Мистика

Глава 46

Подождала, когда такси скроется за углом и нога за ногу поплелась обратно в квартиру Ирки. Дышать было трудно, что там лепетала в конце Кольке, вообще не помнила. И почти ранки от ногтей на ладонях… чтобы не сорваться и не заорать:

- Да взгляни же на меня внимательно! Ну, вспомни же меня, Ваня!

Это сильно! Это слишком... Пронзило осознанием, а радости нет. Почему нет радости? Ждала, что будет не так… и, наверное, не очень уверена - может, просто совпало? Опять нет ясности, только вдруг - озарение и сразу же – сомнения. А хуже неопределенности только бессильное отчаяние. Я любила, чтобы «да – да», а если нет, то уж нет. Мне. Нужна. Ясность. А сейчас нужно просто пережить тот факт, что это может быть Ваня и ему на фиг оказалась не нужна я! Пережить и хотя бы немного успокоиться, а то даже думать трудно - мысли мечутся.

Если душа теряет свой дом, то куда она девается? Что-то там о чистилище… проще говоря – она на передержке. Потом ей определяют место, или она сама его ищет и находит. И вот, представим себе, что эта душа уже в новом теле, а это пока всего лишь оплодотворенная яйцеклетка. Тогда вариантов только два – или никакого переселения душ нет, и тогда святой отец прав. Или же опыт прошлой жизни, а соответственно и память о ней, к новому телу не прилагаются. Вывод – если человек в другом теле, то он не может помнить прошлого. Сохраняется только самая его суть – психотип, скорее всего. А остальное нарабатывается опытом новой жизни. И тогда поцелуй без языка не отличительный признак особенности поведения Вани, а дань тому времени. А французский поцелуй Николая – результат жизненного опыта, обретенного в наше время. И я что – всерьез ждала, что Ваня предстанет передо мной в промасленном комбинезоне и скажет:

- Вот он – я, явился к тебе, как и обещал?

Бред же… чем я только думала? Но эти двое мыслят одинаково. У них одинаковая реакция на один и тот же вопрос, больше того – ответы почти слово в слово. Сейчас, когда я стала что-то понимать и соображать… осознание собственной тупости опустило себя любимую, как особь мыслящую, ниже плинтуса.

Присела на лавочку возле подъезда, прикрыв веки и вспоминая дословно. Я спросила тогда Ваню:

- Ты любишь липу?

- Какую Липу? Что ты… дерево? – не сообразил он сразу, а потом понял – о чем я, и улыбнулся: - Смешная… Нет, липу я не люблю.

И объяснил еще, почему не любит. А Николай? Он ответил:

- Какую Липу? А-а-а… ты о дереве? Смешная… Цветы, запах? Терпеть не могу, ненавижу.

А с чего бы Николаю так не любить ее? Вкусно же пахнет, тонко и ненавязчиво. Разве что – аллергия? Сейчас она есть почти у каждого – на все, что угодно. Но то выражение, с которым они произнесли это «Липа»...? Оно одинаковое, они оба почему-то решили, что это женщина. Будто оба считают, что любить можно только женщину, а дерево любить – смешно. И я смешная, потому что задала смешной вопрос. А может, это общая – мужская точка зрения?

Из раздумий вывел звук шагов – мимо по тротуару шел молодой мужчина с пакетами в руках - из магазина, наверное. Уже закрыты давно… разве что круглосуточный? Мужчина… вскинулась я.

- Извините. Скажите, пожалуйста, вы любите липу?

- Чего? А-а-а… липу? Не, я больше - пальмы на турецком берегу, - заржал парень и, подмигнув мне, продолжил путь к своему подъезду. Ну, вот… ну вот!

