Монгол. Черный снег

Глава 23

Я сижу в машине перед особняком Тамерлана. Снаружи всё тихо: огромные чёртовы ворота, идеальный газон, ровные светильники вдоль дорожки. А внутри меня буря, блядь. Такая, что кажется, ещё секунда, и я взорвусь.

В руке сигарета, вторая за последние пять минут. Или пятая? Я даже не считаю. Я затягиваюсь так сильно, что дым жжёт лёгкие, а пепел сыплется на джинсы. Плевать. Я просто смотрю на это грёбаное здание перед собой и чувствую, как меня начинает трясти. Не от холода. От злости. От отчаяния.

Ну давай, Тамир. Давай, сука, иди и расскажи ему. Говори всё, как есть. Скажи своему идеальному брату с его идеальной жизнью, что ты был игрушкой. Что тебя ломали. Что ты был никем, ничем. Кусок мяса. Скажи ему, что ты — грёбаная поломанная вещь, которую кто-то использовал, чтобы удовлетворить свои грязные фантазии. Давай, говори.

Я выкидываю окурок, достаю ещё одну сигарету, прикуриваю. В машине уже стоячий дым, он режет глаза, но я не открываю окно. Не хочу слышать, как тихо вокруг. Эта тишина давит. Как и всё остальное.

В голове голос Батора. Этот мерзкий, змеиный голос. Его ухмылка. Его слова: "Она говорила, что ты всегда был хорошим мальчиком, Тамир. Ты ведь помнишь, да? Помнишь, как она тебя любила?"

Челюсти сжимаются так, что начинает ныть челюсть. Я ненавижу его. Ненавижу это прошлое. Ненавижу себя за то, что я не убил его тогда. Не прикончил. Не сделал так, чтобы он сдох, и чтобы всё это дерьмо осталось позади.

Но нет. Я здесь. На пороге ещё одного ебаного откровения.

Тамерлан. Твой старший брат. Твой хренов идеал. Человек, который всегда был сильным, спокойным, умным. Тот, кто всё держал под контролем. Ну-ну, Тамир, иди, расскажи ему, что ты был куклой. Что тебя трогали, ломали, насиловали, пока он строил свою золотую империю и жил своей грёбаной идеальной жизнью. А Батор? Он стоял рядом. Смотрел. И ничего не делал.

Я ударяю кулаком по рулю. Раз, второй. Сигарета падает на пол. Чёрт. Чёрт!

— Мать твою! — вырывается из меня, и я закрываю лицо руками.

Это надо сделать. Надо. Потому что если я этого не сделаю, всё пойдёт по пизде. Батор уже близко. Он сожрёт нас всех, если я не начну говорить.

Я вытягиваю себя из машины, как мешок с дерьмом. Дверь хлопает так громко, что в тишине это звучит, как выстрел. Воздух холодный, обжигающий. Но я не чувствую ничего. Ноги несут меня вперёд, а внутри всё горит.

Дверь открывает охранник, и его взгляд сразу цепляется за меня. Он, конечно, знает, кто я, но в его глазах мелькает что-то. Может, я выгляжу как человек, который только что вышел из ада? Отлично. Так и есть.

— Где он? — коротко спрашиваю я.

— В кабинете, — отвечает он, чуть отступая.

Я прохожу мимо, не обращая на него внимания. Шаги гулко звучат в огромном холле, а я всё думаю: "Какого хуя ты здесь? Почему ты просто не уехал?" Но я знаю ответ.

Тамерлан сидит за своим чёртовым огромным столом, как король. Его всегда идеальная осанка, руки сцеплены, взгляд острый, будто он уже знает, что я сейчас скажу.

— Ты пришёл, — говорит он спокойно, как будто я не пришёл сюда, чтобы скинуть на него целую гору говна.

— Да, пришёл, — бросаю я. Сажусь в кресло напротив, вытаскиваю ещё одну сигарету. Он поджимает губы, но ничего не говорит.

— Давай, — говорит он наконец. — Говори, что случилось.

