Молчите рефери!

14

Вопрос ведущей вырвал меня из воспоминаний: — Алексей, это были Вы?

— Да. Проезжал мимо. — Он с улыбкой покосился в мою сторону.

— Ольга, так вы пренебрегли условиями выдвинутыми больным?

— Нет. Это больной нарушил все договоренности. — Я прижалась к мужу. — Иначе, с чего вдруг проезжающему мимо Алексею захотелось бы войти внутрь.

— На моем месте, приехал бы каждый, услышав от брата, что врачи подкидывают монетку, решая, что же у него диагностировать: то ли аппендицит, то ли внематочную беременность.

Я нервно хохотнула и потупилась, потому что следующие его слова были не в меру приятные.

— А еще он сказал, что в коридорах бродит перепуганное привидение с тоном кожи в цвет стен. Он замучался, развлекать его анекдотами… шутки кончились, и привидение нужно срочно забрать домой.

— Я не бродила зеленой.

— Да. — Он погладил меня по спине, и, подмигнув Еве, тихо заметил. — Она сидела зеленая и пыталась пустить корни. А затем попыталась приобщить к этому и меня.

— Вы тоже испугались?

— Я не хотела уезжать, пока операция не завершится. — Ответила, опередив колкую шутку супруга. — Чувствовала свою вину за содеянное, все-таки суп был мой. Если быть честной, то свою причастность к происшествию я испытывала первые пять минут.

— А разве я тебя не отвлек? — Спрашивая, он незаметно коснулся губами моего виска.

— Отвлек и еще как.

Наши взгляды встретились, и время замедлило свой бег. Вырвала нас из состояния прострации ведущая, она поправила волосы и улыбнулась моему благоверному.

— А можно узнать, как ему это удалось?

Мы переглянулись, и ответил Леша:

— Начал рассказывать о веселом прошлом младшего.

— И все угрызения совести остались на заднем плане? — этот вопрос Ева адресовала мне.

— Нет. Они отступили, потому что я была поражена его поведением. В тот вечер Леша предстал в ранее неизвестном мне амплуа. Он без умолка рассказывал о детстве и юности Сергея. — Я подалась чуть вперед и, понизив голос, добавила. — Если честно, то до той ситуации и после я ни разу его таким не видела.

— Потому что с тех пор я тебя не видел более напуганной, чем в поликлинике.

Наверное, день был тяжелый, потому что вместо того чтобы спокойно встретиться взглядом с говорившим, я вскочила со стула в попытке сбежать.

— Куда? — мужские руки мягко обхватили за плечи. — Оля, не уступай мне места, здесь его предостаточно.

— Алек? — я обернулась и удивленно воззрилась на старшего сына Богдана Петровича.

— Я. — Он сел слева рядом со мной. — Решила сбежать? Или ты за баллончиком с лаком кинулась?

— Нет.

Улыбка медленно растянула его губы: — Точно?

— Да. — Я прищурилась. — Как ты тут оказался? Сергей сказал никому не звонить, мы договаривались…

— Он сам меня вызвал, попросил отвезти тебя домой.

И вот надо было ему меня так изводить своими условиями. Прикусила губу и сцепила руки, а ведь я все это время просчитывала, как сообщу главе семейства о госпитализации Селози.

— Блин!

— Ты против? — удивился Алексей.

— Хочу остаться. — Я вымученно улыбнулась. Расстроило не то, что Сережа сам родным сообщил, а то, что все это время я была как сжатая пружина, и зажим до сих пор не отпустил.

— А может, передумаешь?

— Нет, хочу остаться. И вот еще…, если там что-то пойдет не так… потребуется близкий родственник с той же группой крови. Нам лучше остаться.

— Сколько времени займет операция?

— Часа два может меньше.

