспокойся. Ты не сможешь причинить ему столько неприятностей, сколько он всем нам.

— Ладно, капитан.

Лемуреукс поднялся, отряхнул снег и попытался отдышаться.

— Маккрэкен, раз уж ты так любишь баловаться с оружием, выстрели пять раз в воздух.

— Да, сэр.

Маккрэкен выстрелил пять раз подряд, и они стали ждать.

— Надеюсь, никого не убили, — проворчал Лемуреукс. — Я не думаю, что они убежали настолько далеко, чтобы не услышать выстрелы. Будем ждать, пока не соберемся все вместе, потом снова отправимся к тем горам.

— Да, сэр. Вот только, капитан, это будет несколько затруднительно.

— Что именно будет затруднительно?

— Ну, узнать те горы. Теперь они выглядят по-другому.

Лемуреукс присмотрелся. Горы все так же вздымались к небу, алые и золотистые солнечные блики все так же пылали на пиках, вот только нигде не оказалось хребта с выемкой, напоминающей седло.

Лемуреукс рассматривал их снова и снова. Горный хребет исчез.

ДАТА ПУБЛИКАЦИИ 2083 Г. Н. Э

НЕВЕРОЯТНО, подумала Кэрри Самасон, что из-за простой открытки могут возникнуть такие проблемы. Если бы речь шла о чем-то по-настоящему важном, таком, как выбор модной прически, перестановка в гостиной или покупка нового вечернего платья, то возможно сюрпризов и следовало ожидать. Но, отправив вместо себя за книгой Джеймса, женщина и предположить не могла, что из всего этого выйдет.

Это началось, насколько помнится, тем утром, когда она была слишком занята, готовя Барбару к отъезду в колледж. Требовалось перемерить кучу одежды, подшить каемки, подготовить обувь. И прямо посреди всего этого принесли открытку из библиотеки.

«Дорогая миссис, — говорилось в ней, — «Великолепная хозяйка» Вилгельмины Хопкинс, которую вы заказали, ожидает Вас. Пожалуйста, зайдите за ней в течение 48 часов».

Первым делом миссис Самасон почувствовала раздражение. Книгу она заказала три месяца назад и уже давно позабыла о ней. Однако, тут же вспомнила, что эта книга настолько востребована, что трехмесячное ожидание — совсем небольшой срок. Было бы неплохо хотя бы взглянуть на нее. Она попросила Джеймса сбегать за книгой, но ему исполнилось всего лишь одиннадцать, он готовился к бейсбольному матчу, отрабатывая подачу, и, честно, ма, у меня совершенно нет времени…

— Или ты сходишь за книгой, — твердо сказала она, — или на следующей неделе не получишь карманных денег.

Джеймс сходил за книгой. Но на обратном пути задержался, чтобы поиграть в бейсбол, а когда, наконец, вернулся, она забыла спросить его о книге.

На следующее утро она вспомнила о ней, когда он уходил в школу.

— Она лежит где-то в комнате, мам, — ответил Джеймс и убежал.

Но Кэрри не нашла книгу в комнате. А потом отвлеклась, так как нужно было разгрести бардак, оставшийся после Барбары, и зашить штаны Джеймса — интересно, думала она, есть ли на Земле еще другой такой одиннадцатилетний мальчишка, который так часто рвет штаны? — так что опять забыла о ней.

Все шло так, словно не существовало ни открытки, ни книги. По крайней мере, какое-то время.

Два дня спустя, вернувшись с работы, Билл рухнул в мягкое кресло и сказал:

— Странную картину я наблюдал сегодня.

— Пришло письмо от Барбары, — сказала Кэрри рассеянно, приглаживая волосы и задаваясь вопросом, что бы подумал о ней муж, если бы теперь, в возрасте сорока лет, она вдруг перекрасилась в рыжий цвет.

Билл всегда говорил, что, как брюнетка, она выглядит молодо и симпатично. Интересно, сказал бы он то же самое, если бы она стала рыжей? Наверное, нет. Мужчины в таких вещах консервативны до глупости.

— Барбара пишет, что школьное питание в этом году очень подорожало, — продолжала Кэрри. — Ей нужно больше денег.

— Действительно странно, — если она могла игнорировать слова мужа, то и он мог проигнорировать ее слова в ответ. Это одна из неприятных вещей, подумала она, которым брак учит мужчин. — Ты знаешь пустой участок со сломанным забором, где постоянно играют дети? А знаешь, кто там сегодня играл в бейсбол?

— Конечно же, Джеймс. Но, Билл, Барбара пишет…

— Джеймс стоял на подаче, но ты никогда не угадаешь, кто ловил…

Билл точь в точь как большой ребенок. В его-то возрасте считать детский бейсбольный матч важной вещью? Но она не стала его раздражать.

— Тот толстый мальчишка, что живет дальше по улице, с такими светлыми волосами, что их почти и не видно?

— Нет, — он откинулся в кресле, ожидая, что она продолжит угадывать.

— Ну, тогда понятия не имею, кто это был, — сказала Кэрри. — Какая разница? Барбара пишет…

— Это был полицейский Рирдон. Ну, тот, с толстым брюхом.

— Рирдон? — она уставилась на мужа. — Да он же каждый день преследует их. Он ненавидит детей. Наверное, ты ошибся.

— Я не ошибся. Он был там и ловил мяч, пока за ним не пришел лейтенант Пуффингер из полицейского участка. Ну, нужно было слышать, что он произнес, когда увидел, чем занимается Рирдон. Держу пари, дети узнали парочку новых словечек. Кажется, Рирдон был на патрулировании и не сделал очередной доклад, и полицейские уже обыскались его. А он преспокойненько играл с мальчишками в бейсбол!

— Трудно представить, — сказала Кэрри, все еще думая о другом. — Барбара написала…

Таким образом, они все же обсудили, сколько денег послать Барбаре. И Кэрри подумала, что никто лучше нее не управляется с мужем. Нужно слушать его одним ухом и тут же выпускать слова из другого, думая о действительно важных вещах. Но позже она еще вспомнит Рирдона.

НА СЛЕДУЮЩИЙ день в школе возникла шумиха. То, что там случилось, было еще более невероятным, чем происшествие с Рирдоном. Директор школы очень гордился своей образовательной системой, и на сегодня назначил посещение школы группой влиятельных горожан.

Впоследствии ни газетам, ни самой Кэрри так и не удалось точно установить, с какого момента все пошло не так. Когда попытались проследить события того дня по часам, то все уважаемые гости, включая двух президентов колледжей, главу отдела народного образования, профессора психологии обучения и двух руководителей педагогических училищ, рассказали совершенно различные и противоречивые истории.

На деле же видели, что все шесть высоких гостей отличились весьма неожиданным образом. Они бегали вокруг школы, размахивая импровизированными факелами и вопили: «Долой школу! Долой школу! Сожжем ее дотла!»

Пожарные прибыли вовремя, чтобы предотвратить большой ущерб, но поджигателей удалось отловить лишь после того, как учащихся распустили по домам. При этом глава отдела народного образования побил директора школы, а два президента колледжей накинулись на спешно вызванных полицейских. Позже они не смогли предоставить ни одну причину того, почему так поступили.

— Безумный мир, — мудро подумала Кэрри. — Никогда не знаешь заранее, с какими сумасшедшими придется столкнуться.

Затем она выбросила все это из головы и вернулась к более важной проблеме. Что приготовить на ужин, чтобы угодить Билу и не услышать его извечное: «Ты же знаешь, что я никогда не ем шпинат», или брокколи, или новый соус, или что бы там ни было, но всегда существовало что-то, что он «никогда не ест».

Так что ее не очень удивило, когда, вернувшись домой, Билл сказал:

— Ты никогда не угадаешь, что произошло сегодня в офисе.

— Кто-то еще сошел с ума.

— Никто не сходил с ума. Мы все спали.

— Что вы делали?

— Мы все спали. В десять утра вошел мистер Эльвергард и сказал: «Ладно, мальчики и девочки, все мы напряженно работали. Уж сегодня мы заслужили хороший отдых, не так ли? Положите симпатичные головки на свои столики. Раз, два, три, деточка, усни!»

— Ты шутишь!

— Зуб даю! Мы тут же заснули и проспали до четырех тридцати, а затем он разбудил нас и отправил пораньше домой, чтобы мы не попали в метро в самую толчею.

Кэрри посмотрела на него и ничего не сказала. То, что произошло вчера в школе, было достаточно плохо. Но это уж совершенно невероятно. В прежние времена Билл был большим шутником, так что она не знала, следует ли серьезно относиться к его рассказу. По всему выглядело, что к этому невозможно относиться серьезно. И даже если есть минимальные шансы, что он говорит правду, подумала она, все равно лучше его не поощрять, притворяясь, что она верит в подобные истории.

Однако, было трудно представить, что подобное можно придумать в качестве шутки. Она помнила все слово в слово и не находила ничего, что заставило бы разговор совершить столь неожиданный поворот.

Потом собралась обычная компания для бриджа. Они играли около получаса — и все это время тощая миссис Кейли с таким пылом наворачивала пироги, словно хотела поправиться, не сходя с места, а миссис Монро все время повторяла, что она сосет специальные леденцы, в которых совсем нет калорий, и вид людей, обжирающихся на ее глазах, ей неприятен. Миссис Монро была несколько туповата, поэтому несвоевременными советами заставила свою партнершу опуститься на три пункта.

Партнерша пребывала в ярости, но миссис Монро только хихикала.

— Вы никогда не угадаете, кого я видела с чьей-то женой, — внезапно сказала она громким шепотом.

— Кого же? — спросила миссис Кейли. — Мужа Дженет?

— И через миллион лет не догадаетесь. Это был мой муж!

Кэрри дернулась, будто получила удар током. Таких сплетен она еще не слышала.

— Ну, по крайней мере, твой Брюс хорошо разбирается в женщинах, — великодушно сказала миссис Кейли. — У него есть вкус. А вот когда изменяет мой муж, мне просто стыдно за него. Конечно, я думаю, он прилагает все усилия, но что он может, бедняга?

Остальные темы оказались такими же. Позже, когда Кэрри вспоминала об этом, то вздрагивала. Никогда еще она не принимала участие в таких сплетнях и надеялась, что больше никогда и не придется. Каждая подружка перемывала косточки не кому-то отсутствующему, а самой себе и своим близким. И из шкафов повылезали такие скелеты!..

На следующее утро пришло письмо от Барбары.

«Вчера вечером у нас была самая странная игра в баскетбол, — писала Барбара. — Наша команда играла против девочек из Государственного колледжа, и прямо посреди игры, когда наступил самый напряженный момент, и мы все завопили, как безумные, наш капитан, вместо того, чтобы бросить мяч по корзине, внезапно остановилась и сказала: «Скучно, девочки. Нужно стремиться к чему-то большему». Потом повернулась направо и с силой запустила мяч прямо в голову профессору Хэзлехерсту, который преподает у нас химию. Я уже писала о нем. А потом игроки обеих команд стали бросать мячи в зрителей. Можете вообразить, какой поднялся гвалт! Рефери свистел, все зрители завопили и ринулись к выходу, устроив свалку у дверей. Наконец, президенту Ньюсому кое-как удалось успокоить людей и остановить игру. Вызвали профессора Григгса, преподающую психологию, но она сказала, что у нее нет ни малейшей мысли, из-за чего все это произошло. Некоторые девчонки говорят, что это игорная мафия, что игроков подкупили, но это настолько глупо! Кто же будет делать ставки на наших играх? Так что данное происшествие остается тайной и, похоже, она никогда не будет раскрыта».

Кэрри читала с нарастающем изумлением, время от времени перечитывая отдельные строчки, чтобы убедиться, что она все поняла правильно. Но она все поняла правильно. В конце письма Барбара добавила кое-что еще, удивившее Кэрри не меньше, чем описание студенческой баскетбольной игры.

«И ты никогда не угадаешь, кто написал мне — твой дорогой сын, Джеймс! Впервые в жизни у него появилось желание написать хоть что-то своей сестре! Должно быть, это была для него настоящая жертва, ведь он заплатил целых три цента за конверт! Но серьезно, мамочка, я ужасно тронута. В глубине души он действительно хороший мальчишка. Написал всего несколько строчек, но сам факт, что он написал письмо… Я сохраню его и потом покажу тебе. Это действительно забавно».

Нужно сказать что-нибудь хорошее Джеймсу, подумала Кэрри. Она согласна с Барбарой, что он хороший мальчик. И в последнее время сильно изменился. Не то, чтобы он стал вести себя по-другому, вешать пальто на вешалку и не оставлять обувь посреди коридора, но в нем появилось что-то такое труднообъяснимое, из-за чего мать постоянно ощущала, что сын ее сокровище, радость и гордость.

Подобную гордость она испытала, когда они с Биллом впервые оставили мальчика на весь вечер дома наедине с телевизором.

Он искренне обещал им лечь спать в девять тридцать, когда она поцеловала его и напомнила: «Не забудь выпить стакан молока с бутербродом».

— И не забудь лечь спать в девять тридцать, — проворчал Билл.

— Он не забудет, — сказал Кэрри, — ведь он же обещал. До свиданья, дорогой.

Закрыв дверь, Билл сказал:

— Держу пари, что он не ляжет спать по крайней мере до десяти.

— Ты недооцениваешь его, — возразила Кэрри. — Он необыкновенный мальчик.

— Да нет в нем ничего необычного, за исключением того, что он наш сын.

— Нет, есть. Ты просто не замечаешь.

Билл снова проворчал что-то совсем неразборчивое, и разговор прекратился.

Романтика не для нашего брака, подумала Кэрри. Билл никогда не блистал вежливостью. Не считая, конечно, его отношения к женам приятелей. Меня он всегда считал саму собой разумеющейся, как и своих детей. Могу держать пари, что сегодня вечером он не станет относиться к остальным столь же небрежно, как ко мне. Я помню те времена, когда мисс Галлэгер еще не стала миссис Монро. Все носились с ней, как с тонким, хрупким цветком, о котором нужно нежно заботиться. Это учитывая, что сила у нее, как у лошади, на которую она, кстати, слегка похожа…

— Добрый вечер, миссис Гэмблер, — сказала она, когда они вошли в дом Монро. — Я так и думала, что мы застанем здесь вас и вашего мужа. Клара сказала, вы опасались, что будете не в состоянии прийти сюда, потому что заболела дочка. Как маленькая Элси?

— Спасибо, гораздо лучше.

Формальная вежливость была соблюдена, но Билл продолжал пялиться на нее, когда Клара Монро сказала:

— Сегодня будут показывать замечательную программу. Давайте посмотрим ее.

Кэрри не возражала. По крайней мере, если Билл будет смотреть телевизор, то вряд ли сможет одновременно таращиться на миссис Гэмблер. Хотя, кто его знает…

Клара оказалась права. Программа действительно обещала быть неожиданно замечательной.

Сперва появился конферансье и объявил имена известных актеров, которые появятся буквально через несколько минут. Затем последовала привычная реклама, после чего началась первая сценка с назваными актерами. Это была любовная сценка между великим любовником и известной леди. Она выжала бы слезы из глаз самого черствого зрителя. Вот только…

Любовник внезапно стал точной копией Билла, а леди превратилась в миссис Гэмблер. Кэрри протерла глаза, но ничего не изменилось. Тогда она осторожно скосила глаза на настоящего Билла и миссис Гэмблер, затем на Клару Монро и всех остальных. Казалось, никто не замечает ничего странного.

Она почувствовала, что больше не может этого вынести. В самый лирический момент Кэрри стиснула кулаки и вскочила.

— Остановите это! — вскричала женщина.

Любовник, похожий на Билла повернулся и пристально посмотрел на нее. Затем раздался телефонный звонок, и он снова изменился. Актер уже нисколько не походил на Билла. На нем красовалась десятигаллонная шляпа, шпоры и шестизарядный кольт на поясе. Он подошел к телефону, снял трубку и сказал:

— Когда закричит сова, напарник, бандиты соберутся в Красноглазом Ущелье, чтобы совершить набег. Нужно действовать быстро, чтобы остановить их, напарник.

Глаза Кэрри широко распахнулись. Его проникновенный голос был полон страсти и нежности, но вот слова…

Актриса тоже изменилась. Она больше не походила на миссис Гэмблер.

— Если мы пришпорим лошадей, напарник, — ответила она с нежной улыбкой, — то успеем организовать засаду в Проходе Белоголового Орлана. Поспеши, напарник, и мы дадим им урок, который они никогда не забудут.

Сцена, внезапно, погрузилась во мрак, но через пару секунд вновь осветилась, выбежал вспотевший конферансье и, запинаясь, сказал:

— Дамы и господа, из-за технических неполадок вы не сможете увидеть окончание этой замечательной постановки. А теперь хочу представить вашему вниманию знаменитейших Магов-жонглеров!

