Монгол. Черный снег

Глава 6

Спустя две недели

Стук в дверь раздался глухо и уверенно. Однотонный, как метроном. Один. Два. Три. Это мог быть только он. Ашар всегда стучал так, чтобы не оставить сомнений в своём присутствии, чтобы сразу обозначить — он здесь. Ему не нужно было звонить в звонок, не нужно было ждать разрешения войти. Ашар действовал, как всегда, с уверенностью хищника, и когда он появлялся, весь мир вокруг меня будто бы начинал двигаться быстрее. Нажатие пальцев на ручку двери — и передо мной тот же самый волк, с которым мы прошли через огонь и кровь.

Его глаза, тёмные и колючие, сразу упираются в меня, цепко, как всегда. Я знаю этот взгляд, знаю этот холодный свет в глубине его глаз. Он всегда всё видит насквозь, всё чувствует до мелочей. Его присутствие словно вырезает пространство вокруг, наполняет комнату густым электричеством, которым пропитаны его движения, его слова, его мысли. Чёрные волосы коротко стрижены, лицо жёсткое, и на правой щеке виден шрам — след давней драки. О нём мы никогда не говорили, но я знаю, что Ашар каждый раз вспоминает, как этот шрам появился, когда прикасается к нему двумя пальцами.

— Ты завёл питомца, Монгол? — его голос звучит, как насмешка, грубая в его стиле. Слова отдаются эхом в моей голове, я слышу в них сквозную издёвку. Он всегда говорил так. Но я знал, что за этими словами всегда стоит больше. Намного больше. Он мой лучший друг. В чем-то ближе мне чем брат-близнец с которым у меня довольно сложные отношения.

Ашар медленно оглядывает комнату. Я вижу, как его глаза блуждают по помещению, цепляются за мебель, за вещи, за каждый мелкий элемент. Но в первую очередь его взгляд цепляется за неё. Диана стоит в углу комнаты, пытаясь быть как можно меньше. Но она не ведет себя как ребёнок, она не просто напуганный зверёк. В её взгляде есть что-то другое, что-то дерзкое. И это заметил Ашар. Я чувствую, как его взгляд пронзает её с ног до головы. Смотрит на неё так, словно пытается разгадать её, раскусить, словно хочет разрезать её на части своим холодным, цепким разумом.

Она не отводит глаз, хотя я вижу, как её руки дрожат. Она хочет выглядеть сильной, но не может. И всё же она не боится так, как я привык видеть страх у других. Она стоит. Дрогнувшая, напряжённая, но стоит. Я ощущаю, как напряжение между нами растёт, словно канаты, которые туго натягиваются до предела.

— Забавная девчонка, — наконец выдает Ашар, его голос на этот раз уже более мягкий, но в нём чувствуется скрытая угроза, словно в его словах притаился какой-то подвох, я слишком долго и хорошо его знаю, чтобы не понимать этого — девчонка ему не понравилась. Он улыбается уголками губ, но я знаю, что это не настоящая улыбка. В этом нет тепла. Это не улыбка дружбы, это не братская шутка. Он не понимает, почему она здесь. Он не понимает, что она делает в моём доме.

И, чёрт возьми, я сам этого не понимаю.

Он смотрит на меня, ожидая ответа. Но я молчу. Мы оба знаем, что объяснений не будет. Мой взгляд скользит по комнате, и я чувствую на себе его глаза — настороженные, цепкие. Ашар был тем, кто всегда мог просчитать любого. Он был на шаг впереди всех, кто пытался угнаться за ним. Он не терял из виду ни одного движения, ни одного выражения лица.

— Иди к себе! — бросил я Утенку и она немедленно ушла, закрыла за собой дверь. За эти две недели мы немного притерлись к друг другу. Неприкосновенное подчинение — это самое главное условие ее пребывания здесь.

