Митрофан и Захарка

Василий ИЛЬЕНКОВ

МИТРОФАН И ЗАХАРКА

Солнце уже спряталось за березовую рощу, когда Митрофан Рыбаков переезжал вброд Кострю. Лошадь напряженно вытянула шею, пытаясь достать воду вздрагивающими от жажды губами, но повод был подвязан высоко, чересседельник давил, и она пошла прямо в черную и тихую глубину, пока губы ее не коснулись воды.

- Н-но, черт! - крикнул Митрофан, дергая вожжу, но лошадь долго и жадно пила, не отрываясь.

Под телегой журчала вода. Знакомо пахло осокой, и в этом запахе чувствовалось холодное дыхание осени. Напившись, лошадь круто свернула вправо и бодро вынесла телегу на песчаный берег.

Дальше дорога шла в гору. Митрофан слез с телеги и пошел сзади, раздумывая о предстоящем разговоре с женой.

Целый день он бродил по городскому рынку, подыскивая черную нетель другой масти жена не хотела. В самый последний час привели широкогрудую с черной лоснящейся шерстью нетель, но крестьянин заломил за нее тысячу рублей, а у Митрофана было только шестьсот. Он погладил рукой ее сытую спину и, вконец расстроенный, пошел запрягать. Заводя лошадь в оглобли, он ударил ее дугой по ногам, чего с ним никогда не случалось...

Шумно и неровно дыша, кобыла тащила телегу, под колесами шипел сыпучий белый песок. Вдруг телега подпрыгнула, словно наехав на камень, и Митрофан увидел на дороге рыжую кожаную сумку, перевязанную ремешком, - ту самую, с которой почтальон Тарас по воскресеньям ездил в город.

"Задремал, видно, или выпил лишку", - подумал Митрофан и бросил сумку на телегу. Хлестнув лошадь, он на бегу вскочил на грядку телеги.

До деревни оставалось не больше километра, уже был слышен лай собак. Кобыла, чуя близость двора, бежала веселой рысью, а Митрофан сидел сгорбившись и думал о том, что вот сейчас его встретит упреками жена, она, верно, и хлев приготовила для нетели.

Лес, налитый сумерками, потемнел. Покачиваясь, скрипела одинокая береза, и от этого скрипа, протяжного и унылого, у Митрофана защемило сердце. Охваченный беспокойством, он настороженно оглянулся вокруг. Взгляд его остановился на Тарасовой сумке, и Митрофану вдруг нестерпимо захотелось раскрыть ее. Сопротивляясь своему желанию, Митрофан прикрыл ее сеном, но на выбоинах сено сползало, и сумка снова, дразня и соблазняя, приковывала к себе глаза.

- Вот бес! - усмехнулся Митрофан, засовывая сумку глубоко под сиденье.

Вдали показались деревенские крыши. Лошадь заржала, помахивая головой и ускоряя бег, но Митрофан вдруг рванул вожжу и повернул влево, в кусты. Лошадь резко остановилась, упершись передними ногами, голова ее почти выскочила из хомута.

- Но... дьявол! - прошипел Митрофан, но кобыла упрямилась, не хотела сворачивать и недоуменно косила налившиеся кровью глаза.

Митрофан злобно ударил ее кнутом, и телега, чуть не опрокинувшись на повороте, заскакала по кочкам, цепляясь колесами за кусты. Гибкая орешина обожгла лицо Митрофана, но он, не чувствуя боли, гнал лошадь все дальше и дальше в кусты, пока она не наткнулась грудью на изгородь...

Узел на ремешке сумки, затянутый каким-то сложным, незнакомым способом, не поддавался усилиям внезапно ослабевших рук. Скрипнув зубами, Митрофан разорвал ремешок и высыпал на телегу газеты и письма. В маленьком холщовом карманчике внутри сумки Митрофан нащупал тугой сверток, аккуратно связанный шнурком от ботинок. Деньги! Он сунул сверток за пазуху и, кое-как сложив в сумку газеты и письма, погнал лошадь в сторону от деревни.

Митрофану было жарко, хотя дул злой сентябрьский ветер, лицо его горело, словно ошпаренное кипятком. Он тянул правую вожжу, хотя нужно было ехать влево, домой, - кто-то другой распоряжался им, приказывал въехать в деревню с противоположной стороны, и Митрофан безропотно и радостно подчинялся этому другому, властному и хитрому.