Все, до чего дотрагивались знаменитейшие Маги — жонглеры, казалось, было проклятым. Они все роняли, ломали и разбивали. Кэрри никогда еще не чувствовала себя настолько неловко, если не считать предыдущего сюжета.

Затем началась одноактная комедия. Она оказалась еще хуже. Знаменитые комики изрекали такие плоские шутки, что не понравились бы даже Джеймсу. Кэрри сидела, закрыв руками лицо, затем внезапно сказала:

— Это слишком ужасно. Клара, пожалуйста, выключите этот кошмар.

Клара Монро не стала спорить и быстренько выключила телевизор.

— Не понимаю, что с ними произошло, — сказала она. — В первом сюжете герой с героиней были похожи на вас, Кэрри, и мистера Гарбнера.

— На меня?

— Да нет, скорее, на Клару, — сказал мистер Монро.

— Мне кажется, мы все видели по-разному, — сказала Кэрри.

— Обычно это хорошие передачи, но сегодня вечером получилось нечто ужасное.

— За границей, кажется, случается подобное безумие, — сказал Билл. — И, похоже, оно заразно.

Все верно, подумала Кэрри. Оно заразно. Интересно, где и как оно проявится в следующий раз?

Домой они вернулись поздно и нашли Джеймса мирно спящим в кровати. Стакан из-под молока стоял в раковине. Очень послушный мальчик, подумала Кэрри, и сердце ее охватила радость.

Но и у Джеймса нашлись свои слабости. Она поняла это на следующий день, когда ей напомнили о книге. Это произошло днем, после того, как она прочитала еще одно письмо от Барбары. Раньше Барбара так часто не писала, но баскетбольный инцидент в колледже продолжал оставаться темой для обсуждения, и она не могла не поделиться с матерью. Но Кэрри чувствовала, что за этим скрывалось что-то еще. В Барбаре развивалось чувство ответственности. Она взрослела.

Только совсем недавно Барбара была крошечным младенцем, а уже скоро закончит колледж, выйдет замуж и…

Самым естественным образом Кэрри начала планировать детали будущей свадьбы Барбары. Хорошо, если это будет утренняя свадьба, думала она. А сколько людей нужно пригласить? Какие подавать блюда и сколько всего приготовить?

И эти вопросы напомнили ей о книге. В «Великолепной хозяйке» имелись ответы на все подобные вопросы. Но куда она подевалась?

Кэрри начала искать книгу, но «Хозяйка», казалось, специально спряталась. Ее нигде не было, ни в гостиной, ни в прихожей, ни в книжных шкафах, которые она осмотрела со смутной надеждой, что у сына внезапно случился приступ стремления к порядку.

— Как глупо, — наконец, пробормотала женщина. — Должно быть, мальчик отнес ее к себе в комнату.

Она поднялась по лестнице в комнату Джеймса. Но книги не оказалось ни на одной из полок. Зато когда она подняла подушку, то, наконец, нашла ее. А рядом лежал ее читательский билет. Книга была открыта где-то посредине, и на странице красовался отпечаток пальца Джеймса. По всему выходило, что Джеймс читал «Великолепную хозяйку». Но что могло побудить его к этому?

В этот момент она услышала, как хлопнула парадная дверь, на лестнице раздались торопливые шаги. Она повернулась и столкнулась с сыном.

— Джеймс, зачем ты спрятал эту книгу? Ты же сказал мне, что оставил ее в гостиной.

— Взгляни сюда, мамочка, — хрипло сказал он и внезапно сделал правой рукой странный жест. Кэрри почувствовала, что глаза ее остекленели.

Она очнулась от звонка. Кто-то звонил в парадную дверь. Она зажмурилась и тряхнула головой, на мгновение почувствовав себя очень странно.

— Мамочка… Пожалуйста, мамочка… — пробормотал Джеймс и снова сделал такое же движение.

На этот раз ее спас чей-то голос, проревевший в прихожей: «Овощи!» Очевидно, его владельцу надоело звонить, и он вошел в парадную дверь. «Вы заказывали овощи!»

Джеймс собирался сделать странное движение в третий раз, когда Кэрри начала действовать. Она не понимала, что происходит. Словно какой-то невидимка отдает ей приказ, который она неправильно истолковывает. Чтобы это прекратить, она размахнулась и изо всей силы отвесила Джеймсу пощечину. Он полетел на кровать.

Женщина замерла, напуганная своим поступком, когда торговец внизу снова заорал:

— Овощи! Послушайте, леди, я не могу торчать здесь весь день!

Она сбежала по лестнице и с трудом выдавила из себя:

— Оставьте здесь. Я заплачу вам завтра. Сейчас у меня нет времени. Пожалуйста, приходите завтра… Пет, подождите. Сейчас я поднимусь наверх, а вы через минуту снова прокричите: «Овощи!»

Она взбежала наверх, оставив его недоуменно чесать затылок.

Джеймс поднялся с кровати и выглядел скорее напуганным, чем рассерженным. Он снова сделал рукой это странное движение, но Кэрри не дала ему закончить. Ей даже не понадобился крик «Овощи!» Она прыгнула и схватила сына за руки. Затем попыталась связать его наволочкой. Джеймс был силен для своего возраста и бурно отбивался, но отчаяние придало матери сил, поэтому она победила.

— Лежи смирно, — приказала она. И взяла в руки книгу.

— Великолепный гипнотизер, — прочитала она. — Уильям Хэскинс. 2083 год. Издательство правительства США.

Почему датой публикации стоял 2083 год? Это же невозможно! Разумеется, книга была выдана по ошибке вместо «Великолепной хозяйки», но 2083 год? Невероятно! Она не могла быть написана и издана еще больше ста лет. Нельзя перепутать книгу с чем-то, чего еще не существует.

Словно в трансе она перелистнула страницу и прочитала:

«Гипноз не должен попасть в руки непосвященных, — прочитала она. — Это полезное, но в то же время самое опасное орудие в арсенале психологов. Важные открытия, сделанные в прошлом столетии, особенно начиная с 1978 года…»

В прошлом столетии, подумала она, это же имеют в виду нас.

Невозможно, снова сказала она. Это не могло быть издано в 2083 году. Или, это не будет издано до 2083 года. А важные открытия начнут совершаться с 1978 года, до которого еще двадцать с лишним лет. Тогда откуда эта книга появилась здесь?

«Эта книга не предназначена для общего пользования и может быть выдана лишь людям с медицинским образованием…».

Значит, не предназначена для общего пользования?

Она просмотрела содержание.

Гипноз общий — Гипноз прямой — Гипноз удаленный — Гипноз вторично удаленный — Общие законы направленного гипноза — Направленное гипнотическое поведение — Гипнотерапия — Массовый гипноз при помощи электромагнитных волн — Обратный электромагнитный эффект.

Содержание было невероятным. В книге насчитывалось около тысячи страниц. В ней содержалось много информации. Даже слишком много.

Она все еще не понимала, как эта книга попала в библиотеку, но, по крайней мере, одно стало ясно. Должно быть, Джеймс начал ее читать с самого первого дня. Или он понял, про что эта книга, или она написана таким образом, чтобы понять смог каждый. Во всяком случае, у него появился шанс изучить материал.

Прямой гипноз — это случай с Рирдоном.

Гипноз удаленный и Гипноз вторично удаленный — это случай с офисом Билла, их компанией, игравшей в бридж и с Барбарой в колледже.

Обратный электромагнитный эффект-это, наверное, те странные случаи с телевидением.

Она уставилась на связанного сына, которому на всякий случай заткнула и рот. Если бы она не получила открытку из библиотеки, если бы пошла получать книгу сама, а не послала за ней Джеймса, ничего бы этого не случилось. Но эта книга превратила его в маленькое чудовище.

Ее собственный ребенок! А она-то думала, что в последнее время он превращается в такого хорошего юношу! Он велел ей так думать под гипнозом? Наверное. Так же, как он попытается загипнотизировать ее опять. Стоит развязать ему руки, он щелкнет пальцами, и глаза остекленеют…

Она содрогнулась. Его нельзя освобождать. Но и оставить в таком положении тоже нельзя. Немыслимо же всю жизнь продержать ребенка связанным и с заткнутым ртом. Рано или поздно его придется развязать, хотя бы для того, чтобы он поел, и тогда…

Кэрри уставилась на книгу, которую продолжала держать в руках. Откуда она появилась здесь? Году эдак в 2083-м ее прочитал какой-то безответственный человек, а затем, как Джеймс, начал гипнотизировать всех подряд? И в итоге загипнотизировал кого-то, кто мог управлять машиной времени, и тот загипнотизированный отослал книгу в прошлое?

Она быстро взяла себя в руки. Глупо стоять тут и строить всяческие предположения, это не для такой практичной женщины, как Кэрри. У нее в руках тысяча страниц полезной, но опасной информации — настолько опасной, что она не может и представить. До сих пор Джеймс причинял окружающим практически незаметный вред, но если что-то пробудит его негодование, и ему захочется кому-нибудь отомстить, он станет самым опасным из всех живущих людей.

Она быстро пробежала глазами список глав. Он казался бесконечным.

Гипноз жестов — Механический гипноз — Средства постгипнотического самовнушения — и наконец, целый столбец различных вариантов Стирания.

Стирание показалось ей интересным. Что там предлагается стереть? И были еще различные подзаголовки: Стирание образов — Общие директивы стирания…

Она села и принялась читать с таким усердием, какого не проявляла уже много лет.

Часа через два ей показалось, что она знает, что делать. Сперва она поступила так, как было написано в книге, чтобы защитить себя от гипноза. Затем сказала:

— Джеймс, посмотри на меня.

Джеймс взглянул, и она начала стирание. Еще через час она решила, что он безопасен, и развязала его.

Затем села и написала письмо Барбаре. Она знала, что после того, как Барбара прочитает его несколько раз — сперва с замешательством, а второй и третий раз с чувством покорности, — то последует инструкциям матери и сожгет это письмо так же, как ранее сожгла письмо, посланное ей Джеймсом.

Из непосредственно загипнотизированных оставался лишь Билл. Рирдон? С ним все в порядке, решила она. Джеймс потренировался на нем в самом начале, после чтения первой или второй главы. Тогда он еще прочитал слишком мало, чтобы стать по-настоящему опасным. Но вот Билл…

Сразу после ужина у нее состоялся небольшой разговор с мужем. Это было быстро, это было просто, это было… сладостно. Когда она закончила, Билл ничего не помнил и чувствовал себя прекрасно. Он был прекрасен.

Она прочитала еще главу, которой собиралась воспользоваться на практике. Про Автостирание. Необходимо все правильно спланировать и тщательно продумать. По окончании же она бросила книгу в камин, как и внушила себе, пронаблюдала, чтобы она сгорела, старательно помешивая кочергой, чтобы не осталось целой и полстранички.

Все обо всем забыли. Все шло прекрасно. Просто ничего и не происходило.

А через несколько недель ей пришла открытка.

«Дорогая миссис, — прочитала она, — вы уже на две недели задержали книгу «Великолепная хозяйка» Вильгельмины Хопкинс, которая записана в вашей карточке. Пожалуйста, верните ее как можно скорее. За каждый последующий день просрочки вам будет начисляться один цент».

Что они имеют в виду? — недоуменно спросила себя Кэрри. Она не была в библиотеке несколько последних месяцев и не чувствовала за собой никакой вины.

— Джеймс, — крикнула она, — ты случайно не получал для меня в библиотеке книгу под названием «Великолепная хозяйка»?

— Черт возьми, мама, нет, — отозвался Джеймс из своей комнаты.

Fantastic Universe, October 1953

ПЛАНЕТА МЕРТВЕЦА

Снаружи было плохо из-за яростно палящего солнца. Внутри было плохо из-за невыносимого характера Сэма Уилсона.

— Учи уроки, — рычал он с яростью, удивляющей его самого, — иначе вообще не ступишь на эту планету.

— Хорошо, па, — послушно сказал Марк, хотя ноздри его побелели. Он вообще выглядел старше своих лет. — Но я не хотел ничего плохого…

— Мне не важно, чего ты хотел. Ты должен делать то, что я говорю.

Наступила тишина, нарушаемая лишь гудением вычислительной машины. Марк удивлялся самому себе. С тех пор, как Марк подрос, он никогда не создавал проблем. Конечно, Рода тоже не мешала ему, но Рода — совсем другое дело. Сэм был жесток и всегда черпал удовлетворение в мыслях о том, насколько он крут. Или, по крайней мере, каким крутым был когда-то. Рода была мила, нежна…

Он выбросил из головы мысли о ней и позвал:

— Марк!

— Да, пап?

Голос Сэма прозвучал более резко, чем он хотел. За последние несколько недель мужчина постоянно терял контроль над собой. Вот и сейчас, он собирался сделать сыну одолжение, но в итоге больше походил на рабовладельца, собирающегося избить своего раба.

— Выключи свою машину. Мы отправляемся наружу.

— Но я еще не сделал то, что ты мне задал…

— Я передумал.

Марк выглядел скорее обеспокоенным, нежели обрадованным, как будто отца, который с такой готовностью передумал, стоило опасаться.

Я все время на грани, подумал Сэм, и он из-за меня тоже. Я должен взять себя в руки.

Он давно уже проделал все необходимые исследования, такие, как содержание кислорода в атмосфере и наличие опасных микроорганизмов. Планета прошла проверку по всем пунктам. Светило, более белое, чем Солнце, было достаточно горячим, чтобы Сэм почти забыл о стуже, укоренившейся в его душе. Почти, но не совсем, тем более, что атмосфера, хоть и прозрачная, была тонкой и испытывала недостаток азота. Равнина открывалась всем ветрам, наводя его на мысли, что есть два вида заброшенности: та, что возникла еще до Человека, и та, которая возникает там, куда он приходит. Здешняя заброшенность казалась дочеловеческой.

— Похоже на кладбище, правда, пап?

Сэм резко обернулся. Десятилетние дети не должны знать о кладбищах. Тем более шестилетние дети, именно столько было Марку, когда ему пришлось участвовать в похоронах. Правда, Сэм не позволил сыну присутствовать, но, очевидно, это произвело на мальчика более глубокое впечатление, чем полагал Сэм. Наверное, он запомнил, что кладбище — это место, где осталась его мать. Возможно, он скучал по Роде не меньше отца.

— Она не похожа на кладбище, — сказал Сэм, — потому что здесь никто не похоронен. Скорее всего, мы — первые люди, ступающие на эту планету.

— И мы станем ловить здесь животных?

— Что-то не вижу я никаких животных.

Это был бизнес Сэма. Он отыскивал новых диковинных зверей, которых продавал зоопаркам и циркам. Но, фактически, он не столько стремился найти что-то новое, сколько не потерять то, что у него уже было.

Марк взглянул на солнце.

— Оно тоже одинокое, — произнес он со вздохом.

— Более одинокое, чем наш корабль?

— Не такое, но тоже одинокое.

Не согласен я с этим, мысленно сказал Сэм Марку. У нас ничего нет, кроме корабля, а вокруг лишь пустынный космос. Однако, чужое мнение следует уважать. Ты ведь почти такой же специалист по одиночеству, как и я. Разница лишь в том, что ты одинок, лишь когда вдали от людей. Я же одинок и в толпе. Именно поэтому я не имею ничего против такой планеты, как эта.

Он шел впереди, Марк неохотно следовал за отцом. Земля была каменистой, на ней росли лишь какие-то редкие, чахлые кустики серо-зеленоватых и коричневых оттенков. Вряд ли они могли поддерживать жизнь многочисленных популяций животных. Если здесь вообще есть какие-нибудь животные, они слишком малы, чтобы представлять интерес в качестве экспонатов.

Какое-то время они шли в тишине, потом Сэм спросил:

— Пойдем дальше?

— Мне бы хотелось закончить уроки.

Это было что-то новенькое.

— Ладно, — сказал Сэм и повернул обратно.

Они уже приближались к кораблю, когда Сэм услышал шорох гальки. Его рука автоматически потянулась к оружию, и он резко повернулся, чтобы оказаться лицом к тому, что могло представлять опасность. При этом он услышал, как нечто зарычало и метнулось прочь. Он не видел, кто это был, но слышал стук осыпающихся в овраг камешков, когда животное убегало.

— Похоже, мы здесь все же не одни, — сказал Сэм. — Интересно, кто бы это мог быть?

— Оно не очень крупное, — сказал Марк. — Большие животные не убегают.

— Да, если они глупы или никогда не встречали людей. Нужно поставить капканы.

— Ты думаешь, что если поймаешь его, то сможешь продать какому-нибудь цирку, пап?