Он подошёл ближе, сел напротив меня в кресло, вытянув ноги перед собой, будто это его территория. Словно он здесь хозяин. Мы сидим в полной тишине, которая висит между нами, как острие ножа. Он первым нарушает эту тишину, бросая фразу, которая бьёт прямо в цель:

— Ты стал другим, Монгол. И теперь я понимаю почему не узнаю тебя эти несколько недель.

Он уже сделал свои выводы. И они ему не нравятся.

Я смотрю на него и в чем-то меня все это бесит. Он прав. Чёрт возьми, он всегда прав. Диана изменила что-то внутри меня, что-то сломала или, может, наоборот, починила. И мне это не нравится. Это злит. Но я не буду объяснять Ашару. Он не поймёт, и мне не нужно, чтобы он понял.

Я опускаю взгляд на свои руки, сжатые в кулаки. Тишина становится невыносимой. Каждое его слово, каждый взгляд — это давление, которое давит на мои плечи, как тяжесть камней. Я не отвечаю, но он не уходит. Я знаю, что он не остановится, пока не скажет всё, что хочет.

— Ты всегда держался подальше от женщин, — его голос звучит резче, будто он бьёт по мне раскалёнными гвоздями. — Что изменилось? Почему она здесь? Почему ты позволяешь ей быть здесь? Ты знаешь, что наша работа…у нас не должно быть домашних зверьков.

— А с каких пор я должен перед тобой отчитаться?

Спесь сбита и Ашар приподнял одну бровь. Мы давно не говорили в таком тоне.

— Я думал, что у нас нет такого — отчитаться. Есть — поделиться, обсудить.

— Значит есть вещи, которые я не считаю нужным с тобой обсуждать.

— Это плохая вещь! Эта вещь может тебя завалить!

— Она не вещь! И не зверек!

— Тогда кто?

Моё дыхание становится тяжелее. Я не могу ответить на этот вопрос. Потому что сам не знаю ответа. Почему она здесь? Почему я не выгнал её? Почему я не выкинул её на улицу тогда, когда было проще всего?

Потому что не могу.

Ашар смотрит на меня, его глаза сверлят дыру в моей душе. Он знает, что я что-то скрываю. Он всегда это знал. Он догадывается о том, что я не могу подпустить женщин к себе. Он знает, что за этим что-то стоит. Что-то тёмное и глубокое, что я хоронил в себе много лет. Но он никогда не спрашивал. И я никогда не рассказывал.

— Она делает тебя слабым, — его слова звучат, как приговор. — Я вижу это. Ты теряешь свою остроту, Тамир. Ты теряешь себя.

Слабым? Я резко поднимаюсь, ощущая, как внутри меня закипает ярость. Я чувствую, как моё тело напрягается, как кровь бьёт в висках. Мои кулаки сжимаются так, что пальцы побелели. Он смотрит на меня, не отрываясь, с вызовом. Как будто ждёт, что я сорвусь. Как будто хочет увидеть, как я потеряю контроль.

— Я не просил у тебя советов и сеансов психологии, — мой голос срывается на хриплый рык. Я не хочу слышать его слова. Не хочу, чтобы они пробивали меня. — если ты пришел за тем, чтобы лечить мне мозги, то дверь вон там!

Ашар не отступает. Он поднимается, делая шаг ко мне, его глаза вспыхивают, как угли. В его взгляде я вижу что-то большее, чем просто беспокойство. Это предупреждение. И это меня злит.

— Ты теряешь себя, Монгол. И если ты этого не понимаешь, то скоро поймёшь, когда будет слишком поздно. Теперь я понимаю почему…На педофила ты не похож…Тогда у меня нет ответа зачем тебе это надо. Я знаю только одно — в нашей профессии нельзя иметь привязанности!

Я смотрю на него, и мне хочется ударить его, заставить замолчать. Но я знаю, что это бесполезно. Ашар всегда был тем, кто говорил правду, даже если она была неприятной. И его слова резонируют во мне. Они бьют в те самые места, которые я старался скрыть от себя самого.