Он что-то прикинул и ответил:

— Могу сдать кровь сейчас, и следующие два часа…

— Будешь в состоянии амебы. — Уверенно заключила я, чем вызвала его смешок. — Это правда. Вы хуже переносите кровопотери и…

Голос осип, я не вовремя вспомнила о врачебных ошибках, совершаемых даже в очень простых операциях. О том, что анестезиолог может дать недостаточную дозу препарата, и окончание операции больной будет чувствовать вживую, всеми внутренностями. Представила, как Сережу режут, как допускают ошибку, как его глаза стекленеют, независимо от действий персонала…

А ведь они не сразу вычислили причину!

Вздрогнула.

— Оля, ты бледнеешь. — Он взял мою ладошку и мягко сжал. — Эй, скоро все завершится. Все хорошо.

Во всем виновата я, это был мой суп, что была моя идея с госпитализацией, и это я подставила его под ножи хирургов, а что если…?

— Оля, прекрати истерить. — Попросил Алек. — Мне не доставит удовольствия бить по щекам, такого специалиста как ты. Слышишь?

— Слышу. — Я проморгала слезы и, сипя, призналась, — никогда не думала, что мои профессиональные качества способны защитить от избиения.

— Так не наотмашь же!

— А вдруг увлечешься?

— Не увлекусь. — Карий взгляд стал обволакивающим и бархатистым. — Хотя, кто знает…

— А Сережа знает?

— С ним я не увлекался, мы в детстве если и дрались то вместе и против кого-то, а не друг с другом.

На мое шмыганье носом Алексей отозвался мгновенно и протянул салфетку: — Он будет как новенький.

— Мугу. — Беру салфетку, вытираю слезы и только сейчас замечаю, что моя левая кисть, захвачена его рукой. Столько времени рядом сидим, а я захват только сейчас заметила. Кошмар…

Попыталась вернуть свою руку.

— Не пущу. — Ответил на полном серьезе. — Можно я еще немного подержусь…

— Почему? — я подняла взгляд и вновь ощутила, как сердце вздрогнуло. Он не улыбался, а просто внимательно смотрел на меня, словно бы изучая, или же как это делают люди, когда они стараются запомнить лицо нового встречного.

— Мне страшно. — Доверительно сообщил Алек.

Ему не было страшно или же неуютно, о чем он предупредил при моей второй попытке вернуть руку. Заявил, что я обхожусь и одной правой, а левую — должна оставить ему для моральной поддержки. Вдруг потребуется кровь сдать, уколов он боится, к тому же давно не ел, значит, обморок ему обеспечен.

А чтобы не отвлекалась на такие пустяки, как ладошка в захвате, не объяснив, чего же он боится больше: уколов или обморока, стал рассказывать о «тяжелом». Точнее, о ратном детстве младшего брата. Наверное, чтобы мне было с чем сравнивать эту ситуацию.

— В девять лет он сломал ключицу. Упал с дерева у бабушки в Днепропетровске.

Я недоуменно на него воззрилась, деревьев в моем детстве тоже было много, но так неудачно упасть уметь нужно.

— Это была пятнадцатиметровая плакучая ива, и упал он с верхних веток, какие-то даже сломал.

— Пятнадцать метров?

— Наверное, с десяти все же. Но это еще не самое страшное, — он ободряюще улыбнулся. — В двенадцать младший получил трещину в запястье левой руки.

— Как?

— Осталось неизвестным. Но благодаря этому я точно знаю, что его хук правой выводит в аут.

— Вы же не дрались…

— Между собой нет, но я был свидетелем этого удара. — Алек подмигнул. — Потом было одно сломанное ребро в драке.

— Что не поделили? ивушку?

— Дрались из-за девушки. Была ли она схожа с деревом, история умалчивает.

— А как это вышло? — вспомнились все его бывшие, одна специфичнее другой, и вопрос сам собой слетел с губ. — Он встречался с ней?

— Нет, но думал. Поэтому пригласил на танец.

— Девушка была против?