— Сперва нужно посмотреть, на что оно похоже, — ответил Сэм, озираясь. — Раз мы встретил одно животное, то будут и другие. Странно, что я не увидел никаких следов.

Он рассеянно положил руку на плечо Марка и не заметил выражения лица, появившегося на лице мальчишки при этом неожиданном жесте.

Они уже вернулись на корабль, когда Марк спросил:

— Наверное, я должен приступить к занятиям по арифметике?

— Подожди минуточку, — сказал Сэм. — Мне нужно с тобой поговорить. — Он устало опустился в кресло, хотя не совершил ничего такого, что могло его утомить. Сын посмотрел на отца с надеждой. — Скажи, тебе нравится путешествовать со мной?

— Конечно, пап. Мне нравится быть с тобой.

— И не общаться ни с кем другим? Ни с детьми, ни вообще с людьми? Только со мной, постоянно задающим тебе уроки и проверяющим результаты? Ты не устал от этого?

Марк заколебался, затем преданно повторил:

— Лучше я буду с тобой, чем с кем-то чужим. Когда мама… когда мама была еще жива, она не хотела видеть никого, кроме нас.

— Я знаю, что ты чувствуешь. Но с тех пор прошло уже четыре года. Ты должен общаться с людьми, наблюдать, что они говорят, что думают и чувствуют. Этого ты не узнаешь из учебников и не сможешь получить от меня.

— Мне хочется остаться с тобой, — упрямо сказал Марк.

— Но я не самый хороший человек. Не думай, что я этого не понимаю. Я скупой и угрюмый, и эти черты моего характера все усугубляются. Я уже не могу жить среди людей. Но ты — можешь. Я тут подумал, что, может, стоит отдать тебя…

— Нет! — закричал Марк.

— Нет, не в приют или что-то в этом духе. Но у меня есть друзья, у которых тоже растут дети…

— Нет! Я ни к кому не пойду. Если ты отправишь меня силой, я убегу. Я хочу быть с тобой.

— Ладно, — сказал Сэм. — Но… но…

Он не знал, что именно «но», и пошел готовить ловушки.

Единственные животные, которые угодили в ловушку, оказались слишком маленькими, к тому же, они тут же разорвали себя пополам, и каждая половинка побежала в свою сторону. Но выяснилось, что животному, которое они слышали вчера, не нужны никакие ловушки. Позже Сэм снова услышал снаружи шум и осторожно вышел с оружием в руках. Животное благоразумно отбежало подальше и… залаяло.

Глаза Марка расширились. Последний раз он слышал такие звуки четыре года назад, но сразу же узнал их.

— Черт возьми, пап! Собака! Но как она очутилась здесь?

— Не знаю, — ответил Сэм. — Твои предположения так же хороши, как и мои.

— Но если мы — первые люди, посетившие эту планету… То это невозможно!

— Понятно. Но она здесь.

При звуках их голосов собака разразилась отчаянным лаем, но близко не подходила.

— Какой она породы, пап?

— Похожа на полукровку. Полукровка средних размеров, к тому же не очень красивая. Наверное, мне следует пристрелить ее, чтобы не мучилась.

— Пристрелить? Нет, не делай этого! Я хочу взять ее себе!

— Но, похоже, она слишком одичала, чтобы жить с людьми.

Собака тявкнула напоследок и убежала. Сэм заметил, что она направилась в том же направлении, что и в прошлый раз.

— Пап, а может, собаки и правда живут на других планетах?

— Только если их привезли туда люди.

— Значит, здесь может быть корабль?

— Здесь приземлялся корабль. Вряд ли он разбился, я бы заметил следы крушения, когда кружил тут перед посадкой. Собаку случайно забыли или оставили специально.

— Но может… может, здесь кто-то живет до сих пор?

— Вряд ли, — задумчиво сказал Сэм. — Она бегает здесь слишком свободно. Кроме того, никакие люди не стали бы жить без жилища. Но я не заметил никаких признаков дома или хижины.

— А могла она принадлежать кому-то, кто не является человеком?

— Нет, — с уверенностью сказал Сэм. — Только люди оказались в состоянии приручить собак. Раз здесь есть собака, значит, был человек. Это бесспорно.

— Она стала бы хорошим другом, — с тоской проговорил Марк.

— Только не эта. Она слишком много времени провела без людей и одичала.

Как я, мысленно добавил он.

— Я бы стал обучать его, — сказал Марк. — С ним бы не возникнет никаких проблем. Пап, я буду обучать его и кормить, и он станет одним из нас. И… как ты сказал, пап, мне было бы не так одиноко.

Дети легко не сдаются, подумал Сэм. У него появилась мысль, что из-за этой собаки теперь все переменится.

— Посмотрим, — пожал он плечами.

Они вернулись на корабль и принялись за еду.

Пока они ели, Сэм понял, что Марк не перестает думать о собаке. И эти мысли портили ему аппетит. Он даже впервые оставил на тарелке недоеденную протеиновую котлету.

— Что-то мне не хочется сегодня есть, — сказал он извиняющимся тоном. — Может быть… — Он вопросительно взглянул на отца.

— Доедай, и покончим с этим, — сказал Сэм. — У нас много продуктов. Я принесу что-нибудь для собаки.

— Но я хочу покормить ее сам. Па, я хочу покормить его, чтобы пес привык ко мне.

— У тебя еще будет такая возможность.

После еды Сэм пошарился в кладовой, выложил на тарелку искусственное мясо и вынес тарелку из корабля. Отойдя ярдов на сто в том направлении, куда скрылась собака, он поставил тарелку на плоский камень. Марк шел рядом.

— Ветер дует не в ту сторону, — проворчал Сэм. — Придется подождать.

Через десять минут ветер переменился, и если собака прячется где-то поблизости, она почует еду. Он оказался прав. Вскоре появилась собака, облаяла их, но уже не так отчаянно. Потом замолчала, несколько раз фыркнула, но благоразумно держалась поодаль.

— Иди сюда, глупая, — позвал Марк.

— Боюсь, она не подойдет, пока мы рядом, — сказал Сэм. — Если хочешь, чтобы она поела, следует отойти.

Марк нехотя отошел вместе с отцом. Собака приблизилась к еде и вдруг с жадностью, словно боясь, что пища убежит, накинулась на ее.

Прошло несколько дней. Они продолжали кормить собаку, и та стала относительно ручной. Она уже не лаяла на них и время от времени позволяла Марку приближаться на несколько шагов. Но не разрешала себя потрогать, и особенно опасалась Сэма. Сэм разглядел, что у нее на шее нет ничего, кроме короткого меха. Если ошейник когда-то и был, то давно уже потерялся.

— Так что мы никогда не узнаем, как ее зовут, — разочарованно сказал Марк. — Может, Принц, может Спот, а может — Пират.

Собака не отозвалась ни на одно из имен, какие только смог придумать Марк.

Побыв с ними не более получаса, собака всегда уносилась куда-то, очевидно, в свое логово.

— Она не привыкает к нам, — сказал Сэм. — Боюсь, что у тебя ничего не выйдет.

— Ему нужно немного больше времени, — возразил Марк. — Он привыкает ко мне. — Внезапно его поразил страх, и он добавил: — Ты ведь не собираешься улетать, пап? Мне казалось, ты хотел наловить здесь животных.

— Больших животных тут нет, — ответил Сэм. — А мелюзга, которая так ловко вырывается из ловушек, меня не интересует. Но мы остаемся. Это место не хуже любого другого. Так что мы пока не собираемся улетать.

На деле, даже пребывание на холодной планете было лучше, чем бесцельное мотание по пространству. Марк соскучился по товарищеским отношениям с кем-нибудь помимо отца, а поскольку всегда был непритязательным, собака стала бы для него неплохим товарищем. А кроме того, мысли о животном и попытка приручить его изменили что-то в них обоих. Сэм вдруг подумал, что уже несколько дней не огрызался на Марка.

Теперь стало вполне очевидным, что здесь нет никого, кто бы заботился о собаке. Она была очень голодной, и это показывало, что ее давно никто не кормил. Очевидно, чтобы прокормиться самой, она вынуждена охотиться на мелких, юрких местных зверьков.

Но Сэма озадачивало постоянное стремление собаки убегать куда-то в свое логово. И однажды, понукаемые любопытством, они с Марком проследовали за ней.

К этому времени собака уже привыкла терпеть их присутствие, так что ее было легко держать в поле зрения. Собака пробежала пару миль по каменистой земле вдоль ручья. Потом, неожиданно, остановилась, стала скулить и нюхать землю. А когда Сэм с Марком подошли, яростно залаяла на них.

Они обменялись непонимающими взглядами.

— Она ведет себя, как в самом начале, — заметил Марк.

— Там что-то есть, в земле, — сказал Сэм. — И я хочу выяснить, что именно.

И он снял с плеча ружье.

— Ты же не собираешься убивать ее, пап?

— Я лишь хочу ее усыпить. Шарик снотворного, какие я использую для ловли зверей.

Но одного шарика оказалось недостаточно. Потребовались три, чтобы животное задрожало и с остекленевшими глазами рухнуло на землю.

Когда они подошли, Сэм увидел с полдюжины камней, сложенных маленькой пирамидкой.

— Вернулся бы ты лучше на корабль, Марк, — сказал Сэм. — Это может быть неприятно.

— Ты думаешь… Ты думаешь, здесь кто-то похоронен?

— Весьма вероятно. И я собираюсь посмотреть, кто.

Используя плоский камень с острыми краями, как импровизированную лопату, Сэм начал рыть. Земля попалась твердой, а камень — не лучший инструмент, так что ему понадобилось полчаса, чтобы добраться до первых костей, и еще столько же, чтобы вырыть все.

Марк подошел сзади и посмотрел без тени отвращения.

— Я… я боялся, что здесь может лежать тело, пап.

— Я тоже. Но, похоже, этот человек умер так давно, что все сгнило, кроме нескольких металлических коронок. И никаких остатков обуви или одежды. И никаких признаков, как это произошло.

— Ты думаешь, это владелец собаки?

— Несомненно.

Оба поглядели на спящее животное. Потом Сэм пожал плечами и принялся зарывать неглубокую могилу. Потом Марк помог ему утрамбовать землю, и они положили камни на место.

Отец с сыном уже собирались уходить, когда Марк вдруг крикнул:

— Посмотри вон на ту скалу!

Глядя, куда показывал сын, Сэм увидел серую колонну футов четырех высотой, с гладкими боковыми гранями. Прямоугольные кристаллы таких размеров слишком редки в природе. Так что это, несомненно, дело человеческих рук и бластера, которым вырезали эту колонну из сплошного камня. Сперва Сэм подумал, что колонна является надгробием, но на ней не читалось никакой надписи. Имелось лишь тонкое углубление, опоясывающее колонну в нескольких дюймах от вершины.

— Что это такое, пап?

— Сейчас посмотрим. Очевидно, это какой-то мемориал. А что касается углубления…

Он положил ладони на вершину колонны и с силой дернул. Как он и ожидал, это оказалась что-то вроде крышки, а внутри лежала пластиковая коробка.

— Такую пластмассу больше не производят, — пробормотал Сэм.

— Открой же ее, — нетерпеливо попросил Марк. — Может, там говорится о могиле… И как зовут собаку.

Небольшого рывка было достаточно, чтобы коробка открылась. Внутри лежало несколько толстых листов бумаги. Сэм уставился на них.

— Конечно, здесь что-то написано. Но я не знаю, на каком языке.

— Мы скормим это нашему переводчику, — сказал Марк. — Возможно, он сумеет перевести.

— Да. Так и сделаем.

— Папа, а разве мы не возьмем собаку с собой?

— Нет, оставим ее здесь. Она скоро придет в себя.

Возвращаясь на корабль, Марк продолжал выказывать волнение, что было необычно для него.

— Знаешь что? — сказал он. — Держу пари, мы узнаем, как зовут собаку.

— Сомневаюсь, что там написано о таких пустяках.

— Но это совсем не пустяки. Вот увидишь, папа! Вот увидишь!

На корабле Сэм вставил листы в переводчик. Тот зажужжал.

— Прежде чем начать переводить, он должен определить, какой это язык, — пояснил Сэм.

— И сколько на это понадобится времени?

— Несколько минут, если повезет. Несколько часов, если нет. А после этого, сам перевод не займет много времени. А пока ждем, сможем перекусить.

— Я не голоден, — сказал Марк.

— Все равно, ты должен поесть.

— Ладно, немножко. Знаешь, о чем я думаю, пап? Когда я назову собаку по имени, она поймет, что я — друг, и подойдет ко мне. И станет моей.

— Не очень-то рассчитывай на это, — проворчал Сэм и подумал, насколько, должно быть, одинок его сын, раз все его надежды и мысли сосредоточились на этом полудиком животном.

Внезапно на панели переводчика загорелся еще один индикатор. Переводчик выбрал нужный язык и теперь принялся за перевод.

Через двадцать минут он закончил работать. Сэм взял листы и стал читать про себя. Мальчик подлез под отцовской рукой, чтобы увидеть, что тот читает, и невольно подтолкнул. Сэм выронил страницы, и в нем вспыхнул гнев. Но тут же Сэм понял, какие надежды и страхи лежат за ребячьим нетерпением, и не стал ругаться.

— Полегче, полегче, Марк, — пробормотал он, собрал с полу листы и сел. — Можешь читать у меня через плечо, если хочешь.

— Я только хочу узнать, как зовут собаку.

— Самое главное — как зовут ее владельца. Как здесь написано — Джулиан Хэгстром. И он путешествовал на космическом корабле вместе со своим братом Раулем.

Глаза Марка пробежали по строчкам.

— Гляди, пап, вот как зовут собаку — Аркем! Никогда не слышал о таком имени. Что оно значит?

— Не знаю, — рассеянно ответил Сэм, продолжая читать.

Но Марка и не интересовал ответ. Он выбежал наружу и стал кричать:

— Аркем! Аркем!

Но вокруг стояла тишина. Через пару минут он вернулся на корабль. На его лице читалось разочарование.

— Наверное, она не услышала меня. Она слишком далеко.

Сэм кивнул, отложил листы и уставился перед собой.

— Что-то случилось, папа?

— Что? Да нет, ничего. Я просто размышляю о том, что прочитал.

— Они ведь попали в аварию? Как это произошло?

— Это случилось, потому что их судно было гораздо хуже нашего. Джулиан Хэгстром погиб и брат похоронил его здесь. Рауль спрятал этот отчет в тайник в надгробной колонне, отмечающей могилу. Наверное, он что-то выгравировал на ней, но надпись стерли ветер и дождь.

— Наверное, это случилось давным-давно.

— Да, много лет назад. Похоронив брата, Рауль попытался отремонтировать корабль и улететь домой, но у него ничего не вышло.

— Откуда ты знаешь? Ведь он написал это послание ДО того.

— Если бы он попал домой, то мы бы узнали о нем. Мы бы наверняка узнали о нем, — безжизненно повторил Сэм. — И Рода — твоя мать — была бы до сих пор жива.

Марк озадаченно стал просматривать перевод.

— Здесь написано, что они пытались полностью остановить процесс старения. Что это значит? И что такое бессмертие, пап?

— Они с братом проводили какие-то научные разработки. Что-то такое, чтобы люди перестали умирать. У них на корабле было полно собак и других животных. И все погибли во время экспериментов — все, кроме Аркема. Они возлагали на пса большие надежды. Он пережил остальных и стал любимцем Джулиана. И тут случилась авария. Их методы не спасали от несчастных случаев. А может быть, они не рискнули поставить опыты на себе. После того, как Рауль похоронил брата, собака горевала, постоянно выла, и он решил оставить ее здесь. Корабль к тому времени потерял большую часть запасов кислорода, а очистительные механизмы почти не работали. Для одного человека было больше шансов выжить. Но это ему не помогло. Он затерялся где-то в космосе, иначе бы мы услышали о нем.

Снаружи раздалось низкое рычание.

— Это Аркем! — воскликнул Марк. — Сейчас увидишь! Посмотри, что будет, когда он услышит свое имя.

Он выбежал из корабля. Сэм медленно пошел за ним.

— Не ожидай слишком многого, Марк, — сказал он почти с жалостью.

Марк не слышал его.

— Аркем! — кричал он. — Аркем! Аркем!

Собака по-прежнему держалась на расстоянии и виду не показывала, что узнала свое имя. Сэм обнял сына за плечи.

— Аркем! Аркем! Ко мне, Аркем!

Собака зарычала.

На глаза мальчика навернулись слезы.

— Она не узнает свое имя! Она не узнает даже свое имя! Аркем!..

— Бесполезно, Марк. Она забыла, что у нее когда-то было имя. Боюсь, тебе придется оставить надежду, что ты когда-либо подружишься с ней.

— Но как можно забыть свое собственное имя?