"Верно, и Захарка так делает... все воры так делают", - подумал он и испугался этой мысли.

Митрофан никогда не крал. Случалось ли ему найти подкову, или брусочницу, или пеньковое путо, он всегда возвращал их владельцу. Он считал, что вор - последний человек и его надо убивать. Однажды - дело это было давно - поймали конокрада, били кольями и цепами, а Митрофан ударил его кованым каблуком по виску, и не было никакой жалости, когда конокрад замычал и вытянулся в предсмертных судорогах.

Митрофан презирал рыжего Захарку, когда-то таскавшего у баб яйца, холсты, кур. И хотя Захарка вступил в колхозу всенародно поклялся, что воровать больше не будет, Митрофан не верил ему, убежденный, что сын конокрада несет в себе унаследованное от отца воровское начало. Он был непоколебимо уверен, что Захарка, а не кто-нибудь другой -ворует огурцы и капусту с колхозного огорода.

И вот теперь кто-то невидимый, сидевший рядом, приказывал Митрофану въехать в деревню впотьмах и непременно с другого конца - от больницы, а не от города, и Митрофан послушно кружил по темному полю.

В тревожном этом кружении по пустому холодному полю было что-то заманчиво влекущее, чему Митрофан сопротивлялся и против чего невозможно было устоять,- вот так отец его отталкивал одной рукой стакан с водкой, зная, что в нем яд гибельного запоя, и в то же время удерживал его другой, жадной, трясущейся рукой.

К дому Митрофан подъехал совсем хворый.

У ворот его встретил сосед Карп и сообщил о несчастии, постигшем Тараса.

- А в сумке три тысячи наших денег, колхозных, da капусту перевели нам из города. Вот тебе и заработали! А может, и хапнул? В душу не влезешь... Ее каждый на замке держит...

Карп помолчал и тихо добавил:

- Поспытать бы его...

Митрофан вздрогнул.

- Ты это брось. Не виноват Tapac.f.

- А ты почему знаешь?

Митрофан продолжал сидеть на телеге, чувствуя слабость во всем теле. В избе зажгли лампу, и желтый свет ее упал слева на лицо Митрофана.

- Занедужилось, что ли? - спросил Карп, увидев его ввалившиеся глаза.

- Совсем разломило, - немощным голосом ответил Митрофан. - В больницу ездил... Доктор градусник поставил... Тридцать три градуса...

Карп посоветовал сделать на ночь припарку из льняного семени на грудь.

- А говорили, ты в город поехал, нетель покупать.

"Разболтала всем, дура!" - раздраженно подумал Митрофан о жене.

Спрятав сумку в солому, он велел сынишке отвести лошадь на колхозную конюшню, а сам забрался на печь.

- Не купил? - спросила жена, сердито гремя заслонкой у печи.

- А я в город-то не доехал... Дорогой затрясло меня, зуб на зуб не попадает... Свернул в больницу, да ждать долго пришлось - больных много было... - расслабленно проговорил Митрофан. - Нетель я тебе куплю, об этом не тревожься. В субботу поеду опять и приведу... Никаких денег не пожалею...

Жена зашивала в мешочек льняное семя.

Успокоенная, что ее желание будет исполнено, она рассказывала не торопясь деревенские новости:

- Баба Тарасова головой об стену бьется, ребятишки ревут, а сам Тарас кинулся верхом сумку искать. Да в потемках разве найдешь? Сказывают, в сумке-то три с половиной тысячи... Кто и найдет - не отдаст...

- Это уж так, и пословица говорит: "Что с возу упало, то пропало", сказал Митрофан, вдруг повеселев.

- Перед войной барыня сретенская так-то вот деньги утеряла. Пять тысяч. На тройке ехала с кучером, а кони напугались чего-то и понесли по кустам. Барыня в ров опрокинулась, ногу ей колесом переехало... Скорей домой, а там - хвать! - сумочки-то и нет. Объявила по всем деревням: кто, мол, найдет, тому полсотни рублей награды... Я девчонкой была. Все кинулись искать, и я три дня по кустам ходила, все ноги ободрала...

Так и не нашла.

Митрофан не раз слышал этот рассказ про сретенскую барыню, однако старался не пропустить ни одного слова, даже голову свесил с печи.

