Мистер Фикус

Человек не сможет открыть новые океаны,

пока не наберётся смелости потерять из виду берег.

Андре Жид

Помню, что в то утро я был с жуткого похмелья. Видимо, когда я завалился в свою квартиру на шестом этаже многоквартирного старого дома, то даже и не подумал задвинуть пожелтевшие и поломанные жалюзи, потому что проснулся от яркого света, бьющего в окно. Было такое ощущение, что какой-то изобретатель-чудак взлетел на своей машине с картонными крыльями и светит оранжевыми фарами прямо в моё окно. Я поморгал, приподнялся на локтях и увидел еще чернеющее небо с редкими звездами и бледнеющей затуманенной луной. На горизонте над крышами домов разразился костер рассвета. Настольные часы показывали девять утра. За запотевшими стеклами кружилась мерцающая метель. В квартире было промозгло и мрачно. Я откинул шерстное одеяло. От похмелья меня бросало то в жар, то в дрожь. Я подошел к умывальнику, который находился на крошечной грязной кухне, взглянул в зеркало и потёр опухшее лицо цвета цемента. Умылся ледяной водой, попил из-под крана. Снял подтяжки брюк и попытался оттереть коричневый след на майке от горчицы, что когда-то капнула с хот-дога. Голова жутко трещала, весь выпитый алкоголь будто скопился под черепной коробкой, загустел, затвердел и давил изнутри на глаза и виски. Меня подташнивало, в глазах темнело. Согнувшись, чтобы снизить давление, я прошлёпал в одном носке с грандиозной дыркой на большом пальце к кухонному шкафу и достал бутылку дешевого джина, который купил в забегаловке, что располагалась на первом этаже моего дома.

Там работал молодой паренек, который казался довольно-таки смышлёным. Но, кажется, его мать недавно умерла после долгой болезни, а отец был наркоманом. В последние месяцы парнишка стал выглядеть всё хуже, а недавно я споткнулся об него в подворотне недалеко от дома. Он был весь в блевотине и моче, с иглой из кровоточащего кратера на вене. Зрелище ужаснуло даже меня. Я дотащил его до своей квартиры, уложил на свою кровать, а сам сел за кухонный стол, за которым и уснул после выпитого джина. Утром я проснулся на удивление без головной боли, а также без бумажника и телевизора. Правда, в бумажнике было не больше пары купюр, а телевизор давным-давно был сломан и стоял как бесполезный черный ящик, своеобразная коробка с котом Шредингера*. После парнишка меня не узнавал, когда я заходил в лавку, где он работал, а я и не думал заявлять на него в полицию. Я смотрел на это миловидное, но мужественное лицо, на длинные сальные волосы, собранные в хвост, на его потрепанную растянутую одежду. Раньше рядом с кассой лежали книги Моэма, Достоевского. А теперь сигареты. Я не понимал, как в этой жизни происходят подобные метаморфозы и почему. Кто дирижирует этим адским оркестром? Но разве мог я его жалеть или судить? Ведь я и сам лет двадцать назад был таким же юным мужчиной. А теперь каждый день начинаю с того, что опорожняю желудок в грязный унитаз и пью аспирин.

В то утро я раскрыл окно на кухне, вдохнул ледяной январский воздух, но головокружение не проходило, а выпитая из-под крана вода просилась наружу. Из окна открывался плачевный вид на такой же соседний дом, в котором снимали комнатушки не самые лучшие шедевры сия общества. В этих окнах не оживали картины романтизма или импрессионизма, а скорее кубизма и символизма. Невнятные, угловатые, мрачные и непонятые. Таким же был и я, сорокалетний безработный писатель. По правде говоря, писатель, это громко сказано. Я перебивался работами, которые мне предлагали небольшие газеты по старой дружбе, освещал скромные и никому не интересные события, вроде митингов, концертов и похорон. Борьба, искусство и смерть. Вот из чего была соткана моя жизнь.

^{* знаменитый мысленный эксперимент австрийского физика-теоретика Эрвина Шредингера. Суть эксперимента в том, что в ящик с механизмом, содержащим радиоактивное атомное ядро и ёмкость с ядовитым газом, помещают кота. Если ядро распадается, открывается ёмкость с газом и кот погибает. Если распада ядра не происходит – кот остается жив. До того, как ящик открыли вероятность того, что кот жив равна вероятности того, что он мёртв. Получается, что кот, сидящий в ящике, и жив, и мёртв одновременно.}

В двадцать лет я был уверен, что стану известным писателем, а потому после школы сразу отправился работать мальчиком на побегушках в местную газету. Но спустя десять лет от планов написать книгу остались лишь потускневшие мечты. Мои рассказы и стихи не печатали, оправдывая это тем, что они слишком реалистичные, а потому неинтересные и грустные. Творить становилось всё тягостнее, пока я не пришёл к выводу, что мне вообще нечего сказать этому миру. По крайней мере сказать то, что бы приняло общество. И сказать это так, чтобы суть слов находила в душе отклик, а не безразличие, непонимание и критику.