— Можно, если прошло восемьсот лет. Да, Марк, все это произошло восемьсот лет назад. Поэтому я не узнал язык. Аркем бессмертен. И во время своей долгой жизни он забыл не только свое имя, но и хозяина, ради которого остался здесь. Если бы каким-то чудом воскрес Джулиан Хэгстром, то я уверен, что собака не узнала бы его. В ее памяти осталась лишь неясная, хотя и сильная связь с кучкой камней. Она не понимает, почему защищает их. Она так долго прожила вдали от людей, что в ней остались лишь некоторые инстинкты.

— Я стану ее обучать, — сказал Марк. — Можно ведь что-то забыть, по потом память возвращается. Он заново выучит свое имя, Аркем.

— Бесполезно, — вздохнул Сэм. — Восемьсот лет она охраняла кучу камней. Она никогда ничего не вспомнит, кроме этого. Я лучше куплю тебе другую собаку.

— Ты хочешь сказать, что мы полетим на Марс или Землю?

— Куда-нибудь, где есть цивилизация и где живут люди. Тебе вредно жить в космосе в одиночестве.

— Нет, папа, ты не избавишься от меня!

— Я не пытаюсь избавиться от тебя, — твердо сказал Сэм. — Мне тоже незачем болтаться по космосу. Так что я буду с тобой.

— Ну и дела! Ты не шутишь? Ты не передумаешь?

Восхищенное, но неуверенное выражение лица сына потрясло Сэма.

— Не передумаю, — ответил он. — Я полагаю, что все когда-либо кончается. И горе тоже.

Внезапно, безо всякой причины, собака залаяла на них и стала отступать, шерсть на загривке встала дыбом.

— Она здесь несчастна, но будет еще несчастнее без этих камней. Возможно… — Марк не видел, как Сэм потянулся было к ружью, но тут же опустил руку. — Нет, не мое это дело. Возможно, когда-нибудь ей повезет, и она умрет.

— Что ты сказал, папа?

— Ничего важного. Идем, Марк. Мы возвращаемся к цивилизации.

Через час корабль поднялся в воздух. Сквозь гул двигателей Сэм услышал, — вернее, ему показалось, будто он слышит, — печальное поскуливание существа, бессмысленное горе которого обречено длиться вечно.

Galaxy Science Fiction, February 1955

ЗАБЫТАЯ ОПАСНОСТЬ

Единственное, что помнил Крузо — совсем недавно ему угрожала какая-то смертельная опасность! Он понятия не имел, что это было, и почему он очутился в болоте. Но именно тогда он понял, что может творить чудеса.

У него появилось чувство, что он должен что-то вспомнить, что-то срочное, имеющее отношение к той опасности.

Но думать об этом было трудно. Трудно думать вообще. В голове ощущалась мякина, словно он слишком долго спал, только что проснулся и не может сообразить, где находится. Конечно, он это поймет, как только встряхнется и придет в себя. Но пока что этого не случилось, и вокруг все незнакомо.

Темно. Вдалеке он с трудом различал смутные силуэты кустов, моста, деревьев. Рядом горел костер, на котором кипел большой котелок. Вокруг костра сидели четыре человека в рваной одежде. Свет от пламени падал на лица. Крузо тщательно осмотрел их и понял, что все они ему незнакомы.

Первым сидел уродливый мужлан с трехдневной щетиной на щеках. В развороте плеч, в легкой сутулости, в том, как он поглядывает вокруг прищуренными глазами — во всем чувствовалась недюжинная сила. Другой был маленький, с острой бородкой и блестящей лысиной. Первого, как он узнал из разговора, звали Ангел, а второго — Профессор. Оставшиеся двое ничем не выделялись. Их лица странно отсвечивали в неверном свете костра.

Он не знал, как их зовут, но понимал, что имена не имеют значения. Единственное, что имеет значение, это серьезная опасность, о которой он не может ничего вспомнить.

Ангел что-то зачерпнул из костра длинной ложкой, коротко сказал: «Готово», и принялся разливать половником дымящуюся смесь. Мужчины подходил к нему с большими оловянными чашками, затем пятились, тут же принимаясь за еду. Большую часть Ангел оставил себе, но сперва наполнил еще одну чашку, подошел к сидящему, запнулся о его ноги, но смог удержать равновесие, не пролив ни капли, и протянул со словами: «Держи, Крузо».

Крузо. Странное имя. Вообще не его имя. Но он машинально ответил: «Спасибо».

Ангел зачерпнул полную ложку тушеного мяса, жадно проглотил и сказал:

— Эй, мужики, кажется, он начинает приходить в себя.

Все столпились вокруг него. Профессор, пристально всматриваясь острыми глазками, спросил:

— Теперь вы вспомнили свое настоящее имя?

— Ничего я не вспомнил, — покачал он головой. — Как я здесь очутился?

— А вы и этого не помните?

— Я же только что сказал, что не помню ни черта, — с раздражением ответил он.

— Не стоит сердиться, дружище, — продолжал Ангел. — Я бесплатно кормлю и забочусь о тебе и твоем приятеле уже целых две недели. Ты и этого не помнишь, да?

— Я ничего не помню. За исключением того, что существует какая-то опасность.

— Железнодорожные полицейские, которые погнались за нами, — сказал один из мужчин. — Он вспомнил их.

— Полицейские? Нет, там было что-то еще, что-то гораздо хуже.

— Как вы считаете, Профессор, — спросил Ангел, — к нему когда-нибудь вернется память?

— Надеюсь, что да, — ответил маленький лысый человек. — Когда я нашел его, бродящим возле болота, он, казалось, пребывал в полной отключке. А, отдохнув несколько дней, стал понимать, что творится вокруг. Но он по-прежнему ничего не помнит. Хотя не исключено, что человеческий мозг никогда ни о чем не забывает, просто иногда память уходит в подсознание, где и хранится, готовая восстановиться при удобном случае. Все может быть, хотя по этому вопросу до сих пор нет единого мнения.

— Но ему все же становится лучше, — возразил Ангел.

— Да, и это говорит о том, что шанс все — таки есть. Я думаю, теперь он уже не станет забывать происходящее, а со временем, возможно, вспомнит, кто он такой на самом деле. А пока что он как моряк, потерпевший кораблекрушение и попавший в совершенно чужую страну. Именно поэтому я назвал его Крузо. — Профессор задумчиво улыбнулся. — Возможно, ему повезло больше, чем кажется. Я бы многое отдал за способность забывать.

— На этом и остановимся, Профессор. Это произошло слишком давно.

— Но я все помню так ярко, словно это случилось вчера. Странно, почему весь виски и джин, который я выпил, не притупили воспоминаний. Я успешно занимался своей профессией, господа. Я уже стал адъюнкт-профессором английской литературы, признанным авторитетом по романам. Меня впереди ждала прекрасная карьера. И вот однажды, когда я возвращался с женой с Рождественской вечеринки, автомобиль пошел по льду юзом…

Тяжелая рука Ангела легла на плечо.

— Ладно, Профессор, не стоит больше об этом. Я знаю, где можно достать выпивку на завтрашнюю ночь. Будем праздновать, и вы обо всем забудете.

Крузо слушал их с интересом. У него было смутное ощущение, что он уже слышал историю Профессора о гибели его жены, как будто ему рассказали ее до того, как он встретил Ангела с компанией. Но это все настолько неопределенно, что он не мог сказать, было ли это наяву. К тому же, чувство опасности не исчезало. Необходимо что-то сделать, причем сделать быстро. Но что?

Его охватил гнев, гнев и раздражение. Крузо в тишине доел тушеное мясо, ощущая слегка неприятный привкус. Мешало ощущение, что он привык к лучшей еде — хотя наверняка такое мясо входило в его рацион все последние недели.

Костер догорал. Мужчины тихонько переговаривались.

— Таким образом, — услышал он голос Ангела, — полицейский мне и говорит: «Убирай отсюда свою задницу, пока цел». И тогда, — в грубом голосе послышался смех, — я провожу на нем «мельницу», и он летит с моста. Затем вылезает, отряхивается и говорит: «Вот теперь я вспомнил, где видел тебя. Ты Ангел Смерти. Я видел твои поединки с Макжинти В Маске!»

Ангел был рестлером. Профессор преподавал литературу. И если бы Крузо спросил остальных, кем они были раньше, те не затруднились бы с ответом. А кем был он сам?

В голове было светло и пусто. Он сидел, уставившись в пустую чашку, и задавался вопросом, если ли пытка сильнее той, когда нужно что-то вспомнить, но вспомнить не можешь.

Вскоре разговоры стихли. Мужчины устроились в траве, натянули на себя старые, изношенные одеяла и захрапели. Вокруг разметалась ночь, костер превратился в груду тлеющих угольков. Крузо слушал пение сверчков и тихий плеск воды под мостом. Время от времени какой-нибудь уголек со слабым треском рассыпался фонтанчиком искр.

Он не мог уснуть. Он достаточно спал в течение последних недель. Пора уже проснуться и понять, что он должен сделать. Но сперва нужно вспомнить, что случилось. Где его встретил Профессор? Он бродил возле болота. Но что, спрашивается, он делал у какого-то болота?

Медленно тянулась ночь, пока он пытался поймать ускользающие воспоминания. Уже и сверчки смолкли, остался лишь едва различимый плеск воды. А через некоторое время он услышал новые звуки. Хруст сучков под башмаками, скрип подошв по земле. Сюда приближались люди.

Он резко сел, словно понял, что это и есть та опасность, которой он боялся.

— Ангел! — позвал он.

Экс-рестлер проснулся, а с ним и Профессор.

— Это могут быть полицейские, — хрипло прошептал Ангел. — Когда у фермеров пропадают цыплята, они думают на нас. Так что лучше убраться отсюда подобру-поздорову.

Он поднялся и пошел в направлении приближающихся звуков. Крузо слышал тяжелое дыхание остальных, словно они продолжали храпеть, несмотря на то, что уже проснулись. Все были начеку, но не слишком обеспокоены. Нет, это не та опасность, которой он должен бояться. Настоящая опасность более глубокая, более скрытая…

Кто-то шумно споткнулся, из темноты раздался голос:

— Эй, ты, стоять!

— А теперь бежим, — сказал Ангел и ринулся вперед. Он обо что-то споткнулся, выругался, но не замедлил бега.

Бежать оказалось легко, тем более, что Крузо стал лучше видеть. Они направлялись к вершине пологого холма. Но на полпути дорогу им перерезали двое с винтовками. Они взяли ружья наизготовку, и один зло бросил:

— Ну, держитесь, задницы!

Отступать было некуда. Ангел остановился, остальные встали рядом, не считая медлительного, отставшего от остальных Профессора. Не раздумывая, Крузо поднял руку так, словно в ней был пистолет, и прицелился пальцем в мужчин с винтовками.

И их винтовки взорвались, разлетелись на кусочки, а лица мужчин залила кровь. Ангел мгновенно оценил ситуацию.

— Не мешкайте, парни, — бросил он и помчался вперед.

Но лишившиеся винтовок мужчины потеряли сознание прежде, чем он добрался до них.

Позади раздались сердитые возгласы, когда преследователи поняли, что ловушка не сработала.

— Они уже решили, что мы у них в руках, — захихикал Ангел.

— Когда увидят, что стало с их парнями, желание нас догнать исчезнет.

— А что, вообще-то, произошло? — спросил один из мужчин.

— Этот парень лишь показал рукой…

Ангел резко обернулся.

— Он? Мне показалось, будто кто-то бросил из-за моей спины гранату. Но не было времени выяснять, кто это сделал…

— Никто не бросал никакую гранату. Он только показал на них пальцем.

— Пальцем? И винтовки взорвались? Но это же невозможно!

Все окружили Крузо и уставились на него глазами, переполненными страхом.

— Как ты это сделал, дружище?

— Не знаю, — покачал он головой. — У меня лишь появилось чувство, будто в моей руке пистолет, и все, что мне оставалось сделать, так это прицелиться. Так я и поступил. И винтовки взорвались.

— Прицелься в дерево.

Он направил руку на дерево. И ничего не произошло.

Ангел потряс головой, словно пытался вытрясти из ушей воду.

Силач выглядел встревоженным и изумленным.

— Здесь что-то не так, но мы не можем сейчас разбираться с этим. Нужно убираться отсюда.

Теперь преследователи были более осторожны, и через некоторое время Крузо понял, что острая опасность миновала. Все остановились, чтобы отдышаться. Двое мужчин, однако, не собирались задерживаться.

— Ну, пока, друганы. Здесь разойдемся. Мы собираемся поймать попутку и направиться на север.

Казалось, они стремились поскорее уйти от Ангела и его друзей. Крузо не жалел об их уходе. Он были странными, и он вовсе не наслаждался их компанией. Кроме того, он чувствовал, что они ничем не помогут, когда придет настоящая опасность, которая все время тревожила его мысли. Профессор… ну, профессор — другое дело.

Настойчивый ум Ангела вернулся к теме их таинственного спасения.

— Расскажи, Крузо, как ты это сделал? — попросил он. — Нам ты можешь признаться. Мы никому не выдадим твою тайну.

— Я понятия не имею, — ответил Крузо. — Как я уже сказал, я всего лишь показал на них пальцем.

— А что ты еще умеешь?

— Откуда мне знать? Я даже не подозревал, что это-то сделаю.

— Я думаю, — сказал Профессор, — это навыки, оставшиеся от прежней жизни даже после того, как разум оказался серьезно поврежден. Наверняка, вы привыкли пользоваться оружием…

— Оружием? Вы хотите сказать, что я был солдатом? Куда тогда подевалась моя форма?

— Не знаю, — медленно протянул Профессор. — Когда я встретил вас у болота, на вас не было ничего. Тело было грязное и местами обожженное, как после какого-то взрыва. И ни клочка одежды, чтобы пролить свет на то, кем вы были раньше. То, что на вас сейчас, включая комбинезон, я позаимствовал с бельевой веревки…

— Но могли же на том болоте остаться обрывки одежды.

— Вряд ли их можно отыскать. Болота имеют привычку поглощать все, что на них оставляют.

— Но должно же там остаться хоть что-то. Во-первых, как я добрался до этого болота? И что за взрыв сорвал с меня одежду?

— Самолет, — внезапно сказал Ангел. — Возможно, вы потерпели авиакатастрофу. Помню, пару месяцев назад фермеры рассказывали о летающем в небе самолете.

— Но если я находился в самолете, значит, крушение должно произойти в болоте, там же и обломки самолета.

А также, где-то там должна скрываться и опасность, подумал он.

— Я возвращаюсь туда, — внезапно сказал он.

— Разумеется, я пойду с вами, — поспешно сказал Профессор. — Как человек, подобравший вас в беспомощном состоянии, я чувствую некоторую ответственность.

— То же самое я чувствую по отношению к тебе, Профессор, — усмехнулся Ангел. — Я чувствую это с тех пор, как увидел, как тобой помыкает Монах Кромо. Он примерно моих размеров, — объяснил он Крузо, — и тоже был рестлером. Он думал, что Профессор его собственность. Так что мне пришлось указать ему на это заблуждение. Сколько с той поры прошло времени? — спросил он Профессора. — А то я вечно путаюсь в счете.

— Лет пять-шесть назад.

— Но знаешь, приятель, ты уже не такой беспомощный. Кое-чему ты у меня все же научился.

— Спасибо за комплимент, Ангел, — улыбнулся Профессор. — Ну что, идем?

Опасность была еще далеко. Крузо чувствовал, что она поджидает их на болоте. А туда предстоял долгий путь по пыльной дороге. Разумеется, пешком. Никто не собирался их подвозить, напротив, любой водитель, бросив взгляд на колоритную троицу, жал педаль газа и мчался прочь. Фермеры спускали собак, и лишь мрачное лицо Ангела и железные мускулы не давали собакам порвать путников, а фермерам — избить.

Теперь Крузо отлично помнил все, что происходило. Он мог без проблем вспомнить, что случилось вчера или позавчера. Но лишь до того момента, когда он впервые осознал себя сидящим у костра. Дальше память резко тормозила и обрывалась. Что же он делал до этого времени?

Пока они шли к болоту, он узнал кое-что еще. Люди здесь выглядели странно. Он подумал о том, что двое бродяг, которые были с ними раньше, тоже выглядели странно. И говорили фермеры с каким-то акцентом, режущим ухо. Интересно, подумал он, люди, живущие здесь всю жизнь, так плохо выучили свой родной язык.

Однажды, когда Ангел отправился на поиски еды, появилась большая собака и стала облаивать Профессора и Крузо. Обычно, собака, которая лает, никогда не укусит. Но Крузо не понравился злобный огонек в ее глазах и неприятный вид клыков. Поэтому, когда животное сделало рывок в их сторону, он резко щелкнул пальцами и сказал: «Скар!»

