Молчите рефери!

8

— Вот так я стала семейным массажистом при его отце. — Подвела я итог первого неофициального дня работы. Леша похлопал меня по коленке с задумчивой улыбкой:

— А ты не говорила мне о синяках.

— Нет, не говорила. За исключением первого дня работы по договору это были единственные ммм… увечья в последующие два года.

— То есть, более ночных побудок не было и сложных ситуаций тоже? — Ева с удивлением посмотрела на меня.

— Нет… и бессонные ночи и сложности и курьезы, всего было более чем, предостаточно. Просто я научилась уворачиваться. — И со смешком добавила, — хотя форма регбистов очень помогла бы в первое время.

— Только не говорите, что в этом и заключался секрет вашей успешной работы с Богданом Петровичем!

— Не скажу. Но признаюсь, что он научил меня держать удар не только словесный, но и физический. Мы тренировались друг на друге: я для набора формы, он для ее поддержания.

— У них был своего рода симбиоз. — Заметил Леша.

— И очень продуктивный, как все мы понимаем. Три книги, и две методики, когда вы успевали? В книгах передан материал не только физических тренировок, но и психологическая подготовка к сложностям.

— Все это было написано после окончания моей учебы, а до того я по максимуму набрала материал.

— И опытным путем перепроверила его на клиенте. — Добавил мой замечательный.

— Это был самый дорогой клиент, бесценный и терпеливый.

— Кто, папа? — тихо изумился Леша.

— Да. — Подтвердила я, так же тихо добавив, — если не смотреть на некоторые нюансы, лучше него не было.

— И почему ваша мама не в курсе? — этот вопрос Богдан Петрович задал мне в лоб в первый же день моего обитания в его доме.

— Не в курсе чего?

— Вашей панической боязни мужского общества, и обморочного состояния в случае прикосновения.

— С чего вы взяли, что у меня что-то такое есть?

— Оля, — оборвал он укоризненно.

— У меня все в порядке Богдан Петрович. — Клятвенно заверила я, отступив, как только он сделал шаг навстречу.

— И это называется «все в порядке»?

— Да.

— С трудом верится.

— Придется поверить. — Произнесла я, не зная куда отступить. Его вопрос застал меня у лестницы, сзади перила, справа тупик, слева проход, а в нем как идол стоит Богдан Петрович с вопрошающим взглядом.

И нет, чтобы отстать по-хорошему. Я только с учебы вернулась, а он тут как тут еще и список вопросов придумал давно:

— А с массажами как?

— Что с массажами? — насторожилась я, ожидая нового подвоха. — С ними все в порядке.

— Вас кто-нибудь массировал?

— Ну, конечно, да.

— Мужчина?

— Нет. — Ответ был резким и прозвучал громче, чем следовало.

— Спасибо за ответ. — Богдан Петрович развернулся и начал спуск с лестницы. — Ужин в седьмом часу.

— А вы во сколько ложитесь?

Он остановился на последней ступеньке и с удивлением обернулся ко мне:

— А вам зачем это знать?

Я постаралась выдержать профессорский тон, произнося:

— Сеанс массажа производится спустя два часа после еды.

— Он мне не нужен, я прекрасно себя чувствую. — Ответил мужчина, который только что очень аккуратно спускался с лестницы, отслеживая каждый шаг, чтобы ноги не подвернулись.

— Вот чтобы прекрасное самочувствие длилось дольше, я жду вас сегодня после 21:00. — «Настойчивость, тактичность и еще раз настойчивость» — вот что говорят психологи о работе с такими людьми. — Где будем проводить сеанс? — задала вопрос, не дав ему и слова вставить.

— В моей комнате, — Богдан Петрович ответил с ходу. И тряхнув головой, попытался поставить меня и мою инициативность не место. — Оля… я вам говорил и повторю еще раз, сегодня у меня на вечер другой план.

— Тогда внесите в этот план 20 минут на составление нового распорядка дня, включающего сеансы с личным массажистом. Расписание необходимых тренировок на вашем столе.

— Обсудим за ужином. — Отчеканил он и чуть не навернулся, сойдя с последней ступеньки.

Очень хотелось сказать: «Вот! Видите, тренировка нужна!», но во избежание новых разборок, прикусила язык и тихо скрылась с места происшествия. Кажется, уходя, я слышала его смешок.