- А через год слух прошел по деревне - Харитоновы стали с мясом варить... Потом Харитон сапоги купил. Стало быть, нечистое дело... Стали дознаваться, приметили, что Харитон у краснорядца новую четвертную бумажку разменял, бабе полушалок купил... От народа не укроешься, у него сколько глаз!

Только Харитон хитро дело повел, шику никакого не задавал, а выждет год - коровку купит, а еще через год - сбрую, а там глядгшь - молотилку... А не пошло ему впрок богатство - раскулачили... Теперь, может, где в Сибири мается и те деньги проклинает...

Поставив припарку, жена ушла в амбар к детям. Митрофан лежал и думал, что Харитон поступил правильно: деньги господские, у мужиков награбленные, - почему и не взять?

"Я бы тоже взял,- решил он.- То не воровство, а счастье".

Он ощупал на груди пачку денег и вспомнил, что эти бумажки все старые, мятые, потертые - видно, много по рукам ходили...

Когда приходилось платить налог, Митрофан сам всегда выбирал бумажки какие похуже, а новенькие, хрустящие, оставлял себе. Верно, уж так человек устроен: что получше - себе, а что похуже - другим... Жулик, видно, в каждом сидит...

"Словно век крал,-подумал он, вспоминая, как кружил по полевым дорогам, врал Карпу, жене, разыгрывал больного.- И откуда это берется у человека? Бес мутит, не иначе... Говорят, нет беса, а вот он и проявился...

Дорогую нетель покупать нельзя - сейчас же пойдет разговор: откуда у Митрофана деньги такие? В колхозе знают, кто сколько заработал... не скроешься... Придется выждать год-другой, а потом потихоньку тратить, как Харитон делал. Но и через год и через два от народа не спрячешься... Будут подозревать, выслеживать, как сам я выслеживал Захарку. Какая же это жизнь?.."

Сбросив припарку, тулуп, Митрофан слез с печи и сел к окну Над деревней висела тревожная луна. Льдисто поблескивали окна в избах, через пруд легла ровная сверкающая дорожка. За прудом чернела конусообразная силосная башня, и Митрофану казалось, что-то-то большой стоит над деревней, охраняя ее ранний осенний сон.

Вот уже три года, как Митрофан сдал в колхоз лошадь, вторую корову, сбрую, телегу-все, что не давало ему спать по ночам, заставляло вздрагивать при каждом малейшем шорохе.

В темные, ненастные ночи мерещилось Митрофану что Захарка лезет через забор, подбирается к его богатству. Он выскакивал в сени, готовый защищать свое добро.

Расставшись с хозяйством, он почувствовал успокоение, на щеках его заиграл румянец.

И вот теперь Митрофан снова ощутил прежнюю мучительную тревогу. Ему казалось, что кто-то ходит вокруг двора, подсматривает. Он прислушался все было тихо.

"Не вор же я. Нашел на дороге..." - подумал Митрофан.

Он зябко поежился и снова забрался на печь.

"Нет, вор..."

Кто-то постучал в окно.

- Митрофан Селиверстыч, спишь, что ль? - послышался знакомый вкрадчивый тепорок Захарки.

Митрофан соскочил с печки, подошел к окну, отодвинул створку. Захарка стоял с- фонарем.

- Тараска сумку обронил, слыхал? - спросил он.

- Сказывали...

- Ты в город ездил... Дай, думаю, зайду. Может, тебя кто на лошади обогнал...

"Все знают, что я ездил в город, - встревожился Митрофан. Распытывает... хитрый... Отдам сумку, - решил он. - Но как ее теперь возвращать, когда сам же говорил всем, что ездил не в город, а в больницу?"

- А тебе чего ж беспокоиться? - спросил он, злобясь на себя.

- Да ведь наши капустные деньги в сумке! Три тысячи.

Как не тревожиться? - удивленно сказал Захарка. - Выходит, мы зазря целое лето на огороде работали? Мало ли жадных людей. Найдет сумку - и прощай!

- А сам нашел бы, поди, и не заикнулся б...

- Я-а?! Вот провалиться! Что ты, Митрофан Селиверстыч?! - обиженно воскликнул Захарка. - Да разве такие деньги можно? Я тому человеку голову проломлю! Я...

- Рассказывай сказки, - подзадоривал Митрофан.