Собака замолчала, словно озадаченная. Профессор рассмеялся.

— Не думаю, что это его имя, — сказал он и поднял с земли камень.

Собака тут же умчалась от них со всех ног.

— Скар — не имя, — задумчиво сказал Крузо. — У меня такое чувство, что это — команда. Когда она сопровождается щелчком пальцами, то приказывает животному убираться в свой угол.

— Интересно, — заметил Профессор. — Значит, вы начинаете кое-что вспоминать.

— Не совсем. Я все еще реагирую автоматически, бессознательно. Прежде, чем я щелкнул пальцами, я не знал, что собираюсь делать. И при этом я не понимал, что означает это слово.

— По крайней мере, начало положено, — счастливо сказал Профессор. — Скоро вы вспомните все свое прошлое.

Ангел вернулся, гордо неся жесткого, но все же съедобного цыпленка. Профессор и Крузо поздравили его, затем приготовили цыпленка и с жадностью съели. Крузо поразило, что цыпленок тоже странный на вкус. Или, может, цыпленок обычный, а лишь его вкус изменился? Пожалуй, это так, подумал он. Ощущение, имеет еда приятный или неприятный вкус, зависит от памяти, а моя память проявляется все сильнее.

Вечером того же дня они расположились на ночлег на краю поля со жнивьем. Темнело. Ангел начал рассказывать о своей прошлой жизни, о триумфальной карьере рестлера, о большом приключении в Голливуде, где он снимался в фильме. Он играл там комическую роль, этакий фон для главного героя. У Крузо не было причин сомневаться в его рассказе, но все равно он счел приключения Ангела невероятными. Жизнь, описанная бывшим рестлером, казалась безумной, совершенно абсурдной. Он и представить не мог себя живущим подобной жизнью.

Он стал всматриваться в небо и вскоре понял, что небо тоже не выглядит «нормальным». Это явно не то небо, под которым он прожил большую часть своей жизни. И мысль о том, что можно жить под разным небом, не удивила его. Это была привычная ему мысль.

Через два дня они добрались до болота.

— Я нашел вас здесь, — Профессор неопределенно махнул рукой. — Вы бродили тут, покрытый грязью.

Звучало это странно, но все же не выглядело настолько опасным, как он ожидал.

— А почему мы ушли отсюда? — спросил он. — Почему не стали искать потерпевший крушение самолет?

— По одной простой причине, — тихо ответил Профессор. — Тогда я еще не знал, что есть самолет. И еще одно — потому что мы были… ну, мягко говоря, непопулярны.

— Почему? Почему мы были непопулярны?

Его прервал смешок Ангела.

— Потому что людям не нравится недосчитываться своих цыплят.

— Понятно.

— И еще одежда, — добавил Профессор. — Помните, что я дал вам одежду, висевшую на бельевой веревке? Возможно, следовало упомянуть, что жена фермера пыталась получить от меня оплату при помощи дробовика.

Крузо медленно кивнул.

— Но теперь о нас должно быть позабыли.

— Надеюсь, что так. Конечно, придется приложить усилия, чтобы не привлекать к себе внимания.

Они двинулись вглубь болота. Оно выглядело мрачным, но не пугающим, подумал Крузо. Возможно, последние несколько недель здесь не шли сильные дожди, так что поначалу они двигались посуху, огибая грязные пятна там, где обычно стояла вода. Но чем дальше они углублялись, тем более жидкой становилась грязь. Кроны деревьев закрывали небо, и бродяги шли по мягкому ковру из мха и прелых листьев. Появился неприятный запах, запах грязи, стоячей воды, мертвых зверушек и нечистого, зловонного болотного газа.

— Куда мы направляемся? — встревоженно спросил Ангел. — Уже темнеет…

— Еще не так уж и темно, — сказал Крузо. — Но я не вижу никаких следов авиакатастрофы.

— Я тоже, — согласился Профессор. — Однако, болото покрывает более двадцати квадратных миль. Потребуется много времени, чтобы исследовать его целиком.

И Крузо почувствовал, что где-то здесь прячется постоянно висящая над ним опасность. Внезапно он задался вопросом, а что, собственно, он ищет? Разбитый самолет? Нет, этого мало. Разбитый самолет не объяснит, почему народ здесь необычно одевается и разговаривает, почему еда имеет странный привкус, и даже небо и то непривычное.

На следующий день Ангел угодил ногой в капкан. Разжимая стальные челюсти, Крузо размышлял о другой ловушке, в которую угодил сам и из которой будет не так просто выпутаться. Интересно, она уже захлопнулась или только собирается?

Ругательства Ангела отвлекли его от этих мыслей.

— Не надо так говорить, Ангел, — тихо сказал Профессор. — В конце концов, ты же освободился. А вот тут я вижу еще один капкан — и в нем кто-то есть.

Глаза Ангела блеснули.

— Это опоссум. Он хорош на вкус, — Ангел рассмеялся. — Вот удивится хозяин капканов, когда увидит, что оба захлопнулись, но в них — никого.

Однако, вскоре им оказалось не до смеха. Позже в тот же день они встретили этого хозяина, и стало совсем не смешно. У мужика имелась винтовка и, когда Ангел неосторожно наступил на сучок, тот мгновенно прижал приклад винтовки к плечу. Ангел бросился на землю, и пуля срезала листья у него над головой.

А затем винтовка охотника взорвалась так же, как и предыдущие. Охотник уставился на то, во что превратилось оружие, затем бросился бежать.

— Ты опять прицелился пальцем, — сказал Ангел.

— Нет, — ответил Крузо. — Не в этот раз. Я только хотел прицелиться.

— Возможно, ты только подумал об этом. Возможно, ты делаешь это силой мысли.

— Но это чепуха!

— Удивительно, — сказал Профессор. — Дальше болото особенно грязное. Придется идти по пояс в воде и грязи. Я помню, какой вы были грязный, когда я нашел вас. Значит, вы точно проходили здесь. Вот если бы мы могли осушить это болото…

— Это уже когда-то пытались, — сказал Ангел. — И ничего не вышло.

— Но предположите, что Крузо укажет на него пальцем и подумает: «Болото, высохни!» Интересно, что тогда произойдет.

Они оба уставились на Крузо.

— Да ничего не произойдет, — сердито сказал он.

— Откуда ты знаешь? — сказал Ангел. — Допустим, Профессор прав. Допустим, оно высохнет. Так что попробуй, только представь это.

— Я отказываюсь выставлять себя на посмешище.

— Глупость, — заметил Профессор, — состоит как раз в том, чтобы не пробовать.

— Да, тот охотник вернется с дружками, — добавил Ангел. — Он не даст нам уйти тем же путем, что и пришли. Придется идти вперед. А я очень не хочу, чтобы все вымазались, как свиньи. Давай, парень, укажи на болото пальцем и мысленно произнеси волшебные слова.

Крузо действительно почувствовал себя глупо. Если бы его спутники проявили хоть капельку скепсиса, он никогда бы не осмелился сделать это. Однако, терять ему нечего. Он указал пальцем на темную, грязную воду, на завалы, на груды гниющих кувшинок, и сосредоточился.

— Думайте сильнее, — потребовал Профессор.

Он снова сосредоточился и внезапно забыл про своих компаньонов. Стена пламени пронеслась по болоту, испаряя его. Он услышал крик Ангела и открыл глаза. Пламя исчезло, исчезла вода, а также вся растительность. Перед ним расстилалась равнина, покрытая твердой, сухой глиной.

— Ты сделал это, — со страхом сказал Ангел.

— Вовсе нет, — сердито ответил он. — Невозможно сделать такое одной силой мысли.

— Я не могу, — сказал Ангел, — но не ты. Это просто волшебство.

— Давайте не будем думать, что это такое, — улыбнулся Профессор. — Главное, что болото осушено, и мы можем без помех двигаться дальше.

Они пошли вперед и через четверть мили достигли своей цели.

Определить ее местонахождение оказалось легче, чем он представлял. И как только он увидел ее, то сразу понял, что это такое.

Ангел остановился и со страхом сказал:

— Это не самолет.

Да, это не самолет. Это было построено не для того, чтобы летать над планетой. Это было построено, чтобы связать одну планету с другой, одну звезду с соседней. Всего лишь пятьдесят футов в длину, но это была красивая, мощная штука, обтекаемая, чтобы уменьшить трение воздуха при полете в атмосфере. И Крузо многое вспомнил. Вход находится возле носа. Дверь автоматически закрывается после того, как из нее выходят, сливается с обшивкой корабля, но если подойти и положить руку на определенную пластину…

Он подошел и заколебался.

— Это… это в самом деле космический корабль? — нетерпеливо спросил Профессор.

— Да. Люк находится здесь. Я, должно быть, потерпел аварию в болоте и почему-то потерял память.

— Но как… как он открывается?

— Вот как.

Крузо поднял было руку, чтобы коснуться пластины, и внезапно его вновь охватило чувство опасности. И теперь он понял, откуда оно исходит. Не от корабля. Нет, не от корабля. А от Профессора, маленького, слабого человечка, который защищал его.

Крузо резко обернулся и увидел, что лоб Профессора покрыт бусинками пота. Профессор напрягся, как струна, надеясь, что Крузо откроет люк, так ничего и не вспомнив. Но его надежды не сбылись. Последние несколько дней память постепенно возвращалась к Крузо. А при виде корабля он вспомнил все. Все.

В руке Профессора Крузо заметил блеск металла.

— Так я и думал, — сказал он. — Так я и думал.

Нижняя челюсть Ангела отпала.

— Что происходит? — запинаясь, с трудом проговорил он. — Профессор, ведь это же не оружие, не так ли?

— Это намного больше, чем оружие, — тихо сказал Крузо. — Это то самое волшебство, которого ты боялся. Я прицеливался пальцем, потому что действительно привык к такому оружию. Но было-то оно у Профессора. Это Профессор заставил винтовки взорваться, а поскольку он не хотел, чтобы кто-то узнал, что оружие у него, то свалил все на меня.

— К тому же, это мешало тебе вспоминать, — сказал Профессор. — В конечном счете, это мешало тебе вспоминать.

— Точно. И раз уж ты сумел осушить болото, то с легкостью мог убить меня. Но с этим ты не спешил, по крайней мере, пока я не вспомнил, кто ты такой.

— Послушайте, — сказал Ангел. — Я что-то ничего не понимаю. Я знаю Профессора лет пять-шесть…

— Только не этого, — сказал Крузо. — Возможно, настоящий Профессор действительно нашел меня. Но когда появился мой друг, то, поизучав его какое-то время, он убил настоящего Профессора и занял его место. Он великий имитатор, мой друг. Фактически, меня послали, чтобы поймать его и доставить обратно на родную планету. Он может превратиться в любого человека, даже в гуманоида, имеющего мало общего с человеком. Так что превратиться в Профессора ему раз плюнуть. Или ты хочешь сказать, что ничего не заметил?

— Ангел и не мог ничего заметить, — рассмеялся Профессор. — Разве ты еще не понял — он же полуслепой. Вечно спотыкается, теряет вещи. Он плохо видит даже при свете. К тому же я действительно хорош.

Ангел попытался разобраться в свалившихся на него фактах, чтобы хоть что-то понять.

— Так ты убил настоящего Профессора? — с болью в голосе сказал бывший рестлер. — Он не сделал никому ничего плохого. И ты убил его?

— Конечно. Мне приходилось убивать и людей поважнее, чем он.

— Он сказал правду, Ангел, — сказал Крузо. — Он — опытный убийца. Но его мастерство сейчас ему не поможет. Я ему нужен, чтобы открыть люк и управлять кораблем. Но я не сотрудничаю с убийцами.

Ангел ухватился за то, что был в силах понять.

— Грязный убийца, — бормотал он себе под нос. — Крыса. Маленький человечек проигнорировал его.

— Ты очень умен, Тлаксон — вспомнил теперь свое имя? Ты всегда был умен, и когда понял, что случится крушение, заблокировал управление, так что теперь управлять кораблем сможешь только ты. А настолько хорошо я не смогу тебя имитировать. И по этой причине я не смог сбежать с этой планеты без тебя. После крушения, когда я пришел в себя от шока, то первым делом осмотрел двигатели корабля. Они не повредились, но управлять кораблем я не мог. Мне требовалась твоя помощь. А ты валялся без сознания. Сидя в пилотском кресле, ты ударился сильнее, чем я, и много часов пробыл без сознания. А когда очнулся, то оказалось, что ты вообще ничего не помнишь. Так что мне по-прежнему не было от тебя никакой пользы. Я взбесился, но ничего не смог с этим поделать. Я держал тебя взаперти в корабле, но однажды, когда я спал, ты попросту сбежал. Мне не оставалось ничего другого, как только последовать за тобой, чтобы защитить в случае необходимости. Люк автоматически закрылся, когда я вышел, и без твоей помощи я уже не смог вернуться на корабль. Но я должен был следовать за тобой, от этого зависело мое спасение. И тут я увидел, что тебя подобрал Профессор. Разумеется, мне пришлось его убить. Думаю, теперь понятно, почему.

— Да уж, теперь все ясно, — проворчал Крузо.

— Вернуться на корабль мы не могли, поэтому вынуждены были скрываться. Нашей обычной одеждой пользоваться нельзя, поэтому мне пришлось украсть у фермера другую. Но мы выделялись и сами по себе. Только среди таких изгоев, как Ангел с дружками, мы до поры до времени могли выдавать себя за местных уроженцев. Когда они встретил нас, остальные подумали, что Ангел нашел своих друзей. А Ангел, конечно, решил, что отыскал Профессора. Он обрадовался, увидев меня, и его энтузиазм служил нам пропуском в этот мир. Кроме того, в их среде не принято задавать вопросы, на которые человек не хочет отвечать. Слишком уж много у всех неудобных тайн. Я постоянно жил, как на иголках. Все надеялся, что ты вспомнишь достаточно много, чтобы управлять кораблем и убраться с этой планеты, но не вспомнишь про меня. А пока что я с интересом наблюдал, как ты, несмотря на амнезию, впитываешь в себя английский язык. Видишь ли, Тлаксон, в нашем мире изучение языка проводится на уровне рефлексов, в отличие от землян. Ты учился, сам не понимая этого.

Но все равно, некоторые особенности голосового аппарата не позволяли тебе говорить без акцента.

— Ну да, — сказал Крузо. — поэтому я считал, что это они говорят с акцентом. Все, кроме Ангела.

— Ну да, у него такие же трудности с произношением некоторых букв, как и у нас. Странно, что он даже физически похож на нас. Поэтому его попутчики приняли нас за трех уродцев одного вида. Но, конечно, его мышление в корне отличается от нашего.

— Так ли это? — спросил Крузо. — Конечно, он не очень силен вести умные беседы. Но если бы мы привезли его на нашу планету, то вряд ли бы он выглядел там уродом.

Губы маленького человечка искривились в презрительной усмешке.

— Возможно, он и вписался бы в нашу жизнь в качестве низшего существа. Но мы не возьмем его с собой. А теперь к делу, Тлаксон. Когда мы улетим с этой планеты, ты доставишь меня в одно из трех мест по твоему выбору, где у меня остались друзья. И клянусь, я не причиню тебе никакого вреда.

— Крысеныш, — хрипло пробормотал Ангел. — Послушай, Крузо, я не все понял, что вы тут, парни, наговорили. Но я помню Профессора, настоящего Профессора. У него был высокий лоб, такой же, как и у меня. И он говорил, что рестлер тоже может быть интеллектуалом.

— О, да, у него очень высокий лоб, — согласился маленький человечек.

— И он не высмеивал меня из-за того, что мое лицо синеватого цвета. Другие смотрели на меня, как на урода. Они не знали, что после того, как я ушел из рестлинга, то был вынужден работать на одной фабрике, где серебряные соединения придали моей коже синеватый оттенок. А все думали, что я родился таким.

— А мы родились такими, — тихо сказал Крузо. — Разве ты не видишь? Или твое зрение настолько слабо? Это — одна из причин, по которой мы бы слишком выделялись без тебя. Именно поэтому люди казались мне странными. Не только потому, что у большинства из них низкие лбы. Но еще и потому, что ни у кого нет синеватой кожи. Розовая, коричневая, белая, красная, желтая и черная, но не синяя. А я считал, что они все уроды.

— Ты такой же урод, как любой другой, — прервал его Профессор. — Я даю тебе шанс сохранить свою жизнь. А ты предпочитаешь трепаться попусту.

— Твое предложение отклоняется, — покачал головой Крузо. — Что бы со мной ни случилось, я не собираюсь помогать тебе бежать.

— Вот как? Ноу тебя нет другого выбора, дружище Тлаксон. Я устал заботится о тебе, как о малом дитяте. Или ты принимаешь мое предложение, или все будет сильно хуже. Я думаю, что знаю способы заставить тебя поступить так, как я хочу.