За завтраком Богдан Петрович был хмур и возможно зол. Он поблагодарил повара, пожелал нам с Серегой приятного аппетита и начал весьма агрессивно съедать содержимое своей собственной тарелки. Мне же кусоку в горло не лезет, Видя, как едят немногословные сотрапезники, вспомнила, как мы с Димкой реагировали на злого или же пьяного отца. Так же нейтралитет и молчание, медленно переходящее в молчаливую забастовку. И слова ему в этом состоянии не скажи, и сложных тем не поднимай, хотя, вопросы раз за разом копятся. А ты в доме безголосая и терпишь, сцепив зубы, а проблема не уходит, она в таких условиях способна лишь нарастать. Я, погрузившись в нелегкие воспоминания, откинулась на стул и уперлась невидимым взглядом в стену, возле уха Сереги.

— Оля, в чем дело?

— А это вы мне скажите: в чем дело? — не выходя из размышлений и не поворачиваясь к нему, ответила я.

От хозяина дома повеяло раздражением: — А я жду ваших объяснений.

— А вы уже поели?

— А вы думаете, что сидя рядом с вами можно есть? — прищурился Богдан Петрович.

— Наверное, нет. Как и с вами. — Заметила я, погладив скатерть рукой.

То, что нога Сережи аккуратно, почти с любовью толкнула мою под столом, я проигнорировала. Если мы собираемся работать, то мы работаем, а не даем поблажки. Но дав себе еще несколько секунд на размышления, я уверилась, что этот разговор следовало провести тет-а-тет с самим клиентом, хотя кто мне даст, с его-то загруженным графиком. Я поднялась из-за стола и почти шепотом предложила:

— Я пойду, а вы заканчивайте.

Он, отложив приборы с резким звоном, повторил вопрос: — В чем дело?

Пришлось сесть. Проигнорировать такой тон себе дороже. И все-таки я медлила еще несколько секунд, прежде чем обернуться к клиенту.

— Вас не устроил созданный мной график, понимаю, — я тут же сделала отступление, чтобы не оказаться в прямом противостоянии, — но без него дальше так нельзя.

— Если вы хотите договориться, то это был один из худших подходов к диалогу. — Вынес он вердикт и прищурился. — Еще попытки вывести ваш график на обсуждение будут?

— А вы позволите договориться?

— Хороший вопрос… — мужчина придвинул к себе тарелку, намереваясь продолжить обед и прервать обсуждение. То есть тут меня никто слушать, не намерен. Ах, какая великолепная правда открылась передо мной.

Я вооружилась ножом и, сжав вторую руку в кулак, обратилась к хозяину дома:

— Выслушайте меня сейчас, иначе при следующем приступе я заставлю вас лежать на полу не час, а два.

— И как вы это сделаете? — он красивыми движениями наколол кусочек мяса и помидоры на вилку.

— Сославшись на усталость и критические дни, снижу эффективность массажа.

В это мгновение повар тихо вышла из кухни, оставив нас. А вилка моего клиента так и зависла перед его губами:

— И вам меня не будет жаль? На холодном полу, простыну…

Я не позволила ввести себя в обсуждение темы: «А если бы да кабы», просто взмахнула рукой с ножом, пресекая эту тему:

— Вы входите, точнее входили в I клинико-реабилитационную группу, которая подлежит полному восстановлению нормальной жизнедеятельности. Длительное консервативное лечение для вас было предпочтительнее, но неприемлемо…

— Чтобы я месяцами валялся как…

Я не дала ему завершить предложение, уже точно зная, что сейчас услышу:

— И вы прошли через исправление деформации позвонков — спондилодез с костным трансплантатом. Опять-таки выбрали тот вариант, в котором повторно оперировать не придется. Чтобы вы не валялись как…

— Ты сейчас о временных металлических конструкциях? — задал вопрос младший.

— Да, о них. И я бы согласилась с тогдашним вашим решением, выдержите вы хотя бы 6 месяцев реабилитации, но вы….

— У меня были причины не тратить время на глупости…

Услышав о глупостях, я тяжело вздохнула и опять получила предупреждающий тычок под столом он ноги 45 размера. Блин! Меня тут что, заткнуть будут все кому не лень?

— Вы мало того, что не дали трансплантату нормально срастись, перегрузив поясничный отдел, вы еще и колено повредили, где был взят костный материал.

— И? — он выпрямился, более не делая резких движений.

— Итого: кинезиотерапию вы не прошли, а неврологическая симптоматика уже есть.