Я затягиваюсь, пытаясь собраться, но слова будто застревают в горле. Я начинаю говорить обрывками: про шантаж, про Батора, про его угрозы. Тамерлан слушает внимательно, но я вижу, что он что-то понял. Он всегда видит дальше. Всегда чувствует, где я не договариваю.

— Ты что-то скрываешь, — говорит он, не сводя с меня взгляда. — Говори как есть.

— Я сказал всё, что нужно знать, — бросаю я, чувствуя, как пот начинает катиться по спине.

— Нет, не всё, — он качает головой, и в его голосе появляется та стальная нотка, которую я ненавижу. — Ты думаешь, я не вижу? Ты весь дрожишь. Ты думаешь, я не понимаю, что ты держишь в себе то, о чём не хочешь говорить?

— Отъебись, — резко отвечаю я, но он даже не моргает.

— Нет. Я не отъебусь. Ты пришёл сюда. Ты знаешь, что я не оставлю это просто так. Что ты от меня хочешь, Тамир? Помощи? Тогда скажи правду. Всю.

И я не выдерживаю. Сигарета летит в сторону, я резко встаю.

— Чего ты хочешь услышать, а?! Хочешь услышать, что я был ничтожеством? Что меня ломали, трахали, уничтожали, пока этот ёбаный Батор смотрел и ухмылялся?! Это ты хочешь, блядь, знать?!

Тишина. Оглушающая, разрывающая.

Я вижу, как лицо Тамерлана меняется. Он будто пытается осознать, что только что услышал. Его глаза цепляются за мои, и я вижу, что он в шоке. Впервые в жизни он не знает, что сказать.

— Что ты… — он наконец произносит, но я его перебиваю.

— Да, вот такая, блядь, правда. Моя приемная мать меня насиловала. А Батор знал. Он стоял рядом, смотрел, мать его, и ничего не делал. Ничего! Он руководил этим дерьмом они продавали видео на котором меня…трахали.

Я чувствую, как ноги подкашиваются, и падаю обратно в кресло. Мне тяжело дышать, руки дрожат.

Тамерлан молчит. Слишком долго. Это сводит меня с ума.

— Ты доволен? — выплёвываю я.

Он резко поднимается, проходит к окну, поворачивается ко мне. Его лицо ледяная маска, но я вижу, как под ней всё кипит.

— Мы его уничтожим, — говорит он наконец. Его голос звучит тихо, но я слышу в нём сталь. — Но это не будет быстро.

— Мне плевать, — шепчу я. — Лишь бы он сдох.

И в этот момент я понимаю, что только что обнажил всё, что годами пытался спрятать.

Тамерлан молчал, стоя у окна. Его фигура, высокая и прямая, будто из камня вырубленная, казалась мне насмешкой. Он всегда был таким, сука. Непоколебимым, сильным. И теперь, зная всё дерьмо, через которое я прошёл, он выглядел так, будто у него под ногами земля рассыпалась, но он всё равно держал равновесие.

— Это всё? — наконец произнёс он, не оборачиваясь.

— Нет, блядь, не всё, — резко ответил я, сжав руки в кулаки. — Есть ещё кое-что.

Он повернулся ко мне, и теперь в его глазах не было того шока, что прежде. Там был лёд. Лёд и сталь.

— Говори.

Я вдохнул, медленно, пытаясь затолкать обратно гнев, который пульсировал в моих венах, как яд.

— Батор хочет, чтобы я убил тебя. — Я выплюнул эти слова, как яд, и тут же почувствовал, как в комнате стало ещё холоднее. — Он сказал, что если я этого не сделаю, он уничтожит всё: меня, тебя, Тархана. И… — я замолчал, не в силах закончить.

— И? — голос Тамерлана был ровным, без единой эмоции.

— И Диану, — добавил я, сквозь зубы, с ненавистью к самому себе.

Его глаза сузились, и я заметил, как мышцы на его челюсти задвигались.

— Он угрожает ей?

— Ещё нет, — ответил я. — Но он знает, что она моя слабость. Он будет бить туда.

— Слабость? — Тамерлан приподнял бровь, как будто эти слова его удивили. — Я думал, ты из тех, кто не позволяет себе слабостей, Тамир.