Наступила очередь Крузо вспотеть. Он знал, что этот человек не остановится и перед пытками. Но он также чувствовал, что если примет предложение, то убийца нарушит свое обещание и убьет его в тот же момент, как только он разблокирует управление корабля.

И пока Крузо колебался, не зная, что предпринять, наступившую тишину внезапно разбил выстрел. Ангел вздрогнул и схватился за правое плечо. Что-то красное потекло у него из-под пальцев.

По осушенному болоту двигались шесть человек с винтовками.

— Конечно же, их привлекло пламя, — пробормотал Профессор. — Вот кретины.

Он обернулся к незнакомцам, перестав целиться из своего оружия в Крузо.

На раненого Ангела он перестал обращать внимания, хотя следовало бы помнить о его невероятной живучести. Как только оружие отвернулось от них, левая рука Ангела метнулась и ударила злодея снизу в челюсть. Пламя ударило над деревьями, ушло в небо и тут же исчезло. Оружие полетело на землю, и Крузо тут же подобрал его.

Затем у фермеров взорвались винтовки. В следующую секунду на корабле открылся люк, и Крузо запрыгнул в него.

— Не спеши, парень, — хрипло сказал Ангел. — Эта крыса убила Профессора. Я хочу убедиться, что он получит свое.

Крузо покачал головой, отлично помня, что здоровяк все это время заботился о нем.

— Фермеры накажут его. Входи же.

— Что? — растерянно спросил Ангел.

— Твой единственный друг мертв. Ты хочешь, чтобы тебя до конца жизни считали уродом? Полетим со мной. Они ожидают, что я вернусь с беглым заключенным, и будут рады получить взамен него тебя. У тебя появится новая жизнь, тебя всему научат. Твоя кожа останется синей, но все вокруг будут такие же. Что же касается его, то он уже — в прошлом. Он не заслужил такого цивилизованного обращения, какое у нас получают заключенные. Пусть с ним разбирается ваш народ, и его, вероятно, накажут за убийство Профессора. Но даже если он просто останется на Земле без надежды на возвращение на родную планету, это уже само по себе будет достаточным наказанием. Так что не стоит больше о нем думать.

Ангел медленно вошел в люк. Позади него лязгнула, закрываясь, дверь. Замурлыкал двигатель, корабль завибрировал так слабо, что Крузо едва ощутил это. Он понял, что все идет отлично, двигатели уцелели.

Звездолет взмыл в небо, оставляя внизу маленького человечка, вопящего от страха и ярости, и беглецы направились к ближайшей звезде, которая станет домом для них обоих.

Science Fiction Adventures, February 1953

КУПИДОНЫ ВЕНЕРЫ

Когда мужчины заполнили лекционный зал, Мэкин стал озираться, но не увидел здесь ни одной женщины. Фактически, никто ему и не говорил, что женщины прилетели на эту планету. Сердце у него екнуло, но он сумел скрыть свое разочарование. А когда в зале появился полковник Голхек, успел принять такой же безразличный вид, как и остальные.

Полковник смотрел на них, пока мужчины не замолчали. У полковника идея-фикс, с иронией подумал Мэкин. Ему кажется, что он может наладить дисциплину одним только взглядом, но более вероятно, что все просто хотят поскорее узнать, что им предстоит на последнем этапе подготовки к Большому Приключению. Во всяком случае, все слушали внимательно.

Полковник Голхек был краток.

— Господа, — сказал он, — ваше пребывание на Венере будет коротким, меньше десяти дней. Но за это время вы встретите столько же опасностей, сколько их найдете на Бета Лебедя за несколько лет. Должен сказать, что нынешняя тренировка необходима. Более чем вероятно, что парочка из вас не переживет этих суровых испытаний. — Он холодно оглядел присутствующих, словно прикидывал, кто именно не выживет. — Конечно, мы станем сожалеть о жертвах.

Грязный лжец, — подумал Мэкин. Ты бы не сожалел о жертвах, даже если бы в их числе оказалась твоя собственная бабушка.

— Однако, некоторые жертвы неизбежны. И пусть лучше они окажутся здесь, где вы сможете выявить свои слабости, и еще найдется время их исправить, чем на планете Лебедя. Мы не хотим неприятных неожиданностей там. Мы хотим, чтобы из пятидесяти пар, отобранных для полета, выжили все. Мы хотим, чтобы колония Лебедя ознаменовала собой новый этап в нашей истории. Мы должны доказать, что такие колонии жизнеспособны и могут стать решением проблемы перенаселенности Системы. — Он сделал паузу, и мужчины беспокойно зашевелились.

— Вы — избранные мужчины — уже прошли серьезную подготовку. И ваши жены отбирались столь же тщательно. Они станут хорошими помощницами вам во всех начинаниях.

— А женщины, — спросил Мэкин, — подвернутся тем же испытаниям заключительного этапа?

— Естественно. На Лебеде они попадут в такие же условия, что и вы. Так что им необходима соответствующая подготовка.

— И они тоже находятся на Венере?

Полковник нахмурился.

— Да, но это вас не касается. У вас не будет с ними никаких контактов до самого отлета. Я хотел бы предложить вам, господа, — ехидно добавил он, — ограничить вопросы теми, что касаются группы в целом. а отдельные проблемы можно обсудить во время собеседований сегодня и завтра.

Все пожали плечами. Кто-то открыл было рот, но тут же снова закрыл его.

— Завтра днем, после собеседований, вам раздадут графики индивидуальных работ. Это все.

Все встали и разошлись по комнатам. Мэкин не устал, но, вероятно, уснул бы, если бы захотел, потому что приучил себя засыпать, повторяя простой детский стишок. И необходимо хорошенько отдохнуть перед испытаниями. Но он предпочел посидеть и подумать.

Он встретил девушку, которую знал, как члена Женского Отряда 47, или, если коротко, Ж-47, случайно, две недели назад, после полета в пространстве. Она была вызвана своим начальством, а он в это время отправлялся на психологический тест. Ошибочно вызвал лифт не для того пола, поэтому они встретились в приемной.

Разумеется, он знал, что все это не имеет смысла, потому что семьи будут создаваться на строго научной основе, но влюбился в нее с первого взгляда, вернее, даже еще до него. Он влюбился в ее затылок, шею и плечи, прежде чем она повернула голову так, чтобы он смог увидеть ее лицо. Ясные глаза и сильный, но одновременно нежный подбородок просто усилили его чувства. Они успели переброситься лишь дюжиной слов, прежде чем дежурный обнаружил непорядок и отослал его. Но он услышал ее голос, и тот стал частью его существования. Он безнадежно влюбился, хотя у него имелся лишь один шанс из пятидесяти, чтобы заполучить ее в жены.

Шанс невеликий, но все же не невозможный, однако, счастье ему не выпало. Только вчера сообщили, что его парой выбрана Ж-24, и никакие изменения невозможны.

Специалисты не были идиотами, но могли иногда вести себя по-идиотски. Он бы умер за Ж-47, но ему назначили в жены Ж-24, а кто-то, кто поленился бы перейти улицу, чтобы спасти ей жизнь, получил в жены девушку, которую он полюбил и с которой хотел бы прожить до конца жизни. Это глупо, это наверняка принесет неприятности новой колонии, но специалистов не волновали его чувства. У них имелись свои правила, и они строго следили за их исполнением.

Мэкин вполголоса проклинал себя. Он добровольно записался в колонисты из жажды приключений, и до сих пор был дисциплинирован, веря, что это для его же пользы. Но теперь он отказывался подчиняться. Он надеялся, что его не станут заставлять жениться силком, но, если не найдется другого выхода, он откажется лететь. Конечно, начальству подобное не понравится, но кардинально не нарушит их планов, поскольку потеря одного-двух человек уже запланирована. Но что бы там ни случилось, он не может потерять эту девушку, Ж-47.

И приняв решение, Мэкин произнес про себя:

И с последним словом уснул.

На следующее утро прошло собеседование с полковником, и на нем расставили все точки над «и».

— Вы интересовались женским отрядом, мистер Мэкин, — сказал полковник. — Кто-то из девушек у вас на уме?

— Так точно. Я хочу жениться на ней.

— А помощником, назначенным нами, вы не удовлетворены?

— Я не видел ее и ничего о ней не знаю. И знать не хочу.

— Ее кодовое имя, кажется, Ж-24. У меня есть фотография. Хотите взглянуть?

Мэкин посмотрел и произнес:

— Симпатичная девушка. При других обстоятельствах, возможно, она бы мне понравилась.

— Ж-24 обладает превосходными качествами. Качества, которые любой мужчина желал бы видеть у своей жены.

— Простите, полковник, но мне это не интересно. Я хочу жениться на Ж-17.

— На этой?

Полковник протянул другую фотографию, и внезапно Мэкин почувствовал, что его сердце забилось быстрее.

— Так точно, сэр.

— Она предназначена другому.

— Мне кажется, она тоже любит меня.

— Любовь? Абсурдное слово. Вы оба передумаете в ближайшее время.

— Не уверен, что так будет.

— Ваш психообразец показывает, — раздраженно сказал полковник, — что для вас лучше всего подходит Ж-24. Мы знаем, что лучше для вас, Мэкин.

— Психология не точная наука, полковник. Я предпочитаю девушку по своему выбору.

— Возьмете ту, которую выбрали мы. И кстати, Мэкин, для этого правила нет никаких исключений. Вы понимаете, о чем я говорю. Вы станете членом экспедиции, только если пройдете все тесты. И перед отлетом женитесь на Ж-24.

— Вы полагаете, это мудро, сэр? Я откровенно говорю вам, что люблю Ж-47. А она должна выйти замуж за другого в колонии всего из пятидесяти пар?..

— Мы подумали об этом, Мэкин, — улыбнулся полковник. — Вероятно, я забыл вам сказать, что в системе Лебедя будет не одна колония, а две. Вторая группа из пятидесяти пар полетит к Сигме Лебедя Три. После подготовительного периода вы с вашей помощницей отправитесь в одну колонию, а Ж-47 со своим помощником — в другую. Между ними не будет ходить никакой транспорт. Вы никогда не встретитесь с Ж-47.

— Я понял, полковник, — спокойно сказал Мэкин.

Он отдал честь и вышел, оставив улыбающегося полковника одного.

В конце коридора он получил свой график работ и время для его изучения. Тест заключался в том, что каждый в одиночку уходил в джунгли. Каждый снабжался картами и инструментом, достаточным количеством продовольствия и оружием, позволяющим, если претендент достаточно силен и активен, справиться с фауной и флорой, с которой предстояло столкнуться.

Он подробно изучил карту и сделал выводы, не соответствующие выданному ему заданию. До пункта назначения Б ему предписывалось добраться за семь дней. Расстояние небольшое, не более ста миль, эквивалентное безостановочному перелету венерианской вороны. Но наверняка все время двигаться по прямой не получится, так что карта открывала немного больше, чем узкая полоска территории между назначенными пунктами.

Раз женщины будут проходить ту же тренировку, то, возможно, их пошлют где-то рядом, через те же джунгли. И их отправная точка тоже будет располагаться где-то недалеко. Если он пойдет быстро, но не к пункту Б, а в сторону, то наверняка обнаружит их след.

Единственное, что следовало решить, стоит ему идти вправо или влево. Он снова изучил карту и заметил, что справа джунгли не такие плотные. С учетом того, что у женщин меньше физических сил, возможно, хотя и не бесспорно, что им подобрали более легкий маршрут.

Мэкин решился. Он пойдет направо и попытается определить местонахождение женщин как можно быстрее. Если это окажется ошибкой, он потеряет много бесценного времени и будет вынужден вернуться той же дорогой, но другого выхода нет.

Он отправился сразу направо. Солнце ослепительно сверкало, его огромный диск виднелся сквозь линзу облаков, его лучи обжигали. Синеватые растения, встреченные на пути, вытягивались буквально на глазах, но их стебли отклонялись, когда он подходил ближе, отпугиваемые теплом, отраженным его одеждой и оборудованием.

При каждом шаге вспархивали большие, величиной с птиц, насекомые. Пару раз они заметил его и хотели напасть, но тут же взмыли верх, отогнанные ультразвуком, испускаемым специальным проектором.

Через полчаса он столкнулся с колонией грибов-путешественников, очень опасных, хотя, если верить путеводителю, относительно редких. Колония поползла к нему, когда он находился еще в сотне футов, и ему пришлось раздавить шарик специального аэрозоля. Воздух заполнил сладковатый аромат, и колония тут же разбилась на отдельные грибы, каждый из которых стал расти и делиться, расти и делиться, и час спустя все они умерли, так как были уже неспособны к объединению в суперорганизм, терроризирующий все живое, встреченное им на пути.

Но он не стал на это смотреть. Спустя пять часов Мэкин остановился перекусить и отдохнуть. Еда заняла десять минут, отдых — пять. Лучевой компас за левом запястье показал местоположение, и он увидел, что отмахал почти двенадцать миль. Это было не очень быстро, но зато он не устал и мог еще долго идти. И он пошел.

Облака становились плотнее, джунгли сделались сырыми и мрачными, как громадные пещеры, полускрытые арками испарений. Дважды он встречал других мужчин из своей группы, они коротко приветствовали друг друга и расходились, намереваясь сами решать свои проблемы.

Теперь, если его предположения верны, он уже мог встретить женщин, пробивающихся через джунгли. Растительность стала более редкой, изредка он видел большие тени, крадущиеся мимо деревьев, которые отчаянно пытались схватить все движущееся в попытках обеспечить себя необходимым белком.

Он включил портативную рацию на правом запястье и стал посылать сигнал. Если повезет, и она окажется достаточно близко, то услышит его и сможет ответить. Однако, никто не отвечал.

Время от времени он продолжал посылать сигналы, но прошло еще шесть часов, прежде чем он получил ответ. Ж-34 хотела узнать, не попал ли он в беду и требуется ли помощь.

Он ответил, что все в порядке, и спросил, что она знает о Ж-47. Она ничего не знала, и он выключил рацию и изменил направление движения так, чтобы не повстречаться с ней. Но все-таки этот инцидент помог ему. Он понял, что на правильном пути и что, двигаясь вправо, не отстал настолько, чтобы оказаться вне зоны доступа раций.

Он заранее хорошо выспался, так что теперь мог идти сутки, не сильно устав, но не забывал и о необходимых предосторожностях. После пятичасовой ходьбы Мэкин остановился и снова поел, а также отдохнул в течение двадцати минут.

Когда он пошел дальше, наступила ночь. Но он шел вперед так же уверено, как и прежде, а специальный фонарик на шлеме освещал все вокруг. И в конце третьего часа получил в ответ сообщение, о котором так долго думал.

— Я ждала от тебя весточки, — тихо сказала Ж-47.

— Ты отклонилась влево, чтобы встретиться со мной?

— Да, и я шла как можно быстрее.

— А где ты находишься?

Она сообщила свои координаты, он посмотрел на карту и стиснул зубы. Между ними пролегла река шириной в милю. На середине глубина достигала нескольких сот футов, в ней водились смертельно опасные существа, и не было места, где можно переправиться. К тому же нет никакой возможности построить плот — здешняя растительность тяжелее воды, а строительство большой лодки займет слишком много времени.

Однако, они могли разговаривать друг с другом по рации, и это самое главное. Час спустя они все еще оставались у реки, он на своем берегу, и она — на своем. Но луч фонаря не заметен на таком расстоянии, и следовало дождаться дневного света, чтобы увидеть девушку.

Полковник Голхек насладился бы нашей беседой, подумал Мэкин и тихо спросил:

— Ты устала, любимая?

— Не слишком.

— Тебе нужно поспать, но сначала я бы хотел минуть пять поговорить с тобой.

— Всего-то?

— Тогда я доживу до завтрашнего утра. Какое твое настоящее имя?

— Лона. Дорогой, а у тебя в самом деле зеленые глаза, или виновато освещение, в котором я тебя увидела?

— Кажется, они зеленовато-синие.

— Я люблю такой цвет. Дорогой, я хочу услышать, как ты произносишь мое имя.

Их беседа, как отметил бы полковник Голхем, превратилась в набор бессмысленных слов и междометий. Но Мэкин строго ограничил себя пятью минутами. Под конец они пожелали друг другу спокойной ночи и вернулись каждый к своему месту ночлега среди деревьев.

Ветви деревьев жадно тянулись к его одежде, отдергивались, почувствовав ультракороткое излучение, и трепетали в бессильной ярости. Любое крупное животное, соблазненное человеческим запахом, получило бы свирепый отпор от этих растительных стражей.