Асфальт еще отдавал тепло, но воздух уже стал по ночному прохладным. Было как-то по-особому хорошо и уютно от горящих окон, мелькания теней за разноцветными шторами и слабого уже шума от проезжающих машин, доносящегося с бульвара… Я поднялась с лавочки. Нужно домой, там Ирка и ей сейчас плохо. Я это знала, потому что со мной тоже творилось… горько, так горько за себя, но при этом и чуточку спокойнее. И чуть легче от того, что Николай сказал, что он не остался бы – даже ради меня. Даже… Просто - чтобы выжить, и даже – ради меня. Оговорился? Или сказал, как думал?

Почему тогда, как чужой и зачем целовал? Хмыкнула, поднимаясь по ступенькам – да все по тому же сценарию – я предложила, а он не отказался. Будь мы не так на виду, может и до чего поинтереснее дошло бы. Определенно дошло бы – у меня крыша ехала конкретно. Вот и сейчас... остановилась посреди лестничного пролета, взялась за перила - вдруг голова закружится? Рухну еще, вспоминая, как рукой обхватил за пояс… глубоко так - сгиб его локтя почти на середине моей спины, а пальцы на ребрах под грудью… даже чуть приподнял, как и тогда. И ладонь на затылке – жестко, не двинуться, не отступить уже… тоже. Надежно так, знакомо, будто дома побывала. Тяжело вздохнула и потопала дальше - надумаю теперь, нафантазирую, а не нужно бы этого – трудно будет. Но и легче в определенном смысле – стало немного спокойнее за Ваню.

Ирка не страдала и не плакала - уже убрала после ужина и принимала душ. Обе девочки уснули. Я прошла в спальню, склонилась над кроваткой и долго смотрела на Аню – она спала тихо-тихо, приоткрыв крохотный ротик, раскинув ручки и чуть согнув ножки в коленках. В дверь стукнула Ирка:

- Душ свободен.

И молча прошла в спальню к Анжику. Вот и правильно, я тоже не хочу говорить о Николае. Смысл толочь воду в ступе? Рвать разговором душу? Нет смысла!

Те дни, что Коля провел в нашем городе и виделся с нами, гулял со мной и племяшкой, ездил смотреть мой участок под строительство дома, столовался у нас, водил нас всех в кафешку, которую мы указали ему, как самую безопасную, он был так же вежлив и ровен с Ирой. Об этом у меня ни с кем из них разговора не было. Но когда брат уезжал, и я провожала его на вокзал, то не выдержала:

- Коля, спасибо, что ты услышал меня и вел себя так… правильно. Если Ира не нравится тебе, то оно было и не трудно, так же?

- От ты вроде и старшая, Ален, а дитя дитем, - вздохнул он.

- Сказал взрослый суровый дядька… - хмыкнула я.

- Умный, Ален, - невесело покачал головой Коля, - ты о чем мне рассказала? Как я понравился ей пять лет назад – молодой, веселый и красивый, без забот, как теперь оказалось, и хлопот? А сейчас я не просто свободный мужик, при мне хороший довесок – двое спиногрызов. И Боровичок уже требует, чтобы ее так не называли, представляешь? У нее скоро переходной возраст начнется и что? Нужны мы трое кому-то, как ты думаешь? Сможет кто-то заменить этой вредине мамку?

- Настя не объявилась? – осторожно спросила я.

- Ты была права – приезжала. Пожила в пустом доме одна – мы все у родителей, и опять усвистала. Я не подошел туда, никто с ней не разговаривает – все поняла правильно, в общем, - отвернулся он, глядя, как пассажиры подтягиваются к вагонам – объявили начало посадки.

Вот так. Негласный семейный суд и полный игнор в результате. И вся станица в курсе дела и солидарна, само собой - если бы еще гульнула с местным, то постарались бы понять если и не все, то хоть кто-то. А с приезжим... приговор обжалованию не подлежит. Может, девка и раскаялась, но тут уже все зависело от Коли, а он "не подошел". Хорошо его знает, если вот так - молча, уехала снова.