- Я это давно кончил, Митрофан Селиверстыч! Истин бог! - сказал Захарка. Он поставил фонарь на землю и перекрестился. - Третий год в колхозе... честно... праведно... Ни одной травинки чужой не тронул...

"Как же теперь вернуть сумку? - раздумывал Митрофан. - Одно остается подкинуть Тарасу..."

- Зарок себе дал, Митрофан Селиверстыч, - взволнованно говорил Захарка. - А случись мне ехать сегодня из города, всякий бы заподозрил... На тебя-то не подумают...

- А ты куда с фонарем?

- Хочу по дороге пройти, поискать, - ответил Захарка и медленно зашагал по улице.

Митрофан в мучительном раздумье смотрел на уплывающий желтенький огонек фонаря.

Нет, в нем, Митрофане, тоже сидит вор... Притаившись, он жил в нем незаметно, подстерегая, выжидая удобного случая...

Этот вор хитрее и опасней Захарки: пренебрегая подковой, чужим снопом, бруском для точки косы, притворяясь неподкупным и честным, этот большой вор терпеливо ждал, пока Тарас не обронит сумку с деньгами... А если завтра случится найти не три тысячи, а сто тысяч? Может быть, тогда заговорит самый крупный - третий вор, который пока молчит?

Митрофан быстро натянул валенки, полушубок и вышел во двор. Он вытащил из соломы сумку, сунул в нее пачку денег, теплую, впитавшую в себя жар его тела, и побежал догонять Захарку. Он чувствовал себя легко, будто освободился от тяжкой ноши. "Я тебя изловлю сейчас... Узнаю, какой ты есть праведник", - злорадно подумал он, завидев вдали мерцающий огонек фонаря.

Бросив сумку в канаву, возле дороги, он притаился за кустом. Огонек, покачиваясь, мигнул и исчез.

"На луг свернул", - догадался Митрофан. Его трясла лихорадка. Он не сомневался, что Захарка, найдя сумку, присвоит ее себе, он желал, чтобы и в Захарке проснулся большой вор.

Тогда Митрофан выйдет из-за куста и крикнет: "Стой, Захарка, вор!"

Ждать пришлось долго. Митрофан остыл и начал дрожать.

Наконец из-за поворота показался огонек и медленно поплыл навстречу, как бы ощупывая дорогу.

"Стал бы он так для Тараски стараться", - усмехнулся Митрофан, предвкушая торжество. Захарка прошел совсем близко, Митрофан видел даже новые круглые заплаты на его стареньком полушубке. Огонек замер у канавы и вдруг стремительно покатился по дороге в деревню.

- Стой! - сдавленно крикнул Митрофан, но Захарка, видимо, оглох от радости.

Митрофан погнался за ним, стараясь не упустить из виду тающую желтую точку фонаря, но споткнулся, упал, а когда поднялся, огонька не было.

"Молчком бежит... стало быть, спер!" - обрадованно подумал Митрофан и тотчас же услышал звонкий крик Захарки:

- Нашел! Нашел!!

На деревне залаяли собаки, заскрипели на ржавых петлях двери. Люди проснулись, разбуженные пронзительным криком Захарки.

Когда Митрофан, запыхавшись, ввалился в избу Тараса, она уже была полна народа. Маленький, рыжий, с зелеными глазками, Захарка вертелся по избе и, показывая всем сумку, бессвязно лепетал:

- Возле барсучьих нор... Братцы! Канава там... У меня аж сердце захолонуло!

- Хорошо, что на честного человека попала, а то поминай как звали, сказал Карп.

В избу, пошатываясь, вошел Тарас и рухнул на лавку.

- Получите, Тарас Васильевич! - торжественно проговорил Захарка, передавая сумку.

Тарас упал на колени и глухо сказал:

- От позора спас... Век не забуду!

- Коммунистически, - с достоинством произнес Захарка, заикаясь от волнения. - У нас в колхозе нет воров. - И посмотрел на Митрофана: Верно, Митрофан Селиверстыч?

Митрофан смущенно сдернул шапку и низко поклонился Захарке.

1937

ИЛЬЕНКОВ Василий Павлович (1897 - 1967). Митрофан и Захарка.

Впервые опубликован в газете "Ленинградская правда", 1937, 12 апреля.

Одновременно рассказ был опубликован в журнале "Октябрь", 1937, № 4. Печатается по изданию: Ильенков В. Рассказы. М.: Советский писатель, 1955.