— Девушка — за, ее бывший — против. В результате парень в отставке оказался еще и в нокауте, а Сергей со сломанным ребром. Оперировать не пришлось, но он долгое время дышал через раз.

— А когда Сережа увлекся боксом?

— Ему не было шестнадцати. В тот год он неудачно «поскользнулся» и получил легкое сотрясение мозга. Вначале пошел в кикбоксинг.

— Кикбоксинг? — я недоверчиво прищурилась. — Правда?

— Да, Сергей тоже быстро понял, что длина его ног мешает стремительному передвижению по мату, и направил свои стопы в боксерский клуб.

— Более под его ногами скользкие лужи не растекались?

— Можно и так сказать. — Он покосился на часы. — А давай, переку..?

Телефонный звонок прервал его на полуслове. Алек, не думая отпустить мою руку, отогнув край куртки, попросил вытащить телефон, добавив: — У меня рука занята. Скорее вытаскивай.

Выудила телефон и вручила ему трубку со словами: — Так может, отпустишь?

— И ты сбежишь?

— Не сбегу.

— Потом проверим. — И ответил на звонок бодрым голосом: — Слушаю. Нет, все хорошо, я узнавал в приемной. Да его уже оперируют.

Он со смешком покосился в мою сторону: — Жить будет и не один год. А Оля…? Олю сейчас покормим, и тоже будет жить.

Так это он не с супругой разговаривает, догадалась я и медленно выдохнула. Хоть что-то хорошее за вечер. Его благоверная меня на дух не переваривала и при любой встрече поглядывала на меня из-под опущенных ресниц, как на экспонат Кунсткамеры. Сказать прямо что-либо мне у нее не хватало духа, поэтому временами Елена при общих знакомых семьи, делала пространные намеки. Вначале ничего незначащие, затем более конкретные: в отношении меня и Богдана Петровича, я затем меня и Сережи. Ее домыслы по первому случаю прекратились, как только к семье примкнула Раиса. А во втором, с ее слов, я была тем злом, которое не позволяет девушкам младшего Краснощека заарканить парня.

И я бы продолжала вести с ней себя дружески, если бы в один из прекрасных дней Людмила Васильевна не спросила напрямую, кто входит в мои матримониальные планы. В тот день я узнала, что они у меня есть, и более того я целенаправленно работаю над их осуществлением. Еще узнала, что даже люди, с которыми я не первый день живу и работаю, бок о бок, могут безотчетно верить Евгении, редко посещающей дом на Дагестанской.

Сомнений не было в том, что Евгения меня недолюбливает, просто не ведала за что и насколько. Теперь же все стало на свои места, и я успокоилась, окончательно сведя на нет общение с ней.

Алек сжал кисть, выводя меня из задумчивости и продолжая отвечать на телефонный звонок отца: — Нет нужды приезжать и сидеть под дверьми. Да, мы все еще здесь… Нет, хотим остаться.

Услышав следующую реплику главы семейства, рассмеялся: — Молчите рефери!

— Да именно так. Когда они завершат, я позвоню и отчитаюсь. — Подумал и добавил. — Поздно будет, могу сбросить sms. Договорились.

Дав отбой, опять сжал мою кисть: — О чем задумалась?

— О насущном. Куда пойдем перекусить?

— Ты уже согласна покинуть коридор поликлиники?

Ответила его словами: — Нет нужды сидеть под дверьми.

Улыбнулся, помог мне встать и, не отпуская руки, повел на выход.

— Не знала, что ты такой боязливый. — Я указала на его захват. — Что теперь пугает?

— Темноты боюсь, машины ненавижу, а шумные города меня раздражают.

— Но ты же, водишь.

— Издержки рабочего процесса, без авто я бы нигде не успевал. — Мы оказались на парковке возле здания поликлиники. Алек, с невинным видом попросил выудить из внутреннего кармана ключи, и, забрав их из моей ладони, прищурился. — Еще вопросы будут?