Мэкин слегка изменил стишок, используя версию, которая с гарантией разбудит его после шести часов сна:

Его сон, как всегда, был спокойным, но длился меньше шести часов. Еще не наступило время, которое он установил для себя, когда Мэкин вскочил на ноги от пронзительного воя окружающих деревьев. Длинное, тонкое растение-удав обернулось вокруг ветвей охранного дерева, и растение вырывалось в разные стороны в попытках освободиться. Но тут из-за деревьев приполз другой конец удава.

Нож мгновенно оказался в руке Мэкина, и он нанес им энергичный удар по рептилии. Но у шкуры удава была крепость стали, и даже острейшее лезвие оставило на нем лишь царапину. Удав обвился вокруг правой руки человека и придавил ее к телу. Но другой рукой Мэкин уже включил горелку, и тонкое, ослепительное пламя удивительно легко разрезало удава.

Две половинки чудовища тут же отпустили свою жертву и в панике заскользили прочь. По пути они отбросили обуглившиеся концы. Если повезет, те зароются в землю и постепенно переродятся в новых монстров.

Мэкин растер слегка парализованную руку и вышел из-под деревьев. Включив рацию, он тут же получил ответ:

— Любимый, — сказала она, — я рано проснулась и лежала, думая о тебе, но не хотела нарушать твой сон. Ты хорошо выспался?

— Прекрасно, — ответил он, — только больше не стоит за меня волноваться.

— Туман расходится. Попробуем увидеть друг друга?

Он стоял на берегу реки. На другой стороне он с трудом различал крошечное пятнышко. Ему показалось, что оно странно колеблется.

— Ты что, машешь руками? — спросил он.

— Правильно. У тебя великолепное зрение!

— То же самое я собирался сказать о тебе. Жаль, что твое лицо не такое красивое, как в прошлый раз, когда я впервые увидел тебя. По крайней мере, на таком расстоянии.

— Почему бы тебе не воспользоваться полевым биноклем?

— Правильно, — Он надвинул на глаза прикрепленный к шлему бинокль, включил его и усмехнулся. — Ты сердишься на меня, или это обычное выражение твоего лица?

— Самое обычное. Я показываю тебе язык.

— Потому что я не придумал способ переплыть через реку?

— Вовсе нет. Потому что я люблю тебя.

— Это не совсем логично, — сказал он. — Но имеет смысл. Что будем делать?

— Может, пойдем вверх по течению к пунктам нашего назначения?

— Но это не поможет пересечь реку. Она не сужается на протяжении пятидесяти миль.

— Что значит для нас пятьдесят миль?

— Любимая, — сказал он, — не говори так, иначе я брошусь в реку и пересеку ее вплавь. Но это я оставлю в качестве последнего средства. А пока что пойдем вверх по течению. Будем держать друг друга в поле зрения и искать что-нибудь для переправы.

— Пойдем, — вздохнула она.

Из воды показалось существо, состоявшее, казалось, сплошь из острых зубов. У него не было никаких глаз, но оно точно ощущало присутствие Мэкина, возможно, по запаху, как собака. Когда он напрвился вверх по течению, оно двинулось рядом, точно преданный пес. Через милю к монстру присоединилась другая тварь, затем еще одна, и еще. Лона в нескольких словах подтвердила, что ее тоже сопровождает стая голодных и не теряющих надежду на обед тварей. Возможность перебраться через реку и присоединиться к Лоне, стала казаться Мэкину сомнительной.

После восемнадцати часов пути они легли спать, как и прежде, в центре группы деревьев, и на сей раз никто не потревожил их сон. Но на следующее утро голодные твари все еще пребывали в реке и вели себя так, словно их обещали накормить.

Этот день, а потом еще один, прошли томительно и однообразно. За это время Мэкин обмозговал идею срубить большое дерево и выдолбить из него каноэ, но отбросил ее, потому что такое каноэ плохо бы держалось на воде, к тому же голодные твари легко могли перевернуть лодку.

На четвертый день пути вдоль реки джунгли совсем поредели. То тут, то там появлялись большие поляны, свободные от деревьев, и на этих полянах паслось все больше живности. Пару раз большие животные устремлялись по следу Мэкина, но он видел, что они боятся людей и их оружия. В настоящий момент они не очень опасны, но рано или поздно осмелеют настолько, что непременно нападут.

Короткий разговор с Лоной показал, что ее сопровождают подобные компаньоны по суше так же, как и по воде.

— Не теряй бдительности, — небрежно сказал ей Мэкин, хотя его сердце забилось, когда он услышал о грозящей девушке опасности.

— Не волнуйся, любимый.

— Дальше река немного сужается. Завтра я попытаюсь переправиться через нее.

— Вплавь?

— Да. Это не выглядит надежным, но думаю, что у меня есть хорошие шансы.

— Нет, не надо! А что будет со мной, если я потеряю тебя?

— Не потеряешь. Не волнуйся, милая, мы еще подробно обсудим это, прежде чем я начну.

Джунгли почти совсем исчезли, и этой ночью у него возникли трудности по поиску группы деревьев-защитников. И Мэкин был рад услышать, что на своей стороне девушка испытывает меньше проблем. В конечном счете, когда он уснул, хищники расселись вне досягаемости деревьев, и тяжело дыша, смотрели на него в надежде на то, что завтра ситуация изменится.

Утром он поговорил с Лоной и позавтракал. Когда Мэкин вышел из-под защиты деревьев, голодные хищники едва могли сдерживать свое нетерпение. Они стали кружить вокруг него, но каждый боялся напасть первым.

Он вышел на берег реки. При виде его, готового войти в воду, хищники отчаянно взвыли, в то время, как твари в воде задрожали от нетерпения.

И в это время наземные хищники рискнули напасть. Они бросились на него стремительно, но Мэкин держал оружие наготове. Четырех он подстрелил прежде, чем те сумели приблизиться, но пятый добрался до него и, уже умерев в прыжке, все же разорвал кожу на руке.

Две оставшихся в живых твари поспешно сбежали. Он повернулся к ним спиной и направил оружие на речных чудовищ. Когда закончилась бойня, мертвые твари плыли по воде на протяжении ста футов вниз по течению.

Он сбросил в воду тела убитых наземных хищников, а сам двинулся вверх по течению. В том месте, куда не добрался смрад от трупов, он вошел в воду. На какое-то время, по крайней мере, он лишился внимания речных хищников, бросившихся пировать к любезно накрытому столу.

Он умел плавать быстро и знал, что способен поддерживать такой темп достаточно долго. С противоположного берега реки за ним следила Лона, готовая предупредить об опасности, в случае ее появления. Когда он проплыл четверть мили, то получил сигнал. Трупы сожраны, и речные твари, особенно те, кому досталось мяса на один укус, принялись искать новых жертв. Он раздавил одну из двух капсул с жидкостью, отпугивающей речных хищников, которые лежали в кармане куртки.

Успел вовремя. Одна из тварей, плывших за ним, уже разинула пасть, но тут же резко остановилась, передернулась, будто разжевала целый лимон, когда до нее дошел запах репеллента, расходившийся по воде от его куртки. Что касается самого Мэкина, то он ощущал лишь слабый, весьма приятный аромат, но для речных тварей он был почему-то невыносим. Тварь умчалась еще быстрее, чем приплыла.

Но, к сожалению, не очень далеко. Она вернулась, на этот раз не так стремительно, и следовала за ним, пока Мэкин двигался к берегу, где ждала Лона. Он попытался развернуться, чтобы выстрелить, но тварь оказалась слишком юркой, и он лишь потерял драгоценные секунды, за которые мог бы проплыть лишние двадцать ярдов. Больше он подобной ошибки не делал.

Он плыл вперед, пока нарастающая наглость твари не предупредила его, что вещество в капсуле заканчивается. Тем не менее, он не терял самообладания и, прежде чем раздавить вторую, и последнюю, капсулу, ждал до последнего, пока тварь фактически не бросилась на него.

Она снова удалилась, но это была лишь частичная победа. Мэкин вначале надеялся, что вторую капсулу не придется использовать, пока он не преодолеет две трети водной преграды, но вынужден был воспользоваться ей на пятьдесят ярдов раньше. Теперь он знал, что последнюю сотню ярдов ему придется бороться за свою жизнь. А шансы на успех измерялись быстротой и ловкостью кружившего возле него чудовища, которое в любую минуту может пойти на убийство, прежде чем он поймает его на мушку.

И эти шансы еще уменьшились на отметке в три четверти пути, кода к первой твари присоединилась еще одна. Он понял, что, когда кончится репеллент, ему придется следить одновременно за двумя чудовищами.

Он уже преодолел самую глубокую часть реки, и в ста ярдах от берега началась отмель. Но он продолжал плыть, потому что двигался так быстрее, чем бредя по грудь в воде. И только когда обе твари, точно по сигналу, бросились на него с двух сторон, он встал на ноги, готовый к схватке за жизнь.

Первым выстрелом он промахнулся, и перед ним возникла жуткая пасть, полная острых зубов. Он ударил по ней кулаком, чтобы не позволить зубам вцепиться в горло, и клыки разорвали ему рукав. Не было возможности среагировать на второе существо, плавающее немного позади, и в глубине сознания он почувствовал, что обречен.

Но не в характере Мэкина сдаваться. Когда пасть снова возникла перед ним, он сунул в нее руку с пистолетом и выстрелил. Выстрел разорвал тварь на части, но зубы все же порвали ему руку. И тут раздался еще выстрел.

Он обернулся. Вторая тварь всплыла кверху брюхом неподалеку, а Лона стояла сзади, изо всех сил пытаясь не разрыдаться.

— Дорогой, я двигалась так быстро, как только смогла, но все же опоздала. Ты ранен!

— Не тяжело. Не так страшно, как выглядит.

Он обнял ее обеими руками, и целой, и раненой, и притянул к себе. Пару секунд она позволила обнимать себя, затем оттолкнула его.

— Давай сперва выберемся на берег.

— Думаю, это разумно, — согласился Мэкин. — А что тебя задержало?

— Когда я увидела, что у тебя затруднения, то сразу пошла навстречу, как мы и договаривались. Но моя первая капсула оказалась дефектной. То ли вещество там было хуже, то ли его оказалось слишком мало, но твари напали на меня, когда я вошла еще только по колено в воду. К счастью, мне ничто не мешало стрелять. Тогда я раздавила вторую капсулу и пошла дальше. Но я потеряла время. Еще бы секунда, и я бы не успела застрелить вторую тварь, она уже нападала на тебя.

Она задрожала, но Мэкин спокойно сказал:

— Ты не опоздала. Я знал, что все будет в порядке.

Они выбрались на берег, и на этот раз объятия длились долго.

Наконец, она отняла свои губы и выдохнула.

— Мы еще не в лесу. Позволь мне перевязать твою руку.

— Обнимать тебя ею — лучшее лечение.

— А потом нам нужно поговорить. Любимый, у нас есть замечательная возможность все же полететь к Лебедю.

— Вместе?

Она кивнула.

— Человека, который проводил со мной собеседование, зачем-то вызвали из комнаты. Его не было минут пять, достаточно долго, чтобы я успела прочитать пару документов на его столе и изучить процедуру старта экспедиции к Лебедю. Мы должны попасть на космический корабль. И как только окажемся в нем, они будут вынуждены взять нас.

— И ты оказалась настолько нечестной, — улыбнулся Мэкин, — что залезла в документы, которые не имела никакого права читать, несмотря на законы, которые нам преподавали, и штрафы, которыми грозили?

— Любимый, я знала, что нас хотят разлучить. И я не могу им этого позволить, несмотря на возможный риск.

— Лона, ты самая лучшая…

— Нет, погоди целоваться. Послушай дальше. Космопорт в двадцати милях отсюда. Они явно не ждут никаких проблем, так что вряд ли так уж тщательно охраняют корабль. Мы можем пожениться в гражданском центре поблизости, используя документы, выданные нам для официального создания пары. Потом, если мы незадолго до взлета сумеем незаметно пробраться на судно, у них не останется времени выяснять, все ли в порядке, и, как только корабль взлетит, нас уже не вернут обратно. Единственная трудность состоит в том, чтобы попасть на корабль.

— Можно подкупить охрану.

— Это вряд ли.

— Тогда пригрозим им. А еще лучше — свяжем. Пошли, дорогая.

У каждого из них имелось готовое свидетельство для заключения брака, поэтому церемония в гражданском центре прошла без проблем. Но в космопорте они увидели, что шансов пробраться на корабль практически нет.

Первый охранник, с которым Мэкин говорил конфиденциально, напрямик отказался и хотел поднять тревогу, в итоге пришлось его отключить. Пластиковые веревки и кляп гарантировали, что он будет молчать до старта.

Со вторым охранником, человеком с хитрыми глазками, все время глядящими в землю, получилось гораздо лучше. Он потребовал все их деньги и ценности, прежде чем согласился помочь, но в итоге все получилось.

Фактически, попасть на корабль оказалось достаточно просто. Охранник проверил по регистру присланный багаж, взял у них идентификационные бирки, сверил номера с теми, что имелись в списке, и разрешил следовать дальше. Потом у него, конечно, возникнут неприятности, подумал Мэкин, но полученная взятка компенсирует их более чем.

Через полчаса после того, как они устроились в выделенной каюте, корабль стартовал. Только когда он покинул земную орбиту и взял курс на Лебедя, влюбленные вздохнули свободно. Мэкин опять обнял Лону. Только когда Земля исчезла из виду, он ее отпустил.

В офисе Бюро Колонизации майор Крэйн отдал честь, и сухо спросил полковника Голхека:

— Ну, и каковы итоги финала?

— Пятьдесят одна пара для Беты-2, пятьдесят две для Сигмы-3. Все на борту в первоклассном состоянии, ну, или почти так. Только мелочи, такие, как ранение в руки и ноги, натруженные спины и так далее.

— Мы выполнили поставленную задачу, — с удовлетворением сказал Голхек. — А в следующий раз сделаем еще лучше. А каковы причины отказов?

— Из перечисленных семнадцати был лишь один общий отказ сразу от мужчины и женщины. Они объяснили отказ физиологическими и психологическим причинами. Проще говоря — они попросту передумали.

— Разделите их, — проворчал Голхек, — вылечите, если у них что-то болит, и обеспечьте элементарной работой, на которой не нужно принимать решения. Продолжайте.

— Три случая отказа по физическим причинам, два от мужчин и один — от женщины. Тут сыграли роль простые случайности. Они отказались разделяться. В каждом случае непострадавший член пары спас своего партнера. Я предлагаю держать их вместе и послать со следующей экспедицией.

— Принято. А что об остальных тринадцати?

— По большей части причины психологические. Есть небольшие различия, но, в общем, пары не сошлись характерами.

— Чья ошибка? — спросил Голхек. — Психологов?

— Психологи, конечно, не идеальны, полковник, но я думаю, винить надо прежде всего человеческий фактор. Рассмотрите случаи, которые сработали, вот например, М-14 и Ж-47.

— Я помню М-14. Кажется, его зовут Мэкин.

— Верно. Они с Ж-47 были поставлены в условия, при которых не могли не влюбиться друг в друга, и одновременно получили препятствия в виде навязываемых им других партнеров. Чтобы влюбиться, ему и потребовалось-то всего-ничего. Разочек увидел ее со спины и, мельком, лицо. И в итоге — превосходный результат.

— А в других случаях — отказы?

— Ну, у некоторых были еще встречи. Несомненно, они почувствовали тягу друг к другу, но оказались слишком дисциплинированными, чтобы бросить вызов официальному подбору пар. Они согласились связать свою жизнь с нелюбимыми, но не рискнули участием в экспедиции ради тех, кого любили.

— Из них со временем выйдут неплохие чиновники, — презрительно сказал Голхек. — В старом бюрократическом стиле. Они будут разделены?

— Конечно. Из оставшихся, две женщины оказались настолько благородными, что не стали читать тайком документы у меня на столе, когда у них появилась такая возможность. Трое из мужчин, после того, как преодолели все физические опасности, посчитали, что будет неправильно пытаться подкупить охранников. Даже охранника с шустрыми глазками, которого мы специально поместили туда, чтобы его подкупали.

— Идиоты. Они бы никогда не добились успеха на Лебеде. И последние?

— Опасность разлучила их вместо того, чтобы сплотить. Они жутко поссорились.

— В колонии на Лебеде они бы погибли, — сказал Голхек. — А теперь о психологах, которые не только не прекрасны — они просто ужасны. Каждый кандидат прошел полную психопроверку. И ничего подобного не должно было произойти.

— Понятно, что не должно. Но всегда происходит. Именно поэтому мы не можем позволить себе полагаться на одни только тесты, а вынуждены каждую пару провести через цепь определенных событий.