— Я хорошо себя чувствую…

— Вы хоть представляете, чем это грозит?

— Потраченным впустую временем. — Отрезал хозяин дома. — Одну операцию я уже прошел. Результат на лицо.

— Плоды одной операции вы уже загубили. И да, результат ваших стараний есть. — Я отложила нож и, сжав руки на столе, продолжила наступление. — Неужели вам так хочется перейти из I группы во II?

Богдан Петрович сердито засопел, и так крепко вцепился руками за крышку стола, что я поняла — пора бежать, бежать без оглядки. Он со своей невралгической симптоматикой уже свыкся, а вот я приобрести ее не хочу.

— Оль, твои предложения? — напомнил о себе младший.

— Я их кратко изложила в графике.

— График мы уже не увидим, распечатаешь еще раз. — Дал указания младший и покосился на разозленного отца. Видимо в их семье вопросами здоровья главы занималась супруга, и прочим Богдан Петрович о таких «мелочах» заикаться не позволяет.

— Распечатаю. — Не поднимая глаз, пообещала я. Настроение и желание бороться за здоровье клиента медленно, но верно скатывалось к нулю. Я две недели искала материал, читала, выписывала, запросила документы через Володю и нашла хорошего и свободного ЛФК тренера … и что? И все в пустую?

— И что нового ты в него внесла? — Сережа положил свои тарелки в раковину и отошел, соблюдая нейтралитет в наших переговорах. Стал, как наблюдатель желающий скрыться с места военных действий, и в то же время узнать, на чьей стороне удача.

— Если Богдан Петрович будет против повторной операции, то помимо массажей потребуются занятия.

— Сколько это будет длиться?

— Хотя бы год… и далее посмотрим, либо дадим еще время на укрепление, либо проведение кифопластики на смену спондилодеза. Но первоначально надо бы еще раз проконсультироваться и сделать снимки состояния позвонков.

— Я все еще здесь. — Скрипящий голос хмурого Богдана Петровича заставил младшего приблизиться к двери. — Все еще жив. Не говорите обо мне в третьем лице.

— А как говорить, чтобы вы меня услышали?

Селозин закат глаз под потолок не прошел даром, я еще больше разозлилась мечтая доказать свою правоту и правильность требований. И тут от клиента последовал залп из главных орудий:

— Никак, потому что я… ничего не собираюсь делать.

— Хорошо, как вашему телу с вами разговаривать, чтобы вы его услышали?

— Не понял…

— Думаете, судороги это просто отголоски?

— Да.

— Нет. — Наши взгляды столкнулись и что-то внутри меня судорожно сжалось. Я вскинула подбородок, не позволяя себе расплакаться от обиды, и встала. — Считайте это депешами на вашу… безответственность.

Выскочила из-за стола и из столовой зежеее задолго до того как он рявкнул: «Оля, сядь!». Я не являюсь частью его семьи и сделала вид, что не расслышала приказа. Я наемный работник, который хочет, затратив свои силы, увидеть в будущем достойные результаты — хорошо стоящие на ногах. А это значит, что наполнять водой бездонную бочку я не буду; или затыкаем дно или меняем бочку. Жаль такую денежную бочку, как Богдан Петрович, я в ближайшее время не найду.

С этими мыслями поднялась наверх и, смахнув набежавшую слезу, распечатала еще один лист графика, резюме тренера ЛФК с его контактами и ссылку на книгу о самостоятельном массаже.

— Ты тут? — появившийся в дверях младший, вошел без стука. — Тебя вниз зовут.

— Одну секунду сейчас спущусь. — Я выпрямилась и заставила себя улыбнуться. — Богдан Пе… хм, он всегда такой упрямый?

— Всегда.

Приняв информацию к сведению, я кивнула и подошла к нему:

— А здесь в парке прогулки совершать можно?

— Можно, но не нужно. И сама не ходи. — Он посторонился, внимательно глядя на меня. — Оля…?

— Слез не будет, это я тебе обещаю. — Через силу улыбнулась еще ярче. — Куда в таком случае пойдем гулять?

— Гулять?

— Ты подумай и спускайся, не хочу оставаться в доме. — С этими словами я прошла вниз к ожидающему меня клиенту.

Он все еще сидел в столовой, такой же злой и сердитый на то, что кто-то смеет указывать ему, как быть и как жить. С момента моего побега изменилась лишь одна деталь — тарелка перед ним превратилась в осколки. Что ж молча ложу рядом лист с графиком, резюме врача и листок с ссылкой на книгу.