— Заткнись, — огрызнулся я. — Ты не знаешь, что такое слабость, пока тебе не приходится смотреть на человека, который может умереть из-за тебя.

На мгновение в комнате снова воцарилась тишина. Тамерлан посмотрел на меня с таким выражением, будто оценивал каждую клетку моего тела. Потом он резко развернулся к двери.

— Зови Тархана.

— Ты серьёзно? — Я поднялся с кресла. — Он не должен этого знать.

— Он должен, — отрезал Тамерлан, уже шагая в коридор. — Если ты думаешь, что сможешь справиться с этим один, ты идиот, Тамир.

— Я не хочу втягивать его!

Он резко остановился, повернувшись ко мне. Его глаза были ледяными.

— Ты уже вовлёк нас всех, брат. Если Батор охотится на меня, если он использует тебя как рычаг, это касается не только тебя. Это касается семьи. Понял?

Я хотел возразить, сказать, что справлюсь, что не хочу тащить Тархана в это дерьмо. Но он прав. Гребаный Тамерлан всегда прав.

Он сделал знак охраннику, и через минуту появился Тархан. Он вошёл в кабинет с той энергией, которая всегда была ему присуща. Всегда на грани взрыва.

— Что за срочность? — бросил он, садясь на диван. — Я ужинал, между прочим.

— Заткнись и слушай, — отрезал Тамерлан.

— Ого, — протянул Тархан, скрещивая руки на груди. — Кто-то явно не в настроении.

— Тамир, расскажи ему, — холодно сказал Тамерлан, не сводя с меня взгляда.

— Это ненужное дерьмо, — пробормотал я, снова закуривая.

— Расскажи. — В голосе Тамерлана была такая сталь, что спорить с ним было бесполезно.

Я выдохнул дым, пытаясь справиться с растущей яростью.

— Батор хочет, чтобы я убил Тамерлана, — наконец сказал я, не глядя на Тархана.

— Чего, блядь?! — Тархан буквально подскочил с места. — Ты что несёшь?

— Сядь, — приказал Тамерлан, его голос был как хлыст.

Тархан остался стоять, кипя от злости.

— Этот ёбаный ублюдок шантажирует меня, — продолжил я, не обращая внимания на брата. — Он знает всё. Про мать. Про то, что она делала. Про то, что он стоял и смотрел, пока она… — Я осёкся, чувствуя, как ком подступает к горлу.

— Пока она что? — прошептал Тархан, его голос вдруг стал тихим, слишком тихим.

Я посмотрел на него. В его глазах было недоумение. Нет, не только. Там было что-то ещё. Как будто он заранее знал, что услышит что-то, что сломает его.

— Пока она ломала меня, — тихо сказал я. — Пока она делала со мной всё, что хотела.

В комнате повисла тяжёлая тишина. Тархан медленно сел обратно на диван, словно его ноги больше не могли держать.

— Этот… ублюдок… знал? — его голос дрожал.

— Знал, — ответил я, стиснув зубы. — Он не просто знал. Он ей помогал.

— Твою мать, — выдохнул Тархан, вцепившись в волосы. — Тамир… почему ты… почему ты не сказал?

— А что это изменило бы? — резко перебил я. — Что ты, что он могли бы сделать, а?! Ты был в интернате…а потом, потом я просто хотел все это дерьмо забыть.

— Могли бы убить его, — прошипел Тархан, его глаза полыхали яростью. — Ещё тогда!

— Вы ничего не могли сделать, — сказал я, чувствуя, как голос начинает дрожать. — Я был ребёнком. Беспомощным. А потом я вырос. И теперь я разберусь с этим сам.

— Нет, не сам, — твёрдо сказал Тамерлан, сделав шаг вперёд. Его голос был холодным, но в нём чувствовалась сила. — Мы сделаем это вместе.

— Я не хочу, чтобы вы…

— Хватит, — перебил он. — Это уже не обсуждается. Мы уничтожим его. Вместе.

Тархан поднял голову, его лицо было перекошено от злости и боли.

— Мы сделаем это так, чтобы он пожалел о каждом, блядь, вздохе.

Я смотрел на них, чувствуя странное облегчение. Может, впервые в жизни я понял, что не один.