- Коля, я уверена, что Ира бы с радостью…

- А я вот совсем не уверен, Ален - зачем оно ей? У вас тут работа, ваше с ней дело. Спокойно все, тихо, устроено – хорошо так... Пускай уже у них дед с бабками да я – родные. Хоть есть гарантия, что не обидим. Чужие дети на фиг никому не нужны, поверь мне – насмотрелся на участке.

- Зря ты… Ира не такая, она… - замолчала я, не зная, как передать все то, что почувствовала сама, когда услышала признание подруги. И поняла, что ничего у меня не получится, это будут просто слова. Если бы он видел ее тогда и слышал – другое дело, тогда бы он поверил.

- Ага, - согласился брат заранее со всем, что я собиралась сказать и напомнил: - Старики ждут вас, бабаня ждет, чтоб Аньку крестить. Растите тут быстрее и приезжайте.

Когда уже оставил вещи в вагоне, выскочил еще на минуту.

- Не хотел говорить, но раз уж ты первая начала… Не заводи кавалера, Ален, подожди немного Николая. Сильно ты ему глянулась, сам мне сказал. Еще сказал - будет звонить.

- Я знаю – он и мне говорил, - ошарашено пробормотала я в ответ.

- Ну, как-то так… давай тогда…

Николай звонил… В самом начале наши разговоры были похожи на хождение по минному полю – осторожные-осторожные: прощупать настроение, прислушиваясь с замиранием сердца к интонациям и звучанию голоса. Потом обязательно обсудить здоровье и успехи Анны. Дальше – так же осторожно:

- А как ты, Коля? – и затаить дыхание в ожидании… чего?

А на другой стороне связи так же прислушивался он, может - стараясь уловить это дыхание? Потому что отвечал не сразу. Или просто тщательно обдумывал ответ. Но голос был теплым, в нем чувствовался искренний интерес, он подсмеивался над историями с Аней, спрашивал каждый раз – не нужно ли нам с ней чего?

- Нет, спасибо, - неизменно отвечала я, - у нас все хорошо, родители помогли с домом, он строится, нам на все хватает. Это я о деньгах.

- А в остальном? – осторожно спрашивал он, а я отвечала, что и там все норм. А мысленно просила его быть хоть чуточку сообразительнее и слушать мой голос так же внимательно, как я слушаю его. И понять, наконец, что если речь не о деньгах, а об остальном, то приезжай уже… дай узнать тебя, проверить – правда ли то, что я поняла о тебе? Ведь если это так, то тебя тоже должно тянуть ко мне, ты должен вспоминать тот поцелуй на перроне и вообще… просто обязан вспомнить все остальное!

Он звонил раз в неделю – регулярно. Я сама не могла решить для себя – хорошо это или плохо, часто или редко? Почему такой график? Потому что военный и привык к точности и планированию? Мне это было непонятно.

Но с каждым нашим разговором я чувствовала себя все раскованнее, все свободнее. Наши беседы продолжались все дольше. Я грузила его абсолютно не нужными, по логике, подробностями об Ане, о строительстве. Но, казалось, он слушал все это с большим интересом, переспрашивал, интересовался. Попросил скинуть ему фото Анны. Получив его, сразу же перезвонил и похвалил дочку за то, что та быстро растет и спросил, а нет ли у меня фото, где мы с ней вдвоем? В ответ я потребовала его – чтобы сравнить… о Ване говорить почему-то стало немного неловко, и я замялась, закрылась… скомкала разговор. Но почти сразу же получила его фото в форме – оливковые брюки и рубашка с коротким рукавом, фуражка с зеленой тульей. Не благодарила. Думала. Ваню в промасленном комбинезоне и белье с завязками вспоминала и плакала. Хотелось верить в хорошее для него. Но и для себя уже – тоже.

Наступила осень, а мы все разговаривали по телефону, и Николай не ехал к нам с Аней. В его словах так и не проскользнуло что-то большее, чем искренний, а может и просто вежливый интерес. Теплый тон голоса? Он у него от природы такой - донской, чуть гортанный, с мягким выговором. Не говором, как у Вани или Кольки - растеряли Дружанины, уехав из родных мест.