— Можете сжечь, порвать, нарезать на кусочки и отправить меня восвояси, рассчитав меня за два часа работы в вашем доме. Но если согласны, звоните — договоримся. Мобильный у меня с собой.

Следующий его вопрос раздался мне в спину:

— И куда вы?

— Гулять. — Я ответила не оборачиваясь. — Сергей покажет окрестности.

— Далеко не уходите.

Так называемая лесопарковая зона была тиха и снежна. Свежевыпавший январский снег блестит на солнце более напоминая пушистое покрывало, а не природный катаклизм выросший за одну ночь на 50 сантиметров. Весь прошлый час мы бродили по тропкам в молчании, и теперь повернули назад, впереди уже виднелся их дом. Вдыхая морозный воздух, я оторвала взгляд от темных вершин деревьев и обернулась к Сереже. Кажется, вот сейчас мы сможем по-нормальному поговорить, я успокоилась, он как всегда чем-то недоволен.

Его вид был задумчивым и хмурым. У Димки иногда такой встречается, если он хочет сделать мне выговор, но не знает с какой стороны подобраться, чтобы не задеть тонкие струны моей души. Раз он не знает с чего начать, начну я, мне-то терять нечего, я еще и чемоданы свои толком не распаковала.

— Итак…, когда и при каких обстоятельствах он сорвал спину? — от моего голоса из снега выпорхнули воробьи и маленькой стайкой осели в кустах шиповника.

— Оля…?

— Что? — я туже завязала шарф и оправила теплые перчатки. — Ты тоже не в курсе? Или это секретная информация, не подлежащая распространению?

— Я в курсе. — Сухо произнес собеседник. — Но был уверен, что поговорим мы о другом.

— О чем?

— Не дави на отца, он и так достаточно мягко с тобой обошелся. — Вот тут голос младшего Краснощека был похож на скрип снежного наста, что укрепился из-за обледенения.

— Это было не достаточно мягко. — Заметила я. — Кстати, кто на него давил ранее?

— Никто. — Недовольно ответил парень.

— А твоя ммм… мама, она как с ним разговаривала? — тут я решила внести уточнения, — если заболеет, или потянет какую-нибудь мышцу… отравление или излишнее употребление спиртных?

— Мамы не стало, когда мне было 6 лет, а Лешке 9. Я мало что помню из той семейной жизни.

— Сожалею…

Наше молчание затягивалось, мы от их дома отошли сравнительно не далеко, но уже потеряли море времени. Я с интересом взглянула на младшего сына Богдана Петровича, он с интересом смотрит вдаль, специально не замечая моего внимания. Пришлось покашлять, эффекта никакого.

— Сереж, …Сереж, а другие?

— Что другие?

— Другие жен… то есть у твоего отца есть люди, которые имеют право потребовать чтобы он продолжил курс лечения, вразумить, надавить авторитетом? Родители, друзья, другие… люди?

— Нет. И других ммм… женщин, — перекривил он мою стеснительность, — не было.

— То есть как?

— То есть тех, кто посмел бы надавить авторитетом или потребовать в счет заслуг на любовном фронте — не было. — Дал он определенную характеристику всем тем, кто был в окружении отца.

А перед моими глазами отчетливо всплыла картина, как бледный клиент сдерживается при своем секретаре и, сжав зубы, терпит адские боли.

— И сейчас не появилось? — не поднимая головы, тихо спросила я, — или в ближайшие два три года, месяца, дня?

— Ты что, Сморчок, клинья к нему подбиваешь?!

— Здрасти! — желание прикопать его в снегу возникло неожиданно, и было достаточно стойким. — Прекрати использовать это уничижительное обращение.

— Да уж здоровались! I! — отмахнулся он от моего наставления и повторил вопрос. — Все-таки подбиваешь?

— Ты что себе надумал?! Я о секретаре его спрашиваю. Встречаются они или нет?

— А Раиса Викторовна тут при чем? — возмутился он, как девица на неприличное предложение.

Почему-то мне вспомнилась Люсик и ее возмущения на пьянь мужицкую, живущую неподалеку: «Представляешь, предложил в магазин за стопариком сгонять. У него, видишь ли, опохмелка не наступила. Ибо первые три бутылки водки эффекта не дали!»

Дав себе остыть, я спросила: — То есть ты хочешь сказать, что между ними ничего нет…

— А разве есть?

