Монгол. Черный снег

Глава 17

Темнота. Глухая, вязкая темнота. Она будто давит на грудь, не даёт дышать. Где-то вдалеке слышится какой-то шум — может, ветер, а может, крики. Я не могу понять. В ушах стучит кровь, тяжело, гулко, как барабанный бой. Я открываю глаза, но темнота никуда не исчезает. Комната вокруг вроде бы моя, но я её не узнаю.

Чёрт. Опять.

Я сажусь на кровати, тяжело дыша, будто только что вынырнул из ледяной воды. Вся футболка мокрая от пота, волосы липнут ко лбу. Тело дрожит так, что я чуть ли не слышу, как трясутся зубы. А руки… сука, руки. Я сжимаю их в кулаки, но всё равно чувствую, как они дрожат. Блядь. Хочется разбить что-то. Разнести всё к чертям, просто чтобы заглушить этот гул в голове.

Картинки из сна ещё мелькают перед глазами. Резкие, рваные, как ножевые порезы. Её лицо. Этот голос, этот приторный, мерзкий голос, который я ненавидел больше всего на свете. "Мой мальчик". Она всегда так говорила. "Мой хороший мальчик". И каждая грёбаная буква в этих словах была, как пощёчина, как удар плетью. Её руки. Холодные, твёрдые. Они снова здесь, на мне, будто я снова ребёнок, будто я снова связан, будто она вот-вот потянется ближе. Чёрт! Я чувствую, как кожа горит, как будто от её прикосновений остались настоящие следы.

Мурашки бегут по всему телу. Не те мурашки, что от удовольствия. Нет. Это другие. Эти отвращение вызывает. Паника. Злобу, такую, что зубы скрипят. Я провожу рукой по лицу, пытаюсь отдышаться, пытаюсь убедить себя, что это всего лишь сон. Это только сон, мать твою. Она мертва. Она давно мертва. Ты здесь, ты взрослый, ты в безопасности.

Но эти слова ничего не значат. Какая безопасность? Я чувствую её так, будто она стоит прямо здесь, в этой комнате. Эта мразь оставила свои отпечатки на мне, как ножевые раны, которые не заживают. Прошло столько лет, а я всё равно не могу вытравить её из своей головы, из своей грёбаной кожи. Она здесь. Она всегда будет здесь.

Я встаю с кровати, держусь за стену, чтобы не упасть. Тело всё ещё дрожит. В горле сухо, будто я выжрал бутылку водки и выкурил пачку сигарет за раз. Дышать легче не становится. Я смотрю на свои руки, на то, как они трясутся, и мне хочется, чтобы это прекратилось. Хочется вырвать из себя это дерьмо, выбросить его к чертям, чтобы больше никогда не чувствовать, не видеть, не вспоминать. Но это невозможно. Оно не уходит. Оно гниёт внутри меня, как какая-то инфекция.

И тут я слышу её голос.

— Тамир? — Тихо. Еле слышно.

Я поднимаю голову, и она стоит там, у двери. Диана. Смотрит на меня, чуть нахмурившись, губы приоткрыты, глаза блестят. Она волнуется. Сука. Я ненавижу, когда она так смотрит на меня. Смешно, правда? Я ненавижу, когда она беспокоится. Ненавижу, когда она видит меня таким. Слабым. Сломанным.

— Всё нормально. Иди спать, — бросаю ей резко, слишком резко. Но она не двигается. Конечно, не двигается. Она никогда не слушает. У неё этот взгляд. Глаза, которые всегда хотят докопаться до самой сути. До моей сути.

— Ты весь мокрый, — говорит она, и в голосе столько тепла, что у меня сжимается всё внутри.

— Диана, я сказал, иди спать, — повторяю уже тише, но она всё равно подходит ближе. Проклятие.

— Мне кажется, тебе плохо. — Её голос дрожит. Она говорит это так, будто я не знаю. Будто я не живу в этом "плохо" всю свою грёбаную жизнь. Она делает шаг ближе, и у меня в груди что-то щёлкает. Как пружина, которая вот-вот лопнет. Я хочу сказать ей уйти. Хочу закричать. Но слова застревают в горле.

Она подходит ближе и садится на край кровати. Легонько касается моей руки. Её пальцы тёплые, мягкие. Настолько мягкие, что я сжимаю кулак, чтобы не позволить себе расслабиться. Этот жест — ничего особенного, а у меня от него всё внутри будто закипает. Я чувствую её тепло, её близость. Она смотрит на меня, будто я не монстр, а человек. Чёрт, как она это делает?

— Всё нормально, — повторяю я, но голос звучит хрипло, как умирающий. Она качает головой, едва улыбается.

— Ты всегда так говоришь. Но это неправда, Тамир.

Мне нечего ответить. Её пальцы чуть сжимают мою руку. Секунда. Две. В комнате слишком тихо, я слышу только своё дыхание. Тяжёлое, рваное. Она близко. Слишком близко. Её запах — свежий, сладкий, тёплый. Она говорит что-то, но я уже не слышу. Всё, что я чувствую — это её рядом. Её тепло. Её дыхание. И мне хочется…

Чёрт, мать твою, нет.

Я вырываю руку из её ладоней, как будто она меня обожгла. Она вскидывает взгляд, растерянная. Я встаю, отворачиваюсь, чтобы не видеть её лицо.