Дочка уже становилась в кроватке, громко визжала в хорошем настроении и буровила что-то наподобие «мама». Еще было «веве» - предварительное и совсем еще не страшное, но если уж прорывалось «бубу» - тогда держись, это Анька сильно недовольна. Я писала ее на камеру - вырастет и посмеется над своей недовольной мордахой и вредностным "бубу". Решилась, наконец, съездить домой и показать ее родным.

Потом очень хвалила себя за это, потому что смогла увидеть бабаню последний раз. Она хорошо выглядела и гадючек с тех самых пор как будто больше не ловила – ничего не предсказывало. Мы окрестили Аню, и бабаня тоже ездила с нами в церковь. После обряда подошла к священнику, они поговорили. И он сходил, опять надел на себя длинную полоску ткани, накинул ее бабане поверх платка и они долго шептались о чем-то. Потом он перекрестил ее голову через эту ткань, снял ее и погладил бабаню по голове. На следующий день батя отвез ее к причастию. Это должно было навести на определенные мысли, но нет – я была занята Анькой, Боровичком и маленьким Сашкой, который умудрился почти совсем забыть меня. Бабаня все это время была рядом с нами. Мы говорили с ней, и о Николае-Ване тоже. Я решилась оборвать всякую связь с ним – были мысли, и я поделилась ими с нею:

- Понимаешь… он живет где-то там своей жизнью. Скорее всего – полной. А я сижу тут, как дура, и жду непонятно чего, потому что Колька что-то там ляпнул… Нравилась бы – дал бы знать. Нет? Я не собираюсь пускаться во все тяжкие, но и так тоже… Я ревную, мучаюсь, надумываю себе - понятно же… А это значит, что уже почти полностью отождествляю его с Ваней – мне не все равно. Я устала от этого... ожидания и безнадежного бессилия. Да на фиг! – и прикрыла рукой рот. Господи… батя-батя. В этом доме я всегда правильная девочка. Знал бы он… хотя что там знать? И такая ерунда все это.

- Колька тоже… дурень, - покачала головой бабаня, - чего тут таиться? Я думала – ты знаешь. Николай вроде хотел перевестись поближе к тебе, но там все не так просто.

Легче мне от этого знания почему-то не стало.

- Мог бы сказать. Но не говорит, значит – сам не уверен.

- Или боится.

- Взрослый мужик, военный? Чего, бабаня? Что я начну строить планы? Что этим он примет на себя обязательства? Лишится выбора? Ты думаешь – у него там никого нет?

- Не знаю. Но своему я всегда верила, а то и смысла нет…

Мы с ней обнимались, сидели потом молча и мне становилось легче. С мамой я так не откровенничала - батей она всегда была занята больше, чем нами. Не в плане заботы, а душой, что ли?

Я уехала и через несколько дней бабани не стало. На похороны я не поехала – Аня сопливила после дороги, страшно было, что разболеется всерьез. Коля тоже советовал не дергаться, сказал, чтобы лучше сходила в церковь и заказала там, что нужно в таких случаях и свечку поставила.

- Последнее время бабаня уверовала, наверно. Поп приезжал, она при нем с мамкой, и умерла. Почему-то не тягостно, Ален. Будто не потеряли, а просто отпустили ее.

Когда в очередной раз позвонил Николай, я сказала ему, что так часто звонить не нужно.

- Кому не нужно - тебе? – ровно уточнил он.

- Мне не понятно, Коля - зачем это нужно тебе? Фото Ани буду регулярно высылать, новости о ее развитии и взрослении сбрасывать. Мужского интереса с твоей стороны я не видела и не вижу – на фига тогда козе баян? Извини уж… но я хочу жить. Спокойно. Счастливо тебе.

- Алена, стой, - остановил он меня, - подожди. До Нового года подожди, я смогу вырваться на несколько дней. Телефон – не то.