— А я по-прежнему утверждаю, что это расточительство, — проворчал Голхек. — Конечно, то, что каждая пара уже вместе боролась с опасностями и вместе ожидала наказания за подрыв дисциплины в виде отказа от назначенной им пары, а также прямого преступления, когда они тайком проникали в звездолет, поможет им держаться вместе и выстоять в тяжелых условиях жизни на Лебеде. Но все равно, это очень неприятно. Представляете, служащие Бюро Колонизации вынуждены работать купидонами и соединять узами любви все эти парочки! Жуть!

Мысли о Мэкине с Лоной, и всех прочих парах, наверняка теперь блаженно глядящих друг другу в глаза, заставляли его продолжать ворчать.

А все потому, что полковник Голхек, глава Бюро Колонизации и главный купидон Венеры, в свое время женился ради денег, а не по любви.

Startling Stories, November 1951

УИЛЬЯМ МОРРИСОН и ФРЕДЕРИК ПОЛ СТАРТОВАЯ ПЛОЩАДКА

IV

— Какой ты красивый, Артур! — ворковала жена Челси. — Подумать только, мой Артур — генералиссимус! О, если бы только муж Элси Моргенштерн с нижнего этажа мог это видеть!

— Мне нужно идти, — сказал Челси.

— Погоди минуточку, Артур! Дай мне полюбоваться на тебя. Синий — мой любимый цвет! А кометы на твоих плечах… Артур, ты теперь симпатичней, чем тогда, когда мы только что поженились! — Она захихикала.

— Дорогая, мне нужно идти, — встревоженно сказал Челси. — За мной послал сам Вайсрой.

— Вайсрой? — Рот жены широко раскрылся от удивления — да и от страха тоже. — Артур! Ты хочешь сказать…

— Я знаю лишь то, что он прислал за мной, — ответил Челси.

— Но также было и с мужем Элси Моргенштерн, Артур! Вайсрой послал за ним — Элси рассказывала, что муж не знал, зачем — но не смог не пойти, даже если бы знал, что занесен в исполнительные списки, и он… Артур, пожалуйста, не ходи! Останься со мной, Артур! О, Артур, я так и знала, что все закончится ужасно! И что я скажу матери, если ты… Подумай о моем позоре! Вайсрой взорвал моего мужа за нелояльность! Я же не смогу никому посмотреть в глаза. И это в то время, когда другие леди… Артур, немедленно вернись!

Но это не могло быть смертельным приговором. Артур в этом совершенно уверен — и, хотя он пережил тревожные моменты ожидания в багровом сумраке приемной в офисе Вайсроя, в кабинет он вошел, с гордо сидящей на нем синей формой СБВ и сверкающими кометами генералиссимуса.

И действительно, его ожидали не дурные вести, а, напротив, отличные, и даже настолько отличные, что Челси не смел и предположить.

Личный адъютант Вайсроя, с бледным, потным лицом, впустил Артура. Челси прошел мимо, подумав, как, должно быть, ужасно все время быть свидетелем нескончаемого гнева Вайсроя — и как короток век адъютанта, которые менялись практически еженедельно.

Но тут он предстал перед Вайсроем, и у него не осталось времени раздумывать о каких-то там людишках.

И — да, у Вайсроя вблизи даже оказалась некая аура человечности, что было странно и неожиданно.

Нет, он не являлся копией человека. Он вдвое выше любого самого рослого человека и, казалось, высечен из бесстрастного гранита. В его голосе звучали механические ноты гораздо сильнее, чем тогда, когда он старался говорить с земными интонациями и подтекстом.

Но Вайсрой был… расстроен.

Только этим словом можно выразить впечатление Челси. Вайсрой сверкал гневной мощью во время реорганизации СБВ, которая принесла Челси его кометы, и пламя этой мощи все еще тлело. Но осталось еще беспокойство и ненависть по отношению к глупой нелогичности бессмысленного рода человеческого, к этим людишкам, неспособным сопротивляться ему, но все же ежеминутно рискующим своими жизнями ради нескольких грязных долларов. Вайсроя окружала сила, и Челси боялся ее.

Он видел, что сам воздух в кабинете пронизан смертью и уничтожением. Но все это направлено не на Челси. Вайсрой, оторвавшийся, наконец, от чтения списков и секундных пауз, когда взрывал где-то на другом конце земли своих врагов в фиолетовой вспышке, сказал:

— Когда-то вы отказались от взятки.

Челси пришлось поднапрячь свою память — это было так давно, что трудно вспомнить. Но он все же вспомнил сцену в кабинете капитана Карстена, и понял, что и там у Вайсроя имелись скрытые микрофоны.

— Это правда, — ответил Челси.

— Но больше вы не отказываетесь от них, — резким и мрачным голосом продолжал Вайсрой.

— И это тоже правда, — признался Челси.

— Да, — сказал Вайсрой, и замер на секунду, читая очередной список и уничтожая очередных врагов, а затем продолжал: — Вы не будете отказываться от взяток. Но и не станете отказываться от логики. С этого моменты вы — глава моей Службы Безопасности.

Конец беседы.

Диктатор-человек стал бы, вероятно, призывать к личной преданности. Но Вайсрой дал Челси ясно понять — что личные корыстные интересы Челси будут реализованы лучше, если он одновременно будет независимо от них блюсти интересы своего хозяина, Вайсроя.

Челси уехал, думая о сложном положении Вайсроя.

Вайсрою не хватало времени.

Он должен поспевать повсюду в мире, разыскивая и наказывая преступников. И несмотря на всю свою власть, он сбит с толку и разгневан, потому что люди рискуют жизнью по крайне глупым — с его точки зрения — причинам.

Челси знал мало о страхе из личного опыта, поскольку никогда не думал о нем. Но он научился распознавать эти признаки в других: направленный наружу гнев, замешательство, неспособность понять природу опасности.

Иными словами, все то, что продемонстрировал сам Вайсрой.

Но, не будучи трусом, Челси не был и героем. Он никогда не думал о себе, как о смелом человеке, хотя на следующей неделе сделал очень смелую вещь.

На его стол легла докладная:

Главнокомандующий Горминстер, адъютант Вайсроя, взял взятку за то, чтобы скрыть донос о нелояльности пяти командующих областью Сан-Диего.

Работа Челси состояла в том, чтобы подписать докладную и вернуть ее в офис Вайсроя для исполнения им приговора. Это смертный приговор Горминстеру.

Но Челси не сделал ничего подобного. Он подписал ее, подумал и убрал в карман.

Два дня спустя он нашел адъютанта Вайсроя на пандусе, ведшем в багровый сумрак штаб-квартиры. Челси остановил офицера.

— Генерал Горминстер, — сказал он, — поглядите-ка на это.

Горминстер нетерпеливо взглянул на него, взял из рук Челси докладную, прочитал, потом перечитал, посмотрел на Челси уже испуганно и, казалось, был готов на месте потерять сознание.

— Я не дал ей хода, — сказал Челси.

Горминстер молча взирал на Артура. У него был жалкий вид, в котором не осталось ни смелости, ни силы.

— И не собираюсь никуда посылать, — продолжал Челси. — Мне кажется, это — несправедливое обвинение.

— О, спасибо, — задохнулся Горминстер.

— Я только хочу, чтобы вы помнили, — сказал Челси, — что это я помог вам. И когда-нибудь мне может понадобиться ваша помощь.

— Я понял, — сказал Горминстер и улыбнулся.

Это была полезная договоренность. Верховный Главнокомандующий СБВ и личный адъютант Вайсроя могли прикрывать друг другу спины.

Челси вернулся к работе, чувствуя удовлетворение, которого не испытывал уже давно.

Это оказался единственный акт нелояльности, в котором он был повинен. Но он возместил ущерб, усилив проверку остальной части СБ Вайсроя. Половина сотрудников СБВ была занята, шпионя за другой половиной, и каждая половина, аналогично, раскалывалась на четвертушки, шпионящие друг за другом. Но Челси редко писал докладные о нелояльности отдельных людей или целых групп, потому что видел достаточно, чтобы понимать — самое опасное, что может сделать человек в его положении, это наживать себе врагов.

Но он делал так, чтобы нужные члены враждующих фракций находили необходимые доказательства вины своих противников. Далее ему оставалось лишь передавать докладные, и Вайсрой сам взрывал преступников, а Челси мог умывать руки похлеще любого Пилата.

И он упорно трудился.

При новом режиме все чувства являлись непозволительной роскошью, лишь эгоизм считался добродетелью. Но эгоизм уничтожал любую лояльность правителю, поскольку управлялся одним лишь страхом. Таким образом, появлялась жадность, чтобы бороться со страхом и притуплять его. И результатом становилась неизбежная нелояльность.

Читать все доносы и докладные было утомительно. Уже через несколько дней Челси почувствовал, что иссякают последние силы. И он задавался вопросом: а каково же Вайсрою? Он проводил все больше времени с жестоким тираном и видел, что чисто человеческие черты — а именно, сомнения и беспокойство — прорастают в нем, как поганки после теплого дождика. Челси никому не мог полностью доверять. Вайсрой же не мог верить вообще никому.

Челси стал ощущать, что что-то должно произойти — что-то, чего боится Вайсрой.

Но он также понял, что это не случится само по себе.

Он размышлял, планировал и был очень осторожен. Произойдет то, что должно произойти — и это должен устроить он сам.

Он продолжил свою работу.

Число докладных все увеличивалось. Он выискивал нелояльность везде.

И стало лишь вопросом времени, пока кто-нибудь не донесет на самого Челси. И однажды, когда Вайсрой вызвал к себе Челси, главнокомандующий Горминстер отвел его в сторонку и в панике прошептал:

— Это командующий областью Оттава! Он донес на вас Вайсрою в личной беседе. Я не сумел его остановить!

И Челси понял, что время пришло.

Вайсрой, двенадцати футов высотой, с мерцавшим вокруг него золотистым ореолом, что-то кричал в телесканнер, связанный с Сиднеем в Австралии. В руке у него очередная пачка исполнительных списков, и пока Челси ждал, он делал паузу, говорил, снова делал паузу, и каждая пауза становилась исполнением приговора.

Потом Вайсрой повернулся к нему с гранитным лицом.

— Вы — шпион в моей Службе.

Челси почувствовал, что желудок связался твердыми узлами, и подумал, что мог такого съесть, обнаружил, что вспотел, и удивился этому, потому что было совсем не жарко.

— Я выполнял ваши приказы, — сказал он. — Я действовал преданно.

— Преданно! — Челси почувствовал кипение жестокого гнева, исходившего из Вайсроя. — Вы повиновались, потому что знали, что повиновение мне повредит! — заорал Вайсрой. — Вы — раса червей! У вас нет ни разума, ни логики!

Это было верно.

Осознание этого поразило Челси: его дисциплинированность, исполнение приказов, вся его услужливость вредила Вайсрою. Потому что приказы Вайсроя направлялись на то, чтобы выкорчевать нелояльность, полностью уничтожить ее, а сама природа Вайсроевской Службы Безопасности являлась нелояльной по определению, предательство было ее фирменным знаком.

А какие бы еще люди согласились вступить в ряды СБВ?

И чем больше чиновников шпионили друг за другом, доносили друг на друга, тем более слабой становилась организация. Ренегаты в синей форме все равно оставались ренегатами. Задача выкорчевывания коррупции из СБ была невыполнимой, потому что сама СБ стала источником коррупции, ее нерестилищем.

И, осознав это, Челси понял еще одну вещь. Он, наконец, понял, чего боится.

— Вы сами создали нелогичную ситуацию, — сказал он.

Вайсрой замер. Смерть подошла к Челси вплотную, но, по крайней мере, Вайсрой его слушал.

Челси показалось, или Вайсрой действительно стал медленно раздуваться, словно начинало сказываться непосильное напряжение его труда?

— Вы хотели управлять нами с помощью страха, — сказал Челси, — но страх разрушает нас. Когда мы боимся, то начинаем действовать абсурдно. Таковы люди.

— Я уничтожу вашу грязную расу!

— О, да, — кивнул Челси, теперь само спокойствие, — так оно и будет. Вы уничтожите нас, Вайсрой. Фактически, вы уже нас уничтожаете. А что потом? Если вы всех нас уничтожите, то у вашего народа не будет никаких слуг. И вас накажут за это.

Гигантская фигура заколыхалась, словно сотканная из дыма. Она бессловесно закричала — или на языке, который звучал совсем уж нечеловечески, а потом велела:

— Замолчи!

— Зачем? — спросил Челси. — Вы так и так взорвете меня, но, знаете ли, вы сможете это сделать лишь один раз. В этом ваша основная ошибка, Вайсрой. Вы установили лишь одно наказание за все преступления — смерть, тогда почему человек будет довольствоваться малым преступлением? Ведь он с тем же успехом может совершить преступления большие. Если бы вы обладали логикой, то учли бы это…

— Замолчи! — закричал гигант таким голосом, что вся комната с фиолетовыми стенами содрогнулась. — Заткнись, человечишко!

Он действительно раздувается от гнева, с хладнокровием хирурга подметил Челси. Ах, да какая разница? И он продолжил, заканчивая мысль, полный уверенности, что это последняя речь в его жизни.

— Итак, оказавшись не в состоянии придерживаться логики, вы провалили свою миссию. Это вы нелояльны, Вайсрой. Это вы предали свою расу. Потому что не сможете приготовить Землю к их прибытию…

— Нелояльный? — голос гиганта возрос до нестерпимой громкости. — Это я нелояльный?

Челси кивнул и закрыл глаза.

Наступила пауза.

И даже сквозь закрытые глаза он увидел фиолетовую вспышку…

Она была ярче, чем Челси когда-либо видел. Я умер, подумал он. Но затем открыл глаза и увидел, что все еще жив.

Вайсрой взорвал сам себя. Нелояльность подлежала наказанию, существует лишь одно наказание-смерть, этого требует логика. Искалеченное тело Вайсроя растянулось на полу, Разрушенное изнутри силой энергетической бури, которая уже не поддавалась контролю. Оно не исчезло бесследно, как исчезали человеческие тела. И в его смерти не нашлось ничего человеческого.

В хранилищах Службы Безопасности Вайсроя скопилось много денег, и у Челси было предостаточно времени, чтобы забрать их часть и уйти, прежде чем кто-либо посмеет войти в личный кабинет Вайсроя. А теперь быстро домой, быстро взять жену — и в аэропорт, быстро сесть в самолет СБВ, пилоту которого он доверял, и быстро полететь на юг на предельной высоте.

В самолете жена Челси опомнилась.

— Но, Артур, — сказала она, — раз Вайсрой мертв и СБВ больше не существует, то что мы станем делать, когда все узнают об этом? Ты опять без работы и… А когда люди, как ты говоришь, начнут линчевать сотрудников СБВ, то где мы окажемся в безопасности? Ты никогда не думаешь обо мне, Артур! Сам ты можешь отрастить усы и поменять имя, а что с моей матерью? Разве я когда-нибудь посмею… И почему ты должен таскать с собой этот грязный чемодан? Я не знаю, что в нем, но я не могу выносить эту вонь, и… Артур! Ты не обращаешь на меня внимание!

— Не волнуйся об этом, дорогая, — устало сказал Челси. — Смотри!

Он открыл чемодан и показал ей пачки банкнот.

— Но… Но ведь ты их украл, — завопила она.

— Это мои собственные деньги, — ответил он, — честно заработанные на взятках. Кроме того, разве будет лучше, если правительство наложит на них лапу? А со временем я куплю на них дом, запасы продуктов и лабораторию.

— Лабораторию? — Жена поглядела на него так, будто только что поняла, что ее муж сошел с ума. — А что ты собираешься исследовать? Этот хлам в чемодане?

Он кивнул с довольным видом.

— Это части тела Вайсроя. Если я смогу определить, из чего они состоят, то думаю, что сумею понять, как он взрывал людей. И тогда мы подготовимся к появлению следующего Вайсроя, которого пошлет инопланетная раса. Если они вообще когда-нибудь пошлют следующего. Мы знаем, что эти взрывы в фиолетовых вспышках так же опасны для него самого, как и для всех нас — он подтвердил это своей смертью. — Челси улыбнулся и указал вниз на окруженный пальмами аэродром, где они собирались приземлиться. — Наш новый дом, — улыбнулся он.

Со временем, когда Челси изучил тайну взрывов Вайсроя, то получил гораздо больше, чем намеревался изначально. При желании, он смог бы править миром, как им правил Вайсрой. Или, продав все те вещички, которые прихватил из штаб-квартиры Вайсроя, он мог бы стать фантастически богатым до конца своей жизни. Но Челси никогда никому об этом не сказал, в особенности, жене. Он только частенько говорил ей:

— Вот видишь, дорогая, эта работа, в конце концов, стала лишь стартовой площадкой. А теперь у меня есть своя лаборатория!

The Magazine of Fantasy and Science Fiction, December 1957