— Что значит выражение «Молчите рефери»? Пару раз слышала, как его Сергей использует, а теперь вот и ты.

— И что тебе в нем не нравится?

— Мне нравится, звучит необычно. И оно помимо просьбы молчать, явно имеет подспудное значение. В контексте вашего общения с отцом оно является упреждающим.

— Та есть немного. — Откликнулся Алек и подвел меня к своей машине.

— Не уклоняйся от ответа. Как оно появилось и что в себе несет?

— Очень хочешь знать?

— Ну, Сережа сказал, чтобы я у тебя о его значении спросила. Богдан Петрович, так же отказался что-либо прояснять, остальные не знают.

— Значит, очень. — Подвел он итог и прищурился. — А что я за это получу?

Вот так неожиданность, за расшифровку фразы и рассказ о ее появлении от меня чего-то ждут. Я посмотрела на машину, возле которой мы остановились, потом на ее владельца, выжидающего неизвестно что, и ответила:

— Может быть и не очень.

— А если мы историю выражения оценим в один массаж?

Он не улыбался, он серьезно спрашивал и ждал ответа. Но давая ответ нужно кое-что уточнить:

— Массаж чего именно?

— Пошлячка! — выдал Алек и, отпустив мою руку, разблокировал двери авто. — Никогда не знал, что девушки…

— Стоп! Причем тут пошлячка? Ты в счет истории рассчитываешь получить массаж всего тела, массаж ног, головы, спины, лица, рук, может быть массаж живота…

— Живота? — переспросил он. — А что, приятная процедура?

— Не очень, но если нужно выработать талию или решить проблему с пищеварением…

— Нет, такого не нужно. Садись в машину. Я подумаю над твоим предложением и решу.

Я заняла место рядом с ним и чувствую, как он смотрит меня с улыбкой. Покосилась в его сторону: — Что?

— А если всего тела?

— Не ранее, чем через две недели, когда у меня будет окно с Богданом Петровичем.

— К этому времени я уже уеду.

— Тогда небольшая поверхность в ближайшее время. — Улыбнулась я.

— Совсем небольшая? — выражение его лица и интонация, не оставили сомнений о чем речь идет.

— Е-ма йо! Ну, и кто из нас пошляк?

Он рассмеялся и потупился: — Да я просто… задумался.

— И явно о хорошем. Заводи машину, поехали. Я тоже есть хочу!

— А как же испанский суп? — выруливая с автостоянки, поинтересовался Алек.

— Это было блюдо мексиканской кухни, и оно почило миром на кухонном полу. Но если есть желание…

— Нет! Я видел последствия. Меня больничные койки не притягивают. Повторно предложишь как-нибудь потом.

Потом был ужин в тихом и уютном месте, но был наполнен угрюмостью и молчанием. Как сказал бы Сережа: «Шутки кончились, как только Алексею позвонила жена». Выходя из-за стола, Алек пообещал надолго одну меня не оставить. Однако, вернулся минут через двадцать, мрачный, сдержанный и недовольный. Видимо, услышав его мягкое обращение, Евгения устроила жесткий прессинг, отбив благоверному охоту шутить и есть.

В поликлинику мы вернулись через сорок минут, буквально, чтобы узнать, что младшего госпитализировали вовремя, операция прошла успешно, вот только из-под наркоза пациент вышел с неохотой. А впрочем, об этом мы вполне можем узнать завтра в часы приема.

Но, ни завтра, ни послезавтра, ни после-после… я у него не оказалась. Вредина Селозя принимал родственников у своей постели, а мне нагло мстил за своевременную госпитализацию. Что ж, если видеть меня не хотел, то дать по телефону указание — всегда, пожалуйста. Его вредность, явно обострившаяся в палате, проявлялась непосредственно за приветствием и звучала приблизительно так:

— Хорошенько выгуливай Ричарда. За азалиями ты не доглядела…, так хоть его не угробь.

