Монгол. Черный снег

Глава 11

Спустя 5 лет…

Я стою перед зеркалом и смотрю на своё отражение. И не могу узнать себя. Те же белокурые волосы, те же зелёные глаза, что и раньше, но что-то изменилось. Где-то глубоко внутри. Это не просто взросление, не просто прибавившиеся сантиметры роста или чуть более утончённые черты лица. Нет, это нечто большее. Я — другая. Внутри меня пульсирует что-то новое, тяжёлое, непосильное, но такое живое.

Восемнадцать. Сегодня мне восемнадцать лет. Как это возможно? В голове не укладывается, как быстро пролетели эти годы, как я из той потерянной, дрожащей девчонки превратилась в кого-то другого. Сильную? Уверенную? Нет. Не всегда. Иногда я чувствую себя всё той же маленькой девочкой, которая боится каждого звука, каждого взгляда, каждого удара судьбы. Но что-то всё-таки изменилось. Может, я просто научилась скрывать это. Научилась носить маску — его маску.

Но в этом отражении я всё ещё вижу следы прошлого. Тени, которые никогда не исчезнут. Они запечатлены в моей памяти, как шрамы на коже, как выжженные знаки на душе. Их не стереть, не скрыть. Они напоминают о боли, о страхе, о тех днях, когда я пряталась под столом, боясь пошевелиться, и молилась, чтобы никто не нашёл меня. О днях, когда меня продавали, как вещь, как ненужный товар, и я считала, что это нормально, потому что ничего другого я не знала. Но он научил меня другому. Он показал, что я могу быть сильной.

Смотрю на свои руки. На пальцы, которые слегка дрожат, хотя я так старалась не показывать слабость. Они до сих пор дрожат каждый раз, когда думаю о нём. О Монголе. О моём спасителе, хищнике, который когда-то принёс мне свободу, а потом забрал мой разум. Он даже не знает, что сделал со мной. Он не понимает, что стал всем, что для меня важно, с того самого момента, как вошёл в тот грязный, проклятый дом, пропитанный страхом и болью.

Он был моим спасением, моей последней надеждой, но он даже не подозревает об этом. Я помню, как он стоял там, в полумраке, с ножом в руке, с холодными глазами, которые пробивали насквозь. Он был похож на тень, на призрак, но именно он оказался живым, реальным. И с тех пор он стал центром моего мира, моей осью, вокруг которой вращалось всё. Даже если он никогда не хотел этого. Даже если не собирался спасать меня, а просто пришёл сделать свою работу, уничтожить мерзавцев.

Он не похож на других. Его молчание — это не просто тишина. Это барьер, стена, которая отделяет его от всего мира. И я каждый день пытаюсь пробить эту стену, как будто у меня есть шанс. Как будто есть надежда, что однажды он пустит меня внутрь, хотя бы ненадолго, хотя бы на шаг. Я знаю, что он не хочет. Знаю, что он боится этого. Его молчание иногда давит на меня так сильно, что я чувствую, как ломаются мои собственные кости. Я пытаюсь понять его, но каждый раз, когда мне кажется, что я подошла ближе, он снова закрывается, отстраняется, как будто боится самого себя.

Каждое его слово — как скрежет ножа по стеклу. Резкое, холодное, безжалостное. Но в этих словах я иногда слышу нечто большее. Что-то, что он прячет, как будто боится, что если кто-то это увидит, его мир разрушится. Я вижу это в его глазах, когда он смотрит на меня чуть дольше, чем нужно, когда его руки едва заметно дрожат, когда он злится на меня, не зная, как ещё выразить свои чувства.

Но я вижу это. И я не боюсь. Даже когда он становится грубым, когда его слова режут по-живому, я чувствую, что за этим стоит нечто большее. Глубокая, тёмная бездна, которую он прячет даже от себя. И эта бездна манит меня, тянет к себе, как магнит, даже если я знаю, что могу утонуть в ней.

Я люблю его. Боже, как я люблю его. Я не могу объяснить это, не могу даже признаться себе в этом полностью, но я знаю, что люблю. Люблю каждую его холодную усмешку, каждое его резкое слово, каждую секунду, когда он смотрит на меня, пусть не так, как я мечтаю, пусть очень редко с теплом. Но он все что у меня есть. Я одержима им. Он мое все. И мне кажется, я тоже кое-что значу в его жизни.

Но он никогда не скажет мне этого. Никогда не покажет, что чувствует что-то подобное. Потому что для него это слабость. А слабость — это то, чего он боится больше всего на свете. Он боится чувств, боится привязанностей, потому что они делают его уязвимым. И я понимаю его. Понимаю, потому что я такая же. Он научил меня быть сильной, научил меня прятать свои слабости, чтобы никто не мог использовать их против меня. Но он не научил меня прятать чувства к нему. Не научил, как не любить его.

И каждый день я вижу его, рядом, и каждый день это мучение. Смотреть на него, знать, что он никогда не станет моим, потому что он боится сам себя. Я стою перед зеркалом, и слёзы начинают литься по щекам. Не хочу плакать. Хочу быть сильной. Как он. Хочу, чтобы он увидел, что я могу быть такой же, как он — сильной, независимой, хладнокровной. Но я не могу. Я просто девочка, которая любит его, и это моя слабость. Моя единственная слабость, которую я не могу скрыть.

Когда он впервые привёз меня к себе, я не знала, что думать. Это было как прыжок в ледяную воду — шок, страх и невозможность дышать. Я помню, как дрожала, сидя на заднем сиденье его чёрной "Бугатти", когда он молча вёл машину, глядя прямо вперёд, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я думала, что это ненадолго. Думала, что он просто оставит меня где-нибудь на пару дней, а потом выставит за дверь, словно ненужный мусор, от которого он хотел избавиться. И в какой-то момент я почти надеялась на это, потому что не понимала, зачем я ему. Почему он меня забрал? Почему просто не оставил на улице, не дал исчезнуть? Почему внял моим мольбам. Такой сильный, такой красивый, мужественный. Я боялась каждого его слова, каждого его взгляда. Он был таким холодным, таким чужим. Его присутствие было пугающим, давящим, словно он был сделан из льда. Он даже не старался быть грубым — ему не нужны были слова, чтобы показать, что ему наплевать. Или, по крайней мере, он хотел, чтобы я так думала. Его молчание было как нож, разрезающее воздух между нами. И я всё время пыталась угадать, что скрывается за этим молчанием, что он думает обо мне, о себе, о том, что делает.

Он молча оставлял деньги на столе — тонкие зелёные купюры, аккуратно сложенные, — и исчезал на несколько часов, а иногда и на целые дни. Он не говорил мне, куда уходит, не объяснял, что делает. Он просто уходил, и всё. А я оставалась одна в его огромной, холодной квартире, словно в пустыне, полной призраков. Тишина, которую он оставлял после себя, была тяжёлой, она нависала надо мной, сжимала меня, как стальные оковы. Я блуждала по комнатам, как потерянный ребёнок, касалась стен, мебели, искала хоть какой-то след жизни, но не находила ничего. Пустота. Она была повсюду. И эта пустота поглощала меня.