— Уходи, — говорю я тихо, почти шёпотом. Но внутри всё кипит, всё разрывается.

— Тамир, я только… — Она пытается что-то сказать, но я не даю ей.

— Уходи, Диана! — Кричу так, что сам себя пугаю. — Я сказал, уходи!

Она вздрагивает, поднимается. Стоит несколько секунд, не двигаясь, не зная, что сказать. А потом уходит. Тихо. Без лишних слов. Я слышу, как закрывается дверь её комнаты, и снова остаюсь один. Снова в этой грёбаной темноте.

Я сажусь на кровать, провожу руками по лицу, и чувствую, как изнутри поднимается знакомое чувство. Страх. Тупая, всепоглощающая ненависть к самому себе. Я хочу быть рядом с ней. Хочу чувствовать её тепло. Хочу, чтобы она спасла меня. Но, чёрт, я знаю, что с таким, как я, нельзя. Всё, что я могу ей дать — это боль. Только боль.

Сижу на кровати, руки вцепились в лицо так, будто я могу просто сорвать его к чёртовой матери. Сжать, раздавить, уничтожить. Злость кипит внутри, как проклятый вулкан. Я снова сорвался. Снова позволил этому случиться. Какого хрена я вообще её подпустил? Почему не оттолкнул сразу? Почему, мать твою, смотрел на неё так, будто она спасение?

Она снова проникла сквозь мои каменные стены, сквозь всё это дерьмо, которое я годами строил вокруг себя. Эти стены, эти грёбаные границы, которые должны были её остановить. Но она просто идёт вперёд, как будто ничего этого не существует. Как будто она не понимает, что в конечном итоге это всё её раздавит.

Она — как грёбаный запретный плод. Я могу чувствовать её близость, видеть её взгляд, этот нежный, мать его, взгляд, в котором я читаю слишком многое. Читаю то, что она не говорит. Она любит меня. А я… я не просто ее люблю я ее обожаю, я ее чертов фанат, я ее верный пес. Вижу в каждом её движении, в каждом слове, в каждом её прикосновении эту чертовую нежность которую никогда не знал. И это сводит меня с ума. Это её желание быть рядом со мной, несмотря ни на что. Эта её грёбаная забота. Она хочет помочь мне, спасти меня.

Но, чёрт побери, разве она не понимает? Меня спасти нельзя. Я — тёмная, сломанная хрень, которая только делает всё хуже. Моё прошлое — это грёбаная бездна, и если она останется, то я просто утяну её за собой.

Её тепло рушит всё внутри меня. Я чувствую его, чёрт, и мне хочется к нему прижаться, захлебнуться в нём. Но я знаю, что это сделает меня слабее. Каждый раз, когда она рядом, я превращаюсь в чёртового идиота. Забываю, кто я. Забываю, почему я должен держаться от неё подальше. Потому что она не понимает, на что идёт. Она не знает, что я не тот, кто ей нужен.

Она заслуживает другого. Чистого. Светлого. Мужчину, который сможет дать ей всё. Любовь, уверенность, безопасность. А я? Я — тьма. Я даже как мужчина ей ничего не дам. Какого хуя я вообще ещё цепляюсь за мысль, что могу быть с ней? Каждый раз, когда я пытаюсь представить нас вместе, я вижу только одно: её разочарование, её боль.

Я хочу её так сильно, что это почти физическая боль. Каждый раз, когда она рядом, внутри всё к чёрту переворачивается. Но это желание — проклятие. Оно не приносит ничего, кроме ещё большей пустоты. Потому что я знаю: я не могу её иметь. Я не могу прикоснуться к ней, не могу взять её за руку, не могу впустить её в свою жизнь. Недавно в ванной… я думал о ней и ощутил. Прилив к паху, к яйцам. Ощутил, как будто колясочник вдруг начал чувствовать свои ноги. Я почувствовал свой член…он встал. И от этого ощущения я скорчился как от боли. Мгновения…но я ощутил как кровь прилила к головке, понеслась по венам и пах скрутило в потребности которой я не ощущал два десятка лет.

И все…потом снова мрак, липкий пот, трясучка. Я черное дерьмо.

Сука, как она этого не понимает? Как она может быть такой упрямой, такой чёртовски доброй? Она верит, что я могу измениться. Думает, что я могу стать лучше. Но я не могу. Я не изменюсь. Я не перестану быть тем, кем меня сделало это проклятое прошлое. Я никогда не смогу дать ей то, чего она хочет.

Я даже трахнуть ее не смогу.

Она заслуживает кого-то, кто сможет смотреть ей в глаза без этой боли, без этих проклятых воспоминаний, которые я несу с собой, как уродливую грёбаную ношу. Кто сможет любить её без страха, без злости, без этого уродливого комка дерьма внутри, который делает меня тем, кто я есть.

Я сижу, уставившись в темноту, и чувствую, как внутри всё разрывается. Меня разрывает от того, что я хочу быть с ней. Хочу так сильно, что это сводит с ума. Но меня так же разрывает страх. Страх того, что я её сломаю. Что она слишком близко, что она слишком тепла, слишком жива, а я не могу все это отобрать.

Я не хочу её потерять. Боже, как я не хочу её потерять. Но каждый раз, когда она приближается, я понимаю, что приближается её боль. Боль, которую я ей причиню. И я не знаю, как, чёрт возьми, я смогу её защитить, если её главная угроза — это я.