Обычно я отражала беспочвенные нападки, а вот сегодня молчу. Жду продолжения, оно обязательно должно быть. Стоит всего лишь вспомнить, что азалии в мое отсутствие он сердобольно заливает водой, позабыв о собственных рекомендациях. Или что чудо по имени Ричард из-за халатного отношения Сережи две недели с животом промаялось.

И как продолжению не быть, ведь теперь вместо того, чтобы сказать мне спасибо за вызов скорой, он может обвинить в попытке отравить мексиканским супом, который я оперативно уничтожила.

— Ты слышишь? — удивился он минутной заминке.

— Да.

— Приедешь завтра?

Спросил без надежды, но что-то было в его голосе такое, что я задала встречный вопрос:

— Зачем я тебе там. Тебе ж без меня хорошо… А тут азалии последние оставшиеся в живых, две с половиной штуки, — припомнила я слова младшего, — а еще Ричард-доходяга. Я его до смертной доски еще не довела, но если постараться, то в твое отсутствие я здесь всех-всех угро…

Он тут же нашел для меня заботу и прервал на полуслове:

— Привезешь стряпню нашей Людмилы. Без ее готовки мне плохо.

— Ты на диете.

— Я скажу ей, что мне можно приготовить. Так что… приедешь?

— С радостью…! — сделала паузу и в той же тональности продолжила. — С радостью передам твои пожелания Олегу Дмитриевичу.

— Сморчок! — Вспыхнул младший.

Ага, лучшая защита нападение, знаем — проходили и не раз уже.

— Начинается… Селозя, может прямо скажешь что надо, а?

— Приезжай, я жду.

Поставил перед фактом личного ожидания и отключил телефон.

Все ясно. Видеть меня он все так же не хочет, а вот что-то разузнать желает. Других объяснений нет. Что-то нужно, но что именно не говорит. Хорошо, позвоню, сама спрошу. На звонок ответил сразу: — Ты что-то хотела узнать, Ольчик?

Опять «Ольчик» знает же, что меня это бесит и все равно использует.

— Зачем я тебе там? Хочешь нагрубить лично? Ты же по телефону прекрасно справляешься с поставленной задачей.

— Оль, давай так… — вот на такой ноте, он явно горизонтально провел рукой в воздухе, как бы выравнивая ситуацию или подводя итоги. — Я тебя послушался и безропотно сел в ту скорую, вот и ты не сопротивляйся.

И замолчал, ожидая моего «угу», а я молчу, потому что хорошо помню, как он «безропотно сел в ту скорую».

— Ты слышишь?

И опять что-то такое в его голосе проскользнуло, что я насторожилась. Что-то не чисто тут не чисто. Он столько раз говорил, что в оценках знакомых и девушек я зачастую до безобразия права, что сомнений нет, меня вызывают к Его Светлости только по этой причине.

Ладно, не хочет сам говорить, в чем дело, задам вопрос я:

— Там есть хорошенькие девчата, и ты хочешь проконсультироваться?

— Было бы у кого! — хрюкнул младший. Смеяться ему нельзя, а вот похмыкивать можно. Что он и продемонстрировал в различных тональностях.

Значит в точку, но отпираемся, пока есть силы и возможность. Хмыкал недолго, все-таки мое красноречивое молчание ему уже знакомо.

— Ну, Оля…

— Хорошо. Я приеду.

Все равно хотелось на него взглянуть. Богдан Петрович посетив его с Алеком в первый день, был очень хмур. Подробности встречи узнала от Раисы, так вот в первый день после операции младший более всего походил не на крепкого парня, а на дистрофика. Щеки впалые, взгляд мутный, сам он слабый и много спал.

Во второй день его навестили Раиса и брат, в третий друзья, в четвертый какая-то фифа, и вот за день до выписки наконец-то дозволено явиться мне.

А вечером позвонил Леша. Коротко рассказал, как идут его дела, справился о моем благополучии и ничего особо не расспрашивая, отключился. Эх, Леша…