Осталось гадать, так ли младший сын осведомлен в сердечных делах своего отца, как заявляет. Потому что я видела, как Раиса не хотела от него уходить, а он из-за нее терпел боль и сдерживал ругань.

— Эй! Ты скажи, между ними что-то есть? Ты видела?

— Что я могла увидеть, в общей сложности лишь третий день с вами. Да и это не главное… Мне нужно знать, кто может на него повлиять и что вызвало судороги. Они же не появились сразу после операции. Так?

— Так. На третий месяц.

— И что он сделал? — Сережа интригующе замолчал, продолжая идти чуть впереди меня. — Вариант что он за дамами бегал, отпадает, как я поняла, он у вас не из бегающих.

— Да, ему не приходилось.

А пока он идет, я незаметно слепила один снежок, а затем и второй. Красота на улице, лес, снег, солнце, снежки лепятся, и живая мишень рядом идет.

— А за кем или чем еще он мог бегать? Или скорее убегал от кого-то?

— От кого? — он обернулся.

— Откуда мне знать? Может быть, бегал от приставов, от налоговой, от бандитов, от дам… от тебя.

— В смысле от меня?

— Ну…!

И вот тут я выудила снежки, нахально прищурившись, и каково было мое удивление когда этот детина высвободил из-за спины ком, в десять раз превосходящий мои снежные снаряды.

— Ой… и когда успел?

— А это важно? — и ком полетел в меня. Что ж первое удивление было мгновенно смыто азартом и жаждой мести, а, так как у меня брат старший домашние щи ел не зря, то два прицельных попадания в шею Сергея не прошли не замеченными.

— Ой-е! — и, кажется, они и не только незаметно не прошли, но еще и заворот попали.

— Ну, Сморчок!

— Чего тебе, Селозя?!

— Ты… сейчас доиграешься!

А пока он нукает, обещания дает, и снег из-за пазухи выбивает у меня опять несколько снарядов готово. Шапка с него слетела, как миленькая, следующий снежок пришелся в ухо и плечо, тоже правое. А затем фортуна мне изменила, либо он догадался, как уворачиваясь из-под моего обстрела уходить. Но если подумать то, что ему мои снежки — так, детские пульки против толстой слоновьей шкуры.

С ревом, а у него получалось только с ревом, он погнался за мной, а я от него. Те двадцать пять метров по хоженой тропинке до асфальтовой дороги были самыми сложными и страшными, но я их преодолела и с хохотом навернулась, падая лицом вниз. Откуда выехала машина и, как Сергей успел меня стянуть с проезжей части, я не поняла. Очнулась лишь в гостиной, когда он бережно передал меня в руки Людмилы Васильевны.

— Отец уже уехал?

— Да…

— Я вызову скорую. — Это магическое словосочетание всегда действовало на меня оживляюще. В каком бы состоянии ни была, упоминание о скорой как живительный напиток или нашатырный спирт, взбадривает и возвращает на праведную Землю.

— Не надо скорую!

— Очнулась… — настороженно произнесла Людмила Васильевна, продолжая прикладывать к моей шишке лед.

— Я и была в сознании… — выдохнула, ощущая тупую боль по всему телу.

— Что же ты не отзывалась?

— А ты Сморчком опять звал. — Парень явно надулся от такой несправедливости, но лица его я не видела, потому что глаза стало больно поднимать. Ой-ей, что-то мне не нравится диагноз, напрашивающийся сам собой. Понятное дело Сережа при виде моего обморока/отруба, вряд ли бы на кличку перешел и звал по имени. Но что ему еще сказать, чтоб он докторов не тревожил? Как вариант, что я в театральный решила поступить, вот и играла эпизод под названием «В отключке»? Или что мне перемещение на его руках понравилось? А вдруг он тащил за капюшон по снегу? Отозвавшись на тупую боль, воображение тут же нарисовало картину, где меня не тащат по снегу, а ногами пинают, как мячик.

— Я тебя нес. — Четко разделяя слова, произнес младший, — на зов ты не отвечала, шишка на лбу значительно выросла, а отеки под глазами уже есть. Ты головой нашла единственный камень в снегу, и с таким везение скорую, я вызываю немедленно.

— Сережа стой. С моим везением, как ты говоришь, скорая явно приедет через два часа, а мое состояние ухудшится.