- Ждать - чего? Я никуда не уезжаю. Сможешь… значит – сможешь. Нет – тоже ладно. Больше не звони.

Так мне стало легче. Почему – не могла понять сама. Но больше не мучилась и не металась – даже не ждала. Если Николай – Ваня, то это будто бы и неправильно, потому что я сейчас примеряла на нас простые земные отношения – с обидами, ревностью и отрицанием неопределенности. Нет, так нет, да – да. Мужик он или где?

Но все больше склонялась к тому, что если все так, то совсем и не факт, что его новая жизнь предполагалась только со мной. Была в ней балерина... прости, Господи, за какой-то странный мысленный подтекст и ассоциации, и явно - кто-то еще… Ваня же был категоричен – моя, для меня родилась, меня ждала! На момент смерти он определился полностью, женой своей звал, а этот телится – значит, не Ваня. Или Ваня, но проживший уже половину новой жизни и изменившийся – уже не совсем тот, не мой. Поэтому лучше рвать вот так – разом. И помнить того – любящего меня. Теперь это будет намного легче, потому что меня не давит чувство вины.

К ноябрю закончили наш дом. Строила его бригада Паши Фомкина, а я контролировала процесс с самого начала. Вырывалась в самые ответственные моменты, оставляя девочек на няню. Молоко давно отошло, Аня с четырех месяцев находилась на искусственном вскармливании, и проблем с этим не было. Возвращалась со стройки продрогшая и уставшая. Грела ладони под теплой водой и спешила к Аньке – хватала на руки, слушала ее «мамама…» и млела, отходила телом и сердцем – хватит ее одной и памяти о том, кто меня любил и погиб, защищая нас.

Еще в процессе, мотаясь на такси туда-сюда, поняла, что без машины мне не обойтись. Проживая в пригороде, зависишь от транспорта очень жестко. Поэтому я составила для себя план, по которому заключила договор с автошколой. И за месяц, грамотно распределив время, выучив ПДД и понервировав инструктора, сдала оба экзамена на права – теорию и практику. Сама не понимала - почему не сделала этого раньше? А потому, что у меня был Олег, и у нас была машина. Зачем права, если есть собственный водитель, который всегда отвезет куда нужно? И все равно - это же так просто - уметь водить самой, а в перспективе должно быть очень удобно.

Теперь я стала присматривать себе машину, но, поскольку разбиралась в них... никак, попросила совета у брата.

- А на какие шиши, сестра?

- На кредитные, - кротко отвечала я понимая, что семья из-за меня почти на мели. Что странно, угрызений совести при этом совершенно не чувствуя: - Я надеюсь собрать всю сумму, что должна вам к тому времени, как Боровичку нужно будет идти учиться. Ее будущая учеба – моя морока, брат, и это не обсуждается.

- Дурында ты, - просто ответил Колька, - ты бы хоть подумала – откуда у нас такое бабло? Парочка лямов вот так просто – на тебе, дорогая? Батя, как дурак, все вкладывает в свои семена, маманя его с энтузиазмом поддерживает, а у меня спиногрызы, между прочим и ментовская зарплата.

- Как тогда, Коля? Вы что - взяли кредит из-за меня?

- Совсем у тебя с этим… туго. Дружанин дал. Просил узнать, сколько тебе нужно и скинуть информацию. Имеет право, как родня и имеет возможность – калымит, похоже. Знаю, что им это запрещено, но у нас только так – захочешь жрать, хоть что-нибудь, хоть где-нибудь, да нарушишь.

- Спасибо, что сказал хоть сейчас, Коля.

- Та не парься ты! Он теперь считает, наверно, что свой долг перед Аней, как родней выполнил. И ему спокойно и тебе хорошо.

- Л-ладно… - проблеяла я. Опять нужно было думать. Или нет? Коля нормально объяснил причину, она меня устраивала. Или опять – нет? Трудно… Господи, как же трудно, когда не уверена - права или нет.