— Тогда я сам тебя отвезу…

— И мы как по расписанию попадем либо в затор, либо в аварию. Давай так…

— Что значит, давай так…! Ты была в отключке…

— Аааа, простой обморок от счастья. Я исполнила давнюю мечту — замочила тебя… снегом!

Людмила Васильевна улыбнулась и, похлопав меня по руке, отошла со словами: «я чайник поставлю».

— Твой счастливый обморок длился более пятнадцати минут. — Непреклонным тоном завершил он опровержение.

— Я не поняла, ты меня откуда нес?

— Как откуда?! Оттуда… где растянулась, припечатавшись к камню, оттуда и нес.

— А по времени выходит, что с конца Дагестанской улицы, а по расстоянию мы были всего-то метрах в тридцати… — укор не обоснованный, но может он со злости перестанет настаивать на вызове скорой?

— Нет. — Упрямо ответил Сергей, и стало понятно, что мои слова его не задели, и сам он не передумал.

— Ладно, давай уговор. Если у меня вокруг глаз образуются «очки», как признак сотрясения мозга, мы едем в поликлинику, если нет…

— Мы едем в морг и вызываем службу погребения. — Произнес он серьезно, другими словами — в излюбленной манере, потому что черный юмор у парня в почете.

— Я за кремацию. — Взор удалось упереть теперь в его грудь. А дальше глаза подниматься все еще не желали, но это еще не повод. Подумаешь шишка, отеки — это все такая глупость. — Так мы договорились?

— Да, если ты помрешь на этом диване, я так и быть тут же устрою тебе кремацию.

— Спасибо ты очень добр. Но я насчет скорой интересовалась, вызовешь?

— Вызвать? — он мгновенно уцепился за идею и сделал шаг к двери.

— Нет. Подождем.

— Чего?

— Вечера. — Я погладила обивку диванчика, на котором полусижу и покосилась на наклонившегося парня. А он внимательно смотрит на мои отеки и, сделав шаг навстречу, к челке потянулся, чтобы мою шишку рассмотреть. Я уклонилась от его руки, и через мгновение хмыкнув, задумчиво заметил, что она еще чуть-чуть подросла.

Золото, а не парень, знает умница, как в трудную минуту поддержать. Надо бы его оторвать от созерцания безобразия на моем лице:

— А кресла в зеленой коже не жаль? Все же после кремации не восстановятся…

— Они давно вышли из моды. — Сережа сел передо мной на корточки. В его взгляде читалось приятное и в то же время настораживающее беспокойство. А вдруг все же вызовет, несмотря на уговор?

— Что, страшная, как атомная война?

Покачав головой, спросил: — твои «очки» как признак сотрясения на что похожи?

— На очки солнцезащитные, только без стекол, короче кроваво-красные синяки круглой формы детально очерчивающие глазницу черепа. Потом они синеют, потом желтеют… и проходят.

— Ну твои кажется только — только пришли.

— Зеркало дай.

— Зачем? Посмотреться решила? — с улыбкой произнес он. — Так можешь мне поверить, очки в форме глазниц твоего черепа тебе очень идут…

Людмила Васильевна вошла в гостиную с подносом, на котором в идеальной композиции разместились чашки, чайничек и блюдца, а еще мое любимое апельсиновое желе.

— Ммммм, желе уже застыло! А сколько нас не было?

— Часа полтора, вы ушли далеко, — с улыбкой произнесла она и вручила мне лед в мешочке, — но возвращение было стремительным. И вы, Олечка, действительно его снегом замочили.

Что-то бурча себе под нос, он посторонился, давая домашнему повару пройти ко мне ближе. Постоял немного, а затем и вовсе вышел, предположительно за зеркальцем.

— А вот и очевидец, — протянула я, обращаясь к Людмиле. — Он меня ногами в отместку не бил?

— Нет! Что вы! Я наверху была, как раз смотрела в сторону парка, а там…

— Снег, на снег смотрели.

— На вас двоих, как дурачитесь со снежками.

— Так значит, вы точно можете сказать, сколько я пробыла в бессознательном состоянии. Потому что он явно утрирует. — Я указала ложечкой на двери, за которыми мой спасатель только что скрылся.

— Минуту, возможно полторы. Сергей быстро ходит, и вы тяжести не представляете, пока еще.

— Спасибо.

Вот теперь скорую точно не вызываем. У меня всего лишь легкое столкновение с камнем. Камень не пострадал, все участники эксперимента живы и здоровы.